*256. Когда бы речь шла о Прохорове и его коллегах, то не больно-то и жалко, но Россию жалко, и весьма

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/07/25/crystal/
25.07.2017

Прежде, чем требовать от власти “образ будущего”, мы должны определиться, что хотим услышать: “пятилетку за четыре года” или “весь мир разрушим до основанья”

Газета “Ведомости” на прошлой неделе со слов неназванного отставного федерального чиновника и ряда неназванных людей близких к АП РФ сообщила, что работа над образом будущего, который должен быть предъявлен к президентским выборам 2018 г., идет трудно.

Кто-то не справляется, кто-то занят еще и на других работах, разные образы надо еще и сопрягать, так что даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще неясно различал. Тем более, что и кристалл неназванный.

Как там на самом деле обстоит с творчеством – вопрос темный. Я лично не имею доподлинной информации, и нет уверенности, что важно сообщающие о неназванных агентах, которые у них всюду, ее имеют. Поскольку бывает информация от нескольких источников, заслуживающих доверия, бывает информационная игра, когда в прессу специально вбрасывают некоторое сообщение под видом глубокого инсайда, бывают и случаи, когда инсайд сочиняется в редакции на коленке – см. успехи CNN в этой области.

Во всяком случае, интересно, что неназванные люди, близкие к МО и МИД, практически ничего не сообщают тем же “Ведомостям”, хотя инсайд из этих ведомств был бы не менее интересен, и такая разница в дисциплинированности неназванных людей – необъяснима.

Но как бы то ни было на самом деле, есть другой интересный вопрос. Допустим, что АП РФ действительно занята поиском образа будущего. Но что конкретно под ним имеется в виду?

Например, материалы очередного съезда КПСС – допустим, XXIV-го, прошедшего в начале 1971 г. – вполне давали относительно точный образ пятилетнего будущего. И даже десятилетнего

Если внимательно читать отчетный доклад Генерального секретаря ЦК КПСС и Директивы развития народного хозяйства СССР, то картина развития промышленности, сельского хозяйства, социальной сферы предстает довольно детальная. Конечно, не обо всем говорилось и не все исполнялось – задним числом это очевидно, – но обобщенный образ относительно точный.

Другое дело, что документы партсъезда были корпусом текстов достаточно объемным и достаточно скучным. Для искушенного аналитика они, несомненно, представляли интерес – в том числе и насчет будущего, – но рядовой гражданин и даже рядовой коммунист при попытке чтения начинал зевать с риском вывихнуть себе челюсть.

Поэтому в качестве боевого клича – “Чтобы сердце каждого шляхтича запело от восторга, а голова закружилась от гнева” – доклад Генерального секретаря ЦК КПСС при всей своей познавательности не годился совершенно. А для выборов, сколь можно понять, требуется именно пение сердца. Во всяком случае, Алексей Навальный, объявивший себя кандидатом в президенты, открытым текстом говорит, что такой образ будущего, который вызывает пение и гнев, у него имеется, а у АП его нет.

Если иметь в виду неистовое каление эмоций со отключкой всякой холодной рациональности, объявивший себя кандидатом в президенты совершенно прав.

В смысле напряженности эмоций и истовой веры в немедленно имеющее наступить чудо продукция национального барабанщика всегда побивала и будет побивать продукцию власти, хоть за что-то отвечающей и не готовой перейти к риторике “большого скачка”, “культурной революции” и “разбиению собачьих голов сторонников Лю Шаоци”

Сравните “Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью” и обещание довести хозяйственный рост до 5,5% в год (что, кстати, тоже немало). Там поэзия, а тут скука.

Требование, чтобы было и то, и то, достаточно трудноисполнимо.

Конечно, обобщенный образ идеального будущего и при том нимало не революционный в принципе возможен.

Хоть у Василия Андреевича Жуковского –

“Царство ей стройное,

В силе спокойное,

Все ж недостойное

Прочь отжени!”.

Хоть у графа Алексея Константиновича Толстого –

“… Прошли те времена,

Когда Руси шатание и беды

Врагам над ней готовили победы!

Она стоит, спокойна и сильна,

Законному внутри послушна строю,

Друзьям щитом, а недругам грозою!”.

Хоть у Модеста Петровича Мусоргского –

“Господи, Ты, с высот беспредельных наш грешный мир объемлющий,

Ты, ведый тайная вся сердец, болящих, измученных,

Ниспошли Ты разума свет благодатный на Русь,

Даруй ей избранника, той бы спас, вознес злосчастную Русь, страдалицу.

Ей, Господи, вземляй грех мира, услышь меня:

Не дай Руси погибнуть от лихих наемников!”

Но для этого надо звать не экспертов и политологов, а поэтов и поэтов истинных – и где же их взять? И к тому же судьба хотя и важного, но, в принципе, рутинного политического мероприятия не должна зависеть от того, найдется истинный поэт или не найдется.

Но даже если бы и нашлись, будет другая проблема.

“Образ будущего” – это что? Желательное наклонение, т. е. то, что нужно устроить, или изъявительное, т. е. то, что с большой степенью вероятности состоится? Утопия или антиутопия, или нечто среднее? Дьявольская разница, между прочим

А истинный поэт, могущий сочетать проникновенную молитву русского народа с экспертно точным предсказанием – и все это в нескольких строках, где словам тесно, а мыслям просторно – это уже неслыханная удача, на которую рассчитывать просто невозможно.

Прежде, чем запрягать вола, трепетную лань и иную живность в телегу, неплохо было бы для начала указать, куда им надо эту телегу влечь и что вообще от них требуется. “Сперва договоримся о терминах”.

А здесь постановщики технического задания (ТЗ) – если оно, повторимся, имело место – пали жертвой того плачевного состояния, в котором находится современный русский политический язык. “Образ будущего” – это просто калька с американского “vision of a future”. В американском языке это более или менее однозначный термин, обозначающий нечто приятное, предлагаемое в качестве посула. Проблема в том, что калькирование не всегда сохраняет однозначность, наличествующую в исходном языке. Язык-реципиент со своим набором смысловых ассоциаций – тем более, когда, как в данном случае, используется такое богатое слово как “образ” – может властно навязывать свою логику и семантику пришедшей кальке, превращая ее из однозначного термина в нечто весьма многозначное и потому неопределенное.

И пока свой язык не выработан, нужно без стеснения буквально через слово задавать вопросы изъясняющемуся на птичьем языке: “Что вы имеете в виду?”.

Иначе неизбежно quid pro quo, приводящее к сумбуру вместо музыки, описанному в газете “Ведомости”.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/07/28/redphone/
28.07.2017

Американские конгрессмены довели страну – теперь в Вашингтоне даже позвонить некому

Самое занимательное в последних новостях с вашингтонского Капитолия даже не в том, что конгрессмены и вслед за ними сенаторы предписали, что делать и чего не делать третьим странам – теперь Китай и ЕС сами подпадут под санкции, если они не присоединятся к американским санкциям против России, Ирана и КНДР. Можно понять, как все это нравится китайским, а также европейским товарищам.

Но претензии на роль властелина мира – это полбеды. И во всяком случае они появились не на прошлой неделе.

