*310. Вторая мировая война-2

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/96-zagovor29.html
Как мы уже знаем, Гесса не дали «попотрошить» на предмет, что он делал в Англии накануне агрессии Германии против Советского Союза и как планировался разгром Красной Армии за несколько недель?

Но ведь можно, же было допросить еще и других лиц, представленных суду и которые вполне могли рассказать много «интересного» о нападении на Советский Союз. Вот, например, в Нюрнберг был доставлен свидетель Ф.Паулюс, который являлся одним из активных участников разработки плана «Барбароссы. Но снова произошло очередное «торможение» свидетеля, дабы избежать утечки нежелательной для кого-то информации. Допрос должен был вести советский обвинитель Н.Д.Зоря. С ним на процессе через три месяца, после этого события, произойдет «несчастный случай», в результате которого его жена, вдруг, станет – вдовой. Вот как происходило это дело в рассказе его сына Юрия, которым он поделился, в свое время, с польской журналисткой Кристиной Курчаб-Редлих (Журнал "Новая Польша". №9 за 2000 г.):

«28 декабря 1945 г. в новой форме советника юстиции III класса он (Н.Д.Зоря – В.М.) вылетел в Германию. "Это был последний раз, когда я видел отца", - говорит Юрий Зоря».

Далее, польская журналистка приводит описание событий на процессе, в которых принял участие Юрин отец:

«Во время Нюрнбергского процесса Зоря совершил три ошибки. 11 февраля 1946 г. он допрашивал фельдмаршала Фридриха фон Паулюса. Цель - доказать, что Германия напала на СССР внезапно. Допрос он вел блестяще (на следующий день о нем писали все газеты) вплоть до того момента, когда заявил, что теперь будут "представлены материалы и показания людей, располагающих достоверными сведениями о том, как на самом деле проходила подготовка нападения на Советский Союз". Тут речь Н.Зори оборвали на полуслове. Кабины советских переводчиков были отключены. Сталин приказал(?), чтобы дальше фон Паулюса допрашивал главный советский обвинитель Роман Руденко. О том, что на самом деле происходило перед 22 июня 1941 г., мир не должен был узнать никогда!»

Вот на такой высокой пафосной ноте, но, все же прервем на время, журнальную статью, и дадим некоторое пояснение. Автор из журнала «Новая Польша» и сын покойного – Юрий Николаевич Зоря, сблизились на общей неприязни к Сталину и она, красной нитью проходит через всю публикацию. Об ошибочности версии, т.е. причастности Сталина к убийству, говорил при встрече сыну Н.Д.Зори, другой Юрий, известный публицист-историк Мухин. Но, по словам последнего, у сына – Юрия Николаевича, была «клиника» на почве «демократии» и, ни какие доводы не могли его переубедить, что следы преступления надо искать в другом направлении.

Прежде, чем продолжить данное повествование, хотелось бы уточнить о первой ошибке Н.Д.Зори, которую он, якобы, совершил, по мысли польской журналистки. Но она по-женски, так не конкретна, что пришлось самому искать в вышеприведенном отрывке, где же «собака зарыта?» Видимо, первая ошибка Н.Зори состоит в том, что он не нашел веских доказательств того, что Германия напала на СССР внезапно. Предлагаю читателю еще раз перечитать приведенный отрывок с целью убедиться в правоте моих слов. Но, можно также предположить (в качестве шутки) и самое невероятное: неужели Н.Зоре, поставили в вину отключение микрофонов в кабинах наших переводчиков?

Читаем далее. «Ошибка неизбежная: проигрыш в интриге вокруг Риббентропа (Это надо, видимо, понимать – как, вторая ошибка Н.Зори. – В.М.). Зоря получил приказ не допустить показаний Риббентропа о существовании секретного протокола к советско-германскому договору о ненападении. Но и Риббентроп, и его заместитель Вайцзеккер под присягой раскрыли его содержание. Это произошло 22 мая 1946 года. На следующий день Зорю нашли мертвым».

Трудно понять, что больше всего привлекает польскую журналистку? Выступление Риббентропа, коли, дана дата его выступление или загадочная гибель советского обвинителя, о дате которой она говорит без конкретики – «на следующий день»?

«Смерть члена советской делегации в центре внимания всего мира - это не сталинский стиль. Сталин вызвал бы жертву в Москву и там с ней расправился. Значит, Зоря совершил что-то неслыханное, потребовавшее немедленной реакции. Он совершил ошибку непростительную: попросил своего непосредственного начальника, генерального прокурора СССР Горшенина, немедленно отправить его в Москву для доклада Вышинскому о документах по Катыни, ибо после их изучения у него появились сомнения, сможет ли он с ними завтра выступить перед трибуналом (Это, видимо, третья ошибка Н.Зори, по мысли автора статьи. – В.М.). Горшенин отказал. Сомнения в сталинской правде о Катыни - это смертный приговор не только сомневающемуся (что многократно подтвердилось позднее), но и его окружению. Зоря, скорее всего, этого не учел».

Как видите, уважаемый читатель, человек, который вел обвинение от лица нашей страны и приблизился к какой-то тайне, был убит во время Нюрнбергского процесса.Что ж, давайте рассмотрим, якобы, эти три «ошибки» Н.Д.Зори, которые привели его к гибели.

Но надо сделать вкратце, некоторое пояснение, относительно советских обвинителей. Еще на предварительных согласительных комиссиях до начала суда, примерно в середине лета 1945 года, была разработана методика ведения процесса. Общие требования к обвиняемым были сформулированы в виде определенных разделов. По каждому разделу на суде выступал свой обвинитель.

Государственный советник юстиции 3-го класса (генерал-майор) Н. Д. Зоря, представлял советское обвинение по разделам «Агрессия против СССР» и «Принудительный труд и насильственный угон в немецкое рабство». Он и должен был допрашивать – и Ф.Паулюса, и Риббентропа с Вайцзеккером, и других обвиняемых с немецкой стороны, в том числе и по делу о Катыни.

Начнем сразу с Катынского дела. Не думаю, что расстрел несколько тысяч польских офицеров попавших к нам в плен в результате событий осени 1939 года, якобы, совершенный советскими работниками наркомата внутренних дел под руководством Л.Берии, послужил причиной убийства советского обвинителя Н.Д.Зори. На Нюрнбергском процессе столько было сказано и показано о жертвах нацистской Германии за годы нахождения их у власти, что те, несколько тысяч польских офицеров, убийство которых советское обвинение предъявило немецкой стороне, вряд ли могло перевесить на весах истории те миллионы жертв, о которых там шла речь.

Разумеется, только руководствуясь политической конъюнктурой Международный военный трибунал (МВТ) отклонил большинством голосов наши требования признать за это преступление виновным нацистский режим, который и совершил его осенью 1941 года. Подлость такого решения была в том, что еще не устоялись нормальные отношения между новым правительством Польши и Советским Союзом, и вбить клин, в добросердечные отношения между нашими народами, представлялось удачной попыткой, тем более Фултонская речь У.Черчилля прямо призывала к новому крестовому походу против большевизма, т.е. против нашей страны. Понятно, желание польской журналистки Кристины, видеть себя сильно обиженной нашей Родиной. Но лучше бы она, и ей подобные, изучали историю наших не простых отношений на государственном уровне за многие столетия и не подливали бы масла в огонь. Можно, также, порекомендовать ей почитать публицистику по данной теме, того же Ю.Мухина, и бывшего редактора ВИЖ В.Филатова.

Якобы, Н.Зорю убили сразу после его изучения материалов по Катыни? Это могло быть случайным совпадением, – раз. В конце концов, преступники могли направить следствие по ложному пути, – два. И не является ли данная статья очередной попыткой запутать дело Н.Д.Зори, – три?

Кроме того, госпожа Кристина сама себе противоречит, зачисляя в преступники, товарища Сталина:

«Смерть члена советской делегации в центре внимания всего мира - это не сталинский стиль. Сталин вызвал бы жертву в Москву и там с ней расправился».

Теперь по делу Риббентропа и Вайцзеккера, из-за показаний, которых о «секретных протоколах» на суде, якобы, по совокупности и был убит Н.Зоря. А причем здесь протоколы соглашений Молотова-Риббентропа от 1939 года? Они касались советско-германских отношений и по их результатам были осуществлены многие международные правовые акты, которые были признаны во всем мире. Здесь, думается, польская журналистка несколько сгустила краски, так как она считает, что в этих «секретных протоколах» было осуществлено определенное расчленение Польши существовавшей в границах 1939 года.

