*3119. Чёрная книга коммунизма

[Публий Корнелий Тацит]

http://goldentime.ru/nbk_15.htm
Cмерть Сталина, наступившая в середине 70-летнего существования Советского Союза, ознаменовала решающий этап, конец целой эпохи, если не конец всей системы. Кончина «вождя всех времен и народов» высветила, как писал Франсуа Фюре, «парадокс системы, якобы вписывающейся в законы общественного развития, но в которой все настолько зависело от воли одного человека, что стоило ему исчезнуть, как сама система тут же утратила нечто, что составляло ее основу». Одним из важнейших элементов этой «основы» оказался высокий уровень репрессивного подавления, которое в самых разнообразных формах осуществлялось государством против общества.

Для главных соратников Сталина – Маленкова, Молотова, Ворошилова, Микояна, Кагановича, Хрущева Булганина, Берии – самой сложной оказалась проблема политического наследования Сталину. Они должны были одновременно обеспечить преемственность системы, разделить между собой ответственность, найти равновесие между личной властью, пусть даже и не такой безграничной, как прежде, и коллегиальностью, уважая при этом честолюбивые чаяния каждого, соблюдая надлежащую субординацию и без промедления осуществляя определенные перемены, с необходимостью которых было согласно подавляющее большинство.

Сложность согласования всех этих целей объясняет тот непростой путь политического развития, который прошла страна между смертью Сталина и арестом Берии 26 июня 1953 года.

Ставшие ныне доступными стенограммы двух Пленумов Центрального комитета, состоявшихся 5 марта 1953 года (в день смерти Сталина) и со 2 по 7 июля 1953 года1 (после устранения Берии) проливают свет на причины, толкнувшие советских руководителей положить начало «выходу из сталинизма», который Никите Хрущеву суждено было превратить в «десталинизацию». Ее кульминационными моментами стали XX съезд КПСС в феврале 1956, а затем XXII съезд – в октябре 1961 года.

Первой причиной такой политики был инстинкт самосохранения. В последние месяцы жизни Сталина почти все представители правящей верхушки чувствовали, насколько уязвимым сделался каждый из них. Никто не был в безопасности: ни Ворошилов, которого обозвали «агентом иностранных разведывательных служб», ни Молотов с Микояном, смещенные диктатором с постов в Президиуме Центрального комитета, ни Берия, вокруг которого плелись зловещие интриги в органах госбезопасности, инициируемые лично Сталиным. Руководители средних эшелонов власти тоже испытывали страх перед всесильной политической полицией, представлявшей практически единственную угрозу стабильности их карьеры.

Нужно было начать с разрушения того, что Мартен Малья справедливо назвал «машиной, созданной покойным диктатором для обеспечения своих личных целей», дабы никто уже не смог воспользоваться ею, чтобы утвердить верховенство над своими политическими товарищами и конкурентами. Существенные расхождения относительно реформ, которые требовалось провести, не помешали «наследникам Сталина» объединиться против Берии. Их сплотил страх появления нового диктатора, тем более могущественного, что он был хозяином огромного аппарата Министерства внутренних дел. Все усвоили один урок – нельзя допускать, чтобы репрессивная машина действовала «вне контроля со стороны партии», т.е. стала орудием одного человека и представляла угрозу политической верхушке.

Вторая куда более существенная причина, побуждавшая к переменам, состояла в том, что все лидеры партии (Хрущев, Маленков и другие) прекрасно отдавали себе отчет в необходимости проведения экономических и социальных реформ. Управление экономикой, основанное исключительно на репрессивных методах, произвольном изъятии почти всего сельскохозяйственного продукта, криминализации общественных отношений, гипертрофии ГУЛАГа, привело к тяжелейшему экономическому кризису и застою в социальной области, которые препятствовали повышению производительности труда. Экономическая модель, внедрявшаяся в 30-е годы против воли подавляющего большинства населения, уже явно себя изжила.

Наконец, третья причина была связана с самой динамикой борьбы за наследование власти. Никите Хрущеву – благодаря отважной готовности признать личную ответственность за свое сталинистское прошлое, искренним угрызениям совести, политической сноровке, какому-то особому, только ему присущему популизму, вере в «лучезарное будущее», намерению вернуться к тому, что он считал «социалистической законностью» и т.д., – в конце концов удалось вырваться вперед и пойти дальше всех своих соратников по пути десталинизации, умеренной и частичной в плане политическом, но радикальной в том, что касалось повседневной жизни населения.

Каковы же основные этапы ломки той репрессивной машины, которая в течение нескольких лет позволила превратить Советский Союз из системы с чрезвычайно высоким уровнем судебного и внесудебного подавления в авторитарно-полицейский режим, где память о терроре, в течение жизни целого поколения, служила самым надежным гарантом его постсталинистского порядка?

Не прошло и двух недель со дня смерти Сталина, как ГУЛАГ был в корне реорганизован. Он перешел в ведение Министерства юстиции. Что же касается экономических инфраструктур, то они были переданы под юрисдикцию соответствующих гражданских ведомств. Еще более поразительно, что все эти административные перемены, которые означали явное ослабление всесильного Министерства внутренних дел, сопровождались объявленной в «Правде» от 28 марта 1953 года широкомасштабной амнистией. На основании указа, принятого накануне Президиумом Верховного Совета СССР и подписанного его главой, маршалом Ворошиловым, амнистии подлежали:

1. Все, кто был приговорен к лишению свободы сроком менее, чем на пять лет.

2. Все лица, осужденные за должностные и экономические правонарушения, а также за злоупотребление властью.

3. Беременные женщины и матери, имеющие детей младше десяти лет, несовершеннолетние, мужчины старше пятидесяти пяти и женщины старше пятидесяти лет.

Более того, Указ об амнистии предусматривал сокращение наполовину срока лишения свободы для всех остальных узников, кроме тех, кто был осужден за «контрреволюционные преступления», хищения в особо крупных размерах, бандитизм и преднамеренное убийство.

В считанные недели ГУЛАГ покинули почти 1 200 000 заключенных, или около половины всех заключенных лагерей и исправительных колоний. Большинство из них были либо мелкими правонарушителями, осужденными за незначительные кражи, либо рядовыми гражданами, оказавшимися жертвами одного из бесчисленных репрессивных законов, которые предусматривали наказания практически в любой сфере деятельности, начиная с «самовольного ухода с рабочего места» и кончая «нарушением паспортного режима». Эта частичная амнистия (под нее не попали как раз политические узники и так называемые перемещенные лица) самой своей противоречивостью отражала еще не вполне определившиеся тенденции и сложность политической ситуации той памятной весной 1953 года. Это был период ожесточенной борьбы за власть, когда Лаврентий Берия, первый заместитель Председателя Совета Министров и министр внутренних дел, вдруг превратился в «великого реформатора».

Какими соображениями была продиктована эта массовая амнистия? По словам Эми Найт2, биографа Берии, амнистия 27 марта 1953 года, объявленная по инициативе самого министра внутренних дел, вписывалась в целую серию политических шагов, свидетельствовавших о «крутом либеральном повороте» Берии, который включился в борьбу за наследование власти после смерти Сталина. Эта борьба предполагала раскручивание спирали политических обещаний. Дабы оправдать амнистию, Берия направил 24 марта в Президиум Центрального комитета пространное письмо, где он объясняет, что из 2 526 402 заключенных ГУЛАГа лишь 221 435 человек на самом деле являются «особо опасными государственными преступниками», содержащимися, главным образом, в «лагерях особого назначения». В подавляющем же большинстве, замечает Берия, заключенные не представляют для государства серьезной опасности (какое удивительное и знаменательное признание!). Широкая амнистия была нужна, чтобы быстро разгрузить пенитенциарную систему, чересчур обременительную и нерентабельную3.

Проблема все более и более сложного управления необъятным ГУЛАГом регулярно поднималась уже с начала 50-х годов. Кризис ГУЛАГа, который признавало большинство политического руководства еще задолго до смерти Сталина, объясняет амнистию 27 марта 1953 года. Следовательно, именно экономические, а не только политические причины побудили претендентов на роль наследников Сталина объявить широкую, хотя и частичную, амнистию.

В этой области, как и во многих других, никакие радикальные решения были невозможны, пока был жив Сталин. По меткому выражению историка Моше Левина, в последние годы жизни диктатора все было «мумифицировано». Тем не менее даже после смерти Сталина «не все еще стало возможным», поскольку за бортом этой амнистии оказались все те, кто были главными жертвами произвола системы, – политзаключенные, осужденные за «контрреволюционную» деятельность.

Исключение политических заключенных из числа амнистированных 27 марта 1953 года послужило причиной бунтов и мятежей среди узников лагерей особого режима системы ГУЛАГа, Речлага и Степлага4.

4 апреля «Правда» объявила, что «убийцы в белых халатах» стали жертвами провокации, а их признания были вырваны «с помощью незаконных методов ведения следствия» (т.е. под пытками). Это признание получило еще больший резонанс благодаря постановлению ЦК партии «К вопросу о нарушении законности органами Государственной безопасности». Из этого постановления следовало, что «дело врачей-убийц» вовсе не было каким-то отдельным эпизодом – органы государственной безопасности действительно присвоили себе неслыханную власть и не раз творили беззаконие. Партия осудила эти методы и признала незаконными чрезмерные полномочия политической полиции. Надежды, порожденные этими заявлениями, послужили причиной многочисленных акций: судебные органы оказались буквально завалены тысячами просьб о реабилитации. Что касается заключенных, и прежде всего в лагерях особого режима, то они, отдавая себе отчет в общем кризисе репрессивной системы и видя замешательство охранников, единодушно отказывались работать и подчиняться приказаниям лагерного начальства. Кроме того, свою роль сыграла и амнистия, разозлив заключенных своим ограниченным и избирательным характером. 14 мая 1953 года более 14 000 заключенных различных лагерей Норильска объявили забастовку и организовали комитеты, избранные разными национальными группами, в которых ключевые роли играли украинцы и прибалты. Основными требованиями заключенных были: сокращение до девяти часов рабочего дня; упразднение регистрационного номера на одежде; отмена ограничений на переписку с родными; изгнание всех осведомителей; распространение амнистии на политических заключенных.

Официальное объявление 10 июля 1953 года об аресте Берии, который был заклеймен как английский шпион и «заклятый враг народа», окончательно убедило заключенных, что в Москве происходят какие-то кардинальные перемены, и побудило их настаивать на выдвинутых требованиях. Массовый отказ от принудительных работ принимал все больший и больший размах. 14 июля более 12 000 заключенных воркутинского лагеря объявили забастовку. Времена изменились, и в Воркуте, как и в Норильске, с бунтовщиками велись переговоры, а репрессивные меры против них многократно откладывались.

