*309. Вторая мировая война

[Waralbum.Ru]

Битва в борах Тухольских

[Waralbum.Ru]

Битва в борах Тухольских на карте

[Waralbum.Ru]

Батальон народной обороны "Черск"

[Waralbum.Ru]

Передовой отряд 20-ой ДМП

[Waralbum.Ru]

Георг Карл Фридрих Вильгельм фон Кюхлер (1881-1968)

[Waralbum.Ru]

Генерал Владислав Бортновский

[Waralbum.Ru]

пеееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееее ееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееееее ееееее

[Алексей Волынец]

http://rusplt.ru/wins/proval-bombard...vyi-27443.html
20 июля 2016, 00:00
Русские победы, История

Провал бомбардировки Москвы

Оборона Москвы, 1941 год. Фото: znamya-pobedy.ru

В годы Второй мировой войны множество городов было буквально стёрто с лица земли массированными воздушными бомбардировкам. Такая трагическая судьба могла постигнуть и Москву, если бы не усилия и умелые действия наших войск противовоздушной обороны.

Еще 8 июля 1941 года Гитлер поставил командованию своей авиации, «люфтваффе», задачу нанести массированные воздушные удары и сравнять столицу СССР с землей. Спустя 10 дней в директиве №33 от 19 июля 1941 года «О дальнейшем ведении войны на Востоке» нацистский «фюрер» потребовал от германской авиации ускорить начало воздушного наступления на Москву.

Наша столица в годы войны была не только политическим символом, но и важнейшим узлом транспортных коммуникаций, и центром военного производства. Массированный бомбардировочный удар немцев по столице должен был стать как пропагандистским, так и чисто военным успехом Гитлера.

Руководство нашей страны осознавало, что Москва неизбежно станет целью №1, на которую будут направлены усилия авиации врага. Поэтому для защиты неба столицы в самом начале войны была сформирована Московская зона ПВО, куда вошли 1-й зенитный корпус и 6-й истребительный авиационный корпус.

Защищавший столицу зенитный корпус в июле 1941 года насчитывал 1044 зенитных орудия и 336 установок счетверенных пулеметов, а 6-й истребительный корпус — 602 самолета-истребителя в 11 авиаполках. Помимо этого, Московской зоне ПВО починили «бригадные районы ПВО» в окружающих столицу областях — Калининской (Тверской), Ярославской, Горьковской (Нижегородской) и Тульской.

Кроме оружия, небо Москвы прикрывали свыше 600 прожекторов и 124 аэростата заграждения. Для управления этой массой войск было проложено почти 40 тысяч километров линий телефонной связи!

В качестве средства дальнего обнаружения использовалась первая отечественная радиолокационная станция контроля воздушного пространства РУС-2, созданная за год до начала войны и развернутая под городом Можайском. Она позволяла заранее обнаружить перемещение вражеских самолетов, а затем могла передавать информацию для наведения истребительной авиации и целеуказания зенитной артиллерии.

Помимо радиолокационной станции, под Можайском экстренно создавались аналогичные РЛС в Клину, Калуге, Туле, Рязани, Мытищах, Владимире, Ярославле и Кашине. Но именно можайская станция РУС-2 около 22 часов 21 июля 1941 года на расстоянии около 100 км обнаружила первые массы вражеской авиации, двигавшиеся по направлению к Москве.

В 22 часа 05 минут частям противовоздушной обороны Москвы была объявлена боевая готовность №1. На улицах столицы прозвучал сигнал воздушной тревоги… Всего к Москве в тот вечер направлялось свыше 220 вражеских бомбардировщиков, нёсших свыше 100 тонн фугасных бомб и 45 тысяч зажигательных.

Появись эта армада в небе Москвы, столицу ждали бы массовые разрушения, огромные пожары и, как следствие, не только гибель множества людей, но и срыв военных перевозок и военного производства столичных заводов. Тяжелым был бы и моральный удар по гражданам СССР от разрушения столицы на фоне успехов сухопутных войск Гитлера.

Немецкие бомбардировочные части к тому времени имели немалый опыт успешных бомбардировок Лондона и других городов Англии. Однако гитлеровский замысел воздушного террора Москвы провалился. На дальних подступах к столице бомбардировщики «люфтваффе» встретили наши истребители ПВО. Особенно активно они действовали в зоне световых полей, которые создавали прожекторные части, «ловившие» лучами света вражеские самолёты и уже не отпускавшие их.

Орудия ПВО вели огонь не только на поражение обнаруженных самолётов, но и создавали заградительный огонь, ломавший воздушный строй вражеских бомбардировщиков. Уже на подступах к Москве советские ночные истребители провели ряд воздушных боев и сбили 12 немецких самолетов. Зенитные средства ПВО уничтожили 10 самолетов противника.

Задуманный командованием «люфтваффе» план налета на Москву был разрушен. Многие из немецких бомбардировщиков повернули назад, другие группы вражеских самолетов меняли курс полета, пытаясь проникнуть к городу с других направлений. В итоге массированный налет был рассеян еще на подступах к городу. Лишь отдельным самолетам Гитлера удалось в ту ночь появиться над Москвой, большинство же бесцельно сбросили бомбы на подмосковные поля и рощи.

Налет 220 вражеских бомбардировщиков продолжался с 22 часов 25 минут 21 июля до половины четвёртого утра 22 июля 1941 года. В результате умелых действий наших войск противовоздушной обороны немцам так и не удалось нанести Москве существенного урона.

Через два дня наиболее отличившиеся бойцы и командиры частей Московской зоны ПВО были удостоены наград за успешное отражение первого массированного налета противника. Пятерых бойцов наградили орденом Ленина, а 22 получили медали «За отвагу».

До конца 1941 года Москве предстояло отразить еще 121 массированный налет вражеской авиации. Но именно первый успех, одержанный в ночь на 22 июля, показал, что наша столица надежно прикрыта от воздушного террора.

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/research/14229/

В ночь с 21 на 22 июля 1941 года был совершен первый авиационный налет люфтваффе на Москву.

Опытные пилоты гитлеровских бомбардировщиков, наводившие ужас на Лондон, в небе Москвы столкнулись с неразрешимыми проблемами. Первый же налет на столицу Советского Союза продемонстрировал несломленность советских войск после поражений первого месяца войны и готовность ПВО дать отпор агрессору. Об этом говорится в книге военного историка Дмитрия Хазанова «1941. Война в воздухе. Горькие уроки», фрагменты из которой сегодня публикует «Историческая правда».