Риббентропу вменили вину не за так называемые «секретные протоколы» с Советским Союзом, а за развязывание агрессии против Польши, т.е. за начало второй мировой войны. Хотя и это, не совсем, соответствует истине, так как шла сложная закулисная возня и Англия, как я уже отмечал выше, в лице Черчилля, сама стремилась быть вовлеченной в войну. Упрощенно говоря, Германию подставили ее союзники по Мюнхенскому соглашению. И в своем заключительном слове на суде Риббентроп с иронией заявил:

«Что же на данном процессе говорилось о преступном характере немецкой внешней политике и что было доказано? Из предъявленных защитой документов 150 были отвергнуты (судом – В.М.) без всякого обоснования. Архивы других стран и даже Германии были недоступны для защиты, заявление о дружественных заверениях, которые дал мне Черчилль, и о том, что слишком сильная Германия будет уничтожена, на основе чего можно было бы дать оценку мотивов немецкой внешней политики, было признано на данном форуме не относящемся к делу…».

Как вам нравится «заявление о дружественных заверениях», которое дал Черчилль Риббентропу, читай Гитлеру, но которое так и не было зафиксировано в наших документах Нюрнбергского процесса.

Так что, польская журналистка, немного передергивает факты, когда пытается привлечь внимание к этим, уже порядком набившим оскомину, «секретным протоколам» 1939 года. Не о расчленении Польши, шла речь в договоре Молотова и Риббентропа. Мы вернули свою территорию, по праву принадлежащую еще Российской империи. Кроме того, хотелось бы заметить, что граница по «линии Керзона» проходила западнее тех рубежей, на которых остановилась Красная Армия осенью 1939 года.

И не Красная армия напала на Польшу в 1920 году, а именно, в результате агрессии самой «Речи Посполиты» были захвачены наши западные земли – Белоруссии и Украины. Советское государство никогда не посягало на права молодого Польского государства. Ведь, именно в результате сотен тысяч жертв советских солдат освобождавших Польшу от фашистского порабощения, она, после войны сохранила свой суверенитет и даже расширила свои границы, как на западе, так и на востоке, получив новые земли. Мы, ей (Польше), кстати, вернули Белостокскую область, которая по пакту Молотова-Риббентропа 1939 года отошла к нам. И если бы не советские солдаты, и стоявший во главе их Сталин, то оставаться бы «Речи Посполиты» – генерал-губернаторством под руководством очередного немецкого гаулейтера и молчать бы себе в тряпочку, вместо международных отношений. Вот такие дела, госпожа Кристина! Почитайте-ка, лучше речь Гитлера от 21 июня, он там всю правду вам рассказал.

Кроме того на Нюрнбергском процессе существовала договоренность стран-победительниц не предъявлять определенные претензии друг другу, дабы не запутать судебный процесс. Мы не стали «тыкать носом» англичан в Мюнхенское соглашение 1938 года, а они нас в договор Молотова – Риббентропа 1939 года. Решили эти вопросы, как говорят, «полюбовно».

Если, же обращать внимание на показания господ Риббентропа и Вайцзеккера, то более интересными для читателя, представились бы их пояснения, относительно разрыва дипломатических отношений Германии и Советского Союза. Как же была осуществлена агрессия против нашей страны? И в какое конкретное время она началась? Но, в материалах Нюрнбергского процесса в советских изданиях об этом моменте, практически ничего нет.

И последнее. Вернемся к допросу Ф.Паулюса, немецкого фельдмаршала плененного в 1943 году в Сталинградской битве.

Тот факт, что были отключены микрофоны и был сменен обвинитель, по приведенным выше данным польской журналистки, особого сомнения не вызывает. У нас много чего по Нюрнбергу не приведено, видимо, есть что скрывать? Советская цезура при Хрущеве, да и после, сильно постаралась – «Не пущать!». Во всяком случае, многие советские журналисты и писатели, которые были на Нюрнбергском процессе, крайне однообразно описывали происходящие там события и не выходили далеко за рамки дозволенного. Поэтому никаких материалов об убийстве Н.Д.Зори, а тем более об инциденте с микрофонами при допросе с Паулюсом, мне, во всяком случае, нигде не приходилось встречать.

Но есть один очевидец, который раскрывает «кухню» появления в Нюрнберге немецкого фельдмаршала Паулюса, что тоже немало значит в нашем исследовании. Слово представляется И.Ф.Филяеву старшему лейтенанту в отставке (ВИЖ № 5 за 1990 год):

«…Из числа сотрудников Главного управления по военнопленным и интернированным Министерства внутренних дел СССР в начале 1946 года были отобраны 5 человек, в том числе и я. Группу возглавил генерал-майор Павлов. Вскоре с генералами Паулюсом и Бушенгагеном мы специальным самолетом вылетели в Берлин. Оттуда направились в Потсдам к Маршалу Советского Союза Г.К.Жукову, который приказал разместить нас в той вилле, где останавливался И.В.Сталин во время Потсдамской конференции. Через несколько дней прибыл Р.А.Руденко – главный обвинитель от Советского Союза на Нюрнбергском процессе. С ним мы согласовывали сроки нашего прибытия в Нюрнберг, обсудили детали выступлений Паулюса и Бушенгагена на процессе. Вначале нам предстояло переехать поближе к границе американской зоны оккупации – в город Плауэн, недалеко от Нюрнберга. По распоряжению Маршала Советского Союза Г.К.Жукова нам выделили для этого пять легковых автомобилей, а для охраны – 10 младших офицеров. Так мы оказались в Плауэне.

Р.А.Руденко трижды приезжал туда из Нюрнберга, информировал о ходе судебного процесса, а 9 февраля привез нам пропуска на право проезда через границу американской зоны оккупации. Они были оформлены на вымышленные фамилии, кроме тех, которые предназначались для сопровождавших офицеров. Это вызывалось необходимостью отвлечь от нас внимание. По таким же фамилиям и фотокарточкам были оформлены пропуска для прохода в здание, где проходил Нюрнбергский процесс. На следующий день, 10 февраля, мы прибыли в Нюрнберг. Там нас разместили в полуразрушенном здании – весь город был в развалинах, – и только единственное здание, где заседал Международный военный трибунал, сохранилось в хорошем состоянии.

Утром, 11 февраля нам принесли пропуска для прохода в здание, где заседал Международный военный трибунал, охранявшееся американскими военнослужащими. В это же время Р.А.Руденко начал свою обвинительную речь, в которой упоминалось о письменном заявлении генерал-фельдмаршала Ф.Паулюса Советскому правительству. Зачитав письмо Паулюса, он просил суд приобщить его к материалам суда, как существенное доказательство вины подсудимых. Председательствующий английский юрист Лоуренс начал согласовывать вопрос с членами суда и обвинителями. Большинство высказалось против, мотивируя тем, что Паулюса, дескать, нет уже и в живых, а документ от его имени можно изготовить за десятками подписей и печатей. Р.А.Руденко, продолжая обвинительную речь, настаивал на согласии суда на приглашение Паулюса для личного его допроса. Посовещавшись с судьями, Лоуренс заявил: «Такую просьбу удовлетворить не можем, потому что Советскому представительству понадобиться много времени, чтобы доставить Паулюса, а мы не можем задерживать процесс». Тут же последовало заявление Р.А.Руденко: «Для того чтобы доставить свидетеля на процесс, Советскому представительству понадобиться всего пять минут. Свидетель Паулюс находится в здании трибунала».

Заявление Руденко прозвучало для присутствующих словно взрыв бомбы. Среди подсудимых и их защитников возникли смятение, растерянность. Начался грохот стульев, с которых буквально сорвались представители прессы, защитники начали беспорядочные выкрики. Лоуренс с трудом восстановил порядок в зале и, посовещавшись с судьями, объявил перерыв, после которого распорядился ввести свидетеля».

Прервем на время воспоминания старшего лейтенанта И.Ф.Филяева. Согласитесь, что данный материал дает много пищи для размышления. Зачем нужно было так «секретить» свидетеля Ф.Паулюса с доставкой на процесс? Ведь, кажется, все, что мог сказать суду Ф.Паулюс, он сказал, и на все вопросы, которые ему были заданы – ответил. В чем же заключалась интрига этого дела? Ну, то что «Сталин приказал» Р.Руденко провести допрос Ф.Паулюса, по версии польской журналистки мы отметаем из-за глупости: слишком мелкая была в то время фигура Р.Руденко, чтобы вращаться в орбите Сталинского окружения. К тому же, процесс курировал по заданию Политбюро Вышинский.

