*256. Когда бы речь шла о Прохорове и его коллегах, то не больно-то и жалко, но Россию жалко, и весьма

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/559700

29 октября 2013, 13:07 |

О том, как живут и стареют «единственные сверхдержавы»

Ставшая достоянием публики деятельность американских спецслужб по прослушиванию союзных державцев (президента Франции, канцлера Германии, что уж там говорить о лидерах менее важных стран, а равно об их подданных) породила довольно долгоиграющий скандал, тянущийся еще с лета — а нынче уже и зима на пороге — и пока отнюдь не проявляющий тенденции к затуханию.

Скорее наоборот. Благодаря грамотной дозировке разоблачений, вываливаемых не скопом, а постепенно, — так грамотно топят печь, поддерживая горение, — союзники США устойчиво поддерживаются в состоянии обиды и даже оскорбленности. Давно и даже очень давно не было, чтобы американских послов в Берлине и Париже вызывали в МИД, чтобы официально заявить о неприемлемости действий их правительства. Инициатива Бразилии и Германии вынести на рассмотрение ООН резолюцию, осуждающую слежку в интернете, тоже имеет явного адресата с местопребыванием в Вашингтоне.

Беспрецедентность реакции не означает, конечно, немедленного разрыва с США и в краткосрочном плане вообще вряд ли что-нибудь серьезное означает. Поговорят, да и успокоятся, потому что изменение всей политической ориентации — дело долгое, дорогое, и от одного, пусть крайне неприятного инцидента всю политику еще не разворачивают. Другое дело, что по анекдоту «Но осадочек-то остался» и в долгосрочной перспективе неумеренная любознательность АНБ может обойтись довольно дорого.

Со времен Ромула и Рема господствующие позиции державы-гегемона обеспечивались не только прямой силой, заставляющей склоняться всех ближних и дальних соседей, но и не в меньшей степени тем, что теперь называют американской калькой «мягкая сила», прежде же говорили «слава римского имени». Гражданская доблесть империи привлекала и покоряла не менее, чем неумолимая поступь легионов.

Великое значение этой доблести, покоряющей народы, мы видим и в последующем на примере французской, британской, советской империй. В определенные моменты истории слава этих государств — в тот момент казавшаяся современникам неоспоримой — шла впереди пушек. Хотя и пушками, конечно, все эти империи не пренебрегали.

«Либерте, эгалите, фратерните», «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом», слава народа-победителя, сокрушившего фашизм, — всё это было великим достоянием великих империй. Точно так же, как американская империя немыслима без завета, высеченного на Статуе Свободы: «Всех жаждущих вздохнуть свободно, брошенных в нужде, // Из тесных берегов гонимых, бедных и сирот. // Так шлите их, бездомных и измотанных, ко мне, // Я поднимаю факел мой у золотых ворот». Сияющий Город на Холме — как когда-то не менее сияющий город на семи холмах.

Но всё не вечно, и доблесть постепенно тускнеет и теряет в привлекательности, уступая место более прагматическому мотиву, объединяющему народы вокруг гегемона, — «плетью обуха не перешибешь». Пусть слава и доблесть Сияющего Города уже не та, но сила-то неодолима, а потому смирися, гордый галл (тевтон etc.). О славе вспоминают только по торжественным случаям, а то и вовсе не вспоминают, но какие-то выгоды есть, они несомненны, и опять же «а куда вы денетесь».

Какое-то время — порой довольно долгое — империи держатся и на рассуждении насчет плети и обуха, но по мере державного старения позорные инциденты вроде нынешнего оказываются всё более губительными. О том, что практика Big Brother watches you everywhere никак не вяжется с идеальными доблестями империи, говорить излишне, она окончательно сдирает позолоту с идеологических конструкций, оставляя их в довольно неприглядном виде. Но остается еще инстинкт покорности, ибо модель Big Brother watches you everywhere изначально предполагает леденящий страх перед неодолимой и всепроникающей силой, при наличии этого страха Большой Брат может даже бравировать своим презрением к законам и обычаям. Но приходит момент, когда Большой Брат, которого застали за прослушкой, ведет себя, как нашкодивший школьник, и это уже близость конца. Становится очевидным, что обух, который по предположению плетью не перешибешь, в действительности сделан не из прочнейшей стали, а Бог знает из чего.

После этого горделивый гегемон, превосходство которого неоспоримо, начинает довольно быструю эволюцию к статусу всё менее и менее удобного партнера, амбиции которого явно не соответствуют его нынешней амуниции.

Дальше начинается семейная жизнь короля Лира, когда выясняется, что и 50 рыцарей в свите — это недопустимо много, довольно и 25, потом и пять рыцарей оказываются чрезмерной роскошью. Ничего тут особенно красивого нет, освободившиеся от опеки Большого Брата союзники обыкновенно ведут себя не лучше старших дочерей Лира — но что делать, старческая дряхлость империй не менее горька и постыдна, чем человеческая дряхлость. А скандал с АНБ сильно поспособствовал одряхлению США.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/559700#ixzz2jDOLBVMy

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/560035

4 ноября 2013, 13:29 | Политика

O том, почему Навальный не пошел на «Русский марш», но призвал пойти всех остальных

Что вызывает у б. кандидата в мэры г. Москвы постоянную головную боль и от чего он хотел бы любой ценой освободиться — это день 4 ноября, который уже устойчиво ознаменован проведением «Русского марша».

Если бы в правительстве, продолжая экспериментировать со временем, провели календарную реформу, устанавливающую, что сразу вслед за 3 ноября идет 5-е, такая реформа вызвала бы у А.А. Навального крайнее одобрение, потому что с исчезновением 4 ноября из численника снялся бы и вопрос о «Русском марше». А значит, снялась бы и мучительная антиномия — как продолжать оставаться русским националистом (саморекомендация), самому не ходя на «Русский марш», но, однако, призывая к этому своих приверженцев.

