*365. Бутырка-блог

[Тоталитарная пресса]

http://svpressa.ru/blogs/article/39411/

Понедельник 28 февраля 2011 года
01:18 | Петр Соколов

Тюремный днeвник, часть I

Записки интеллигентного человека из СИЗО

«Свободная пресса» начинает публикацию «тюремного дневника» человека, до сих пор проходящего по уголовному делу с «экономической подоплёкой». По понятным причинам мы не указываем его настоящие имя и фамилию. Сегодня «СП» приводит первую часть записок, а всего будет опубликовано 5 глав.

От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Говорят - это чисто русская пословица... Автор этих строк был обычным менеджером среднего звена в обычной российской средне-крупной компании. И вдруг оказался сначала просто фигурантом громкого уголовного дела, а, затем - обитателем одного из московских следственных изоляторов, в котором провел больше года. Там же были написаны и эти записки.

Оставим за скобками вопрос о виновности или невиновности - суд до сих пор не состоялся, а возвращение к нормальной жизни оказалось возможным в результате пресловутой гуманизации законодательства по экономическим преступлениям.

Перед вами рассказ о первых двух неделях тюремной жизни - наиболее важных, с точки зрения автора, для того, чтобы и за решеткой остаться человеком.

"Ну, вот и закончился еще один день. Прошел он совершенно пусто. Если, конечно, не считать, что четверг – банный день, и я, наконец, отмылся после всего, что было. Теперь, по крайней мере, чувствую, что нахожусь в более или менее чистом состоянии.

Надо сказать, что большую часть времени я ощущаю себя довольно пристойно – немного расклеиваюсь только когда вспоминаю дом. Правда, часто я себе этого не позволяю – 2-3 раза в день, не больше.

Самое во всем этом мерзкое, что, находясь здесь, полностью лишен какой бы то ни было свободы выбора. Даже не свободы выбора, а свободы действий и принятия решений. Такая беспомощность хуже всего.

Я, конечно, для себя придумал какие-то занятия, но при 10 людях в восьмиместной камере – она общей площадью метров 25-30, заниматься чем-то более-менее свободно и серьезно можно часа полтора-два, не больше.

Одно из занятий – пока не забыл, записать, как же жилось в эти первые дни.

Меня арестовали днем – вышел из офиса пообедать. Собрался спуститься в подземный переход через Садовое кольцо – впереди нарисовались, кажется, двое в штатском, махнули книжечкой и сказали что-то типа «не дергайся». Одновременно кто-то подхватил за руки сзади и я обнаружил, что меня тянут в припаркованную здесь же «Скорую помощь».

Первое ощущение – паника. Кто это люди, что они хотят? Почему «Скорая помощь»? Может быть, это ошибка (меня уже пару раз за кого-то принимали)? В общем, я начал орать и вырываться. В разгар дня. На Садовом кольце… Должен сказать, что двоих я раскидал. Правда, как потом оказалось, сзади было четверо…

Оказалось, не ошибка. Я так и не понял, зачем надо было устраивать шоу с силовым захватом на улице – намного проще было вызвать на очередной допрос. Все равно бы я пришел. Точно так же, как приходил на все предыдущие…

В ночи, после того, как закончились следственные действия и мне было объявлено, что я задержан на 72 часа, на той же самой «Скорой помощи», на которой и возили весь день, меня отправили на Петровку в изолятор. К тому времени с омоновцами, которые меня задерживали, уже получились странно дружеские отношения – такое ощущение, что они тоже слегка ошалели от того спектакля, который был организован при аресте и всего за этим последовавшего.

Им-то объявили, что будут брать матерого особо опасного преступника, который окажет сопротивление, попытается сбежать и т.п. В результате, на меня выделили человек 10, которые обложили по кругу офис и ждали чуть ли ни два дня. Самое забавное, что ждали они меня в рабочие часы. А я эти два дня апдейтил для Правления стратегический план и торчал на работе с 7 утра до 12 ночи. Успел…

В общем, привезли меня на Петровку и попытались прямо на этой «Скорой помощи» заехать на территорию. Их, конечно же, не пропустили. Сразу же начались шуточки типа: «сдать тебя не можем, так что, давай, беги; а то мы в стрельбе давно не практиковались». Самое интересное, что я отшучивался. И, кажется, довольно адекватно.

Получилась очень интересная штука. Поскольку я вообще не чувствовал за собой никакой вины (а в тот момент вообще не понимал из-за чего все началось), то воспринимал, да и до сих пор воспринимаю ситуацию очень отстраненно – вот такая, мол, у меня получается сложная командировка; может быть, даже длительная…

Да нет, уже понятно, что длительная… В общем, основная моя задача здесь – бороться за свое честное имя. Черт его знает, может и получится. В любом случае, надеюсь, крыша у меня, как у некоторых, не съедет. Хотя, сказать, что у меня сейчас все в порядке с головой, тоже не могу. Текст для меня совершенно не характерен. Да и сосредоточиться сложно.

Ладно, к Петровке. Мы отъехали от шлагбаума, и водитель поменял обычные белые номера на синие милицейские. Попробовали с этими номерами подъехать еще раз – все равно не пустили. В результате появилась здравая мысль – завести меня через центральный вход пешком.

Так и поступили. Я шел так же, как и все, без наручников, примерно тех же габаритов, что и окружавшие меня СОБРы. В результате, на проходной на фразу старшего о том, что привезли задержанного, дежурный прямо спросил: «а задержанный-то кто?»

Зашли на территорию, прошли по двору. Помню, меня удивило, сколько там стояло новых фордов Mondeo без номеров – явно закупили новую порцию автомобилей для руководства ГУВД города Москвы.

Ну, а дальше, меня сдали в изолятор временного содержания. После сдачи – завели на личный досмотр. Там же сидела врачиха - божий одуванчик (или, как мне потом сказали, фельдшер). Она тщательно записала все перечисленные мной болячки и сказала: «Знаете, а ведь Вам противопоказано здесь находиться?!» Я взглянул на нее в ответ и спросил: «А Вы знаете человека, которому ПОКАЗАНО здесь находиться?» Бабулька рассмеялась и сказала, что такого забавного ответа еще никогда не слышала.

Меня повели на этаж, в камеру. По дороге ничего интересного не произошло – зашел в длинный коридор, завели в маленькую комнатушку и велели взять матрас, подушку и одеяло. Взял – и пошел. Завели в трехместную камеру; размером где-то 5х1,90 метров. Там сидел один дядька.

Не стоит удивляться столь точным размерам. Большую часть времени в камере все равно делать нечего, вот и занимаешься подсчетами в уме. Исходный посыл очень простой – стандартный лист бумаги формата А4 – 21 на 30 сантиметров. То есть, получаешь сразу размеры 9, 21, 30. Ну, а дальше, дело техники – измеряешь кровать и меряешь в кроватях.

Завели, конечно, уже после отбоя, но, оказалось, что свет в изоляторах горит круглосуточно и не изменяется от времени суток. Да, и вообще, время суток, особенно в ИВС, - понятие относительное. Окно есть, но забрано «ресничками» - наваренными «елочкой» железными полосами. Свет через такое практически не проникает; увидеть что-то в окно на Петровке – нереально.

Часов ни у кого на Петровке нет (здесь, в СИЗО, уже проще; официально часов тоже практически ни у кого нет, но есть часы в телевизоре). Поэтому единственный способ определения времени – слушать радио (если его, конечно, включают, что, опять же, происходит не каждый раз).

Распорядок дня в ИВС получается следующий (в СИЗО совсем по-другому, хотя распорядок формально тот же самый): В 6 утра – подъем. Одновременно с подъемом включается проводное Радио России. Подъем означает, что больше нельзя лежать на кровати, укрывшись одеялом. Просто лежать на застеленной кровати и спать – можно. Далее приходят и собирают отходы (именно отходы – как объяснили «знающие люди», мусор за этими отходами как раз и приходит). Дальше – завтрак. С «официальной» посудой поступают следующим образом: Все исключительно алюминиевое. Кружку выдают на весь срок пребывания на этаже (кружкой, правда, эта штука была в младенчестве, пока от нее не оторвали ручку). Миску выдают утром и забирают вечером; ложку – на время еды. Если что-то передали родственники (идеально – комплект детской пластиковой посуды), то этим можно пользоваться круглосуточно.

В завтрак на целый день выдают сахар и хлеб. Сахара – мерку порядка двух столовых ложек. Причем, если не сообразил, высыпают в «кружку» и сразу заливают чаем. Если сообразил и подставил, например, газету – высыпают на газету. Хлеба в день выдают полбатона белого и полбуханки черного. Забавные у этого хлеба названия. Батоны – «Молодецкие», а черный хлеб – «Целебный». Соответственно, на завтрак бросают немного каши с тушенкой (тушенки, по ощущениям, банки две на изолятор).

Позавтракали, сдали ложки – около 10 утра приходит проверка. Тоже довольно забавное мероприятие. При открывании двери надо встать и откинуть (завернуть процентов на 30) матрас с кровати. Кстати, кровать (койка) – приваренная к полу металлическая конструкция с размером лежанки 65 на 180 сантиметров.

Дальше около 12 часов приходит обход – можно попросить вызвать врача, чтобы дал таблетки (своих таблеток у него минимум, но, если родственники передают, то таблетки выдаются на сутки). Тогда же, в 12 часов, еще на 2 часа включают радио. Радио выключили – начинают разносить обед – суп, какое-нибудь второе и кипяток. Поели – и ждем ужина – его где-то в половине седьмого начинают разносить. Опять какая-нибудь еда и слабенький чай. В принципе, вся еда довольно съедобная, но никакие другие эпитеты кроме «съедобная» на ум не приходят. В СИЗО с питанием, опять же, по-другому, но об этом позже.

