*305. Вторая мировая война-3

[ChronTime]

https://chrontime.com/sobytiya-iraks...akskaya-voiyna

02.05.1941 - 31.05.1941 ИракИрак,
Ирак

Иракская операция (в Великобритании известна как англо-иракская война) — стратегическая военная операция вооружённых сил Великобритании против войск Ирака в ходе Второй мировой войны. В ней участвовал отряд добровольцев из Палестины, состоявший из бойцов ЭЦЕЛ. Командир ЭЦЕЛ Давид Разиэль погиб в ходе боевых действий.

Существовавшее перед началом войны правительство Ирака было пробританским и имело договор с Великобританией ещё со времён действия британского мандата на Ирак. По этому договору Великобритания имеле право держать на территории Ирака свои войска и военные базы и свободно перемещаться по всей стране. Целью этого соглашения было сохранить британский контроль над нефтяными ресурсами Ирака.

В 1939 году иракское правительство не стало объявлять войну Германии, несмотря на британские просьбы.

После поражениий Англии в Европе и Северной Африке, премьер-министр Ирака Рашид Али аль-Гайлани, начальник иракского генерального штаба Амин Заки Сулейман и прогерманская националистическая группировка «Золотой квадрат», возглавляемая полковниками Салахом ад-Дином ас-Сабахом, Махмудом Сальманом, Фахми Саидом и Камилем Шабибом, осуществили 1 апреля 1941 года военный переворот, направленный против Великобритании. Регент и проанглийски настроенные министры бежали из Багдада.

Аль-Гайлани возглавил правительство «национальной обороны» сформированное заговорщиками. Под контроль нового правительства перешла почти вся территория страны, за исключением военных баз Великобритании. Пытаясь привлечь симпатии народа, новые власти установили дипломатические отношения с СССР.

III Рейх благожелательно отнёсся к новому правительству Ирака. По договоренности с режимом Виши от 7 мая Германия начала через Сирию, подмандатную Франции, отправлять военное снаряжение в Ирак.

Происки Германии в Ираке вызвали сильное беспокойство английского правительства. Черчилль приказал срочно перебросить войска в Ирак. Британские военные создали специальное соединение "иракские силы", которым командовал Эдвард Квинан. 18 апреля 1941 оно прибыло в Басру, контролировавшуюся Великобританией по договору 1930 года. Охрана порта Басры была необходима для обеспечения американских поставок в Англию и бесперебойного снабжения нефтью.

Заявляя на словах о своей лояльности к англо-иракскому союзному договору, режим аль-Гайлани, не желая допустить усиления британского присутствия в стране, в то же время препятствовал высадке английских войск в Басре и начал осаду британских войск в Абадане.[14][15][16]

30 апреля 1941 года иракская армия блокировала базу британской авиации в Хабании, на которой в это время ещё ничего не было. Британское командование потребовало от иракцев убраться и предъявило ультиматум.

1 мая 1941 иракские войска атаковали принадлежащие англичанам нефтяные промыслы. После истечения его срока, 2 мая, британская армия атаковала иракские силы.

Англичане располагали на месте 96 самолетами, базу защищали 2200 солдат и 12 бронемашин. У ВВС Ирака были самолеты американского и итальянского производства. Через несколько дней прибыли тяжёлые британские бомбардировщики и полностью уничтожили иракскую авиацию.

Силами сухопутных войск, находившихся на базе и мобилизованных в британскую армию иракцев британские войска оттеснили иракскую армию к городу Фалуджа. Воздушные бои велись в основном вокруг иракских авиабаз.

Блокада Хабании была снята, и прибыли два отряда подкрепления (из британской армии, с территории западной Палестины и Арабского легиона) из Трансиордании.

Силы для подавления мятежа британское командование находило везде, где могло. В Ирак были направлены добровольцы из еврейских военных организаций палестинского ишува. Кроме того, Британия полагалась на местных жителей - курдов и ассирийцев, которые ненавидели иракское правительство.

В директиве № 30 «Средний Восток», подписанной Гитлером 23 мая 1941 года, указывалось, что арабское национально-освободительное движение на Среднем Востоке рассматривается как естественный союзник Германии. Отмечая особое значение Ирака, Гитлер заявлял, что он «решил ускорить развитие событий на Среднем Востоке путём поддержки Ирака»[17].

В этих целях было решено отправить в Ирак военную миссию, оказать ему помощь авиацией, организовать поставки оружия. На министерство пропаганды возлагалась задача ведения пропаганды на Средний Восток под лозунгом: «Победа держав оси несёт странам Среднего Востока освобождение от английского ига»[17].

На протяжении всей войны, повстанцы получали военную помощиь из нацистской Германии и Италии, чьи военные самолёты действовали в Ираке, перекрашенные в цвета иракских ВВС. Самолёты люфтваффе базировались в Мосуле (Курдистан) и оттуда совершали налёты на наступающие британские войска. Они летали над Иорданом, видимо, чтобы поиздеваться над британцами.

Режим Виши, который управлял Сирией, предоставил военную поддержку пронацистским группам и немцам в Ираке. Кроме того, он также атаковал британские военно-воздушные базы в Сирии, что привело к военной операции в Сирии и Ливане через недолгое время после прекращения столкновений в Ираке.

В то же время Германия не могла послать сухопутные войска на помощь своим союзникам в Ираке, так как её войска уже концентрировались для нападения на СССР.

После прибытия подкреплений иракская армия ушла и из Фалуджи, и началось её преследование до Багдада. 30 мая 1941 британские войска, после нескольких небольших столкновений, заняли Багдад. В тот же день правительство Рашида Али аль-Гайлани было свергнуто, его члены сбежали в Иран, а затем в Германию.[18] 31 мая 1941 года было заключено перемирие между правительствами Великобритании и Ирака, а на следующий день вернулся в страну регент Абд аль Илаа.[19]

Британские сухопутные и военно-воздушные силы оккупировали важнейшие стратегические пункты Ирака. Монархия вернулась к власти после поражения мятежников, а через Ирак и Иран в 1942 союзниками был налажен канал поставок военных материалов в СССР. Британская армия оставалась в Ираке до 26 октября 1947 года, когда Ирак получил полную независимость.

В течение двух дней, пока британские войска шли в Багдад, местные нацисты устроили в городе еврейский погром, известный под названием "Фархуд", убив и покалечив сотни евреев. Погром прекратился, когда вошедшие в город британские силы стали стрелять в мятежников.

Среди британских войск, присланных на помощь уже находившимся в Ираке, были добровольцы из ишува в Палестине - бойцы ЭЦЕЛ, Ѓаганы и Пальмаха.

В момент, когда положение британских сил в Ираке было угрожающим, британская разведка из Египта запросила помощи у ЭЦЕЛ, с которым незадолго до того британские власти стали сотрудничать. Командиров ЭЦЕЛ попросили направить в Багдад диверсионную группу для взрыва нефтяных заводов, чтобы их продукция не досталась нацистам.

Давид Разиэль возглавил группу лично. 17 мая 1941 года Разиэль, Яаков Меридор, Яаков Аhарони и Яаков Харази вылетели с аэродрома Тель-Ноф в Ирак и через несколько часов приземлились в Хабании.

Там им изменили задачу. Взрыв заводов стал неактуален, и их послали разведать дорогу на Фалуджу - ключевой пункт на пути к Багдаду. На следующий день вся группа в сопровождении британского офицера выехала в направлении Фалуджи.

Подъехав к реке, они обнаружили единственную лодку, рассчитанную на двух человек. Первыми поплыли Меридор и Аhарони. В это время прилетел немецкий самолёт и сбросил бомбы на место, где стояла машина. Одна из бомб попала прямо в машину. Разиэль и британский офицер были убиты, водитель ранен, а Яакову Харази удалось вовремя выпрыгнуть из машины, и он не пострадал.

Яаков Меридор и Яаков Аhарони успешно выполнили задачу и вернулись.

Ссылка на источник: http://www.jearc.info/wiki/Иракская_операция

[ChronTime]

https://chrontime.com/sobytiya-zahva...dvodnoiy-lodki

09 мая 1941 Атлантичесский океанАтлантичесский океан, Атлантический океан
Атлантический океан

В 1941 году немецкие подлодки сосредоточили свои усилия на Англии и борьба с ними стала большой проблемой, в особенности из-за того, что британцы не имели возможности расшифровать перехваченные немецкие сообщения. Британской разведке было просто необходимо получить доступ к сверхсекретной шифровальной машине «Энигма» и получить её кодовые таблицы. К счастью, одна из подлодок в Атлантике получила такие повреждения, которые сделали возможным её захват.

Всё это подозрительно похоже на сюжет фильма «U-571». И это потому, что всё так и было, если только не обращать внимание на огромное количество попыток захапать всю славу американцами. В реальной жизни, захват «Энигмы» был выполнен исключительно британцами, и произошёл он 9 мая 1941 года, после того как немецкая подводная лодка U-110 атаковала британский конвой. Один из кораблей сопровождения применил глубинные бомбы, которые нанесли U-110 такие повреждения, что заставило подлодку подняться на поверхность.

Капитан подводной лодки полагал, что британцы собираются её таранить и приказал своим людям немедленно покинуть корабль. Для немцев стало неприятным сюрпризом, когда линкор «Бульдог» вместо того, чтобы добить подлодку, замедлил ход и стал медленно приближаться к ней. Капитан подлодки попытался вернуть команду обратно и предотвратить захват, но ему это не удалось. Моряки на борту «Бульдога» получили шанс проникнуть на подводную лодку и, наконец-то, заполучить заветную «Энигму». На борту британского корабля была сформирована абордажная команда, но вскоре стало очевидно, что попасть на немецкое судно было не простым делом: подлодка имела большие повреждения и была опасность, что она в любую секунду может пойти ко дну. Кроме того, капитан мог приказать заминировать подлодку, превратив её в гигантскую бомбу замедленного действия.

Но, несмотря на опасность затопления и угрозу взрыва, британцы отважились на рисковую операцию и сумели проникнуть на борт подлодки. Действия абордажной команды увенчались успехом и они обнаружили «Энигму» и все необходимые документы... но тут им пришлось пережить несколько ужасающих моментов: линкору «Бульдог» пришлось временно оставить их наедине с ветром и волнами и отвлечься на поиски другой подлодки, которая могла оказаться поблизости.

Когда «Бульдог» вернулся и забрал команду, обнаружилась ещё одна серьёзная проблема: несмотря на все повреждения, подлодка оставалась на плаву. Очевидно, что нельзя было позволить немцам её обнаружить: даже самый некомпетентный командир мог догадаться, что если на подлодке отсутствует шифровальная машина, то необходимо срочно поменять все шифры и коды. Поэтому британцы поспешно привязали U-110 к буксировочному тросу и решили доставить её в британский порт. Но на полпути, немецкая подлодка пошла ко дну.

Секретная машина была передана в Блетчли-Парк (где во время Второй мировой войны располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании) и это, возможно, на несколько лет приблизило исход войны.

Ссылка на источник: http://muz4in.net/news/sovershenno_s...15-12-19-39919

[ChronTime]

Тайная миссия Рудольфа Гесса

[ChronTime]

https://chrontime.com/sobytiya-kritskaya-operaciya

20.05.1941 - 31.05.1941 ГрецияГреция,
Греция, Крит

Сражение на Крите (нем. Luftlandeschlacht um Kreta; греч. ???? ??? ??????), в немецких планах — операция «Меркурий» (нем. Unternehmen Merkur) — стратегическая десантная операция Германии в ходе Второй мировой войны. Сражение за Крит происходило с 20 по 31 мая 1941 года. Операция имела целью уничтожение британского гарнизона на острове Крит для установления стратегического контроля над Средиземноморским бассейном. Является прямым продолжением греческой кампании итало-германских вооружённых сил, нацеленной на вытеснение Великобритании из Средиземного моря.

Воздушно-десантное сражение

Первые удары по Криту германская авиация нанесла еще в конце апреля. Особенно же сильные налеты начались со второй декады мая. В период с 10 по 18 мая в бухте Суда было потоплено 7 судов суммарным тоннажем 49427 брт, а также греческий эсминец "Леон". Базировавшиеся на острове британские истребители несли тяжелые потери в воздухе и на земле. В итоге, к 19 мая на Крите осталось только четыре исправных "Харрикейна" и три "Гладиатора", но и этих отозвали в Египет во избежание дальнейших потерь. Таким образом, немцы получили безраздельное воздушное господство, что предопределило успешный исход всей операции.

Решительный штурм был назначен на 20-е число. В 4 часа утра парашютисты направились к аэродромам, где, выстроившись в несколько рядов, их уже ждали самолеты. Всего для высадки воздушного десанта задействовалось десять групп военно-транспортной авиации, сведенных в три полка "особого назначения" (KGzbV 1,2, 3), и одна группа буксировщиков планеров (I/LLG 1). В 5:30 трехмоторные Юнкерсы Ju52/3m начали подниматься в воздух.

Все районы высадки подверглись ожесточенной бомбардировке. Вслед за ударными самолетами появились буксировщики планеров. Высоко над побережьем они отцепили планеры DFS 230, часть из которых приземлилась на высохшее русло реки Тавронитис. другие сели прямо посреди британского летнего лагеря на сильно укрепленной высоте 107. Роты 1-го батальона Штурмового десантного полка завязали бой на позициях зенитных батарей противника и уничтожили их. Благодаря этому, потери транспортных самолетов при выброске первого эшелона десанта свелись к минимуму: из рейса не вернулось всего семь машин.

Парашютный десант высаживался в четырех местах с целью захватить все имевшиеся на острове аэродромы и ключевой населенный пункт Кания. Первый эшелон в составе тактических групп "Малеме" и "Кения" десантировался утром, а второй - из групп "Ретимнон" и "Ираклион" - после 4 часов пополудни. Тяжелое вооружение и артиллерию предстояло также доставлять по воздуху, но несколько позже. А пока поддержка наступающей пехоты легла целиком на "мессершмитты" и "юнкерсы".

Застать защитников Крита врасплох не удалось. Англичане заранее знали о готовящейся высадке и встретили немецких парашютистов ураганным огнем. У Ираклиона десант выбросили с большим опозданием. Бомбардировщики, которым ставилась задача подготовить атаку, уже успели лечь на обратный курс. Поэтому тактическая группа "Ираклион" оказалась в наиболее тяжелом положении, и только наступившая ночь, под покровом которой десантники смогли собрать свои рассеявшиеся подразделения, спасла их от полного разгрома.

Некоторые батальоны парашютистов приземлялись прямо на британские позиции и несли тяжелые потери еще в воздухе, а потом были практически полностью истреблены в рукопашной схватке. Попал в плен командир 2-го парашютного полка полковник Штурм. Одним из первых на медицинский пункт доставили командира Штурмового полка генерал-майора Мейндля, получившего несколько сквозных ранений в плечо, грудь и живот. Планер командира 7-й авиадивизии генерал-лейтенанта Вильгельма Зюсмана разбился о прибрежные скалы...

Зато нагруженному боеприпасами "юнкерсу" удалось совершить посадку прямо на побережье в районе Малеме. (Несколько других военно-транспортных самолетов с подкреплением на борту сделали подобную попытку. Это обошлось им дорого: машины капотировали при посадке или садились на брюхо.) Десантники быстро разгрузили приземлившийся самолет. В него внесли генерала Мейндля и других раненых, после чего пилот унтер-офицер Грюнерт мастерски поднял машину в воздух.

К исходу второго дня боев немцам все же удалось занять аэродром Малеме. На него,' несмотря на сильный артиллерийский обстрел, начали прибывать части 5-й горной дивизии, приданной XI авиакорпусу в качестве посадочного десанта. Участник критских событий Алькмар Гове вспоминает: "Исковерканные и горящие машины, поднимающиеся в воздух "юнкерсы", рвущиеся снаряды, бегущие парашютисты, горные егеря, летчики... грязь, пыль и дым, -'так выглядит аэродром Малеме 21 мая в 16 часов."

Всего в ходе Критской операции по воздуху было переброшено 23464 солдата и офицера, из них около 10 тысяч прыгало с парашютом. Кроме того, военно-транспортная авиация доставила следующую матчасть: 353 легких артиллерийских орудия, 771 мотоцикл, 5358 контейнеров, 1090 тонн прочих грузов. Обратными рейсами эвакуировали с острова 3173 раненых, в том числе - солдат противника. Самолеты XI авиакорпуса пролетели за два дня с 20 по 21 мая 1941 г. общее расстояние, равное 2389845 км.

