*1092. Мировой кризис. Как, кто и зачем?

[Forbes]

http://www.forbes.ru/ekonomika-colum...odami-ne-poluc
Китайский опыт

Василий Кашин | 12 августа 2011 14:18

Опубликованные на этой неделе Государственным статистическим управлением КНР макроэкономические показатели за июль свидетельствуют, что борьба китайских властей с инфляцией пока не увенчалась успехом — зато уже привела к заметному замедлению экономического роста. Внутренние трудности усугубляются на фоне нового глобального финансового кризиса и сужают доступный правительству набор инструментов для реагирования на возможный спад экспорта.

Инфляция в КНР в июле составила 6,5% — это максимум за последние три года. Таким образом, принятые правительством меры — оно шесть раз в течение нынешнего года повышало резервные требования к коммерческим банкам (резервы у большинства из них должны составлять сейчас 21,5% депозитов), а Народный банк Китая трижды повышал процентные ставки — пока не принесли положительного результата.

Однако эти меры привели к заметному снижению темпов экономического роста. Промышленное производство в июле выросло на 14% — притом что, к примеру, консенсус-прогноз опрошенных Bloomberg экономистов составлял 14,6%. Напомню, в июне рост промышленности составил 15,1%. Индекс деловой активности в промышленности PMI в июле составил 50,7%, это минимальное значение за 29 месяцев.

О высказывавшихся еще в марте планах удержать среднегодовую инфляцию в 2011 году в пределах 4% уже предпочитают не вспоминать. При этом фактическая ситуация с ростом цен еще хуже, чем можно судить из статистических данных.

Помимо ужесточения кредитно-денежной политики все последние месяцы китайские власти в целях сдерживания инфляции заморозили рост большинства тарифов, подлежащих административному регулированию. Это касалось цен на электроэнергию, бензин, транспортные услуги, и вместо положительного эффекта привело к серьезным финансовым сложностям у предприятий соответствующих отраслей.

Например, замораживание цен на электроэнергию на фоне дорожающего угля уже привело к тому, что пять крупнейших китайских электроэнергетических компаний тепловой генерации понесли за шесть месяцев 2011 года убыток $2,4 млрд (данные Китайской ассоциации электроэнергетики). На угле вырабатывается более 80% всей электроэнергии в Китае. Уже с мая в ряде регионов КНР отмечается дефицит электроэнергии, связанный во многом со стремлением энергетиков под разными предлогами ограничивать объемы ее производства, чтобы снизить неизбежные убытки.

О схожих проблемах заявляют и нефтепереработчики — согласно данным Государственного статистического управления КНР, группа отраслей, включающая нефтепереработку, переработку угля и производство ядерного топлива, единственной из 39 отраслевых групп продемонстрировала в первом полугодии падение прибыли (на 66%). Китай покрывает более 56% своего потребления нефти за счет импорта, поэтому положение отрасли было особенно тяжелым в начале года, на пике цен. Однако остается сложным и теперь. Государство пытается немного облегчить положение нефтепереработчиков, повышая цены на социально менее значимые виды топлива (например, авиакеросин). Но уже понятно, что в этом году КНР столкнется с дефицитом дизельного топлива, который оценивается в 4 млн т (прогноз компании C1 Energy).

Замороженные цены на услуги городского транспорта просто легли дополнительным бременем на бюджеты городов. А таксисты, чьи тарифы тоже административно регулируются, последнее время регулярно устраивают забастовки в разных городах КНР с требованием поднять цены.

Показательна реакция властей на такие выступления: в ответ на требования участников последней подобной забастовки в городе Ханчжоу (провинция Чжэцзян) в начале августа власти согласились лишь на ограниченное повышение цен, но зато предложили в придачу увеличенную субсидию за каждую поездку. Разумеется, долго решать проблему такими методами невозможно. В целом наряду со значительной видимой инфляцией речь идет о существенной скрытой и отложенной инфляции, которая неизбежно проявится позднее в полной мере.

Снижение инфляции является для китайских властей не только экономическим, но и политическим императивом. Пресловутое стремление китайских домохозяйств к наращиванию накоплений имеет под собой рациональные причины в виде крайне слабой системы социального обеспечения, почти полностью платной, дорогостоящей (и коррумпированной) медицины, недостаточно развитой системы потребительского кредитования, а также сверхвысоких цен на жилье и недоступности ипотеки для большинства населения.

Накопления для многих китайских семей — единственная возможная подушка безопасности и одновременно единственный шанс на реализацию таких базовых жизненных задач, как рождение и воспитание детей, получение образования, свадьба — по неписаным правилам она требует покупки женихом собственной недвижимости для совместной жизни. Правда, ситуация, при которой муж и жена годами живут в разных городах, работают по 12 часов в день с одним выходным в неделю в надежде лет через сколько-то воссоединиться и открыть малый бизнес в родном городе, встречается нередко. Реакцию таких людей на быстрое обесценивание их сбережений легко понять.

Подведем итог. Мириться с высокой инфляцией китайские власти не могут. Сдерживать ее за счет инструментов кредитно-денежной политики уже практически невозможно. Административные рычаги, по-видимому, больше не работают. Ситуацию усугубляет новый виток глобального финансового кризиса, последствия которого едва ли кто-то возьмется предсказать. Столкнувшись с падением экспортного спроса при высокой инфляции, китайские власти уже не смогут выйти из ситуации за счет реализации гигантской программы госинвестиций (программа 2008 года имела объем около $585 млрд) или резкого увеличения объемов кредитования.

Китайские власти заявляют, что происходящее замедление экономики КНР является плановым и резкого спада удастся избежать. Об этом говорил, в частности, заместитель руководителя Госкомитета по реформам и развитию Госсовета КНР Ли Пуминь в интервью агентству Синьхуа 2 августа. Но тут важно то, что возможность «W-спада» или жесткой посадки экономики КНР уже начинает обсуждаться настолько серьезно, чтобы Ли Пуминю пришлось ее опровергать.

Остающимся в руках китайских властей инструментом для снижения инфляции является курс юаня, укрепление которого по отношению к доллару может ускориться. При этом нельзя исключать, что для компенсации потерь экспортеров будут восстановлены некоторые из льгот, отмененных в 2010 году на фоне сворачивания антикризисной программы поддержки экономики.

Помочь может и дальнейшее падение цен на нефть — как вследствие реакции рынков на негативные события в крупнейших экономиках мира, так и в случае постепенного затухания нынешних военно-политических кризисов в арабском мире (и Китай кровно в этом заинтересован). Возможно, КНР активнее вмешается в ситуацию в экономике своего крупнейшего торгового партнера — ЕС, увеличив объемы покупки европейских долгов. И все же потенциально нынешнее положение является для КНР даже более тревожным, чем ситуация после падения Lehman Brothers.

Автор — заместитель руководителя представительства РИА Новости в Пекине

[Kar_barabas]

На рисунке использованы данные по ВВП на душу 1) по сравнению с концом 2007 - голубым и 2) по сравнению с трендом - синим.

[Алексей Михайлов]

http://www.gazeta.ru/column/mikhailov/3764001.shtml

— 12.09.11 12:59 —

Комментарии по мировой экономике со стороны официальных лиц становятся все более и более пессимистическими. Вслед за все более пессимистическими статистическими сводками.

20 августа президент США Барак Обама неожиданно заявил: «Факт в том, что мы проходим сейчас ужасную рецессию...» А в начале сентября новый директор-распорядитель МВФ Кристин Лагард сообщила, что глобальная экономика вступает в «опасную новую фазу» и политикам в развитых странах необходимо использовать все возможные инструменты для стимулирования роста.

Что стоит за этими фразами и какова ситуация в мировой экономике после окончания QE2 и резкого биржевого спада?

Ложь, большая ложь и статистика

Статистики врут. Врут в России и во всем мире. Всегда хотят представить ситуацию лучше, чем она есть на самом деле.

Самый распространенный способ такой лжи — это пересмотр показателей за прошлый период. Это просто. Пусть за 3 квартала было произведено 300 единиц ВВП. Но ведь важно, как они произведены. 98+100+102 = хорошая статистика, показывающая рост. А наоборот — плохая и показывает спад.

Как плохую статистику превратить в хорошую? Пусть у нас 100+100+100 = 300, отсутствие роста. Давайте немного занизим базу и перенесем пару процентов из позапрошлого квартала в нынешний. Получим 98+100+102. Вот и весь фокус. Стагнация превращена в двухпроцентный рост. Хотя за те же три квартала произведено все тех же 300 единиц...

Но вот проблема — следующий, четвертый квартал. Ведь если стагнация продолжается и в нем будут произведены те же 100 единиц, то мы получим спад на 2%. Не годится. Снова пересматриваем прошлую статистику и получаем 97+99+101+103=400. Оп, двухпроцентный рост сохранился. И так далее.

Но, как видим, вранье накапливается. Чтобы показать рост в каждом следующем квартале, приходится все глубже занижать прошлые данные.

Именно этим статистики всего мира и занимаются последнюю пару лет — высасывают из пальца фиктивные показатели роста ВВП.

Я привел условный пример. Но именно так работает этот механизм, только чуть сложнее. В США дают три оценки квартального ВВП в течение трёх месяцев. Третья оценка считается финальной.

Первый и самый простой способ фальсификации — это завышение первой оценки и последующее ее снижение. Вот, например, за II квартал 2011 года первая оценка – 1,3% роста (годового, сезонно выровненного), а вторая оценка – 1,0%. Третья оценка может оказаться еще ниже.

Второй способ — пересмотр прошлой статистики в сторону понижения. Например, когда вышла первая оценка ВВП II квартала, финальная оценка ВВП I квартала была пересмотрена с +1,9% на +0,4% – вот так радикально сокращена почти в пять раз. Обратите внимание: это сокращена уже финальная оценка! Перед этим вышло три оценки первого квартала, которые давали 1,8–1,9% роста. Что случилось? Да ничего не случилось. Просто так статистикам захотелось.

И эта откровенная подтасовка с занижением базы для сравнения осуществляется статистиками из США, сидящими в Бюро экономического анализа (БЭА) минторга США, регулярно.

Причем статистики вынуждены занижать все глубже, все на более длительный предыдущий период. Иначе не получается завышение текущего квартала. И в результате мы с удивлением узнаем, что те цифры экономического спада, к которым мы уже привыкли, оказываются устаревшими.

Например, по горячим следам считалось, что в 2008 году в США был рост ВВП на 1,1%. А в августе этого года мы узнали, что, оказывается, был спад в минус 0,3%. Спад в 2009 году углубился в полтора раза, с минус 2,4% до минус 3,5%. С помощью такого занижения базы, углубления кризиса, достигается рост в 2010 году на 3%.

Как же вывести статистиков на «чистую воду»? А давайте попробуем не пересматривать третьи, финальные оценки ВВП за прошлые периоды — что будет тогда? Выяснится, что в 2010 году рост ВВП был не больше 0,5%, т. е. на уровне точности оценок. 3% роста ВВП США в 2010 году — фикция: темп завышен в 6 раз. Причем исключительно за счет статистического фокуса с пересмотром прошлой статистики.

А если посмотреть на квартальную статистику ВВП? Традиционно для завышения роста в текущем квартале занижаются сразу два предыдущих квартала. Давайте попробуем очистить статистику от лжи тем же способом — сохраним оценки последних двух кварталов без изменения. Что мы получим?

Мы увидим, что вторая волна кризиса уже прошла в 2010 году. В III квартале 2010-го темпы роста ВВП США стали отрицательными (минус 0,3%). Затем в IV квартале был неплохой отскок, и с 2011-го начался новый спад. И во II квартале 2011-го был не рост на 1%, а спад на 1,3%. Сейчас идет не вторая, а третья волна спада. Обе волны были скрыты от нас ложью статистиков из БЭА.

Все расчеты и графики приведены в моем блоге.

Логика второй/третьей волны спада

Кризис имеет свою внутреннюю логику. Несмотря на особенности в каждом конкретном случае, есть общие закономерности. И одна из них связана с динамикой запасов.

Во время спада производители сокращают производство и распродают запасы товаров. Дойдя до нижней точки кризиса, они оказываются в ситуации, когда запасы находятся ниже некоего нормального уровня. И после кризиса следует довольно быстрый отскок, связанный именно с восстановлением запасов.

Вот простой пример. Пусть уровень производства 100 единиц, а запасов — 20. Во время кризиса резко сокращаются заказы — пусть до 90. Это означает, что производство должно упасть не на 10 единиц, а больше, т. к. уровень запасов 20%, то надо распродать еще и лишние 2 единицы запасов, т. е. производство надо сократить на 12 единиц. Точно так же происходит и обратный процесс при выходе из кризиса: производство должно расти быстрее спроса, чтобы увеличить уровень запасов.

Но что такое экономический рост, связанный с ростом запасов? Важно, что это не купленное еще производство, т. е. именно сторона предложения, производство, начинает выход из кризиса. Рост производства сокращает безработицу, увеличивает зарплаты, низкий уровень запасов толкает вверх цены и увеличивает прибыли. Т. е. предложение тянет за собой восстановление денежного, платежеспособного спроса. Однако затем наступает очень нервная точка, когда спрос должен начать сам тянуть за собой предложение – это собственно и является сменой посткризисного оживления производства на нормальный экономический рост, завершением кризиса.

Что произошло в 2008–2011 годах? Кризис был достаточно глубок и достиг «дна» в IV квартале 2008-го (по последней версии БЭА; по их первоначальной версии — во втором квартале 2009-го). Затем началось оживление производства, связанное именно с восстановлением запасов. Оно продолжалось примерно два-три квартала на фоне монетарного ослабления и бешеного роста финансовых рынков.

А потом произошел сбой: спрос в экономике не сформировался. И

посткризисное оживление производства уперлось в стену ограниченного спроса, затормозилось и пошло назад. Это и стало второй волной кризиса.

Конечно, вторая волна была слабее, чем первая, т. к. и предшествовавший ей бум был совсем несильным и недолгим. Рост выдохся, сорвался, экономика снова уперлась в ограничение спроса и упала.

В конце 2010 года на волне энтузиазма, связанного с QE2, производство вновь сделало попытку роста — и вновь рост сорвался. Теперь и рост-то был скромнее и короче (один-два квартала), и спад более глубокий.

Выход из второй волны кризиса опять совпал с бурным оживлением финрынков в конце 2010-го – начале 2011 годов. И ощущение третьей волны спада в экономике, вероятно, и вызвало резкое падение рынков в конце июля – начале августа 2011-го (на 20% за две недели). Биржевой спад сравним по скорости только с октябрем 2008 года – пиком финансового кризиса. Хотя он был не столь глубок и длителен и не превратился в «крах».

Что же мы имеем на сегодня? Стабилизацию экономики США «на дне». И так как импульс перехода к росту (т. е. быстрый отскок, связанный с динамикой запасов) исчерпан вхолостую, то выход экономики из этого состояния будет теперь очень долгим и мучительным. Это как завязшая машина, которую враскачку толкнуть можно, а если просто давить, то с места не сдвинешь. Вот теперь у нас «завязшая мировая экономика».

Конечно, проведенные мною расчеты не претендуют на точность, но они, на мой взгляд, гораздо реалистичнее описывают то, что происходит в американской экономике, чем официальная статистика. И объясняют, почему выход из кризиса не сопровождается ростом занятости, кредитования, оживлением рынка жилья и т. д. Потому что

выхода из кризиса просто нет. А есть в реальности стабилизация экономики на уровне неполной занятости и пониженной загрузки производственных мощностей.

По официальной же статистике получается странная и противоречивая картина, необъяснимая с точки зрения экономической науки. Зато, если выкинуть ложь статистиков, все сразу встает на свои места и становится логично.

Кому выгодно?

Конечно, действующей администрации президента США. Благодаря статистическим фокусам, она получает почти желаемую картину успешной борьбы с кризисом. Главное в том, что каждая актуальная, сегодняшняя порция статистики в каждый момент времени не противоречит этому тезису.

Не стоит думать, что это такой «политический заказ» Обамы. Я думаю (по ряду косвенных признаков), что президент, говоря словами Александра Пушкина, «сам обманываться рад». И не в курсе игр со статистикой. Более того, полного отчета в том, что происходит, не отдает себе и минторг (судя по его комментариям). И только в БЭА понимают, что именно, как и зачем они делают. Чем выше уровень власти, тем выше уровень некомпетентности – все логично.

А вот почему об этом говорит активно английская пресса и практически молчит американская, вопрос интересный. Почему об этом активно говорят в блогах и молчат в прессе – тоже любопытно. А еще интереснее, почему про это не говорят знаменитые американские профессора, нобелевские лауреаты, в том числе и республиканского толка.

Очевидно, существует некий негласный «заговор молчания». Никто из них не хочет стать «белой вороной», вроде как нарушить некие этические нормы, вот они предпочитают не замечать «бревно в глазу».

Это вполне стандартное поведение американской элиты. У нее есть общие интересы, которые важнее разногласий. Например, вроде бы всем известно, что Дж.Буша-младшего избрали президентом США только благодаря избирательным махинациям его брата, губернатора Флориды. И если бы демократы тогда пошли до конца, то президентские выборы впервые в истории США пришлось бы отменить. Демократы согласились проиграть выборы, но на такой скандал не пошли. Похожая ситуация и сейчас.

