*258. Равенство не значит справедливость

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...servatsii.html

Когда мы успели так постареть?

фото: Геннадий Черкасов
С нашим обществом происходит нечто такое, чего не должно было бы происходить. Президент говорит о консерватизме как о государственной идеологии. Политологи восхваляют охранительство и стабильность. Воспитатели молодого поколения ужасаются, узнав, что кое-кто из молодежи намерен строить жизнь по «Катехизису революционера» Нечаева и «жертвовать собой во имя общего блага». В такой ситуации стоит задать единственный вопрос: когда, как и почему мы успели так постареть душой? Почему в мире, бунтарском, как и прежде, мы выглядим старцами, озабоченными только тем, как дожить свой век? Зачем мы внушаем себе, что все лучшее — в прошлом? Неужели мы верим, что развитие может происходить без каких-либо потрясений?

Оглянемся в прошлое. Что сделало современную Европу тем, чем она является? Ответ однозначен — различные катаклизмы. Восстания против королей, воплотившиеся в Великой хартии вольностей. Реформация, сокрушившая догмат о непогрешимости Папы. Вольные города, ограничившие власть феодалов. Несколько десятков американских вольнодумцев, подписавших Декларацию независимости и начавшие войну с Британской империей за право не платить налоги тем, кого они не выбирали. Безумцы 1789 года, пошедшие на штурм Бастилии и в итоге истребившие самих себя. Карбонарии, отвоевавшие свою Италию у Австро-Венгрии. Парижские коммунары, не имевшие ни малейшего шанса на успех. Революционеры 1918 года, не получившие широкой поддержки. Парижские и пражские протестанты 1968-го, гданьские 1981-го и берлинские 1989-го. Эти люди и события меняли облик мира, как меняли его большевики, борцы с колониальными режимами, Троцкий и Че Гевара. И как к ним ни относись, они, несомненно, остались лицами и вехами человеческой истории. Которым идеологам консерватизма и «стабильности» в плане прогресса человечества нечего противопоставить.

Сегодня особо достойные депутаты Государственной думы намерены принять законы, которые по сути запретят критику советского прошлого. В какой-то степени я поддерживаю такое намерение. Потому что, если подобные нормативные акты будут приняты, всем нам придется задуматься о наследии советской эпохи — наследии, глубоко проникнутом духом бунтарства. Напомню: страна, критика которой будет запрещена, родилась на руинах империи, бывшей «жандармом Европы». Она шагнула в мир, презрев идеологию суверенитета во имя продвижения мировой революции. Новая республика Советов легитимировала «параллельные» органы власти и в итоге распустила те, которые казались законными. Она родила идеи равенства и солидарности, получившие мировое признание, — идеи, которые наши нынешние апологеты консерватизма не способны даже осмыслить. Эта система, о которой сегодня многие плачут, даже умерла так же, как жила, — объявив «перестройку» продолжением революции и не воспрепятствовав переменам, которые были не менее естественными, чем те, что ее породили.

Перемены — естественный двигатель истории. Они меняют отношение общества к самому себе, придают ему заряд энергии, которого не может дать ни одна из консервативных доктрин. Они меняют социальную композицию, открывая путь наверх пассионарным личностям, — не случайно, что несколько постреволюционных десятилетий ускоряют развитие любого общества. Наконец, они приводят к смене поколений, задающих тон общественному развитию в каждой конкретной стране.

Не буду спорить — «возвращение к истокам» иногда бывает полезным. В истории любого общества случаются моменты, когда перемены заходят слишком уж далеко и определенная реакция оказывается необходимой. Но проблема в том, что эта реакция никогда не порождает развития.

Между тем именно развитие выступает императивом нашего времени. Мир сегодня устроен так, что для консерватизма в нем не оставлено места. Консерваторы не создают новых технологий и идей; они не порождают социальных движений; они не управляют странами, находящимися в авангарде прогресса. И вопрос не в том, какая революция имеется в виду — технологическая или социальная, сексуальная или культурная; в быстро меняющемся мире любая революция лучше застоя. В каждом обществе молодежь — как ее ни воспринимай — это лучший слой общества, а ее бунтарство представляет собой самый значимый актив социального организма.

Мощный подъем западного мира в 1990-е годы был порожден отнюдь не только «капитуляцией» его восточного противника, но и зарождением философии безудержного экспериментирования. Один из ее идеологов, великий европейский космополит Пол Фейерабенд, еще в 1975 г. сделал девиз «Anything goes!» («Дозволено все!») центральной темой своей основной книги об «анархической теории знания». Он оказался прав: общества, которые придерживаются иного подхода, в XXI веке оказываются, увы, безнадежно отставшими. Консервативные социальные общности не рождают Биллов Гейтсов и Стивов Джобсов; они выдвигают на авансцену людей вчерашнего дня — единственным оправданием которых, правда, может служить то, что они своей деятельностью подготавливают почву для будущих революций.

Вглядываясь в современное российское общество, невольно задаешься вопросом: когда мы успели стать такими несовременными, настолько боящимися новизны? На что променяли присущее любой живой нации бунтарство? На неожиданно повысившиеся зарплаты? На возможность «более лучше одеваться»? На временную сытость или ощущение превосходства над соседями? Мы мечтаем о стабильности, когда все ждут перемен. Мы утопаем в религиозных практиках в то время, когда подобная зашоренность давно воспринимается большинством жителей планеты как рудимент эпохи варварства. Мы от всей души поливаем грязью людей, выходящих на площади (неважно, в Стамбуле, Бангкоке или Киеве), забывая о том, что только так и делается история — история, которая сегодня проходит мимо практически так же незаметно, как утекают по трубопроводам дающие нам жизнь нефть и газ.

В наше время бояться изменений нельзя. Опасаясь их, мы отказываемся от даже гипотетических шансов занять достойное нашей страны и наших людей место в глобальном мире. Подавляя их, мы не передаем власть молодежи, перед которой открыто будущее, а оставляем ее людям, озабоченным лишь тем, как сохранить нажитое, нередко далеко не своим трудом, и как удержать в руках рычаги власти, которые в них попали.

Боготворя консерватизм, мы презираем будущее. Но история показывает, что это слишком дорого обходится любой элите, рискнувшей пойти подобным путем. Исключений в истории просто нет. Да и быть не может.

Революции XX и XXI веков не будут такими кровавыми и жестокими, как революции прошлых столетий. За исключением совсем уж «консервативных» территорий человечество стало более социально гуманным и экономически рациональным. Перемены не должны провоцировать страх. Бояться, напротив, следует преждевременного морального и интеллектуального старения. Ибо за ним следует только смерть — как личности, так и общества.

[Владислав Иноземцев]

http://www.profile.ru/pryamayarech/i...chniki-ameriki
17.03.2014

В последние сто лет США добивались успехов не только собственными силами, но и благодаря неудачным действиям своих противников

Фото: shutterstock.com

Во всем мире политологи и эксперты по-разному относятся к Соединенным Штатам. Одни, если говорить в общем, считают, что Америка — страна, навязавшая свою волю остальному миру и эксплуатирующая его; государство, «держащееся на плаву» исключительно за счет неконтролируемой денежной эмиссии и мощной, но постепенно слабеющей военной машины. Они ждут «заката Америки» и прихода «азиатского столетия» или какого-то иного варианта «постамериканской эры». Другие уверены, что США доминируют потому, что обладают идеальным политическим и экономическим строем, раскрепощающим инициативу масс и препятствующим узурпации власти; что эта страна создает самые хорошие возможности для предпринимателей и новаторов, будучи образцом для подражания для остальной планеты. Они считают, что Америка пришла в мир навсегда, а о «постамериканской эпохе» стоит забыть.
Недавно один из самых активных сторонников второй точки зрения, немецкий политолог и журналист Йозеф Йоффе издал книгу*, в которой методично описал многочисленные обсуждения «заката Америки», ведшиеся в 1950-е, 1970-е, 1980-е,2000-е годы, а также происходящие в наши дни. Сам такой экскурс показывает, что все они были как минимум преждевременны. Естественно, главным выводом автора стал тезис о совершенстве Америки и продолжении ее доминирования в XXI веке.
Против фактов сложно возражать — и вправду, все громкоголосые пророки краха Соединенных Штатов всегда оказывались посрамлены. Не споря с тем, что Америка успешно выходила из всех проблем, с которыми сталкивалась в ХХ веке, я тем не менее внес бы в эту картину одну поправку: мне кажется, что помимо внутренней мощи США помогало еще одно — и немаловажное, если не критическое — обстоятельство.
Вспомним историю. В самом начале ХХ века Америка пережила три мощных экономических кризиса в течение десяти лет: в 1901-м, 1907-м и 1910—1911-м. Многим тогда казалось, что Германия выглядит «страной будущего», а Соединенным Штатам предписано быть европейской провинцией. Но… через несколько лет европейцы сошлись в братоубийственной бойне, и к 1923 году их экономики были отброшены к уровням 1883—1894 годов, Америка же стала всемирным лидером. В 1929—1939-м все повторилось снова: Великая депрессия, ускорение роста теперь уже в СССР — и снова война и катастрофа, из которых США выходят единственным бенефициаром: с развитой экономикой, лучшими умами мира, да еще и управляя всеми глобальными финансами.
После Второй мировой войны история развивалась спокойнее, но, казалось бы, расслабляться не приходилось. К началу 1960-х СССР стал опасным соперником даже в технологической сфере. К тому же США практически проиграли войну во Вьетнаме, советские сателлиты появились по всему миру, экономика Америки вошла в кризис в связи с повышением цен на нефть в 1973—1974 годах. Казалось бы, вот где конец Штатам. Но — чудо! Советы припали к «нефтяному подсосу», технологический прогресс в СССР замедлился, экономика остановилась. К середине 1980-х Советский Союз был приговорен собственными ошибками. Зато подросла Япония, превращение которой в державу № 1 сами американцы ждали к 2000 году. Но и тут все пошло в правильном направлении: в 1989 году, всего через два года после краха Нью-Йоркской биржи и в самый разгар savings and loan crisis, японская огосударствленная хозяйственная модель рухнула; после четверти века стагнации государственный долг составляет сейчас 300% ВВП, а фондовый индекс — 30% (!) от показателя конца 1980-х. Америке вновь улыбнулась удача.
Очередное «счастье» подваливает «единственной сверхдержаве» на наших глазах. Китай, который в 2000-е годы получил шанс сместить США с позиции первой экономики на планете, становится все агрессивнее и в последнее время входит в клинч со всеми своими соседями, повторяя те же ошибки, которые допустила Германия в канун Первой мировой войны. А Россия, которая могла бы стать мирным объединителем постсоветского пространства, ударилась в настолько бездарную авантюру на Украине, что больше уже никогда сможет претендовать на эту роль.
В общем, наступление «постамериканской эры» в очередной раз откладывается. И, как и прежде, это происходит не только потому, что Соединенные Штаты проводят разумную и взвешенную политику. А скорее, потому, что их потенциальным противникам постоянно «сносит крышу» от воображаемых успехов. Имея таких соперников, не нужно и друзей…