После захвата Белоруссии войсками вермахта Москва стала фигурировать как цель для соединений люфтваффе. В немецких авиационных штабах советская столица получила обозначение «объект 10», что, видимо, было связано с очередностью воздушных налетов. 8 июля 1941 г. начальник германского Генерального штаба сухопутных войск генерал Ф. Гальдер записал в дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация… Это будет, по его словам, народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще».

13 июля командир 8-го авиакорпуса генерал В. Рихтгофен высказал мнение, что воздушный налет на Москву, имевшую свыше 4 млн жителей, ускорит катастрофу русских На следующий день Гитлер в очередной раз заявил о необходимости бомбардировки советской столицы, «чтобы нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». В утвержденной фюрером 19 июля директиве № 33 «О дальнейшем ведении войны на Востоке» ставилась задача «по возможности быстрее начать силами 2-го воздушного флота, временно усиленного бомбардировочной авиацией с Запада, воздушные налеты на Москву». Здесь же говорилось, что ее бомбардировка должна стать «возмездием за налеты русской авиации на Бухарест и Хельсинки».

[пост наблюдательный.jpg]

В середине июля на Восток из состава находящегося во Франции 3-го воздушного флота перебрасываются шесть бомбардировочных авиагрупп. Это был пятый и последний эшелон, который по плану войны с Советским Союзом Геринг и его штаб вводили в бой.

Ответственным за организацию налетов назначили командира 2-го авиакорпуса генерала Б. Лерцера. Ему оперативно подчинили все авиагруппы резерва Главного Командования; их предполагалось задействовать в первую очередь. Кроме того, в бомбардировке Москвы должны были участвовать эскадра KG53 из состава 2-го авиакорпуса 2-го воздушного флота (самолеты He111 действовали с аэродромов Дубицкая Слобода, южнее Минска и Борисова), авиагруппы I и II/KG55 из 5-го ак 4-го ВФ (также He111 с аэродрома Бояры, между Минском и Двинском, недалеко от Кривичей), группы I и II/KG3 из 2-го ак 2-го ВФ (Ju88 с аэродромов Орша и Бояры) и группа III/KG3 из 8-го ак 2-го ВФ (Do17 с аэродрома Вильнюс). Таким образом, из пяти действовавших на Восточном фронте авиакорпусов только 4-й ак не готовился бомбить Москву.

20 июля командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал А. Кессельринг провел совещание с командирами в связи с предстоящим рейдом. По его словам, русская авиация была уже практически разгромлена и оказать серьезного сопротивления не могла. Немецкий летчик фельдфебель Л. Хавигхорст, который в то время служил в эскадре KG28, вспоминал: «Накануне удара по русской столице на аэродром Тересполь, где находились два наших отряда, прибыл генерал-фельдмаршал Кессельринг. Он обратился к экипажам:

– Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации.

Вы должны, как это всегда делали над Англией при благоприятных условиях, подойти к Москве на небольшой высоте и точно положить бомбы. Надеюсь, что прогулка будет для вас приятной.

Через четыре недели войска победоносного вермахта будут в Москве, а это означает конец войне…»

[кремль.jpg]
Ночной бой

Тактика налета мало отличалась от применявшейся при бомбардировках крупнейших городов Англии. Для наведения самолетов 100-й бомбардировочной группы, оборудованных радионавигационной аппаратурой «X-Gerat», создавались радиомаяки в районе Орши. Эти бомбардировщики, выполнявшие роли лидеров, выводились в створ радиолуча Орша – Москва и следовали строго определенным курсом, который не должны были менять, даже попадая в световые поля и под обстрел зенитной артиллерии. Экипажам самолетов определили конкретные цели, на которые предполагалось сбросить осветительные, зажигательные и фугасные авиабомбы. Так, бомбардировщики эскадры KG55 наносили удар по Кремлю, МОГЭСу, зданию ЦК ВКП(б), KG53 – по Белорусскому вокзалу и фабрике им. Клары Цеткин (видимо, немцы имели в виду завод по производству бездымного пороха), KG4 – по мостам в западной и северной части столицы.

Можно согласиться с советскими контрразведчиками, отметившими, что сведения о многих целях для бомбометания были получены немцами еще до войны от сотрудников германского посольства и торгпредства, а также от пилотов авиакомпании «Люфтганза», совершавших регулярные рейсы по маршруту Москва – Берлин. Кроме того, еще в мирные дни в Москву и область абвер заслал агентов-сигнальщиков, которые оказали существенную помощь экипажам люфтваффе Подготовка к удару по Москве проводилась весьма поспешно. Об этом свидетельствует неукомплектованность до штатной численности бомбардировочных авиагрупп: не хватило времени их пополнить. А вот другой любопытный факт: аэродром Динабург (Даугавпилс) оказался не готов к приему группы III/KG4. К тому же здесь длина взлетной полосы не позволяла стартовать перегруженным «хейнкелям». По этой причине группу срочно перебазировали в Проверен близ Кенигсберга. Впервые с сентября 1939 г. все три боевые авиагруппы эскадры KG4 «Генерал Вефер» (58 бомбардировщиков, не считая транспортных и связных машин) оказались расположены на одном аэродроме. Многие немецкие командиры полагали, что скученность и спартанские условия на авиабазах не обеспечивают безопасности при одновременной работе большого количества самолетов и для соответствующей подготовки потребуется время. Но рейхсмаршал Геринг, возглавлявший люфтваффе, торопил и требовал, чтобы в предстоящей операции было задействовано не менее 150 бомбардировщиков. Налет на Москву в ночь на 22 июля напоминал таранный удар. В 21 ч с линии Рославль – Смоленск от постов ВНОС поступили первые данные о появлении в воздухе большой авиагруппы противника, 195 самолетов (по советским данным, их было 220) засветло взлетели с аэродромов Брест (Тересполь), Барановичи, Бобруйск, Дубинская и др. При этом 127 машин шли компактной группой, выдерживая направление Вязьма – Гжатск – Можайск. С наступлением темноты на маршруте полета специальные команды разложили костры, служившие экипажам ориентирами. На подступах к городу самолеты рассредоточились и проникали к назначенным им целям с разных направлений.

[зенитка.jpg]
Зенитчики у Театра советской армии.

В оперсводке № 01 штаба 6-го авиакорпуса, составленной в 7 ч утра 22 июля, делается такой вывод: «Начало налета осуществила группа в составе от трех до пяти самолетов, которые сбросили зажигательные бомбы, вызвав в четырех местах пожары. Последующие группы для освещения целей бомбометания сбрасывали осветительные ракеты на парашютах, создававшие сильное освещение и горевшие до 10-12 мин. Наряду с зажигательными бомбами противник сбрасывал фугасные бомбы различного калибра».