Волнения в лагерях особого режима не прекращались с лета 1953 года вплоть до февраля 1956, когда состоялся XX съезд КПСС. Самый значительный и самый продолжительный бунт разразился в мае 1954 года в третьем лагере пенитенциарной системы Степлага, в Кенгире, близ Караганды. Он продолжался сорок дней и был подавлен лишь после того, как в лагерь вошли войска особого назначения Министерства внутренних дел, усиленные танками. Около четырехсот заключенных были повторно осуждены, а шестеро выживших членов комитета, возглавившего бунт, – расстреляны.

Как свидетельство политических перемен, наступивших после смерти Сталина, следует отметить то обстоятельство, что ряд требований, выдвинутых восставшими узниками в 1953-1954 годах, все же был удовлетворен: рабочий день заключенных был сокращен до девяти часов, а условия содержания и повседневная жизнь существенно изменились в лучшую сторону.

В 1954-1955 годах правительство предпринимает целую серию мер, ограничивающих всевластие органов госбезопасности, уже и без того изрядно реорганизованных после устранения Берии. Были упразднены тройки – особые трибуналы, рассматривавшие дела, связанные с политической полицией. Сама политическая полиция была реорганизована и превращена в автономный орган, который получил название Комитет государственной безопасноcти. В результате «чистки» из него было уволено около 20% личного состава, числившегося там до марта 1953 года, а во главе был поставлен генерал Серов, известный тем, что руководил всеми депортациями народов во время войны. Генерал Серов, один из приближенных Никиты Хрущева, олицетворял всю противоречивость переходного периода, когда немало ответственных работников недавнего прошлого сохраняли за собой ключевые посты. Правительство объявило о новых частичных амнистиях, наиболее значительная из которых, в сентябре 1955 года, предусматривала освобождение лиц, осужденных в 1945 за «сотрудничество с оккупантами», а также немецких военнопленных, которые все еще находились в местах заключения СССР. Наконец, известные меры были предприняты и для облегчения жизни спецпоселенцев. Главное, им было разрешено отлучаться из своих населенных пунктов и не так часто отмечаться в комендатуре, к которой они были приписаны. В результате германо-советских переговоров на высшем уровне именно депортированные немцы, которые составляли 40% общего числа ссыльных (немногим более 1 000 000 из примерно 2 750 000 человек), оказались первыми, кому с сентября 1955 года предстояло воспользоваться ослаблением ограничений, действовавших в отношении этой категории ссыльных. Тем не менее в текстах законов уточнялось, что отмена ограничений юридических, профессиональных, касающихся социального статуса или места жительства, отнюдь не предполагала «ни возмещения конфискованного имущества, ни права возвратиться в места, где спецпереселенец проживал до перемещения»5.

Эти ограничения оказались весьма знаменательны для всей совокупности процессов, постепенных и частичных, для всего того, что принято называть «десталинизацией». Возглавляемая сталинистом Никитой Хрущевым, который, как и все лидеры его поколения, непосредственно участвовал в репрессиях: раскулачивании, «чистках», депортациях и казнях, – десталинизация не могла пойти дальше разоблачения отдельных злоупотреблений «периода культа личности». «Секретный доклад», зачитанный Хрущевым поздно вечером 24 февраля 1956 года перед советскими делегатами XX съезда, весьма избирательно осудил сталинизм, ни разу не подвергнув ни малейшему сомнению ни одно из основополагающих решений, принятых партией начиная с 1917 года. Явно избирательный характер обвинений проявился как в хронологии сталинских «уклонов», (их отсчет начинался с 1934 года, так что из числа преступлений фактически были исключены коллективизация и голод 1932-1933 годов), так и в выборе упомянутых жертв: все, как один, коммунисты, в основном, верные и послушные сторонники Сталина, но ни одного рядового гражданина страны. Ограничивая поле репрессий одними только коммунистами, жертвами личной диктатуры Сталина, и конкретными эпизодами, начиная со времени убийства Кирова, доклад обходил молчанием главное – вопрос об ответственности партии в целом перед обществом за все те события, которые происходили в стране с 1917 года.

За этим «секретным докладом» последовали конкретные мероприятия, дополнившие уже принятые ранее решения. В марте-апреле 1956 года все спецпоселенцы, относившиеся к категории «репрессированных народов», обвиненных в так называемом сотрудничестве с нацистской Германией и депортированные в период 1943-1945 годов, были «освобождены от административного надзора органов Министерства внутренних дел». Однако они были лишены права вернуться в родные места и претендовать на возврат конфискованного имущества. Все эти полумеры вызвали возмущение среди депортированных лиц, многие из которых отказывались подписывать обязательства, по которым им надлежало навеки отказаться от каких бы то ни было претензий на возврат своего имущества или на возвращение на родину. Оказавшись лицом к лицу со столь кардинальными переменами в политическом климате и умонастроениях людей, советское правительство было вынуждено пойти на новые уступки. 9 января 1957 года были восстановлены упраздненные с начала войны республики и автономные области депортированных народов, за исключением автономной республики крымских татар.

В течение трех десятилетий крымским татарам суждено было бороться за признание их права на возвращение в родные края. Карачаевцы, калмыки, балкарцы, чеченцы и ингуши начиная с 1957 года десятками тысяч возвращались на родину без всякой поддержки и помощи со стороны властей. Многочисленные инциденты вспыхивали между депортированными, желавшими вновь поселиться в своих прежних жилищах, и русскими поселенцами, которые были привезены в 1945 году из соседних областей и теперь обосновались в их домах. Не имея прописки, регистрации в местной милиции (а только она давала юридическое право проживать в данной местности), бывшие депортированные, вернувшись на родину, были вынуждены снова селиться в самодельных бараках, жалких халупах, палаточных городках, рискуя быть арестованными и получить два года тюремного заключения за нарушение паспортного режима. В июле 1958 года чеченская столица Грозный стала театром кровавого столкновения между русскими и чеченцами. Хрупкое спокойствие удалось восстановить лишь после того, как власти изыскали средства на постройку жилья для бывших депортированных6.

Официально категория спецпереселенцев существовала вплоть до января I960 года. Украинские и прибалтийские националисты оказались последними из числа депортированных, кто был освобожден от своего статуса отверженных. Бесконечные административные препятствия со стороны властей стали причиной того, что менее половины депортированных украинцев и прибалтов вернулись на родину. Остальные – те, кто выжил, – пустили корни в местах депортации.

После XX съезда было освобождено подавляющее большинство заключенных, арестованных по политическим статьям. Если в 1954-1955 годах лишь менее 90 000 из них были выпущены на свободу, то в 1956-1957 ГУЛАГ покинули уже около 310 000 «контрреволюционеров». На 1 января 1959 года в лагерях оставалось 11 000 политических заключенных7. Чтобы ускорить процедуру их освобождения, в лагеря было направлено более двухсот специальных ревизионных комиссий, амнистировавших большое количество заключенных. Однако освобождение пока еще не означало реабилитации. За два года (1956-1957) было реабилитировано менее 60 000 человек Подавляющему же большинству пришлось ждать многие годы, а иным и десятилетия, чтобы получить желанную справку. Тем не менее 1956 год остался в памяти людей как год «возвращения», что прекрасно описано Василием Гроссманом в повести Все течет. Это великое возвращение, проходившее при полнейшем безмолвии официальных властей, служило напоминанием о том, что миллионам не суждено вернуться на родину никогда, и это наносило тяжелейшую социальную и моральную травму, порождало глубочайшее смятение в умах, трагическое противостояние в обществе, где, по выражению Лидии Чуковской, «отныне две России глядели в глаза друг другу. Одна, которая сидела, и другая, которая сажала». Осознавая сложившуюся ситуацию, власти прежде всего были озабочены тем, чтобы не поддаваться требованиям, индивидуальным или коллективным, касающимся преследования официальных чиновников, виновных в нарушении социалистической законности или в применении противозаконных методов ведения следствия в период культа личности. Вопросами обжалования судебных решений занимались исключительно комиссии партийного контроля. Что же касается реабилитаций, то по этому поводу власти направили в прокуратуры определенное число распоряжений, устанавливающих приоритет для членов партии и военных. Так, будто никаких других «чисток» не проводилось.

Вместе с освобождением политических заключенных стала таять и численность обитателей постсталинского ГУЛАГа, пока наконец не стабилизировалась к началу 60-х годов на уровне около 900 000 заключенных, включая твердое ядро из 300 000 уголовников и рецидивистов, приговоренных к длительным срокам заключения, и 600 000 мелких правонарушителей, часто получавших, в соответствии с продолжающими действовать репрессивными законами, наказания, явно не соответствующие тяжести проступка. Мало-помалу сошла на нет и роль ГУЛАГа как пионера в заселении Крайнего Севера и советского Дальнего Востока и в разработке их природных богатств. Обширная система исправительных лагерей сталинского периода распадалась на учреждения куда более скромных масштабов. Менялась и сама география ГУЛАГа: в большинстве своем лагеря восстанавливались на европейской части СССР. Одновременно и лишение свободы вновь обретало регулирующие функции, как в любом обществе, сохраняя, однако, в постсталинистском СССР некоторые особенности, свойственные системе, которая не была истинно правовым государством. На самом деле, к числу преступников периодически, в зависимости от кампаний, внезапно объявлявших вне закона те или иные проступки или вредные привычки (пьянство, хулиганство или тунеядство, например), добавлялись и рядовые граждане. По так называемым политическим статьям осуждалась незначительное – несколько сотен в год – число лиц.

Различные мероприятия по амнистиям и освобождению были дополнены существенными изменениями в уголовном законодательстве. Среди самых первых мер по реформе законодательства сталинских времен фигурировал Указ от 25 апреля 1956 года, который отменял антирабочий закон 1940 года, запрещавший менять место работы по собственному желанию. За этим первым шагом на пути к нормализации трудовых отношений последовали и многие другие постановления. Все эти частичные меры были систематизированы с принятием 25 декабря 1958 года новых «Основ уголовного права». В этом документе исчезли основополагающие статьи уголовного законодательства прежних кодексов и такие понятия, как «враг народа» и «контрреволюционное преступления». Кроме того, возраст, с которого можно привлекать к уголовной ответственности, был увеличен с четырнадцати до шестнадцати лет; насилие и пытки не могли более применяться, чтобы добиться признания; обвиняемый должен был непременно сам присутствовать на судебном разбирательстве, защищаемый адвокатом, предварительно ознакомившимся с его делом; судебное слушание, за особым исключением, должно быть открытым. И все же в Уголовном кодексе 1960 года оставалось известное число статей, которые допускали наказание за политическое и идеологическое инакомыслие. Согласно статье 70-й, всякое лицо, «ведущее пропаганду, направленную на ослабление советской власти <...> путем распространения клеветы, дискредитирующей государство и общество», могло быть арестовано и отправлено в лагерь на срок от шести месяцев до семи лет с последующей ссылкой на срок от двух до пяти лет. Статья 190 устанавливала за любое «недоносительство» о преступлении антисоветского толка наказание лишением свободы на срок от года до трех лет, которое могло быть заменено отправкой на «стройки народного хозяйства». В 60–70-е годы эти две статьи широко использовались против любых форм политического и идеологического «инакомыслия»: 90% из нескольких сотен человек, ежегодно привлекавшихся к судебной ответственности за «антисоветскую деятельность», были осуждены именно по этим двум статьям.