В прошлом году А.А. Навальный не пошел на марш, сославшись на то, что он лежит на одре болезни. «Сей великодушный россиянин, страдая от глубоких язв» — причина вполне уважительная, ничего не попишешь. Беда, однако, в том, что нельзя прибегать к дипломатической болезни каждое 4 ноября — смеяться начнут.

Поэтому был изобретен другой способ.

Теперь уже не болезнь препятствует приходу национального лидера на «Русский марш», но провокаторы и папарацци. «Мое участие в «Русском марше» сейчас превратится в адову кинокомедию: как Бонифаций в окружении детей, буду идти в толпе из 140 фотографов и операторов, старающихся снять меня на фоне зигующих школьников. Естественно, наши «кремлевские друзья» сделают все, чтобы этих зигующих вокруг меня было всегда много. Ну а потом «телеведущий» «Соловьев» и «журналист» «Киселев» еще три месяца будут крутить это в федеральном телике, рассказывая: «Быстро объединились же либералы с фашистами, почуяв сладковатый запах погромов», — объясняет киберактивист, прибавляя к тому, что не хочет, «чтобы усилия кремлешушеры по дискредитации меня приводили и к дискредитации «Русского марша».

Такая опасность есть, но есть и простое средство обезопасить и себя, и марш. А именно: как то и подобает знатной особе, явиться на марш в окружении свиты многочисленных приверженцев числом 50, а лучше 100. Для народного любимца, за которым стоят миллионы, найти такое количество свитских не представит труда. А они, взяв любимого вождя в плотное кольцо, совершенно обезопасят его от провокаторов.

Кремлешушера в очередной раз будет посрамлена.

Может быть только два препятствия к такой очевидной победе над врагом. Либо такого количества верных приверженцев, готовых маршировать вместе с вождем там, где он скажет, вовсе нет. Либо это условные приверженцы, на мероприятие «Москва — открытый город» они готовы отправиться хоть сейчас и в весьма большом количестве. «Русский марш» для них недостаточно кошерен. А равно и недостаточно халялен.

Если это так, тогда лидеру надо либо личным примером убедить колеблющихся в полной кошерности «Русского марша», либо — в случае невозможности провести такую агитацию — смириться с тем, что данный вид марша вызывает у приверженцев острую идиосинкразию, и повести их на какой-нибудь другой марш, не порождающий у них спастических реакций.

Избранная же тактика — то есть самому не идти, а к прочим взывать: «Участие в «Русском марше» важно. Все, кто раздумывает, идти или нет, приходите» — в равной степени непонятна (или слишком хорошо понятна) и русским маршистам, и антимаршистам.

Болотное движение знает людей, клеймящих власти страшными словами и громко взывающих: «На бой, на бой, в борьбу со тьмой!», но при этом тщательно избегающих участия в мероприятиях, могущих закончиться недоразумениями. Известно, что «смелого ищи в бою, труса — в политруках», но особого уважения такие политруки не вызывают. В том числе и у националистов.

Либералы тоже вряд ли так глупы (во всяком случае не все), чтобы не понять, что А.А. Навальный избегает «Русского марша» исключительно страха ради иудейска, а если страх почему-либо ослабнет, то так замарширует на радость своим либеральным союзникам, что любо-дорого.

Бесспорно, от всякого политика — а от политика демагогического склада сугубо и трегубо — требуется сноровка канатного плясуна. Но канатоходчество, продемонстрированное нашим героем в случае «Русского марша», крайне трудно назвать удачным.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/560035#ixzz2jmuddYNq

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/560204

7 ноября 2013, 13:44 | Политика

О том, почему россияне разлюбили уличные демонстрации

В полемике (точнее сказать, перебранке) по поводу «Русского марша» встретилось даже и такое рассуждение, что все эти молодые и уже не очень молодые люди с древнеримскими приветствиями и великогерманской эстетикой 20–30-х годов XX века — что же в них русского? Тогда как истинно русскими людьми являются А.А. Навальный, С.С. Удальцов и Е.С. Чирикова, с ними — если есть к тому охота — и надо по-русски маршировать.

Кто там истинно русский человек и в каком смысле — спор довольно сложный и чреватый разными чудными открытиями, от него лучше уклониться, пусть на эту тему другие доругиваются. Более интересно заметить другое: сама традиция маршей никак не укореняется в русскую почву. Причем маршей любого направления — хоть национального с коловратом и древнеримским приветствием, хоть либерально-общечеловеческого и без всякого коловрата. Так погибают замыслы, вначале, казалось, обещавшие успех. И даже на первых порах его демонстрировавшие. На потом «Наш крик все глуше, глуше» и в итоге — нынешняя картина. И 5–10–15 тыс. человек (разные оценки) на либеральном марше — это очень мало для Москвы, и 5–10–15 тыс. человек на националистическом марше — и это по свежим следам Бирюлево — это тоже постыдно мало. Если взять оценки численности носителей соответствующих взглядов, то эффективность маршей как средства сплочения единомышленников очень низка. Паровоз с КПД 4% на этом фоне покажется фантастической машиной из далекого будущего.

Можно сказать, что на скудную численность марширующих неча пенять, коли у либеральных, а равно и у националистических вождей рожа до такой степени крива. Чтобы выводить сторонников на улицы, нужно обладать более привлекательной. Отчасти так, но, с другой стороны, как говорил отец народов, других писателей (либералов, патриотов etc.) у меня для вас нет, да кстати, судя по численности и массовости соответствующих мероприятий, и вожди иных направлений тоже физиономией не блещут. Все хороши. При этом не будем впадать в совсем уже крайнее национальное самоуничижение. Можно ли сказать, что в зарубежных странах, где люди гораздо охотнее маршируют по улицам, все вожди как на подбор всем удались? — не бывает такого. И отечественные политики не совсем уж черти, и тамошние не сказать, чтобы ангелы, однако различие в энтузиазме пасомых между тем разительное.