Что действительно является новым – это решение конгресса о том, что президент США не вправе отменять санкции, наложенные народными депутатами США. Это объявлено исключительной прерогативой конгресса

Тем самым сделана заявка на окончательное искоренение феномена, который Артур Шлезингер поименовал “имперским президентством”. То есть существенная роль президента США и в общей властной конструкции, и в международных делах, где первенство президента давно уже не оспаривалось, отныне призвано нетерпимой и подлежащей упразднению.

“Имперское президентство” традиционно возводится к временам Рузвельта-мл. (хотя претензии на таковое были и раньше – Линкольн, Рузвельт-ст., Вильсон тоже, говоря партийным языком, “вождили”), теперь предполагается вернуться к порядкам XIX века, когда роль президента была гораздо более скромной – в том числе и в сношениях с другими державами.

Казалось бы, вполне демократично – тем самым политическая система предохраняет себя от непредсказуемого Дональда Трампа, а заодно ставит преграды и возможным будущим президентам с неправильными замашками. У конгресса же замашки будут правильные. “Вечная бдительность – цена свободы”

Оно, возможно, бы и так, но есть одна проблема технического характера. В начале 70-х гг. госсекретарь США Генри Киссинджер поинтересовался: “Куда мне позвонить, если мне надо поговорить с Европой?”. Действительно, были конкретные номера телефонов в Париже, Риме, Бонне – а куда было звонить в случае необходимости обсудить какой-нибудь вопрос с объединенной Европой?

Замечание госсекретаря было принято к сведению. Можно высказать много претензий к Брюссельскому обкому, но невозможно отрицать, что телефон там имеется, в случае надобности всегда можно позвонить по вертушке. Возможно, и обком-то учреждали именно для того, чтобы было куда позвонить.

Сейчас же претензия Киссинджера возвращается туда, откуда пришла – за океан. “Куда звонить в США?”. Хоть по обычному телефону, хоть по красному – если президент США отныне станет неправомочен решать насущные (порой очень насущные и не терпящие отлагательства) международные проблемы

Звонить в конгресс США – это не ответ, потому что смысл звонка в разговоре с одним человеком, который уполномочен сказать “да” или “нет”. С толпой адвокатов говорить бессмысленно.

Понятно желание народных депутатов США покончить с имперским президентством, чтобы и духа его не было, но в своем желании они не учитывают небольшой нюанс.

Доимперский статус власти американского президента относится к периоду до Рузвельта-мл. В это время США не подвизались на мировых подмостках или даже если иногда подвизались, то далеко не на первых ролях. При глубоко провинциальной внешней политике можно было как угодно распределять функции. Как только Америка стала мировой державой, тут же явилось имперское президентство.

Если народные депутаты США желают вернуться к порядкам XIX века, когда в красном телефоне в Белом доме не было никакой надобности – Бога ради. Готовы ли они при этом сократить амбиции США до уровня XIX века? – не очень похоже. Но тогда без красного телефона, причем способного отвечать, не обойтись.

Как бы депутаты ни желали обратного.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/08/02/lambs/
02.08.2017

Объявленные МИД РФ меры по сокращению персонала американской миссии в Москве и симметричному отъятию собственности как будто списаны с пушкинского “Выстрела” -“Ты не узнал меня, граф?” — сказал он дрожащим голосом. “Сильвио!” — закричал я, и признаюсь, я почувствовал, как волоса стали вдруг на мне дыбом. — “Так точно, — продолжал он, — выстрел за мною; я приехал разрядить мой пистолет; готов ли ты?”.

Подобно тому, как дуэльный кодекс позволял отложить ответный выстрел, так и международный обычай позволяет принимать ответные меры не тотчас же, а с некоторой задержкой.

Что до первой реакции американской стороны, она была скорее ритуальной. Посол США в Москве Джон Теффт “выразил глубокое разочарование и категорическое возражение”. Глава пресс-службы Госдепартамента Хизер Науэрт заявила: “Мы глубоко разочарованы и выражаем протест”.

Реакция, естественная для МИД любой страны мира. Восклицать в подобном случае: “Так нас, пьяненьких! Так нас, гаденьких!” у дипломатов не принято, и напрасно отечественные освободители против того говорят

Более оригинальным было высказывание госсекретаря Тиллерсона, заявившего: “Почти единогласное голосование по законопроекту о санкциях в конгрессе выражает сильное желание американцев увидеть шаги России по улучшению отношений с США. Мы надеемся, что сотрудничество между нашими двумя странами по крупнейшим мировым вопросам продолжится, и необходимости в этих санкциях не будет. Мы будем тесно работать с друзьями и союзниками, чтобы гарантировать, что наши сигналы России понимаются ясно“.

То есть Конгресс США выступает в роли доброго родителя – любяй, наказует. Хотя русским более значим тот факт, что США намерены навязать им свою волю, а уж там любяй или не любяй, не всякому интересно.

Впрочем, прецедент такого пустословия уже имеется в истории. В 1812 г., уже перейдя через Неман, Наполеон принял русского министра полиции генерала Балашова и рассказал ему, сколь он, Бонапарт, в сущности добр – “Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня. Et cependant quel beau règne aurait pu avoir votre maître! (А сколь прекрасным могло бы быть царствование вашего господина)”. Что можно было бы истолковать и таким образом, что если бы император Александр сейчас же сдался на полный аккорд, то все было бы хорошо и даже замечательно. Русский царь, правда, оказался жестоковыйным, и Великая армия погибла в русских снегах, но это уже другое дело.

Зато слова Тиллерсона-Наполеона нашли живой отклик в сердцах нашей несистемной оппозиции – тех, кто окончательно забросил чепец за мельницу и может быть назван сторонниками “виленского консенсуса”. По г. Вильне, где под эгидой “Свободной России” периодически собираются наиболее непримиримые освободители, делающие заявления на тему “рус, сдавайся”

Сторонники такового консенсуса уже без лишних экивоков призывают вдохновляться примером Ильича – “Как известно, Владимир Ленин призвал революционный пролетариат «использовать затруднения своего правительства и своей буржуазии для их низвержения» (Ленин, В.И. «О поражении своего правительства в империалистской войне» [ПСС, т. 26, с. 290]) — и, на мой взгляд, тактически он был совершенно прав, так как без использования этих «затруднений» никакой успех революции был невозможен… Интеллектуалам всё же придётся перечитать знаменитый ленинский текст».

Как большевизм вгрызся в ослабленное войной тело России, так и либерализму сегодня предлагается вгрызться в Россию, ослабленную санкциями.

Другой автор формулирует еще более популярно: “Остается сдаваться. В историю России, буде таковая продолжится, как подлинный спаситель отечества и благословенный – в кавычках и без, через 200 лет после Александра – войдет политик, способный переучредить страну и договориться о достойных России условиях сдачи“.

Зачем поминается Александр I, взявший Париж, не вполне понятно – это какой-то странный способ сдаваться, – но общий ход мысли понятен. Дворцовый переворот и сдача на милость победителя

Можно, конечно, поразиться тому, сколь смелые речи бесстрашно произносятся под гнетом кровавой тирании, но удивляться уже как-то и надоело. С другой стороны, виленский консенсус столь инкапсулировался и окуклился, что, возможно, пускай их.