Сражение за Крит продолжалось. Командир 5-й горной дивизии генерал-майор Юлиус Рингель взял на себя руководство основной ударной группой. После ожесточенных боев горные егеря и парашютисты овладели Канией, а также бухтой Суда - хорошо защищенной естественной гаванью, благодаря чему немцы получили возможность привлечь к воздушным перевозкам спасательные летающие лодки Дорнье Do 24, гидросамолеты Хейнкель Не 60 и итальянские Канты Z.501 и Z.506.

Воздушно-морское сражение

Для борьбы с флотом противника были выделены наиболее подготовленные воздушные подразделения VIII авиакорпуса: I и II группы так называемого 1-го учебного полка (I, II/LG 1) элитной части германских ВВС, предназначенной для отработки новых приемов ведения войны в воздухе; I и III группы 2-го полка пикирующих бомбардировщиков (I, IH/StG 2) отличившиеся в ходе Французской кампании; а для их прикрытия - III группа 77-го истребительного полка (III/JG 77) и I (истребительная) группа 2-го учебного полка (I(J VLG 2) Первые налеты состоялись 21 мая. Юнкерсы Ju 88A из состава I/LG 1 под командованием капитана Куно Хоффмана атаковали британское корабельное соединение "D", маневрировавшее западнее о. Крит, и добились близкого разрыва у борта легкого крейсера "Эйджекс". Атаки против соединений "АГ и "D" продолжались до вечера, но без успеха. Зато в восточной зоне пикирующим бомбардировщикам группы IM/StG 2 с аэродрома Скарпанто совместно с Кантами Z. 1007 bis итальянской 50-й группы (самолеты Реджа Аэронаутика с островов Эгейского моря также принимали участие в Критской операции) удалось потопить британский эскадренный миноносец "Джуно".

Однако главные действия "воздушно-морского", как его называли сами немцы, сражения ("Luft-Seeschlacht") развернулись в следующие два дня. Утром 22 мая британское соединение "С" напало на отряд моторных баркасов, вышедший с острова Милос, - германское командование все же отважилось отправить часть войск и грузов морем - на верную гибель... Только своевременное вмешательство авиации спасло конвой от полного разгрома. Подоспевшие бомбардировщики 1-го учебного и 2-го боевого полков ценой двух сбитых машин нанесли повреждения легким крейсерам "Карлейл" и "Найяд", тогда как пикировщики группы IH/StG 2 отбомбились по эскортировавшему конвой итальянскому миноносцу "Саджиттарио", к счастью - безрезультатно.

И все же основной успех воздушно-морского сражения принадлежит именно пикирующим бомбардировщикам. Действовавшие с передового аэродрома Молаи Юнкерсы Ju 87R из l/StG 2 (командир капитан Губертус Хитшольд) добились прямого попадания в линкор "Уорспайт" - флагман соединения "АГ, потопили эсминец Трейхаунд", а затем набросились на крейсер "Глостер" - четыре прямых попадания, серия разрушительных взрывов, и корабль идет на дно, унося с собой 725 членов экипажа.

На следующее утро пикирующие бомбардировщики капитана Хитшольда потопили эскадренные миноносцы "Келли" и "Кэшмир", возвращавшиеся после ночного обстрела занятого немцами аэродрома Малеме. Гораздо менее эффективными оказались действия группы HI/StG 2 (командир капитан Генрих Брюккер) Незначительные повреждения эсминцев "Айлекс" и "Хэвок" близкими разрывами авиабомб - таков итог пяти часов почти непрерывных атак против соединения "Е" в районе пролива Касо.

Наряду с пикировщиками в атаках против морских целей в проливе Китира принимали участие бомбардировщики Юнкере Ju 88A из I и II/LG 1, возглавляемые летчиками-асами капитанами Хоффманом и Коллеве, и тяжелые истребители Мессершмитт Bf 110C из II/ZG 26 (командир обер-лейтенант Рольф Реттберг). Остальные подразделения VIII авиакорпуса оказывали воздушную поддержку войскам, ведущим бои на острове, и наносили удары по бухте Суда. 21 мая небольшое британское вспомогательное судно "Сиверн" (307 брт) пыталось вырваться оттуда в море, но подверглось атаке Bf 110 из штабного звена I/ZG 26 и, получив повреждения, было вынуждено вернуться.

Вот как проходил этот драматический поединок. Все зенитчики "Сиверна" сразу же вышли из строя под убийственным огнем пушек и пулеметов "мессершмитта", но новые члены экипажа занимали их место. Немецкий самолет заходил в атаку снова и снова. Наконец, на шестом заходе ему удалось поджечь и взорвать боеприпасы, сложенные на палубе судна, Bf 110 пролетел так низко, что их осколки пробили ему левый мотор. Машина врезалась в корабельную мачту, а затем рухнула в воду. Так закончилась военная карьера аса капитана Вильгельма Макрокки(9 воздушных побед на двухмоторном истребителе) и стрелка-наблюдателя капитана Генриха Айсгрубера.

22 мая германская авиация осуществила массированный налет на бухту Суда, жертвой которого стал полузатонувший после нападения итальянских взрывающихся катеров 26 марта 1941 г., тяжело поврежденный крейсер "Йорк". Когда ударные машины поднимались в воздух, не обошлось без происшествия. На аэродроме Аргос при взлете столкнулись два Ju 87 из состава l/StG 3. Пилоты обер-лейтенант Вильгельм Эбнер и унтер-офицер Герберт Марквардт получили травмы, а оба воздушных стрелка погибли. Один из столкнувшихся самолетов загорелся, взрывом его 500-кг бомбы был сбит третий, уже находившийся в воздухе, "юнкере"...

Отсутствие у англичан воздушного прикрытия позволило командующему VIII авиакорпусом генералу Рихтхофену перенацелить для решения ударных задач и одномоторные истребители Мессершмитт Bf 109E. Результаты их боевого применения против кораблей превзошли все ожидания. Уже в середине дня 22 мая звено истребителей 8./JG 77 под командованием обер-лейтенанта Вольфа-Дитриха Гуя нанесло серьезные повреждения "Уорспайту". Вечером последовала новая сенсация. Летчик Bf 109 из состава I(J)/LG 2 уже собирался возвращаться на базу - топлива оставалось в обрез, когда сквозь дымку показались очертания неприятельских кораблей. Крейсер "Фиджи" следовал в сопровождении двух эсминцев. Самолет вынырнул из-за облаков и спикировал на противника, 250-кг бомба взорвалась у левого борта "британца", вызвав затопление котельного отделения и ряда отсеков. До этого "Фиджи" с успехом отбивал налеты (их насчитывали более двадцати) и уклонялся от бомбовых ударов. Теперь же, с креном 25 градусов, с упавшей скоростью, да еще с полностью израсходованным зенитным боезапасом к 102-мм орудия, он превратился в отличную цель для воздушных атак. Подлетевший через полчаса одиночный самолет из III/JG 77 не упустил своего шанса - три 50-кг бомбы и ...три прямых попадания. Образовавшийся критический крен заставил командира крейсера отдать приказ оставить корабль. Еще через час "Фиджи" перевернулся и затонул.

В бухте Суда яростным налетам германских истребителей подверглись торпедные катера британской 1Ой флотилии. 23 мая их там было уничтожено пять, из которых два - на счету унтер-офицера Рудольфа Шмидта (5./JG 77) еще один - фельдфебеля Франца Шульте (6./JG 77) остальные записал на свой счет лейтенант Иоганнес Киль (I/ZG 26)

Унтер-офицер Вернер Вайраух из 2./StG 77 атаковал в районе бухты Суда и доложил о потоплении неприятельской подводной лодки. Впоследствии факт гибели субмарины не подтвердился. Возможно, жертвой бомб унтер-офицера Вайрауха стало британское судно "Кос XXIIГ (353 брт) которое немецкий летчик принял за подводную лодку. Ошибки в опознавании кораблей с воздуха и завышение результатов атак были распространенным явлением, особенно в ВВС Германии, где в силу отсутствия морской бомбардировочной авиации удары по кораблям противника наносили обычные сухопутные летчики. Так, в журнале боевых действий штаба VIII авиакорпуса успехи в операциях против британского флота 21-23 мая 1941 г. оцениваются следующим образом: "Шесть крейсеров и три эсминца, несомненно, потоплены, кроме того, много других попаданий, в том числе в линкоры".

Тем не менее, результаты воздушно-морского сражения были действительно впечатляющими. "Я убежден, мы одержали большую и решающую победу, - подвел итог генерал Рихтхофен, - Мы окончательно доказали, сколь уязвим флот на море в пределах радиуса действия люфтваффе - конечно, если погода позволяет осуществлять полеты".

Некоторые итоги критской кампании

Ликвидировав угрозу со стороны британского флота, немцы смогли наладить морские перевозки на Крит, а также обезопасили :вои войска от обстрелов неприятельской корабельной артиллерии, устранив таким образом последнее препятствие на пути к полному захвату острова. Лишь в ночь на 26 мая на юго-восточных подходах к нему вновь появились линкоры "Баржам", "Куин Элизабет", авианосец "Формидебл" и 8 эсминцев. На рассвете 4 "Альбакора" и 5 "Фульмаров", поднявшиеся с палубы авианосца, нанесли удар по аэродрому на о.Скарпанто, уничтожив два Ju 87и пять итальянских CR.42. Для ответных ударов были задействованы бомбардировщики групп II/LG 1 и II/KG 26, а также 20 пикирующих бомбардировщиков группы H/StG 2 под командованием майора Вальтера Энеккеруса, базировавшихся на ливийском аэродроме Тмими (в подчинении авиакомандования "Африка"). Им удалось нанести серьезные повреждения "Формидеблу" - единственному на тот момент авианосцу британской Александрийской эскадры, повредить эскадренный миноносец "Ньюбьен", а днем позже - линейный корабль "Бархэм".

Одновременно подготавливалась эвакуация британских войск с Крита, которая была осуществлена в течение четырех ночей (28 мая - 1 июня 1941 г.) Боевые корабли подходили к острову в темное время суток с таким расчетом, чтобы успеть уйти на максимальное расстояние от его побережья до начала рассвета. Поэтому германская авиация оказалась не в состоянии полностью сорвать эвакуацию, хотя первый рейс соединения "В" едва не закончился катастрофой. Англичане потеряли эсминцы "Империал" и "Хируорд". Сильные повреждения получили также крейсера "Дидо" и "Орайон", на которых погибло большое количество солдат, переполнявших палубы. Зато эвакуация с южного побережья Крита прошла практически без потерь, так как к утру корабли успевали выйти за пределы радиуса действия германских пикировщиков. Единственная реальная угроза исходила от Юнкерсов Ju 881-го учебного полка. Им удалось добиться прямого бомбового попадания в австралийский легкий крейсер "Перт", повредить близкими разрывами эсминцы "Джервис", "Келвин", "Низам" и "Нэпир".

Последним британским кораблем, потопленным в ходе Критской операции, стал крейсер ПВО "Калькутта": два "юнкерса" nal/LG 1 внезапно спикировали со стороны солнца и "засыпали" его бомбами. В тот же день, 1 июня, германские войска заняли последний опорный пункт англичан на Крите - небольшой порт Сфакия на южном берегу острова. Первая в истории войн самостоятельная воздушно-десантная операция закончилась. Немцы овладели одним из важнейших стратегических опорных пунктов на Средиземном море. В ходе битвы за Крит британский флот понес тяжелые потери от ударов германской авиации. Он лишился 4 крейсеров, 6 эсминцев, 1 тральщика и 11 малых кораблей.

Бои за Крит привели к огромным потерям и среди немецких парашютистов. Вероятно, это и заставило германское верховное командование отказаться в дальнейшем от использования парашютных войск по назначению, и впредь применять их как отборную пехоту на фронте. Сильно пострадали и военно-транспортные части. Из 493 боеготовых самолетов, с которыми XI авиакорпус начал вторжение на Крит, к 31 мая в строю осталось только 185.

Итоговые потери люфтваффе в период с 13 мая по 1 июня 1941 г. составили 217 самолетов, в том числе 147 - от воздействия противника: 19 бомбардировщиков, 9 пикирующих бомбардировщиков, 35 истребителей, 4 разведчика и 80 военно-транспортных. Еще 64 машины были повреждены настолько серьезно, что не подлежали ремонту. В свою очередь, британские Королевские ВВС потеряли 46 самолетов.

Захватив Балканы и Крит, немцы получили возможность, не подвергаясь фланговой угрозе, осуществить стратегическое развертывание своих сил против Советского Союза.

Ссылка на источник: http://www.airwar.ru/history/av2ww/axis/krit/krit.html

[ChronTime]

https://chrontime.com/sobytiya-iyunskaya-deportaciya

22.05.1941 - 20.06.1941 ЭстонияЭстония,
СССР

Депортация, проведенная 14 июня 1941 г. советскими властями депортацию, в ходе которой из Эстонии было принудительно вывезено в Россию около 10 000 человек.

Операция одновременно проходила на аннексированных СССР в 1939-1940 гг. территориях: в Эстонии, Латвии, Литве, в Украине, в Белоруссии и Молдавии. Это была политическая репрессия, направленная против жителей этих регионов и имевшая цель устранить «враждебные» советской власти категории людей.

Подготовка к депортации началась в ноябре 1940 г., когда НКВД стал проводить учет «контрреволюционных элементов» в Украине, в Белоруссии, Молдавии, Карелии, Литве, Латвии и Эстонии. В мае 1941 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР совместным постановлением определили, что депортации подлежат «антисоветские, криминальные и социально опасные элементы», к которым были отнесены, например, члены бывших «буржуазных» партий, полицейские, офицеры армии и Кайтселийта и многие другие. Этих людей надлежало отправить в заключение, причем аресту и отправке на спецпоселение подлежали и члены их семей. Имущество арестованных конфисковалось.

4 июня 1941 г. для фактического проведения акции был сформирован оперативный штаб ЭССР, который координировал работу комиссий, состоящих из трех членов (троек), готовивших депортацию в уездах и крупных городах. Как правило, в тройки входили руководители местных органов НКВД и НКГБ и один из их заместителей. Руководил оперативным штабом заместитель народного комиссара госбезопасности ЭССР Вениамин Гулст.

Согласно плану, утвержденному народным комиссаром внутренних дел СССР Лаврентием Берией, из Эстонии высылке подлежал 14 471 человек. Из них 9 115 (члены семей) подлежали высылке на спецпоселение, 4 665 глав семей и 691 уголовный преступник – аресту и отправке в лагеря.

Операция проводилась в ночь на 14 июня 1941 г. Высылаемым разрешалось взять с собой хозяйственные принадлежности весом до 100 килограммов на человека. Хуторяне могли взять и «небольшой сельскохозяйственный инвентарь»: топоры, пилы и пр. При депортации каждой семье было отведено до двух часов на сборы вещей и размещение на транспортное средство депортируемых. В действительности же не соблюдались распоряжения ни об инвентаре, ни о времени – многих высылаемых уводили из дома в спешке в летней одежде, с собой брались случайные вещи. 1-3 июля с эстонских островов были дополнительно депортированы еще 1200 человек.

Точное количество депортированных уже нельзя определить задним числом. Известно, что оно колеблется в промежутке от 10 000 до 11 000 человек. По оценкам, примерно половина из них были казнены или погибли вследствие плохих условий жизни.

Позже советский режим объяснил депортацию необходимостью «обезопасить тыл» – через неделю началась война между Германией и СССР. С военной точки зрения, т.н. опасной пятой колонной можно было считать прежде всего боеспособных мужчин в возрасте 20-49 лет, а также бывших эстонских политических и военных лидеров. Первых среди депортированных было чуть больше пятой части (2158 человек). Примерно 80% высланных были т.н. «членами семей виновных», которые вряд ли могли причинить Советской власти серьезный вред. Военное значение имел лишь попутный арест эстонских офицеров, чья лояльность к советскому строю вызывала сомнения.

