*1386. О пользе неравенства

[Джозеф Стиглиц]

http://gefter.ru/archive/10884
Практикум по футурологии: вариант.
Дебаты 20.12.2013 // 136
© flickr.com/photos/m_j-n

Сейчас мы хорошо знаем, что неравномерность в распределении доходов и имущества в большинстве обеспеченных стран, особенно в Соединенных Штатах, в последние десятилетия стремительно растет и, к большому сожалению, после Великого экономического спада темп этого роста еще более усиливается. А что происходит в остальном мире? Сокращается ли неравенство доходов между странами в результате того, что развивающиеся экономические державы вроде Китая и Индии вытащили сотни миллионов людей из нищеты? Что происходит в бедных странах и странах со средним уровнем дохода — неравенство растет или наоборот снижается? Мы движемся к более справедливому миру или наоборот?

Это сложные вопросы, и новое исследование экономиста Всемирного банка Бранко Милановича наряду с работами других ученых указывает путь к некоторым ответам.

Начавшись в XVIII веке, индустриальная революция с тех пор принесла огромную прибыль Европе и Северной Америке. Конечно, неравенство внутри этих стран ужасало — достаточно вспомнить текстильные фабрики Ливерпуля и Манчестера в Англии в 1820-х и неблагоустроенное жилье нижнего Ист-Сайда Манхэттена и южных районов Чикаго в 1890-х; однако пропасть между богачами и остальным населением как глобальное явление расширилась еще больше во времена Второй мировой войны. На сегодняшний день неравенство между странами намного сильнее, чем неравенство внутри стран.

Однако примерно синхронно с падением коммунизма в конце 1980-х экономическая глобализация начала ускоряться, а расхождение между странами — уменьшаться. Период с 1988-го по 2008 год, «вероятно, стал свидетелем первого со времен промышленной революции сокращения глобального неравенства между жителями планеты», — отмечает в статье, опубликованной в ноябре прошлого года, господин Миланович, уроженец бывшей Югославии и автор книги «Имущие и неимущие: краткая и идиосинкратичная история глобального неравенства» (The Haves and the Have-Nots: A Brief and Idiosyncratic History of Global Inequality). Хотя неравенство между некоторыми регионами значительно сократилось — например, между Азией и развитыми экономиками Запада, — огромные расхождения по-прежнему сохраняются. Средний доход стран за последние несколько десятилетий немного выровнялся, особенно на волне подъема Китая и Индии. Но в целом по планете, если смотреть на доход отдельных людей, ситуация улучшилась лишь незначительно. (Коэффициент Джини, показатель неравенства, улучшился всего на 1,4 пункта с 2002-го по 2008 год.)

Таким образом, хотя страны Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки, в целом, догоняют Запад по уровню дохода, бедное население продолжает оставаться бедным даже в таких странах, как Китай, где оно в некоторой степени выиграло от повышения уровня жизни.

С 1988-го по 2008 год, как обнаружил Миланович, доходы 1% самых богатых людей мира выросли на 60%, а у 5% самых бедных уровень доходов не изменился. И хотя медианный доход за последние десятилетия существенно повысился, значительный дисбаланс по-прежнему сохраняется: 8% населения земного шара зарабатывает 50% всех доходов в мире; а на долю самых богатых жителей планеты, которые составляют всего 1%, приходится 15% общего дохода планеты. Значительнее всего увеличились доходы мировой элиты — руководителей финансовых структур и корпораций в богатых странах — и многочисленного «развивающегося среднего класса» в Китае, Индии, Индонезии и Бразилии. Кто же проиграл? По результатам исследования Милановича, это африканцы, отчасти латиноамериканцы и население посткоммунистических стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза.

Соединенные Штаты являют собой для планеты наиболее мрачный пример. И поскольку столь во многом Америка «ведет за собой мир», если другие страны решаются следовать ее образцам, это вряд ли приведет к положительным последствиям в будущем.

С другой стороны, усиливающееся неравенство доходов и имущества в Америке частично является тенденцией, которую можно наблюдать во всем западном мире. Исследование, проведенное в 2011 году Организацией экономического развития и сотрудничества, обнаружило, что неравномерность в распределении доходов впервые начала увеличиваться в конце 70-х — начале 80-х в Америке и Британии (а также Израиле). Эта тенденция начала распространяться в конце 80-х. За последнее десятилетие неравенство доходов возросло даже в традиционно эгалитарных государствах вроде Германии, Швеции и Дании. За несколькими исключениями (Франция, Япония и Испания) доходы 10% наиболее богатых людей в самых развитых экономических державах значительно выросли, в то время как 10% населения с наиболее низкими доходами отстали еще больше.

Тем не менее, тенденция не была повсеместной или неизбежной. В тот же временной промежуток такие страны, как Чили, Мексика, Турция и Венгрия, сумели сократить неравенство в доходах (иногда довольно значительное), дав нам основания предположить, что неравенство — продукт политических, а не только макроэкономических факторов. Неправда, что неравенство — неизбежный побочный продукт глобализации, свободного перемещения рабочей силы, капитала, продуктов и услуг и технологических изменений, при которых преимуществом пользуются более квалифицированные и более образованные сотрудники.

Среди наиболее развитых стран Америка имеет самые ужасающие различия в доходах и возможностях, которые ведут к разрушительным макроэкономическим последствиям. ВВП США за последние 40 лет вырос в четыре раза и практически удвоился за последние 25лет. И все же, как ныне хорошо известно, все блага ушли наверх — на самый-самый верх.

В прошлом году на 1% американцев с наибольшими доходами приходилось 22% всего дохода страны, а люди, входившие в самый верхний 0,1% по шкале дохода, зарабатывали 11% всего дохода страны. 95% всего роста доходов с 2009 года произошли за счет 1% богатейших американцев. Недавно опубликованные данные переписи населения доказывают, что медианный доход в Америке оставался неизменным на протяжении почти четверти века. Среднестатистический американец зарабатывает сейчас меньше, чем 45 лет назад (с учетом поправки на инфляцию); американцы, окончившие среднюю школу, но не имеющие диплом об окончании вуза, зарабатывают почти на 40% меньше, чем четыре десятка лет назад.

Неравенство доходов в Америке начало расти 30 лет назад одновременно со снижением налогов для богатых людей и упрощением регулирования в финансовом секторе. И это не случайное совпадение. Неравенство еще более усилилось после того, как были снижены инвестиции в нашу инфраструктуру, в системы образования и здравоохранения, а равно и в системы социального обеспечения. Растущее неравенство углубляется, разъев нашу политическую систему и демократическое правление.

Между тем Европа, похоже, слишком старательно стремится следовать дурному примеру Америки. Объятия «жесткой экономики» — от Британии до Германии — ведут к высокому уровню безработицы, сокращению заработных плат и усилению неравенства. Такие чиновники, как, например, Ангела Меркель, только-только переизбранный канцлер Германии, и Марио Драги, президент Европейского центрального банка, станут уверять, что проблемы Европы являются результатом чрезмерного финансирования социальной сферы. Но подобный стиль мышления вел Европу только к экономическому спаду (или даже депрессии). То, что экономика, вероятно, вступает в стадию оживления после экономического кризиса, что экономический спад, по «официальным данным», преодолен, не принесет утешения 27 миллионам безработных в Европейском союзе. По обеим сторонам Атлантики сторонники «жесткой экономики» говорят: «Продолжайте двигаться вперед, это горькая пилюля, которую необходимо принять, чтобы прийти к благоденствию». Но к благоденствию для кого?

Чрезмерное финансирование, которое помогает объяснить сомнительный статус Британии, занимающей второе место после США по уровню неравенства среди наиболее развитых экономических держав мира, также помогает обусловить и стремительно растущее неравенство. Во многих странах слабое корпоративное управление и разрушение социальной сплоченности привели к увеличению разницы между заработной платой руководства компаний и обычных работников: пока еще это соотношение не достигло уровня 500 к 1, как в крупнейших компаниях Америки (по данным Международной организации труда), но все же находится на более высоком уровне по сравнению с докризисным. (Япония, где заработная плата высшего руководства ограничивается, является примечательным исключением.) Американские уловки погони за рентой (обогащение не за счет того, чтобы сделать экономический пирог больше, а за счет манипулирования системой с целью получения наибольшего куска от него) распространились во всем мире.