В течение лет политической «оттепели», когда повсеместно повышался уровень жизни, но в памяти людей были еще слишком живы воспоминания о репрессиях, активные формы несогласия или протеста оставались очень незначительными: КГБ признавал существование 1300 «диссидентов» в 1961 году, 2500 – в 1962,4500 – в 1964 и 1300 в 19658. В 60-70-е годы объектами наиболее пристального надзора со стороны КГБ были три категории граждан: религиозные меньшинства (католики, баптисты, пятидесятники, адвентисты), национальные меньшинства, наиболее пострадавшие от репрессий сталинского периода (прибалты, крымские татары, немцы, западные украинцы, наиболее активно сопротивлявшиеся советскому режиму), творческая интеллигенция, примыкающая к диссидентскому движению, возникшему в начале 60-х годов9.

После начатой в 1957 году последней антирелигиозной кампании, которая в большинстве случаев ограничилась закрытием определенного числа открытых в начале войны церквей, конфронтация между государством и Православной Церковью сменилась мирным сосуществованием. Все свое внимание спецслужбы отныне уделяли почти исключительно религиозным меньшинствам, которые казались подозрительными не столько из-за своих религиозных убеждений, сколько из-за поддержки, которую они, предположительно, могли получать из-за границы. Вот некоторые разрозненные данные, подтверждающие незначительные масштабы этого явления: в 1973-1975 годах были арестованы 116 баптистов; в 1984 году 200 баптистов были приговорены к заключению в тюрьме или лагере со средним сроком наказания в один год.

На Западной Украине, которая издавна слыла одной из самых строптивых областей, упорно сопротивлявшихся советизации, в период 1961-1973 годов, в Тернополе, Запорожье, Ивано-Франковске и Львове было ликвидировано с десяток «националистических группировок», наследников ОУН. Приговоры членам этих группировок составляли, как правило, от пяти до десяти лет лагерей. В Литве, местные источники сообщают о некотором весьма ограниченном числе арестов в 60-70-х годах. Убийство в 1981 году трех католических священников при весьма подозрительных обстоятельствах, не исключавших участия органов КГБ, было воспринято как недопустимая провокация.

Вплоть до распада СССР проблема депортированных в 1944 году крымских татар, чья автономная республика так и не была восстановлена, оставалась тяжким наследием сталинского периода. С конца 50-х годов крымские татары, которые в большинстве своем поселились в Средней Азии, начали кампанию с требованием коллективной реабилитации и разрешения вернуться на родину – это еще одно свидетельство того, что времена существенно переменились. В 1966 году татарская делегация направила XXIII съезду партии петицию, под которой стояло 130 000 подписей. А в сентябре 1967 года указ Президиума Верховного Совета отменил обвинение в «массовом предательстве». Спустя три месяца новое постановление разрешало татарам селиться по своему усмотрению, но лишь при условии соблюдения паспортного режима, а значит, наличия оформленного по всем существующим правилам трудового договора. В период с 1967 до 1978 года лишь менее пятнадцати тысячам человек, или 2% татарского населения, удалось обустроиться в полном соответствии с требованиями паспортного законодательства. Выступление генерала Григоренко в защиту движения крымских татар послужило причиной его ареста в мае 1969 года в Ташкенте и помещения в психиатрическую лечебницу (форма заключения, которой ежегодно подвергались в 70-х годах несколько десятков человек).

Историки обычно связывают начало диссидентского движения с первым публичным политическим процессом постсталинистской эпохи – судом над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, осужденными в феврале 1966 года соответственно на семь и пять лет лагерей. 5 декабря 1965 года, вскоре после ареста писателей, в Москве на Пушкинской площади прошла демонстрация в их поддержку, собравшая около пятидесяти человек Диссиденты – несколько сотен представителей интеллигенции в середине 60-х и от тысячи до двух в апогее их выступлений десятилетие спустя – положили начало движению, в корне отличному от всех, заявлявших о себе прежде. Вместо того чтобы отвергать законность самого режима, они требовали строгого соблюдения советских законов, Конституции и подписанных СССР международных соглашений. Особенности деятельности диссидентов были в полном согласии с этим новым принципом: отказ от нелегального положения, полная гласность, широчайшая информация обо всех своих акциях, как можно более частые пресс-конференции с привлечением иностранных корреспондентов.

В неравной борьбе между горсткой диссидентов (всего несколько сотен человек) и советским государством решающим оказалось мнение международного сообщества. В особенности это мнение сформировалось после появления на Западе в конце 1973 года книги Александра Солженицына Архипелаг ГУЛАГ и последующего выдворения писателя из Советского Союза. За несколько лет благодаря деятельности диссидентов вопрос о правах человека в СССР превратился в одну из важных международных проблем и стал центральной темой открывшейся в 1973 году в Хельсинки Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Заключительный акт Конференции, подписанный представителями СССР, укрепил позиции диссидентов, которые организовали в нескольких городах, где существовали их группы (Москве, Ленинграде, Киеве, Вильнюсе и др.), так называемые комитеты по контролю за соблюдением Хельсинских соглашений, задачей которых стало оповещение обо всех случаях нарушения прав человека. Эта информационная работа велась в тяжелейших условиях, начиная с 1968 года она сопровождалась публикацией каждые два-три месяца подпольного бюллетеня под названием «Хроника текущих событий», сообщавшего о самых разных случаях посягательства на права и свободы граждан. В новом контексте международного освещения вопроса о правах человека в СССР советская полицейская машина оказалась несколько стеснена в действиях. Поскольку отныне имена инакомыслящих были известны, их аресты уже не могли проходить незамеченными, и сведения об их участи быстро становились известны за границей. Весьма примечательно, что циклы полицейских репрессий следовали отныне в непосредственной зависимости от превратностей развития «разрядки международной напряженности»: аресты были более многочисленны в 1968-1972 и в 1979-1982 годах, чем в период 1973-1976 годов*. По доступным в настоящее время документам невозможно подвести точный итог арестов по политическим мотивам с I960 по 1985 год. По данным диссидентских источников, в самые суровые годы было проведено несколько сотен арестов. В 1970 году «Хроника текущих событий» сообщала о ста шести осужденных, из которых двадцать были направлены на «профилактическое заключение» в психиатрические больницы. На 1971 год цифры, приводимые в «Хронике», составили соответственно 85 и 24. А в течение 1979-1981 годов, которые были годами международной конфронтации, было арестовано около пятисот человек.

_______________

* В этот период, однако, КГБ весьма активно пользовался скрытыми методами борьбы с диссидентами. Владимир Войнович в книге Дело №34 840 рассказывает об убийстве весной 1976 года нелояльного к советским властям поэта и переводчика Константина Богатырева, совершённого кагэбистами под видом хулиганского нападения (в подъезде, бутылкой по голове). Очевидно, что оно было организовано с целью запугивания диссидентов: КГБ не только не скрывал, но даже намекал на свою причастность к убийству. В. Войнович описывает также попытку специального (исследовательского) отдела КГБ отравить его при помощи сигарет, обработанных неким химическим препаратом, и другие акции против инакомыслящих и членов их семей. См.: В. Войнович. Дело №34 840, М., 1994. (Прим. ред.)

В стране, где власть всегда была враждебна свободному выражению мнений, ставящих вопрос о самой сущности этой власти, явление диссидентства – радикальной оппозиции, выдвигавшей совершенно непривычную политическую концепцию в защиту не коллективных прав, а прав отдельной личности, не имело никаких шансов оказать непосредственное воздействие на основную часть общества. Истинные перемены крылись в другом: они были во многих сферах социальной и культурной жизни, которые начали развиваться в 60-70-е годы и еще более активизировались в середине 80-х годов, вызывая в определенных кругах политической элиты осознание необходимости перемен, более кардинальных чем те, что произошли в 1953 году.

Примечания

1. «Источник», № 1, 1994, с. 106–111; «Известия ЦК КПСС», № 1, 1991, с. 139-214; № 2, 1991, с. 141-208.

2. A. Knight, Beria, Paris, Aubier, 1995.

3. A Knight, op, cit., p. 276.

4. M. Craveri, N. Formozov, La resistance аи Goulag, «Communisme», № 42-44, 1995, p. 197-209.

5. B.H. Земсков, Массовое освобождение спецпоселенцев и ссыльных, Социологические исследования», № 1, 1991, с. 5-26.

6. J.-J. Marie, Les Derniers.., p. 120 sq.

7. B.H. Земсков, ГУЛАГ, с. 14.

8. N. Werth, G. Moullec, op. cit, p. 501–503.

9. L Alexeieva, Soviet Dissent, Contemporary Movements far National, Religious and Human Rights, Wesleyan UP, 1985. Наиболее полный обзор диссидентского движения, откуда взяты приведенные здесь данные.

[Публий Корнелий Тацит]

Этот обзор не претендует на новое освещение фактического материала, свидетельствующего о способах применения насилия со стороны государства в СССР и о конкретных формах репрессий в течение первой половины существования советского режима. Эти особенности уже давно изучаются историками, которые не стали дожидаться открытия архивов, чтобы описать основные этапы и масштабы террора. Вместе с тем доступ к документальным источникам впервые позволяет восстановить картину событий в хронологической последовательности, количественных аспектах и конкретных формах. Такой очерк представляет собой первый этап в установлении круга вопросов о реальных методах этого насилия, их повторяемости и значения в различных обстоятельствах и условиях.

Начиная с открытия архивов (пусть даже частичного), историки попытались сопоставить историографию, созданную в «ненормальных» условиях, со ставшими доступными документальными источниками. Уже несколько лет историки, главным образом российские, делают достоянием гласности материалы, которые служат основой для уже опубликованных и еще ведущихся исследований. Некоторые темы оказались в центре наиболее пристального внимания, к ним следует прежде всего отнести тему концентрационных лагерей, тему противостояния власти и крестьянства, а также тему механизмов принятия решений на высшем уровне. Такие историки, как В. Н. Земсков или Н. Бугай, впервые подвели количественные итоги депортаций за весь сталинский период. В.П. Данилов в России и А, Грациози в Италии проанализировали характер противоречий между новым режимом и крестьянством. О. Хлевнюк, используя архивы ЦК, сумел пролить свет на деятельность «первого круга Кремля».