Возможно, дело в том, что наши русские люди — безотносительно к идейным и политическим склонностям — вообще не очень-то любят маршировать. Как-то не заложено в культурном коде нации.

Сразу возникает возражение: а как же 1990–1991 годы? Маршировали и весьма, дивя мир своей численностью, — и это после многих десятилетий, когда сколь-нибудь оппозиционные демонстрации, осуществляемые вне руководства партийных органов, мягко говоря, не поощрялись. Но именно потому, что прежде было вбитое десятилетиями безусловное «нельзя», а потом стало можно, естественна реакция на снятие запрета — а как же не попробовать, если теперь не больно, а смешно и не грозит никто в окно. А если и грозит, то, как быстро выяснилось, только для виду. Поэтому чистым экспериментом, осуществляемым в стационарном режиме, массовые акции хоть 1990–1991 годов, хоть зимы 2011–2012 годов назвать затруднительно. Если выдернуть пробку, предварительно взбултыхав бутылку, теплое шампанское бьет струей, но неверно из этого предположить, что бутылка будет работать на манер перпетуум-мобиле. То же и с маршировательной активностью.

К тому же 1990–1991 годы отличались уступчивостью власти. Горбачев шел навстречу духу времени, олицетворявшемуся митингующими, и весьма быстро шел. Отчего в сознании закрепился рефлекс «митинг — уступки, еще митинг — еще уступки». При такой результативности отчего же и не помаршировать в самом массовом порядке. Когда уступки прекращаются (в 1992 году — потому что при всем желании больше физически нечего уступать, в 2012-м — потому что властям надоело), сдувается и маршировательная активность.

Выясняется, что весьма немногие русские — причем все равно, хоть либералы, хоть националисты — в своих маршировательных наклонностях подобны западноевропейским, в особенности романским народам. Французы или итальянцы в массе своей готовы маршировать без немедленной политической награды, но просто из духа борьбы, ради ощущения солидарности, от желания побузить etc. Большинству русских эта романская радость марша ради марша оказывается недоступной — «А где же зримые плоды?». Если их нет и не предвидится, активность стихает и довольно быстро.

В конечном счете протест никуда не исчезает. Рано или поздно и при этом, как правило, в самой неподходящей форме он выплескивается наружу, и горе тому, кто попадет тогда под горячую руку. Но такой тяжкий гнев — русский долго терпит, да больно бьет — имеет мало общего с регулярной, но ничуть не страшной бузой пластических итальянцев. И «Русские марши», и марши освободительные продиктованы желанием меньшинства приобщить широкие массы к искусству регулярной бузы, чтобы было как в Европах. Но — народ не тот попался. С культуртрегерами такое часто случается.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/560204#ixzz2k3rr7gXi

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/560920

19 ноября 2013, 13:58

О пугающем пренебрежении общественными приличиями

Когда случаются катастрофы с человеческими жертвами, за ними всегда идет всплеск обсуждений — преимущественно страстных, нежели компетентных, — в ходе которых доказывается, что несчастье не было следствием неодолимой случайности, от которой нет спасения, но явилось плодом системного небрежения, которое и не могло не привести к трагическому исходу. Иногда это соответствует действительности. Общее разгильдяйство, русский авось, интернациональная погоня за наживой (прежде — за планом), побуждающая пренебрегать регламентами. Иногда не соответствует, и перед нами все-таки та роковая случайность, от которой нет спасения.

Большинство спорящих явно не обладают знаниями и опытом, позволяющими вынести обоснованное суждение о том, что это было, но с этими спорами ничего нельзя сделать — они удовлетворяют глубинную потребность людей увидеть, что всё не случайно. Да и поругать начальство — и отраслевое, и высшее — всегда приятно. Тем более что бывают случаи, не всегда, но бывают же, когда оно действительно виновато.

Такими пересудами занимались и прежде, и уж точно в послесталинскую эпоху, когда за бытовые разговоры перестали сажать по 58-10. Послекатастрофное «В «Аэрофлоте» не пьет только автопилот» далеко не вчера родилось. Скольким знатокам, в самом деле, доводилось пить с «крылатыми» людьми брежневского времени — Бог весть, но с каким же знанием проблем гражданской авиации это произносилось. Слухи о катастрофах (официально о них сообщали крайне редко, лишь при полной невозможности скрыть) издавна были излюбленным предметом для беседы, и все были знатоками не хуже журналистки Ю.Л. Латыниной в «Коде доступа».

Будет так и впредь. Техника неидеальна, сбои с тяжелыми последствиями будут всегда, а человеческая природа неизменна.

Но казанская авиакатастрофа явила для нас и новую черту человеческой натуры. Даже не остроумные шутки в социальных сетях по поводу случившегося — это бывало и прежде. Теперь явилось новое — искреннее негодование в связи с тем, что телевизионщики проявили такт и в воскресенье вечером после известий из Казани отменили показ КВН.

Такая реакция — скорее из области «старожилы не припомнят». И прежде бывало, что, далеко еще на разобравшись в происшедшем, люди спешили честить начальство в хвост и в гриву, обвиняя его в бывших и небывших грехах и делая это с истинным сладострастием. Но жертвы катастрофы всегда были вне ругани, и какие бы то ни было траурные ограничения увеселений воспринимались как сами собой разумеющиеся. Тем более что траур никогда не мешал обсуждать случившееся. Теперь же полсотни человек, погибшие злой смертью, вызывали у части наших сограждан не сочувствие (искреннее или показное — это уже как получится), а раздражение — из-за них-де КВН отменили.

Тут речь не идет об отсутствии искреннего сострадания — у кого-то оно есть, у кого-то нет, нельзя скорбеть по принуждению, не получится. Речь идет о нежелании принести минимальную дань общественным приличиям, причем минимальную до исчезновения — не посмотреть КВН не всякий сочтет невыносимо тяжкой жертвой. И речь идет о нежелании лицемерно скрыть это недовольство, сделав постное лицо и изобразив всяческое понимание. А поскольку в социальных сетях лица не увидать, то просто промолчать. Трудно придумать более легкую обязанность.