Асимметричность глобализации также накладывает на все свой отпечаток. Мобильность капитала ведет к тому, что работники идут на уступки в зарплатах, а государства предоставляют налоговые льготы. Результатом становится «гонка уступок». Зарплаты и условия труда — под угрозой. Компании-первопроходцы вроде Apple, чья работа основывается на крупных достижениях в области науки и технологии, финансируемых во многих случаях государством, также показали удивительную ловкость в уклонении от налогов. Они готовы брать, но не собираются отдавать.

Неравенство и бедность среди детей — вообще безобразие и отдельная тема для обсуждения. Она полностью опровергает предположение правых сил о том, что бедность — это результат лени и плохого выбора: дети не могут избрать себе родителей. В Америке практически каждый четвертый ребенок живет в бедности; в Испании и Греции — каждый шестой; в Австралии, Великобритании и Канаде — каждый десятый. Но всего этого можно избежать. Некоторые страны продемонстрировали выбор в пользу создания более справедливой экономики: Южная Корея, где полвека назад лишь один из десяти жителей имел диплом вуза, сегодня характеризуется одним из высочайших в мире уровней образованности населения.

По этим причинам я считаю, что мы входим в мир, который делится не только на тех, кто имеет, и тех, кто не имеет, но, кроме прочего, и на тех, кто делает, и тех, кто не делает что-то в этом отношении. Некоторые страны еще сумеют достичь коллективного благосостояния — единственного вида благосостояния, который я считаю действительно устойчивым. Другие позволят неравенству выходить из-под контроля. В подобным образом разделившихся обществах толстосумы спрячутся за высокими заборами в элитных поселках, практически полностью изолировавшись от бедных. Жизнь бедных явится просто непостижимой для богатых, и наоборот. Я бывал в обществах, выбирающих этот путь. И это не те места, где большинство из нас хотели бы жить, — ни в закрытых анклавах, ни в безысходных трущобах.

Источник: Opinionator

[Пол Кругман]

http://www.ng.ru/krugman/2013-12-23/5_usa.html
23.12.2013 00:01:00

VAN DAM; NETHERLANDS/CARTOONARTS INTERNATIONAL/THE NEW YORK TIMES SYNDICATE
Потребовалось на удивление много времени, чтобы неравенство стало значительным объединяющим фактором для прогрессистов в США, включая президента. Неизбежно появилась и ответная реакция, точнее, мы наблюдаем два таких проявления.
Что касается первого, то он характерен для таких групп, как организация «Третий путь». Джош Маршалл, редактор Talking Points Memo, как нельзя лучше описал этот подход в недавней статье: «Это включает в себя многое из того, на чем построен «Третий путь»: своего рода возврат в забытое прошлое, в период конца ХХ века, когда существовал спрос на группы, пытавшиеся оттеснить демократов «назад, к центру, подальше от идеологических крайностей» в эпоху, в которой демократы представляли собой партию, относительно свободную от идеологии, партию, которая довольно часто побеждала на выборах, в которых голосовало большинство избирателей».
Во-вторых, была ответная реакция интеллектуалов. Такие люди, как автор колонок Washington Post Эзра Кляйн, утверждают, что проблема неравенства существует, но не заслуживает того, чтобы ее представляли как «определяющий вызов нашего времени». В свою очередь, это злит других комментаторов.
Что ж, меня это не злит, но я все-таки сказал бы, что Кляйн на этот раз не прав.
Тот факт, что неравенство является крупнейшим, по сути, определяющим вызовом и вопросом, который должен занимать центральное место в числе озабоченностей прогрессистов, обусловлен многими причинами. В комплексе они звучат абсолютно убедительно, даже если вы скептически смотрите на отдельно взятые аргументы.
Позвольте мне привести четыре довода.
Во-первых, только в количественном выражении растущее неравенство, как сказал бы вице-президент Джо Байден, можно назвать достаточно большим событием. Данные о распределении доходов показывают, что доля 90% населения без учета прироста капитала упала с 54,7% в 2000 году до 50,4% в 2012 году. Это значит, что доходы 90% населения оказались примерно на 8% ниже, чем были бы в случае стабильности показателя неравенства. Между тем, по оценкам, обычно разница между потенциальным и фактическим объемом производства у нас составляет менее 6%. Так что в чисто числовом выражении рост неравенства оказал большее негативное влияние на доходы среднего класса, чем экономический спад.
Кто-то может сказать, что безработица наносит больший урон, чем просто потеря доходов. И я бы с этим согласился. И все-таки, взглянув на эти расчеты, нелегко отбросить неравенство как вторичный вопрос.
Во-вторых, есть разумные основания возложить по крайней мере часть вины за экономический кризис на увеличение неравенства. В идеале история выглядит примерно так: 1% самых богатых активно накапливали сбережения, а спрос поддерживался лишь благодаря раскручивающейся по спирали задолженности остальных. И поскольку эти займы сами по себе отчасти провоцировались существованием неравенства, это привело к каскадам затрат (в рамках которых менее состоятельные потребители пытаются угнаться за теми, кто богаче. – «НГ»). Можно ли утверждать это наверняка? Нет. Но это серьезный аргумент, который подкрепляет остальные доводы.
В-третьих, есть политико-экономический аспект. Можно утверждать, что на политические неудачи, имевшие место как перед, так и (что даже, возможно, более важно) после кризиса, повлияли рост неравенства и соответствующее увеличение политической власти 1% самых богатых. До кризиса у элиты сложился консенсус, что необходимы дерегулирование и финансиализация. Это никогда не было оправдано реальностью, однако было тесно связано с интересами маленького, но очень богатого меньшинства. После кризиса неожиданно произошел поворот от создания рабочих мест к одержимости проблемой дефицита. Согласно опросам, этого отнюдь не хотел среднестатистический избиратель, зато такой расклад отражал приоритеты богачей. А утверждения о важности сокращения социальных выплат по большей части звучат со стороны 1%.
Наконец, с этим тесно связан вопрос о том, что следует исследовать прогрессивным мозговым трестам. Недавно Кляйн предложил, чтобы в центре внимания была тема «Как бороться с безработицей», оттеснив менее важный вопрос «Как уменьшить неравенство?». Но вот в чем дело: мы знаем, как бороться с безработицей, старая добрая макроэкономика пусть не идеально, но очень хорошо работает с 2008 года. С точки зрения экономики загадок относительно причин нашего медленного оздоровления не осталось, именно так происходит, когда мы ужесточаем бюджетную политику, несмотря на снижение доли заемных средств в частном секторе, в период, когда монетарная политика ограничена из-за нулевой процентной ставки. Как я уже говорил, вопрос о том, почему наша политическая система игнорировала все макроэкономические знания, и ответ на этот вопрос сильно связаны с проблемой неравенства.

КОММЕНТАРИИ ЧИТАТЕЛЕЙ С САЙТА NYTIMES.COM

Глубокие экономические несоответствия были неизбежны

Г-н Кругман, вы пишете о «загадочности» причин роста неравенства. Надеюсь, вы говорите это с сарказмом. Мне это представляется вполне очевидным:
1. Федеральные власти допустили массовую монополизацию в частном секторе. Например, в моем районе есть только один – да, именно один – провайдер кабельного телевидения и Интернета. Как вам это нравится? Нерегулируемый капитализм равнозначен монополизации.
2. Опять-таки из-за недостаточного регулирования рост населения городов опережает возможности последних, а должного планирования не осуществляется. Предоставленные сами себе девелоперы впихивают максимальное количество однотипных домов где это только возможно. Но это неправильное использование пространства. В моем городе есть бесконечные районы однотипных домов, выставленные на продажу за 500 тыс. долл. и дороже. Но кто может себе их позволить?
Стоимость съемного жилья взмыла до небес, поскольку никто не может позволить себе приобрести недвижимость, а вскоре люди не смогут и снимать жилье. Люди добираются в мой город через два штата.
3. Высокий уровень безработицы означает, что зарплаты не повысятся.
Тем временем стоимость продуктов и топлива выросла более чем в два раза. А экономисты между тем лепечут о «волатильности» таких вещей. Неужели? Это забавно, потому что цены на топливо и продукты удвоились еще несколько лет назад и так и не снижались.
– В., Вирджиния
Есть экономическая школа, утверждающая, что расхождение в доходах и рост неравенства, которые мы наблюдаем, не только возможны, но и неизбежны. Это, конечно, марксизм (я имею в виду Карла Маркса, а не комика Граучо Маркса).
Хотя аналитика Маркса не была идеальной (а его решение проблемы неравенства очевидно ошибочным), она явно указывала на то, что без некоей противодействующей политической силы в экономике образуется гигантский разрыв в доходах бедных и богатых.
– Dave K., Огайо
Можно, в частности, рассмотреть проблему неравенства доходов на примере успешного бизнеса – такого, как, скажем, McDonald,s.
– Noni Mausa, Миннесота

[Росбалт]

http://www.rosbalt.ru/main/2013/12/28/1215584.html

Фото Татьяны Чесноковой

Американский психолог Пол Пиф (Paul Piff) из университета Беркли выступил с публичной лекцией на нетрадиционную для США тему: он рассказал об экспериментах, проведенных в Университете Беркли, которые наглядно показывают: богатые люди более аморальны, чем бедные. Лекция была недавно выложена на очень популярном просветительском англоязычном сайте ted.com и быстро набирает количество просмотров, вызывая серьезную дискуссию.

