Форум  

Вернуться   Форум "Солнечногорской газеты"-для думающих людей > Право > Общие вопросы права

Ответ
 
Опции темы Опции просмотра
  #1  
Старый 30.10.2015, 18:31
Аватар для Елена Лукьянова
Елена Лукьянова Елена Лукьянова вне форума
Новичок
 
Регистрация: 30.08.2011
Сообщений: 14
Сказал(а) спасибо: 0
Поблагодарили 0 раз(а) в 0 сообщениях
Вес репутации: 0
Елена Лукьянова на пути к лучшему
По умолчанию *3443. Спор Зорькина с Лукьяновой

http://www.novayagazeta.ru/politics/67715.html
О праве налево

К вопросу о верховенстве права в контексте российской внешней политики, или Почему, согласно закону Российской Федерации, Крым все-таки не совсем наш

19.03.2015

Фото: Евгений Фельдман / «Новая»

К сожалению, в истории обычно остается приговор истории, а не приговор права. Тем важнее вовремя проанализировать события на предмет их «правовой чистоты». Чтобы в обстоятельствах другой правовой реальности дать возможность потомкам войти не в закрытую, а в только полуприкрытую дверь нового международного доверия…

Право и его верховенство как яблоко раздора


Комментируя высказывания президента России Владимира Путина по поводу Украины, президент США Барак Обама сказал: «У президента Путина, вероятно, другой набор юристов. Может быть, у него другой набор интерпретаций». Надо сказать, что Обама был весьма деликатен. Канцлер ФРГ Ангела Меркель высказалась жестче: «Россия во время кризиса на Украине действовала по закону джунглей, актуальному для XIX—ХХ веков». Что это — нападки геополитических конкурентов, стремящихся к мировому господству? Или дело действительно в праве?

Российские юристы действительно иначе, нежели их европейские и американские коллеги, понимают право. На вопрос о том, что такое право, большинство из них довольно быстро и без запинки ответит, что право есть совокупность санкционированных государством правил поведения, нарушение или неисполнение которых влечет за собой применение юридической ответственности. Но мало кто уточнит, что есть еще целый набор требований к содержанию и форме этих правил, к тому, как они формулируются, каким образом принимаются и — главное — как работают.

Это обусловлено тем, что в России, начиная с последних десятилетий XIX века и до 20-х годов XX века, активно разрабатывалась позитивная теория права. Тогда это были новые идеи, имевшие западноевропейские корни, а правовой позитивизм был мировым трендом.

За прошедшие полтора века взгляды на государство и право в мире сильно изменились в пользу естественно-правового подхода, где помимо права, создаваемого государством, существует еще «естественное право», имеющее бо́льшую силу, чем позитивное, и включающее в себя представления о справедливости и общем благе и социальные институты, защищающие свободные обмены и позволяющие пресекать агрессивное насилие. В России же, наоборот, произошла консервация позитивистских взглядов на право. Потому что авторитарной советской власти позитивный подход к праву был выгоден, и советские ученые, отвергая враждебные «буржуазные» исследования, продолжали изучать постулаты позитивистской теории права. В итоге единственным научным содержанием права стало изучение законов, а юриспруденцию подменили легистикой.

По наследству от СССР традиции юридического позитивизма образца столетней давности перешли к современной России как господствующее направление в науке. Господствующее, но, к счастью, не единственное. Потому что в настоящей российской науке есть много современного и интересного. Но в целом массовая российская наука и школа, готовящие специалистов для судебной и правоохранительной системы, не рассматривают право как сложную социально-политическую науку с огромным количеством неотъемлемых друг от друга тонких внутренних взаимосвязей и взаимозависимостей.

Противореча сама себе, массовая российская юриспруденция декларирует, что материальным источником права является жизнь, но при этом единственными и достоверными источниками считает формальные. В отличие от англичан, которые давно уже не употребляют слово «право» в чистом виде. У них в юридическом дискурсе оно называется «law and morality» (право и мораль).

…Присоединение России в 1998 году к Европейской конвенции «О защите прав человека и основных свобод» одномоментно внесло в официальную юридическую лексику огромное количество новых, не свойственных ей раньше понятий. Самым сложным для российского восприятия оказался термин «верховенство права». Его попытались перевести дословно, и... получилось «верховенство закона». Потому что словосочетание «rule of law», которым в английском языке обозначается верховенство права, при не слишком качественном переводе переводится на русский одинаково — и как верховенство права, и как верховенство закона. Но в английском law означает скорее не форму и не текст нормативного правового акта, принятого парламентом, а некое особое правовое предписание, отличающееся высшим смыслом, что не совсем соответствует русскому слову «закон» с формальной точки зрения. Слово «law» вообще не аутентично слову «право» в его российском понимании, и переводить его как «право» нельзя.

В итоге английское rule of law и его русский перевод — это совершенно разные философские понятия. Потому что верховенство права помимо строгого соблюдения закона, юридической силы и иерархии нормативных актов в первую очередь означает верховенство смыслов, а в России трактуется как верховенство буквы закона. В докладе Венецианской комиссии «О верховенстве права» разнице между понятиями «верховенство права» и «верховенство закона» уделено специальное внимание. «В недавнем прошлом, — говорится в нем, — суть верховенства права в некоторых странах была искажена до того, что она стала равнозначной таким понятиям, как «верховенство закона» («rule by law»), или «управление на основе законодательства» («rule by the law»), или даже «закон на основе норм» («law by rules»). Такие формы толкования позволяют оправдать авторитарные действия правительств и не отражают истинного значения понятия «верховенства права».

…Еще большую путаницу в российскую трактовку принципа верховенства права внес закрепленный Конституцией России термин «правовое государство», который является континентальной альтернативой англосаксонского «верховенства права». Однако за двадцать лет в России так и «не сложилось того единства, которое позволило бы говорить о наличии в российской юридической науке общепризнанной доктрины правового государства» .

Не сложилось и не могло сложиться. Потому что все определения российских учебников, в которых государство является формой организации общества, устарели. Они неверны по отношению к любому современному государству, и вдвойне неверны для характеристики правового государства. Ведь правовое государство может быть определено не само по себе, а через его взаимоотношения с гражданским обществом, без которого не может существовать. Так же как и гражданское общество не может развиться в полном масштабе, если государство не является правовым.

То есть одни трактовки устарели, других не сложилось, а о третьих так и не договорились. А ведь это не просто определения — это совершенно иная политико-юридическая модель взаимоотношений государства и общества, на которой основываются правовое сознание и правовое поведение. Получается, что Россия живет в другом правовом измерении, нежели большинство современных государств. Тонкий юрист-конституционалист, сорок четвертый президент США Барак Хусейн Обама в одной фразе сумел выразить суть проблемы, которая однажды вырвалась за пределы чисто научной дискуссии и в конкретной сложившейся ситуации привела к жесткому разногласию. Говоря об одном и том же, мы вкладываем в то, о чем говорим, совершенно разный смысл, и потому не понимаем друг друга.

…Юристы в России тоже отличаются от своих зарубежных коллег. Конечно, не все. В моей стране много высокопрофессиональных независимых экспертов в области права. Но они, как правило, отстранены от принятия государственно-властных решений. Потому что в течение 20 лет государство отбирало для себя таких юридических исполнителей, которые были ему удобны. Остальные тем или иным способом постепенно выводились за рамки государственной юридической деятельности. В итоге сформировалось два юридических сообщества, которые говорят на совершенно разных языках и оперируют разными юридическими конструкциями. Одно сообщество — это чиновники «от юриспруденции», судьи и парламентарии, члены избирательных комиссий и сотрудники правоохранительных органов. Другое — адвокаты, правозащитники и часть независимых ученых.

На международном симпозиуме «Доктрины правового государства и верховенства права в современном мире», проходившем в Конституционном суде России в октябре 2013 года, президент Американской ассоциации юристов Джеймс Силкинат назвал четыре универсальных требования, необходимых для функционирования системы, обеспечивающей реализацию принципа верховенства права. А именно:

1. Государственный аппарат, его должностные лица и официальные представители подчиняются праву.

2. Нормативные правовые акты являются ясными и определенными, официально публикуются, отвечают требованиям стабильности и справедливости и направлены на обеспечение и защиту основных прав, в том числе защиту личности и собственности.

3. Процесс принятия, исполнения и обеспечения действия нормативных правовых актов является открытым, справедливым и рациональным.

4. Правосудие осуществляется компетентными, высокоморальными и независимыми заседателями или нейтральной стороной, которые имеются в государстве в достаточном количестве, обладают адекватными ресурсами и отражают структуру общества, которому они служат.

Господину Силкинату эти принципы кажутся простыми и понятными. Но ему трудно осознать, что для большинства российских государственных юристов они нуждаются в дополнительных разъяснениях.

Например, судей нужно учить тому, что если в ходе судебного следствия доказательства обвинения оказались недостаточными, или не нашли своего подтверждения, или если защита привела доказательства, которые ставят виновность под сомнение, и эти доказательства никем не были опровергнуты, то они обязаны руководствоваться конституционным принципом о том, что неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого (ч. 3. ст. 49).

Фото: Евгений Фельдман / «Новая»

Российский судья знает, что любой его оправдательный приговор будет поставлен под сомнение, многократно проверен и обжалован. Поэтому он манипулирует процессуальными нормами и пределами судейского усмотрения для вынесения наиболее безопасного для себя решения. Чтобы этого не было, российскому судье как минимум нужны дополнительные гарантии того, что любое его решение, основанное на законе, будет безопасно для его статуса. И, наоборот, он должен быть уверен, что понесет ответственность за заведомо неправосудное решение и что эта «заведомость» будет предметом честного публичного доказывания.

Для господина Силкината невозможна ситуация, когда председатель суда требует от каждого судьи ежедневно докладывать ему о делах, находящихся в производстве. Особенно о тех, «где сторонами выступают органы государственной власти и должностные лица». Даже в самом страшном сне ему не может присниться, что председатель квалификационной коллегии судей заявит в суде, что судья не может быть независимым, потому что он — часть судебной системы .

В России подобная ситуация — обычная практика, которая создает условия для невозможности применения практически всех требований, названных господином Силкинатом. Например, во время избирательных кампаний избирательные комиссии отказывают в удовлетворении жалоб на нарушения избирательного законодательства и предлагают заявителям идти в суд. А в судах либо отказывают в приобщении доказательств и проведении экспертиз, либо принимают решения без каких-либо оснований. После этого избирательные комиссии заявляют, что суд не нашел каких-либо нарушений, и утверждают результаты нечестных и несправедливых выборов.

В итоге в силу порочности системы отбора происходит последовательное снижение компетентности представительных органов. Сформированный подобным образом парламент, в свою очередь, манипулирует процедурами при принятии законов. Три чтения закона могут пройти за один день без обязательной рассылки законопроекта субъектам права законодательной инициативы. Бывают случаи, когда вступление закона в силу определяется раньше предельно возможного и приурочивается к специальной дате, если это необходимо для реализации определенной политической цели.

В такой процедуре нельзя обеспечить ясности, определенности, стабильности и справедливости нормативных правовых актов как непременного условия реализации принципа верховенства права. Поэтому, естественно, самой неработающей нормой Конституции России является запрет на издание законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина (часть 2 статьи 55).