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/specprojects/free-t...z-nalogov.html
Миф или возможность?

фото: Геннадий Черкасов

Каждый уважающий себя российский эксперт-экономист когда-нибудь да высказывался об отечественной налоговой системе — и, как правило, критически. Либералов не устраивает постоянное повышение налогов и «строгости» налоговых органов, государственников — офшорный характер олигархической собственности, а радетелей социальной справедливости — плоская шкала подоходного налога. Довольных нет. При этом никто не спрашивает: а нужны ли вообще налоги в такой стране, как наша? Может ли существовать «Россия без налогов», коль «России без Путина», видимо, быть не может?

Что представляет собой российская экономика, которую искренний друг нашей страны сенатор Маккейн недавно назвал «бензоколонкой»? Собственно, ее она и представляет.

Экспорт России состоит из нефти и газа на 76%, а доходы от этого экспорта достигают 19% ВВП в рыночных ценах. Федеральный бюджет страны на 29% наполняется экспортными пошлинами (3,903 трлн руб. по плану на 2014 г.) и на 20% — налогами на добычу полезных ископаемых (2,681 трлн руб. по тому же плану). При этом прибыль двух главных сырьевых компаний — «Газпрома» и «Роснефти» — составила в 2013 г. до налогообложения 1,520 трлн руб. К чему все это? Скоро поясним.

А есть ли еще в мире экономики, к которым применимы ласковые слова почтенного сенатора? Разумеется, как на хорошей автостраде, подобных точек в мире предостаточно. Саудовская Аравия: ее экспорт нефти превышает российский по объему, а отношение стоимости продаваемого страной за рубеж «черного золота» к ВВП составляет 50%. В Катаре последний показатель (включая нефть и газ) достигает 54%, а в Кувейте — 57%. Куда более классические бензоколонки, чем наша. Но у этих бензоколонок есть принципиальные отличия от российской.

В этих странах национальные энергетические компании принадлежат нации. То есть всем, и хотя не в равной степени, конечно, но в более равной, чем «Газпром» и «Роснефть». И потому что они действительно являются национальным достоянием, их доходы идут туда, где национальному достоянию и дóлжно консолидироваться, — в бюджет. Но самое интересное — это то, сколько платят граждане и компании этих стран в тот же самый бюджет. Интегральный показатель бюджетной политики называется «налоговой нагрузкой на экономику» — и, согласно расчетам, приводимым в Index of Economic Freedom за 2014 г., он составляет в Саудовской Аравии 3,7%, в Катаре — 2,9%, а в Кувейте — 0,8% ВВП.

В России в текущем году эта цифра находится на уровне… 34,9% ВВП (не считая отчислений во внебюджетные фонды). Заметим, 34,9% отличаются от 0,8–3,7% куда больше, чем 50–54% доли сырьевого экспорта в ВВП от 19%.

А теперь предадимся фантазиям.

Доходная часть федерального бюджета России в 2014 г. должна составить 13,5 трлн руб. На экспортные пошлины и налог на добычу полезных ископаемых приходится 49% от этой суммы. Если пойти по пути нефтяных эмиратов и дополнить бюджет прибылями как «Газпрома», так и «Роснефти», доля «сырьевых» поступлений достигнет 61%. Если повысить экспортные пошлины на 25%, показатель дойдет до 70%. Наконец, если добавить к этой массе прибыли государственных же Сбербанка, ВЭБа и ВТБ, федеральный бюджет будет наполнен на три четверти. Значит, НДС и налог на прибыль можно сократить как минимум вдвое, а если вспомнить, что в свое время Дмитрий Медведев говорил, что только федеральный бюджет теряет на воровстве до 1 трлн руб. в год, и начать не только пресекать коррупцию, но и пустить «под нож» десятки бессмысленных государственных программ — то и вообще отменить.

Но бюджетная система не исчерпывается федеральным бюджетом: есть и бюджеты регионов, и местные бюджеты. Общая сумма их доходов составляет 8,4 трлн руб. Чем закрыть эту дыру?

Прежде всего — более серьезными платежами за добычу иных полезных ископаемых (сегодня на них приходится 0,7% данного налога, тогда как более 99% платят газовики и нефтяники, — а где уголь, руда, бокситы, песок и щебень, лес и т.д.?), платежами за лицензии (на то же освоение месторождений, на частоты связи, телевещание, рекламу и т.д.), а также главным разумным налогом — на имущество физических и юридических лиц. В этой логике государство будет обеспечивать себя платежами за принадлежащие всему народу недра и за находящееся в собственности граждан и компаний имущество. Можно отменить налог на прибыль, НДС, ввозные пошлины и даже налог на доходы физических лиц. Главная цель такой реформы — полностью освободить от налогообложения любую производственную деятельность в несырьевом секторе.

Убежден: в условиях России эта задача вполне реализуема.

Можно ли представить себе, как отреагирует экономика на такую перемену? Из производственного сектора перестанет изыматься до $170 млрд в год — половина той суммы, которая пришла в нашу страну в качестве прямых иностранных инвестиций более чем за 20 последних лет. Проблема офшоров снимется как таковая: Россия станет самым привлекательным офшором в мире — при этом единственным офшором с огромным внутренним рынком и более чем стомиллионным населением. Будет нанесен смертельный удар силовой олигархии — ментам и прокурорам не за что будет сажать предпринимателей в тюрьму и в то же время придется заняться легализацией собственных имущества и доходов. В экономике начнут создаваться миллионы рабочих мест, возникнет спрос на инновации, начнется приток иностранных инвестиций. Через 10–15 лет Россия перестанет быть сырьевой державой, превратившись в промышленно-сервисную страну. Тогда и наступит развилка: либо нужно будет задуматься о сокращении трат на пособия и пенсии ввиду того, что уровень жизни населения повысится (такой вариант позволит сохранять предложенную систему очень долго), либо начать медленное повышение налогов — но уже в совершенно иной экономике, где лидирующие позиции будут занимать промышленники, а не сырьевики, где сложится широкий средний класс, принципиально не зависящий от государства и способный ставить ему условия, и где иностранный капитал будет одной из главных опор экономического роста.

Негативные последствия? Да, «Газпром» и «Роснефть» не будут стоить на бирже миллиарды долларов. Ну и что? Крупнейшая в мире нефтяная компания Saudi Aramco никогда на ней и не торговалась. Еще проблемы?

Можно ли представить себе такую перспективу? Пока у власти находится нынешняя «элита» — нет. Но разве не предложенный план выглядит одним из самых реалистичных рецептов превращения России в великую страну? Если он будет осуществлен, миллиарды долларов ринутся в нашу экономику из западных финансовых центров; рубль станет конвертируемой и уважаемой в мире валютой; лучшие инноваторы мира обоснуются в «Сколково»; расцветет российская глубинка, а страна станет крупнейшим экспортером сельскохозяйственной продукции. Разве это не то, о чем мечтают наши правители? Наверное, то. Проблема лишь в том, что мечтают они об одном, а наслаждаются совершенно иным. И потому Россия останется тем, чем является.