Конечно, поклонники КВН и прежде встречались в художественной литературе. Герой «Записок из подполья» так и высказывался: «Мне надо спокойствия. Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить?». Но всё же Достоевский — мрачный гений, а равно жестокий талант, да и подпольный человек на то и подпольный, что свои мысли о светопреставлении и чаепитии он держит при себе — и только мрачный гений эту неприглядную картину подсмотрел. В случае же с казанской катастрофой «архискверное подражание архискверному Достоевскому» ((С) В. И. Ленин) оказалось массово растиражированным нимало того не стесняющимися гражданами.

То, что в людях есть нехватка доброты, — это до скончания века так будет. То тут речь идет о катастрофическом дефиците простого лицемерия. Замечено, что лицемерие — это последняя дань, которую порок платит добродетели. Уже не очень-то и платит, вероятно, считая эту дань совершенно неподъемной.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/560920#ixzz2l6QO83EA

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/561116

22 ноября 2013, 11:35 | Общество |

О том, к чему приводит запрет курения в аэропортах

Как раз в разгар скорбных обсуждений о том, как нам реорганизовать воздушный флот, из этой сферы пришли известия также и радостного характера. То есть менее важные вопросы, как-то: в идеально ли хорошем состоянии находится парк воздушных судов и если нет, то как поправить дело, хорошо ли поставлена подготовка летного состава и все ли пилоты достаточно опытны, чтобы справиться с нештатной ситуацией, правильно ли организована работа отрасли вообще, ведь в воздухе летать — это не чай пить и не дрова рубить, тут несколько другая ответственность и цена ошибки, — на эти вопросы по-прежнему нет ответа, ибо дело сложное, да и вообще все под Богом ходим.

Вместе с тем нельзя не отметить, что Министерство транспорта четко и оперативно реагирует на депутатские запросы, касающиеся организации воздушного сообщения. Несколько дней назад группа депутатов Думы во главе с членом комитета по физический культуре и спорту Д.Ю. Носовым (ЛДПР) отправила запрос в министерство с указанием на то, что в московском аэропорту Шереметьево в терминалах D и E по-прежнему существуют курилки в международной (то есть за пассконтролем) зоне. Министерство отреагировало, и курилки закрыли.

Притом что шереметьевское попустительство не вызывало никаких нареканий даже у людей, не любящих курения и табачного дыма, поскольку было организовано идеальное разделение публики на некурящих и курящих. Курящие отравлялись дымом в закрытом курительном помещении, а некурящие наслаждались чистым воздухом в прочих помещениях. И волки были сыты, и овцы были целы — формула, которую обыкновенно ищут во всякой конфликтной ситуации. Такой порядок устраивал как курящих, так и некурящих — по крайней мере тех из них, кто видел целью обережение себя, детей и больных от вредного табачного дыма. Разумеется, те, которые видели цель закона в том, чтобы сделать курильщикам как можно досаднее и неприятнее, могли быть недовольными, но нельзя же удовлетворить всех. Тем более что последовательные досадчики — по принципу твердого борца с безнравственностью «А под одеждой они все-таки голые» — могут не ограничиваться закрытием курилок, а пойти далее. Например, запретить курение в радиусе километра от аэропорта. Когда истинная цель — сделать так, чтобы курящим жизнь медом не показалась, странно сдерживать себя в начинаниях, мы же не оппортунисты какие-нибудь беспринципные.

Бдительное догляданье за тем, чтобы руководство на местах никоим образом не смело подправлять верховные размашистые указания в видах их большего приближения к здравому смыслу, особенно примечательно тем, что шереметьевское начальство всего лишь последовало опыту континентальной Европы. Раньше нас вступившие на путь запретов на курение табака Германия, Франция, Италия раньше и осознали, что — по крайней мере в области аэропортовского устройства — не всё так просто, и начали делать задний ход, оборудуя курилки в прежде идеально свободных от табачного дыма международных зонах. Шереметьевское начальство, оглядываясь на них, сочло разумным не ломать уже существующие.

У заднего хода было несколько резонов. Во-первых, тотальный запрет приводит к тому, что вода дырочку найдет, особенно в санузлах и других местах, для того не предназначенных. Проще локализовать злонравие, чем искать, где оно вылезет. Во-вторых, большой аэропорт — это еще и пересадочный узел, и для курящего транзитного пассажира, выбирающего между идеально нравственным портом пересадки и отчасти безнравственным портом, выбор очевиден. А конкуренция за место большого аэрохаба идет довольно жесткая. В-третьих, курительную комнату посещают не только пассажиры, для которых ее отсутствие пусть большое, но все же кратковременное неудобство. Кроме них, есть и аэропортовская обслуга, причем довольно многочисленная. Работа у нее не сказать чтобы очень высокооплачиваемая и не сказать чтобы медом намазанная, и создавать еще и постоянные неудобства для обслуги — какому работодателю это нужно? Разве что купцу-самодуру, но такие не часто встречаются среди аэропортовских управляющих.

Именно поэтому в парижском Шарле де Голле, в Мюнхен-флюгхафене, в римском Леонардо да Винчи etc. газенвагены тихой сапой были возрождены. Впрочем, учиться на чужих ошибках — это не наш метод, мы всегда предпочитаем пройти весь цикл самолично.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/561116#ixzz2lNqN6kFh

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/561357

26 ноября 2013, 13:09 | Политика
|
О том, почему экс-министр финансов избегает публичных дебатов

Военный афоризм № 56 Ф.К. Пруткова гласит: «Не дерись на дуэли, если жизнь дорога, // Откажись, как Буренин, и ругай врага». С заменой Буренина на Кудрина изречение может обогатить также и сокровищницу экономических афоризмов.