Опираясь на эти исследования, мы сделали попытку восстановить, начиная с 1917 года, все этапы насилия, которые в значительной степени определили общественную историю СССР. Мы отобрали источники, с наибольшей наглядностью демонстрирующие разнообразие форм насилия и репрессий, конкретные методы и группы пострадавших, а также выявляющие противоречия и расхождения слова с делом. Пример последнего – крайняя жестокость реквизиционных отрядов, которые в конце 1922 года продолжали терроризировать сельские местности, хотя уже больше года в стране был объявлен НЭП. Периоды беспрецедентных массовых арестов в 30-е годы чередовались с освобождением заключенных в рамках кампаний по «чистке тюрем». За множеством перечисленных в этой книге конкретных фактов стоит намерение подробно описать формы насилия и репрессий, что расширило бы понимание механизмов, размаха и смысла массового террора.

Применение подобных методов вплоть до смерти Сталина и их роль в общественной истории СССР объясняют, почему история политическая была отодвинута на задний план, во всяком случае, на первом этапе. К намерениям восстановить события в их истинном смысле здесь примешивается и попытка обобщения с учетом известных или преданных в последнее время гласности документов, вынуждающих поднимать новые вопросы. Такие документы чаще всего представляют собой сообщения с места событий. Переписка партийных чиновников по поводу голода, доклады местного отделения ЧК о забастовке рабочих в Туле, отчеты начальства концентрационных лагерей о состоянии заключенных – все они дают возможность воочию увидеть конкретные детали и ситуации в этом океане жесточайшего террора.

Дабы прояснить различные вопросы, рассмотренные в данном исследовании, следует, прежде всего, иметь в виду, что всплески насилия и репрессий проходили в несколько этапов.

Первый этап – с конца 1917 до конца 1922 года – начинается с захвата власти, который для Ленина непременно предполагал развязывание гражданской войны. После весьма недолгого периода стихийных проявлений насилия, исходящих из недр самого общества и явившихся разрушительной силой в борьбе против «старого режима», уже с весны 1918 года начинается решительное, продуманное наступление на крестьянство. Это наступление куда больше, чем военное противостояние между красными и белыми, на несколько десятилетий вперед определило конкретные пути террора и обусловило непопулярность, на которую сознательно шла политическая власть. Поразительно, что большевики, несмотря на их крайне шаткое положение, отказывались от каких бы то ни было переговоров, буквально рвались вперед, предвосхищая любое сопротивление, что особенно наглядно иллюстрируют репрессии, осуществленные ими против их собственных «естественных союзников» – рабочих, и в этом смысле Кронштадтское восстание оказалось лишь завершающей точкой. Этот первый этап не закончился ни с поражением белых, ни с началом НЭПа: он продолжился (ибо маховик насилия был уже раскручен) и завершился лишь с голодом 1921-1922 годов, который положил конец последним попыткам сопротивления со стороны крестьян.

Какой смысл следует придать короткой передышке, возникшей в период с 1923 до 1927 года, между двумя циклами насилия? Многие факторы позволяют говорить об исчезновении специфической культуры гражданской войны: заметно сократилась численность политической полиции, наметилось известное перемирие с крестьянством и начало юридического регламентирования. Однако политическая полиция не только не исчезла, но и по-прежнему сохраняла за собой функции контроля, надзора и наказания. Сама краткость этой паузы обессмыслила ее.

Если первый цикл репрессий вписывается в контекст всеобщего прямого противостояния, то второй начинается с наступления, предпринятого сталинской группировкой против крестьянства, в контексте политической борьбы наверху. Как с той, так и с другой стороны это внезапное возобновление насилия самого жесточайшего толка было воспринято как возврат к старому. Политические власти обратились к методам, уже апробированным несколько лет назад. Механизмы, способствовавшие ожесточению общественных отношений в течение первого цикла репрессий, снова пришли в движение, определив новую динамику террора, а одновременно и возврат к прошлому на грядущую четверть века. Эта вторая война, объявленная крестьянству, оказалась решающей в процессе введения террора как средства управления государством, причем во многих областях сразу: частично она сыграла роль инструмента усиления социальной напряженности, возродив к жизни издревле тлеющую в деревенском мире «архаическую» подоплеку насилия; она положила начало массовой депортации; кроме того, эта война оказалась кузницей, где ковались политические кадры режима. Наконец, установив грабительский налог, дезорганизующий весь производственный цикл, система «военно-феодальной эксплуатации» крестьянства, по формуле Бухарина, преобразовалась в новый вид крепостничества и открыла путь беспрецедентному эксперименту сталинизма: голоду 1932-1933 годов, занявшему первое место по количеству жертв. После этой тупиковой ситуации – уже больше некому сеять и некуда сажать – наступила короткая передышка, продлившаяся два года. В этот период впервые было осуществлено массовое освобождение репрессированных. Но редкие меры послабления оказывались источником новых конфликтов: дети высланных кулаков вновь получали гражданские права, однако без разрешения вернуться в родные края.

Как же соотносятся между собой разные периоды террора – период крестьянской войны, 30-е годы и последующее десятилетие? Чтобы охарактеризовать их, можно брать за основу разные ориентиры, в том числе и интенсивность, и радикальность репрессий. На годы Большого террора (конец 1936 – конец 1938 годов) приходится более 85% смертных приговоров, вынесенных чрезвычайными судами за весь сталинский период. Значительную часть казненных или арестованных в этот промежуток времени составляли партийные, советские и хозяйственные руководители, тем не менее огромное количество жертв было и среди всех остальных групп и слоев общества. Они были ликвидированы «случайно», просто чтобы выполнить разнарядку. Эти репрессии «по всем статьям», слепые и варварские, – не означают ли они в этой наивысшей точке террора неспособность власти обойти определенные препятствия и разрешить конфликт иными способами?

Еще одну точку отсчета в том, что касается последовательности репрессий, дает нам типология групп, оказавшихся их жертвами. На фоне растущего подавления в сфере социальных отношений можно выделить несколько характерных наступлений за десятилетие: последнее начиналось в 1938 году – это было ужесточение и без того жесткого рабочего законодательства, направленное против «простых горожан».

Начиная с 1940 года, в обстановке советизации новых аннексированных территорий, а потом и в условиях Великой Отечественной войны, поднимается новая волна репрессий, для которой характерен как выбор новых групп жертв – «националистов» и «враждебных народов», так и проведение систематических массовых депортаций. Предпосылки этой новой волны наблюдаются уже в 1936-1937 годах, когда под предлогом ужесточения пограничной политики была осуществлена депортация корейцев.

С 1939 года началась аннексия восточных областей Польши, а затем и прибалтийских стран; она дала повод к устранению представителей так называемой национальной буржуазии и депортации отдельных групп национальных меньшинств – например, поляков из Восточной Галиции. Эти методы особенно активно применялись в разгар войны, что было якобы продиктовано жизненной необходимостью защиты страны, которой угрожало полное уничтожение. Последовавшие одна за другой депортации целых этнических групп – немцев, чеченцев, татар, калмыков – свидетельствуют, помимо всего прочего, о приобретении с начала 30-х годов определенного опыта в осуществлении таких операций. Подобные акции вовсе не ограничились военным периодом. Они выборочно продолжались в течение 40-х годов и были частью долгого процесса усмирения и советизации новых областей, присоединенных к империи. Кстати, приток значительных национальных контингентов в ГУЛАГ в течение этого периода глубоко изменил сам облик концентрационных лагерей, где доля репрессированных народов и представителей национального сопротивления стала преобладающей.

Параллельно с этим по окончании войны мы видим новое ужесточение наказаний за антиобщественное поведение, следствием которого стал непрерывный рост численности обитателей ГУЛАГа. Этот послевоенный период ознаменовался не только максимальным уровнем «населенности» ГУЛАГа, но также и началом кризиса системы концентрационных лагерей, гипертрофированно раздутой, пронизываемой многочисленными противоречиями, все менее и менее рентабельной.

Впрочем, в последние годы сталинизма, все еще очень мало изученные, происходили определенные сдвиги и перемены. Идея заговора «врачей-вредителей», возникшая на фоне очередного всплеска антисемитизма, наводит на мысль о соперничестве неких группировок. Возможно, что это было соперничество между отдельными «кланами» МГБ-МВД или региональными парторганизациями. Историки не отрицают вероятности подготовки нового витка Большого террора, главной жертвой которого могло стать еврейское население страны.

Этот краткий обзор истории СССР в первые 35 лет его существования изобилует примерами применения жестокого насилия, бывшего формой политического управления обществом.

Не правомерно ли в таком случае вновь поставить классический вопрос о преемственности двух периодов – «ленинского» и «сталинского»? Историческая обстановка в обоих случаях явно несравнима. Красный террор начался осе-нью!918 года в условиях всеобщего противостояния, и беспощадный характер репрессий еще можно было бы объяснить сложившимися в стране чрезвычайными обстоятельствами. Что же касается возобновления крестьянской войны, с которой начался второй виток насилия, то эта война, напротив, велась в мирной стране, и здесь речь идет уже о длительном наступлении, предпринятом против подавляющего большинства общества. Помимо бесспорной важности этого различия в обстановке, использование террора как главного инструмента осуществления ленинских политических планов было провозглашено еще до начала гражданской войны и рассматривалось как программа действий, которая, надо признать, мыслилась как переходная и временная. С этой точки зрения, краткая передышка в период НЭПа и оживление дискуссии между большевистскими лидерами о путях дальнейшего развития свидетельствуют о некоем стремлении к нормализации обстановки и к отказу от репрессивных методов как единственного способа разрешения социально-экономических противоречий. В самом деле, эти несколько лет сельское население прожило в мире и покое, а взаимоотношения между властью и обществом в значительной мере характеризовались тем, что они почти не напоминали друг другу о своем существовании.

Крестьянская война, которая связывает воедино оба этапа насилия, представляется как бы матрицей, воспроизводящей методы, опробованные и примененные на практике в 1918-1922 годах: кампанию по насильственной реквизиции с помощью ловкого манипулирования социальной напряженностью среди крестьянства, прямые столкновения, усиливающиеся день ото дня, умело подогреваемые и доходившие до каких-то первобытных жестокостей. У обеих сторон – у исполнителей этих акций и у жертв – было убеждение, будто они действуют по уже известной схеме.

Террор был одним из основных инструментов в эпоху сталинизма. В этом состоит специфика «сталинского периода». Тем не менее правомерно задаться вопросом о преемственности между разными этапами и присущими им формами репрессий. С этой точки зрения, в качестве возможного примера можно рассматривать выселение казаков в 1919-1920 годах. В рамках захвата казачьих территорий правительство осуществило депортацию всего коренного населения. Эта операция последовала за первым наступлением на казаков, направленным против наиболее зажиточных из них, но приведшим к «массовому физическому истреблению» вследствие чрезмерного рвения со стороны местных уполномоченных. Во многих отношениях это наступление предвосхитило события следующих десятилетий: обвинение той или иной социальной группы, поток инструкций местным властям, затем искоренение путем депортации. И во всем этом мы отмечаем сходство с методами борьбы с кулачеством.