Очень редко американская элита выносит «сор из избы» типа импичмента Ричарду Никсону или секс-скандала Билла Клинтона. Но тут в обоих случаях была личная ошибка действующего президента – откровенная ложь. Вопрос же со статистикой совсем не таков, не столь очевиден и вообще весьма запутан: ведь альтернативных расчетов никто не ведет, просто потому что не в состоянии (огромный массив первичной информации, который есть только у БЭА).

В России...

… все столь же просто. Старый руководитель Росстата не хотел заниматься такими откровенными манипуляциями и был уволен. И сразу после назначения нового страна стала стремительно «выходить из кризиса». Промышленный спад I квартала 2010-го в 8%, ранее зафиксированный Росстатом, исчез без следа, безработица за пару месяцев упала на 0,8 млн человек, инфляция совсем остановилась, и т. д.

Отличие только одно.

Все пресс-релизы БЭА в США по-прежнему висят на сайте БЭА и минторга. И мы можем прикинуть масштабы влияния пересмотра прошлой базы на текущие показатели. А вот все прошлые пресс-релизы Росстата сразу по выходе новой, поправленной цифры с сайта исчезают, чтобы особо въедливые блогеры не могли ничего найти...

Была когда-то (в 1991—1992-м) концепция, что Росстат должен быть подчинен не правительству, а парламенту. Чтоб не был заинтересован во вранье. Впрочем, сейчас и это не помогло бы: такой у нас парламент...

В итоге

В мировой экономике все плохо. Настолько плохо, что статистики уже не могут это скрывать полностью. Пока они признают официально лишь снижение темпов роста или «паузу» в росте. И похоже, большего не допустят. В крайнем случае, придется в очередной раз углубить прошедший кризис, что позволит продолжать показывать пусть и небольшой, но рост.

Но экономику не обманешь. Люди не покупают дома. Даже автомобили (после отмены программы обмена автохлама на новые авто). Не берут кредиты в банке. Не используют даже кредит по кредитным картам. А раз нет кредитования, то нет и роста спроса. А значит, нет и роста экономики.

Людей трудно обмануть: они оценивают перспективы своего дохода и стабильности этого дохода, исходя не из оценок БЭА или заявлений Обамы, а из реалий своей жизни.

С бизнесом сложнее. Он готов обманываться и идти вслед за настроениями, поддаваться эйфории финансовых рынков и т. д. Но постоянно утыкается в суровые реалии жизни (ограниченный спрос) и снова падает. Фактически из кризиса 2008–2009 годов США и мировая экономика так и не вышли.

[Слон]

http://slon.ru/economics/online_conf...s-691865.xhtml

Может ли кризис привести к перераспределению собственности и как он влияет на корпоративные конфликты? Как кризис влияет на отношения власти и олигархов? Почему российский рынок упал сильнее других? Дальше будет хуже или экономика вот-вот начнет восстанавливаться?

На эти и другие вопросы об экономической ситуации в мире и в нашей стране в среду, 2 ноября с 10:00 до 12:00 отвечали два профессора Российской экономической школы (РЭШ) – Константин Сонин и Сергей Степанов.

Константин
Сонин

Сергей
Степанов

Константин Сонин отвечал по макроэкономической тематике, а Сергей Степанов – по корпоративной. Если вдруг они не удовлетворили ваш интерес к экономике за два часа, то напоминаем – РЭШ читает цикл лекций «Финансы: просто о сложном» для всех желающих в лектории Политехнического музея (см. расписание лекций).

Онлайн-конференция завершена. Но на те вопросы, которые из-за недостатка времени остались неотвеченными в среду, мы - как и обещали - публикуем ответы в пятницу. Спасибо Константину Сонину и Сергею Степанову, а также всем читателям, приславшим свои вопросы.

[12:35 01 ноя] Ринат Данилович: Можно ли вернуть мировую экономику к золотому стандарту ? Хватит ли для этого мировых запасов золота? или как нам всем избавится от доллара?

Конcтантин Cонин: Любая страна может вернуться к золотому стандарту, но совершенно непонятно, зачем это может кому-то понадобиться. Основный смысл золотого стандарта – снижение инфляционных ожиданий; это делается для борьбы с инфляцией. Сейчас инфляция не является проблемой ни в Америке, ни в Европе. Скорее наоборот – отсутствие инфляции и угроза дефляции – основные вызовы, с которыми сталкиваются правительства. Золотой стандарт только ухудшил бы ситуацию – как в 1930-е, когда следование стран золотому стандарту было одной из причин, из-за которых финансовый кризис 1929 года превратился в долговременную депрессию (которая, в свою очередь, привела к краху политических режимов в Европе и Второй мировой войне). Если посмотреть сейчас на страны, которые несколько лет назад зафиксировали курсы своей валюты по отношению к евро (это очень близкий аналог «золотого стандарта»), то видно, как велик оказался спад экономики во время кризиса (в Латвии – до 25% ВВП, в Ирландии – почти 20%). Страны, у которых валюта «плавала», избежали такого резка спада производства и роста безработицы.

[10:55 02 ноя] Денис: Уважаемый Константин, возможно немного дурацкий вопрос, но скажите, считаете ли вы, что мировая экономика в своем современном виде способна нормально работать, как таковая? В смысле, что сейчас – это временные трудности, а не системные. Или все-таки нас ждут волны кризисов, одна за другой, пока все не рухнет окончательно? Спасибо!

Конcтантин Cонин: Никакой другой мировой экономики у нас нет, и в ближайшее время не предвидится. «Поменять» мировую экономику никто не в силах. Другое дело, что чем лучше мы будем понимать, как устроена мировая экономика, тем легче будет прокладывать дорогу вперед. Это относится и к России в целом, и к каждому отдельному человеку.

Основная проблема, стоящая сейчас перед развитыми экономиками (условно говоря, «богатыми странами»), – как справиться с последствиями финансового кризиса и снова начать развиваться. Основная проблема развивающихся экономик: от быстрорастущих Китая и Бразилии до относительно медленно растущей России – каким образом сделать рост устойчивым. Основные угрозы в таких странах, как правило, идут из политической сферы: всегда есть угроза, что в стране неэффективным политическим режимом начнется экономический «застой».

[15:50 31 окт] Елена: У меня вопросы к уважаемым гостям:

Сергей, как вы думаете, если произойдет вторая волна кризиса, спровоцированная резким ухудшением кредитной ситуации в Европе или фатальными сложностями у крупных европейских банков, или просто кризисом недоверия-ликвидности, насколько наши компании: как компании реального сектора( металлурги, нефтяники), так и банковские организации – готовы будут противостоять ей? Какие вы видите положительные изменения внутри компаний, которые они сделали на основе уроков кризиса 2008 года?

Сергей Степанов: Я надеюсь, что кризис заставил компании уделить больше внимания управлению рисками и вести более консервативную финансовую политику. Другое дело, что если кризис будет серьезным, то некоторым компаниям снова потребуется помощь государства, что может стать проблемой, если цены на нефть сильно упадут.

Константин, как вы считаете, какова ситуация в настоящий момент с долговой нагрузкой России, я имею в виду – с внешним долгом ? И действительно ли неким пороговым значение для роста российской экономики является значение в $93 за баррель нефти? Ну и, в общем, какие угрозы на ваш взгляд для России в данный момент наиболее актуальны?

Спасибо большое за ответы.

Конcтантин Cонин: Государственный долг у России маленький; иными словами, возможности брать в долг большие – это можно использовать, в случае возникновения проблем в течение многих лет.

Специальных «пороговых значений» у цен за баррель нефти для России нет. Цена барреля нефти, при котором российский бюджет «балансируется» – то есть планируемые расходы совпадают с ожидаемыми доходами, – это всего лишь один из параметров, характеризующих бюджет. Чем при более низкой цене балансируется бюджет, тем лучше защищена наша экономика от возможных проблем, связанных с падением мировых цен на нефть.

[12:35 01 ноя] Александр: 1. Константин: Насколько вероятен силовой/военный вариант сокращения торгового дисбаланса США-Китай со стороны США? Если маловероятен, то какие у США существуют экономические инструменты выравнивания?

Конcтантин Cонин: Ни на сколько не вероятен. Войны для отстаивания торговых интересов – дело далекого прошлого.

«Инструментов выравнивания» несколько. Один – введение США дополнительных тарифов или санкций в случае, если Китай не откажется от своей (вредной для нашей страны не меньше, чем для Америки) политики скупки долларов ради снижения курса юаня. Для мировой экономики в целом было бы очень плохо, если бы этот инструмент был использован.

Другой инструмент – повышение конкурентоспособности собственных товаров. Если правительство США сумеет снизить издержки ведения бизнеса, то это будет наилучшим ответом «китайской угрозе». Например, реформа здравоохранения, проведенная администрацией Обамы, была направлена именно на это: расходы на медицинскую страховку – основной источник «лишних», по сравнению с непосредственно производственными, издержек для многих американских фирм.

2. Сергей: Означают ли монетарные решения ФРС, что в США сейчас проще всего найти финансирование для старта бизнеса?

Сергей Степанов: Финансирование найти проще. Другой вопрос, что спрос на товары вашего бизнеса может оказаться маленьким из-за кризиса. Поэтому, ответ на вопрос, лучшее ли сейчас время для стартапа, может быть обратным.

[15:24 01 ноя] Илья: Добрый день. Какие, по вашему мнению, ключевые неопределенности развития Российской экономики (2020–2030)?

Сергей Степанов: Так далеко я не могу заглянуть. До 2020 г. ключевая неопределенность связана с ценами на энергоресурсы. Это не только экономическая, но и, конечно, политическая неопределенность. Ведь если цены сильно упадут, власть может поменяться (есть, например, исследование Даниеля Трейсмана, которое показывает, что рейтинг В. Путина в начале 00-х годов во многом объяснялся экономическим состоянием страны). При этом, когда и как именно она поменяется, предсказать очень тяжело, как показывают арабские события.

[18:27 31 окт] Иннокентий: Как вы считаете, естественно ли то, что финансовый сектор в структуре ВВП США занимает такую большую долю? Будет ли положение дел меняться, и что произойдет тогда с доходами инвестбанков? Спасибо.

Сергей Степанов: Есть такой экономист, Thomas Philippon из Школы бизнеса Stern в Нью-Йоркском университете, он как раз попытался это посчитать. Грубо говоря, доля финансового сектора зависит от двух вещей: потребности реального сектора в финансовых услугах и регулирования. Последние десятилетия, в отсутствие регулирования, доля финансового сектора росла. Ее особенно сильный рост с 1980 по 2001 г. Филиппон объясняет IT-революцией, а вот росту после 2001 г. он не находит фундаментальных причин. Собственно, он полагает, что после 2001 г. финансовый сектор стал излишне большим: его доля к 2006 г. перевалила за 8%, а должна быть около 7%. Иными словами, есть довольно много высококвалифицированных специалистов, которым, с точки зрения создания реального благосостояния, надо бы работать инженерами, а не финансистами. Сейчас, вследствие ужесточения регулирования, доля сектора снизится, и доходы банкиров упадут. Однако, в долгосрочной перспективе как доля сектора в ВВП, так и доходы банкиров опять могут пойти вверх (подобное произошло и после Великой Депрессии). Подробно про долю сектора можно прочитать тут – http://sternfinance.blogspot.com/200...ry-thomas.html, про зарплаты банкиров тут – http://sternfinance.blogspot.com/200...philippon.html. И еще про все это тут – http://www.voxeu.org/index.php?q=node/2292

Правда, все на английском.

[09:08 02 ноя] Семен: Уважаемые Константин и Сергей. Наше предприятие производит крепеж для трубопроводной арматуры (нефтегаз, нефтехимия). Работаем по России и СНГ. Зависим от цены на нефть напрямую. Скажите, когда реально могут возникнуть проблемы в связи с узконаправленностью производства. Если можно конкретное пятилетие. Благодарю, Семен.

Сергей Степанов: Ну вот, кажется, что все зависит от цен на нефть – а их на 5 лет вперед предсказать крайне сложно. Другое дело, что в мире ищутся альтернативные источники энергии, а также растет добыча сланцевого газа в США. Так что я бы постарался диверсифицировать вашу деятельность.

[11:29 02 ноя] Дмитрий: Сергей, каковы перспективы венчурного бизнеса в России и мире в ближайшие 5–10 лет? По вашему мнению, развитие венчурного капитала может служить одним из путей преодоления глобальных экономических кризисов, рецессий?

Сергей Степанов: Перспективы очень сильно зависят от восстановления мировой экономики. Нужен рост спроса, с одной стороны, и позитивный фондовый рынок – с другой (чтобы можно было «выходить» из проектов по хорошей цене) И, в то же время, вряд ли, что венчурный капитал сам может быть драйвером восстановления. В России перспективы в любом случае туманны – нужна надежная защита прав собственности, интеллектуальной в том числе. Надежду дает Сколково, но, насколько я понимаю, мировая практика показывает, что проекты создания венчурного сектора «сверху» не всегда удавались.

[12:35 01 ноя] Александр: Константин, развитие каких направлений в экономике как науке принимает первостепенное значение в сложившихся условиях рецессии?

Конcтантин Cонин: Как ответ на кризис? В экономической теории, наверное, самое важное – то, что делает Стефен Моррис с соавторами в Принстоне, изучая природу обмена информацией между экономическими субъектами, и то, как возникают кризисы, в которых большую роль играет координация (например, при банковской панике, «стадном чувстве»). В более прикладных областях экономической науки – в макроэкономике, сейчас будет меньше работ про долгосрочную перспективу, а большую роль будут играть модели с деньгами – типа того, что делает сейчас Кеннет Рогофф. (И, например, Юрий Городниченко.) Для развивающихся стран, в которых политическая жизнь играет большую роль для экономики, чем в развитых, – важны модели, связывающие институциональное и политическое развитие – смотрите работы Дарона Асемоглу.

[12:35 01 ноя] Владимир: Если бы вы выбирали одну академическую статью, максимально адекватно описывающую существенные аспекты финансового кризиса США-2008, то какую бы Вы выбрали?

Конcтантин Cонин: Вот эту статью: http://www.cato.org/pubs/regulation/...n4/v32n4-6.pdf. И при этом – читать блог Нобелевского лауреата Пола Кругмана.

[14:37 26 окт] andregor (Андрей Горянов): Возможно ли введение в России windfall tax? Считаете ли вы необходимым или важным частичный пересмотр результатов приватизации?

Сергей Степанов: Не думаю. Какой смысл текущей власти это делать? Она все равно выиграет выборы, а зачем ссориться со многими олигархами?

Пересматривать ничего не нужно. Если такой пересмотр начнется, то это выльется в очередной передел, и, в условиях нашей коррупции, мы все равно не получим «справедливого» распределения собственности. Лучше смириться с тем, что есть, и не дергать бизнесменов – важно, чтоб они чувствовали, что их собственность защищена, и никаких переделов не будет.

[16:50 31 окт] Дмитрий: Упадет ли спрос на финансовых специалистов, в частности, на инвестиционных аналитиков?

Сергей Степанов: В кризис, скорее всего, несколько упадет. Однако, в долгосрочной перспективе должен расти, т.к. долгосрочный тренд – это развитие и глобализация финансовых рынков (есть огромное число стран с колоссальным потенциалом развития фин. рынков, взять хотя бы тот же Китай).

[11:29 02 ноя] Миша: Довольно конкретный вопрос. Слышал такую вещь, скажем так, из относительно вменяемых источников, о возможности роста курса доллара весной до 140 рублей. Такой прогноз. Насколько это реально? Такой курс возможен в случае наступления второй волны? Каков ваш прогноз?

Конcтантин Cонин: Нереально. Можете спросить у «относительно вменяемого источника», готов ли он поспорить с вами о курсе доллара в 140. Проще всего будет, если вы заключите с ним такой контракт: вы ему сейчас заплатите 1000 долларов, скажем, а он вам будет должен 60 000 рублей в мае 2011. Если он верит в свой прогноз хотя бы на 30% (а на 70% – что курс останется таким как есть, 30:1), ему этот спор выгоден – 0,3*(140 000 – 60 000) + 0,7*(30 000 – 60 000)>0. Я бы на Вашем месте сделал бы такую ставку.

Я думаю, что курс будет колебаться в районе 30. Пытаться заработать на колебаниях валютного курса я никому – и уж, во всяком случае, индивидуальному инвестору – не рекомендую.

[17:11 31 окт] Александр: Как вы считаете, если бы правительство США спасло Lehman Brothers от банкротства, финансовой системе удалось бы избежать кризиса?