Узнав, что бывший минфин А.Л. Кудрин недоволен нынешней Думой, которая два года «проспала» и «проработала вхолостую» в части экономической политики, глава думского бюджетного комитета А.М. Макаров адресовал А.Л. Кудрину приятный, благородный, короткий вызов, иль картель, призывая его встретиться в телеэфире и повторить свои претензии ему как лицу, непосредственно отвечающему за экономическую политику. Этот призыв встретил всяческую поддержку у телевизионного оберцвейкампфмейстера В.Р. Соловьева, ведущего специальную передачу «Поединок». Однако А.Л. Кудрин не захотел совокупляться в споре с А.М. Макаровым, ссылаясь на занятость. Это не было дипломатической болезнью в чистом виде, поскольку бывший минфин действительно был загружен делами. Он готовился к проведению прошедшего 23 ноября Гражданского форума, а также к встрече с руководством МВД, которому он рассказал про предложения Комитета гражданских инициатив, как из трех источников сделать три составные части реформированной российской полиции.

С другой стороны, вряд ли загруженность была столь фатальной. В.Р. Соловьев подчеркнул: «Алексей Леонидович настолько важен для нас, что мы найдем для него удобное время. Обычно, когда человек не боится, он находит возможности прийти». Так что, найдя компромиссное решение, выкроить несколько часов для ТВ вряд ли было принципиально невозможным.

При том что дискуссия обещала быть весьма интересной даже с учетом того, что в большом эфире не все лица и обстоятельства могут быть помянуты. Впрочем, это уже забота оберцвейкампфмейстера, отвечающего за эфирный порядок. Если завлекал либерального поединщика, значит, рассчитывал как-то устроить дискуссию в рамках дозволенного.

А между тем, хотя про нынешнюю Думу есть что сказать весьма нелестного, ее сомнительная с многих точек зрения законодательная деятельность не вполне подпадала под предполагаемую дискуссию, которая прежде всего должна была касаться вопросов экономического законодательства — как же иначе, если дебатировать должен был лучший (хотя и бывший) министр финансов в мире и фактический экономический идеолог правительства, в том числе и нынешнего, следующего в русле всё той же кудринской политики, с председателем бюджетного комитета. Но в области финансово-экономической в чем же укорять Думу, которая безропотно утверждает правительственные законопроекты. Так же безропотно, как это делали две предыдущие Думы — созыва 2003 и 2007 годов. Но до осени 2011 года главным финансовым идеологом правительства был А.Л. Кудрин и его законопроекты вотировались без звука, а с сентября 2011-го наблюдается то же самое, только пост минфина теперь занимает бывший кудринский зам А.Г. Силуанов. Впрочем, картина не изменилась.

Поэтому возлагать на Думу ответственность за нынешнее плачевное состояние дел можно — кто безропотно одобряет финансовую политику, приведшую к кризису, тот, безусловно, ответственен за это наряду с правительством. Но бранить Думу за то, что она послушно исполняла политику А.Л. Кудрина, самому А.Л. Кудрину вряд ли пристало — это производит впечатление тяжелого раздвоения личности.

Уже одно это делает дискуссию хотя и занимательной, но для бывшего минфина явно непростой. К тому добавим многолетний адвокатский опыт нынешнего председателя бюджетного комитета, а пиявки-адвокаты профессионально красноречивы, тогда как А.Л. Кудрин далеко не речист. Еще где-то около 2005 года его решили направить на встречу с депутатами (рутинная министерская практика), и даже дрессированные народные избранники довели А.Л. Кудрина до того, что он горько жаловался на них вышестоящему начальству (не парламентскому, а другому).

Всё так, но назвался публичным политиком — полезай на телевидение. Эта роль, на которую сегодня Кудрин вроде бы претендует, невозможна без минимальных риторических навыков, а они приобретаются только практикой. Между тем бывший минфин в расстановке приоритетов явно отводит публичной риторике последнее место, если вообще отводит. При том что премьера, не умеющего связать в публичной дискуссии двух слов, все-таки не бывает.

Справедливости ради укажем, что он не один такой. Публичный диалог, публичный спор в российской политике если и имеет место, то лишь до определенного статусного уровня спорящих. Эта традиция новой России была заложена еще Б.Н. Ельциным в 1991 году на первых выборах российского президента: негоже-де бесспорному лидеру совокупляться в споре со всякими прочими. С тех пор не изменилось ничего. Более того, не только первые лица считают прямую дискуссию для себя необязательной. Лица далеко не первые, но вдруг почувствовавшие свою важность, — чтобы не сказать величие, — также отказываются от дебатов, считая их ниже своего достоинства. В августе не только кандидат в мэры Москвы С.С. Собянин решил, что ему невместно дебатировать со всякими там. Чуток попробовав дебатов, и кандидат А.А. Навальный решил, что ему как крупному политическому деятелю тоже невместно, и перешел к режиму исключительно сольных выступлений. Лучший министр финансов всех времен и народов тем более расположен повторять практику первых лиц. «Тягаться с адвокатом невместно нам, великим финансистам».

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/561357#ixzz2ll74rw72

[Максим Соколов]

http://expert.ru/expert/2013/48/nast...-nej-borotsya/

Журнал The New Times (б. «Новое время»), принадлежащий к радикально-освободительному направлению, оповестил читателей о принципиальной перемене в коммерческой модели издания. Главный редактор журнала Е. М. Альбац обращается к симпатизантам: «С 2014 года наш с вами журнал входит в новый этап своей истории. У журнала больше не будет владельцев, его нельзя будет продать или передать по наследству, нельзя будет выкинуть журналистов на улицу, а на их место взять пропагандистов… Единственным владельцем журнала будет гражданское общество России, то есть вы, его подписчики и читатели».

В практическом смысле это означает, что существование журнала теперь всецело зависит от успеха подписной кампании. По расчетам Е. М. Альбац, 20 тыс. подписчиков (базовая цена — 4200 руб. на год) обеспечат дальнейшее функционирование издания: «Все очень просто: вы — читаете, мы пишем. Вас нет, нет и нас». Цена вопроса — 84 млн руб.