Пиф рассказал о целой серии экспериментов. Например, в кампусе университета Беркли психологи отобрали случайным образом 100 пар студентов для участия в эксперименте, основанном на игре "Монополия". Вначале с помощью монеты определялось, кто из двух студентов будет играть роль богатого игрока, а кто бедного. Потом "богатый" получал набор привилегий, которые давали ему гораздо лучшие стартовые позиции, чем "бедному". Далее с помощью скрытой камеры исследователи наблюдали за поведением игроков.

Оказалось, что в течение 15 минут игры обнаруживалось существенное изменение поведения: "богатый" игрок начинал демонстрировать все признаки доминирования, становился все бесцеремоннее по отношению к "бедному", начинал громче стучать фишками по доске, бросать пренебрежительные замечания и даже брал себе больше печенья из корзины на столе. Причем, все эти особенности поведения успевали развиться всего лишь за 15 минут игры! Задавая после эксперимента вопросы о ходе игры, психологи обнаружили, что "богатые" игроки объясняют свой успех своими удачными действиями и личными качествами, "забывая" о своем изначально привилегированном положении.

По мнению Пола Пифа, ситуация с игрой в "Монополию" может быть спроецирована на отношения между людьми, находящимися на разных ступенях иерархии в обществе. Чем человек становится богаче, тем меньше он проявляет сочувствия и сопереживания к другим и тем больше он сконцентрирован на собственных интересах и своих правах, настаивает психолог. В доказательство Пиф привел результаты еще нескольких экспериментов.

Например, в ходе эксперимента выяснялось, насколько люди с разным уровнем дохода готовы делиться с неизвестными им нуждающимися. Оказалось, что люди с доходом 15-25 тыс. долларов в год на 44% чаще проявляют готовность пожертвовать деньги, чем те, чей доход составляет свыше 150 тыс. В ходе другого эксперимента испытуемые "случайно" оказывались в помещении, где стояла корзинка с конфетами. Предварительно их невзначай предупреждали: "Там стоят конфеты, они для детей, участвующих в эксперименте в соседней лаборатории". Так вот оказалось, что богатые люди в два раза чаще, чем бедные, брали конфеты из "детской корзинки". Также выяснилось, что люди с более высоким достатком в большей степени склонны мошенничать в ходе эксперимента, когда выигравший получал в качестве награды 50 долларов вознаграждения.

Еще один эксперимент был посвящен изучению поведения на дороге водителей дешевых, средних, дорогих и очень дорогих машин. Исследователи несколько дней замеряли, как часто владельцы всех этих машин нарушают закон, не пропуская пешеходов на "зебре". Результаты действительно впечатляют. Водители самых дешевых машин по результатам исследования не нарушили закон ни разу. Далее, чем дороже машина, тем выше процент нарушений. В группе самых дорогих машин – "БМВ" и "Тойота" — нарушения составили 50%, то есть пешеходов не пропускал каждый второй.

Подводя итог, Пиф заметил, что более богатые члены общества демонстрируют асоциальное поведение по всем направлениям – они склонны не считаться с интересами других людей, готовы обманывать и вводить в заблуждение при переговорах, не считают зазорным обманывать покупателей товаров и услуг, а также демонстрируют готовность брать взятки и нарушать закон.

Затем Пиф привел данные о катастрофически нарастающем последние двадцать лет разрыве между богатыми и бедными в США. Приведя данные за 1993 год, он показал, как кривые достатка разных групп все больше расходятся. Особенно заметен возрастающий отрыв наиболее богатых пяти процентов населения с годовым доходом выше 375 тыс. долларов. Сегодня, по его словам, 20% наиболее богатых американцев владеют 90% всех богатств страны, и эта ситуация беспрецедентна для США.

Касаясь вопроса об "американской мечте", Пиф подчеркнул, что ее суть — равные возможности для всех. И эта суть подрывается нарастающим неравенством. Проблемы общества с большим разрывом между богатыми и бедными не в тех людях, которые оказались на дне, – подчеркнул психолог, — а в том, что подобное общество ухудшается по всем своим параметрам для всех групп. Чем больше нарастает разрыв между богатыми и бедными, тем больше проблем с образованием, здравоохранением, тем выше процент заключенных и наркозависимых, количество матерей-тинейджеров, тем больше насилия и обмана. А вот степень кооперации, взаимопомощи и доверия, без которых общество не может развиваться, в обществах с нарастающей дифференциацией доходов становится все ниже, подчеркнул психолог.

Каким образом можно вернуться на правильную дорогу? Как победить один из главных сегодняшних вызовов, стоящих перед США, — нарастающее неравенство? По мнению Пола Пифа, пример подают движения и организации богатых людей, число которых все увеличивается, готовых отчислять часть своих доходов на усиление социальной политики, призванной обеспечить если не равные, то хотя бы сравнимые возможности для людей из разных групп населения. Упомянул он и о богатейших гражданах США, жертвующих на благотворительность половину своих состояний. Они действуют против своих экономических интересов, но помогают вернуть "американскую мечту" – подчеркнул психолог.

В заключение он процитировал Билла Гейтса, который как-то сказал, что главный успех человечества — не в сделанных людьми открытиях, а в том, чтобы использовать их для победы над неравенством.

Татьяна Чеснокова
Подробнее: http://www.rosbalt.ru/main/2013/12/28/1215584.html

[Forum.msk.ru]

http://forum-msk.org/material/news/10181639.html
03.01.2014

Совокупное состояние 300 самых богатых людей планеты увеличилось в минувшем году на 524 млрд долларов - до 3,7 трлн долларов. Об этом свидетельствует рейтинг, составленный агентством деловых новостей Bloomberg.

По оценкам экспертов агентства, наиболее прибыльными в указанный период были отрасли экономики, связанные с высокими технологиями. Согласно рейтингу, из 300 человек, входящих в список, лишь 70 по итогам года понесли финансовые потери.

Звание самого богатого человека мира вновь досталось председателю совета директоров компании Microsoft Биллу Гейтсу. Ему удалось увеличить свой капитал на 15,8 млрд долларов до 78,5 млрд долларов. Этому способствовало, в частности, то, что акции корпорации за год выросли в цене более, чем на 30%. Увеличилась стоимость и многих других принадлежащих Гейтсу активов.

Второе место в списке занял мексиканский магнат Карлос Слим, на счетах которого более 73 млрд долларов. Для него прошлый год был не столь удачным: Слим не только уступил место самого состоятельного человека в мире Гейтсу, но и потерял около 1,4 млрд долларов.

Третье место в рейтинге досталось богатейшему человеку в Испании, основателю торговой империи Inditex Амансио Ортеге, чье состояние оценивается в 66,4 млрд долларов. Ортеге удалось по итогам года заработать почти 9 млрд долларов.

Из российских миллиардеров, как отмечают эксперты Bloomberg, самым успешным 2013 год был для совладельца крупной розничной торговой сети "Магнит" - Сергея Галицкого. Он разбогател на 5,3 млрд долларов, и его состояние оценивается в 13,8 млрд долларов. Самым богатым россиянином остался бизнесмен Алишер Усманов, чей капитал, по оценкам агентства, за год возрос на 1,3 млрд долларов - почти до 20 млрд долларов.