Если же принять во внимание более общее явление массовой дискриминации, а затем и изоляции так называемых враждебных группировок, следствием чего стало создание во время гражданской войны целой системы лагерей, то мы вынуждены подчеркнуть резкий разрыв между двумя этапами репрессий. Создание лагерей в период гражданской войны и практика ссылок в 20-е годы несоизмеримы – ни по своим целям, ни по размаху – с концентрационной «вселенной» 30-х годов. В самом деле, знаменитая реформа 1929 года предусматривает не только отказ от обычных форм заключения, но и закладывает основы новой системы, официально вводящей, кроме всего прочего, исправительные работы. Феномен ГУЛАГа вновь возвращает нас к центральному вопросу: существовал ли на самом деле некий замысел изолировать от общества часть населения и в течение длительного времени использовать этих отверженных для претворения в жизнь плана социально-экономических преобразований? Многие факты говорят в пользу этого предположения, и они стали предметом серьезных исследований. Безусловно, планирование репрессий, проявившееся в том числе в методе «квотирования» жертв (начиная с периода борьбы с кулачеством и вплоть до Большого террора), вполне можно интерпретировать как подтверждение этого замысла. Обращение к архивным материалам подкрепляет идею о заранее рассчитанных акциях, в которых участвовали власти различных уровней – от верхушки до самых низов. Регулярные шифрованные отчеты явно свидетельствуют, что власти целиком и полностью держали под контролем процесс репрессий. Они также позволяют историкам восстановить масштабы репрессий, избегая при этом какого бы то ни было преувеличения количественных оценок Хронология отдельных волн репрессий, ныне известная лучше, чем прежде, в некоторой степени подтверждает точку зрения о продуманной последовательности операций.

Однако воссоздание всего репрессивного процесса в целом: всей цепочки, по которой передавались приказы, всех методов, какими они приводились в исполнение, факты проведения явно нелепых операций, – все это позволяет поставить под сомнение идею о четком, заранее продуманном замысле, осуществление которого держалось под постоянным контролем и было рассчитано на длительную перспективу. Если согласиться с предположением о заранее запланированных репрессиях, придется констатировать чересчур много случайностей, цепь следующих одна за другой неудач в осуществлении различных этапов операций. С этой точки зрения одним из наиболее показательных примеров может служить ссылка кулаков без конкретного места назначения, иначе говоря, депортация «в никуда» с лишением всяких прав, которая дает представление о мере непродуманности и хаоса. Отсутствие четкой координации подтверждают и «кампании по чистке» мест заключения. Если сегодня рассмотреть процесс передачи приказов сверху вниз и их исполнения, нельзя не заметить, какую большую роль сыграли тут «избыток рвения» или «искажение линии», которые проявлялись на местах.

Возвращаясь к вопросу о ГУЛАГе, необходимо отметить, что по мере развития исследований все сложней и трудней для понимания оказывается оправданность и целесообразность этой системы. Ставшие ныне доступными документы настойчиво свидетельствуют о многочисленных противоречиях, которые переживала «вселенная» лагерей. Регулярное прибытие туда различных репрессированных групп, похоже, чаще способствовало дезорганизации производства, а не повышению его эффективности; несмотря на четко определенный для каждой категории репрессированных статус, границы между ними часто оставались довольно размытыми, если не сказать – не существующими. Наконец, вопрос об экономической рентабельности такой системы эксплуатации по-прежнему остается полностью открытым.

Многочисленные факты, свидетельствующие о противоречиях, «импровизациях», случайностях, приводящих к цепи непредсказуемых последствий, породили немало гипотез относительно причин, которые вынуждали верхушку периодически активизировать динамику массовых репрессий, а также относительно самой логики террора и насилия.

В своих попытках обнаружить движущие силы, которые запустили в ход чудовищный маховик сталинских репрессий, историки выявили роль незапланированных экспромтов и забегания вперед в осуществлении «великого перелома на пути к модернизации». Динамика «перелома» сразу же приобрела такой наступательный, агрессивный характер, что власти решили, будто сумеют держать ее под контролем только при условии расширения практики террора. С этого самого момента начался поток беспощаднейшего насилия, механизмы которого, последствия, сам беспрецедентный масштаб не укладываются в сознании подавляющего большинства современников. Сами репрессии как ответ на возникшие конфликты и препятствия, в свою очередь, вызывают к жизни неуправляемые импульсы, ускоряющие раскручивание спирали насилия.

Это ключевое явление в социально-политической истории СССР ставит сегодня все более и более сложные вопросы. В представленных исследованиях, во всяком случае частично, проанализированы его основные положения, которые долгое время считались главными в области советологии. Не ставя целью дать всеобъемлющее, окончательное объяснение явлению, которое в силу своих чудовищных масштабов остается непостижимым для человеческого разумения, эти исследования направлены в основном на анализ механизмов и динамики насилия.

В силу этого обстоятельства многие аспекты интересующего нас феномена по-прежнему остаются в тени, наиважнейшие из них связаны с социальным поведением сторон, участвовавших в этом упражнении в насилии. Если все же задаться вопросом кто были исполнители? – то придётся без конца расспрашивать все общество в целом, которое было не только жертвой, но также и главным участником произошедшего.

* * *

[LABVAKAR]

https://www.youtube.com/watch?v=tqEHLXTSnso

[Дмитрий Гусев]

Расстрельные приговоры Лубянки приводились в исполнение не так пафосно, как в Средние века, но палачи по-прежнему скрывали свои имена и лица. И только в конце XX столетия были обнародованы факты об этих «бойцах невидимого фронта», отправивших в мир иной тысячи и тысячи людей. Но даже среди этих чудовищ имя Василия Блохина стоит особняком.

Происхождение
Василий Михайлович Блохин родился в семье крестьянина-бедняка, в 1895 году в селе Гавриловское Суздальского района Ивановской области. В детском и подростковом возрасте был пастухом, каменщиком, работал в хозяйстве отца. 5 июня 1915-го зачислен рядовым в 82-й пехотный полк во Владимире, дослужился до старшего унтер-офицера. Воевал на германском фронте, был ранен. В 1918 году вступил в Красную армию, а вскоре стал членом коммунистической партии.

Карьера
С 1921 года Василий Блохин -- помкомвзвода в отряде особого назначения при Коллегии ВЧК. С этого времени начинается его стремительная чекистская карьера.

В 1926 он получает назначение на пост коменданта ОГПУ СССР. В 1934 году Блохин -- комендант административно-хозяйственного управления (АХУ) НКВД СССР, в 1946 -- уже начальник комендантского отделения управления делами МГБ СССР. В 1952 Блохин был назначен заместителем начальника АХУ -- комендантом МГБ СССР. Василий Блохин Был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, «Знак Почета», а также двумя значками «Почетного чекиста» и золотыми часами.
( Collapse )

Успевал Василий Михайлович и понемногу учиться. В 1933 он окончил Московский архитектурно-строительный институт, в 1937 – Московский институт повышения квалификации хозяйственников.

Но, разумеется, основная деятельность Блохина ни с архитектурой, ни с ведением хозяйства связана не была.

Основная деятельность
Расстрельную команду ОГПУ при Совете народных комиссаров СССР Василий Блохин возглавил еще в 1924 году. Именно тогда под актами произведенных расстрелов впервые появляется его подпись. Последний расстрел он произвел 2 марта 1953 года – за три дня до смерти Сталина.

По разным оценкам за годы службы Василий Блохин расстрелял лично от 10 до 15 тысяч человек. При этом он участвовал в самых громких расстрелах. Это он казнил Тухачевского, Ежова, Фриновского, Кольцова, Бабеля, Мейерхольда. Он же руководил массовым расстрелом интернированных польских офицеров под Тверью.

Обычно приговоренных привозили в Варсонофьевский переулок, где их дожидался Блохин с расстрельной командой. Впрочем, иногда палачу приходилось выезжать к месту исполнения приговора лично. Именно так было в случае с интернированными поляками.

Специфика
Сохранилось описание того, как Блохин готовился к исполнению приговора. Он надевал кожаную кепку, длинный кожаный фартук и кожаные перчатки, чтобы не замараться кровью. Предосторожность очень понятная. Ведь Блохин мог «исполнить» до двухсот человек в сутки. За отличное исполнение своих нелегких обязанностей был награжден почетным оружием – маузером. Но работать предпочитал немецким «вальтером», его корпус не так сильно нагревался.

Разумеется, Василий Блохин был не единственным палачом НКВД. В официальных бумагах они числились «комиссарами для особых поручений». Судьба этих людей сложилась очень по-разному. Некоторые выходили на пенсию раньше срока из-за психических заболеваний, другие попросту спивались. Очень многие сами попадали в жернова той системы, «винтиками» которой они до поры до времени исправно служили. Василию Блохину не раз приходилось, судя по документам, расстреливать людей, которые совсем недавно были его сослуживцами и коллегами.

Больше того, приходилось ему расстреливать и бывшее начальство. Среди тех, кого он «исполнил» были Ежов и Ягода.

Удивительно, но постоянно находясь в опасной близости к людям, которые затем обвинялись в шпионской деятельности, в создании тайных организаций, в других страшных преступлениях против государственной власти, Василий Блохин сам счастливо избежал репрессий. В 1939 году Берия готовил материал на Блохина, как на человека слишком близкого к бывшему наркому Ягоде. Однако, санкции Сталина на арест не получил. Видимо, хорошие палачи были в цене.

Крах
После смерти Сталина Блохин ушел на пенсию из органов, в звании генерал-майора и с официальной формулировкой «по состоянию здоровья». Вначале ему назначили очень хорошую пенсию в размере 3150 рублей. Однако, уже в 1954 году, когда началась так называемая «десталинизация», Василий Блохин был лишен и звания, и пенсии и всех наград.

Он умер в 1955 году. Официальная причина его смерти -- инфаркт миокарда. Есть, впрочем, версия, что он застрелился из того самого наградного маузера. Похоронен Василий Блохин на Донском кладбище. По странной иронии судьбы, его могила находится совсем рядом с братской могилой его жертв.

[Foto_history]

http://foto-history.livejournal.com/10737547.html

23rd-Apr-2017 12:03 pm
Крест святого Георгия

9439 тел в 95 могилах обнаружили в Виннице во время раскопок, организованных немецкой оккупационной властью с 24 мая по 3 октября 1943-го. Расстрелянных местный НКВД в 1937–1938 годах хоронил в Центральном парке города, Фруктовом саду на бывшей улице Подлесной и на кладбище недалеко от Хмельницкого шоссе.