[Владислав Иноземцев]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...slovo?full#cut
Не обернется ли воспевание экстремизма на востоке Украины его распространением в самой России?

Vedomosti.ru

30.04.2014

Полные драматизма события на Украине оцениваются в России с разных точек зрения — но под одним углом на них не смотрит практически никто. Когда возмущенные украинцы возводили баррикады на майдане Незалежности и жгли покрышки, российские политики могли воспринимать происходящее не только с опаской, но и с удовлетворением: анархия в центре столицы и непредсказуемость будущего — весомые аргументы в пользу того, что любой строгий порядок лучше любого буйного протеста. Однако на новом витке противостояния осуждение вождей революции трансформировалось в поддержку ее оппонентов. И с этого момента отечественные политики вступили на новую, очень опасную, территорию.

Вся «информация», которая сегодня льется на российского зрителя с экранов телевизоров, оказывается не просто примером двойных стандартов — она выглядит столь вопиющим лукавством, что скоро может обернуться крайне неприятными параллелями и опасными выводами. Попытаюсь пояснить, что именно я имею в виду.

Раздвоение позиции

В городах востока Украины два месяца назад начались митинги и демонстрации, в ходе которых звучат прямые призывы к насилию. Замечу, что состоявшееся двумя годами раньше, 6 мая 2012 г., на Болотной площади в Москве куда менее опасное для общественного спокойствия действо было квалифицировано как массовые беспорядки, более 20 его участников провели почти полтора года в следственных изоляторах, а некоторые были осуждены к реальным срокам заключения в 2,5-4 года. Между тем в отношении участников противоправных акций в Донбассе никто из российских руководителей не произнес ни одного слова осуждения.

В марте в восточной части Украины «активисты» взяли штурмом ряд правительственных зданий — включая отделы внутренних дел, офисы Службы безопасности Украины и здание донецкой областной государственной администрации. За 10 лет до этого в Москве 30 мирных и безоружных граждан, состоявших в Национал-большевистской партии, заняли приемную Министерства здравоохранения, и, несмотря на то что они не причинили помещению никакого ущерба, семь человек были вскоре приговорены к пятилетним срокам. Применительно к донецким экстремистам из Москвы пока звучат лишь слова понимания, оправдания и, по сути, полного одобрения их действий.

Дальше — больше. В апреле противостояние на Украине приобрело явные черты гражданской войны. Были расхищены оружейные склады, вооруженные «граждане» вступили в борьбу с представителями официальной власти и за несколько дней захватили в заложники, ранили и убили более десятка сотрудников украинских силовых структур и военных. Отдаленным аналогом таких событий в России можно назвать дело «приморских партизан», в феврале — июне 2010 г. захвативших оружие местных правоохранителей и нападавших на их коллег, в результате чего погибли два и были ранены три милиционера. В ходе судебного процесса над участниками группы, завершившегося на этой неделе, они получили сроки от 22 лет до пожизненного. В то же время применительно к Украине наши политики и средства массовой информации и по сей день занимаются последовательной героизацией мятежников.

«Активисты», нарушающие в Донбассе все мыслимые законы, заявляют о необходимости проведения референдумов об отделении своих регионов от Украины и уже создали самопровозглашенные структуры власти Донецкой и Луганской «народных республик». В России такие деяния подпадают под ст. 280 (1) Уголовного кодекса и предполагают наказание в виде заключения на срок до 5 лет — причем речь идет только о призывах, а не о насильственных действиях (которые могут караться сроками до 20 лет). Те же действия неустановленных лиц в соседней стране получают полную и однозначную поддержку со стороны Кремля — причем не только риторическую, но и как минимум дипломатическую.

Наконец, ни у кого нет поводов сомневаться, что с середины апреля в восточной части Украины действуют хорошо экипированные незаконные вооруженные формирования (участие в которых по ст. 208 УК РФ может наказываться заключением на срок до 10 лет), вполне похожие на сепаратистские силы, действовавшие, например, в 1991-2000 гг. в Чеченской республике. Как мы знаем, на протяжении многих лет Россия вела в Чечне полномасштабную войну. С учетом этого не странно ли слышать слова президента Путина о том, что «если киевский режим начал применять армию против населения внутри страны, то это, без всяких сомнений, очень серьезное преступление»? Неужели глава российского государства готов задним числом «переквалифицировать» собственные приказы образца 2000 г.?

Иначе говоря, поддерживая мятежников на востоке Украины, Кремль сегодня de facto дезавуирует свой собственный курс на утверждение «порядка», которого придерживался все 15 лет путинского правления. В России также живет много русскоязычных, давно лишенных российской властью тех же прав, за которые борются люди в Донецке и Харькове: прав на честные прямые выборы глав своих регионов и проведение референдумов; легальной возможности требовать больших автономии и самостоятельности регионов в условиях формально федеративного государства. Возникает очевидный вопрос: не угрожает ли Россия не столько Украине, сколько самой себе, тиражируя на всех телеканалах героические образы восставших? Не обернется ли такое воспевание экстремизма его распространением в самой России? Если тем русскоязычным можно, почему нельзя этим?!

Кремль — школа демократии

Вторая проблема состоит в том, что Кремль стал крайне активно учить соседнюю страну принципам демократии и соблюдения прав человека, пытаясь делать то, что обычно Запад пытался делать по отношении к России. И все было нормально до тех пор, пока Москва четко занимала позицию: никому не позволено вмешиваться в дела «суверенной демократии». Но сейчас все поменялось: Россия сама указывает Киеву, на каком языке говорить на Украине и какой должна быть ее конституция. Значит ли это, что принцип невмешательства списан в утиль? Но тогда может ли, например, Китай, указывать Москве на то, что и российский федерализм выглядит убогим и несовременным, если не позволяет организовать на Дальнем Востоке всенародный референдум о присоединении «китаеязычных» областей к Поднебесной? И может ли Германия счесть нарушением прав человека то, что несколько сотен граждан, которые, если они захотят штурмом взять мэрию Калининграда и поднять над ней флаги Пруссии, скорее всего, надолго окажутся в тюрьме?

Россия, называя несимпатичное ее правящей элите руководство Украины не иначе как «киевской хунтой», обвиняет ее в национализме и фашизме, не обращая внимания как минимум на несколько обстоятельств. Во-первых, не Украина, а Россия отделила от своей соседки Крым и дестабилизирует ситуацию на востоке страны на основании того, что данные территории населены русскими и русскоязычными: это означает, что не Киев, а Москва ведома идеей построения моноэтничного государства, как того требуют националистические принципы. Во-вторых, агрессию сейчас проявляют в большей мере не украинские, а русские националисты. В-третьих, что легко можно заметить, самые известные идеологи европейских ультраправых — от Виктора Орбана до Марин ле Пен — в последнее время зачастили в «антифашистскую» Москву, а не в «фашистский» Киев. Утверждая консервативный национализм и реваншистскую идеологию в качестве государственного «символа веры», Кремль подкладывает мощную мину под российскую государственность, так как наша страна всегда была куда более многонациональной, чем Украина.

Ведя лукавую пропагандистскую кампанию, направленную на подрыв территориальной целостности соседнего государства, сегодняшняя Россия не только торпедирует сложившийся мировой порядок — она дезавуирует большую часть принципов и представлений, лежавших в основе того внутреннего порядка, который сложился в годы путинского правления. Этот порядок можно любить или отвергать, но нельзя сомневаться в его существовании. Политика, которую проводит ныне Кремль, создает впечатление, что отечественные власти лишены любой способности оценить, повторяя известную фразу, «как слово наше отзовется». А отозваться оно может не только международными санкциями, но и внутренней хаотизацией — которая проявится, как только спадет начальный ажиотаж от «взятия» Крыма (или Донецка, или Харькова). И тогда бумеранг, смело направляемый сегодня державной дланью в стан неприятеля, вернется домой…

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/politics/2014/06/09...a-ukraine.html

О неясных опасностях
Сегодня в 16:55, просмотров: 6085

События на востоке Украины приобретают характер гражданской войны, что само по себе прискорбно, но при этом гражданская война разворачивается на границах России и ведется одной из сторон под пророссийскими лозунгами, что не может не вызывать особого беспокойства.

Чем угрожает России гражданская война на Украине
фото: AP

Россияне — хотя этого не слишком хотят признавать — становятся жертвами конфликта; на границах Украины и России заметно все большее количество потенциальных беженцев; да и вмешательство нашей страны в разгорающуюся войну по-прежнему остается вероятным. Однако немногие обращают внимание на другую опасность, которой чревато это вооруженное противостояние непосредственно у границ РФ.

Сегодня принято считать, что в результате украинской революции к власти в Киеве пришла «фашистская хунта». Фактических доказательств «коричневого крена» украинского общества не существует: на президентских выборах 25 мая лидеры «Свободы» и «Правого фронта» в совокупности заручились поддержкой лишь 1,86% избирателей, тогда как на парламентских выборах 2012 г. «Свобода» набрала 10,44% голосов. В то же время у нас, в России, националистические настроения набирают силу, и чем дольше продлится конфликт на востоке Украины — тем более мощными они могут оказаться. И это не досужие размышления, а вывод, который можно сделать в том числе и на примере имперских ранее государств, болезненно переживавших распад своих «мipовъ».