[Forum.msk.ru]

Особенность нынешнего кризиса - богатые становятся еще богаче, а бедные беднее - является не специфически российской, а мировой тенденцией.

Далее, как видим, эксперты Bloomberg говорят, что наиболее прибыльными были отрасли, связанные с высокими технологиями. Но второй по размерам в мировом рейтинге капитал принадлежит Карлосу Слиму, портфельному инвестору, к тому же мексиканскому - какие уж там "высокие технологии"? А третье место у Ортеги, владельцу торговой сети.

Тоже самое и в России - наибольший рост показал совладелец торговой сети "Магнит". Извините, но я пользуюсь услугами этой сети, когда нахожусь в провинции, где нет нормальных гипермаркетов - мои впечатления, мягко скажем, не слишком восторженные. То есть рост впечатляющий, но отнюдь не за счет создания каких-то восхитительных условий для покупателя, а благодаря чему-то еще. И к хай-теку торговая сеть как-то не относится... Ну и самый богатый россиянин Усманов тоже, кажется, скорее портфельный инвестор, нежели инноватор...

В двух словах - сейчас люди зарабатывают на перераспределении "по-крупному", от перебрасывания из отрасли в отрасль "портфельных инвестиций" до создания крупных опово-розничных торговых сетей, то есть перераспределении средств из "маленьких кошельков" в большие капиталы.

Да и на самом простом - ну что такого высокотехнологичного появилось в нашей жизни в прошедшем году? Ничего особенного.

А вот богаче или беднее мы стали жить? Тут все тоже, в общем, очевидно.

[АПН]

http://www.apn.ru/column/article30837.htm
Депардью стремительно выдали паспорт и подарили пятикомнатную квартиру в Грозном, построенную, если уж говорить прямо, за счёт субвенций Чечне из федерального бюджета. Моральный облик этого человека достаточно хорошо характеризует то, что он, убегая от высоких налогов на миллионеров, не постеснялся принять этот подарок в России, где уровень жизни явно ниже французского.

По всей видимости, теперь пример окажется заразительным и толпы французских миллионеров аки птицы перелётные потянутся получать в подарок российское гражданство и ключи от квартир, построенных на деньги российских граждан.

Редакция АПН предлагает, в ответ на принятие решения Конституционного совета Франции принять федеральную программу "Французскому миллионеру - доступное жильё" и сделать её оператором руководство чеченской республики в лице академика Кадырова лично.

Поскольку за призывы к "сепаратизму", т.е. выводу Чечни из состава "федерации" у нас теперь введена уголовная ответственность, следует честно признать, что в рамках подготовки к первому президентскому сроку будущему преемнику Владимира Путина нужно зарабатывать и международный авторитет. Хотя бы таким способом. Заодно и популярность Курортов Северного Кавказа удастся увеличить.

[Пол Кругман]

http://www.ng.ru/krugman/2014-03-24/5_unequality.html
24.03.2014 00:01:00


ПРЕДЫСТОРИЯ: Перераспределение богатства МВФ опубликовал 26 февраля результаты исследования влияния неравенства в доходах и перераспределения богатства на экономический рост. Авторы доклада, глава исследовательского департамента МВФ Джонатан Остри, экономисты Эндрю Берг и Хараламбос Цангаридис, пришли к выводу, что более равные общества, как правило, могут рассчитывать на более быстрый рост, а умеренное перераспределение не тормозит экономическое развитие. В ходе исследования авторы изучали данные о неравенстве до и после введения новых налогов в различных странах. Они выяснили, что в странах с высоким уровнем неравенства рост медленнее, а в периоды, когда эти экономики все же росли, они были в целом более нестабильными. Исследователи также выяснили, что проведение политики перераспределения не оказало прямого влияния на темпы роста. Тем не менее ранее в этом месяце в статье для Financial Times Остри отметил, что налоговые системы, которые «умеренно более редистрибутивны» с течением времени «обеспечивают более равное распределение дохода, а это, в свою очередь, приводит к более быстрому росту». Он продолжает: «В некоторых кварталах усиливающееся неравенство встречало пораженческое отношение. Однако бездействие перед лицом неравенства вряд ли будет признано в качестве стандартной политики». Журнал Economist в статье «Does Raising All Boats Lift the Tide?» недавно проанализировал результаты исследования МВФ: «Есть разные по глупости способы достичь желаемого уровня перераспределения».

Давайте внимательнее приглядимся к неравенству ФОТО ANDREW TESTA FOR THE NEW YORK TIMES Рабочие проверяют расплавленную сталь на заводе компании Arcelormittal в Дюнкерке, Франция.

Недавно я пообещал, что поделюсь критическими мыслями по поводу статьи о перераспределении и росте, написанной аналитиками МВФ Джонатаном Остри, Эндрю Бергом и Хараламбосом Цангаридисом. Они пришли к выводу, что политика перераспределения не имеет негативных последствий (по крайней мере в обозримой перспективе), зато вполне вероятно может дать позитивный эффект благодаря снижению неравенства.

Думаю, смогу изложить свои соображения, используя свое любимое сравнение – США и Франция.

Почему именно эти две страны? Потому что это два развитых государства, у которых схожий технологический потенциал, но очень разная социальная политика. Во Франции не просто осуществляется перераспределение, эти меры с течением времени расширялись, что ограничивало рост совокупного неравенства, а вот в США ничего подобного не было.

Так давайте сравним судьбы этих стран в новом позолоченном веке. Рост во Франции был несколько медленнее, хотя это не было катастрофой, как можно подумать, если почитать плохие отзывы в прессе (посмотрите на график).

Это мой главный источник озабоченности по поводу Остри и компании. Предположим, человек считает, что сильная политика перераспределения снижает уровень производства, но что это единовременный сдвиг, а не перманентное снижение темпов роста. Затем он мог поверить в их вывод о незначительном влиянии на рост, веря при этом в серьезные последствия для объемов производства.

Что еще удивительнее, в отличие от темпов роста, уровень ВВП на душу населения во Франции существенно ниже, чем в США.

Итак, аналитики МВФ, возможно, ответили на это возражение, включив ВВП на душу в свои выкладки, которые показывают, что страна с более низким ВВП на душу, чем в США, должна расти быстрее, чем США, при прочих равных. Так что без этого более быстрого роста станет очевиден депрессивный эффект перераспределения. Однако я сомневаюсь, что такая логика правильная.

График 1: Реальный ВВП на душу населения (США и Франция) Источник данных: Eurostat
График 1: Реальный ВВП на душу населения
(США и Франция)
Источник данных: Eurostat

Любопытно, что более низкие показатели Франции объясняются более низкими трудозатратами, а не низкой производительностью (посмотрите второй график). Если разобраться, то окажется, что низкие трудозатраты являются результатом конкретной политики, а не перераспределения доходов: во Франции пенсионная система поощряет ранний выход на пенсию, есть также законы, которые ограничивают продолжительность рабочего дня и гарантируют более продолжительные отпуска, чем у нас.

В целом я все же доверяю выводам доклада МВФ, но думаю, нам следует признать, что не так все просто, как хотелось бы либералам.

КОММЕНТАРИИ ЧИТАТЕЛЕЙ С САЙТА NYTIMES.COM

Американцы живут, чтобы работать

20 лет назад один мой знакомый бизнесмен, который управлял компаниями в Европе и США, подметил, что в его среде общепринятым мнением было следующее: в Европе (он прежде всего имел в виду Италию и Францию) люди работают, чтобы жить, в то время как в США люди живут, чтобы работать. И это отличие важно работодателям. Кажется, что некоторые ваши данные подтверждают правоту таких взглядов.

– Robert L. Walton,

Массачусетс

Нечестно, когда оценка уровня развития экономики страны понижается просто из-за того, что трудозатраты в ней ниже, поскольку у людей длиннее отпуска и короче рабочие дни. Эта система игнорирует ценность времени, проведенного с детьми и семьей. Она также игнорирует ценность частной работы.

Например, человек, у которого больше свободного времени, может сам ухаживать за своим садом, а не нанимать садовников. К сожалению, работа, которую он выполняет для себя, не учитывается экономической статистикой, поскольку не происходит передача денег из рук в руки.

