*611. О национальной демократии, государственничестве и патриотизме

[Егор Холмогоров]

https://um.plus/2017/07/28/corner/
28.07.2017

Демографическую депрессию нам следует лечить не только денежными припарками, но и общенациональной психотерапией

В 1990-е – начале 2000-ных было широко распространено понятие «русский крест». Так называли характерную фигуру, которую образовывали на демографических графиках кривая рождаемости и кривая смертности в постсоветской России. Рождаемость катастрофически падала, смертность – катастрофически повышалась, особенно это касалось русского населения России. И огромная нация представлялась как бы распятой на этом страшном демографическом кресте, обреченной на неминуемое вымирание. Ходили, не знаю уж насколько подлинные, материалы прогнозов ООН и ЦРУ о том, что к середине ХХI века население России сократится до 50 миллионов человек, а русских будет и того меньше.

Элементарная государственная стабилизация, повышение доходов бюджета, рост уровня жизни, стимулирование программами типа «материального капитала» и анонисированной, но еще толком не раскрутившейся кампании по раздаче земельных участков многодетным семьям, борьба с курением и алкоголизацией сограждан, наконец – вхождение в репродуктивный возраст самого обширного советского поколения 1980-1988 – всё это позволило переломить катастрофическую тенденцию.

Несколько лет к ряду государственная статистика могла рапортовать о незначительном, но устойчивом превышении рождаемости над смертностью. Было чему радоваться

Но вот «тучные годы» прошли. С прошлого года в России вновь отмечается естественная убыль населения. Статистика первых 5 месяцев этого года, опубликованная Росстатом, показала естественную убыль населения. Перед нами, конечно, не былой крест, а острый угол. «Борцы с режимом», радующиеся как личному празднику каждой плохой новости, поспешили сообщить, что в России «выросла смертность». Это ложь. Смертность у нас продолжает снижаться, хотя и не быстрыми темпами. Против 13,2 смертей на 1000 человек в прошлом году, она снизилась до ровно 13 за первые пять месяцев этого года. Это 1,5%.

Естественная убыль же предопределена резким падением рождаемости. С 762 тыс за соответствующий период прошлого года до 679 тыс. Мы недополучили 83 тысячи младенцев, то есть больше 10% новых рождений. В исчислении на тысячу человек индекс рождаемости упал с 12,5 до 11,2.

Таким образом мы, пока еще, не вымираем, но, в некотором смысле, вырождаемся. Причем особенно это касается регионов, которые населены преимущественно русскими

Практически во всех них, кроме Алтайского края, Тюменской области и Сахалина цифры показывают больший или меньший демографический упадок. Удручающе положение в Псковской области, где естественная убыль достигла своего рода рекорда – 9 человек на тысячу населения. Впрочем и центральные области России, такие как Тульская, Владимирская, Курская, Брянская, Орловская, Смоленская, Тверская, Новгородская, лишь немногим отстают от печального рекордсмена. Впрочем, демографический упадок наблюдается не только в славянских, но и в большинстве финно-угорских регионов России – давно замечено, что все эти народы имеют почти идентичную культурную, семейную и демографическую модель.

Напротив, «нацреспублики» показывают гораздо лучшие демографическую динамику, причем не только на Северном Кавказе. Татарстан держится с символическим приростом в 0,1 человека на тысячу, Якутия-Саха – 6, а в республике Тыва рекордные 13. Везде кроме Ставрополья высока рождаемость на Кавказе, но в Ингушетии и Чечне мы еще наблюдаем и небывало низкие цифры смертности – 3,2 и 4,8 на тысячу.

В чем тут дело – в молодости населения, кавказском долгожительстве или, как утверждают некоторые скептики, в утаивании части смертей, чтобы родственники получали соцвыплаты? Тревогу вызывает то, что по тем же республикам и Дагестану мы видим высокие цифры младенческой смертности (хотя и там она неуклонно снижается), что свидетельствует о некотором социальном неблагополучии, которому низкие показатели общей смертности явно не соответствуют. В последнем случае корректировка цифр изменила бы в худшую сторону и показатели смертности по стране – от незначительного её снижения мы бы перешли к незначительному её росту.

С чем связана демографическая депрессия русского и еще целого ряда народов России? Первый фактор лежит на поверхности – в активный репродуктивный возраст вступило самое малочисленное поколение – родившиеся в 1991-1999 годах

Причем мало того, что этих молодых людей численно немного – в большинстве своем они еще и воспитаны в весьма специфических потребительских ценностях, которые исключают ранний брак, многодетность, служение семье.

Напротив, именно в этом поколении как ни в каком другом много людей с отрицанием семьи, недоверием к обществу, чисто гедонистической ориентацией. И наше общество своевременно не провело никакой подготовительной кампании, чтобы убедить «детей девяностых» не прибавлять к своей малочисленности еще больший провал в поколении, которому оно даст жизнь. А сейчас на эту объективно предопределенную «длинными волнами» депрессию накладывается еще и неблагоприятная социально-экономическая конъюнктура, когда люди откладывают деторождение, отказываются от второго-третьего ребенка.

В результате в нашей демографии будет наблюдаться чередование «повышательной» и «понижательной» волн – идущих от «поколения 80-х», многочисленного, выросшего на позднесоветских льготах матерям и относительно здорового в результате «антиалкогольный кампании» и «поколения 90-х», в противоположность первому малочисленного, нездорового, зачастую – эгоистичного. Первая волна будет тянуть нашу демографию вверх, вторая – вниз.

И всё, что тут можно сделать, – это превратить понижательную волну в «надрез», который будет постепенно затягиваться с обеих сторон. Еще не поздно убедить поколение 80-х родить одного-двух детей

И тем более не поздно подготовиться к тому, чтобы уже рожденная этим поколением «путинская» волна, которая войдет в репродуктивный возраст после 2020 года, оставила после себя более многочисленное поколение. Но всё это должно быть результатом направленной демографической политики, готовить которую следует уже сейчас.

Вместо этого наши правительственные либералы, как только начинается обсуждение сокращения соцрасходов – первым делом предлагают сократить именно влияющие на демографию выплаты. Спору нет, как общероссийская программа «маткапитал» имеет свои уязвимости – в целом ряде регионов было налажено его криминальное обналичивание, да и никакого дополнительного стимулирования рождаемости он там не давал. Однако в наиболее депрессивных регионах центра России маткапитал значительно скорректировал ситуацию, позволяя решить жилищную проблему.