Президент Федеральной палаты адвокатов России Евгений Семеняко утверждает: «Если в Европе над властью каждой страны стоят органы Евросоюза, его стандарты и принципы, то в России последний оплот защиты Конституции — Конституционный суд». А судья Конституционного суда профессор Николай Бондарь уверен, что КС является соавтором российской доктрины верховенства права. Он уверен, что именно на основе решений Конституционного суда обеспечиваются понимание этой доктрины и баланс между властью, свободой и собственностью. Председатель Конституционного суда Валерий Зорькин в течение ряда лет был членом Европейской (Венецианской) комиссии за демократию через право и покинул ее лишь потому, что на заседаниях комиссии ему «все чаще приходилось высказываться о содержании правовых норм, которые затем попадают на рассмотрение суда, а это запрещено законом». Может, хотя бы этот суд в России не действует по общему шаблону? Для ответа на этот вопрос достаточно проанализировать действия КС в ситуации, вызвавшей столь резкую реакцию международного сообщества: в российско-украинских отношениях, предельно обострившихся после присоединения к России Республики Крым и города Севастополя.

Верховенство права и Крым

Анализируя крымскую ситуацию 2014 года, я вынуждена оговориться — меня трудно обвинить в крымофобии. Все последние двадцать лет я читала лекции о статусе территорий, тяготеющих к России. В том числе о статусе Республики Крым. Все эти годы, будучи руководителем научной экспертной группы по этим территориям, писала и говорила о том, что Крым требует большей гибкости со стороны украинских властей и настойчивости со стороны российских политиков.

Еще в 1992 году Верховный совет России считал «необходимым урегулирование вопроса о Крыме путем межгосударственных переговоров России и Украины с участием Крыма» . В связи с проведением 25 июня 1995 года общекрымского референдума Государственная дума предлагала «Правительству Российской Федерации предпринять необходимые шаги для активизации переговорного процесса с Украиной»

Но мне крайне не понравилось то, как произошло присоединение Крыма к России в 2014 году.

Почему вдруг сейчас? Ведь референдум в Крыму проходит не в первый раз. 22 года молчали, а потом за 23 дня присоединили? Почему только Крым? Ведь еще в сентябре 2006-го аналогичный референдум прошел в Приднестровской Молдавской Республике, на котором 97,1 % избирателей проголосовали за присоединение к России. В итоге присоединение Крыма поставило под угрозу всю европейскую политику после Ялтинской конференции 1945 года, создало опасный прецедент государственного самопровозглашения, уже примененный в Восточной Украине, и больно ударило по экономике России.

Для ответа на все эти «почему» достаточно процитировать мнение выпускницы факультета международных отношений СПбГУ и МГИМО, известной российской журналистки Ксении Собчак: «Правда состоит в том, что российская внешняя политика на Украине была оглушительно провалена, и вместо дипломатических решений в ход пошло политическое мародерство. Можно было бы даже забыть про «нравственность» — ее в политике любого государства всегда меньше, чем расчета. Но ведь те экономические последствия, которые мы все на себе испытаем в ближайшие годы, будут ощутимы для каждого россиянина. В итоге оказывается, что наше государство совершило осуждаемый международным сообществом беспрецедентный политический акт еще и без выгоды, а с ущербом для своей экономики. Крым должен БЫЛ стать частью России… Но эту историческую несправедливость нужно было решать годами переговоров с Украиной, выстраиванием отношений, дипломатическими торгами. А не воровать канделябр из горящего соседского дома, пусть даже этот канделябр был подарен вами по пьяни».

Но, увы, на самом деле все произошедшее абсолютно вписывается в контекст общеправовой российской парадигмы. Именно присоединение Крыма к России является классическим примером нарушения принципа верховенства права путем интерпретации смыслов и манипуляции процедурами.

Особую роль в этой истории сыграл Конституционный суд. Выполняя одно из центральных действий, предусмотренных законодательством при принятии части иностранного государства в свой состав, — проверку на соответствие не вступившего в силу международного договора Конституции, он как минимум восемь раз нарушил свои собственные процедуры и интерпретировал положения закона.

Итак, что же произошло? Для того чтобы это понять, нужно восстановить хронику событий.

По сообщениям информационных агентств, в ночь с 26 на 27 февраля 2014 года группой неизвестных лиц было захвачено здание Верховного совета и Совета министров Автономной Республики Крым (далее — АРК). Над зданиями были подняты российские флаги. 27 февраля было прекращено сухопутное сообщение между Крымом и материковой Украиной. В этот же день Верховный совет АРК объявил о проведении референдума о статусе автономии и расширении ее полномочий. Голосование было запланировано на 25 мая 2014 года. Тогда еще вопрос, вынесенный на референдум, не содержал положений о нарушении территориальной целостности Украины. Целью референдума являлось «усовершенствование статуса АРК, чтобы права автономии были гарантированы при любых изменениях центральной власти или Конституции Украины».

1 марта президент России Владимир Путин запросил у Совета Федерации право на использование ограниченного военного контингента за пределами Российской Федерации и получил карт-бланш на введение войск на территорию Украины для «нормализации общественно-политической обстановки в этой стране». В этот же день дата референдума в Крыму была перенесена на 30 марта 2014 года..

4 марта президент Путин заявил, что Россия не рассматривает вариант присоединения Крыма к России. «Только сами граждане, — сказал он, — в условиях свободы волеизъявления могут и должны определять свое будущее».

6 марта власти АРК и города Севастополя объявили об изменении формулировки вопроса референдума и о переносе голосования на 16 марта. Референдум был проведен в назначенный день. По официально опубликованным данным, за воссоединение Крыма с Россией проголосовали 96,77 % от числа участвовавших в референдуме.

17 марта, опираясь на результаты референдума, Верховный совет АРК провозгласил Крым независимым суверенным государством — Республикой Крым, в которой город Севастополь имеет особый статус.

17 марта президент Путин подписал указ о признании Республики Крым в качестве суверенного и независимого государства. Одновременно Республика Крым обратилась к России с предложением о ее принятии в состав Российской Федерации в качестве нового субъекта Российской Федерации со статусом республики. Парламент Крыма в ускоренном порядке подготовил проект межгосударственного договора о вступлении в состав Российской Федерации.

18 марта Путин начал процедуру принятия Крыма в состав России. Он уведомил правительство и палаты парламента о предложениях Госсовета Крыма и Законодательного собрания города Севастополя о принятии в Российскую Федерацию и образовании новых субъектов. Затем он одобрил и подписал межгосударственный Договор о принятии Крыма и Севастополя в состав России, в соответствии с которым в составе Российской Федерации образуются новые субъекты — Республика Крым и город федерального значения Севастополь. В этот же день Путин направил в Конституционный суд России запрос о проверке подписанного Договора на его соответствие Конституции. Запрос был принят к рассмотрению немедленно, без проведения публичных слушаний.

Утром 19 марта Конституционный суд признал Договор о присоединении Крыма соответствующим Конституции России.

19 марта президент Путин внес Договор на ратификацию в Государственную думу вместе с соответствующими проектами законов.

20 марта Государственная дума ратифицировала договор.

21 марта Совет Федерации ратифицировал договор. Путин подписал законы о присоединении Крыма и Севастополя к России. Договор вступил в силу.

21 марта в составе России был образован Крымский федеральный округ и назначен полномочный представитель президента Российской Федерации в Крыму.

На первый взгляд с точки зрения Федерального конституционного закона «О порядке принятия в Российскую Федерацию и образования в ее составе нового субъекта Российской Федерации» (далее — Закон «О принятии») процедура была соблюдена. Действительно, в состав России в качестве нового субъекта может быть принято иностранное государство по их взаимному согласию в соответствии с международным договором. Республика Крым объявила себя таковым государством. Россия это государство признала. Был заключен международный договор. Конституционный суд проверил его на соответствие Конституции. Парламент ратифицировал этот Договор с одновременным принятием соответствующего закона и автоматическим внесением названия новых субъектов в Конституцию. Казалось бы, все гладко.

Но вот момент проверки Договора между Российской Федерацией и Республикой Крым о принятии в Российскую Федерацию Республики Крым и образовании в составе Российской Федерации новых субъектов (далее — Договор) Конституционным судом вызывает вопросы. Потому что это центральное юридически значимое действие всей процедуры. В соответствии с частью 2 статьи 91 Закона «О принятии» «международный договор не подлежит введению в действие и применению, то есть не может быть ратифицирован, утвержден и не может вступить в силу для Российской Федерации иным образом, если Конституционным судом установлено его несоответствие Конституции».

Да, конечно, Конституционный суд России оказался в сложном положении. На вынесение решения ему была отведена всего одна ночь. Он оказался перед выбором — остаться в рамках правового поля или пойти на поводу у ситуации. Поэтому постановление Конституционного суда, изготовленное им в ночь с 18 на 19 марта 2014 года, само по себе заслуживает специального внимания.

Нарушение первое — недопустимость запроса.

Большое сомнение вызывает правомерность принятия судом к производству запроса о проверке Договора и возможность рассмотрения этого дела вообще. Статья 36 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» (далее Закон «О Конституционном Суде») предусматривает только одно основание к рассмотрению дела, которым «является обнаружившаяся неопределенность в вопросе о том, соответствует ли Конституции Российской Федерации не вступивший в силу международный договор». Статья 89, которая так и называется «допустимость запроса», предполагает возможность проверки международного договора только в случае, когда такой договор подлежит ратификации (часть 1), а «заявитель считает его не подлежащим введению в действие и применению в Российской Федерации из-за его несоответствия Конституции Российской Федерации» (ч. 2). Но никакой неопределенности в Договоре никем обнаружено не было. Президент, обратившийся с запросом в Конституционный суд, не считал Договор неконституционным. Следовательно, сам запрос был недопустимым и Конституционный суд не мог принять его к рассмотрению.

Причина коллизии понятна. Федеральные конституционные законы «О Конституционном Суде» и «О принятии» принимались с большой разницей по времени (1994 и 2001 гг.), и депутаты просто забыли адаптировать один к другому. Сам же Конституционный суд, будучи полноправным субъектом права законодательной инициативы по «вопросам собственного ведения», тоже «проспал» ситуацию конфликтной коллизии двух конституционных законов. Но процедура есть процедура. И суду пришлось «выкручиваться» из сложившейся ситуации, прямо в решении. Почти две страницы его текста (п. 1) посвящены обоснованию того, почему все-таки суд пошел на нарушение Закона и стал рассматривать это дело. Он честно признался, что в запросе ничего не было сказано о неконституционности Договора, что вопреки процедуре при оценке Договора отсутствовала спорящая сторона и что суд не обнаружил «полной процессуальной идентичности» данной ситуации с другими случаями факультативного конституционного контроля». В итоге суд пришел к выводу, что проверка Договора является всего лишь «неотъемлемой частью юридического состава государственно-властного решения», а потому — обязанностью суда. То есть если нельзя, но очень хочется, то можно.

Нарушение второе. Невыполнение обязательной процедуры рассмотрения.

Конституционный суд провел проверку Договора, не выполнив требований статей 41 и 49 Закона «О Конституционном Суде». Надо отдать должное суду — он сам в своем постановлении честно признался, что при проверке Договора была нарушена предусмотренная законом обязательная процедура рассмотрения дел. Он констатировал, что «обязан рассмотреть дело по существу, не прибегая в данном случае с учетом специфики настоящего дела, к процедурам предварительного изучения обращения судьей Конституционного суда и проведения слушаний по делу». И если рассмотрение дела без проведения слушаний в принципе возможно (статья 47.1), то без предварительного тщательного изучения вопроса Закон не позволяет этого делать. Но, как уже говорилось, для вынесения решения суду была дана всего одна ночь. Какое уж там предварительное изучение и назначение судьи-докладчика. Хотя в условиях цейтнота суд вполне мог воспользоваться частью 2 статьи 42 Закона «О Конституционном Суде», которая дает ему возможность обратиться к соответствующим органам и должностным лицам с предложением о приостановлении процесса вступления в силу оспариваемого международного договора Российской Федерации до завершения рассмотрения дела. Мог, но не воспользовался. Зачем? Ведь все и так уже решено «с учетом специфики настоящего дела».