В восемь вечера еще раз включают радио и гоняют его до отбоя, то есть, до десяти вечера. После этого можно залезать под одеяло и ждать, кого сегодня будут «выдергивать» в следственный изолятор – в ИВС более 10 суток держат в исключительных случаях, а народ собирают по ночам".

[Тоталитарная пресса]

Вторник
1 марта 2011 года 01:19 | Петр Соколов

Записки интеллигентного человека из СИЗО

«Свободная пресса» продолжает публикацию «тюремного дневника» человека, до сих пор проходящего по уголовному делу с «экономической подоплёкой». По понятным причинам мы не указываем его настоящие имя и фамилию. Сегодня «СП» приводит вторую часть записок.

Первую часть можно прочитать здесь.

"Сегодня был хороший день – принесли передачи. Я даже позволил себе съесть пару бутербродов с белым хлебом – обычно обхожусь только черным, и весьма ограничено – физической нагрузки почти никакой и следить за собой необходимо очень серьезно. Черный (точнее, серый) – продукция местного производства. Белый – исключительно из передач. Однако и про еду, и про физические нагрузки, пожалуй, будет отдельно. Пока же, вернусь на Петровку.

В прошлый раз я закончил на том, как меня завели в камеру. Там оказался всего один человек – вполне нормальный, достаточно радушный. На самом деле, я заметил: в изоляторах очень много обычных добродушных людей – много больше, чем, в среднем, встречаешь на улице. Возможно, это защитная реакция психики человека, оказавшегося в тюрьме.

При этом, что самое интересное, «злодеи» (вроде бы, так на судейском жаргоне) могут быть с очень серьезными статьями, но, если ты себя ведешь по-человечески, то и к тебе отношение нормальное. Как правило, если человек попал в тюрьму впервые, к нему первое время в камере достаточно снисходительно относятся – объясняют, что и как правильно делать, что можно и чего нельзя (по понятиям, естественно), и так далее…

Собственно говоря, базовых правил всего два. Первое: «Ты никому ничего не должен». Второе: «Тебе никто ничего не должен». Из этого вытекает все остальное.

Если человек не понимает, отношение к нему постепенно начинает меняться…

Кстати (даже и не знаю, является ли это особенностью тюрьмы, но за ее пределами я с таким встречался редко), то, что люди добродушные и нормальные, совершенно не означает, что эти милые люди тебя походя не обманут. Обманут, и еще как!

Возвращаемся в камеру. Дядька рассказал, что его арестовали по федеральному розыску, за кражу где-то в Челябинске. Он ездил туда на машине отдыхать – мотались к родственникам жены; и подвез двоих во время кражи. Уехал, добрался до Москвы, где его и обнаружили через восемь месяцев по номеру машины – насколько я понимаю, он особо ни от кого и не скрывался. Теперь он ждал на Петровке, пока за ним приедут из Челябинска. Как раз следующим утром и дождался.

Я лег и постарался заснуть. Оказалось, это довольно сложно сделать. Во-первых, постоянно горит свет; к нему привыкаешь только на третий-четвертый день. Кроме того, мне не дали постельного белья, а подушка с матрасом были… Как бы это сказать…

Кстати, в СИЗО проблема с качеством матраса решается довольно просто – под него толстым слоем укладываются газеты и журналы… В общем, проворочался я, наверное, почти до утра – заснул, наверное, только часа в три - в четыре.

Утром забрали дядьку (еще до завтрака, это общепринятая практика). Часов в одиннадцать пришли за мной. Вывели из камеры, велели положить обратно в комнатенку-каптерку матрас, подушку и одеяло и повели на второй этаж.

Довели, завели в комнатушку с матрасами – начал заново выбирать подушку и вдруг слышу: «Стой! Черт, тебя же надо было только через коридор перевести! Пошли обратно!»

И мы пошли обратно. Опять взял свой матрас (правда, подушку и одеяло, будучи ученым, выбрал не первые попавшиеся, а уже получше) и отправился в новую камеру.

Опять трехместка, только поменьше. Где-то 2,30х4 метра. Находился в камере один дедок (правда, на второй кровати тоже лежал скрученный матрас, но никого не было). Дедок обрадовался, сказал, что сидит тут один с понедельника и совсем ошалел от одиночества. Естественно, сразу немного расспросов – это принято, когда заходишь в новую камеру, сначала здороваешься, а потом отвечаешь на вопросы – откуда, сидел или нет, какая статья и т.п.

Дед как-то назвался, но очень невнятно. Сказал, что сидит за грабеж. На этом, сначала, общение и закончилось – появился третий сокамерник. Молодой парень из Белоруссии, месяц только как вышел из колонии. Сашок. Рассказал, что «закрыли» его за покушение на кражу. В основном (это уже комментарии дедка) даже не за кражу, а за то, что нет прописки и является гражданином другого государства. Попал парень совершенно по-идиотски (это очень характерно для 80% тех, кто попадает в СИЗО). Познакомился с мужиком, пошел к нему домой в гости, выпили, туда-сюда… В общем, мужик заснул. А этот начал собирать вещи в сумку – что подвернулось – DVD-проигрыватель, диски… Тут на его беду зашла соседка. Зашла, и, увидев Сашка, молча вышла. Ни слова не говоря. Вызывать милицию. Сашок этого не понял и продолжил осматриваться. Минут через 30 приехал наряд. Мужик проснулся, вышел, посмотрел: «Да это же Сашок! Пошли еще бухнем!» Милиционеры успокоились и собрались уходить… Тут мужик видит на полу сумку, а в ней его DVD-проигрыватель. В общем, Сашок оказался с нами в одной камере.

Зашел он в камеру с черными грязными руками – у него брали отпечатки пальцев. Отмыл, немного поговорили и стали ждать обед. Тут меня вызвали на суд.

Привели на первый этаж, посадили в так называемый «бокс» – маленькая камера где-то метр на метр с одной скамейкой, вделанной в стену. Посидел минут десять – вывели, надели наручники (оказалось, что у меня кость на правой руке очень широкая – если чуть побольше затянуть, то сразу появляются ссадины – руки болели недели две) и посадили в «автозак»-газель.

Где-то часа в три привезли к зданию суда (тогда еще не знал, что Тверского). Газель, конечно, у них аховая – глохнет, не заводится… Я бы порекомендовал поменять свечи и высоковольтные провода, только кто будет этим заниматься?

В общем, встали около суда ждать. Печка, естественно, в машине не работает; температура на улице – градусов десять, может меньше. Продрог до костей. Особенно, с учетом того, что рубашка постоянно расстегивалась – все петли мне разодрали при аресте.

Сидели… долго. В какой-то момент конвоиры обнаружили, что появились корреспонденты, и начали искать фуражки. Оказалось, что за появление на фотографиях в неполной форменной одежде им влетает.

Попутно «лесом» был послан прокурор. Мне было не видно, но где-то через пару часов пришел кто-то, начал разоряться, что он прокурор Генпрокуратуры и желает срочно знать, здесь ли задержанный Т. На вопрос, не хочет ли он показать документы, последовал гениальный ответ, что прокурор Генпрокуратуры никому документы показывать не обязан. После этого, «прокурор» отправился восвояси.

В общем, где-то к девяти вечера завели меня в зал. Тут рассказывать особенно нечего – чисто формальное мероприятие. Хотя, адвокат сделал непонятный финт ушами, в результате чего окончательный арест перенесли на следующий день. Может, хотел чего?

На обратном пути, меня вытащили на улицу (это, как я понимаю, была не то, что какая-то грубость, а просто желание как можно быстрее проскочить мимо журналистов). Далее, под вспышки фотоаппаратов, я попытался упасть в газель. С моим везением, как обычно – шнурков-то нет… В результате, один ботинок попытался слететь, и я своим любимым местом на ноге впаялся в подножку. Надо сказать, неплохо впаялся, болячка не заживала больше месяца. В тюрьме вообще все очень медленно заживает.

Дальше было неинтересно. Привезли обратно уже после ужина. Сашка в промежутке увезли, и мы остались с дедом вдвоем – так и сидели неделю. Я опять долго и упорно ворочался и опять уснул, наверное, часов около четырех.

Утром опять в суд. Там было все формально и быстро. На этот раз был адвокат по назначению, который даже отказался дать моей жене свои координаты и сбежал от журналистов через судейский выход из зала. Правда, на результат это не повлияло.

Один интересный момент. Как я услышал перед заседанием, у жены не брали для меня передачу – якобы я числился задержанным, а не арестованным, и для таких передачи на Петровке не берут, тем более, что меня постоянно возили в суд – типа, вдруг меня отпустят. Смешно.

Так вот, я попросил конвоиров – они, как и большинство тех, с кем я встречался в дальнейшей «тюремной» жизни, выглядели абсолютно нормальными и адекватными – объяснить жене, ситуацию с передачами. Парни отказались, говоря, что это не положено, но женщина, которая стояла рядом, неожиданно сказала им: «Нет, ребята, это важно – я объясню».