Возможно в будущей демографической политике следует привязать конкретные стимулирующие мероприятия к уровню рождаемости и смертности в регионах, чтобы лечить нашу демографическую болезнь в самых критических точках, а не в среднем по палате

Так или иначе, даже в невеселой демографической статистике этого года есть весомые поводы для радости. Неукоснительно снижается, причем хорошими темпами, смертность по социальным причинам. На 20% смертность от алкогольных отравлений. На 13% смертность от самоубиств. На 17% – количество убийств. Это значит, что повторения 90-х с их «русским крестом» у нас, все-таки, не будет. Наше общество выходит из запоя, справляется с криминалом и начинает все более оптимистично смотреть на жизнь, что сказывается на падении числа суицидов. Если мы еще и не будем искусственно импортировать к себе преступность, регулируя миграционные потоки, то есть шанс, что, при сохранении тех же тенденций, мы получим очень социально здоровое общество в котором не стыдно жить.

Вопрос в том, насколько многочисленно будет то поколение, которому жить в эту пору прекрасную? Да, «русский крест» нам не грозит, но следует вырваться из «русского угла».

Автор – обозреватель телеканала “Царьград” специально для “Ум+”

[Егор Холмогоров]

https://um.plus/2017/08/09/matil-da-i-kassandra/
09.08.2017

Наталья Поклонская – не сумасшедшая, которая «влюблена в покойного мужчину», как грязно ерничают шутнички. Она пытается отклонить от нас неизбежное будущее, которое обречено наступить, если мы будем скакать и скакать по одним и тем же граблям.

Ситуация с фильмом «Матильда» всё точнее описывается новомодным словечком «хайп», то есть такой шумливый и скандальный ор со всех сторон, когда каждая сторона извлекает из раскрутки истерии выгоду, а потому стремится отметиться в шумовом потоке. Фильм даже не вышел, а представители борющихся лагерей уже готовы начать физическое выяснение отношений.

Самым опасным последствием возникшего противостояния стало требование Рамзана Кадырова запретить прокат фильма на территории Чечни, за которым обещаны аналогичные требования ряда других регионов.

Подобный раскол единого идеологического и культурного пространства России еще опасней, чем кино любого, самого растленного содержания.

Да и расстановка «плюсов» и «минусов» в этом региональном противостоянии весьма провокационна – консервативно-монархическая Чечня, почитающая православного Государя, против Москвы или Екатеринбурга, над Государем глумящимихся. Диспозиция откровенно вредная, хотя бы потому, что настраивает столичную молодежь, части которой не нравится суровый исламский стиль города Грозного, против русской монархии и русской исторической традиции. Нет уж, если запрещать «Матильду» или ограничивать её прокат, то на территории России в целом.

Апологеты Учителя настаивают на том, что скандал высосан из пальца ради пиара депутата Поклонской. Мол, киношники имеют право на исторические вольности и изменение облика, поступков и мотивов исторических героев.

В конечном счете и фильмы про Цезаря и Клеопатру, и блокбастеры про Жанну д Арк, – чистейшей воды историческая выдумка, где совпадение с реальными фактами и соответствие показаниям источников лишь минимально.

Однако подобные ссылки на историческую вольность уместны, когда речь идет о постановках, касающихся отдаленных событий и эпох, которые уже никого не задевают. Шашни Цезаря с Клеопатрой для всех зрителей имеют лишь академический интерес. А вот если бы кто-то снял фильм в котором Жанна д Арк представала бы настоящей ведьмой или английской шпионкой – сомнений нет, что фильм вызвал бы во Франции, где Орлеанская дева не только национальная героиня, но и католическая святая, по меньшей мере непонимание и протесты.

Лев Гумилев в свое время говорил, что после Наполеона никакой истории нет. Есть пропаганда. За прошедшие десятилетия граница, быть может, чуть сдвинулась. Но вот всё, что после Крымской войны – это по прежнему пропаганда. И всерьез ссылаться на право художника вольно обращаться с историей не приходится. «Матильда» не исторический, не костюмно-исторический, не фэнтезийно-исторический фильм. Перед нами пропаганда, как пропагандой является любой фильм о Ленине, Сталине, Гитлере или Черчилле. Как пропагандой британского патриотизма эпохи «брэкзита» является нашумевший «Дюнкерк».

Пропагандой чего является «Матильда»? Пропагандой замшелого антимонархического мифа, буйное цветение которого в мозгах российского общества привело к падению русской монархии в 1917 году и погружению России в кровавый ад революционной смуты, гражданского братоубийства, раскулачивания и террора. Перед нами, пожалуй, один из самых кровавых мифов в истории – «Распутин спал с царицей», «императрица – шпионка Втильгельма», «царь-тряпка», «николашка кровавый» и прочее были пулеметными лентами, которые в последовавшие за свержением монархии 40 лет убили миллионы людей, в том числе немало и самих пропагандистов этих мифов.

Царефобия привела от екатеринбургского подвала к Бутовскому полигону с той же четкостью, с какой нацизм от «ночи длинных ножей» перешел к Дахау. Представим себе, что современный германский режиссер снимает фильм из жизни еврейской банкирской семьи в Германии 1920-х годов. Герои подкупают чиновников, наживаются на крови и поте немецких пролетариев, предаются безудержному разврату, плюют на кресты и т.д. Очевидно, что каждый здравомыслящий человек увидит в подобном произведении неонацистскую пропаганду. И реакция будет довольно жесткой.

К сожалению, большинство защитников «Матильды» явно недостаточно подробно представляют себе сюжет. Они полагают, что фильм посвящен романтическим отношениям молодой балерины и юного наследника престола, а потому радостно сообщают: «Я еще с детства слышал, что у Кшесинской и Николая был роман. А что тут такого? Принцу нельзя сексом заниматься?». С учетом наших представлений о нравах придворных обществ конца XIX века в таком и романе и в самом деле трудно найти что-то особо скандальное, даже с учетом последующей канонизации императора как страстотерпца.

Одна беда – никакого «секса» между Кшесинской и цесаревичем Николаем Александровичем не было. Дневниковые записи обеих сторон свидетельствуют о легких платонических отношениях, которые именно благодаря позиции Наследника так никогда и не стали чем-то большим, а после его обручения с принцессой Алисой Гессенской и вовсе прервались. В хранящихся в Музее имени Бахрушина дневниках Кшесинской её эротическое фиаско с наследником описано довольно откровенно. Таким образом, «знание» обывателя о романе Цесаревича и Кшесинской является ложным и документально опровергнутым.