Приговоры исполняли во дворе тюрьмы

Слухи о массовых расстрелах поползли по Виннице осенью 1937-го. В области в 1937–1938 годах НКВД арестовал 40 тыс. людей. Почти 60% из них осудили к наивысшей мере наказания. Утверждали списки репрессированных по предоставленному сверху "лимиту" и рассматривали дела внесудебные органы — "тройки". В них входили секретарь обкома, начальник облуправления НКВД и областной прокурор.

Для расстрела во дворе НКВД заключённых, под предлогом транспортировки в место ссылки, вместе с их пожитками (чтобы не вызвать подозрение у тюремного персонала) доставляли из городской тюрьмы. Расстреливали из пистолетов. Затем тела вывозили и тайно хоронили в городе. При захоронениях вещи расстрелянных сбрасывались в яму, на трупы. Участки для массовых захоронений среди кладбищенских памятников, деревьев и кустов, закрывали высокими и плотными деревянными заборами.

Гаражи во дворе НКВД где происходили расстрелы.

С первых дней а немецкой оккупации Винницы горожанам стало известно о массовых расстрелах, произведенных в городской тюрьме в 1941 году при отступлении советских войск (жертвами были главным образом арестанты НКВД — как местные, так и пригнанные из Западной Украины). Зная об этом, люди начали обращаться к новым властям с просьбами выяснить ситуацию в городе по поводу тайных захоронений НКВД.

В апреле 1943 года международные комиссии экспертов обследовали места массовых захоронений расстрелянных НКВД СССР польских военнопленных в Катынском лесу под Смоленском. Были начаты раскопки и в Виннице. Глава имперской безопасности Третьего рейха Эрнст Кальтенбруннер сразу разрешил создать и отправить в Винницу группу криминалистов. С 24 мая по 3 октября 1943 года в городе работали три немецкие и одна международная комиссии (в нее входили лучшие судебные медики и паталогоанатомы из Бельгии, Болгарии, Финляндии, Франции, Италии, Хорватии, Голландии, Румынии, Швеции, Словакии, Венгрии) по обследованию мест массовых захоронений.

Немецкие офицеры и украинская переводчица наблюдают за работой судмедэкспертов. Винница, июль 1943 года.

Первая следственная комиссия под председательством немецкого профессора Герхарда Шрадера состояла преимущественно из немецких патологоанатомов и медиков, но в ней также участвовали два врача из СССР - врач Дорошенко и профессор судебной медицины из Краснодарского университета Малинин. Именно эта комиссия была ответственна за эксгумацию тел, которая проводилась до середины июня. Позже, под руководством заместителя Герхарда, профессора Кармера эта комиссия также установила и описала состояние тел и вещественных доказательств найденных в могилах. Предварительные выводы комиссии дали основание пригласить международную комиссию, в которую вошли судебно-медицинские эксперты из 11 стран Европы.

Одна из открытых могил с жертвами НКВД.

Кроме того, вместе с международными экспертами в Винницу также прибыла еще и другая немецкая комиссия, которая состояла из 13 судебно-медицинских экспертов из разных немецких университетов. Эти комиссии на основании вещественных доказательств и эксгумированных тел провели свои собственные расследования. Международная комиссия опубликовала свои результаты 15 июля 1943, а немецкая 29 июля. Оба комиссии в основном пришли к одинаковым выводам относительно медицинских фактов и обстоятельств казней. На основании отчетов медицинских комиссий немцы начали еще и уголовное расследование. Было создано две криминальных комиссии, которые начали допросы свидетелей среди местного населения. Показания давали родственники погибших, секретари и уборщицы в здании НКВД, а также те, кто видел или знал какие-то факты о захоронениях в городе.

Весной и летом 1943 года в Виннице, под наблюдением международной комиссии, в разных местах города (парке имени Горького, на Литинском шляху, старом кладбище) были раскопаны захоронения жертв Винницкого НКВД.

Для связывания рук во всех случаях применялась фабричная веревка из конопляного волокна 6-8 миллиметров в диаметре и 1.20 - 1.30 метров длиной. Техника связывания рук была следующая: руки жертвы викручували назад ладонями в разные стороны, затем связывали в запястьях двойной обводкой и оба конца веревки, один сверху, а второй снизу, еще раз перетягивали между руками и сильно завязывали, так что каждая рука была в отдельной петле. Освободить руки с такой петлей было невозможно.

Было вскрыто 95 могил с останками 9439 человек, расстрелянных как «враги народа». Почва везде оказалась сухой, поэтому трупы относительно хорошо сохранились. Убитые были в большинстве одеты только в рубахи и брюки, руки их, как правило, связаны за спиной, у большей части кляпы во рту. На телах многих убитых видны следы пыток. Их лица, из-за давления (трупы сваливались в кучу), были изуродованы. Часть жертв была брошена в могилы ещё живыми и погибла, зажатая между мёртвыми, от удушья. Среди убитых было 169 женщин. Эксперты однозначно установили время захоронений — 1937—1939 и частично более поздние годы.

Одно из самых страшных зверств НКВД в Виннице - на фото обнаженные тела изнасилованных женщин.

В одном из изданий помещено фото: «Самое ужасное: голые трупы изнасилованных женщин». В немецком «Отчете судебно-медицинской экспертизы» сказано политкорректно:

«Привлекло внимание, что многие женские тела из всех трех участков были совсем голые. В таком виде найдено 49 из 169 женских тел. Это, согласно исследованию, преимущественно женщины младшего или среднего возраста, тогда как все одетые женские трупы были старше».

Одна из жертв НКВД в Виннице опознана по вышиванке.

Погибшие покоились в глубоких траншеях в основном беспорядочно переплетенные друг с другом, некоторые были повреждены известью и химическими процессами в могилах. Осмотр трупов также установил, что некоторые из них имели следы пыток - выбитые зубы, сломанные кости.

Сверху на них беспорядочной грудой были навалены одежда, котелки, посуда, мешки с остатками съестных продуктов и прочие личные вещи. В карманах одежды большинства убитых были обнаружены разные предметы и документы (протоколы обысков, удостоверения, фотографии, кошельки, очки и т.д.), давшие возможность установить личность многих жертв.

Одна из открытых могил с жертвами НКВД.

Извлечение трупов натолкнулось на ряд трудностей. Во многочисленных могилах, в основном в саду, между слоем одежды и трупов был еще слой негашеной извести. Ею, посыпали трупы во время закапывания, чтобы убить трупный смрад, когда тела начнут разлагаться. После нескольких лет в земле, известь и верхние трупы смешались в одну сплошную массу. Но и в других могилах, которые не были засыпаны известью, откопка трупов не была легкой. В большинстве трупы были сброшены в ямы кувырком, и там они лежали в большом беспорядке, взаимно сплетенные. Ко всему прочему, под собственной тяжестью и под тяжестью двухметрового слоя земли, они спрессовались вместе. Их можно было извлекать только очень бережно, чтобы не нанести им еще и искусственных повреждений. Лишь в одной большой могиле в первом месте раскопок, в саду, трупы были сложены рядом в большом порядке. Что принудило палачей к этому порядку, тяжело было догадаться. Возможно, что это была первая могила - и тогда они еще не применяли кувырковую «систему».

Одна из открытых могил с жертвами НКВД. Винница. 1943 год.

В местах захоронений никого не расстреливали, за исключением нескольких человек, которые, вероятно, занимались забрасыванием ям с трупами землёй. Это предположение возникло в связи с тем, что некоторые трупы находились на значительно меньшей глубине, чем основная масса захороненных, а пустые гильзы встречались при раскопках редко.

Немецкий офицер возле тел жертв НКВД.

Кошмар для родственников.

О раскопках широко оповестили население Винничины и всей Украины. Родственники приглашались для опознания «врагов народа», о которых в свое время сообщалось, что они осуждены на 10 лет «без права переписки». Отовсюду шли люди, стояли около массовых захоронений при открытии могил, с ужасом узнавали своих убитых НКВД мужей, родителей, детей по вещам, найденным документам.

Очевидец событий киевлянин Н.Пушкарский рассказывает:

«На месте раскопок и у витрин выставок разыгрывались душераздирающие сцены, когда какая-нибудь женщина, опознав в трупе своего «сосланного» мужа, начинала громко рыдать. Ее плач передавался десяткам других, таких же несчастных, пришибленных горем людей, тут же присутствующих. В эти дни над территориями «военного строительства» и «Парка культуры и отдыха» стоял сплошной вопль»

Опознание тел родными и близкими погибших. На проводах развешена одежда для опознания.

Около разрытых могил на деревьях была натянута проволока, на которой развешивались личные вещи убитых.

Женщины ищут одежду своих мужей и отцов для дальнейшего опознания.

Нередко рядом с останками находили документы НКВД. Фотографии и документы выставляли в центре города (как говорят очевидцы, в окнах гостиниц, в самой следственной комиссии, т. е. в здании гестапо, ныне СБУ, а также в редакции газеты «Вінницькі вісті»).

Родственники погибших пытаются опознать тела своих близких по найденным в могилах документам и предметам.

По характерным элементам одежды, местными женщинами было распознано 468 тел их мужей и сыновей. Еще треть жертв - 202 тела были идентифицированы благодаря найденным у них документам.

Очевидцы до сих пор вспоминают смрад, повисший над этим районом города. Рыдающие родственники, считавшие своих близких пропавшими без вести, преодолевая тошноту, бродили по этой ужасной выставке, пытаясь по лишь им знакомым приметам найти хоть кого-то.

— Я дважды была там, — вспоминает 83-летняя Мария Шевченко из села Соболивка Теплицкого района. — Впервые — в июне, как только начались раскопки, во второй раз — в начале октября, когда сбежала к родственникам в Винницу, чтобы не забрали на работу в Германию. Впервые ездила с подругой Галей Головко — ее не стало четыре года назад. Мне тогда было 18, а Гале — 17. Искали ее отца. Он был слесарем на сахарном заводе. В 1937-м и 1938-м из работников сахарозавода расстреляли 57 человек, а всего из села — почти 100.

Вещи которые находили в захоронениях

Продолжение здесь:

http://holocaustrevisionism.blogspot...Vinnytsia.html

[Foto_history]

http://foto-history.livejournal.com/10863451.html
June 2017
4th-Jun-2017 10:02 pm
«ЧК не суд, ЧК — защита революции. ЧК должна защищать революцию и побеждать врага, даже если меч ее при этом случайно упадет на головы невинных». (Феликс Дзержинский).

Росгвардия возвращает имя Дзержинского и Красное Знамя
Как рассказал «Известиям» заместитель командующего Росгвардии генерал-полковник Сергей Меликов, решение о возвращении наград и почетных наименований принято по просьбе ветеранов.

Ветеранов говорите?
Хватит посыпать голову пеплом. Мы должны гордится своими героями! Так?