– J. H., Калифорния

График 2: Сравнение производительности и ВВП на душу населения. Пояснение: этот график содержит сравнение производительности в США и во Франции (зеленый) и сравнение ВВП на душу в этих двух странах (оранжевый). Источники данных: Eurostat, МВФ
График 2: Сравнение производительности и ВВП на душу населения. Пояснение: этот график содержит сравнение производительности в США и во Франции (зеленый) и сравнение ВВП на душу в этих двух странах (оранжевый). Источники данных: Eurostat, МВФ

Более ранний выход на пенсию и пять недель отпуска в год для каждого (включая кассиров, уборщиков и т.д.) плюс возможность брать больничный могут оказывать неравномерное влияние. Дети больше общаются с родителями и ездят с ними в семейные отпуска.

Я так понимаю, что вы сосредотачиваетесь на ВВП, но если разница между двумя странами заключается в том, что в одной люди работают по 50 часов в неделю и время от времени берут отгулы, а в другой – представители среднего класса отдыхают три недели летом и две недели на Рождество… Что ж, мы живем только раз.

– K. M., Австрия

Будет очень просто победить кризис безработицы в США, если ввести обязательный шестинедельный отпуск, как в Европе, а также сделать продолжительность рабочей недели 39,5 часа.

И пожалуйста, не говорите мне, что США не могут позволить подобные цивилизованные условия труда!

– P., Германия

[Константин Сонин]

Урок № 22. Неравенство — не обязательно следствие экономического спада

Имущественное неравенство в России всегда представляется политической проблемой. Отвечая на вопросы социологов, люди говорят о негативном отношении к богатым, а на думских выборах 2003 года — последних свободных выборах нового времени — большинство избирателей проголосовало именно за те партии, которые выступали за перераспределение от богатых к бедным. Больше того, те же социологические опросы показывают, что у граждан есть довольно четкое — это не значит правильное! — представление о том, почему неравенство так велико. Значительное большинство считает, что все дело в незаконной приватизации и, следовательно, нынешнее распределение доходов несправедливо.

В этой логике есть очевидная неувязка — пусть исходное распределение было равномерным (оно не было, но пусть) и пусть потом собственность досталась гражданам неравномерно и несправедливо. Это бы объясняло имущественное неравенство и неравенство доходов, которые включают в себя доходы на капитал, но это ничего не говорило бы о неравенстве трудовых доходов. Это бы не объясняло разницы в зарплатах — платят-то не в зависимости от того, сколько у человека имущества, а в зависимости от того, насколько востребованы навыки, которыми он обладает. Такое неравенство приватизацией объяснить невозможно. Может быть, оно не так велико?

Велико. Экономисты из Российской экономической школы Сергей Гуриев и Андрей Рачинский оценили неравенство трудовых доходов жителей Москвы69. Для этого им пришлось воспользоваться базой данных о подоходном налоге москвичей за 2004 год. Оказалось, что уровень неравенства трудовых доходов очень высок. Возможно, он даже выше, чем уровень имущественного неравенства, которое оценить по налоговой базе данных, конечно, невозможно. Так в чем же дело?

ДОГНАЛИ АМЕРИКУ

Концентрация доходов в Москве практически такая же, как в Соединенных Штатах

К сожалению, профессиональных экономических исследований неравенства доходов в России практически не ведется. Собственно, даже неизвестно, каким образом Росстат получает те данные, которые он ежегодно публикует. Статья Гуриева и Рачинского, первая ласточка, лишь описывает неравенство, но мало помогает в поисках объяснений. Естественный способ — сравнить нашу страну с какой-нибудь, в которой, во-первых, похожий уровень неравенства, а во-вторых, эта область экономических исследований более развита. Бессмысленно сравнивать Россию со Швецией — там никогда не было такого расслоения; почти бессмысленно сравнивать Россию с Нигерией, потому что о нигерийском неравенстве известно еще меньше, чем о российском. Впрочем, нужная страна есть. Таблица показывает удивительное сходство: в пределах самых богатых 10 процентов населения Москва чрезвычайно похожа на Америку.

ДОЛЯ ДОХОДОВ, ПРИХОДЯЩИХСЯ НА РАЗНЫЕ ГРУППЫ НАСЕЛЕНИЯ

НОВАЯ ВОЛНА

Так что там, в Америке? Еще в середине 50-х годов прошлого века Тед Соренсен, помощник сенатора от штата Массачусетс, периодически получал различные публикации местной торговой палаты. На титульном листе был приведен лозунг организации: «Большая волна поднимает все лодки». Эта фраза так понравилась Соренсену, что он включил ее в речь своего патрона, который к тому времени уже стал президентом США. В устах Джона Кеннеди она означала попросту, что экономический рост снимает все проблемы — и социальные, и политические. И на протяжении следующих десятилетий не было сомнений — когда экономика растет, все довольны. Однако на исходе пятого десятилетия постулат стал вызывать сомнения.

В самом успешном году первого десятилетия XXI века, 2004-м, американская экономика выросла на 4,2 процента. Это намного ниже, чем у лидеров мирового роста последнего десятилетия — Китая и Индии. Это ниже, чем у африканских стран, которые стали расти совсем недавно. Наконец, это намного ниже, чем у стран, которые еще пятнадцать лет назад были социалистическими. Однако это чуть ли не вдвое выше, чем рост в большинстве остальных развитых стран. И при этом опросы общественного мнения показывают, что большинство американцев считает, что их экономическое положение ухудшается. Казалось бы, чем может быть недоволен обычный американец в период относительно быстрого роста? Неравенством.

ОСОБЫЙ ПУТЬ АМЕРИКИ

Доля 0,1 % самых богатых граждан в общих доходах населения

НЕРАВЕНСТВО

Когда профессор экономики объясняет студентам разницу между средним доходом и медианным, то есть доходом человека, который зарабатывает больше, чем половина граждан страны, он приводит такой пример. Представьте, что вы сидите в баре и вдруг в него входит Билл Гейтс, доходы которого составляют сотни миллионов в год. Средний доход присутствующих увеличивается в десятки раз, в то время как медианный — если в баре сидит больше одного человека, — конечно, практически не меняется. (В жестком российском варианте это звучит так: «После того как посадили Михаила Ходорковского, средний доход российского заключенного вырос на 10 миллионов».)

Это различие — между средним и медианным доходом — позволяет понять суть проблемы. Вместе с экономикой растет средний доход, однако если большая часть новых доходов достается все более узкой группе самых богатых, то медианный доход не меняется и может даже падать. Принстонский экономист Пол Кругман указывает на то, что медианная реальная заработная плата работника, не занимающего руководящих должностей в фирме, в середине первого десятилетия XXI века была ниже, чем тридцать лет назад, и это, похоже, долгосрочный тренд.

Томас Пикетти из французского CEPREMAP и Эммануэль Саез из Беркли, крупнейшие в мире специалисты по оценке долгосрочных трендов неравенства, использовали данные об уплате подоходного налога, чтобы изучить динамику неравенства доходов в США. (Изначально исследование покрывало период с 1913 по 1998 год, но текущая версия включает данные вплоть до 2004 года70.) И оказалось, что, действительно, расслоение в Америке стремительно увеличивается. При этом сильнее всего неравенство растет не там, где проходит граница между средним классом и бедными, а внутри верхней части среднего класса. Доход 10 процентов самых богатых американцев (в 1998 году это те, чьи доходы превышали 81 тысячу долларов в год), то есть как раз верхнего среднего класса, вырос за тридцать лет, но большая часть прироста досталась 1 верхнему проценту (230 тысяч долларов в год — это уже не средний класс), больше половины этого прироста досталось 0,1 процента (790 тысяч), а больше половины доставшегося 0,1 процента досталось 0,01 процента (минимум 3,6 миллиона). В 1970 году доход 0,01 процента самых богатых налогоплательщиков составлял 0,7 процента общего дохода. Через тридцать лет доход той же доли стал в четыре раза больше — почти 3 процента общего дохода. Иными словами, если в 1970 году самые богатые были в 70 раз богаче среднего, то в 1998-м в 300 раз!