Ссылка на источник: http://www.estonica.org/ru/%D0%98%D1...6%D0%B8%D1%8F/

Свернуть
Читайте также
Топ революционных открытий XXI века в области науки, которые изменили нашу жизнь
Топ революционных открытий XXI века в области науки, которые изменили нашу жизнь

Мне бы в небо: Лучшие авиакомпании, победившие в Travelers Choice 2017
Мне бы в небо: Лучшие авиакомпании, победившие в Travelers Choice 2017

Как улучшить зрение: топ-5 реальных методов
Как улучшить зрение: топ-5 реальных методов

Идеальная жена для успешного мужчины
Идеальная жена для успешного мужчины

7 фактов о Наполеоне Бонапарте, о которых нам не рассказывали на уроках истории
7 фактов о Наполеоне Бонапарте, о которых нам не рассказывали на уроках истории

[ChronTime]

https://chrontime.com/sobytiya-sraje...atskom-prolive
24 мая 1941 Атлантичесский океанАтлантичесский океан,
Атлантический океан, Датский пролив

В мае 1941 года флагман германского флота линкор «Бисмарк», под прикрытием крейсера «Принц Ойген» предпринял попытку пройти через Датский пролив, с целью выхода в Атлантику. Британский линкор «Принц Уэльский и крейсер «Худ» контролировали проход через пролив и, убедившись в намерениях немецких кораблей, открыли огонь по головному судну, предполагая, что это «Бисмарк». Свою ошибку, английские моряки поняли слишком поздно. И, если немецкий крейсер, в результате обстрела был значительно поврежден, то линкор, при первом же залпе своих орудий, сумел устроить на «Худе» пожар. Спустя всего несколько минут британский крейсер взорвался и ушел под воду вместе с полуторатысячным экипажем. В это время «Принц» удачно атаковал «Бисмарк», пробив его корпус ниже ватерлинии.

Оставшись в одиночестве «Принц Уэльский» попытался продолжить бой, но удача от него окончательно отвернулась, и ему пришлось спасаться от вражеских кораблей под прикрытием дымовой завесы. Таким образом, немецкие военные суда, хоть и с большими повреждениями, но всё же прорвались в Атлантику.
Сражение в Датском проливе — морское сражение Второй мировой войны между кораблями Королевского флота Великобритании и Кригсмарине (военно-морских сил Третьего рейха). Британский линкор «Принц Уэльский» и линейный крейсер «Худ» пытались воспрепятствовать германскому линкору «Бисмарк» и тяжёлому крейсеру «Принц Ойген» прорваться через Датский пролив в Северную Атлантику. В результате линейный крейсер «Худ» был утоплен вместе с адмиралом Ланселотом Холландом и 1415 членами экипажа.

18 мая 1941 года германский линкор Бисмарк в сопровождении крейсера Принц Ойген вышел из Гдыни, дабы прорваться в Атлантику и начать атаковать торговые конвои. Кораблями командовал адмирал Гюнтер Лютьенс. Королевский флот отслеживал Бисмарка и Ойгена до побережья Норвегии, после чего 22 мая они исчезли. Ещё 22 мая адмирал Джон Тови отправил линейный крейсер «Худ» и линкор «Принц Уэльский» с эсминцами к юго-западному побережью Исландии, в тот же день выйдя из Скапа-Флоу с линкором «Кинг Джордж V», авианосцем «Викториес» и кораблями охранения, взяв курс к северо-западу Шотландии, дабы встретить там Бисмарка и Ойгена. Кроме того Тови отправил крейсер Саффолк в Датский пролив, дабы он присоединился к крейсеру Норфолк, уже патрулирующему данный пролив. Вечером 23 мая эти два крейсера обнаружили Бисмарка и Ойгена и, передав данные о местоположении кораблей, ушли в туман, продолжая следовать за противником на расстоянии 10-14 миль.

Рано утром 24 мая Худ и Принц Уэльский обнаружили Бисмарка и Принца Ойгена и в 5:52 утра открыли по ним огонь, находясь на расстоянии 22 километра от противника. Первоначально вице-адмирал Холланд приказал открыть огонь по первому кораблю немцев, приняв его за Бисмарка, однако это оказался Принц Ойген - Бисмарк шёл позади него. На Принце Уэльском поняли ошибку и открыли огонь по Бисмарку. Немцы некоторое время не отвечали, ибо не имели приказа стрелять по кораблям, не входящим в состав конвоев. Однако вскоре капитан Ойгена Линдеман сказал, что не позволит безнаказанно палить по Ойгену, после чего оба немецких корабля открыли огонь по британцам. После этого Холланд понял свою ошибку и приказал открыть огонь по Бисмарку, а не по Ойгену, но, судя по всему, его приказ не дошёл до управления огнём. В 5:56 снаряды Принца Уэльского наконец таки попали в Бисмарк, повредив топливные цистерны и вызвав утечку топлива и поступление воды в цистерны. Однако уже минуту спустя Принц Ойген и Бисмарк одновременно попали по носу Худа, вызвав начала пожара. Бисмарк же получил попадание от Принца Уэльского ниже ватерлинии, но уже минуту спустя Худ взлетел на воздух из-за попадания хранилище боезапаса. Худ затонул за считанные минуты. Погибло 1415 человек вместе с адмиралом Холландом. Спаслись всего лишь три человека. Принц Уэльский, однако, продолжил бой, но крайне неудачно: он вынужден был сблизиться к немцами до расстояния 14 километров, дабы избежать столкновения с тонущим Худом. К тому же орудия орудия носовой четырёхорудийной башни заклинили, в результате чего линкор был вынужден выйти из боя под дымовой завесой, получив семь попаданий. Капитан Линдеман предложил начать погоню и потопить «Принца Уэльского», однако адмирал Лютьенс принял решение продолжать поход.

Ссылка на источник: http://wiki.wargaming.net/ru/Navy:%D...B8%D0%B2%D0%B5

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/Операция_«Морской_лев»
Материал из Википедии — свободной энциклопедии


План операции
Операция «Морской лев» (нем. Unternehmen Seelöwe) — кодовое название планировавшейся Гитлером десантной операции по высадке на Британские острова. План учреждён 16 июля 1940 года. Согласно ему, немецкие войска должны были форсировать Ла-Манш, высадиться между Дувром и Портсмутом в составе около 25 (позднее 40) дивизий, а затем наступать с целью отрезать Лондон. Фронт предполагалось растянуть от Фолкстона до Богнора. Военное командование было поручено фельдмаршалу Рундштедту.

Нацистами был составлен подробный справочник по Великобритании со списком из 2820 лиц, которые подлежали немедленному аресту после нацистской оккупации Великобритании[1].

Дата начала операции постоянно откладывалась. 9 января 1941 года, после поражения в битве за Британию, Гитлер отдал приказ об отмене высадки на Британию. 13 февраля 1942 года командующий кригсмарине адмирал Редер в последний раз беседовал с Гитлером об операции «Морской лев» и убедил его дать согласие на прекращение какой-либо подготовки в этом направлении.

Когда после войны генерала Йодля спросили об этих планах, он ответил: «Наши планы в значительной степени напоминали планы Юлия Цезаря».


Содержание
1 См. также
2 Источник
3 Примечания
4 Литература
См. также
Гвардия метрополии (Великобритания)
Нормандское завоевание Англии
План наполеоновского вторжения в Англию
Источник
Морской лев на Хроносе
Примечания
Вторжение 1940, 2005, с. 171.
Литература
Шелленберг В. Вторжение 1940. Нацистский план оккупации Великобритании. — М: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2005. — 504 с. — ISBN 5-94849-771-2.
Комплеев А. В. Германский военно-морской флот и зарождение плана вторжения на Британские острова в 1939 г.

[Doc20vek.ru]

http://www.doc20vek.ru/node/3989
«МОРСКОЙ ЛЕВ» (Seelöwe) - условное название плана вторжения немецко-фашистских вооруженных сил на Британские острова в 1940 году. Согласно директиве Гитлера No 16 от 16 июля 1940 года целью десантной операции являлось устранение британской метрополии как базы для продолжения войны против Германии и, если потребуется, полная ее оккупация. Сущность плана сводилась к внезапному форсированию Ла-Манша и высадке на южное побережье Англии 25 дивизий. Условием проведения операции было завоевание господства в воздухе и максимальное ослабление английского военно-морского флота. На первом этапе воздушной битвы за Англию германская авиация в августе 1940 года силами 1200 бомбардировщиков и 1000 истребителей наносила удары по английским военным кораблям, военно-морским базам, радиолокационным станциям и аэродромам, но вывести из строя английский флот, разгромить английскую авиацию и завоевать господство в воздухе не смогла. 21 июля Гитлер отдал устное распоряжение о разработке плана войны против СССР. В сентябре - октябре 1940 года было принято окончательное решение о войне с СССР и началось осуществление конкретных мероприятий по подготовке к ней. В этих условиях проведение десантной операции против Англии практически отпадало, тем более что погода не благоприятствовала десанту (ее проведение было перенесено с сентября на октябрь 1940 года, а затем директивой от 12 октября - на весну - лето 1941 года). Факт сосредоточения немецких войск на побережье Бельгии и Северной Франции (группа армий "А" - 16-я и 9-я армии и группа армий "Б" - 6-я армия), предназначавшихся в первоначальном варианте плана для вторжения в Англию, использовался гитлеровским командованием в качестве средства стратегической маскировки подготовки нападения на Советский Союз.

Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская энциклопедия. 1973—1982. Том 9. МАЛЬТА - НАХИМОВ. 1966.

Литература:

История Вел. Отечеств. войны Сов. Союза 1941-1945, т. 1, М., 1960.

Tags:
План
Страна и регион:
ГерманияАнглия
Дата:
16 июля, 1940 г.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/toland-...-v-polshu-1939
Глава 20



«БЕДСТВИЕ, КАКОГО НЕ ЗНАЛА ИСТОРИЯ» (24 августа – 3 сентября 1939 г.)



1



Когда мир проснулся 24 августа, сообщение о заключении германо-советского пакта ошеломило не только простых людей, но и дипломатов. «Я предвижу ультиматум Польше, – сообщал Гендерсон из Берлина. – И очень сомневаюсь, принесет ли пользу попытка польского правительства восстановить контакт с немцами. Но считаю это последней надеждой на мир».

Для поляков пакт оказался настоящим ударом, несмотря на попытки прессы преподнести его как признак германской слабости. Правительство Польши выражало уверенность, что в случае войны с Гитлером стране будет оказана помощь со стороны Англии и Франции. Французские коммунисты, по-видимому, разрывались между верностью своей стране и коммунистической России. Разброд был еще более велик среди их американских коллег. Без особых угрызений совести большинство крайне левых «прогрессивных» деятелей послушно приняли новую линию партии: соглашение с Гитлером необходимо для того, чтобы Россия могла подготовиться к конечной битве с фашизмом. Президент Рузвельт послал Гитлеру очередную телеграмму с призывом «воздержаться от каких-либо актов враждебности», но, как и прежние послания, она осталась без ответа.

В Москве Сталин поздравлял самого себя. Убежденный в том, что англичане пойдут на компромисс, он считал, что добыча достанется ему без крови. Другие союзники Гитлера не были настроены так оптимистично. Итальянцы, признавая, что Гитлер нанес «мастерский удар», нервничали, а японцы опасались, что пакт поощрит Сталина усилить давление на Маньчжурию. Премьер-министр Хиранума был настолько потрясен, что вместе с кабинетом ушел в отставку.

Немцы, однако, были довольны: благодаря фюреру угроза окружения и войны на два фронта была снята.

Гитлер вылетел в Берлин на встречу с героем дня Риббентропом и провел вечер в рейхсканцелярии, слушая восторженный рассказ министра о хозяевах Кремля, которые заставили его чувствовать себя так, «будто он находился среди старых партийных товарищей». Гитлер не прерывал Риббентропа, но его больше занимали сделанные Хофманом фотографии. Особенно интересовали фюрера уши советского лидера: не еврейские ли они? Рассмотрев внимательно профиль Сталина, он успокоился: его товарищ по оружию, судя по всему, не был евреем.

Но дойдя до снимков церемонии подписания, Гитлер укоризненно покачал головой. На них Сталин был с трубкой во рту. «Подписание пакта – торжественный акт», – проворчал он и дал указание фотографу заретушировать трубку, прежде чем передавать снимки прессе.

Следующий день, 25 августа, был очень напряженным. Гитлер направил письмо Муссолини. Заверив дуче в том, что договор лишь укрепляет «ось», он выразил надежду, что тот поймет, почему Германия вынуждена пойти на такой шаг. Затем Гитлер попросил Шмидта перевести важные места речи Чемберлена в палате общин. Он внимательно выслушал признание Чемберлена о том, что пакт с Москвой оказался «сюрпризом очень неприятного свойства», и его предупреждение, что если немцы считают, будто англичане и французы не выполнят своих обязательств перед Польшей, они предаются опасным иллюзиям. Эти слова, как вспоминал Шмидт, заставили Гитлера задуматься. Нападение на Польшу было намечено на раннее утро следующего дня, но фюрера начали одолевать сомнения, и около полудня он распорядился пока не отдавать приказ о вторжении. Затем Гитлер пригласил в рейхсканцелярию английского посла.

Гендерсон прибыл в 13.30. Фюрер был настроен внешне миролюбиво и заявил, что готов «сделать шаг навстречу Англии, такой же решительный, как и договор с Россией». Но когда Гитлер заговорил о Польше, он распалился, гневно осуждая мнимые прегрешения поляков. Проблема Данцига и «польского коридора», подчеркнул фюрер, должна быть решена немедленно. Последняя речь Чемберлена может привести к «кровавой и непредсказуемой войне между Германией и Англией», но на этот раз Германии не придется воевать на два фронта. «Россия и Германия больше никогда не станут воевать друг с другом!» – патетически воскликнул Гитлер. Когда Гендерсон повторил, что Англия не может нарушить свое слово Польше, его собеседник сбавил тон. Как только будет решен польский вопрос, он будет готов уважать статус Британской империи. Но если англичане отвергнут его предложение, зловеще сказал Гитлер в заключение, «будет война».

Через полчаса, в 15.02, он подтвердил приказ о нападении на Польшу на рассвете. А в Риме его посол Ганс Георг фон Макензен в этот момент вручил письмо Муссолини, составленное Гитлером утром. Пакт с Россией произвел сильное впечатление на дуче, который, как все политики, достойно оценил этот неожиданный ход. Но он был реалистом и видел, что его армия, не очень проявившая себя в Албании, не обладала ни достаточно высоким моральным духом, ни подготовкой, ни искусством ведения настоящей войны. Макензену он об этом не сказал, лишь заявил о поддержке фюрера и пакта, подписанного в Москве, хотя и остается «непоколебимым антикоммунистом». Но как только германский посол ушел, Муссолини, по словам Чиано, посоветовавшись с зятем, написал письмо Гитлеру, в котором признал, что Италия к войне не готова, и может принять в ней участие лишь при условии, если Германия поддержит союзницу в случае нападения на нее французов и англичан.

Примерно в это же время Гитлеру принесли сообщение, что Англия и Польша заключили договор о взаимопомощи. Известие явно обеспокоило фюрера. Подписание договора постоянно откладывалось по разным причинам, и вот стороны пришли к соглашению, причем через несколько часов после того, как он сделал англичанам свое «последнее» предложение. Это не простое совпадение. Гарантия военной помощи, хотя и не будет выполнена, может настолько взбодрить поляков, что они откажутся вести переговоры с Германией.

В 17.30 Гитлер принял французского посла Кулондра. Позлословив по адресу несговорчивых поляков, фюрер выразил сожаление в связи с возможной войной между Францией и Германией. Он встал, дав понять, что беседа закончена. Но Кулондр не мог уйти без ответа и твердо сказал: «В такой критической ситуации, как эта, недоразумения особенно опасны. Я хочу внести в это дело полную ясность. Даю слово чести французского офицера, что если на Польшу будет совершено нападение, французская армия будет сражаться на ее стороне». Затем он заверил фюрера, что его правительство готово сделать все для сохранения мира до конца. «Почему же вы тогда выдали Польше карт-бланш? – сердито воскликнул Гитлер. – Мне больно начинать войну с Францией, но решение зависит не от меня», – закончил он и, махнув рукой, отпустил посла.