После суда меня опять вернули в камеру – тут не было ничего необычного или интересного. Честно скажу, к этому моменту я из реальности практически выпал. Был вечер пятницы. Я позавтракал в среду и позавтракал в четверг. Больше еды мне не доставалось (хотя, есть особо и не хотелось). Было холодно – я по нескольку часов два дня подряд промерз в этой газели. В самой камере тоже был не южный курорт. Я сидел в тонкой белой рубашке практически без пуговиц, пиджаке, джинсах, накинутой куртке на матрасе без белья…

И тут принесли передачу от жены! Первое, что я сделал - взял свою расческу и причесывался минут двадцать. Просто на автопилоте. И с каждой минутой приходил в себя. Пришел. И дальше уже не выходил. Если только не позволял себе немного расслабиться. Но уже под контролем.

Вот и подошел к концу еще один день. Интересно, только девять часов, а уже хочется спать – дома я никогда не ложился раньше часа-двух ночи. На самом деле, мне повезло – я нахожусь в «дневной» камере – подавляющее число ее обитателей спят ночью и бодрствуют днем. В основном, камеры изолятора «ночные». Скажем, такой «ночной» камерой была «сборка» - камера, в которую практически без разбора запихивают всех вновь поступивших. Хотя, даже там, когда я сказал, что буду ночью спать – претензий никаких не было. Я никому ничего не должен.

(Третью часть записок из СИЗО читайте завтра, 2 марта).

[Тоталитарная пресса]

http://svpressa.ru/blogs/article/39797/

2 марта 2011 года 12:28 | Петр Соколов

Записки интеллигентного человека из СИЗО

«Свободная пресса» продолжает публикацию «тюремного дневника» человека, до сих пор проходящего по уголовному делу с «экономической подоплёкой». По понятным причинам мы не указываем его настоящие имя и фамилию. Сегодня «СП» приводит третью часть записок.

Здесь можно прочитать первую часть и вторую часть записок.

"Кончается день милиции, он же суббота. Сегодня впервые с того момента, как попал в настоящую камеру, ходил на прогулку – жена передала теплые вещи. На прогулке правило – гулять отправляют ровно на один час. Если ты даже замерз, прогулка не заканчивается, и обратно не пустят. Мы проверяли в первые дни (еще в сборной камере) – стучались минут тридцать, и абсолютно безрезультатно.

Правда, прогулка эта довольно примитивная, ее даже прогулкой назвать как-то язык не поворачивается. Выводят на крышу (точнее, под крышу – она оказывается над нами, такая крыша из гофрированного железа), заводят в комнатушку размером где-то пять на пять метров. Единственный предмет обстановки – лавочка человека на три (потом постепенно стали появляться еще и турники). Эта лавочка либо вделана в стену, либо залита в бетон в середине «дворика». Вместо потолка – решетка, по которой натянута сетка-рабица. В одном из углов (если там встать и потянуться вверх), можно заметить между верхним краем стены и крышей полоску неба. Ну, воздух, естественно, уличный. Весь час ходим, немного разминаемся. Вот и вся прогулка.

Кстати, интересно. На прогулке не принято ходить по кругу – только от одной стены к другой. Так и не понял, почему. Но не принято.

Ну, а, если не считать прогулки – обычная суббота. Только «теплая». Из-за паршивых окон по ночам очень сильно тянет холодом – я сплю на «втором этаже» недалеко от окна. Сегодня этой проблемы уже нет. Гениальное изобретение человечества – утепленные вкладыши в резиновые сапоги.

В прошлый раз я остановился на передаче. Она меня, конечно, очень выручила. В первую очередь, психологически. Я вымылся, переоделся и более или менее почувствовал себя человеком.

Дальше пошла довольно однообразная жизнь – впереди были суббота и воскресенье. Я читал английские книжки (поставил себе задачу заниматься английским три раза в день – после завтрака, после обеда и после ужина) – по главе English Grammar for Dummies и понемногу The Affluent Society Джона Гэлбрайта (John Galbraith). Три раза в день занимался гимнастикой. Утром делал более или менее серьезную разминку плюс дыхательную гимнастику, которой научился еще в студенческом хоре – при регулярных занятиях она здорово помогает от простудных заболеваний и, в первую очередь, от насморка. Днем просто приседал и немного отжимался, а вечером опять делал дыхательную гимнастику с облегченным утренним комплексом. В общем, хватало практически на весь день.

В промежутках расспрашивал дедка о том, как жить и как правильно вести себя в тюрьме. Правда, я так понимаю, что расспрашивать меня должен был, в основном, он – такая уж у него работа. Как мне потом объяснили, есть такие специальные дедки – колоритные, все в наколках – руки, ноги, спина, живот…

Мой дедок не отстал от общей тенденции. На руке церковь с пятью маковками (если верить «желтой прессе, это означает пять судимостей) – за каждую судимость по маковке). Но вел он себя странновато.

Кстати, если он все-таки сел реально за то, о чем рассказывал (а не находился на работе вахтовым методом 10 суток через 10, как он, якобы, работает на стройке), то пошел он в тюрьму по вполне простой причине. Жена умерла, мама умерла, у брата цирроз печени – да и отношения с братом не очень. Вот и отправился в знакомое место, где провел уже 20 лет.

Хотя, скорее, действительно профессионал. 10 суток через 10 – это такая хохма. В изоляторе временного содержания (в том числе и на Петровке) арестованного нельзя держать более 10 суток – его необходимо либо отпустить, либо отправить в СИЗО. Случаи, когда в ИВС проводят более 10 суток (у меня получилось двенадцать) – редкость. На это, говорят, необходимо получение специального разрешения. Соответственно, «наседку» подсаживают к арестованному и слушают, слушают, слушают… А потом вызывают к следователю и говорят: «Ну-ка, дружок, расскажи нам вот про это».

Так, например, получилось с парнишкой, который находился со мной в ИВС в последние дни. Его привозили на Петровку уже не впервые – для проведения следственных действий. А вот когда он «заехал» впервые – в одной камере с ним находился «дедуля». Ну, парень, чтобы показаться «круче» (дурачок-скинхед 18 лет со справкой из психушки) сказал: «Да ладно, они еще про три эпизода не знают!». На следующий день – вызов к следователю: «Милый, расскажи нам еще про три эпизода. У нас в камере запись ведется; так что, все фиксируется». Данька еле объяснил, что все это придумал (хотя, судя по прессе, придумки ему не помогли – на суде он получил по самое не балуй).

В общем, прошли воскресенье и суббота (в обратном порядке, естественно). Ну, а в понедельник меня вызвали «налегке». Вышел, завели меня выше – а там адвокат сидит. В общем, совсем полегчало. Правда, когда я прочитал материалы, на основании которых меня арестовывали, я пришел в какую-то легкую невменяемость. Я такого не ожидал – чтобы основной свидетель просто «в наглую» врал по легко проверяемым фактам – у меня в голове не укладывалось. Я потом еще в камере часа два в себя прийти не мог – все объяснял что-то деду. Понимаешь, что наличие или отсутствие материалов, которые подаются в суд по вопросу ареста, не имеет никакого значения, намного позже – внимательно изучив УПК, материалы Пленумов Верховного Суда и так далее. Это просто формальность.

Попутно у меня взяли отпечатки пальцев; еще через несколько дней ознакомили с Постановлением о привлечении в качестве обвиняемого – опять увидел адвокатов и смог хотя бы на словах что-то передать жене. Это постановление тоже во многом формальный документ – значение имеет лишь то, что предъявляют перед окончанием следственных действий. Однако, может быть, даже хорошо, что я этого не знал – с первых дней я старался максимально эффективно готовиться к допросам. Кто же предвидел, что первый из них будет месяцев через шесть…

В общем, меня никуда не переводили, деда «почему-то» тоже не трогали, никого к нам не подселяли. Тихая размеренная жизнь…

Деда забрали за 3 часа до окончания его десятых суток – то ли в четверг, то ли в пятницу с утра. Почти целый день я просидел один. Оказалось, что даже при моей нелюдимости, это тяжело. Основная проблема в том, что совершенно не представляешь, что произойдет в следующую минуту – кого-то приведут к тебе, переведут тебя в другую камеру, отправят в следственный изолятор…

Я уже писал раньше – самое тяжелое – ощущение, что от тебя ничего не зависит.

К вечеру завели сначала одного, чуть позже – другого. Первый – мужичок лет слегка за сорок. Уже сидел. Лет пять-семь назад вышел. Афганец; когда-то учился в МАДИ. А теперь, похоже, просто спился – во всяком случае, с соображалкой и с памятью у него было так себе. История у него была (опять же, как и у большинства тех, кого я встречал) из разряда «сам дурак, но на пару лет потянет».

Он где-то раздобыл морской офицерский кортик времен второй мировой войны (выкопал, нашел, украл, дома лежал – не очень принципиально). И не нашел ничего лучше, как понести его в ломбард на площади трех вокзалов. Причем, как потом выяснилось, ломбард находился в одном здании с отделением милиции. В общем, пришел дядька в ломбард. «Возьмете?» «Сейчас», - ответили ему. «Нам не нужен, но знаем человека, которому может понадобиться. Позвоним, спросим». Прямо при нем куда-то позвонили и спросили: «Вов, тут кортик морской принесли; тебе нужен?» Возьмешь? Ну, подходи». Через десять минут подошли. Попытка сбыта оружия. До двух лет.