Вот один из них, знакомьтесь (если кто не знает): генерал-майор госбезопасности Василий Михайлович Блохин

Этот доблестный генерал служил Родине не щадя живота своего. Но, ещё более не щадил он живота чужого. Убивать - было его не просто работой, но призванием.
Считают, что за годы своей «работы» Василий Блохин лично расстрелял от 10 ООО до 15 ООО человек. Некоторые исследователи называют еще более страшные цифры - до 50 тыс. человек.

Родился Блохин в 1895 г. в семье крестьянина-бедняка в селе Гавриловское Владимирской губернии. В 1918 г. вступил в Красную Армию — помощник начальника военкомата, командир взвода. В 1921 г. поступил на работу в ВЧК — командир взвода войск ВЧК. С 1926 г. комендант ОГПУ-НКВД СССР. Почти 30 лет руководил расстрелами в НКВД-МГБ-МВД. Лично расстрелял многих известных осужденных, в том числе Тухачевского, Якира, Уборевича, Смилгу, Карахана, Квиринга, Чубаря, Косарева, Эйхе, Косиора, Ежова, Фриновского, Михаила Кольцова, Бабеля, Мейерхольда. Любил в кругу близких знакомых вспоминать подробности казней, смакуя детали.

За «героические» дела родина наградила Василия Михайловича орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны первой степени, Почетным знаком ВЧК-ГПУ, множеством медалей. За долгую безупречную службу был премирован автомобилем «Победа», именными золотыми часами и именным оружием. В 1953 г. уволен из органов МГБ по состоянию здоровья, а в 1954 г. лишен звания генерал-майора «как дискредитировавший себя за время работы в органах... и недостойный в связи с этим высокого звания генерала».
Но, тучи и раньше сгущались над головой доблестного генерала.
В начале 1939-го, когда Берия вовсю чистил НКВД от ежовских кадров, поступил материал о том, что комендант Блохин был слишком близок к бывшему секретарю НКВД Буланову,разоблачёному как враг народа. Тогда это рассматривалось как доказательство участия в их «заговорщических планах».

Берия, подготовив постановление на арест Блохина, отправился к Сталину за санкцией. Однако, к своему удивлению, получил отказ. В 1953-м Берия показал на следствии: «Со мной И.В. Сталин не согласился, заявив, что таких людей сажать не надо, они выполняют черновую работу. Тут же он вызвал начальника охраны Н.С. Власика и спросил его, участвует ли Блохин в исполнении приговоров и нужно ли его арестовать? Власик ответил, что участвует и с ним вместе участвует его помощник А.М. Раков, и положительно отозвался о Блохине».

Берия, вернувшись в свой кабинет, вызвал к себе Блохина и работников «спецгруппы» для разговора. Результаты «воспитательной» беседы нарком отразил на отправленном в архив, так и не исполненном постановлении:
«Сов. секретно. Вызван был мною Блохин и руководящие сотрудники комендатуры, которым мною было сообщено кое-что из показаний на них. Обещались крепко поработать и впредь быть преданными партии и Советской власти. 20 февраля 1939 г. Л. Берия».

Больше к вопросу о Блохине Сталин не возвращался.

Очевидцы вспоминали, что сам процесс казни доставлял Блохину высшее наслаждение. К расстрелам он готовился, как опытный хирург к сложной операции: не спеша облачался в кожаную куртку, натягивал перчатки до локтей, деловито поправлял длинный фартук, лихо сдвигал чуть набок кепку с длинным козырьком и с удовольствием оглядывал себя в зеркало. После этого проверял оружие и шел на «работу». Из всех видов оружия предпочитал немецкий вальтер, который отличался высокой надежностью и мало нагревался при «больших объемах работы». Случалось, что за рабочий день Василий Михайлович отправлял на тот свет до 200 человек и при этом чувствовал себя отлично.

В 1940 г. Блохин руководил массовым расстрелом пленных польских офицеров в Осташковском лагере под Тверью, где было уничтожено 6300 человек. За время командировки Блохин лично расстрелял 600 человек. В том же году он получает свой первый боевой орден Красного Знамени. Для расстрела поляков в Калинин вместе с Блохиным из Москвы были командированы палачи майор НКВД Николай Синегубов и комбриг Михаил Кривенко. Блохин привез с собой из Москвы также двух экскаваторщиков. Одним из них был сотрудник НКВД, штатный могильщик Антонов. Массовое убийство польских военнопленных началось 5 апреля 1940 г. Поляки доставлялись в здание НКВД, где их расстреливали. Трупы вывозились автомобилями за 32 километра от Калинина к поселку Медное, где экскаватором были выкопаны рвы на 6300 человек. В расстрелах кроме Блохина приняли участие около 30 человек: Синегубов, Кривенко, сотрудники областного управления НКВД Павлов и Рубанов, тюремные надзиратели и водители.

В первый день на казнь привезли 343 человека. Палачи работали всю ночь, но им не удалось «исполнить» всех в темное время и пришлось расстреливать уже после восхода солнца. Блохиным было приказано, чтобы в дальнейшем ежедневно на казнь поставляли по 250 человек.
[IMGhttp://ic.pics.livejournal.com/skif_tag/19770500/5028332/5028332_original.jpg][/IMG]
Начальник Калининского областного управления НКВД генерал-майор Дмитрий Токарев на допросе показал, как в первый день расстрелов к нему в кабинет зашел Блохин и сказал:

«“Ну, пойдем”. Мы пошли. И тут я увидел весь этот ужас... Блохин натянул свою специальную одежду: коричневую кожаную кепку, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневые перчатки с крагами выше локтей. На меня это произвело огромное впечатление — я увидел палача!».

Токаревское описание Блохина детально соответствует тому, которое со ссылкой на ветеранов НКВД привел в своей книге Теодор Гладков:

«В швейной мастерской административно-хозяйственного управления НКВД Блохину сшили по его заказу длинный, до самого пола, широкий кожаный фартук, кожаный картуз и кожаные перчатки с раструбами — чтобы не забрызгивать кровью одежду».

Перед казнями Блохин запрещал пить водку, но каждая кровавая ночь заканчивалась пьяными застольями. Блохин заказывал водку ящиками. Когда все поляки были уничтожены, Блохин устроил прощальный «банкет» для палачей.

После смерти Сталина, палача из села Гавриловского Владимирской области торжественно проводили на пенсию «по состоянию здоровья». Его лишили звания генерала-майора и чекистской пенсии. В маленьком московском дворике соседи часто видели греющегося на солнышке пожилого мужчину. Иногда он играл в домино с такими же пенсионерами, и кажется ничем от них не отличался. И лишь иногда, в редкие моменты игры, когда очень уж не везло с камнем, глаза пенсионера наливались кровью, он приходил в ярость, и соперникам казалось, что он готов их убить... Те из них, кто знал о прошлой жизни Василия Михайловича, инстинктивно отходили на безопасное расстояние.

Согласно медицинскому заключению, Блохин страдал гипертонической болезнью 3-й степени. Умер от инфаркта миокарда, по другим данным — застрелился. По иронии судьбы похоронен на Донском кладбище, где в безымянные ямы ссыпали пепел его кремированных жертв. Кладбищенский сторож рассказывал, что по ночам возле могилы Василия Блохина часто слышал приглушённый стон. Впрочем, возможно, это был всего лишь ветер...

В конце 1960-х годов генеральское звание и ордена Блохину вернули...

[Von-hoffmann]

https://von-hoffmann.livejournal.com/260964.html
Пишет Россия — Родина моя! (von_hoffmann)
2019-03-18 19:35:00 2843

Обладатель множества государственных наград являлся профессиональным палачом НКВД. По одним данным, Василий отправил на тот свет порядка 15 тысяч человек, по другим – около 50 тысяч.

Рука не дрогнула

Будущий главный расстрельщик НКВД родился в 1895 году во Владимирской губернии. Его малой родиной является небольшое село Гавриловское, что недалеко от Суздаля. Василий Михайлович происходил из простой крестьянской семьи и, что называется, звезд с неба не хватал. Его жизнь шла по стандартному сценарию: Блохин трудился в поле вместе с родственниками, учился на каменщика.

Довелось Василию принять участие и в Первой Мировой войне. А когда в России начались масштабные волнения, он оставался в стороне, наблюдая за ситуацией. И лишь осенью 1918 года Блохин определился с выбором и встал на сторону большевиков. Его военная служба продолжилась. Командование Василия ценило, поскольку тот брался за любую работу в своем 62-м батальоне войск ВЧК, который находился в Ставрополе.

Василий Блохин.

Главным отличием Блохина от остальных соратников стала его любовь к так называемой «черновой работе». Провести арест, выбить из заключенного нужные признания при помощи пыток — это к Василию. И фанатичная старательность дала быстрые всходы. Блохин уверенно шагал по карьерной лестнице. И уже летом 1924 года Василий Михайлович получил должность комиссара Специального отделения при Коллегии ОГПУ. Что это значит? А то, что теперь он лично мог не только выносить смертные приговоры, но и приводить их в исполнение. Никто и никогда не узнает, что испытывал Блохин, отправляя на свет свою первую жертву. Но точно известно одно — рука у него не дрогнула.

И, как говорится, пошло — поехало. Блохин работал старательно, с фанатизмом — по-другому просто не умел. Вот так обычный деревенский мальчишка стал профессиональным расстрельщиком, палачом.

На поприще смертных казней Блохина ждал взлет. Он довольно короткое время являлся «одним из». И уже летом 1926 года занял должность коменданта ОГПУ. До Блохина эту почетную должность занимал Карл Иванович Вейс. Но он был репрессирован. Василий, естественно, знал о незавидной участи предшественника, но это обстоятельство его совсем не смущало. Он знал и понимал, как себя нужно вести с начальством. Кроме этого, работу Блохин всегда выполнял на «отлично», так что претензии к нему отсутствовали.

«А работа была не из легких»

Блохин не только лично отправлял неугодных людей на тот свет. Он еще отвечал и за формирование спецгруппы. Так именовалась команда расстрельщиков. В большинстве своем палачами становились опытные сотрудники из специального отделения при Коллегии ОГПУ. Проще говоря, Блохин брал под свое крыло людей, в чьи задачи входила охрана первых лиц СССР.

Но даже такие опытные и закаленные люди далеко не всегда выдерживали психологической нагрузки. Александр Емельянов, трудившийся под руководством опытного Блохина, делился впечатлениями: «Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то издалека».

Николай Ежов.

Кстати, сам Емельянов продержался на работе расстрельщика недолго. Его тихо и незаметно убрали, а в документах было написано: «Тов. Емельянов переводится на пенсию по случаю болезни (шизофрения), связанной исключительно с долголетней оперативной работой в органах».