Введение в газетно-журнальное дело понятия гражданского долга отчасти есть возвращение к теории и практике советской печати на новом витке диалектической спирали развития. Членство в КПСС и ВЛКСМ предполагало (в КПСС строже, в ВЛКСМ мягче) не только соблюдение прописанных в уставе универсальных принципов — верность марксизму-ленинизму, пролетарскому интернационализму, решительную борьбу с парадностью и зазнайством, развитие критики и самокритики etc. — но и чисто практическую обязанность подписываться на партийную прессу. Причем члены КПСС должны были подписываться не только на газету «Правда», это само собой, но еще и на какой-нибудь партийный журнал — «Коммунист» или «Политическое самообразование». При крайней немощи подписчика годился и «Агитатор». Так члены КПСС политически самообразовывались.

Если в освободительном движении сработает эта модель — так и бога ради. Тем более что если во времена КПСС она была принудительной, то исторически восходила к традициям германской социал-демократии, издавна (задолго до Гитлера) стремившейся к замкнутому корпоративному бытию: свои партийные профсоюзы, свои певческие и спортивные общества, свои пивные и свои газеты, и все это совершенно добровольно. Здесь Е. М. Альбац ориентируется на вполне почтенные образцы — переписку Энгельса с Каутским etc. Не говоря уже о том, что нынешняя трудная ситуация в газетно-журнальном деле не располагает к критике — жить захочешь, не так раскорячишься. И тем или иным образом корячатся все.

Смущает лишь то, что Е. М. Альбац и сочувствующие ей агитаторы представляют дело таким образом, что плачевное финансовое состояние The New Times имеет единственной причиной козни жидочекистов. «Кремлешушера достаточно легко перекрыла кислород в виде рекламы и подписки всем “традиционным” СМИ и контролирует их. И никакого особого тоталитаризма не надо — просто и демократично насылаешь налоговую к тем, кто размещает рекламу в “плохой” газете/журнале, а потом делаешь вежливый звонок главному редактору, чтобы попросить его не печатать больше материалов, “идущих вразрез с интересами России”», — объясняет причину бедствий А. А. Навальный. Хотя и не вполне ясно, что значит «перекрыть кислород в виде подписки».

Если довериться славному киберактивисту, можно сделать два вывода:

а) пресса страждет под гнетом кремлешушеры, а там, где последней нет (в Германии или там в США), — цветет и пахнет. Прогоним жидочекистов — тоже расцветем; б) у нас в России страждут только освободительные СМИ, прочие же, не будучи гонимы жидочекистами, вполне себе кормятся.

Логика «если в кране нет воды» доходчива в агитационном смысле, однако не всегда верна. Хороши или не очень хороши отношения освободительной прессы с рекламодателями, но disons le mot. Между нами, девочками, нужно же когда-нибудь сказать то, что всем заинтересованным лицам и так известно: дела плохи у всех, причем независимо от политического направления и даже независимо от стилистики издания. Солидные, желтые, левые, правые, рептильные, революционные — все пребывают в большой скудости, и будущее не сулит ничего хорошего. Собственно, и начинание The New Times — это жест крайнего отчаяния. Прочие более сдержанны и терпят сжав зубы, но и их положение не лучше.

Общую беду на одних жидочекистах не объяснишь, тем более что и в богатых странах Запада газетно-журнальное дело в принципе на той же линии. Можно, конечно, будучи всецело захваченным борьбой гвельфов с гибеллинами (дело увлекательное, кто бы спорил), утверждать, что и Великая Чума специально наслана на гвельфов противной стороной, причем таким хитрым образом, что чума пожирает только гвельфов, а гибеллины остаются совершенно здоровы и невредимы. Правда, это будет не вполне соответствовать действительности, ибо чума косит не разбирая, и глубокие идейные различия противоборствующих лагерей ей совершенно безразличны.

В данном случае роль Великой Чумы исполняет интернет, подрезавший под корень прежнюю экономическую модель существования СМИ, когда писатель пописывает, а читатель почитывает, платя за это деньги, и не предложивший никакой внятной модели взамен. Председатель Совета по правам человека при президенте РФ проф. М. А. Федотов тут недавно призвал заменить устаревшие конституции, сочиненные под Гутенберга, современными, пригодными для эпохи Цукерберга. Беда только в том, что вселенная Гутенберга предполагает смысл и организованность, от которой попутно и газетчики кормятся. Тогда как вселенная Цукерберга смысла не имеет, или, по крайней мере, нам он пока что недоступен. Отчего кормиться в этой вселенной, эксплуатируя сколь-нибудь развитые умственные потребности, не получается, и неизвестно когда получится.

Возможно, какой-то грядущий гений найдет этот общедоступный и даже съедобный смысл, и тогда опять заживем. Но пока что ты не гений, я не гений, и всем приходится отряхаться в одну и ту же яму. Поневоле обратишься к теории и практике советской печати.

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/562132

9 декабря 2013, 00:02 | Политика

О том, какие выводы можно сделать из телеинтервью премьер-министра

Состоявшийся 6 декабря телевизионный «Разговор с Дмитрием Медведевым» не произвел особенного впечатления на публику. Отчасти потому, что яркая риторика вообще не является приметой политического стиля премьер-министра — стиль скорее бесцветен, и это мало способствует тому, чтобы держать аудиторию. Отчасти потому, что впереди — и в самом скором времени — ожидаются и выступления более высокопоставленного лица. 12 декабря президент РФ намерен выступить с ежегодным посланием, а затем — новый год на носу — состоится традиционная прямая линия В.В. Путина с народом. Чтобы не потеряться на этом фоне достаточно ярких риторических событий, премьеру следовало бы выступать и риторически, и политически более остро и содержательно. Чего не произошло, да и вряд ли могло произойти — это свидетельствовало бы о принципиальной перемене политической манеры Д.А. Медведева, видимых предпосылок к чему вроде бы не наблюдалось.