Интереснее, что скажут высокопоставленные, они же системные, либералы, но в том и загвоздка, что они – вообще-то вполне гораздые на фонтанирование различными инициативами – набрали в рот воды. Причина такой немоты понятна. В результате американских санкций и российского на них ответа системные либералы оказались взяты в вилку.

Открыто или даже полуоткрыто солидаризироваться с виленским консенсусом – хотя бы в сердце своем они вполне ему сочувствовали, – никак не возможно, потому что есть риск, что в нынешних условиях верховная власть сочтет это чрезмерным, и либералы перестанут быть высокопоставленными. А карьера отставного фрондера – или даже лондонского борца – не всякого прельщает. У трона стоять интереснее

Проявить солидарность с властью и народом России тоже довольно затруднительно, потому что логика конфликта ставит под сомнение краеугольный камень либерального вероисповедания – “In US treasuries we trust”. С взбесившегося принтера, который на Капитолии, станется и заморозить российские авуары, и во что верить тогда и куда перекачивать российскую ликвидность?

Куда ни кинь – везде клин, и в самом деле остается только молчать, потому что любое высказывание способно только ухудшить положение сторонников вашинтонского консенсуса, а открыто перейти к консенсусу виленскому они явно еще не готовы.

Тут, впрочем, системным либералам помогает время года. Сезон отпусков, и правило “Война войной, а обед по расписанию” действует неукоснительно. Это позволяет выиграть время, а в сентябре видно будет.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/06/27/aleksievich/
27.06.2017

Западные ценности сегодня настолько потеряли в цене, что не востребованы даже задаром

Интервью нобелевского лауреата по литературе С. А. Алексиевич, опубликованное ИА “Regnum”, стало предметом бурного обсуждения, что и немудрено: Алексиевич слишком много наговорила такого, что лучше было бы держать при себе.

Но во всех этих дебатах пропущенным оказался один важный момент. Сама персона лауреата не слишком интересна. Ну, брякнула и брякнула, с кем не бывает. Плюнуть и забыть. Но можно ли забыть также и Нобелевский комитет, венчающий лаврами столь выдающихся людей?

Это уже труднее. Прежде – и довольно долго – лауреаты Нобелевской премии по литературе были подобны “бессмертным”, как принято именовать членов Французской Академии. Иммортель – это не жук начхал, это механизм национальной репутации. Нобелевские “бессмертные” на той же линии, только в мировом масштабе.

Это было, но прошло. После лауреата Алексиевич института “бессмертных” больше нет. Мировая культура понесла непоправимый урон

Можно было бы сказать, Бог с ней с культурой. Но как быть с правами человека? Одновременно с литературным скандалом отличился и страсбургский суд по правам человека, предписавший российским властям отменить административную ответственность за пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних.

Свобода слова должна быть без границ, тем более что в Европе более серьезных проблем, кроме запрета сверхъестественной пропаганды среди малолеток, давно уже не существует, все они успешно разрешены

Между тем, ЕСПЧ по идее тоже весьма важный институт. Где он видит несправедливость, тут же вмешивается. Судя по тому, какой был найден повод для вмешательства, а какие поводы были сочтены маловажными, этого института тоже больше нет. Нет, разумеется, там и дальше будет хороший прокорм для стряпчих, процесс производства писанины будет и далее неостановим – как у Лиги Наций, формально закрывшейся только в 1946 г. А ведь тоже было превосходное начинание.

О свободе прессы после президентских выборов в США и Франции тоже нельзя говорить без слез

Впрочем, что там пресса, когда первая держава мира уже полгода находится в ступоре, и конца этому не предвидится. Если происходящее в Вашингтоне по-прежнему называется “всем ребятам пример”, то это какие-то очень странные ребята.

То есть важнейшие институты западного мира находятся в жестоком кризисе – если не вовсе лежат в руинах.

Естественно, сразу воспоследует возражение: а в России? На себя посмотрите.

То, что в России дела тоже обстоят не блестяще (и это еще очень мягко сказано) – спору нет. С времен державинского “Властителям и судиям” мало что изменилось.

Но возражение бьет мимо цели. Дело не в том, чтобы мериться добродетелями с нашими партнерами, хотя, конечно, занятие увлекательное. Дело в том, что западничество покоится на убеждении в превосходстве западных образцов. “Живут же люди чисто и пристойно, вот бы и нам такие порядки завести”. Как в “Пловце” Языкова –

“Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна:

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

Но туда выносят волны

Только сильного душой!..

Смело, братья, бурей полный

Прям и крепок парус мой”

Когда с блаженной страной обнаруживаются большие проблемы, охота мужествовать с бурей как-то пропадает. Нет номинального якоря, того догмата, который светит путеводной звездой. Не Алексиевич же, в самом деле. А равно не рехнувшиеся вашингтонские политики.

Такое уже неоднократно бывало в истории. Успех большевизма, наряду с прочим, был связан с тем, что Европа в 1918 г. была очень сомнительным образцом. Миллионы трупов, гнивших в долинах Фландрии, плохо воодушевляли в духе “Вот и нам бы так”.

Равно как изоляционизм эпохи Михаила Феодоровича легче понять, если вспомнить, что в сердце Европы бушевала Тридцатилетняя война, тоже слабо годящаяся в образцы.

Разумеется, изоляционизм отнюдь не всегда бывает целебоносен. Взять хотя бы большевизм, который оттолкнулся от западных образцов и вместо того явил такие собственные образцы, что не к ночи будь помянуты

Тем не менее, если хочется благоустроить российский быт – а кому же не хочется? – если “Преобразования необходимы, но как их исполнить, как приступить”, то полезно осознавать, что за далью непогоды нет блаженных стран. Надо думать своей головой, не обращая внимания на самозваных учителей, которым дай Бог сперва разобраться с тем, что они наворотили.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/08/11/piar/

11.08.2017

Недавно А. А. Навальный сделал чрезвычайно сильное заявление, которое, однако, уже на следующий день отыграл назад.

Сперва из новостей американской телекомпании CBS мы узнали: Навальный не исключил вероятности того, что из-за его политической деятельности в России он может стать жертвой покушения – “Я думаю, примерно, 50 процентов, что меня убьют, и 50 процентов, что нет”.

Но спустя малое время А. А. Навальный уточнил, что это он просто остроумно пошутил и его неправильно поняли: “Я вспомнил известный российский анекдот про то, как у блондинки спрашивают, какая вероятность встретить динозавра около подъезда? Она говорит: 50%, либо встречу, либо не встречу. Я решил пошутить в русле этого анекдота, сказал: 50%, либо убьют, либо не убьют. Я не знаю и не собираюсь даже думать об этом, и не имеет смысла даже думать об этом. Но СМИ восприняли это с серьезностью и вынесли это в заголовки, которые выглядят пугающе. Но, в общем, я не это имел в виду”.

Фактическая канва событий выглядит немного иначе. Сперва было опубликовано громкое заявление, затем в социальных сетях стали язвить А. А. Навального, выступившего в роли блондинки, и лишь спустя сутки А. А. Навальный представил дело так, что это он сам тонко намекал в интервью канала CBS, аудитория которого весьма сведуща в русских анекдотах, на злополучную блондинку.