Здесь, что-то другое. Вызывает определенное подозрение тот факт, что Паулюс, доставленный сначала в Берлин, а затем в Потсдам попал именно к Жукову. Сюда же зачастил и Руденко: «трижды приезжал … из Нюрнберга, информировал о ходе судебного процесса, а 9 февраля привез … пропуска на право проезда через границу американской зоны оккупации». В начальных главах мы только обозначили контуры Жукова, как заговорщика, на ранней стадии войны и подробнее о нем будет сказано ниже, а вот фигура Р.Руденко, как креатура Н.С.Хрущева всплывет значительно позднее, только в 1953 году, сразу после убийства Л.П.Берии. Но это ничего не значит.

Думаю, что он, и в 46-ом понимал, какому хозяину служит. Тесное сотрудничество этих людей в таком «щекотливом» деле, каким мы его видим, должно нас насторожить. Далее, обратите внимание вот на что: Они (пропуска – В.М.) были оформлены на вымышленные фамилии, кроме тех, которые предназначались для сопровождавших офицеров. Это вызывалось необходимостью отвлечь от нас внимание(?). По таким же фамилиям и фотокарточкам были оформлены пропуска для прохода в здание, где проходил Нюрнбергский процесс.

Значит, вышесказанное надо понимать так, что если бы с Ф.Паулюсом что-нибудь случилось бы по дороге в Нюрнберг (не дай бог, летальный исход), то тело бы идентифицировали бы, как человека по тем документам, которые при нем и находились бы? Занятненькое дельце получается? Вместо Ф.Паулюса мировой общественности был бы представлен кто? А почему, собственно, именно ей? Просто в местной печати в разделе криминальной хроники появилось бы сообщение, что обнаружен труп мужчины, а при нем были бы найдены документы, например, на имя Peter, по фамилии Unbekanntemann (Неизвестный человек) или что-то в этом роде, как например, скульптор Эрнст Неизвестный.

А как прикажите понимать весь этот рассказ? Да на Нюрнбергский суд вызывались сотни свидетелей и, я не думаю, что их доставляли к зданию суда по подложным документам. Кстати, по каким документам он был представлен членам МВТ? Неужели он находился в зале суда, как человек без паспорта или с теми подложными документами? Разумеется, нет. Тогда зачем вся эта замысловатая игра с документами? Думается, вопрос вот в чем? В кадрах кинохроники о Нюрнбергском процессе, фильм немецких документалистов (сокращенная версия фильма на сайте http://rutube.ru/tracks/1253250.html) запечатлен Ф.Паулюс, дающий показания, а голос диктора (переводчика) говорит о Паулюсе, называя его предателем.

В чем же, по мнению немецкой стороны, создателей фильма, состояло предательство Ф.Паулюса? Видимо, наши заставили его дать ложные показания, иного объяснения слову предатель я, лично, дать не могу. Но не за капитуляцию же, обреченной армии, благодаря которой, хоть и 90 тысяч, но все же, были вырваны из жерновов войны. Значит, Ф.Паулюс лжесвидетельствовал на процессе? Снова вопрос: зачем и в чем? Ну, это мы немного забегаем вперед.

«Все присутствующие в зале ожидали, что войдет немецкий генерал-фельдмаршал в истрепанной военной форме с сорванными погонами. Но Паулюс появился в черном костюме при белой рубашке с бабочкой, в лакированных туфлях. Подойдя к трибуне, поклялся на Библии говорить правду, и только правду. Лоуренс обратился к нему с вопросом: «Не угодно ли свидетелю присесть?» Комендант, подставил стул, усадил Паулюса и опустил пониже микрофон. Случай, пожалуй, единственный в практике международной юриспруденции, когда свидетель давал показания сидя».

Действительно, просматривая документальный фильм немецких документалистов, при внимательном рассмотрении допроса Ф.Паулюса заметно, что когда он собирается давать показания, есть определенный разрыв во времени и мелькание человека в форме и с повязкой на рукаве. Видимо, это и есть комендант, который дважды поправляет Паулюсу микрофон, что, надо полагать, должно подтвердить сказанное о том случае на процессе в статье Кристины Курчаб-Редлих.

«Начался допрос. Р.А.Руденко задавал вопросы по содержанию письменного заявления Паулюса Советскому правительству. В своих ответах Паулюс конкретно называл фамилии подсудимых, указывая меру виновности каждого в преступлениях. Затем Лоуренс обратился к судьям, обвинителям, адвокатам и подсудимым с просьбой задавать вопросы свидетелю. Желающих не оказалось, кроме защитника генерального штаба сухопутных войск немецкой армии, который внес новое предложение: «Свидетель Паулюс появился настолько неожиданно, что на нас подействовал ошеломляюще. Если уважаемый суд сможет допрос свидетеля перенести на завтра, то мы сможем подготовиться и произвести перекрестный допрос». Просьба защитника была удовлетворена. На следующий день, то есть 12 февраля, защитники провели перекрестный допрос. На все их вопросы Паулюс дал исчерпывающие ответы, охарактеризовав замысел о подготовке второй мировой войны, и в частности войны против Советского Союза, как преступный. Говоря о ходе боевых действий и роли в них фашистских организаций, отрицательно отозвался об СС, СД, которые допускали зверства и злодеяния над военнопленными и лицами, находившимися в концентрационных лагерях, жителями оккупированных территорий, а также преследование лиц еврейской национальности.

После допроса Паулюса мы собрались в кабинете Р.А.Руденко, куда нам подали обед. Паулюс налил в стакан водку и произнес на ломаном русском языке: «Теперь можно выпить и русский водка». До этого он почти ничего не ел из-за сильных переживаний. После обеда пригласили в качестве свидетеля генерала Бушенгагена, но ему никто вопросов не задавал. В Нюрнберге мы задержались на сутки, надеясь на свидание Паулюса с женой и дочерью, находившимися в английской зоне оккупации, но командование английских войск такой возможности ему не представило. 14 февраля мы отбыли в том составе в Плауэн, где несколько дней ожидали разрешение английской администрации на свидание Паулюса с семьей. 21 февраля последовало распоряжение из Москвы о нашем переезде в Дрезден, куда через четверо суток должен был прибыть за нами самолет, чтобы доставить нас в Москву. Свидание же Паулюса с семьей состоялось только в Москве, откуда его жена и дочь выехали в ГДР».

Как сложилась дальнейшая судьба немецкого фельдмаршала? Сведения коротки, как некролог:

« В 1953 году военнопленного Паулюса репатриировали в Германскую Демократическую Республику, где он погиб в 1957 году при странных обстоятельствах».

Что можно сказать по поводу прочитанного? Полнейший, строго дозированный и как всегда, жестко ограниченный рамками официоза, слегка разбавленный воспоминаниями самого т. Филяева, текст. Чтобы нас заинтересовало в данном отрывке приведенных воспоминаний? Из различной мемуарной литературы известен такой факт, что немецкий защитник обвиняемых д-р Заутер задал Паулюсу «щекотливый» вопрос: « Кого из сидящих здесь подсудимых вы, господин фельдмаршал, назвали бы как главных виновников развязывания войны?» Понятно, что этим вопросом защита хотела поставить Паулюса в неловкое положение перед подсудимыми, с которыми Паулюс общался длительное время, занимая высокий пост в штабе ОКХ.

Но Паулюс, не дрогнувшим голосом назвал и Германа Геринга, и Вильгельма Кейтеля, и Альфреда Иодля. В семитомном издании «Нюрнбергский процесс» данный эпизод изложен по-другому. Видимо, составители сборника, таким образом, хотели показать, что защита обвиняемых безмолвствовала, так как всё и всем было понятно, что главари нацистской верхушки виноваты во всех преступлениях, по определению. В сборнике слова д-р Заутера были вложены в уста Романа Андреевича, который, по мысли составителей, дескать, «терзал» свидетеля Ф.Паулюса своими «убийственными» вопросами.

Вызвало ли у читателя удивление, по поводу загадочной смерти Ф.Паулюса? Обратите, к тому же внимание, вот на что. Все фигуранты по этому делу преждевременно уйдут в мир иной и не по своей воле.

А как читатель отнесется к такому вот отрывку из книги Бориса Полевого « В конце концов. Нюрнбергские дневники»?

«…Обрамленная зеленым мрамором дубовая дверь в противоположном конце зала раскрывается. Пристав вводит высокого человека в синем штатском костюме (небольшое расхождение с И.Филяевым в определении цвета костюма – В.П.), который, однако, сидит на нем как-то очень складно, по-военному. Снова немая сцена. Щелкают вспышки аппаратов «спитграфики». Глухо поют кинокамеры. Все с напряжением следят, как Паулюс поднимается на свидетельскую трибуну. Не знаю, что у него на душе, но внешне он абсолютно спокоен… Он появился здесь, точно призрак, вставший из сталинградских руин, принеся сюда горечь и боль трехсоттысячной армии, погибшей и плененной на берегах Волги. С тем же поразительным спокойствием Паулюс кладет руку на библию , подняв два пальца правой руки, твердо произносит:

- Клянусь говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды.

