*6452. Позитивизм и бихевиоризм

[Людвиг фон Мизес]

http://antisocialist.ru/papers/mizes...kheviorizm.htm

Царство естественных наук и науки о человеческой деятельности отличаются друг от друга категориальными системами, посредством которых они интерпретируют явления и создают теории. Естественные науки не знают ничего о конечных причинах; научные изыскания и теоретизирование целиком и полностью направляется категорией причинности. Область наук о человеческой деятельности является сферой замысла и сознательного преследования целей; она телеологична.

Обе категории использовались первобытными людьми и до сегодняшнего дня используются каждым человеком в повседневном мышлении и деятельности. Простейшие навыки и приемы подразумевают знание, собранное элементарными исследованиями причинности. Там, где люди не знали, как искать связь причины и следствия, они искали телеологическое объяснение. Они изобрели богов и дьяволов, целеустремленным действиям которых приписали определенные явления. Один бог метал громы и молнии. Другой бог, сердясь на некоторые действия людей, убивал нарушителей стрелами. Злой глаз ведьм делал женщин бесплодными, а коров лишал молока. Такие взгляды порождали определенные методы действий. Поведение, приятное божеству, приношение жертв и молитвы считались подходящими средствами смягчить гнев божества, для нейтрализации колдовства использовались магические обряды. Постепенно люди узнали, что метеорологические явления, болезни и распространение эпидемий представляют собой природные феномены, а эффективную защиту обеспечивают громоотводы и антисептические средства, тогда как магические обряды бесполезны. Только в нынешнюю эпоху естественные науки в своих областях заменили финализм причинными, или каузальными исследованиями.

Удивительные достижения экспериментальных естественных наук способствовали появлению материалистической метафизической доктрины - позитивизма. Позитивизм категорически отрицает, что какая-либо область исследования открыта для телеологических исследований. Экспериментальные методы естественных наук являются единственно подходящими методами для исследования любого рода. Только они научны, а традиционные методы наук о человеческой деятельности являются метафизическими, т.е. по терминологии позитивизма, суеверными и ложными. Позитивизм учит, что задача науки состоит исключительно в описании и интерпретации чувственного опыта. Он отвергает как интроспекцию психологии, так и все исторические дисциплины. Особенно фанатичен он в осуждении экономической науки. Огюст Конт, который ни в коей мере не является основателем позитивизма, а просто изобрел его название, предложил в качестве замены традиционных методов изучения человеческой деятельности новую отрасль науки - социологию. Социология должна быть социальной физикой, построенной в соответствии с эпистемологическим образцом механики Ньютона. Этот план был настолько поверхностным и непрактичным, что не предпринималось никаких серьезных попыток его осуществить. Вместо этого, первое поколение последователей Конта обратилось к тому, что, как они считали, является биологическим и органическим объяснением общественных явлений. Они свободно изъяснялись метафорическим языком и вполне серьезно обсуждали такую проблему, как, что в социальном "теле" следует классифицировать как "межклеточное вещество". Когда абсурдность биологизма и органицизма стала очевидной, социологи полностью отказались от честолюбивых претензий Конта. Об открытии апостериорных законов общественных изменений речи больше не ведется. Под маркой социологии выходят различные исторические, этнографические и психологические исследования. Многие из этих исследований отличались дилетантизмом и путаностью; некоторые стали признанным вкладом в различные области исторических исследований. С другой стороны, не представляли никакой ценности произведения тех, кто называл социологией свои произвольные метафизические излияния о скрытом смысле и конце исторического процесса, прежде проходившие по ведомству философии истории. Так Эмиль Дюркгейм и его школа под видом обращения к групповому мышлению возродили старый призрак романтизма и немецкой школы юриспруденции, Volksgeist.

Несмотря на очевидный провал метафизической программы, возникло неопозитивистское движение. Оно упрямо повторяло все ошибки Конта. Этих авторов вдохновляли те же мотивы, что и Конта. Ими двигала ненависть к рыночной экономике и ее политическим следствиям: представительному правительству, свободе мыслей, слова и печати. Они жаждали тоталитаризма, диктатуры и жестокой тирании; само собой разумеется, конечно, что они сами или их ближайшие друзья получат в свое распоряжение высшие должности и власть заставить замолчать оппонентов. Конт бесстыдно отстаивал подавление всех доктрин, которые ему не нравились. Самым бесцеремонным поборником неопозитивистской программы в отношении наук о человеческой деятельности был Отто Нейрат, который в 1919 г. был одним из знаменитых вождей недолго просуществовавшего Советского режима в Баварии, а затем сотрудничавший в Москве с бюрократией большевиков (Neurath O. Foundations of the Social Sciences // International Encyclopedia of Unified Science. V. 2. No. I). Зная, что они не в силах выдвинуть никаких состоятельных аргументов против критики их планов экономистами, эти страстные коммунисты пытаются дискредитировать экономическую науку огульно, на эпистемологической основе.

Двумя основными разновидностями неопозитивистской атаки на экономическую науку являются панфизикализм и бихевиоризм. Обе они претендуют на то, чтобы заменить - как они заявляют ненаучную - телеологическую трактовку чисто причинной трактовкой человеческой деятельности.

Панфизикализм учит, что процедуры физики являются единственно научным методом всех отраслей науки. Он отрицает наличие существенных различий между естественными науками и науками о человеческой деятельности. Это отрицание лежит в основе лозунга панфизикалистов о "единой науке". Чувственный опыт, сообщающий человеку информацию о физических явлениях, также обеспечивает ему информацию о поведении окружающих его людей. Изучение способов, которым другие люди реагируют на различные раздражители, в сущности не отличается от изучения способов реакции других объектов. Язык физики является универсальным языком всех без исключения отраслей знания. Все, что нельзя выразить на языке физики, является метафизической бессмыслицей. Вера, что роль человека во Вселенной отличается от роли других объектов, - проявление высокомерной претенциозности человека. В глазах ученого все предметы равны. Все разговоры о сознательности, волеизъявлении и преследования целей бессодержательны. Человек суть просто один из элементов Космоса. Прикладная наука социальной физики, социальная инженерия сможет обращаться с человеком точно так же, как технология обращается с медью и водородом.

Панфизикалист может признать только одно существенное различие между человеком и объектами физики. Камни и атомы не размышляют ни о своей собственной природе, свойствах и поведении, ни о природе, свойствах и поведении человека. Они не являются инженерами ни себя, ни человека. Человек отличается от них по меньшей мере настолько, насколько он является физиком и инженером. Трудно понять, как можно изучать деятельность инженера, не отдавая себе отчета в том, что он выбирает между различными возможными линиями поведения и стремится достичь определенных целей. Почему он строит мост, а не паром? Почему он строит один мост грузоподъемностью десять тонн, а другой - грузоподъемностью двадцать тонн? Почему он стремится строить мосты так, чтобы они в один прекрасный день не рухнули? Или может быть это случайность, что мосты не рушатся? Если из трактовки человеческой деятельности исключить понятие сознательного преследования определенных целей, то его необходимо заменить (действительно метафизической) идеей, что некая сверхчеловеческая сила ведет людей, независимо от их воли, к предопределенной цели: что мостостроителем движет предопределенный план Духа (Geist) или материальных производительных сил, который смертный человек вынужден выполнять.

Заявление о том, что человек реагирует на раздражители и приспосабливается к условиям внешней среды, не является удовлетворительным ответом. На раздражение, предлагаемое Ла-Маншем, одни люди реагируют тем, что остаются дома; другие пересекают его на гребных шлюпках, парусниках, пароходах, а в наше время - просто вплавь. Одни перелетают через него на самолетах; другие разрабатывают проекты прокладки под ним туннеля. Бесполезно приписывать различие реакций различиям сопутствующих обстоятельств, таких, как технологическое знание и предложение труда и капитальных благ. Эти обстоятельства также имеют человеческое происхождение и могут быть объяснены только при помощи телеологических методов.