Через минуту, в 18.00, вошел итальянский посол Аттолико с письмом от Муссолини, которое Чиано продиктовал ему по телефону. Сообщение, что Италия не готова к войне, сразу после англо-польского пакта и твердого заявления Кулондра, произвело на фюрера впечатление разорвавшейся бомбы. Такого решения от союзника он не ожидал.

В приемной обменивались домыслами и слухами. Война казалась неизбежной. А в своем кабинете Гитлер кричал Кейтелю: «Остановите все немедленно. Найдите Браухича. Мне нужно время для переговоров». Кейтель выскочил в приемную. «Приказ о выступлении должен быть отсрочен», – приказал он адъютанту. Все вздохнули с облегчением: фюрер снова идет на переговоры! Но главный адъютант Гитлера Рудольф Шмидт мрачно сказал Варлимонту: «Не радуйтесь, это лишь отсрочка». Его поддержал армейский адъютант майор Энгель. Никогда еще он не видел фюрера таким растерянным.

Геринг был убежден, что англичане готовы поддержать Польшу в ее кофликте с Германией, и вел тайные переговоры о мире. Будучи человеком действия, он уже вступил в контакт с Англией без консультации с Риббентропом, которому не доверял, но намеревался держать фюрера в курсе дела. Его стремление к мирному урегулированию конфликта отнюдь не было продиктовано альтруистическими соображениями. Любитель роскоши с повадками громилы, он стремился наслаждаться радостями жизни и, используя свое привилегированное положение, сколотил значительное состояние. Война могла положить конец его сибаритскому существованию. Гитлер же руководствовался принципами, какими бы извращенными они ни были, и подкупить его было невозможно. Фюрер мог пойти на компромисс только во имя достижения главной цели. Понимая все это, Геринг вел свою линию очень осторожно. В качестве посредника он выбрал богатого шведского предпринимателя Биргера Далеруса, имевшего интересы в рейхе и разделявшего желание Геринга предотвратить войну между Германией и Англией. К тому же у шведа были влиятельные английские друзья.

После совещания в Бергхофе 22 августа Геринг позвонил Далерусу в Стокгольм и сказал, что положение осложнилось и шансы на мирное решение назревающего конфликта стремительно уменьшаются. Он убедил шведа немедленно вылететь в Англию с неофициальным посланием Чемберлену, которому предлагалось начать переговоры между Германией и Англией.

Утром 25 августа Далерус вылетел в Лондон и в тот же день встретился с Галифаксом. Поскольку министр иностранных дел был настроен весьма оптимистично, узнав, что Гитлер отсрочил нападение на Польшу, он не счел необходимым воспользоваться услугами посредника из нейтральной страны. Далерус позвонил Герингу и спросил, что делать. Ответ рейхсмаршала был тревожным: «Война может разразиться в любой момент». Утром следующего дня Далерус повторил эти слова Галифаксу и предложил передать Герингу личное послание, в котором содержалось бы уверение в возможности компромисса. Посоветовавшись с Чемберленом, Галифакс написал письмо, с которым Далерус поспешил в аэропорт.

Тем временем итальянский посол Аттолико прибыл в рейхсканцелярию с очередным посланием от Муссолини, где содержалась просьба поставить в Италию определенное количество материалов, необходимых для участия в войне: шесть миллионов тонн угля, семь миллионов тонн нефти, два миллиона тонн стали и множество другого стратегического сырья. Так как Аттолико был против войны, он умышленно сделал условия Муссолини невыполнимыми. На изумленный вопрос Риббентропа, когда должно быть поставлено такое громадное количество материалов, посол ответил: «Конечно, сразу, до начала военных действий». Это было явно невыполнимое требование, но Гитлер сумел сдержать себя, и в 15.06 по телефону был передан его ответ Муссолини, в котором фюрер в целом согласился удовлетворить просьбу дуче и выразил сожаление, что по техническим причинам выполнить ее до начала войны невозможно. Гитлер выразил понимание позиции дуче и попросил его просто отвлекать англо-французские войска активной пропагандой и военными демонстрациями. Несмотря на пакт со Сталиным, сказал Гитлер в заключение, он «не уклонится от решения восточного вопроса, даже рискуя осложнить свои отношения с Западом».

Это не было простой угрозой. Вермахт был готов вступить в бой 1 сентября и лишь ждал приказа фюрера. В этот субботний день в Берлине стояла жара, и, несмотря на газетные заголовки типа «В «польском коридоре» пылают дома немецких крестьян» и «Польские солдаты движутся к германской границе», многие берлинцы наслаждались отдыхом на берегах близлежащих озер.

В тот же день из Рима поступила новая телефонограмма. Муссолини извинялся, что посол неверно истолковал его просьбу, – имелись в виду поставки в течение годового периода. Дуче выражал сожаление, что в такой критический час не в состоянии оказать союзнику более весомую помощь, и неожиданно призвал к мирному разрешению конфликта. Гитлеру стало ясно, что этот союзник его покидает. Тем не менее фюрер сумел сохранить хладнокровие и дал дуче примирительный ответ.

Разочарованный и уставший рейхсканцлер ушел отдыхать раньше обычного, но после полуночи его разбудил Геринг, сказав, что прибыл шведский посредник с посланием от Галифакса. В 0.30 27 августа Далеруса ввели в кабинет Гитлера. Геринг стоял с самодовольным видом, фюрер пристально уставился на нейтрала-миротворца. Он пространно заговорил о своем желании достичь понимания с Англией, упомянул о своих последних предложениях Гендерсону и, размахивая руками, хвастался военным превосходством вермахта. Далерус заметил, что Англия и Франция тоже усилили свою военную мощь и могут подвергнуть Германию блокаде. Гитлер ничего не ответил, начал шагать взад-вперед и, как вспоминал Далерус, заговорил, словно впадая в транс: «Если начнется война, я буду строить подлодки, строить подлодки, строить подлодки. Я буду строить самолеты, самолеты, я уничтожу своих врагов!»

Далерус в ужасе смотрел на человека, способного взорвать мир в Европе. «Война меня не пугает, – продолжал Гитлер. – Окружить Германию невозможно, мой народ весь пойдет за мной». Его глаза стали стеклянными. «Если не будет масла, я первый не стану его есть. Если враг продержится несколько лет, я со своей властью над немецким народом продержусь на,год дольше. Я знаю, что я сильнее всех». Вдруг, словно очнувшись, фюрер поинтересовался, почему англичане не хотят прийти к соглашению с ним.

Далерус ответил, что они с недоверием относятся к германскому руководству. Гитлер ударил себя в грудь. «Идиоты!– закричал фюрер. – Разве я лгал когда-нибудь в своей жизни?» Он снова начал возбужденно ходить из угла в угол. Внезапно остановившись перед Далерусом, рейхсканцлер велел ему срочно возвращаться в Англию и передать его слова Чемберлену. «Не думаю, что Гендерсон понял меня, я действительно хочу взаимопонимания». Далерус возразил, что он всего лишь частное лицо и отправится в Англию только в том случае, если этого пожелает английское правительство. Но сначала нужно прояснить важнейшие пункты, по которым можно достичь согласия. Например, какой точно «коридор» к Данцигу нужен Гитлеру. Тот улыбнулся. «Гендерсон меня об этом не спрашивал», – сказал он, повернувшись к Герингу. Тот вырвал из атласа страницу и красным карандашом очертил требуемую Германией территорию.

Затем началось уточнение вопросов, затронутых в предложениях Гитлера Гендерсону. Германия добивается договора, который устранит все спорные политические и экономические проблемы; Англия должна помочь Германии вернуть Данциг; взамен Германия гарантирует сохранение Польши в прежних границах и разрешит ей иметь выход к балтийскому побережью; немецкое меньшинство в Польше должно быть защищено; наконец, Германия в случае необходимости окажет военную помощь Англии.

Далерус не был профессиональным дипломатом, но искренне желал мира и обладал удивительной настойчивостью. По возвращении в отель он заказал телефонный разговор с Англией и вскоре услышал, что правительство готово его принять. Рано утром в этот воскресный день он вылетел из аэропорта Темпельгоф в Лондон.

В это воскресенье Гитлер работал, как в будний день. Он отменил намеченные торжества в Нюрнберге, которые планировалось провести под лозунгом «Съезд партии ради мира», ввел рационирование продовольствия и одежды, вооруженные силы были приведены в состояние боевой готовности.

В такой предгрозовой атмосфере в тайный контакт с одним из высокопоставленных чиновников германского МИДа Петером Кляйстом вошли два польских дипломата. Они дали понять, что министр иностранных дел Бек вынужден занимать воинственную позицию в отношении Германии, чтобы удовлетворить непримиримую группу польских патриотов, и что ему лишь нужно время, чтобы улеглись страсти. Кляйст доложил об этом Риббентропу и вскоре был вызван к Гитлеру. Фюрер нетерпеливо выслушал его и с раздражением заметил, что если Бек не может утвердить себя даже в Польше, нечего ему помогать. Фюрер приказал Кляйсту прекратить какие-либо неофициальные контакты с поляками. Тот понял, что будет война.

В этот день Гитлер дал ответ французскому премьеру Даладье, который в своем недавнем послании призывал германского рейхсканцлера найти мирное решение конфликта. «Как старый фронтовик я испытал на себе все ужасы войны», – писал фюрер. Между Германией и Францией нет больше спорных вопросов, главный интриган – это Англия, которая развязала «разнузданную кампанию в прессе против Германии» вместо того, чтобы убедить поляков проявить благоразумие. Гитлер просил Даладье поставить себя на его место. Что если бы в результате поражения в войне, например, Марсель был оторван от Франции, в результате чего живущих там французов преследовали и зверски убивали? Гитлер утверждал, что он не может бросить на произвол судьбы два миллиона своих соотечественников. Данциг и «коридор» должны быть возвращены Германии.

Вскоре после обеда самолет с Далерусом прибыл в Лондон. В аэропорту было пусто, так как воздушное сообщение между Англией и континентом было прервано. В Лондоне витрины магазинов были крест-накрест заклеены полосками бумаги, была приведена в действие система противовоздушной обороны, Далеруса привезли на Даунинг-стрит. Там его ждали Чемберлен, Галифакс и Кадоган. Далерус рассказал им о своей встрече с Гитлером и почувствовал скептическое отношение слушателей. Чемберлен явно потерял доверие к фюреру. Он спросил Далеруса, какое впечатление на него произвел Гитлер. Тот ответил: «Я бы не хотел быть его деловым партнером». Чемберлен улыбнулся – единственный раз за всю беседу. Англичане выразили сомнение в том, что швед правильно понял Гитлера. Далерус предложил позволить ему вернуться в Берлин и сообщить о реакции англичан. Чемберлен ответил, что находящийся в Лондоне посол Гендерсон должен вылететь в Берлин с ответом на предложения Гитлера. Далерус предложил задержать вылет посла на один день, а он тем временем сообщит англичанам о реакции Гитлера, прежде чем Лондон даст отрицательный ответ на основании оценок Гендерсона. Он также вызвался позвонить Герингу и спросить, согласны ли немцы подождать еще день до официального ответа Гендерсона.

Чемберлен согласился, и Далерус тут же позвонил Герингу. Тот сказал, что должен посоветоваться с фюрером. Через полчаса Далерус позвонил снова. На этот раз Геринг сообщил, что Гитлер принимает план «при условии, если он подлинный».

В 23.00 швед был уже у Геринга. Заверив его в своей убежденности, что англичане искренне стремятся к миру, Далерус передал рейхсмаршалу ответ Лондона на предложения Гитлера. Геринг выразил сомнение в том, что фюрер положительно воспримет этот документ, и снова отправился консультироваться с Гитлером. Далерус нервно ждал в номере отеля. В 1.30 ночи Геринг наконец позвонил Далерусу и сообщил, что Гитлер приветствует желание англичан достичь мирного соглашения. Он также с пониманием относится к позиции Лондона в германо-польском конфликте. Далерус был особенно доволен последней уступкой, так как она означала, что Гитлер отложил в долгий ящик свои планы в отношении Польши.



2



Часто дипломаты-любители портят все дело, но на этот раз Далерус преуспел. К тому времени, когда в 21.00 самолет Гендерсона приземлился в Берлине, появился проблеск надежды. Посол прибыл с официальным текстом предложений, которые Далерус уже передал неофициально. В ноте также содержался пункт о согласии Бека немедленно вступить в прямые переговоры с Германией.

Английский посол ехал по темным улицам – в Берлине была объявлена светомаскировка. Он чувствовал себя опустошенным: у него обнаружили рак, операция не помогла. Но старый дипломат держался мужественно и продолжал работать как обычно. Не успел Гендерсон сесть за ужин, как позвонили из рейхсканцелярии: Гитлер хочет видеть его немедленно. Гендерсон тотчас же выехал из посольства.

Гитлер прочитал перевод английской ноты спокойно, хотя она завершалась в стиле самого фюрера – и обещанием согласия, и угрозой: справедливое урегулирование между Германией и Польшей откроет путь к миру; если этого не произойдет, между Германией и Англией вспыхнет конфликт, который втянет мир в войну. Такой исход будет бедствием, какого не знала история.

Гитлер молча передал текст ноты Риббентропу, что удивило присутствовавших на церемонии чиновников германского МИДа. Но Гендерсон удивил их еще больше: посол был резок как никогда. Гендерсон заявил, что Англия дала слово чести и никогда его не нарушит. Британский посол привел цитату из обращения фельдмаршала фон Блюхера к своим войскам с призывом поспешить на помощь Веллингтону в битве при Ватерлоо: «Вперед, дети мои, я дал слово своему брату Веллингтону и не могу его нарушить». Гитлер заметил, что сто двадцать пять лет назад ситуация была совсем иной, и еще раз подтвердил свою готовность урегулировать разногласия с Польшей на разумной основе. Но поляки продолжают политику дискриминации по отношению к живущим там немцам, а англичане относятся к этому безразлично.

Гендерсон резко ответил, что сделал все для предотвращения войны и кровопролития. Герр Гитлер, сказал он, должен сделать выбор между дружбой с Англией и чрезмерными претензиями к Польше, выбор между войной и миром. Сохраняя спокойствие, Гитлер заметил, что это неверная оценка ситуации. Его выбор – либо защищать права немецкого народа, либо поступиться ими ради соглашения сАнглией. И его выбор ясен – защищать права немцев. В конце беседы Гитлер снова выразил желание достичь соглашения с Англией. Это придало Гендерсону оптимизма.

Но в рейхсканцелярии царил пессимизм. Как записал в своем дневнике один из ее сотрудников, «фюрер, раздраженный, резкий и сердитый», не принимал никаких советов от военных по вопросам войны и мира.

Атмосфера депрессии и нервозности несколько усилилась, когда дневные газеты сообщили, что в Польше убито несколько немцев. Трудно сказать, было ли это сообщение верным, но Гитлер пришел в ярость. И когда Гендерсон снова появился вечером, настроение в приемной и коридорах рейхсканцелярии было подавленным: теперь только чудо могло предотвратить войну. Посол все же надеялся на лучшее. Под пристальными взглядами Гитлера и Риббентропа он начал читать немецкую ноту. Начало было обнадеживающим: немцы соглашались на английское посредничество в урегулировании конфликта; Гитлер выразил готовность принять польского эмиссара с полномочиями вести переговоры. Но последующие слова были совершенно неприемлемыми: «Польский представитель должен прибыть в среду 30 августа 1939 года».

«Это похоже на ультиматум, – возразил Гендерсон. – Вы даете полякам лишь двадцать четыре часа». Однако фюрер отклонил этот протест. «Времени осталось мало, – объяснил он, – потому что есть опасность, что новые провокации приведут к конфликту». Гендерсон не был в этом уверен, продолжая настаивать на смягчении условий, предъявляемых польской строке. Гитлер уверял, что на него оказывает давление генеральный штаб. «Мои солдаты требуют определенности: да или нет, – отрезал фюрер, давая понять, что разговор окончен. – Вермахт готов к началу операции, а командиры считают, что мы и так потеряли целую неделю...»