Неторопливо начинает давать показания…

- Свидетель Фридрих Паулюс, благодарю вас за показания. Можете покинуть зал, – объявляет председательствующий.

…Очень хочется пробраться к Паулюсу. Хочется по-человечески, по-репортерски. Я узнал, где он живет, нашел в отеле его номер, но, увы, ни убеждения, ни корреспондентская книжечка «Правды», всегда очень помогавшая мне, ни даже мои погоны на сей раз не подействовали. К Паулюсу, оказывается, приехали на свидание сын и еще какая-то родня, и сопровождающий его советский полковник, очень тактичный и терпеливый, в качестве последнего аргумента произносит:

- Ну, представьте самого себя в подобных обстоятельствах. К вам приезжает сын. Приезжает ненадолго. Вам хотелось бы оставить его даже для интервью корреспонденту «Правды»?

Ну что ж, резонно. Да и в самом деле, о чем бы я стал беседовать с Паулюсом? Ведь самое существенное он сказал на Трибунале, а для остального, видимо, еще не приспело время».

Как видите, Паулюс был все же в определенной «изоляции», так что даже такой известный писатель-журналист Б.Полевой не смог взять у него интервью. Думаю, что Б.Полевой был достаточно информированным человеком, чтобы не понять, что ему «вешают лапшу на уши» по поводу, якобы, приезда к Паулюсу сына и родни. Видите, как тонко он подметил, что «самое существенное он (Паулюс) сказал на Трибунале», а в остальном, сразу понял: Паулюс – закрытая для печати тема.

Тут нам И.Ф. Филяев, в своих воспоминаниях уточняет насчет сына Паулюса:

«Паулюс обратился к руководству лагеря (вероятно, 1943 год – В.М.) с просьбой изолировать его от пленных офицеров, чтобы они не чувствовали себя скованными в поступках, да и самому взвесить все происходящее. Его просьбу удовлетворили. Вместе с сыном он стал жить отдельно от остальных военнопленных и с этого времени на допросах начал подробно рассказывать о своей службе».

Сопоставьте эту информацию с той, о которой нам поведал Б.Полевой. «Вопросы – есть? Вопросов – нет!» – такими словами всегда подводил итог сказанного товарищ Сухов, популярный персонаж из кинофильма «Белое солнце пустыни».

Но они есть у нас, и мы снова возвращаемся к тем поставленным выше вопросам: «О чём и зачем, конкретно, лжесвидетельствовал Ф.Паулюс?». Разумеется, все эти поездки Р.Руденко в Плауэн имели целью подготовки Паулюса к поведению на суде. Видимо, обговаривался круг вопросов и ответов по интересующим обвинение темам. Надеюсь, читатель помнит, что раздел обвинения «Агрессия против СССР» представлял на процессе именно Н.Д.Зоря, но к Паулюсу в Плауэн ездил только Р.Руденко. Именно он подготавливал Паулюса к процессу и поэтому становится понятным, что отключение микрофонов было спланированным, чтобы заменить Н.Зорю на Р.Руденко. Видимо, у обвинителя Зори были другие вопросы, при ознакомлении с которыми Руденко и компания, решили сделать такую вынужденную рокировку.

Тут все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Предположим, что советское правительство было заинтересовано, чтобы Ф.Паулюс дал нужные нашему обвинению показания. А причина? Самая, что ни есть банальная. Видимо, Германия напала на нас с соблюдением всех международных норм и требований. Так и хочется воскликнуть, – товарищи дорогие! В руководстве третьего рейха находились политики очень высокого уровня, отнюдь не глупее наших нынешних историков-политологов, которые сегодня заполняют все телевизионные экраны, и в состоянии, говорить только глупости. Та, нацистская верхушка, проводила политику, пусть и преступную с точки зрения общественной морали, но приемлемую по отношению к самой Германии и с точки зрения немецкого обывателя.

Поэтому, ни что не мешало министерству иностранных дел под руководством Риббентропа подготовить так нападение на нашу страну, в рамках международного права, что «комар носа не подточит». Да, чтобы еще и прилично выглядеть на международной арене. И ей, Германии это, видимо, сделать удалось, с помощью нашей «пятой колонны». Уж чего-чего, а хитрости и коварства Гитлеровским подручным было не занимать. А что же наши? Неужели, «лопухнулись»? Скорее всего, да. Правильно, между прочим, замечено в русской пословице: « На то в реке и щука, чтоб карась не дремал». И всему, что сказано выше, удивляться не следует. Все, как в шахматах. Белые начинают и получают определенное преимущество. Черные могут сделать ответный ход только после хода белых фигур.

А если ход белых очень сильный? Черные получают безвыходную позицию и проигрывают. Так и в нашем случае. Германия в 1941 году все время играла, как бы, белыми фигурами. Советский Союз все время предпринимал лишь ответные шаги. Ну, что делать? Так сложилась международная обстановка, такой был расклад сил. В данном же конкретном случае, надо было представить мировой общественности, а точнее, Международному военному трибуналу убедительные факты, что именно Германия являлась агрессором по отношению к нашей стране, а не наоборот. Как это так, воскликнет читатель, да всё давно ясно, что это Германия напала на нас.

Даже известно, что Молотов по радио говорил об этом. Мы уже познакомились с тем, что нам говорил по радио товарищ Молотов, но суд, в данный момент, интересовала не речь нашего министра иностранных дел, а неопровержимые доказательства. Вот с этим-то у нас, видимо, было «туго», если пришлось уламывать строптивого немецкого фельдмаршала на дачу нужных нам показаний. Не надо забывать, что у обвиняемой немецкой стороны, в соответствии с буквой закона, были защитники, – свои юристы международного права, и они представляли суду свои документы. Не просто так, во времена Н.С.Хрущева, когда издавались материалы Нюрнбергского процесса, старались не особенно выпячивать деятельность немецких защитников на суде, о чем я говорил выше, приводя пример с д-ром Заутером.

На беду Н.Зори, желание нашего правительства и цели заговорщиков, в какой-то степени, совпадали. Что случилось 21 и 22 июня, каждая сторона хотела исказить в свою сторону. Правительство мы оставим в стороне, т.к. оно имело благие намерения. Кроме того, не мог же Молотов во всеуслышание заявить, что, дескать, наша «пятая колонна», нам палки в колеса вставляла.

Речь, в данный момент, идет о заговорщиках. Им то, как раз хотелось представить факты таким образом, чтобы на них не падала тень подозрений. Поэтому-то они, в лице того же Жукова, с помощью Руденко, и могли оказывать давление на Паулюса координируя его поведение на суде в нужном для них русле не вызывая особых подозрений. А как же Паулюс? Неужели он согласился участвовать в афере? Во-первых, он думал о семье. Во-вторых, о себе. Не настолько же он был глуп, чтобы не понимать, для чего делаются документы на другую фамилию, когда ты – есть Паулюс? В-третьих, он, думается, понимал вину Германии перед советским народом, а данные «игры», под руководством Жукова и Руденко, воспринимал по-философски: зло есть везде.

Помните, обещал читателю, что вернемся к рассказу бывшего заместителя министра иностранных дел В.С.Семенова по поводу его высказываний о неформальной истории, в смысле противопоставления документам, как историческому факту, а также по поводу «революции»? Милости прошу.

«Я был представителем военной администрации в Германии. Звонок:

- Это Сталин говорит. Передаю трубку Молотову.

- Слушаю, Вячеслав Михайлович.

- Вам поручается поехать в Нюрнберг и посмотреть, как там наша прокуратура работает.

- Будут ли какие установки, Вячеслав Михайлович?

- Установок нет, сами разберитесь.

Я поехал в Нюрнберг, посмотрел: Руденко, Смирнов ведут дело хорошо. Я жил там недели две-три, потом их собрал и сказал: « Вы ведете дело правильно. Я – политический советник маршала Жукова, разрешите, я отбуду к месту назначения и доложу об этом товарищу Сталину».

Отрывок воспоминаний Владимира Семеновича маленький, но комментарий можно давать по каждому слову. Во-первых, опять Сталин в неприглядной роли: работает секретарем-помощником у Молотова. И номерочек наберет и трубочку передаст. Для чего был междугородный звонок по ВЧ из Москвы? Семенову поручили выяснить, как на процессе в Нюрнберге работает прокуратура. Обратите внимание, как хитро, Владимир Семенович пытается выяснить у Москвы, какую позицию он должен занять при проверке?