В 1954 г. в Алжире, который в то время был частью Франции, вспыхнуло вооруженное восстание против властей метрополии. Замечу, против режима выступили отнюдь не бесправные алжирцы: все они по закону от 20 сентября 1947 г. были признаны полноправными гражданами Франции. Но Алжир казался французам настолько естественной частью Франции, что в провинции началась полномасштабная война. Эта война породила своих героев (среди которых был, например, и Ж.-М. Ле Пен, позже создавший Национальный фронт); она объединила патриотов, которые сочли соглашательскую позицию президента де Голля предательством и сплотились в Organisation de l'armée secrète, которая была позднее ответственна как минимум за половину из почти 30 покушений на его жизнь; но в конечном счете она не привела к «федерализации» Алжира и сохранению в нем французского влияния. Франция вынуждена была репатриировать 900 тысяч своих соотечественников, дальнейшая жизнь которых в Алжире оказалась невозможной.

На мой взгляд, наша страна рискует повторить этот путь. Вместо того чтобы, проведя переговоры с украинскими властями, потребовать введения в регион миротворцев ООН, делается ставка не столько на мирных украинцев, привыкших говорить на русском языке, сколько на радикальных элементов, стремящихся прийти к власти на востоке страны. Учитывая 85%-ный уровень поддержки, с которым россияне относятся к присоединению Крыма, можно предположить, что в отношении «сторонников федерализации» значительная, пусть и меньшая, часть наших сограждан также испытывает симпатию. Впрочем, как бы то ни было, это не изменит результата: Россия будет стараться прямо не вмешиваться в конфликт, а украинская армия после некоторого времени, которое необходимо для восстановления ее управляемости, «зачистит» сопротивление в Донбассе. Десятки тысяч людей, враждебно настроенных по отношению к Украине, вынуждены будут переселиться в Россию, где найдут приют и лидеры повстанцев. В такой ситуации борцы за защиту и расширение «русского мiра» могут положить начало настоящей националистической волне — только русской, а не украинской.

Украина сегодня стремится в ЕС и НАТО, где национализм не слишком приветствуется (последние выборы в Европарламент не обеспечат ультрас никаких значимых постов и влияния). Россия, напротив, обособляется и выстраивает свою идентичность вокруг «особости» и «уникальности». В такой ситуации прилив мощно «заряженных» на национализм повстанцев с востока Украины может стать катализирующим фактором.

Меня удивляет, насколько спокойно наша власть относится к такой перспективе. В Москве и Санкт-Петербурге в последние недели продолжались задержания граждан, по мнению правоохранителей, причастных к т.н. «болотному делу» двухлетней давности. Они-де опрокидывали туалеты и излишне сильно нажимали на шеренгу полицейских. При этом людей, стреляющих в украинских военных на территории их страны и сбивающих вертолеты регулярной армии, многие российские СМИ описывают как героев. На мой взгляд, российские власти недооценивают потенциал их «героизма», который может с удвоенной силой и совсем не в тех местах, где сейчас, проявиться после того, когда станет ясно, что в Донецке и на Луганщине нет интересующих НАТО объектов, и потому эти территории можно «сдать». Война за «русский мiръ» в этом случае вполне может постепенно переместиться внутрь России — а наша страна является куда более многонациональной, чем Украина, и тут ответная «федерализация» может проявиться в отнюдь не полезных для Российской Федерации формах (не за нее ли выступают радикалы, например, в Дагестане?).

Я убежден: России выгодно выстраивать дружеские или уж, по крайней мере, не враждебные отношения с соседями — особенно с теми, на территории которых живет много граждан бывшего Советского Союза, тесно связанных с Россией этнически и культурно. Нам стратегически выгодно, чтобы эти люди активно и конструктивно участвовали в политической жизни стран, где они живут, — что невозможно, если их будут воспринимать там в качестве «пятой колонны» (напомню, что в момент апофеоза борьбы за права русских на Украине поддержка русскоязычных политических сил в Латвии упала практически втрое). Нам выгодно поддерживать на территориях, где живут наши соотечественники, мир и спокойствие. И нам ни при каких обстоятельствах, даже если это на первый взгляд выглядит правильным, невыгодно провоцировать милитаризированные сепаратистские движения у своих границ, в том числе и потому, что их лидеры и участники гораздо скорее, чем это некоторым кажется, станут действующими лицами внутрироссийской политики.

Сегодня многие в Москве рассуждают о том, как они обеспокоены судьбами братской Украины. Уверен: судьба украинского народа не является сейчас и не будет впредь столь трагичной, как кажется изнутри Садового кольца. Украинцы смогут консолидироваться в единый народ — и мы в этом процессе им очевидно помогли. Они постепенно интегрируются в Европу: ввиду того банального факта, что другого пути у них уже просто нет. И в конечном счете они переборют национализм, в чем им помогут западные соседи. Меня больше волнует судьба нашего народа, проникающегося духом собственной исключительности и могущего начать брать пример с крепких парней в масках и с автоматами. Именно она может оказаться в будущем весьма незавидной. Давайте вместе думать в первую очередь об этом. Не об украинцах — о нас самих.

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/economics/2014/08/1...ylu-vraga.html

О Калининградской области не забыли?
Вчера в 16:57,

фото: Михаил Ковалев

Втягиваясь в противостояние с Западом и отвечая санкциями на санкции, Россия, похоже, не принимает в расчет собственные масштабы и разнообразие. Решение ввести запрет на импорт продовольствия из стран Европы и Северной Америки принято в условиях, когда уровень самообеспечения по зерну достигает в России «в целом» 134,8%, по картофелю — 103,7%, по мясу птицы — 88%, свинине — 63%, молоку и молочной продукции — 53–65%. Это, как подчеркивают чиновники, означает, что никакой «вселенской катастрофы» не случится — и с ними можно согласиться.

Однако это не гарантирует нас от катастроф локального масштаба — причем даже не в Москве или Санкт-Петербурге, потребляющих львиную долю дорогих импортных продуктов. Похоже, что устраивающая хэппенинги в Крыму российская политическая элита напрочь забыла о другой своей территории, находящейся в не менее сложном, чем Крым, экономическом положении, — о Калининградской области.

Сегодняшний российский балтийский форпост отнюдь не Восточная Пруссия с ее когда-то процветавшим сельским хозяйством. В 1938 г. на территории германского эксклава местные фермеры обрабатывали более 72% общей территории края; в 2013 г. посевная площадь в 182,6 тыс. га составляла… 14% области в ее нынешних границах. Сегодняшняя Калининградская область — это чуть меньше половины территории бывшей Восточной Пруссии, но разрыв в показателях, например, животноводства разителен: в 1938 г. в немецкой провинции насчитывалось 1,38 млн. голов крупного рогатого скота и 1,85 млн. свиней, в июне 2014 г. в янтарном крае их было, соответственно, 87,4 и 166,7 тысяч штук. В предвоенные годы из эксклава вывозилось на основную территорию Германии 310–320 тыс. т пшеницы и ржи, 240–260 тыс. голов КРС и до 800 тыс. свиней и поросят ежегодно (на самой крупной в Германии — Мюнхенской — свиной ярмарке доля животных из Кенигсберга составляла в то время около трети). Сегодня Калининградская область на 20–50% зависит от ввоза продовольствия на свою территорию из стран ЕС, и местная «продовольственная программа» (государственная программа «Развитие сельского хозяйства») обещает к 2020 г. увеличение уровня самообеспечения области продуктами до 66–95% по разным наименованиям, но не более того.

Попавшая под запрет аграрная продукция составляет 15,8% общего объема импорта Калининградской области — и перекрытие этого потока критично для населения эксклава. Более того: стремясь стимулировать развитие региона, российские власти создали здесь свободную экономическую зону, которая, следует отдать этой мере должное, обеспечивала устойчивый рост экономики на протяжении многих лет. В рамках этого проекта, однако, был организован… льготный режим ввоза сельхозпродукции для последующей переработки — и сегодня потребителям во многих российских городах известны калининградские мясные консервы таких компаний, как «Балтпроммясо», «Мясной стандарт» или «Балтийский мясопродукт». Эти предприятия, разумеется, также неизбежно падут жертвами «торговой войны» между Россией и ее бывшими партнерами.

На мой взгляд, ситуация в области сегодня требует особого к ней отношения. Только в таком случае новые сложившиеся экономические условия могут стать толчком для развития региона, переходу к новым конкурентоспособным методам ведения бизнеса, подъему местного агропрома.

Во-первых, регион не имеет границ с основной частью России; при грузоперевозках между Калининградом и Санкт-Петербургом/Усть-Лугой груз дважды (!) проходит российскую таможню, даже если судно следует без заходов в зарубежные порты; возможности авиаперевозок при нынешнем состоянии аэропорта «Храброво» не следует принимать в расчет. Имея такие «дыры», как границы с не поддержавшими санкции Белоруссией и Казахстаном, надо забыть о проблемах, которые якобы способен создать особый режим для Калининграда.