Но дело, собственно, не в этом.

Фильм Учителя вызывает возмущение не потому, что освещает этот полумифический роман, а потому как он это делает.

Достаточно широко известны «спойлеры» сюжета, чтобы признать, – он от начала и до конца является гнусной клеветой, причем не на одного лишь Николая, но на его отца, мать, жену, весь дом Романовых.

По сюжету император Александр III, якобы недовольный решением наследника жениться на Алисе Гессенской, почти насильственно «подсовывает» ему молодую балерину для блудного сожительства и на смертном одре благословляет подобные отношения. Если вспомнить, что император Александр умирал в Ливадии от тяжелой болезни в присутствии святого правдного Иоанна Кронштадтского, державшего руки на его голове, то получается и благословение разврата должно было произойти в присутствии этого святого – еще один плевок в Церковь и изгаживание образа одного из наиболее уважаемых русских царей, человека с абсолютно ясным нравственным стержнем, не терпевшего «балеринок», «морганатических браков» и прочего (о воззрениях Александра III на семейные ценности подробно писал в своих мемуарах граф Витте).

Отношения Николая и Кшесинской не только не заканчиваются с заключением царем брака, как это произошло с действительными платоническими отношениями цесаревича и балерины, но и цветут пышным цветом. Глумливо показывается императорская коронация, на которой царь якобы падает в обморок, а русская корона катится по полу. Смакуются вымышленные подробности Ходынской катастрофы, не имевшая места в действительности «гора трупов», которую, якобы, разглядывает царь. Выдумывается желание Николая бежать с Матильдой и отречься от престола.

Но и это только начало наброса грязи – подлинным днищем оказывается подробный показ вымышленных от начала и до конца попыток императрицы Александры Федоровны «извести» соперницу при помощи оккультизма, ворожбы, кровавых жертвоприношений и прочего. Здесь перед нами чистая выдумка, не основанная даже на сплетнях и молве. Будучи человеком возвышенно-идеалистического преставления о мире и строгой пуританской морали Александра Федоровна (Алисса Гессенская) попросту непредставима за подобными грязными занятиями, да у нее и не было никаких оснований для беспокойства – не существует ни одного свидетельства или даже предположения, что супружеская верность императора Николая II когда-либо была нарушена.

По сути мы здесь наблюдаем инверсию грязного мифа про царицу и Распутина. Хвататься за него было бы сегодня, после всестороннего исследования историками данного вопроса, попросту рискованно для режиссера. И тогда он решился придумать «Распутина в юбке».

Но цель осталась та же самая – выставить последних русских государей – Александра III и Николая II, последовательно придерживавшихся национальных, консервативных, русофильских убеждений и, при этом, работавших над индустриализацией и модернизацией страны, как шутов гороховых, развратников, трусов, идиотов и интриганов. А тем самым – оправдать смуту 1917 года, подогнать аргументы «вот поэтому народ их и сверг». Перед нами новая инкарнация того самого царефобского мифа, который закончился кровавым детоубийством в Екатеринбурге.

Все танцы с Матильдой – это не поиск гламурной квазиисторической клубнички, а пропаганда революции и разрушения исторической России.

И, разумеется, трудно не увидеть здесь подстрекательства новой смуты, так как от оценки событий 1917 года напрямую зависит готовность их повторить.

Речь идет не об историческом кино, а о подстрекательстве смуты. И поэтому зацикленность Натальи Поклонской и её сторонников на борьбе с «Матильдой» выглядит гораздо более понятно. Депутат – не сумасшедшая, которая «влюблена в покойного мужчину», как грязно ерничают шутнички. Она не «борется с призраками». Она пытается отклонить от нас неизбежное будущее, которое обречено наступить, если мы будем скакать и скакать по одним и тем же граблям.

Без устали безумная девица кричала: «Ясно вижу Трою падшей в прах».

Очень бы не хотелось, если бы Поклонская оказалась Кассандрой.

Автор – обозреватель телеканала “Царьград” специально для “Ум+”

[Егор Холмогоров]

https://um.plus/2017/08/18/oskverniteli-praha/
18.08.2017

Толпа накидывает трос на бронзовую статую, а затем с улюлюканьем валит её. Толпа поет и пляшет, улюлюкает и грегочет, пинает статую ногами, кривляется и делает селфи над поверженным бронзовым врагом. Перед нами не события трехлетней давности в одной соседней стране, а США сегодня, сейчас. Место действия – Дарем, Северная Каролина.

Надпись на поверженном памятнике: «Ребятам, носившим серое». Это даже не памятник генералам и вождям Конфедерации, а дань уважения солдатам, потомки которых, наверняка, живут в том же городе, а может и беснуются, подобно библейскому Хаму, на площади.

Чтобы оценить смысл этого памятника надо понимать, что, в отличие от людного Севера, выставлявшего наемников, добровольцев и десятки полков укомплектованных мигрантами, сражавшимися за гражданство, для малонаселенного американского Юга эта война была общенародной войной.

Белые мужчины встали под ружье практически поголовно – на рабочих местах их заменяли женщины и чернокожие (поразительно, что саботажа, при этом, не было, – в том числе и на военных заводах). Крупные сражения, подобные Геттисбергу, выкашивали некоторые семьи под корень.

Удобная идеологическая ширма «борьбы против рабовладения» скрывает под собой гораздо более сложный конфликт индустриального Севера и аграрного Юга, фактически двух цивилизаций, сформировавшихся еще в колониальную эпоху, которые лишь общее неприятие английского правления спрессовало в единые Соединенные Штаты.

Север строил заводы и фабрики – на Юге во многих местностях промышленность запрещалась, так как фабрика это слишком шумно. Север нуждался в протекционистских таможенных тарифах, чтобы увеличивать свое индустриальное могущество, Юг – в свободе торговли, чтобы экспортировать свой хлопок по всему миру. Борьба вокруг тарифов, а отнюдь не вокруг рабства, была центральной в столкновениях северных и южных конгрессменов в течение нескольких десятилетий.