Дальше очередной кроссворд. Человек пробыл в командировке около трех недель, выяснил что «ведете дело правильно», но затем, в соответствии, с его же, выводами, как делается «революция», он должен был испросить разрешения (у кого?) и убыть к месту назначения. А потом доложить «товарищу Сталину», который на момент приказания Семенову, по данному делу, передал трубку Молотову. Разумеется, что по прибытии в Нюрнберг, он представился руководителю делегации советских представителей и объяснил там свое присутствие. Но, чтобы кого-то просить, с целью вернуться к себе на постоянное местопребывание в Германии, – что-то не вяжется по делу? У него же был статус проверяющего от Москвы? Помните, что я, ранее, говорил о неформальном главенстве в тайной иерархии?

Да, и сам Владимир Семенович, признавал, что многое зависит, даже от телефонного звонка. Значит, Семенов или знал или догадывался кто в «доме» главный, коли спрашивал разрешение на отъезд? А фраза: « Я – политический советник маршала Жукова»? Это ли не пароль для Р.Руденко – «я свой». Какую же информацию после этого он передал в Москву? Не было ли это связано с делом Н.Зори? Вопрос только, на какой стадии?

Но вернемся к нашему обреченному обвинителю. Немецкая сторона, представляя документы по защите своих клиентов, видимо, натолкнула Н.Д.Зорю на мысль, что тут не все «чисто» у нас, в плане нападения Германии. Не надо забывать, что помимо Германии, нам официально объявили войну Финляндия, Румыния, Венгрия и Италия. Ведь, с их стороны были же представлены нам определенные аргументы, которые характеризовали нарушение договорных обязательств. Пусть, с нашей точки зрения, они были лживы (и то, как сказать?), но на их основе были прекращены мирные соглашения и вступали в силу ультимативные заявления о начале военных действий против нашей страны.

Надо полагать, что Н.Д.Зоря, наткнувшись на неожиданные для него материалы и вызвавшие у него подозрение, решил поделиться своими сомнениями и тревогой с вышестоящим начальством. Помните, в статье польской журналистки, где она пишет:

«попросил своего непосредственного начальника, генерального прокурора СССР Горшенина, немедленно отправить его в Москву для доклада Вышинскому…».

Трудно сейчас проверить, кого именно он просил об отправке и с кем именно поделился своими соображениями по найденным документам, но то, что он рвался на встречу с Вышинским – это факт, так как именно Андрей Януарьевич курировал деятельность советских государственных обвинителей. А то, что это нарушало планы нашей «пятой колонны» – несомненный факт. Если бы, Н.Д.Зоря, как обвинитель, своими действиями внес бы сбой в работу государственной машины, то его просто бы заменили кем-нибудь другим, более компетентным в данных делах.

Вдумайтесь те, кто сомневается в деле убийства Н.Зори? Зачем же Сталинскому руководству затевать «мокрое дело» в Нюрнберге? Правильнее предположить, что его убрали люди, кому могли помешать имевшиеся у Н.Зори документы здесь, в Нюрнберге. Неспроста же тормозился его выезд в Москву к Вышинскому. К тому же в Москве, «убрать» Н.Зорю было бы значительно труднее, а здесь все под рукой и проведение следствия будет сильно затруднено, так как чужое государство.

Так все и случилось. У сына, Юрия Николаевича Зори сохранилось письмо из Германии, которое приводится в данной статье польской журналистки. Конечно, оно представляет определенный интерес, но, как всегда требует пояснений. К тому же не забывайте временной отрезок в сорок лет и фактор человеческой памяти.

«Уважаемый господин Юрий! В мае 1946 года мне позвонили из секретариата Сталина домой, в Лейпциг. Приказали к утру сделать цинковый гроб для транспортировки Вашего отца в Москву. Приказ был выполнен в срок, Вашего отца доставили на аэродром. В это время испортилась погода. Самолет в течение нескольких часов не мог вылететь. Из секретариата Сталина пришел новый приказ: похоронить на месте. Что и было сделано. Перед погребением никакой экспертизы не проводилось. Через год его останки были извлечены и кремированы. Жена, к сожалению, не помнит, на каком кладбище похоронен Ваш отец».

Значит, Москва все же затребовала тело Николая Дмитриевича, если «приказали к утру сделать цинковый гроб для транспортировки…». А почему не отправили? Потому что был явный саботаж с отправкой. Как прикажите понимать такое: «Самолет в течение нескольких часов не мог вылететь». Так, говорят, что погода была нелетная. А откуда узнал об этом немецкий друг Юрия Зори?

Он что, был на аэродроме? Или ему было достаточно посмотреть на небо и определить, что погода не летная? Это ему сказали после того, как «заговорщики – убийцы» добились захоронения тела Н.Д.Зори на немецкой земле. Сам же пишет: «пришел новый приказ: похоронить на месте». Немецкий друг Юрия Зори, скорее всего, представлял похоронную контору, если был в курсе всех этих дел. Обратите внимание, с какой тщательностью убийцы заметали следы: «Через год его останки были извлечены и кремированы». Ну, не из секретариата же Сталина, могло последовать такое распоряжение, если ранее требовали доставить тело? Таким образом, были обрублены все концы, чтобы только воспрепятствовать эксгумации тела.

Но в чем виделась опасность для заговорщиков, исходящая от Н.Зори? Видимо, работая с документами, представленными немецкой стороной он мог раскрыть механизм начала Германской агрессии и в дальнейшем выйти на лица, из числа советских высокопоставленных партийных чиновников и военных. Н.Зоря, надо полагать, проводил многочисленные допросы немецких военных чинов, которые в качестве военных консультантов были в странах союзников Германии по агрессии, и «накопал» много «интересных» фактов.

К сожалению, во втором томе (раздел «Агрессия против СССР») приведен только допрос генерала Бушенгагена, того самого, которого доставлял в Нюрнберг вместе с Паулюсом старший лейтенант И.Ф.Филяев. А вот интересующие нас материалы по Венгрии, представлены только письменным заявлением венгерского генерал-майора Штефана Уйсаси и генерал-полковника Имре Рюскицай-Рюдигера. Больший интерес для нас представляет заявление первого лица, Штефана Уйсаси, но мы его рассмотрим, ниже, когда будем рассматривать события начала войны.

А сейчас приведем скромные данные об обстоятельствах гибели Н.Д.Зори, приведенные в статье польской журналистки. Официальное заключение гласило: «смерть наступила в результате неосторожного обращения с личным оружием". Почему-то семье Н.Д.Зори сообщили, что произошло самоубийство.

Дело это как видите, «темное» и материалы дела (вещественные доказательства: посмертная записка, документы, гильза и прочее) практически уничтожены. У сына Юрия имелась фотография из дела: на ней, было видно тело «лежащего в постели темноволосого мужчины. На одеяле - старательно уложенный пистолет. С правой стороны на подушке - темное пятно. Мужчина как бы улыбается во сне… Имя Николая Зори убрали из всех материалов о Нюрнбергском процессе, которые вышли в Советском Союзе (Не совсем верно. Данная фамилия – Н.Зоря, встречается в ряде документов. – В.М.). Его фигура исчезла из кинофильмов и с фотографий. И в немногочисленных, кастрированных советских документах, касающихся того процесса, сын Н.Зори не нашел ничего. Когда спустя годы он смог познакомиться с зарубежными изданиями, то понял, что огромное большинство материалов, изданных на Западе совершенно легально, в СССР считаются секретными, хранятся в особых архивах и доступ к ним имеет чрезвычайно узкий круг лиц. Оказалось также, что в СССР опубликовано менее трети материалов, известных за границей. Остальные оставались неизвестными даже историкам».

Не так давно, в 2008 году состоялась премьера двухсерийного документального фильма «Нюрнбергский набат», в основу которого легла одноименная книга Александра Николаевича Звягинцева, заместителя генерального прокурора РФ, писателя и историка. Накануне премьеры «Российская газета» брала у него интервью. Наиболее интересные отрывки я хочу предложить читателю.

Журналист Игорь Елков, представляющий данную газету, задал прокурору-писателю, очень интересный вопрос (за что ему огромное спасибо) о том, что в свое время американская газета "Старс энд страйпс" (примерный аналог нашей «Красной звезды») сообщила о загадочной смерти Николая Зори на Нюрнбергском процессе и что он может сказать по этому поводу.

«Звягинцев: Было объявлено, что Зоря погиб случайно, во время чистки оружия. Руденко подтвердил, что так оно и было. Николай Дмитриевич Зоря, государственный советник 3-го класса, помощником главного обвинителя от СССР назначен в декабре 1945 года. Грамотный юрист и великолепный оратор. Трагедия произошла 22 мая 1946 года. Зоря был найден мертвым в своем номере. По поводу его смерти существует несколько версий. Его сын, Юрий Николаевич Зоря, высказывал мне сомнения по поводу причин кончины отца. Он считал, что в свое время они не были тщательно исследованы. Тем не менее, официальная версия - неосторожное обращение с оружием. И ее пока никто доказательно не опроверг.