Во-вторых, в области следовало бы провести масштабный эксперимент по вовлечению в сельскохозяйственный оборот неиспользуемых земель. Надо отдать должное местному Минсельхозу и вице-губернатору К.Суслову, которые с 2011 г. проводят политику расширения обрабатываемых территорий (посевные площади выросли со 143,6 до 222,4 тыс. га, или в 1,6 раза) — но ныне принимаемые меры явно недостаточны. Не следует ли задуматься если не о принудительном изъятии необрабатываемых земель, то о передаче в долгосрочную бесплатную аренду тем, кто пожелает (и сможет) их обрабатывать? Доведение показателей используемости земель хотя бы до уровня Гродненской области Белоруссии даст «прибавку» как минимум в 150 тыс. га одной только пашни — и соответствующий рост производства.

В-третьих, можно попытаться сыграть от относительной «непредсказуемости» российского таможенного режима и пригласить европейские (говоря без обиняков — немецкие) аграрные компании в область, передавая им в аренду неиспользуемые земли, освобождая от таможенных пошлин на ввозимое оборудование и налогов на возводимые капитальные объекты и перемещаемые основные фонды — но при этом открывая путь выращенной в области продукции на внутрироссийский рынок. Иными словами, почему бы не повторить в аграрной сфере ту же практику, которая превосходно зарекомендовала себя в автомобильной промышленности, когда под влиянием высоких пошлин иностранные автопроизводители перенесли свои производства в Россию? В отличие от автопрома, сельское хозяйство гораздо мощнее может способствовать «оживлению» всего региона.

В-четвертых, в Кенигсберге имелся опыт проведения одной из крупнейших в Германии ярмарок — одно из ее зданий украшает город до сих пор. А чего действительно не хватает в России — это оптовых точек хранения и продаж сельскохозяйственной продукции, аналогичных французскому Rungis, во многом изменившему облик европейских производственно-сбытовых цепочек в аграрном секторе. Появление такой точки в Калининграде могло бы «замкнуть» на регион многие товарные потоки прибалтийских стран — а это, на мой взгляд, крайне важно делать именно сейчас, потому что новая «холодная война», несомненно, не будет вечной, и установленные сегодня связи в будущем только окрепнут.

Пока же ситуация в «забытом» эксклаве накаляется: за первые две недели после введения санкций цены в продуктовой рознице, по подсчетам депутатов Калининградской областной думы, выросли по ряду позиций на 15–30%, а количество краткосрочных частных поездок граждан в Польшу, где вдоль границы давно построены цепочки супермаркетов, ориентированных исключительно на русских, серьезно увеличилось. В Москве стоит понять, что «закрыть» находящийся внутри ЕС российский регион от поставок из Европы реально, только вернув страну если не в сталинские, то в андроповские времена, что невозможно. И все, чего можно сейчас добиться, — это того, что «вставшая с колен» Россия вновь будет ассоциироваться в глазах соседей с «мешочниками», оставшимися, казалось бы, в 1990-х годах.

Какими бы сложными ни были сейчас отношения с Европой, нельзя жить одним лишь предчувствием войны и конфликта. Мы останемся соседями, невзирая на политическую конъюнктуру. И, может быть, сегодня стоит не только рвать ранее налаженные связи, но и предлагать новые формы взаимодействия. Ограничения в торговле не всегда плохи — но они могут принести выгоду только в условиях, если будут сняты ограничения на инвестиции. И в этой сфере Калининградская область, оказавшаяся сейчас в самом тяжелом положении, при определенных условиях могла бы стать образцом того, какие реальные выгоды можно извлечь из санкций. Но станет ли? На этот вопрос пока нет ответа…

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/social/2014/09/09/i...arta-mira.html
Время «шахматистов» в политике прошло
Сегодня в 15:36,

фото: ru.wikipedia.org

11 сентября исполняется очередная, уже 13-я годовщина бесчеловечных терактов, которые унесли жизни 2977 невинных людей в Нью-Йорке, Вашингтоне и Шэнксвилле, штат Пенсильвания. Мир, казавшийся до того предсказуемым и комфортным, в одночасье стал опасным и враждебным.

Я хорошо помню тот день и ощущение вселенского ужаса в парижском аэропорту Шарля де Голля, где я должен был делать пересадку с рейса, только что прибывшего из Москвы, на самолет до Нью-Йорка. Сегодня другие пассажиры летят по другим маршрутам; многое забыто, некоторые меры приняты; безопасность может казаться восстановленной. Между тем мир, рожденный в огне взрывов 11 сентября 2001 г., существенно отличается от мира ХХ века.

В 1997 г., когда американское могущество находилось в своем зените, выдающийся теоретик глобальной политики Збигнев Бжезинский выпустил свою знаменитую книгу «Большая шахматная доска». В ней он с присущей ветерану тщательностью разобрал геополитическую картину мира, во многом повторив азы глобальной стратегии, формировавшейся в англосаксонском мире с конца XIX столетия. Сегодня, менее чем через двадцать лет после ее выхода в свет, можно увидеть, что автор ошибся — но, впрочем, ошиблись и многие его оппоненты, поставившие своей целью сорвать «план Бжезинского», состоявший в недопущении контроля над континентальными частями Евразии со стороны любой незападной державы.

В 2014 г. можно констатировать, что мир перестал быть «шахматной доской», над которой склоняются мудрые стратеги. Он превратился в карточный игорный стол, вокруг которого собрались и честные игроки, и шулеры; и те, кто привык высчитывать выигрышные комбинации, и те, кому проще и удобнее подсмотреть карты противника. Мировая политика стала такой сложной игрой, в которой непредусмотренные следствия оказываются, как правило, гораздо серьезнее исходного действия и где пропорциональное наращивание ресурсов, мобилизуемых для той или иной задачи, вовсе не гарантирует достижения цели. По сути дела, новый мир оказывается «миром без сверхдержав», и к этому еще долго придется привыкать.

В этой карточной игре есть новые козыри и карты, играющие которыми все чаще вынуждены откровенно — и безнадежно — блефовать.

Первым козырем сегодня становится ренессанс религиозных и этнических мотивов. На протяжении нескольких столетий их вес в мировой политике неуклонно снижался: создание Вестфальской системы, распад Османской империи, неудачи панславизма и панарабизма — все эти обстоятельства указывали на доминирование современного понимания национального. Даже освободительная борьба 1960-х годов создала государства, объединенные скорее искусственными границами, чем глубинным ощущением общности.

Сегодня примитивные силы снова выходят на первый план. Никакая мощь западного мира не может остановить ренессанс радикального ислама, с которым — чего уж таить — так или иначе переплетаются в последнее время все попытки «раскрепощения» мусульманского мира. «Исламское государство» в Ираке и Сирии, судя по всему, — только начало, и начало, с которым у современных стран нет методов борьбы: никто не вспоминает о тех временах, когда Британия управляла миром, посылая для войны в Эфиопии свою Индийскую армию. Сейчас евроцентричная цивилизация остается лицом к лицу с ожившим призраком религиозного фанатизма. Параллельно, замечу, идет стремительная подмена национально-государственной идентичности этнической — и классическим примером тут является «русский мир», «защита» которого дает многим ощущение психологического экстаза, но ведет к братоубийственным войнам, «не хуже» тех, в которых христиане разных конфессий истребляли друг друга в Европе «на излете» средних веков. Религия и этничность — важнейшие карты в новой «игре».

Вторым «козырем» выступает невиданная склонность к насилию и — что непривычно для старого мира — к самопожертвованию. Почти до конца ХХ века война велась рациональными методами — и то, что европейцам удавалось контролировать свои колониальные империи силами в разы меньшими, чем были задействованы США во Вьетнаме или СССР в Афганистане, это доказывает. В последнее время смещение «разломов» с межгосударственных на религиозно-этнические породило особый тип глобальной мобилизации и особо жестокие формы войны.

Использование смертников не было характерно для арабского мира даже в 1970-е годы — а сегодня оно выступает в некоторых случаях чуть ли не главным средством борьбы. Терроризм никогда ранее не был международным — таким его сделала именно религиозно-этническая составляющая современного мирового противостояния. Соответственно, борьба «слабых» против «сильных» стала крайне дешевой в исполнении: те же теракты в США, подрывы американских военных кораблей и взрывы посольств, теракты, осуществленные чеченцами в Москве или арабами в Лондоне, не говоря уже о взрывах в Афганистане и Ираке, Пакистане и Индонезии, — все они представляют собой приемы, против которых нет серьезных контрмер. Удары, которых не ждут, по объектам, которые никогда не считались целями для нападения, — это еще один «козырь» в жестокой «карточной игре» XXI века.

Напротив, некоторые «карты», которые казались прежде самыми ценными, сегодня безнадежно девальвированы.