Некоторые подробности о событиях той ночи рассказал фельдфебель Л. Хавигхорст: «…Наш He111 шел в отряде Хеллмана. Горящий Смоленск являлся хорошим навигационным ориентиром. Четким белым штрихом просматривалась дорога Смоленск – Москва. Скоро мы увидели 10-20 прожекторов, создававших световое поле. Попытки обойти его не удались: прожекторов оказалось много слева и справа. Я приказал поднять высоту полета до 4500 метров и экипажу надеть кислородные маски. Внезапно по нашему самолету открыла огонь русская зенитная артиллерия. К счастью, она стреляла неточно, но плотность разрывов была высокой.

Когда наш самолет вплотную подлетал к Москве, мы увидели под собой Ju88 из другого соединения – он готовился пикировать на город. Собирались освободиться от своего бомбового груза и мы. В это время раздался взволнованный голос радиста:

– Внимание, аэростаты!

– Ты обалдел, – послышалось в ответ, – мы же летим на высоте 4500.

Экипаж хорошо знал, что англичане не поднимали аэростаты выше 2000 метров, а здесь высота была, по крайней мере, удвоена. Тут же наличие аэростатного заграждения подтвердил бортмеханик.

Я приказал сбросить бомбы, и как только мы повернули обратно, радист сообщил о приближении вражеского истребителя. Русский ночной истребитель (у них вообще не должно было существовать подобных) атаковал нас сверху слева. Радист открыл огонь, и к нему тотчас присоединился бортмеханик. Тогда истребитель был подбит и, загоревшись, перешел в пикирование. Это был первый истребитель, сбитый нашим экипажем. (Сегодня известно, что немцы ночью часто принимали выхлопы из патрубков за пожары в моторных отсеках. При отражении первого налета летчики Сергеев, Шокун и Зубов покинули свои машины с парашютами. Первые двое – после израсходования горючего, а у младшего лейтенанта Зубова – по неизвестной причине вспыхнул мотор. – Прим. авт.) Наш He111 приземлился с сухими баками в Тересполе в 4 ч 27 мин. На весь полет ушло 8 ч 4 мин».

[ПВО.jpg]

Советская ПВО встретила налет во всеоружии. Уже в 22 ч 29 мин прожектористы подполковника Б.В. Сарбунова осветили первую цель. В зонах ожидания находились ночные истребители. В эту ночь они произвели 173 самолето-вылета. Им удалось расстроить боевой порядок противника, помешать прицельному бомбометанию. Но отдельные машины прорвались к своим целям. Так, некоторые экипажи II/KG55 достаточно точно поразили Кремль.

Известный летчик-испытатель М.Л. Галлай, участвовавший в отражении первого воздушного удара, вспоминал: «Он очень нахально – не подберу другого слова – летал в эту ночь, наш противник! Гитлеровские бомбардировщики ходили на малых высотах – два, три, от силы четыре километра, – будто и мысли не допускали о возможности активного сопротивления с нашей стороны. Через несколько дней выяснилось, что так оно и было. Пленные летчики со сбитых немецких самолетов рассказывали, что по данным их разведки, с которыми их ознакомили перед вылетом, сколь-нибудь серьезную систему ПВО и, в частности, организованную ночную истребительную авиацию они над Москвой встретить были не должны.»

Не должны были, но встретили! По неприятельским самолетам было выпущено 16 тыс. снарядов среднего и 13 тыс. малого калибра, а также 130 тыс. пулеметных патронов. Советское командование сообщило об уничтожении 22 немецких бомбардировщиков, из которых 12 – на счету истребителей. «В условиях ночного налета эти потери со стороны противника надо признать весьма большими, – говорилось в сводке Совинформбюро.

– Рассеянные и деморализованные действиями нашей ночной истребительной авиации и огнем наших зенитных орудий немецкие самолеты большую часть бомб сбросили в леса и на поля на подступах к Москве. Ни один из военных объектов, а также ни один из объектов городского хозяйства не пострадал».

Если верить показаниям взятых в плен летчиков и германским документам, то первая атака Москвы стоила люфтваффе шести-семи самолетов, потерянных по разным причинам, включая разбившиеся или серьезно поврежденные при вынужденной посадке уже на своей территории. Первым погиб той ночью экипаж командира 4/KG55 обер-лейтенанта О. – Б. Хармса, который вел группу из 35 машин. Можно привести мистический факт: накануне вылета Хармс написал прощальное письмо и просил командира группы отправить родным в случае его гибели, но майор Э. Кюль не понял его настроения Среди отличившихся этой ночью советских летчиков нужно отметить ст. лейтенанта И.Д. Чулкова из 41-го иап ВВС МВО. Впервые взлетев ночью на МиГ-3, он в 2 ч 10 мин 22 июля около Истры сбил бомбардировщик «хейнкель». Наутро обломки этой машины обнаружили командиры штаба 6-го иак в районе Подсолнечной. Начав войну на границе, Чулков уже успел одержать несколько побед и вскоре был представлен к званию Героя Советского Союза.

Придавая защите столицы особое значение, И.В. Сталин в специальном приказе (приказ НКО № 0241 от 22 июля 1941 г.) объявил благодарность участникам отражения налета. Это был первый с начала войны приказ Верховного Главнокомандующего о поощрении. Вслед за этим 81 защитник Москвы был отмечен государственными наградами, в том числе пятеро награждены орденами Ленина.

[зенитчики.jpg]

Однако вернемся в утреннюю Москву. Немецкие самолеты сбросили 104 т фугасных бомб и более 46 тысяч штук мелких зажигалок. По грубым оценкам, только половина вылетевших экипажей смогла выполнить задание. В результате первого налета пострадало 792 человека, 130 из которых погибли. В городе возникли 1166 очагов пожаров, причем 36 раз случались возгорания на военных объектах, а 8 – на железнодорожном транспорте. Огонь охватил постройки и вагоны на товарной станции Белорусская, военные склады на Волочаевской улице, хлебозавод и пакгаузы на Грузинском валу, несколько других небольших фабрик, заводов и жилых построек, а в Трубниковском переулке загорелось сразу несколько рядом стоящих домов. Наибольшие разрушения были зафиксированы на платформе Подмосковная, где бомбардировкой сильно повредило 100 м железнодорожного полотна, уничтожило 19 груженых вагонов, вывело из строя электросеть и телефонную станцию.

За первым налетом последовали два, почти столь же мощных. После тщательной разведки центральной части города одиночным «юнкерсом» с большой высоты, в ночь на 23 июля в рейде на Москву участвовало 125 самолетов, а в следующую – до 100.