Российская Газета (РГ): … речь зашла о слухах и мифах, … прокомментируйте еще один. Существует мнение, что и Андрей Вышинский застрелился из личного браунинга.

Звягинцев: Андрей Януарьевич Вышинский скоропостижно скончался 22 ноября 1954 года. После его смерти в сейфе нашли заряженный браунинг, что и породило слухи о самоубийстве. Ложные!

РГ: А Вышинский посещал Нюрнберг во время процесса? Все ведь ждали, что представлять обвинение от Страны Советов должен именно он. Сталин совершенно неожиданно назначил молодого генпрокурора Украинской ССР Руденко.

Звягинцев: Нюрнбергский процесс прямо связан с именем Вышинского. Он руководил работой советской делегации, с его мнением считались союзники. Сегодня не все помнят, что текст Акта о безоговорочной капитуляции Германии, подписанием которого и ознаменовалось завершение войны, в Берлин привез именно Вышинский, оказавший маршалу Жукову правовую поддержку. Приезды же Андрея Януарьевича в Нюрнберг становились событием для всего трибунала. В его честь устраивали пышные приемы. Ощущая себя представителем Сталина, он чувствовал себя хозяином положения и за столом мог позволить, кроме остроумных и благодушных тостов, тосты нетактичные. Однажды, 1 декабря 1945 года, на банкете в его честь, устроенном англичанами, он поднял бокал "за самых лучших и благородных союзников СССР - англичан и американцев". Оскорбленные французы демонстративно покинули зал... Невозможно себе такое представить. Вышинский не мог допустить подобных промашек. Скорее всего, будучи рупором Сталина, он просто напомнил французам о недовольстве советского руководства слишком быстротечным падением Франции под натиском фашистов».

Небольшой комментарий. Почему расходятся даты смерти Н.Зори в статье К.Курчаб (23мая) и в рассказе А.Н.Звягинцева (22 мая)? Кроме того, по поводу официальной версии смерти государственного обвинителя Н.Зори, особых восторгов не испытываю. С трудом рисуется такая картина: Николай Дмитриевич, лежа на постели в генеральском мундире, увлеченно чистит личное оружие, приставив его к виску.

Вдруг, неожиданный стук в дверь, заставляет его вздрогнуть и сделать непроизвольное движение указательным пальцем, лежащим на спусковом крючке. «Передайте Кристине – это четвертая моя ошибка», – прошепчет холодеющими губами Николай Дмитриевич, бережно укладывая пистолет рядом с собой. Слабеющей рукой пишет посмертную записку жене и сыну: «Если уж так получилось, то буду рад, что хоть так не увижу больше гадов-предателей рядом с собой. Юра, сынок – будь умницей. Скажи Кристине, что Сталин не…». Предлагаю читателю закончить записку по-своему усмотрению, – в зависимости от своего отношения к вождю советского государства. Кстати, насчет пистолета «Вальтер», найденного рядом с телом? Это что, было табельное оружие погибшего?

А вывод зампрокурора А.Н.Звягинцева о смерти Н.Зори, просто потрясает своей обескураживающей простотой:

« официальная версия - неосторожное обращение с оружием. И ее пока никто доказательно не опроверг».

Хотелось бы, конечно, узнать авторов «официальной версии» и время, когда она появилась? Кто же, – по мысли, уважаемого Александра Николаевича, мэтра юриспруденции, – должен заниматься расследованием смерти Н.Зори, чтобы попытаться опровергнуть официальную версию? Журналисты, историки или все же работники прокуратуры РФ? Кроме того, на основании какого официального документа следует, что данное происшествие – самоубийство в результате неосторожного обращение с оружием? Что, разве живо уголовное дело в отношении загадочной смерти Н.Д.Зори? Если, как следует из публикации польской журналистки, неизвестный военный прокурор тайно передал сыну Юрию фотографию (надо понимать из данного уголовного дела о смерти его отца), то можно представить, в каком состоянии находятся материалы дела. Если каждый прокурор будет тайно похищать документы из дела Н.Зори, даже руководствуясь благими намерениями, то работникам прокуратуры, в лице самого заместителя генпрокуратуры РФ, ничего не остается, как признать официальную версию (почти полувековой давности), как истиной в последней инстанции.

Кроме того, не смог бы уважаемый юрист-писатель объяснить, неужели, после смерти от «неосторожного обращения с оружием» тело через год должно извлекаться из могилы и подвергаться кремации, а затем снова должно производиться повторное захоронение. При этом кто же должен присутствовать на данной церемонии? Официальные лица, родственники покойного или те и другие одновременно? И это все попадает под определение с красивым названием – «официальная версия».

И еще хотелось бы напомнить. А не забыл ли читатель, кто был куратором Н.Д.Зори? Правильно, А.Я.Вышинский. А к кому он спешил в Москву? Опять же к Вышинскому. Заметьте, что с Вышинским случилось такая же история, как и с Зорей. В Нью-Йорке, вдали от Родины он скоропостижно скончался (Уж не чистил ли случайно, лежа на кровати пистолет?) на посту постоянного представителя СССР в ООН в 1954 году, в разгар Хрущевской вакханалии. И опять в деле присутствовал пистолет. Правда, на сей раз «браунинг». Почему-то, Звягинцев, насчет Нью-Йорка, не обмолвился ни словом.

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/95-zagovor30.html
В материалах Нюрнберга, на удивление, практически нет ничего в допросах Риббентропа о нападении на нашу страну. Так фразы общего порядка и никакой конкретики. Может, постарались, в свое время, наши «доброхоты» из института Истории СССР? Но определенный интерес представляют материалы о вступлении в войну, на стороне Германии, нашей западной соседки Венгрии.

Во втором томе «Нюрнбергский процесс» представлено Заявление начальника венгерской разведки и контрразведки генерал-майора Штефана Уйсаси о подготовке совместной Венгеро-Германской войны против Советской России.

Давайте с ним ознакомимся. В целях экономии места и времени, я привожу лишь заключительный раздел, но все возникающие неясности поясню по тексту. Итак, из прочитанного, мы должны понять мотивацию Венгерского правительства о разрыве с нами дипломатических отношений и объявлении нам войны. Сначала речь идет о военной подготовке венгерских вооруженных сил к боевым действиям. Штефан Уйсаси продолжает:

«Сосредоточение венгерской «Карпатской группы» на русской границе было закончено к 20/VI - 41 г., (Такое обозначение римскими цифрами и буквами в тексте самого документа – В.М.) согласно результатам переговоров Верта и Гальдера (Генрик Верт, генерал-полковник – начальник королевского венгерского генерального штаба – В.М.). 21/VI – 41 г. началась война против Советской России.

24.VI -1941 г. (насколько я помню) в 12.30 дня я получил сообщение, что советские самолеты бомбардировали Рахо (в Карпатской Руси) и обстреляли в его окрестностях поезда из пулеметов. В тот же день, после полудня, пришло известие, что советские самолеты бомбардировали Кошице. Вечером того же дня состоялось заседание коронного совета под личным руководством регента, который «на основе провокации Советской России» решил объявить ей войну. Против объявления войны выступил лишь один министр внутренних дел Франц Керестеш-Фишер, который требовал проверки обстоятельств мнимой «провокационной бомбардировки» и предложил лишь после проверки принять соответствующее решение (Нашелся же один умный человек, который усомнился в целесообразности нанесения бомбового удара по Венгрии Советским Союзом – В.М.).

Я убежден, что это были немецкие самолеты с русскими опознавательными знаками. Это я обосновываю следующим:

а) генерал-лейтенант Фюттерер и германская пропаганда очень широко «распространялись» по поводу этой бомбардировки;

(ранее, в тексте документа, приводилось следующее высказывание Штефана Уйсаси – В.М.

«… Так милитаристская клика разрабатывала планы, чтобы побудить правительство объявить войну Советской России в нужный момент. Об этом меня устно информировал генерал-майор Ласло (Ласло Деже – начальник оперативной группы королевского венгерского генштаба – В.М.). Эти планы исходили от генерал-лейтенанта Фюттерера (Германский атташе авиации в Венгрии – В.М.), его помощника подполковника Аримонта и генерал-майора Ласло. Они состояли в том, что в случае необходимости немецкие самолеты, замаскированные под русские, будут бомбардировать восточные пограничные области Венгрии бомбами русского происхождения).

b) генерал-майор Ласло немедленно приказал мне через отделение пропаганды 2-го отдела королевского венгерского генштаба получить фотоснимки найденных остатков «советских» бомб и опубликовать их в прессе фашистских государств;

с) генерал-лейтенант Фюттерер, генерал-майор Ласло и подполковник Аримонд распространяли путем «пропаганды шепотом» слух, что словацкие пилоты, находившиеся на службе у русских, бомбардировали Кошице, и удачные попадания бомб объясняются тем, что эти пилоты хорошо знают местность.