Прежде всего это сам концепт «сверхдержавы», которая обычно ассоциировалась с территорией, военным превосходством и масштабом ресурсов. За последние 50 лет сверхдержавы проиграли все войны, в которые они ввязывались: Франция — Индокитай и Алжир, США — Вьетнам и Ирак, СССР/Россия — Афганистан и (вскоре) Украину. Ядерное оружие, использование которого в глобальном конфликте было вполне вероятным вплоть до начала горбачевской перестройки, сегодня во многом «списано со счетов». Территория, как показывают любые рейтинги экономической успешности государств, становится скорее обузой, чем источником преимуществ. Ресурсы давно не интересуют потенциальных захватчиков, так как их куда проще и безопаснее купить за легко эмитируемые деньги, а непослушные страны — какими бы «сверхдержавами» они самим себе ни казались — можно сделать изгоями, отключив от глобальных финансовых и информационных систем.

Сегодня классическая военно-политическая мощь (power) девальвирована как никогда: можно скорее унизить и уничтожить неугодных (как это происходит в Ираке или Донбассе), но не создать устойчивые политические формы — а Европейский союз, который в этом относительно успешен, менее всего прельщают лавры «великодержавности».

Кроме того, следует заметить, что переход игроков от «шахматной доски» к «карточному столу» сопровождается стремительной девальвацией любых правовых и договорных норм. Отличия реакции мирового сообщества на присоединение Ираком Кувейта в 1990 г. и Россией Крыма в 2014 г. лучше любых других примеров говорят о том, что время «шахматистов» в политике прошло. Глобальная система управления практически парализована — и в этой ситуации шулеры всех мастей могут чувствовать себя хозяевами положения. Не президенты или премьеры, а люди типа Ибрагима Али аль-Бадри, халифа «Исламского государства Ирака и Леванта», или Игоря Гиркина, главнокомандующего войсками ДНР и ЛНР, сегодня творят мировую политику, своими осознанными или подчас случайными действиями меняя ее направление. Не связанные никакими международными обязательствами, они легко разрушают систему обязательств куда более крупных игроков, делая участью политиков беспрестанную ложь, а перспективой мировой системы — нарастающий хаос.

«Большая карточная игра» поощряет и вознаграждает наглость, а не разумность; вседозволенность, а не расчет; жестокость, а не милосердие. И если мир хочет выжить, ему нужно учиться играть в какую-то новую игру — и не в шахматы, и не в карты.

[Владислав Иноземцев]

http://www.gazeta.ru/column/vladisla.../7771379.shtml
О том, почему бессмысленно тратить силы и деньги на «повышение уровня безопасности»

Экономист
23 сентября 2015, 08:22
Практически неисчерпаемый сюжет, который явно или незримо присутствует в любом общественном дискурсе, — это обсуждение безопасности. Точнее, даже не обсуждение, а бесконечные бессмысленные воздыхания на эту тему, изначально исходящие из принятия за данность того, что безопасности якобы «много не бывает».

Кажется, что эта проблема вечная и всегда была в центре внимания в любом человеческом сообществе, но, на мой взгляд, такое утверждение на деле выглядит крайне спекулятивным. В былые столетия люди, разумеется, заботились о своей защите — чего стоят хотя бы крепостные стены вокруг крупных городов древности, — но делалось это при полном понимании непредсказуемости жизни и различных ее перипетий.

В Древнем Риме, например, до 3% жителей погибали насильственной смертью — сегодня в развитых странах такая участь статистически может постичь лишь одного человека из 1,5–2 тыс.

Из каждого нового похода (а таковые случались один раз в год или два) возвращались восемь-девять из десяти солдат. Из отправившихся в Палестину участников Первого крестового похода (оказавшегося, замечу, самым успешным) родные страны увидели вновь менее 10 тыс. из почти 35 тыс. воинов.

И так продолжалось долго, причем дело отнюдь не сводилось к войне. По различным подсчетам, в обычных голландских и британских торговых экспедициях XVII века гибли до 5–7% участников, а в испанских и португальских — даже больше. Я не говорю про колонизацию, которой в начале Нового времени занимались все европейские народы. Жизнями и кровью был оплачен даже научный прогресс — сколько погибло тех же первопроходцев в воздухоплавании и авиации, открывателей новых земель и даже врачей и естествоиспытателей.

Однако мало кто полагал тогда, что раздвигание границ освоенного европейцами мира способно осуществляться в условиях, когда самым активным участникам процесса ничто не угрожает. В мире, где страны были относительно замкнуты, а экономика основывалась на массовом индустриальном производстве, практически не менявшемся десятилетиями, риск воспринимался как очевидная данность, как среда, в которой людям приходится существовать.

Сейчас дело обстоит прямо противоположным образом — несмотря на то что мы живем в почти полностью глобализированном мире, чья экономика и технологии революционизируются каждые несколько лет и который по определению менее предсказуем и устойчив, небезопасность считается ужасной и недопустимой. Москву, столицу поднимавшейся континентальной державы, на протяжении истории брали и жгли по меньшей мере пять раз, так стоит ли удивляться, что в нынешних глобальных столицах, Нью-Йорке и Вашингтоне, в солнечный сентябрьский день взорвались три самолета?

Всего триста лет назад пересечение океана казалось чуть ли не заслуживающим книги мемуаров приключением — сегодня этот банальный перелет предпринимают до 150 тыс. человек в день. Можно ли надеяться, что мировые центры не будут мишенью террористов? Нет. Что самолеты, которых до 8–9 тыс. находится в воздухе одновременно, перестанут падать или исчезать? Тоже нет.

Остается удивляться, почему мы зациклились на безопасности в мире, который не может быть безопасным.

И я хочу остановиться на последствиях, а не причинах такого положения дел.

Во-первых, безопасность в современном мире — и я утверждаю это со всей категоричностью — не может быть абсолютной. Ее нужно стараться поддерживать, но ее нельзя гарантировать. Отсюда следует простой вывод:

чем больше социолог или, что чаще, политик рассуждает о безопасности, тем больший он демагог.

Куда увела тема безопасности Джорджа Буша после 11 сентября? К агрессии в Афганистане и Ираке, массовым жертвам, росту антиамериканизма, снижению общего уровня глобальной управляемости.

В какую сторону изменил Россию Владимир Путин после взрывов домов в Москве и терактов начала 2000-х? В направлении ограничения демократии и свобод граждан, резкого увеличения числа силовиков и их роли в жизни общества. Стало ли Америке или России лучше от соответственно восьми или пятнадцати лет «укрепления безопасности»? Вряд ли.

Стали наши общества более склонны к риску и более открыты миру? Наверняка нет. Проще признать, что небезопасность — это своего рода цена тех достижений, которыми человечество пользуется в последние десятилетия. И более того, любые попытки ее обеспечить «целиком и полностью» попросту контрпродуктивны.

Во-вторых, такая цена не слишком уж и велика, а обеспечение безопасности в том виде, в каком ее обещают политики и спецслужбисты, запредельно высока. С безопасностью та же проблема, что, например, и с сокращением вредных промышленных выбросов: за относительно небольшие деньги вы получаете снижение объемов выбросов (или понижение риска) на 70–80%, но никакими силами и средствами не добьетесь даже 99%, не говоря уже о недостижимых 100%.

Я понимаю, что это звучит цинично, но родственники жертв терактов в Нью-Йорке или Вашингтоне получили в среднем по $3,1 млн компенсаций, итого около $9 млрд. Такая же сумма тратилась затем на войны в Афганистане и Ираке каждые шесть недель. Не стоит ли поднять уровень страховки от терактов, и не более того? В терактах, замечу, даже в самых неблагополучных странах, таких, например, как Россия, Франция, Великобритания или Испания, гибнет в год в 30–70 раз меньше людей, чем в дорожных авариях.

При этом все крупные страны тратят десятки миллиардов долларов ежегодно на все более и более изощренные системы «повышения уровня безопасности», которые при ближайшем рассмотрении оказываются либо притворными, либо совершенно неэффективными.

В-третьих, пусть это покажется еще более странным, но позиционирование себя успешными странами как «безопасные» вызывает в нашем глобализированном мире непредсказуемые последствия, в том числе проявляясь в стремлении миллионов людей проникнуть в эти «оазисы безопасности», покинув собственные страны, которые погружаются в пучину хаоса.

Возможность такого индивидуального исхода имеет катастрофические последствия для всех. С одной стороны, довольно инициативные и деятельные люди массово покидают те страны, которые они должны были бы осознанными усилиями «привести в чувство», что делает насилие там еще более рутинным. С другой стороны, приезжающие в Европу или США мигранты (не будем грешить против фактов) повышают уровень небезопасности в самих этих странах, тем самым выводя борьбу за большую безопасность на новый виток — и, похоже, конца такой спирали пока не видно и вряд ли когда-то он будет найден.

Можно приводить и другие аргументы, но основной вопрос остается тем же, каким он был и раньше: насколько адекватное место занимает проблема безопасности в современном мире? Не стоит ли констатировать, что такая сложная и малопредсказуемая система, как современное глобальное общество, просто не может не порождать эксцессов?