Третье, четвертое и пятое нарушения касаются обязательных пределов проверки Договора.

Закон «О Конституционном Суде» (статьи 86 и 90) устанавливает обязательные пределы проверки не вступившего в силу международного договора Российской Федерации на его соответствие Конституции. В Законе сказано, что суд обязан проверить договор 1) по содержанию норм; 2) по форме; 3) по порядку подписания, заключения, принятия, опубликования или введения в действие. Кроме этого, закон требует, чтобы Конституционный суд принимал решение по делу, «оценивая как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой, а также исходя из его места в системе правовых актов» (часть 2 статьи 74).

Анализируя постановление суда от 19 марта 2014 года с позиции этих обязательных требований, можно уверенно сделать вывод о том, что суд самоустранился от проверки Договора по целому ряду обязательных параметров.

Конституционный суд самоустранился от оценки Договора по содержанию его норм на предмет их соответствия основам конституционного строя России. В тексте Договора сказано, что Российская Федерация заключает договор «в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, а также осознавая тесную взаимосвязь других основных принципов международного права, закрепленных, в частности, в Уставе Организации Объединенных Наций и Хельсинкском заключительном акте совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, с принципом уважения и соблюдения прав и свобод человека…». Должен ли был суд проверить истинность данного положения? Бесспорно, был должен. Но не проверил.

А ведь именно Хельсинкский заключительный акт СБСЕ 1975 года, на котором базируется вся система европейской безопасности и на который ссылается Договор, четко закрепляет, что государства, его подписавшие (в том числе и Россия как правопреемница СССР), должны уважать территориальную целостность и нерушимость границ друг друга и никаким образом их не подрывать. И Меморандум о поддержании мира и стабильности в СНГ 1995 года гласит, что члены Содружества обязуются не поддерживать на территории друг друга сепаратистские движения, а также сепаратистские режимы, если таковые возникнут; не устанавливать с ними политических, экономических и других связей; не допускать использование ими территорий и коммуникаций государств-участников СНГ; не оказывать им экономической, финансовой, военной и другой помощи. «Ничто не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов», — разъясняет принципы территориальной целостности и права народов на самоопределение, закрепленные в Уставе ООН, Декларация Генеральной Ассамблеи «О принципах международного права» 1970 года. То есть это как раз те самые документы, в контексте которых должна была проводиться проверка Договора по содержанию, потому что они являются действующими международно-правовыми обязательствами России.

В итоге, отказавшись от анализа содержания Договора по существу, суд не проверил его и на предмет соответствия частям 2 и 4 статьи 15 Конституции. В этой статье говорится, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». Сам Конституционный суд неоднократно подтверждал это в своих решениях: «В соответствии с принципами правового государства, закрепленными Конституцией Российской Федерации, органы власти в своей деятельности связаны как внутренним, так и международным правом. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры являются согласно статье 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации составной частью ее правовой системы и должны добросовестно соблюдаться».

Из этого следует, что если не вступивший в силу международный договор противоречит другим, заключенным ранее и не денонсированным к моменту проверки международным обязательствам, взятым на себя Россией, то проверка такого договора на соответствие его этим обязательствам является обязательной. Более того, Конституционный суд не мог игнорировать неизбежные последствия ратификации Договора — принятие внутренних законов России, которые будут вполне соответствовать «проверенному» договору, но окажутся в антагонистическом противоречии с договорами иными.

Но, оказывается, не для ситуации с Крымом. В своем постановлении суд честно признается: «Поскольку в силу части третьей статьи 3 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» Конституционный Суд Российской Федерации решает исключительно вопросы права, он не оценивает политическую целесообразность заключения международного договора». То есть в одних случаях международное право — это важнейшая правовая основа конституционного строя России, а в других — правовая целесообразность. Так элегантно, путем умышленной подмены суд смог обойти сложную конъюнктурную ситуацию.

Конституционный суд самоустранился от оценки Договора по форме. В своем постановлении суд умышленно исключил из предмета проверки Договора «анализ документов, на которые такой договор ссылается в качестве своей основы». Понятно, что в данной ситуации для суда это был единственный выход, поскольку если бы эти документы были исследованы, суд вряд ли смог бы признать Договор соответствующим Конституции.

Во-первых, Договор основан на Декларации о независимости Республики Крым, главной правовой позицией которой является апелляция к решению международного суда ООН по Косово. В Декларации так прямо и сказано: «принимая во внимание подтверждение международным судом ООН в отношении Косово от 22 июля 2010 года того факта, что одностороннее провозглашение независимости частью государства не нарушает какие-либо нормы международного права… мы принимаем решение». Но такая апелляция абсолютно недобросовестна. Во-первых, потому, что Международный суд правомочен давать всего лишь рекомендательное мнение по поступившему запросу. Вердикт Международного суда ООН так и называется — Консультативное заключение международного суда по Косово. И хотя многие сегодня представляют этот документ едва ли не как международную санкцию на сецессию, но тогда — 22 июля 2010 года — судебная инстанция ООН вообще не обсуждала законность или незаконность этнополитической сецессии или права наций на самоопределение как принцип. К этому моменту 69 из 192 стран — членов ООН признали Косово в качестве независимого государства. Но при этом независимость Косово до сих пор не признается ООН в целом. Потому что два постоянных члена Совета Безопасности (Россия и Китай) выступают категорически против одностороннего самоопределения бывшего автономного края в составе Сербии. Даже Европа не имеет консенсуса относительно признания бывшего автономного края Сербии в качестве независимого образования (пять стран — членов ЕС: Испания, Греция, Румыния, Кипр и Словакия — не признали Косово). Заметьте — именно Россия категорически не признает решения международного суда по Косово! Но именно это решение и лежит в основе всех документов о присоединении к России Крыма. И Конституционный суд не может этого не знать.

Так элегантно, путем умышленной подмены суд смог обойти сложную конъюнктурную ситуацию.

Конституционный суд самоустранился от оценки Договора по порядку его подписания. Судом проверялись только полномочия российской стороны, которые и так были очевидны. Суд констатировал, что Договор «подписан Президентом Российской Федерации, который наделен полномочием определять в соответствии с Конституцией Российской Федерации и федеральными законами основные направления внутренней и внешней политики государства». «Исходя из этого подписание рассматриваемого Договора Президентом Российской Федерации соответствует Конституции Российской Федерации». Более не исследовалось ничего. А ведь предмет для такого исследования был.

Со стороны Крыма Договор был подписан главой правительства Крыма Сергеем Аксеновым, спикером крымского парламента Владимиром Константиновым и главой (мэром) города Севастополя Алексеем Чалым. Однако статус города Севастополя в составе Украины вообще не предполагал наличия выборного мэра. Так называемый «народный» мэр — гражданин России Алексей Чалый — был избран жителями на митинге. То есть на момент его избрания пост мэра не был предусмотрен Конституцией Украины. А если бы даже и был, то данное лицо в любом случае не могло быть на этот пост избрано по причине наличия у него гражданства иностранного государства.

Не меньше вопросов возникает к процедуре избрания председателем правительства Крыма Сергея Аксенова. Когда 27 февраля 2014 года здание Верховного совета Крыма было захвачено отрядом неизвестных вооруженных лиц в камуфляжной форме, захватившие пустили внутрь группу депутатов, предварительно отобрав у них средства мобильной связи. Но Конституция Украины (статья 136) предусматривает обязательное согласование кандидатуры председателя правительства Крыма с президентом Украины. По словам спикера Верховного совета Крыма В.А. Константинова, ему звонил В.Ф. Янукович, которого парламентарии считали президентом Украины, и устно согласовал кандидатуру Аксенова. Как? По отобранному телефону?

В итоге депутаты избрали Аксенова премьером нового правительства (постановление № 1656-6/14). Правда, видеофиксация заседания не велась, журналисты на него допущены не были. Согласно официальному заявлению пресс-службы Верховного совета за это решение проголосовали 53 депутата. По данным ZN.UA, изначально в зале действительно находились 53 депутата, но некоторые из них покинули заседание. Более того, при рассмотрении вопроса об отставке прежнего премьера А.В. Могилева и о назначении на этот пост С.В. Аксенова разгорелся скандал, и группа депутатов отказалась принимать участие в голосовании. Депутат С. В. Куницын отмечает, что в момент голосования в зале находилось всего 47 человек при кворуме в 51. По сообщениям некоторых депутатов, среди «проголосовавших» обнаружились фамилии не только не голосовавших, но и фамилии отсутствовавших.

Возникает вопрос: если полномочия двух из трех подписантов столь сомнительны, мог ли Конституционный суд признать Договор соответствующим Конституции по порядку подписания? Иначе получается, что проверка по форме подписания касалась не вопросов права, а свелась к проблеме правильности чернил, которыми Договор был подписан.

Нарушение шестое. Нет отсылки к конституционному закону


При проверке конституционности Договора по порядку его введения в действие Конституционный суд применил правовую интерпретацию во имя достижения заранее определенной цели. В Договоре (статья 10) сказано, что он «временно применяется с даты подписания и вступает в силу с даты ратификации», а Республика Крым считается принятой в состав Российской Федерации с даты подписания Договора (пункт 1 статьи 1). Суд признал эти положения соответствующими Конституции и попытался предельно подробно это обосновать (п. 3 постановления). В его обосновании фигурирует и Венская конвенция о праве международных договоров, допускающая такую возможность, и ссылка на собственную правовую позицию. Вроде бы все убедительно и правильно. Только почему-то нет упоминания части 2 статьи 65 Конституции России, отсылающей суд в данном конкретном случае к специальному конституционному закону, которым он должен руководствоваться при оценке Договора.

А Закон как раз устанавливает жесткое правило именно для такого вида международных договоров, как договоры о принятии иностранного государства в состав России в качестве ее субъекта. В нем (часть 2 статьи 91 Закона «О принятии») однозначно определено: «международный договор не подлежит введению в действие и применению, то есть не может быть ратифицирован, утвержден и не может вступить в силу для Российской Федерации иным образом, если Конституционным Судом установлено его несоответствие Конституции». То есть до решения суда такой договор применяться не может. И суд это прекрасно понимал. Настолько хорошо понимал, что даже не использовал свою любимую формулу о том, что рассматривает исключительно вопросы права, которую обычно применяет в скользких политических ситуациях. Суд прямо заявил: «То, что Республика Крым считается принятой в Российскую Федерацию с даты подписания Договора, носит характер принципиального политического волеизъявления».

Нарушение седьмое. Конституционный суд принял решение вопреки своей собственной правовой позиции.

Еще в 1995 году при проверке конституционности указов президента Ельцина по использованию вооруженных сил в Чечне Конституционный суд заявил, что государственная целостность является «одной из основ конституционного строя Российской Федерации». Что «Конституция Российской Федерации не предусматривает возможности одностороннего решения вопроса об изменении статуса субъекта Российской Федерации и о его выходе из состава Российской Федерации». А раз так, то в силу принципов добросовестности и последовательности Россия обязана была уважать и право Украины на территориальную целостность.