С упомянутого заседания коронного совета генерал-полковник Верт возвратился ночью в генштаб и радостно сообщил генерал-майору Ласло, что на следующий день будет объявлена война России. Генерал-майор Ласло тотчас передал эту весть генерал-лейтенанту Фюттереру, который этой же ночью послал соответствующее донесение в Берлин.

Я подтверждаю своей подписью, что вышеприведенное сообщение мною лично написано и соответствует истине.

Я согласен на возможное опубликование настоящего и готов в качестве свидетеля дать такие же показания перед Международным Трибуналом против названных мною виновников войны.

Москва, 8 января 1946 г.

Штефан Уйсаси, венгерский генерал-майор»

Видимо, по поводу данного документа (а сколько их было представлено суду в Нюрнберге, неизвестно?) у нашего обвинителя Н.Зори и возникли сомнения, когда представляли упомянутый документ Международному Военному Трибуналу (МВТ). Впрочем, могло быть и так, что данный документ был представлен уважаемым судьям, но защита предъявила неопровержимые доказательства обратного. В противном случае, мы спокойно могли бы опубликовать в сборнике «Нюрнбергский процесс» уже не только заявление, но, и материалы допроса венгерского свидетеля Шандора Уйсаси. Но, как видите, ограничились лишь только, публикацией его московского заявления.

Итак, что же получилось: слабость обвинения или весомые аргументы защиты?

Во- первых. Почему, с точки зрения венгерского свидетеля война Германии против Советского Союза началась 21 июня? Почему же его никто не поправил или это опечатка при подготовке документа? Согласитесь, что такая странность может навести на определенные подозрения не только Н.Зорю. Он же не знал, когда Молотову была вручена Германская нота.

Во-вторых. Все то, что сказал свидетель, кроме как голословных заявлений, ничем документально не подтверждено. Слова: « Я убежден, что это были немецкие самолеты с русскими опознавательными знаками», для суда, я думаю, явились слабой аргументацией. А вот защита могла предоставить те самые фотоснимки найденных советских авиабомб и сообщения об этом в прессе.

В-третьих. Один умный человек, министр внутренних дел Франц Керестеш-Фишер, который требовал проверки обстоятельств мнимой «провокационной бомбардировки» наверное, все же провел расследование и представил правительству результаты. Об этом свидетель почему-то не сказал ничего. Видимо, факты подтвердились не в нашу сторону? Прошла ли мимо этого факта защита? Еще несколько слов о венгерском министре внутренних дел. Думаю, что этот неглупый человек, прекрасно понимал, что Советский Союз не несет угрозы Венгрии. Понимая, что Германия втягивает его страну в войну против восточного соседа, он искренне не понимал, для чего Советский Союз нанес бомбовые удары, давая тем самым повод к развязыванию военных действий против него самого?

В-четвертых. Если все это организовала, якобы, немецкая сторона, как сообщил свидетель, и в этом деле был замешан немецкий атташе по авиации генерал-лейтенант Фюттерер, то скажите на милость, зачем ему распространять слухи, если присутствует сам факт бомбежки советской авиацией, и какая разница: кто именно находился в кабине бомбардировщиков – русские пилоты или словацкие? Тем более, непонятно, каким образом последние, оказались в Красной Армии в 1941 году? Неужели, действительно, имел место такой факт, и как об этом узнал немецкий атташе Фюттерер?

Кроме того выглядит сомнительным сам метод провокации, каким он представлен в изложении свидетеля генерал-майора Уйсаси. Бесспорно, что немцы неоднократно использовали провокацию, как повод для развязывания войны, но использовали ее на территории Германии. Действительно, и Гляйвиц, и Фрейбург использовались с провокационными целями для начала войны против Польши и Франции. Но провокация требует и определенного сокрытия фактов, что удобно сделать, именно, на своей территории.

В данном же случае с Венгрией, представляется маловероятным фактом, чтобы Германское руководство, в лице своего генерала Фюттерера, убеждало венгерское правительство разрешить побомбить немножко венгерскую территорию с тем, чтобы оно (правительство), впоследствии имело возможность объявить войну Советскому Союзу? Еще можно было как-то понять такие шаги немецкой стороны, если бы это делалось втайне от венгров, с тем, чтобы поставить их перед фактом. Но открыто предлагать Венгерской стороне бомбардировку ее территории своими самолетами с опознавательными знаками Советского Союза – очень сомнительное мероприятие? А если бы, был сбит немецкий самолет, и выяснилось, каким ВВС он принадлежал, то, как бы это происшествие объяснила венграм немецкая сторона, и что говорило бы по этому поводу само венгерское правительство? И как же Венгрия, в таком случае предъявила бы претензии Советскому Союзу? Разумеется, при желании, можно сделать что угодно, но не об этом идет речь.

Понятно, что с такой слабой аргументацией выступать обвинителю на суде означало проиграть выдвинутое нашей стороной обвинение в причастности к агрессии Венгрии. Поэтому Н.Зоря мог отклонить предложенные материалы и потребовать более веских подтверждающих документов. Но у него, как и у нас, могло возникнуть подозрение: что действительно, советская авиация могла нанести бомбовый удар по указанным объектам. Судите сами.

Вот заявление свидетеля: «… это были немецкие самолеты с русскими опознавательными знаками». Откуда у него уверенность, что это были немецкие самолеты: не сам же он находился на посту ПВО. Только оттуда могло поступить сообщение о вторжении «вражеских» самолетов. И что могла зафиксировать данная служба? Дело в том, что мы перед войной закупили лицензию у немцев на производство «Ме-110» и переделали его в наикратчайшие сроки в пикирующий бомбардировщик «Пе-2».

К началу войны их было выпушено более тысячи. Были они и в составе бомбардировочной авиации Юго-Западного фронта в немалом количестве. По силуэту они были очень похожи на немецкий самолет Ме-110 (еще бы, отец родной!) и их часто, в начале войны сбивали, даже, наши зенитчики, принимая за вражеский самолет. Поэтому ничего удивительного не было в том, что венгерские ПВО могли их принять за немецкие самолеты с опознавательными знаками ВВС Красной Армии. К тому же, сильной аргументацией могли оказаться, не «фотоснимки найденных остатков «советских» бомб» и их публикация в прессе, а скорее всего фотоснимки остатков сбитого самолета с советскими опознавательными знаками. Ведь не «в носу же ковыряли» венгерские зенитчики во время бомбежки? А может это была работа уже ПВО немецкой армии дислоцированной на территории Венгрии?

Вопрос можно поставить и в другой плоскости: «Кто дал команду нашей авиации нанести бомбовый удар по венгерским городам?». А это произошло как раз в то время, когда на Юго-Западном фронте находился Георгий Константинович Жуков и дорогой наш Никита Сергеевич Хрущев. Теперь известно, что они представляли руководство Юго-Западного направления и без их указания, не могла осуществляться ни одна военная операция.

Вряд ли бы, без их одобрения полетели бомбить сопредельное государство, с которым еще не находились в состоянии войны. Кому было выгодно спровоцировать Венгрию на начало военных действий против нашей страны? Неужели Сталину и Молотову? Это для версии В.Суворова больше подходит, да для тех, кто стремился развязать войну, т.е. нашим заговорщикам. Зачем же нашей стране, лишний враг? Тут бы от немцев отбиться малой кровью.

Читаем у Ф.Гальдера в дневниковых записях от 26 июня. Делаем поправку по времени на более ранний период свершаемых событий.

« Венгрия. Русская авиация совершила налеты на ряд объектов в пограничной полосе. Официальное объявление войны не предусматривается, но решено ответить воздушными налетами».

По-моему ясно написано и переведено. В ответ на бомбардировку своей территории правительство Венгрии пока не выступило с нотой о разрыве отношений с нашей страной, а органичилось в ответ, тоже, воздушными налетами. Видимо, посчитало, что такое положение дел будет более весомым аргументом для начала военных действий против Советского Союза. Нам, главное, не забыть, что инициатором бомбардировки сопредельного государства были наши ВВС Юго-Западного направления, где первую скрипку играли дуэт Жуков-Хрущев.