Конcтантин Cонин: Скорее, наоборот – спасение кредиторов Bear Stearns в марте 2008 года привело к тому, что кризис оказался сильнее, чем мог бы быть. Акционеры компании потеряли почти все, но кредиторы получили 100%, что было неправильно. Из-за этого «спасения» руководство Lehman Brothers до последнего момента вело переговоры с потенциальными покупателями, надеясь, что, в случае чего, правительство его «спасет» также, как Bear. Это было очень важно – продемонстрировать, что правительство не помогает частным фирмам (и их кредиторам) за счет налогоплательщиков. Если бы у правительства США к 2008 году были в руках полномочия и были бы подготовленные процедуры «спасения» инвестбанков по аналогии со «спасениями» коммерческих банков (правительство просто объявляет о национализации банка, у которого не хватает капитала – при этом владельцы теряют все) и эта процедура решительно и последовательно применялась бы, кризис мог бы быть не таким резким. Хотя фундаментальных перекосов к 2007 году было накоплено уже столько, что судьба конкретного банка не могла предотвратить или вызвать кризис.

Сергей Степанов: Я думаю, это просто оттянуло бы начало кризиса на несколько месяцев или даже лет, но он все равно бы произошел. У кризиса есть фундаментальные причины, не связанные с Lehman Brothers.

[15:27 31 окт] Виктор: На ваш взгляд, каковы реальные шансы уменьшения числа административных барьеров для бизнеса в условиях кризиса в России? Или следует ожидать их увеличения?

Сергей Степанов: Не думаю, что барьеры из-за кризиса существенно поменяются.

[18:27 31 окт] Вадим: Сергей, как вы оцениваете уровень корпоративного управления в компании «Уралкалий»? Какова структура собственности в компании и ее влияние на качество управления? Положительно ли скажется КУ в компании на ее оценку в ходе IPO?

Сергей Степанов: Не очень понимаю, о каком IPO идет речь – «Уралкалий» уже несколько лет торгуется в Лондоне на основной площадке. Это, кстати, одна из главных причин, почему компания весьма прозрачна по российским меркам – у Лондонской биржи и регулятора строгие требования к раскрытию информации. Другое дело, что они говорят сейчас о получении «премиального листинга» на LSE – это должно еще больше повысить прозрачность и уровень корпоративного управления в целом. Оговорюсь, что я детально не изучал компанию, но, на поверхностный взгляд, у них с корпоративным управлением все хорошо (независимые директора, комитеты, раскрытие информации). Есть традиционные риски «нехорошего» поведения со стороны контролирующих акционеров, но в данном случае, ни у одного из акционеров компании нет доминирующего пакета – мне кажется, это плюс.

[10:49 02 ноя] Сергей: Если первая волна кризиса коснулась банковской и финансовой сфере, то вторая волна кризиса начнется с банкротств государств-«должников», как слабых звеньев в мировой экономике.

В связи с этим безопасно ли хранить средства в российских банках разделив сбережения на равные части в евро, долларах, рублях? Или стоит вложиться в что-то другое?

Константин Сонин: Обанкротиться, по-хорошему, может только такое правительство, у которого долг – в чужой валюте. Кризис в странах еврозоны: Греции, Ирландии, Португалии – уже идет во всю.

Совершенно безрисковых активов не существует. Все в мире держат деньги в долларах не потому, что нет риска, что доллар сильно потеряет в цене, а потому, что своей валюте жители многих стран доверяют еще меньше.

Я бы поступал со сбережениями примерно так: Если они меньше 300 000 рублей, держал бы в рублях в банке – Вы больше потеряете, суетясь. Беспокоиться нужно будет, только если инфляция станет, скажем, 20%. Если между 300 000 рублей и миллионом, разделил бы пополам между рублями и долларами. Если больше миллиона, но меньше тридцати миллионов, разделил бы на равные части – рубли, доллары, евро. Дальше уже нужно включать в свой «портфель» ценные бумаги и недвижимость и, возможно, обращаться за помощью к специалисту по управлению активами. Конечно, определяя, что делать со сбережениями, нужно знать, от каких рисков вы хотите застраховаться. Маленькая квартира в Лондоне, например, – хорошая страховка от неблагоприятного для Вас развития событий в России...

[11:06 02 ноя] Сергей: Как по-вашему, стоит ли сейчас проводить массовую приватизацию, которую отложили из-за падения фондового рынка?

Константин Сонин: Приватизация в нашей стране нужна не потому, что на ней правительство может заработать много денег (хотя, к слову, приватизация – менее вредный метод получения доходов в бюджет, чем налоги и таможенные сборы, которые вносят существенные искажения в работу экономики), а потому что когда правительство управляет фирмой, работающей на конкурентном рынке, – это, как правило, оказывается крайне неэффективно.

Основная проблема, стоящая перед нашим правительством в плане приватизации, состоит в том, что, с точки зрения повышения качества управления, нельзя ничего добиться, если у фирмы не будет крупных (хотя не обязательно контролирующих) частных акционеров. Фирма не будет работать лучше, если, помимо основного акционера – государства, у нее будут только мелкие частные акционеры. По опыту – не только нашей страны, но и всех стран – они не смогут достаточно самоорганизоваться, чтобы заставить менеджеров компании хорошо работать. В мире есть крупные компании без крупных акционеров – та же Coca Cola, например (у нее самый большой акционер – фонд, которому принадлежит менее 10% акций), но успешного устойчивого опыта ситуации, когда у компании был бы один крупный собственник – правительство, нет.

[14:31 31 окт] Иван: Плюсы и минусы для населения России при вступлении в ВТО.

Сергей Степанов: Пожалуйста, см. ответ ниже.

[15:51 31 окт] Анатолик: Как вы думаете, с чем связано такое бессмысленное вливание денег из бюджета в военную отрасль, которая сейчас не так актуальна для реформ и финансирования, в отличие от того же здравоохранения, например? Это может быть связано с недальновидностью Кремля и его «силовым» менталитетом или же это, может, один из запасных рычагов, который поможет уберечь власть, если ситуация в стране будет развиваться по сюжету «арабской весны»?

И второй вопрос – облегчит ли малому, среднему бизнесу, а также обычному гражданину РФ жизнь, если Россия вступит в ВТО? Стоит ли ожидать, что варварская тарификация импорта на русской таможне хоть чуть-чуть ослабнет?

Сергей Степанов: Про обычных граждан отвечал ниже. Эффективный бизнес скорее выиграет, а неэффективный, скорее, проиграет. Еще есть надежда на то, что бизнес-услуги (напр., консалтинг, маркетинг) подешевеют, а это большой плюс для среднего бизнеса – в текущий момент многие бизнес-услуги для среднего бизнеса недоступны. Как я уже говорил выше, тарифы вряд ли изменятся сильно. Но я не уверен, что тарификация варварская: накрутка цен происходит во многом уже внутри страны на пути до потребителя.

[12:35 01 ноя] Павел (Острожская академия): Правда ли, что на протяжении последних двух веков финансовые учреждения во Франции избегают слова «банк» в названии, предпочитая термины caisse, crédit, société или comptoire?

Константин Сонин: Не знаю, но очень похоже на правду. Исторически это хорошо известный феномен – если какое-то название оказывается удачным (или, наоборот, неудачным), то все бросаются использовать (или, наоборот, не использовать) аналогичные названия. Скорее всего, слово «банк» во Франции дискредитировано банкротством Banque Générale Джона Ло в 1720. История Ло красочно описана в очень хорошей популярной книге гарвардского экономического историка Нейла Фергюсона «Восхождение денег».

[13:35 31 окт] S.: Назовите, пожалуйста, три веские причины молодым образованным специалистам оставаться в России? Каковы, на ваш взгляд, шансы у людей 25–30 лет реализовать себя в нашей «интересной» экономике?

Сергей Степанов: Если отбросить любовь к Родине и желание сделать ее лучше (что само по себе может быть веской причиной), то основное – то, что здесь, как и в любой развивающейся стране, потенциально больше возможностей (многие рынки не развиты). На Западе, грубо говоря, «все уже придумано», и огромная конкуренция. Но при этом в России могут быть серьезные препятствия (в виде бюрократических барьеров, коррупции) и огромные риски (например, незащищенность прав собственности). Так что, решайте сами. В любом случае, если есть возможность, я бы съездил туда поучиться.

[13:47 31 окт] Виктор: Что может запустить строительный бум в стране и когда это возможно?

Сергей Степанов: Мне кажется, это возможно лишь с восстановлением мира от кризиса. Спрос на недвижимость напрямую зависит от благосостояния наших граждан, а оно, в свою очередь – от спроса на энергоресурсы в мире, который будет низким пока мировая экономика в кризисе.

[15:36 31 окт] Влад: Присоединяюсь к вопросу Виктора: когда будет запущен «локомотив» реального строительства, который потянет за собой остальные отрасли?

Сергей Степанов: Пожалуйста, см. ответ выше.

[14:47 01 ноя] Алексей: Добрый день Константин. Какие метаморфозы, на ваш взгляд, должно претерпеть наше валютное законодательство? Считаете ли вы, что усиление валютного контроля не остановит утечку капитала за рубеж?

Константин Сонин: Основная причина утечки капитала – нежелание инвестировать внутри страны. Это определяется не валютным законодательством, а тем, насколько защищенными чувствуют себя инвесторы. Если в стране суды и полиция хорошо защищают права собственности, а чиновники-регуляторы поддерживают бизнес, капитал не утекает.

[10:45 02 ноя] shkolin (Андрей Школин): Считаете ли вы, что экономическая теория как наука, оказалась в тупике? Как она будет выбираться из него?

Константин Сонин: Экономическая наука не находится в тупике – как не находится в тупике биомедицинская наука, несмотря на то, что биомедики не придумали пока лекарств, позволяющих жить вечно или хотя бы обеспечивать всем жизнь до 80 лет. У меня есть небольшая колонка на эту тему: www.cefir.ru/download.php?id=2098.

[15:56 31 окт] Вячеслав: Будет ли торговый баланс иметь отрицательное сальдо в случае вступления России в ВТО?

Сергей Степанов: Думаю, может немного уменьшится (хотя, надо понимать, что и на пути наших экспортеров барьеры снизятся), но надо понимать, что цены на нефть имеют несравнимо больший эффект на сальдо, чем вступление в ВТО.

[10:05 02 ноя] Alex: What do you think about gold and silver rates values in a year or two? Tnx

Константин Сонин: I think that gold rates are going to stay volatile as they historically been. Gold is a good hedge against huge risks like a civil war – it will really help you if fiat money become useless, but I cannot think of it as very useful in normal times.

[16:51 31 окт] Анастасия: Что означает для рядовых граждан вступление России в ВТО? Изменится ли жизнь среднего класса в short run и если да, то как?

Сергей Степанов: Плюсы: импортные товары подешевеют (что может, в свою очередь, привести к снижению цен и на местные товары), некоторые услуги (например, страхование) станут доступнее.

Минусы: работники на неэффективных предприятиях могут потерять работу из-за сокращения такого бизнеса. С учетом низкой мобильности рабочей силы, они пострадают.

Средний класс скорее выиграет. В любом случае, эффект от вступления в ВТО будет незначительным, особенно в short run: насколько я понимаю, реально тарифы изменятся не сильно, и это будет происходить постепенно.

[17:12 31 окт] Артем: Здравствуйте. Может ли взятый руководством страны курс на модернизацию, а именно на формирование энергоэффективной экономики, разработку и внедрение энергоэффективных технологий действительно привести к позитивным результатам, стоит ли развивать это направление и насколько это целесообразно?

Сергей Степанов: Конечно, стоит развивать, мы очень сильно отстаем от развитых стран по энергоэффективности.

[10:32 02 ноя] Рычков Евгений: Спасибо Константину – по его работе я писал диплом в ВШЭ!! ) Вопрос такой: у Генри Форда тогда и Майкла Блумберга (пока он делал Bloomberg) было убеждение, что бизнес должен расти и приносить прибыль, и обвиняли банкиров и спекулянтов. Перед 2008 -м все сфокусировались на капитализации. Что должно случится, чтобы было больше бизнеса по модели Форда, а не «Энрона»? (вопрос кривоват, но если вы поняли, то можете перефразировать) Спасибо.

Константин Сонин: Было бы здорово, если бы бизнес сфокусировался на прибыли, а граждане вернулись бы к совершенно верной мысли о том, что никто, кроме бизнеса, не создает «добавленной стоимости» – не делает нас богаче. В последние двадцать лет многие лидеры бизнеса – особенно «капитаны» финансовой отрасли, слишком много усилий тратили на лоббирование и слишком много получали от этого лоббирования. То, что во время кризиса 2008–2009 года многим, ответственным за потери денег акционеров удалось избежать «наказания» (не уголовного, а финансового) – как раз из-за того, что им очень удачно удалось сделать вкладчиков банков «заложниками» кризиса – вызвало естественную реакцию. В ближайшие годы я бы ожидал политического тренда «влево» – в частности, я думаю, что предвыборная кампания Обамы в 2012 году будет гораздо более «левой», чем раньше. Это грустно, и, я надеюсь, позитивное отношение к бизнесу в мире когда-то восстановится.

[18:27 31 окт] Андрей: Как вам кажется, если российские политики продолжат работать так же, как сейчас (т.е. не проводя необходимых реформ), через сколько лет настанет полный крах нашей страны? и какова вероятность того, что в ближайшие 4 года будет проводиться безответственная политика?

Сергей Степанов: Полный крах – это вряд ли. Мы за последние 100 лет через такое прошли – а страна жива (хотя СССР умер). Но если цены на нефть упадут до 50 долларов, власть может смениться в ближайшие 3–4 года. Опять же, «безответственная политика» может проводиться при высоких ценах на нефть потенциально и 10 лет. Но цены на нефть предсказать очень тяжело.

[18:27 31 окт] Артем: Эксперты и первые лица государства уже не первый год твердят о необходимости совершенствования инвестиционного климата, однако иностранный капитал уходит с нашего рынка. Реально ли создание комфортных условий для существования иностранных компаний, и какие первоочередные меры должны быть приняты в этом направлении?

Сергей Степанов: С нашего рынка в основном уходит спекулятивный капитал, а если Вы говорите о приходе иностранных компаний, то Вы говорите о прямых иностранных инвестициях – это долгосрочные инвестиции, в гораздо меньшей степени реагирующие на кризис. Для привлечения таких инвестиций нужны прежде всего четкие правила игры и соблюдение прав собственности. В наших условиях квазидемократии это во многом вопрос политической воли высшего руководства страны.


Т.к. в рамках ВТО страны не имеют полноценной возможности влиять на таможенные барьеры и тарифы, страны зачастую прибегают к манипуляциям с обменным пунктом, отсюда так называемые валютные войны. Готова ли Россия к подобным войнам и будет ли она прибегать к использованию данного рычага?

Сергей Степанов: Насколько я понимаю, валютные войны имеют, как правило, относительно краткосрочный эффект, т.к. ослабление национальной валюты «уходит в инфляцию». Поэтому, в общем, ослабление валюты не является в долгосрочной перспективе заменителем торговых барьеров. Кроме того, наше вступление в ВТО, по-видимому, не сильно изменит тарифы, и, в любом случае, изменения будут постепенными. Но, кроме того, надо понимать, что вступление в ВТО означает и снятие барьеров для наших экспортеров, что уменьшает смысл поддерживать их с помощью ослабления рубля. В общем, если Россия и будет ослаблять рубль, то вряд ли по причине вступления в ВТО.

Константин Сонин: Россия не может полноценно участвовать в какой-либо валютной войне по двум причинам. Во-первых, мы – слишком маленькая, в экономическом отношении, страна – наши манипуляции с нашей валютой ни на чьей экономике особенно не скажутся. Во-вторых, и в главных, если мы будем пытаться занижать обменный курс (смысл валютной войны в этом контексте – создавать преимущество своим фирмам-производителям за счет занижения обменного курса), то у нас будут быстро расти цены, будет инфляция. Хотя почему Россия не выступала, хотя бы на словах, по поводу китайской политики занижения курса юаня, мне не очень понятно.

[09:08 02 ноя] Олег: За счет каких источников Правительство будет финансировать огромный объем социальных обязательств, если при глобальном замедлении экономики спрос на традиционные товары российского экспорта, а за ним и цена, снизятся? Гиперинфляция?

Константин Сонин: До гиперинфляции еще очень далеко. Даже инфляция стала меньшей проблемой в последнее время – отчасти из-за того, что в развитых странах – США и еврозоне – инфляция очень низкая. Кроме того, у нашей страны очень низкий госдолг. Это означает, что в обозримом будущем у правительства будет достаточно денег на растущие социальные расходы. В средне- и долгосрочной перспективе ничего хорошего в этом нет. Правительство делает себя и граждан все менее готовыми к каким-то будущим потрясениям.

[09:59 02 ноя] Рамиль: Ситуация на рынках неопределенная, в случае углубления кризиса, есть ли по вашему шансы у России избежать более глубокого падения, чем это было в 2008–2009 гг.?

Константин Сонин: Основная угроза сейчас – и в мире, и в России – не в резком падении, похожего на осень 2008-го, а в многолетней стагнации.

[09:44 02 ноя] Платон: Будет ли рецессия, безработица с уровнем 30 и всемирный кризис со всеми тяжелыми вытекающими отсюда последствиями в ближайшие пару лет в России? Благодарю.