Эта правовая позиция никем не была оспорена и не подверглась корректировке самим судом. А значит, была обязательна для исполнения. Статья 6 Закона «О Конституционном Суде» гласит: «Решения Конституционного Суда Российской Федерации обязательны на всей территории Российской Федерации для всех представительных, исполнительных и судебных органов государственной власти, органов местного самоуправления, предприятий, учреждений, организаций, должностных лиц, граждан и их объединений».

Нарушение восьмое. Проблема Севастополя.

Это, пожалуй, один из самых важных вопросов: откуда в Договоре о присоединении Республики Крым взялся город Севастополь и каковы правовые основания его присоединения к России?

Как мы помним, в состав России в качестве нового субъекта могло быть принято иностранное государство. И если Автономная Республика Крым имела достаточное количество государственных признаков, чтобы самоопределиться, самопровозгласиться и быть признанной в качестве независимой иностранным государством, то город Севастополь сделать этого не мог никаким образом. Потому что он не входил ни в Крымскую область на момент разрушения СССР, ни в Автономную Республику Крым на момент проведения общекрымского референдума.

Указом Президиума Верховного совета РСФСР от 29 октября 1948 года №761/2 Севастополь был выведен из состава Крымской области и стал городом республиканского подчинения. Постановлением Президиума Верховного совета РСФСР от 5 февраля 1954 года «О передаче Крымской области из состава РСФСР в состав Украинской ССР» передавалась Крымская область, а не Крымский полуостров. Севастополь к этому моменту уже шесть лет как не находился в ее составе. Передача Севастополя Украине состоялась в результате заключения 19 ноября 1990 года двустороннего договора между Украиной и Россией, в котором стороны отказывались от взаимных территориальных притязаний. Впоследствии данный принцип был закреплен в договорах и соглашениях между государствами СНГ. Об особом статусе города Севастополя в составе АРК говорилось лишь в тексте Конституции Республики Крым 1992 года, вопрос о возврате к которой не получил большинства на общекрымском референдуме 16 марта 2014 года.

То есть на момент подписания Договора Севастополь не являлся иностранным государством и не мог быть принят в состав России по тем же правилам, что и Республика Крым. Для таких случаев в Законе «О принятии» (часть 2 статьи 4) предусмотрена совсем другая процедура: «Принятие в Российскую Федерацию в качестве нового субъекта части иностранного государства осуществляется по взаимному согласию Российской Федерации и данного иностранного государства в соответствии с международным (межгосударственным) договором, заключенным Российской Федерацией с данным иностранным государством».

Здесь, как и в случае с доратификационным временным применением Договора, Конституционный суд должен был руководствоваться прямой конституционной отсылкой: «Принятие в Российскую Федерацию и образование в ее составе нового субъекта осуществляется в порядке, установленном федеральным конституционным законом» (часть 2 статьи 65 Конституции). Чтобы установить соответствие Договора Конституции, суд был обязан проверить его на соответствие Закону «О принятии». Но не сделал этого. А если бы сделал? Может быть, тогда по-другому пошла бы история? Когда наши внутренние законы нарушаются только по отношению к нам самим, это еще полбеды. Но в данном случае ситуация иная — нарушение внутреннего законодательства нанесло ущерб людям и государствам за пределами страны. И сделал это своими руками один из высших судов России.

Цивилизационная проблема

Сейчас много говорят и пишут о том, что причина противостояния России с ее вчерашними международными партнерами коренится в поразившем мир цивилизационном разломе, в котором Россия выносится за рамки системы европейских достижений и ценностей. Цивилизационно-историческая типология — теория, безусловно, красивая. Звучит она гордо и убедительно. Настораживает только ее тупиковая простота, поскольку с ее помощью можно без труда обосновать практически любые поведенческие странности.

Фатальная «загнанность» в цивилизационные модели искусственна. Она — всего лишь удобный пропагандистский прием для обоснования отказа от развития или для сокрытия истинной причины такого отказа. Не случайно разговоры о цивилизиционной особости России зазвучали с новой силой именно тогда, когда в ее гражданском обществе естественным путем начал осуществляться переход к европейской модели развития. Когда граждане начали понимать, что государство — это не сакральная сущность, данная им свыше, а всего лишь содержащийся на их собственные налоговые отчисления аппарат для выполнения определенных ими же общественно значимых функций. Потому что пока государство продолжает быть субъектом, осуществляющим полномочия верховного собственника, гражданское общество как контролер и участник принятия государственно-властных решений будет встречать его отчаянное сопротивление.

Проблема вовсе не в разнице цивилизаций. Как только в России начал меняться общественный запрос к государству и взгляд населения на его природу, назначение и место в обществе, это стало представлять реальную угрозу для власти. А поскольку такие изменения появились в результате комплекса конкурентных факторов (конкуренции бытия, конкуренции смыслов, конкуренции информации и глобализации), закономерной защитной реакцией государства стала борьба с этими самыми факторам. Первые удары были нанесены по СМИ, интернету и образованию — по школьным программам и учебникам. Чтобы устранить конкуренцию информации и конкуренцию смыслов. А потом под видом ответа на международные санкции взялись за конкуренцию бытия — за ограничение международного обмена, усложнение выезда граждан за пределы страны и за удаление с полок магазинов образцов, свидетельствующих о серьезных конкурентных преимуществах их производителей.

Но кое-что от цивилизационной проблемы здесь все-таки есть. Только речь идет не о разных типах цивилизаций, а о разнице между цивилизацией и варварством. Потому что в современном мире водораздел между ними проходит по отношению людей к праву. В условиях, когда государство становится все больше и больше услугой, качество которой оценивает общество, именно право становится той всеобщей цивилизационной ценностью, о сохранении и развитии которой заботятся все вместе. Это не просто перечень правил, а основанный на международной морали мирного сосуществования набор стандартов, о котором общества и государства договорились. Они возвели эти стандарты в закон, обеспечили специальными процедурами, и каждый со своей стороны обязался их соблюдать под контролем и во взаимодействии друг с другом.

Парадокс, но точнее всего эту мысль выразил именно председатель Конституционного суда России Валерий Зорькин. В своей статье «Цивилизация права» он написал: «И большинство человечества договорилось о следующем. Проводим честные выборы. Принимаем в качестве лидера того, кому доверяет большинство. Ограничиваем этого лидера рамками закона. И живем до следующих выборов. Человечеству, уставшему от двух мировых войн, напуганному перспективой третьей мировой войны, возжелавшему элементарного покоя и радостей частной мирной жизни, показалось, что можно добиться стабильности на основе такого простейшего общественного договора. Так в итоге была построена — на основе огромных жертв, методом кровавых проб и страшных ошибок — цивилизация права».

Все верно. Россия тоже попыталась пойти по такому пути. Но практически сразу на нем появились две формализованные правом оговорки, которые обусловили неизбежный поворот в сторону — «как бы» честные выборы и невозможность ограничения законом лидера. И ничего не вышло. Потому что право — это сбалансированная многомерная система. В ней нет мелочей, которыми можно безболезненно пренебречь или пожертвовать без угрозы для существования системы в целом.

Стоит только добавить, что в своей оценке действий России госпожа Меркель немного ошиблась в датах. Несвязанность властителей своими же законами — это не «закон джунглей образца XIX—XX веков». Обоснование такой несвязанности приводилось еще в IV веке до н.э. в китайской книге «Шан цзюнь шу» («Книга правителя области Шан»). И председателю Конституционного суда России — специалисту по истории политических и правовых учений профессору Валерию Зорькину это, безусловно, хорошо известно. «Если право погибает, то мир окажется у края бездны», — написал он. Во многом благодаря возглавляемому им суду мы уже там оказались. Неспособность давать оценку, исходя из верности духу права, духу цивилизации, на этом праве построенной, — это варварство. А варварство лечится. Не мгновенно, но лечится. Довольно просто. Образованием и культурой.

Последний раз редактировалось Chugunka; 29.04.2020 в 17:13.
Ответить с цитированием
  #2  
Старый 30.10.2015, 18:32
Аватар для Валера, ептыть, ты же верующий
Валера, ептыть, ты же верующий Валера, ептыть, ты же верующий вне форума
Пользователь
 
Регистрация: 23.10.2015
Сообщений: 84
Сказал(а) спасибо: 0
Поблагодарили 0 раз(а) в 0 сообщениях
Вес репутации: 10
Валера, ептыть, ты же верующий на пути к лучшему
По умолчанию Право - и только право

http://www.rg.ru/2015/03/23/zorkin-site.html
О вопиющих правонарушениях, которые упорно не замечают

"Новая газета" опубликовала статью Елены Лукьяновой, призванную доказать, что Россия не имела права присоединять Крым. Статья начинена реверансами в адрес господина Обамы, объявленного "тонким юристом-конституционалистом" современности, и поношениями в адрес российского Конституционного cуда.

Я никогда бы не стал отвечать на статью любого юриста, даже более профессионального и более глубоко погруженного в специфику конституционного права. Но в данном случае речь идет не о статье госпожи Лукьяновой, постоянно стремящейся усидеть на двух стульях - псевдокоммунистическом и псевдолиберальном - и постоянно меняющей свою позицию в соответствии с конъюнктурой.

Речь буквально идет о судьбе России, о ее способности выстоять в нынешней ситуации, не сорваться в очень крупный гражданский эксцесс, к которому ее буквально подталкивают и определенные слои нашего общества, претендующие на элитность и просвещенность, и обслуживающие эти слои юридические двурушники. Готовые бесконечно обсуждать процессуальные тонкости, якобы нарушенные Россией, и не готовые обсуждать чудовищные по грубости нарушения, совершенные другими любезными их сердцу действующими лицами, включая "тонких юристов-конституционалистов".

О судьбе России и зависимости этой судьбы от всего, что связано с правом, я пишу сейчас как гражданин России. Это не политическая а, если хотите, философская и даже экзистенциальная статья, посвященная одной из самых трагических тем российской истории.

Скрепы общества, легитимность власти и право


Столетиями и даже тысячелетиями Россия была скрепляема высшими духовными скрепами, называвшимися по-разному в разные времена. Будучи скреплена этими скрепами, она могла относиться к скрепам правовым с большим или меньшим пренебрежением. Я не буду обсуждать, хорошо это или плохо. Не буду обсуждать и разницу между римским подходом, в рамках которого хитросплетения юридических формул являются системообразующим фактором, и иными подходами, отрицающими такое значение этих хитросплетений.

Я не являюсь безоговорочным поклонником той традиции, которую олицетворяет Древний Рим с его юридической щепетильностью. При том, что эта традиция, конечно же, должна быть названа великой. И должно быть признано, что именно эта традиция построила весь средневековый и современный Запад.
Ведь, отдавая должное римской правовой традиции, нельзя не признать и того, что как Древний Рим, так и его последователи прекрасно сочетали юридическую щепетильность, доходящую до тонкой казуистики, и невероятную жестокость. Причем такую жестокость, которая ошеломляла другие миры, в которых юридическая щепетильность не была укоренена, но которые каким-то способом эту жестокость вводили в определенные берега.

О судьбе России и зависимости этой судьбы от всего, что связано с правом, я пишу сейчас как гражданин России

И если бы Россия продолжала оставаться страной духовно-центрической, то есть делающей ставку на идеологический, а не правовой консенсус, как это было и в православный, и в коммунистический период, то правовая проблематика не имела бы для нее столь судьбоносного характера.

Для меня, посвятившего себя именно этой проблематике и придающего ей решающее значение, право все равно было бы сверхценным. Однако я бы понимал, что такая сверхценность права не тождественна вопросу о том, быть или не быть России вообще.