Вечером и ночью 23 июля серьезно пострадал московский метрополитен. Одна крупная авиабомба пробила перекрытие тоннеля на перегоне Смоленская – Арбат, другая попала в эстакаду метромоста неподалеку, а третья разорвалась у входа в вестибюль у Арбатской площади. Пострадало более 100 человек, из которых 60 погибло. Наибольшие жертвы вызвала паника, возникшая на лестнице эскалатора. На восстановление последствий этой бомбардировки ушло двое суток В ту же ночь не менее 76 авиабомб различного типа упали в Кремле и на Красной площади, загорелся один из корпусов больницы им. Боткина, но пожар удалось погасить.

В последующих ударах общая численность бомбардировщиков, принимавших в них участие, сократилась.

Командиры немецких авиакорпусов на Восточном фронте и главное командование сухопутных войск противились выделению большого числа самолетов, ссылаясь на оперативные нужды своих секторов фронта. Так, 25 июля группу I/KG55 задействовали для удара по сосредоточению советских войск в районе Дорогобужа, где она потеряла два опытных экипажа. Вечером этого же дня часть перебазировалась под Житомир, прекратив действия на центральном направлении. Днем 25 июля эскадра KG4 готовилась к вылету на Москву, но за час до старта поступил приказ заменить фугасные бомбы в бомбоотсеках на мины и «атаковать советские морские силы в фарватере Эзеля» В результате на бомбардировку советской столицы устремилось только три He111 из I/KG28, а в следующую ночь – 65 машин.

Несмотря на недостатки в действиях советской ПВО, приятной прогулки в небе Москвы у асов люфтваффе не получилось. Многие из них отмечали, что им удавалось относительно легко уклоняться от перехвата ночными истребителями русских, а вот мощный огонь зенитных орудий часто вынуждал прекращать выполнять задание. В настроении экипажей, которые участвовали в налетах на советскую столицу в конце июля, уже не было эйфории, наблюдавшейся неделю назад. Командир отряда 1/KGr100 обер-лейтенант Г. – Г. Бетхер вспоминал: «Из всех вылетов, которые я совершил на Востоке, самыми трудными оказались ночные налеты на Москву. Зенитный огонь был очень интенсивным и велся с пугающей кучностью».

Отчаянное сопротивление советских войск и изменение направления главного удара вынудили группу армий «Центр» 30 июля временно перейти к обороне. Верховное командование вермахта, как свидетельствует директива № 34, отказалось от планов захвата Москвы с ходу. Но воздушное наступление на столицу было решено продолжить мелкими группами и одиночными самолетами. Им ставилась задача – держать в постоянном напряжении силы советской ПВО.

Налет в ночь на 31 июля можно считать одновременно и типичным, и нетипичным. Типичным потому, что в нем участвовали самолеты одного отряда (семь – десять машин) в условиях сильной облачности. А нетипичным из-за выбранного маршрута: немецкие самолеты заходили на Москву с юго-востока, тогда как прежде – с секторов от северо-западного до юго-западного. Ни прожектористы, ни поднятые по тревоге 23 истребителя не смогли обнаружить неприятеля. Но и ущерб столице в эту ночь был нанесен незначительный.

Остановимся подробнее на описании последнего крупного налета люфтваффе на Москву в ночь с 10 на 11 августа 1941 г. По советским данным, в нем участвовало около 100 бомбардировщиков в двух волнах. Главные силы из 80 самолетов шли четырьмя группами через Вязьму, Гжатск, Можайск.

При подходе к линии световых прожекторных полей самолеты набрали высоту 6000-7000 м, а у зоны огня зенитной артиллерии начали планировать с приглушенными моторами. К городу прорвалось 12 самолетов, из них 5 – к центру.

Основной целью налета были аэродромы и авиазаводы в пригородах, на которые сбросили 49 фугасных и 14 000 зажигательных бомб. В результате пострадали корпуса авиазавода № 240 и один из цехов авиазавода № 22 (сгорели три только что построенных бомбардировщика), а на летное поле в Кубинке попали две осколочно-фугасные бомбы SC1000 весом 1000 кг. В сложных метеоусловиях основная нагрузка при отражении налета легла на зенитчиков. Они доложили о восьми уничтоженных неприятельских самолетах, из которых немцы признали потерю двух, в том числе лидера – He111Н из KGr100. Другой лидирующий самолет был серьезно поврежден и уцелел лишь благодаря хитрости. Интенсивным оборонительным огнем экипаж сымитировал, будто отбивается от атаки русского истребителя. Зенитчики хорошо пристрелялись, но решили, что в ночном небе не видят своего «ястребка», и сделали паузу. Поврежденный «хейнкель» сумел выйти из светового поля и скрыться.

В ночь на 12 августа в налете участвовало около 30 самолетов, но ущерб городу они нанесли существенный, что можно объяснить привлечением наиболее опытных экипажей и широким использованием тяжелых авиабомб. Одна из SC1000 разорвалась около памятника Тимирязеву у Никитских ворот. В брусчатке образовалась воронка глубиной 12 м и диаметром 32 м, погибли многие воины-зенитчики, получили повреждения трамвайные пути, вышла из строя контактная сеть, был сброшен со своего постамента памятник. Полутонная бомба SC500 попала в здание Арсенала Московского Кремля, полностью его разрушив и повредив многие близлежащие постройки, включая здание комендатуры.

Со второй половины августа 1941 г., после одиннадцатого по счету налета, части эскадры KG55 (III группу отправили на отдых в район Вены) переключили на поддержку войск группы армий «Юг». Еще раньше из московского неба исчезли самолеты эскадры KG4.

Чаще других в рейдах участвовали машины из III/KG26. Один из лучших и наиболее подготовленных экипажей этой авиагруппы 15 августа был успешно атакован советскими истребителями, и бомбардировщик упал в ближнем тылу Западного фронта. Три члена экипажа сгорели вместе с самолетом, а командир корабля обер-лейтенант Ф. Ульрих застрелился, не желая попадать в плен. Оставшийся в живых стрелок Г. Бальке, захваченный красноармейцами, ничего не сообщил о налетах на Москву. Их экипаж якобы подбирал место для нового базирования, заблудился и разбился.

В это время штаб 2-го авиакорпуса вел активную кампанию по дезинформации советского командования. Были подброшены «секретные» данные о переброске на центральное направление 14 отрядов дальних бомбардировщиков специально для разрушения Москвы. Одновременно в районе Смоленска начали работать 16 мощных приводных радиостанций, чтобы немецким штурманам легче было ориентироваться ночью. К чести советской разведки, она смогла достаточно быстро разобраться в истинном положении дел, и 26 августа командующий ВВС генерал П.Ф. Жигарев приказал перебазировать на северо-западное направление, в основном на защиту Ленинграда, восемь истребительных авиаполков 6-го иак. Относительное затишье над столицей наблюдалось в течение всего сентября.