Константин Сонин: Нет, не будет. Основной угрозой для нашей экономики является не какое-то резкое падение производства и рост безработицы (ожидать этого нет никаких оснований), а то, что в ближайшее десятилетие мы будем расти слишком медленно. Даже 3–4% в год будут слишком низкими темпами роста, а 1–2% для страны с нашим уровнем развития (ВВП на душу населения на уровне 50-го – 60-го места в мире). Аргентина, которая после Второй мировой войны была страной с уровнем экономического развития близким к мировым лидерам (80% от США), следующие пятьдесят лет росла, но росла медленно и, в результате, без войн и тоталитаризма, отстали в экономическом развитии в три-четыре раза.

[10:04 02 ноя] Максим: Может ли вся мировая экономика находиться в стабильно плохом или в стабильно хорошем состоянии в течении, к примеру, 10 лет?

Константин Сонин: Может, конечно – об этом говорит сразу несколько исторических примеров. Пример стагфляции развитых экономик в 1970-е – ситуации, когда темпы роста экономики были низки, а цены росли быстро – показывает, что «потерянное десятилетие» вполне возможно и даже вероятно. Япония 1990-х – другой важный пример. После сорока лет рекордно быстрого экономического развития произошло резкое замедление: в «потерянное десятилетие» японская экономика росла медленнее, чем большинство развитых экономик (США, Великобритания, Франция, и т.п.) и, конечно, медленнее, чем развивающиеся страны.

[Павел Усанов]

http://www.echomsk.spb.ru/projects/x...konomisty.html
11:1615.07.2013
Директор института им. Фридриха фон Хайека

Расхожее мнение полагает, что большинство экономистов придерживается рыночной ориентации и отрицает государственное вмешательство в экономику. Но так ли это на самом деле?

Продавцы подержанных идей
Критики либеральной экономической политики говорят, что ответственность за все беды как развитых, так и развивающихся стран лежит на экономистах-рыночниках, «чикагских мальчиках», которые не хотят принять на вооружение принципы этатизма. Со всех сторон раздаются упреки в адрес сторонников «рыночного фундаментализма», «вашингтонского консенсуса» и даже «монетаризма» (хотя к монетаризму политика центральных банков и правительств, которая сейчас проводится, не имеет никакого отношения).

Вот, что, например, пишет Дайдра Макклоски: Либерализм типичен для экономической науки, в особенности англоязычной, и прежде всего американской» (1) , Эта позиция отражает устоявшееся мнение не только профессиональных экономистов, но и интеллектуалов, которых Фридрих фон Хайек называл «продавцами подержанных идей». А интеллектуалы распространили его через журналистов и блогеров и донесли до обывателей.

Пол Кругман пишет, что «неоклассический синтез позволил экономистам сочетать прогосударственные взгляды на кредитно-денежную политику с убеждениями, которые во всем прочем можно признать свободно рыночными». (2)

Роберт Катнер пишет: «большинство профессиональных экономистов после эры любви к смешанной экономике вернулись к новому фундаментализму, который лелеет рыночные добродетели». (3)

Барри Эйхенгрин пишет: «игроки, задававшие тон в преддверии кризиса, решительно позиционировали себя в качестве убеждённых сторонников невмешательства в работу рынка». (4) Он относит к экономистам-рыночникам Б. Бернанке, А. Гринспена, Л. Саммерса.

А вот цитата из журналистской работы российских авторов:«Отечественные неолибералы (а вашингтонский консенсус общепризнанно носит неолиберальный характер) строго следуют этим [рыночным] идеям, наглухо изолировав инновационную политику от индустриализации и возведя ее в ранг самостоятельного культа». (5)

Поэтому, когда появляются проблемы в экономике: девальвации, кризисы, безработица, отток капитала, инфляция, то во всем начинают винить рынок и экономистов-рыночников, которые довели ситуацию до кризисной.

Обычно при этом используется следующая логика. Кризис наступил по поскольку алчность капиталистов, вкупе с иррациональной эйфорией на финансовых рынках, привели к тому, что не было никаких ограничителей на деятельность участников рынка, рынок был абсолютно свободным. Недостаточность мер регулирования привела к пузырю, который образовался на свободном рынке, а потом лопнул. Так как ведущей идеологией была идеология невмешательства, то и ответственность лежит на ней. А так как она создана экономистами-рыночниками, то во всем виноваты именно они. Надо отказаться от их рекомендаций, перейти к политике активного государственного вмешательства и создать новые комитеты и ведомства, которые, наконец, сделают рынок цивилизованным.

Дж. Акерлофф и Р. Шиллер пишут: «Мы подчёркиваем необходимость создания комитетов и комиссий, которые будут разрабатывать реформу финансовых учреждений и придумывать правила, в которых мы все так остро нуждаемся». (6)

Никто не пытается проверить, действительно ли экономисты придерживаются рыночных взглядов.

Однако можно было бы задать следующие вопросы и провести исследования, которые бы подтвердили или опровергли гипотезы:
1. Действительно ли большинство экономистов являются сторонниками свободного рынка?
2. Действительно ли государство не вмешивалось в экономику в докризисный период? Действительно ли мы живём в свободной экономике?
3. Действительно ли меры, которые рекомендуют этатисты, дали положительный эффект?
4. Что говорит нам логика о правильности политики государств в период кризиса?

А как обстоит все на самом деле?
В 2006 году два экономиста Дэниэл Б. Клейн из США и Шарлотта Штерн из Швеции провели исследование, в котором попытались проверить на примере американской экономической ассоциации утверждение о том, что подавляющее большинство экономистов являются противниками государственного вмешательства. (7) Так как американская экономическая ассоциация считается одной из ведущих площадок для экономистов, то по ним можно судить о мейнстриме в экономической теории и политике. Экономистам задавались вопросы следующего типа: «Тарифы на импортируемые товары для защиты американской промышленности и рабочих мест»
• Твёрдо поддерживаю (1)
• Умеренно поддерживаю (2)
• Отношусь неоднозначно (3)
• Умеренно не согласен (4)
• Категорически не согласен (5)
• Мнение отсутствует
Цифры в скобках означают уровень рыночной ориентации экономиста (опрашиваемые, естественно, не видели этих цифр).
Другие вопросы включали в себя утверждения по всем вопросам экономической политики: от перераспределения богатства и фиксирования цен, до денежно-кредитной политики.

Вот какие результаты получили исследователи.
Средний балл экономиста американской экономической ассоциации составил неудовлетворительные 2,64. Это явный «незачет» по рыночности. Процент тех, кто получил больше 4 баллов, составляет всего 8,33%. То есть меньше 10% всех экономистов из выборки придерживаются рыночных принципов. Подавляющее большинство за государственное регулирование!

Если даже снизить требовательность до 3 баллов для отнесения к экономистам-рыночникам, то и тогда доля будет незначительной – 15%.
Дальнейшее снижение точки отсечения означало бы включение в группу экономистов-рыночников откровенных этатистов, так как 2 балла – это умеренное согласие с государственным вмешательством.

Интересно проанализировать оценки «рыночности» по конкретным областям. Оценка по вопросу о тарифах очень высокая 4,46. То есть большинство экономистов за свободную международную торговлю. Также высокий балл получается по вопросу о государственной собственности на предприятиях 4,28. Но по остальным вопросам все не так. Закон о минимальной заработной плате 2,83 (незачет), закон об охране труда 1,95 (незачет), перераспределение 2,13 (незачет), государственное образование 2,08 (незачет), активная денежно-кредитная политика центрального банка для регулирования экономики 1,97 (уверенный незачет), активная бюджетная политика для регулирования экономики 2,69 (незачет).
То есть, подавляющее большинство экономистов не разделяют принципы невмешательства и активно ратуют за усиление регулирования, перераспределение, кредитную экспансию, кейнсианскую макроэкономическую политику.

Интересно было бы провести подобное исследование в России. Но по собственному опыту автор может сделать вывод, что ситуация, как минимум, не лучше, чем в США. Вероятнее всего, она гораздо хуже. Если в США экономисты уже не спорят об эффективности протекционизма и социализма, то в России многие интеллектуалы сделали себе имя на том, что разумная промышленная политика и огосударствление – необходимые элементы здравого подхода. Думаю, средний балл по рыночности в России будет близок к 1.

В общем, гипотеза о том, что среди экономистов преобладают сторонники свободного рынка не подтверждается фактами. Поэтому считать, что кризис порождён господствующей идеологией экономистов-рыночников, как минимум, некорректно. Важна не риторика, иногда вполне рыночная, а действия. Действия же являются какими угодно, но только не либеральными: национализация, введения прогрессивных налогов, эмиссия долларов, снижение процентной ставки до нуля.

Как вело себя государство
Что же касается распространенного утверждения, будто государство никак не вмешивалось в экономику до кризиса, то это откровенная неправда. Доля государственных расходов в ВВП США достигла до кризиса 50%, а количество регуляторов потребует 10 страниц формата А4, если мы захотим их перечислить.

Только финансовых регуляторов в США до кризиса было 100, а в Вашингтоне 1200 человек отвечало за регулирование. ФРС США активно накачивала экономику деньгами все нулевые годы, что способствовало образованию пузыря на рынке деривативов. Ипотечные агентства Fannie Mae и Freddy Mac, созданные государством, обеспечили бум на ипотечном рынке. А рейтинговые агентства, ставившие высокие рейтинги банкам, получили олигополию благодаря действиям регуляторов. Все эти факты позволяют сделать вывод о том, что политика, проводившаяся до кризиса, не была рыночной.

Дали ли действия государства ожидаемый результат? ФРС США влила в экономику столько денег за 13 недель 2007 года, сколько не влила за 100 лет своего существования! Были национализированы крупнейшие банки и корпорации. На балансе ФРС фантастическая сумма в 3 трлн. долл. Но занятость так и не достигла планируемых уровней, а экономика очень медленно выходит из кризиса.

Рынок скован со всех сторон различными регламентациями, число которых постоянно увеличивается. Происходит постоянный рост налоговой нагрузки на частный сектор. В США до 39% выросла предельная ставка подоходного налога, во Франции до 75% (такая налоговая нагрузка была только во время Второй мировой). Растёт государственный долг (он превышает 100% ВВП в США, Европе и Японии), центральные банки печатают все большее количество денег, ставки понижены до нуля и регуляторы обещают сделать их отрицательными. Модель государства всеобщего благосостояния стала основной для развитых стран, но даже не очень богатые страны стремятся увеличивать социальные расходы. Все это привело к последнему экономическому кризису, но не научило тому, каковы истинные его причины.

Нет той отрасли, где бы государство не создало бы своих регуляторов. Госструктуры постоянно осваивают все большие бюджеты. Наиболее ярким примером может служить деятельность антимонопольной службы России, которая ведет более 1500 дел (для сравнения в США меньше 10). Рост количества дел прямо пропорционален бюджету службы. Под эти дела попадает даже малый бизнес: (10% дел ФАС).

Можно ли ожидать, что провалы государственного регулирования будут устранены новыми мероприятиями по государственному регулированию? Вряд ли. Правительства не придумали ничего нового, они лишь отложили проблемы до лучших времён, усугубив болезнь «лекарствами» с побочным эффектом.

Кто такие экономисты
Как верно заметил Людвиг фон Мизес: «первые экономисты посвятили себя изучению проблем экономической теории. Читая лекции и издавая книги, они стремились донести до сограждан результаты своих размышлений. Они пытались оказать влияние на общественное мнение, чтобы в гражданских делах доминировала здравая политика. Они никогда не думали об экономической науке как профессии.

Появление профессии экономиста – следствие интервенционизма. Профессиональный экономист – это специалист, который разрабатывает различные меры государственного вмешательства в производство. Он является экспертом в сфере экономического законодательства, которое сегодня направлено против рыночной экономики». (8)

Если корабль утонул из-за перегруженности, то стоит ли новый корабль загружать еще больше? Если государственное регулирование привело к краху, то какие последствия мы получим, если его усилим?

Надеюсь, что когда-либо миф о провалах рынка будет заменён корректным анализом фактов. А они говорят о том, что не экономисты-рыночники виновны в тех бедах, которые им приписывают.

1) Она даже полагает, что тайный грех большинства экономистов – приверженность свободному рынку.
2) Krugman P. Is the Economic Crisis a Crisis for Economics? // Slate. 1998. November 13.
3) Kuttner R. Everything fir sale: The Virtues and Limits of Market. NY: Alfred A. Knopf, 1996. P. 3-4.
4) Эйхенгрин Б. Непомерная привилегия: взлёт и падение доллара – М.: Изд. Института Гайдара, 2013, с. 174.
5) http://expert.ru/expert/2013/25/konsensus-ne-dostignut/
6)Акерлоф Д., Шиллер Р. Spiritus Animalis. – М.: ООО «Юнайтед Пресс», 2010, с. 211.
7) Клейн Б., Штерн Ш. Есть ли здесь экономисты-рыночники?//Экономическая политика. 2008, № 3, с. 76-92.
8) Мизес Л. Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории. – Челябинск: Социум, 2012, с. 815.
2,474

[Михаил Хазин]

http://worldcrisis.ru/crisis/1360012?COMEFROM=SUBSCR
31 Янв 10:39
Попытка разобраться, кто и как может продвинуть реформы в период кризиса

Если посмотреть на то, как развивается ситуация в мировой политике, то можно увидеть мощнейшие изменения. Можно не соглашаться с концепцией распада мировой финансовой элиты, можно не верить в продолжение экономического кризиса, можно искренне верить в «европейские ценности» - но достаточно прочитать последние речи Обамы, что на Генеральной Ассамблее ООН осенью прошлого года, что последнее выступление перед Конгрессом (см. http://worldcrisis.ru/crisis/1359969 ) , и станет понятно, что что-то происходит. И тут уже не так важно, верит конкретный человек в те причины происходящих изменений, которые предлагаем мы, или нет. Поскольку изменения точно имеют место.

Разумеется и тут можно себя вести как страус (точнее, как приписывает страусу молва), то есть спрятать голову в песок и ни о чем не думать. Но, все-таки, таких болванов меньшинство. А все остальные как раз наоборот, вертят головами, чтобы почувствовать некие дуновения ... И главное в этой ситуации - понять, что же будет происходить в среде элиты, то есть тех людей, которые могут (хотя далеко не всегда хотят) принимать решения необходимого масштаба. Разумеется, думать за них мы не можем - но некоторые рассуждения привести можем.

Итак, первая и главная группа - это те, кто категорически не желают ничего менять. Причем чем дольше элита «сидела спокойно», тем больше таких людей. Собственно, в нашей стране мы их каждый день видим в телевизоре, читаем про них в газетах, видим в казенных заведениях. Но и в других странах их достаточно много. У них в жизни одна задача - задавить в зародыше любую попытку изменить что-то в той системе, которая обеспечивает им красивую жизнь. И любой, кто пытается только заикнуться о том, что ситуация требует перемен, этой группой истребляется с максимальной жестокостью - если не физически, то в рамках общественно-политической жизни. Поскольку воспринимается не как желание выйти и кризиса, а как смести кого-то из элиты действующей и сесть на его место.

Как понятно, в результате возможности реформ резко ограничиваются, что, рано или поздно, приводит к взрыву. Классический пример - Россия 1917 года, когда категорическое нежелание сословной аристократии что-то изменить в стране привел , вначале, к гибели этой самой аристократии, а затем - и к принципиальным изменениям в стране. Но бывают и более «мягкие» случаи.

Для понимания сегодняшнего момента, нужно видеть, кто сегодня олицетворяет эту группу. Как мне кажется, она состоит из двух основных частей. Первая - это международные финансисты (для подавляющей части которых по итогам кризиса просто не будет места, финансовая система сильно скукожится), вторая - бюрократия, международная практически полностью, национальная в значительной части. Опять же, по причине сокращения денег и упрощения управленческой структуры.

Что делают эти силы? Ну, с бюрократией все ясно, тут наша от международной не отличается, бюрократия всегда и везде одинаковая. И делает она очень простую вещь, занимается тем, что у нас в прессе получило название «охранительство». То есть резко повышает параметры обеспечения «безопасности» (кавычки потому, что имеет она при этом в виду не нас, а только себя), истребляет несанкционированную активность, понижает уровень образования, ну, далее по списку. Отмечу, что в мире происходит то же самое, что у нас - под бешеные вопли про «свободу» и «демократию». Впрочем, в литературе это сочетание рассматривалось столько раз, что как-то даже повторять неудобно.

С финансистами несколько сложнее. Дело в том, что у них процессы «отмирания» части элиты уже начались и дело постепенно сводится к формуле «умри ты сегодня, а я завтра». Но при этом охранительские тенденции ничуть не меньше, только они еще проявляются в обеспечительных отраслях, в том числе - в экономической науке. Суть их проявляется в простейшей формуле: «Нам позарез нужен креатив, в части того, что можно сделать, но только при условии, что с нами ничего делать нельзя». В сочетании с усиливающимся охранительством это сводится к гениальным рассуждениям в стиле рассказов руководителей нашего ЦБ последних дней о причинах девальвации рубля. Вам смешно? Мне, как профессионалу, не очень, потому что я прекрасно понимаю, что они и на своих внутренних тусовках говорят то же самое. Просто потому, что «шаг влево, шаг вправо ...» Ну, дальше понятно.