Южане считали северян-янки грубыми и неотесанными жадными дикарями, сами культивируя изысканную аристократическую культуру – поместья, балы, рыцарские манеры, обязательность дуэлей, от которых было немыслимо отказаться. Внутри мира демократии и равенства, каковым представлялся Новый Свет французскому аристократу Токвилю, формировалась новая аристократия неофеодального образца. Северяне платили россказнями об ужасах царящего на юге варварского жестокого рабства, публикуя откровения беглых рабов и книги, подобные «Хижине дяди Тома». Южане возмущались подобной низкосортной клеветой, – сами законы экономики требовали бережного и патриархально-заботливого отношения к рабам. Суровые законы, из которых северяне умозаключали, что положение рабов ужасно, на деле мало что значили в правовой системе Юга, которая вся базировалась не на письменном праве, а на обычаях и личном отношении.

Но на деле южане сами не замечали того, что с ними происходит. Чрезвычайно возросшее в некоторых штатах количество рабов пугало мыслью о полном растворении белого населения в этом черном море. А вспыхнувшее в 1831 году восстание Ната Тернера с жестокими расправами над белыми – посеяло на Юге панический страх – хозяева начинали бояться слуг. Не столько своих, с ними отношения были по прежнему семейными, сколько чужих. Именно это восстание заглушило начавшиеся на юге дискуссии вокруг возможности отмены рабства. А начало широкого аболиционистского движения на Севере окончательно загнало плантаторов в оборону, в положение людей у которых чужаки хотят насильственно отобрать их собственность.

Если экономика Юга базировалась на рабском труде на плантациях, экономика Севера – на труде практически бесправных мигрантов, которых в несколько лет старались выжать досуха, а потом тех, кто выжил, выплевывали искать фермерского счастья на диком Западе. На Запад двигались и южане, земли которых быстро истощались и без экстенсивного роста территорий, занимаемых плантациями, Юг ожидал бы скорый экономический коллапс. Схватка за новые земли, которые должны были стать рабовладельческими или свободными штатами, была прологом к гражданской войне, кое-где, как в Канзасе, весьма кровавым.

В 1860 году в результате того, что демократическая партия США раскололась на радикально рабовладельческое южное и более умеренное северное крыло, президентом меньшинства стал республиканец Авраам Линкольн. В активе нового хозяина Белого Дома была только одна идея – запрет распространения рабства на новые территории США.

Ни о какой отмене или ограничении рабства в южных штатах речи не шло. Но принятие варианта Линкольна означало долгосрочный экономический коллапс Юга – и это подхлестнуло южный сепаратизм.

Уверенные, что могущественная Великобритания не оставит своих торговых партнеров, сторонники «сецессии» считали, что пора прервать бесполезный союз с Севером.

И вспыхнула война в которой одна сторона защищала свободу своей родины, а другая единство великого союза.

Ни о каком покушении на рабство первоначально речи не шло. Это противоречило главной цели войны со стороны северян – любой ценой затолкать южан назад в Союз.

На первом этапе войны главная ставка делалась на экономическое удушение Юга через блокаду его флотом северян. Изданная Линкольном в декабре 1862 года прокламация об освобождении рабов была, отчасти, актом отчаяния – кампании 1861-1862 годов приносили северянам преимущественно неудачи и президент нуждался в том, чтобы изменить идеологию и стратегию войны.

Победы Юга в первый период войны объяснялись сочетанием двух факторов – с одной стороны, значительно более высокая квалификация южных офицеров и генералов, до войны большая часть офицерского корпуса США составляли южане, разумеется перешедшие на сторону своих штатов, с другой – южная армия носила массовый ополченческий характер, это были добровольцы, сражавшиеся против «проклятых янки, желающих захватить наш юг». Сражения при Бул-Ране, в долине Шенандоа, при Фредериксберге, показали безусловное превосходство южных армий в управляемости и боевом духе. Генералы Ли и «Каменная Стена» Джексон стали национальными героями. Но Джексон погиб в сражении при Чанселлорвилле от «дружественного огня» и с ним стала таять надежда южан на победу в войне.

У южан отсутствовала внятная стратегия – все, чего они хотели, это принудить Север к миру и признанию факта сецессии.

Главное, считали, продержаться до неминуемого поражения Линкольна на выборах в 1864 году, после чего мир с разумными северными политиками станет неизбежен. Но, чтобы принуждать Север к миру и дискредитировать президента, нужно было наступать и побеждать, а хорошо сражавшиеся при защите своей территории ополченческие армии южан теряли в боевом качестве при наступлении на Север. Потрясшее воображение современников кровопролитное сражение при Геттисберге похоронило надежды южан на разгром противника. Теперь им оставалось только надеяться на падение Линкольна.

Но «Щепкоруб», как прозвали Линкольна в молодости, ждать был не намерен. Он установил в стране практически открытую диктатуру. На демократическую партию и её кандидата генерала Маклеллана оказывалось беспрецедентное давление. Вопреки предшествующей практике право голоса было распространено на солдат, что сразу прибавило Линкольну голосов. Война приобретала все более идеологизированный характер как борьба за свободу против рабовладельческих извергов. А её практическое ведение было возложено на чужаков – полки северян формировались, прежде всего, из немецких и ирландских эмигрантов, сражавшихся за право на гражданство и из освобожденных по линкольновской прокламации черных. Найденные Линкольном новые военные таланты, генералы Грант и Шерман, повели войну в новой манере – как войну без правил, войну, прежде всего, против гражданского населения. В сентябре 1864 года Шерман взял столицу Джорджии Атланту и сжег её, в ноябре Линкольн, на волне вызванного этой победой энтузиазма, выиграл выборы, а армия Шермана прошла по югу огненным смерчем, разрушая железные дороги, сжигая усадьбы и плантации, убивая мирное население, освобождая рабов (за Шерманом шла масса сорванных с мест и не знавших куда идти чернокожих, которых на каком-то этапе освободители просто бросили на расправу преследующим южанам). Марш Шермана превратил отношение южан к «янки» из простой враждебности в острую ненависть – в память множества южных семей врезались сожженные дома, убитые и изнасилованные женщины. Аристократический юг, который так гордился утонченностью своего исторического наследия, был варварски разрушен.

Сам Линкольн был расистом и убежден был в том, что две расы не смогут ужиться на принципах гражданского равноправия в одной стране, он считал необходимым организовать выселение освобожденных чернокожих в британские колонии в Америке и в Африку.

Но контролировавшие конгресс после его убийства радикальные республиканцы предложили другую политику – так называемую реконструкцию Юга. Её сутью было включение освобожденных черных в демократический процесс на равных правах. С помощью голосов черных избирателей в местные собрания штатов проходили не столько сами чернокожие, сколько приезжие с Севера представители республиканской партии, составившие, по сути, колониальную администрацию.

Освобожденные рабы оказались в состоянии тотальной социальной аномии – они не знали больше кто они и каково их место в мире.

Янки настраивали их против бывших хозяев и вообще белых южан, использовали в качестве своих подручных диктуя свою волю Югу, а потому ситуация то тут, то там вспыхивала эксцессами – убийства, грабежи, изнасилования белых женщин. Черные явно видели в белых с севера не столько освободителей, сколько новых более сильных хозяев, а потому дружно голосовали за тех, кого им указывали хозяева республиканских партийных машин. Эта модель голосования черных общин по модели патрон-клиент сохранилась и по сей день, но только теперь чернокожие голосуют за демократов, захвативших эмансипационную повестку в 1960-е годы.

Побежденные южане, права и чувства которых попирались с помощью бывших рабов, перенесли теперь изрядную долю бессильной ненависти на черных. «Кук-клукс-клан» в белых балахонах начал отвечать на преступления против белых беспощадным террором. Едва южанам удавалось восстановить контроль над легислатурами штатов, они принимали «черные кодексы» тем или иным способом ограничивавшие права черных.

Оказалось, что гражданская война не кончилась, а лишь перешла в партизанскую фазу. Америка как никогда далека была от единства и пропитана взаимной ненавистью.

В 1876 году, после окончания президентства изрядно утомившего всех своим алкоголизмом Улисса Гранта, большинство голосов получил демократ Тилден, за которого проголосовали и Нью-Йорк и белый Юг. Чтобы протащить в президенты своего кандидата Хейса, республиканцам пришлось пойти на фактическую капитуляцию. Федеральные войска выводились с Юга, Реконструкция прекращалась, южные штаты предоставлялись, фактически, самим себе, что немедленно вело к ликвидации большей части политических и гражданских прав, предоставленных черным.

Рабство, конечно, не вернулось, но компромисс восстановил чувство собственного достоинства южан. Тем более, что он касался не только политической, но и идеологической сферы.

В общенациональном масштабе было признано право южан на честь и историческое наследие. Флаги Конфедерации появились в легислатурах многих южных штатов. Благородные рыцарственные характеры вождей конфедератов стали своеобразной матрицей для поколений молодых американцев, особенно военных. Здесь свою роль сыграло еще и то, что герои северян в пример годились мало – Улисс Грант был запойным алкоголиком, над памятью психически неуравновешенного Уильяма Шермана нависали пожары и разрушения сожженного им юга. На этом фоне благородный Ли и жертвенный Джексон были именно теми, «делать жизнь с кого» было верным решением.

Сыграло свою роль и культурное превосходство аристократического Юга. Если науку и технику движет демократия, то литературу и искусство – аристократия.

Большая часть американской литературы конца XIX начала XX века – это южная литература.

У нас этот факт не очень известен, так как в советский период большую часть этого культурного пласта у нас при переводе отбраковывали, поэтому вместо широкого пласта мы знаем лишь некоторые точки – Фолкнер, Маргарет Митчелл, Роберт Пенн Уоррен. Но эти имена вышли из обширной литературной когорты произведений, ткавших паутину «магнолиевого мифа», воспевавшего прекрасных гордых леди и благородных отважных джентльменов Юга, идиллию сельской жизни и патриархальное взаимопонимание рабов и господ. Эта идиллия была разрушена безжалостным вторжением северян и стала источником высокой трагедии.

При этом мир, в котором творилась эта литература, был пропитан воспоминаниями о былых битвах и даже не жаждой реванша, а отказом признать поражение. Маргарет Митчелл вспоминала, что лишь уже в довольно взрослом возрасте случайно узнала, что оказывается юг в той войне проиграл. Из рассказов дедов-конфедератов понять этого было решительно невозможно.

При этом важно понять, что конфедератский миф и расовая сегрегация на Юге были соседствующими, но не идентичными феноменами. В представлении южан они сражались не за рабство, а за свою свободу (которая вполне могла выразиться и в освобождении рабов, как освободил их генерал Ли). А негритянский вопрос достался в наследство не столько от Конфедерации, сколько от Реконструкции, когда жадность и глупость янки сделала гармоничное сосуществование белых и черных совершенно невозможными. Носителями базовых расистских установок были не столько старые южные семьи, сколько представители белого простонародья, поскольку эмансипация черных представляла угрозу их жизненным интересам.

В годы сопротивления южан законодательству о гражданских правах, проводившемуся Кеннеди и Джонсоном (причудливость тогдашней эпохи в США показывает тот факт, что в поддержке единой повестки объединились вождь чернокожих Мартин Лютер Кинг, белые профсоюзы дальнобойщиков и чикагская мафия), апелляции к конфедератскому наследию практически не звучали. Вождь белой оппозиции на Юге, губернатор Алабамы Джордж Уоллес, был, прежде всего, отменным популистом, защитником прав бедных, невероятно популярным у своих избирателей (до той степени, что в 1972 году ему на начальном этапе президентской компании пришлось пустить пулю в позвоночник).

Конфедератство, несомненно, выражало все эти полтора столетия определенную оппозиционность властям в Вашингтоне. Конфедератство, несомненно, было основой идентичности большого числа белых южан, – идентичности того же порядка, какая была у шотландцев в составе Великобритании или которая есть у бретонцев во Франции, или баварцев в Германии.

Конфедератская ностальгия никогда не была связана с расизмом, а расизм в США отлично обходился и без конфедераток. Пересекались они лишь в довольно узком секторе американских ультраправых, которые охотно используют любую символику, лишь бы она выражала ненависть к «Сионистскому оккупационному правительству». Идеи белой власти, идеи так называемого «белого супрематизма» имеют к Конфедерации лишь очень опосредованное отношение. В конечном счете, эти идеи идут не от конфедератов, а от кук-клкус-клана, который возник лишь после войны и в котором состояли отнюдь не все ветераны Конфедерации.

Лишь в последние годы, с разгулом в США черного расизма, с началом явственной политики дискриминации белых, в конфедератской ностальгии проявился отчетливый расовый оттенок. Но и он связан не с ненавистью к черным, а с защитой белых.

Другое дело, что для современных леваков и даже просто трусливых мейнстримных политиков любая защита белых представляется «кукклкусклановством»

Но в целом конфедератская ностальгия довольно точно описывается популярной на юге формулой «heritage, not hate» (наследие, а не ненависть). Это гордость предками, которые сражались за дело, которое считали правильным, это восхищение рыцарственной честью их предводителей, не запятнавших себя военными преступлениями, это, наконец, просто любовь к игре в солдатики. Впрочем, для голливудских левых и игра в солдатиков вещь небезопасная – не случайно ведь негодяй и убийца Френк Андервуд в «Карточном домике» гордится предком конфедератом и охотно сам красит солдатиков.

Разрушение выработавшегося после гражданской войны компромисса, ожесточенная охота на памятники конфедератам и конфедератскую символику, не имеет никакого отношения к борьбе с расизмом или дискриминацией черных.

Американские левые отлично осознают, что, напротив, утверждают расизм и работают над дискриминацией белых.

Разрушается одна из немногочисленных традиций, которые укоренились в слишком молодых США. Прерывается связь американцев с определенным образом прошлого, уничтожается то самое «наследие» к которому апеллируют любители игры в серых солдатиков.

Не с расизмом тут война, а с консервативной традицией, где вокруг «конфедератки» собираются и библейское христианство, и представление о семье как союзе мужчины и женщины, и лежащее в основе основ американского образа жизни свободное ношение оружия, и представление об определенных гендерных чертах, связанных с образом идеального конфедерата – мужество, рыцарственность, честь, отвага.

В последнее время, когда США превратились в мировую империю, а Вашингтон стал образом зла едва ли не для всего мира, символика конфедерации оказалась как нельзя кстати для тех, кто эту мировую гегемонию не принимает. Ребята в сером, сражавшиеся против вашингтонской диктатуры в южных Штатах становятся как бы предшественниками всех, кто сражается против того же диктата по всему миру, особенно если это борьба за консервативные ценности против либеральной диктатуры Запада.

Чтобы покончить со всем этим сразу и используется штамп «расизм», с которым совершенно произвольно увязана была в либеральной пропаганде конфедератская ностальгия. Нанося удар про памятникам конфедератам – бьют в центр, чтобы обрушить всю конструкцию американского консерватизма разом. И не случайно, что атака стала особенно агрессивной при президенте-консерваторе.

Дональд Трамп совершенно не конфедерат – он Нью-Йорке, самую пламенную из своих речей произнес в Геттисберге, он органично связано с севером, а не с Югом.

Но Юг за него проголосовал как за консервативного кандидата. И вот, он должен либо спасовать перед этой волной конфедератопада и получить очередную порцию клеветнических обвинений со стороны мейнстримной прессы, либо смолчать, и тогда оказаться Иудой в глазах консервативных белых избирателей – и южных, и по всей стране. Трамп выступил с критикой сноса памятников: «вы не можете изменить историю», но своих президентских полномочий, чтобы остановить конфедератопад не использовал.

А маховик конфедератопада разгуливается по всей стране. Памятники конфедератам снесены в Балтиморе, Мэриленд, видимо штату придется поменять и гимн – старую конфедератскую песню, в которой звучит призыв «сбросить оковы тирана» Линкольна. В Мемфисе, Тенесси, покусились не только на памятник, но и на могилу героя конфедератов Натаниэля Бедфорда Фрреста. В Джорджии требуют уничтожить барельеф в национальном парке Стоун Мааунтин, где на скале высечены президент конфедерации Джефферсон Дэвис и генералы Ли и Джексон.

Характерно то, что большинству конфедератов невозможно предъявить никаких личных претензий. Они не были военными преступниками, не владели рабами, не нарушали законов войны, не совершали каких-то карательных акций против чернокожих. Этим они разительно отличаются от некоторых героев северян, на памятники которым никто не посягает – от варвара Шермана, или от генерала Шеридана, автора выражения «хороший индеец – мертвый индеец». Вся вина конфедератов в том, что с точки зрения сегодняшнего «прогрессивного» большинства они сражались не на правильной стороне истории, а потому должны быть наказаны. Безумие этой логики в том, что леваки, прогрессисты и черные расисты почему-то уверены, что их сторона всегда будет считаться правильной.

А между тем, нет никакой гарантии даже и того, что конфедератопад – это контрнаступление против Трампа, а не арьергардный бой прогрессистов. В любом случае, эта агрессия постепенно подталкивает США все ближе к порогу гражданской войны, которой, впрочем, значительная часть человечества за пределами США была бы только рада.

Автор – обозреватель телеканала “Царьград” специально для “Ум+”

[Егор Холмогоров]

https://um.plus/2017/08/24/shah-iran...a-izrail-skij/
24.08.2017

Встреча премьера Израиля Беньямина Нетаньяху с Владимиром Путиным прошла тепло, но была, в сущности, посвящена одной теме: лидер Израиля приехал жаловаться лидеру на Иран. «Иран прикладывает огромные усилия для того, чтобы упрочить свое присутствие в Сирии. Это представляет угрозу для Израиля, Ближнего Востока и, я считаю, для всего мира”, — сказал Нетаньяху.- “Иран находится на продвинутой стадии контроля и влияния на Ирак, Йемен, во многом на практике реально контролируется Ливан… Господин президент, мы все совместными усилиями побеждаем ИГ, но отрицательная вещь в том, что там, где ИГ побеждается и исчезает, входит туда Иран. Мы не можем забыть ни на минуту, что Иран продолжает каждый день угрожать уничтожением государству Израиль. Вооружает террористические организации, поощряет и инициирует террор… Иран развивает ракеты”.

Владимир Путин ответил на эти жалобы миролюбиво и конструктивно, тем более, что этот панегирик имперской мощи Ирана прозвучал скрытой похвалой успеху внешней политике России.

Речь Нетаньяху прозвучала настоящим панегириком новой имперской мощи Ирана.

И в самом деле, за последние годы Исламской Республике удалось создать грандиозноую всевосточную империю, какой Иран перестал быть… после арабского завоевания.

Можно сказать – сбылась мечта свергнутого шаха, Иран превратился в один из влиятельнейших мировых центров. И огромную роль в этом играет российско-иранское стратегическое партнерство, курс на которое оставался неизменным всю путинскую эру.

Наши страны, взаимодействуя по широкому спектру вопросов, усиливают друг-друга.

Хотя и вклад американцев в иранские успехи тоже не следует недооценивать, хотя и производился он по формуле «что ни делает дурак». Именно американцы раскурочили Ирак и уничтожили собиравшую его диктатуру Саддама Хусейна, после чего большая часть страны, населенная шиитами, естественно перешла под иранское покровительство. Именно американцы затеяли революционную трясучку именуемую «арабской весной», после чего Иран, поддержавший «своих» в кровавых мясорубках в Сирии и Йемене укрепился еще и там. Именно американцы, наконец, организовали дружный арабский демарш против Катара, в результате чего эта страна так же оказалась буквально прижата к Ирану.

Развязав холодную геополитическую войну с Россией, американцы буквально вытолкнули нас с Запада, заставив искать новых союзников. Иран оказался для России лучшим вариантом, поскольку ему не надо ничего нашего.

К тому же, большинство мусульман нашей страны – сунниты, Иран даже не имеет возможности распространять у нас свою идеологию (как это небезуспешно делает Саудовская Аравия). Если в наших отношениях с Китаем навсегда останется определенная двуссмысленность, поскольку в чем-то мы друзья, а в чем-то конкуренты, то с Ираном таких трений минимум. В результате именно в Иране придумали идею совместного освободительного похода против ИГИЛ в Сирии, который многократно поднял геополитические ставки России. Владимиру Путину удалось по полной использовать ошибки американцев на Ближнем Востоке и создать там новую геополитическую конфигурацию.

На фоне этих иранских успехов, дела у Израиля шли в последние годы, мягко говоря, не очень. Давно прошли те времена, когда Израиль защищал свою безопасность с молодой агрессивностью, играя не по правилам и служа примером для националистов всего мира в том, как нужно беззастенчиво защищать свои интересы. Эта отвага базировалась на уверенности в прочности американского тыла. И при Шлессинджере и Киссинджире, и при Рейгане и бушевских неоконах Израиль был уверен, что Штаты его «не сдадут».

С приходом Обамы ситуация начала меняться радикально – новая волна западного либерализма включает с собой наряду с феминизмом и лгбт-ценностям и напряженную арабо и исламо-филию. В окружении Обамы поддержка палестинцев и антиизраильские настроения были нормой, Собственно, «арабская весна» и была задумана для того, чтобы вместо Израиля США могли опереться на Ближнем Востоке на новых «демократических арабов», да вот незадача – никакой демократии не возникло, а возникло ИГИЛ. Впрочем в этом был для Израиля и известный плюс – впервые за десятилетия арабо-израильский конфликт вышел из фокуса ситуации на Ближнем Востоке. В последние годы о нем, по совести, все просто позабыли из-за игиловской катастрофы и сирийской войны.

Наконец в США избран откровенно произраильски настроенный президент, дочь и зять которого однозначно воспринимаются как произраильские лоббисты.

Однако Трамп с самого начала настолько обложен враждебностью и настолько скован в действиях, что будет ли он полезен для еврейского государства – еще большой вопрос. Его враждебность к Ирану вкупе с внутриэлитным расколом в Штатах может скорее повредить Израилю, так как Трампа может хватить на то, чтобы спровоцировать конфликт, но не чтобы его выиграть. А значит, израильтяне останутся крайними. При этом не забудем, что Европу тоже накрывают левацкие, проарабские и антиизраильские настроения, так что и тут поддержки не дождешься. Вспомним недавнюю общемировую истерию, когда Израиль попытался упрочить меры безопасности на Храмовой горе. Да еще и Турция, бывшая долгие десятилетия важным партнером Израиля, стремительно исламизируется при Эрдогане.

На этом фоне, нравится то израильским элитам или нет, Россия оказывается для Израиля одним из важнейших партнеров, а может быть и ключом ко всей ситуации, если еврейское государство хочет выжить и сохранить влияние в новых условиях.

О том, что в Израиле это понимают, говорит та сравнительная бесконфликтность с которой израильтяне отнеслись к появлению в Сирии российской военной группировки. Это тем более важно для Израиля, что наше присутствие отчасти ограничивает присутствие Ирана.

Но Израиль не может не нервничать из-за того, что сирийская война неизменно усиливает одного из главных и наиболее грозных врагов Израиля – движение «Хезболла».

С одной стороны, пока война длится, «Хезболле», которая, по сути, играет роль надежной асадовской пехоты, есть чем заняться помимо обстрелов и налетов на территорию Израиля. С другой, если она кончится победой Асада (а это уже практически несомненно), то «партия Аллаха» вернется в Ливан в ореоле победителя и с громадным боевым опытом, который будет превосходить боевой опыт израильских солдат. Есть от чего занервничать.

На самом деле для Израиля есть выход. Во многом парадоксальный и прямо противоположный тому, о котором говорит Нетаньяху. Не усиливать враждебность с Ираном, а напротив – пойти с ним на диалог и компромисс, уйти от ситуации, когда израильски-иранское противостояние является осью ближневосточного конфликта.

Само это противостояние имеет не геополитические, а идеологические истоки. Иран и Израиль были ближайшими союзниками пока аятоллы не свергли шаха. В геополитической логике дружба двух стран совершенно естественна и исторически запрограммирована еще с тех пор, как Кир Великий разрешил евреям вернуться в Палестину.

Враждебность проистекает из непримиримой идейной позиции, завещанной аятоллой Хомейни. Однако Иран 2017 года это отнюдь не Иран 1979. Это страна в большей степени ориентированная на прагматичную амбициозную политику, которая куда ближе к программе шаха, чем к фанатизму первых лет исламской революции. Сегодня это скорее Персидская Империя, нежели Халифат, и естественная идеологическая эволюция Ирана будет идти именно в эту сторону. Иран сегодня уже не нуждается во враждебности к Израилю как в основе своей внешнеполитической картины мира. Поэтому на месте израильских властей я бы работал над сближением с Ираном, над преодолением взаимной иррациональной враждебности, тем более, что есть отличный посредник в виде России.

Попытки же найти на Иран «управу» на современной политической карте бессмысленны.

Американцы попросту не в силах это сделать, а Россия в этом не заинтересована, поскольку усиление Ирана еще долгое время будет автоматически означать и наше усиление. Но сам тот факт, что управу на Тегеран ищут даже не в Москве, а в Сочи – это добрый знак. Это свидетельство того, что внешняя политика Владимира Путина реально работает, как работает и метод искать доброжелательного диалога со всеми сторонами, не превращая никого в объект ритуальной ненависти. Роль России в мире становится уже настолько значительной, что без неё бессмысленно даже думать о решении противоречий, подобных ирано-израильским.

Автор – обозреватель телеканала “Царьград” специально для “Ум+”

[Егор Холмогоров]

https://um.plus/2017/08/30/daleko/
30.08.2017

Больше столетия назад знаменитый путешественник и разведчик Владимир Клавдиевич Арсеньев назвал книгу о своих таежных странствиях в компании Дерсу Узала «В дебрях Уссурийского края». Портрет Арсеньева висел у нас в кабинете географии в школе, многие даже в наш малочитающий век прочли его книги или хотя бы посмотрели по ним фильмы. Но, боюсь, это было всё, что они узнали о Дальнем Востоке и потому большинство граждан нашей страны уверено, что Уссурийский край это, по прежнему дебри в которых ничего интересней встречи охотника с тигром происходить не может.

Весьма показательна в этом смысле реакция российского общества на корейский ракетный кризис. А точнее – её отсутствие. По тому с каким спокойствием и ленцой рассуждают о ситуации наши СМИ, эксперты, представители властей и даже вечные паникеры в соцсетях, может создаться впечатление, что речь идет о событиях за тридевять земель, имеющих лишь пикейножилетное значение: «Трамп – это голова!».Между тем ситуация развивается прямо на нашей границе. Да, Россия граничит с КНДР, хоть и на коротком участке в 39 километров. Но от этой границы до Владивостока, одного из крупнейших российских портов и наших ворот в Азию – около 200 километров.

Вся ракетная напряженность, с угрозой перетекания в ядерную, разворачивается у нашего порога, о чем напомнило последовавшее сразу за северокорейским ракетным запуском исчезновение Сахалина с яндекс-карт.

Какие бы технические или политические причины не вызвали это исчезновение, оно напоминает, что масштабная катастрофа может разразиться совсем рядом с нами.

Другое дело, что большинство в России до сих пор не воспринимает Дальний Восток как «мы». Если бы в Европе к примеру Норвегия отправляла бы ракеты в Финский Залив над территорией Финляндии и в двух шагах от Санкт-Петербурга, то, скорее всего, полроссии стояло бы на ушах. Аналогичная «движуха» рядом с Сахалином и Владивостоком заставляет нервничать только самих владивостокцев, да и то не очень сильно, поскольку и они живут в повестке СМИ, формируемой в европейской части России.

Аксиома геополитики – любая страна мыслится населяющей её нацией как тело, живое тело, которое может чувствовать боль, которое надо защищать. И вот такого отношения к Дальнему Востоку у нас до сих пор не выработалось.

Нет, конечно, мы уже далеки от наплевательства 90-х, когда можно было всерьез услышать даже от очень умных и патриотически настроенных людей рассуждения: «да зачем нам сдались эти четыре скалы, давайте сдадим их Японии». Некоторые даже уже в курсе, что «скал» не 4, а несколько десятков. Но это, по прежнему, головное знание – прочувствовать Дальний Восток сердцем, вообразить его как часть своей жизни в своей стране, подавляющему большинству так и не удается.

Поэтому у нашего общества и нет ощущения, что играют с острым шилом у нашего глаза.

И, в результате, наша политика несколько благодушна и сводится к увещеваниям об «отсутствии военного решения».

Сразу скажу, я не знаю как урегулировать корейскую проблему – опасны и ракетно-ядерные эксперименты Пхеньяна, который с запуском ракет над чужой территорией перешел опасную красную черту, опасны и намерения Белого Дома и Пентагона решить вопрос силовым путем, поскольку ничем кроме локального армагеддона, который заденет и нас, дело в этом случае не закончится.

Однако очевидно, что период, когда Москва сдерживала в паре с Пекином агрессивность Вашингтона действуя как глобальная великая держава, подошел к концу. После того, как рядом с нами начали летать ракеты, мы вынуждены смотреть на сложившуюся ситуацию как соседи для которых существует не только глобальный, но и совершенно конкретный риск урона непосредственно нашим гражданам и нашей территории.

Возможно Москве уже пара дать жестко понять Пхеньяну, что провокационные действия, подталкивающие Вашингтон к войне категорически неприемлемы.

А запуск ракет (в которых никто не гарантирует отсутствия ядерной боеголовки) над недружественной к КНДР Японией – это именно провоцирование войны. Не говоря уж о том, что это провоцирование милитаризации Японии, которая будет иметь для региона такие последствия, что никому (включая саму КНДР) мало не покажется.

Отсюда, разумеется, не следует, что надо поддерживать Вашингтон в его иррациональной агрессии относительно КНДР. В конечном счете именно американская политика, систематическое записывание КНДР в «ось зла», в воплощение дьявола, и привела к тому, что северокорейский режим стал все более и более агрессивен. Судьба Югославии, Ирака и Ливии показала, что если не отнестись к американским угрозам всерьез, то можно очень сильно пожалеть. Именно США своим идеологизированным психозом довели ситуацию вокруг КНДР до нынешнего тупика.

Но, все же, каково бы ни было наше понимание положения КНДР перед лицом мирового гегемона и необходимости самозащиты, складывающаяся ситуация угрожает непосредственно нашей территории и нам необходимо исходить прежде всего из этого факта. А значит мы не можем просто уговаривать, мы должны доступными средствами принуждать стороны этого конфликта к миру.

Автор – обозреватель телеканала “Царьград” специально для “Ум+”

[Егор Холмогоров]

https://www.youtube.com/watch?v=1o7WPZ_SYio

8 573 просмотра 15 февр. 2011 г.
https://holmogor.livejournal.com/4074792.html

[Егор Холмогоров]

https://www.youtube.com/watch?v=AFHvy5nQwG4
591 просмотр 30 сент. 2011 г.
29.09.2011

[Егор Холмогоров]

https://www.youtube.com/watch?v=DmQ0Vvhl-l4

242 просмотра 30 сент. 2011 г.
29.09.2011

[Егор Холмогоров]

https://www.youtube.com/watch?v=4TSAkQ4v24k

223 просмотра 30 сент. 2011 г.

[Егор Холмогоров]

https://www.youtube.com/watch?v=ckFpM-at5EQ

2 869 просмотров 3 окт. 2011 г.
Лекция в Пушкинской библиотеке Перми 29.09.2011

http://uitv.ru/news/2011/09/30/10313/