[москвичи.jpg]

Первые итоги

Подведем некоторые итоги летних боев. По мере освоения отечественных радиолокационных станций РУС-1 и РУС-2 и новых типов истребителей дневная деятельность пилотов люфтваффе все более осложнялась. Наилучших результатов авиаторы 6-го иак добились 25 июля; из трех вылетевших Ju88, принадлежавших 122-й разведывательной группе, два были сбиты около Истры.

Ближе к концу июля немецкие разведчики в ясную погоду почти не летали на высотах меньших, чем 8000-9000 м, но многочисленные советские истребители часто препятствовали германским экипажам в выполнении задания.

Иногда истребители сталкивались с противником «нос к носу», но далеко не всегда бой заканчивался уничтожением неприятельского самолета. Например, утром 5 августа лейтенант Ю.С. Сельдяков из 34-го иап обнаружил Ju88 около Наро-Фоминска на высоте 2800 м. После первой атаки «юнкерс» перешел в пикирование и скрылся на бреющем. Вечером этого же дня безуспешную атаку цели западнее Можайска предпринял лейтенант Обухов – летчик 11-го иап. После приземления он доложил: «Противник ушел, маскируясь дымкой».

Недостатки в тактической и огневой подготовке советские летчики стремились компенсировать самоотверженностью. Наиболее отважные старались уничтожить врага любыми способами, вплоть до тарана. Именно так в ночь на 8 августа сбил He111 летчик 177-го иап мл. лейтенант В.В. Талалихин, в ночь на 10 августа тоже He111 – летчик 34-го иап лейтенант В.А. Киселев, а на следующий день – летчик 27-го иап лейтенант А.Н. Катрич, который действовал в кислородной маске и таранил «дорнье» на высоте 8000 м. Этот подвиг вошел в историю как первый высотный таран. Все три советских авиатора благополучно вернулись в строй, и их имена стали известны далеко от Москвы.

Согласно официальным данным войск ПВО, при отражении ночных налетов на Москву только истребители в июле – августе сразили 37 неприятельских самолетов, то есть в каждом третьем бою одерживалась победа. На уничтоженную машину приходится в среднем 52 вылета перехватчиков.

Понимая, как нелегко бороться с многоопытным врагом, советское командование значительно изменило отношение к воздушным таранам. В первых боях ни командир корпуса, ни его заместители не поощряли такой прием: ведь для того и стоят на истребителях пушки и пулеметы, чтобы их огнем уничтожать неприятеля. Если летчик не мог попасть в цель, значит, он недостаточно метко стрелял. На деле все оказалось гораздо сложнее.

[младший лейтенант Виктор Васильевич Талалихин.jpg]
Летчик-истребитель, Герой Советского Союза, младший лейтенант Виктор Васильевич Талалихин (слева) беседует со своим боевым товарищем, сидящим в кабине самолета.

Три августовских тарана В.В. Талалихина, В.А. Киселева и А.Н. Катрича стали известны всей стране и пропагандировались политорганами. Между тем вслед за С.С. Гошко таким же образом 25 июля уничтожил врага его однополчанин – лейтенант Б.А. Васильев, но об этом широко не сообщалось. Также малоизвестным осталось имя старшего лейтенанта П.В. Еремеева из 28-го иап. В ночь на 29 июля он таранил самолет, который тогда принял за Ju88. (В действительности это был He111 из III/KG26). Еремеев по праву считался одним из лучших пилотов в своем полку, первым стартовав ночью на МиГ-3. Во время отражения налета в ночь на 22 июля он в воздушном бою был ранен, но, несмотря на это, выполнил второй ночной вылет. Свой подвиг П.В. Еремеев совершил на девять ночей раньше, чем В.В. Талалихин, но о таране в течение длительного времени знали только однополчане. Это тем более обидно, что таран Еремеева оказался единственным, отмеченным в немецких документах, которые относятся к периоду летних налетов на Москву. Летчик сбитого «хейнкеля» унтер-офицер А. Церабек сумел перейти линию фронта. Его рассказ о манере русских вести бой удручающе подействовал на сослуживцев.

Если говорить о морально-психологическом эффекте, то большое воздействие на немецких летчиков производил огонь зенитной артиллерии. Часто при ночном налете одиночные экипажи как бы наталкивались на «заградительные полосы», создаваемые зенитным огнем. Пытаясь обойти такую полосу, вражеские бомбардировщики уходили в сторону, но там попадали под разрывы заградительного огня, создаваемого соседним сектором. Экипажи немецких машин отмечали, что «русские снарядов не жалели». Особенно запомнились им обстрелы над Москвой во время третьего массированного налета. Ожидалось, что в густой облачности «хейнкели» и «юнкерсы» будут чувствовать себя в безопасности, но именно мощный заградительный огонь помешал им, по крайней мере, большинству, прорваться к городу.

«Шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град, – констатировал британский журналист А. Верт, представлявший в Москве газету «Санди Таймс». – Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного» Сыграла свою роль и зенитная артиллерия малого калибра: она вела успешную борьбу с осветительными авиабомбами при их снижении на парашютах.

Также А. Верт отметил самоотверженные действия москвичей. «В широких масштабах была организована борьба с пожарами. Позже я узнал, что многие из тех, кто тушил пожары, получили тяжелые ожоги от зажигательных бомб, иногда по неопытности. Мальчишки первое время хватали бомбы голыми руками!»

Верту вторит В.Н. Гнеденко, один из руководителей штаба МП ВО. Проезжая в районе Красной Пресни, он наблюдал, как с немецкого самолета были сброшены зажигательные бомбы. «Прямо перед моей машиной из подворотни выскочила группа ребят. Рассыпавшись по мостовой, как воробьи, они хватали зажигательные бомбы за оперение, ударяли их о мостовую, чтобы отшибить горящую часть, и оставляли их догорать посреди улицы».

[бомбоубежище.jpg]
Москвичи на перроне станции "Маяковская", ставшей бомбоубежищем.