И в этой ситуации я впервые вынужден признать, что в некоторых моментах английский язык более «могуч», чем русский. Дело в том, что в нем есть два глагола «мочь»: «may» и «can». И если второй означает физическую возможность (в нашем случае - реформ), которая, безусловно, имеет место, то первый означает реальное исполнение, которого добиться нельзя. Поскольку та часть элиты (народ или безмолствует, или разводится), которая желает перемен, пока не в состоянии «перебить» охранительский инстинкт большей части элиты. Которая у нас, в основном, состоит из бюрократии, а у них - из финансистов и адвокатов. Которые вообще перемены не воспринимают.

Ну и что делать тем, что понимает, и при этом может на что-то повлиять? Большой вопрос. Можно, конечно, заниматься просвещением молодежи, но обычная молодежь мало на что влияет, а элитная очень не хочет разрушать мир, в котором она наследует родительский статус. Есть, конечно, отдельные исключения, но они погоды не делают. А значит, с большой вероятностью, нас ждет кризис, сравнимый с 1917 годом, только в мировом масштабе.

Только вот коммунистов сегодня практически нет. Вместо них мы имеем политический ислам. И так же, как тогда коммунисты, он не рассматривает возможности реформирования современного капитализма, его лозунг: «Весь мир насилья мы разрушим, до основания ...». А вот «а затем» - нет. Отсутствует. Это как у молодежи на «майдане», желание построить «национальное государство» есть, а вот понимания того, что они будут в нем есть, уже нет. И чем жестче финансисты и бюрократия защищают старую систему, которая явно «не жилец» (даже Обама понял!), тем ярче будет победа Ислама!

Можно, конечно, сделать вид, что я (и те, кто со мной согласен) - маргинал, который ничего не понимает и не видит. И кризис вот-вот закончится. Но это, как понятно, не очень конструктивный выход, во всяком случае, для людей думающих. А вот какой выход конструктивный? Я пока не вижу ... Ну так давайте обсуждать!

[Goldenfront.ru]

http://goldenfront.ru/articles/view/krah-kakim-budet
31 января 2014

17.01.2014

Начиная с 1999 года, мы предсказывали системный крах, который мог бы произойти в Первом мире и оказать влияние на экономику других стран. Мы называли некоторые «фишки домино», которые должны упасть с развитием кризиса, и описали, что Великий распад, как мы это обозначили, займёт около десяти лет. В то время мы предположили, что двумя первыми фишками домино станут рынок недвижимости и затем фондовый рынок США, и кризис начнётся примерно с 2005 года.

Мы забежали вперёд в своих прогнозах, поскольку первый кризис начался лишь в 2007 году. И по правде говоря, мы часто ошибались в сроках по поводу других фишек домино. Хотя реальные события были предсказаны верно, наши сроки часто оказывались неверными. В каждом таком случае прогноз был преждевременным.

Однако, к сожалению, предсказания кризисов были почти полностью верны.

Мы также предсказывали, что подобно катящемуся клубку бечёвки, ускоряющему своё вращение по мере разматывания, события Великого распада будут происходить быстрее по мере ухудшения ситуации. Кроме того, серьёзность событий увеличится с ростом скорости.

Однако, ничего из вышеперечисленного не было результатом гаданий, а также не требовало незаурядных умственных способностей. В принципе наши прогнозы основаны на простом предположении, что история повторяется - мировые лидеры каждой эпохи совершают одинаковые ошибки, потому что человеческая природа не изменяется. Любой, кто вдумчиво изучает историю и готов мыслить не в общем духе, может составить полноценное представление будущих событий.

В 1999 году сама идея о том, что мир направляется к серьёзным экономическим бедствиям, большинством считалась смешной. К сожалению, большинство людей хорошо разбираются в настоящем, редко задумываясь о будущем за пределами того, что они считают ближайшим событием. Правдивость этого утверждения подтверждается тем фактом, что подавляющее большинство людей, которые уже видели, как сбылась первая часть Большого распада, тем не менее не могут представить себе вторую часть (самую бедственную), как возможную в том или ином виде. Конечно, правительства всего мира всё исправят.

Тем не менее, растёт число людей, у которых открылись глаза, и многие из них спрашивают, как будет выглядеть развитие кризиса. Каковы будут симптомы?

Ну, основные события вполне предсказуемы: значительное падение рынков акций и облигаций и возможная внезапная дефляция (в первую очередь активов), затем резкая инфляция, если не гиперинфляция (в первую очередь товарная), затем значительный обвал основных валют, в частности, евро и доллара США.

Вторичные события будут менее определёнными, но вероятны: рост безработицы, введение контроля за движением денежных средств, протекционистские тарифы, значительный спад и т. д.

Но вместе с тем будет много сюрпризов - предпринимаемые правительствами действия могут быть как беспрецедентными, так и незаконными. Почему? Потому что, опять же, такие действия обычны, когда государство оказывается неспособным контролировать народ, который оно считает своим послушным орудием. Вот некоторые моменты:

Ограничения передвижения. Начнётся с ограничений на зарубежные поездки, включая приостановку действия / изъятие паспортов. (Это мало-помалу началось в ЕС и США.) Потом ограничения на поездки распространятся и на поездки внутри стран (проверки на автострадах и т. п.)

Конфискация состояний. ЕС ввёл конфискацию банковских счетов, что может стать международной формой правительственной кражи. Это не означает автоматической конфискации наших активов, например, драгоценных металлов и недвижимости. Имеется в виду устранение препятствий для конфискации. Поэтому нет оснований считать какой-либо актив защищённым от действий любого из правительств, одобряющих кражу через привлечение граждан к оказанию экстренной финансовой помощи банкам.

Нехватка продовольствия. Пищевая промышленность работает с очень небольшими прибылями и живёт только за счёт быстрой оплаты счетов. При резко возросшей инфляции сопутствующий бизнес (поставщики, оптовые торговцы и розничные торговцы) развалится. Процент выбывших предприятий будет зависеть от длительности и серьёзности инфляционного тренда.

Незаконные поселенцы. Резкое увеличение числа изъятий кредитных домов и предприятий сделает бездомными всех, чей долг превышает возможности выплаты - даже тех, чьё положение сейчас кажется вполне благополучным. Поскольку цифры значительно возрастут, в бывшем среднем классе появится новый класс бездомных. Так как их будет немало, множество владельцев недвижимости может смениться на множество «удерживающих» недвижимость.

Бунты. Вероятно, они будут происходить спонтанно вследствие перечисленного выше, но если нет, правительства создадут их, чтобы оправдать своё желание большего контроля над массами.

Военное положение. США уже приготовились к нему, приняв Закон о полномочиях для национальной обороны (NDAA), по мнению многих, объявляющий США «полем боя». Закон NDAA разрешает приостановку действия права habeas corpus (право на доставку обвиняемого в суд), предусматривает бессрочное задержание и допущение о том, что любой житель может рассматриваться как воюющий на стороне противника. Введения подобных законов можно ожидать также в других странах, где военное положение сочтут решением на случай гражданских беспорядков.

Это выборка из числа возможных событий, которые в реальности будут происходить неожиданно. По мере ухудшения ситуации они, несомненно, будут более частыми.

Но смысл прогнозирования возможных действий слабого правительства в отношении своих граждан - это не упражнение в гадании. Оценивая вероятность любого фактора из вышеперечисленных, человек может подумать, что может быть, вечером стоит выключить игру по телевизору и поразмышлять о том, что он будет делать, случись любое из этих событий. И эти предположения не пустые фантазии; это действия, которые обычно предпринимают правительства, когда окончательно деградируют.

Самое главное, если читатель сделает вывод, что на его долю может выпасть что-то из перечисленного, он сможет осмысленно выбрать пути для преодоления трудностей. Если их нет, он может оценить, сколько времени осталось до той поры, когда эти события станут реальностью, и что он может сделать для предотвращения последствий.

Хотя в Первом мире повсюду говорят «весь мир идёт к чертям», на самом деле это не так. Хотя некоторые страны в упадке, другие страны находятся на подъёме. Читателю решать, станет ли он жертвой предстоящих событий, или использует их как возможность интернационализировать себя.

[Ирина Баранчеева]

http://www.stoletie.ru/zarubejie/ban...kratii_788.htm

Итальянский социолог о причинах и последствиях мирового экономического кризиса
Рим
20.02.2014

«Самый большой феномен социальной безответственности политических и экономических институтов, который когда-либо был в истории» - так социолог и публицист Лучано Галлино (на фото) определяет причины кризиса, поразившего в 2008 году США и страны Западной Европы.

В своей новой книге «Государственный переворот, совершенный банками и правительствами. Атака на демократию в Европе» он называет истинных виновников кризиса: верхушку финансовых и политических структур Соединенных Штатов и Европейского союза.

С первых же страниц Лучано Галлино опровергает весьма распространенное мнение, активно поддерживаемое некоторыми средствами массовой информации, будто бы причиной кризиса стали чрезмерные затраты развитых стран на социальные нужды, что привело к росту государственного долга.

На самом деле вина за кризис, считает автор, целиком лежит на финансовой системе, которую он называет «криминальной средой, разрушившей реальную экономику, каннибализировавшей труд и уничтожающей права людей и демократию».

В кризисе, который Америка и страны Западной Европы переживают уже семь лет, не было ничего неожиданного или случайного. Он был предсказуем и стал результатом ошибочного выбора, который сделала небольшая группа людей, облеченных властью: перед угрозой замедления темпов экономического роста с начала 80-х годов она предоставила неограниченные полномочия финансам.

«Правительства по обеим сторонам Атлантического океана любыми способами содействовали безконтрольному развитию финансовой деятельности, в основном сконцентрированной на производстве несуществующих денег, - пишет Лучано Галлино. – Этот уникальный производственный процесс в своем основании имеет создание денег из ничего посредством кредита или через гигантское распространение акций, абсолютно не связанных с реальной экономикой».

Этот процесс распространился на весь мир, и в какой-то момент стало уже невозможно установить, сколько денег циркулирует в мире на самом деле. В странах Европейского союза, например, частные банки предоставляли в кредит триллионы евро, тогда как в их реальных или электронных сейфах было не более 4-5% от их собственного капитала, а в резерве при Европейском центральном банке находилось не более 1-2% от суммы всех предоставленных кредитов.

Однако, делая деньги из ничего, несколькими операциями в компьютере, как гарантию банки требуют от частных лиц, предприятий или государства реальных дел, а в случае невыплаты долга имеют право экспроприировать движимую и недвижимую собственность.

Кто виноват в сложившейся ситуации? Лучано Галлино называет, прежде всего, Европейский центральный банк, американский Federal Reserve Bank, Банк Англии, но также правительство США, большую часть правительств Евросоюза и Европейскую комиссию, которые продвигали эту политику.

Тем не менее, несмотря на то, что результатом этой «деятельности» стали банкротство предприятий, безработица и обеднение огромного количества людей, ни один из виновных так и не предстал перед судом. А если кое-то вынужден был подать в отставку при особенно больших дырах в бюджете возглавляемых ими финансовых институтов, то они ушли на покой с миллионными компенсациями.

Финансовые структуры оказались надежно защищены законами, которые были приняты им в угоду, и невозможно не замечать, что директора банков отнюдь не действовали по собственному усмотрению, но в интересах определенной группы людей, которая доверила им увеличить свои капиталы.

Этот наиболее процветающий социальный класс состоит из 29 миллионов человек (0,6% от мирового населения) и владеет 39% от общего богатства, и это единственная группа, которая получила значительные преимущества от экономического кризиса.

В то же время банкам удалось убедить правительства и политиков, что банкротство даже некоторых из них будет иметь гибельные последствия для экономики и для всего общества. Перед этой угрозой, подкрепленной тем фактом, что после отчислений из государственных бюджетов не было достаточных ресурсов, чтобы спасти банки во второй раз, Европейская комиссия, Европейский центральный банк и Международный валютный фонд помогли правительствам представить кризис как результат чрезмерной щедрости социального государства в предыдущие десятилетия.

За этим последовала политика «жесткого контроля» бюджета, которая поставила под угрозу модель европейского общества и спровоцировала жестокий кризис реального сектора экономики.

На сегодняшний день около 50 миллионов человек в Америке и Европе остались без работы. В 27 странах Европейского союза 120 миллионов человек (четверть населения!), находятся на грани бедности или чувствуют себя социально незащищенными маргиналами.

В последние годы в Европе происходит разрушение систем социальной защиты и ухудшение условий труда, по сути, отбрасывающие общество на несколько веков назад. Естественно, это не может происходить безболезненно, и здесь, как замечает автор книги, руководство Евросоюза «выбрало путь авторитаризма при чрезвычайных обстоятельствах».

Меры, которые нужно предпринять, чтобы выжить, нынче определяют Совет Европы, Европейская комиссия и Европейский центральный банк, которым оказывает поддержку Международный валютный фонд. Это как раз те самые структуры, на которых и лежит ответственность за разразившийся кризис.

Подготовленные ими документы спускаются в парламенты для одобрения, и поскольку этого «требует Европа», парламенты повинуются... Таким образом, был навязан Меморандум Греции или «фискальный пакт», предусматривающий строгий бюджетный контроль, который итальянский парламент одобрил в июле 2012 года безо всякого обсуждения, несмотря на то, что он чреват тяжелыми последствиями для большинства населения и для последующих поколений.

Сегодня уже многим ясно, что политика «жесткого контроля» принесла катастрофические результаты, поставив под удар экономику не только стран юга Европы, но и Франции и даже богатых северных стран.

Но, заключает Лучано Галлино: «Задача, которую доверил им (органам управления Европой) доминирующий класс, который они частично представляют, конечно, не оздоровить экономику, а любой ценой следовать дальше по пути перераспределения доходов, богатства и политической власти снизу вверх, которое длится уже более тридцати лет».

Очевидно, что нынешний экономический кризис будет более длительным и глубоким, чем кризис 30-х годов прошлого века, и из него мир выйдет абсолютно другим, и, возможно, ни Америка, ни Европа не будут играть в нем той центральной роли, которую сегодня пока еще играют.
Специально для Столетия

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2011/02/02/crisis.html

Совместный проект "Полит.ру" и "Вести FM" "Наука 2.0".
Разговор с Сергеем Гуриевым.
Часть 1.
Мы публикуем стенограмму передачи «Наука 2.0» – совместного проекта информационно-аналитического канала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM».
Гость передачи – ректор и профессор Российской экономической школы, главный исполнительный директор Центра экономических и финансовых разработок, доктор экономических наук Сергей Гуриев.
Услышать нас можно каждую субботу после 23:00 на волне 97,6 FM.

Анатолий Кузичев: Я приветствую в студии «Вестей FM» Сергея Маратовича Гуриева, сегодня он гость нашего проекта «Наука 2.0», совместного с порталом «Полит.ру». Сергей – доктор экономических наук, ректор и профессор Российской экономической школы, главный исполнительный директор Центра экономических и финансовых разработок. Мы надеемся, что это будет не единственная наша встреча, что разговор продолжится через неделю. Сегодня мы поговорим о тенденциях в экономической науке. Говорят, что экономика – это наука, несмотря на то, что произошло пару лет назад… Скажите пару слов, что же тогда произошло. Это каким-то образом на науку повлияло? Внесло какие-то коррективы в методологию или какие-то экономические представления?

Сергей Гуриев: Действительно, каждый большой кризис вносит огромные коррективы в экономическую науку – в первую очередь, как наблюдение, как точка данных. Как физик, который ставит эксперимент, получает какое-то наблюдение – взрыв сверхновой звезды, какое-нибудь отклонение от орбиты.

Борис Долгин: Кризис – это же и некоторый слом кривой.

С.Г.: Слом кривой, абсолютно точно. Поэтому любое большое макроэкономическое событие такого рода – конечно, это повод задуматься. Даже если не изменится парадигма, это в любом случае повлияет на оценки, на количественные параметры моделей. На самом деле, кризисы такого размера обычно влияют и на изменение парадигмы. Великая депрессия очень сильно повлияла на то, что и как мы думаем о макроэкономике. Если вы откроете любой учебник макроэкономики, такие события, как Великая депрессия или то, что называется стагфляцией 70-х годов, когда в Соединённых Штатах была и инфляция, и медленный рост ВВП, стагнация, это описывается очень детально. Потому что именно такие события мотивируют многие предположения, которые делают экономисты, а именно их и должна объяснять макроэкономика.

А.К.: Если я вас правильно понял, последним сопоставимым по масштабу кризисом была Великая депрессия в Штатах?

С.Г.: Ну, нет, конечно. Такой кризис, как Великая депрессия, был гораздо больше. Об этом кризисе говорят, что он самый большой со времён Великой депрессии. Это означает, что все остальные кризисы в этот период были меньше, но сама Великая депрессия – гораздо больше. Речь шла о сокращении ВВП на 25% в Америке, безработице 17%, этот кризис длился больше 10 лет, там было две волны, которые произошли в течение двух десятилетий. Это был гораздо больший и гораздо более болезненный кризис.

Дмитрий Ицкович: Для Америки.

С.Г.: Для Америки, для всего мира, но не для Советского Союза.