Интересно, что глобальный тренд в последние два десятилетия противоположен американскому — неравенство между странами снижается71. Оно заметно снижается и внутри некоторых развитых стран72. Впрочем, есть экономисты, которые считают, что у неравенства есть положительные стороны.
СУТЬ ПРОБЛЕМЫ

В Америке спор о причинах нынешнего увеличения неравенства носит довольно изощренный характер. Есть две основные гипотезы — грубо говоря, «правая» и «левая». Большинство профессиональных экономистов не поддерживает ни одну из этих двух гипотез в чистом виде, разве что Пол Кругман занимает однозначную позицию. «Левая» гипотеза состоит в том, что резкий рост неравенства — оно вернулось практически к уровню 20-х годов — связан прежде всего с уменьшением роли профсоюзов, ослаблением контроля над менеджментом крупных фирм и снижением эффективной ставки налога для самых богатых (Пикетти и Саез показывают, что предельная эффективная ставка упала с 60 процентов в 1980 году до чуть более 30 процентов сегодня). Наиболее последовательные сторонники «левой» гипотезы считают глубинной причиной политический сдвиг вправо от достижений Нового курса Франклина Делано Рузвельта и Великого общества Линдона Джонсона. Правые, для которых имена Рузвельта и Джонсона вовсе не святы — они называют их «социалистами», — не согласны.

«Правая» гипотеза состоит в том, что увеличение неравенства связано главным образом с ростом разницы в доходах людей с разным уровнем образования. В глобализованной экономике производительность труда высокообразованных работников растет быстрее, чем производительность труда менее образованных. В частности — но не только — потому, что все большую роль играет способность работника взаимодействовать с клиентами и даже просто харизма. Более образованные сотрудники в среднем имеют преимущество и здесь. Это объясняет увеличивающееся расслоение не только между средним классом и бедными, но и внутри верхней части среднего класса. Наконец, менее образованным приходится конкурировать за рабочие места с дешевой рабочей силой Индии и Китая, что тоже снижает уровень оплаты труда.

Кстати, между двумя гипотезами можно найти логическую связь. Ослабление профсоюзов отчасти вызвано глобализацией. Компаниям стало легче торговаться с сотрудниками, когда у них появилась возможность перенести производство в Азию. Но не исключена и обратная зависимость. Теперь, когда кандидату от Демократической партии можно не быть заложником могущественных профсоюзов, компаниям стало гораздо легче заниматься аутсорсингом, а их руководству — назначать себе невероятные зарплаты. За последние 30 лет отношение доходов менеджеров к средней заработной плате выросло почти в 30 раз.

Так что обычный американец абсолютно прав, когда думает, что экономический рост последних двух десятилетий не поднимает его лодку, ведь медианный реальный доход практически не растет. Но если наш человек винит в своей маленькой зарплате олигархов, то американский — иммигрантов и корпорации, которые переносят производство в бедные страны. Интересно, что при этом и американцы, и россияне совершают одну и ту же ошибку, когда их спрашивают про конкретные меры борьбы с неравенством. А именно про прогрессивный налог на наследство.

Что лучше символизирует социальную справедливость, чем прогрессивный налог на наследство? Завещали тебе большой куш — будь добр, заплати с него более высокий процент. При таком раскладе распределение богатства в новом поколении будет более равномерным. Кажется, подавляющее большинство должно выступать за сохранение и увеличение налога. В Америке он не затрагивал почти 90 процентов населения, а в России практически все должны были платить его по очень низкой ставке 5 процентов. Однако в обеих странах то же самое большинство, которому этот налог был выгоден, недавно с воодушевлением поддержало его отмену. Так, может, зря экономисты так много думают о неравенстве?

[Вячеслав Дворников]

http://slon.ru/economics/stolko_nera...-1105857.xhtml


В конце мая в международном деловом сообществе разгорелся острый интеллектуальный скандал. И вызвала его на удивление не утечка секретной информации из недр Госдепа, а научная монография французского экономиста Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке». Книга поступила в продажу в США в апреле 2014 года, и за первые недели этот многостраничный труд стал бестселлером общественно-политической литературы – на сегодня продано 200 тысяч экземпляров. На прошлой неделе не только высоколобые бизнес-издания, но и таблоиды пестрили заголовками: «Пикеттимания: почему Америку лихорадит от неравенства?», «Придираясь к Пикетти», «"Пузырь Пикетти" – не просто болтовня», «Суть скандала вокруг Пикетти», – при этом одни обвиняют француза в подтасовке фактов, другие провозглашают книгу публицистической сенсацией XXI века.

Отчасти причина ажиотажа ясна уже из названия: книга явно отсылает к Марксу и во многом наследует его аргументам и основной идее: в XX веке во всем мире чудовищно обострилось неравенство; труд приносит людям все меньший доход, в то время как рантье и спекулянты с легкостью приумножают миллионы на ценных бумагах. Тезис лег на благодатную почву – в этом году неравенство стало одной из главных тем Всемирного экономического форума в Давосе, о росте пропасти между богатыми и бедными регулярно сообщают статистические ведомства и исследователи развитых и развивающихся стран. Той же проблеме этой весной посвятил свою речь перед конгрессом Барак Обама: «Редко, когда корпоративные прибыли и цены на акции были выше, чем сегодня, после четырех лет экономического роста. И у тех, кто наверху, дела никогда не шли так хорошо. Но средняя заработная плата практически не изменилась. Неравенство усугубляется. Вертикальная мобильность застопорилась». Неудивительно, что книгу Пикетти похвалили и Обама, и директор-распорядитель МВФ Кристин Лагард.

Пикетти утверждает, что 10 лет собирал данные в доказательство своего главного тезиса – что всю историю цивилизованного общества неравенство в доходах устойчиво росло, с перерывом лишь на две мировые войны и восстановительный период. Все это время рост прибыли от владения капиталом превосходил мировой ВВП, а значит, и рост заработных плат.

Прибыльность капитала и мировой ВВП до 2100 года
Источник: New York Times

«Когда возврат на капитал превосходит рост экономики и зарплат, – как это было в XIX веке и, кажется, будет и в XXI, – капитализм автоматически генерирует произвольное и неустойчивое неравенство, которое радикально подрывает ценности меритократии [власти, основанной на заслугах], на которых стоит демократическое общество», – заявляет Пикетти. Эту несправедливость невозможно преодолеть без радикальных экономических решений. Он предлагает ввести глобальный прогрессивный налог на капитал: увеличить верхнюю ставку налога на доходы до 80%, налога на богатство – до 2%. На самом деле такие попытки в мире уже предпринимались. Например, во Франции в 2012 году 8010 домохозяйств заплатили в виде налогов более 100% от своего совокупного дохода (хотя ставка налога на капитал была «всего» 1,5%, а максимальная ставка подоходного налога – 45%).

Редактор Financial Times Крис Джилес обнаружил в книге Пикетти многочисленные спекуляции и неточности. К примеру, данные по распределению богатства в Швеции, Франции и Великобритании Пикетти выдает за общеевропейские, хотя, скажем, для Великобритании они совсем не верны. В то же время Пол Кругман – лауреат Нобелевской премии по экономике 2008 года и профессор Принстона – коллегу горячо поддержал. Он жалуется, что уже два десятилетия бьется над проблемой растущего неравенства и лишь сейчас обрел единомышленника.

Чтобы рассудить споры о «дутой» или подлинной сенсации, Slon собрал мысли о нашумевшей книге главных столпов современной экономической мысли.

Роберт Шиллер,
нобелевский лауреат по экономике 2013 года, профессор Йельского университета

«Катастрофа, о которой идет речь, – возвращение к уровню неравенства, невиданному с конца XIX – начала XX века, – прекрасно описана в книге Пикетти. Ничтожное меньшинство становится сверхбогатым, причем не потому, что эти люди умнее других или прилагают больше усилий, а потому, что основополагающие экономические силы распределяют доходы крайне причудливо и капризно».

Но, соглашаясь с посылом Пикетти, Шиллер критикует предлагаемые им меры:

«Чтобы быть по-настоящему эффективным, увеличенный налог на роскошь, который в первую очередь ударит по высокомобильным пенсионерам и другим обеспеченным людям, должен стать международным. В противном случае богачи попросту эмигрируют в страны с низкими налогами. А непопулярность налога на роскошь препятствует глобальному сотрудничеству. Так, Финляндия ввела налог на роскошь, но была вынуждена его снизить – так же как и Австрия, Дания, Германия, Швеция и Испания».

Шиллер уверен, что от вопиющего роста неравенства мир спасет новая, хорошо отрегулированная финансовая система с частным или государственным страхованием – она не позволит раздуваться пузырям, из-за которых многие сейчас теряют последние сбережения:

«Я куда больше верю в мой план борьбы с катастрофическим неравенством, чем Пикетти в свой».