И такая участь постигла почти всех коллег Блохина. Одни уходили из жизни наложив на себя руки, вторые просто спивались, а третьи — сходили с ума. До начала 40-х годов дотянуло лишь несколько человек. Среди них — Петр Магго. Вот как он наставлял «новобранцев»: «У того, кого ведешь расстреливать, руки обязательно связаны сзади проволокой. Велишь ему следовать вперед, а сам, с наганом в руке, за ним. Где нужно, командуешь «вправо», «влево», пока не выведешь к месту, где заготовлены опилки или песок. Там ему дуло к затылку и трррах! И одновременно даешь крепкий пинок в задницу. Чтобы кровь не обрызгала гимнастерку, и чтобы жене не приходилось опять ее стирать».

Ориентировочно в 1940-м году Магго отправили на пенсию из-за сильной алкогольной зависимости. А через год его не стало — цирроз печени.

Постепенно из «старой гвардии» остался лишь Блохин. К этому он относился философски. А стрелять ему приходилось уже и бывших соратников. Затем машина репрессий добралась и до более знаковых фигур. Блохин нажатием на курок казнил Тухачевского, Якира, Фельдмана и многих других первых лиц советского государства. Все они были обвинены в шпионажах и антисоветской деятельности. При исполнении смертного приговора порой присутствовали прокурор Вышинский, председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих, заглядывал «на огонек» Ежов.

В 1939 году отправить по другую сторону баррикад Блохина попытался Берия. Он собрал, казалось бы, железобетонные доказательства причастности Василия Михайловича к антисоветской деятельности, но… «отбой» дал лично Сталин. Вот что об этом эпизоде писал сам Берия: «Со мной И. В. Сталин не согласился, заявив, что таких людей сажать не надо, они выполняют черновую работу. Тут же он вызвал начальника охраны Н. С. Власика и спросил его, участвует ли Блохин в исполнении приговоров и нужно ли его арестовать? Власик ответил, что участвует и с ним вместе участвует его помощник А. М. Раков, и положительно отозвался о Блохине».

К тому времени в кровавую воронку репрессии затянуло и самого Николая Ивановича Ежова. Донос начальника управления НКВД по Ивановской области Виктора Журавлева выбил, что называется, «железного наркома» из седла. Николай Иванович с декабря 1938 года находился в отставке и ждал дальнейшего развития событий. Власть перешла в руки к Лаврентию Павловичу.

Пик карьеры

Обычно приговоренных к казни доставляли к Василию Михайловичу. Но в случае с Робертом Эйхе он отправился на выезд лично. Эйхе весной 1938 года был обвинен в создании «латышской фашистской организации». Доказательств не было, поэтому из партийного деятеля их выбивали всеми силами, причем в буквальном смысле. Вот что вспоминал начальник 1-го спецотдела НКВД Леонид Фокеевич Башкатов: «На моих глазах, по указаниям Берии, Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что ты шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел».

И в феврале 1940 года Блохин оборвал жизнь Эйхе. А затем ему довелось отправить на тот свет и самого «железного наркома». Ежов отрицал выдвинутые обвинения: «На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение 25 лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен… Я не отрицаю, что пьянствовал, но я работал как вол… Если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело…».

От пули в затылок пламенная речь Николая Ивановича не спасла.

Естественно, специфическая работа сильно повлияла на Блохина как на человека. Его домработница — Шура Тихонова — негативно отзывалась о Василии Михайловиче. Она называла его злым и жестоким, рассказывала, что очень часто он приходил домой уже под утро в стельку пьяный. Единственное, что радовало Блохина в жизни — это лошади. Не изменяя самому себе, он с фанатизмом читал об этих непарнокопытных и коллекционировал книги. В его домашней библиотеке насчитывалось около 7 сотен книг о «Росинантах» и «Буцефалах».

Лаврентий Берия.

В 1940 году карьера Блохина, как бы цинично и жестоко это не звучало, достигла своего пика. Он в составе расстрельной группы принял участие в казни поляков из Осташовского лагеря. Это кровавое событие вошло в историю под названием «Катынский расстрел». Уже в 1991 году на допросе в генеральной Военной прокуратуре СССР побывал бывший начальник УНКВД по Калининской области. Дмитрий Степанович Токарев вспоминал: «Блохин дал сигнал, говоря: «Ну пойдем, давайте начнем». Блохин положил свою специальную одежду: кожаная коричневая шляпа, длинный кожаный плащ, коричневые кожаные перчатки, с рукавами выше локтя. Для меня это было большое впечатление — я увидел палача».

Василий Михайлович вместе с «коллегами» заводили несчастных людей в специальные комнаты, еще раз внимательно изучали документы смертника, а затем приводили приговор в исполнение.

Тот же Токарев вспоминал: «Опытные палачи стреляли в шею, держа ствол косо вверх. Тогда была вероятность, что пуля выйдет через глаз или рот. Тогда будет только немного крови, в то время как пуля выстреленная в затылок, приводит к обильному кровотечению (вытекает больше одного литра крови). А убивали, по меньшей мере, 250 человек в день. Когда все заключенные Осташково уже были уничтожены, Блохин устроил прощальное возлияние для лиц, которые убили более 6300 человек. Блохин получил премию в сумме месячного оклада. Кому-то в качестве премии выдали наградной наган, велосипед, патефон».

По словам Дмитрия Степановича, расстрельная группа работала ночью по 10 часов. А на одного смертника они тратили около 3-х минут. После каждой ночной смены Блохин выдавал подчиненным алкоголь. И среди них он был единственным, кто сохранял спокойствие, демонстрируя полнейшее равнодушие к происходящему.

После этих ужасных событий Василий Михайлович был щедро обласкан властью. Ему дали орден Красного Знамени и солидную денежную премию. Вообще, список наград Блохина впечатляет, он собрал, по сути, полную «коллекцию». Не хватало разве что звания Героя СССР.

***

После смерти Сталина Берия на некоторое время прибрал власть к рукам. И, конечно, он вспомнил про Блохина. На тот момент Василию Михайловичу было 58 лет. И репрессировать его не стали. Лаврентий Павлович распорядился отправить палача на пенсию в связи с «болезнью».

Могила Блохиных.

Оказавшись не у дел, Блохин не сильно расстроился. Он получал внушительную пенсию и полностью посвятил свое время любимым лошадям. Но уже в 1954 году его лишили всех званий и наград, заодно отобрав и пенсию. И уже через год некогда главный палач НКВД сам покинул этот бренный мир. Что стало причиной смерти — доподлинно неизвестно. Его похоронили на Донском кладбище, там, где лежат многие из тех, кому он пустил пулю в затылок. Ирония судьбы.

[Von-hoffmann]

https://von-hoffmann.livejournal.com/361036.html

Oct. 31st, 2019 at 10:03 AM

В Бутово за день редко расстреливали меньше 100 человек. Бывало и 300, и 400, и свыше 500. Например, 08 декабря 1937 г. было расстреляно 474 человека, а 17 и 28 февраля 1938 г. – соответственно 502 и 562 человека. Исполнители пользовались личным оружием, чаще всего приобретенным на гражданской войне; обычно это был пистолет системы «наган», который они считали самым точным, удобным и безотказным. Стреляли на краю рва, в затылок, с расстояния менее метра. В дни расстрелов всем исполнителям выставлялось ведро водки, из которого можно было черпать сколько угодно.

В комендатуре исполнители заполняли от руки бумаги, ставили свои подписи в конце акта о приведении приговоров в исполнение. После всех необходимых формальностей полагался обед, затем исполнителей, обычно мертвецки пьяных, увозили в Москву. К вечеру на месте казни появлялся человек из местных; он заводил бульдозер и тонким слоем земли присыпал трупы. На следующий день расстрелов все повторялось сначала.

Конечно, в разные месяцы, а возможно и в разные дни процедура казни была различной

Приведение приговоров в исполнение осуществляла одна из так называемых «расстрельных» команд, в которую входило четыре сотрудника НКВД, в дни же особенно массовых расстрелов число исполнителей увеличивалось. В официальных документах 1930–1940-х гг. для обозначения исполнителей приговоров используется термин «сотрудники для особых поручений», которые входили тогда в категорию «работников НКВД специального назначения».Если посмотреть на биографии исполнителей, то видно, что это все люди не молодые, офицеры, непременно члены ВКП(б). Как правило, все они получили лишь начальное образование, зато обладали большим опытом работы в органах, придя туда еще в годы гражданской войны или вскоре после нее. В конце 1937 г. почти все они получили награды. Награжден был орденом «Красного Знамени» майор госбезопасности И.Я. Ильин («за выполнение важнейших заданий правительства»), орденом «Красной Звезды» награжден капитан милиции М. И. Семенов, получили свои награды «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших правительственных заданий» Э. Мач и «легендарный» Магго, известный как палач уже в 1920 г.

Впоследствии Магго участвовал во всех крупных операциях по приведению приговоров в исполнение, имел ордена, был награжден золотыми именными часами. Предсказание Ф. Достоевского (в его романе «Бесы») о Шигалеве и «шигалевщине», захлестнувшей Россию, на Бутовском полигоне сбылось буквально. Сотрудники НКВД братья Шигалевы, Иван и Василий, знаменитые в своих кругах исполнители приговоров, также бывали здесь.Вероятно, все эти люди были убеждены, что действуют правильно

Забвение христианских и общечеловеческих ценностей, политическая обстановка и вся жизнь в стране создавали тот фон, при котором эти люди могли исполнять приказы, не испытывая угрызений совести. И все-таки не все смогли это выдержать. Как видно из личных дел исполнителей, большинство из них не дожили до старости. Имеются сведения, что один застрелился, другой повесился, подполковник госбезопасности Емельянов сошел с ума – списан на пенсию с диагнозом «шизофрения». Помешался в рассудке один из водителей, возивший трупы расстрелянных на захоронение. Бывший пастух, «сотрудник для особых поручений» майор госбезопасности Эрнст Мач, исправно выполнявший работу палача в течение 26 лет и награжденный несколькими орденами, был уволен из органов по причине нервно-психического расстройства. Большинство же исполнителей просто спились, даже имевший, казалось бы, каменное сердце П. И. Магго. Для тех немногих исполнителей, кто благополучно прожил долгую жизнь, их прошлое, связанное хотя бы косвенно с массовыми расстрелами, являлось источником постоянного страха. Все они боялись, как бы их семьи и близкие не узнали когда-нибудь об их причастности к расстрельным акциям. Может быть, с годами бывших «исполнителей» стали посещать и другие страхи и сомнения.

До августа 1937 г. расстрелянных хоронили в небольших отдельных ямах-могильниках. Но с августа 1937 г. казни в Бутове приняли такие масштабы, что «технологию» расстрелов и захоронений пришлось изменить. В Бутово доставили мощный экскаватор типа «Комсомолец», предназначенный для рытья каналов. С его помощью заранее рыли громадные рвы, длиной в сотни метров…

_______________________________
Бутовский полигон и “Коммунарка”, 1917-1953, автор Головкова Лидия Алексеевна
https://vk.com/butovo_poligon?w=wall-149987143_3496