Второй, Алишер – таджик. Мой ровесник. Правда, четверо детей. За последнее время впервые видел столь приличного таджика-гастарбайтера. Я его разговорил «за жизнь» - узнал много нового и интересного. Арестовали его по собственной дурости (опять эта характеристика – в конце концов, она начинает вызывать улыбку) – он много лет назад был объявлен во всероссийский розыск (в большинстве случаев громкие слова «всероссийский розыск» всего лишь означают, что обвиняемый сбежал из-под подписки о невыезде и ничего не говорят о тяжести того, что он совершил). Жил Алишер все это время у себя в Таджикистане, а где-то за полгода до ареста решил, что про него все в России забыли и вернулся на работу. Причем, въехал в страну совершенно нормально, на поезде. А тут решил полететь домой самолетом – на свадьбу младшего брата жены. В аэропорту ему и сказали «Ассалам алейкум». Однако это далеко не самое интересное – он рассказывал полночи – я задавал новые и новые вопросы.

Во-первых, оказалось, что те таджикско-узбекские общежития, напоминающие интерьеры пьесы Горького «На дне»… Меня однажды в такие занесло: цокольный этаж свежепостроенного дома, двухэтажные дощатые нары, полусумрак, казан с рисом в середине комнаты, вокруг казана сидят…. Причем эти «общежития» не бесплатные – за них еще и платят по 500 рублей в месяц. Оказывается, это далеко не единственный вариант.

За 2000 рублей в месяц можно жить в нормальном общежитии с душем и туалетом, сменой белья и т.п. Только большинство этого делать просто не хотят. Самое интересное, что это возмущало, в первую очередь, самого Алишера – он говорил, что многократно предлагал своим «коллегам» жить так же, как и он, а они отказывались.

У него было несчастье. Как раз в тот вечер, когда он сидел с нами, он должен был находиться на свадьбе в качестве почетного гостя. Как я уже говорил, он собирался на свадьбу младшего брата своей жены. Причем, не просто младшего брата – там была другая ситуация.

Его жена примерно на 10 лет старше всех остальных детей, причем их мать умерла, когда ей было лет тринадцать. То есть она, фактически, была вместо матери своим младшим братьям. А когда вышла замуж, Алишер стал типа второго отца. Большой человек. Важный гость.

В Таджикистане в последние годы эпидемия свадеб. Их президент, Эмомали Рахмонов (сейчас его зовут как-то немного по-другому), издал закон, запрещающий платить калым за невесту. Как рассказал Алишер, раньше свадьба была сплошным разорением – подарки невесте, калым, праздничное угощение на две деревни, а потом еще отмечать свадьбу. В общем, молодые муж и жена просыпались по уши в долгах. Теперь стало проще.

Интересен и сам обычай отмечать свадьбу «всей деревней». Оказывается, «кормить всю деревню» отнюдь не означает, что вся деревня гуляет на свадьбе столько, сколько хочет. Свадьба – мероприятие личное, кого хочешь, того и приглашаешь – друзья, близкие родственники. А с «кормлением деревни» получается так.

За день до свадьбы жених в своей деревне и отец невесты в своей идут в мечеть и говорят мулле: «У нас завтра будет свадьба». В течение дня хотя бы один мужчина из каждого дома, но зайдет помолиться в мечеть. И каждому мулла сообщает информацию о свадьбе.

На следующий день, в 6-7 часов утра, в доме жениха открываются ворота. Готовится плов, жарится баран. До 10 утра каждый, кто считает необходимым, может зайти в гости, поздравить с днем свадьбы и немного угоститься. В 10 часов ворота закрываются. Не пришел – твоя проблема, дальше свадьба только для своих. Причем, старшие – как и положено, без спиртного; молодежь – со специальными чайниками, в которых якобы чай… Рассказ о таджикской свадьбе мне чем-то напомнил безалкогольные комсомольские свадьбы времен начала перестройки.

И еще одно. Не хочу никого обижать. Тем более, что я не специалист по Востоку и выслушал мнение только одной стороны, тем более, мнение предвзятое. Если верить Алишеру, таджики сильно не любят узбеков.

Во-первых, по этническому признаку. Узбеки – тюрки, а таджики – персы. Во-вторых, с точки зрения Алишера, такой нации, узбеки, вообще не существовало, а древние города на территории Узбекистана – осколки Великой Персии (что-то мне это напоминает). Кроме того, интересна в изложении моего сокамерника этимология слова «узбек». Оказывается, «уз-бек» можно перевести как «сам себе бек» или «сам себе начальник». То есть, фактически получается, что узбекское государство с точки зрения таджика образовывалось примерно на принципах казацкой вольницы на отторгнутых у Великой Персии территориях.

Ну, а, кроме всего прочего, в гражданских войнах начала 90-х годов, между таджиками и узбеками разборки, похоже, были примерно как между сербами и хорватами, только с поправкой на «восток – дело тонкое». В общем, в деревнях Таджикистана серьезно похозяйничали узбекские бандиты и узбекские наемники. Ничего хорошего из этого не вышло.

Неплохой, в общем, оказался парень, этот Алишер. К сожалению, на следующее утро в 5 утра его забрали. Куда – не знаю. Нам, естественно, ничего не сказали.

Наутро соседа повезли в суд арестовываться, а меня вдруг вызвали с вещами. Я уже решил, что куда-то повезут, но оказалось, что надо просто перебраться на другой этаж, в другую камеру. Как мы потом решили, наверное, освобождали места для банды отморозков, которые забили несколько человек где-то на юге Москвы".

(Четвертую часть записок из СИЗО читайте завтра, 3 марта).

[Тоталитарная пресса]

http://svpressa.ru/blogs/article/39832/

3 марта 2011 года 01:31 | Петр Соколов

Записки интеллигентного человека из СИЗО

«Свободная пресса» продолжает публикацию «тюремного дневника» человека, до сих пор проходящего по уголовному делу с «экономической подоплёкой». По понятным причинам мы не указываем его настоящие имя и фамилию. Сегодня «СП» приводит четвертую часть записок.

Здесь можно прочитать первую, вторую и третью часть записок.

Продолжается обычная жизнь. Продолжается более или менее постоянная камера. Конечно, понятно, что «постоянная камера» - весьма относительное понятие. Меня могут перевести отсюда через пять минут, а могу я здесь провести и полтора года.

Сегодня начал писать практически с утра, сейчас часов одиннадцать (единственный вариант узнать – посмотреть на телевизоре; но нужно ли это…). Воскресенье. Пустой день. Ни встреч с адвокатом, ни плановых обысков…

Только прогулка и остается. Хотя, если честно, большого желания просто сходить подышать нет – вполне можно надышаться и у окна. А сокамерники подзуживают. С прогулкой есть определенные правила: должны идти минимум два человека и минимум два человека могут остаться в камере (можно, конечно, и совсем не ходить или отправиться всем вместе – просто по одному нельзя). Это, кстати, намного либеральнее, чем было в изоляторе временного содержания. Там, как я понимаю, охране лень связываться с прогулками (как, кстати, и с душем – меня практически уговаривали не ходить – мол, вода холодная, мыла нет, полотенец тоже нет – вы точно хотите вымыться?), и они установили правило, что может гулять либо вся камера, либо никто. Естественно, установили «неофициально» - теоретически могут повести и одного человека, но его сокамерников на это время тоже выводят из камеры и закрывают в «боксах» – тех клетушках метр на метр, о которых я уже писал. Но, зато, если все отказались от прогулки, то для подтверждения добровольности отказа, ежедневно приносят бумажки – распишись, что отказался от прогулки совершенно добровольно и никаких претензий к администрации не имеешь…

Продолжаю.

В общем, завели меня в новую камеру. Честно говоря, ничего не успел заметить, кроме того, что камера намного больше предыдущей и что в ней находятся два человека. Ни что за люди, ни кто они такие я разобрать не успел – меня срезу же выдернули к адвокату. Надо сразу сказать, адвокат в эти дни несет, в первую очередь, психотерапевтическую нагрузку – во всех остальных его действиях большого смысла нет. Вообще, время в изоляторе и снаружи течет совершенно по-разному. К этому надо привыкать. Привычка не страшна. Отвыкаешь буквально за несколько дней. Точнее, в два этапа. Первый – пять минут. Второй – порядка недели.

Вернулся я в камеру через несколько часов и познакомился с ее обитателями. Оказалось, что камера пятиместная и до меня в ней находились двое. Первый – дядька, оказавшийся в изоляторе по каким-то делам, связанным с Российским Фондом Федерального имущества. Что-то на тему реализации конфискованных товаров. Он, как бы, был в камере за старшего – всем объяснял, как себя надо правильно вести. В частности, провел урок грамотности в отношении азов тюремного сленга – очень полезная штука. Ну и, вдобавок, занимался воспитанием нашего третьего соседа – Даньки.

В целом, Данька – классический случай безотцовщины с вечно занятой матерью. На первый взгляд – хороший девятнадцатилетний парнишка. Только очень запущенный. Ни особых остатков школьного образования, ни какой-то самостоятельности. И при всем при этом – чистая книга – готов учиться и с громадным удовольствием учится, если видит людей умнее себя. Любых людей… Тут уж, как ему дальше повезет, на кого нарвется в дальнейшей своей отсидке. А сидеть ему долго.

Я уже потом узнал, что Данька проходил участником громкого скинхедовского процесса. Причем, он – совершеннолетний, а все остальные в группе – «малолетки» - им было только по 17 лет. Получил в итоге больше всех. С одной стороны, жалко парня – хороший парнишка, по эмоциональному интеллекту лет на четырнадцать, не больше. Как я понимаю, он в банде был далеко не главным – так, за компанию. С другой стороны, кто пожалеет тех, кого они убивали.

Посидели мы часа три втроем – открывается дверь, и – явления Христа народу – заходит мой предыдущий сосед, тот, что с кортиком. Его из суда привезли. Еще минут через пятнадцать, заводят следующего.