Советские сводки зафиксировали многочисленные случаи самоотверженных действий населения по устранению очагов пожаров:

«На К-й улице три зажигательных бомбы пробили крышу и попали на чердак. Дежуривший на крыше дворник тов. Петухов не растерялся. Он мгновенно спустился на чердак и засыпал зажигательные бомбы песком… Во двор деревянного двухэтажного дома в Б-ом переулке упали две зажигательных бомбы. Домохозяйка Антонова немедленно их загасила… В здание средней школы в Л-ом районе попало пять зажигательных бомб. В несколько минут все бомбы были потушены. На крышу общежития ремесленного училища упало 11 зажигательных бомб. Отлично работали ученики этого училища Николай Костюков, Владимир Семенов и Алексей Дворицкий. Все одиннадцать бомб были ими сброшены с крыши и потушены во дворе…»

Газета «Правда» писала 24 июля: «Опыт борьбы с фашистскими воздушными пиратами во время ночных налетов на Москву показал, что всюду, где население проявляет выдержку, хладнокровие, боевую готовность, метание зажигательных бомб не дает врагу ожидаемых результатов».

В то же время многие немецкие экипажи, докладывавшие о прямых попаданиях в тот или иной объект, не знали, что стали жертвой маскировки. С началом войны Ставка приказала закамуфлировать наиболее заметные строения, такие как гостиница «Москва», здание СНК СССР, Библиотека им. Ленина и Центральный театр Красной Армии, замаскировать излучину Москвы-реки около Кремля. Как теперь известно, 29 июля над центром города примерно полчаса кружил самолет ПС-84, с борта которого сотрудники НКВД проверяли эффективность маскировочных мероприятий, выявляли демаскирующие строения, высказали предложения по дополнительной окраске некоторых крыш и площадей, установке макетов. Многочисленные ложные объекты, созданные в июне и июле, сыграли очень важную роль, так как с воздуха воспринимались как подлинные промышленные предприятия, электростанции, автохозяйства… Например, по данным штаба МПВО, 71 фугасная и 730 зажигательных бомб попали в «элеватор» – бутафорский объект в районе поселка Плетениха; почти каждую ночь немцы бомбили фанерные домики, не найдя находящийся поблизости комбинат, где хранилось и перерабатывалось зерно. Конечно, пострадали не только ложные цели. 25 июля оказалась разрушена платформа Москва-Сортировочная, сгорел небольшой склад и частично барак ЦИАМ. В эту ночь сигнал воздушной тревоги был дан с опозданием, и многие москвичи не смогли укрыться в бомбоубежищах.

Директор 1-го Государственного подшипникового завода А.А. Громов оставил воспоминания: «В одну из последних июльских ночей вражеские самолеты сбросили на завод тяжелые фугасные бомбы. Одна из них упала где-то вблизи главного корпуса. Последовал оглушительный взрыв, и все кругом окуталось едким дымом. Взрывной волной разрушило одну из стен. Из разорванных водонапорных труб хлынула упругая струя воды. Мы устремились к месту взрыва. Под ногами хрустели осколки стекла. Бездыханная женщина лежала неподалеку. Эта была первая жертва фашистской бомбардировки. В те дни все мы стали солдатами одного фронта…»

Всего в результате бомбардировок с 22 июля по 22 августа 1941 г. погибло 736 москвичей и 3513 человек получили ранения.

Выдавая желаемое за действительное, берлинское радио сообщало в августе 1941 г., что «люфтваффе подвергают Москву уничтожающей бомбардировке» и будто «заводы и фабрики, расположенные вокруг Москвы, настолько разрушены, что всем иностранцам запрещен выезд за пределы Москвы. Кремль и почти все вокзалы разрушены, Красной площади не существует. Особенно пострадали промышленные районы. Москва вступила в фазу уничтожения».

Уместно хотя бы кратко сравнить оборону с воздуха Москвы и Лондона. По данным англичан, к июлю 1940 г. (то есть, ко времени массированных налетов люфтваффе) Лондон защищали 328 орудий среднего и крупного калибра и 124 орудия малого калибра. Здесь же действовали 22 истребительные эскадрильи с 336 самолетами. В общей сложности это примерно вдвое меньше, чем в ПВО Москвы летом 1941 г.

Значительным преимуществом ПВО Лондона было не только оснащение, но и освоение новейших радиотехнических средств. К лету 1940 г. на побережье Англии действовали 38 радиолокационных станций, из них 19 были специально предназначены для обнаружения низколетящих немецких самолетов. Значение РЛС в обороне Лондона трудно переоценить. Донесения с радиолокационных станций и из центров корпуса наблюдателей (аналог советской ВНОС) прежде всего поступали на командные пункты истребительной авиационной группы. (Первая макетная установка РУС-2 заступила на боевое дежурство в окрестностях Москвы только 23 июля 1941 г., у расчетов станций РУС-1 из 337-го отдельного радиобатальона не имелось опыта, а сама аппаратура работала летом еще весьма ненадежно.)

Подводя итог, следует отметить, что за время налетов Лондон пострадал значительно сильнее Москвы. Неоднократно огонь в английской столице бушевал по 5-6 суток. Как теперь известно, британские пожарные команды выезжали к месту возгораний только после окончания налета.

Но и силы, которые выделило люфтваффе для атак Лондона, были намного крупнее, а потери немецких самолетов – существенно большими. Налеты на Лондон показали не столько силу английской ПВО, сколько неподготовленность люфтваффе для решения стратегических задач. Атаки Москвы еще раз подтвердили, что немецкая авиация была не способна наносить мощные удары по удаленным объектам.

[зенитка_2.jpg]
Дмитрий Хазанов, автор книги «1941. Война в воздухе. Горькие уроки».
03:00 03/01/2016

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/digest/9062/


Предлагаем читателям «Исторической правды» воспоминания советского военнослужащего, оказавшегося в немецком окружении и вышедшего к оккупированной нацистами столице БССР.

Сергей Николаевич Сверчков (1898-1955) до войны служил артистом и режиссером в различных московских театрах, в т.ч. во МХАТе. Попал в плен сразу после начала войны, и с августа 1942 г. был сотрудником «Винеты», пишет labas. Подписал Пражский манифест (как «артист С.Болховской»). После войны остался на Западе, под именем Сергей Дубровский жил в Германии, работал на радиостанции «Освобождение», где был одним из первых дикторов. Автор мемуаров «Московские театры 1917-1941» (под псевдонимом Серж Орловский).

...В середине июля 1941 года после ряда приключений и жизни в лесу я подошел к Минску. Город весь дымился от пожарищ. Никем не остановленный я пошел по полуразрушенным улицам. Кое-где выглядывали женщины и дети, на мостовой валялись убитые лошади, содранная телеграфная и трамвайная проволока... Из одного дома, когда я проходил мимо, выбежала пожилая женщина и, протянув мне хлеба и кусок мяса, спросила: куда я иду?