Но главное даже не в этом –

народному борцу случалось и гораздо круче манипулировать истиной, – а в том, что когда политик начинает рассказывать, что его неправильно поняли, то знак совсем дурной.

Генерала А.И. Лебедя постоянно неправильно понимали – на что он указывал – летом-осенью 1996 г., что закончилось карьерным фиаско генерала, уже примеривавшего на себя шапку Мономаха. Г. А. Явлинского – когда он был еще кому-то интересен – превратно понимали чуть не каждый день, на что он и указывал, постоянно поправляясь из кулька в рогожку.

Бесспорно, лучше вообще было отвечать корреспондентке CBS в манере Гектора, прощающегося с Андромахой –
“Добрая! сердце себе не круши неумеренной скорбью,
Против судьбы человек не пошлет меня к Аидесу”.
Но если уже слово вылетело, суетливые поправки только вредят.

Тем более, что, собственно, такого было сказано?

То, что на нынешнюю власть можно и нужно навешивать всех собак, не обинуясь ничем – это вообще политический принцип новейшего Катилины.

То, что удивительная снисходительность власти плохо вяжется с замышляемым ею ужасным делом, если борец совсем надоел, достаточно превратить условный срок в безусловный, что совершенно неясно, какой профит собирается получить власть, отправив А. А. Навального в Елисейские поля, тогда как вселенская смазь в этом случае будет гарантирована, – это соображение в политической агитации никогда никого не останавливало.

Еще в 1885 г. в книге “На сцене и за кулисами” Джером К. Джером писал: “Злодей в действительной жизни руководится более низкими и эгоистическими мотивами. Сценический злодей совершает гнусные поступки, совсем не имея в виду своей личной выгоды, но просто только из любви к искусству. Самые злодеяния служат ему наградой, он наслаждается ими. “Гораздо лучше быть бедным и злодеем, – говорит он самому себе, – нежели обладать всеми сокровищами Индии и иметь при этом чистую совесть”. – “Я хочу быть злодеем, — кричит он, — я убью доброго старичка и сделаю так, что в преступлении будет обвинен герой, и, пока он будет сидеть в тюрьме, я стану ухаживать за его женой, — хотя все это потребует большого усилия с моей стороны и будет для меня очень неудобно. С самого начала до конца это будет для меня рискованным и трудным делом и не принесет мне ровно никакой выгоды с практической точки зрения. Комик начнет меня поносить, пересыпая свою речь шутками и прибаутками; а крестьяне в свободный день, слоняясь без дела около деревенского кабака, будут кричать мне вслед. Всякий увидит мои гнусные поступки и в конце концов меня поймают. Меня всегда ловят. Но все равно, я все-таки буду злодеем, ха, ха, ха!”.

Викторианский театр, меж тем, процветал, публика валом валила, не смущаясь такими несообразностями, процветает и ныне агитпроп, построенный на тех же принципах – и, казалось бы, чего же смущаться.

Однако, повод для смущения все-таки есть. Одно дело, когда речь идет о прискорбном инциденте с третьим лицом (“голова Гонгадзе” etc.) – тут проблем и сомнений не возникает. Но когда речь идет о собственной персоне, сразу вспоминается фраза из “Семнадцати мгновений весны” – “И пастор Шлаг – либо светлый образ его – поможет нашим пастырям в будущем”. Причем с ударением именно на “светлом образе”. Оно и лестно, но лучше не надо. Даже Алексей Анатольевич начинает понимать, что тут могут быть какие-то совсем неприятные игры. И дает немедленный задний ход.

Об этом сказано еще в “Сцене у фонтана” –
“…Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет — что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно”.

Из этого вполне здравого суждения есть одно неприятное следствие. Сегодня король, папа и вельможи считают, что предлог раздоров и войны им выгоднее иметь живым и здравствующим, а завтра они могут решить, что в качестве светлого образа предлог раздоров и войны сработает еще лучше. Nothing personal. Но самому подсказывать им такую мысль – уж совсем неосмотрительно.

Зададимся, однако, вопросом:

зачем вообще было брякать такое? Все вышесказанное – не бином Ньютона, и уж тем более не бином, когда дело касается собственной шкуры. Тут проницательность сразу не пойми откуда и берется – жить-то хочется.

Но тут дело в том, что пиар и его возможности сжимается, как шагреневая кожа. Старые штуки уже не действуют, и приходится прибегать к все более сильным штукам – наподобие рассуждений о предстоящем собственном убийстве. Впрочем, такие крайние приемы, скорее свидетельствующие об отчаянии, вызывают страх у самого демагога, и начинается задний ход.

В итоге, получается не очень неудачно. Если разговор о грядущем убийстве возобновится, это уже будет совсем неприлично – “Вы будете смеяться, но Навальный опять боится, что власти его убьют”.

А тем временем шагреневая кожа продолжает сжиматься.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/08/17/primirenie/
17.08.2017

В 2011 г. СПЧ под предводительством проф. М. А. Федотова выдвинул предложения об учреждении общенациональной государственно-общественной программы “Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении”. Конкретно – о десталинизации или, как уточнял проф. Федотов, о детоталитаризации России.

С тех пор прошло шесть лет, надежды, связанный с именем тогдашнего президента РФ Д. А. Медведева, увяли, ожидание политической оттепели давно прошло, а с ним и иллюзии на тему “наша сила, наша воля, наша власть”, и “мы будем хозяевами дискурса”. Скорее, впору говорить о сталинизации. Не официальной, но от этого не менее впечатляющей. Количество текстов о Сталине мудром, родном и любимом с тех пор очень сильно возросло, и неосталинисты решительно опровергают даже те претензии к Сталину, которые в брежневские времена признавались.

Картина нынешнего умильного сталинизма, изображающего худшие годы сталинского правления, как счастливую Аркадию, где, конечно, сажали и стреляли – но только злейших врагов народа, ничего другого и не заслуживавших, народ же благоденствовал, поневоле заставляет задуматься.

Не лучше ли было бы в 2011 г. реализовать программу десталинизации даже при всей ее очевидной завиральности?

Некоторые вещи, возможно, лучше насаждать, как картофель при Екатерине, чтобы затем наслаждаться плодами национального благолепия, чуждого всяким тоталитарным пережиткам.

С другой стороны, правда, насильственное насаждение часто производит и обратный эффект. Вспомним военно-патриотическое воспитание в годы позднего СССР. Его было хоть отбавляй, но результатом было массово распространившееся циническое отношение к тому, к чему никак нельзя относиться цинически. Рассуждения в жанре “Пили бы баварское” – не оттуда ли в конечном счете? И почему десталинизация, которую бы проводили примерно с тем же тактом и грацией – других проводителей у меня для вас нет, дала бы другой результат? Возможно, в случае ее реализации умильных сталинистов сегодня было бы гораздо больше.

Но это из области предположений, программа более не актуальна, так что проехали.

Некоторые пункты программы, впрочем, даже и в 2011 г., когда многие бури были еще за чертой горизонта, вызывали крайнее сомнение.

В приложении №10 к программе читаем: “10.2. Возможно предложение странам бывшего СССР («соцлагеря») заключить международные соглашения о совместной работе по реабилитации жертв тоталитарного режима и о мемориализации мест захоронений жертв политических репрессий.