Тоже гастарбайтер. В Москве уже много лет, работает грузчиком. По нему, конечно, видно, - не только грузчиком работает. Но попался, как всегда в рассказах новоприбывших, по-идиотски. Ночью на Тверской улице (как я понимаю, где-то недалеко от «Маяковской») в сильно пьяном состоянии «по привычке» попросил телефон позвонить. Набрал номер – там не ответили. Сунул телефон в карман, сел в такси и уехал. А как раз сзади проезжала патрульная машина.

Причем, потерпевший вроде бы сначала опознал не Ваню, а его приятеля, и того начали «прессовать», но благородный Ваня этого не вынес и «раскололся». Цена вопроса – две с половиной тысячи рублей за старенький раздолбаный Samsung. Но, раз заявлению дали ход – до двух лет лишения свободы.

Вообще, я обратил внимание, больше половины арестованных, попадая за решетку, говорят о том, что оказались там именно из-за своей собственной глупости. А, в целом, они честные, очень благородные и, даже если и когда-то, то не в этот раз и вообще ни за что.

Впятером прошли пятница, суббота, воскресенье и большая часть понедельника. В понедельник забрали Ваню и Отца Алексея (того, что с кортиком – какой-то он был все-таки странный, блаженный). Судя по всему, повезли в изолятор на Матросскую Тишину – этапы формируются более или менее по времени, так что, в итоге, по шуму в коридоре примерно начинаешь понимать, куда отправляют людей.

В понедельник у меня были уже двенадцатые сутки нахождения в ИВС; было совершенно понятно, что следователь получил разрешение на продление моего содержания в ИВС; это подтвердил и адвокат, удачно ко мне попавший в понедельник. Я немного успокоился и решил, что пробуду там, как минимум, до конца недели. Но не тут-то было.

Причина, судя по всему, была совершенно прозаическая. Еще в воскресенье охрана засуетилась. Сначала, с утра, они прошли по всем камерам и наклеили на двери распечатанные на компьютере листочки с информацией о вышестоящих организациях, в которые арестованные могут, при необходимости, обращаться (из дальнейшего опыта могу сказать, что это однозначный признак скорого появления независимой комиссии). Потом вдруг всему изолятору заменили старые подушки (подушками, правда, их было тяжело назвать) на новые, даже с фабричными бирками. Ну, а в понедельник начали срочно разгружать изолятор. Я потом, все-таки, выспросил, когда меня переводили – на Петровке ждали комиссию по соблюдению прав человека в тюрьмах, и от греха подальше убирали людей.

Перед ужином неожиданно забрали дядьку, мухлевавшего с РФФИ. Все было очень странно – он ждал, что за ним приедут во вторник с утра – так ему обещали в дежурной части, но ждать не стали. В общем, остались мы в камере вдвоем с Данькой. Я успел провести небольшой воспитательный сеанс – показал ему небольшой комплекс разминки, и собрался ложиться спать. Тут меня и подхватили.

Вывели с вещами, отдали лекарства, сумки из камеры хранения (их все-таки успела передать жена), надели наручники и погрузили в ГАЗель-автозак.

Я оказался между двумя Алексеями. Понятно, какое желание я сразу загадал. К сожалению, исполнилось не сразу.

И один, и второй попались на перевозке сильнодействующих психотропных веществ. Оба, как говорили, были ни в чем не виноваты. Одного вообще якобы приятель попросил перевезти сумку из одного места в другое – типа сам не мог. Ну, сам и сдал.

Со вторым - посерьезнее. Его задержали на вокзале сразу после того, как он забрал у проводника сумку китайских таблеток для похудения – в них куча запрещенных препаратов. То есть, забирал он сознательно. Думал, что просто контрабанда. Ан нет.

Ему еще дополнительно досталось. Как выяснилось, за ним следили несколько дней – пока поезд шел. А он как раз через газету объявлений продавал машину. Ну, и решил, что это какие-то бандиты. В какой-то момент остановил их, расстрелял оперативную машину из «травматики» и сдал оперативников (естественно, не зная, что это оперативники) наряду милиции. За это ему дополнительно попало при задержании ботинком по физиономии – след был вполне отчетливым.

Везли нас минут тридцать. Везли-везли, и привезли.

V

День, как обычно, получился абсолютно пустой – немного поспал, поел, чуть-чуть краем глаза посмотрел телевизор (если его смотреть не краем глаза – недолго и с ума сойти – телевизор включен круглосуточно). Ну, еще побрился. Вот, собственно говоря, и весь день.

Находясь в камере, придаешь гипертрофированное значение мелочам – пытаешься уцепиться сознанием хотя бы за что-нибудь. Например, у нас стоит холодильник, а на нем – куча наклеек. Одна из наклеек – играющий щенок. Такой же есть дома. До него дотрагиваешься – кажется, что прикоснулся к дому. Холодильник холодный, а щенок – теплый…

В общем, привезли нас. Высадили. Завели. Что-то пооформляли. Отправили к врачу – тот записал все про болячки. Неожиданно для меня, врач упомянул нашего директора юридического департамента – тот оказался за решеткой за полгода до меня, и со здоровьем у него было к тому моменту совсем плохо. Оказалось, в моих сопроводительных документах упомянут какой-то «список изоляции» - список людей, с которыми меня нельзя содержать вместе. И по уму, меня надо бы отправлять в медчасть, но там уже находится наш юрист…

После «госприемки» всех завели во временную сборную камеру – комнату без окон, по стенам которой приварены скамейки. В комнате уже был десяток ребят – я оказался одним из самых старших. Временная сборка – это камера, в которой арестанты ждут чего-нибудь. В данном случае, мы ждали окончательного оформления документов и выдачи того, что должны выдавать при поступлении – матраса, подушки, одеяла, комплекта дешевенького постельного белья – наволочки и двух простыней, и маленькой коробочки с туалетной бумагой, зубной пастой и т.п. В принципе, должны были еще дать алюминиевые ложку-миску-кружку, но почему-то в этот вечер их давали далеко не всем.

В общем, сидим. Народ начал трепаться – многие провели там уже часов десять. Запомнились трое ребят, совершенно ошалевших и не способных ни к чему, кроме нервного хихиканья. Оказалось, что у них последний год шел суд по злостному хулиганству (разгромили машину). Они все это время «ходили» под подпиской о невыезде и уже почти уверились в том, что обойдутся условными сроками. А сегодня вынесли приговор: восемь, семь и шесть с половиной лет в колонии. Взять под стражу в зале суда. Их и взяли. Ребята явно не понимали, ни что произошло, ни где они находятся. Правда, я и сам, наверное, был почти таким же в первый день на Петровке. Но там был ИВС и какие-то постепенно исчезавшие надежды, а тут сразу тюрьма!

Примерно через полчаса стали нас вызывать по одному-двое. Типа обыскивать (нас, как прибывших с Петровки, обыскивать вообще не стали – сказали, что смысла нет) и выдавать комплект вещей. Вещи выдавали заключенные из «хозяйственного отряда» - это, как и готовка, и развоз пищи - их работа.

Кстати, о еде (думаю, что еще напишу об этом отдельно). Утром дают кашу. Днем – какой-нибудь суп и каша/горох/капуста. Вечером опять какая-нибудь каша, картофельное пюре или макароны. Хотя, очень сильно зависит от поваров – смена главного повара явно отражается на качестве готовки. Месяца полтора.

Хозяйственники мне неожиданно выдали новые матрас, подушку и одеяло – на выдаче оказался дядька, сказавший, что у него такие же статьи, как и у меня, и вообще я ему понравился. Местные прихлебатели сразу попытались мне помочь донести вещи до камеры – ничто и нигде не меняется. Правда, этот комплект у меня пробыл недолго, однако обо всем по порядку.

Да, еще в промежутке завели меня к оперативнику. Ну, тут Бог миловал – я его просто не понял и на прямой вопрос: «Сотрудничать будешь?» начал объяснять, что я даром никому не нужен и ни малейшего смысла в формулировке вопроса не вижу. Оперативник решил, что я не совсем адекватен (недалеко ушел от истины), отстал и больше не приставал.

Вернули во временную «сборку», где мы просидели еще минут 15-20. Потом повели уже по обычным сборным камерам – как правило, предполагается несколько дней карантина до того, как арестантов отправляют к «постоянному месту дислокации».

Мы вошли, и я помню первую мысль: «Как можно жить в таком холоде?» - на дворе было уже начало ноября. Оказалось, что в камере 14 спальных мест; вместе с нами стало 12 человек. В камере холодно – несет от всех закрытых окон. Да, в дополнение к этому, одно из окон постоянно открывается – через него все ночь в камере «гоняют дороги» - так называется тюремная почта. По почте распространяется совершенно разная информация – кто где сидит, кто в каких грехах (с точки зрения арестантов) замечен, заявления «тюремного руководства», просто письма. Перекидывают письма, в основном, снаружи, при помощи веревок. Основное, что запомнилось в первые дни про дороги – то, что при этом очень холодно. Впечатление осталось надолго.

В итоге, мы заснули. Я закрылся одеялом (не раздеваясь, естественно), на голову натянул свою куртку – получился довольно теплый кокон – и провалился в сон.

На следующее утро оказалось, что камера, в которую мы попали – «ночная», то есть, большинство ее обитателей днем спят, а ночью бодрствуют. Нас, тех, кто спит по ночам, оказалось трое – я, один из Алексеев и парнишка, попавший в тюрьму за ДТП со смертельным исходом – задавил перебегавшую через дорогу девушку. Парень, опять же, был в шоке – его арестовали прямо в зале суда.