Д.И.: Тогда не было такой глобализации. По-моему, это был первый кризис, который коснулся всех абсолютно.

С.Г.: Абсолютно точно. Кризис 30-х годов произошёл в рыночных экономиках, в Германии и Советском Союзе его не было. В Советском Союзе были другие проблемы. Была проведена коллективизация, которая убила миллионы людей, миллионы людей умерли от голода. Были неровные периоды роста, но были периоды роста в 30-х годах в Советской России, в Советском Союзе. То есть в любом случае динамика была другая. А вот этот кризис был по-настоящему глобальным. Он был по-настоящему большим, но не стоит преувеличивать степень непонимания того, как устроена макроэкономика. Во-первых, если вы откроете любой учебник первого курса, а тем более, научную статью, экономисты скажут вам: «Мы не умеем предсказывать кризисы». Экономическая наука по определению такова, что если б мы умели предсказывать кризисы, то их бы не происходило. С другой стороны…

Б.Д.: Секундочку, попробуем расшифровать эту фразу. Это значит, мы не умеем предсказывать ту точку, в которой случится слом.

Д.И.: Или даже другое: мы не умеем предотвращать, как у врачей это бывает. Мы умеем лечить…

С.Г.: Это вторая вещь. Если бы мы знали, когда случится слом…

Б.Д.: И какой природы он будет на этот раз. Или природу как раз можно предсказать?

С.Г.: Природу мы более или менее понимаем. Что такое кризис? Сегодняшний кризис – очень хороший пример, примерно таким же был кризис начала 2000-х годов, который быстро пошёл на спад. Так называемый «лопнувший доткомовский пузырь». Как устроен любой кризис? До кризиса мы думаем, что всё хорошо, что ипотечные кредиты не такие плохие, что они хорошие. Мы думаем, что цена на недвижимость в Америке будет расти, цена на американские акции будет расти, поэтому давайте покупать, покупать и покупать. Потому вдруг оказывается, что это было стадное поведение и пузырь, что на самом деле недвижимость стоит не так дорого. На самом деле, американские акции стоят не так дорого. Или 10 лет назад оказалось, что доткомовские компании стоят не так дорого. Или до этого был азиатский кризис. Оказывается, что азиатская недвижимость стоит не так дорого. Как только достаточное количество людей понимает это, пузырь лопается, люди вдруг понимают, что то богатство, которое они хранили в недвижимости, в акциях, оказывается, не такое большое, и перестают потреблять. Это большой шок для всех.

А.К.: Это и есть механизм лопания?

С.Г.: Да.

А.К.: Вот вы говорите, что сидит человек, он понимает, что недвижимость-то не такая дорогая, как ему казалось ещё вчера. А вот и как этот пузырь лопнул? Потому что ещё кто-то должен понять – или что?

С.Г.: Да, должна скопиться критическая масса людей, которые вдруг поняли, что недвижимость не такая дорогая.

А.К.: А действия они какие-то производят?

С.Г.: Они начинают продавать акции, ипотечные облигации, начинают продавать дома.

Д.И.: То есть кризис – это всегда кризис перепроизводства. Только если в марксовской индустриальной экономике – товарного перепроизводства, то сейчас – перепроизводства каких-то финансовых продуктов. Да?

С.Г.: Нет, не совсем так. Я не дошёл ещё до перепроизводства. Сначала это кризис слишком высоких ожиданий. Как только мы понимаем, что были сверхоптимистичны, и пришло время поправить свои ожидания. Как это происходит? Мы исходили из того, что накупили очень много акций, ипотечных облигаций, других активов, финансовых или даже нефинансовых, и исходя из этого тратили, тратили, тратили, потребляли много, мало сберегали. И вдруг выясняется, что на самом деле мы переоценили будущее. Нам казалось, что в будущем всё хорошо, а на самом деле всё плохо. Или, по крайней мере, не так хорошо. Значит, пришло время сократить потребление, побольше сберечь. Как только мы это делаем, вдруг оказывается перепроизводство, потому что компании, которые нам хотели продать, уже инвестировали в свои мощности, уже произвели эти самые товары, и вдруг за этими товарами никто не приходит. Потому что мы начинаем сберегать, а не потреблять. Вот это и есть момент кризиса. Что дальше нужно делать? В принципе, у государства есть целый ряд инструментов, при помощи которых можно с этой проблемой справиться, вмешаться.

А.К.: Давайте пока по поводу предсказания и борьбы. Получается, когда вы говорите: «Мы, учёные-экономисты, не умеем предсказывать кризис», – вы не умеете предсказывать скорость накопления той самой критической массы.

С.Г.: Да, абсолютно верно.

А.К.: А почему скорость бывает разной? Наверное, первое, что в голову приходит, из-за степени информированности человека, на которую оказывают влияние СМИ.

С.Г.: Абсолютно точно.

А.К.: Тогда можно предположить, что критическая масса в большей степени накапливается за счёт средств массовой информации, именно они бывают причиной, поводом и инструментом кризиса. Так, что ли?

С.Г.: Абсолютно точно. Это не обязательно обычные СМИ, это могут быть какие-то онлайновые СМИ, это могут быть рассылки инвестиционных банков и пр. Всё что угодно. Я приведу известный пример ситуации с «Энроном». Это была компания, которая изначально делала очень хороший бизнес на продаже газа, потом она начала строить другие проекты, увлеклась немножко, и люди всё думали, что это хорошая компания, пока буквально один аналитик не заглянул в отчётность. Рано или поздно это должно было случиться. Он подумал, что на бумаге у «Энрона» очень много хороших проектов, и он заработает много денег. На самом деле эти проекты существуют только на бумаге. Я, – подумал он, – считаю, что можно заработать денег на том, чтоб продавать эти бумаги вкороткую. То есть играть на понижение «Энрона»». Он был один, критической массы было недостаточно. Сначала он, конечно, поставил на то, что акции упадут, и совершил такую сделку. Фактически продал эти акции вкороткую. Потом он начал разговаривать с аналитиками, с журналистами, в конце концов, в «World Street Jotrnal» вышла статья, где говорилось, что такой-то аналитик приводит такие-то данные, которые свидетельствуют, что «Энрон» – это бумага. Акции начали падать, и буквально через несколько месяцев «Энрона» уже не существовало, потому что все поняли, что король голый.

Это типичная ситуация, когда сначала есть стадное поведение покупки активов, а потом вдруг оказывается, что все были слишком оптимистичны, все были слишком неправы. В каждый конкретный момент кажется: Смотрите, я могу привести тысячу примеров, почему доткомовские компании должны были расти, почему праймовые ипотечные облигации должны были расти. Это новая финансовая технология, революционная технология. В мире существует много дешёвых денег, они притекают в Америку. Из-за того, что финансовые технологии теперь более эффективны, ипотечных кредитов должно выдаваться больше. Их действительно можно выдавать дешевле. Поэтому нормально, что ипотеки выдают больше. Вопрос в том, где остановиться, где находится та самая мера. Если цены на жильё в Америке выросли в полтора раза, это пузырь или нет? Неизвестно. Если они выросли на 20%, пузырь или нет? Неизвестно. Где проходит та самая черта, сразу и не скажешь. И только после того, как пузырь лопнул, мы это понимаем.

Б.Д.: Есть ещё одна странная общественная функция – кликуши. Это люди, которые в любой ситуации говорят, что всё плохо, всё рухнет, и как стоящие часы, которые два раза в сутки показывают всё-таки правильное время, в некоторый момент они начинают говорить: «Вот, вы видите, всё-таки обрушилось. Мы в течение последних лет десяти предсказывали это». Так что это люди, которые всегда предсказывают, что всё будет плохо, и которые, кажется, имеют ещё меньшее отношение к предсказанию того, что будет, нежели те, кто пытается играть на неких инерционных процессах.

А.К.: А ты о каких кликушах: журналистских или экономических?

Б.Д.: Эти люди могут иногда считаться аналитиками.

Д.И.: Кажется, Боря знает этих людей.

С.Г.: Я вам расскажу. Есть самые разные люди, которые предсказывают кризис, в том числе – выдающиеся учёные. И когда кризис таки происходит, они получают заслуженную репутацию, потому что чаще всего учёные предсказывают не только сам кризис, но и рассказывают механизм. Они действительно говорят: «Мои оценки того, что недвижимость не могла стоить вот столько, а должна была честно стоить вот столько, оправдались». Это чисто количественный спор о параметрах модели, которую пока мы не можем измерить, до того, пока пузырь лопнет.

Я приведу пример. Один из таких учёных, Роберт Шиллер, исследователь рынка недвижимости, причём такой исследователь, который известен не только теоретикам, но и практикам, разработал индекс стоимости жилья в Америке. Так называемый индекс Кейс-Шиллера при поддержке компании «Стэндард энд Пурс». Он ещё в 2003 году написал статью, где говорилось, что автору кажется, что в Америке на рынке недвижимости надувается пузырь. В 2006 году его показатели говорили о том, что это действительно пузырь, и уже очень большой. Когда всё лопнуло, он получил огромную популярность, его книга, совместная с Нобелевским лауреатом Джорджем Акерлофом про пузыри, психологию и экономику, – это бестселлер, сейчас она переведена на русский язык. Она называется по-английски «Animal spirits», по-русски «Спиритус анималис», продаётся очень хорошо.

А.К.: Отлично. Перевод изумительный. [смеются]

С.Г.: Он начал с чего? Он говорит о том, что посмотрел в Википедии, сколько человек предсказывало кризис в Америке, и нашёл 12 фамилий, из них два или три – учёные, а все остальные – это люди, которых Борис назвал кликушами.

А.К.: Тогда наоборот получается. Кликуши как раз должны были предсказать кризис, хотя бы по принципу тех самых стоящих часов. Проблема-то была в том, что никто не предсказывал кризис, и после того, как он грянул, мы стали с обидой относиться к нашим экспертам, которые нас в эфире ни разу, гады, не предупредили. Как раз кликуши там были вполне уместны.

Б.Д.: Предсказывали.

Д.И.: Потому что у тебя были рекламные эксперты.

А.К.: Никогда в жизни.

С.Г.: Я приведу ещё один пример. Профессор Чикагского университета, тогда главный экономист международного валютного фонда, Рагурам Раджан, получил приглашение на конференцию. После того как Алан Гринспен ушёл в отставку, была конференция в его честь. Выдающихся экономистов позвали выступить на этой конференции, и Раджан хотел тоже написать статью, каким великим был Гринспен, но по мере того, как он писал эту статью, он проникался сомнениями. Он говорил, что система, которая выстроена, не содержит в себе страховок, и вполне возможно, что в ней будут большие проблемы. У неё будут большие проблемы с тем, что у нас не очень хорошо устроены механизмы предотвращения конфликтов интересов и обманов в финансовой системе. Эта статья 2005 года, которую можно прочитать сейчас, во многом предсказывает то, что произошло. И это нормальный учёный, никакой не журналист, ни какой-то там купленный эксперт, а нормальный учёный, который публикуется в научных журналах.

Б.Д.: Прошу прощения, мы проводили лекции Леонида Вальдмана, достаточно интересного российского и американского аналитика, экономиста, который тоже с середины 2000-х годов рассказывал про механизм того, как это произойдёт. Он спокойно объяснял, как, что и за чем будет происходить. Правда, он при этом не предсказывал, в отличие от некоторых журналистов и кликуш, того, что мир сразу скатится к катастрофе, рухнет и так далее.

С.Г.: Смотрите, журналистов и учёных много, но как только критическая масса учёных, которым все доверяют, скажет: «Наши лучшие в мире модели предсказывают, что кризис будет с вероятностью 100%»…Например, мы сидим с вами в 2005 году, и вдруг все учёные выходят на демонстрацию и говорят: «Наши модели говорят, что в 2008 году рынок рухнет». Так он рухнет сразу, в 2005 году. Это же наука, где..

Б.Д.: …имеют место самосбывающиеся прогнозы.

С.Г.: В отличие от планет, которые летают вне зависимости от того, что о них думают астрофизики, в данном случае, это социальная система, и экономист является частью системы. Более того, экономистов слушают те самые игроки, которых он пытается моделировать. Поэтому предсказывать кризис очень трудно. Если быть абсолютно честным, точно предсказать кризис невозможно. Но зато мы примерно понимаем, как устроены кризисы, как из них выходить и что такого рода кризис, о котором мы сейчас говорили, – это не конец мира. Никто из учёных-экономистов, которые даже предсказывали кризис, ничего катастрофического не рассказывали.

Я вам приведу пример. В ноябре 2008 года в Москву приезжал Нуриэль Рубини, самый такой пессимистичный из учёных-экономистов. Тогда мир уже рухнул, казалось, что больше ничего не будет, потому что не будет вообще ничего. Российские чиновники и бизнесмены задавали ему вопросы, я очень хорошо помню это, что же будет? Как долго продлится эта великая депрессия? Он сказал: «Вы знаете, я страшный пессимист, я считаю, что эта рецессия может продлиться очень долго. 18 месяцев, а может быть, даже 24». Он тогда оказался пессимистом, это действительно была наихудшая оценка, потому что 18 месяцев для послевоенных рецессий – это длинный срок. На самом деле рецессия оказалась чуть короче. Но для россиян, которые сидели там, которые не знали всех этих данных, не знали, как устроены эти кризисы, казалось, что мы на пороге Великой депрессии, что впереди ещё 20 лет полного кошмара. Они смеялись над ним и говорили: «Ты называешь себя пессимистом и говоришь про 18 или 24 месяца? Это даже смешно». Но факт остаётся фактом. Мы знаем, как устроена рецессия: сначала падает эта макроэкономическая переменная, потом та, потом та. Если государство делает это, то экономисты могут расходиться, как быстро действуют меры государства, насколько они эффективны, но примерно мы знаем, в какую сторону что двигается. И когда экономика начинает выходить из рецессий, мы знаем, что сначала растут фондовые рынки, потом растут инвестиции и только потом создаются рабочие места. Поэтому когда люди говорят, что вот рынки выросли, а рабочие места ещё не созданы, – это нормально. Рабочие места создаются медленнее, чем растут фондовые рынки, это обычная закономерность, в этом нет ничего удивительного.

Б.Д.: Условно говоря, любой человек в принципе может продиктовать эту последовательность и сравниться с этим списком.

С.Г.: Любой, открывший учебник макроэкономики.

Д.И.: А на какие физические процессы похожи экономика и кризисы в экономике?

С.Г.: Понимаете, это такие физические процессы, в которых мало регулярности. Когда вы рисуете кризис, вам хочется нарисовать регулярную синусоиду: вверх, вниз, вверх, вниз. На самом деле, эти колебания, к сожалению, не симметричны

Б.Д.: Во многом это стохастические процессы?

С.Г.: Во многом стохастические, не регулярные. Вот те последовательности, о которых я говорил, в них примерно понятна последовательность, но непонятно, как долго продлится каждая фаза. Период не ясен.

А.К.: Они как бы неритмичны относительно нашего летоисчисления.

С.Г.: Это было бы ещё полбеды. [смеются]

Они не ритмичны относительно друг друга, к сожалению. Казалось бы, вдруг эта фаза длится столько же, как в прошлый раз, но всё не совсем так. Знаете, почему экономика всё-таки меняется? Скорость распространения сигнала изменяется – СМИ другие, технологии другие.

Д.И.: То есть влияет и среда, в которой развивается кризис.

С.Г.: Да, сама технология, сама скорость распространения сигнала зависит от того, как долго сегодня строится завод: вы начали строить завод – когда у вас будет готовый завод? Вы приняли решение о том, что сворачиваете производство, как долго это решение распространяется по экономике? Всё это вещи, которые меняются, в том числе и потому, что информационные технологии теперь другие. Способы доставки товара теперь другие, скорость распространения по всему миру информации об экономических процессах совершенно другая.

А.К.: Как нам Сергей сказал, от скорости и от фона информации, собственно, и зависит наличие или отсутствие, в какой-то мере, кризиса.

Д.И.: Ну, это сильное утверждение. То есть природа кризиса одинакова, и если бы не менялась среда, в которой он распространяется и развивается, то, может быть, у него была бы понятная регулярность.

С.Г.: Тоже не совсем так, наверное, но в принципе так. Но я хотел бы добавить, что сама природа надувающихся пузырей связана с появлением нового. Почему мы не можем померить, это пузырь или нет? Потому что это новая технология, новая финансовая технология, праймовые облигации, новая технология, связанная с Интернетом, доткомы, новый рынок, китайский рынок или азиатский рынок в 97 году…

Д.И.: То есть мы всегда говорим «не знаем».

С.Г.: Мы говорим «не знаем». Сегодня мы говорим: «Есть пузырь на китайском рынке или нет»? Откуда мы знаем? Мы никогда не знали, как устроен новый Китай, какого размера этот пузырь.

Д.И.: Когда он будет?

С.Г.: Понимаете, если мы точно знаем, какого он размера, мы с вами может заработать безумное количество денег. Мы можем сказать: «Все думают, что китайские акции сегодня стоят справедливую цену, а мы-то знаем, что они недооценены на 20%». Тогда мы пойдём, и сразу их купим. Или «Все считают, что они справедливо оценены, а мы знаем, что они переоценены в 2 раза». Тут же побежали продавать, как тот аналитик с «Энроном». Мы можем заработать огромные деньги, если знаем, какого размера пузырь. К сожалению, никто этого не знает.