10.3. Можно было бы предложить создание в Интернете единой для стран бывшего СССР («соцлагеря») Книги памяти (базы данных) «Жертвы тоталитарного режима в СССР и в странах бывшего соцлагеря», а также совместную работу по созданию Интернет-портала, на котором могли бы быть размещены важнейшие документы по политической истории Советского Союза.

10.4. Рекомендуем и создание Международного института памяти, призванного стать центром совместной работы обществ и государств бывшего СССР (бывшего «соцлагеря») по преодолению тоталитарного прошлого, сближению позиций в оценках исторических событий ХХ века”.

Представим себе, как “лесные братья” и члены ОУН-УПА во главе с Бандерой и Шухевичем были бы внесены в единую книгу памяти – а наши бывшие братья, несомненно, этого бы потребовали – и что бы из этого получилось. Как действуют институты национальной памяти в бывших странах соцлагеря, известно, и деятельность Международного института памяти довольно трудно представима. Если, конечно, не допустить, что она сводилась бы к безусловному принятию всех пожеланий нынешних польских и украинских национальных памятников.

Но дело даже не в откровенной маниловщине такого предложения. Дело в том, что многие страны бывшего соцлагеря, равно как и многие республики бывшего СССР произвели окончательный расчет с тоталитарным коммунистическим прошлым – в ряде отношений действительно весьма неприятным. Памятники снесены, улицы переименованы, времена тоталитаризма проклинаются по поводу и без повода, дети в школах сызмальства узнают, как нехорош был тоталитаризм.

То есть программа десталинизации выполнена и перевыполнена – sui generis пятилетка в четыре года.

Тем самым должны явиться и обещанные плоды – “Модернизация сознания общества через признание трагедии народа времен тоталитарного режима. Содействие созданию в обществе чувства ответственности за себя, за страну”.

Много ли такой модернизированной ответственности мы наблюдаем сегодня в десоветизированных и десталинизированных Польше, Прибалтике, Украине?

Как-то не слишком.

Зато наблюдаем реабилитацию и даже возвеличивание фигур типа Бандеры, а также замалчивание – советские идеологи позавидовали бы четкой работе – преступлений прошлого постольку, поскольку они носили отчасти противосоветский характер. Ужасных деяний периода II мировой войны – вроде Львовского погрома июля 1941 г. – как бы и не существует.

То есть разоблачение, причем усиленное, с постоянным долблением вполне реальных преступлений Сталина и коммунистического режима нимало не противоречит тому, что взамен высветляются – порой до херувимского состояния – такие лица и деяния, на фоне которых преступления НВКД выглядят едва ли не образцом законности и гуманизма.

И новая бесстыдная ложь как бы не затмевает старую коммунистическую.

Ответственности за себя, за страну хоть отбавляй.

Словам Александра Солженицына, написанным в начале 60-х и опубликованным в 1974 г., – “Мы должны осудить публично самую ИДЕЮ расправы одних людей над другими! Молча о пороке, вгоняя его в туловище, чтоб только не выпер наружу, – мы СЕЕМ его, и он еще тысячекратно взойдет в будущем. Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость – мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они “равнодушные” и растут, а не из-за “слабости воспитательной работы”. Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!” – все это мало соответствует.

Идея расправы – лишь бы расправлялись мы, хорошие – жива-живехонька и в молодых европейских демократиях, и среди наших освободителей, которые только и делают, что грозят оппонентам казнями египетскими.

Так что целебоносные свойства государственной десталинизации сильно преувеличены. Порок, выгнанный в дверь, тут же влазит в окно.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/08/25/rokovy-e-neresheniya/
25.08.2017

Уже довольно давно в каждую годовщину августовского путча / преображенской революции бойцы не просто вспоминают минувшие дни, но и задаются вопросом:почему после победы демократии все так быстро пошло вкривь и вкось.

Действительно, для констатации того, что развитие России после августа 1991 г. было достаточно кривоколенным, не надо принадлежать к совсем уж отъявленным карбонариям, сравнивающим нынешний расхлябанный режим с третьим рейхом. С тем, что получилось не совсем так, как мечталось 21 августа 1991 г., согласны практически все.

Если либеральные западники (неважно, участвовавшие в тогдашних событиях или по малолетству не участвовавшие) желают устроить разбор полетов и выяснить, какие ошибки были тогда допущены, такое стремление можно только приветствовать. Похвально, когда люди не следуют примеру начальства, от которого даже под пыткой не дождешься признания “Где-то мы нахомутали”. Когда люди твердо исповедуют принцип “Все мы делали правильно”, а если сделанное ими совсем уж никуда не годится, то “Теперь не время помнить, советую порой и забывать” – с такими людьми кашу не сваришь, не стоит и пытаться.

Но самого по себе желания учинить разбор полетов недостаточно. При указании на сделанные ошибки стоит, как минимум, задаться вопросом:

“А если бы названных ошибок избежали, точно ли было бы лучше?”.

Если полководец, проигравший сражение, искренно восклицает: “Mea culpa, mea maxima culpa!”, а из дальнейшей беседы выясняется: maxima culpa заключалась в том, что отправляясь в поход, стратег не устроил гекатомбу, принеся в жертву богам сто черных козлов, разница между таким разбором и полным его отсутствием оказывается не очень велика.

Стратеги благодетельных преобразований в этом смысле не слишком отличаются от древних полководцев.

Видный яблочник Л. М. Шлосберг, претендовавший – причем не без оснований, он речист и популярен в партии – на пост вождя, таким образом описывает, что надо было тогда сделать, причем стремительно, в полгода. “Реабилитация. Реституция. Люстрация. Правопреемство государства от Российской империи. Запрет на деятельность коммунистической партии. Десталинизация. Реформа судов. Новая Конституция. Всеобщие новые выборы.

Электрическая энергия почувствовавшего воздух свободы народа позволяла это сделать. Народ был к этому движению готов и ждал его”.

Не будем оценивать реалистичность этого плана, отметим лишь два пункта: люстрация и запрет компартии – очевидно, любой, ибо иначе он был бы обойден простым переименованием.

Положим, Шлосберг молод и горяч, но вот, что говорит министр экономики в правительстве Гайдара А. А. Нечаев – человек и немолодой, и достаточно умеренных взглядов, не какой-нибудь престарелый карбонарий. И тем не менее: “Смысл той революции в ее гуманности, и ее ущербность в том же. Если бы был проведен суд над КПСС и мягкая люстрация — запрет для старых чиновников занимать некоторое время должности, кроме выборных, то результат был бы иным. Демократическая революция должна уметь себя защищать, а если вы оставляете на ключевых постах чиновников тоталитарного режима — то чего вы хотите?”.

То есть то же самое: поражение в правах и запрет компартии.

Опять же не будем спрашивать, что произошло бы при полном обновлении всего управленческого аппарата и замене его на комиссаров в пыльных шлемах. Желающие могут обратиться к мемуарам, описывающим 1918-20 гг., и оценить качество нового аппарата. Или почитать тогдашнего предсовнаркома В. И. Ленина, отзывавшегося об этом качестве все больше в выражениях, неудобных для печати.

И кстати: именно эти новые люди в пыльных шлемах осуществляли бы честную и справедливую люстрацию. Могий вместить, да вместит.