Обитатели камеры, в основном, были довольно молоды – старше меня по возрасту был только один дядька. Статьи – самые разные – кражи, наркотики, мошенничество… Старшим по камере самоназвался некий Андрюха (чем-то он мне напомнил моего одноклассника, причем, фамилии тоже были подозрительно похожи – родственники?). Андрюха был на 5 лет меня младше, сидел уже по второму разу за разбой. В камере он, как наиболее осведомленный о тюремных порядках, взял на себя функции старшего, или «смотрящего». Потихоньку объяснял, что можно делать и что нельзя, как себя правильно вести, распределял еду, установив нечто похожее на коммунизм.

Не могу сказать, что, находясь в этой камере, я себя ощущал как-то очень плохо. Скорее, никак – я очень сильно отличался от остальных – и возрастом и образованием. Более или менее ко мне приближались ребята, которые вместе со мной спали ночью – с ними в основном и общался, если это можно назвать общением. В результате я сформировал себе такую отстраненно-консультационную позицию – консультанта из себя у меня не получилось вытравить даже в тюрьме.

Однако, уже в конце первых суток я начал замечать, что тупею – существование практически животное. Раз в день выходили на прогулку – там, хотя бы, делал какую-то зарядку. В камере – ни места для зарядки, ни света, чтобы книжки почитать. Я уже не говорю о письме.

По идее, сборная камера предназначается для временного размещения и небольшого карантина. В ней, как правило, держат около суток – смотрят, в какую камеру определить. Отсюда и неустроенность быта даже по сравнению со всем остальным. Однако, мы почему-то застряли. Я провел на «сборке» трое суток. Как потом обнаружилось – остальные – почти неделю.

К вечеру третьего дня мы в «сборке» решили, что попали туда надолго. Как только решили – меня немедленно вызвали «с вещами». Тут я и остался без приличных матраса, подушки и одеяла. Вызвали меня вечером, и сокамерники сразу сказали, что это крайне необычно (как выяснилось потом – врали; именно вечером после проверки и происходят основные переводы), и меня наверняка переводят в другой изолятор, тем более, что мне так и не сделали флюорографию (глупость какая!). А, раз так, мне сейчас надо будет сдавать все, что выдали и зачем сдавать хорошие вещи, если можно сдать плохие. В общем, пока я не пришел в себя, мне все быстренько поменяли.

Естественно, никто меня не собирался отправлять в другой изолятор – просто перевели в нормальную камеру. Думаю, я находился в этот момент в состоянии полного шока. Однако люди оказались весьма приличными – об одном я даже слышал «на воле». Камера (если сравнивать со «сборкой») – просто замечательная. «Прямо профилакторий какой-то», как выразился один из моих позднейших сокамерников, впервые оказавшись у нас.

А когда я понял, что в камере есть электрочайник (на «сборке» его функции выполнял кипятильник с оголенным проводом вместо вилки, который необходимо было засовывать в разъемы на месте бывшей розетки) и листовой зеленый чай, я просто, немного разобравшись с вещами, сел к столу и пил, пил, пил…

По-моему, я находился при этом, в полнейшей прострации. Однако никто не сказал ни слова – в первый день человеку в камере прощается очень многое.

Более или менее я отошел дня через три, сходив вместе со всеми в баню, восстановив занятия гимнастикой и проведя сеанс психологической разгрузки под одеялом – оказалось очень полезно немного выплакаться – приводит в чувство лучше любых антидепрессантов.

И вдруг заметил, как, по сравнению с первыми днями на Петровке, изменился мой почерк. Я теперь опять могу с полной уверенностью заявить, что это мой почерк. Раньше, наверно, тоже мог, но перелистнул пару десятков листов назад и ужаснулся. Нет, конечно же, можно списать на плохое освещение и на то, что писать я начинал не за столом, а, кажется, лежа на кровати. Но, то, что было раньше – однозначно не почерк нормального человека. Хорошо, что я это заметил. Значит, возвращаюсь к норме.

[Алексей Козлов]

http://slon.ru/blogs/butirka/post/546377/


09.03.11 | 15:33

Чем хорошая реформа исправительной системы

[Фото: PhotoXPress.ru]
Стемнело. Подъехали к Половинке. Из вагона мы вышли только вдвоем, комфортно разместившись в автозаке. Несколько минут – и мы на месте. Приехали в транзитно-пересылочный пункт ИК-7.

В ИК-7 расположена туберкулезная больница. Сам ТПП при этом занимает отдельное здание, отгороженное от остальных корпусов ИК и находящееся у самых ворот, так что в любом случае с больными мы никак не соприкасаемся.

Здесь такая же камерная система, как и везде, ничего особенного. Выводят гулять, водят в баню. Есть, конечно, существенный плюс в том, что ТПП находится при больнице, тем более специализированной. Туберкулез, как известно, является самым распространенным заболеванием в наших зонах. Хотя в последнее время я заметил резкий рост больных СПИДом в пенитенциарных заведениях. К примеру, в нашей тамбовской колонии количество больных СПИДом составляло порядка 10% ото всех осужденных, это около 150 человек. Понятно, что колония – это срез общества, но 10% – это огромная цифра, которой наша зона достигла на моих глазах за год.

И тут вопрос отнюдь не к ФСИН, а к системе здравоохранения, профилактики. Я достаточно подробно общался с несколькими такими больными. Один из них болеет свыше 10 лет и не принимает никаких лекарств. Я спрашиваю: «Почему?» «А смысл? – отвечает он. – Их надо принимать постоянно. Мои друзья, кто принимал их, а потом, когда заканчивались деньги или они попадали в тюрьму, бросали – они достаточно быстро умирали». Перерыв даже в три месяца критичен. А в СИЗО сидишь и по году. Этому парню всего только 30 лет, самый сексуально активный возраст, а он уже поставил на себе крест.

У нас, кстати, в УК есть соответствующая статья – за заражение ВИЧ-инфекцией, № 122. А пункт 1 предусматривает наказание даже за «заведомое поставление другого лица в опасность заражения». Разве организаторам и посетителям наркопритонов эта статья не следует автоматом? Но я не встречал ни одного человека, который бы сидел по этой статье. А ведь СПИД стремительно распространяется не воздушно-капельным путем. Я также не встречал на зоне и в тюрьмах ни одного крупного наркоторговца, получившего серьезный срок. То есть крупных торговцев я встречал, но с минимальными сроками, а всякая мелочь сидит по-серьезному. Причины понятны: их крышуют те, кто призван с ними бороться. По крайней мере, они сами мне так и рассказывали. Но это уже другая история.

Так вот, возвращаясь к ИК-7. Я считаю, что плюс нахождения ТПП при специализированном учреждении состоит в том, что осужденные, которые направляются отсюда, непосредственно в колонии проходят дополнительный осмотр у местных специалистов. Меня лично осмотрели три или четыре доктора. Лишним это точно не будет. Я был рад тому, что в конце этапа смог пройти такую диагностику, особенно с учетом приключений в Казани.

Организована работа в ИК-7 достаточно оперативно. Я прибыл на ТПП в ночь с четверга на пятницу, а уже во вторник утром меня заказали с вещами. Предстояло преодолеть последний отрезок пути до поселения. На сборке нас собралось достаточно много. Выяснилось, что в одном направлении с поселением находятся еще две колонии строгого режима. Так что придется ехать автозаком. Встретил двух ребят из Питера, но у них колония строгого режима. Со мной на поселение едут еще двое местных ребят. Едут из местных зон.

В связи с реформой уголовно-исполнительной системы РФ происходит изменение самого подхода к формированию колоний и поселений. Колонии разделили сейчас на два типа: для первоходов и для не первоходов. Не буду останавливаться на этом подробно, скажу только, что мера правильная. Коснулось реформирование и поселений. Их тоже делают двух типов: одни для тех, кто получил поселение по приговору суда, другие для тех, кто получил поселение в качестве облегчения режима содержания. На мой взгляд, это тоже очень правильная мера, потому что во втором типе поселений образуется однородный по сути своей состав осужденных.

Во-первых – и это самое главное, – все подавали на колонию-поселение из зон, зная, что там придется работать, но тем самым можно существенно сократить срок пребывания за решеткой. Как правило, на поселение выходят люди с большими сроками. Поэтому в целом у них выше мотивация нормально работать, обходиться без эксцессов, чем у тех, кто попадает на поселение из зала суда.

Во-вторых, все эти люди прошли школу зоны, некоторые – отсидев лет по 10. Соответственно, и в быту они в целом корректны. Хотя есть, конечно, и исключения, но никому ничего объяснять не надо. Это комфортно. В зоне такой однородный состав можно создать разве что в рамках отряда, но никак не колонии.

Люди, которые долго сидели, научились элементарным вещам – убирать за собой, следить за тем, что говоришь, не оскорблять без оснований, в том числе и на национальной почве. Эти вещи, для любого нормального человека естественные, среди значительной массы нашего населения и гостей из других республик почему-то становятся открытием, когда они попадают в зону. Чему удивляться – достаточно посмотреть на горы мусора в наших крупных городах и на курортах.

Так вот, в зонах таких людей реально перевоспитывают. Если ты живешь в грязи, здесь говорят – «как черт», а это очень плохой случай. Дело в том, что «черт», «петух» и «обиженный» – небольшая разница. Так что в лагере сначала популярно объяснят, что за собой надо убирать и иметь опрятный вид, а затем могут предложить и переехать к «петухам», раз следить за собой не можешь. Я был свидетелем нескольких таких бесед, на людей это действовало отрезвляюще. Они становились образцами для подражания и в поступках, и в словах.