Но Россия, отвергнув советский идеологический системообразующий принцип, являющийся новой редакцией такого же православно-самодержавного принципа, перестала быть хотя бы "относительно правонезависимой" страной. В отсутствие идеологических скреп единственно возможными скрепами являются скрепы правовые. Если их нет, страна рушится в бездну. И в каком-то смысле сверхценность правовой проблематики как раз и связана с невозможностью скрепить эту общность чем-либо, кроме права.

Этот вопрос стал особенно острым для Запада в период религиозных войн и последующий период перехода западной цивилизации от религиозности к светскости. Как все мы понимаем, речь идет о легитимности.

Французский монарх мог быть легитимен для католиков, потому что римский папа благословил его, и он был помазан в Реймсе. И в условиях такой легитимности правовая легитимность не имела решающего значения. Но для гугенота благословение римского папы и помазание в Реймсе было знаком антилегитимности. И французскому обществу для того, чтобы сохранить единство, надо было делать ставку на что-то иное, нежели духовное единство общества.

Этим иным сначала был абсолютный и все более проблематичный авторитет монарха как высшего суверена. Что это такое, понимают все, изучавшие французский и общеевропейский абсолютизм, высшим выражением которого является фраза короля-солнца Людовика XIV "государство - это я". Все, кто это изучал, понимали, что французские короли эпохи увядания монархии делали ставку на абсолютизм не от хорошей жизни. А от того, что религиозная легитимность рушилась, и скрепой становилась личностная, харизматическая легитимность.

Но она может что-то скреплять, только если монарх по-настоящему сильная личность, каковой и был Людовик XIV. Как только абсолютистским лидером становится личность слабая, абсолютизм рушится.

Однако катастрофа такого обрушения (а она, как мы знаем по истории французской революции, была ужасной) - это еще полбеды. Возникает вопрос, как и чем все скреплять "по ту сторону катастрофы". Причем в отсутствие той социальной стратификации, которую предлагал феодализм, в отсутствие тех традиционалистских тормозов, которые существовали в рамках предыдущего типа жизни, как его ни называй - формацией, укладом, жизнеустройством. Победивший буржуазный класс разрушает традиционные устои, снимает тормоза, пускает общество вразнос, создает пресловутый дух "войны всех против всех" (она же рыночная конкуренция), уничтожает существовавшие коллективистские скрепы.

И вот тогда вопрос о праве становится совсем иным, нежели в предыдущий период. Тогда общество окончательно понимает, что либо оно обрушится в беспредельный хаос, в бездну асоциальности, либо оно сумеет связать себя правовыми скрепами. Потому что других-то у него в этой новой постидеологической ситуации просто нет.

Лишившись идеологических скреп в ходе перестройки и окончательно потеряв их в постсоветский период, Российская Федерация должна была чем-то скрепить самое себя. Чем? Только правом. Увы, понимание судьбоносности постсоветского вызова, понимание того, что теперь-то либо право, либо ничто, отсутствовало у нашего так называемого "просвещенного слоя", сумевшего завоевать авторитет в обществе к началу так называемой перестройки и остававшегося для общества авторитетным в начальный постсоветский период.

В дальнейшем этот слой потерял свой авторитет - во многом потому, что не осознал вызова и не ответил на него. Но он продолжает занимать весьма серьезные позиции в нашем обществе. Причем серьезность этих позиций никак не пропорциональна его новой, гораздо меньшей, авторитетности. Но она имеет место. И ее необходимо учитывать.

Поэтому я считаю своим долгом отвечать на некоторые якобы просвещенные и моральные, а на самом деле вопиюще циничные, меморандумы, которые подписываются то мудрыми и благородными юристами, то философами, находящимися в услужении у международных уголовников типа Браудера.

Не в этих лицах дело и не в их рупорах, и не в их международной поддержке. Дело в нормативных, моральных и даже экзистенциальных установках целого слоя, чьи позиции все еще достаточно серьезны для того, чтобы в случае, если этот "просвещенный слой" не опамятуется, Россия оказалась бы резко дестабилизирована.

А значит, слой должен опамятоваться. И я говорю сейчас со слоем, а не с его отдельными представителями и трансляторами определенных позиций.

"Просвещенный слой" и его mea culpa


Помните ли вы 1993 год, когда, согласно вашей кровожадной и циничной оценке, Конституционный cуд не выполнил свою функцию. Каковая якобы состояла в том, чтобы поддержать любимого вами президента-харизматика?

Вы помните те вопли "раздавить гадину", те свирепые расстрелы и неправовые преследования, те репрессии разного рода, которым подвергались люди и институты, не внявшие вашим призывам?

И неужели вы не способны связать свое тогдашнее поведение со всем, что за этим последовало? Вы определенным образом повели себя осенью 1993 года. Платой за это ваше поведение был триумф Жириновского и сокрушительное фиаско на выборах ваших представителей, вопреки захвату вами фактически диктаторской позиции в российском обществе.

Вы в этот момент осуществили то, что в психоанализе называется переносом. И возложили ответственность за этот ваш провал на Россию, заявив, что "она одурела". Но одурели-то на самом деле вы. И понятно, почему. Потому что растоптали право. И назвали тех, кто его отстаивал, то есть спасал все вместе - и Россию, и ваш авторитет, и просвещенность, и многое другое, пособниками сил, толкающих страну к катастрофе.

Но в тихую катастрофу грабительских бесчестных приватизаций, социальных бесчинств, деградаций и кровавых конфликтов страну тогда толкнули вы. И сделали вы это одним-единственным шагом - не заметив вопиющих правовых нарушений, совершенных Ельциным, издавшим указ №1400. Ельцин растоптал право, а вы его поддержали.

Конституционный долг Конституционного cуда состоял тогда в одном - немедленно зафиксировать вопиющее нарушение права.

Указ №1400 нарушал право так грубо, так вульгарно и неприкрыто, что для того, чтобы это зафиксировать, не надо было быть высоким юридическим профессионалом. Надо было просто осознавать новую суперценность права, его характер уникальной скрепы. Надо было осознавать свой долг перед Россией и поддержать эту суперценность. Вот и все.

Одни это сделали, а другие нет. И все мы вкусили от горьких плодов, которые выросли в результате благословленного вами неправового посева. И неужели у кого-то из вас хватает сегодня цинизма или бездумия для того, чтобы не осознать хотя бы постфактум, что совершенное находится в категории mea culpa, что в переводе означает "моя вина"?

Перестаньте хотя бы теперь глупо и грубо перекладывать, как говорят в народе, с больной головы на здоровую. Потому что, продолжая заниматься этим скверным делом, вы, и именно вы подталкиваете страну к тяжелейшим гражданским потрясениям.

Но и это не все. Вам в конце концов придется осознать, что именно вы в 1993 г. в очень большой степени способствовали тому, чтобы не только в России, но и во всем мире открылся правовой "ящик Пандоры", из которого далее полезли все демоны глобальной политической дестабилизации.

Не понимаете? Придется объяснять.

Дело в том, что горячо поддержанный вами указ Ельцина №1400 стал первым в новейшей истории прецедентом грубейшей интерпретации конституционного права (то есть его фактической отмены) в одной из ключевых стран мира. И этот прецедент не случайно был восторженно встречен и признан благим и справедливым решением политической проблемы почти везде на Западе. Ведь именно этот прецедент был усвоен и присвоен вашими западными единомышленниками как новая и допустимая норма. Которую, в зависимости от потребностей применения, называют то "демократия важнее закона", то "справедливость важнее закона". В любом случае закон уже был выброшен из приоритетов.

Потом эту норму оснащали технологиями разного рода "мягкой силы". Включая тотальный контроль над ключевыми СМИ (прежде всего всепроникающим телевидением), позволяющий донести до массового гражданина-избирателя любым образом искаженную "картинку реальности". То есть навязать обществу свой фальсифицированный ряд событий, свои интерпретации этих событий и свой (пусть даже вопиюще неправовой) вердикт насчет того, что в этих событиях является справедливым и благим.

Осознайте, что именно из прецедента указа №1400 и вашего оправдания его благого характера, невзирая на противоречие Конституции, далее прорастали методология и технологии многочисленных "цветных революций". Тех самых, в которых обрушение конституционных норм и незаконное силовое свержение легитимной власти объявляли, следуя созданному вами прецеденту, "справедливой борьбой народных масс за демократические преобразования". Тех самых, из-за которых мир второго десятилетия XXI века называют "погружением в глобальный хаос".

Дело ведь еще и в том, что российский прецедент 1993 года резко расширил то - и без того достаточно широкое - пространство интерпретаций международного права, в котором прячутся ключевые возможности международной хаотизации.

Все юристы знают, что законодательные нормы любой мыслимой правовой системы не могут быть настолько полны и совершенны, чтобы исчерпать бесконечное многообразие жизненных ситуаций. И потому и в любой национальной правовой системе, и в системе международного права (впрочем, как и в традиционных системах обычного права) правоприменителю вменяется в обязанность верное толкование, то есть интерпретация правовой нормы в соответствии с ее буквой и духом. Причем такое верное толкование предполагает - и это также обязанность правоприменителя - рассмотрение внешних обстоятельств, то есть контекста рассматриваемой правовой проблемы.

В системе национального, в том числе конституционного, права рассогласование правовых норм-принципов (и, соответственно, широкий простор для интерпретаций) встречается редко. Именно по этой причине прецедент указа №1400 был столь очевиден в своей вопиющей неконституционности. А вот в системе международного права, увы, налицо существование принципов, между которыми возможны коллизии.

Например, в числе Основополагающих Принципов, вошедших в Декларации ООН, возможны коллизии между Принципом неприменения силы и угрозы силой и Принципом невмешательства в дела, входящие во внутреннюю компетенцию государств, между Принципом территориальной целостности государств и Принципом равноправия и самоопределения народов, между Принципом разрешения международных споров мирными средствами и Принципом уважения прав человека и основных свобод. Эти принципы формально равнозначно важны, из них ничто не "главнее". И здесь возникает пространство для взаимоисключающих интерпретаций.

А поскольку этим интерпретациям невозможно придать правовую безусловность, они обрамляются комплексом нужным образом созданных СМИ информационных фальсификаций и "сконструированных" контекстов, а также дальнейших интерпретаций этой "фальсифицированной реальности". Причем интерпретаций опять-таки не правовых, а политических и эмоциональных: "демократия и воля народа", "справедливость", "страдания жертв" и т.д.

Это опять-таки тоже к вашему сообществу относится, и к российскому 1993 г. Ваши заявления о том, что против замечательного Ельцина на улицы Москвы вышли фашисты, и требования "раздавить гадину" - не припоминаете?

Я все это к чему пишу? К тому, что именно созданный вами катастрофический прецедент российского 1993 года в очень большой степени стал базой для дальнейшего "творческого развития" международного права. И в части фальсифицированной реальности, и в части ее интерпретаций.

Так было, например, при начале войны в Ираке без мандата ООН, когда высокие представители США и Великобритании с международных трибун предъявляли фальсифицированные (что позже было доказано и признано) доказательства наличия у Саддама Хусейна оружия массового поражения.

Так было во время нападения Грузии в Южной Осетии, когда ведущие мировые телеканалы предъявляли зрителям съемки продвижения грузинских войск, объявляя их "вторжением в Грузию российских танковых колонн".

"Правовой Запад" настойчиво поддерживал сдвиг противостояния на Украине к силовому захвату власти

Так было во время всех "революций арабской весны". Так было во время операции НАТО в Ливии, когда глобальные СМИ предъявляли миру фальсифицированный фото- и видеоряд "зверств войск Муамара Каддафи против собственного народа". Но так же это было в Египте, Тунисе, Сирии.