Но посол не уступал, и Гитлер наконец потерял самообладание. Он закричал, что Гендерсону и его правительству наплевать, сколько немцев убьют в Польше. Гендерсон резко ответил, что не желает выслушивать грубости ни от Гитлера, ни от кого-либо еще. Казалось, посол тоже потерял самообладание, но в своем сообщении в Лондон он писал, что это был трюк: он просто решил отплатить нацистскому диктатору той же монетой. Глядя оппоненту в глаза, он прокричал, что если Гитлер хочет войны, он ее получит. Англия к войне готова и может продержаться «немножко дольше, чем Германия». Гитлер воспринял этот необычный для английского дипломата выпад довольно спокойно и, как только Гендерсон закончил, подтвердил желание наладить дружбу с Англией, уважение к империи и вообще к англичанам. Но при всем при том Гендерсону было ясно, что переговоры зашли в тупик, и, выходя из рейхсканцелярии, он был полон «дурных предчувствий».

Поздно вечером Геринг пригласил Далеруса и сообщил, что фюрер готовит «великодушное предложение» Польше, в частности прочное и справедливое решение вопроса о «коридоре» путем плебисцита. Снова Геринг вырвал лист из атласа и зеленым карандашом обвел территорию, судьба которой будет решена с участием немецкого населения Польши, а красным – территорию, по мнению Гитлера, исконно польскую. Геринг попросил Далеруса немедленно вылететь в Лондон и там сделать упор на решимость Германии вести переговоры и «конфиденциально намекнуть», что Гитлер намерен сделать полякам щедрое предложение, которое они просто не смогут отвергнуть.

Утро следующего дня осветилось проблеском надежды для Чемберлена.

Английский премьер был настолько преисполнен решимости дать отпор Гитлеру, что даже не спросил поляков, уступят ли они германскому шантажу, и когда Далерус прибыл на Даунинг-стрит, переговоры казались невозможными. Чемберлен, Уилсон и Кадоган выслушали шведа, но сочли, что «великодушное предложение» Гитлера – пустая болтовня, попытка выиграть время. «Почему же тогда не позвонить Герингу и не предложить ему изложить это предложение в письменном виде?» – спросил Далерус. Через несколько минут он уже говорил с рейхсмаршалом, который заверил его, что нота Польше уже готова и что ее условия «щедрее», чем предполагалось.

Воодушевленный Далерус делал все, чтобы рассеять подозрения англичан, показав им карту, размеченную Герингом. Англичане сочли все это разумным, но их беспокоило выдвинутое перед поляками условие прибыть в Берлин 30 августа, т.е. в этот же день. Кроме того, Чемберлен и его коллеги возражали против места переговоров. «Вы что, не знаете, что случилось в Берлине с Тисо и Гахой?»– последовал вопрос Далерусу.

Швед позвонил Герингу и предложил провести переговоры с Польшей не в Берлине, а в нейтральной стране. «Чепуха, – раздраженно отрезал Геринг. – Переговоры должны состояться в Берлине, где у фюрера штаб-квартира, и я не вижу оснований, почему поляки не могут послать своих эмиссаров в Берлин». Несмотря на этот отпор, англичане решили держать двери открытыми. Они предложили Далерусу вернуться в Берлин и заверить фюрера, что Англия готова к переговорам. Галифакс послал телеграмму в Варшаву, советуя полякам не поддаваться на провокации и прекратить поджигательские передачи по радио.

Поляки ответили приказом о всеобщей мобилизации. Гитлер негодовал, тем более что его министерство иностранных дел целый день занималось подготовкой документа, который должен был хотя бы для видимости смягчить ультиматум Польше. Помимо предложения о плебисците, полякам разрешалось проложить международную автомагистраль и железнодорожный путь через территорию, которая должна была стать немецкой. Несмотря на свой гнев по поводу польской мобилизации, Гитлер приказал Браухичу и Кейтелю отложить нападение еще на сутки. «Это последняя отсрочка», – добавил фюрер. Если Варшава не примет его требований, вторжение начнется в 4.30 1 сентября. К ночи известий из Варшавы не было, из Лондона поступило сообщение, что здесь внимательно изучают последнюю ноту Гитлера и к концу дня пришлют ответ. В то же время англичане посоветовали полковнику Беку «незамедлительно» вступить в переговоры с немцами. Это звучало издевательски после их собственных проволочек. Возможно, что спешка англичан была вызвана тем, что в этот день они получили от связанного с вермахтом Эвальда фон Клейста ряд военных секретов, а также информацию о том, что Гитлера поразил нервный паралич и военные собираются захватить власть.

Только в 22.00 Гендерсон получил указание вручить немцам меморандум английского правительства. Он позвонил Риббентропу и предложил встретиться в полночь. Назначенное время совпадало с окончанием срока, определенного для прибытия в Берлин польского представителя, и Риббентроп решил, что это сделано умышленно. Но умышленного в этом ничего не было – просто требовалось время для расшифровки ответа из Лондона, но тем не менее атмосфера для беседы сложилась неблагоприятная. После того как Гендерсон предложил, чтобы немцы в соответствии с обычной процедурой передали свои предложения через польское посольство в Берлине, Риббентроп вскочил с места. «После того, что случилось, об этом не может быть и речи!– закричал он, потеряв самообладание. – Мы требуем, чтобы их полномочный представитель для ведения переговоров прибыл в Берлин!»

Гендерсон побагровел. Лондон просил его сохранять спокойствие, и руки посла дрожали, когда он зачитывал официальный ответ на последний меморандум Гитлера. Риббентроп был в гневе. Несомненно, он знал содержание ответа, так как телефонные разговоры из английского посольства прослушивались немецкой разведкой. Сама нота, хотя и примирительная по тону, не содержала ничего принципиально нового по сравнению с предыдущими посланиями.

«Это просто неслыханно!» – гневно воскликнул Риббентроп, имея в виду предложение о том, чтобы в период переговоров не совершалось никаких агрессивных военных действий. Воинственно скрестив руки на груди, он вызывающе уставился на Гендерсона: «Что у вас еще?» Англичанин ответил, что у его правительства есть сведения о том, что немцы совершают в Польше диверсионные акты. На этот раз Риббентроп дал волю своему гневу. «Это подлая ложь польского правительства!– закричал он. – Могу лишь сказать вам, герр Гендерсон, что положение чертовски серьезное». Английский посол привстал и тоже повысил голос: «Вы сказали: «чертовски»? Такое слово не подобает произносить государственному деятелю в столь опасной ситуации», – и даже укоризненно погрозил собеседнику пальцем.

Риббентроп опешил, словно ему в лицо плеснули холодной водой. Выслушивать выговор от высокомерного англичанина! Он вскочил с места. «Что вы сказали?!» Гендерсон тоже был на ногах, и оба исподлобья смотрели друг на друга, как бойцовые петухи. «По дипломатическим обычаям, – вспоминал переводчик Шмидт, – мне тоже надо было встать. Но, честно говоря, я не знал, как себя вести переводчику, когда собеседники переходят от слов к действиям, а я действительно опасался, что на этот раз они подерутся».

Беседа возобновилась сравнительно спокойно. Потом Риббентроп вынул из кармана бумагу. Это было предложение Гитлера Польше, которое удивило Шмидта.

Министр иностранных дел начал зачитывать все шестнадцать пунктов документа. Как позднее сетовал Гендерсон, ему было трудно разобрать немецкую скороговорку Риббентропа, и он попросил текст документа, чтобы передать его своему правительству. Это была обычная дипломатическая процедура, но Риббентроп ответил, что дать текст не может. Он не пояснил, что фюрер запретил передавать документ кому-либо. Удивленный Гендерсон повторил свою просьбу, и снова Риббентроп отказался выполнить ее. «В любом случае он уже устарел, таю как польский представитель не прибыл», – объяснил он.

Переводчик понял, что Гитлер ведет двойную игру, опасаясь, что поляки могут принять немецкие предложения, если их передадут англичане. Шмидт не мог вмешаться, но устремил на Гендерсона красноречивый взгляд, надеясь, что тот догадается попросить английский перевод. Риббентроп вряд ли откажется, и тогда Шмидт будет медленно переводить с тем, чтобы посол все записал. Но Гендерсон не понял его взгляда. Тем и закончилась эта бурная беседа. Несмотря на поздний час, Риббенроп отправился к Гитлеру сообщить о встрече с Гендерсоном. Он предложил дать англичанам немецкие предложения в письменном виде, но фюрер отказался.



3



Рано утром Гендерсон позвонил секретарю польского посольства и предупредил его, что согласно достоверной информации разразится война, если в ближайшие два-три часа Польша не попытается ее предотвратить. Каждое слово записывалось немецкими агентами. Было также прослушано сообщение Гендерсона в Лондон, в котором содержалась та же информация с комментарием, что это скорее всего не блеф. Хотя немцы не имели английских шифров, неосторожность Гендерсона в пользовании телефоном облегчала им работу. (Кстати, безопасность в английском посольстве в Риме была еще менее надежной. Сейф посла, лорда Перта, регулярно вскрывался профессиональным медвежатником, нанятым итальянской разведкой. С секретных материалов снимались копии, а однажды вор даже прихватил диадему супруги посла. Но даже этот случай не очень встревожил англичан. К счастью для Англии, Муссолини не пришло в голову поделиться с союзником секретом английских шифров.)

Далерус получил разрешение от Гендерсона позвонить в Лондон и сразу после полудня сообщил сэру Хорасу Уилсону, что предложения Гитлера «весьма разумные». Сославшись на Геринга, он сообщил, что фюрер сделал их с единственной целью – показать англичанам, что он стремится к взаимопониманию. Заподозрив, что их подслушивают, Уилсон попросил Далеруса передать свою информацию Гендерсону, но швед не понял намёка и продолжал говорить. Раздражённый Уилсон молча положил трубку.

Пока профессиональные дипломаты и дилетанты лихорадочно искали пути к мирному решению конфликта, подготовка к войне продолжалась. В полдень Гитлер отдал приказ о вторжении в Польшу. По словам помощника рейхсканцлера по связям с прессой Берндта, это решение ускорила грубая фальшивка. Берндт посчитал, что число убитых поляками немцев очень мало и добавил ноль. Гитлер посчитал эту цифру сомнительной, но когда Берндт ответил, что она, возможно, преувеличена, но всё равно в Польше совершаются чудовищные преступления против немцев, Гитлер воскликнул: «Они заплатят за это! Никто не помешает мне преподать этим негодяям урок, который они никогда не забудут! Я не позволю убивать немцев, как скот!» Фюрер тут же подошёл к телефону и в присутствии Берндта приказал Кейтелю привести в действие директиву номер один.

В директиве говорилось: «Поскольку ситуация на восточной границе Германии стала нетерпимой и все политические возможности мирного урегулирования исчерпаны, я принял решение применить силу». Нападение на Польшу должно было произойти на следующий день, в пятницу, 1 сентября, и со стороны Запада никаких действий не предвиделось. Директива была передана посыльным всем командующим, которые в свою очередь с соблюдением строжайшей секретности передали приказ по армии. В 16.00 он был подтверждён, и войска начали выдвигаться на исходные рубежи. Одновременно начальник службы безопасности Гейдрих отдал приказ специальному подразделению у польской границы о проведении «операции», целью которой было создать предлог для начала военных действий против Польши. Подразделения СД, переодетые в польскую военную форму, должны были разрушить таможенный пост и радиостанцию в приграничном немецком городке Глейвице. Прокричав по микрофону антигерманские лозунги, «поляки» должны были вернуться на свою территорию, оставив несколько трупов как доказательство того, что здесь шёл бой. О «трупах» позаботились заранее: Гейдрих уже подобрал жертвы – их называли «консервами» – в концлагерях.

В Берлине польский посол Липский, которого немцы заставили ждать пять с половиной часов, наконец в 18.30 попал к Риббентропу. Усталый и взвинченный Липский зачитал короткое сообщение о том, что его правительство «в благоприятном духе» изучает английские предложения о прямых переговорах между Германией и Польшей и даст официальный ответ по этому вопросу «в ближайшие несколько часов». Посол упрекнул Риббентропа в том, что встречи с ним пришлось ждать с часу дня. Тот холодно поинтересовался, имеет ли посол полномочия вести переговоры. Липский ответил, что пока лишь получил указание передать только что зачитанное им послание. «Но есть ли у вас полномочия вести с нами переговоры по немецким предложениям?» – настаивал министр. Липский ответил отрицательно. «Ну, тогда нет смысла продолжать беседу», – оборвал поляка Риббентроп.

Так закончилась одна из самых коротких бесед в переводческой практике Шмидта. Посол следовал указанию своего правительства «не вступать в переговоры по конкретным вопросам». Очевидно, поляки были настолько уверены, что с помощью союзников смогут одолеть немцев, что не проявили интереса к предложению Гитлера. В свою очередь, Англия и Франция старались убедить поляков вступить в переговоры. Когда Липский вернулся в посольство, он попытался позвонить в Варшаву. Но связи не было, немцы её отключили. Им и так всё было ясно.

В 19.00 Гитлер принял итальянского посла Аттолико, который предложил посредничество дуче в мирных переговорах по «польскому вопросу». Не согласится ли фюрер на посредничество дуче? «Сначала надо посмотреть, как будут развиваться события», – ответил Гитлер. А они развивались по сценарию, разработанному в германском генштабе. Произошло запланированное Гейдрихом «польское» нападение на радиостанцию в Глейвице. Через час все немецкие радиостанции прервали свои обычные программы и передали официальное сообщение о «миролюбивом» предложении фюрера, направленном на урегулирование отношений с Польшей. Многим иностранным наблюдателям оно показалось вполне приемлемым.

Но поляки и не думали принимать ультиматум Гитлера. Им стоило бы настоять на возобновлении переговоров и тем самым сбить немцев с толку. Но они предпочли действовать непримиримо, и в 23.00 по радио зазвучали призывы к разоблачению немецкой политики: «Слова больше не могут скрыть агрессивных целей новых гуннов. Германия стремится к господству в Европе и с беспрецедентным цинизмом попирает права народов. Это наглое предложение ясно показывает, насколько были своевременны мобилизационные меры, предпринятые польским правительством».

Риббентроп направился в рейхсканцелярию, чтобы узнать о реакции Гитлера на польскую радиопередачу. Ничего уже нельзя поделать, сказал Гитлер, машина пущена в ход. Он был спокоен. После недель волнений и сомнений курс наконец намечен. Он ушел слать убежденный в том, что Англия и Франция не предпримут никаких решительных мер. Возможно, фюрера больше всего успокоило (он недавно сказал военным, что его договор со Сталиным – это «пакт с сатаной») короткое сообщение из Москвы, что Верховный Совет СССР после «блестящей» речи Молотова ратифицировал договор с Германией,

Вторжение в Польшу Гитлер считал не войной, а ударом с целью «освобождения исконно немецких земель». Это была локальная акция, которую Англия иФранция после словесных протестов в конце концов примут как свершившийся факт. Снова и снова его адъютанты слышали за обеденным столом: «Англичане бросят поляков, как в свое время чехов».

Хотя разведывательные донесения ясно показывали, что в случае германо-польской войны Англия и Франция, вполне возможно, вступят в нее, Гитлер не мог этому поверить, так как, по словам его личного адъютанта Шауба, это «не укладывалось в рамки его интуиции». Он предпочитал больше полагаться на личное убеждение в том, что ни Англия, ни Франция не ввяжутся в военный конфликт. «Англия блефует, – сказал он своему фотографу, – и я тоже». Геринг получил известие о начале боевых действий, находясь в своем личном поезде. Разгневанный, он позвонил Риббентропу. «Ну что, добились наконец своей проклятой войны? Это все из-за вас!» – крикнул он и положил трубку. Упрек рейхсмаршала был явно не по адресу: никто так часто не предупреждал фюрера, как Риббентроп, что Англия будет драться, если ее загонят в угол.



4



В 4.45 утра в пятницу 1 сентября прибывший накануне в Данциг с «визитом вежливости» немецкий крейсер «Шлезвиг-Гольштейн» открыл огонь по маленькому полуострову, на котором Польша содержала военный склад и восемьдесят восемь солдат. Одновременно артиллерия открыла огонь на протяжении всей германо-польской границы, затем на восток устремились немецкая пехота и танки. Официального объявления войны не было, но через час Гитлер обратился по радио к войскам. Фюрер заявил, что у него нет иного выбора, кроме как «ответить ударом на удар».