Но кроме того, что Д.А. Медведев не Фидель Кастро и не Уго Чавес, чтобы зажигать аудиторию (в нашей стране, далекой от латиноамериканских традиций, никто этого, собственно, и не требовал), даже с вынесением вопросов риторики и стиля за скобки нужно признать что премьер довольно темно и вяло, а главное — мало говорил о вещах, непосредственно лежащих в зоне ответственности правительства, и гораздо больше говорил о вещах, за которые по сложившимся установлениям отвечает президент.

Когда экономика неумолимо и последовательно вползает в рецессию (вот уж прямая зона ответственности кабинета) и что делать с этим, неясно — на это следуют вяло-оптимистические речи: «У нас есть определенные резервы, которые помогают нам развиваться и которые позволяют нам говорить о том, что у нас в целом ситуация под контролем. Что я имею в виду? Помимо того что наша экономика всё-таки растет, а не падает, у нас хорошие показатели по безработице — порядка 5,5% по методике Международной организации труда, что в 2–3 раза меньше, чем на развитых рынках. У нас небольшой объем долга к валовому внутреннему продукту, то есть порядка 10,5% — это хороший показатель. У нас хорошие золотовалютные резервы и вообще резервы, они в общей сложности составляют порядка $700 млрд, что создает нам определенную подушку безопасности. И у нас в целом есть нормальное регулирование всех экономических процессов, которые мы создали за последние годы. Но это не значит, что мы можем расслабиться, и этот год это показал, потому что мы в результате рассчитывали на бо́льшие темпы роста, а получили меньшие… В целом правительство состоялось как команда, она работает, и в этой команде есть люди разных возрастов, что, на мой взгляд, очень неплохо: у нас в правительстве есть люди, которым 30 лет, чего не было на самом деле никогда, наверное, во всяком случае начиная с ХХ века, но и есть люди вполне зрелые, состоявшиеся, которые очень давно работают».

По свидетельству В.В. Маяковского, так обсуждали положение дел еще в 1926 году — «Учрежденья объяты ленью. // Заменили дело канителью длинною, // А этот отвечает любому заявлению: // — Ничего, выравниваем линию. // Надо геройство, надо умение, // чтоб выплыть из канцелярщины вязкой, // а этот жмет плечьми в недоумении: // — Неувязка! // Тут надо видеть вражьи войска, // надо руководить прицелом, — // а этот про все твердит свысока: // — В общем и целом».

При этом гораздо менее искусственный разговор заходил, когда речь шла о последних конституционных поправках об объединении судов, амнистии, об идеологии, о пользовании смартфонами, о чемодане и Ленине на Красной площади, о В.Г. Якеменко и мужественном журналисте О.В. Кашине, о президентских перспективах Д.А. Медведева etc. Тут оживлялись и спрашивающие, и отвечающий.

В принципе об экономике что же скажешь обнадеживающего, не лучше ли поговорить о занимательном. Тевье-молочник тоже высказывал желание переменить тему беседы: «Поговорим о чем-нибудь более веселом. Что слышно насчет холеры в Одессе?». Но Тевелю было проще, поскольку он не был скован нормами государственного этикета, предполагающего довольно жесткое разделение компетенций — «хозяйство — премьеру, политика — президенту». Каковое разделение исправно соблюдалось всеми премьерами от В.С. Черномырдина до В.А. Зубкова.

Можно возразить, что в отличие от названных сановников, никогда не бывших президентами, Д.А. Медведев им был, и это сказывается, — и на своем нынешнем посту он сохранил прежний широкий круг интересов и компетенций. По-человечески это понятно, но политика, будучи сферой весьма жесткой, не жалует человеческого и тем более слишком человеческого. Слишком человеческое порождает различные недоразумения — и ничего больше.
Написать комментарий

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/562132#ixzz2mz9U3OOX

[Максим Соколов]

12 декабря 2013, 18:39 | Политика

О философском подтексте послания президента Федеральному собранию

20-летняя годовщина Основного закона, с упоминания которой неизбежно должно было начаться ежегодное президентское послание 2013 года, тем более оглашаемое день в день с памятной датой, — срок, что ни говори, еще небольшой. Проходи даже развитие конституционного строя куда более гладко и беспроблемно, чем в России 1993–2013 годов, всё равно хватало бы и шероховатостей и болезней роста. По самой своей природе конституционный строй вступает в полный рост не вдруг, а через долгое время. Принцип «нарисуем — будем жить» и вообще-то довольно плохо применим к законотворчеству, но к законотворчеству конституционному он применим совсем уж плохо. Иначе история государств не была бы кладбищем Конституций — нередко словесно превосходных.

Нет ничего хуже применительно к Конституции, чем нетерпение сердца, кто бы ни был носителем нетерпения — хоть размашистая и самоуверенная власть, хоть быстроумная и легкокрылая оппозиция. Конституционная агробиология требует терпения и времени, если росток не совсем зачах, укоренился и медленно развивается, так и то слава Богу. Красивоцветущий однолетник в любом случае ему не замена, как бы ни желало этого нетерпеливое сердце.

В юбилейной тронной речи — ежегодное послание главы государства восходит именно к этому жанру политического красноречия — В.В. Путин формально вообще избегал какой бы то ни было полемики с оппозицией, в основном рисуя разнообразные перспективы поступательного развития России. Этим он, вероятно, особенно обидел оппозиционеров, ибо всякому неприятно, когда на него смотрят, как сквозь стекло. Грубая брань и то предпочтительнее, ибо она хотя бы признает субъектность за предметом брани, тогда как сквозь нечто прозрачное смотрят на того, чье бытие есть мнимое. Такого не прощают.