И так же это дошло до Украины 2014 года. И до тех вопиющих нарушений права в ходе появления и становления киевской "постмайданной" власти, которым вы опять-таки отказываетесь давать надлежащую оценку, надевая псевдоправовую маску и подменяя правовой анализ глупейшим и пошлейшим юридическим крючкотворством.

"Майданная" Украина и право


К моменту начала "майданного противостояния" в ноябре 2013 г. на Украине была полностью сформированная система власти по конституции 2010 г. (президентско-парламентская республика). Были избранные и признанные международным сообществом президент В. Янукович и парламент (Верховная рада), было законно сформированное президентом и Радой правительство.

В ноябре 2013 года президент Янукович отказался от немедленного подписания Соглашения об ассоциации Украины с ЕС. Уже тогда парламентская оппозиция фракций "Батькивщина" (глава Арсений Яценюк), "УДАРа" (Виталий Кличко) и "Свобода" (Олег Тягнибок) объявила, что Янукович предал уже сделанный Украиной "европейский выбор" (хотя никаких референдумов о таком выборе на Украине не проводилось), призвала граждан на киевскую Площадь Независимости (майдан) для протеста и возглавила этот протест. Все западные СМИ и многие политики тут же начали повторять тезис оппозиции о "предательстве Януковичем европейского выбора".

Уже к началу декабря 2013 года действия майдана вышли за рамки законности. На майдане звучали прямые призывы к свержению власти. Начались силовые эксцессы в отношении правоохранителей на улицах Киева, которые проводили отряды незаконной "Самообороны майдана". В тот момент украинская власть должна была в соответствии с Конституцией и законодательством страны пресечь действия "майданной оппозиции". Так, как это жестко делает на Западе власть любой страны (включая администрацию "тонкого юриста" Барака Обамы в США) в случае нападений протестующих на полицию.

Тем более требовали жесткого пресечения - по закону и Конституции - действия "майданной оппозиции" в январе и феврале 2014 года. Когда "сотни самообороны Майдана" начали все более массированно применять против правоохранителей бутылки с зажигательной смесью ("коктейли Молотова"), дубинки, железную арматуру, а далее и огнестрельное (в том числе, боевое) оружие.

Все это фиксировалось фотографиями и видеозаписями. Которые и на Украине, и в России хорошо известны. Но которые практически не попадали в сюжеты западных новостных каналов. Не попадали в эти сюжеты и захваты "сотнями самообороны" административных зданий в центре Киева. Не попадали в эти сюжеты и факельные шествия вооруженных украинских майданных неонацистов по улицам Киева в масках-балаклавах, с фашистской эмблематикой и речевками "москалей на ножи".

Знал ли об этом российский "образованный слой", с которым я здесь говорю? Разумеется, знал. Некоторые его представители отшатнулись в ужасе и осудили или просто отвернулись. А некоторые горячо и громко поддержали именно такое "общенародное стремление украинцев в цивилизованную Европу".
Знали ли об этом ведущие западные политики? Разумеется, знали. И активно поддерживали. Включая замгоссекретаря США г-жу Викторию Нуланд, лично раздававшую оппозиционерам на майдане "печеньки", и сенатора Джона Маккейна, лично обнимавшего на сцене майдана лидера крайней праворадикальной партии "Свобода" Олега Тягнибока. И эти политики, включая президента США Барака Обаму, публично и жестко требовали от Януковича "уважать выбор украинского народа" (который, вновь подчеркну, никакими законными конституционными способами выявлен не был), а также (вопреки закону!) исключить какие-либо силовые действия правоохранителей против оппозиции.

То есть "правовой Запад" настойчиво и последовательно поддерживал сдвиг политического противостояния на Украине к неконституционному силовому захвату власти.

18 февраля майданные лидеры оппозиции во главе с Яценюком и Тягнибоком фактически повели колонну боевиков на штурм Верховной рады, требуя немедленно поставить на рассмотрение вопрос о возвращении Конституции 2004 г. Колонна прорывала оцепление здания Рады, забрасывая милицию "коктейлями Молотова", а затем пустила в ход огнестрельное оружие. Милиция отвечала слезоточивым газом, светошумовыми гранатами и резиновыми пулями - огнестрельное оружие "Беркуту" не выдали. По сводке МВД, в этот день у милиции было "7 погибших, 39 получили огнестрельные ранения, 35 в тяжелом состоянии. За медицинской помощью обратились 184 сотрудника, 159 госпитализированы". В этот же день произошли многочисленные захваты власти в регионах (зданий обладминистраций, милиции, СБУ) "отрядами самообороны", в результате чего уже к ночи на киевский майдан было переправлено множество "стволов" боевого оружия.

19 февраля Яценюк, Кличко и Тягнибок потребовали от Януковича "признать волю собравшегося на Майдане народа" и сдать власть. На следующий день, 20 февраля, с ультимативным требованием "признать волю украинского народа" к президенту Украины обратился президент США, "тонкий юрист" Барак Обама. Хотя Обама не мог не знать, что даже в пиковые моменты численность протестующих в Киеве и других регионах не превышала полутора миллионов человек, и что они никак не могли представлять волю 45-миллионного украинского народа. Который, к тому же, о его "воле" конституционными способами никто не спрашивал.

А 20 февраля, когда президент Украины объявил "антитеррористическую операцию" и разрешил выдать "Беркуту" боевое оружие, в "майданное противостояние" включились "неизвестные снайперы" в зданиях вокруг майдана. В результате в этот день было убито около 60 правоохранителей и протестующих, несколько сотен были ранены.

Россия немедленно потребовала международного расследования этих событий. Однако США и Европа это требование не поддержали и обвинили в трагедии Януковича и "Беркут". Не потребовали они такого расследования и позднее, когда киевская власть спиливала деревья с застрявшими в них пулями, уничтожая возможность выявить направления стрельбы и другие улики. Не потребовали они такого расследования и тогда, когда глава МИД Эстонии Урмас Паэт сообщил, что, по всем данным, "неизвестные снайперы" были наняты майданной оппозицией.

Вместо расследования бойни 20 февраля главы МИД Польши, Германии и Франции потребовали от Януковича заключить "мирное соглашение" с оппозицией на условиях отмены "антитеррора", вывода "Беркута" и внутренних войск из Киева, а также начала процесса формирования "переходного правительства", возврата к конституции 2004 года и досрочных выборов президента и Рады.

Ночью было подписано такое "мирное соглашение", которое в качестве гарантов утвердили главы МИД Германии, Франции и Польши. Присутствовавший в качестве спецпредставителя Путина В. Лукин не подписался и заявил, что сомневается в гарантиях.

Сразу вослед за этим подразделения "Беркута" и внутренних войск, понимающие, что Янукович, оппозиция и европейские министры ничего не гарантируют, а у майдана уже сотни боевых "стволов", начали спешно покидать Киев. Янукович, как позже выяснилось, уже под обстрелом бежал из Киева. Бежала и значительная часть депутатов от правящей Партии регионов и коммунистов.

Наутро "сотни" майдана заняли уже неохраняемый правительственный квартал. А Верховная рада приняла следующее постановление: "В связи с тем, что президент Янукович самоустранился и покинул столицу, Рада вынуждена объявить о досрочных выборах главы государства".

При этом Рада приняла по упрощенной процедуре и с фальсификацией голосования депутатскими карточками, отнятыми у несогласных депутатов (что документально зафиксировано), закон о возврате к конституции 2004 г. А также постановления о прекращении огня, о выводе спецназа из центра Киева и о запрете на применение силовиками огнестрельного оружия.

То есть Верховная рада, которая после изгнания Януковича оказывалась единственным избранным (то есть законным и хоть как-то легитимным) органом власти, начала "постмайданную" работу с грубейших нарушений Конституции. Поскольку в ней у пришедшей к власти оппозиции было всего около 150 голосов. То есть у нее не было не только конституционного (300 голосов), но даже простого (226 голосов) большинства.

И тогда - что также задокументировано - в ход пошли "методы убеждения" с использованием майданных боевиков. Несговорчивых депутатов "убеждали" появлением в их квартирах вооруженной "охраны" из боевиков. Другие боевики выставляли караулы на выходах из Рады. И прямо объясняли собравшимся журналистам, что не выпускают депутатов, чтобы они не сбежали и чтобы хватило голосов для принятия решений. А иногда те же журналисты наблюдали, как эта "охрана" прямо на пороге Рады избивает "не так голосовавших" депутатов.

В зале Рады несогласных депутатов тоже избивали - коллеги и новая "охрана" Рады. А также отнимали карточки и голосовали за них. Задокументированы случаи, когда на депутатских местах коммунистов сидели 7-8 человек, а в протоколе оказывалось, что голосовали более 30 членов фракции КПУ.
Особенно показательна с точки зрения "новой постмайданной законности" была процедура "импичмента" президента Януковича.

По Конституции Украины для импичмента президента в обязательном порядке требуется:

- подозрение в совершении президентом преступления, которое сформулировано обращением депутатского большинства в 226 голосов;
- создание парламентской комиссии для предварительного расследования подозрения;
- назначение для участия в расследовании специального прокурора;
- рассмотрение выводов парламентской комиссии на заседании Рады;
- выслушивание объяснений подозреваемого президента;
- обращение в Верховный суд с требованием дать предварительное заключение по обвинениям президента;
- предоставление Раде такого заключения Верховного суда;
- принятие не менее чем двумя третями депутатского состава (не менее 301 голоса) постановления Рады о предъявлении президенту обвинения в преступлении;
- обращение в Конституционный суд с затребованием его заключения "…в отношении соблюдения конституционной процедуры расследования и рассмотрения дела об импичменте";
- получение и рассмотрение заключения Конституционного суда;
- включение в повестку дня Верховной рады вопроса об импичменте Президента на основании решения не менее 3/4 конституционного состава Рады (не менее 338 голосов).

Ни одно из перечисленных обязательных требований Конституции Украины при отстранении В. Януковича от власти выполнено не было.

Более того, при последующем голосовании за импичмент необходимой численности депутатов в зале Рады тоже не было. В момент решения об импичменте президента в зале было всего 313 депутатов, из которых за отставку Януковича проголосовали 283 человека (на 55 депутатов меньше, чем требует Конституция).

То есть только при принятии решения об отставке президента В. Януковича Верховная рада Украины допустила двенадцать грубых нарушений Конституции. Это решение, как бы и кто бы ни относился к Януковичу, неконституционно и нелегитимно. Соответственно неконституционны и нелегитимны и последующие, из этого вытекающие решения Рады о назначении исполняющим обязанности президента А. Турчинова, о назначении внеочередных выборов президента, о назначениях новых министров и так далее.

Но далее 23 февраля Рада отменила закон 2010 года о региональных языках. По этому закону язык, который более 10% населения считают родным, в соответствующем регионе являлся официальным наравне с украинским. Хотя позже это решение Рады не утвердил и.о. президента А.Турчинов, все национальные меньшинства на Украине в тот момент поняли, какой по ним звонит колокол.

24 февраля Верховная рада своим постановлением уволила "за нарушение присяги" - опять-таки без какого-либо соблюдения установленной законом парламентской процедуры, пятерых членов Конституционного суда Украины, назначенных по квоте Рады. И заодно потребовала уволить и конституционных судей, назначенных по президентской квоте.