В Риме дуче был внешне спокоен. Несколькими часами ранее он принял мудрое, но неприятное для немцев решение: Италия будет соблюдать нейтралитет. Муссолини позвонил Аттолико и поручил своему послу в Берлине попросить Гитлера прислать ему телеграмму, освобождающую дуче от союзнических обязанностей. Гитлер быстро составил ответ, едва скрывая свой гнев: «Я убежден, что мы можем выполнить возложенную на нас задачу военными силами Германии». Тем не менее фюрер поблагодарил Муссолини за все, что тот может сделать в будущем «ради общего дела фашизма и нацизма». Рейхсканцлер подписал этот документ в 9.40, затем поехал в оперный театр, чтобы выступить перед рейхстагом. На сцену он вышел в серой полевой военной форме. Гитлер выразил сожаление по поводу того, что западные державы сочли затронутыми свои интересы: «Я неоднократно предлагал Англии нашу дружбу и, если нужно, тесное сотрудничество. Любовь, однако, предполагает взаимность». Сидящая в зале Ева Браун повернулась к сестре и прошептала: «Ильза, это же война, если он уйдет, что станет со мной?»

Гитлер обещал не вовлекать в боевые действия мирное население и заявил, что польские солдаты начали стрелять первыми, вынудив вермахт ответить ударом на удар. «Они попытались нас ужалить, но мы вырвем это ядовитое жало, – угрожал фюрер с трибуны. – Кто игнорирует правила войны, того ждет возмездие. Я готов продолжать борьбу, пока не будут обеспечены безопасность рейха и его права. С этого момента вся моя жизнь принадлежит народу. Я хочу быть лишь первым солдатом германского рейха. Поэтому я снова надел этот мундир, который не сниму до самой победы».

Зал встретил эти слова бурей оваций, однако Ева Браун плакала, закрыв лицо. «Если с ним что-то случится, – сказала она сестре, – я тоже умру». А Гитлер объявил, что в случае гибели его преемником будет Геринг. А если и рейхсмаршал падет, его место займет Гесс. Это было одностороннее решение, сделанное под влиянием момента. Оно свидетельствовало о том, что в действительности германского правительства как такового не было. Вся власть принадлежала фюреру.

Ликование в оперном театре не выплеснулось на улицы города. Люди были молчаливы и озабочены. Все выглядело иначе, чем в тот августовский день двадцать пять лет назад, когда кайзер объявил войну. Немцы словно предчувствовали, что эта война будет трагедией для Германии.

Когда расстроенная Ева Браун выходила из театра, доктор Брандт попытался ее приободрить: «Не беспокойтесь, фройляйн Браун. Фюрер мне сказал, что через три недели воцарится мир». Она заставила себя улыбнуться.

Гендерсон сообщил в Лондон, что сразу после выступления Гитлер вернулся в рейхсканцелярию и заявил генералам, что политические усилия оказались бесполезными и теперь будут говорить только пушки. После обеда он пригласил к себе Далеруса и поблагодарил его за работу, возложив на Англию вину за то, что усилия посредника оказались безуспешными. Какой-либо надежды на соглашение больше нет. Затем фюрер разразился антипольской филиппикой, заявив, что уничтожит Польшу как государство. Но если Англия намерена вести переговоры, он готов к компромиссу. Затем начал кричать, размахивая руками: «Если Англия хочет воевать год, я буду драться два. Если понадобится, я буду драться десять лет!»

Когда Гитлер снова появился в приемной рейхсканцелярии, он был в приподнятом настроении. Фюрер ликующим тоном сказал Риббентропу, что успехи немецких войск просто потрясающие. Вся кампания закончится раньше, чем Запад успеет составить ноты протеста. Эксперт по Франции Отто Абец заметил, что, по его мнению, Франция выступит на стороне Польши. Повернувшись к Риббентропу, Гитлер с деланным ужасом поднял руки. «Пожалуйста, избавьте меня от прогнозов ваших экспертов», – воскликнул он и начал высмеивать немецких дипломатов, которые получают самую высокую зарплату, имеют самые современные средства связи, однако всегда дают нелепые советы. Они предсказывали войну из-за присоединения Рейнской области, аншлюса Австрии, судетского кризиса и оккупации Праги. У военных атташе мозги, видимо, тоже не работают «из-за сидения в креслах, или их не устраивает моя политика, и они дают фальшивую картину ситуации и ставят помехи на моем пути, – продолжал Гитлер. – Вы должны понять, Риббентроп, что я решил не считаться с мнением людей, которые десятки раз вводили меня в заблуждение. Отныне я намерен полагаться на собственный ум, который во всех этих случаях оказывался лучшим советчиком, чем ваши так называемые компетентные эксперты».

В Лондоне польский посол Эдвард Рачинский по своей инициативе посетил лорда Галифакса и заявил, что его правительство квалифицирует германское вторжение как неприкрытую агрессию.

«Я в этом не сомневаюсь», – ответил Галифакс. Когда они вышли в зал, появились министры, собравшиеся на чрезвычайное заседание кабинета. Министр финансов Джон Саймон схватил Рачинского за руку и сказал: «Мы все в одной лодке. Англия не имеет привычки бросать в беде своих друзей». На заседании кабинета Чемберлен предложил объявить Гитлеру последнее предупреждение: если он не прекратит враждебных действий, Англия выполнит свои обязательства перед Польшей. Послание, указал он, следует сформулировать осторожно, чтобы оно не выглядело ультиматумом. Иначе немцы начнут топить английские суда.

Мир был потрясен внезапным нападением на Польшу, хотя оно и ожидалось. Из Ватикана через кардинала Глонда оказывалось давление на польское правительство с целью заставить его начать переговоры с Гитлером. Президент Рузвельт обратился к воюющим сторонам с призывом не подвергать бомбардировке гражданские цели и неукрепленные города. Заявление Рузвельта вызвало у Гитлера раздражение. Фюрер расценил его как враждебный акт американских евреев, контролирующих прессу и окруживших президента Розенфельда, как нацистская пропаганда окрестила Рузвельта. Тут же было издано распоряжение о запрещении евреям как врагам государства выходить из своих домов после 20.00 зимой и 21.00 летом, им предписывалось также немедленно сдать радиоприемники.

К концу дня Гендерсон получил из Лондона ноту с указанием немедленно вручить ее Риббентропу. Вместе с французским послом, который получил от своего правительства такое же предписание, он поздно вечером явился в министерство иностранных дел. Но Риббентроп отказался принять их вместе. Вначале он принял английского посла и был с ним очень вежлив. Министр заявил, что поляки спровоцировали Германию на применение силы, и возложил на них всю ответственность за военный конфликт. Французскому послу Риббентроп повторил свои обвинения по адресу Польши и обещал передать ноту Гитлеру.

В Лондоне Чемберлен сообщил об этой ноте в палате общин. Он заявил,что ссора Англии с Германией сводится лишь к тому, что немцы позволили управлять собой нацистскому правительству. «Пока это правительство существует и пользуется методами, которым оно так упорно следовало последние два года, в Европе не будет мира, – продолжал английский премьер. – Мы просто будем идти от одного кризиса к другому и наблюдать, как одна страна за другой подвергается нападению... Мы преисполнены решимости положить этому конец». Речь премьера была встречена одобрительными возгласами.



5



Несмотря на все признаки того, что Гитлер был против посредничества Муссолини в организации переговоров по урегулированию конфликта, дуче предложил утром следующего дня провести встречу представителей великих держав на Вильгельмштрассе. Но фюрер отнесся к этой идее без особого восторга, в то время как Англия и Франция колебались. Германский посол позвонил из Лондона и сказал: «Есть лишь один шанс – немедленно уйти из Польши и предложить выплатить компенсацию за ущерб. Если Гитлер сделает это, появится один шанс из миллиона, что катастрофы удастся избежать». Через два часа последовал новый звонок, на этот раз трубку взял сам Риббентроп. «Немедленно идите к своему другу (он имел в виду Уилсона) и передайте ему следующее: фюрер готов уйти из Польши и выплатить компенсацию при условии, если мы получим Данциг с «коридором» и если Англия будет действовать как посредник в германо-польском конфликте. Фюрер дает вам полномочия представить это предложение английскому кабинету и начать немедленно переговоры».

Хессе был ошарашен. Неужели в последний момент фюрер наконец осознал грозящую ему опасность? Или же это просто розыгрыш, чтобы посмотреть, как далеко англичане могут пойти в уступках под нависшим над ними мечом войны? Хессе позвонил на Даунинг-стрит, но Уилсона на месте не оказалось. В 19.44 Чемберлен сделал заявление в палате общин. От него ожидали решительного тона, но премьер, заверив депутатов в том, что правительство считает себя обязанным действовать, если Гитлер не выведет войска из Польши, ошарашил их утверждением, что соглашение об этом вернет ситуацию к состоянию, существовавшему до 1 сентября. Тем самым будет открыт путь к переговорам между Германией и Польшей по спорным вопросам «при том понимании, что урегулирование обеспечит жизненные интересы Польши и будет закреплено международными гарантиями». Иными словами, Чемберлен все еще колебался. (Позднее, по словам американского посла Кеннеди, британский премьер сказал, что «американцы и евреи мира втянули его в эту войну».) Послышались возгласы возмущения. Выступивший следующим лидер лейбористской партии Артур Гринвуд заявил: «Сколько же времени мы будем колебаться в то время, как в опасности Англия и все, за что она стоит?»

Назревал бунт в парламенте, многие требовали немедленно, не дожидаясь реакции Франции, предъявить Гитлеру ультиматум. Но Чемберлен настоял на согласовании действий с Францией. В 21.50 он позвонил Даладье и предложил компромисс. Даладье уклонился от прямого ответа: его кабинет настаивает на том, чтобы потребовать от Гитлера вывода войск из Польши до завтрашнего полудня.

Уилсон положительно отнесся к новому предложению Гитлера об уходе из Польши, но не решился передать его кабинету. Ситуация, сказал он, коренным образом изменилась после их последней встречи: Рузвельт тайно обещал помогать Чемберлену, если тот объявит войну, а Россия определенно не станет воевать на стороне Германии.

Германский посол настаивал на своем, заявив, что это предложение дает единственный шанс избежать войны и свидетельствует о том, что Гитлер признал свою ошибку. Уилсон не мог поверить в это и потребовал, чтобы Гитлер принес публичные извинения за акты насилия. Хессе возразил, что такое предложение – психологическая ошибка. Ведь Гитлер считает, что ответственность за этот кризис ложится не только на него. «Если это предложение провалится только потому, что Гитлер не извинится, – сказал Хессе в отчаянии, – то мир сочтет, что Чемберлен хочет войны, так как он упустил шанс избежать ее».

Уилсон подумал и согласился довести предложение до сведения кабинета. Вошедший в это время чиновник подал Уилсону записку, которую тот прочитал и тут же сжег. «Я не могу передать ваше предложение кабинету», – сказал он Хессе. В записке, вероятно, сообщалось, что Чемберлен решил действовать. В 23.30 собрался кабинет, и премьер заявил, что хочет завтра в полдень выступить с обращением к народу. «Я предлагаю, – сказал он, – поручить сэру Невилу Гендерсону посетить завтра утром в 9 часов герра фон Риббентропа и заявить, что если до полудня не будет получен ответ, с этого часа между Англией и Германией возникает состояние войны». Возможно, добавил он, этот шаг поторопит и французов. Все с этим согласились, и заседание закончилось. В этот момент за окнами прогремел гром...

Фюрер провел этот вечер в рейхсканцелярии, спокойно обсуждая ход польской кампании. Но прочитав донесение Хессе о встрече с Уилсоном – это было в два часа ночи, – он вспылил и обрушился на Риббентропа за отказ Италии вступить в войну. Неприятности для министра иностранных дел на этом не закончились. Примерно в 4.00 позвонили из английского посольства и сообщили, что английский посол хотел бы видеть Риббентропа в 9 часов утра, чтобы передать важное сообщение. Понимая, что скорее всего речь идет об ультиматуме, Риббентроп перепоручил прием Гендерсона одному из своих сотрудников.



6



Воскресенье 3 сентября выдалось солнечным и теплым. Обычно такие дни берлинцы проводили за городом. Но сегодня они были подавлены, оказавшись на пороге войны.

Утром со Шмидтом случилась неприятность – он проспал. Поймав такси, он подъехал к зданию министерства иностранных дел и заметил входящего в подъезд британского посла, которого он должен был принимать. Промчавшись через служебный вход, Шмидт вбежал в кабинет Риббентропа, тут часы ударили девять и появился Гендерсон. Посол поздоровался со Шмидтом за руку, но сесть отказался. «Я сожалею, что по указанию моего правительства, – сказал он, пытаясь справиться с волнением, – вынужден вручить вам ультиматум для передачи германскому правительству». Он зачитал заявление, в котором Германии объявлялась война, если ее правительство не даст заверений, что все войска будут выведены из Польши к одиннадцати часам по британскому летнему времени. Гендерсон протянул бумагу. «Я искренне сожалею, – повторил он, – что должен вручить такой документ вам, так как вы лично всегда были готовы нам помочь».

Через несколько минут Шмидт был в рейхсканцелярии, проталкиваясь через толпу в приемной к кабинету Гитлера. Тот сидел за столом, Риббентроп стоял у окна. Оба выжидательно смотрели на вошедшего. Шмидт стал медленно переводить английский ультиматум. «Что теперь?» – спросил Гитлер Риббентропа, когда документ был дочитан до конца. «Думаю, в течение часа французы тоже предъявят такой же ультиматум», – последовал ответ.

В приемной на Шмидта обрушился град вопросов. Но как только он сообщил, что через два часа Англия объявит войну, наступило гробовое молчание. Наконец Геринг произнес: «Если мы проиграем эту войну, тогда спаси нас Бог!» У всех были серьезные лица. Даже обычно жизнерадостный Геббельс стоял в углу мрачный и задумчивый.

Но один человек не потерял надежды. Далерус нашел Геринга в его личном поезде. Почему бы рейхсмаршалу не вылететь в Лондон и не вступить в переговоры с англичанами? Швед уговорил Геринга позвонить Гитлеру. Радостным тоном тот сообщил, что фюреру идея понравилась, но сначала англичане должны дать на это свое согласие. Далерус позвонил советнику английского посольства, который ответил, что немцы сначала должны принять ультиматум. Но и это не остановило Далеруса: он позвонил в английское министерство иностранных дел, однако получил тот же ответ. Тогда он отправился к Герингу и попросил его еще раз побеспокоить Гитлера, предложив послать англичанам примирительный ответ. Далерус ждал у поезда, нервно прохаживаясь, пока Геринг говорил с фюрером. Наконец Геринг вышел из вагона, и по его разочарованному лицу Далерус понял, что фюрер отказался от предложенного варианта. Так завершились упорные, хотя и безуспешные усилия Далеруса в его попытке остановить войну.

В 11.15 посол Гендерсон получил срочный вызов от Риббентропа. Через пятнадцать минут ему был передан ответ Германии на ультиматум – категорический отказ. Прочитав документ, посол заметил, что «история рассудит, кто в этом виноват». Риббентроп ответил, что «никто так упорно не стремился к миру и хорошим отношениям с Англией, как герр Гитлер», и пожелал английскому послу личного благополучия.

В полдень громкоговорители на берлинских улицах объявили ошеломленным слушателям новость о войне с Англией.

В Лондоне стояла по-летнему теплая погода. Было 11 часов, и Чемберлен готовился к выступлению по радио с обращением к народу. Через пятнадцать минут он объявил, что Англия находится в состоянии войны с Германией. Английское правительство, сказал премьер-министр, сделало все для сохранения мира, и совесть его чиста. «А теперь да благословит вас Господь Бог и да защитит он правое дело», – закончил он.

Примерно в это же время французский посол вручил Риббентропу ультиматум своего правительства. Германский министр заявил, что Франция является агрессором. Но гнев Гитлера был направлен прежде всего на Англию. Ведь он вроде бы распознал английскую слабость, но совершенно недооценил ее силу. Локальная война из-за этого просчета перерастала в мировую. Это был просчет, рожденный первой фатальной ошибкой фюрера – решением захватить всю Чехословакию. Если бы он этого не сделал и подождал, пока она сама не упадет к нему в руки, сомнительно, чтобы англичане так отреагировали на угрозу Польше.