Видимо, вид у меня был действительно неважный, оборванный и грязный после двухнедельного бродяжничества я оброс бородой, оторвавшаяся подметка подвязана веревкой, а на носу еще болталось пенсне, которое, конечно, не гармонировало с общим видом профессионального бродяги. Я ответил, что брожу по городу без цели, но по-видимому меня заберут в плен.

Женщина охала и умоляла бежать в лес, т.к. немцы де военнопленных избивают до смерти. Я поблагодарил ее и пошел дальше. В ее рассказ я не поверил. Для чего немцам избивать пленных? Это наверное коммунистическая пропаганда. Вспомнилось, что в войну 1914 года так же кричали о немецких зверствах, однако после революции я видел многих вернувшихся из плена, и хотя они рассказывали о тяжелой жизни, никто не говорил об избиениях или убийствах.

Да кроме всего, это культурный народ, народ, который дал миру Шиллера, Гете, Бетховена, и самое главное начал теперь войну с гуманитарными целями: освободить Россию от Сталина, от ужасов НКВД... и мне нечего их бояться, т.к. я тоже против этой страшной диктатуры, а если советская пропаганда и кричала о "зверях-фашистах", то кричала и о "лакеях империализма" социал-демократах, и о папе римском, который "жаждет крови" и т.д. В Советском Союзе мы привыкли к тому, чтобы читать все наоборот: если ТАСС опровергает, то значит на самом деле это правда.

Рассуждая подобным образом, я вышел к центру города. Мимо меня проезжали и проходили немецкие воинские части, но никто не обращал на меня внимания, даже наоборот какие-то солдаты махали руками и кричали мне "Капут Сталин". Благодаря сердобольной женщине, подавшей мне хлеб и мясо, я почувствовал себя опять бодро.

Разрушенный памятник Ленину в Минске

У большого здания театра я остановился и замер. Громадный памятник Сталину был разбит. На мостовой валялась его голова в фуражке, кругом куски камня... Долго я с нескрываемым удовольствием смотрел на поверженного тирана, и это зрелище еще больше вселило в меня уверенность, что немцы скоро освободят Россию... Вывел меня из задумчивости оклик немецкого солдата, он что-то кричал мне с другой стороны улицы. Я подошел. "Armee oder Zivil?". На секунду задумавшись, я решил говорить всю правду: "Armee!" Тогда он поставил меня около себя и дал сигарету. Сигарета после махорки, которую пришлось курить последнее время, показалась мне слабой. Разговор наш не клеился. Немецкий язык учил я в гимназии, давно забыл и с трудом подыскивал слова. В это время проходил патруль, который вел несколько десятков красноармейцев. Солдат сдал меня, и я зашагал вместе с новой партией пленных. Шли мы больше часу.

Наконец, вышли за город и глазам нашим представилась страшное зрелище: вдоль реки Свислочь двигалась и копошилась туча народу. Над этой толпой стояло облако, туман испарений. Толпа была окружена колючей проволокой, кое-где стояли пулеметы, направленные в толпу. Русская крепкая брань покрывала отдельные немецкие команды.

Нас втолкнули в эту толпу, и мы сразу же перемешались с серой массой. Я не знаю, какое там могло быть количество народа, но называли цифру в 120000 человек, чему можно было поверить. Все эти люди бесцельно двигались от одного края заграждения к другому, торговали махоркой, сапогами и даже хлебом, причем цены были астрономические, за маленький кусок хлеба грамм в 150-200 просили 1000 рублей.

У меня в кармане было спрятано 100 рублей, но на них ничего купить было нельзя. Возле берега была самая толчея. Были жаркие дни, многие купались, другие, припав к земле, пили воду. К концу дня я нашел одного красноармейца нашего дивизиона, он тоже был один, и мы с ним устроились вместе на ночь. Впоследствии я понял, как важно было не быть в этой толпе в одиночестве.

Немецкие войска входят в Минск

Ночью, когда вся эта масса легла, то буквально нельзя было пройти, чтобы на кого-нибудь не наступить. Начались грабежи. Стягивают, например, с кого-нибудь сапоги, тот проснется, начнет кричать, а грабители его станут бить, бить жестоко, ногами по лицу так, что тот перестает кричать, а соседи боятся заступаться.

Особенно бесчинствовали башкиры и киргизы, которых почему-то было много в этой толпе. Днем прямо в толпу въезжало несколько грузовиков, и немцы разбрасывали сухие овощи, но сколько я не пытался, ни разу мне не посчастливилось и близко подойти к грузовику. Наиболее смышленные красноармейцы объединялись в группы, и пока несколько человек кулаками и сапогами отбиваются от наступающих голодных товарищей, другие их приятели собирают сухие овощи, а затем в этой группе идет дележ, кончающийся зачастую дракой.

Прожив несколько дней в этой толпе без еды, я начал слабеть, сказывалась предыдущая голодовка в лесу. Однажды я случайно натолкнулся на рыболовный крючок и показал его моему приятелю-красноармейцу, тот обнадежил меня, что мы будем с рыбой. Откуда-то он извлек длинную, метра в два, тонкую бичевку, отрыл несколько червей и когда все улеглись спать, мы тихонько пододвинулись к реке и забросили наше самодельное удилище. Ждать пришлось очень долго.

Только после того, как несколько червей рыбы у нас сняли с крючка, наконец, мы вытащили одну рыбу на берег. Начинало светать, но что делать с живой рыбой чуть больше ладони. Мой приятель стукнул ее о камень, оторвал голову и предложил отведать. Как не был я голоден, но не мог преодолеть отвращения и с огорчением отказался. Он сразу с восторгом начал ее жевать и жалел только, что нет соли. На этом наша рыбная ловля окончилась, т.к. в этот день мы на несколько минут расстались в толпе и найти друг друга так и не смогли.

Прошло еще несколько дней. Я стал так слабеть, что дойти до реки освежиться стало для меня событием. Наконец, я совершенно ясно понял, что еще несколько дней и будет конец. Каждое утро к воротам изгороди сносили трупы умерших за ночь, и я был уверен, что скоро придет и мой черед. Из разговоров пленных я знал, что где-то невдалеке лагерь для военнопленных офицеров и решил перейти туда.

Выбрав момент, когда мимо проезжал верхом какой-то немецкий офицер, я на ломаном языке обратился с просьбой перевести меня в другой лагерь, т.к. я - офицер. Подозрительно посмотрев на мой вид, он сказал что-то солдату и уехал. Солдат махнул мне рукой, я подлез под проволоку, и он повел меня в офицерский лагерь. Лагерь этот помещался в небольшой роще, и как раз за день перед этим большую группу офицеров куда-то увели. Нас оказалось несколько человек, и целая походная кухня с чудным супом. Я чувствовал, как с каждым глотком прибывали силы.