Об одном таком воспитательном процессе расскажу в следующий раз.

[Алексей Козлов]

http://slon.ru/blogs/butirka/post/567544/

22.03.11 | 12:55
Кем я начинал работать на поселении 0

[Работа в колонии. Фото: PhotoXPress.ru]
Наша колония-поселение состоит всего из нескольких строений. Это уже упомянутая баня, дежурная часть, она же КПП, изолятор, два барака и два крытых навеса – это специально отведенные места для курения. В одном бараке, помимо спальных помещений, находится столовая, в другом – кабинет начальника, небольшая библиотека в помещении нарядной, причем книги – в основном русская классика, очень достойные. Здесь же – помещение, в котором бывает ларек.

Я живу во втором бараке, где библиотека. В нем нет одного большого спального помещения, как в тамбовской зоне – там в одном месте для сна одновременно находятся человек 100–120. Здесь же бараки разделены на секции, в каждой спит человек по 10, причем в один ярус. Конечно, намного удобнее. И если в Тамбове полагалась одна тумбочка на двоих, то здесь у каждого своя. Есть даже вешалка и место для обуви. Имеется сушилка, и ребята строго следят за тем, чтобы грязная рабочая одежда хранилась именно там, а не в спальне. Ну и отдельно надо сказать о туалете, извините за подробности. Но я впервые за три почти года обнаружил унитаз и кабинки – ничего этого давно не было в моей жизни.

Территория собственно колонии-поселения отгорожена от остального поселка забором, проход через КПП. Заключенные приходят сюда только на проверку, кушать и спать. Постоянно здесь находятся только дневальные, банщик и повар.

Я стал интересоваться у старожилов, какая здесь работа. Оказалось, что ее действительно много, и очень разной. Поселенцы работают на 15 объектах, где и живут. Здесь, на поселке из 250 поселенцев работают и постоянно здесь же живут около 80, остальные работают на объектах РЖД, в строительно-отделочных конторах Соликамска и Кизела, на разных промпредприятиях края. Самое популярное место работы – Губахинский «Коксохим». Все работающие там говорят, что там хорошие условия труда и отличное питание – это неудивительно: я слышал от местных жителей, что на «Коксохиме» хотело бы работать значительно большее число губахинцев, чем предприятию нужно. Это такой местный «Газпром».

Еще у нашего поселка есть два своих ЛЗУ (лесозаготовительное управление) – ребята заготавливают лес для стоящей рядом «строгой» зоны, где уже изготавливают, как говорится, «широкий ассортимент пиломатериалов». Особо большим спросом пользуются европоддоны – это такие большие деревянные плоские сооружения, на которых в гипермаркетах и дискаунтерах однородные товары. Относительно недавно из опилок наладили выпуск евродров (это прессованные брикеты, которые дают сильный жар). Мою жену страшно забавляет приставка «евро», применяемая здесь к дровам и поддонам, однако я заметил, что сюда приезжают за товаром фуры не только из разных российских регионов, включая Москву, но и из Белоруссии, и из стран Евросоюза.

Есть у нас и свой животноводческий комплекс – корова и свиньи. Весной и летом зеков привлекают для возделывания сельхозполей. Еще есть свой автопарк, соответственно, водители – тоже поселенцы. Работают поселенцы и на продуктовом складе, в котельной, столовой – во всех объектах инфраструктуры поселка. Можно сказать, что наш поселок – многопрофильный, что отличает его от других поселков севернее Соликамска, в которых основная специализация – лесозаготовка.

Сразу после прибытия с этапа меня, как положено, перевели на карантин. Карантин в лагере отличается от карантина на поселке. В лагере ты живешь обособленно, в локалке, у тебя берут отпечатки пальцев, фотографируют, происходит медосмотр. А все остальное время ты не делаешь ровным счетом ничего, и выходить за пределы локалки запрещено. Работа – только после карантина.

Здесь было все иначе. Отпечатки пальцев и осмотр врачей – это было еще в Соликамске, так что в первый же день после приезда меня фотографируют и ведут к местному врачу, который читает заключение своих коллег и задает вопросы. В тот же день нас сразу прикрепляют к четвертой бригаде, где мы будем находится до конца карантина. Ограничения тоже есть: мы не можем пока выходить за пределы огороженной территории, но внутри нее мы можем передвигаться свободно.

Четвертая бригада – это такой курс молодого бойца для поселенцев, через нее проходят все. Это бригада разнорабочих. В первый день нам дают задание по расчистке снега. Здесь северный Урал, и снега всегда много, в соседней зоне есть даже отдельная бригада, которая занимается только расчисткой. Но еще конец октября, так что снег периодически тает сам. Основной состав бригады – это ребята, которые приезжают с разных объектов и ждут либо освобождения по УДО, либо перевода на другой объект.

Состав неоднородный, но дружный, работа сплачивает. Например, 20-тонную фуру с картофелем мы разгрузили менее чем за 2 часа – и это с двумя перекурами. Причем картошку надо было разгружать через весы – то есть фактически мы разгрузили не 20, а 40 тонн. Здесь никто не отлынивает, даже появляется какой-то азарт. Я вспомнил годы своего обучения в США, когда я на каникулах подрабатывал так же, разнорабочим: помню, разгружали мы фуры с большими пакетами Pedigree Pal, и там тоже был азарт – за быструю разгрузку доплачивали. Здесь другой стимул: быстрее разгрузишь – быстрее пойдешь пить чай и переоденешься в сухое, здоровье сбережешь. Надо сказать, что работа здесь его требует, хилым тут делать нечего. Мешки с картошкой весят килограмм по 35, с мукой – по 50, и, естественно, для ускорения надо переносить это одному.

Из всей работы, которую я делал в четвертой бригаде, одна мне реально нравилась. Как я уже говорил, я люблю баню. Но я всегда был исключительно пользователем, а здесь появилась возможность научиться пилить и рубить дрова. Конечно, все хорошо в меру – но это и было в меру. Учитель мне попался достойный, как раз приехал из леса. Пилили мы пилой «Дружба-два», как ее здесь называют, то есть вдвоем. Затем использовали колуны. При такой работе у нас была возможность пойти в баню на первый пар.

Конечно, о лесозаготовке я имел отдаленное представление: читал «Зону» Довлатова, да и все, собственно. Поэтому я поинтересовался у коллеги, какие сейчас там условия труда – я помнил, что во времена Довлатова не выдавали даже рукавиц. Напарник сказал, что выдают и рукавицы, и валенки, и с этим проблем нет.

И начал подробно рассказывать. Оказывается, одна из самых страшных специальностей – шкелеровщик. В любую погоду, и в снег, и дождь, и в грязь, он крепит маленьким тросом к трактору сваленные деревья. Там очень большой травматизм, даже больше, чем у сучкорубов, которые, когда устают, рано или поздно попадают топором себе по ноге. Бытовые условия и питание нормальные, работу на лесозаготовке приближает к подвигу климат. Летом гнус-мошка и всякая другая нечисть, и никакие препараты не помогают. Зимой – крепкие морозы и сильные влажные ветры. Климат здесь суров – без дураков.

[Алексей Козлов]

http://newtimes.ru/articles/detail/46131/

№ 37 (222) от 07 ноября 2011 года

Козлов Алексей

В колонке для The New Times «Тюремные люди. Охраняющие» Михаил Ходорковский пишет: «В тяжелые годы реформ представители преступного мира (так называемые смотрящие) кормили тюрьму, предотвращали ненужные конфликты между арестантами, а кроме того, внедряли криминальную идеологию. Теперь тем же занимаются Сергей Сергеевич и его коллеги, фактически готовя будущую «пехоту» преступного мира». Тезис справедливый, но мне есть чем его дополнить: дело в том, что в силу жесткого контроля над Михаилом Борисовичем он лишен таких «прелестей» современной зоны, как, к примеру, вымогательство.

Суть в том, что современный руководитель зоны — это человек, как правило, не идейный. А движет «Сергеем Сергеевичем» необходимость жить не хуже, чем коллеги из других силовых ведомств. И тут возникает развилка: либо тырить на производстве или продаже готовой продукции (если, конечно, допущен), либо привлекать подконтрольных криминальных лидеров, чтобы в доле с ними разводить на деньги состоятельного осужденного. Происходит это довольно просто. Состоятельному объясняют, что если он не будет платить, то его бытовые условия резко ухудшатся. А если будет — улучшатся. Причем спаянный коллектив сотрудников и приблатненных в подтверждение слов может продемонстрировать свои возможности. К примеру, немолодого состоятельного арестанта Женю положили на вторую полку двухуровневой кровати. Женя сидел, естественно, по 159-й («Мошенничество», популярнейшая бизнес-статья). Он был не просто евреем, но еще исповедовал иудаизм, носил под форменным головным убором кипу. То есть идеальный «клиент» для местных «золотопогонников». Ему говорят: «Тебе нелегко залезать на пальму (верхняя кровать), но нет проблем, платишь нам 15 тыс. рублей — и переедешь на нижнюю».

Люди платят за удобства. «Сергеи Сергеевичи» воспринимают это как бизнес, главный лозунг которого: «Отсутствие у вас проблем — это не ваша заслуга, а наша недоработка». То есть сначала создают проблемы, а затем за деньги помогают их решить.