Для Кремля решение Англии оказалось неожиданностью. Как сообщал московский корреспондент лондонской «Дейли телеграф», «новость о войне удивила русских. Они ожидали компромисса». Советы не проявили желания присоединиться к нападению на Польшу, и Риббентроп в телеграмме послу Шуленбургу предложил им сделать это. «По нашей оценке, – писал Риббентроп, – это отвечало бы смыслу московских соглашений, а также советским интересам».

Гитлер со свитой собирался выехать в специальном поезде на фронт. За девять минут до отъезда из Берлина он направил послание Муссолини, который не поддержал его в самый критический момент. Послание изобиловало высокопарными фразами о «борьбе не на жизнь, а на смерть», о «сознательном выборе» и «вере, твердой как сталь». Однако когда поезд точно в 21.00 тронулся, лицо фюрера не излучало особого оптимизма. Секретарша Герда Дарановски заметила, что он тих, бледен, задумчив, никогда таким она его раньше не видела. Другая секретарша, Криста Шредер, слышала, как Гитлер сказал Гессу: «Все мое дело рушится, напрасно я писал свою книгу».

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/toland-...-mirovoj-vojny
Часть 7



СИЛОЙ ОРУЖИЯ



Глава 21



Победа на Западе (3 сентября 1939 – 25 июня 1940 г.)



1



Наступление в Польше развивалось стремительно. Польские кавалеристы с длинными пиками не могли противостоять немецким танкам, и оборона поляков вскоре рухнула под массированными ударами вермахта. Постоянно подвергаясь воздушным налетам, польские сухопутные силы таяли под давлением полуторамиллионной армии, поддерживаемой мобильной артиллерией. Особенно эффективными оказались танки. Они рассекали оборону и опустошали тыл. Для иностранных наблюдателей блицкриг – молниеносная война – был почти таким же ужасающим, как и для его жертв, ибо он знаменовал поворотный пункт в истории военного искусства. К утру 5 сентября польская авиация была уничтожена, а два дня спустя почти все из тридцати пяти польских дивизий были либо разгромлены, либо окружены.

Гитлер следил за ходом военных действий из специального поезда, названного ставкой фюрера. Как только он надел военную форму, коренным образом изменился его образ жизни. Вернувшись к старой роли солдата-фронтовика, он внедрил в своей ставке казарменный режим. «Войска должны знать, что командир делит с ними все лишения». Каждое утро, продиктовав секретарше очередной приказ, Гитлер отправлялся в ближайшее расположение войск. При хорошей погоде он ездил в открытой машине, чтобы его узнавали солдаты, которым адъютанты разбрасывали пачки сигарет. Фюрер вникал в мельчайшие детали операций, часами осматривал полевые кухни и столовые, тиранически навязывал офицерам солдатский паек. Вскоре такая мелкая опека прекратилась, но его интерес к боевым делам не уменьшился – за одним характерным исключением: фюрер отклонил просьбу одного из своих приближенных поговорить с ранеными в санитарном поезде. «Я не выношу чужих страданий», – признался он.

Гитлера тяготило нежелание Советского Союза присоединиться к вермахту для совместных действий по «разделу» Польши. Вероятно, Сталин решил ждать до последнего, чтобы свести к минимуму потери Красной Армии. Лишь в 2 часа ночи 17 сентября Сталин лично сообщил германскому послу в Москве, что через несколько часов Красная Армия перейдет польскую границу. На рассвете она это сделала. В одном месте польские пограничники вдруг увидели, как из утреннего тумана показались конные фуры с солдатами. «Не стреляйте!– кричали красноармейцы. – Мы пришли защитить вас от немцев». На передних повозках были вывешены белые флаги. Защитники были настолько сбиты с толку, что красные прошли во многих местах без какого-либо отпора.

В первый же день между союзниками возник спор о содержании совместного коммюнике с оправданием захвата Польши. Сталин высказал замечания по немецкому проекту («в нем факты представлены слишком откровенно») и собственноручно написал новый вариант. Не успел Гитлер согласиться с этим изменением, как Сталин внес новое предложение – о полном разделе добычи даже без видимости сохранения польской государственности. Внешне русское предложение было для Германии выгодным, но подозрительность Гитлера была так сильна, что только через четыре дня он уполномочил Риббентропа объявить Москве о своем согласии со сталинским вариантом.

Министр иностранных дел прибыл в советскую столицу 27 сентября для заключения нового договора. Момент был выбран удачно: только что капитулировала Варшава. Правда, после прибытия Риббентроп получил предупреждение из Берлина о намерении Советов присоединить к СССР сопредельные прибалтийские государства. Поэтому он поздно вечером направлялся в Кремль с некоторыми опасениями. Риббентроп уже знал, что Сталин сделает ему соблазнительное предложение, но боялся, что тот запросит слишком высокую цену. Встреча началась в 22.00. Как и ожидалось, Сталин официально предложил Германии в полное владение территорию Польши восточнее Вислы. Взамен он потребовал Литву. Через три часа встреча закончилась. Риббентроп по телефону передал информацию Гитлеру. Предложение Сталина, подчеркивал он, имеет одну очень привлекательную сторону, а именно: контролируя основную часть населения Польши, «Германия сможет решить польскую национальную проблему по своему усмотрению».

Помимо того, что он нуждался в хороших отношениях с Советами, фюрер хотел завладеть этим «рассадником еврейства». Он уполномочил Риббентропа подписать договор и преподнес Сталину последнее прибалтийское государство. Это была высокая цена за сохранение безопасности тыла на Востоке, чтобы собрать силы для нанесения удара по Западу. Внешне это выглядело как явная уступка Москве. Но Гитлер был настолько уверен в слабости Красной Армии, что, должно быть, считал возвращение отданного лишь делом времени. На следующий день Советы предложили Риббентропу позвонить Гитлеру, чтобы получить от него одобрение всех пунктов договора. Гитлер ответил согласием, хотя Риббентроп уловил в голосе фюрера нотки сомнения. «Я хочу установить по-настоящему прочные и тесные отношения», – сказал фюрер, и когда Риббентроп повторил эти слова Сталину, тот лаконично ответил: «Гитлер знает, о чем говорит».

Сталин сиял, глядя на Молотова и Риббентропа, когда они в 5 часов утра 29 сентября подписали договор. Однако замечание Риббентропа о том, что русские и немцы никогда не должны воевать друг с другом, было встречено неловким молчанием. Наконец Сталин прервал затянувшуюся паузу: «Так должно быть». Холодность его тона и необычная формулировка вынудили Риббентропа попросить переводчика повторить ее. Второе замечание Сталина было столь же туманным. Когда Риббентроп спросил, готовы ли Советы пойти дальше договора о дружбе и заключить союз для предстоящих схваток с Западом, ответом было: «Я никогда не допущу ослабления Германии». Эти слова были произнесены так непосредственно, что Риббентропу даже не пришло в голову усомниться в их искренности.

Пока Сталин готовился захватить балтийские государства и Восточную Польшу, Гитлер превращал остальную часть этой страны в гигантскую бойню. Он приказал вывезти всех евреев из рейха в польские города, имеющие железнодорожное сообщение. Как разъяснил Гейдрих командованию СС 21 сентября, целью является «окончательное решение еврейского вопроса, что потребует некоторого времени». Он имел в виду физическое уничтожение евреев, что уже не было секретом для многих высокопоставленных деятелей партии.

Эти зловещие замыслы были дополнены «чисткой» среди польской интеллигенции, духовенства и аристократии, чем занимались пять истребительных подразделений, именуемые «айнзацгруппен» («специальные группы»). Ненависть к полякам появилась у Гитлера сравнительно недавно, под влиянием сообщений о зверствах, якобы совершаемых в Польше по отношению к немецкому меньшинству. «Десятки тысяч были выселены, подвергнуты издевательствам и убиты самым зверским образом, – говорил он на митинге в Данциге 19 сентября. – Эти садисты выплеснули наружу извращенные инстинкты, а демократический, религиозный мир смотрел на это с преступным безразличием». Однако, добавил он, «всемогущий Бог теперь благословил наше оружие». К середине осени были ликвидированы три с половиной тысячи представителей польской интеллигенции, которых Гитлер считал «разносчиками польского национализма». «Только таким путем, – утверждал он, – мы можем заполучить необходимую нам территорию. В конце концов, кто сейчас помнит об истреблении армян?» Террор сопровождался безжалостным выселением более чем миллиона простых поляков с их земель и размещением там немцев из других частей Польши и Прибалтики. Это проходило зимой, и при переселении от холода погибло больше поляков, чем в результате казней.



2



Захватив основную часть Польши, Гитлер попытался так или иначе закончить войну с Францией и Англией. Прежде всего он начал наступление в прессе и по радио, одновременно пробуя разыграть английскую карту по неофициальным каналам – через Хессе, Геринга и Далеруса.

В конце сентября Гитлер предложил шведу совершить очередную поездку в Лондон, заверив его, что хочет заключить мир с англичанами как можно скорее. Но в тот же день на встрече с высшим генералитетом он объявил о своем решении перейти в решительное наступление на Западе, «так как англо-французская армия еще не готова», и назначил дату: 12 ноября. По словам полковника Варлимонта, все были «явно ошарашены», в том числе Геринг. Фюрер заявил, что не собирается повторять план Шлиффена времен первой мировой войны и совершит вторжение через Бельгию и Люксембург в северо-западном направлении, чтобы перекрыть Ла-Манш. Гитлеру никто не возразил.

Далерус, получив свободу передвижения, 28 сентября был уже в Лондоне и встретился с Кадоганом, но тот не проявил особого интереса к его рассказу. В своем дневнике Кадоган записал, что швед «не сказал ничего существенного. Он как оса на пикнике – никак его не отгонишь». Столь же холодный прием ожидал Далеруса и у главы английского правительства.

Но Гитлер не унимался. 6 октября он в очередной раз выступил с призывами к миру. «Судьба польского государства – это дело России и Германии, а не Запада, – сказал он. – Не лучше ли решать спорные проблемы за столом переговоров, а не жертвовать миллионами человеческих жизней и уничтожением богатств?» Затем Гитлер перешел к мрачным прогнозам: «Судьба решит, кто прав. Одно лишь можно сказать точно. В ходе мировой истории никогда не было двух победителей, а очень часто – лишь побежденные». Он молит Бога указать правильный путь рейху и другим странам. «Однако если победят мнения господина Черчилля и его последователей, это мое заявление будет последним, – заверил он. – Тогда мы будем драться. Повторения ноября 1918 года в немецкой истории не будет!»

Гитлер, очевидно, не рассчитывал добиться постоянного мира с двумя великими державами, способными угрожать безопасности рейха. Он надеялся на перемирие хотя бы с одной из них, чтобы внести раскол между Францией и Англией и таким образом одолеть их поодиночке. Немцы реагировали на призыв фюрера к миру с чувством облегчения. Правда, на следующий день Даладье заявил, что Франция никогда не сложит оружие, пока не будут обеспечены «подлинный мир и всеобщая безопасность». Но англичане молчали, и это вселяло надежду в сторонников перемирия. Фюрер, однако, готовился к худшему. 9 октября он издал директиву номер шесть, в которой был изложен план вторжения через Люксембург, Бельгию и Голландию.

На следующий день в 11.00 фюрер вызвал в рейхсканцелярию семерых командующих войсковыми соединениями. Перед тем как ознакомить их с новой директивой, Гитлер зачитал составленный им меморандум, который свидетельствовал о том, что он потратил немало времени на изучение военной и политической истории фатерланда. Германия и Запад, писал фюрер, были врагами со времени первого рейха в 1648 году, и эту борьбу надо довести до конца. Он не возражает против немедленного прекращения войны при условии, если будут признаны завоевания в Польше. Он созвал военных, чтобы разъяснить цель Германии в войне: «уничтожение мощи и способности западных держав когда-либо снова противостоять государственному укреплению и дальнейшему развитию немецкого народа в Европе».

Гитлер соглашался с тем, что нельзя допустить поспешности при подготовке наступления. Но время работает на противника. Благодаря договору с Россией и великой победе в Польше Германия наконец впервые за многие годы получила возможность воевать на одном фронте. Вермахт теперь может все свои силы бросить против Англии и Франции. Такая ситуация не вечна. «Никаким договором или пактом нейтралитет Советской России не может быть надежно обеспечен». Самая прочная гарантия против советского нападения – это эффектная демонстрация германской мощи». Кроме того, надежда на поддержку Италии зависит прежде всего от того, как долго будет оставаться у власти Муссолини. Ситуация в Риме может измениться мгновенно. Бельгия, Голландия и Соединенные Штаты могут отказаться от своего нейтралитета. Время работает против Германии. В настоящее время она обладает военным превосходством, но Англия и Франция преодолевают отставание, так как их военная промышленность использует ресурсы почти со всего мира. Длительная война представляет большую опасность. Рейх располагает ограниченными продовольственными и сырьевыми ресурсами, а центр военного производства – Рур уязвим для атак авиации и дальнобойной артиллерии.

Затем Гитлер перешел к чисто военным вопросам. Наш козырь, сказал он, – новая тактика массированного применения танков и авиации, проверенная в Польше. Фюрер призвал военачальников проявлять инициативу, максимально использовать возможность прорыва слабых мест обороны противника.

Это была блестящая лекция, но почти все командующие были убеждены, что вермахт еще не готов к войне с Западом. Однако никто не высказал ни единого возражения, даже когда фюрер объявил, что наступление начнется этой осенью.

Тем временем в Лондоне Чемберлен все еще размышлял над ответом на последнее предложение Гитлера о мире. Английский премьер считал, что в нем нет ничего принципиально нового. На заседании кабинета он высказал мнение, что ответ должен быть «жестким». Министры согласились, но решили повременить с ответом еще два дня.

Утром 11 ноября в Берлине прошел слух, что правительство Чемберлена пало и скоро будет заключено перемирие. Как сообщал из Берлина один американский корреспондент, уличные торговки овощами на радостях бросали вверх кочаны капусты. Однако вскоре берлинское радио опровергло эти домыслы.

На следующий день, после почти недельного молчания, Чемберлен наконец ответил Гитлеру. Он заявил в палате общин, что немецкие предложения отвергаются как «туманные и неопределенные». За уверениями Гитлера в его миролюбии «должны последовать дела», он должен представить «убедительные доказательства» того, что действительно стремится к миру.

Ответ разочаровал фюрера, но не был для него неожиданным. Он вызвал Геринга и двух военных, связанных с авиационной промышленностью, – фельдмаршала Эрхарда Мильха и генерал-полковника Эрнста Удета – и заявил им: «Мои попытки заключить мир с Западом не удались. Война продолжается. Теперь мы можем и должны производить бомбы».



3



Когда политика Гитлера привела к войне, различные группы Сопротивления в Германии начали составлять планы захвата власти. Одни предлагали убить фюрера, другие – похитить его и передать власть военным либо демократическому правительству. Составлялись списки министров, проводился зондаж в Соединенных Штатах и других нейтральных государствах. Самая серьезная группа заговорщиков сложилась в самом ОКВ («оберкоммандо дер вермахт» – верховном командовании вооруженных сил). Вдохновителем заговора был импульсивный кавалерийский офицер полковник Ганс Остер, помощник начальника абвера (военной разведки) адмирала Канариса. У него были широкие связи в вермахте, министерстве иностранных дел и даже в СС.

Остер нашел ценного помощника в лице мюнхенского юриста Йозефа Мюллера, ярого противника Гитлера. Мюллер, набожный католик, в начале октября совершил поездку в Рим, чтобы выяснить, согласятся ли англичане заключить мир с антинацистским режимом. Он встретился с папой Пием XII, который согласился оказать заговорщикам посреднические услуги. Папскому секретарю удалось вызвать на откровенность английского посланника, который дал понять, что Англия не против «мягкого мира» с антигитлеровской Германией.

Эта новость вдохновила группу Остера. Он попытался привлечь к участию в заговоре главнокомандующего сухопутными войсками Браухича, но тот колебался, считая, что народ «за фюрера». Однако заговорщикам удалось убедить генерала Гальдера в случае необходимости возглавить путч. Они надеялись, что и Браухич со временем примкнет к антигитлеровской коалиции.