Тем самым Рада лишила все новые украинские властные органы, пришедшие к управлению страной в результате вооруженного государственного переворота, еще одного, причем важнейшего - конституционно-правового - основания легитимности.

Знали ли западные политики и представители российского "образованного слоя", рьяно поддерживающие такой путь Украины "в цивилизованное сообщество народов", о фальсифицированной процедуре отстранения Януковича, о "силовых" фальсифицированных голосованиях и махинациях с депутатскими карточками в зале Рады, о других нарушениях Конституции и законности "постмайданной" Украиной?

Я убежден, что не могли не знать. Свидетелями этих событий было множество украинских и западных журналистов. Однако - вновь обращаю внимание - западные СМИ эту правовую изнанку "новой украинской демократии" не транслировали. А официальный представитель Еврокомиссии О. Байи на следующий день после незаконного импичмента заявил, что ЕК "настаивает на легитимности Верховной рады и призывает соблюдать территориальную целостность Украины". И что назначенный Радой "президент Турчинов для нас является президентом Украины". Далее заявления о несомненной легитимности новой украинской власти наперебой прозвучали из уст высших политиков стран Запада, включая США.

Россия понимала, что на Украине при солидарной поддержке ведущих стран Запада произошел антиконституционный военный путч. Но одновременно Россия понимала, что в качестве хоть какого-то партнера по крайне необходимому диалогу с Киевом лучше такая власть, чем неограниченная уличная власть вооруженных нацистов в балаклавах с факелами и речевками "москаляку на гиляку".

И потому после прошедших на Украине выборов Россия формально признала избранные в результате этих выборов властные органы.

Однако подчеркну, что Запад - и США, и Европа - ухитрились все перечисленные выше грубейшие нарушения права новой украинской властью "как бы не заметить" и информационно сфальсифицировать, и затем "интерпретировать" как юридически правомерные.

Но госпожа Лукьянова, представившая в своей статье "О праве налево" мнение российского "образованного слоя" о присоединении Крыма к России, эти нарушения права на Украине не заметить не могла. Она, конечно, не практикующий профессионал-конституционалист. Но она и не дикарь из джунглей. И понимает, что в ходе переворота "майдана-2014" были нарушены все нормы права вообще и конституционного права в частности. И понимает необходимость включения этих нарушений в контекст правового обсуждения "крымской проблемы". Но надевает очередную псевдоправовую маску…

А есть ведь еще и собственно крымский контекст!

Когда Верховная рада отменила закон о региональных языках, то есть лишила почти 2 миллиона жителей Крыма права официально использовать родной язык, русскоязычное большинство жителей полуострова было глубоко оскорблено и возмущено. Но еще сильнее это большинство возмутилось и обеспокоилось, когда представители новой власти объявили о сборе и погрузке эшелонов майданных "добровольцев" для "наведения украинского порядка в Крыму".

Очень обеспокоилась и Россия. И о подавляющем русскоязычном большинстве крымчан, у которого с Россией давние и широкие семейные и дружеские связи. И - наверняка - о судьбе Черноморского флота, который представители новой украинской власти наперебой обещали быстро выгнать из Севастополя, предложив эту важнейшую военно-морскую базу новым партнерам из стран НАТО, столь активно поддержавшим "украинскую революцию".

В связи с этим Россия не могла не вспомнить положение Декларации Генеральной Ассамблеи ООН "О принципах международного права" 1970 года. То самое, которое в своей статье цитирует г-жа Лукьянова. И которое гласит: "Ничто не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов".

В связи с этим Россия не могла не вспомнить и о другом, сравнительно новом, Основополагающем Принципе международного права, который еще не введен официально в Устав ООН, но общепризнан и уже широко применяется. А именно, о Принципе "Обязанность защищать", требующем от международного сообщества прямой защиты граждан страны, которая грубо нарушает основополагающие права собственных граждан, включая право на жизнь и безопасность, и не хочет или не может прекратить эти нарушения прав.

Именно потому, что после принятия нового закона о языке подготовленный к отправке в Крым "вооруженный майданный десант" намеревался предъявить проживающим в Крыму гражданам свои представления о гражданственности и равноправии акциями "хто не скаче, той москаль" и воплями "москаляку на гиляку", а также силовыми действиями, - Россия воспрепятствовала такому вопиющему нарушению прав крымчан. А далее поддержала реализацию гражданами Крыма их права на самоопределение путем проведения референдума о статусе полуострова и Севастополя.

То есть? То есть Россия в отношении Крыма лишь спешно исправляла те грубейшие нарушения новой киевской властью ключевых прав и свобод собственных граждан, которые вы - надев очередную маску "поборников законности" и в полном согласии с заинтересованной частью "мирового сообщества - предпочитаете не замечать.

При этом Россия, введя в Крым дополнительный военный контингент для предотвращения появления на полуострове "майданных десантов", не нарушила Договор с Украиной о базировании Черноморского флота.

По этому договору максимальная численность российского контингента не могла превышать 25 тыс. чел. И это ограничение было соблюдено. По этому договору российские военнослужащие имели право выходить за пределы объектов базирования при необходимости защиты членов своих семей. Что они и сделали.

А затем, после крымского референдума, обнаружилось, что Киев собирает для наведения в Крыму "украинского порядка" уже не только эшелоны "майданных добровольцев", а крупные военные силы.

России пришлось - причем вновь спешно - реагировать (в том числе посредством Конституционного суда) на новую угрозу проживающим в Крыму гражданам. На этот раз - рассмотрением и принятием правовых решений, следующих из законного и демократичного волеизъявления этих граждан.

Оценивая эти правовые решения, вы вдруг становитесь - в отличие от вашей оценки ельцинского указа №1400 - на позиции строгого юридического крючкотворчества. И лишаете Конституционный cуд России права на толкование Конституции и международных норм в соответствии с их духом. И пытаетесь уличить КС в нарушениях конституционной "буквы". А заодно категорически выводите "за скобки" тот важнейший, приведенный выше, контекст событий, который просто обязан принимать во внимание любой честный юрист-правоприменитель.

Возникает впечатление, что это не просто непоследовательность и не правовая наивность. Возникает впечатление, что вы, крайне негативно относясь к нынешней власти и не веря в свою способность породить такое же отношение в обществе, присягаете силе, причем не своей, а иноземной. И выступаете в качестве пособников этой силы, натягивая при этом на себя разного рода лицемерные маски, правовую в том числе.

Возникает впечатление, что именно по этой причине вы предлагаете России играть на мировой доске по строгим правилам в геополитические шахматы - с шулерами, не стесняющимися украсть с доски пару-тройку фигур. Причем играть именно так в ситуации, когда ставка в игре - существование российской государственности. И что именно по этой причине вы отказываете Конституционному суду России в том праве на интерпретацию юридических норм в единстве их буквы и духа. В то время, как уж совсем беззастенчивую и "отвязную" интерпретацию таких норм используют ваши западные единомышленники.
По вашему мнению, которое приводит в своей статье г-жа Лукьянова, Конституционный суд РФ в вопросе о Крыме интерпретировал нормы международного права и нашей Конституции недопустимым образом, и потому "Крым не совсем наш". По вердикту КС, наша интерпретация была обоснованной и допустимой. И в том числе поэтому "Крым совсем наш".

И напоследок о еще одном мнении вашего сообщества, опубликованном г-жой Лукьяновой: мол, именно Конституционный суд под руководством своего председателя загнал Россию в "неспособность давать оценку, исходя из верности духу права, духу цивилизации, на этом праве построенной". То есть в "варварство".

Сейчас мы видим со стороны Запада и его российских поклонников невиданные по размаху информационные фальсификации событий на Украине и их контекста. Мы видим, что все официальные западные правовые интерпретации этих событий настойчиво и однозначно объявляют "кругом виноватой" Россию. Мы слышим, как крупные западные политики открыто заявляют, что России объявлена новая "холодная война", цель которой - "майдан" в Москве и смена российской власти. И мы видим и читаем, как вы - кто осторожно "покусывая по мелочам", кто открыто и развернуто - со всем этим солидаризуетесь.

Для меня это означает, что сейчас наша Россия переживает очередное нашествие западных (и внутренних прозападных) "цивилизованных варваров". Нашествие - пока - происходит в формах и механизмах постмодернистских информационных фальсификаций, неприкрыто наглых интерпретаций права и экономических санкций. Однако это нашествие по масштабу и намерениям вполне соразмерно варварским нашествиям тевтонских рыцарей или армий Наполеона.

Нашествие "новых варваров" - объявлено. Наша задача, даже в этих условиях, изо всех сил защищать ПРАВО.
Ответить с цитированием
  #3  
Старый 30.10.2015, 18:35
Аватар для Елена Лукьянова
Елена Лукьянова Елена Лукьянова вне форума
Новичок
 
Регистрация: 30.08.2011
Сообщений: 14
Сказал(а) спасибо: 0
Поблагодарили 0 раз(а) в 0 сообщениях
Вес репутации: 0
Елена Лукьянова на пути к лучшему
По умолчанию Закон — что скрепа

http://www.novayagazeta.ru/columns/68461.html

О статье председателя Конституционного суда России, откликнувшегося на публикацию «Новой»

18.05.2015

Цитата:
От редакции:

Этот текст, согласно закону «О СМИ», который гарантирует право на ответ, был направлен в «Российскую газету», опубликовавшую статью Валерия Зорькина. Редакция не ответила Елене Лукьяновой, и потому мы печатаем ответ на своих страницах — ведь полемику начала именно «Новая газета».
Читатели «Российской газеты», скорее всего, не читают «Новую газету», равно как и наоборот. Поэтому необходимо пояснить, что же произошло. В «Новой газете» была перепечатана моя научная статья, опубликованная в профессиональном академическом издании. В этой своей работе я анализировала одно из постановлений Конституционного суда России и сделала вывод о том, что в определенных ситуациях Конституционный суд, идя на поводу у политики и политиков, нарушает не только процедуры конституционного судопроизводства, но и нормы действующего российского законодательства. В поддержку своего мнения я привела ряд довольно серьезных, на мой взгляд, юридических аргументов.

Ответ не замедлил последовать. 24 марта председатель Конституционного суда России, профессор Валерий Дмитриевич Зорькин, без упоминания своей должности, почти на полторы полосы вашей газеты (текст Елены Лукьяновой изначально предполагался для «Российской газеты» — Ред.) выступил с жесткой критикой в адрес этой статьи и «просвещенного слоя» в моем лице.

«О судьбе России и зависимости этой судьбы от всего, что связано с правом, я пишу сейчас как гражданин России», — так и заявил он, отказав, таким образом, в просвещенности читателям «Новой газеты». Это к вопросу об этике.

Предполагаю, его реакция была столь бурной потому, что, во-первых, оснований для возражения по существу предъявленных мной аргументов у него не было. Во-вторых, вопрос, по которому принималось анализируемое мной решение Конституционного суда, был тем самым вопросом, который разделил общество не только у нас в стране, но и во всем мире, — о геополитической судьбе полуострова Крым. Хотя в своем сугубо научном анализе я, как могла, старалась избегать какого бы то ни было общественного аспекта или, не дай бог, политического.