Думаю, что по степени рентабельности этот бизнес оставил позади бизнесы и Тимченко, и Ротенбергов. «Сергеи Сергеевичи» с зоны приучают не только подчиняться, но и прежде всего платить — безропотно и много. То есть фактически учат людей, которые должны встать на путь исправления, нарушать закон. Эдакая школа будущих коррупционеров.
„

«Сергеи Сергеевичи» фактически учат людей, которые должны встать на путь исправления, нарушать закон. Эдакая школа будущих коррупционеров



”

А теперь главное — почему систему эту не сломать никакими антикоррупционными мерами. Если четко следовать внутренним инструкциям ФСИН, которые регламентируют условия содержания в зонах, то отсидевший человек рискует оставшуюся жизнь работать на таблетки. В зонах запрещены электроплитки, следовательно, запрещено все, что требует термообработки, — мясо, крупы и т.д. На бич-пакетах типа «Ролтон» зимой далеко не уедешь, особенно если сидеть долго. Супы надо обязательно готовить, иначе посадите желудок (баланда не в счет, едой это назвать трудно) — значит, надо платить за плитку. Надо платить и «затягивать» запрещенные мясо и крупы. Надо платить и «затягивать» теплую одежду, так как форменной по-хорошему хватает не больше чем на месяц носки, да и не греет она совсем. Теплая форменная телогрейка на зоне — та, что сшита из двух-трех обычных. Надо платить, чтобы получать витамины на руки, а не стоять в санчасти за каждым их приемом по полтора часа на морозе: умножьте полтора часа на количество приемов и скажите — платили бы вы, если бы у вас была такая возможность?

Чтобы изменить ситуацию, сначала надо изменить подход к людям за решеткой. Они осуждены к лишению свободы, а не здоровья и жизни. Надо максимально приблизить нормативную базу ФСИН к современным реалиям. Ежовско-бериевскую идеологию (что, мол, в тюрьме не должно быть хорошо, иначе никто ее бояться не будет) сменить на что-то более подходящее для XXI века. А потом можно и спрашивать.

[Forbes]

http://www.forbes.ru/svoi-biznes-opi...itsya-v-tyurmu

11 апреля 2012 09:39 | Ольга Романова, Алексей Козлов | 4 комментария
Зачем снова садиться в тюрьму
Алексею Козлову предстоит сидеть еще 22 месяца, он начинает новую летопись

Мы долго не решались сказать друг другу то, что думаем об этом на самом деле. Для нас «долго» — это минут пять. Мы гармоничная пара: то есть думаем и говорим синхронно. И это несмотря на то, что каждый из нас — фрукт очень сложный, не слишком предсказуемый и склонный к неожиданным даже для очень близких людей поступкам.

В общем, наконец-то встретившись в тюрьме, сверив часы (которых, кстати, там нет — не положено) и обговорив давно составленный план действий, мы оба решились, выдохнули и сказали хором: «В первый раз мы пережили трагедию. А сейчас это фарс».

Когда Алексея посадили в первый раз, в июле 2008 года, мы знали содержание его будущего приговора уже через несколько дней после ареста («8 лет»), но не поверили. К январю 2009 года мы знали подробности будущего приговора и знали, кто его уже написал. По заказным делам файл, который называется «проект приговора», пишет и приносит судье на флешке адвокат противоположной стороны. В других случаях «проект» пишет следователь или гособвинитель. В уголовных делах, которые никому не интересны, включая самих подсудимых (речь обычно идет о рецидивистах, обвиняемых в грабежах или разбое), до написания приговора снисходит судья, используя старый файл с похожим приговором, зачастую забывая поменять фамилии и даты. Если проект приговора пишет адвокат, он часто (особенно если это она) дает его посмотреть своим коллегам или другим клиентам — в качестве рекламного материала, как подтверждение своих профессиональных навыков. Разумеется, всегда находятся доброжелатели, которые снимут для вас копию.
Читайте также:
Статьи по теме

Бутырка-блог

Ключевые слова

Алексей Козлов | бутырка-блог | бутырка-блог 2.0 | Ольга Романова

Алексею его первый приговор огласили в марте 2009 года (те самые 8 лет), спустя восемь месяцев после ареста. Суд длился меньше месяца, и все детали полностью совпали с тем, что мы уже знали к тому времени о нашем деле.

Спустя три года мы все-таки добились полной отмены того приговора и всех последующих решений. Дело вернулось все в тот же суд, к судье, которая до этого в течение нескольких лет последовательно и успешно выполняла заказы Владимира Слуцкера по посадке его партнеров и контрагентов. Разумеется, каждое заседание мы заявляли отводы судье, но это было бессмысленно. Опять же, копию «проекта приговора» мы получили задолго до его оглашения и немедленно опубликовали в Facebook. И снова это никого не смутило, и снова нам стали говорить, что мы сгущаем краски и сильно преувеличиваем.

Так часто говорят те, кто плохо знаком с реалиями правоохранения и судопроизводства в РФ. Кто знаком хорошо, все понимает без лишних слов. Нас с Алексеем это не раз удивляло. Вот мы разговариваем с милой женщиной, домохозяйкой, которая бьется за своего осужденного мужа, — и она знает закон и традиции его применения, равно как и судебную практику, куда лучше подкованных, образованных, остепененных и сидящих в разнообразных президиумах представителей главной группы риска в стране, то есть предпринимателей. Их наивность и слепая вера в свои связи только увеличивают опасность.

Мы знаем, как себя вести. Мы абсолютно уверены друг в друге. Мы знаем, что будет дальше. Мы не управляем ситуацией, но и ситуация не управляет нами. Мы давно просчитали все риски — и выбрали свой путь. Алексей сейчас не может быть на прямой связи, но зато ему можно отправить в тюрьму письмо по электронной почте и получить ответ (если вы оплатили саму возможность ответа — такие сейчас правила). Алексей принял выверенное бизнес-решение и сознательно отправился в тюрьму, зная задолго до оглашения судьей приговора его содержание до деталей. Он мог уехать, несмотря на подписку о невыезде (на чем настаивала я). Но он нарисовал мне матрицу, и я убедилась: надо садиться.

Почему муж принял просчитанное решение сесть в тюрьму? Итак, на одной руке минусы посадки — несвобода, прерванные бизнес-проекты, усталость семьи от бесконечной битвы. К битве мы, правда, привычные, так что можно было бы вычеркивать. На другой руке — минусы отъезда, их больше: невозможность вернуться в ближайшее время, проблемы с получением прав на работу и вида на жительство в стране пребывания, необходимость начать с нуля при ограниченных средствах (четыре года борьбы и тюрьмы даром не проходят), разделение семьи (я бы не уехала). Еще минус — движение против тренда: общественная ситуация стремительно меняется, и даже отдельно взятое уголовное дело, ставшее резонансным, развиваясь в самую худшую сторону, тем не менее может быть позитивным примером и наглядно продемонстрировать всем думающим гражданам, что суды у нас ничуть не лучше, а точнее, сильно хуже избиркомов. И самое главное — эту ситуацию будут использовать и правоохранительные органы, и суды. Когда, кивая на пример Алексея Козлова, который уехал из-под подписки о невыезде, будут арестовывать его коллег-предпринимателей — несмотря на либеральные медведевские поправки в УК. Как всем известно, они игнорируются судами.

У нас есть и еще одна серьезная проблема — заказ на физическое устранение мужа. Этому заказу уже несколько лет, и, поскольку все эти годы мы уворачиваемся и собираем информацию о заказе, нам есть что предъявить следователям и оперативниками. И, надо сказать, в этот раз они и правда заинтересовались подробностями. Относимся мы к этому серьезно, но ведь нельзя же с этим постоянно жить и постоянно об этом думать.

Впрочем, привыкли мы не сразу. Поначалу было ровно так, как описано в известной народной песне: «Пришла тетя в отделенье по вопросу убиенья. Ей сказали: что вы, тетя, вот убьют — тогда придете».

Только к одному не удалось пока привыкнуть за эти годы: что ровно так же думают об этом и многие наши коллеги. Мы не раз слышали: «Вот Алексанян говорил, что больной — его выпустили, а он живет себе и живет». «А Магнитский у Браудера работал, а он тот еще фрукт». «Надо не шум поднимать, а тихо договариваться».

Ребята, вы не правы. Не надо думать, что вы никогда не окажетесь за решеткой.

***

С 15 марта у нас пошел новый срок. Это означает, что в тюрьме нам придется провести еще 22 месяца. Конечно, мы будем бороться за свободу, за пересмотр дела и отмену приговора, но главное — за наказание людей, выносивших заведомо неправосудные приговоры. Мы верим, что рано или поздно — скорее рано — это наказание их настигнет. Статьи 305 УК РФ («Вынесение заведомо неправосудного приговора» — до 10 лет) никто еще не отменял. Хотя никто и не применял.

Тюрьма за последние четыре года сильно изменилась. Быт — в лучшую сторону. И контингент тоже — зеки становятся все более образованными, интеллигентными, креативными. О них мы и будем рассказывать. Судебная система выкашивает прежде всего думающих, активных людей. Но это сказывается и на работниках ФСИН: они все больше и больше проникаются симпатией к таким подопечным. И кажется, меняются сами.

Тюрьмы и зоны перестают быть юдолью скорби. Это теперь невольное место концентрации протеста — для смелых, дискуссионный клуб — для размышляющих, университет — для жаждущих знаний. То есть тюрьма в какой-то мере приняла на себя функции средневекового монастыря. Со своей экономикой, своими летописцами, воскресными школами (им. Мартина Лютера), настоятелями, послушниками и интригами — и со своими грехами.