5 ноября – в день, когда войска должны были выдвинуться на передовые рубежи в западном направлении, – Браухич в беседе с фюрером высказал мнение, что в осеннюю распутицу организовать массированное наступление невозможно. «А что, на противника дождь не льет?»– съязвил Гитлер. В отчаянии Браухич признался, что польская кампания выявила недостаточный боевой дух немецкой пехоты, были даже случаи неподчинения солдат приказам командиров. Это вывело Гитлера из себя. «В каких частях это было? Где? Какие меры были приняты к виновным? Сколько было вынесено смертных приговоров?»– кричал фюрер, обвиняя армию в трусости, а генералов – в саботаже. Свой приказ о выдвижении войск в западном направлении Гитлер не отменил, подтвердив, что наступление начнется 12 ноября в 7.15 утра.

Браухич был в состоянии шока и долго не мог прийти в себя. В подавленном состоянии были, и другие армейские заговорщики. Никто не подал сигнала к мятежу. Вместо этого генералы сожгли все компрометирующие материалы. Лишь Остер не запаниковал. Через одного из своих друзей он даже предупредил бельгийскую и нидерландскую миссии о готовящемся наступлении германских войск на рассвете 12ноября.

Но вскоре Гитлер согласился перенести начало боевых действий на более поздний срок. Авиации требовалось по крайней мере пять дней хорошей погоды для уничтожения французских ВВС, а метеорологический прогноз, начиная с 7 ноября, был неблагоприятным для полетов.

Хотя Гитлер ничего не знал о военном заговоре, Геринг предупредил его насчет Браухича и Гальдера, посоветовав фюреру избавиться от этих «черных птиц». Более определенное предупреждение поступило от швейцарского астролога Карла Эрнста Крафта, которого наняла служба Гиммлера. Он составил прогноз, согласно которому в период с 7 по 10 ноября на Гитлера будет организовано покушение. Однако документ был упрятан в архив, потому что астрологические прогнозы в отношении фюрера были запрещены.

Когда утром 8 ноября Гитлер прибыл в Мюнхен на ежегодную встречу «старых борцов», архитектор фрау Троост на правах давнего друга упрекнула фюрера в легкомысленном отношении к мерам безопасности: в ее студию он пришел лишь с двумя охранниками. Гитлер, прижав руку к сердцу, сказал: «Надо слушать внутренний голос и верить в свою судьбу. Я знаю, что судьба выбрала меня для блага немецкого народа. Пока я нужен людям и отвечаю за жизнь рейха, я буду жить».

Потом Гитлер посетил в больнице свою старую знакомую, английскую журналистку Юнити Митфорд, которая, услышав об объявлении войны между Германией и Англией, выстрелила себе в висок и теперь лежала в больнице с застрявшей в голове пулей. К этому времени она уже пришла в сознание и попросила фюрера отправить ее домой. Гитлер тут же распорядился транспортировать раненую журналистку, как только она достаточно окрепнет, специальным поездом в Швейцарию.

Затем он засел за текст речи с очередными нападками на Англию для предстоящего выступления в пивном зале «Бюргербройкеллер»,

Тем временем здесь кипела подготовительная работа: развешивались флаги и пропагандистские лозунги, проверялись микрофоны. Во время приготовлений в зал вошел низенький бледный мужчина с большим лбом и ясными глазами. Это был мастер-умелец Георг Эльзер, недавно освобожденный из концлагеря в Дахау, где сидел за сочувствие коммунистам. Он пришел убить Гитлера. В коробке, которую Эльзер сжимал в руках, был часовой механизм, соединенный с динамитными шашками. Пока организаторы занимались своими делами, Эльзер незаметно поднялся на галерку, где спрятался за колонной, возвышающейся над сценой. Еще несколько дней назад он сделал здесь тайник для взрывного устройства.

Наконец свет потушили, дверь закрыли. Эльзер подождал еще полчаса, потом заложил бомбу в тайник и поставил взрыватель на 23.20. Фюрер должен был начать свою речь в 22 часа, и взрыв был рассчитан примерно на ее середину. (Кстати, это было не первое покушение на Гитлера. Одно из первых было предпринято еще в 1929 году, когда чем-то обозленный на фюрера охранник-эсэсовец подложил бомбу под трибуну перед выступлением своего хозяина во Дворце спорта в Берлине. Во. время речи Гитлера эсэсовцу вдруг срочно понадобилось выскочить в туалет. Кто-то случайно запер дверь, и незадачливый организатор покушения не смог привести в действие взрывное устройство. «Это была шутка века, – вспоминал позднее один из друзей охранника. – Если бы ему не приспичило в туалет, ход мировой истории мог бы пойти по иному руслу».)

Перед началом выступления Гитлер вызвал адъютанта Макса Вюнше и спросил, можно ли выехать из Мюнхена раньше запланированного времени. Адъютант тут же распорядился подготовить к отправке один из двух спецпоездов, обслуживающих рейхсканцлера.

В «Бюргербройкеллере» фюрера встретили таким бурным ликованием, что он начал свою речь только в 22.10. Аудитория часто аплодировала, и Вюнше поглядывал на часы, опасаясь, как бы фюрер не опоздал на поезд. В 23.07 он вдруг закончил свою тираду, насыщенную язвительными выпадами против англичан. На расстоянии нескольких метров, внутри колонны, тикали часы Эльзера. Через тринадцать минут бомба должна была взорваться. Обычно после речи Гитлер еще оставался поболтать с товарищами по путчу. Однако сегодня в сопровождении Гесса и нескольких адъютантов он быстро вышел из зала и сел в ожидавшую его машину. По дороге Вюнше услышал отдаленный взрыв.

В «Бюргербройкеллере» тем временем царил переполох – ревели сирены полицейских машин и «скорой помощи», слышались стоны раненых. Бомба убила семерых и ранила шестьдесят три человека, в том числе отца Евы Браун. А его дочь с подругой Гертой Шнайдер приехала на вокзал, когда поезд Гитлера тронулся. О взрыве никто не знал.

В Нюрнберге Геббельс вышел из вагона, чтобы отправить несколько писем и узнать новости. Вернувшись в купе фюрера, он дрожащим голосом сообщил о взрыве. Гитлер помрачнел и произнес: «Все ясно. То, что я ушел из «Бюргербройкеллера» раньше, чем предполагалось, лишь подтверждает волю провидения, которое благоволит мне в достижении цели». Получив информацию о раненых, фюрер поручил одному из своих адъютантов оказать им помощь, затем начал строить догадки о возможных заговорщиках. Гитлер почти не сомневался в том, что это дело рук двух английских агентов – Беста и Стивенса, которые вели тайные переговоры с агентами Гейдриха, выдающими себя за участников антинацистского заговора. Услужливый Гиммлер сошел с поезда и по телефону дал распоряжение схватить двух англичан в Голландии.

На следующий день они были взяты и переправлены в Германию. Через несколько часов у швейцарской границы был арестован и доставлен в Мюнхен подлинный организатор покушения. На допросе в гестапо Эльзер признался, что он действовал в одиночку, без сообщников, и сделал это, чтобы покончить с войной. Прочитав донесение гестапо, Гитлер пришел в негодование: «Что за идиот вел допрос?» Он не мог поверить, что Эльзер действовал один, – вне всякого сомнения, это был широкий заговор его злейших врагов: англичан, евреев, масонов и Отто Штрассера. Гиммлер лично попытался выбить «правду» из заключенного. Дико ругаясь, он пинал ногами узника, скованного наручниками, хлестал его плетью. Но тот упрямо стоял на своем. Не помог и гипноз. Это убедило Гейдриха в том, что у Эльзера действительно не было сообщников. Но Гитлер был недоволен результатами расследования, резко упрекая Гиммлера за то, что тот не нашел подлинных преступников. Возможно, поэтому шеф СС на всякий случай сохранил Эльзеру жизнь, поместив его в концлагерь. Эльзер был объявлен «коммунистическим прихвостнем, ставшим орудием английской секретной службы».



4



Ни Гитлер, ни Муссолини не знали, что англичане серьезно рассматривают возможность объявления войны СССР из-за вторжения в Финляндию – в значительной мере под давлением различных религиозных групп и общественных организаций, которые считали, что действительный враг мировой цивилизации – красная Россия, а не Германия.

Между тем боевые действия союзников против Гитлера были войной только по названию. Они принимали такой странный характер, что когда кто-то из военных предложил подвергнуть бомбардировке лесные районы Юго-Западной Германии, британский министр авиации воскликнул: «Ну что вы, это же частная собственность. Эдак вы предложите бомбить Рур!»

В первые же дни «странной войны» Геббельс развернул широкую пропагандистскую кампанию против французов с целью поссорить их с англичанами. Шеф нацистской пропаганды совершал регулярные поездки к Западному валу, чтобы на месте определить, что испытывает французский солдат за линией Мажино. Он пришел к выводу: французы настолько устали и испытывают такие лишения, что их сопротивление нетрудно будет сломить. «Геббельс был уверен, – вспоминал его секретарь Вернер Науман, – что простой французский солдат мечтает лишь о возможности провести время с хорошенькой женщиной в теплой постели». Поэтому министр пропаганды дал указание немецким солдатам вести «окопный диалог» с французами. По громкоговорителям агитационные команды вели передачи, направленные на то, чтобы доказать, что Франция и Германия на самом деле не являются врагами. По вечерам звучали сентиментальные французские песни, а в завершение передачи диктор говорил примерно следующее: «Спокойной ночи, дорогой противник, нам эта война не нравится, как и вам. Кто ее начал? Не ты и не я. Так зачем стрелять друг в друга? Закончился еще один день, и мы хорошо отдохнем ночью». После этого звучала колыбельная. В дневное время французов забрасывали листовками, на которых, к примеру, изображались дрожащий от холода французский солдат на фронте и его жена в постели с английским солдатом.

К гражданскому населению Франции подход был другой. По тайному радиопередатчику людям твердили о коррупции в правительстве, произволе евреев и несокрушимости вермахта. В ходу была подготовленная нацистскими специалистами по дезинформации листовка о якобы предсказанном Нострадамусом завоевании Франции соседями-германцами.

Английские солдаты относились к измышлениям подобного рода довольно равнодушно. Война в какой-то степени превратилась в пародию. Ее называли «сидячей» и «странной». В парламенте во время зачитывания Чемберленом еженедельных сообщений о ходе военных действий многие депутаты дремали.

Тем временем Гитлер с нетерпением ожидал летной погоды. Геринг находился в затруднительном положении. Шеф авиации должен был создать впечатление, что рвется в бой, и в то же время втайне молил Бога о продолжении нелетной погоды, так как опасался, что его люфтваффе еще не готовы вести настоящую войну. Пока военно-воздушные силы Германии сохраняли превосходство в воздухе, но оно сокращалось по мере поступления в Англию и Францию самолетов из США.

10 января 1940 года нетерпеливый Гитлер установил новую дату наступления: ровно через неделю, за пятнадцать минут до рассвета. Но этот план провалился из-за нелепой случайности. В приграничной полосе сбился с курса и совершил вынужденную посадку в Бельгии немецкий самолет. На его борту находился майор Хельмут Райнбергер с портфелем оперативных планов воздушного десанта на территорию Бельгии. Когда майор сжигал бумаги, его схватили бельгийские солдаты. Правда, из германского посольства в Брюсселе пленник сообщил в штаб люфтваффе, что ему удалось почти все уничтожить, остались лишь «мелкие обрывки». Но Гитлер все равно встревожился и отменил приказ о наступлении, предполагая, что противник мог разгадать план. Он оказался прав. Бельгийцы передали полученную информацию в Лондон, но там ее восприняли скептически. Генеральный штаб решил, что это провокация. Тем более, что англичане уже начали подготовку к высадке экспедиционного корпуса в Норвегии. Новый военно-морской министр Черчилль активно отстаивал эту операцию и добился одобрения ее кабинетом.

Гитлер тоже готовил вторжение в Норвегию, хотя и не сразу пришел к этому решению: в конце концов, норвежцы – нордический народ, и можно полагаться на их нейтралитет, проверенный в годы первой мировой войны. Но, напав на Финляндию, Сталин расстроил его планы. Гитлер опасался, что союзники используют финскую войну как предлог для ввода войск в Норвегию и таким образом «нависнут» над Германией с фланга. В конце февраля, после получения тревожных сообщений о предстоящей высадке англичан в Скандинавии, фюрер забеспокоился: эта акция перекроет Балтику для немецких подводных лодок. Кроме того, важную роль играли и экономические соображения: свыше половины железной руды Германия получала из Норвегии и Швеции, и прекращение ее поставок парализовало бы военное производство. Поэтому 1 марта 1940 года Гитлер подписал директиву, предусматривающую одновременный захват Дании и Норвегии. Как говорилось в документе, предстоящая акция должна иметь «характер мирной оккупации, направленной на защиту силой оружия нейтралитета северных стран», однако сопротивление будет «подавлено всеми средствами». Фюрер решил провести эту операцию до наступления на Западе и назначил ее начало на 15 марта.

Одновременно Гитлер был обеспокоен ухудшением отношений с союзниками. Трудно стало разговаривать с Россией. Вскоре после завоевания Польши начались переговоры о советско-германском торговом соглашении. За поездкой экономической делегации в составе 37 человек в Москву последовал ответный визит еще более многочисленной советской делегации, которая привезла с собой список заказов на промышленное и военное оборудование на сумму свыше полутора миллиардов марок. Немцы пришли в ужас: выполнить эти заказы можно было лишь за счет ограничения собственных военных нужд. Затяжные и резкие переговоры до предела обострил Сталин. Он сварливо заявил, что если немцы не уступят, «соглашение не будет заключено»,

Этого Гитлер допустить не мог и в начале февраля дал указание Риббентропу послать Сталину личное письмо с настоятельной просьбой пересмотреть свою позицию. Вероятно, Сталин, успевший вырвать значительные уступки, понял, что зашел слишком далеко, и внезапно прекратил пререкания. Он согласился увеличить сроки германских поставок до двадцати семи месяцев, пообещав советские поставки осуществить за восемнадцать месяцев. Все трудности были устранены, и через три дня торговые переговоры успешно завершились. Немецкая делегация была в восторге. «Соглашение, – сообщил ее глава, – означает для нас широко открытые двери на Восток».

Остался доволен и Гитлер. Его все больше интриговал кремлевский партнер. Сталин был единственным мировым лидером, о котором фюрер хотел знать все. Нацистский диктатор расспрашивал вернувшихся из России представителей о мельчайших подробностях, характеризующих его нового «союзника». Как вспоминала Криста Шредер, он иногда перебивал собеседника, хлопая себя по колену: «Этот Сталин – скот, но вы должны признать, что он – выдающийся человек».

Другой заботой фюрера была Италия. Муссолини раздражал Гитлера: вечно этот напыщенный дуче лезет с непрошеными советами... Однако запоздалый ответ с оправданием своих действий надо было вручить как можно более торжественно. Гитлер поручил это Риббентропу, и 9 марта тот выехал из Берлина с большой свитой, в которую входили советники, секретари, парикмахеры, врач, инструктор по гимнастике и массажист. На вопрос Риббентропа, примет ли Италия участие в войне, Муссолини ответил утвердительно, добавив, однако, что время для этого он выберет сам. Риббентроп пытался получить более конкретный ответ, но дуче уклонился от него, сославшись на необходимость встречи с Гитлером для принятия окончательного решения.

18 марта оба диктатора встретились в охотничьем домике на одном из альпийских перевалов. Гитлер, по его словам, приехал с намерением «просто объяснить ситуацию», чтобы дуче мог принять собственное решение. Муссолини заявил, что непременно вступит в войну и ждет лишь подходящего момента. Оба расстались дружески. Однако Гитлер распорядился не давать итальянцам запись беседы: «Никто не знает, кто будет читать этот документ». Со своей стороны, Муссолини, казалось, усомнился в собственной клятве вступить в войну. Глядя на падающий снег, он заметил, что итальянцы станут воинами не раньше, чем снежный сугроб достигнет Этны... Раздраженный тем, что почти все время говорил фюрер, Муссолини был, однако, убежден: Гитлер не решится начать массированные боевые действия против объединенных сил Англии и Франции.