А.К.: Напомню, что в «Науке 2.0» мы беседуем сегодня с Сергеем Гуриевым об экономике, о новых тенденциях в экономической науке. Нам Сергей Маратович очень много рассказал интересного относительно того, почему невозможно предсказать кризис, зато мы знаем, как с ним бороться?

С.Г.: Более или менее, да. И это большое достижение. Смотрите, Обама стал президентом 20 января 2009 года. В течение нескольких дней он уже начал предлагать и реализовывать антикризисный план. Почему? Потому что в течение нескольких недель до этого команда уже была сформирована и начала работать. Оказалось, что это не бином Ньютона. Собрать пакет антикризисных мер было не так трудно, потому что мы достаточно хорошо понимали природу кризиса и то, что нужно делать государству. Было много споров, какого размера должен быть этот пакет, как он будет работать, потому что экономика всё время меняется. Сегодня у нас экономика не такая, как во время Великой депрессии. Тем не менее, было более или менее понятно, что делать. Вообще говоря, уже к середине 2009 года уже было понятно, что экономика к концу года начнёт выходить из кризиса. Тогда, я очень хорошо это помню, над такими высказываниями все смеялись, но уже в середине 2009 года среди профессиональных экономистов было понятно, что либо в третьем, либо в четвертом квартале Америка начнёт выходить из кризиса. Так и получилось.

А.К.: А мы сейчас тоже выходим из кризиса?

С.Г.: Мы тоже выходим из кризиса, мы растём с не очень быстрым темпом, но мы растём, и в 2010 году российская экономика покажет рост около 4%. И в 2011 году, видимо, тоже. Есть разные точки зрения, но в любом случае на докризисный уровень мы выйдем где-то в 2011 году. Догоним ВВП, который был летом 2008 года.

Б.Д.: И всё-таки что вы скажете про новые тенденции в экономической науке? Новые приложения мы видим, а новые тенденции?

С.Г.: Я вам скажу, что главная повестка дня – это попытка выявить закономерности в этом нерациональном и стадном поведении. И попробуйте интегрировать эти закономерности.

А.К.: В каком нерациональном и стадном? В смысле, человеческом?

С.Г.: Человеческом, когда инвесторы смотрят друг на друга и начинают действовать исходя из предположения: он делает так, значит и я буду делать так. Экономисты любят приводить пример с ресторанами. Представьте себе, вы прочитали рецензию на ресторан, пошли в ресторан, и вдруг видите, в соседнем ресторане больше людей, а в этом меньше. И вы думаете: 20 человек не могут ошибаться, пойду я лучше в ресторан, где сидят 20 человек, а не там, где сидит два человека. Это и есть в некотором роде стадное поведение. И вы присоединились к ресторану, забыв про прочитанную рецензию. Приходит следующий человек, думает, что 21 человек не может ошибаться, и тоже присоединяется к этому ресторану. И может оказаться так, что это всего лишь стадное поведение. Каждый человек немножко представляет себе, что тот пустой ресторан был лучше, забывает об этом, и эта информация теряется навсегда.

А.К.: Смотрите. С точки зрения экономистов это как бы стадное и, главное, нерациональное поведение. А как бы действовал рационально экономически мыслящий человек?

С.Г.: В том-то и дело, что это поведение является в некотором роде абсолютно разумным.

Д.И.: Это информационные издержки: уже кто-то поработал за тебя, уже совершил выбор, зачем тебе выбирать?

С.Г.: В некотором роде в этой ситуации теряется информация, которая могла бы предупредить, что это пузырь: не надо покупать больше китайских акций. Тем не менее, все смотрят и думают: не может так быть, что этот аналитик и этот аналитик, и этот аналитик – все они ошиблись.

Д.И.: То есть ты себя чувствуешь безопасно среди большого количества людей, а не там, где никого нет.

Б.Д.: Людей, которые осуществляют тот же самый вариант выбора.

С.Г.: Другой пример поведенческих ошибок. Все люди думают, что мир устроен справедливо. Приятно жить в мире, который устроен хорошо и правильно. Не хочется помнить о плохом. Поэтому люди вполне рационально ведут себя нерационально. Они забывают плохую информацию, т.к. им хочется быть счастливыми. Это означает, что они игнорируют плохие новости и с большей радостью верят хорошим новостям. Вот поэтому пузыри так любят надуваться. Это вполне наблюдаемый психологами факт.

Сейчас одно из изменений в экономике – это попытка интегрировать такие устойчивые закономерности, которые знают психологи, в макроэкономические модели. И, я думаю, это будет продолжаться. К сожалению, эти закономерности не так легко померить. Например, вы приходите в студенческую аудиторию и спрашиваете: кто из вас считает себя умнее среднего в этой аудитории?

А.К.: Все поднимают руки.

С.Г.: Ну, почти все. Приходите в другую аудиторию, в аудиторию школьников, а там не все поднимают руки. Как понять, насколько много людей считают себя выше среднего, как это зависит: от профессионального опыта, от образования, от ситуации – это в некотором роде целый набор исследовательских вопросов.

Д.И.: А зачем понимать, кто умнее среднего?

С.Г.: Чтобы узнать, кто сколько будет платить за акции. Кто будет выходить на рынок недвижимости, на рынок активов. Кто будет соглашаться на более низкую зарплату.

Д.И.: То есть моё мнение, что я умнее среднего, дальше повлияет на то, какие акции я буду покупать?

С.Г.: Безусловно.

Б.Д.: То, насколько ты нонконформистски будешь себя вести при этом

С.Г.: Да, представьте себе, что вы выходите на рынок акций и думаете: я прочитал сегодняшнюю газету, а ещё я очень хорошо умею читать газеты, вижу между строк. Поэтому я лучше, чем все эти аналитики, которые читали не только газету, но и отчётность компаний, знаю, сколько стоят акции этих компаний. Если вы считаете себя умнее среднего, вы обязательно будете покупать эти акции. И аналитики будут с радостью продавать вам эти акции, точнее, инвестбанки с радостью будут продавать эти акции. Если вы человек более взвешенный, понимаете, что с другой стороны этой сделки, возможно, сидит аналитик или команда аналитиков, которая очень хорошо знает эту компанию, очень хорошо понимает, сколько стоят акции этих компаний, может быть, вы не станете платить за эту компанию столь завышенную цену.

Д.И.: Тут такая хитрость была включена в разговор. Сергей говорил: сидит класс, спрашивают, кто умнее среднего? Значит, те, кто подняли руки, – это не те люди, которые умнее среднего, а те люди, которые обладают самоуверенностью, для того чтобы совершать ошибки.

С.Г.: Я не закончил этот пример. В аудитории половина людей умнее среднего. Это логический факт. Но если вы проведёте такой эксперимент, 70% поднимут руки. Более того, вы можете сделать так. Даже не спрашиваете, умнее среднего или нет, а можете спросить вот что. Есть 100 человек. Представьте себе, что они отранжированы по интеллектуальным способностям. На каком месте вы находитесь? Будут люди, которые скажут: мы первые, 5 или 10% людей так скажут. Будут те, которые скажут, что они последние. Но если вы посчитаете среднее число, то это будет на 20-30 месте. Средний человек думает, что он умнее.

А.К.: Подождите, вы же ещё кое-что сказали. Вы сказали, чтобы понять, кто из них будет покупать акции. Тут понятно, это самоуверенный человек зашел в здание Нью-йоркской фондовой биржи и купил. Но вы сказали ещё кое-что. А как же понять, кто из них будет получать более высокую зарплату? Тут я запутался, тут логики нет. Вот среди тех же самых людей. Эти самоуверенные типы, очевидно, не согласятся на более низкую зарплату, потому что они самоуверенные. И правильно себя ведут.

Д.И.: И биржа надувает пузырь. Радостно.

А.К.: А как?

С.Г.: Представьте себе, что вы сидите без работы. И вдруг подворачивается вакансия, и вы говорите: «Эта работа меня не достойна. Во-первых, я очень умный, во-вторых, мир устроен хорошо, экономика будет расти, такие люди, как я, будут нужны». И будете сидеть себе дальше без работы. Это важное экономическое решение, которое многие люди принимают и отказываются принимать предложения более низких зарплат. Часто это приводит к тому, что существует безработица.

А.К.: Интересно отследить действительно процент поднимающих, процент надувающих и так далее экономический пузырь.

Б.Д.: Вообще очень интересно такое слияние с психологией. Кажется, этот процесс идёт где-то с 1970-х годов.

С.Г.: Да, совершенно верно, этот процесс идёт очень давно, уже выданы Нобелевские премии на эту тему. Премия Даниэлю Канеману былы выдана ровно за это. Но сейчас этот процесс дошёл до макроэкономики. Раньше это были лабораторные эксперименты, игры в микроэкономике, теперь стало понятно, что эти факты надо учитывать в макроэкономике, чтоб моделировать кризис. Как раз книга, о которой я упомянул, перечисляет несколько ключевых факторов такого рода. В ней говорится, что мы пока не готовы встраивать их в макроэкономические модели, а надо учиться это делать, потому что без этого наши макроэкономические модели имеют проблемы. При этом надо сказать, что наши макроэкономические модели уже гораздо лучше, чем 30 лет назад. В них встроены другие вещи. Асимметрия информации, несовершенство контрактов, оппортунистическое, то есть нечестное поведение, например, посредников на финансовом рынке, менеджеров в корпорации. Всё это уже встраивается в модели, в том числе в макроэкономические модели. А вот встроенных психологических факторов гораздо меньше.

Б.Д.: Мне кажется, тут смежники будут подводить, потому что если с групповой психологией на локальном уровне психологическая наука давно и хорошо работает, то социальная психология на макроуровне всё-таки очень часто производит впечатление шарлатанства.

С.Г.: Это не шарлатанство, это просто пока не очень количественно хорошо освоенное поле.

Д.И.: Потому что психология всегда своим предметом имела индивидуум, а индивидуум тяжело переводится в массы.

С.Г.: Вот я об этом и говорю. Являются ли инвестбанкиры более самоуверенными людьми, чем, скажем, шахтёры? Вообще говоря, это надо померить. Если да, то насколько. Это всё вещи, которые нужно и можно измерять, и это будет в той или иной мере измеряться, так или иначе это будет учитываться в макроэкономических моделях. Потому что одна группа людей принимает решения на одном рынке, другая группа людей принимает решения на другом рынке. И надо это учитывать.

Д.И.: Всё равно всё сводимо к простым выборам.

С.Г.: К простым экономическим решениям, слово «выборы» относится к политической науке.

А.К.: К простому выбору или решению?

Д.И.: Да, белое – чёрное. Солёное – сладкое.

А.К.: Мы прервёмся на неделю, после чего продолжим нашу беседу в рамках проекта «Наука 2.0» с Сергеем Маратовичем Гуриевым, ректором, профессором Российской экономической школы, главным исполнительным директором Центра экономических и финансовых разработок, конечно, доктором экономических наук. До встречи!
210

[Михаил Хазин]

http://worldcrisis.ru/crisis/1763699?COMEFROM=SUBSCR
01 Янв 16:27

Описание двух типов кризисов при капитализме

К вопросу о кризисах капитализма

Прежде, чем переходить к собственно содержательной части, мне хотелось бы сказать несколько слов об экономической теории. Я уже писал о том, что ХХ век - это схватка двух таких теорий, марксистской политэкономии и капиталистической экономикс, причем и та, и другая, находились в жестких рамках идеологических шор и табу. И та, и другая теории события последних двух десятилетий заранее предсказать не смогли. При этом экономикс даже к сегодняшнему дню не смогла описать текущий кризис, он по прежнему представляется для этой теории экстраординарным событием. А вот наша теория, которая не только смогла предсказать пути кризиса, но и дать описание его масштаба (правда, уже после того, как кризис начался) была создана, в общем, на базе политэкономии, однако только после того, как ее идеологические шоры рухнули, вместе с СССР.

В процессе осмысления этого кризиса мы поняли, что значительная часть той идейной базы, на которой был достигнут наш результат, существовала уже в начале ХХ века, в работах Розы Люксембург, и в этом смысле прогресс в экономической науке был остановлен как минимум лет на 80 - такова цена идеологических запретов. Стало понятно и другое - что теория наша, в ее чисто экономической части, во всяком случае, это теория капитализма - и за его пределы выйти у нее не получается. Если вспомнить опыт марксизма, то это становится понятным - если речь идет о принципиальном изменении механизма развития, который влечет за собой череду мощнейших социальных пертурбаций, описать получающуюся картину (даже без попыток заглянуть в будущее) оставаясь на чисто экономической платформе не получается. Категорически необходимо использовать и другие общественные науки - то есть, разрабатывать комплексную общественную теорию. И вот в этом месте я всерьез столкнулся со своим соавтором Олегом Григорьевым.

Будучи, так сказать, «отцом-основателем» новой экономической теории, он оказался склонен к тому, чтобы развивать ее в рамках «закрытой» модели - то есть относить к ней только то, что он сам рассматривал и изучал. Именно в рамках этого подхода Олег зарегистрировал товарный знак «неокономика» - термин, придуманный в то время, когда все мы вместе работали в компании «Неокон». Мне этот подход кажется принципиально неверным, поскольку разработать по-настоящему большую теорию можно только в рамках «открытого» подхода - при котором каждый, кто считает, что работает в ее рамках, может ее использовать и вносить в нее свой вклад.

Но для такого подхода, в том числе, категорически необходим «зонтичный» бренд - в качестве какового я и предполагал в свое время использовать термин «неокономика». Сейчас это стало невозможным и, как мне кажется, это серьезно тормозит развитие теории. Более того, собственно «неокономика» в такой ситуации может довольно быстро скатиться на уровень узкой секты, а ее замечательные идеи будут просто присвоены другими научными школами. Мне это кажется неправильным - и по этой причине я буду продолжать использовать термин «неокономика», во всяком случае, пока не столкнусь с жесткими ограничениями.

Так вот, ключевым элементом неокономики является мысль о том, что базовым механизмом развития современного капитализма является углубление разделения труда (РТ). Это стало понятно достаточно давно (напоминаю, об этом писал еще Антонио Серра в начале XVII века), к концу XVIII века Адам Смит сделал еще один очень важный вывод: что углубление РТ идет в экономической системе не бесконечно, а рано или поздно останавливается, причем чем больше эта система, тем глубже заходит в ней процесс РТ до своей остановки.

Причин этого явления можно назвать несколько, я дам, как мне кажется, самую простую (хотя и не уверен, что сам Смит именно ее имел в виду, когда делал свой вывод): углубление разделения труда, повышая производительность, увеличивает риски конкретного производителя, который вынужден встраиваться во все более и более сложную технологическую цепочку. В результате, сложность системы увеличивается, производительность в ней растет, но общее развитие системы постепенно останавливается в результате того, что ее отдельные элементы по очереди «выпадают» из рентабельности.

Очень условно эту схему можно описать так: углубление разделения труда ведет к повышению рентабельности системы в целом, однако количество элементов, ее составляющих при этом тоже растет (при этом относительно быстрее, чем общая рентабельность), и их индивидуальная эффективность при этом падает. Если бы работал механизм совершенной конкуренции, который распределял бы конечную рентабельность системы поровну между всеми ее элементами, то был бы шанс продолжать развитие, но даже минимум конкуренции в условиях падающей рентабельности отдельного элемента приводит к тому, что отдельные элементы системы переходят к убыткам - и вся технологическая цепочка останавливается.

Это очень хорошо видно на примере попыток создать новые виды продукции и технологий на плановой основе. Дело в том, что приводить в качестве примера внедрение, например, компьютерных технологий не совсем корректно, поскольку для того, чтобы увеличить их покупку людям позволили существенно увеличить общие расходы (за счет роста долга). И сегодня очень тяжело (во всяком случае, я не встречал соответствующих работ) понять, где спрос, так сказать «естественный», а где искусственный, стимулированный.

А вот проекты бюджетные тут более показательны. И практически все они, в последние десятилетия, были по итогам куда более затратными, чем в планах. И хотя что-то здесь можно списать на недоучтенную (точнее, заниженную в показателях) инфляцию, что-то - на естественную коррупцию, однако масштабы отклонений слишком велики. Основная проблема тут в том, что реально растут затраты самых «младших» субподрядчиков, причем как раз тех, которые не являются принципиальными, то есть, грубо говоря, поставщиков винтиков, гаечек, прокладок и так далее. Вообще, этот момент требует отдельных исследований, но, скорее всего, он нашу точку зрения подтверждает.

Я не буду здесь углубляться в другие детали, они описаны в других моих текстах, но главный вывод, который можно сделать из вышесказанного, состоит в следующем: рано или поздно, любая экономическая система приходит в состояние, когда в ней начинают выпадать из рентабельности отдельные звенья, причем их количество становится все больше и больше. Выходов тут есть два: либо расширять рынки (что возможно не всегда), либо - перераспределять риски во всей экономической системе, снижая рентабельность всех звеньев экономики, но обеспечивая рентабельность по наиболее критичным направлениям. Первый путь понятен, второй достигается либо планированием (государственным или частным - через финансовые механизмы), либо стимулированием частного спроса. Отметим, что этот вывод (правда, без объяснения того факта, что кризис падения эффективности капитала все равно неизбежен) делается в рамках кейнсианства, так что новым он не является.