Кеннет Рогофф,
профессор Гарвардского университета, главный экономист МВФ в 2001–2003 годах

«Читая новую книгу Томаса Пикетти, уже так сильно повлиявшую на умы, можно сделать вывод, что в мире не было столько неравенства со времен баронов-разбойников и королей. Но, утверждая, что капитализм несправедлив, Пикетти обращает внимание на растущее неравенство в богатых странах и не замечает, что в то же самое время миллионы людей из развивающихся стран вырвались из бедности».

Пытаясь разобраться в причинах проблемы, Рогофф размышляет:

«Eсли основной причиной [усугубления неравенства] является массовый приток азиатского труда на глобализованные товарные рынки, то модель роста, выдвинутая лауреатом Нобелевской премии экономистом Робертом Солоу, предполагает, что в итоге акционерный капитал отрегулируется, а ставка заработной платы вырастет. Уходы на пенсию из-за старения рабочей силы в конце концов также запустят рост заработной платы. С другой стороны, если доля труда в доходе падает из-за неумолимого роста автоматизации, понижающее давление на эту долю сохранится, как я говорил несколько лет назад в контексте рассмотрения проблемы искусственного интеллекта».

Меры устранения неравенства по Пикетти утопичны, считает Рогофф. Сам же он ратует скорее за повышение налогов на потребление, а не на доходы: чуть более высокий налог на собственность стал бы «гораздо более простым и эффективным способом собирать налоги, не затрагивая накопление богатств».

Лоуренс Саммерс,
профессор Гарвардского университета, министр финансов США в 1999–2001 годах

«В каждой области знаний прогресс идет от простых абстрактных парадигм, которые в дальнейшем и определяют ход мысли – как, например, теория эволюции Дарвина, теория сравнительных преимуществ Рикардо или концепция совокупного спроса Кейнса», – напоминает Саммерс, ставя в один ряд с великими и Пикетти.

«Так почему же трудовой доход верхнего 1% вырос так резко по отношению к доходу всех остальных? Никто на самом деле не знает, – задается вопросом Саммерс и тут же отвечает на него: залог успеха – в правильном выборе отрасли. – У ног Джобса немедленно оказался мировой рынок, а также огромный потенциал для воплощения своих инноваций с очень низкими затратами, так что он был в состоянии капитализировать их гораздо больше, чем, например, Истмэн [основатель компании Eastman Kodak]».

Саммерс считает, что с развитием онлайн-образования следующими на резкий рост богатства могут претендовать преподаватели. Как и остальные, он предлагает свой рецепт борьбы с несправедливостью в распределении богатства:

«Помимо налогообложения <...> проще повысить доходы среднего класса и сделать более трудным накопление огромных состояний. <...> Примеры включают более энергичное исполнение антимонопольного законодательства, сокращение чрезмерной защиты интеллектуальной собственности в тех случаях, когда эффекты стимулирования малы, а монопольная рента высока, большее поощрение опционных схем для рабочих (это даст им долю в накоплении богатства), увеличение инвестиций государственных пенсионных ресурсов в более рискованные высокодоходные активы».

[LADNO.ru]

http://www.ladno.ru/interview/25106.html
Лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Солоу выразил беспокойство по поводу тенденции ко все большей концентрации богатств в США. По его словам, это явление глобальных масштабов может отрицательно сказаться на демократии. Главная проблема здесь — деньги и их отношения с властью.

Atlantico: В недавнем интервью с представителями экспертной группы «Институт экономической политики» лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Солоу (Robert Solow) выразил беспокойство по поводу все большей концентрации богатств в США, которая может доходить до олигархических отклонений. Как именно усиление меньшинства чрезвычайно богатых людей может нанести удар по нынешнему демократическому равновесию?

Жан-Луи Срван-Шрейбер: Нет, богатые не покупают власть. Деньги и есть власть. С момента формирования государств тремя главными источниками власти являются сила, деньги и законы. Сегодня, в наших современных демократиях, сила начинает уступать закону и, в первую очередь, деньгам.

Так, например, победа на выборах невозможна без денежных средств. Последнее время особенно остро ощущается следующий факт: власть без финансовых ресурсов практически равнозначна беспомощности. Если предвыборные обещания не выполняются, а экономический рост стоит на месте, исполнительная власть расписывается в собственном бессилии.

Сегодня первое место в мировой власти занимают финансы. Как Конгресс может создать заслон для реформаторских планов Обамы? Заблокировав принятие бюджета! В результате президент теряет инициативу. Во Франции Франсуа Олланд не смог претворить в жизнь обещанные реформы из-за нехватки средств. Он хотел повысить налоги, чтобы расширить поле для маневра правительства, но это только еще больше подорвало его популярность и перспективы экономического роста предприятий.

Роберт Солоу, быть может, и прав в долгосрочной перспективе, но он не говорит нам о том, что происходит сегодня. Богатства теперь создают не капиталы: процентные ставки сегодня достигли исторического минимума и приносят намного меньше прибыли, чем инновационное развитие, которое вносит весомый вклад в формирование мирового богатства. Лучшим примером тому служат развивающиеся страны с их двухзначными показателями роста. Поэтому сейчас вряд ли можно утверждать, что через 20 лет капитал начнет приносить больше прибыли. Инвестиции в предприятия — это самый рискованный, но в то же время, наверное, и самый прибыльный путь.

Уильям Джинис: Во Франции и США существуют разнообразные исследования с оценкой изменения ситуации в плане неравенства. В частности, из них следует, что кризис 2008 года повлек за собой усиление неравенства в пользу самых богатых. Другими словами, период экономического кризиса, особенно если он опирается на финансовую основу, способствует обогащению «богатых», которые, как, например, Уоррен Баффет (Warren Buffet) обращают ситуацию на пользу себе. «Бедные» же наоборот вдвойне страдают от кризиса, потому что по ним бьют не только потрясения на рынке труда, но и сокращение средств в системе соцобеспечения, которое связано с уменьшением налоговых поступлений.

Но хотя эта тезисная основа практически не вызывает сомнений, она породила два типа суждений, которые сейчас звучат повсеместно, а иногда даже используются как доказательства неминуемого конца капитализма и демократии. Стоит подробнее рассмотреть эти умственные построения, которые могут оказаться весьма опасными, когда играют на руку разнообразному популизму, чей конек — это критика элитарного сговора.

Расскажу о первом типе суждений. Кризис делает богатых еще богаче, а связанные с капиталом деньги приносят больше прибыли, чем заработки... Иначе говоря, кризисные времена выгодны для «наследников». Во-первых, нужно отметить, что в истории не было установлено четкой причинно-следственной связи между политическим/экономическим кризисом и обогащением «наследников». Что бы там ни говорил де Токвиль, кризисы в целом и революции в частности на протяжение истории лишь ускоряли процесс изменения и обновления элитарной структуры, а не наоборот. Но что же изменилось в XXI веке? По мнению некоторых критически настроенных экономистов, это касается логики накопления капитала: совокупный эффект «финансизации» экономики и постепенного отстранения государства в результате нескольких неолиберальных волн ведет к обогащению 1% самых богатых. Однако давайте оставим экономистам эти споры и доказательство того, что речь идет в большей степени о структурном, а не конъюнктурном явлении. Как бы то ни было, попытка воспользоваться этим как доказательством возвращения олигархии или даже плутократии, которое ставит под угрозу само будущее нашего демократического плюрализма, это лишь попытка оживить давно отмершие представления...

— Можно ли пойти чуть дальше и сказать, что деловые круги купили политическую власть?

Жан-Луи Серван-Шрейбер: Взаимоотношения политических и финансовых сил всегда были нормой в обществе в мирное время. Это связано с тем, что богатые либо сами добиваются избрания, либо финансируют защищающие их политические партии. Финансирование из других источников возможно лишь при наличии большого числа тех, кто платит взносы. Но сегодня в профсоюзах и партиях почти не осталось членов. В результате им приходится обращаться за государственным финансированием. Такова основа французской системы: у нее хватает недостатков, но это все равно лучше, чем зависеть от богачей.

Власть и деньги всегда шли рука об руку. Если рассмотреть ситуацию до великой французской революции, источником власти была божественная воля, монарх считался помазанником божьим. Это было очень удобным и с хода отметало любые протесты. Церковь поддерживала мирскую власть.