Постепенно в офицерский лагерь прибывали все новые и новые пленные. Через несколько дней нас было 1000 человек. Один генерал (Никитин) - командир кавалерийского корпуса, несколько полковников и сотни капитанов и лейтенантов. Большинство из них было без знаков различия, но некоторые сохранили полную форму.

Один из немецких офицеров охраны сообщил нам, что несколько дней тому назад взят Смоленск, и сейчас идет бой за Москву. (Это была неправда, не знаю, зачем он нам это сказал, но помню, что мы поверили) Ночью немцы зачем-то зажигали костры в офицерском лагере, и у меня надолго останется в памяти, как в первую ночь я лежал у костра, а надо мной стоял часовой, добродушный немец, с которым мы всю ночь проговорили.

Он расспрашивал о моей семье и рассказывал о своей жене и детях, которых оставил около Киля, он осуждал войну, мечтал, как он приедет к своим и утешал меня, что скоро все кончится и я тоже смогу вернуться домой. Днем нам абсолютно нечего было делать, и как всегда бывает в таких случаях, все время уходило на разговоры и споры.

Присутствовал я и на таком большом собрании вроде митинга: языки у многих уже развязались и говорили о том, что теперь будет с Россией. Большинство было убеждено, что уже где-то в Смоленске образовано новое русское демократическое Правительство. На это возражали, что немцы не дадут демократии, а если есть Правительство, то из белой эмиграции и даже назывались имена Деникина, Милюкова и Маклакова.

Тогда один темпераментный оратор, говоривший с грузинским или армянским акцентом, стал кричать, что не все ли равно, кто будет в правительстве, пусть Деникин, пусть эсеры и меньшевики, пусть какой-нибудь Романов, но только Сталина там не будет! Успех этого выступления был громадный, все стали так аплодировать и кричать, что сбежались немцы водворять порядок. Уже после, в плену, мне очень часто приходилось сталкиваться именно с таким мнением. В особенности среди крестьян это было доминирующим "Что ты мне про свои партии толкуешь... не все ли мне равно. Упразднят колхозы, НКВД да Сталина, так им все свечку поставят, кто б они ни были!"

Наконец, нас собралось около полутора тысячи офицеров, и рано утром немецкие солдаты построили нас в колонну по четыре, и повели через Минск на юго-запад. Первый день был неутомительным, часто давали отдохнуть, а ночевать привели в какую-то тюрьму, где мы были первыми после освобожденных заключенных. Мы находили наспех брошенные лохмотья, газеты, записки. Стены пестрели разными надписями и подписями.

Главным образом просьбы передать на волю, что такой-то осужден на 5, на 7, на 10 лет и отправляется туда-то и туда-то. Не знаю, доходила ли когда-нибудь такая почта до близких, думаю, что нет, однако, люди видимо хватались за соломинку. Почувствовав тюремный воздух, наше офицерство стало молчаливее и всякие политические споры прекратились. Следующие дни переходов делались все труднее, кормили плохо, воду давали редко.

Потертые ноги и общая усталость давали о себе знать, и появились отстающие, которые больше не догоняли. Я долго не мог поверить, что больных офицеров, которые отстают от общей колонны, пристреливали. Не верил до тех пор, пока сам не стал сдавать и не очутился в хвосте, здесь я видел своими глазами, как немецкий солдат несколько раз ударил прикладом упавшего офицера, а потом приложился... выстрел и солдат спокойно подходит к следующему. Следующий был я, я вскочил.

Минуту тому назад казалось не было сил совсем, а теперь я зашагал, хотя в глазах были круги... Я шел механически, совсем не замечая, что ноги у меня передвигаются, было такое впечатление, что я плыву по воздуху, но плыву медленнее, чем хотелось бы. Около одной деревни, мимо которой мы проходили, у околицы стояла женщина. Когда я поравнялся с ней, она замахнулась и бросила что-то в нас. Меня по лицу что-то больно ударило, я инстинктивно схватил это что-то и это оказался громадный, с кулак, кусок сахара! Этот случай спас мне жизнь. В минуту я разгрыз этот кусок и сразу же пришли силы продолжать наш путь.

На другой день мы пришли к большому полю, которое было все разделено проволокой на большие квадраты. Это был знаменитый лагерь №307 или "лагерь смерти", как называли его пленные. В одном квадрате находилось около 20000 офицеров. В другом - бесчисленное количество красноармейцев. В третьем - кухня и больница. В четвертом - оркестры духовой музыки. В пятом - комиссары, политработники и евреи. Никаких построек кроме кухни не было.

По всему лагерю - песчаная почва. Т.к. наступили холодные ночи, то люди на ночь стали рыть себе ямы и скрываться там от холода и дождя, но песок часто обваливался и таким образом они сами себя хоронили. Нас разбили на тысячи, сотни и десятки. Появились тысяцкие, соцкие и десятники. Каждое утро - мучительная поверка, вернее, подсчет, и каждое утро на телеге вывозились трупы. Сначала довольно было одной, а уже через неделю покойники не помещались и на трех. В день выдавали кружку супа, кружку воды и 100 гр. хлеба.

Преимущество этого лагеря было в том, что каждый получал свою порцию, но люди были уже истощены, и порции этой явно не хватало. Я опять стал слабеть и при подсчетах не мог стоять. Таких было много... мы все "сидели" в строю. Однажды в лагерь приехали немецкие фотографы и художники. Я не мог понять, почему они выбирали себе объектами зарисовок и фотографий самые уродливые, самые некрасивые лица. Понял я это только через несколько лет, увидев журнал "Унтерменш", где были действительно сняты дегенеративные лица советской армии.

Но ведь если поискать, то и в германской армии можно было найти подобные физиономии. Дело здесь в том, что журнал доказывал, что большинство русских так выглядит. В конце августа между нами стали ходить слухи, что нас скоро отправят в настоящие лагеря, где о нас будет заботиться международный красный крест, где будет хорошее питание и рассказывали даже жалование!

И действительно, скоро построили первую группу - 700 человек - по чинам. Впереди генералы (их набралось уже человек 15), затем полковники и т.д. Нас вывели из лагеря и скоро мы прошли местечко "Белоподлязка", где поляки со злобой смотрели на нас и осыпали проклятиями. За городом стояли железнодорожные составы. Посадив по 35 человек в телячий вагон, нас заперли и мы начали наше путешествие по Европе!