Надо сказать, что мне повезло. Немногим ученым-юристам в нашей стране доводилось выносить свои мысли на столь широкое публичное обсуждение. Поэтому я чрезвычайно благодарна моему учителю Валерию Дмитриевичу Зорькину за внимание к моим скромным научным изысканиям. Но и у учителей с учениками порой возникают разногласия. И если в целом профессор Зорькин подтвердил высказанную мной гипотезу о серьезной разнице в понимании сущности и значения права представителями разных юридических школ, то некоторые его высказывания, как мне кажется, либо не вполне соответствуют действительности, либо нуждаются в развитии. Поэтому, оставляя за скобками все высказанные Зорькиным обвинения в мой адрес, я решила воспользоваться предоставленным мне законом правом на ответ и считаю необходимым продолжить нашу заочную дискуссию, так активно поддержанную читателями. Раз уж выпала возможность подискутировать в таком формате!

Итак. Обосновывая позицию Конституционного суда, профессор Зорькин упоминает о забытом мной принципе международной защиты основных прав и свобод человека. По-видимому, он имел в виду введенную в 2005-м инициативу ООН, которая называется «Обязанность защищать» (The responsibility to protect). Это действительно важнейший современный принцип международного права, предполагающий возможность ввода на территорию государства, где нарушаются права граждан, вооруженных сил с санкции Совета Безопасности ООН. Но делается это только и исключительно по решению Совета Безопасности и без какого-либо судебного одобрения. Поэтому непонятно: при чем тут Конституционный суд России? Если где-то нарушаются права и свободы человека, то вопрос о таких нарушениях должны ставить перед международными организациями политики. И не просто ставить — поднимать шум, настаивать и требовать принятия решений в соответствии с международными процедурами. Это чисто внешнеполитический, а не судебный вопрос. Максимум, что в такой ситуации может сделать суд, — дать квалифицированное развернутое заключение о существе этих нарушений, об их соответствии принципам и нормам международного права, а страна-заявитель может таким заключением оперировать в подтверждение своих требований. Но вот оправдывать принципом международной защиты отход от права при принятии собственных решений суд не может никак. При этом забывая о других принципах международного права: принципе суверенного равенства государств, принципе невмешательства во внутренние дела, принципе нерушимости государственных границ, принципе суверенитета, принципе территориальной целостности, принципе запрещения применения силы или угрозы силой и принципе добросовестного выполнения международных обязательств.

Еще одним оправданием решения Конституционного суда, по Зорькину, является нелегитимность событий на киевском Майдане. Однако вопрос, который рассматривался Конституционным судом в ночь с 18 на 19 марта 2014 года, никаким образом с легитимностью Майдана не был и не мог быть связан. Даже в самом отдаленном контексте. Это был вопрос о соответствии Конституции не вступившего в силу международного договора. Причем на соответствие Конституции России, а не Конституции Украины. Вопрос о соответствии событий на киевском Майдане Конституции Украины должен был бы, если бы счел это нужным, рассматривать Конституционный суд этой страны. Ровно так, как это сделал Конституционный суд России в сентябре 1993 года. Потому что счел это своей обязанностью. Но обычно, когда совершаются революции или перевороты (кому как больше нравится), в истории остается приговор истории, а не приговор права. Никакая революция не легитимна с точки зрения права. Тогда, осенью 1993 года, в условиях фактического двоевластия в России сменилась форма правления, был осуществлен насильственный (с помощью танков) переход от Советской республики к смешанной парламентско-президентской республике с огромной асимметрией полномочий в пользу главы государства. И Конституционный суд честно и объективно выразил свою позицию по этому вопросу. Но в истории все равно остался приговор истории. Так же как и в событиях на Майдане, право сыграло весьма незначительную роль. И Конституционный суд России здесь совершено ни при чем, никаким боком, ни в каком контексте. Ведь было бы странно, если бы Конституционный суд Украины в свое время вынес решение по указу 1400.

Другой вопрос, что, оказавшись в 1994 году в условиях новой конституционной реальности, Конституционный суд России мог и должен был быть последовательнее и жестче. И надо отдать ему должное: там, где это напрямую не касалось чьих-либо политических интересов, он себя так и вел. Огромен его вклад в развитие местного самоуправления, в постепенную и очень сложную имплементацию норм международного права в отечественную правоприменительную практику, в защиту прав граждан, так трудно приживающуюся на российском правовом поле. Но там, где правовая проблема хоть каким-то боком касалась вопросов власти (указов президента, толкования Конституции, выборов, организации и деятельности парламента, федеративного устройства), Конституционный суд не принимал принципиальных решений, которые могли бы серьезно скорректировать нашу конституционную историю. В результате она все больше и больше загонялась в тупик, в котором все мы в итоге и оказались.

Профессор Зорькин пишет: «Сверхценность права не тождественна вопросу о том, быть или не быть России вообще». Не согласна. В сложившихся современных условиях сверхценность права как раз абсолютно тождественна вопросу, «быть или не быть» России. И это не юридическое крючкотворство. Зорькин сам же подтверждает это своим следующим тезисом: «В отсутствие идеологических скреп единственно возможными скрепами являются скрепы правовые. Если их нет, страна рушится в бездну. И в каком-то смысле сверхценность правовой проблематики как раз и связана с невозможностью скрепить эту общность чем-либо, кроме права». Задача Конституционного суда — стоять на этом до конца, последовательно и неумолимо. Иначе возникает когнитивный диссонанс. Уверена, что Конституционному суду не следует рассуждать ни о каких скрепах, кроме правовых. Все иные скрепы — это пропаганда. Право и скрепы — понятия несовместимые. Равно как скрепы и демократия. Либо — либо. Либо скрепы, либо право. Тут профессор Зорькин прав.

Именно поэтому Конституционный суд еще давно должен был сам начать дискуссию о праве. Именно он, а не независимые ученые. Но раз этого сделано не было, то кто-то же должен. В ходе этой дискуссии возникает минимум два не до конца разрешенных вопроса. Первый из них совсем не новый, но тем не менее главный в нашей сегодняшней жизни. Этот вопрос был задан почти полтора века назад устами героя Салтыкова-Щедрина в первой главе его цикла «Культурные люди». Состоит он в том, чего же нам все-таки в глубине своих душ хочется — «конституций, севрюжины с хреном или кого-то ободрать». Оставшись на протяжении полутора столетий не отвеченным, именно этот вопрос, который на самом-то деле и есть вопрос о скрепах, мстит нам жесточайшим образом. И пока что у нас хорошо получается только «кого-то ободрать».

Но если, глубоко покопавшись в самих себе, мы все же придем к выводу, что единственной нормальной и цивилизованной скрепой для нас является право, то тогда никаких других скреп быть уже не может. Все остальное — из разряда философии и морали, из области свободы мнений, мультикультурности и толерантности. Только в этом случае надо отдавать себе отчет в том, что безнаказанно кого-нибудь «ободрать» уже не получится.

Более того, в этом случае мы немедленно начнем задавать себе и другие вопросы: может ли, например, человек, в сознании которого любые неправовые ценности превалируют над ценностями права, осуществлять функции охраны Конституции и применения закона? Может ли он быть судьей, прокурором, следователем? И дальше — могут ли люди с таким типом сознания, например депутаты, творить право? И если нет, то как и по каким критериям мы должны их отбирать? Потому что, как совершенно верно заметил замечательный юрист-журналист Леонид Никитинский, «в современном мире нельзя вершить суд, опираясь на «скрепы» и с таким отвращением к праву». Нельзя с таким отношением к праву расследовать преступления, контролировать соблюдение закона и заниматься законотворчеством.

В ответ на мой подробный разбор процедуры принятия всего лишь одного решения Конституционного суда профессор Зорькин упрекнул меня в юридическом крючкотворстве. Он не согласен с теми, кто «готов бесконечно обсуждать процессуальные тонкости, якобы нарушенные Россией». А я не согласна с ним. Потому что отсюда возникает еще один краеугольный вопрос: какова роль юридических процедур в системе взаимоотношений государства и граждан? Любых процедур. Не только конституционных. Процедур допроса, обыска, задержания, содержания под стражей и в местах лишения свободы, процедур в уголовном и гражданском судопроизводстве, в порядке выдачи многочисленных справок, лицензий и документов, в процессе организации и проведении выборов, регистрации политических партий, подготовки, принятия и вступления в силу законов, в обжаловании государственных действий и решений. Этот перечень можно продолжать бесконечно. Неужели же человечество зря изобретало все эти правила? И не они ли как раз и являются результатом многовекового выяснения отношения между государством и гражданами о том, где предел вмешательства государства в их жизнь и как они это могут проверить?

Ни в коем случае не претендуя на столь тонкое знание, коим обладает председатель Конституционного суда России в отношении теории и практики конституционного судопроизводства, я тем не менее точно знаю, что руководимый профессором Зорькиным Конституционный суд сам крайне строго отказывает заявителям по тем же самым процедурным основаниям. И я абсолютно уверена, что только четкое соблюдение процедур является гарантией прав и свобод человека и условием реализации принципа верховенства права. Собственно, именно этого требуют сегодня граждане России в своих взаимоотношениях с государством.

Поэтому считаю, что отсутствием ответа по существу предъявленных претензий профессор Зорькин полностью подтвердил мою правоту.

Будучи уличенным в нарушениях собственной процедуры, один из главных юристов России не привел юридических аргументов в свою защиту, а обвинил своих критиков в непрофессионализме. И еще потребовал от них покаяния по правилам средневекового религиозного обряда католиков (mea culpa). Все это звучит красиво и грозно. Но на самом деле является не более чем предложением российским гражданам смириться с тем, что заход на юридическое поле им просто заказан. Оно, типа, минное. А если мы с этим не согласны?

Уверяю, если бы мне ответили без скреп и покаяний, возразили бы профессионально и доказали, что я не права, мне, ей-богу, хватило бы духу признать свою неправоту публично. Так было бы лучше и для дела, и для России. А вот со скрепами и покаяниями не могу. Разговор о скрепах убедил меня лишь в том, что надо бить в набатный колокол и объявлять широкую дискуссию о праве и о юридических процедурах.

В своей статье в «Новой газете», нарушив все каноны классического академического стиля, я искренне призналась в своей любви к Крыму. К этому прекрасному месту на нашей планете, которое я люблю с детства, когда меня, пятилетнюю, родители впервые привезли, как говорили тогда, на юг. Эти воспоминания неизгладимы из памяти как образ детского счастья многих людей моего поколения. Людей, для которых сухой и душистый крымский ветер, ласковые волны Черного моря, неповторимый силуэт гор, звездная россыпь августовского млечного пути и пение цикад под аккомпанемент прибоя навсегда останутся их воспоминаниями о Крыме.

И поэтому, когда распался Советский Союз, я по-своему боролась за мой Крым. Я помогала писать Конституцию Автономной Республики Крым, прилетала мирить крымский парламент с правительством, пыталась исправить законодательную несуразицу — распространить действие законов этой республики на город Севастополь; читала лекции о территориях, тяготеющих к России, и всеми силами подвигала российское руководство к дипломатическому решению вопросов этих территорий. Не только Крыма — Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии. Но тогда это было никому не нужно, кроме небольшой кучки специалистов. Все наши усилия пропадали даром. А когда стало нужно, то... Тогда началась совсем другая история, которая продолжается по сей день.

…А Крым у каждого свой. Мой Крым — это любимая песня про самое синее в мире Черное море мое, это рыбацкие сети, растянутые на морской гальке, мохнатость персиковой кожуры, невероятный, ни с чем не сравнимый запах цветущей яйлы, подсохших водорослей, самшита, лавра и крымских роз... Независимо от государственной принадлежности и юрисдикции полуострова.

Вот такой он, мой Крым.

Такого не забывают.

От этого не отрекаются.
Ответить с цитированием
Ответ


Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)
 

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход


Текущее время: 20:15. Часовой пояс GMT +4.


Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
Template-Modifications by TMS