Ответом на них должно стать, как и во всех других сферах повышенного риска, страхование, а не превенция (и это только в русском языке этот термин происходит от слова «страх», тогда как в большинстве европейских — от слова «уверенность»). Не следует смотреть в рот тем политикам, которые не умеют ничего, кроме как обеспечивать безопасность. В большинстве случаев они лгут о числе «предотвращенных» терактов, зато у них никогда не хватает денег на компенсации их жертвам, ведь государство и так ужасно потратилось на борьбу с террористами и прочими исчадиями ада.

Не нужно верить в обещания того, что вот-вот с международным терроризмом или иным антиобщественным насилием будет покончено, потому что эти надежды обречены, увы, опровергаться снова и снова.

На мой взгляд, главное зло нашего времени — это даже не терроризм, который убивает порой десятки или сотни людей. Главное зло нашего времени — это борьба за безопасность, обещание которой заставляет цепенеть сознание и волю целых народов. Сегодня, на мой взгляд, следовало бы перестать скулить по поводу «конца правил», «текучей модернити» или отсутствия «устойчивого общества». Куда правильнее было бы открыть глаза на стремительно меняющийся мир и понять, что, хотя он, безусловно, опасен, в другом нам не жить. Вернуть прежнее уважение к стремлениям к новациям и риску, готовности к переменам и неопределенности; переориентироваться с «соблюдения» неких устоявшихся стереотипов и следования им на их разрушение и пересмотр. Потому что свобода важнее безопасности, а развитие — стабильности.

А жизнь — это, как известно, смертельно. Потому что от нее умирают. Причем, в отличие от терактов, все и в любых обществах — как безопасных, так и не очень...

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Владислав Иноземцев]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...a-sobstvennost
Экономист предлагает легализовать состояния высших чиновников России

28.09.2015

Легализация состояний высших чиновников обеспечит стране десятилетия процветания
Е. Разумный / Ведомости

На прошлой неделе Следственный комитет объявил руководство Республики Коми практически в полном составе «преступным сообществом», возглавлявшимся лично губернатором Вячеславом Гайзером. Случаи коррупции отмечаются во многих странах, но сложно отрицать, что в России она приняла характер эпидемии – причем мы сталкиваемся не столько с коррупцией (т. е. подкупом должностного лица ради обхода того или иного закона), сколько со злоупотреблением властью (когда чиновники с соблюдением формальных процедур устанавливают нормы, позволяющие им обогащаться).

Чем вызвано такое положение вещей? Ответ очевиден: столетия власть в России не сменялась демократическим (и иным конкурентным) путем. Правители уходили с престолов (или кресел) только в мир иной, и потому после непродолжительного периода смуты вознесшиеся на вершину государственной иерархии персоны считают себя царями. Страна управляется как монархия – при потешной Думе и выступающем ширмой правительстве: если в процессе обсуждения бюджета на следующий год монарх решил нарушить как минимум два федеральных закона (о бюджетном правиле и индексации пенсий на уровень инфляции), то парламент тут же их отменит. Это отношение к законам транслируется по всей «вертикали» – и, будем справедливы, присуще не только нынешнему руководству страны, но и почти всем предшествующим ее вождям.

Демократы и либералы скажут на это, что как раз недостаток демократии не позволяет сделать власть подотчетной, законы соблюдающимися, а общество свободным. Я рад был бы с этим согласиться, но не вижу шанса воплотить желаемое на практике – хотя бы потому, что ездят в свою резиденцию на велосипедах руководители тех государств, богатство которых зависит от большего числа факторов, чем объем добычи нефти и цена на нее. Если же вклад большинства граждан в созидание национального богатства минимален, то и демократическое их мнение мало кому интересно.

Проблема, которая мешает России развиваться, не в том, что ее правители стремятся к обогащению. Она в том, что это обогащение даже самой властью (не говоря уже о прочем населении) воспринимается как криминальное. Формально Россия – европейская страна, демократия, в которой уважаются права человека, но на деле она напоминает нефтяной эмират и управляется не так, как управляются эмираты, лишь по воле случая. Отсюда и возникает экономика офшоров и черного нала, подставных лиц и родственников, на которых записаны активы, отсюда проистекает непримиримая борьба с 20-й статьей Конвенции против коррупции. Россия не столько страна богатой бюрократии – это страна богатой бюрократии, которая вынуждена строить из себя нищих слуг народа. Декларации об автомобильных прицепах «Скиф» и долях в гаражах как собственности президента и министров больше, чем что-либо иное, порождают ощущение пропитанности системы колоссальной ложью. Выхода из этой западни нет: наши украинские братья два раза с интервалом в 10 лет сваливали клептократию – но всякий раз неистребимое желание новых хозяев воровать вело страну в еще более мрачный тупик; в России с ее неготовностью к протесту перспективы еще менее обнадеживающи.

Давайте пофантазируем. Не раз и не два приходилось нам слышать домыслы, что Владимир Путин – самый богатый человек в мире. Если пройтись по рейтингу, составленному Forbes для коронованных особ, первенство держат Бумибол Абулядей, король Таиланда, с $30 млрд и Хассанал Болкиах, султан Брунея, с $20 млрд. Учитывая, сколько нефти продает Бруней и сколько – Россия, проекции вырисовываются впечатляющие. Но если у нас правит тандем, правильнее оценить его аналог в Объединенных Арабских Эмиратах: Халифу бен Зайда аль-Нахайяна, президента страны и эмира Абу-Даби, с состоянием в $15,4 млрд и Мохаммеда Рашида аль-Мактума, премьер-министра и шейха Дубая, с $4,5 млрд (о главах других субъектов этой монархической федерации я промолчу). Не призывая к реставрации у нас монархии, я бы задумался о другом: легализации состояний высших чиновников. Они, положим, нажиты неправедно – но чисты ли крупные российские бизнесмены, которым сейчас уже нечего опасаться? Да, движение к цивилизованности дается нам сложно, но почему бы не объявить такую кампанию, тем более что участие в ней первых лиц государства станет гарантией, что и все остальные вовлекшиеся в нее лица окажутся в безопасности.

Попытаемся представить себе последствия этого шага. Во-первых, сразу же смягчатся «противоречия между бизнесом и властью», так как обе стороны ощутят близость принципов, целей и идеологий. Во-вторых, быстро разрушатся огромные сети посредников и номинальных владельцев крупных состояний. В-третьих, ощущение легализованности и безопасности снизит желание и далее бесконтрольно обогащаться, которое во многом порождается тем, что богатство нелегальное – это, по сути, никакое и не богатство. В-четвертых, немедленно выправится ситуация с офшорным характером экономики, повысится собираемость налогов и наполняемость бюджета (а если с легализованных сумм собрать 13%-ный налог, про дефицит бюджетов на 2016 и 2017 гг. можно будет забыть). Но все это не главное.

Власть, которая не может конвертировать успехи своей патриархальной и недемократической страны в собственное легальное богатство, живет и действует в худшем случае как банда, в лучшем – как сообщество временщиков. Результаты таких правлений известны, хороший пример – заирский диктатор Мобуту, один из богатейших людей Африки в 1990-е гг. Власть, которая может произвести эту конвертацию, заинтересована в развитии страны и в стабильной передаче ее следующим поколениям, ведь активы остаются на ее территории. В Таиланде основная часть собственности короля – земельные участки и недвижимость, в арабских странах – доли в нефтяных компаниях, девелоперских и промышленных проектах. Достаточно сравнить динамику развития тех же ОАЭ и России, чтобы понять разницу. Пока мы десятилетиями болтаем о нашем «евразийском транзитном потенциале», аэропорт Дубая давно стал крупнейшим транзитным хабом, соединяющим два континента; пока мы слезаем с нефтяной иглы, доля нефти в экспорте Эмиратов упала с 88% в 1985 г. до менее 26% сегодня; пока мы натужно возводим московский Сити, в небольшой стране построено с 2000 г. больше недвижимости, чем во всей Российской Федерации. Эти отличия объясняются только одним фактором: правители арабского государства своей страной владеют, тогда как наши ею пользуются. Именно поэтому каждый из первых до конца своих дней останется уважаемым человеком, а любой из последних в самый неподходящий момент может быть объявлен преступником.

Многие отечественные политологи и экономисты в последние годы часто рассуждают о «новом общественном договоре», «втором пакте Монклоа» и о чем-то подобном. Может быть, они правы. Раздираемая настолько острыми, как в Россия, противоречиями страна не может существовать долго. «Переучреждение» общества и государства давно стало настоятельной необходимостью. В последний раз нечто подобное было предпринято в 1990-е гг., когда был легализован крупный бизнес, сложившийся в период стихийного капитализма первых постсоветских лет. С тех пор как общество смирилось с этим, прошло уже более десятилетия – которое пришлось на формирование и развитие капитализма бюрократического типа. Первая система была, как принято считать, бандитской в период ее формирования; вторая остается таковой и по сей день. Но именно легализации первой Россия обязана экономическим подъемом 2000-х гг. куда в большей мере, чем дорогой нефти. Легализация второй могла бы воплотиться в стремительном выходе из кризиса и в нескольких десятилетиях процветания.