Что касается богатства, его источником было владение землей.

Говорить об экономическом росте в те времена вряд ли возможно, потому что в допромышленную эпоху его попросту не существовало. Хорошие урожаи обогащали господ и крестьян, а плохие могли снова поставить их на грань нищеты. Привилегированные владельцы земель собирали налоги. Но в XVIII веке интеллектуалы посчитали, что с таким неравенством больше нельзя мириться, и создали более справедливую систему.

Примерно в ту же самую эпоху наступление научно-технического прогресса создало основу первой промышленной революции. Источником богатства стали не право сбора, а изобретения, производство и труд. XIX век постепенно дал право голоса избирателями сформировал рабочий класс. Тот выразил протест против неравенства в распределении богатств, которые, как говорили, исчезли после революции. Наконец, в наших демократиях богатые сохранили власть, сделав несколько уступок. Впервые в истории богатым пришлось раскошелиться на благо народа. В начале ХХ века появился подоходный налог. Тогда он составлял всего лишь 2-3%, но начало было положено.

Уильям Джинис: Пример Древнего Рима в данном случае может быть весьма показательным, потому что хотя там проблематика сговора богатства с политической властью подходила вплотную к плутократическим и олигархическим формам, сегодня нет существовавших в прошлом условий. Как бы то ни было, американские социологи и специалисты по неравенству Уинтер и Пейдж в своих работах утверждают, что сверхбогатые люди в американском обществе обладают такими большими ресурсами, что им по силам напрямую или косвенно направлять демократические правительства. Они владеют большим числом крупных СМИ и оказывают большую финансовую поддержку кандидатам и партиям на выборах, что позволяет им извратить работу демократии, поставив свои личные (и зачастую финансовые) интересы выше общественных. Минус этой научной работы о формировании новых правящих олигархий заключается в том, что она перекликается с вышедшей в 1960-х годах работой Миллса о властной элите (то есть правительстве объединенной элиты, куда входит руководство крупнейших предприятий и военной промышленности) и отталкивается от тех же ошибочных основ.

Так, из неравенства в распределении богатств делается вывод о неравенстве в распределении политических и властных ресурсов. Иначе говоря, раз богатые становятся богаче, они получают от этого богатства сильнейшее политическое влияние. Тем не менее, эмпирическое исследование реалий процесса демократического управления вчера и сегодня свидетельствует о том, что ни одна группа не может стабильно навязывать власти свои интересы. Если взять пример США и Движения чаепития, которое финансируется на деньги братьев Кох и других богатейших граждан, становится видно, что его попытки застопорить работу правительства натыкаются на стену в тот момент, когда на защиту демократического плюрализма встают другие интересы (капиталистические или нет). Можно найти множество примеров тому, что всемогущее правительство богачей — это всего лишь точка зрения, а не конкретная реальность.

— Как видно из истории развитых обществ, власть и богатство всегда укрепляли и поддерживали друг друга. Ослабла ли эта связь с развитием демократий или же наоборот стала сильнее?

Жан-Луи Серван-Шрейбер: Вопрос следовало бы поставить таким образом: куда идут лучшие представители каждого поколения? После войны их влекла политическая власть и государственная служба, что позволило создать прочную управленческую систему в нашей стране. Сегодня лучших привлекают финансы, потому что они приносят больший доход и дают реальную власть.

Уильям Джинис: Что касается притягательности власти денег для элиты, в ответе на этот вопрос все будет зависеть от конкретного общества. Франция с этой точки зрения представляет собой особый случай. В период славного тридцатилетия в стране культивировался образ великих государственных деятелей, технократов и высокопоставленных чиновников, которые стоят на защите сильного государства и всеобщих интересов, выступают против личных интересов богачей (о них складывались по большей части отрицательные представления). Однако это, наверное, все же было искаженной картиной социально-экономических реалий в том плане, что лидеры нашей промышленности в первую очередь проявляли себя в государственной сфере, проходили подготовку в известнейших государственных вузах, а затем брали в руки жемчужины нашей экономики. Все это формировало образ «государственного дворянства», чья служба на благо общества ценилась весьма высоко.

С 1980-х годов, когда получили развитие неолиберальные теории, а роль государства в экономике пошла по пути масштабных преобразований, образ структуры серьезно изменился. Кроме того, фигура технократа уступила место начальнику-менеджеру, который приближается к англосаксонским стандартам. Проблема в том, что отношение к демонстрации власти и богатства во Франции не изменилось. В результате сегодня в обществе у нашей экономической и бизнес-элиты сложился весьма путаный образ из-за смешения двух типов легитимности, которые исторически исключают друг друга.

— В отличие от американских норм, французские политические партии не обязаны оглашать список спонсоров, даже если речь идет о больших суммах. Почему во Франции существует такое отношение к тесным, как всем нам известно, связям денег и политической сферы? Объясняется ли это историческими причинами? (скандал с поставщиками во времена революции, скандал в Панаме при III Республике)

Жан-Луи Серван-Шрейбер: Сегодня партии и профсоюзы бедны. Во Франции даже у самых крупных партий есть всего 20-30 миллионов евро на избирательную кампанию. В Америке же эти суммы доходят до миллиарда. Во Франции гражданин может перечислить своему кандидату максимум 7 500 евро, тогда как в США пожертвования могут достигать нескольких миллионов долларов. В этом-то и все дело. Во французской системе нет излишеств. А анонимность пожертвований во Франции я рассматриваю как свободу, а не ограничение, потому что у каждого должно быть право на конфиденциальность своих политических взглядов.

Как бы то ни было, нельзя отрицать, что обеднение политической жизни неизбежно ведет к созданию серой зоны с попытками обхода закона. Это видно на примере нынешних скандалов вокруг крупнейших политических партий.

Уильям Джинис: Отношения всего французского политического класса с деньгами, определенно не так прозрачно как англо-протестантских демократиях. И хотя еще со времен III Республики республиканские силы утверждают, что порвали с наследием бонапартизма, новому режиму совершенно точно не удалось покончить с коррупцией и темными делами. Более того, неспособность разорвать связь с финансовыми интересами нанесла удар по самой республиканской традиции.

Пример непрозрачного финансирования лишь подчеркивает то, сколько всего нам еще предстоит сделать. В любом случае, мне кажется, что пересмотреть следует в первую очередь отрицательное восприятие денег в республиканской традиции и в том числе стремление к показному эгалитаризму.

— На пресс-конференции 14 января Франсуа Олланд открыто подчеркнул связи исполнительной власти и предприятий. Как это может отразиться на государственной власти?

Жан-Луи Серван-Шрейбер: На самом деле он просто отметил очевидный факт! Источником создания богатств и занятости служит частный сектор, развитие предприятий. Франсуа Олланд был просто вынужден признать эту неоспоримую действительность. Предприятия принимают решения без участия государства, потому что они действуют в рамках частного права, а государство может вмешаться только переговорным путем. Приватизации лишили его власти над предприятиями. Его некогда огромные возможности сжались как шагреневая кожа.

— Разделение политических и финансовых кругов представляется весьма непростой задачей. Как добиться максимально «здорового» взаимодействия двух этих форм власти?

Жан-Луи Серван-Шрейбер: Избирателям это совершенно не нравится, потому что политический класс уверил их, что у него есть все полномочия и независимость, тогда как на самом деле его возможности совершенно не соответствуют таким заявлениям. И, судя по всему, такая ситуация сохранится в обозримом будущем.

Уильям Джинис: Публичность таких отношений, безусловно, стала бы плюсом. Отношения между политической властью и бизнесом определенно существуют. Как бы то ни было, их представляют нежелательными из-за соприкосновения экономических и политических интересов, которые представляются как антагонистические факторы. Ответственность лежит на обеих сторонах. Организации предпринимателей и зачастую не несущие никакой ответственности профсоюзы пытаются воздействовать на государственный курс, а политическая элита до сих пор не может высвободиться из когтей отжившего свое кольбертизма. Кроме того, присутствие на политической сцене многих представителей бизнес-кругов может быть и к лучшему. Несмотря на все разговоры о том, что богачи извращают и ставят себе на службу демократию, мы можем многое выиграть от работы предпринимателей и бизнесменов в парламенте и правительстве.

Жан-Луи Шрейбер, журналист и публицист
Уильям Джинис, политолог и социолог