Но допустим, экстренно поразили в правах всех, кого надо, коммунисты в подполье, а также в тюрьмах и шахтах сырых. Что потом?

А потом то, что братки, обложившие побором всякий бизнес, вплоть до мельчайшего, никуда бы не делись, ибо они – чего не было, того не было – не имели никакого отношения к коммунистической организации. Люстрация их никоим образом не затронула бы.

Точно так же не затронула бы она неудобозабываемых Б. А. Березовского, В. А. Гусинского, да, почитай, всю семибанкирщину. Причем это те, кого еще сегодня помнят, а были еще забытые ныне герои вроде убитого в 26 лет И. А. Медкова, который настолько шел от успеха и успеху и настолько все презирал – законы, совесть, веру, что Борис Абрамович на его фоне смотрелся божественным старцем.

А еще были с огромной силой поураганившие на российских просторах национальные группировки – не будем конкретизировать, чтобы не разжигать – тоже не имевшие никакого касательства к поверженной КПСС.

Если считать, что бандиты и первоолигархи (впрочем, я повторяюсь) оказали на формирование установлений новой России куда меньшее влияние, нежели роковое решение не проводить люстрацию и не запрещать компартию – ну, тогда конечно. Но более распространено обратное мнение.

При этом примечательно – люди-то не сказать, чтобы совсем невежественные, а Шлосберг так и вообще историк по образованию, – что составителям столь странного суждения о причинах бед народа и государства неизвестен опыт французской революции.

В 1792 г. – в отличие от 1991 г. – революционеры не миндальничали. Люстрация была проведена так, что никому мало не показалось, аристократов тоже запретили. Примерно, как если бы в конце 1991 г. на Манежной поставили гильотину и рубили головы коммунистам.

Тем не менее казнокрадство и бандитизм бурно развивалось даже в годы террора, а после термидора, когда республика обрела толику умеренности, эти явлнния приобрели характер стихийного бедствия. Как отмечал историк, “Казнокрадов было так много, что у исследователя появляется соблазн выделить их в особый отряд буржуазии”.

Причем исторические рифмы поразительны. Директор Баррас объяснял исчезновение перевозимого им транспорта со звонкой монетой тем, что карета утонула в зыбучих песках – М. Б. Ходорковский объяснял исчезновение документации по “Менатепу” тем, что КАМАЗ с бумагами бесследно утонул в речушке, которую курица вброд перейдет.

Знаменитый финансист и хищник Уврар, которого затем упромысливал Бонапарт, владел эффективной компанией “Объединенные негоцианты” — знаменитый финансист и хищник Борис Абрамович, которого затем упромысливал В. В. Путин, владел известным в народе “Объебанком”.

Всей этой красоте террор против остатков старого режима отчего-то не помешал, а скорее даже наоборот.

Что и понятно. Что сильные (террор), то не столь сильные (люстрация) средства имеют то общее, что в результате избиения мало-мальски опытных кадров и порожденного этим избиением общего беспорядка государственная машина крайне ослабевает, и никакие комиссары в пыльных шлемах эту слабость не в состоянии компенсировать.

А свято место пусто не бывает – когда уходит государство, происходит компенсаторное замещение чиновников бандитами.

Срок бандитов и олигархов не вечен, рано или поздно фукционирование государства восстанавливается, но, конечно, дорогой ценой и с большим количеством родимых пятен прошлого.

Когда сегодняшняя оппозиция начертала на своих знаменах: “Можем повторить”, в ее искренность и совершеннейшую необучаемость охотно верится, но большого желания увидеть повторение не у всех есть.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/08/29/hudozhnik-prav/
29.08.2017

Речи в защиту притянутого к Иисусу режиссера К. С. Серебренникова в основном сводятся к следующему:

а) все обвинения против Серебренникова – гнусные наветы, он чист и никогда не погрешал против законов и финансовых инструкций;

б) если даже и погрешал, то потому, что при скрупулезном соблюдении действующих правил вообще невозможна какая-либо деятельность в сфере театра, кино (а впрочем, вообще всякая деятельность), погрешают абсолютно все, а притянули одного Серебренникова и его подчиненных;

в) Серебренников – гений, слава России, “его творчество каждый день делает сотни тысяч людей счастливыми” (доподлинная цитата), вследствие чего какие-либо претензии к нему со стороны органов вообще непозволительны – очевидно, статус гения предполагает абсолютный правовой иммунитет.

При обсуждении гениальности режиссера, вообще говоря, встречаются разные мнения, но в любом случае, казалось бы, вопрос о том, нарушил Серебренников закон или, хотя и нарушил, но все так делают, не имеет отношения к степени его таланта.

В общем-то это так, но необходимо известное уточнение.

Утверждение, что Серебренников – гений, может иметь тот смысл, что театр для него – все, и в театр он не воровать пришел, а ставить спектакли, в этом смысл его жизни. Действительно, вопрос о мотивации может быть значим. Возьмем какого-нибудь эффективного менеджера, возглавившего региональную электросеть или ЖКХ, после чего поселившегося на Лазурном берегу и роскошествующего на доходы от провинциального коммунхоза – такие случаи встречаются. Очевидно, что в электросетях и ЖКХ эффективного менеджера интересуют исключительно деньги, а все это провинциальное хозяйство – его хоть волки кушай, ни малейшего интереса тут нет.

Тогда как с большинством режиссеров дело иное. Кроме денег (которые кто же не любит) есть не менее и, возможно, даже более важная вещь – магия искусства, возможность чувствовать себя демиургом. Хотя степень таланта здесь не очень важна. Гениальный Серебренников и не столь гениальный Евгений Александрович, режиссёр народного театра, решивший замахнуться на Вильяма нашего Шекспира, в смысле демиургической страсти равны. Графоманам – к сожалению, в русском языке нет слова с подобным смыслом, относящееся к творцам в области несловесного искусства – муки и соблазны творчества присущи не менее, чем признанным гениям.

Тем не менее разница между эффективным менеджером и хотя бы даже Евгением Александровичем, режиссёром народного театра в плане мотивации очевидна. Последний – в отличие от первого – пришел в народный театр замахиваться, а не воровать.

Но отсюда и свойственное демиургам презрение к бухгалтерии. Демиург вызывает к себе директора и требует – причем немедля – предоставить ему потребные для реализации творческого замысла предметы бутафории, а как директор проведет предмет по финансовым ведомостям – это не мое дело. “Потемкин (светлейший тоже был демиургом, плохо ладившим с ФЗ №94. – М. С.) послал однажды адъютанта взять из казенного места 100 000 рублей. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного вида. Потемкин на другой стороне их отношения своеручно приписал: дать е… м…”.

Все это так, но и для суда, и для широкой общественности и вообще для любой аудитории, кроме совсем уже узкого круга своих, такая аргументация будет мало доходчива. Суд, да и широкая публика не оперируют понятием “гений”.

Принадлежащих к узкому кругу ни в чем и убеждать не надо, для них художник по определению прав, а власти неправы. Что же касается всех прочих, в том числе судейских, в случае с ними такая экстатическая аргументация скорее контрпродуктивна.

Причем эта ошибка повторяется из раза в раз.

Еще во время первой чеченской войны из борцов за мир, протестующих против жестокостей, чинимых федералами (так именовались русские солдаты), клещами нельзя было вытянуть фразу “Да, Дудаев (Басаев etc.) мерзавец и бандит, но нельзя же так”. Нет, с той стороны были исключительно светлые борцы за свободу.

В 2000 г., когда запутавшийся в надежных схемах вождь уникального журналистского коллектива В. А. Гусинский был взят под стражу, общественность рисовала его в красках, чрезмерно приторных даже для святочного ангела. Он даже был поименован светильником разума. К счастью, у светильника хватило разума, чтобы понять: лучше тихо выйти, чем громко сесть, и с этим разумным подходом он тихо отбыл в испанскую Марбелью.

В 2003 г. М. Б. Ходорковский тихо выйти не захотел, и общественность долго настаивала на том, что ЮКОС – самая прозрачная компания и священный старец Ходорковский пострадал именно за свою сверхъестественную прозрачность.

В 2012 г., когда предметом разбирательства стал концерт на амвоне Храма Христа Спасителя, пафос общественности был не в том, чтобы отпустить заигравшихся дур, но в неистовом возвеличивании концертировавших дам, оказавшихся красой и гордостью России.

В 2015 г., когда П. А. Павленский (ныне скрывающийся в Париже от обвинений в изнасиловании) поджег дверь здания ФСБ, культуртрегер М. А. Гельман писал: “Очевидна символика: двери Лубянки — это врата ада, вход в мир абсолютного зла. И на фоне адского пламени стоит одинокий художник, ожидая, пока его схватят… Фигура Павленского у охваченной пламенем двери ФСБ — очень важный для нынешней России символ, и политический, и художественный”.

То есть защитительная тактика общественности единообразна. Вместо лукавого “Да, фигурант не во всем прав, но нельзя же так, надобно и снисхождение иметь” – принципиальное и остро-идеологически боевитое “Закричали все в один голос, и около двух часов кричали: велика Артемида Ефесская!” (Деян.19,34).

Результат величания Артемиды Ефесской единообразен – “Понтий Пилат уже собирался отпустить странствующего проповедника, но тут из толпы вышел адвокат Фейгин”.

Столь непоколебимая и необучаемая приверженность блестящей защитительной тактики славного адвоката заставляет действительно беспокоиться за судьбу режиссера. Если он все же сумеет отделаться легким испугом, то не прогрессивная общественность будет в том виновата. Она-то делает все, что в ее силах, чтобы неприятности, уготованные К. С. Серебренникову, вышли по полной программе.

[Максим Соколов]

24 января 2004 года ИЗВЕСТИЯ

Этническая психология.-А.С. Пушкин. «Подражание японскому.»-Сказка про царя Никиту.-Ликвидация сантехников как класса.- «По рублю, гады, по рублю!»-Забота о достойной старости
Стремясь примирить и себя, и других с решением И.М. Хакамады баллотироваться в президенты, ее соратник Б.Е. Немцов прибегнул к доводам этнопсихологического характера: «Ирина-самурай по характеру. Если она приняла решение, отговорить ее невозможно. Это глупо. Надо свыкаться с мыслью, что она в этих выборах будет участвовать». Вообще-то большинство сторонников Хакамады по ныне отринутому ею правому делу, узнав о решении баллотироваться, если и вспоминало о принадлежности кандидата к старояпонскому воинскому сословию, то разве что в контексте старой песни о главном-«В эту ночь решили самураи перейти границу у реки». С другой стороны, Б.Е. Немцов впал в распространенную логическую ошибку. Допустим, что наряду со склонностью внезанпо переходить границу у реки к характеристическим свойствам самураев относится также и неукротимая воля»: «Если я чего решил, то выпью обязательно». Из этого, однако, никак не следует, что все субьекты наделенные неукротимой волей, являются самураями. Например, все тигры суть хищники, но всякий хищник-тигр. Следуя же логике Б.Е. Немцова, к самурайскому сословию придется отнести великое множество народа. В частности-героиню сказки А.С. Пушкина, на которую жалуется ее супруг: «Смилуйся, государыня-рыбка, пуще прежнего старуха вздурилась» (в переводе с пушкинского языка на обыденный: «если она приняла решение, отговорить ее невозможно»). Впрочем, не исключено, что героиня «Сказки о рыбаке и рыбке» как раз принадлежала к самурайскому сословию. Недаром действие сказки происходит на берегу синего моря, а в ее сюжете важную роль играют морепродукты-традиционная пища жителей Страны восходящего солнца. Возможно, сказак задумывалась А.С. Пушкиным как «Повесть из самрайской жизни. Подражание японскому», что лишний раз подтверждает всемирную отзывчивость нашего национального поэта.
Программа же И.М. Хакамады, если отвлечься от разоблачительной составляющей, восходит к другой сказке А.С. Пушкина, в краткой форме выражающей либертарианские идеалы: «Царь Никита жил когда-то//Праздно, весело, богато,//Не творил добра, ни зла,//И земля его цвела». Хакмада указала: «Через пять лет появится власть, которая не будет мешать обществу, оно все разбогатеет, потому что представьте: пожарники не приходят, сантехники не приходят, взяток никто не берет, недвижимость продается за один рубль на конкурсе-только берите, делайте свое дело».
Если названные пожарные не ходят на предмет получения даров и без всякого вызова-это хорошо и способствует народному богатству, но если они даже и по вызову не приходят-это уже чересчур по-либертариански. Что же до сантехников, которых И.М. Хакамада, вероятно, спутала с СЭС, то они-народ полезный и работящий, приходят исключительно по вызову, что бы починить унитаз или смеситель, и если на пятом году правления И.М. Хакамады сантехники ни к кому не станут приходить, то всех нас зальет-и еще хорошо, когда только водой.
Тезис насчет недвижимости, продаваемый за один рубль на конкурсе, вряд ли следует понимать так, что в ходе конкурса один предложил за производственное помещение 50 коп., другой-80 коп., третий-целый 1 руб. 00 коп. и потому выиграл. Вероятно, имеются в виду так называемые инвестиционные конкурсы, когда под детальную и обязательную к исполнению инвестиционную программу запущенное хозяйство передается новому владельцу за символическую цену-см. продажу заводов в бывшей ГДР за 1 DМ. Залог успеха такого рода мероприятий не столько в том, что бы отдать собственность за рубль, для чего большого ума не надо, сколько в последующем контроле за исполнением условий инвестиционного конкурса. Но всего лишь полгода назал дело «ЮКОСа» началось как раз с того, что одному из совладельцев кампании-Платону Лебедеву инкриминировали неисполнение инвестиционных обязательств в отношении приобретенного за символическую цену АО «Апатит», в связи с чем и начались разговоры об избирательном применении закона. Выступавшие в защиту Лебедева отмечали, что обязательства, конечно, не выполнены, но такова судьба всех инвестиционных обязательств, избирательно же посадили одного Лебедева. Всех сажать или всех миловать-это как кому нравится. Но непонятно, из чего следует, что под державой И.М. Хакамады раздача собственности за рублт приведет к иным, несравнимо лучшим результатам.
Проблема в том, что несколько фантастические представления об экономике равно присущи как политикам социалистической ориентации-упражнения С.Ю. Глазьева на тему природной ренты не выдерживают самой снисходительной критики, ибо член-корреспондент РАН по отделению экономики не знаком даже с понятием «общественно-необходимые затраты», довольно доходчиво изложенным в 1-й главе «Капитала»,-так и политикам правым. Решившие ковать железо пока горячо члены «Комитета-2008» Б.Е. Немцов и В.В. Кара-Мурза разместили в газетах на правах рекламы полосные воззвания, где указали, что правление В.В. Путина-это «нищенская старость для 70 миллионов работающих россиян. Деньги, которые для граждан «сберегает» государство, имеют привычку моментально испаряться. Так происходило со сталинскими, хрущевскими и брежневскими «добровольно-принудительными» облигациями госзайма. Государство редко думает дважды перед тем, как «позаимствовать» средства у своего населения, и уж тем более не откажется от этого в случае падения цен на нефть».
То, что государство (причем любое) при случае охулки на руку не положит,-святая правда. Неясно, однако, почему в случае какого-либо крайне неблагоприятного развития экономической ситуации деньги в частных пенсионных фондах сохранятся лучше. Великие депрессии форм собственности не разбирают. Что такое брежневские «добровольно-принудительные» облигации, известно только Немцову и Кара-Мурзе, ибо принудительная подписка на заем (которую к тому же никто-ни власть, ни поданные сроду не рассматривал как форму частных сбережений) навсегда кончились еще при Хрущеве. Самое же интересное-что в 1999 году Б.Е. Немцов предлагал разместить пенсионные средства за границей, в акциях «новой экономики», котирующихся по индексу NАSDAQ, то есть в наиболее рискованных активах, которые спустя малое время обвалились с большим треском. Если бы правительство тогда последовало совету Немцова, у последнего сегодня было бы еще больше аргументов, доказывающих, сколь опасно вверять государству обеспечение своей старости.

[Максим Соколов]

https://um.plus/2017/09/18/lira/
18.09.2017

В соответствии со строками Тютчева –

“Что нас поток уж не несет
И что другие есть призванья,
Другие вызваны вперед” –

всякому, если, конечно, доживет, но доживает большинство, суждено испытать на себе общение с эффективным менеджером, послание которого сводится к тому, что тебе, старичок, в крематорий пора.

“Новые садятся гости за уготованный им пир”, а старичок – одна обуза, подлежащая крематорию, т. е. оптимизации. Конечно, тактичнее всего в таких случаях отвечать в тон и в лад – “Пора, батюшка, в наш советский колумбарий!”. Эффективные менеджеры ценят понятливость.

Тем более, что в геронтократии, когда старшие возрастные когорты заедают век младших когорт, ничего особенно прекрасного нет. Те, что постарше, помнят позднесоветскую геронтократию.

Кроме того, что старцы все менее справлялись со своими функциями, геронтократия была нехороша еще и тем, что являлась сильной школой разврата для молодежи. Оптимальной ролью для карьерно озабоченного юноши была роль Молчалина при секретаре обкома Фамусове –

“Угождать всем людям без изъятья;
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была”.

Кроме того, что юноша Алексей Степаныч вообще довольно несимпатичен, есть еще совсем неприятная вещь. Угождающий геронтократам внутри себя накапливает такой потенциал, что не приведи, Господи. Все, кажется, согласны с тем, что среди общей отталкивающей картины пережитого нами периода первоначального накопления самым отталкивающим отрядом экспроприаторов были комсомольцы – центры НТТМ и прочие гешефты под эгидой РК ВЛКСМ. Но это как раз и были вчерашние скромнейшие заиньки, наконец-то дорвавшиеся до дела. М. Б. Ходорковский с блеском мог бы на театре представлять Молчалина – настолько ярко и выпукло выражен в нем типаж тихого омута, в котором черти водятся.

При всех восхитительных свойствах нынешних эффективных менеджеров это все же лучше, чем комсомольские Молчалины, и не стоит возрождать ту школу разврата.

Безусловно, иной менеджер будто прямо порожден гением немецкого национального поэта –

“Бакалавр
Да, старость – просто злая лихорадка,
Бессилие, болезненный озноб!
Как человеку стукнет три десятка,
Его клади сейчас хоть прямо в гроб.
Вас убивать бы, как пора приспела!
Мефистофель
На это чёрт согласен будет смело.
Бакалавр
Что чёрт? Лишь захочу – и чёрта нет!
Мефистофель (про себя)
Тебе подставит ножку он, мой свет!”.

Все это не слишком радует, но далее старым чертом было резонно замечено:

“Но это всё нас в ужас не приводит:
Пройдут год, два – изменится оно;
Как ни нелепо наше сусло бродит,
В конце концов является вино”.

По сути, это как пушкинское “Блажен, кто смолоду был молод”.

Так что можно было бы пусть не с легким сердцем – разве что с легким карманом – признать неизбежность смены творческих поколений и удалиться в имение, чтобы там выращивать плоды земные, гнать самогон и потихоньку брюзжать – как же без этого?

Все бы так, но есть одна небольшая проблема, причем не личная, но общая. Проблема, которая стоит перед всеми моими сверстниками из журналистского цеха, хотя бы они придерживались совершенно других основ миросозерцания и не сообщались со мной (а я с ними) ни в еде, ни в питье, ни в молитве.

А именно: кому лиру-то передавать? Или не лиру, а стило, лейку и блокнот, клавиатуру – это как будет угодно.

Когда старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил, у старика, возможно, были смешанные чувства, но тем не менее он видел, что лиру есть кому передавать. Да и вообще при всей завистливости и ревнивости представителей задорного цеха всегда существовала традиция признания молодых дарований со стороны тех дарований, которые постарше.

Белинский, которому Некрасов прочел свой стих, обнял стихотворца и воскликнул: “Да знаете ли вы, что вы поэт, и поэт истинный?”. Потом уже Некрасов, передавая Белинскому рукопись “Бедных людей”, восклицал: “Новый Гоголь явился!”. Бунин, желчность которого общеизвестна, тем не менее был в восторге от “Василия Теркина”, а сходившие в гроб Чуковский и Ахматова приветствовали автора “Одного дня Ивана Денисовича”. Так что завистливость завистливостью, но державинская традиция – он говорил: “Скоро явится свету другой Державин: это Пушкин, который уже в Лицее перещеголял всех писателей” – все-таки есть неотъемлемая часть русской культуры, и трудно допустить, что она исчезла без следа.

Но сегодня, когда мы говорим о журналистике, ни я, ни мои единомышленники, ни мои непримиримые оппоненты – никто из нас не видит того избранника, который уже на журфаке перещеголял всех писателей. Либо это коллективная слепота, порожденная коллективным пороком ревнивой зависти. Либо невозможно увидеть того, кого нет.

Лучше бы это была слепота. Неприятно, но это сугубо личная беда ветеранов цеха. Гораздо хуже, если возглас “Мисюсь, где ты?” остается безответным, потому что Мисюси не существует.
Тогда я со товарищи присутствуем при угасании династии –

“Князей варяжских царствующей ветви
Последний я потомок. Род мой вместе
Со мной умрет”.

В смысле – умрет профессия.