Подход бихевиоризма в некоторых отношениях отличается от подхода панфизикализма, но напоминает последний безнадежными попытками изучать человеческую деятельность без обращения к сознательности и преследованию целей. В основе его рассуждений лежит понятие "приспособление". Подобно всем остальным существам, человек приспосабливается к условиям среды. Но бихевиоризм не может объяснить, почему разные люди по-разному приспосабливаются к одним и тем же условиям. Почему одни люди спасаются бегством, когда на них нападают, а другие сопротивляются? Почему народы Западной Европы приспособились к редкости всего того, от чего зависит человеческое благополучие, совершенно иначе, чем народы Востока?

Бихевиоризм предлагает изучать человеческое поведение методами, разработанными психологией животных и детской психологией. Он пытается исследовать рефлексы и инстинкты, автоматизм и бессознательные реакции. Но это не говорит нам ничего о рефлексах, построивших храмы, железные дороги и крепости, об инстинктах, породивших философию, стихи и системы права, об автоматизме, приводящем к росту и упадку империй, о бессознательных реакциях, расщепляющих атом. Бихевиоризм стремится наблюдать человеческое поведение извне и изучать его просто как реакцию на определенную ситуацию. Он скрупулезно избегает всяких ссылок на смысл и намерения. Однако невозможно описать ситуацию, не анализируя смысл, усматриваемый в ней данным человеком. При уклонении от изучения этого смысла, игнорируется существенный фактор, в решающей степени определяющий способ реагирования. Реакция является не автоматической, а напротив, целиком зависит от интерпретации и ценностных суждений индивида, который стремится вызвать, насколько возможно, ситуацию, которую он предпочитает больше, чем то положение дел, которое сложится, если он не вмешается. Попробуйте представить себе бихевиориста, описывающего ситуацию, которая создается предложением продать что-либо, без ссылок на смысл, который приписывает ей каждая сторона!

По сути, бихевиоризм ставит вне закона изучение человеческой деятельности и заменяет ее психологией. Бихевиористам никогда не удавалось прояснить разницу между физиологией и бихевиоризмом. Уотсон заявлял, что физиология уделяет "особое внимание функционированию частей животных : , с другой стороны, бихевиоризм, будучи чрезвычайно заинтересованным в исследовании всех аспектов функционирования этих частей, прежде всего интересуется как будет вести себя животное в целом" (Watson J. Behaviorism. - N. Y.: W.W. Norton, 1930. P. 11). Однако такие физиологические феномены, как сопротивление тела инфекции или рост и старение индивида определенно не могут быть названы поведением частей. С другой стороны, если кто-то хочет назвать такой жест, как движение руки (чтобы либо ударить, либо приласкать) поведением человеческого животного как единого целого, то идея может быть только в том, что этот жест нельзя вменить никакой отдельной части существа. Но чем еще может быть то, чему он должен быть вменен, если не смыслом и намерением действующего субъекта или тем, не имеющим названия явлением, которое порождает этот смысл и намерение? Бихевиоризм утверждает, что он желает предсказывать человеческое поведение. Но невозможно предсказать реакцию человека, к которому другой человек обращается со словами: "Ты, предатель!", не обращаясь к смыслу, который говорящий вкладывает в этот эпитет.

Обе разновидности позитивизма отказываются признавать тот факт, что люди преднамеренно стремятся к определенным целям. На их взгляд, все события можно интерпретировать в терминах стимул - реакция, и для поиска конечных целей не остается места. В ответ на этот косный догматизм, необходимо подчеркнуть, что отказ от финализма при изучении явлений вне сферы человеческой деятельности предписывается науке только несовершенством человеческого разума. Естественные науки должны воздерживаться от поиска конечных причин, потому что они неспособны обнаружить никаких конечных причин, а не потому, что они могут доказать отсутствие действия конечных причин. Знание о взаимной связи всех явлений и о регулярности в их взаимосвязи и последовательности, а также о том, что каузальные исследования работают и увеличивают человеческое знание, не исключают допущения, что во Вселенной действуют конечные причины. Естественные науки не интересуются конечными причинами и поглощены исключительно каузальными исследованиями потому, что их метод работает. Механизмы, сконструированные в соответствии с научными теориями, работают так, как предсказывают эти теории, и тем самым обеспечивают прагматическое подтверждение их правильности. С другой стороны, магические приемы не оправдывают ожиданий и не удостоверяют магическую картину мира.

Очевидно также, что невозможно путем логического рассуждения удовлетворительно доказать, что alter ego (другое я (лат.). - Прим. перев.) является существом, которое намеренно стремится к достижению целей. Но то же самое прагматическое доказательство, которое можно выдвинуть в пользу исключительного использования каузальных исследований в области природы, можно выдвинуть в пользу исключительного использования телеологических методов в области человеческой деятельности. Они работают, тогда как идея изучения людей как если бы они были камнями или мышами, не работает. Они работают не только при поиске знаний и теорий, но и в повседневной практике.

К этой точке зрения позитивист приходит тайком. Он отказывает другим людям в способности выбирать цели и средства достижения этих целей, но в то же время сам он претендует на способность сознательно делать выбор между различными методами проведения научных исследований. Он меняет позицию, как только подходит к проблемам инженерии, технологической или "социальной". Он разрабатывает планы, которые не могут быть интерпретированы иначе, чем просто автоматические реакции на раздражители. Он хочет лишить всех окружающих его людей права действовать, чтобы оставить эту привилегию исключительно одному себе. Фактически, он является диктатором.

Как утверждает бихевиорист, человека можно представить как "собранную органическую машину, готовую к работе" (Watson. P. 269). Он игнорирует тот факт, что если машина работает так, как ее заставляют работать инженер или оператор, то человек действует спонтанно, то так, то иначе. "При рождении человеческие младенцы, независимо от их наследственности, одинаковы как "форды"" (Kallen Н.М. Behaviorism // Encyclopedia of the Social Sciences. V. 2. P. 498). Отталкиваясь от этого очевидного подлога, бихевиорист предлагает управлять "человеческим 'фордом'" точно так же, как водитель управляет автомобилем. Он ведет себя так, как если бы род людской находился в его собственности, а он был призван управлять им и формировать его в соответствии с его собственными проектами. Ибо сам он - находящийся над законом ниспосланный богом правитель человечества. (Карл Манхейм разработал всеобъемлющий план производства "наилучших" человеческих типов путем "обдуманной" реорганизации различных групп социальных факторов. "Мы", то есть Карл Манхейм и его друзья, будем определять, что требуется для "максимального блага общества и душевного покоя индивида". Затем "мы" переделаем человечество. Ибо нашей "профессией" является "планомерное руководство жизнью людей". (Manheim С. Man and Society in the Age of Reconstruction. - London: Routledge and Kegan Paul, 1940. P 222.) Самое замечательное состоит в том, что в 30 - 40-х годах эти идеи назывались демократическими, либеральными и прогрессивными. Йозеф Геббельс был более скромным, чем Манхейм, ибо хотел переделать только немецкий народ, а не все человечество. Но его подход к этой проблеме в сущности не отличается от подхода Манхейма. В письме от 12 апреля 1933 г. Вильгельму Фуртвенглеру он ссылался на "нас", на кого "была возложена ответственная задача из сырья масс сформировать прочную и хорошо выстроенную структуру нации (denen die verantwortungsvolle Aufgabe anvertraut ist, aus dem rohen Stoff der Masse das feste und gestalthafte Gebilde des Volkes zu formen)." (Geissmar B. Musik im Schaften der Politik. - Zurich: Atlantis Verlag, 1945. P. 97 - 99.) К сожалению, ни Манхейм, ни Геббельс не сказали нам, кто возложил на них задачу реконструкции и воссоздания человечества)

До тех пор, пока позитивизм не объяснит философию и теории, а также планы и политику, из них выводимую, на языке своей схемы стимул - реакция, он будет оставаться внутренне противоречивым.

Людвиг фон Мизес, из книги "Теория и история"

[Filosof.historic.ru]

http://filosof.historic.ru/books/ite...97/st097.shtml
В 1925 г. на кафедре натуральной философии Венского университета, которую после смерти Э. Маха возглавил М. Шлик, собралась группа молодых ученых, поставивших перед собой смелую цель - реформировать науку и философию. Эта группа вошла в историю под именем "Венского кружка" философов. В него входили сам М. Шлик, Р. Карнап, вскоре ставший признанным лидером нового направления, О. Нейрат, Г. Фейгль, В. Дубислав и др. После прихода к власти в Германии нацистской партии члены кружка и их сторонники в Берлине, Варшаве и других научных центрах континентальной Европы постепенно эмигрировали в Англию и США, что способствовало распространению их взглядов в этих странах.

Философско-методологическая концепция Венского кружка получила наименование логического позитивизма, или неопозитивизма (третий позитивизм), ибо его члены вдохновлялись как идеями О. Конта и Э. Маха, так и достижениями символической логики Б. Рассела и А. Уайтхеда. В логике неопозитивисты увидели тот инструмент, который должен был стать основным средством философско-методологического анализа науки.

Исходные идеи своей концепции неопозитивисты непосредственно заимствовали из "Логико-философского трактата" Л. Витгенштейна, который в первый период своего творчества онтологизировал структуру языка логической системы, созданной Расселом и Уайтхедом. Язык логики состоит из простых, или "атомарных", предложений, которые с помощью логических связок могут соединяться в сложные, "молекулярные", предложения. Витгенштейн полагал, что и реальность состоит из атомарных фактов, которые могут объединяться в молекулярные факты. Подобно атомарным предложениям, атомарные факты независимы один от другого. "Нечто может происходить или не происходить, а все остальное окажется тем же самым". Атомарные факты никак не связаны между собой, поэтому в мире нет никаких закономерных связей. "Суеверие - вера в такую причинную связь". Поскольку действительность представляет собой лишь различные комбинации элементов одного уровня - фактов, постольку и наука должна быть не более чем комбинацией предложений, отображающих факты и их различные сочетания. Все, что претендует на выход за пределы этого "одномерного" мира фактов, все, что апеллирует к связям фактов или к глубинным сущностям, должно быть изгнано из науки. Конечно, в языке науки очень много предложений, которые непосредственно как будто не отображают фактов. Но это обусловлено тем, что язык искажает мысли. Поэтому в языке науки и в повседневном языке так много бессмысленных псевдопредложений - предложений, которые действительно не говорят о фактах. Для выявления и отбрасывания таких бессмысленных предложений требуется логический анализ языка науки. Именно такой анализ должен стать главным занятием философов.

Эти идеи Витгенштейна были подхвачены и переработаны членами Венского кружка, которые на место его онтологии поставили следующие гносеологические принципы.

1. Всякое знание есть знание о том, что дано человеку в чувственном восприятии.

Атомарные факты Витгенштейна логические позитивисты заменили чувственными переживаниями субъекта и комбинациями этих переживаний. Как и атомарные факты, отдельные чувственные впечатления не связаны между собой. У Витгенштейна мир есть калейдоскоп фактов, у логических позитивистов мир оказывается калейдоскопом чувственных впечатлений. Вне чувственных впечатлений нет никакой реальности, во всяком случае, мы ничего не можем сказать о ней. Таким образом, всякое знание может относиться только к чувственным впечатлениям.

2. То, что дано нам в чувственном восприятии, мы можем знать с абсолютной достоверностью.

Структура предложений у Витгенштейна совпадала со структурой факта, поэтому истинное предложение было абсолютно истинно, так как оно не только верно описывало некоторое положение вещей, но в своей структуре "показывало" структуру этого положения вещей. Поэтому истинное предложение не могло быть ни изменено, ни отброшено с течением времени. Логические позитивисты заменили атомарные предложения Витгенштейна "протокольными" предложениями, выражающими чувственные переживания субъекта. Истинность таких предложений также несомненна для субъекта.

3. Все функции знания сводятся к описанию.

Если мир представляет собой комбинацию чувственных впечатлений, и знание может относиться только к чувственным впечатлениям, то оно сводится лишь к фиксации этих впечатлений. Объяснение и предсказание исчезают. Объяснить чувственные переживания можно было бы только апеллируя к их источнику - внешнему миру. Логические позитивисты отказываются говорить о внешнем мире, следовательно, отказываются от объяснения. Предсказание должно опираться на существенные связи явлений, на знание причин, управляющих их возникновением и исчезновением. Логические позитивисты отвергают существование таких связей и причин. Таким образом, остается только описание явлений, поиски ответов на вопрос "как?", а не "почему?".

Из этих основных принципов неопозитивистской гносеологии вытекают некоторые другие особенности этого философского направления. Сюда относится, прежде всего, отрицание традиционной философии, или "метафизики", что многими критиками неопозитивизма признается чуть ли не основной его отличительной особенностью. Философия всегда стремилась сказать что-то о том, что лежит за ощущениями, стремилась вырваться из узкого круга субъективных переживаний. Логический позитивист либо отрицает существование мира вне чувственных переживаний, либо считает, что о нем ничего нельзя сказать. В обоих случаях философия оказывается ненужной. Единственное, в чем она может быть хоть сколько-нибудь полезной, - это анализ научных высказываний. Поэтому философия отождествляется с логическим анализом языка. С отрицанием философии тесно связана терпимость неопозитивизма к религии. Если все разговоры о том, что представляет собой мир, объявлены бессмысленными, а вы тем не менее хотите говорить об этом, то безразлично, считаете вы мир идеальным или материальным, видите в нем воплощение божественной воли или населяете его демонами - все это в равной степени не имеет к науке и к познанию никакого отношения, а остается сугубо личным делом каждого.

Другой характерной особенностью неопозитивизма является его антиисторизм и почти полное пренебрежение процессами развития. Если мир представляет собой совокупность чувственных переживаний и лишенных связи фактов, то в нем не может быть развития, ибо развитие предполагает взаимосвязь и взаимодействие фактов, а это как раз отвергается. Все изменения, происходящие в мире, сводятся к перекомбинации фактов или ощущений, причем это не означает, что одна комбинация порождает другую: имеет место лишь последовательность комбинаций во времени, но не их причинное взаимодействие. Дело обстоит так же, как в игрушечном калейдоскопе: встряхнули трубочку - стеклышки образовали один узор; встряхнули еще раз - появился новый узор, но один узор не порождает другого и не связан с ним. Пренебрежение процессами развития в понимании природы приводит к антиисторизму и в гносеологии. Мы описываем факты, их комбинации и последовательности комбинаций; мы накапливаем эти описания, изобретаем новые способы записи и... этим все ограничивается. Знание - описание фактов - постоянно растет, ничего не теряется, нет ни потрясений, ни потерь, ни революций, короче говоря, нет развития. Поэтому в своем анализе научного знания неопозитивисты почти никогда не обращались к истории науки.

Модель науки логического позитивизма возникла в результате истолкования с точки зрения этих принципов структуры символической логики. В основе науки, по мнению неопозитивистов, лежат протокольные предложения, выражающие чувственные переживания субъекта. Истинность этих предложений абсолютно достоверна и несомненна. Совокупность истинных протокольных предложений образует твердый эмпирический базис науки. Для методологический концепции логического позитивизма характерно резкое разграничение эмпирического и теоретического уровней знания. Однако первоначально его представители полагали, что все предложения науки - подобно протокольным предложениям - говорят о чувственно данном. Поэтому каждое научное предложение можно свести к протокольным предложениям - подобно тому, как любое молекулярное предложение экстенсиональной логики может быть разложено на составляющие его атомарные предложения. Достоверность протокольных предложений передается всем научным предложениям, поэтому наука состоит только из достоверно истинных предложений.

С точки зрения логического позитивизма, деятельность ученого в основном должна сводиться к двум процедурам: 1) установление протокольных предложений; 2) изобретение способов объединения и обобщения этих предложений. Научная теория мыслилась в виде пирамиды, в вершине которой находятся основные понятия (величины), определения и постулаты; ниже располагаются предложения, выводимые из постулатов; вся пирамида опирается на совокупность протокольных предложений, обобщением которых она является. Прогресс науки выражается в построении таких пирамид и в последующем слиянии теорий, построенных в некоторой конкретной области науки, в более общие теории, которые в свою очередь объединяются в еще более общие и так далее, до тех пор, пока все научные теории и области не сольются в одну громадную систему - единую унифицированную науку. В этой примитивно-кумулятивной модели развития не происходит никаких потерь или отступлений: каждое установленное протокольное предложение навечно ложится в фундамент науки; если некоторое предложение обосновано с помощью протокольных предложений, то оно прочно занимает свое место в пирамиде научного знания.

Именно эта модель науки и определила тот круг проблем, с которыми столкнулись логические позитивисты в своей методологии. Рассмотрим две из них - проблему эмпирического базиса и проблему демаркации.

Понятие эмпирического языка было одним из важнейших понятий методологии логического позитивизма, а проблема определения этого понятия - ключевой проблемой концепции. Первоначально в качестве эмпирического языка был принят феноменалистский язык, состоящий из протокольных предложений. Протокольным предложениям приписывали следующие особенности:


а) они выражают "чистый" чувственный опыт субъекта;
б) они абсолютно достоверны, в их истинности невозможно сомневаться;
в) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию;
г) они гносеологически первичны - именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания.

В вопросе о форме протокольных предложений среди логических позитивистов не было единодушия. Р. Карнап полагал, что эти предложения должны состоять из слов, относящихся к чувственным переживаниям; О. Нейрат отличительный признак протокольного предложения видел в том, что в него входит имя протоколирующего лица; "констатации" М. Шлика содержали слова "здесь" и "теперь", имеющие смысл лишь в конкретной ситуации. Обобщая эти мнения, можно предположить, что протокольное предложение должно было бы выглядеть так: "Я сейчас воспринимаю круглое и зеленое". Предполагается, что это предложение выражает мое "чистое" чувственное переживание в определенный момент времени и для меня оно несомненно истинно.

Легко понять, что это не так. Данное предложение содержит такие слова как "круглый" и "зеленый", а эти слова являются универсалиями, т.е. относятся не только к моему сиюминутному ощущению, но к громадному классу ощущений - как моих собственных, так и других людей. Поэтому они выражают лишь то, что является общим для ощущений этого класса, и не способны передать те черты моих ощущений, которые придают им субъективную уникальность и неповторимость. Таким образом, выражая ощущения в языке, мы производим абстрагирование и обобщение, сохраняя лишь общее и абстрактное. Вместе с тем эти слова являются понятиями, которые связаны с другими понятиями и подчиняются определенным законам языка, сформировавшимся в результате его длительного исторического развития и общественной практики. Поэтому содержание понятий "круглый" и "зеленый" отнюдь не исчерпывается моим мгновенным переживанием, даже если оно и влияет на их значение. Это рассуждение показывает, что выразить в языке "чистое" чувственное переживание и при этом сохранить его "чистоту", не добавив к нему рационального элемента, невозможно. Кроме того, следует учесть, что и самого "чистого" опыта, из которого исходили логические позитивисты, не существует. Это было известно уже И. Канту. В современной психологии экспериментально доказана связь между работой органов чувств и мышлением человека, в частности, даже его профессиональными знаниями. Таким образом, убеждение логических позитивистов в том, что наука опирается на твердый эмпирический базис, а этот базис состоит из протокольных предложений, выражающих чувственные переживания субъекта, оказалось ложным. Даже если бы существовал "чистый" чувственный опыт, его невозможно было бы выразить в языке. Но к тому же такого опыта просто не существует.

Логическим позитивистам не удалось найти в науке тот несомненный эмпирический базис, существование которого вытекало из их логико-гносеологических предпосылок. Выяснилось, что такого базиса вообще нет. В настоящее время некоторые философы науки продолжают верить в существование эмпирического языка, независимого от теорий. Чаще всего в качестве такого языка выступает фрагмент обычного естественного языка. Но основания для выделения такого языка теперь уже совсем иные, нежели у логических позитивистов. Сейчас уже не говорят о полной достоверности и несомненности предложений эмпирического языка и признают влияние теорий на этот язык. Однако такой язык нужен, по мнению некоторых ученых, например, для сравнения и выбора теорий. Если нет некоторого эмпирического языка, общего для конкурирующих теорий, то их сравнение оказывается невозможным. Для того чтобы мы могли поставить эксперимент, результат которого помог бы нам выбрать одну из конкурирующих теорий, нужен нейтральный эмпирический язык, в котором мы могли бы выразить этот результат. Таким образом, если сейчас кто-то продолжает говорить об эмпирическим языке, то отсюда еще не следует, что он разделяет воззрения логических позитивистов. Однако когда эмпирический язык пытаются противопоставлять теоретическому языку как более достоверный, более обоснованный, более ясный - менее достоверному и ясному, это, по-видимому, означает возврат к идее эмпирического базиса логических позитивистов.

Аналогичной неудачей закончилась попытка логических позитивистов сформулировать адекватный критерий демаркации. В философии науки XX в. проблемой демаркации называют проблему проведения разграничительной линии между наукой и другими формами духовной деятельности - философией, религией, искусством и т.п. Отличается ли наука от философии и мифа, а если отличается, то чем? Эта проблема весьма сильно занимала логических позитивистов, и они затратили большие усилия на ее решение. Однако логико-гносеологические предпосылки их концепции не позволили найти удовлетворительного решения проблемы демаркации. Они пытались провести резкую границу между наукой и ненаукой, но выяснилось, что эта граница весьма условна и исторически изменчива.

Опираясь на понимание научного знания как описания чувственно данного и руководствуясь аналогией с экстенсиональной логикой, в которой истинность молекулярных предложений устанавливается обращением к значениям истинности атомарных предложений, логические позитивисты в качестве критерия демаркации избрали верифицируемость: предложение научно только в том случае, если оно верифицируемо, т.е. сводимо к протокольным предложениям, и его истинность устанавливается наблюдением; если же предложение неверифицируемо - оно лежит вне науки. Протокольные предложения не нуждаются в верификации, так как представляют чистый чувственный опыт и служат эмпирической основой для верификации всех других предложений. Все остальные предложения языка науки должны быть верифицированы для того, чтобы доказать свою научность. Процесс верификации выявляет чувственное содержание научных предложений, если некоторое предложение нельзя верифицировать, то это означает, что оно не обладает чувственным содержанием и его следует изгнать из науки. Более того, логические позитивисты объявили верифицируемость не только критерием демаркации, но и критерием осмысленности: только верифицируемые предложения имеют смысл, неверифицируемые предложения бессмысленны. В частности, предложения философии неверифицируемы, следовательно, они не только лежат вне науки, но просто бессмысленны.

Чрезвычайная узость верификационного критерия демаркации и осмысленности не могла не вызвать протеста. Этот критерий не только уничтожал философию, но отсекал и наиболее плодотворную часть самой науки. Все научные термины и предложения, относящиеся к идеализированным или просто к чувственно невоспринимаемым объектам, с точки зрения этого критерия оказывались бессмысленными. Оставшаяся часть науки лишалась своих законов. Большая часть научных законов имеет форму общих предложений, например, "Все тела при нагревании расширяются". Для верификации подобных предложений требуется бесконечно много частных предложений вида "Тело А при нагревании расширяется", "Тело В при нагревании расширяется" и т.п. Но мы не в состоянии сформулировать и проверить бесконечное количество протокольных предложений. Следовательно, законы науки неверифицируемы и должны быть объявлены бессмысленными. Однако что же будет представлять собой наука, если ее лишить законов?

Попытка найти критерий научности, который позволил бы нам сказать, что - наука, а что - псевдонаучная болтовня или ненаучная спекуляция, политическая демагогия или очередной миф, - такая попытка безусловно имеет смысл. Однако история верификационного критерия логических позитивистов показала, что стремление найти некоторый абсолютный критерий, провести абсолютную границу не может привести к успеху.

Первоначальная модель науки и научного прогресса в логическом позитивизме была настолько искусственна и примитивна, настолько далека от реальной науки и ее истории, что это бросалось в глаза даже самим ее создателям. Они предприняли отчаянные попытки усовершенствовать эту модель с тем, чтобы приблизить ее к реальной науке. При этом им пришлось постепенно отказаться от своих первоначальных логико-гносеологических установок. Однако несмотря на все изменения и усовершенствования, модель науки логического позитивизма постоянно сохраняла некоторые особенности, обусловленные первоначальной наивной схемой. Это прежде всего выделение в научном знании некоторой твердой эмпирической основы; резкая дихотомия эмпирического - теоретического и их противопоставление; отрицательное отношение к философии и всему тому, что выходит за пределы эмпирического знания; абсолютизация логических методов анализа и построения научного знания; ориентация в истолковании природы научного знания на математические дисциплины и т.д.

Методологическая концепция логического позитивизма начала разрушаться почти сразу же после своего возникновения. Причем это разрушение происходило не вследствие внешней критики, а было обусловлено внутренней порочностью концепции. Попытки устранить эти пороки, преодолеть трудности, порожденные ошибочными гносеологическими предпосылками, поглощали все внимание логических позитивистов. Они, в сущности, так и не дошли до реальной науки и ее методологических проблем. Правда, методологические конструкции неопозитивизма никогда и не рассматривались как отображение реальных научных теорий и познавательных процедур. В них скорее видели идеал, к которому должна стремиться наука. В последующем развитии философии науки по мере ослабления жестких методологических стандартов, норм и разграничительных линий происходит постепенный поворот от логики к реальной науке и ее истории. Методологические концепции начинают сравнивать не с логическими системами, а с реальными теориями и историческими процессами развития научного знания. И с этого момента на формирование методологических концепций начинает оказывать влияние история науки. Соответственно изменяется и проблематика философии науки. Анализ языка и статичных структур отходит на второй план.

Важную роль в этом повороте сыграл К. Поппер. И хотя сам он первоначально был весьма близок к логическому позитивизму как по стилю своего мышления, так и по обсуждаемой проблематике, его критика ускорила разложение логического позитивизма, а его позитивные идеи привели к возникновению новой методологической концепции и нового течения в философии науки.

58

[Открытая реальность]

http://www.openreality.ru/school/phi...rn/positivism/

Ранний Огюст Конт
Эмпириокритицизм Мах и Авенариус
Неопозитивизм Людвиг Витгенштейн и Венский кружок
Логический позитивизм Рудольф Карнап
Постпозитивизм Карл Поппер

Основателем философии позитивизма является французский философ Огюст Конт (1798—1858). Какое-то время Конт работал личным секретарем Сен-Симона, известного социалиста-утописта. Основная его работа — «Курс позитивной философии», в которой он кратко изложил свои идеи, затем он выпустил более развернутую «Систему позитивной политики».

Основная идея, изложенная О.Контом, сводилась к тому, что философия не может быть учением, имеющим свой собственный предмет. Философский поиск истины — это тупиковый поиск, истина отыскивается не философским методом, а научным. Наука давно доказала монопольное право на обладание истиной, философия же до сих пор этого не смогла доказать, более того — до сих пор не существует единственной истинной философской системы.

Если философия и может принести какую-то пользу человечеству, то только в том, чтобы исследовать науку, быть наукой о науке. Философские, особенно метафизические проблемы — это псевдопроблемы. Именно к этому сводится сущность позитивизма, в какой бы форме он ни выражался — в классическом ли позитивизме у Конта, в форме ли последующих течений эмпириокритицизма, неопозитивизма, постпозитивизма, структурализма, лингвистического анализа и т. п. Употребляя термин «положительная», «позитивная» философия, Конт указывает, что он имеет в виду способ мышления, который опирается только на факт, на позитивные данные, ничего не измышляет.

В соответствии с этим Конт постулирует три основных закона позитивизма. Первый закон — основной, по которому развивается вся человеческая культура. Этот закон получил название закона трех стадий. Согласно ему человечество проходит в своем развитии три необходимые стадии — теологическую, метафизическую и позитивную. На всех стадиях человек стремится объяснить явления природы. На теологической стадии человек не знает истинной сущности явлений, но, пытаясь увидеть и познать ее, видит эту сущность в неких потусторонних силах, в богах.

Впоследствии человек отказывается от этих представлений, понимая, что богов он выдумал по аналогии с самим собой. Тогда человек пытается объяснить природу при помощи не духовных сил, а некоторых сущностей, т. е. переходит на метафизическую стадию. Эти сущности могут быть разными. Это может быть идея, как у Платона, форма, как у Аристотеля, субстанция, как у Спинозы, вещь в себе, как у Канта, объективный дух, как у Гегеля, и т. д.

Конту ясно, что эти сущности есть не что иное, как модифицированные представления о потусторонних силах. Поэтому метафизическая стадия есть частный случай стадии теологической, религиозной. Но вторая стадия все же имеет преимущество по отношению к первой, потому что она более теоретизирована, более широка, более абстрактна, она приближает к третьей стадии.

На третьей, позитивной стадии человек признает, что истина познается только лишь при помощи наук, что науки познают не некую абстрактную истину, некие сущности, а законы. Законы же есть не что иное, как повторяющиеся связи между явлениями. Поэтому наука не выходит за пределы явлений. Именно этот факт осознается человечеством на третьей стадии. Человек понимает, что все знание происходит из опыта, что познаются лишь явления, что разного рода абстрактные сущности есть выдумка и следствие неправильно поставленных вопросов. По Конту, теология и физика (естествознание) несовместимы, поэтому невозможен плавный переход от теологии к физике.

Конт не просто постулирует этот закон, он утверждает, что его можно доказать. Доказывает он исходя из аналогии (несмотря на то, что сам он возражал против применения метода аналогии на теологической стадии), утверждая, что каждый отдельный человек в своей жизни также проходит эти три стадии. В детстве каждый человек является теологом, в юности он больше метафизик, а в зрелости понимает, что он больше позитивист. Он осознает, что исходил из преувеличенного представления о своих собственных силах, что на самом деле силы его ограничены, и он не может постигнуть того, что постигнуть невозможно. Он, в конце концов, ограничивает свое познание тем, что дается непосредственно в опыте явлений.

Это есть второй закон позитивизма: закон подчинения воображения наблюдению. Наблюдение, сбор фактов — это единственный способ получения знаний. Поскольку у опыта нет границ, то не может быть и речи об абсолютном знании. Нет никакого знания о сущностях, о вещах в себе, знать можно лишь явления, феномены. Задача философа и вообще ученого состоит в ответе на вопрос, как происходят явления, а не почему они происходят. Задача в объяснении механизма действия явлений, механизма происхождений причинно-следственных связей, а не того, почему возникает тот или иной механизм.

Задачей естествознания является открытие естественных законов мира и сведение числа этих законов до минимума. Но сами науки не исследуют методологию своего познания. В этом их беда. Физика занимается своими законами, химия — своими, математика — своими, биология — своими, и они не соприкасаются друг с другом. Ученые не понимают, что на самом деле они оперируют во всех науках одним и тем же методом и открывают одни и те же законы.

Познать единство этого научного метода должен, прежде всего, философ. Именно он должен помочь в осознании единства всех наук, что поможет в открытии других законов, может быть в создании новых наук, как это сделал сам Огюст Конт, создав новую науку — социологию.

Конт сделал вывод о том, что в обществе действуют те же законы, что и в природе. Поэтому и в обществе возможно применение тех же самых методов, что и при исследовании природы. Конт создает науку, которую называет социальной физикой, т.е социологией. Именно Конт является отцом-основателем современной социологии, научного учения об обществе.

Впервые дух позитивной философии, как признает сам Конт, возникает не у него. Эти идеи есть уже у Бэкона, Галилея и Декарта, но у них эти мысли возникают спонтанно, без методологической проработки. Увидев единство всех наук, Конт ставит перед собой задачу построить по-новому классификацию наук, что составило его третий закон — энциклопедический. Его не устраивает классификация наук, которую предложил Бэкон (основанная на человеческих познавательных способностях). Конт справедливо утверждает, что во всех науках человек использует все свои познавательные способности.

Поэтому классификация может быть основана на другом принципе. Метод классификации, который предлагает Конт, более количественный, а не качественный, как это было у Бэкона или Аристотеля. Конт предлагает классификацию, основанную на хронологическом принципе. На первое место он ставит математику, наиболее древнюю науку, далее у него следуют астрономия, физика, химия, физиология и социология, впоследствии он добавил мораль.

Порядок этих наук идет, во-первых, по хронологическому принципу — от древнего к новому; во-вторых, от простого к сложному — математика имеет дело с наиболее простыми объектами, а социология и мораль — с наиболее сложными; в-третьих, от абстрактного к конкретному. Предмет математики — наиболее абстрактный, а предмет социологии и морали — конкретная деятельность конкретных индивидов. Правда, в-четвертых, точность знания в науках по мере возрастания порядкового номера в классификации убывает.

В этой классификации совершенно нет места философии. Ибо философия должна заниматься тем, чем занимаются и другие науки. У нее нет своего собственного предмета, собственного материала; материал для нее поставляют другие науки. Философия изучает метод этих наук и систему их понятий, поэтому философия есть наука о науках, т. е. метанаука.

Место философии в системе человеческого знания всегда колебалось между двумя полярными точками: или философы считают себя единственными обладателями истинами, а все остальные должны основывать свои знания на философском знании, или наоборот — философия должна быть служанкой чего-либо. «Философия есть служанка теологии» — этот тезис мы встречали у Климента Александрийского, Петра Дамиани, Фомы Аквинского. По сути, у Фомы Аквинского и Огюста Конта встречается фактически один и тот же тезис; у того и другого философия занимает подчиненное положение, только у Конта философия является служанкой не теологии, а науки.

Впоследствии идеи позитивной философии разрабатываются в Англии Гербертом Спенсером.

Эмпириокритицизм наверх

Конт и Спенсер относятся к первому этапу позитивизма. Второй этап позитивизма возникает в конце XIX в. и связывается с именами австрийских философов Маха и Авенариуса. По поводу этих философов написана «великая книга» В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Вкратце характеризуя идею эмпириокритицизма, можно сказать следующее. В конце XIX в. происходят серьезные открытия в области физики. Прежде всего, это открытие радиоактивности и открытие квантово-механического строения вещества. Вследствие этого возникает представление о том, что материя исчезает.

Оказывается, чем глубже физик проникает в тайны познания материи, чем глубже он погружается в микромир, тем отчетливее ему представляется, что материи как таковой, в нашем понимании этого слова, нет — материи как вещества, как того, что воздействует на наши органы чувств. Поэтому возникает кризис в физике, связанный с тем, что у физики как бы исчезает ее собственный предмет — вещество. Физика всегда занималась изучением материальной природы, а поскольку природы как таковой нет, то нет и предмета для изучения.

Этот кризис по-разному пытаются решить Мах и Авенариус. С одной стороны, философы эмпириокритики, т. е. философы-позитивисты второго этапа, утверждают, что этот кризис вызван именно тем, что в умах физиков, в умах ученых устоялись старые философские предрассудки. Эти предрассудки и привели к возникновению кризиса в самой физике.

Основным предрассудком является учение о материи. Материя есть не что иное, как некое философское понятие, понятие о субстанции. Еще Конт показал, что такого рода понятие, как субстанция, есть не что иное, как абстрактная метафизическая сущность, уводящая нас от познания фактов, от познания явлений. Наука же занимается познанием явлений, а не метафизических сущностей, каковой, в частности, является материя.

Физик должен отказаться от привычного понимания материи. Физика должна исследовать только факты, опираясь на опыт. Философия же должна помочь физике в анализе ее опытного метода (отсюда название второго этапа: эмпириокритицизм — критика опыта). Наука должна быть не рассудочной, а опытной, тогда никакого кризиса не возникнет. Есть опытное понимание микромира — нужно его изучать, не выдумывая никаких абстрактных метафизических сущностей, какой является материя. Вот позитивистское решение этого кризиса.

Именно такое представление о науке подвигло Альберта Эйнштейна на создание сначала специальной, а потом и общей теории относительности. (В теории относительности главную роль играет наблюдатель, относительно которого происходят все движения в мире: равномерные, прямолинейные, ускоренные и т. п.).

Неопозитивизм наверх

В ХХ в. возникает третий этап развития позитивизма, который характеризуется различными направлениями.

Людвиг Витгенштейн и Венский кружок. Прежде всего, позитивизм связан с идеями Людвига Витгенштейна и Венского кружка. Витгенштейн — австрийский философ, стоящий несколько особником, его перу принадлежит известный «Логико-философский трактат», в котором наиболее отчетливо изложены идеи неопозитивизма. Такие же идеи разрабатывались в Венском кружке.

Венский кружок создан Максом Шликом (учеником Маха) на кафедре философии Венского университета. Программный документ вышел в 1929 г., называлась эта работа «Научное познание мира. Венский кружок». В Венский кружок входили, кроме Макса Шлиха, Отто Нейрат, Вайсман, Курт Гедель (известный математик, своими теоремами о непротиворечивости и неполноте внесший весьма значительный вклад не только в математику, но и в философию) и Рудольф Карнап.

Кроме Венского кружка к неопозитивизму примыкают также Львовско-Варшавская школа и Берлинский кружок (Берлинское отделение Венского кружка). Берлинское отделение называлось Обществом эмпирической философии. Основные идеи неопозитивизма были изложены Витгенштейном в «Логико-философском трактате». Целью философии, как пишет Витгенштейн, является логическое прояснение мысли. Философия есть, прежде всего, критика языка. Ибо истина всегда выражается в языке. Проблемы же возникают вследствие того, что мы неправильно пользуемся нашим языком.

Почему математика достигает абсолютной истины, с которой никто не спорит? Почему все считают ее образцом научного познания? Именно потому, что математика разработала свой математический язык. Любая другая наука должна также следовать этому методу и создать свой идеальный язык, тогда отпадут все псевдопроблемы и разногласия, возникающие не только в философии, но и в науке.

Таким идеальным языком науки может быть лишь некая комбинация символов, содержащих смысл, а не бессмыслицу. Эти символы должны иметь абсолютно однозначный смысл. Предложения науки должны быть атомарными и независимыми друг от друга. А отношения между предложениями не должны зависеть от смысла этих предложений, они должны быть внешними, формальными. Эта идея явно высказывалась уже Аристотелем, создавшим формальную логику.

Создание идеального языка науки является шагом на пути создания истинной онтологии, поскольку язык есть образ мира. Это действительно так, поскольку мир выступает как совокупность фактов, а не вещей. Для человека мир есть, прежде всего, совокупность фактов, именно факты в логическом пространстве познающего субъекта составляют его мир. Факт — это и событие, и предложение, и мысль. Человек создает образ факта, а логический образ этого факта есть мысль. Мысль имеет сходство с действительностью, но это сходство состоит в логической форме. Логический язык есть образ мира.

Таким образом, Витгенштейн доказывает, что язык существует не сам по себе, а отражает конкретный мир. Только идеальный язык соответствует реальному конкретному миру — язык, основанный на фактах, на атомарных предложениях, на атомарных суждениях. В науке можно говорить лишь о том, о чем можно говорить: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Поскольку говорить можно, лишь используя атомарные предложения, имеющие в своей основе факты, то об этом и нужно говорить, об остальном следует молчать и не говорить разного рода бессмыслицу и ахинею, как это делают философы и создатели метафизических систем. Тогда и исчезнут метафизические проблемы как псевдопроблемы.

Впоследствии Витгенштейн отойдет от идеи создания идеального языка в науке, мета-языка, и придет к выводу о необходимости изучения реального языка, изучения его семантики и синтаксиса, поскольку создание идеального языка приводит к различным неразрешимым проблемам.

Логический позитивизм наверх

Идеи Витгенштейна оказались созвучными школе Венского кружка, основным представителем которой являлся Рудольф Карнап. В 1930 и 1931 гг. выходят две статьи Рудольфа Карнапа: «Старая и новая логика» и «Преодоление метафизики логическим анализом языка». В этих статьях была изложена программная линия развития философии логического позитивизма. Именно так стал называть себя позитивизм в начале своего третьего периода — неопозитивизма.

В первой статье Карнап указывает, что логика — единственно истинный метод философствования. Вся философия должна сводиться только к логике, т. е. к логическому анализу предложений и понятий эмпирической науки. Самого предмета у философии нет и быть не может. Вся философия должна сводиться к логическому анализу предложений и понятий науки, причем наука понимается только в эмпирическом ее содержании. Только те предложения имеют смысл, которые имеет своим референтом опыт.

Философствование может совершаться только в связи с эмпирической наукой. Сущность философского познания, в отличие от самой эмпирической науки, состоит в уяснении смысла предложений эмпирической науки путем логического анализа. Философии как отдельно существующей теоретической системы нет. Философия есть средство логического анализа языка науки; своего собственного языка у философии нет. Она берет свой метод и свой предмет из научного познания.

Все философские школы оказываются ложными, а поскольку они претендуют на обладание своим собственным методом, то они оказываются ложными не только по содержанию, но и бессмысленными по своему методу. Вся философия как метафизика оказывается не выдерживающей никакой критики. Нельзя, утверждает Карнап, спрашивать о сущности процессов, о сущности явлений вне или позади самих этих явлений. Можно рассуждать только о явлении, о том, как нечто происходит, а не почему происходит то или иное событие, какая сущность лежит в основе этих событий.

Для того, чтобы объяснить, каким образом философия может помочь уяснению своего логического и понятийного языка, Рудольф Карнап выдвигает принцип верификации — основной принцип неопозитивизма. В связи с этим Карнап вводит понятие протокольного предложения. Задача логического позитивизма состоит в том, чтобы попытаться свести все предложения научного знания к протокольным предложениям, т. е. к тем предложениям факта, которые дальше уже не могут разлагаться ни на какое другое более мелкое предложение.

Протокольное предложение — это предложение, соответствующее некоему факту, атомарное предложение. Это атомарное предложение должно быть проверяемо на опыте, должно иметь своим референтом опыт. В этом и состоит принцип верификации, т. е. в том, что любое предложение науки является истинным тогда и только тогда, когда оно может быть сведено к предложениям факта, к протокольным предложениям.

Любое предложение должно быть в состоянии проверенным путем спускания по некоторым иерархиям этих предложений, сводя все к предложениям факта. В конце концов, мы получим протокольное предложение, которое непосредственно проверяемо на опыте. Если же предложение невозможно свести к такому протокольному предложению, то оно, следовательно, не имеет никакого смысла. Такие предложения сплошь встречаются в философии.

Понятие имеет смысл тогда и только тогда, когда оно встречается в протокольном предложении. Если понятие употребляется вне протокольного предложения, то это понятие окажется бессмысленным. Такими понятиями наполнена философия, к ним Карнап относит понятия «дух», «материя», «сущность», «субстанция», «принцип бытия», целые предложения («Я мыслю, следовательно, я существую»).

«Принцип бытия» — это начало бытия. У Фалеса, как утверждает Карнап, это слово еще имело под собой некоторый смысл, оно было включено в протокольное предложение, Фалес имел в виду конкретное чувственное вещество — воду. Впоследствии в элейской школе под словом «начало» стало пониматься нечто неопределенное, несводимое к протокольным предложениям. Философия в дальнейшем стала погрязать в лжетерминах, за которыми не скрывается никакое научное знание, - псевдопонятих. Если философы хотят показать, что их понятия не являются ложными, они должны показать те протокольные предложения, в которых они могут существовать. Если не смогут показать, то это — псевдопонятия.

К таким же словам относятся и термины традиционной естественной теологии, в первую очередь слово «Бог». Оно также, по Карнапу, не имеет референта в опыте, поэтому оно бессмысленно с точки зрения научного знания. Карнап исследует более подробно предложения философского языка, которые могут содержать не только ложные и псевдопонятия, но могут быть неправильно построены. У них может быть нарушен синтаксис — как грамматический, так и логический.

Пример нарушения грамматического синтаксиса, по Карнапу, имеется в предложении «Цезарь есть и», в котором явно нарушены грамматические правила, поэтому это предложение бессмысленно. Логический синтаксис также может быть нарушен. Предложение «Цезарь есть число» также бессмысленно, потому что в нем нарушено логическое правило построения продолжения. Все предложения науки должны быть правильно построены с точки зрения синтаксиса. Карнап рассматривает самое знаменитое философское предложение «Я мыслю, следовательно, я существую». Оно состоит из двух частей: «Я мыслю» и «я существую».

В первой части, «Я мыслю», утверждает Карнап, нарушен грамматический синтаксис, здесь отсутствует предикат. Декарт должен был сказать: «Я мыслю нечто», но не сказал, и фраза повисает в воздухе. Поэтому первая половина фразы бессмысленна. «Я существую» также неправильно построена, потому что существовать может только лишь предикат, а не субъект. Связь этих двух частей также неправомочна, поскольку делается неправильное отождествление двух «я»: в «Я мыслю» под «я» имеется в виду субъект, а в предложении «я существую» — предикат, поскольку говорится о существовании «я».

Таким образом, в фразе «Я мыслю, следовательно, я существую» нарушен и грамматический, и логический синтаксис. Это предложение, с одной стороны, неверифицируемо, а с другой - построено по логически, синтаксически и грамматически неверным правилам, следовательно, это предложение бессмысленно. Значит, на его основе не может быть построена никакая философская теория.

Карнап делает более общий вывод, что в правильном языке вообще не может быть построена никакая метафизика. Задача позитивизма, задача философии состоит в том, чтобы найти пути построения правильного научного языка. Карнап выделяет пять типов предложений; три типа из них — это научно-осмысленные предложения:

Тавтологии (A=A) и аналитические суждения Канта
Заведомо ложные предложения — контрадикции (противоречия)
Эмпирические предложения, т. е. все предложения, которые можно верифицировать. Все остальные предложения оказываются неверными. Среди них:
Бессмысленные предложения (тра-та-та, блям-блям и т. п.)
Метафизические предложения

Логический позитивизм должен ответить на вопрос: к какому типу предложений относится то или иное предложение, и должен помочь или негативно, т. е. устранить бессмыслицы, или позитивно, т. е. найти правильный метод построения логического языка. Метафизика, с точки зрения Венского кружка, лишена какого-либо научного смысла. Она содержит нечто, но что именно? Карнап не отождествляет, бессмысленные и философские предложения. Отличие между ними в том, что эмпирические предложения служат для объяснения явлений и вещей, а философские — для выражения чувства миросозерцания.

Для выражения этого чувства существует и другой способ — искусство. Искусство, по Карнапу, это адекватное средство для выражения чувства жизни, а философия — неадекватное средство. По образному выражению Карнапа, философы — это музыканты без музыкальных способностей. Иначе говоря, философ хочет выразить свое чувство жизни, но не может этого сделать потому, что его средство для выражения неадекватно. С этой точки зрения философия оказывается беспомощной, она не может дать ни научного знания, ни эмоционального.

Философия логического позитивизма оказалась достаточно влиятельной, хотя впоследствии столкнулась с серьезными трудностями и стала развиваться в нескольких направлениях. С одной стороны, Карл Поппер выдвинул принцип фальсификации взамен принципа верификации, а с другой — возникла философия лингвистического анализа. Позитивизм не смог остаться на точке зрения логического анализа, потому что позитивизм сразу же столкнулся с проблемой общезначимости протокольных предложений.

Почему протокольные предложения должны быть общезначимыми? Протокольные предложения есть не что иное, как констатация того, что некоему субъекту кажется в некотором его опыте. Но еще древние скептики совершенно справедливо утверждали, что все живые существа ощущают по-разному, приводя массу примеров — упоминая о дальтониках, больных желтухой и т. д.

Таким образом, проблема общезначимости протокольных предложений сталкивается с проблемой индуктивного знания. Если я утверждаю истинность некоего протокольного предложения, то я утверждаю, что оно обладает абсолютной истинностью. Но опыт всегда ограничен, всегда дает некое индуктивное знание, поэтому для того, чтобы иметь абсолютно истинные знания, я не должен выводить его из опыта. Опытное знание, лежащее в основе принципа верификации, оказывается не столь уж и абсолютным.

Сторонники логического позитивизма, решая проблему общезначимости протокольных предложений, не нашли ничего лучшего, как решить ее путем конвенционализма, т. е. договора. Так, то, что трава зеленая, люди просто договорились, хотя какого она цвета на самом деле — неясно. Другого выхода, находясь на точке зрения опытного знания, найти нельзя. Действительно, мы не можем познать сущность той же самой травы. Она нам является как имеющая какой-то цвет. Мне, может быть, в силу особенностей моих зрительных рецепторов, она кажется красной, но по соглашению я называю ее зеленой, как называют ее все.

Однако проблему индуктивности и объективности истины ссылкой на конвенционализм не решишь. Эта проблема более глубокая. Не решишь так и проблему самого принципа верификации. Действительно: а сам принцип верификации — это протокольное предложение или нет? Можно ли верифицировать принцип верификации? Если оно научное, то оно должно быть верифицировано. Если же его нельзя верифицировать (а его нельзя верифицировать), то оно ненаучно.

Получается замкнутый круг. Принцип верификации оказывается догматичным, метафизичным, философским, но не научным, ибо сам он неверифицируем. Неверифицируемым оказывается и множество других предложений, причем, как правило, самых главных предложений, основных — т. е. законов. Никогда нельзя проверить закон в чистом виде. Действительность его проявлений настолько богата, что вычленить из того многообразия явлений, в котором он проявляется, совершенно невозможно.

ем более, невозможно верифицировать закон, т. е. всеобщий принцип. Если Ньютон говорит, что любое тело массой m, на которое действует сила F, будет двигаться с ускорением a=F/m», то как мы проверим этот закон, утверждающий справедливость для любого тела. Это уже выходит за рамки опыта. Но в этом и состоит смысл науки — в нахождении именно всеобщих законов.

Принцип верификации оказался сложным порождением, скорее приводящим к большому числу проблем, чем дающим решение. Сам Карнап впоследствии отказался от принципа логического позитивизма и стал выдвигать теорию логических каркасов. Теория может быть истинной в разных языковых каркасах. Необязательно существует некий один-единственный логически правильный язык. Более того, построение такого идеального логического языка приводит к неразрешимым проблемам, парадоксам. Еще Бертран Рассел указывал, что в любом формально непротиворечивом языке всегда существуют парадоксы. Для того, чтобы решать эти парадоксы, нужно выходить за пределы этого языкового конструкта.

К этому пришел и Карнап, когда выдвигал теорию языковых каркасов. Разные научные системы могут строиться на основании разных языковых каркасов. Главное, чтобы этот каркас был правильно построенный, тогда научная теория оказывается истинной. В связи с этим появляется проблема объективности истины. Получается, что истина только лишь когерентна, что критерием ее является непротиворечивость, правильность построения теории, но, по всеобщему убеждению, непротиворечивость — не единственное свойство истины. Истинное высказывание должно соответствовать и некоему объективному состоянию вещей. Из теории же языковых конструкций это совершенно не следует.

Стали отказываться и от теории языковых каркасов. Витгенштейн и другие философы выдвинули концепцию о том, что философия должна исследовать реальный язык. Слово имеет значение не в некоем абстрактном языке, а в реальном, конкретном, существующем человеческом языке. Возникают сложности из-за того, что мы не можем правильно осмыслить текст, в котором встречается некое слово. Наш язык настолько многогранен, настолько неисследуем, что мы, сами того не замечая, часто не замечаем его различные нюансы, скажем, путаем местами субъект и предикат, одно слово подменяем другим.

Задача философии состоит не в построении идеального языка, а в исследовании реального конкретного языка, в прояснении этого языка. Возникает философия лингвистического анализа. Сейчас это одно из наиболее влиятельных направлений в современном позитивизме.

Постпозитивизм наверх

Карл Поппер — известный английский философ, оставивший весьма заметный след в западной философии, — предложил другой принцип, принцип фальсификации. Как указывал сам Поппер, в молодости, которая приходилась на 10—20-е годы XX в., он интересовался идеями марксизма-ленинизма. Его поражало, почему же эти идеи так вдохновляют массы, почему же марксизм-ленинизм оказался настолько притягательным не только для людей, но и для философов и ученых?

Поппер заметил, что главная особенность, которая привлекает людей в марксизме-ленинизме, состоит в том, что марксизм объясняет все. Это-то его и насторожило. Наука не может объяснять все. Наука на то и наука, что она объясняет только то, что может объяснить.

В 30-х годах австрийским математиком Куртом Геделем были доказаны две теоремы — о непротиворечивости и обратная теорема о неполноте, которые утверждают, что любая непротиворечивая система неполна и, наоборот, любая полная система всегда противоречива. Если мы утверждаем, что система научных знаний построена логично и непротиворечиво, то тем самым мы утверждаем, что она неполна.

Она не может объяснить все. Физика не может объяснить особенности душевной жизни. Физика имеет свой узкий предмет так же, как математика, химия, биология и т. д. Биолог не обязан объяснять механизм взаимодействия атомов в организме животных. Этим занимается другая наука. Теория, которая объясняет все, противоречива, следовательно, ненаучна.

В этом и состоит принцип фальсификации Поппера. Научное знание должно быть фальсифицируемо, т. е. знание является научным тогда и только тогда, когда его можно опровергнуть. Его можно не то, что опровергнуть вообще. Научное знание должно быть опровергаемо, т. е. фальсифицируемо в принципе. Оно должно подвергаться опровержению, давать возможность с ним спорить. Такое знание есть научное знание, только такое знание дает прирост научного знания. Истина, как известно, рождается в споре, в умении опровергать положения и защищать их.

По Попперу, существует несколько видов теорий, которые выдают себя за научные, но в соответствии с принципом фальсификации таковыми не являются. Поппер называет три вида таких теорий: это научный коммунизм, гегелевская диалектика и фрейдизм. Они все нефальсифицируемы по своему определению. Почему не фальсифицируем научный коммунизм? Попробуйте возразить адепту научного коммунизма, что он не прав.

Вы услышите о себе много интересных слов — о том, что вы льете воду на мельницу мировой буржуазии, что вы защищаете интересы господствующих классов, что вы не понимаете своего пролетарского происхождения — все, что угодно, но не по сути дела. Аргумент не воспринимается в принципе, с таким человеком невозможно спорить. Это в принципе ненаучная аргументация. Коммунизм по своей сути ненаучен.

Так же ненаучен фрейдизм. Попробуйте сказать психоаналитику, что он неправильно провел с вами курс лечения. Психоаналитик вам задумчиво скажет, что, видимо, у вас было трудное детство, что, наверное, неправильно строили отношения со своей матерью, что невроз, вызванный эдиповым комплексом, не до конца подавлен, что нужно проанализировать ваши сновидения и т. д. Спор здесь тоже невозможен, поэтому и фрейдизм не является наукой.

Третий пример — это гегелевская диалектика. У Поппера есть статья «Что такое диалектика». В ней Поппер усматривает сущность диалектики в утверждении единства противоположностей и указывает, что из положения, что истинно «а» и «не а» (из отрицания известного закона непротиворечия), можно вывести все что угодно. Исходя из принципа «а» и «не а» можно доказать, что мы находимся на лекции по физике, что Сократ — наш современник и т. д.

Это принцип ненаучный. Если мы считаем истинным некое положение, то мы знаем, что противоположное ему суждение ложно. Логика, основанная на нарушении основных формальных законов — закона исключенного третьего и закона непротиворечия, может привести к каким угодно выводам. Поэтому диалектический метод также ненаучен, поскольку он может доказать все. С человеком, оперирующим в своем мышлении диалектическим методом, спорить также невозможно.

Что касается отношения позитивизма к религии, в частности — к христианству, то позитивизм иногда употребляет религиозные понятия типа Бог, религия, утверждая, что это псевдопонятия. Но антирелигиозным позитивизм никогда себя не считал. Огюст Конт, основатель позитивизма, наоборот, открещивался от какого бы то ни было атеизма. Критикуя первую стадию человечества, религиозную, он критиковал не религию, а перенос религиозного постижения действительности на научное, т. е. подмену науки религией.

Религиозное мировоззрение соответствует своему предмету, оно отличается от научного мировоззрения. Конт не был врагом религии, наоборот он указывал, что материализм, атеизм — это истинный враг человечества. Позитивизм с самого начала исповедовал теорию двойственной истины. Наука должна заниматься наукой, у религии есть свой предмет, они не должны друг другу мешать, вмешиваться один в область другого. Религия не должна подменять собой науку, а наука также не должна заниматься анализом богословских концепций.