Ни одно первоначальное накопление капитала – ни пиратское, ни грабительское, ни бюрократическое – не было справедливым. Но ни одно устойчивое развитие не начиналось раньше, чем под эпохой такого бандитизма подводилась черта. Этот факт никому в России не стоило бы забывать.

Автор – директор Центра исследований постиндустриального общества

[Владислав Иноземцев]

http://www.gazeta.ru/column/vladisla.../7788887.shtml

О том, почему власть в России выбирают одни, а забирают — другие

Экономист
01 октября 2015, 12:52
Президент подписал указ о прекращении полномочий главы Коми Вячеслава Гайзера «в связи с утратой доверия». Неделей раньше Псковская областная дума лишила полномочий депутата Льва Шлосберга, и это событие получило в стране широкий — но, как мне кажется, явно недостаточный резонанс. В последнее время мы слишком привыкли к тому, что избирают у нас одни, а расправу вершат другие, а если и задумываемся на этот счет, то в категориях «несправедливости» — а не «неправомочности».

Между тем носителем суверенитета в его современном понимании является народ — то есть граждане той или иной страны, в том числе и Российской Федерации. Народ имеет право осуществлять власть в государстве через своих представителей. Попытки лишить его этого права или «исправить» неточности в волеизъявлении граждан неконституционны. И я убежден, что

расширяющая практика «прекращения полномочий», «отрешения от должностей» или «утраты доверия», кто бы ни выступал ее инициатором и проводником, подрывает основы российской государственности.

Избранное гражданами лицо имеет в демократическом обществе особый статус — чем он ниже и обыденнее, тем авторитарнее и антидемократичнее общество. Мы давно и привычно боготворим президента, наделенного всенародной поддержкой, — но забываем, что депутаты и мэры, а теперь снова и губернаторы обладают равной легитимностью, которую следует уважать не меньше.

Между тем только за последние два года в России лишились своих постов (или депутатской неприкосновенности) ряд депутатов Госдумы (в их числе Г. Гудков, В. Бессонов и И. Пономарев), несколько губернаторов и мэров, десятки депутатов областных и городских, и сотни — муниципальных законодательных органов. Я уже не говорю о членах Совета Федерации, назначаемых и освобождаемых как захочется власти, причем так, что независимых и заметных людей в их числе становится все меньше.

Характерно, что перечень оснований для лишения депутатов полномочий согласно ст. 18 регламента Думы вообще является закрытым документом — что, согласитесь, несколько странно для демократической страны.

Такая практика приводит к эрозии доверия к политической элите России, которая в условиях весьма «суверенной» демократии и так-то не может похвастать основательной легитимностью.

Я, разумеется, не утверждаю, что в депутатский корпус или в число губернаторов и мэров не могут попасть люди, не заслуживающие там находиться (напротив, уверен, что их число и сейчас зашкаливает за все мыслимые пределы). Я лишь считаю, что практика прекращения их полномочий должна быть формализована и регулироваться прозрачными процедурами.

Прежде всего, следует напомнить, что выборный статус дает его обладателю право неприкосновенности — и только граждане, избравшие депутата на этот пост, могут лишить его полномочий. В огромной массе стран действует именно эта норма. Даже в Советском Союзе, согласно закону «О статусе народных депутатов в СССР» от 21 декабря 1989 года, полномочия депутата могли прекращаться Советом в случае избрания или назначения на должность, несовместимую с выполнением депутатских обязанностей, или в связи с уже вступившим в законную силу приговором суда. В последних отставках нет ни первого, ни второго основания.

С самой неприкосновенностью у нас еще хуже: можно вспомнить Антонио Негри, обвиненного в похищении Альдо Моро и в период предварительного заключения в июне 1983 года избранного в парламент Италии: его немедленно освободили.

Если политические оппоненты обнаруживают изъяны в работе коллеги или злоупотребление его депутатским статусом, они могут запустить механизм отзыва депутата, но не более того — что также предусмотрено во многих странах, в том числе и в России.

Замечу: эта практика используется во всех зрелых демократиях: например, в Америке в среднем в год происходит 150–170 таких голосований на разных уровнях власти, в то время как за всю историю США голосами депутатов из сената и палаты представителей были изгнаны лишь 15 и 5 человек соответственно. Из которых 14 и 3 лишились мест из-за «предательства» в годы Гражданской войны 1861–1865 годов.

Кроме того, необходимо существенно изменить и практику отрешения от должности губернаторов и мэров городов. Пока гражданин России не осужден судом, он не является преступником — и сейчас таковыми не являются ни губернатор Коми Гайзер, арестованный пару недель назад, ни мэр Ярославля Урлашов, проведший в СИЗО уже более двух лет. Вероятно, в 2004–2012 годах еще имелась какая-то логика в том, что президент имел право отрешать от должности губернаторов, которых он неформально же и назначал, — но в наши дни такая практика вряд ли может продолжаться.

Тот же Гайзер получил поддержку почти 325 тыс. человек (79% избирателей) на выборах год назад — и правильнее было бы, если его отставка случилась в результате либо отзыва, либо голосования в совете законодателей Коми. Да и не факт, что она должна случиться — до суда могут пройти годы, и его результат не стоит предсказывать заранее.

Обращаясь к примеру США, можно вспомнить, что в самом громком скандале последних лет с участием губернатора (губернатора Иллинойса Благоевича, пытавшегося продать освободившееся место Обамы в сенате США) фигурант был задержан на несколько часов и выпущен под залог в… $4500, после чего вернулся на свое рабочее место, которое освободил лишь через месяц в результате импичмента со стороны законодателей штата. А осужден был через три года, в течение которых оставался на свободе. На мой взгляд, это правильный порядок вещей — по крайней мере, в стране, где уважается местное самоуправление, ни оперуполномоченные не могут годами держать в тюрьме избранных мэров, ни президент не имеет права отрешать от должности тех, кого он не назначал.

Наконец, не менее важным является усиление роли судебного начала при рассмотрении спорных ситуаций.

Очень часто в российской практике «коллеги»-депутаты лишают полномочий неугодных им граждан на основании, мягко говоря, малопроверенных, а порой и фальсифицированных документов.

Так, например, в 2014 году своего депутатского статуса лишился заметный московский оппозиционер и депутат муниципального совета «Тропарево-Никулино» Владимир Гарначук, обвиненный в нарушении закона о статусе депутата в связи с якобы приобретенным им гражданством Молдавии. Несмотря на то что компетентные органы этого государства позже неоднократно подтверждали, что бывший депутат не является его подданным, российский суд ничего не сделал для восстановления его ущемленных прав.

Я в этой ситуации предложил бы еще более радикальный шаг: если до момента оглашения результатов голосования не наличествует причин для отказа от признания полномочий депутата, их обнаружение в будущем не является основанием для его отзыва (если таковые не появились в период депутатства). В целом же, я считаю, права избранных должностных лиц необходимо четко гарантировать и жестко соблюдать — противное есть не что иное, как пренебрежение силовиков и высшего эшелона российской федеральной власти к воле россиян, выраженной ими на выборах, — или, выражаясь менее политкорректно, узурпация власти.

Сегодня в Россию постепенно начинает «возвращаться политика»: восстановлены выборы губернаторов, конкуренция на региональном уровне начинает расти, заметна подготовка к думским выборам 2016 года. Население, получающее реальную возможность выбирать, готово активизироваться (вовсе не случайно во втором туре выборов губернатора в Иркутской области явка оказалась в 1,3 раза выше, чем в первом). В такой ситуации статус выборных лиц должен быть незамедлительно укреплен.

Предложения первоочередных шагов в этом направлении просты:

Во-первых, необходимо в полной мере восстановить неприкосновенность избранных должностных лиц: до вступившего в силу приговора суда в отношении них они не могут арестовываться или заключаться под стражу. У того же Благоевича в день задержания изъяли паспорт, и не более того. И это должно относиться ко всем без исключения избранным на свои должности гражданам.

Во-вторых, необходимо немедленно отменить практику прекращения полномочий депутатов по решению тех органов законодательной власти, в которых они состоят. Прекрасно видно, что

этот механизм превратился в механизм унизительной политической расправы над теми, кто достаточно смел, чтобы иметь мнение, отличное от мнения большинства, тогда как в его наличии и состоит суть парламентаризма.

В-третьих, нужен совершенно новый закон о процедуре отзыва депутатов, мэров и губернаторов: следует упростить процедуры по созданию инициативных групп по организации отзыва, формализовать механизм сбора подписей в поддержку таких инициатив и исключить избирательные комиссии из механизма принятия решения о назначении голосования. Тогда, весьма вероятно, мы увидим совсем иной список тех, чье место окажется под угрозой, чем ныне существующий «лист ожидания».

Если сегодня — до выборов 2016 года — не предпринять никаких давно назревших мер, по-прежнему позволяя правящей группе «зачищать» оппозицию на трех уровнях: сначала отсеивая допущенных до голосования кандидатов, затем курируя сами выборы, а после них выбраковывая нелояльных силами их же коллег или правоохранительных органов, — то российская власть имеет все шансы утратить легитимность в глазах собственных граждан. А что можно представить хуже этого?

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции