*1579. Статья 10

[Ульпиан]

1. Каждый имеет право на свободу выражения своего мнения. Это право включает свободу придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ. Эта статья не препятствует государствам вводить лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.
2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или штрафными санкциями, предусмотренными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, защиты здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфединциально, или обеспечении авторитета и беспристрастности правосудия.

[Центр защиты прав СМИ]

(Krutov v. Russian Federation)03.12.2009ДЕЛО "КРУТОВ ПРОТИВ РОССИИ"
(Krutov v. Russian Federation)

(жалоба № 15469/04)

Постановление Суда
Страсбург, 3 декабря 2009 года

По делу «Крутов против России» Европейский Суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой, в состав которой вошли:

г-н Кристос Розакис, Председатель,
г-жа Нина Вайич,
г-н Анатолий Ковлер,
г-н Сверре Эрик Йебенс,
г-н Дин Шпильманн,
г-н Джордж Николау,
г-н Джиорджио Малинверни, судьи,

а также Сорен Нильсен, Секретарь Секции,

Проведя 12 ноября 2009 года закрытое заседание,

Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело было инициировано после подачи жалобы (№ 15469/04) против Российской Федерации в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - «Конвенция») гражданином России, Александром Николаевичем Крутовым (далее - «Заявитель»), 23 марта 2004 года.

2. Интересы заявителя представлял г-н М. Рачковский, практикующий юрист из г. Москвы. Российское правительство (далее - «Правительство») было представлено бывшим Уполномоченным Российской Федерации в Европейском Суде, г-ном П. Лаптевым.

3. Заявитель утверждал, в частности, что был привлечен к ответственности за выражение своего мнения.

4. 14 октября 2005 года Председатель Первой Секции принял решение уведомить Правительство о подаче жалобы. Было также решено изучить существо жалобы одновременно с вопросом о ее приемлемости (пункт 3 статьи 29).

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

5. Заявитель родился в 1960 году и проживает в г. Саратов.

6. 9 января 2003 года заявитель опубликовал статью под названием «Политические расклады 2002 года: старые лица и новые времена») в выпуске № 1 (10) газеты «Неделя области». Статья касалась взаимодействия политических групп в Саратовской области и, в частности, роли прокуратуры в Саратовской области и г-на Б., прокурора Саратовской области.

7. Г-н Б. подал иск о защите чести и достоинства против заявителя и редакции газеты в Кировский районный суд г. Саратова. Он утверждал, что следующий абзац в тексте статьи порочил его честь, достоинство и деловую репутацию:

«Наверное, только этим можно объяснить ту непреклонность, с какой областная прокуратура возбуждала уголовные дела в отношении членов областного правительства ... но при этом столь же последовательно уводились от уголовного преследования действующие чиновники мэрии и городской думы. Так, в заведомо коррупционном деле вокруг так называемого «Городского благотворительного фонда здравоохранения» на скамью подсудимых сел лишь депутат гордумы К., да и то вскоре был оправдан. А близкое окружение мэра во главе с самим А. было уведено от ответственности. В благодарность за поддержку городская администрация стала снабжать прокурорские структуры «дареными» иномарками, мебелью. А сам областной прокурор Б. получил от мэрии в аренду на 49 лет (!) участок земли (якобы для благоустройства) во дворе многоэтажного дома, где он проживает».

8. Районный суд назначил проведение лингвистической экспертизы оспариваемого фрагмента четырьмя экспертами из Саратовского Государственного Университета.

9. 12 сентября 2003 года экспертная группа, состоящая из четырех человек, единогласно пришла к заключению, согласно которому в статье не давалась оценка личности г-на Б. и статья не носила порочащий характер касательно чести и деловой репутации указанного лица. Публикация создавала впечатление, что действия прокурора были ненадлежащими, и ставила под сомнение правомерность такой долгосрочной аренды и обоснованность цели данной аренды. Однако эти вопросы требовали скорее правового, а не лингвистического изучения. Эксперты единодушно признали, что фразы «наверное, только этим можно объяснить» и «в благодарность за поддержку» были выражением собственного мнения журналиста, а не утверждениями о факте. Автор не утверждал, что прокурор Б. получил выгоду от поддержки городской администрации. Журналист лишь предположил, что прокурор не был беспристрастным, и что уголовное преследование чиновников носило избирательный характер.

10. 14 ноября 2003 года Кировский районный суд г. Саратова вынес решение в пользу истца на основании следующего:

«Принимая во внимание фактические обстоятельства дела, суд считает, что [в статье заявителя] истец – г-н Б. не может рассматриваться как частное лицо, поскольку в общественном восприятии (учитывая тот факт, что истец является публичной фигурой) г-н Б. - гражданин, занимающий должность прокурора Саратовской области, и его личная и профессиональная репутация и каждодневные поступки должны отвечать более высоким стандартам.

Далее, суд считает, что термин «прокурорские структуры», использованный заявителем в статье, также относился к прокурору, так как в силу занимаемой должности, он нес ответственность за работу всех органов прокуратуры на территории Саратовской области.

С учетом вышесказанного, суд считает, что отрывок из рассматриваемой статьи является ничем иным, как сведениями, распространенными об истце и порочащим его честь, достоинство и деловую репутацию...

Суд не находит доказанным довод ответчиков о том, что они распространили мнение журналиста, основанное на фактах, потому что мнение автора должно не только быть основано на конкретных сведениях, но и не должно порочить честь или репутацию истца, и не должно содержать сведений о противоправном поведении истца.

Поскольку цель выражения мнения – сообщить его третьей стороне, то форма его выражения должна исключать возможность ввести третью сторону в заблуждение относительно того, является ли данная информация мнением или утверждением о факте.

Суд считает, что в настоящем деле ответчики не смогли соблюсти данные требования, и что содержащиеся в статье сведения являются утверждениями о фактах, подлежащими доказыванию в судебном порядке...».

11. Районный суд отметил, что факты, лежащие в основе оспариваемого отрывка, не оспаривались сторонами. Так, действительно, уголовные дела были возбуждены в отношении некоторых членов областного правительства, включая члена городской думы – г-на К. Г-н Б. получил кусок земли на условиях, указанных заявителем, и городская администрация безвозмездно предоставила в пользование прокуратуры автомобиль марки «Хендай», шесть столов и девять шкафов для хранения документов.

12. Однако, по мнению суда, заявитель не смог доказать, что близкое окружение мэра «было уведено от ответственности» и что мебель, иномарка и кусок земли были предоставлены в «благодарность за поддержку».

13. Районный суд признал весь отрывок статьи порочащим и обязал газету опубликовать опровержение и взыскал по 5 000 рублей с заявителя и с редакции газеты.

14. 19 декабря 2003 года Саратовский Областной суд вынес постановление по жалобе, поданной заявителем, в котором поддержал решение суда первой инстанции.

II. Применимое национальное законодательство и практика, имеющие отношение к делу

A. Конституция Российской Федерации

15. Статья 29 гарантирует свободу мысли и свободу слова, наряду со свободой массовой информации.

B. Гражданский кодекс РФ от 30 ноября 1994 года

16. Статья 152 предусматривает, что гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Гражданин, в отношении которого распространены сведения, порочащие его честь, достоинство или деловую репутацию, вправе наряду с опровержением таких сведений требовать возмещения убытков и морального вреда, причиненных их распространением.

C. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 августа 1992 года № 11 (в редакции от 25 апреля 1995 года)

17. Постановление (действующее на момент рассмотрения дела) предусматривало, что порочащими являются такие не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или моральных принципов (о совершении нечестного поступка, неправильном поведении в трудовом коллективе, быту и другие сведения, порочащие производственно-хозяйственную и общественную деятельность, деловую репутацию и т.п.), которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица. Под распространением сведений, порочащих честь и достоинство граждан или деловую репутацию граждан и юридических лиц следует понимать опубликование таких сведений в печати, трансляцию по радио и телевидеопрограммам, демонстрацию в кинохроникальных программах и других средствах массовой информации, изложение в служебных характеристиках, публичных выступлениях, заявлениях, адресованных должностным лицам, или сообщение в иной, в том числе устной, форме нескольким или хотя бы одному лицу (пункт 2).

18. Пункт 7 Постановления регулирует распределение бремени доказывания соответствия действительности распространенных сведений по делам о защите чести и достоинства. Истец обязан доказать лишь сам факт распространения сведений лицом, к которому предъявлен иск. Обязанность доказать соответствие действительности распространенных сведений лежит на ответчике.

ПРАВО

I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

19. Заявитель утверждал о нарушении его права на свободу выражения мнения, предусмотренного статьей 10 Конвенции, которая гласит:

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей...

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

A. Приемлемость

20. Суд считает, что жалоба не является явно необоснованной в рамках значения пункта 3 статьи 35 Конвенции. Суд далее отмечает, что не видит других оснований для признания жалобы неприемлемой. Следовательно, Суд объявляет жалобу приемлемой.

B. Существо жалобы

1. Объяснения сторон

21. Правительство считало, что вмешательство в осуществление заявителем его права на свободу выражения мнения было предусмотрено законом, а именно статьей 152 Гражданского кодекса РФ. Вмешательство преследовало законную цель - защитить репутацию других людей, в частности прокурора Б., и было необходимым в демократическом обществе. Правительство ссылалось на постановление районного суда, в котором указывалось, что заявитель не смог доказать достоверность распространенных им сведений. Наказание, которое было назначено заявителю, не было суровым.

22. Заявитель поддержал свою жалобу. Он утверждал, что отрывок из рассматриваемой статьи выражал лишь его личное мнение, основанное на известных ему фактах, касающихся политической обстановки в области. Вынося решение по иску г-на Б. о защите чести и достоинства, районный суд не стал разграничивать оценочные суждения и утверждения о фактах. Суд не придал значения заключению группы экспертов, которые пришли к выводу, что рассматриваемый отрывок выражал личное мнение заявителя, и вынес несправедливое решение при рассмотрении настоящего спора. Действуя в соответствии с положениями пункта 2 статьи 10 Конвенции, заявитель в своей статье обсуждал вопросы, представляющие общественный интерес и касающиеся взаимодействия политических групп в области, и выразил критику в адрес работы областного прокурора. Национальные суды не обосновали, почему ими было отдано предпочтение защите личных неимущественных прав областного прокурора, а не праву заявителя на свободу выражения мнения и интересу общественности в получении информации. Как не было продемонстрировано и то, какое негативное влияние оказали распространенные заявителем суждения на профессиональную карьеру г-на Б. Напротив, г-н Б. был впоследствии повышен до должности заместителя генерального прокурора РФ в Дальневосточном округе. В целом, заявитель настаивал, что вмешательство российских властей в осуществление им своего права на свободу выражения мнения не преследовало законную цель, не было необходимым в демократическом обществе, и шло вразрез с пунктом 2 статьи 10 Конвенции.

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/414

2. Оценка Суда

23. Суд отмечает, что у сторон не вызывает разногласий тот факт, что вынесенные по делу о защите чести и достоинства постановления представляли собой вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения, охраняемого пунктом 1 статьи 10 Конвенции. Сторонами также не оспаривается, что вмешательство было предусмотрено законом, а именно, статьей 152 Гражданского кодекса РФ. Суд также принимает довод Правительства, что вмешательство преследовало законную цель защитить репутацию и права областного прокурора Б. с тем, чтобы он мог выполнять свою работу без ненадлежащих помех. Следовательно, остается установить, является ли вмешательство «необходимым в демократическом обществе».

24. Основные принципы, касающиеся этого вопроса, четко установлены в практике Суда, и могут быть кратко изложены следующим образом (см., к примеру, постановление по делу Хертель против Швейцарии (Hertel v. Switzerland), 25 августа 1998 года, § 46, Reports 1998-VI):

«(i) Свобода выражения мнения, как предусматривает пункт 1 статьи 10, является одной из фундаментальных основ демократического общества и одним из основных условий его развития и самореализации каждой личности. Как отмечено в пункте 2, она применима не только по отношению к «информации» или «идеям», которые благоприятно воспринимаются в обществе, либо рассматриваются как безобидные или нейтральные, но также и в отношении тех, которые шокируют, оскорбляют или вызывают беспокойство; таковы требования терпимости, плюрализма и широты взглядов, без которых нет «демократического общества». Как указано в статье 10, осуществление этой свободы предполагает ограничения, которые ... «должны трактоваться узко, и их необходимость должна быть убедительно доказана ...».

(ii) Как следует из смысла пункта 2 статьи 10, прилагательное «необходимый» предполагает существование «насущной общественной потребности». Договаривающимся государствам представлены определенные пределы усмотрения в оценке того, существует ли подобная потребность, но в то же время это идет рука об руку с европейским надзором за законодательством и практикой его применения, включая решения, вынесенные независимыми судами. Таким образом, Европейский Суд уполномочен выносить окончательное решение по вопросу о том, насколько «ограничение» совместимо со свободой выражения мнения в том виде, как она защищается статьей 10.

(iii) Задача Суда при осуществлении его контрольной функции состоит не в том, чтобы подменять собой национальные органы власти, а скорее в том, чтобы проверить в свете статьи 10 и обстоятельств всего дела, вынесенные национальными судами решения, которые последние выносят, используя свое право на свободу усмотрения. В частности, Суд должен установить, было ли рассматриваемое вмешательство «пропорционально преследуемым законным целям», и были ли причины, указанные органами федеральной власти в его оправдание «убедительными и достаточными». Осуществляя эту функцию, Суд должен убедиться в том, что органы государственной власти применяли стандарты, отвечающие принципам, изложенным в статье 10, и, более того, что в основе их решений лежит допустимая оценка соответствующих фактов ...».

25. При изучении конкретных обстоятельств дела, Суду необходимо взвесить ряд факторов, чтобы определить пропорциональность оспариваемой меры. Во-первых, Суд отмечает, что заявитель был журналистом. В этой связи, Суд напоминает, что пресса играет важную роль в демократическом обществе. Хотя пресса и не должна преступать установленных границ, особенно в отношении репутации и прав других лиц, тем не менее, ее долг состоит в том, чтобы сообщать любым способом, который не противоречит ее обязанностям и ответственности, - информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес (см. постановление по делу Де Хаес и Гийселс против Бельгии (De Haes and Gijsels v. Belgium)от 24 февраля 1997 года, § 37, Reports 1997-I, и постановление по делу Бладет Тромсе и Стенсаас против Норвегии (Bladet Tromsø and Stensaas v. Norway) [GC], № 21980/93, § 59, ECHR 1999-III). Журналистская свобода также охватывает возможное обращение к некоторой степени преувеличения или даже провокации (см. постановление по делу Прагер и Обершлик против Австрии (№ 1) (PragerandOberschlick v. Austria (no. 1)) от 26 апреля 1995 года, § 38, Series A no. 313).

26. Суд также принимает во внимание тот факт, что оспариваемая статья была опубликована в начале 2003 года и содержала обзор политической обстановки в регионе, суммируя политические события ушедшего года. В статье приводились комментарии взаимодействия политических сил, и упоминалась роль, которую в нем играли известные политики и должностные лица. По мнению Суда, статья затрагивала важные вопросы, и заявитель был вправе привлекать внимание общественности к этим вопросам через публикации в прессе.

27. Далее Суд отмечает, что в рассматриваемом отрывке критика заявителя относилась к областному прокурору Б., который, будучи должностным лицом, вносящим свою лепту в обеспечение надлежащего отправления правосудия, должен пользоваться доверием общественности и быть защищен государством от необоснованных обвинений (см. постановление по делу Лешник против Словакии (Lešník v. Slovakia), № 35640/97, §§ 54-55 in fine, ECHR 2003‑IV). Тем не менее, Суд повторяет, что границы допустимой критики в отношении должностных лиц, обладающих властью, шире, чем в отношении частных лиц, и рамки свободы усмотрения национальных властей касательно защиты их репутации должны быть соотнесены с интересами демократического общества в обеспечении и поддержании свободы прессы.

28.Соответственно, национальные власти должны были установить должный баланс между правом журналиста на свободу выражения мнения, с одной стороны, и правом областного прокурора на защиту своей репутации, с другой. Однако в тексте решений, принятых национальными судами, Суд не углядывает каких-либо свидетельств того, что они пытались установить такой баланс. В своем анализе власти ограничились важностью защитить интересы прокурора без принятия во внимание стандарта, требующего, в соответствии с Конвенцией, веских причин для обоснования ограничения обсуждения в прессе вопросов, представляющих общественный интерес (см., среди других, постановление по делу Годлевский против России (Godlevskiyv. Russia), № 14888/03, § 41, от 23 октября 2008 года). Соответственно, Суд находит, что национальные суды не смогли установить, что настоящее дело затрагивает конфликт между правом на свободу выражения мнения и правом на защиту репутации.

29. Что касается причин, которые привели национальные суды в обоснование вмешательства в право заявителя на свободу выражения мнения, Суд отмечает, что суды не приняли довод заявителя о том, что оспариваемый отрывок представлял собой оценочное суждение, считая его утверждением о факте, сделанным заявителем, который давал понять, что г-н Б. совершал противоправные действия, что заявитель не смог доказать. Отклонив довод заявителя, национальные суды не стали изучать вопрос, являлся ли отрывок выражением оценочного мнения. Они также не привели никаких объективных доказательств, свидетельствующих либо о достоверности, либо о недостоверности оспариваемого отрывка. В этой связи Суд отмечает, что во многих случаях оценить, является ли конкретная фраза оценочным суждением или утверждением о факте, может быть достаточно сложно. Однако в соответствии с установленной практикой Суда даже оценочное суждение может иметь под собой достаточную фактическую основу, чтобы являться справедливым комментарием в соответствии со статьей 10 Конвенции (см., например, постановление по делу «Шарзах и Ньюс Ферлагсгезельшафт» против Австрии» (Scharsach and News Verlagsgesellschaft v. Austria), № 39394/98, § 40 in fine, ECHR 2003‑XI).

30. В рассматриваемом отрывке заявитель предположил наличие политического союза между городской администрацией и областной прокуратурой. Он сделал данный вывод на основании ряда фактов, таких как возбуждение и исход уголовных дел в отношении некоторых политиков, передача мебели и транспортных средств прокуратуре, и долгосрочная аренда земли областным прокурором, предоставленная на льготных условиях. Суд отмечает, что достоверность всех соображений, которые легли в основу сведений, распространенных заявителем, была подтверждена в ходе судебного разбирательства в национальных судах. Уголовные дела были действительно возбуждены в отношении некоторых членов областного правительства, депутата городского законодательного органа К. Г-н Б. действительно получил кусок земли на условиях, указанных заявителем, и городская администрация г. Саратова действительно предоставила в пользование прокуратуры автомобиль марки «Хендай», а также шесть столов и девять шкафов для хранения документов (см. пункт 11). Следовательно, Суд убежден, что предположение заявителя о том, что «привилегии» для прокуратуры и самого прокурора не были случайными, имело достаточное фактическое основание. Оснований для других выводов нет, кроме тех, что предположение заявителя было сделано без злого умысла и с законной целью содействовать информированию общественности о политической ситуации в области и роли в ней областного прокурора.

31. Суд считает, что намекая на «благодарность» областному прокурору со стороны городской администрации, заявитель высказал оценочное суждение, достоверность или ложность которого не подлежит доказыванию. Соответственно, национальные суды возложили на заявителя чрезмерное бремя, требуя доказать достоверность мнения.

32. В заключение, Суд отмечает, что в рассматриваемом отрывке заявитель не прибегал к оскорбительным и несдержанным формулировкам. Возможно, что использованные фразы граничили с преувеличением и провокацией, но, учитывая цель публикации и реакцию, на которую она была направления, Суд приходит к мнению, что использованные формулировки нельзя считать чрезмерно резкими.

33. В свете вышеизложенного, Суд считает, что национальные власти преступили границы свободы усмотрения, признав заявителя виновным в диффамации. Они не представили «веских» причин в обоснование рассматриваемого вмешательства. Тот факт, что дело рассматривалось в порядке гражданского, а не уголовного, судопроизводства и что окончательная сумма компенсации морального вреда была незначительной, не оправдывают то, что принципы, использованные российскими судами, противоречили принципам, установленным статьёй 10 Конвенции. Следовательно, вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения было непропорциональным преследуемой цели и не было «необходимым в демократическом обществе».

34. Таким образом, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

II. Предполагаемое нарушение статьи 6 Конвенции

35. Заявитель подал жалобу в соответствии с пунктом 1 статьи 6 Конвенции, утверждая, что районный суд вышел за рамки требований г-на Б. и не разрешил спор о защите чести и достоинства в соответствии с гарантиями справедливости, предусмотренными в пункте 1 статьи 6 Конвенции.

36. Однако изучив все представленные материалы, Суд не находит свидетельств нарушения данной статьи. Отсюда следует, что эта часть жалобы должна быть отклонена как необоснованная в соответствии с пунктами 3 и 4 статьи 35 Конвенции.

III. Применение статьи 41 Конвенции

37. Статья 41 Конвенции гласит:

«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протокола к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне ...».

A. Материальный ущерб

38. Заявитель требовал 150 евро в качестве компенсации материального ущерба, что соответствует сумме, которую заявитель уплатил г-ну Б. по решению российских судов и 5 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

39. Правительство сочло разумной сумму компенсации материального ущерба, заявленную заявителем. Правительство отметило, тем не менее, что эта сумма может быть выплачена заявителю после предоставления доказательств того, что он фактически заплатил указанную сумму г-ну Б. Что касается требования заявителя в части компенсации морального вреда, Правительство считало заявленную сумму чрезмерной и предложило, что признание нарушения будет являться достаточной справедливой компенсацией.

40. Суд отмечает, что требование заявителя о компенсации материального ущерба прямо вытекает из постановлений, принятых национальными судами, которые Суд счел противоречащими статье 10 Конвенции. Соответственно, Суд удовлетворяет требование заявителя в части компенсации материального ущерба в размере 150 евро. Далее, Суд считает, что моральный вред, причиненный заявителю, не может быть возмещен в должной степени лишь признанием самого факта нарушения его права. Сделав объективную оценку, Суд присуждает заявителю 1 000 евро плюс налоги, взимаемые с этой суммы.

B. Расходы и издержки

41. Заявитель не требовал возмещения судебных расходов и издержек. Следовательно, Суд не видит необходимости назначать ему какую-либо сумму по данному пункту.

C. Процентная ставка

42. Суд считает справедливым, что процентная ставка должна соответствовать предельной процентной ставке Европейского центрального банка с добавлением трех процентных пунктов.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД ЕДИНОГЛАСНО

1. Объявляет жалобу в части вмешательства в право заявителя на свободу выражения мнения приемлемой, а в остальной части - неприемлемой;
2. Постановляет, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;
3. Постановляет:
(a) что государство-ответчик обязано выплатить заявителю, в течение трех месяцев с момента окончательного вступления данного решения в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции следующие суммы с последующим их пересчетом в валюту Государства-ответчика по курсу, действующему на момент расчета:
(i) 150 (сто пятьдесят) евро в качестве возмещения материального ущерба;
(ii) 1000 (одну тысячу) евро в качестве компенсации морального вреда;
(iii) сумму любого налога, которым могут облагаться суммы, указанные выше;
(b) на указанную сумму начисляется простой процент в размере 3% годовых, который подлежит уплате по прошествии вышеупомянутого трехмесячного срока вплоть до погашения задолженности;
4. Отклоняет остальную часть требования заявителя о справедливой компенсации.

Выполнено на английском языке, представлено в письменной форме 3 декабря 2009 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Кристос Розакис Председатель Суда
Сорен Нильсен Секретарь Секции Суда

© Центр Защиты Прав СМИ,
перевод с английского, 2009

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/544

(Porubova v. Russian Federation) 08.10.2009ДЕЛО «ПОРУБОВА ПРОТИВ РОССИИ»

(жалоба № 8237/03)

Постановление Суда
Страсбург, 8 октября 2009 года

По делу «Порубова против России» Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в следующем составе:

г-жа Нина Важич, Председатель,
г-н Анатолий Ковлер,
г-жа Элизабет Штайнер,
г-н Ханлар Хаджиев,
г-н Дин Шпильманн,
г-н Сверре Эрик Йебенс,
г-н Джиорджио Малинверни, судьи,
а также Andr Wampach, Заместитель Секретаря Секции,

Проведя 17 сентября 2009 года закрытое заседание,
Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ФАКТЫ

Заявитель, госпожа Яна Владимировна Порубова, гражданка России, родилась в 1970 году и проживает в Екатеринбурге. Заявитель - журналист и главный редактор газеты «Д. С. П.» («Для Служебного Пользования»). Власти представлены господином Лаптевым, Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека.

A. Обстоятельства дела

Обстоятельства дела, как представлено сторонами, могут быть изложены следующим образом.

1. Публикации в сентябре 2001 года

В конце сентября 2001 года газета заявителя опубликовала в одном номере несколько материалов относительно крупномасштабного незаконного присвоения бюджетных средств, предположительно совершенных господином V., председателем Правительства Свердловской области, и переданных им господину К., служащему Московского представительства Свердловской области. Первая статья появилась под заголовком «Гей-скандал в « Белом доме»:

«Когда-то там жил Председатель Свердловского Областного Правительства г.V. Он имел все: видное положение, его высоко ценили, и он пользовался всеобщим уважением. А также он наслаждался любовью губернатора.

Но V. влюбился ... нет, не в губернатора, и не в свою работу, а в двадцатипятилетнего служащего представительства области в Москве, г. К.

Как человек становится гомосексуалистом? Где они «любят»?

Мы - простые и неискушенные люди ... И мы не можем воссоздать в своем воображении те сцены, которые имели место между ними в роскошном дворце представительства области в Москве ... Ходили слухи, что губернатор, догадавшийся обо всем, был разъярен ... и даже отстранил K. от работы.

Но любовь, как все мы знаем, может преодолеть любое препятствие. Она найдет не только время, но и место».

В статье далее утверждалось, что, согласно распоряжению, подписанному V. в 1997 году, принадлежащая государству компания оплатила за него налог, подлежащий перечислению в региональный бюджет, и покупку трехкомнатной квартиры в Москве:

«Сначала квартира была даже поставлена на бухгалтерский баланс правительства. Однако, через некоторое время V. предложил квартиру ... Нет, пожалуйста, не подумайте, что он предложил ее г. К. ... Он предложил ее отцу г. К. Очевидно, как « благодарность» за воспитание такого сына ...».

На той же самой странице газета напечатала копию письма Начальника Свердловского областного отдела внутренних дел Председателю Свердловской областной контрольной палаты. Начальник ОВД описал механизм уклонения от уплаты налога при приобретении вышеуказанной квартиры в Москве и потребовал провести ревизию причастных к этому делу компаний и Свердловского Областного Правительства.

Третья публикация на той же самой странице под заголовком «История квартирки на Оршанской. Пошаговая стратегия для начинающих казнокрадов», описывала, в хронологическом порядке, финансовые сделки между V., K., Государственными властями и частными компаниями в связи с рассматриваемой квартирой.

2. Уголовное обвинение заявителя

12 октября 2001 года прокуратура Свердловской Области по заявлением V. и K. открыла уголовное дело против заявителя по обвинению ее в клевете и оскорблении, распространенных в средствах массовой информации на основании ч. 2 статьи 129 и ч. 2 статьи 130 Уголовного кодекса РФ.

23 октября и 8 ноября 2001 года V. и K., соответственно, подали гражданские иски о клевете против заявителя, требуя компенсации морального вреда.

Следователь назначил лингвистическую и культурологическую экспертизу рассматриваемых публикаций. 6 ноября 2001 года эксперт пришел к выводу, что в публикациях содержались утверждения о гомосексуализме V. и K. и о существовании между ними половых сношений в здании представительства Свердловской Области. Эксперт полагал, что статьи содержали негативный образ V.:

«Терпимость к отклонениям от общепринятых обычаев и морали, вообще, нетипична для российского менталитета, это относится и к «сексуальным меньшинствам». Российское общественное мнение и Русский язык сохраняют строго отрицательное, грубое и некультурное отношение к людям нетрадиционной сексуальной ориентации (гомосексуалисты и лесбиянки)».

Эксперт отметил, что автор первой публикации высказал «эмоциональную оценку описываемым событиям». Заключение эксперта закачивалось так:

«В этом контексте информация относительно покупки квартиры в Москве за счет бюджета подана как сенсация, направленная на то, чтобы у читателя сложилось мнение о V. как нечестном руководителе, растратчике общественных денег, и, кроме того, безнравственном человеке, падким на чувственные удовольствия и внешнюю сексуальную привлекательность, чувственную и похотливую. Статьи ... направлены на то, чтобы подорвать доверие читателей к V. и K., как к политическим деятелям ...».

В конце ноября 2001 года адвокат заявителя за ее счет провел лингвистическую экспертизу публикаций. Эксперт пришел к выводу, что слово «гомосексуалист» не имело никакой отрицательной окраски и, поэтому, не могло быть расценено как наносящее ущерб чести и достоинству лиц, описанных в публикациях. Он отметил, что российское общество в последние годы стало более терпимым к гомосексуализму, и раскрытие чьего-то гомосексуализма в средствах массовой информации не обязательно ведет к отрицательным последствиям для его репутации. Адвокат заявителя просил следователя приобщить это заключение к материалам дела, но в этом было отказано на том основании, что эксперт был лингвистом, но не специалистом в области культуры и таким образом не имел достаточной квалификации для проведения такой экспертизы.

29 и 30 ноября 2001 года заявитель был обвинен в клевете и оскорблении, распространенном в средствах массовой информации.

Ознакомившись с обвинительным заключением, заявитель и ее адвокат подали множество ходатайств. Они указали, что в обвинительном заключении не определено, какая именно информация в публикациях была несоответствующей действительности, в то время как следствие ограничилось только расследованием утверждений о предполагаемом гомосексуализме V. На этом основании они требовали, чтобы следствие расследовало факты незаконного присвоения бюджетных средств, допросило V. и K. по этому вопросу и исследовало относящееся к этой стороне дела документы. Альтернативно, если обвинение желает ограничиться исключительно утверждениями о гомосексуализме V. и K., заявитель потребовала, провести медицинскую экспертизу V. и K. для установления их сексуальной ориентации. Наконец, адвокат заявителя потребовал передать расследование дела в другую область, чтобы гарантировать его независимость и беспристрастность.

3 и 28 декабря 2001 года следователь отклонил все ходатайства. Он ответил в общих словах, что следствие уже завершено и в проведении никаких дальнейших действий, или экспертиз нет необходимости.

28 декабря 2001 года обвинительное заключение по делу заявителя, и все дело были переданы для рассмотрения в суд. Заявитель обвинялся в уголовно наказуемой клевете и оскорблении в связи с распространенной ею информацией о том, что «V. и K. являются гомосексуалистами и любовниками, которые имели гомосексуальные акты во дворце представительства области в Москве». Обвинения не касались утверждений о незаконном присвоении бюджетных денежных средств.

3. Уголовный процесс по делу заявителя

Заявитель просила о публичном слушании ее дела, но в этом было отказано в неустановленный день, и судебное разбирательство было закрытым.

Заявитель не признала себя виновной. Она утверждала, что она была убеждена в точности информации относительно гомосексуализма K., потому что она хорошо знала его. Она также просила приобщить к материалам дела некоторые документы, содержащие утверждения свидетелей о том же самом - о сексуальных отношениях между V. и K.; суд отказал ей в этом.

Суд допросил свидетелей, которые свидетельствовали, что заявитель отвечала за подбор публикаций, публикацию статей и распространение газеты.

Истцы V. и K. отозвали свои гражданские требования против заявителя и предложили ей мировое соглашение, от которого она отказалась.

22 апреля 2002 года Верх-Исетский районный суд г. Екатеринбурга вынес приговор по делу заявителя. Суд не дал оценки, была ли информация относительно гомосексуализма V. и K. верной или ложной; основываясь на утверждениях V. и K. о том, что рассматриваемые публикации порочат их как политических деятелей и государственных служащих, и с учетом заключения лингвистической экспертизы от 6 ноября 2001 года, суд пришел к следующим выводам:

«Судом бесспорно установлено, что главный редактор газеты «Д.С.П.» Порубова преднамеренно опубликовала ... оспариваемые статьи, которые она редактировала. В этих статьях она заявила, что Председатель Свердловского Областного Правительства, г. V. и член Палаты представителей Законодательного Собрания Свердловской Области K. были гомосексуальными любовниками, которые имели гомосексуальное общение в Москве во дворце представительства Свердловской Области, то есть – она распространила информацию, которая базировалась только на ее инсинуациях и о которой она знала, что все это не соответствует действительности и дискредитирует жертв публикаций. Имея намерение оклеветать своих жертв, она принимала меры к печати 500 000 копий газеты и распространила их в Свердловской Области. Следствием правильно квалифицированы ее действия как клевета подпадающая под действие ч. 2 статьи 129 Уголовного кодекса РФ, то есть распространение в средствах массовой информации сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь, достоинство и деловую репутацию потерпевших.

Кроме того, госпожа Порубова распространив в этих статьях ложную информацию о том, что V. и K. являлись гомосексуальными любовниками, имевшими гомосексуальное общение в Москве во дворце представительства Свердловской Области, преднамеренно выражалась о личных качествах и поведении потерпевших в терминах чрезвычайно оскорбляющих их человеческое достоинство и противоречащих нормам, преобладающих в обществе. Такую оценку потерпевших суд оценивает как непристойную и порочащую их достоинство. В стремлении сделать первый выпуск газеты важным событием и сенсацией, она опорочила честь и достоинство потерпевших в средствах массовой информации. Поэтому, следствие правильно квалифицировали ее действия как преступление, предусмотренное ч. 2 статьи 130 Уголовного кодекса РФ».

Заявитель была признана виновной и приговорена к исправительным работам на полгода с удержанием 15 процентов ее заработной платы в пользу Государства.

4 сентября 2002 года судебная коллегия по уголовным делам Свердловского Областного Суда оставила приговор в силе, согласившись с выводами суда первой инстанции.

Впоследствии заявитель была освобождена от наказания, наложенного на нее приговором на основании акта амнистии относительно женщин и несовершеннолетних, объявленного российским законодательным органом 30 ноября 2001 года.

I. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции

Заявитель жаловался на нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в той части, что судебное заседание по ее делу было закрытым.

Пункт 1 статьи 6 гарантирует следующее:

«1. Каждый … при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела … независимым и беспристрастным судом, … Судебное решение объявляется публично, однако пресса и публика могут не допускаться на судебные заседания в течение всего процесса или его части по соображениям морали, общественного порядка или национальной безопасности в демократическом обществе, а также когда того требуют интересы несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, …».

Суд отмечает, что пункт 1 статьи 6 Конвенции предусматривает возможность недопуска СМИ и публики на судебное заседание, в частности, «если это требуется в интересах ... защиты частной жизни сторон». Статья 18 УПК РФ предусматривало такое же положение.

Представляется, что проведение судебного заседания по делу заявителя не противоречило пункту 1 статьи 6 Конвенции (см., например, постановление по делу Л. и В. против Австрии (L. and V. v. Austria)). Следовательно, нарушения данной статьи не было допущено.

II. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

Заявитель утверждал, что по ее делу нарушены гарантии статьи 10 Конвенции, которой установлено:

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей ...

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

Суд отмечает, что обе стороны согласны с тем, что приговор, вынесенный в отношении заявителя, представляет собой « вмешательство» в осуществление ее права на свободу выражения мнения. Никем оспаривалось и то, что вмешательство было «предусмотрено законом», именно статьями 129 и 130 Уголовного кодекса РФ, и «преследовало правомерную цель», а именно защиту репутации или прав других лиц. Остается определить, было ли вмешательство « необходимым в демократическом обществе».

Критерий «необходимости в демократическом обществе» требует от Суда установления того, было ли обжалуемое «вмешательство» обусловлено «настоятельной общественной потребностью» , было ли оно соразмерным преследуемой правомерной цели, являются ли доводы, приведённые национальными властями в его оправдание, уместными и достаточными.

Национальным властям предоставлена определенная свобода усмотрения в оценке того, существует ли подобная « потребность» и какие меры необходимо принять в этой связи. Однако это усмотрение не является безграничным, а подлежит надзору со стороны Совета Европы в лице настоящего Суда, задача которого состоит в том, чтобы принимать окончательное решение о совместимости таких ограничений со свободой выражения мнения, защищаемой статьей 10 Конвенции. Задача Суда при осуществлении своих надзорных функций состоит не в том, чтобы подменять национальные органы, а скорее в том, чтобы рассмотреть в свете статьи 10 и всего дела в целом решение, которое они приняли в рамках своей свободы усмотрения.

Суд должен убедиться, что национальные органы власти применили нормы, соответствующие принципам, изложенным в статье 10 и, кроме того, что их решения основывались на приемлемой оценке соответствующих фактов (см. постановление по делу Красуля против России (Krasulya v. Russia), no. 12365/03, S: 34, от 22 февраля 2007 года).

При рассмотрении особых обстоятельств дела, Суд будет принимать во внимание следующие моменты: должность заявителя; статус лица, которого заявитель критиковал; содержание статьи; характер оспариваемых выводов национальных судов; наказание, примененное к заявителю (см. среди прочих, Джерусалем против Австрии (Jerusalem v. Austria), no. 26958/95, S: 35, ECHR 2001-II).

Что касается статуса заявителя, Суд отмечает, что она была журналистом и редактором газеты. Ее осудили за его статью, следовательно, вмешательство должно быть рассмотрено в контексте существенной роли прессы в обеспечении надлежащего функционирования политической демократии (см. постановление по делу Лингенс против Австрии (Lingens v. Austria) от 8 июля 1986 года, S: 41, Series A no. 103, и постановление по делу Сюрек против Турции (Sьrek v. Turkey) (no. 1) [GC], no. 26682/95, S: 59, ECHR 1999-IV).

Суд напоминает, что в отношении дела заявителя, в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции требуются очень серьезные основания для оправдания ограничений политических высказываний.

Суд отмечает, что оспариваемые статьи вызывали обсуждение вопросов общественного значения. Поэтому российские суды должны были продемонстрировать «настоятельную общественную потребность» для вмешательства в право заявителя на выражение мнения, но не смогли этого сделать.

Суд отмечает, что национальные суды не выполнили своей обязанности по обеспечению «приемлемых и достаточных» оснований для признания заявителя виновным. При оценивании пропорциональности вмешательства необходимо также учитывать характер и тяжесть наказания (см. постановление по делу Скалка против Польши (Skalka v. Poland), no. 43425/98, S: 38, от 27 мая 2003 года). В этом отношении Суд считает, что наказание заявителю было суровым, с учетом наличия других альтернативных видов наказания.

Суд считает, что осуждение заявителя противоречило принципам, предусмотренным статьей 10, поскольку российские суды не определили настоятельную общественную потребность» и не представили «приемлемые и достаточные» основания для признания заявителя виновным. Следовательно, вмешательство было непропорциональным преследуемой цели и не было «необходимым в демократическом обществе».

Следовательно, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/325

(Pasko v. Russian Federation)22.10.2009

(жалоба № 69519/01)

Постановление Суда
Страсбург, 22 октября 2009 года

По делу «Пасько против России» Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в следующем составе:

г-н Кристос Розакис, Председатель,
г-жа Нина Важич,
г-н Анатолий Ковлер,
г-жа Элизабет Штайнер,
г-н Ханлар Хаджиев,
г-н Джиорджио Малинверни,
г-н Джордж Николау, судьи,
<!--[if !supportLineBreakNewLine]-->
<!--[endif]-->

а также Сорен Нильсен, Секретарь Секции,

Проведя 1 октября 2009 года закрытое заседание,

Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело было инициировано после подачи жалобы (№ 69519/01) против Российской Федерации в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав и основных свобод человека (далее - «Конвенция») гражданином России, Григорием Михайловичем Пасько (далее - «Заявитель»), 20 января 2001 года.

2. Интересы заявителя представлял г-н Ф. Елгесем, практикующий юрист из г. Осло. Российское правительство (далее - «Правительство») было изначально представлено бывшим Уполномоченным Российской Федерации в Европейском Суде, г-ном П. Лаптевым, которого впоследствие сменил г-н Г. Матюшкин.

3. Заявитель обжаловал, в частности, свое обвинение на основании применения закона с приданием ему обратной силы и нарушение его права на свободу выражения мнения. Он ссылался на статьи 7 и 10 Конвенции.

4. Решением от 28 августа 2008 года Суд объявил жалобу частично приемлемой.

5. Палата приняла решение, после совещания со сторонами, о том, что нет необходимости проводить слушание по существу дела (пункт 3 статьи 59 in fine), стороны письменно ответили на замечания друг друга.

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

6. Заявитель родился в 1962 году и проживает в г. Владивосток.

7. На момент рассмотрения дела заявитель был офицером военно-морского флота и работал военным журналистом в газете Российского Тихоокеанского флота «Боевая вахта». Статьи заявителя затрагивали, главным образом, проблемы загрязнения окружающей среды и другие вопросы, связанные с деятельностью Российского Тихоокеанского флота.

8. По утверждению заявителя, он был внештатным сотрудником японской телекомпании NHK, и японской газеты, «Асахи симбун», и предоставил их представителям, в частности аккредитованным журналистам г-ну Т. Дз. и г-ну Т.О., общедоступные сведения и видео материалы. Правительство, в этой связи, утверждало, со ссылкой на свидетельские показания редактора и заместителя редактора «Боевой вахты», что заявитель не имел полномочий сотрудничать с г-ном Т.О., кроме сопровождения последнего во время посещения российских военных подразделений и информирования г-на Т.О. о работе газеты «Боевая вахта». По утверждению Правительства дальнейшее сотрудничество с г-ном Т.О. было осуществлено заявителем по собственному желанию, и об этом сотрудничестве он не докладывал своему начальству. Заявитель настаивал, что начальство знало и дало согласие на его сотрудничество с японскими журналистами.

A. Арест заявителя и предварительное заключение

9. 13 ноября 1997 года таможенники аэропорта г. Владивостока обыскали заявителя, собиравшегося вылететь в Японию с целью командировки, и изъяли несколько документов под предлогом того, что в них содержались секретные сведения. Впоследствии заявителю позволили продолжить поездку.

10. 20 ноября 1997 года в отношении заявителя Федеральной Службой Безопасности (ФСБ) было возбуждено уголовное дело в связи с вышеуказанным эпизодом, и по возвращении из Японии он был арестован. Заявитель был помещен в следственный изолятор IZ 20/1 во Владивостоке, где его держали до предъявления первого обвинения 20 июля 1999 года.

11. В ночь с 20 на 21 ноября 1997 года сотрудники ФСБ провели обыск на квартире заявителя, были изъяты документы и компьютер. Спустя некоторое время компьютер был возвращен заявителю.

12. 28 ноября 1997 года заявителю было предъявлено официальное обвинение в государственной измене в форме шпионажа. Обвинение было основано на предварительном заключении экспертных групп, назначенных Восьмым управлением штаба Тихоокеанского флота, которые пришли к выводу, что в документах, изъятых 13 и 20 ноября 1997 года, содержались сведения, относящиеся к государственной тайне.

B. Обвинение заявителя

13. 29 сентября 1998 года было вынесено обвинительное заключение. В заключении говорилось, что заявитель совершил государственную измену в форме шпионажа в связи со сбором, хранением и передачей секретной информации двум японским гражданам в период с 1996 года по 20 ноября 1997. Указанная информация включала черновик статьи, написанной заявителем, об утилизации российских атомных подводных лодок, копию отчета о финансовой ситуации на Тихоокеанском флоте, копии нескольких страниц инструкции по поиску и спасению космических экипажей при аварийной посадке на воде, доклад об утилизации и обращении с выведенными из боевого состава атомными подводными лодками, копии нескольких страниц доклада об утилизации оружия и боезапаса, карту территории военного подразделения № 40752, и рукописные заметки, сделанные заявителем на заседании штаба Тихоокеанского флота 11 сентября 1997 года. Далее в обвинительном заключении говорилось, что заявитель в устной форме сообщил информацию, касающуюся времени и места отправления грузового эшелона с отработанным ядерным топливом.

14. Обвинительное заключение было основано на отчетах четырех экспертных групп, назначенных Восьмым управлением Генерального штаба Минобороны РФ от 22 декабря 1997 года и 14 марта 1998 года.

C. Первая череда судебных разбирательств

15. Постановлением от 20 июля 1999 года Тихоокеанский Флотский военный суд переквалифицировал преступление, совершенное заявителем, как злоупотребление служебным положением, сочтя недоказанным факт передачи заявителем сведений, относящихся к государственной тайне, иностранным гражданам. Заявитель был приговорен к трем годам лишения свободы. По амнистии, объявленной постановлением от 18 июня 1999 года, с заявителя были сняты обвинения, и он был освобожден в зале суда.

16. Заявитель, его адвокаты и сторона обвинения обжаловали решение суда первой инстанции.

17. 21 ноября 2000 года Военная коллегия Верховного Суда РФ отменила решение от 20 июля 1999 года на основании, что судом первой инстанции не установлены основные обстоятельства дела, сделаны противоречивые выводы, и неверно применен закон. Дело было возвращено в Тихоокеанский флотский военные суд на новое рассмотрение.

D. Вторая череда судебных разбирательств

1. Разбирательство в суде первой инстанции

18. В неустановленную дату вслед за запросом Тихоокеанского военного суда, Восьмым управлением Генерального штаба Минобороны РФ были назначены семеро экспертов, один эксперт был назначен Министерством атомной энергии. Экспертом попросили сделать заключение относительно того, содержались ли в документах, перечисленных в обвинительном заключении, сведения, составляющие государственную тайну.

19. 14 сентября 2001 года эксперты представили свои выводы, в которых говорилось, что в трех из десяти рассматриваемых документов содержались сведения для «ограниченного распространения», а в семи – сведения, составляющие государственную тайну. По утверждению заявителя при определении того, содержатся ли в разглашенных документах сведения, относящиеся к государственной тайне, эксперты опирались на неопубликованный Приказ №055 Минобороны от 10 августа 1996 года, Указ Президента РФ №1203:95 от 30 ноября 1995 года и статью 5 Закона «О государственной тайне», принятого 21 июля 1993 года, в редакции от 6 октября 1997 года. По утверждению заявителя, он ознакомился с Приказом №055, прочитал его и подписал документ о том, что прочитал приказ, осенью 1996 года.

20. 25 декабря 2001 года Тихоокеанский флотский военный суд признал заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа по статье 275 УК РФ.

21. Что касается actus reus преступления, суд установил, что в период 1996-1997 года заявитель находился в дружеских отношениях с японским журналистом T.O. и предоставлял сведения по просьбе последнего за регулярное вознаграждение. В августе-сентябре 1997 года г-н Т.О. в телефонных разговорах с Пасько неоднократно проявлял интерес к получению сведений о проводимых в тот период учениях войск и сил Тихоокеанского флота, их особенностях и отличиях от предыдущих. Далее в постановлении было изложено следующее:

«10 сентября 1997 года Пасько в качестве представителя редакции газеты «Боевая вахта» по официальному приглашению командования присутствовал на проводившемся в штабе Тихоокеанского флота заседании Военного совета ТОФ, где узнал о намеченном на следующий день для строго определенной категории военнослужащих разборе учений.

11 сентября 1997 года с намерением собрать для последующей передачи г-ну Т.О. содержащие государственную тайну сведения об этих учениях Пасько прибыл в штаб флота и, не будучи включенным в списки лиц, допущенных к участию в разборе тактических учений, т.е. неправомерно, присутствовал на нем и собрал сведения, раскрывающие действительные наименования особо важных и режимных соединений и частей, в том числе, частей военной разведки, участвовавших в учениях, и сведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы в ходе учений, а именно, о средствах и методах защиты секретной информации. В соответствии с пунктами 1 (6) и 4 (5) части 5 Закона РФ о государственной тайне (№ 5485-1) от 21 июля 1993 года, в редакции Федерального Закона № 131-ФЗ от 6 октября 1997 года, пунктами 13 и 77 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 года № 1203, оспариваемые сведения составляют государственную тайну.

С той же целью, т.е. для передачи г-ну Т.О., Пасько незаконно хранил данные сведения, однако 20 ноября 1997 года они были обнаружены и изъяты у него на квартире в ходе обыска.
...
Согласно заключению судебного эксперта, рукописные записи были сделаны заявителем, последний не отрицал этого в суде».

22. В основу выводов суда легли показания нескольких свидетелей, пять записей телефонных переговоров заявителя с г-ном Т.О., сделанных ФСБ в июне-сентябре 1997 года, и экспертное заключение от 14 сентября 2001 года, в котором говорилось что рукописные записи заявителя содержали сведения, отнесенные к государственной тайне. В частности, по поводу экспертного заключения от 14 сентября 2001 года суд отметил:

«... Эксперты дали заключение о том, что в этих же записях в конспективном виде изложены сведения о составе группировок сил (войск) флота, принимавших участие в учениях, раскрывающие действительные наименования особо важных и режимных соединений и частей, в том числе, частей военной разведки, которые составляют государственную тайну в соответствии с абзацем 6 пункта 1 статьи 5 Закона Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля 1993 г. № 5485-1 (в редакции Федерального Закона от 6 октября 1997 г. № 131-ФЗ) и пунктом 13 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 г. № 1203.

... Эксперты также пришли к выводу и о том, что в этом рукописном тексте в форме краткого конспекта раскрываются сведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы в ходе учений, а именно, о средствах и методах защиты секретной информации, которые подпадают под действие абзаца 5 пункта 4 статьи 5 Закона Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля 1993 г. № 5485-1 (в редакции Федерального Закона от 6 октября 1997 г. № 131-ФЗ) и пункта 77 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 г. № 1203, в связи с чем составляют государственную тайну.
...
... Суд находит, что содержащиеся в них выводы о наличии в записях Пасько о разборе учений сведений, раскрывающих действительные наименования задействованных на учениях особо важных и режимных соединений и частей Тихоокеанского флота, в том числе, частей военной разведки, а также специфическую деятельность частей радиоэлектронной борьбы ... составляющих государственную тайну, в целом являются последовательными, достаточно аргументированными и основанными на правильном применении норм законодательства. ...».

23. Заявитель утверждал, что присутствовал на разборе учений 11 сентября 1997 года и сделал конспективные записи выступлений и докладов участников разбора учений, но заявил о своей невиновности и настаивал, что присутствовал на указанном разборе на законных основаниях, поскольку он, как журналист, имел право получать и распространять информацию. Заявитель настаивал на том, что не намеревался передавать полученные сведения г-ну Т.О. и хранил их лишь для повышения своего профессионального уровня о последних достижения военно-морского флота, чтобы сообщить о них своим подчиненным и опубликовать результаты военных учений в газете Боевая вахта. Заявитель утверждал, что все его действия полностью отвечали нормам российского законодательства.

24. Что касается довода заявителя о том, что у него было право на свободу выражения мнения и, следовательно, он был вправе присутствовать на разборе учений 11 сентября 1997 года, суд отмечает, что право на информацию не является абсолютным и ограничивается нормами закона в целях обеспечения безопасности государства. В соответствии с российским законодательством военнослужащие, реализуя право на доступ к получению и распространению информации, не должны разглашать государственную и военную тайну, и обязаны соблюдать установленные законами служебные ограничения. Пасько, в том числе, как офицер, проходящий военную службу, добровольно возложил на себя обязанности безусловного соблюдения требований правовых норм, устанавливающих правила взаимоотношений военнослужащих с иностранными гражданами, получения, хранения, использования, передачи и опубликования сведений секретного характера.

25. Суд также отклоняет довод заявителя о том, что он сделал оспариваемые записи с целью их дальнейшего опубликования в газете Боевая вахта. В этой связи суд отмечает, что заявителю были хорошо известны соответствующие нормативные документы, запрещающие разглашение данных о действительных названиях военных соединений и частей, соответственно, практической необходимости в этих сведениях у заявителя не было.

26. Далее суд изучил выводы экспертного заключения от 14 сентября 2001 года относительно других сведений, вменяемых заявителю, сравнил их с остальными материалами дела и отклонил их как недостоверные. В частности, суд установил, что некоторые сведения, вменяемые заявителю, включая список атомных подлодок, на которых имели место аварии, и графическую схему территории войсковой части 40752, могли быть получены из открытых источников, как, например, военный справочник по подводным лодкам или доклад Гринписа. В этой связи суд отметил, что согласно действующему российскому законодательству за получение, хранение и распространение общедоступной информации ответственность не наступает, и практической необходимости засекречивать сведения, которые могли быть получены из открытых источников, не было.

27. Таким образом, суд оправдал заявителя по всем остальным пунктам обвинения, от некоторых из которых отказалась сторона обвинения.

28. Суд принял во внимание, что Пасько ранее по службе характеризовался положительно, неоднократно награждался командованием, имел на иждивении несовершеннолетних детей, к уголовной ответственности привлекался впервые, и что степень общественной опасности совершенного им преступления существенно уменьшает отсутствие реальных вредных последствий, поскольку собранные Пасько и составляющие государственную тайну сведения фактически подсудимым переданы не были. Изложенные выше обстоятельства суд признает исключительными и дающими основания для назначения Пасько уголовного наказания с применением ст. 64 УК РФ, то есть ниже низшего предела, а именно лишения свободы сроком на четыре года в исправительной колонии строгого режима и лишения воинского звания.

2. Разбирательство в суде кассационной инстанции

29. В жалобе на решение суда сторона защиты оспаривала, interalia, то, что эксперты в заключении от 14 сентября 2001 года опирались на Приказ №55 Минобороны, когда заявляли о секретном характере оспариваемых сведений. Сторона защиты утверждала, что использование экспертами Приказа №055 привело к тому, что суд первой инстанции неправильно применил Закон «О государственной тайне». Далее, защита настаивала, что Закон «О государственной тайне» был применен с приданием ему обратной силы, поскольку на момент совершения указанного преступления перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, не существовало. Защита также утверждала, что, в любом случае, сведения, содержащиеся в записях заявителя, были доступных из открытых источников.

30. 25 июня 2002 года Верховный Суд РФ поддержал в своем постановлении по кассационной жалобе заявителя решение суда первой инстанции, за исключением указания о том, что Пасько присутствовал на разборе учений Тихоокеанского флота 11 сентября 1997 года "неправомерно", а также признанных военным судом неправильными действий Пасько, связанных с установлением и поддерживанием с иностранными гражданами связей по вопросам, не вытекающим из служебных обязанностей.

31. Верховный Суд отметил, что вопрос о том, содержали ли рукописные записи заявителя сведения, составляющие государственную тайну, был тщательно и беспристрастно изучен судом первой инстанции. Суд подтвердил, что в основу приговора, вынесенного cудом первой инстанции, легли выводы экспертной комиссии от 14 сентября 2001 г., согласно которым “сведения, раскрывающие действительные наименования особо важных и режимных соединений и частей, а также сведения о наличии в составе участников ЗТУ частей военной разведки и сведения о средствах и методах защиты секретной информации, подпадают под действие абзаца 6 пункта 1 и абзаца 5 пункта 4 статьи 5 Закона РФ «О государственной тайне» от 21 июля 1993 г. № 5485-1 и в редакции Федерального закона от 6 октября 1997 г. № 131-ФЗ, пунктов 13 и 77 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 г. №1203 и в соответствии с п. 129 и примечанием 1 к п.240 Перечня сведений, подлежащих засекречиванию в Вооруженных Силах (приказ МО РФ 1996 г. №055) составляют государственную тайну. Далее, суд кассационной инстанции отметил, что оценивая экспертное заключение от 14 сентября 2001 года, суд первой инстанции обоснованно отверг ряд выводов, в которых без достаточных оснований усматривалось наличие сведений, составляющих государственную тайну. Верховный Суд, таким образом, пришел к выводу, что суд первой инстанции критически подошел к оценке выводов экспертов и признал обоснованными лишь те из них, которые нашли подтверждение в судебном заседании.

32. Верховный Суд также поддержал вывод суда первой инстанции, касающийся доказанности в судебном заседании намерения Пасько передать оспариваемые сведения г-ну Т.О. на основании сводок оперативного контроля телефонных переговоров Пасько с последним. Далее суд отклонил довод заявителя о том, что сведения, обнаруженные в его рукописных записях, можно было найти в открытых источниках. В этой связи суд указал, со ссылкой на выводы суда первой инстанции, что “в открытой печати не приводится сведений о действительных наименованиях особо режимных частей, кораблей и соединений, в частности, частей военной разведки, средствах и методах радиоэлектронной борьбы, которые имеются в записях Пасько”.

33. Суд также отклонил довод заявителя о том, что Указ № 055 был неправомерно применен в настоящем деле, постановив, что указ действовал на момент совершения заявителем преступления и был до сих пор в силе.

34. В заключение, относительно довода заявителя о том, что закон в настоящем деле был применен с приданием ему обратной силы, Верховный Суд отметил:

«В соответствии с решением Конституционного суда РФ от 20 декабря 1995 года, ... требования пункта 4 статьи 29 Конституции применены в Законе РФ о государственной тайне от 21 июля 1993 года, который дает определение государственной тайне и содержит перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Позднее, 30 ноября 1995 года, Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, был утвержден Указом Президента РФ № 1203.

Поскольку сбор и хранение секретных сведений с целью передачи их иностранному гражданину, совершенные заявителем, представляли собой длящееся преступление, которое было прекращено 20 ноября 1997 года, суд первой инстанции правильно применил вышеуказанный правовой инструмент и Закон о государственной тайне, в редакции от 6 октября 1997 года, при рассмотрении дела».

35. Заявитель безуспешно подал жалобу о пересмотре дела в порядке надзора.

36. 23 января 2003 года заявитель был освобожден условно-досрочно.

II. Применимое национальное законодательство

A. Уголовная ответственность за разглашение сведений, отнесенных к государственной тайне

37. Статья 275 (Государственная измена) УК РФ, действующая на 1 января 1997 года, предусматривает, что государственная измена, то есть шпионаж, выдача государственной тайны либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, совершенная гражданином Российской Федерации, - наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет и конфискацией имущества.

B. Законы и нормы, касающиеся государственной тайны

1. Конституция РФ от 12 декабря 1993 года

38. Часть 4 статьи 29 Конституции РФ предусматривает, что каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом.

2. Федеральный Закон о государственной тайне

(a) Период до 6 октября 1997 года

39. Федеральный Закон о государственной тайне № 5485-1 («Закон о государственной тайне») был принят 21 июля 1993 года и вступил в силу 21 сентября 1993 года. Статья 5 предусматривает:

«К государственной тайне могут быть отнесены следующие сведения:

(1) сведения в военной области:
...
сведения о дислокации, действительных наименованиях, об организационной структуре, о вооружении, численности войск ...
...
(4) сведения в области разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности:
...
сведения о методах и средствах защиты секретной информации ...».

40. Статья 9 устанавливает порядок отнесения сведений к государственной тайне. Обоснование необходимости отнесения сведений к государственной тайне в соответствии с принципами засекречивания сведений возлагается на органы государственной власти, предприятия, учреждения и организации, которыми эти сведения получены (разработаны). Сам закон не содержит перечень этих должностных лиц, который должен утверждаться Президентом Российской Федерации. Президент РФ также утверждает перечень сведений, составляющих государственную тайну, который подлежит открытому опубликованию. Органами государственной власти, руководители которых наделены полномочиями по отнесению сведений к государственной тайне, в соответствии с Перечнем сведений, отнесенных к государственной тайне, разрабатываются развернутые перечни сведений, подлежащих засекречиванию. В Законе «О государственной тайне» не оговаривается, подлежат ли “развернутые перечни” открытому опубликованию.

41. 16 марта, 26 и 27 октября 1995 года Государственная Дума, указывая на то, что отсутствие перечня сведений, отнесенных к государственной тайне “лишает правоохранительные органы правовой основы для выполнения своих обязанностей по обеспечению безопасности государства, общества и отдельных граждан”, неоднократно обращалась к Правительству с петицией подготовить проект указа с перечнем сведений, отнесенных к государственной тайне для утверждения Президентом РФ.

42. 30 ноября 1995 года Президент утвердил Указ №1203 об утверждении Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне. Пункты 13 и 77 Перечня предусматривали засекречивание “сведения о дислокации, действительных наименованиях, об организационной структуре, о вооружении, численности войск, которые не подлежат открытому объявлению в соответствии с международными обязательствами Российской Федерации” и “сведения о мерах, планируемых и/или осуществляемых для защиты сведений от несанкционированного доступа, иностранных служб технической разведки и утечки по техническим каналам”. Полномочия по отнесению указанных сведений к государственной тайне возложены на Министерство Внутренних Дел, Министерство Обороны и некоторые другие органы государственной власти.

(b) Период после 6 октября 1997 года

43. 6 октября 1997 года был принят Федеральный Закон № 131-ФЗ, вносящий поправки в Закон о государственной тайне 1993 года. Поправка была опубликована и стала действующей 9 октября 1997 года. Статья 5 Закона о государственной тайне в новой редакции предусматривала:

«Государственную тайну составляют: ...

(1) сведения в военной области:

...
сведения о дислокации, действительных наименованиях, об организационной структуре, о вооружении, численности войск ... ...
...
(4) сведения в области разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности:
...
сведения о методах и средствах защиты секретной информации ..».”

3. Практика российских судов

44. 20 декабря 1995 года Конституционный Суд РФ проверил конституционность ряда положений Уголовного Кодекса РСФСР, действующего на тот момент, Конституции РФ, так как первый предусматривал уголовную ответственность за государственную измену, и постановил:

«... Следовательно, государство вправе относить те или иные сведения в области военной, экономической и других видов деятельности, распространение которых может нанести ущерб обороне страны и безопасности государства, к государственной тайне. В связи с этим статьей 29 (часть 4) Конституции Российской Федерации предусмотрено, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом. Государство вправе также определять средства и способы охраны государственной тайны, в том числе устанавливать уголовную ответственность за ее разглашение и выдачу иностранному государству.

Однако в силу указанной конституционной нормы уголовная ответственность за выдачу государственной тайны иностранному государству правомерна лишь при условии, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, содержится в официально опубликованном для всеобщего сведения федеральном законе. Правоприменительное решение, включая приговор суда, не может основываться на неопубликованном нормативном правовом акте, что вытекает из статьи 15 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

Реализация требования статьи 29 (часть 4) Конституции Российской Федерации обеспечивается Законом Российской Федерации от 21 июля 1993 года «О государственной тайне», в котором определено понятие государственной тайны и указаны сведения, относимые к государственной тайне.

Таким образом, установление уголовной ответственности за выдачу государственной или военной тайны иностранному государству не противоречит Конституции Российской Федерации, ее статьям 15 (часть 3), 29 (часть 4), 55 (часть 3)».

45. 29 декабря 1999 года Санкт-Петербургский городской суд оправдал г-на Никитина, бывшего офицера военно-морского флота, от обвинений по статье 275 (государственная измена) и пункту 1 статьи 283 (Разглашение сведений, составляющих государственную тайну) УК РФ (дело № 78-000-29). Г-ну Никитину было, в частности, предъявлено обвинение в сборе в августе 1995 года и передаче в сентябре 1995 года сведений, составляющих государственную тайну. Суд постановил следующее:

«... В месте с тем, также в соответствии с конституционными положениями, Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом ...

Подобного закона на момент совершения Никитиным указанных выше деяний принято не было - единственным правовым актом, который стал урегулировать обсуждаемые правоотношения в области охраны государственной тайны, явился Указ Президента Российской Федерации №1203 от 30 ноября 1995 г.
...
Федеральным законом, о котором упоминается в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, является Закон Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля1993 г., который впоследствии подвергся существенным изменениям.
...
Между тем, действующая Конституция РФ требует, чтобы перечень сведений, составляющих государственную тайну, также определялся федеральным законом. Это требование Конституции в полной мере было выполнено лишь при новеллизации Закона «О государственной тайне» в октябре 1997 г., когда в ст. 5 Закона был включен перечень сведений, составляющих государственную тайну, вместо перечня сведений, которые могут быть отнесены к государственной тайне, - как было указано в ранее действовавшей редакции Закона 1993 г.

Согласно ч. 4 ст. 9 Закона, Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, утверждается Президентом Российской Федерации... В соответствии с ч. 4 ст. 3 Закона, как в редакции от 21 июля 1993 г., так и в редакции от 6.10.1997 г. Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, ... подлежит открытому опубликованию и пересматривается по мере необходимости.
...
Анализ статьи 5 Закона (независимо от его редакции) показывает, что сам по себе он не устанавливает степени секретности, т.е., не засекречивает те или иные сведения, поскольку отнесение сведений к государственной тайне должно проводиться согласно специальной процедуре, описанной в статье 9 данного Закона...

Данное обстоятельство также означает, что ст. 5 обсуждаемого закона о государственной тайне, в своей первоначальной форме, не может служить единственной основой для обвинения в шпионаже или разглашении государственной тайны. Оно должно быть дополнено другими нормативными актами.

Нормативными актами, которые были использованы в деле подсудимого, в дополнение к ст. 5, являлись: Указ Президента РФ № 1203 от 1995 года...

Как видно из материалов уголовного дела, Никитин закончил свою деятельность ... в сентябре 1995 года.

Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года еще не вступил в законную силу...

Таким образом, статья 5 Закона (в редакции, существовавшей на период действий, инкриминируемый подсудимому) не может использоваться для предъявления формального обвинения без приложения дополнительных нормативных актов, которые бы составили законную юридическую базу для обвинения ... такие нормативные акты могут быть использованы при условии, что они официально опубликованы и вступили в законную силу до совершения действий, инкриминируемых Никитину.

... В связи с вышеизложенными обстоятельствами, суд находит, что любой гражданин Российской Федерации... не имеет (не имел) реальной возможности определять относимость информации к понятию «сведения, составляющие государственную тайну» если эта информация не включена в «Перечень сведений, составляющих государственную тайну», определяемый Федеральным законом или утвержденный Указом Президента России ...
...
Новая редакция Закона РФ “О государственной тайне”... от 6 октября 1997 года привела закон в соответствие с требованиями Конституции, и, следовательно, только с этого момента стало возможным самостоятельное применение ст. 5 Закона РФ «О государственной тайне», то есть без ссылки на «Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне», который был утвержден указом Президента РФ 30 ноября 1995 года.

Таким образом, в период с 12 декабря 1993 года по 30 ноября 1995 года, отсутствовало законодательное определение того, какие сведения относятся к государственной тайне; ввиду этого обстоятельства, отнесение каких-либо сведений к категории составляющих государственную тайну, в обсуждаемый период ... было произвольным и не основанном на законе».

46. 17 апреля 2000 года Верховный Суд РФ поддержал оправдательный приговор Никитина, мотивируя следующим:

«Оправдывая Никитина за отсутствием в его действиях составов вмененных ему преступлений, суд [первой инстанции] исходил из того, что в период с 12 декабря 1993 года по 30 ноября 1995 года отсутствовало законодательное определение сведений, относящихся к государственной тайне, в связи с чем квалификация органами предварительного следствия деяний Никитина на законе не основана.

...
Согласно положениям ч.4 ст.29 Конституции РФ, принятой 12 декабря 1993 года и действовавшей в период совершения Никитиным инкриминированных ему преступлений, перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Такой перечень впервые был определен федеральным законом «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О государственной тайне» от 6 октября 1997 года.

Принимая во внимание, что в период совершения Никитиным вмененных ему действий отсутствовал соответствующий требованиям Конституции РФ перечень сведений, составляющих государственную тайну, сведения, собранные ... а также разглашенные, не могут быть признаны содержащими государственную тайну. Поскольку объективную сторону преступлений, предусмотренных ст.ст.275 и 283 УК РФ составляют указанные в них действия лишь со сведениями, являющимися государственной тайной, те же действия с другими сведениями не могут быть признаны государственной изменой и разглашением государственной тайны ...
...
... Закон РФ «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года в отношении Никитина применению не подлежал, поскольку в нем отсутствовал перечень сведений, составляющих государственную тайну, а в ст.5 названного закона говорилось только о сведениях, которые могут быть отнесены к государственной тайне. Между тем в ч.4 ст.29 Конституции РФ содержится требование об определении указанного перечня федеральным законом. Поскольку в ст.5 Закона РФ «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года и ч.4 ст.29 Конституции РФ речь идет о различных объектах, с утверждением кассационного протеста о наличии в этих актах лишь терминологического несоответствия согласиться нельзя ...».

[Центр защиты прав СМИ]

47. 25 июля 2000 года Верховный Суд РФ отклонил кассационную жалобу и постановил о возвращении на новое судебное рассмотрение в тот же суд в ином составе судей приговора в отношении г-на Моисеева – бывшего сотрудника Министерства Иностранных Дел РФ, обвиняемого в совершении преступления по статье 275 УК РФ. Суд установил:

«Признавая Моисеева виновным, в совершении преступления, предусмотренного ст.275 УК РФ, суд [первой инстанции] указал, что [заявитель] в период ... с начала 1994 года по 3 июля 1998 года ... систематически занимался сбором, хранением и передачей южнокорейской разведке сведений и документов, содержащих секретный характер, составляющих государственную тайну. При этом суд [первой инстанции] ограничился лишь общим перечислением сведений и документов ... и не указал, какие сведения и документы когда именно были переданы [заявителем]. Поскольку инкриминируемые [заявителю] деяния носят продолжаемый по времени характер и охватываются периодом времени с 1992-1993г.г. по июль 1998 года, в течение которого имело место изменение законодательства РФ, то установление таких данных судом имеет существенное значение для дела.

Согласно положениям ч.4 ст.29 Конституции ... перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Такой перечень был определен федеральным законом “О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О государственной тайне» от 6 октября 1997 г. Таким образом, до указанного времени отсутствовал соответствующий требованиям Конституции РФ перечень сведений, составляющий государственную тайну.

Отсутствие в приговоре данных о времени передачи [заявителем] сведений и документов не позволяет сделать правильный вывод о том, какие именно из инкриминируемых [заявителю] действий совершены им в период действия федерального закона, соответствующего требованиям Конституции РФ, содержащего перечень сведений, составляющих государственную тайну».

ПРАВО

I. Предполагаемое нарушение статей 7 и 10 Конвенции

48. Заявитель обратился с жалобой по статье 7 Конвенции в связи с тем, что в его деле национальными судами был ретроспективно применен и широко трактован Закон огосударственной тайне. Далее он подал жалобу по статье 10 Конвенции на нарушение его права на свободу выражения мнения. Заявитель утверждал, что подвергся чрезмерно широкому и политическимотивированномууголовномупреследованиюв качестве возмездия за свои критические публикации. В частности, он никогда не передавал сведения, составляющие государственную тайну, г-ну T.O. - японскому журналисту. Однако был осужден за предположительное намерение передать г-ну T.O. свои рукописные записи, которые, как было установлено, содержали сведения, отнесенные к государственной тайне. Единственным обоснованием такого вывода стал тот факт, что он прежде неоднократно предоставлял информацию японскому журналисту на законных основаниях. Далее заявитель настаивал на том, что хотя судом было установлено, что в его рукописных записях содержалисьдействительные наименования военных соединений и частей,исведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы, этисведениябылидоступныизмножестваоткрытыхисточник ов, включаясайты, ичтоонне могпредвидеть, что эти сведения составляли государственную тайну, поскольку данный вывод был основан на неопубликованном – и поэтому недоступном – приказе № 055 Министерства обороны. Соответствующие пункты статей Конвенции предусматривают:

Статья 7
«1. Никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое согласно действовавшему на момент его совершения национальному или международному праву не являлось уголовным преступлением. Не может налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления ...

2. Настоящая статья не препятствует осуждению и наказанию любого лица за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое в момент его совершения являлось уголовным преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами».

Статья 10
«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей...

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

A. Объяснения сторон

1. Заявитель

49. Что касается жалобы по статье 7 Конвенции, заявитель настаивал, что был осужден на основе ретроспективного применения Закона «О государственной тайне». Он утверждал, в частности, что в период между 11 сентября 1997 года - датой, когда он собрал указанные сведения, и 9 октября 1997 года - датой, когда поправка к Закону «О государственной тайне», включающая перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, вступила в силу, не было никакого перечня, установленного каким-либо федеральным законом, и поэтому на тот момент не было никакого правового основания для его осуждения за предполагаемое преступление. Заявитель утверждал, что Указ Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, утверждающий перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, не мог рассматриваться как надлежащее правовое основание для его осуждения, учитывая, что в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ четко сказано, что «перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом». Он также настаивал, что в отсутствие такого перечня он не мог предвидеть, что за его действия была предусмотрена уголовная ответственность.

50. В этой связи заявитель сослался на практику российских судов по делу Никитин против России (№ 50178/99, ECHR 2004-VIII) и Моисеев против России (№ 62936/00, 9 октября 2008 года). В частности, он указал на то, что Верховный Суд РФ в своем постановлении от 17 апреля 2000 года, вынесенного по делу Никитина, и в постановлении от 25 июля 2000 года, вынесенного по делу Моисеева, единообразно постановил, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен определяться федеральным законом, и что этот перечень был впервые установлен федеральным законом от 6 октября 1997 года, «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О государственной тайне».

51. Далее заявитель утверждал, что в основу решения национальных судов был положен неопубликованный приказ №055 Министерства обороны, что, по его мнению, привело к широкой трактовке и чрезмерно обширному применению Закона «О государственной тайне». Несмотря на то, что заявитель признавал, что суд первой инстанции открыто не ссылался на приказ №055, он полагал, что в своем решении суд косвенно опирался на него, используя экспертное заключение от 14 сентября 2001 года. По словам заявителя, указанное заключение установило секретных характер его рукописных записей на основе вышеупомянутого неопубликованного приказа. По его мнению, это подтверждалось формулировкой “деятельности частей радиоэлектронной борьбы в ходе учений”, используемой судом первой инстанции при осуждении заявителя и дословно взятой из приказа №055, а не из ст. 5 Закона «О государственной тайне». Позиция заявителя сводилась к тому, что формулировка, используемая в законе, была более узкой и охватывала только один вид деятельности частей радиоэлектронной борьбы, а именно, сведения о “средствах и методах защиты секретной информации”. Заявитель также указал на то, что использование приказа №055 в его деле было признано судом кассационной инстанции, постановившим в своем решении от 25 июня 2002 года, что экспертное заключение от 14 сентября 2001 года было основано на Законе «О государственной тайне», Указе Президента РФ №1203 и приказе Минобороны №055.

52. Таким образом, заявитель считал, что как бы там ни было, он не мог предвидеть, что сведения, которые он собрал на разборе учений 11 сентября 1997 года, имели секретный характер, поскольку ни один из участников указанного разбора не предупредил остальных о секретном характере информации, озвученной на разборе. Он также настаивал, что сведения, которые он собрал и хранил дома, имели незначительное значение.

53. Далее заявитель сослался в своей жалобе на статью 10 Конвенции. Он настаивал, что власти преследовали его в связи с его журналистской деятельностью и опубликованием статей на серьезные проблемы, связанные с охраной окружающей среды. Он также утверждал, что оспариваемые сведения можно было найти в открытых источниках, и в особенности в докладах различных экологических организаций, что они имели второстепенное значение и, соответственно, не могли составлять государственную тайну.

2. Правительство

54. Правительство настаивало, что в деле заявителя национальные суды не применяли закон ретроспективно, и не трактовали его слишком широко.

55. Правительство утверждало, что оценка действий заявителя, данная судами и, следовательно, осуждение заявителя были основано на статье 275 УК РФ, Законе «О государственной тайне», в редакции от 6 октября 1997 года и Указе Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, утверждающем Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Правительство сослалось на решение от 25 июня 2002 года, в котором суд кассационной инстанции постановил, что по делу заявителя суд первой инстанции законно применил вышеуказанные правовые документы, учитывая, что преступление, инкриминируемое заявителю, носило продолжаемый по времени характер: началось 11 сентября 1997 года, когда заявитель собрал инкриминируемые ему сведения, и было прекращено 20 ноября 1997 года, когда рукописные записи были изъяты у заявителя. Согласно комментариям Правительства, в ситуации, когда имело место уголовное преступление продолжаемого характера, было применено именно законодательство, действующее на тот момент, когда преступление было прекращено. Правительство утверждало, что заявитель не мог не предвидеть применение вышеуказанных правовых документов, поскольку все они были должным образом опубликованы, и поэтому он имел к ним доступ.

56. Правительство оспаривало довод заявителя, что на момент совершения инкриминуемого ему преступления, сведения, составляющие государственную тайну, не были определены законом. Согласно комментариям Правительства, Конституционный суд РФ в постановлении от 20 декабря 1995 года постановил, что требования ч. 4 ст. 29 Конституции РФ были выполнены в связи с принятием Закона «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года, определяющего понятие государственной тайны и включающего Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Правительство также утверждало, что, впоследствии, Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года был утвержден Перечень сведений, составляющих государственную тайну. Правительство указало, что, в любом случае, поправка от 6 октября 1997 не изменила пункты статьи 5 Закона «О государственной тайне», которая послужила основанием осуждения заявителя.

57. Что касается жалобы заявителя, что из-за того, что национальные суды опирались на секретный приказ №055 Минобороны, это, якобы, привело к широкой трактовке и чрезмерно обширному применению Закона «О государственной тайне», Правительство утверждало, что в вышеуказанном приказе определена лишь степень секретности сведений, составляющих государственную тайну в соответствии с федеральным законом, и не были прописаны правила поведения отдельных лиц. Приказ был предназначен только для установления способа и критериев определения степени секретности сведений, составляющих государственную тайну, и поэтому не относился к категории правовых документов, которые должны были быть обнародованы. Таким образом, Правительство настаивало, что приказ № 055 был применен в деле заявителя только потому, что существовала необходимость оценить степень важности и секретности сведений, собранных заявителем, а не для того, чтобы определить, составляли ли данные сведения государственную тайну. Последний вопрос решался на основании Закона «О государственной тайне» и Указе Президента РФ №1203.

58. Далее Правительство утверждало, что дело заявителя отличалось от дела Никитина, на которое ссылался заявитель. Правительство указало, что в первом деле, инкриминируемые Никитину преступления были совершены до 5 октября 1995 года, то есть, прежде, чем был принят Указ Президента РФ №1203, тогда как в настоящем деле деяния, инкриминируемые заявителю, были прекращены 20 ноября 1997 года, когда вышеупомянутый указ уже вступил в силу. Правительство также утверждало, что ссылка заявителя на постановление по делу Моисеева была неправильной, учитывая, что постановление Верховного Суда РФ, на которое ссылался заявитель, было отменено, и Моисеев был признан виновным в шпионаже в ходе нового судебного разбирательства. Правительство указало, что правовые доводы, касающиеся ретроспективного применения Закона «О государственной тайне», использованного судом кассационной инстанции в своем окончательном постановлении по делу Моисеева, были аналогичны доводам суда кассационной инстанции в постановлении от 25 июня 2002 года по делу заявителя, и поэтому в практике национальных судов не усматривалось противоречия в данном вопросе.

59. Правительство также указало на то, что заявитель не мог не понимать, что сведения, записанные им от руки, носили секретный характер, поскольку были озвучены среди ограниченного числа лиц на разборе учений 11 сентября 1997 года на условии, что они будут держаться в секрете. Правительство пришло к выводу, что в деле заявителя не имело место нарушение пунктов статьи 7 Конвенции.

60. Правительство далее оспорило, как необоснованный, довод заявителя о том, что он стал жертвой политического преследования из-за своей журналистской деятельности и критических публикаций, и считал, что он был признан виновным на основании нескольких свидетельских показаниях, на которые опирался Тихоокеанский флотский военный суд при вынесении решения от 25 декабря 2001 года. Правительство утверждало, что вмешательство в осуществление заявителем права на свободу выражения мнения было оправдано п. 2 ст. 10 Конвенции. Оно считало, что в соответствии с российским законодательством о СМИ, обнародование сведений, составляющих государственную тайну, был запрещено, и что информация должна быть получена и сообщена на законных основаниях. Далее Правительство указало на то, что на момент рассмотрения дела заявитель был офицером, проходящим военную службу, и на основании соответствующих правовых норм он был вправе знакомиться с секретными сведениями только в объеме своих служебных обязанностей, производить записи секретного характера только в источники, учтенные в компетентном органе. Кроме того, на него была возложена обязанность хранить в тайне секретные сведения, ставшие известными по службе или иным путем, и не допускать действий, ведущих к утечке этих сведений. При этом было запрещено выносить секретные документы за пределы штаба (учреждения), или хранить их в не установленных для этого местах. Правительство настаивало, что на основании статуса военнослужащего, заявитель был полностью осведомлен обо всех ограничениях и мог четко предвидеть отрицательные последствия нарушения соответствующих инструкций.

61. Правительство признало, что, на самом деле, заявителя осудили не за передачу указанных сведений г-ну T.O., а за намерение передать эти сведения. В этой связи, однако, Правительство указало, что элементы состава преступления, за которое предусмотрена ответственность по статье 275 УК РФ, включали не только непосредственную передачу, но также и сбор, хищение или хранение с целью передачи сведений, составляющих государственную тайну. Намерение заявителя передать вмененные сведения г-ну T.O было подтверждено доказательствами, исследованными судом первой инстанции, а именно сводкой телефонных переговоров заявителя с г-ном T.O.

62. Правительство выразило несогласие с доводом заявителя о том, что сведения, содержавшиеся в его рукописных записях, были доступны из открытых источников. Правительство утверждало, что эти доводы были полностью исследованы российскими судами и отклонены как необоснованные. Правительство указало, что в материалах уголовного дела против заявителя представлено несколько публикаций, включая статьи заявителя, в которых сообщалось о результатах зачетно-тактических учений, но не были обнародованы секретные сведения, в частности, какая-либо информация, касающаяся действительных наименований воинских частей, или средств и методов радио-радиоэлектронной борьбы. Сравнив эти публикации и рукописные записи заявителя, суды пришли к верному выводу, что сведения, содержащиеся в рукописных записях заявителя, не были доступны из открытых источников.

63. В заключение, Правительство оспорило утверждение заявителя о том, что собрав оспариваемые сведения, он выполнял обычные функции журналиста. В этой связи Правительство сослалось на записи телефонных переговоров заявителя с г-ном Т.О., которые четко продемонстрировали, что последний выражал интерес в получении лишь сведений секретного характера.

B. Оценка Суда

64. Суд отмечает, что заявитель был осужден за сбор 11 сентября 1997 года и хранение до 20 ноября 1997 года (дату, когда он был арестован) сведений, составляющих государственную тайну. Заявитель считал, что его осуждение было незаконным, поскольку в период с 11 сентября 1997 года по 8 октября 1997 года, не существовало установленного законом перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, в то время как с 9 октября 1997 года (даты вступления в силу поправки, которая вносила перечень во внутригосударственное право) вплоть до 20 ноября 1997 года, национальными судами было широко истрактовано действующее законодательство, и приговор был основан на неопубликованном приказе Минобороны. Заявитель утверждал, что, в связи с этим, он не мог предвидеть уголовную ответственность за свои действия в течение каждого из периодов.

65. Учитывая обстоятельства в настоящем деле, Суд считает, что главным вопросом является предполагаемое нарушение права заявителя на свободу выражения мнения. Поэтому Суд считает целесообразным изучить жалобы заявителя в рамках статьи 10 Конвенции.

66. Не забывая о том, что заявитель был офицером, проходящим воинскую службу, Суд напоминает, что свобода выражения мнения, гарантированная ст. 10 Конвенции, применима к военнослужащим, как и к другим категориям лиц, в юрисдикции государств-участников. Сведения, разглашение которых инкриминировалось заявителю, также не выходили за рамки действия статьи 10, которая не сводится к конкретным категориям сведений, идей или форм выражения (см. постановление по делу Хадзианастассиу против Греции от 16 декабря 1992 года, § 39, Серия A № 252). Следовательно, Суд убежден в том, что ст. 10 Конвенции применима в настоящем деле, и что приговор, назначенный заявителю, представлял собой вмешательство в осуществление им права на свободу выражения мнения. Подобное вмешательство нарушает с. 10, если оно не «предусмотрено законом», не преследует одну или более законных целей, отмеченных в п. 2 статьи 10, и не является «необходимым в демократическом обществе» для достижения этих целей.

1. Было ли вмешательство законным

67. Суд напоминает, что под фразой «предусмотрено законом», в рамках значения п. 2 ст. 10 Конвенции, понимается, прежде всего, требование, в соответствии с которым все оспариваемые меры должны быть основаны на нормах внутригосударственного права. Однако данная фраза предъявляет требование и к качеству рассматриваемого закона, в том смысле, что он должен быть доступен для рассматриваемого лица, чтобы это лицо могло предвидеть последствия своих действий, и закон должен быть достаточно четким в формулировке.

(a) Правовая основа

68. Что касается первого аспекта, Суд отмечает, что в Конституция РФ от 12 декабря 1993 года в ч. 4 ст. 29 предусматривает, что «Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом». До 9 октября 1997 года, в статье 5 Закона «О государственной тайне» был лишь упомянут перечень сведений, которые «могут быть» отнесены к государственной тайне в соответствии с установленной процедурой. Полномочия относить сведения к государственной тайне были возложены на руководителей государственных органов, а полномочия утверждать этот перечень – на Президента РФ. 30 ноября 1995 года Президент принял соответствующий указ. 6 октября 1997 года в ст. 5 Закона «О государственной тайне» были внесена поправка, включающая перечень сведений, которые составляют государственную тайну, и поправка была опубликована и вступила в силу 9 октября 1997 года (см. пункты 38-43 выше).

69. В свете вышеизложенного заявитель предлагал разграничить два следующих друг за другом периода: период с 11 сентября 1997 года (дата сбора заявителем указанных сведений) по 8 октября 1997 года; и период с 9 октября 1997 года (дата вступления в силу поправки к Закону «О государственной тайне») по 20 ноября 1997 года (дату ареста заявителя). Правительство и национальные суды, напротив, считали это различие несущественным, потому что уголовное преступление, в совершении которого заявитель был признан виновным, было классифицировано как преступление, «носящее продолжаемый характер», за которое была предусмотрена ответственность согласно законодательству, действующему на момент задержания заявителя. Однако, главным доводом Правительства было то, что в любом случае поведение заявителя являлось уголовным преступлением по законодательству, действующему до 9 октября 1997. Соответственно, Суд начнет с исследования правового обоснования осуждения заявителя в эти два периода.

(i) 11 сентября - 8 октября 1997 года

70. Что касается первого периода, то у сторон возникли разногласия по поводу наличия формальной основы осуждения заявителя за инкриминируемое ему преступление во внутригосударственном праве, и ответственности за действия заявителя по действующему на тот момент российскому законодательству. Заявитель утверждал, что в указанный период такого основания не было, поскольку Закон «О государственной тайне» содержал только перечень сведений, которые «могли быть отнесены», а не «составляли» государственную тайну, тогда как утверждение этого перечня Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года противоречило ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, в котором четко предусмотрено, что такой перечень должен быть определен федеральным законом. Правительство настаивало, что Закон «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года, вместе с Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, представляли собой достаточное правовое основание для осуждения заявителя за совершение инкриминируемого ему преступления в указанный период, учитывая, что оба документа были опубликованы надлежащим образом и были доступны.

71. Суд отмечает, что согласно ч. 4 ст. 29 Конституции РФ перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Указанная конституционная норма подразумевает, что в отсутствие такого закона правового основания для уголовного преследования какого-либо лица за разглашение государственной тайны не было. Однако в Законе «О государственной тайне», действующем на тот момент, содержался лишь перечень сведений, которые могли быть отнесены — а не составляли — государственную тайну, и, поэтому нельзя сказать, что он четко предусматривал перечень таких сведений. С другой стороны, в указанный период соответствующий перечень был утвержден Указом Президента РФ № 1203 от 30 октября 1995 года. Национальные суды при осуждении заявителя опирались на эти два правовых документа. Вопрос, ответ на который необходимо найти в настоящем деле, заключается в следующем: было ли возможно, ввиду соответствующих требований Конституции РФ, установить достаточное правовое основание для вмешательства в права заявителя, предусмотренные статьей 10 Конвенции в ситуации, когда в федеральном законе содержится ссылка на перечень сведений, которые «могли быть» отнесены к государственной тайне, а подробный перечень утвержден указом Президента – правовым документом более низкой юридической силы, чем федеральный закон.

72. В этой связи Правительство-ответчик сослалось на то, что Конституционный суд РФ (далее - «Конституционный суд») в своем постановлении от 20 декабря 1995 года постановил, что требования ч. 4 ст. 29 Конституции РФ соблюдены в Законе «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года. Принимая во внимание обстоятельства настоящего дела, Суд не видит необходимости рассматривать вопрос о том, давал ли Закон «О государственной тайне», взятый отдельно, достаточное правовое основание для осуждения заявителя в рассматриваемый период, поскольку в любом случае, он был применен лишь в совокупности с Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 года.

73. Далее Суд напоминает, что в соответствии с установившейся практикой Суда, концепция «закона» должна быть понятна «по существу», а не «формально». Таким образом, сюда включено все, что составляет статутное право, в том числе нормативные акты более низкой категории, чем законы, и судебные решения, разъясняющие их (см. постановление по делу Association Ekin v. France, № 39288/98, § 46, 2001-VIII ECHR). В настоящем деле, как отмечает Суд, Конституция РФ установила принцип, согласно которому перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, определяется федеральным законом, и что впоследствии в Закон «О государственной тайне» были внесены поправки, приводящие его в соответствие с указанным требованием Конституции. Очевидно, что в период между 12 декабря 1993 года (дата, когда Конституция РФ вступила в силу), и 9 октября 1997 года (дата, когда вступили в силу поправки к Закону «О государственной тайне) существовала острая потребность в правовом инструменте, дающем правоохранительным органам правовое основание «для выполнения ими своих обязанностей по обеспечению безопасности государства, общества и отдельных граждан» (см. пункт 41 выше). Суд склонен полагать, что со стороны российских властей было правомерно разрешить эту потребность путем принятия президентского указа, поскольку процедура принятия подобного правового документа менее сложная и более скорая, чем процедура принятия федерального закона, особенно учитывая границы свободы усмотрения в регулировании защиты государственной тайны (см. постановление по делу Stoll v. Switzerland [GC], № 69698/01, § 107, ECHR 2007-...) . В указе были четко перечислены категории сведений, отнесенных к государственной тайне, он был доступен для общественности, и любой человек, включая заявителя, мог соответствующим образом регулировать свое поведение.

74. Далее Суд отмечает, что в подтверждение своего довода о том, что Закон «О государственной тайне» в его оригинальной версии и Указ Президента № 1203 от 30 ноября 1995 года не могли являться надлежащим правовым основанием для осуждения заявителя, он сослался на два решения Верховного Суда России по двум другим уголовным делам, связанным с разглашением государственной тайны, а именно, Никитина и Моисеева, в которых Верховный Суд постановил, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен определяться федеральным законом, и что такой перечень был сначала определен Федеральном Законом «О внесении изменений и дополнений в Закон РФ «О государственной тайне» от 6 октября 1997 года.

75. Что касается ссылки заявителя на постановление по делу Никитина, Суд обращает внимание на довод Правительства о том, что преступления, инкриминируемые Никитину, были совершены в августе и сентябре 1995 года, когда Указ Президента №1203 еще не вступил в силу. В своем решении от 29 декабря 1999 года суд первой инстанции прямо сослался на это обстоятельство как на основание для оправдания Никитина, установив, что отнесение сведений к государственной тайне до 30 ноября 1995 года было произвольным и не основанным на законе. Тем не менее, у суда первой инстанции не возникало сомнений, что в последующем, после указанной даты, имело место достаточное правовое основание для уголовного преследования за разглашение государственной тайны. Правда, следует отметить, что суд первой инстанции заявил, что соответствующее требование ч.4 ст. 29 Конституции РФ было полностью выполнено только после вступления в силу поправки от 6 октября 1997 года, но впоследствии указал, что Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии, примененный в совокупности с Указом Президента от 30 ноября 1995 года мог послужить должным правовым основанием для предъявления обвинения за разглашение государственной тайны (см. пункт 45 выше).

76. При вынесении постановления по кассационной жалобе Верховный Суд подтвердил, что в период совершения Никитиным инкриминируемых ему деяний, перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, не существовало, и поэтому сведения, которые он собрал и разгласил, не могли быть отнесены к сведениям, составляющим государственную тайну. Действительно, суд кассационной инстанции постановил, что такой перечень был впервые утвержден после вступления в силу поправки от 6 октября 1997 года к Закону «О государственной тайне». Тем не менее, суд не выразил мнения относительно того, могло ли применение Закона «О государственной тайне» в совокупности с Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 года быть достаточным для уголовного преследования за разглашение государственной тайны (см. пункт 46 выше).

77 Во-вторых, что касается дела Моисеева, то последнему было предъявлено обвинение в преступлениях, совершенных в период с 1992-1993 года до июля 1998 года. В постановлении Верховного Суда от 25 июля 2000 года по делу Моисеева, на которое ссылался заявитель, говорилось, что суду первой инстанции не удалось установить точную дату совершения преступлений, и что, в связи с этим, было неясно, какое из этих преступлений было совершено в период, когда Закон «О государственных тайне» был приведен в соответствии с требованиями ч.4 ст.29 Конституции РФ. Как и в деле Никитина, Верховный Суд ничего не сказал по поводу Указа Президента от 30 ноября 1995 года (см. пункт 47 выше). Поэтому Суд не может с уверенностью сказать, что решения суда, на которые ссылается заявитель, имеют прямое отношение к его ситуации, или, что они должны трактоваться так, как это предлагает заявитель, особенно в той части, что они доказывают, что Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии и Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года не могли служить достаточным правовым основанием для его осуждения.

78. В заключение, Суд отмечает, что в деле заявителя национальные суды единообразно ссылались на Закон «О государственной тайне» и Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года как на основание для осуждения заявителя. В этой связи Суд напоминает, что, прежде всего, национальные власти, в особенности суды, должны трактовать и применять внутригосударственное право, и что мнение Суда не будет отличаться от их мнения, если трактовка, данная ими, не покажется Суду произвольной или очевидно необоснованной. В свете вышеизложенного Суд не видит причин отступать от трактовки, данной национальными судами. Поэтому Суд считает, что Закон «О государственной тайне от 21 июля 1993 года, предусматривающий перечень категорий сведений, отнесенных к государственной тайне, и дополненный Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, содержащий перечень сведений, составляющих государственную тайну с достаточной точностью. Оба документа, будучи доступны в открытых источниках и позволяющие заявителю предвидеть последствия своих действий, представляли собой достаточное правовое основание для вмешательства в права заявителя по статье 10 Конвенции в период между 11 сентября и по 8 октября 1997 года.

(ii) 9 октября -20 ноября 1997 года

79. Что касается второго периода, Суд отмечает, что у сторон не возникло разногласий по поводу того, что Закон «О государственной тайне» в новой редакции служил правовым основанием для осуждения заявителя.

(iii) Общее

80. В свете вышеизложенного Суд находит, что существовало достаточное правовое основание для осуждения заявителя за весь период с 11 сентября до 20 ноября 1997 года. Кроме того, Суд учитывает бесспорное наличие такого основания на 20 ноября 1997 года, что в соответствии с внутригосударственным правом, учитывая продолжаемый характер преступления, было достаточным, чтобы поведение заявителя подпало под нормы Уголовного кодекса, применимые по его делу.

(b) Качество закона

81. В своей жалобе заявитель утверждал, что выводы национальных судов о том, что собранные им сведения составляли государственную тайну, были основаны на приказе № 055 Министерства обороны - секретном и, следовательно, недоступном документе, на который ссылались эксперты в своем заключении от 14 сентября 2001 года. Это привело к широкой трактовке и чрезмерно широкому применению Закона «О государственной тайне» и Указа Президента РФ № 1203. Заявитель настаивал, что при таких обстоятельствах он не мог предвидеть, что сведения, которые он собрал, носили секретный характер, и что за его действия была предусмотрена уголовная ответственность. Правительство признало, что приказ Минобороны, упомянутый заявителем, был применен по его делу, однако утверждало, что он был использован лишь для оценки степени важности и секретности сведений, собранных заявителем, а не для того, чтобы определить, составляли ли эти сведения государственную тайну.

82. Заявитель, по сути, оспаривал, что внутригосударственное право, примененное в его деле, отвечало критериям предсказуемости и доступности, или, другими словами, что его осуждение было «законным» в рамках значения статьи 10 Конвенции. В этой связи Суд отмечает, во-первых, что как установлено выше, Закон «О государственной тайне и Указ Президента РФ № 1203, были достаточно четко сформулированы, чтобы позволить заявителю предвидеть последствия своих действий. Что касается несогласия заявителя с широкой и, поэтому, непредсказуемой трактовкой упомянутых правовых документов, данной национальными судами, которые опирались в своем решении на неопубликованный приказ Минобороны, то из обстоятельств дела следует, что заявитель, в соответствии со служебным обязанностями, имел доступ к приказу № 055, ознакомился с ним, и в этой связи подписал документ осенью 1996 года (см. пункт 19 выше), то есть, до совершения инкриминируемых ему преступлений. Принимая это во внимание, Суд отклоняет довод заявителя о недоступности и непредсказуемости норм внутригосударственного права, примененных в его деле.

83. В целом, Суд убежден, что при обстоятельствах настоящего дела, нормы внутригосударственного права отвечали требованиям доступности и предсказуемости, и что вмешательство в осуществление заявителем его прав в рамках статьи 10 Конвенции было законным.

2. Преследовало ли вмешательство законную цель

84. У Суда не возникает сложностей в том, чтобы признать, что оспариваемая мера преследовала законную цель – защиту интересов национальной безопасности.

3. Было ли вмешательство необходимо в демократическом обществе

85. Что касается пропорциональности рассматриваемого вмешательства, Суд отмечает, прежде всего, что довод заявителя о том, что его намерение передать оспариваемые сведения не было доказано, и что указанные сведения могли быть получены из открытых источников, звучит неубедительно. Национальными судами был тщательно исследован каждый из доводов заявителя, и выводы судов подтверждены рядом доказательств. Суды опирались в своем решении, в частности, на сводки нескольких телефонных переговоров заявителя с гражданином Японии, доказывающие намерение заявителя передать рассматриваемые сведения г-ну T.O. (см. пункты 22 и 32 выше). Национальные суды также надлежащим образом изучили и отклонили как необоснованный, довод заявителя о том, что собранные им сведения были общедоступными. Действительно, судами была дана критическая оценка экспертного заключения от 14 сентября 2001 года после сравнения выводов экспертов с другими материалами дела, и были отклонены те выводы, в которых к секретным сведениям были причислены сведения из общедоступных источников, таких как военный справочник по подводным лодкам или доклады Гринписа (см. пункт 26 выше). По поводу же сведений, собранных заявителем, суды отметили, что их нельзя было найти в открытых источниках (см. пункт 32 выше).

86. К тому же, Суд не может не согласиться с доводами национальных судов и Правительства, что будучи офицером, проходящим воинскую службу, свобода действий заявителя была ограничена служебными обязанностями (см. дело Хадзианастассиу, приведенное выше, § 46). Суд также считает, что разглашение сведений о военных учениях, которые заявитель собрал и хранил, могло нанести значительный урон национальной безопасности. Конечно, заявитель в действительности не передавал указанные сведения иностранному гражданину. С другой стороны, Суд не упустил из виду и тот факт, что его приговор был очень снисходительным, и назначенный срок - намного меньше чем предусмотренный законом минимум, в частности если сравнить лишение свободы сроком на четыре года с лишением свободы сроком на двенадцать — двадцать лет и конфискацией имущества (см. пункты 28 и 37 выше).

87. В целом, Суд отмечает, что заявитель был признан виновным в государственной измене в форме шпионажа как офицер, проходящий воинскую службу, а не как журналист, в связи со сбором и хранением сведений, составляющих государственную тайну с намерением передать их гражданину иностранного государства. Материалы, представленные Суду доказывают, что национальными судами были тщательно исследованы обстоятельства дела заявителя, изучены доводы сторон, и в основу выводов судов лег ряд доказательств. Их решения обоснованны и мотивированны. Взвесив все вышеуказанное, Суд считает, что национальные суды не переступили границы свободы усмотрения, предоставленные национальным властям в вопросах, связанных с национальной безопасностью (см. дело Хадзианастассиу, приведенное выше, § 47). Представленные доказательства говорят о разумной степени пропорциональности использованных средств и преследуемой законной цели. В материалах дела нет ничего, подтверждающего утверждение заявителя о том, что его осуждение было чрезмерным или политически мотивированным, или что его преследовали за его публикации.

88. В свете вышеизложенного, Суд находит, что в настоящем деле не имело место нарушение статьи 10 Конвенции .

89. Далее Суд отмечает, что жалобы заявителя по статье 7 Конвенции затрагивают те же факты, что были изучены в рамках статьи 10 Конвенции. Учитывая выводы по жалобе, поданной по статье 10, Суд не видит необходимости изучать эти жалобы отдельно.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

1. Постановляет шестью голосами против одного, что не имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

2. Постановляет единогласно, что жалобы заявителя по статье 7 Конвенции не поднимают отдельного вопроса.

Выполнено на английском языке, представлено в письменной форме 22 октября 2009 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Кристос Розакис Председатель Суда

Сорен Нильсен Секретарь Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 Правила 74 Регламента Суда, особое мнение судьи Джорджио Малинверни приведено в приложении к настоящему постановлению.

Особое мнение судьи Малинверни

1. В отличие от большинства, я придерживаюсь мнения, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции в период с 11 сентября по 8 октября 1997 года. Суду следовало более жестко трактовать требование ч. 4 ст. 29 Конституции РФ и постановить, что в отсутствие федерального закона, отвечающего данному требованию, надлежащего правового основания во внутригосударственном праве для осуждения заявителя не было.

2. Причины, по которым у меня возникли серьезные сомнения относительно того, что взятый отдельно Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии мог послужить правовым основанием для признания заявителя виновным в совершении преступления, заключаются в следующем.

3. Во-первых, Верховный Суд РФ, в своих постановлениях по кассационным жалобам по делам Никитина и Моисеева от 17 апреля и 25 июля 2000 года, соответственно, отметил, что требования ч. 4 ст. 29 Конституции РФ были выполнены только после внесения изменений 6 октября 1997 года в Закон «О государственной тайне» (см. пункты 46 и 47). К тому же, тот факт, что 30 октября 1995 года Президент РФ издал Указ № 1203, утверждающий Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, подразумевает, что российские власти признавали наличие правового пробела в данной области.

4. Что касается Указа Президента РФ № 1203, то, действительно, этот документ, официально опубликованный и общедоступный, устанавливал Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Тем не менее, я не уверен, что соответствующие конституционные нормы были соблюдены с принятием этого правового документа, учитывая, что в ч.4 ст.29 Конституции РФ содержится указание на «федеральный закон» – правовой акт, принятый национальным парламентом как следствие зaконодательного процесса, чем на нормативные акты более низкой категории, такие как правительственные или президентские указы. Тот факт, что впоследствии необходимые изменения были внесены в Закон “О государственной тайне” для приведения его в соответствие с ч.4 ст.29 Конституции РФ, указывает, на мой взгляд, на то обстоятельство, что сами российские власти не считали, что соответствующие требования Конституции РФ были выполнены с принятием президентского указа.

5. В свете вышеизложенного, я не могу прийти к выводу, что Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии и Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года могли расцениваться как достаточное правовое основание для вмешательства в осуществление заявителем прав, гарантированных статьей 10 Конвенции по отношению к периоду с 11 сентября по 8 октября 1997 года.

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/326

(Kudeshkina v. Russian Federation)26.02.2009

(Kudeshkina v. Russian Federation)

(жалоба №29492/05)

Постановление Суда

Страсбург, 26 февраля 2009 года

По делу «Кудешкина против России» Европейский Суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой, в состав которой вошли:
г-н Христос Розакис, Председатель,

г-жа Нина Важич,

г-н Анатолий Ковлер,

г-жа Элизабет Штайнер,

г-н Дин Шпильманн,

г-н Джордж Николау,

г-н Джиорджио Малинверни, судьи,

а также Сорен Нильсен, Юрист Секции,

Проведя 5 февраля 2009 года закрытое совещание,

Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело было начато после подачи жалобы (№29492/05) в отношении РФ в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - «Конвенция») российской гражданкой г-жой Ольгой Борисовной Кудешкиной (далее - «Заявитель»), 12 июля 2005 года.

2. Интересы Заявителя представляли г-жа К. Москаленко, г-жа А. Паничева и г-жа М. Воскобитова, юристы, практикующие в Страсбурге и Москве. Российское Правительство (далее - «Правительство») было представлено г-ном П. Лаптевым и г-жой В. Милинчук, бывшими представителями Российской Федерации в Европейском Суде по правам человека.

3. Заявитель утверждала, что её увольнение из судебного органа вследствие критических высказываний, сделанных ею в СМИ, нарушило её право на свободное выражение мнения, гарантированное в статье 10 Конвенции.

4. Решением от 28 февраля 2008 г., Суд объявил жалобу приемлемой.

5. Правительство подало письменные замечания (пункт 1 Правила 59). Заявитель этого не сделала.

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

6. Заявитель родилась в 1951 г. и живёт в Москве. Ко времени происходивших событий, она работала судьёй 18 лет.

7. С 6 ноября 2000 г. Заявитель занимала судебную должность в Мосгорсуде.

A. Участие Заявителя в уголовном деле в отношении г-на Зайцева

8. В 2003 г. Заявитель была назначена участвовать в слушании уголовного дела, касавшегося превышения служебных полномочий следователем милиции, г-ном Зайцевым. Ему было предъявлено обвинение в проведении незаконных обысков в рамках расследования дела о крупномасштабном таможенном и финансовом мошенничестве с участием группы компаний и, предположительно, некоторых высокопоставленных государственных служащих.

9. В июне 2003 г. суд в составе Заявителя в качестве судьи и двух народных заседателей, г-жи И. и г-жи Д. начали рассмотрение этого дела. Во время слушания 26 июня 2003 г. суд предоставил прокурору возможность представить доказательства в пользу обвинения. Тот заявил, что суд не обеспечил явку свидетелей обвинения и заявил протест в отношении порядка ведения процесса. На следующий день, в пятницу 27 июня 2003 г., он заявил отвод Заявителю в качестве судьи на основании предвзятости, которую она якобы продемонстрировала при допросе одного из потерпевших. Другие участники процесса, включая упомянутого потерпевшего, возражали против удовлетворения отвода. В тот же день народные заседатели отклонили отвод, вслед за чем, прокурор заявил отвод обоим народным заседателям. Участники процесса не согласились с отводом, и он был отклонён. В тот же день, прокурор заявил новый отвод народным заседателям на основании их предвзятости, также отклонённый Заявителем в тот же день.

11. 1 июля 2003 г. прокурор заявил, что протокол слушания ведётся неверно, и заявил ходатайство об ознакомлении с текстом протокола. Суд отказал ему в удовлетворении этого ходатайства на том основании, что ознакомление с протоколом разрешено в течение трех дней после его изготовления.

12. 3 июля 2003 Заявитель разрешила самоотвод заседателей по следующим основаниям:

«Во время слушания народные заседатели И. и Д. заявили о своём самоотводе на основании того, что они не могли продолжать участвовать в рассмотрении дела из-за предвзятого и некорректного поведения [прокурора] по отношению к ним и по причине неприемлемой атмосферы на слушании, за которую он ответственен, и которая пагубно сказалась на их самочувствии».

13. По словам Заявителя, председатель Мосгорсуда, г-жа Егорова во время этого процесса вызвала Заявителя в свой кабинет, чтобы осведомиться о подробностях этого судебного разбирательства, задавая вопросы относительно происходящего на слушании и решений по вышеупомянутым ходатайствам.

14. Стороны по-разному описывают обстоятельства отстранения Заявителя от участия в данном деле. По словам Заявителя, председатель Мосгорсуда отстранила её от этого дела 4 июля 2003 г., на следующий день после самоотвода народных заседателей. По мнению Правительства, это дело продолжало числиться за Заявителем до 23 июля 2003 г., когда по решению председателя Мосгорсуда дело было передано на том основании, что она задерживала формирование нового состава суда, и существовал риск дальнейшей задержки в виду её намерения уйти в очередной ежегодный отпуск с 11 августа по 11 сентября 2003 г., заявление на получение которого было подано 22 июля 2003 г.

15. 23 июля 2003 г. председатель Мосгорсуда передала дело судье M.

16. Заявитель участвовала в качестве судьи в еще нескольких других уголовных делах.

B. Предвыборная кампания Заявителя

17. В октябре 2003 г. Заявитель выдвинула свою кандидатуру на всеобщих выборах в Государственную Думу РФ. Её предвыборная кампания включала в себя программу судебной реформы.

18. 29 октября 2003 г. Квалификационная Коллегия судей г. Москвы удовлетворила просьбу Заявителя о приостановлении её судебных полномочий для участия в предвыборной кампании в качестве кандидата.

19. 1 декабря 2003 г. Заявитель дала интервью на радиостанции «Эхо Москвы», которое был передано в тот же день. Она сделала следующие высказывания:

«Эхо Москвы» (ЭМ): ... к нам пришли довольно неожиданные новости, сообщения о том, что действующий судья Мосгорсуда подвергла резкой критике существующую судебную систему и рассказала о некоторых фактах давления на суд...

Ольга Кудешкина (OK): Это действительно так. Годы работы в Мосгорсуде вселили в меня серьезные сомнения в существовании независимости суда в Москве. Случаи, когда по делам, представляющим не только большой общественный интерес, но и по делам, затрагивающим интересы каких-либо значимых влиятельных лиц или конкретных групп, оказывается на суд давление с целью принятия нужного решения, не так уж редки в Москве.

...

ЭМ: Что ж это было за дело, где Вы столкнулись с таким откровенным и серьезным давлением на Вас?

OK: Многие, наверное, слышали об уголовном деле по контрабанде мебели, поступавшей в крупные торговые центры г. Москвы. Это "Три кита" и "Гранд". Ущерб от этого преступления, определенный следствием, составил несколько миллионов рублей. Среди тех, кем заинтересовалось следствие, возглавляемое следователем Зайцевым, были личности весьма влиятельные и известные. Это дело получило большой резонанс в связи с тем, что Генеральная прокуратура в срочном порядке изъяла из производства следственного комитета МВД РФ данное уголовное дело, а к уголовной ответственности привлекла следователя Зайцева [обвинив его в превышении служебных полномочий].

ЭМ: И Вы рассматривали дело не мебельных центров, а дело именно этого следователя?

OK: Да, дело в отношении следователя Зайцева. Первоначально Мосгорсуд, рассмотрев дело, оправдал Зайцева. Более того, суд в приговоре прямо указал, что действия работников самой Генеральной прокуратуры при расследовании данного дела порой не соответствовали закону, а иногда прямо нарушали его. Таким образом, престиж Генеральной прокуратуры в глазах общественности был серьезно подорван…

ЭМ: И решение суда было опротестовано, насколько я помню?

OK: Да, решение суда было опротестовано. Коллегия Верховного Суда приговор отменила и направила дело в Мосгорсуд на новое судебное рассмотрение.

ЭМ: Это дело получили Вы?

OK: Да. В своем определении судебная коллегия указала, на что необходимо обратить внимание суду при новом рассмотрении дела.

ЭМ: Насколько я знаю, Вы не смогли довести расследование этого дела до конца? Что случилось?

OK: Дело без объяснения причин, уже в ходе рассмотрения его, было изъято из моего производства по личному указанию председателя Мосгорсуда Егоровой.

...

ЭМ: Что предшествовало изъятию дела?

OK: В судебном заседании суд стал исследовать доказательства по делу, представленные обвинением, стал допрашивать потерпевших. Но государственный обвинитель, представитель Генеральной прокуратуры, наверное, счел, что показания потерпевших свидетельствуют не в пользу обвинения. Поэтому он стал делать все, для того чтобы сорвать процесс. С таким поведением прокурора в судебном заседании за 20 лет судебной практики я столкнулась впервые... Он пытался поставить суд в жесткие рамки относительно того, какие вопросы можно задавать потерпевшим, а какие нельзя... Когда же государственный обвинитель понял, что ему не удается поставить суд в такие жесткие рамки, то он стал безосновательно заявлять отводы мне, народным заседателям, всему составу суда.

...

ЭМ: ... Как обычно поступают судьи в подобной ситуации, когда видят, что представитель той или иной стороны в процессе откровенно нарушает закон? Вы к кому-то можете обратиться за помощью, поддержкой, разъяснениями хотя бы?

OK: Да, суд… мог обратиться к Генеральному прокурору о замене государственного обвинителя в процессе, указав на его поведение в судебном заседании. Но именно в этот момент меня вызвала к себе в кабинет председатель Мосгорсуда Егорова.

ЭМ: Подождите, а разве председатель Мосгорсуда может вмешиваться в сам ход ведения вами процесса?

OK: Нет, конечно. Ведь уголовное судопроизводство в России, согласно закону, должно строиться на принципе состязательности сторон, при котором суд не выступает ни на стороне обвинения, ни на стороне защиты... Мне в явной форме дали понять, что в данном случае председатель Мосгорсуда и руководство Генпрокуратуры по данному делу действуют едино, имеют в этом деле общий интерес.

...

ЭМ: ... по Вашему знанию, это случай, скорее, единичный или это широко распространенная практика?

OK: Нет, насколько мне известно, такие случаи не единичны, когда суд, по существу, превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов. Вся опасность в том, что в такой ситуации никто не может быть застрахован и уверен в том, что его дело, любое, будь то гражданское, административное или уголовное, будет разрешено по закону, а не в угоду кому-либо... Да, я хорошо понимаю, какое заявление я сделала. Но то, о чем я сказала, на самом деле имеет место. Но если все судьи будут молчать об этом, в стране уже в самое ближайшее время может просто наступить судебный беспредел».

20. 4 декабря 2003 г. две газеты – «Новая газета» и «Известия» – опубликовали интервью с Заявителем.

21. В соответствующих частях интервью «Новой газете» говорится:

«...За двадцать лет работы в судах…мне приходилось рассматривать самые разные дела: как уголовные, так и гражданские. Я рассмотрела многие сотни, если не тысячи дел, насмотрелась много чего, судебную систему знаю глубоко и изнутри. Но того, что произошло между мной и Егоровой, я раньше и представить себе не смогла бы. Скажу, что в Сибири суды намного чище, чем в Москве. Там и представить себе нельзя таких грубо заказных дел или таких разговоров о коррупции.

...

Это не просто конфликт, это было беспрецедентное давление на суд. Егорова вызывала меня несколько раз, когда прокуратуре казалось, что слушания движутся не в том направлении, а последний раз — из совещательной комнаты, что вообще неслыханно. Никогда на меня никто так не кричал. Я бы не пошла, если бы знала, зачем она меня вызывает...

Именно в результате конфликта с Егоровой я и решилась, если повезет на выборах, сменить профессию. Мне есть, чем заняться в высшем органе законодательной власти: это проблемы правосудия. Я сомневаюсь, чтобы в каком-нибудь из провинциальных судов творились такие же запредельные безобразия, как в Мосгорсуде, но это вопрос степени, а проблемы-то общие.

Судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда. Механизм давления основан на том, что прокурор или другие влиятельные и заинтересованные лица звонят не судье (если только нет каких-то личных связей), а председателю суда. Председатель вызывает судью и начинает сначала мягко, в форме рекомендаций или консультаций, а затем и более жестко убеждать судью принять «правильное», то есть угодное кому-то решение. Судья же зависим от председателя суда в элементарных вопросах получения квартиры или премий, в вопросах распределения дел для слушания. При желании председатель суда всегда найдет в работе судьи такие недостатки (при существующем навале дел нельзя, например, избежать элементарной волокиты), которые позволят прекратить его полномочия через квалификационную коллегию судей, которую тоже контролируют чиновники от правосудия... реально суд до сих пор чаще всего выступает на стороне обвинения. Суд превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов.

Никто не может быть уверен, что его дело — будь то гражданское, административное или уголовное — будет разрешено по закону, а не в угоду кому-то. Сегодня это следователь Зайцев, расследовавший уголовное дело по контрабанде мебели, а завтра может быть любой из нас…».

В соответствующих частях интервью «Известиям» говорится:

««Известия»: Зачем вы пошли в депутаты?

OK: Когда смотришь на то, что происходит вокруг, просто поражаешься беззаконию. По отношению к обычному человеку закон соблюдается весьма строго, но совсем не так по отношению к людям, занимающим высокие должности. А ведь они тоже нарушают закон. Я хотела бы участвовать в создании законов, при которых судебная власть действительно была бы независимой....

«Известия»: А как на практике выглядит давление?

OK: Это такие консультации, деловые советы, обычно, по делам, которые имеют большой общественный резонанс. Иногда это имеет нормальную подоплеку - в рамках ученого спора. Судья говорит свою позицию, зампредседателя - свою. Сам председатель редко работает напрямую с судьей. В таких совещаниях руководство суда выясняет степень управляемости каждого судьи и в нужный момент знает, кому можно поручить щекотливое дело, а с кем лучше не связываться.
...
«Известия»: В чем конкретно выражалось давление на вас?

OK: Давление было со стороны государственного обвинителя Шохина. Только задашь потерпевшему вопрос, тут же Шохин заявляет протест. Я за 20 лет работы с таким не сталкивалась. Зайцева обвиняли в превышении служебных полномочий. Он провел обыск без санкции прокурора. Закон допускает это в случаях, не терпящих отлагательств, и следователь в течение 24 часов должен поставить об этом в известность прокуратуру. Прокуратуру Зайцев уведомил, а суду предстояло выяснить, была ли срочная необходимость в обысках. Для этого надо было исследовать дело фирм "Гранд" и "Три кита", торгующих мебелью. Но государственный обвинитель своими постоянными протестами вообще не давал возможности суду коснуться этого дела ...».

22. 7 декабря 2003 г. прошли всеобщие выборы. Заявитель не была избрана.

23. 24 декабря 2003 г. квалификационная комиссия судей Москвы восстановила судебные полномочия Заявителя, начиная с 8 декабря 2003 г.

C. Жалоба Заявителя на председателя Мосгорсуда

24. 2 декабря 2003 г. Заявитель обратилась в Высшую квалификационную коллегию судей со следующей жалобой:

«Я требую привлечения председателя Мосгорсуда, Ольгу Александровну Егорову, к дисциплинарной ответственности за оказание незаконного давления на меня в июне 2003 г., когда я выполняла обязанности председателя на слушании уголовного дела в отношении П. В. Зайцева. Она потребовала от меня отчёта по существу разбирательств в то время, когда рассмотрение ещё не было закончено, а также сообщения о том, к принятию каких решений склоняется суд; для этого она даже вызвала меня из совещательной комнаты. [Она] настаивала на изъятии определённых документов из материалов дела, принуждала к фальсификации протокола слушания, и также порекомендовала мне предложить народным заседателям не являться на слушание. После моего отказа подчиниться этому незаконному давлению [она] отстранила меня от разбирательств по делу и передала его другому судье.

Что касается конкретных обстоятельств, они были следующими.

Я была назначена рассматривать дело в отношении Зайцева, и суд, в состав которого входили два народных заседателя, И. и Д., начал слушание.

В начале слушания суд задал вопросы ряду потерпевших. Было ясно, что прокурор, представлявший Генеральную прокуратуру, решил, что эти вопросы не отвечали интересам обвинения, и поэтому делал всё возможное, чтобы сорвать слушание. Без каких-либо на то оснований, он заявил отвод мне в качестве судьи, народным заседателям и всему составу суда. Его ходатайства были сделаны в манере унизительной, грубой и оскорбительной для суда, и были абсолютно необоснованны. Вскоре после того, как требование об отводе было отклонено, председатель Мосгорсуда Егорова вызвала меня в свой кабинет.

В нарушение Статьи 120 Конституции и статьи 10 закона «О статусе судей в РФ», председатель Мосгорсуда потребовала от меня объяснения того, почему народные заседатели и я задавали один или другой вопрос пострадавшим в ходе слушания, и почему одно или другое ходатайство сторон было отклонено или принято. В моём присутствии председатель Мосгорсуда разговаривала по телефону с [первым заместителем Генерального прокурора], который составил обвинительный акт в отношении Зайцева. Егорова сообщила [первому заместителю Генерального прокурора], что судья была вызвана для отчёта относительно происходившего на разбирательствах.

Вернувшись в свой кабинет, я рассказала народным заседателям о том, что произошло. К этому времени они уже были в отчаянии из-за повторявшихся безосновательных возражений и оскорбительных выпадов в их адрес со стороны прокурора, и поэтому они считали невозможным продолжение своего участия в разбирательствах. Одному из народных заседателей, г-же И., пришлось обратиться за медицинской помощью. По этим причинам они приняли решение о самоотводе, откровенно изложив в соответствующем ходатайстве, что причиной их самоотвода было давление, оказанное на них представителем Генеральной прокуратуры.

На следующем заседании народные заседатели заявили о своём самоотводе по вышеуказанным основаниям. Соответствующие письменные ходатайства были переданы мне для приобщения к материалам дела, и суд удалился в совещательную комнату.

Я вновь была вызвана из совещательной комнаты председателем Мосгорсуда, Егоровой. На этот раз она потребовала, чтобы я объяснила, что мы делали в совещательной комнате, и какие решения мы собирались принять. Главным её требованием было, чтобы в письменных ходатайствах народных заседателей не должно быть указано, что основанием для их самоотвода было давление на суд. Председатель Мосгорсуда также настаивала на изъятии из протокола судебного заседания любого упоминания о поведении прокурора, которое заседатели восприняли как давление. По сути, Егорова вынуждала меня сфальсифицировать материалы дела. К тому же, она предложила мне сделать так, чтобы заседатели не явились на слушание, буквально сказав «попросите их больше не приходить в суд». Цель была очевидна – если заседатели не являются, то и само слушание становится невозможным. Создавалось впечатление, что по какой-то причине [она] не хотела, чтобы рассмотрение дела продолжалось этим составом суда. Произвол действий председателя Мосгорсуда был очевиден.

Я не выполнила ни одного из её указаний. Ходатайства народных заседателей были приобщены к материалам дела, суд удовлетворил их самоотвод, указав, что причиной этому было давление, оказанное Генеральной прокуратурой. В протоколе судебного заседания было отражено всё, что произошло на судебном заседании.

После того, как я поставила подпись [под протоколом], Егорова изъяла это дело из моего производства и передала его другому судье без указания причин.

Я считаю, что такие действия председателя Мосгорсуда, Ольги Александровны Егоровой, несовместимы со статусом судьи и подрывают авторитет правосудия, и, таким образом, разрушительны для судебной системы, за которую она призвана нести ответственность. Таково требование, с которым я обращаюсь в Высшую квалификационную коллегию судей РФ».

25. 15 декабря 2003 г. г-жа Д., один из народных заседателей, которая, 3 июля 2003 г., заявила о самоотводе при рассмотрении уголовного дела в отношении г-на Зайцева, направила письмо в Высшую квалификационную коллегию судей в поддержку Заявителя:

«В связи с публикацией интервью с судьёй Кудешкиной ... я решила написать вам, потому что я принимала участие в деле Зайцева в качестве народного заседателя.

Я полностью поддерживаю всё сказанное судьёй Кудешкиной в этом интервью.

Во время слушания [прокурор] делал всё для того, чтобы помешать суду рассматривать это дело. Он был груб и агрессивен по отношению к суду; в своих высказываниях и требованиях он намеренно искажал происходившее в судебном заседании, и многократно заявлял отводы составу суда. Эти ходатайства были облечены в унизительную, даже оскорбительную манеру. Делая это, он оказывал давление на суд, чтобы принудить его к принятию постановления, которое было угодно ему, либо, как альтернатива, сорвать слушание.

Я была этим потрясена, но каково было моё удивление, когда я узнала о давлении, которое председатель суда также оказывала на судью Кудешкину!

Мы, заседатели, были там когда, во время перерыва, судья Кудешкина получила телефонный звонок от председателя суда с требованием прийти к ней. Через некоторое время судья Кудешкина вернулась. Она была расстроена и подавлена. На наш вопрос она ответила, что председатель суда Егорова обвинила её в том, что суд не желает рассматривать это дело; что народные заседатели задавали потерпевшим неправильные вопросы; и, что она предложила судье Кудешкиной организовать неявку народных заседателей на заседание суда.

...На следующее утро... г-жа И. и я решили заявить о самоотводе.

В начале слушания в тот день прокурор, перед представлением доказательств, заявил ходатайство, в котором он, по сути, вновь унизил и оскорбил меня, повторив замечание, которое высказал потерпевший вне зала суда обо мне ... он не отреагировал на замечание судьи.

После этого... я заявила о самоотводе в связи с грубым и оскорбительным поведением прокурора, которое нельзя расценивать иначе, как давление на суд. Тогда г-жа И. также взяла самоотвод.

До этого слушания я никогда не встречалась ни с кем [из участников разбирательств]: ни с судьёй, ни с Зайцевым, ни с прокурором, ни с адвокатом; у меня не было никакой личной заинтересованности в этом деле. Поэтому поведение прокурора было необъяснимым и шокирующим для меня.

Около 6 часов вечера судья Кудешкина была вызвана из совещательной комнаты, где суд принимал решение. Её вызвала к себе председатель суда...

На следующий день ... судья Кудешкина рассказала нам, что председатель суда накричала на неё, требуя, чтобы она не приобщала заявления [заседателей] о самоотводе к материалам дела и не упоминала о причине самоотвода в решении суда.

Г-жа И. и я были шокированы происходящим. Во-первых, прокурор, оказывавший давление на нас во время слушания, а затем выяснилось, что и [председатель суда] присоединилась к этому.

Каково же было моё удивление, когда [заместитель председателя суда] зашла в совещательную комнату и начала убеждать меня и г-жу И. не ссылаться на поведение прокурора в решении суда, а указать в наших заявлениях и решении суда, что мы взяли самоотвод по медицинским показаниям. Она сказала, что они будут приглашать меня и г-жу И. принимать участие в других процессах.

Г-жа И. и я отказались изменить текст своих заявлений, и после того, как заместитель председателя ушла, суд сформулировал определение [об удовлетворении самоотвода], которое отражало то, что произошло.

Я была народным заседателем и раньше в нескольких других процессах, но впервые я столкнулась с таким давлением на суд.

Я прошу вас изучить вышеупомянутые события и принять меры в отношении [председателя суда и её заместителя]».

26. 16 декабря 2003 г. другой народный заседатель, заявившая о самоотводе, г-жа И., направила подобное же письмо в Высшую квалификационную коллегию судей.

27. Аналогичное заявление было направлено и г-жой T., секретарём суда, председателю Верховного Суда РФ. Она сообщала о своём участии в деле Зайцева и свидетельствовала, что председатель суда действительно неоднократно вызывала Заявителя, которая была сильно расстроена вторжением в ход разбирательств. Она также жаловалась на неприемлемое поведение прокурора, который, по её мнению, вынудил народных заседателей взять самоотвод.

28. После направления Заявителем жалобы от 2 декабря 2003 г., Высшая квалификационная коллегия судей назначила г-на С., судью Арбитражного Суда г. Москвы, рассмотреть обвинения в отношении г-жи Егоровой.

29. Государство-ответчик представило копию заключения, подготовленного г-ном С. и переданного в Высшую квалификационную коллегию судей. Заключение содержало следующие выводы:

– во время слушания уголовного дела в отношении Зайцева сама Заявитель обращалась к г-же Егоровой за советом относительно проведения слушания в виду поведения прокурора;

– остальные разговоры между Заявителем и г-жой Егоровой и, заместителем председателя суда, происходили наедине и установить их содержание невозможно;

– не было достаточных доказательств того, что г-жа Егорова оказывала давление на Заявителя, поскольку и г-жа Егорова и заместитель председателя суда обвинения отрицали его;

– Г-жа Егорова передала материалы уголовного дела в отношении Зайцева другому судье на том основании, что г-жа Кудешкина «была неспособна вести судебное слушание, её процессуальные действия были непоследовательны, [она действовала] в нарушение принципа состязательности и равенства сторон, она высказала своё мнение по рассматриваемому делу до окончания процесса и делала попытки получить консультации у председателя суда по данному делу, а также в виду наличия оперативной информации соответствующих правоохранительных органов , переданной председателю Мосгорсуда в отношении судьи Кудешкиной, в связи с рассмотрением дела Зайцева и других уголовных дел».

30. 11 мая 2004 г. Высшая квалификационная коллегия судей доложила председателю Верховного Суда о своих выводах относительно жалобы на г-жу Егорову. Он принял решение, не указывая каких-либо причин, что оснований для привлечения г-жи Егоровой к дисциплинарной ответственности нет.

31. 17 мая 2004 г. Высшая квалификационная коллегия судей решила не возбуждать дисциплинарного разбирательства в отношении г-жи Егоровой. Копия этого решения так и не была предоставлена суду. В тот же день Заявитель была извещена письмом о том, что её жалоба в отношении председателя суда была рассмотрена и, что дальнейшие действия в связи с этой жалобой не представлялись необходимыми.

D. Увольнение Заявителя

32. В то же время, до того, как Заявитель была восстановлена в своих судебных полномочиях, председатель Совета судей г. Москвы начал процедуру прекращения полномочий Заявителя в качестве судьи. Он обратился в квалификационную коллегию судей г. Москвы, утверждая, что во время своей предвыборной кампании Заявитель вела себя в манере несовместимой с авторитетом и званием судьи. Он заявил, что в своих интервью она намеренно оскорбляла судебную систему и отдельных судей, а также делала ложные высказывания, которые могли ввести в заблуждение общественность и подорвать авторитет правосудия. Заявитель представила свои возражения.

33. Заседание квалификационной коллегии судей г. Москвы было назначено на 24 марта 2004 г., но было отложено до 31 марта 2004 г., по просьбе Заявителя, в связи с плохим самочувствием. Затем оно было отложено вновь до 14 апреля 2004 г. в связи с неявкой Заявителя, затем до 28 апреля 2004 г., 12 мая 2004 г. и, наконец, 19 мая 2004 г.

34. 19 мая 2004 г. квалификационная коллегия судей г. Москвы рассмотрела обращение Совета судей г. Москвы. Заявитель не присутствовала на разбирательствах, предположительно без веских причин. Квалификационная коллегия судей Москвы пришла к выводу о том, что Заявитель совершила дисциплинарное правонарушение и, что её полномочия судьи будут прекращены в соответствии с законом «О статусе судей в РФ». В соответствующих частях решения говорится следующее:

«Во время свой предвыборной кампании, для того чтобы добиться известности и популярности у избирателей, судья Кудешкина умышленно распространяла вводящие в заблуждение, сфальсифицированные и оскорбительные представления о судьях и судебной системе РФ, умаляя авторитет правосудия и подрывая престиж профессии судьи, в нарушение закона «О статусе судей в РФ» и Кодекса чести судьи РФ.

Таким образом, в ноябре 2003 г., на встрече со своими избирателями, судья Кудешкина утверждала, что Генеральная прокуратура оказывает беспрецедентное давление на судей во время рассмотрения ряда уголовных дел в Мосгорсуде.

В своем интервью во время прямого эфира на радиостанции «Эхо Москвы» 1 декабря 2003 г., судья Кудешкина заявила, что «годы работы в Мосгорсуде вселили в меня серьезные сомнения в существовании независимости суда в Москве; «судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда»; «суд, по существу, превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов», «если все судьи будут молчать об этом, в стране уже в самое ближайшее время может просто наступить судебный беспредел».

В интервью газете «Известия» от 4 декабря 2003 г., судья Кудешкина заявила: «Когда смотришь на то, что происходит вокруг, просто поражаешься беззаконию. По отношению к обычному человеку закон соблюдается весьма строго, но совсем не так по отношению к людям, занимающим высокие должности. А ведь они тоже нарушают закон – но их не привлекают к ответственности»; «руководство суда выясняет степень управляемости каждого судьи и в нужный момент знает, кому можно поручить щекотливое дело, а с кем лучше не связываться».

В другом интервью с судьёй Кудешкиной, опубликованном в «Новой газете» 4 декабря 2003 г., она также заявила, что «в Сибири суды намного чище, чем в Москве. Там и представить себе нельзя таких грубо заказных дел или таких разговоров о коррупции»; «Я сомневаюсь, чтобы в каком-нибудь из провинциальных судов творились такие же запредельные безобразия, как в Мосгорсуде, но это вопрос степени, а проблемы-то общие»; «Судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда. Механизм давления основан на том, что прокурор или другие влиятельные и заинтересованные лица звонят не судье (если только нет каких-то личных связей), а председателю суда. Председатель вызывает судью и начинает сначала мягко, в форме рекомендаций или консультаций, а затем и более жестко убеждать судью принять «правильное», то есть угодное кому-то решение»; «реально суд до сих пор чаще всего выступает на стороне обвинения. Суд превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов. Никто не может быть уверен, что его дело — будь то гражданское, административное или уголовное — будет разрешено по закону, а не в угоду кому-то».

Действуя таким образом, судья Кудешкина осознанно и намеренно распространяла в гражданском обществе ложные и сфабрикованные факты произвола, якобы царящего в судебной сфере; что, разбирая некоторые дела, судьи оказываются под постоянным и неприкрытым давлением, оказываемым через посредство председателей судов; что председатели судов предварительно выясняют степень управляемости каждого судьи, чтобы определить, кому можно доверит вынесение заведомо несправедливого постановления по делу; что никто не может быть уверен, что его дело будет разрешено справедливым судом; что на деле судьи предают интересы правосудия, выступая на стороне обвинения во многих случаях; что судья в нашей стране не независим и нечестен, а является лишь обычным государственным служащим; что в стране у нас беззаконие и судебный хаос».

Вышеупомянутые высказывания судьи Кудешкиной явно основаны на домыслах, заведомо ложных и искажённых фактах.

Однако распространение судьёй такой информации представляет огромную общественную опасность, потому что порочит авторитет правосудия и умышленно подрывает престиж профессии судьи, а также предлагает неверные представления о коррумпированности, зависимости и пристрастности судебных органов власти в стране. Это ведёт к утрате общественного доверия в справедливость и беспристрастность судебного разбирательства.

В результате, ложная информация, распространённая в гражданском обществе судьёй Кудешкиной, членом судейского сообщества России, способствовала подрыву общественного доверия к судебной системе в России как к независимому и беспристрастному институту; таким образом, теперь многие граждане ошибочно склонны думать, что все судьи в нашей стране беспринципны, необъективны и коррумпированы, что, осуществляя свои полномочия, они преследуют только корыстные интересы или движимы другими собственническими побуждениями.

...

В поддержку своих беспочвенных и необоснованных попыток очернения судебной системы в нашей стране, судья Кудешкина ссылалась [в своих интервью] на уголовное дело в отношении П.В. Зайцева, в котором она ранее участвовала в качестве судьи.

Она также ссылалась на это дело в своей жалобе в Высшую квалификационную коллегию судей РФ.

...

В соответствии с ответом председателя Высшей квалификационной коллегии судей (№ BKK-7242/03 от 17 мая 2004 г.), Высшая квалификационная коллегия судей РФ провела проверку заявления судьи Кудешкиной по её жалобе; на основании которого председатель Верховного Суда РФ отказал в удовлетворения её жалобы в связи с отсутствием оснований

Таким образом, заявление во вмешательстве в осуществление судьёй Кудешкиной её судебных полномочий не нашли подтверждения в выводах проверки.

Квалификационная коллегия судей г. Москвы отмечает, что судья Кудешкина не заявила об этом во тот периода, когда она рассматривала дело в отношении Зайцева, а сделал это спустя почти полгода, во время и непосредственно после предвыборной кампании. Поэтому квалификационная коллегия считает, что распространение судьёй Кудешкиной ложной и недостоверной информации основано только на её собственных домыслах и превратном толковании.

Кроме этого, делая свои высказывания в СМИ, судья Кудешкина раскрыла конкретную фактическую информацию, касавшуюся уголовного дела в отношении Зайцева, до того, как приговор по этому делу вступил в законную силу.
...

[Закон о статусе судей в РФ и Кодекс чести судьи в РФ] обязывали её воздержаться от любых публичных высказываний, дискредитирующих суд и всю судебную [систему].
...

В целом, квалификационная коллегия судей г. Москвы находит действия судьи Кудешкиной умаляющими честь и достоинство судьи, дискредитирующими авторитет правосудия [и] наносящими значительный ущерб престижу профессии судьи, составляя, таким образом, дисциплинарное правонарушение.

Избирая дисциплинарное наказание для судьи Кудешкиной, квалификационная коллегия принимает во внимание, что своими высказываниями [она] обесчестила судей и судебную систему России; она распространила ложную информацию о своих коллегах; она променяла достоинство, ответственность и честь судьи на политическую карьеру; продемонстрировала пристрастность на слушании дела; предпочла собственные политические и другие интересы ценностям правосудия; злоупотребила своим статусом судьи, пропагандируя правовой нигилизм и нанося непоправимый ущерб авторитету правосудия...».

35. В решении указывалось, что оно может быть обжаловано в суде в течение 10 дней с момента принятия.

36. Заявитель обратилась в Мосгорсуд, оспаривая решение квалификационной коллегии судей г. Москвы.

37. 13 сентября 2004 г. Заявитель заявила ходатайство на имя председателя Верховного Суда о передаче её дела из Мосгорсуда в другой суд, на основании отсутствия у первого беспристрастности.

38. 7 октября 2004 г. Мосгорсуд, в составе одного судьи, начал рассматривать это дело. Заявитель сначала заявила отвод судье на том основании, что он был членом Совета судей Москвы, т.е. был непосредственно связан с противной стороной. Далее она заявила, что Мосгорсуд, в любом состав, не будет независимым и беспристрастным, так как оспоренные высказывания непосредственно относились к самому суду и его председателю. Это ходатайство было рассмотрено в тот же день и отклонено на том основании, что передача дело другому судье внутри одного суда невозможна и, что только вышестоящий суд имеет право передавать дела другому суду. Заявитель обратилась с ходатайством об отложении рассмотрения дела до вынесения Верховным Судом РФ решения по её ходатайству о передаче дела; ей было отказано.

39. 8 октября 2004 г. Мосгорсуд оставил решение Квалификационной коллегии судей г. Москвы в силе. Он пришёл к выводу, что высказывания Заявителя в СМИ были ложными, необоснованными и подрывающими репутацию правосудия и авторитет всех судов. Он также установил, что Заявитель публично выразила мнение по незаконченному уголовному делу, что отрицательно сказалось на его исходе. Суд пришёл к заключению о том, что Заявитель злоупотребила своим правом на свободное выражение мнения в угоду своих политических амбиций, что она публично отрицала верховенство закона и, что такое поведение было несовместимо с полномочиями судьи. Суд отклонил аргумент Заявителя о том, что решение было принято в её отсутствие, мотивировав это тем, что после многочисленных отложений она не предоставила суду никакого документа, объясняющего причины её отсутствия ранее. Он также отклонил её возражение о том, что во время предвыборной кампании её полномочия судьи были приостановлены, и постановил, что во время приостановления, она по-прежнему была связана правилами поведения, применимыми к судьям. Относительно применимости Кодекса чести судьи в РФ, суд решил, что он являлся действующим и юридически обязывающим во время происходивших событий и мог быть применен в настоящем деле.

40. Заявитель подала жалобу в Верховный Суд.

41. 25 октября 2004 г. Заявитель получила письмо от судьи Верховного Суда РФ, в котором сообщалось, что ее ходатайство о передаче дела из Мосгорсуда не было удовлетворено, поскольку противоречило правилам подсудности.

42. 19 января 2005 г. Верховный Суд РФ, вынося постановление в качестве последней инстанции, оставил в силе решение от 8 октября 2004 г., повторив выводы, ранее сделанные квалификационной коллегией судей г. Москвы и Мосгорсудом. По вопросу о якобы имевшей место предвзятости Мосгорсуда, который рассматривал это дело в первой инстанции, Верховный Суд сделал вывод, что Заявитель не подавала соответствующих жалоб в ходе разбирательств в Мосгорсуде и поэтому не имела более права на подобное возражение.

II. Применимое национальное законодательство и практика

A. Положения о судебной этике и дисциплинарной ответственности

43. Закон № 3132-I от 26 июня 1992 г. «О статусе судей в РФ» гласит:

Статья 3 Требования, предъявляемые к судье

«1. Судья обязан неукоснительно соблюдать Конституцию РФ и другие законы.

2. Судья при исполнении своих полномочий, а также во внеслужебных отношениях должен избегать всего, что могло бы умалить авторитет судебной власти, достоинство судьи или вызвать сомнение в его объективности, справедливости и беспристрастности».

Статья 12.1 Дисциплинарная ответственность судей

«За совершение дисциплинарного проступка (нарушение норм настоящего Закона, а также положений кодекса судейской этики, утверждаемого Всероссийским съездом судей) на судью, за исключением судей Конституционного Суда РФ, может быть наложено дисциплинарное взыскание в виде:

предупреждения;

досрочного прекращения полномочий судьи.

Решение о наложении на судью дисциплинарного взыскания принимается квалификационной коллегией судей, к компетенции которой относится рассмотрение вопроса о прекращении полномочий этого судьи на момент принятия решения».

44. Кодекс чести судьи Российской Федерации, принятый Советом Судей РФ 21 октября 1993 г., и утверждённый на Втором всероссийском съезде судей в июле 1993, гласит:

Статья 1.3 Общие требования, предъявляемые к судье
«Судья должен избегать всего, что могло бы умалить авторитет судебной власти. Он не вправе причинять ущерб престижу своей профессии в угоду личным интересам или интересам других лиц».

Статья 2.5 Правила осуществления профессиональной деятельности судьи

«.. Судья не вправе делать публичных заявлений и давать комментарии в прессе по делам, находящимся в производстве суда до вступления в силу постановлений, принятых по ним. Судья не вправе публично вне рамок профессиональной деятельности подвергать сомнению постановления судов, вступивших в законную силу и действия своих коллег».

Статья 3.3 Внеслужебная деятельность судьи
«Судья может участвовать в общественной деятельности, если она не наносит ущерб авторитету правосудия и надлежащему исполнению судьей своих профессиональных обязанностей».

B. Прекращение полномочий судьи

45. В статье 14 закона «О статусе судей в РФ сказано следующее:

«1. Полномочия судьи прекращаются по следующим основаниям:

...

(7) занятие деятельностью, не совместимой с должностью судьи»;

46. Гражданский процессуальный кодекс РФ предписывает:

Статья 27 Гражданские дела, подсудные Верховному Суду РФ

«1. Верховный Суд РФ рассматривает в качестве суда первой инстанции гражданские дела:
...

3) об оспаривании постановлений о приостановлении или прекращении полномочий судей либо о прекращении их отставки;...»

47. В Статье 26 Федерального закона от 14 марта 2002 г. «Об органах судейского сообщества в РФ» говорится, что споры, касающиеся прекращения полномочий судей, разрешаются в судах субъектов РФ.

48. 2 февраля 2006 г Конституционный Суд принял определение № 45-O:

«Юрисдикция в делах, касающихся оспаривания решений судебных квалификационных комиссий субъектов РФ о прекращении или приостановления полномочий судьи или временное прекращение статуса судьи на пенсии, должна определяться в соответствии с пунктом 1(3) Статьи 27 Гражданско-процессуального кодекса РФ, который предписывает, что только Верховный Суд РФ может рассматривать, в качестве суда первой инстанции, гражданские дела, касающиеся оспаривания решений о постоянном или временном прекращении статуса действующего судьи или судьи на пенсии».

C. Состав суда и назначение дел судьям

49. Уголовно-процессуальный кодекс РФ предписывает:

Статья 242. Неизменность состава суда

«1. Уголовное дело рассматривается одним и тем же судьей или одним и тем же составом суда.

2. Если кто-либо из судей лишен возможности продолжать участвовать в судебном заседании, то он заменяется другим судьей и судебное разбирательство уголовного дела начинается сначала».

50. В законе № 3132-I от 26 июня 1992 г. «О статусе судей в РФ» говорится:

Статья 6.2. Полномочия председателей и заместителей председателей судов

«1. Председатель суда наряду с осуществлением полномочий судьи соответствующего суда, а также процессуальных полномочий, установленных для председателя суда федеральными конституционными законами и федеральными законами, осуществляет следующие функции:

1) организует работу суда;
...
3) распределяет обязанности между заместителями председателя, а также в порядке, установленном федеральным законом, - между судьями».

51. В инструкции по управлению внутренним документооборотом суда, действовавшей во время происходивших событий, сказано, что председатель суда отвечает за управление персоналом и делами суда.

52. Повсеместная практика такова, что председатель суда распределяет дела, поданные в суд, между судьями этого суда.

ПРАВО

I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

53. Заявитель обратилась с жалобой на то, что её увольнение из суда вследствие её высказываний в СМИ, являлось нарушением свободы выражения мнения, гарантированной в статье 10 Конвенции, которая гласит:

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует Государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

A. Аргументы сторон

1. Аргументы Заявителя

54. Заявитель обжаловала то, что решение квалификационной коллегии судей г. Москвы о лишении её судейского статуса вследствие её критических публичных высказываний, было несовместимо с принципом, изложенным в статье 10 Конвенции. С её точки зрения, судьи, как и другие люди, имеют право на защиту по статье 10 и, что вмешательство в осуществление её свободы выражения мнения не было «предписано законом», не преследовало какую-либо законную цель и, наконец, не было необходимо в демократическом обществе. Её доводы в этом отношении можно обобщить следующим образом:

(a) «Предписано законом»

55. Заявитель утверждала, что дисциплинарное взыскание было наложено на неё незаконно. Она считала, что положения закона «О статусе судей в РФ», применимые в данном деле, сформулированы слишком общё, чтобы служить правовым основанием для привлечения к дисциплинарной ответственности. В отношении Кодекса чести судьи, она заявила, что он не является нормативным документом, т. к. он не был принят на Всероссийском съезде судей, как того требует закон «О статусе судей в РФ», а лишь одобрен этим органом.

56. Далее она оспорила подсудность Мосгорсуду данного дела, в котором рассматривалась ее жалоба на решение квалификационной коллегии судей г. Москвы. Она сослалась на положения Гражданско-процессуального кодекса, в соответствии с которым подсудность споров о прекращении судейских полномочий отнесена к Верховному Суду, который должен их рассматривать как суд первой инстанции. Она также сочла недопустимым, что Мосгорсуд рассматривает дело, касающееся критики, в отношении него самого и его председателя. Её обращения в Мосгорсуд и Верховный Суд с ходатайством о передаче дела в Верховный Суд были отклонены.

(b) Законная цель

57. Заявитель утверждала, что, хотя органы власти объявили, что прекращение её полномочий было необходимо для «обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия», это не было настоящей целью оспариваемой меры. По её мнению, власти были намерены продемонстрировать всем представителям судебной системы, что информация относительно нарушений в работе судебной системы не должна становится достоянием общественности с тем, чтобы оградить судейское сообщество от общественного контроля даже по делам, касающимся применения процессуальных механизмов защиты.

58. Далее она утверждала, что независимость и беспристрастность суда представляют большую общественную значимость в России, где граждане мало доверяют судам. Она приняла решение обнародовать факты давления на суд и рядовых судей, потому что считала, что привлечение внимания общественности к этой проблеме послужит интересам правосудия и принципам независимости и беспристрастности лучше, чем сокрытие негативных фактов.

59.Что касается «защиты репутации или прав других лиц», Заявитель усомнилась в том, что репутация или права председателя Мосгорсуда требуют защиты в форме дисциплинарных разбирательств. Если г-жа Егорова, или кто-либо другой, считают свою репутацию опороченной и хотели бы получить компенсацию, они могли бы подать гражданский иск о защите чести и достоинства или возбудить уголовное дело по факту клеветы. Однако ни иски, ни заявления о возбуждении уголовного дела поданы не были, и органы власти не должны были заменять собою частных лиц, предположительно затронутых высказываниями Заявителя.

(c) «Необходимо в демократическом обществе»

[Центр защиты прав СМИ]

60. Наконец, Заявитель утверждала, что оспоренная мера была несоразмерным вмешательством в осуществление ею свободы выражения мнения и посему не могла рассматриваться как «необходимая в демократическом обществе».

61. Она заявила, что ей не должны были чинить препятствия в критике национальной судебной системы только потому, что она была судьёй. Несмотря на то, что она осуществляла публичные функции, она пользовалась всеми правами и свободами, защищаемыми Конвенцией, включая гарантированные в статье 10, так же, как и прочие граждане.

62. Заявитель настаивала на том, что высказывания, на основании которых ей было предъявлено обвинение в дисциплинарном правонарушении, были выражением её мнения, т.е. оценочными суждениями, а не утверждениями о фактах. Однако, по её убеждению, все факты, лежащие в основе её мнения, были достоверными и подкреплёнными доказательствами.

63. Относительно высказываний, которые государство-ответчик расценило как «недостоверные факты», она подчеркнула, что не было предпринято никакого установления фактов как таковых. Её обвинения в чрезмерном давлении, оказанном во время уголовного процесса в отношении Зайцева, не стали предметом внимательного расследования, равно как и не были опровергнуты противной стороной с соблюдением принципа состязательности. Проверка, проведённая по факту её жалобы в Высшую квалификационную коллегию судей, не была публичной и была проведена неофициально. Поэтому ее выводы нельзя рассматривать как установленные факты. В этой ситуации бремя доказывания в слушаниях перед квалификационной коллегией судей г. Москвы должно было лежать на стороне, которая начала дисциплинарную процедуру. Другими словами, именно Совет судей Москвы должен был доказать, что высказывания Заявителя были недостоверны. Органы власти не доказали этого ни в разбирательстве в квалификационной коллегии судей г. Москвы ни в последующих процессах.

64. В качестве доказательств, подтверждающих свою позицию по поводу давления со стороны председателя Мосгорсуда, она сослалась на заявления народных заседателей, а также на необоснованную и незаконную передачу материалов известного уголовного дела от неё другому судье. Заявитель утверждала, что судебные органы власти проигнорировали доказательства, в первую очередь, отказавшись опросить народных заседателей или других свидетелей, о чём она ходатайствовала.

2. Аргументы государства-ответчика

65. Государство-ответчик не оспаривало применимость статьи 10 Конвенции в настоящем деле. Оно также признало, что решение о прекращении судебных полномочий Заявителя было вмешательством в её свободу выражения мнения, гарантированную в статье.

66. Однако его представители утверждали, что это вмешательство было оправдано с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции, что оно было предписано законом, преследовало законную цель и было «необходимым в демократическом обществе». Соответствующие доводы государства-ответчика можно обобщить следующим образом.

(a) «Предписано законом»

67. С точки зрения государства-ответчика, судейский статус Заявителя был прекращен в соответствии с материально-правовыми и процессуальными законами. Его представители оспаривали аргумент Заявителя о том, что закон «О статусе судей в РФ» был сформулирован нечётко, чтобы стать основанием для дисциплинарного взыскания. Они также утверждали, что Кодекс чести судьи является юридически обязывающим документом с момента своего принятия 21 октября 1993 г. Советом судей РФ после его утверждения на втором Всероссийском съезде судей. Он утратил свою силу только 2 декабря 2004 г., когда был заменён Кодексом судебной этики, принятым Всероссийским съездом судей.

68. В отношении предполагаемой ненадлежащей подсудности Мосгорсуда, государство-ответчик не согласилось с Заявителем, считая, что во время происходивших событий юрисдикция определялась федеральным законом «Об органах судейского сообщества в РФ», в соответствии с которым, суды субъектов РФ были уполномочены рассматривать такие иски. Положение изменилось только 2 февраля 2006 г., когда Конституционный Суд дал толкование коллизионных положений Гражданско-процессуального кодекса. Государство-ответчик указало на то, что Заявитель сама подала свой иск в Мосгорсуд, таким образом, признавая его юрисдикцию. К тому же, в своих обращениях о передаче дела, она не упоминала о ненадлежащей подсудности Мосгорсуда, но лишь о его предполагаемой пристрастности.

(b) Законная цель

69. Государство-ответчик заявило, что оспоренная мера была необходима для «обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия» и «защиты репутации или прав других». Высказывания Заявителя были разрушительны для судебной системы в целом и способствовали распространению «правового нигилизма» среди общественности. К тому же, она распространила порочащие высказывания в отношении руководства Мосгорсуда и не смогла доказать заявленные факты. Интересы правосудия и вовлечённых лиц, занимающих судебные должности, требовали вмешательства Государства и применения санкций к Заявителю.

(c) «Необходимо в демократическом обществе»

70. С точки зрения Правительства, прекращение судебных полномочий Заявителя было соразмерно преследуемой законной цели и, что оно отвечало «острой социальной необходимости». Его представители сослались на практику Европейского Суда, который ранее констатировал, что «в ситуациях, когда на повестке дня стоит право на свободное выражение мнения государственных служащих, «обязанности и ответственность», упоминаемые в пункте 2 статьи10, приобретают особую значимость, которая оправдывает предоставление национальным органам власти определённых рамок усмотрения при определении соразмерности оспоренного вмешательства вышеупомянутой цели» (Правительство сослалось на дело «Фогт пр. Германии» (Vogt v. Germany), 26 сентября 1995 г., § 53, Серия A № 323). С его точки зрения, ограничения на свободу выражения мнения судей имели даже большую важность, чем в случаях с другими госслужащими. Таким образом, Государство должно иметь даже более широкие рамки усмотрения при использовании ограничений на свободу слова судей.

71. Государство-ответчик усматривало два отдельных аспекта в дисциплинарном правонарушении, совершённом Заявителем, каждый из которых был настолько серьёзен, что сам по себе оправдывал наложенную на неё дисциплинарную санкцию.

72. Во-первых, высказывания, касающиеся судей и судебной системы и свидетельствующие о незаконном поведении г-жи Егоровой и других служащих. Однако в своей жалобе на трёх человек в Высшую квалификационную коллегию судей она не представила достаточных доказательств этих фактов. Таким образом, эти обвинения нельзя было рассматривать как добросовестный отзыв или обоснованную критику.

73. Государство-ответчик заявляло, что даже если эти высказывания расценивать как оценочные суждения, они по-прежнему нуждались в каком-либо фактологическом основании и, в любом случае, должны были оставаться в рамках совместимых с высокими моральными стандартами, предъявляемыми к судьям. В настоящем деле, Заявитель зашла дальше, чем было допустимо для госслужащего, а особенно, судьи. Притом, что свобода выражения мнения гарантирована каждому, правила судебной этики накладывают определённые ограничения на занимающих судебные должности. Последние выступают в качестве гарантов принципа верховенства закона, и поэтому было необходимо установить строгие ограничения их поведения, чтобы обеспечить авторитет и беспристрастность правосудия. К тому же, мнение, выраженное судьёй, представляло большую опасность ввести в заблуждение общественность, потому что имеет больший вес, нежели высказывания сторонних людей. Общественность более склонна доверять людям, обладающим профессиональными знаниями о судебной системе, и их взгляды считаются более авторитетными и взвешенными.

74. Второй аспект дисциплинарного проступка Заявителя состоял в том, что она высказалась об уголовном деле в отношении Зайцева, которое во время происходивших событий находилось на рассмотрении в вышестоящей инстанции. Для судьи недопустимо комментировать дело, рассмотрение которого судом ещё не закончилось, поскольку это является посягательством на компетенцию суда, его независимость и беспристрастность.

75. Отвечая Заявителю на то, что заинтересованные лица должны были сами подать иски о защите чести и достоинства, государство-ответчик заявило, что эти люди не испытывали личной неприязни к Заявителю и не были намерены обращаться в суд для защиты каких-либо частных интересов.

76. Далее государство-ответчик утверждало, что Заявитель злоупотребила своим положением судьи для достижения личных целей, а именно для получения новых голосов избирателей за счёт репутации своих коллег и судебных органов. Именно поэтому она высказала свои обвинения только через несколько месяцев после известных событий, во время своей предвыборной кампании.

77. Наконец, государство-ответчик заявило, что выбор дисциплинарной санкции был оправдан, учитывая особые обстоятельства дела. Заявитель продемонстрировала неспособность соответствовать требованиям обязательным для сохранения судебных полномочий, и посему применение меры, допускавшей продолжения её работы в качестве судьи, например, предупреждения, было бы недостаточно. К тому же, никаких дальнейших мер в отношении Заявителя принято не было. В частности Заявителю не было запрещено далее участвовать в общественной дискуссии на эту тему.

78. Учитывая сказанное выше, государство-ответчик сочло, что вмешательство в осуществление Заявителем свободы выражения мнения было «необходимо в демократическом обществе».

B. Оценка Суда

79. В отношении пределов рассмотрения по данному делу, Суд указывает, что обе стороны согласны, что решение о прекращение судейских полномочий Заявителя было следствием её высказываний в СМИ. Ни пригодность Заявителя к государственной службе, ни её профессиональная способность осуществлять судебные полномочия не оспаривались перед национальными органами власти. Таким образом, обжалованная мера, по сути, относилась к свободе выражения мнения, а не к праву занимать государственные должности в судебной системе, право на которое не гарантировано Конвенцией (см. «Харабин пр. Словакии» (Harabin v. Slovakia) (реш.), № 62584/00, 29 июня 2004 г.). Отсюда следует, что статья 10 применима в настоящем деле.

80. Суд считает, что дисциплинарное наказание, наложенное на Заявителя, явилось вмешательством в осуществление права, гарантированного в статье 10 Конвенции. К тому же, наличие вмешательства не было предметом спора между сторонами. Поэтому Суд рассмотрит вопрос о том, было ли оно обосновано с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции.

1. «Предписано законом» и законная цель

81. Суд отмечает, что Заявитель оспаривает то, что дисциплинарное наказание было «предписано законом», и что оно преследовало законную цель. Насколько можно понять, она оспаривала качество закона, применённого в её деле, тем не менее, Суд не находит достаточных оснований для того, чтобы прийти к выводу, что правовые акты, которые были применены национальными органами власти, не были опубликованы или, что последствия их применения были непредсказуемы. Что касается её позиции относительно пристрастности дисциплинарного разбирательства и предвзятости Мосгорсуда, Суд полагает, что она, главным образом, касается соразмерности оспариваемой меры, и рассматривать ее следует именно с этой точки зрения. Это же относится и к аргументам, приведённым о законности цели, на которую ссылалось государство-ответчик. Поэтому Суд исходит из того, что применение данной меры отвечало первым двум условиям и рассмотрит вопрос о том, было ли вмешательство «необходимо в демократическом обществе».

2. «Необходимо в демократическом обществе»

82. При оценке того, было ли решение прекратить судебные полномочия Заявителя, принятое в ответ на её публичные высказывания, «необходимо в демократическом обществе», Суд рассмотрит обстоятельства дела в целом и сделает это в свете принципов, установленных в его практике, обобщённых следующим образом (см., среди других источников, «Йерсилд пр. Дании» (Jersild v. Denmark), от 23 сентября 1994 г., § 31, Серия A №298; «Хертель пр. Швейцарии) (Hertel v. Switzerland), 25 августа 1998 г., § 46, Отчёты о постановлениях и решениях,1998-VI; и «Стил и Моррис» (Steel and Morris v. the United Kingdom), № 68416/01, § 87, ЕСПЧ 2005-II):

«(i) Свобода выражения мнения является одним из оснований демократического общества и одним из базовых условий его развития и самореализации каждого человека. В соответствии с пунктом 2, она применима не только к «информации» или «идеям», выраженным в дружелюбной форме или воспринимаемым как неагрессивные или бесстрастные, но также и тем, которые оскорбляют, шокируют или будоражат. Таковы требования плюрализма, терпимости и либерального мышления, без которых нет «демократического общества». Как указано в статье 10, допускаются и исключения, которые, однако, должны…быть определены очень точно, а необходимость в любых ограничениях должна быть убедительно доказана ...

(ii) Слово «необходимо», в терминах пункта 2 статьи 10, означает, что должна существовать «острая общественная необходимость». Договаривающиеся государства имеют определённые рамки усмотрения, использование которых, однако, предполагает контроль со стороны Европейского Суда как над законодательством, так и над решениями, воплощающими его, даже если они приняты независимым судом. Таким образом, Суд имеет власть выносить окончательные постановления относительно правомерности применения «ограничения» с точки зрения статьи 10.

(iii) Задача Суда при осуществлении его надзорной функции состоит не в том, чтобы заменять собой национальные органы власти, а в рассмотрении принятых ими решений в соответствии со своими рамками усмотрения с точки зрения статьи 10. Это не означает, что надзор ограничивается лишь определением того, что государство-ответчик воспользовалось своей свободой разумно, тщательно и добросовестно; Суд должен рассмотреть обжалованное вмешательство в свете всего дела целиком и определить, было ли оно «соразмерно» преследовавшейся законной цели, и были ли причины, приведённые национальными властями в обоснование своего решения «существенными и достаточными». Выполняя это, Суд должен убедиться в том, что национальные органы власти применили стандарты в соответствии с принципами, изложенными в статье 10 и, кроме этого, что они основывались в своей оценке на существенных фактах…»

83. Помимо этого, Суд напоминает, что справедливость разбирательств, предусмотренные процессуальные гарантии (см., mutatis mutandis,дело Стила и Морриса,упомянутое выше, § 95) и характер и суровость избранных мер (см. «Сейлан пр. Турции» (Ceylan v. Turkey) [БП], № 23556/94, § 37, ЕСПЧ 1999-IV; «Таммер пр. Эстонии» (Tammer v. Estonia), № 41205/98, § 69, ЕСПЧ 2001-I; «Скалка пр. Польши» (Skałka v. Poland),№ 43425/98, §§ 41-42, 27 May 2003; и Lešník v. Slovakia,№ 35640/97, §§ 63-64, ЕСПЧ 2003-IV) являются факторами, которые следует принимать во внимание при оценке соразмерности вмешательства в осуществление свободы выражения мнения, гарантированной в статье 10.

84. При оценке того, была ли «острая социальная необходимость», наличие которой могло бы оправдать вмешательство в осуществление свободы выражения мнения, необходимо тщательно разграничивать между фактами и оценочными суждениями. Наличие фактов можно продемонстрировать, в то время как оценочные суждения доказыванию не подлежат (см. «Де Хаес и Гийселс пр. Бельгии» (De Haes and Gijsels v. Belgium), 24 февраля 1997 г., § 42, Отчёты 1997-I, и «Харланова пр. Латвии» (Harlanova v. Latvia) (реш.), № 57313/00, 3 апреля 2003 г.). Однако даже когда высказывание содержит оценочное суждение, соразмерность вмешательства может зависеть от наличия или отсутствия достаточного фактографического основания у данного высказывания, поскольку даже оценочное суждение без подкрепляющих его фактов может быть чрезмерным (см. «Де Хаес и Гийселс», упомянутое выше, § 47, и «Джерусалем пр. Австрии» (Jerusalem v. Austria), №26958/95, § 43, ЕСПЧ 2001-II).

85. Далее Суд напоминает, что статья 10 также применима к служебным ситуациям, и, что государственные служащие, такие как Заявитель, имеют право на свободное выражение мнения (см. Фогт, упомянутое выше, § 53; «Вилле пр. Лихтенштейн» (Wille v. Liechtenstein) [БП], № 28396/95, § 41, ЕСПЧ 1999-VII; «Ахмед и другие пр. Великобритании» (Ahmed and Others v. the United Kingdom), 2 сентября 1998 г., § 56, Отчёты 1998-VI; «Фуетес Бобо пр. Испании» (Fuentes Bobo v. Spain), № 39293/98, § 38, 29 февраля 2000; и «Гужа пр. Молдовы» (Guja v. Moldova) [БП], № 14277/04, § 52, 12 февраля 2008). В то же самое время, Суд осознаёт, что служащие имеют перед своим работодателем долг лояльности, сдержанности и осмотрительности. Это особенно справедливо в случае с госслужащими, поскольку сам характер государственной службы предполагает, что госслужащий связан долгом лояльности и осмотрительности (см. «Фогт», упомянутое выше, § 53; «Ахмед и другие», упомянутое выше, § 55; и «Де Диего Нафрия пр. Испании» (De Diego Nafría v. Spain), № 46833/99, § 37, 14 марта 2002 г.). По этой причине раскрытие госслужащими информации, полученной в ходе работы, даже по социально значимым вопросам, следует рассматривать с поправкой на существование их долга сохранять лояльность и осмотрительность (см. «Гужа», упомянутое выше, §§ 72-78).

86. Суд напоминает, что вопросы, касающиеся функционирования системы правосудия, являются вопросами, вызывающими интерес общественности, обсуждение которых требует защиты со стороны статьи 10. Однако Суд неоднократно подчёркивал особую роль судебной системы в обществе, которая, будучи гарантом справедливости и основополагающей ценностью в государстве, управляемом законом, должна пользоваться доверием общества для успешного выполнения своих функций. Поэтому может возникать необходимость защитить это доверие от разрушительных и, в сущности, необоснованных нападок, особенно в виду того обстоятельства, что судьи, ставшие объектом критики, связаны долгом осмотрительности, который заставляет их воздерживаться от ответа (см. «Прагер и Обершлик пр. Австрии» (Prager and Oberschlick v. Austria), 26 апреля 1995 г., § 34, Серия A № 313). Фраза «авторитет правосудия» предполагает, в частности, что суды являются и воспринимаются широкой общественностью как надлежащее место для разрешения правовых споров и определения виновности или невиновности человека, которому предъявлено уголовное обвинение (см. «Вёрм пр. Австрии» (Worm v. Austria), 29 августа 1997 г., § 40, отчёты 1997-V). Главное, что необходимо сохранить для обеспечения авторитета правосудия - это доверие, которое суды в демократическом обществе должны внушать обвиняемым при рассмотрении уголовных дел, равно как и всей широкой общественности (см., mutatis mutandis, среди многих других источников, «Фей пр. Австрии» (Fey v. Austria), 24 февраля 1993 г., Серия A № 255-A). По этой причине Суд считает обязательным для госслужащих, работающих в судебной сфере, чтобы они демонстрировали сдержанность при осуществлении своей свободы выражения мнения во всех делах, где авторитет и беспристрастность правосудия могут быть поставлены под вопрос (см. «Вилле» (Wille), упомянутое выше, § 64).

87. С другой стороны, в контексте предвыборных дебатов, Суд придаёт особую значимость возможности для кандидатов беспрепятственно осуществлять свободу слова. Ранее он постановлял, что право выступать в качестве кандидата на выборах, гарантированное в статье 3 Протокола № 1, является неотъемлемой частью концепции истинно демократического устройства (см. «Мельниченко пр. Украины» (Melnychenko v. Ukraine), № 17707/02, § 59, ЕСПЧ 2004-X). Оно включает в себя фундаментальный принцип эффективной политической демократии, и, таким образом, обладает чрезвычайной важностью в системе Конвенции и совершенно необходимо для создания и сохранения основ эффективной и содержательной демократии, при которой главенствует закон (см. «Малисьевич-Гасьёр пр. Польши» (Malisiewicz-Gąsior v. Poland), № 43797/98, § 67, 6 апреля 2006 г.; «Матьё-Мохэн и Клерфаи пр. Бельгии» (Mathieu-Mohin and Clerfayt v. Belgium), 2 марта 1987 г., § 47, Серия A № 113; и «Хёрст пр. Великобритании» (Hirst v. the United Kingdom) (№ 2) [БП], № 74025/01, § 58, ЕСПЧ 2005-IX).

88. Обращаясь к настоящему делу, Суд отмечает, что квалификационная коллегия судей г. Москвы обвинила Заявителя в дисциплинарном проступке, который состоял в ряде высказываний, сделанных в ходе трёх ее интервью. В своём решении от 19 мая 2004 г. (см. пункт 34 выше) коллегия упомянула следующие высказывания:

«–годы работы в Мосгорсуде вселили в меня серьезные сомнения в существовании независимости суда в Москве;

– судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда;

– суд превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов;

– если все судьи будут молчать об этом, в стране уже в самое ближайшее время может просто наступить судебный беспредел;

– когда смотришь на то, что происходит вокруг, просто поражаешься беззаконию. По отношению к обычному человеку закон соблюдается весьма строго, но совсем не так по отношению к людям, занимающим высокие должности. А ведь они тоже нарушают закон, но их не привлекают к ответственности;

–руководство суда выясняет степень управляемости каждого судьи и в нужный момент знает, кому можно поручить щекотливое дело, а с кем лучше не связываться;

– в Сибири суды намного чище, чем в Москве. Там и представить себе нельзя таких грубо заказных дел или таких разговоров о коррупции;

– я сомневаюсь, чтобы в каком-нибудь из провинциальных судов творились такие же запредельные безобразия, как в Мосгорсуде, но это вопрос степени, а проблемы-то общие;

–судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда. Механизм давления основан на том, что прокурор или другие влиятельные и заинтересованные лица звонят не судье (если только нет каких-то личных связей), а председателю суда. Председатель вызывает судью и начинает сначала мягко, в форме рекомендаций или консультаций, а затем и более жестко убеждать судью принять «правильное», то есть угодное кому-то решение;

– реально суд до сих пор чаще всего выступает на стороне обвинения. Суд превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов. Никто не может быть уверен, что его дело — будь то гражданское, административное или уголовное — будет разрешено по закону, а не в угоду кому-то».

89. Далее квалификационная коллегия судей г. Москвы отметила, что, высказав это, Заявитель «распространила в гражданском обществе ложные и сфабрикованные факты» и, что эти высказывания были «явно основаны на домыслах, заведомо ложных и искажённых фактах».

90. Помимо вышеупомянутых высказываний, квалификационная коллегия судей г. Москвы упрекнула Заявителя в «раскрытии конкретной фактической информации, касающейся уголовных разбирательств в отношении Зайцева до того, как постановление по этому делу вошло в законную силу».

91. Что касается комментариев Заявителя о рассматриваемом уголовном деле, национальные инстанции не ссылались на какие-либо конкретные высказывания. Суд, со своей стороны, не видит ничего в трёх оспоренных интервью, что послужило бы основанием для утверждений о «раскрытии». В действительности, в подтверждение своей критики роли председателей судов, Заявитель описала свой опыт судьи в уголовном процессе в отношении Зайцева, утверждая, что суд находился под давлением различных официальных лиц, в первую очередь - председателя Мосгорсуда. Это, однако, отличалось от разглашения секретной информации, которая становится известной в ходе работы (см. «Гужа», упомянутое выше). Поэтому изложение Заявителем своего опыта в вышеупомянутых разбирательствах следует рассматривать как утверждения о фактах, которые, в данном контексте, были неотделимы от её мнения, выраженного в тех же интервью, выдержки из которых приведены выше. Поэтому Суду придётся оценить фактологические основания высказываний Заявителя перед тем, как принять решение об допустимость оценочных суждений, высказанных в интервью.

92. Суд отмечает, что изложение Заявителем эпизода, когда она во время разбирательства была вызвана г-жой Егоровой, которая задавала ей вопросы, оспаривается государством-ответчиком. Оно опиралось на служебную проверку, проведенную Высшей квалификационной коллегией судей, проведённую по жалобе Заявителя на г-жу Егорову. Коллегия установила недостаточность фактов, чтобы утверждать, что г-жа Егорова пыталась оказать давление на Заявителя или же, что она не делала таких попыток (см. внутренний отчёт судьи С., пункт 29не представила надёжного фактологического основания для своих выводов, и это упущение не было исправлено ни одной из последующих инстанций. Таким образом, утверждения Заявителя об оказании давления не были убедительно опровергнуты в ходе национальных разбирательств. выше). Несмотря на то, что Суд может признать трудность установления содержания частных разговоров Заявителя и г-жи Егоровой, он отмечает, что достоверность изложения Заявителя подкрепляется заявлениями народных заседателей и секретаря суда. К тому же, Суд не может не обратить внимания на то, что коллегия проигнорировала вопросы неурегулированности процедуры передачи дела другому судье. Суд отмечает, что в соответствии со Статьёй 242 Уголовно-процессуального кодекса, это дело должно рассматриваться одним и тем же составом суда, за исключением случаев, когда один из судей больше не в состоянии участвовать в слушании. Однако из отчёта судьи С. следует, что г-жа Егорова решила передать дело от Заявителя, в связи со своим недовольством поведением последней в ходе разбирательства и «наличием оперативной информации соответствующих органов» о рассмотрении Заявителем дела Зайцева. По мнению Суда, одного лишь намёка на то, что такие основания могли стать причиной передачи дела, находившегося на рассмотрении, от одного судьи другому, достаточно для подтверждения обвинений, высказанных Заявителем. Не уделив должного внимания этому обстоятельству, квалификационная коллегия

93. Придя к заключению о существовании фактологического обоснования для критики Заявителя, Суд напоминает о том, что долг лояльности и осмотрительности госслужащих, и особенно судейских работников, требует, чтобы распространение, пусть даже верной информации, осуществлялось с соблюдением умеренности и уместности (см. «Гужа» и «Вилле», упомянутое выше, §§ 64 и 67). Поэтому он продолжит рассмотрением вопроса о том, было ли мнение, выраженное Заявителем на основании этой информации, всё же чрезмерным, учитывая её статус судьи.

94. Суд отмечает, что Заявитель публично высказала критику по весьма деликатному вопросу, а именно поведению различных официальных лиц в связи с широкомасштабным делом о коррупции, в слушании которого она участвовала в качестве судьи. Действительно в своих интервью она ссылалась приводящие в замешательство факты о состоянии дел, и утверждала, что примеры давления на судей встречались повсеместно и, что эта проблема требует серьёзного внимания для обеспечения независимости судебной системы и сохранения общественного доверия к ней. Нет сомнений в том, что, действуя таким образом, она подняла значимую тему, имеющую общественный интерес. В демократическом обществе всегда должна сохраняться возможность открытого обсуждения подобных тем. Её решение сделать эту информацию публичной было основано на её личном опыте, и было принято только после того, как она была лишена возможности участвовать в судебном разбирательстве в своём официальном качестве.

95. Что касается мотивации Заявителя сделать вышеназванные высказывания, Суд напоминает, что действие, мотивированное личным недовольством или неприязнью, или же ожиданием личной выгоды, включая материальную, не заслуживает особой степени защиты (см. «Гужа», упомянутое выше, § 77). Высказывания на политические темы, напротив, заслуживают особой защиты по статье 10 (см. практику Суда в пункте 87 выше). Ранее Суд устанавливал, что даже если обсуждаемая тема имеет политический оттенок, этого самого по себе недостаточно для того, чтобы воспрепятствовать судье высказываться (см., «Вилле», упомянутое выше, § 67). Суд отмечает, и это не вызывает споров между сторонами в настоящем деле, что интервью были опубликованы в контексте предвыборной кампания Заявителя. Однако даже если Заявитель позволила себе некоторые преувеличения и обобщения характерные для предвыборной агитации, её высказывания не были полностью лишены фактологического основания (см. пункт 92 выше), и посему не должны были рассматриваться как ничем необоснованный личный выпад, а скорее как добросовестное толкование вопроса, имеющего огромную общественную значимость.

96. В отношении того, как было наложено дисциплинарное наказание, Заявитель указывала, что судам, которых касались её критика, не следовало разбирать её дело. Суд отмечает, что вопрос о прекращении судебных полномочий находился в компетенции соответствующей судебной квалификационной коллегии, чьё решение могло быть пересмотрено Мосгорсудом и Верховным Судом. Суд далее отмечает, что перед началом слушаний в первой инстанции Заявитель обращалась и в Мосгорсуд и в Верховный Суд с просьбой о передаче дела из Мосгорсуда в другой суд первой инстанции на основании того, что первый упоминался в интервью, что вызывало противоречие и, что в дисциплинарных разбирательствах членам этого суда будет недоставать беспристрастности. Однако Мосгорсуд полагал, что у него не было правоспособности на такую передачу, в то время как Верховный Суд пренебрег просьбой Заявителя и позднее, действуя в качестве апелляционной инстанции, постановил, что Заявитель не подняла этот вопрос тогда, когда это было уместно.

97. Суд считает, что опасения Заявителя относительно отсутствия беспристрастности Мосгорсуда были оправданы вследствие её обвинений в адрес председателя суда. Однако эти аргументы не были приняты во внимание, что явилось серьёзным процессуальным упущением. Таким образом, Суд полагает, что процедура, в рамках которой была наложено дисциплинарное взыскание на Заявителя, не предполагала обеспечение важных процессуальных гарантий.

98. Наконец, Суд оценивает меру наказания, наложенного на Заявителя. Он отмечает, что дисциплинарное разбирательство привело к утрате её судейского статуса в Мосгорсуде, а также возможности выполнять работу судьи. Это, несомненно, было суровым наказанием, и Заявителю было тяжело лишиться доступа к профессии, которую она осуществляла 18 лет. Это было наиболее суровым из возможных видов наказания, которое может быть вынесено в ходе дисциплинарных разбирательств, и, в свете вышеописанных выводов Суда, несоответствующим серьёзности правонарушения. К тому же, это, конечно, могло в повлиять на желание других судей критически высказываться о государственных учреждениях или их деятельности из страха потерять судейские полномочия.

99. Суд напоминает об «охлаждающем эффекте», который страх наказания имеет на осуществление свободы выражения мнения (см., mutatis mutandis, «Вилле»,упомянутое выше, § 50; «Никула пр. Финляндии» (Nikula v. Finland), № 31611/96, § 54, ЕСПЧ 2002-II; «Кумпана и Мазаре пр. Румынии» (Cumpǎnǎ and Mazǎre v. Romania) [БП], № 33348/96, § 114, ЕСПЧ 2004-XI; и «Элчи и другие пр. Турции» (Elci and Others v. Turkey), № 23145/93 и 25091/94, § 714, 13 ноября 2003). Этот эффект, который пагубно сказывается на обществе в целом, одновременно является фактором, который касается соразмерности, и, следовательно, обоснованием для, санкций, применённых к Заявителю, которая, как Суд заключил выше, была бесспорно вправе привлечь внимание общества к данной теме.

[Центр защиты прав СМИ]

100. Таким образом, Суд расценивает применённое к Заявителю дисциплинарное взыскание как несоразмерно суровое, и к тому же, способное оказать «охлаждающий эффект» на судей, желающих принять участие в общественной дискуссии об эффективности судебных органов.

101. В свете сказанного выше, Суд считает, что национальным органам власти не удалось соблюсти верный баланс между необходимостью защитить авторитет правосудия и репутацию или права других лиц, с одной стороны, и необходимостью защитить право Заявителя на свободное выражения мнения, с другой стороны.

102. Таким образом, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

II. Применение статьи 41 Конвенции

103. Статья 41 Конвенции гласит:

«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».

A. Ущерб

104. Заявитель потребовала 25000 евро в качестве возмещения морального ущерба.

105. Государство-ответчик расценило этот иск как чрезмерный и необоснованный. Оно утверждало, что признание нарушения Судом само по себе было бы достаточной справедливой компенсацией.

106. Суд, опираясь на факты данного дела, считает, что Заявитель понесла моральный ущерб. Проведя оценку на справедливой основе, Суд удовлетворяет требования Заявителя в размере 10000 евро в качестве возмещения морального ущерба с добавлением суммы любого налога, которым может облагаться вышеуказанная сумма.

B. Судебные издержки

107. Заявитель потребовала возмещение судебных расходов с учётом работы, проведённой pro bono её адвокатами в настоящем деле, в размере, установленном Судом.

108. Государство-ответчик возражало против этого.

109. В соответствии с практикой Суда, заявитель имеет право на возмещение своих судебных издержек, только в той степени, в которой, как было установлено, они были действительно взысканы, обязательны и имели разумный размер. В настоящем деле, учитывая отсутствие поданных документов с указанием количественной информации, Суд отклоняет требование о возмещении судебных расходов.

C. Процентная ставка

110. Суд считает справедливым, что процентная ставка должна соответствовать предельной процентной ставке Европейского центрального банка с добавлением трёх процентных точек.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

1. Постановляет четырьмя голосами против трёх, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

2. Постановляет четырьмя голосами против трёх,

(a) что Государство-ответчик обязано выплатить Заявителю, в течение трёх месяцев с момента окончательного вступления данного решения в силу в соответствии со Статьёй 44 § 2 Конвенции 10000 евро (десять тысяч евро) в качестве компенсации морального ущерба с последующим их пересчётом в российские рубли по курсу, действующему на момент расчёта плюс сумму любого налога, которым могут облагаться суммы, указанные выше;

(б) что с момента истечения вышеуказанных трёх месяцев до момента выплаты на суммы, указанные выше, выплачиваются простые проценты в размере предельного ссудного процента Европейского центрального банка в течение периода выплаты процентов с добавлением трёх процентных точек.

3. Отклоняет единогласнооставшуюся частьиска Заявителя о справедливом возмещении.

Совершено на английском языке, письменно заверено 26 февраля 2009 г., в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Кристос Розакис Председатель Суда

Сорен Нильсен Секретарь Секции

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 Правила 74 Регламента Суда, к настоящему постановлению прилагаются следующие особые мнения:

(a) особое мнение судьи Ковлера, к которому присоединилась судья Штайнер;

(б) особое мнение судьи Николау.

Особое мнение судьи Ковлера, к которому присоединилась судья Штайнер

Я сожалею, что не могу присоединиться к непрочному большинству в этом постановлении.

Данное дело касается не только личной ситуации Заявителя, но также важнейших вопросов судебной этики как таковой. В отличие от последователей «чистой теории права», я не считаю, что правовые вопросы можно отделить от этических и моральных проблем и, что Конвенция и национальное законодательство можно анализировать только номинально.

В пункте VI о «Свободе выражения мнения» резолюции по вопросам судебной этики, принятой на Пленарном заседании нашего Суда 23 июня 2008 г., говорится в: «Судьи осуществляют свободу выражения мнения в манере соответствующей их высокому статусу. Они должны воздерживаться от публичных высказываний или замечаний, которые могут подорвать авторитет суда или породить обоснованные сомнения в его беспристрастности». Применив этот принцип к себе, мы должны затем применить его к нашим коллегам в других судах, которые также связаны подобными обязательствами, а именно законами о статусе судей и Кодексами судебной этики, принятыми судебными сообществами (см. пункты 43-44 настоящего постановления). Таким образом, законы и профессиональная этика являются общим основанием при оценке поведения судей.

В своём решении о неприемлемости по делу «Питкевич против России» (Pitkevich v. Russia) (№ 47936/99, 8 февраля 2001 г.) - в котором речь шла об увольнении судьи, которая злоупотребляла своими полномочиями из религиозных побуждений - Суд, проанализировав увольнение Питкевич, заключил, что судьи, не будучи рядовыми государственными служащими, тем не менее, являются частью публичной власти. Судья имеет определённые обязанности в отношении отправления правосудия, сфере, где государство осуществляет суверенные права. Таким образом, судья непосредственно участвует в осуществлении власти в соответствии с законодательством и выполняет обязанности, существующие для защиты общих интересов государства. В деле Питкевич Суд пришёл к выводу, также как и по делу Пеллегрин против Франции (Pellegrin v. France [БП], № 28541/95, ЕСПЧ 1999-VIII) о том, что спор по поводу увольнения судьи, не касался её «гражданских» прав или обязанностей в соответствии со статьей 6 Конвенции, и, что её увольнение преследовало законную цель с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции с тем, чтобы защитить права других лиц и обеспечить авторитет и беспристрастность правосудия.

Даже если исходить из того, что настоящее дело разительно отличается от дела, упомянутого выше, возникает схожая проблема, касающаяся границ свободы выражения мнения судей.

Из практики Суда известно, что статус госслужащего не лишает вовлечённое лицо защиты по статье 10. В своём постановлении по делу «Гужа пр. Молдовы» (Guja v. Moldova), Большая Палата вновь констатировала, что «защита статьи 10 распространяется на рабочее место вообще и госслужащих, в частности» (см. «Гужа»[БП], № 14277/04, § 52, ЕСПЧ 2008-...; см. также дело Фогта, 26 сентября 1995 г., § 53, Серия A № 323; дело Вилле [БП], № 28396/95, § 41, ЕСПЧ 1999-VII; дело Ахмеда и других, 2 сентября 1998 г., § 56, Отчёты о постановлениях и решенияхFuentes Bobo v. Spain), № 39293/98, § 38, 29 февраля 2000 г.). Однако право на свободное выражения мнения как таковое небезгранично, и Суд в том же постановлении по делу Гужа предостерегает против полностью «разрешительного» прочтения статьи 10: «В то же самое время, Суд осознаёт, что служащие имеют перед своим работодателем долг лояльности, сдержанности и осмотрительности. Это особенно справедливо в случае с госслужащими, поскольку сам характер государственной службы предполагает, что госслужащий связан долгом лояльности и осмотрительности»(см. дела Гужа§ 70; Фогта § 53; Ахмеда и других § 55,упомянутые выше, и дело «Де Диего Натриа пр. Испании» (De Diego Natria v. Spain), № 46833/99, § 37, 14 марта 2002 г.). В настоящем постановлении Суд воспроизводит эту аргументацию (см. пункт 85), но игнорирует его развитие в деле Гужа, и таким образом, я обязан повторить следующее заключение из пункта 71постановления по делу Гужа (поскольку в некоторых случаях такое упущение может быть весьма значительно): 1998-VI; «Фуентос Бобо пр. Испании» (

«Поскольку миссия госслужащих в демократическом обществе состоит в помощи Правительству исполнять его функции, и поскольку общественность вправе ожидать, что они будут помогать, а не препятствовать демократически избранному Правительству, долг лояльности и сдержанности приобретает особую значимость в их случае (см., mutatis mutandis, дело Ахмеда и других, упомянутое выше, § 53). Кроме этого, в силу особенностей своего положения, госслужащие часто имеют доступ к сведениям, которые Правительство, по различным законным причинам, может быть заинтересовано хранить в секрете. Посему, госслужащие всегда крепко связаны долгом осмотрительности».

Обращаясь к настоящему делу, я бы подчеркнул, что Квалификационная коллегия судей г. Москвы обвинила Заявителя в «раскрытии конкретной фактологической информации, касающейся уголовных разбирательств в отношении Зайцева, до того, как постановление по этому делу вошло в законную силу» (пункт 34). Давайте вспомним, что тот уголовный процесс касался действий г-на Зайцева в качестве следователя в крайне деликатном деле о широкомасштабной коррупции, и, что это дело по-прежнему находится на стадии рассмотрения. Очень странно, что в этой связи Суд заключает: «Суд, в этом отношении, не видит ничего в трёх оспоренных интервью, что послужило бы основанием для исков о «раскрытии»» (пункт 91). Даже если признать, что высказывания о деталях рассматриваемого дела, по которому Заявитель была судьёй, не являлись разглашением секретной информации, их довольно трудно рассматривать как оценочные суждения. Суд, как видно, оправдывает такое поведение:

«Нет сомнений [sic! – AK] в том, что, действуя таким образом, она подняла значимую тему, вызывающую интерес общественности. В демократическом обществе всегда должна сохраняться возможность открытого обсуждения подобных тем. Её решение обнародовать эту информацию было основано на её личном опыте и было принято только после того, как ей было воспрепятствовано в участии в судебном разбирательстве в своем официальном качестве» (пункт 94).

Необходимо подчеркнуть, что «после того, как ей было воспрепятствовано в участии в судебном разбирательстве в своем официальном качестве», [она] участвовала в качестве судьи в нескольких других уголовных делах (пункт 16), и её полномочия не были прекращены на этой стадии, а лишь приостановлены на два месяца накануне выборов и по её собственной просьбе. Ничто не указывает на то, что она была освобождена от своего обязательства соблюдать судейскую этику и свои обязательства по профессиональной осмотрительности. Однако Заявитель злоупотребила своим иммунитетом кандидата, раскрыв определённую фактическую информацию относительно уголовного разбирательства деликатного дела до того, как постановление по этому делу вступило в законную силу».

Для Суда такое, назовём его «необычным» (для действующего судьи), поведение оправдано тем обстоятельством, что, во время, когда она делала свои высказывания, Заявитель была вовлечена в предвыборную кампанию: «высказывания на политические темы… заслуживают особой защиты по статье 10» (пункт 95). Таким образом, если кто-либо желает свести личные счёты, безопаснее делать это во время предвыборной кампании, поскольку в этом случае даже раскрытие профессиональной информации и информации ограниченного пользования «не должно рассматриваться как ничем необоснованный личный выпад, а скорее как добросовестное толкование вопроса, имеющего огромную общественную значимость» (пункт 95).

Этот вывод, который является более чем «разрешительным», контрастирует с другим: «... Суд считает обязательным для госслужащих, работающих в судебной сфере, чтобы они демонстрировали сдержанность при осуществлении своей свободы выражения мнения во всех делах, где авторитет и беспристрастность правосудия могут быть поставлены под вопрос...» (пункт 86). Раскрытие госслужащими информации, полученной в ходе своей работы, даже по вопросам, представляющим общественный интерес, должно рассматриваться с поправкой на их долг лояльности и осмотрительности. И вновь, я бы подчеркнул, что в деле Гужа (упомянутом выше, §§ 72-78) Суд постановил, что, при решении вопроса о том, заслуживает ли извещение о незаконном поведении или нарушениях на рабочем месте защиты по статье 10, необходимо принимать во внимание наличие у конкретного госслужащего других эффективных средств противодействия правонарушению, которое он или она намерены вскрыть, например, сообщив о нём своему начальнику или другой компетентной инстанции... Заявитель предпочла сделать это публично несколько месяцев спустя, во время своей предвыборной кампании (см. пункт 19), и только после этого она подала жалобу в Высшую квалификационную коллегию судей (см. пункт 24): очевидно, что это было сделано для достижения своих личных целей, как и утверждало государство-ответчик.

Важно, что все обвинения Заявителя относительно процессуальных нарушений во время её участия в уголовном деле в отношении г-на Зайцева были рассмотрены независимым судьёй из системы коммерческих судов, и были отклонены как необоснованные, потому что Заявитель не смогла подтвердить заявленные факты. С остальными высказываниями Заявителя, сделанными в ходе интервью в СМИ, например «суды превращаются в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов», можно было бы легко примириться, если бы они исходили от журналистов или профессиональных политиков, но не от судьи, работающего в той же судебной системе, в которой она проработала 18 лет. Главным моральным аспектом этой истории является то, что своим поведением бывший судья Кудешкина исключила себя из сообщества судей ещё до применения дисциплинарного взыскания. Таким образом, меры, применённые в отношении Заявителя, и законная цель защиты авторитета правосудия с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции (см. дело Фогта,упомянутое выше, § 53) были сбалансированными. Эти меры были «предписаны законом» (см. пункты 45-47 постановления), преследовали законную цель, как указано в последнем предложении пункта 2 статьи («предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия» и были «необходимы в демократическом обществе», оставляя национальным органам власти определённую свободу усмотрения при определении соразмерности оспоренного вмешательства вышеупомянутым целям (см., среди других источников, дело Фогта, упомянутое выше, § 53).

Суд обратил внимание на «охлаждающий эффект», который страх наказания оказывает на осуществление свободы выражения мнения». Боюсь, что «охлаждающий эффект» этого постановления может состоять в создании впечатления, что необходимость защитить авторитет правосудия гораздо менее значительна, чем необходимость защитить право госслужащих на свободное выражение мнения, даже если намерения bona fide госслужащего не доказаны. Я глубоко скорблю в связи с выводами Суда. Я надеюсь, что мои глубокоуважаемые коллеги простят мне эту свободу выражения мнения.

Особое мнение судьи Николау

Обстоятельства, при которых дело Зайцева было передано другому судье, во время процесса, проводимого Заявителем, действительно рождают озабоченность. Эта озабоченность не проистекает непосредственно из высказываний Заявителя в СМИ относительно того, что произошло, поскольку её версия была оспорена, и по этой причине не может рассматриваться как предпочтительная в настоящем контексте. Источником этой озабоченности скорее является содержание отчёта о результатах служебного расследования, которое было проведено по факту жалобы Заявителя в отношении этих обстоятельств.

Необходимо отметить, что после 23 июля 2003 г., когда это дело было поручено другому судье, Заявитель участвовала в качестве судьи в нескольких других уголовных делах до конца октября 2003 г., когда, по её просьбе, она была отстранена от работы в суде, поскольку была кандидатом на всеобщих выборах 7 декабря 2003 г. в Государственную Думу РФ. Заявитель дала интервью, содержавшие оспоренные высказывания с выпадами против национальной судебной системы, только в начале декабря 2003, в контексте предвыборной кампании и более чем через четыре месяца после передачи дела Зайцева; а жалобу в Высшую квалификационную коллегию судей на то, что председатель Мосгорсуда незаконно оказывала давление на неё с целью помешать ей осуществлять обязанности судьи должным образом, она подала в день двух своих последних интервью, 4 декабря 2003 г. Таким образом, была существенная задержка, но я готов признать, что из этого не обязательно следуют какие-либо далеко идущие выводы.

Далее, следует заметить, что в соответствии со статьёй 6.2 Уголовно-процессуального кодекса РФ, председатели судов помимо судебных, выполняют ещё и административные функции. Т. е. они отвечают за организацию работы суда и распределение дел между судьями. Эти обязанности регламентируются статьёй 242 того же кодекса, в котором ясно говорится о том, что принципиально следует принимать как должное, а именно то, что дело должно рассматриваться одним и тем же судьёй, если только он или она не окажутся неспособны принимать участие в слушании. По-видимому, в данном случае, осуществляя свои полномочия, указанные в статье 6.2, председатель Мосгорсуда изъяла дело из производства Заявителя. Изначально, это было сделано под предлогом того, что, если бы дело осталось в руках Заявителя, то это привело бы к неприемлемой задержке. Однако позднее объяснение было изменено. В отчёте, подготовленном судьёй, проводившим проверку, было сказано, что основания, на которые опиралась председатель суда, заключались, по сути, в том, что Заявитель: «была неспособна вести судебное слушание, её процессуальные действия были непоследовательны, [она действовала] в нарушение принципа состязательности и равенства сторон, она высказывала своё правовое мнение о ещё незаконченном уголовном процессе и делала попытки получить консультации у председателя суда по данному делу, а также в виду наличия конфиденциальных сообщений соответствующих органов председателю Мосгорсуда в отношении судьи Кудешкиной, в связи с рассмотрением дела Зайцева и других уголовных дел».

Было продемонстрировано, что, истолковывая вышеупомянутую статью 6.2, национальные суды не признали, что председатели судов обладают такими огромными полномочиями при административном рассмотрении того, что явно является процессуальными вопросами судебного характера; и было бы очень удивительно, если бы они признали. Но наиболее тревожным моментом была опора на «... конфиденциальные отчёты соответствующих органов председателю Мосгорсуда относительно судьи Кудешкиной...» как основание для отстранения судьи от этого дела. Судья, проводивший расследование, видимо, и не подумал о том, что такие основания рождали какие-либо вопросы, равно как он не усмотрел какой-либо связи между ними и изложением событий Заявителя, которое, в определённой степени, подтверждалось письменными утверждениями народных заседателей и секретаря суда, по крайней мере, в отношении того, как разворачивались события. Его вывод о недостаточности доказательств в поддержку обвинения Заявителя, основанный только на том, что их отрицал человек, в адрес которого они были направлены, нельзя расценивать как удовлетворительный. Наконец, нет оснований считать, что соответствующие органы власти рассматривали какой-либо из этих вопросов при принятии решения отклонить жалобу.

Учитывая такое общее положение вещей, и в свете содержания заключения о служебной проверке, который оставил простор различным сценариям, право Заявителя на свободу выражения мнения приобретает особенную значимость. Такова моя оценка. И хотя мне кажется, что судье, более чем кому-либо, следует воздерживаться от публичных выступлений в период, либо пока дело ещё находится в производстве – как в данном случае – либо до подачи жалобы в соответствующую инстанцию и предоставления времени на ответ – чего Заявитель не сделала – я по-прежнему не отвергаю возможности принять точку зрения, которой как мы видим, придерживалось большинство состава Суда о том, что судья сохраняла право на публичное выступление немедленно, вследствие предположительно исключительных обстоятельств.

Важнейший аспект этого дела, однако, заключается в том, что высказывания Заявителя не ограничивались только процессом над Зайцевым. Заявитель высказывалась прямо и недвусмысленно о существовании проблемы гораздо большего масштаба в национальной судебной системе. Ссылаясь на свой долгий опыт работы в Мосгорсуде, она категорично заявила, что сомневается в существовании независимых судов в Москве. Она утверждала, не приводя никаких уточнений или конкретных примеров, что московские суды, как при рассмотрении гражданских, так и уголовных дел, системaтически используются как инструмент сведения политических, коммерческих или личных счетов; она говорила о грубых манипуляциях судьями, возмутительных скандалах и широко распространенной коррупции в московских судах; и она сделала вывод, что если все судьи будут молчать об этом, в стране уже в самое ближайшее время может просто наступить «судебный беспредел». Для меня очевидно, что из её высказываний следует, что она могла привести конкретные примеры, которые были бы подтверждением того, что она описывала в отношении масштаба проблемы. Однако она не приложила никаких усилий для создания фактологического основания до того, как высказывать оценочные суждения о степени и серьёзности ситуации, которую она обобщила, сказав, что «никто не может быть застрахован и уверен в том, что его дело, любое, будь то гражданское, административное или уголовное, будет разрешено по закону, а не в угоду кому-либо». Эти чрезвычайно резкие слова исходили от судьи, и они не должны были прозвучать, если судья не была в состоянии обосновать их, хотя бы в какой-то степени.

Постановление Суда в основном основывается на деле Зайцева в то время, как высказываниям Заявителя о более масштабной проблеме (созданной, по её мнению, массой других случаев подобных делу Зайцева, которое было лишь одним из примеров), на мой взгляд, не было уделено достаточно внимания. В сущности, она настаивала на том, что такие проявления были широко распространены и носили систематический характер, что и сформировало основание для её заключения о том, что обычный гражданин не мог надеяться добиться справедливости в судах Москвы. Далее, в отношении общего тона ссылок на высказывания Заявителя в принятом большинством постановлении, я не могу согласиться с тем, что известные высказывания главным образом состояли из оценочных суждений, не требовавших доказательств, хотя и знаю о гибкости практики Суда в этой связи.

Если, действительно, Заявителю были известны факты помимо тех, что относились к делу Зайцева, о значительной коррумпированности судов и принуждению судей к закулисным договорённостям, Заявитель, высказывая обвинения, должна была сообщить более конкретные сведения. На деле же она заклеймила каждого судью, работающего в московских судах или как добровольного пособника, или как беспомощную жертву прогнившей судебной системы, забыв о тех судьях, которые, как она сама, могли претендовать на безупречную репутацию. Вкратце, она осудила всех судей без разбора, тем самым, разрушая всю судебную систему. Один лишь инцидент в деле Зайцева, не даёт основания для таких далеко идущих выводов.

Следует иметь в виду, что сказанное судьёй публично может возыметь значительный эффект, поскольку люди естественно склонны воспринимать взгляды судьи как сбалансированные и выверенные; в то время как, например, считается, что журналист, который воспринимается как страж общественных интересов, иногда может позволить себе провокацию или преувеличение. Во время, когда были сделаны оспоренные высказывания, судебные полномочия Заявителя уже были приостановлены, чтобы дать ей возможность провести свою политическую кампанию. Следовательно, она могла высказываться более свободно. Однако она по-прежнему оставалась судьёй. Она была по-прежнему связана положениями закона «О статусе судей в РФ» и должна была иметь в виду Кодекс судейской этики, невзирая на его правовой статус. Поэтому она была обязана высказываться сдержанно. Вместо этого, она пошла на неприемлемые крайности. Поэтому, по моему мнению, национальные органы власти были вправе прийти к такому заключению, к которому они пришли, а именно, что «действия судьи Кудешкиной опорочили честь и достоинство судьи, дискредитировали авторитет правосудия [и] нанесли значительный ущерб престижу профессии судьи, являясь, таким образом, дисциплинарным правонарушением». Далее, при таких обстоятельствах, дисциплинарное наказание, наложенное на Заявителя, не было, на мой взгляд, несоразмерным.

И последнее. Заявитель жаловалась на процессуальное нарушение при судебном пересмотре её жалобы, которое, с моей точки зрения, ни к чему не сводилось. Пусть и с некоторой задержкой, один из судей Верховного Суда указал ей на то, что правила о юрисдикции запрещали передачу функции судебного пересмотра её дела из Мосгорсуда в другой суд. Так или иначе, участие Мосгорсуда не могло оказать решающее влияние на исход разбирательств в целом, учитывая, что выводы по существу дела и окончательный пересмотр меры наказания были сделаны органами, чья беспристрастность сомнений не вызывала.

10. В понедельник 30 июня 2003 г. оба народных заседателя заявили с ходатайства о самоотводе по данному делу.
9. В июне 2003 г. суд в составе Заявителя в качестве судьи и двух народных заседателей, г-жи И. и г-жи Д. начали рассмотрение этого дела. Во время слушания 26 июня 2003 г. суд предоставил прокурору возможность представить доказательства в пользу обвинения. Тот заявил, что суд не обеспечил явку свидетелей обвинения и заявил протест в отношении порядка ведения процесса. На следующий день, в пятницу 27 июня 2003 г., он заявил отвод Заявителю в качестве судьи на основании предвзятости, которую она якобы продемонстрировала при допросе одного из потерпевших. Другие участники процесса, включая упомянутого потерпевшего, возражали против удовлетворения отвода. В тот же день народные заседатели отклонили отвод, вслед за чем, прокурор заявил отвод обоим народным заседателям. Участники процесса не согласились с отводом, и он был отклонён. В тот же день, прокурор заявил новый отвод народным заседателям на основании их предвзятости, также отклонённый Заявителем в тот же день.

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/206

(Obukhova v. Russian Federation)08.01.2009ДЕЛО «ОБУХОВА ПРОТИВ РОССИИ»

(Obukhovav. Russia)

(жалоба № 34736/03)

Постановление Суда
Страсбург, 8 января 2009 года

По делу «Обухова против России» Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в следующем составе:

г-н Христос Розакис, Председатель,

г-жа Нина Вайич,
г-н Анатолий Ковлер,
г-жа Элизабет Штейнер,

г-н Ханлар Гаджиев,
г-н Дин Шпильманн,
г-н Сверре Эрик Йебенс, судьи,

а также г-н Сорен Нильсен, Секретарь Секции,

Проведя 4 декабря 2008 года закрытое заседание,

Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело возбуждено Судом по жалобе (№ 34736/03) против Российской Федерации, поданной 6 октября 2003 года гражданами России г-жой Еленой Михайловной Обуховой и г-ном Алексеем Михайловичем Невиницыным (далее - «Заявитель»), в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - «Конвенция»).

2. Интересы г-жи Обуховой и г-на Невиницына представляла г-жа В. Фомина, юрист газеты «Золотое кольцо». Интересы российского правительства (далее - «Правительство») защищал г-н П. Лаптев, бывший представитель Российской Федерации в Европейском Суде по правам человека.

3. Г-жа Обухова и г-н Невиницын утверждали, что имело место нарушение их права на свободу выражения мнения.

4. Решением от 1 декабря 2005 года Суд объявил жалобу г-на Невиницына неприемлемой, а жалобу г-жи Обуховой (Заявителя) - приемлемой.

5. Заявитель и Правительство представили свои замечания относительно существа дела (пункт 1 Правил 59). После консультаций со сторонами дела Суд принял решение о том, что устное слушание дела по существу не требовалось (пункт 3 Правила 59 in fine).

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

6. Заявитель родилась в 1963 году и проживает в Ярославле. Она работает журналистом в газете «Золотое кольцо».

7. 17 января 2003 года газета опубликовала статью Заявителя под заголовком «Через год арестовали автомобиль». Статья была написана в связи со следующим письмом г-жи П., воспроизведённым курсивом в первом абзаце статьи:

«22 сентября 2001 года мой муж ... попал в аварию. В его машину на своём автомобиле врезалась г-жа Галина Борисовна Баскова, судья [Ярославского] областного суда ... Работники ГИБДД не нашли нашей вины, и мы успокоились. Но на следующий год мы получили исковое заявление заказным письмом с требованием о выплате возмещения г-же Басковой за нанесённый ущерб в размере 75000 рублей, и судебное распоряжение о залоговом обременении на нашу недвижимость и автомобиль. О рассмотрении дела нам не сообщили, и мы считаем, что наши гражданские права были нарушены, поскольку нам было предъявлено обвинение в наше отсутствие. Мы считаем, что Галина Борисовна Баскова злоупотребляет своим служебным положением и связями в судебных структурах».

8. В статье излагались версии произошедшего ДТП судьи Басковой (как было изложено в исковом заявлении), сотрудников ГИБДД, г-на и г-жи П., а также свидетелей. Статья завершалась следующим выводом:

«К настоящему моменту в Заволжском районном суде [Ярославля] были проведены три слушания... Дата следующего слушания ещё не определена. Г-н и г-жа П. запомнили угрожающие слова, которые Галина Борисовна [Баскова] произнесла сразу же после того, как произошла авария «Вы мне купите новую машину в любом случае!»; они испуганы, но намерены защищаться до самого конца».

9. 7 марта 2003 года судья Баскова подала иски против газеты, Заявителя и г-жи П. о защите чести и достоинства с требованием об опровержении несоответствующих действительности сведений, содержавшейся в утверждении «Баскова злоупотребляет своим служебным положением и связями в судебных структурах».

10. В тот же день судья Баскова направила в суд заявление об обеспечении иска, в том числе, требуя наложения на редакцию газеты промежуточного судебного запрета публиковать «любые статьи, письма или материалы об обстоятельствах ДТП 22 сентября 2001 года, а также судебных разбирательствах в отношении этого происшествия до момента их окончания».

11. В тот же день Кировский районный суд Ярославля вынес определение об обеспечении иска. Это определение подкрепляло аргументы, выдвинутые судьей Басковой, и в полном виде имело следующее содержание:

«Истец сослалась на следующие обстоятельства. Статья «Через год арестовали автомобиль» («Золотое кольцо», № 9, 17 января 2003 года) была опубликована до принятия решения по существу ее иска о возмещении ущерба против г-на П., после того как 9 декабря 2003 года Заволжский районный суд Ярославля приостановил судебный процесс и назначил проведение технической экспертизы по ходатайству ответчика. Статья завершается утверждением о том, что г-н и г-жа П. «будут защищаться до конца». Истец считает, что дальнейшее развитие судебных разбирательств – после их возобновления – может и дальше освещаться газетой таким образом, чтобы подтвердить порочащую информацию и вывод, уже распространённый автором [статьи].

[Истец] считает, что при таких обстоятельствах непринятие временных мер может помешать применению постановления [по иску ответчика]: в противном случае, наряду с публикацией исправления информации, наносящей ей вред, газета будет иметь право продолжать печатать публикации, выражающие противоположную точку зрения, что будет подрывать судебную защиту ее нарушенных прав.

В соответствии со статьей 139 ГПК Российской Федерации, суд может, по просьбе стороны в разбирательстве, распорядиться о принятии временных мер, непринятие которых может помешать исполнению решения суда.

Учитывая упомянутое выше, я считаю, что просьба г-жи Басковой должна быть удовлетворена».

12. Районный суд вынес – с незамедлительным исполнением– судебный запрет следующего содержания:

«Запретить редакции газеты «Золотое кольцо» публикацию любых статей, писем или других материалов любых авторов, касающихся фактических обстоятельств дорожно-транспортного происшествия 22 сентября 2001 года с участием г-жи Галины Басковой, г-на П. и г-на K., или обстоятельств судебных разбирательств по иску г-жи Галины Басковой против г-на П. в связи с нанесённым ей ущербом, до момента разрешения настоящего спора.

Направить экземпляр судебного запрета в службу судебных приставов Кировского района Ярославля, г-же П., редакцию газеты «Золотое кольцо», журналисту газеты г-же Елене Обуховой и г-же Галине Басковой».

13. 7 апреля 2003 года Ярославский областной суд отклонил жалобу в отношении судебного запрета, мотивировав свой отказ следующим образом:

«Областной суд считает, что в данном деле непринятие обеспечительных мер не только помешало бы исполнению решения суда, но и рассмотрению иска [о защите чести и достоинства].

Аргументы, приведённые в жалобе в отношении того, что [судебный запрет] нарушал конституционное право ответчика на распространение информации, не может быть принят во внимание, поскольку этот запрет касается лишь публикации материалов, относящихся к конкретному ДТП... Публикация материалов об этих фактах до принятия решения противоречила бы интересам правосудия. Обеспечительные меры, предписанные судом, являются соразмерными».

14. 29 апреля 2003 года Кировский районный суд вынес решение по иску о защите чести и достоинства. Суд не принял аргумент адвоката редакции газеты о том, что оспоренное утверждение было лишь субъективным мнением г-жи П., что следовало из начальной фразы «мы полагаем, что …». Суд расценил это высказывание как «утверждение автора …о злоупотреблении г-жой Басковой своим служебным положением и связями … при подаче иска и попытках добиться применения обеспечительных мер». Поскольку ответчики не смогли доказать достоверность этого утверждения, суд обязал опубликовать в газете уточнение. 26 июня 2003 года Ярославский областной суд оставил в силе решение.

II. Применимое национальное законодательство

15. Гражданский процессуальный кодекс РФ предусматривает следующее:

Статья 139. Основания для обеспечения иска

«По заявлению лиц, участвующих в деле, судья или суд может принять меры по обеспечению иска. Обеспечение иска допускается во всяком положении дела, если непринятие мер по обеспечению иска может затруднить или сделать невозможным исполнение решения суда».

Стать 140. Меры по обеспечению иска

«1. Мерами по обеспечению иска могут быть:

...
(2) запрещение ответчику совершать определенные действия;

...

В необходимых случаях судья или суд может принять иные меры по обеспечению иска, которые отвечают целям, указанным в статье 139 настоящего Кодекса. Судьей или судом может быть допущено несколько мер по обеспечению иска.

...

3. Меры по обеспечению иска должны быть соразмерны заявленному истцом требованию».

Статья 144. Отмена обеспечения иска

«3. ... При удовлетворении иска принятые меры по его обеспечению сохраняют свое действие до исполнения решения суда».

ПРАВО

I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

16. Заявитель утверждала, что ограничение ее права на публикацию материалов, касавшихся ДТП с участием г-жи Басковой, было несовместимо со статьей 10 Конвенции, которая гласит:

«1. Каждый имеет право свободно выражать своё мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны органов власти и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных и кинематографических предприятий.

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определёнными формальностями, условиями, ограничениями и санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращений беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

A. Доводы сторон

17. Заявитель привела довод о том, что необходимости в предоставлении судье Басковой особой правовой защиты не было, так как она подала иск как частное лицо. В обоих разбирательствах по искам о защите чести и достоинства и получении компенсации она действовала как обычный истец, а не как работник судебного органа, и, следовательно, для обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия судебный запрет не требовался. Прозрачность судебного процесса, дающая широкой общественности возможность сформировать о нём собственное мнение, сослужило бы авторитету правосудия хорошую службу. К тому же, рамки применения промежуточного судебного запрета были шире, чем в иске о защите чести и достоинства. Судья Баскова оспорила лишь утверждение о том, что она воспользовалась своим служебным положением в корыстных целях, в то время как остальная часть публикации оспорена не была. Однако этот судебный запрет относился к любому упоминанию дорожного происшествия или судебных разбирательств, в которые была вовлечена судья Баскова. Это привело к парадоксальной ситуации, в которой Заявитель лишилась права освещать события незаконченного судебного процесса, проводившегося открыто и бывшего доступным для всех. Очевидно, что настолько широкое ограничение не было «необходимо в демократическом обществе».

18. Правительство привело аргумент о том, что вмешательство в осуществление Заявителем своего права на свободу выражения мнения было необходимо для обеспечения авторитета правосудия, так как утверждалось, что судья Баскова использовала свое служебное положение для получения преимущества в гражданском судебном процессе. Национальные суды пришли к заключению о том, что судья Баскова требовала усиленной защиты, и, следовательно, вмешательство отвечало «острой социальной необходимости». Временная мера была соразмерна законной цели, учитывая её жёсткую ограниченность и продолжительность применения. Принимая во внимание обвиняющий характер утверждения, содержащегося в публикации, непринятие обеспечительных мер могло бы привести к большему количеству публикаций и большему ущербу репутации судьи Басковой. Таким образом, применение этих временных мер имело большую общественную значимость, чем предоставление Заявителю возможности «бесконечно ворошить сомнения относительно обстоятельств, которые одновременно рассматривались на судебных разбирательствах». Вопреки утверждению Заявителя, судебный запрет не возымел отрицательного эффекта на доступность гражданского процесса, потому что он был открыт для любого желающего посетить его, а также, потому что Заявитель имел личную заинтересованность в его результате. Более того, Правительство упомянуло вывод суда о том, что «границы допустимых комментариев о предстоящем ... процессе не должны простираться до утверждений, которые могут ставить под сомнение, намеренно или нет, шансы человека на справедливый суд или подрывать доверие общественности в роли судов на отправление правосудия» (см. <!--[if !vml]-->постановление по делу ЗАО Ньюс Ферлагс и Ко. КГ против Австрии против Австрии (News<!--[endif]-->Verlags GmbH & Co. KG v. Austria), № 31457/96, § 56, ЕСПЧ 2000‑I). В настоящем деле Правительство сочло, что цель судебного запрета заключалась в предотвращении нарушения права судьи Басковой на справедливое судебное разбирательство и ее авторитету в качестве судьи. Заявитель могла чрезмерно сильно подорвать авторитет судьи, продолжая публиковать репортажи о судебном споре, стороной которого она являлась, и который в это время рассматривался судами. Если у нее были сомнения в корректности поведения судьи, она могла бы направить жалобу в квалификационную коллегию судей.

В. Оценка Суда

19. Суд напоминает о том, что свобода выражения мнения представляет собой одну из несущих опор демократического общества, основополагающее условие его прогресса и самореализации каждого его члена. (см. постановление по делу Лингенс против Австрии (Lingens v. Austria) от 8 июля 1986 года, Серия A № 103, стр. 26, § 41). В соответствии с пунктом 2 она применима не только к «информации» и «идеям», которые встречаются благоприятно или рассматриваются как безобидные либо нейтральные, но также и к таким, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет «демократического общества». Учитывая ключевую роль прессы в демократическом обществе, ее долгом является передача – способом, соответствующим ее «обязанностям и ответственности» – информации и идей относительно любых вопросов, вызывающих общественный интерес. Не только пресса имеет перед собой задачу передачи такой информации и идей, но также и общественность имеет право на их получение (см., среди многих других источников, постановления по делам Бладет Тромсё и Стенсаас против Норвегии (Bladet Tromsø and Stensaas v. Norway) [БП], № 21980/93, §§ 59 и 62, ЕСПЧ 1999-III и Коломбани и другие против Франции (Colombani and others v. France), № 51279/99, § 55, ЕСПЧ 2002-V).

20. Относительно факта вмешательства в осуществление Заявителем своего права на свободное выражение мнения, Суд напоминает, что журналисты могут считать себя «жертвами» предварительного судебного запрета в той степени, в которой он помешал им при сборе сведений и подготовки публикаций (см., в качестве классического источника, постановления по делам Таймс, Санди Таймс, Гарольд Эванс против Великобритании (Times Newspaper Ltd., the Sunday Times, Harold Evans v. the United Kingdom), № 6538/74, решение Комиссии от 21 марта 1975 года, Решения и отчёты 2, стр. 90; и Обсервер и Гардиан против Великобритании (Observer and Guardian v. the United Kingdom) от 26 ноября 1991 года, §§ 9 и 49, Серия A № 216). В настоящем деле промежуточный судебный запрет был выпущен в рамках судебных разбирательств, стороной в которых являлась Заявитель в качестве соответчика. Запрет означал, что редакция не сможет опубликовывать какие-либо материалы любого автора, включая Заявителя, в той степени, в которой они имеют отношение к ДТП и искам о возмещении ущерба (см. пункт 12 выше). Отсюда следует, что оспоренный судебный запрет от 7 марта 2003 года непосредственно сказался на деятельности Заявителя, что явилось вмешательством в осуществление ею права на свободу выражения мнения с точки зрения пункта 1 статьи 10 Конвенции.

21. Не подлежит сомнению тот факт, что вмешательство было «предусмотрено законом», а именно положениями Гражданского процессуального кодекса РФ, регламентирующими применение обеспечительных мер. В том, что касается законной цели вмешательства, стороны согласились с тем, что одной из них была защита репутации других лиц. Далее Правительство сообщило о том, что вмешательство также преследовало цель поддержания авторитета правосудия. Заявитель оспорила этот аргумент. Суд, в свою очередь, готов признать, что одной из законных целей, которые преследовал судебный запрет, была цель «обеспечения авторитета правосудия», поскольку эта фраза предполагает защиту прав тяжущихся сторон и поскольку целью судебного запрета было рассмотрение иска о защите чести и достоинства, не нанося ущерба правам истца, способствуя тому, на предотвращение чего был нацелен иск. (срав. постановление по делу Обсервер и Гардиан против Великобритании, упомянутое выше, § 56). Таким образом, остается ответить на вопрос о том, было ли вмешательство «необходимо в демократическом обществе».

22. В данном деле оспоренная мера касалась публикации «любых статей, писем или других материалов» об обстоятельствах ДТП с участием судьи Басковой или судебных разбирательствах в отношении этого происшествия. Хотя статья 10 не содержит запрета на предварительные ограничения публикаций или распространение как таковое, Суд подчеркивает, что опасности, которые такого рода ограничения сулят демократическому обществу, таковы, что они требуют самого пристального контроля, который он и осуществит при рассмотрении настоящего дела (см. постановления по делам Эдисьон Плон против Франции (Editions Plon v. France), № 58148/00, § 42, ЕСПЧ 2004‑IV; Ассоциация «Экин» против Франции (Association Ekin v. France), № 39288/98, § 56, ЕСПЧ 2001‑VIII; и Обсервер и Гардиан против Великобритании, упомянутое выше, § 60). Поскольку на карте оказалась свобода прессы, российские власти имели весьма узкие границы свободы усмотрения при принятии решения о существовании «острой социальной необходимости» для принятия известных мер (см. постановление по делу Эдисьон Плон против Франции, упомянутое выше, § 44).

23. В отношении фактов, Суд замечает, что на рассмотрении одновременно находились два гражданских иска, оба из которых были поданы судьей Басковой. Первый иск содержал требование возмещения ущерба, нанесённого г-ном П. в связи с произошедшим ДТП. В рамках второго разбирательства судья Баскова обратилась с иском против редакции газеты, Заявителя и г-жи П. за распространение порочащих сведений в статье, касавшейся обстоятельств аварии и судебного процесса, проводившегося по этому поводу. Обжалованный временный судебный запрет был вынесен в ходе второго судебного разбирательства, однако касался он освещения событий первого судебного процесса или самого ДТП. Судебный запрет оставался в силе на всём протяжении разбирательств по иску о защите чести и достоинства.

24. Суд напоминает, что проверка на «необходимость в демократическом обществе» оспоренной меры предполагает демонстрацию того, что предпринятое действие преследовало законную цель, и что степень вмешательства в осуществление гарантированных прав была не больше той, которая была необходима для достижения этой цели (см. постановление по делу Бартик против России (Bartik v. Russia), № 55565/00, § 46, ЕСПЧ 2006‑...).

25. Несмотря на то, что национальные суды расценили запрет как обоснованный в качестве средства защиты репутации других и обеспечения авторитета правосудия, доводы, выдвинутые в его обоснование, не кажутся Суду достаточными. Теперь Суд по очереди рассмотрит две стороны судебного запрета, одну, касающуюся запрета на публикацию информации о ДТП и вторую, касающуюся запрета на публикации о ходе разбирательств по гражданскому иску о возмещении ущерба.

26. В том, что касается запрета на распространение информации о фактических обстоятельствах транспортного происшествия с участием г-жи Басковой, Суд в самом начале отмечает, что Заявитель не предложил какую-либо конкретную версию инцидента как достоверную или единственно возможную, а скорее представил несколько возможных вариантов развития событий, изложенных г-ном и г-жой П., г-жой Басковой в ее исковом заявлении, сотрудниками ГИБДД и свидетелями. Ни одна из этих версий не была оспорена как недостоверная или неточная в ходе разбирательств, предмет которых был ограничен утверждением о связях судьи Басковой в судебных структурах (см. пункт 9 выше). При вынесении судебного запрета в рамках процесса о защите чести и достоинства, районный суд просто сослался на тот факт, что была назначена техническая экспертиза, без объяснения причины, по которой он полагал, что дальнейшее изучение вопроса или публикации относительно фактических обстоятельств ДТП могут пагубно сказаться на исходе разбирательств. К тому же, поскольку г-жа Баскова оказалась вовлеченной в происшествие в качестве частного лица, Суд считает, что судебный запрет на дальнейшие публикации о ДТП едва ли способствовал достижению цели обеспечения авторитета правосудия.

27. Относительно запрета на освещение незаконченных судебных разбирательств по иску о возмещении ущерба, Суд признает, что обвинение, содержавшееся в письме г-жи П. – о том, что судья Баскова злоупотребила своим служебным положением и связями в судейском сообществе– действительно могло нанести вред ее репутации и авторитету судебной системы. Вместе с тем, хотя судебный запрет соответствовал законной цели, для достижения которой он и был вынесе, по мнению Суда, он был сформулирован чрезмерно широко и несоразмерно данной цели. Необходимо отметить, что в российской правовой системе нет эквивалента правилу sub judice, и право на освещение событий проходящих процессов, в принципе, неограниченно. Аргумент Правительства о том, что, невзирая на судебный запрет, разбирательства по иску о возмещении ущерба сохранили свою публичность, несущественен, так как Заявитель утверждала, что было нарушено ее право на распространение информации, а не право на открытый судебный процесс. В этой связи Суд напоминает, что обязанность прессы по распространению информации и идей по всем вопросам, вызывающим общественный интерес, предполагает и освещение событий судебных разбирательств, что способствует большей осведомленности общественности, и, следовательно, полностью отвечает требованиям пункта 1 статьи 6 Конвенции в отношении публичности слушаний (см. постановление по делу News Verlags GmbH & Co. KG против Австрии, упомянутое выше, § 56). Для оценки Суда существенно, что судебный запрет был применен не только по отношению к конкретному утверждению о попытке судьи Басковой получить преимущество в процессе ненадлежащим образом, а скорее, в общем, и неквалифицированном виде, касался возможности размещения абсолютно любого материала, касавшегося известных разбирательств. Суд не может согласиться с тем, что подобный широкий запрет был «необходим в демократическом обществе». Он согласен с Заявителем в том, данный судебный запрет не способствовал укреплению авторитета судебной власти, так как его использование сделало судебный процесс менее прозрачным и могло вызвать сомнения в беспристрастности суда, поскольку «необходимо не только осуществлять правосудие, но и показывать это осуществление» (см. постановление по делу Де Куббер против Бельгии (De Cubber v. Belgium) от 26 октября 1984 года, Серия A № 86, стp. 14, § 26). Для Суда также чрезвычайно важно, что одной из заявленных целей применения судебного запрета, была необходимость предотвратить публикацию в газете материалов, в которых «излагалась противоположная точка зрения». Суд напоминает, что возможность выражения различных взглядов является самой сутью плюрализма, без которого нет «демократического общества».

28. Принимая во внимание изложенное выше, Суд делает заключение о том, что, применив судебный запрет к деятельности Заявителя, чрезмерно широкий, учитывая законные цели, которые преследовало его использование, национальные органы власти вышли за рамки свободы усмотрения, отпущенного им в делах, в которых фигурируют ранее применявшиеся ограничения публикаций (см. постановление по делу Эдисьон Плон против Франции, упомянутое выше).

29. Имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

II. Применение статьи 41 Конвенции

30. Статья 41 Конвенции гласит:

«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».

A. Ущерб

31. Заявитель потребовал 1 000 евро в качестве возмещения морального ущерба.

32. Правительство расценило этот иск как чрезмерный и необоснованный.

33. Суд считает, что Заявитель понес моральный ущерб, который не может быть полностью компенсирован одной лишь констатацией имевшего место нарушения. Проведя оценку на справедливой основе, Суд удовлетворяет иск Заявителя в размере 1 000 евро с добавлением суммы любого налога, которым может облагаться вышеуказанная сумма.

В. Расходы и издержки

34. Заявитель не потребовал возмещения судебных расходов.

С. Процентная ставка

35. Суд считает целесообразным принять процентную ставку в соответствии с предельным размером ссудного процента Европейского Центрального Банка, к которому должны быть добавлены три процентных пункта.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД ЕДИНОГЛАСНО

1. Постановляет, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

2. Постановляет,
(a) что Государство-ответчик обязано выплатить заявителю, в течение трех месяцев с момента окончательного вступления данного решения в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции 1 000 евро (одну тысячу евро) в качестве компенсации морального ущерба с последующим их пересчетом в валюту Государства-ответчика по курсу, действующему на момент расчета плюс сумму любого налога, которым могут облагаться суммы, указанные выше;

(b) что с момента истечения вышеуказанных трех месяцев до момента выплаты на суммы, указанные выше, выплачиваются простые проценты в размере предельного ссудного процента Европейского центрального банка в течение периода выплаты процентов с добавлением трех процентных пунктов.

Выполнено на английском языке, представлено в письменной форме 8 января 2009 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Христос Розакис Председатель Суда

Сорен Нильсен Секретарь Секции

© Центр Защиты Прав СМИ,

перевод с английского, 2009