Единственным отступлением от достаточно бесконфликтного и успокоительного «Нам не страшно усилье ничье, мчим вперед паровозом труда», составлявшего большую часть речи, была резкая полемика не с политическими субъектами, но с духом времени, Zeitgeist — «От общества теперь требуют не только здравого признания права каждого на свободу совести, политических взглядов и частной жизни, но и обязательного признания равноценности, как это не покажется странным, добра и зла, противоположных по смыслу понятий. Подобное разрушение традиционных ценностей «сверху» не только ведет за собой негативные последствия для обществ, но и в корне антидемократично, поскольку проводится в жизнь исходя из абстрактных, отвлеченных идей, вопреки воле народного большинства, которое не принимает происходящей перемены и предлагаемой ревизии».

Неприятие духа времени «это консервативная позиция. Но говоря словами Николая Бердяева, смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме, возврату к первобытному состоянию».

Что, в свою очередь, есть цитата из «Оправдания добра» В.С. Соловьева — «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царствие Божие, а только в том, чтобы он — до времени — не превратился в ад».

Переход от рассуждения о развитии Сибири и Дальнего Востока к рассуждениям о том, как не допустить, чтобы земной мир до срока превратился в ад — к чему дух времени явно ведет — есть как необычная и особенная черта данного президентского послания, так и особенная черта политической личности В.В. Путина вообще. Поскольку опирается он при этом на источники в высшей степени глубокие и доброкачественные — русская религиозная философия это не переписка Энгельса с Каутским, — то крыть оказывается особенно и нечем. Что дополнительно бесит приверженную духу времени прогрессивную общественность. Выходит куда больнее, чем самая жестокая полемическая полемика.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/562417#ixzz2nMgwE76O

[Максим Соколов]

19 декабря 2013, 20:39 | Политика |

О том, как прошла пресс-конференция президента

Ежегодная большая пресс-конференция В.В. Путина, проводимая уже девятый год, сделалась традицией, и эта традиция заключается не только в общей воспроизводимости композиции. То есть соотношении вопросов, относящихся к большому миру и относящихся к миру маленькому; общей длительности; передаче микрофона от почтительных вопрошающих к не вполне почтительным, а затем обратно к почтительным etc. Естественно, что к девятому разу всё это более менее отстаивается и состаивается. И сам протагонист весьма обучаем публичному красноречию, и его синеокий помощник тоже вполне искусен. По гамбургскому счету любая оппозиционная команда желала бы иметь такого оратора и такого пресс-секретаря.

Но, конечно, воспроизводимость композиции сама по себе имела бы невысокую ценность, когда бы в итоге протагонист терпел поражение под соединенным напором оппонентов, многие из которых жаждут его срезать и берут микрофон именно с такой целью, а совсем не для того, чтобы что-то узнать и выяснить. Убежденному антагонисту давно и так уже всё понятно, и он хочет размазать совопросника. То, что антагонистам уже девятый год как это не удается и В.В. Путин всегда ускользает от смертоносных захватов, которыми грозит ему свободная (не вся же рептильная) пресса — при такой длительной неуязвимости, она же тефлоновость, одной удачливостью дело не объяснишь — «Раз счастье, два раза счастье — помилуй Бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения».

Конечно, важная причина такого положения дел в глубокой неоднородности пресс-корпуса. Есть президентский пул, ждать от которого хитрых подвохов вряд ли приходится, есть провинциальные лоббисты с конкретными жалобами и пожеланиями, есть простодушный кузнец Вакула (не обязательно малороссийского происхождения), вдруг попавший на царскую пресс-конференцию. Есть, конечно, и твердые тираноборцы, но они не составляют большинства и даже сплоченного меньшинства не составляют.

Теоретически и активное меньшинство может всецело захватить инициативу в собрании, заставив правителя уйти в глухую оборону, — 9 термидора ведь было именно так, — но практически вероятность этого весьма невелика и в данный исторический момент скорее стремится к нулю.

Тираноборчество на больших пресс-конференциях президента РФ представляет лишь индивидуальный порыв — «Когда смелость в груди нарастает волной, получи, В.В. Путин, гранату от пионера Пети!». При том, что и граната не сказать, чтобы смертоносная, скорее тихо шипящая, подобно отсыревшей новогодней петарде. К тому же степень тактической подготовки тираноборцев невысока. Им неизвестны приемы захода с флангов, взятия спрашиваемого в вилку etc. Только лобовые атаки на укрепленные позиции, к которым протагонист подготовился даже не накануне пресс-конференции 2013 года, а накануне аналогичных мероприятий прошлых годов, порой весьма давних. Командование Красной Армии часто обвиняют в том, что в Великую Отечественную войну оно воевало не умением, а числом, наступая на противника в лоб и неся необоснованные потери. Нынешних оппозиционных журналистов можно упрекнуть в том же — как будто красные кавалеристы из Первой конной, прости, Господи.

Что вообще-то представляет собой довольно печальную картину. Не то что творческий диалог, позволяющий понять также и частичную правду оппонента, недоступен нашему журналистскому корпусу — ему недоступен даже и диалог, позволяющий понять слабые места в позиции оппонента с последующей грамотной атакой по ним. «Слово — полководец силы человечьей» — это явно не про нашу четвертую власть.

Что же до встречного бомбометания — и значительно более эффективного — учиненного В. В. Путиным уже по завершении пресс-конференции, когда он как бы невзначай сообщил о помиловании М.Б. Ходорковского, то здесь риторическая теория говорит надвое. С одной стороны, возможно, еще эффектнее было бы сообщить об этом непосредственно в ходе мероприятия, тем более что формальный повод был — вопрос о М.Б. Ходорковском ему задавали. С другой стороны, столь громкая новость, скорее всего, скомкала бы последующий ход пресс-конференции — «Все бегут в беспорядке к телетайпу, стремясь сообщить о царской милости». Возможно, В.В. Путин желал выдержать чистоту жанра в неприкосновенности.

Впрочем, для милосердного деяния всякое время благоприятно.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/562890#ixzz2o1aJOoQ3