В любом случае, понимание того, обстоятельства, что, рано или поздно, эффективность ряда отраслей (количество которых все время будет увеличиваться) начнет падать, причем независимо от проводимой экономической политики, позволяет сделать вывод: при капитализме кризисы бывают двух принципиально различающихся видов: циклические кризисы (которые в политэкономии называются кризисами перепроизводства) и некоторые другие кризисы, которые мы в рамках неокономики назвали кризисами падения эффективности капитала.

Кризисы эти отличаются принципиально. Циклические кризисы хорошо изучены - и главная их особенность состоит в том, что выход из них осуществляется, в некотором смысле, автоматически. Этот выход можно ускорить (за счет так называемой «контрциклической политики») или замедлить, но он произойдет в любом случае. При этом на растущей фазе цикла (то есть когда темпы роста экономики положительные) инфляция растет, на падающей - явно проявляются дефляционные тенденции и в том случае, если на понижающей стадии цикла наступает общий экономический спад, говорят о наступлении рецессии. Иными словами, рецессия - это циклический термин, применять его вне рамок соответствующей теории не совсем корректно.

Совсем другая ситуация с кризисами падения эффективности капитала. Прежде всего, поскольку они связаны с общими свойствами экономической системы, никакого автоматического выхода из них нет. Пока не будет предъявлен некоторый системный ресурс повышения спроса или перераспределения рисков, Например, расширение рынков. Чуть позже, когда мы рассмотрим все эти кризисы (а их было всего четыре), мы увидим, какие ресурсы были использованы для выхода из них.

Кроме того, попытки стимулировать экономику стандартными контрциклическими методами (например, смягчением кредитно-денежной политики, то есть снижением эффективной стоимости кредита) к результату не приводят. Точнее, эффекты эти проявляются слабо (причем чем дальше, тем слабее), скорее, они приводят к замедлению темпов вхождения в кризис, чем к остановке кризисных процессов.

В рамках кризисов падения капитала явно проявляются черты, не свойственные кризисам циклическим. Так, во второй половине 70-х годов, когда власти США активно занимались эмиссией (поскольку нужно было любой ценой финансировать дефицит бюджета на фоне «холодной» войны), в стране возник совершенно неожиданный для специалистов экономикс (и недопонятый до сих пор) эффект «стагфляции» - то есть сочетания высокой инфляции и экономического спада. Совершенно нехарактерный для предыдущих кризисов.

Отметим, что современная статистика, которой свойственно все больше и больше использовать чисто виртуальные показатели (например, приписную ренту или интеллектуальную собственность) часто задним числом переписывает экономические результаты. Например, кризис 70-х годов, который был практически непрерывным (в середине десятилетия темпы спада немножко ослабли, но в плюс экономика не вышла, это хорошо видно, например, по темпам спада средней заработной платы), сегодня представляется как последовательность двух близких «рецессий», разделенных периодом пусть и небольшого, но роста. Понятно, зачем это было сделано (экспертам по экономикс необходимо было доказать, что их теория адекватна реалиям), однако такая фальсификация привела к тому, что понять реальные механизмы кризиса стало в рамках экономикс много сложнее.

А теперь имеет смысл начать описывать все кризисы падения эффективности капитала, которые произошли в мире. Первый из них начался в конце XIX века и его пиком стал кризис 1907-08 гг. в США. На первом этапе развития капитализма, когда вокруг него была масса территорий с более архаичными моделями развития, проблем с расширением рынков не было. Но уже к концу XIX века стало понятно, что сформировались четыре крупных системы разделения труда (точнее, четвертая, Японская, к этому времени еще не завершила свое формирование, но поскольку она была на периферии мировой экономики, её роль на тот момент была второстепенной).

Эти системы (по времени формирования: Британская, Германская и Американская) постепенно поделили между собой весь мир (то, что не поделили на тот момент не представляло экономического интереса) и стали серьезно ограничивать друг друга в рамках попытки дальнейшей экспансии. Кризис начинался достаточно привычно, вообще, вход в кризис падения эффективности капитала обычно происходит путем начала очередного циклического кризиса, однако к началу ХХ века стало понятно, что что-то идет не так.

Быстрее всего это почувствовали банки, которые в XIX веке брали на себя основную тяжесть по снижению рисков производителей (кредитуя их), в реальности они занимались перераспределением рисков по всей экономике. Однако по мере углубления разделения труда риски производителей продолжали расти - и они начали требовать снижения ставки кредитования. У банков проблемы были противоположными - в условиях кризиса росли невозвраты и, как следствие, ставки нужно было поднимать.

В реальности, общей картины рынков тогда не было (банки были независимыми чисто коммерческими структурами) и по этой причине банки пытались кредитовать своих старых клиентов даже по заниженным ставкам, скорее всего предполагая, что кризис скоро закончится, в полном соответствии со своим опытом работы с обычными экономическими циклами. Собственно, других до того времени и не было. А возникающие проблемы с ликвидностью решались за счет межбанковского кредитования. В результате, кризис 1907-08 гг. стал, прежде всего, кризисом межбанковского кредита, хорошо знакомым российскому читателю. Но причина его лежала в постоянном росте рисков производителей, которые уже не могли взять на себя отдельные коммерческие банки.

Напомню, что тогда проблему решил лично Джон Пирпонт Морган, который собрал руководителей крупнейших банков, провел взаимозачет и недостающую сумму денег выложил из своих собственных средств. Кризис межбанковского кредита был преодолен, однако возможностей для кредитования производителей не прибавилось, в результате чего началась длинная (по сравнению с предыдущими рецессиями) депрессия, которая для США закончилась только в 1914 году, с началом I Мировой войны и которая тогда получила в прессе название «Великая».

Более того, в ноябре 1910 года, на секретном (это, как будет понятно позднее, принципиальный момент!) совещании на «даче» Моргана на острове Джекил было принято решение о том, что необходимо сделать механизм рефинансирования банковской системы (то есть, фактически, механизм снижения рисков уже для банков) регулярным, для чего в 1913 году был пролоббирован закон о федеральном резерве. В результате возник центральный банк нового типа, главной задачей которого является снятие части рисков с банковской системы путем ее рефинансирования эмиссионными деньгами, что позволяло им продолжить кредитование производителей по более низким ставкам.

Политические и конспирологические перипетии этого процесса я в настоящей статье опущу (их можно посмотреть, например, в книге Сергея Егишянца «Тупики глобализации: торжество прогресса или игры сатанистов?», в другой редакции - «Сумерки богов», ее можно найти в интернете), но, во многом, именно механизм рефинансирования на фоне послевоенной разрухи позволил мировой экономике развиваться до начала 30-х годов. Правда, увеличив ее зависимость от необходимости расширения рынков, поскольку увеличилось требование к новым активам, «связывающим» эмиссионные деньги. Впрочем, масштаб эмиссии, все-таки, был ограничен в связи с действующим «золотым стандартом».

Второй кризис начался весной 1930 года. Обвалы «пузырей» 1927 года (спекуляции землей) и 1929 года (фондовый рынок) не были собственно кризисом: к весне 30 года фондовые индексы в США отыграли почти половину падения октября предыдущего года. Но в результате обрушения «пузырей» был разрушен механизм получения дополнительного дохода для большой группы домохозяйств и в марте-апреле в связи с падением совокупного частного спроса начался «дефляционный шок» - резкое падение экономики на фоне сокращения спроса. Поскольку в условиях либерализации (которая при капитализме всегда сопровождает периоды более или менее долгосрочного экономического роста) доля частного спроса в ВВП существенно вырастает, такое падение крайне негативно отражается на экономике.

Тогда денежные власти США отказались от эмиссии доллара и, в результате, второй кризис падения эффективности капитала проходил как чисто дефляционный. Его понижательная стадия длилась до конца 1932 года и темпы спада составляли примерно 1% ВВП в месяц или около 10% в год. По итогам, частный спрос (то есть расходы домохозяйств) пришел в равновесное состояние с их реально располагаемыми доходами. Эффект дополнительных расходов домохозяйств, связанный с побочными эффектами от упомянутых финансовых пузырей, был компенсирован.

Здесь нужно несколько слов сказать о финансовых пузырях. Дело в том, что на момент начала очередного кризиса падения эффективности капитала (который, напомню, на первых порах выглядит как очередной циклический кризис) в ситуации наличия центрального банка, последний может начать стимулирование роста путем снижения стоимости кредита и накачивания экономики деньгами. Это позволяет банкам снижать ставки для производителей (компенсируя потенциальные убытки ростом оборота и перераспределением эмиссионной «прибыли»), однако денег в экономике становится больше, чем реальных активов. Как следствие, они начинают перетекать в наиболее доходные отрасли экономики и там начинают надуваться «пузыри».

В результате образуются новые (пусть и фиктивные, то есть не подкрепленные реальными доходам конечных потребителей) активы, например, деривативы, а стоимость некоторых видов «старых», на первых порах реальных активов, очень сильно растет. Это хорошо видно на примере акций, которые, в бытность их реальными активами, оценивались по капитализации получаемых дивидендов. Затем «справедливая» стоимость акций стала определяться через прибыль компаний, затем - доход, затем учитываться стал и «гудвил», и затраты, в общем, то, что к реальной жизни может вообще не иметь никакого отношения. И как только эмиссия закончится и спрос будет определяться только теми деньгами, которые могут быть потрачены на сбережения из реально располагаемых доходов - капитализация фондового рынка упадет на порядки.

Нечто аналогичное произошло в начале 20-х годов прошлого века - и фондовый рынок вернулся к прежней капитализации только в 50-е годы, то есть после 10 лет устойчивого роста по итогам II Мировой войны. Причины этого роста из нашей теории понятны - Американская система разделения труда расширилась за счет распада Германской, Японской и Британской, но до того в стране бушевала депрессия, которая получила (вторично) название «Великой». Можно спорить, закончилась ли она в 1941 году (год вступления США в войну), поскольку мирная экономика и военная (мобилизационная) сильно различаются, но устойчивый рост уж точно начался только после 1945 года.

А затем, в связи с уже упомянутым расширением рынков, Американская система разделения труда вступила в полосу устойчивого развития. К этому моменту у нее остался только один конкурент - Советская система разделения труда (которая получила свою часть от распавшихся в войну трех других систем), о котором будет сказано чуть позже. А Американская система разделения труда благополучно осваивала новые рынки, до тех пор, пока не столкнулась с новым кризисом падения эффективности капитала. Тут можно назвать точный день начала этого кризиса - 15 августа 1971 года, когда США во второй раз в ХХ веке объявили дефолт (первый был в 1933 году), отказавшись от привязки доллара к золоту.

Причина этого была понятна: наличие мощного геополитического врага в лице СССР требовало постоянного финансирования военных и политических расходов, для чего необходимо было пополнять бюджет, причем, во многом, эмиссионными методами. Что при «золотом стандарте» явно было затруднительно. Но и нормальное развитие уже было невозможно - и в результате, все 70-е годы экономика США падала.

Более того, во второй половине 70-х проявился феномен «стагфляции», о котором я уже упоминал: сочетания двух факторов, свойственных разным стадиям экономического цикла, спада и высокой инфляции. С точки зрения концепции падения эффективности капитала это естественно: если некоторые производства являются принципиально необходимыми, то их нужно финансировать независимо от того, рентабельны они или нет. Да и уровень жизни населения в период «холодной войны» нужно было поддерживать.

Я уже писал о том, что в этот период СССР мог выиграть «холодную войну», но делать это отказался: http://worldcrisis.ru/crisis/188291 , так что время на поиски решения у «западных» элит было. И они им воспользовались, придумав «рейганомику», как инструмент стимулирования частного спроса. Для этого пришлось изменить модель кредитования частных лиц, разрешив там использовать модель рефинансирование под более низкую ставку. Эта модель действовала до конца 2008 года, когда учетная ставка ФРС США, которая на момент введения «рейганомики» составляла 19%, упала до, практически, нуля (в декабре 2008 года).

Еще одним элементов рейганомики было ускоренное стимулирование технологического прогресса (прежде всего, в информационных секторах экономики), за счет вывода базовых производств в Китай и другие страны Юго-Восточной Азии. Грубо говоря, если раньше американский гражданин тратил 100 долларов на джинсы, то теперь джинсы стали стоить 20 долларов (при этом, поскольку себестоимость была около 4 долларов, а 16 долларов прибыли делились сильно в пользу американских посредников, ВВП США от этой операции только рос!), а 80 можно было тратить на выплату кредита, выданного на покупку нового гаджета.

Но именно за счет запуска новой технологической волны под рост спроса (что было равносильно расширению рынков), США выиграли «холодную» войну и разрушили «Советскую» систему разделения труда. В результате рынки, контролируемые Американской системой разделения труда выросли, что и привело к ускоренному росту, «золотому веку» 90-х годов, когда даже бюджет в США был профицитным.

В этом месте есть серьезный вопрос. Если бы США в этот момент за счет активов, полученных в «Советской» технологической зоне (прежде всего - спрос почти миллиарда граждан с не самым низким уровнем жизни) «закрыли» долги, которые они сделали в 80-е годы, может быть они бы и получили пару десятилетий устойчивого роста, Но вместо этого под новые активы были сделаны новые долги - финансовую модель «рейганомики» никто менять не стал. О причинах такого решения можно много говорить, но результат уже изменить нельзя. И в результате, новый кризис падения эффективности капитала начался в 2000-м году.

Более того, он серьезно отличался от предыдущих. Там дефляционный спад был связан с финансовыми пузырями и был довольно сильно ограничен. В сегодняшней ситуации разрыв между доходами и расходами домохозяйств, который в предыдущие годы не превышал 10% (от реально располагаемых доходов) достиг уровня 25-35%. Точную оценку дать сложно, поскольку статистика сильно искажена различными «виртуальными» эффектами, которые до 80-х годов не учитывались (например, учетом интеллектуальной собственности), изменением методик расчетов и политическим волюнтаризмом. Это хорошо видно по тому, какие данные дают расчеты инфляции по сегодняшней первичной статистике, но старыми методиками (см. http://worldcrisis.ru/crisis/490369).

Собственно дефляционный шок начался в экономике США в сентябре 2008 года (до того эмиссию маскировали снижением ставки, что позволяло раздувать пузыри и стимулировать частный спрос). Однако многолетнее стимулирование кредита привело к тому, что в США оказалась сильно деформирована структура денежной массы - кредитный мультипликатор при норме 4-6 был больше 17. В результате колоссальная эмиссия, которую начали денежные власти США, не привела к аналогичному росту инфляции. Грубо говоря, кредитные деньги начали замещаться наличными, к настоящему времени (конец 2014 года) кредитный мультипликатор снизился до 4. Поскольку дальнейшее снижение невозможно - это уже приведет к затруднениям в денежном обращении, известному у нас в 90-е году как «кризис неплатежей».

Иными словами, США практически полностью использовали возможности тех «демпферов», которые у них были. Если посмотреть на историческую шкалу, то у них сейчас аналог самого начала 1930 года - новый дефляционный шок практически неизбежен, скорее всего, он начнется после обвала вновь надувшегося пузыря на фондовом рынке. Но вот как пойдет этот кризис - вопрос большой, поскольку, в отличие от предыдущих, в мире нет альтернативных технологических зон.

Отдельно несколько слов нужно сказать об СССР, точнее, Советской технологической зоне. СССР выступал на мировой арене как государство-корпорация, социализм был у него в системе распределения, а механизм развития был тот же, что у капитализма - углубление разделения труда. И, соответственно, проблемы у него были те же самые. Послевоенный кризис падения эффективности производства начался в СССР в начале 60-х годов и, в отличие от экономиксистов, советские политэкономы квалифицировали его правильно: как кризис падения фондоотдачи (в тогдашних терминах).

Однако решения задачи так и не нашли - хотя кризис, за счет планового характера экономики, развивался сильно более медленно, чем на Западе (за счет чего и удалось в 70-е годы обгонять США, в которых уже начался экономический спад), к началу 80-х годов темпы роста экономики вышли на нулевые показатели и выдерживать соревнование двух систем стало предельно сложно. Может быть, как показал опыт сегодняшней Белоруссии, выжить бы удалось и в этом случае, но «геронтократия» 70-х - 80-х годов привела к тому, что к власти пришли люди, которые просто не понимали сути происходящих процессов. Отметим, что сегодня аналогичная ситуация в США - поколение «победителей» 90-х годов просто не понимает, что оно разрушает в экономической системе СШа даже то, что можно было бы сохранить ...

В настоящее время идет четвертый кризис падения эффективности капитала и он может стать последним - если удастся найти новые механизмы экономического развития. Если нет - нас ждет возврат назад, в начало ХХ века, а то и дальше, распад мира на новые, региональные системы разделения труда и повторение истории ХХ века с их взаимной борьбой. Во всяком случае, такой получается вывод из нашей теории.