А теперь проследите цепочку: Н.Зоря находит какие-то документы и просится с докладом в Москву; Р.Руденко делает вояжи к Жукову: только ли с целью подготовки Паулюса к процессу? – вполне возможно, что Руденко посвящен в дела Н.Зори и мог информировать об этом Жукова. Как вы думаете, какая реакция ожидалась в ответ?

В свете таких вот сообщений о происходящем на границе СССР и Венгрии, не возникают ли у читателя сомнения, что и с самой Германией, не могли ли чего-либо «учудить» наши борцы с советским строем?

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/94-zagovor31.html
На данный момент, в деле Н.Д.Зори нас должен заинтересовать вот какой факт. Находился ли, Жуков в Германии 23 мая 1946 года? Заранее, предвижу встречный вопрос и уточняю, что если по Ф.Паулюсу был задействован Жуков, то, наверное, он был в курсе по делу и о Н.Зоре? Таким образом, вполне мог, например, воспрепятствовать отправке в Москву его тела?

Такой матерый заговорщик, неужели остался в стороне? В массе различных документов по Жукову сказано:

«В 1945-46 гг. - главнокомандующий группой советских войск и глава советской военной администрации в Германии. С марта 1946 г. – главнокомандующий сухопутными войсками и заместитель министра Вооруженных Сил СССР».

Из этих энциклопедических данных следует, что вроде бы, Жуков убыл из Германии в марте 1946 года и к убийству Н.Зори, даже косвенно, «ни каким боком» не причастен. Убийство, таким образом, следует считать, произошедшим, как бы, после его отъезда. Все вроде бы, действительно, складывается в пользу Георгия Константиновича. Вот выписка из Постановления Совета Министров СССР о назначении заместителей министров некоторых министерств от 22 марта 1946 года.

Совет Министров СССР назначил:

…3) По Министерству вооруженных сил — заместителями Министра: генерала армии Булганина Н.А. (по общим вопросам), Маршала Советского Союза Василевского А.М. (он же Начальник Генерального Штаба вооруженных сил), Маршала Советского Союза Жукова Г.К. (он же Главнокомандующий сухопутными войсками), адмирала флота Кузнецова Н.Г. (он же Главнокомандующий военно-морскими силами), генерал-полковника авиации Вершинина К.А. (он же Главнокомандующий военно-воздушными силами), генерала армии Хрулева А.В. (он же Начальник тыла вооруженных сил).

«Правда», 1946, 22 марта.

Опять публикация из газеты. Куда же деваются подлинники архивных документов? Хорошо, воспользуемся этим данным сообщением. Жуков назначается Главкомом сухопутных войск. Но, вдруг 1 июня 1946 года (запомним эту дату) он вдруг подвергается обструкции: его снимают с должностей и с понижением направляют в Одесский округ.

Из приказа Министра Вооруженных Сил Союза ССР за № 009 от 9 июня 1946 года (Совершенно секретно).

Обстоятельства дела сводятся к следующему.

Бывший командующий Военно-Воздушными Силами Новиков направил недавно в правительство заявление на маршала Жукова, в котором сообщал о фактах недостойного и вредного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к правительству и Верховному Главнокомандованию.

Высший военный совет на своем заседании 1 июня с.г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что маршал Жуков, несмотря на созданное ему правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.

Маршал Жуков, утеряв всякую скромность, и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе, в разговорах с подчиненными, разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения.

Более того, маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым правительству и Верховному Главнокомандованию.

Будучи назначен главнокомандующим сухопутными войсками, маршал Жуков продолжал высказывать свое несогласие с решениями правительства в кругу близких ему людей, а некоторые мероприятия правительства, направленные на укрепление боеспособности сухопутных войск, расценивал не с точки зрения интересов обороны Родины, а как мероприятия, направленные на ущемление его, Жукова, личности…

Под конец маршал Жуков заявил на заседании Высшего военного совета, что он действительно допустил серьезные ошибки, что у него появилось зазнайство, что он, конечно, не может оставаться на посту главкома сухопутных войск и что он постарается ликвидировать свои ошибки на другом месте работы.

Высший военный совет, рассмотрев вопрос о поведении маршала Жукова, единодушно признал это поведение вредным и несовместимым с занимаемым им положением и, исходя из этого, решил просить Совет Министров Союза ССР об освобождении маршала Жукова от должности главнокомандующего сухопутными войсками.

Совет Министров Союза ССР на основании изложенного принял указанное выше решение об освобождении маршала Жукова от занимаемых им постов и назначил его командующим войсками Одесского военного округа.

Настоящий приказ объявить главнокомандующим, членам военных советов и начальникам штабов групп войск, командующим, членам военных советов, начальникам штабов военных округов и флотов.

Министр Вооруженных Сил Союза ССР

Генералиссимус Советского Союза И. СТАЛИН

АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 442. Лл. 202-206. Подлинник. Машинопись.

Опубликовано: Военно-исторический журнал, 1993, № 5.

После того, что прозвучало на Высшем военном совете, видимо, Жукову ничего другого не оставалось, как покорно склонить свою буйную головушку и смиренно принять заслуженное наказание.

Как-то, с трудом верится, во все это, приведенное выше. Командующего ВВС страны А.А.Новикова, как мы знаем, арестовывают, чтобы он рассказал следствию, какой нехороший человек Георгий Константинович Жуков? А «недалекий» Сталин, как только прочитал, что Жуков «считал себя обиженным; выражал недовольство решениями правительства и враждебно отзывался о нем; продолжал высказывать свое несогласие с решениями правительства в кругу близких ему людей» – сразу понял, что с этим маршалом ему не по пути строительства социализма, тем более, укрепления Вооруженных сил СССР. Взял, да и подписал сей «документ», который, как уверяют публикаторы, хранится в архиве президента. Там им самое место, по мысли устроителей подобных «документов».

Согласитесь, уважаемые читатели, что если документ под грифом «Совершенно секретно» должен был разлететься по просторам нашей необъятной страны и за рубеж, где имеются «группы войск, военные округа и флот», – тогда, в чем же его секретность? В самом грифе, да месте хранения, что ли?

Кстати, документик-то, так и не привели полностью. Отделались сокращенным вариантом. А жаль! Придется опять рассматривать, что есть.

Что там нам А.А.Новиков написал позднее обо всем этом:

«Арестовали по делу ВВС, а допрашивают о другом…

Я был орудием в их руках для того, чтобы скомпрометировать некоторых видных деятелей Советского государства путём создания ложных показаний. Это мне стало ясно гораздо позднее. Вопросы о состоянии ВВС были только ширмой…».


Ай, ай, как нехорошо «компрометировать… видных деятелей Советского государства»? Уж, не Сталина ли? То-то, он вознегодовал на Новикова! Понятно, что Александр Александрович был еще несмышленым, находясь на посту главкома. Зато, когда при Хрущеве выпустили из тюрьмы, сразу понял, за что посадили и что хотели выяснить в ходе следствия?

Нет, «дорогие» вы мои товарищи, яковлевцы. Как видите, не с такой целью был арестован Новиков, и не о том говорилось на данном заседании.

По-поводу данного ареста и прочего. Арестован был Новиков, как уверяют, документы в конце апреля. Но какая космическая скорость ведения данного дела! Уже 11 мая, сего года состоялся суд, где ему, вроде бы дали самую малость, 5 лет за то, что, якобы, самолеты «некачественные» принимал от авиационной промышленности. У всех военных историков и прочей писательской братии пишущей на данную тему, есть «чудинка» в голове.

Они плохо воспринимают объективную реальность. По их понятиям советский период разделен на две стороны: светлую и темную. На светлой – все жертвы проклятого тоталитарного режима, а на другой, темной – Сталин, со своими «опричниками». Сына Сталина, Василия Иосифовича, они тоже относят к «темным» силам. Ему, оказывается, войны не хватило, чтобы выяснить про качество самолетов, на которых летали советские летчики. И он – нет, чтобы сразу после салюта Победы усесться за письмо к отцу, еще почти целый год «пропьянствовал», и только затем накатал «кляузу» на «хорошего» человека, по фамилии Новиков.

А его отец, «всероссийский самодержец» Иосиф Сталин, пошел на поводу у «морально разложившегося» сына и приказал привести в действие свой карательный аппарат под «руководством» небезызвестного «палача» Лаврентия Берия, который ни сном, ни духом не ведал, о таком оказанном ему особом доверии вождя. (Берия руководил атомным проектом и, на тот момент, никакого отношения не имел к силовому ведомству). Так пострадал «хороший» человек по имени Александр, у которого и отец, тоже был Александром, служившим в свое время, между прочим, в полицейском управлении. Кроме того утверждается что, якобы, Лаврентий Берия давно «точил зуб» на «правдолюба» Георгия Константиновича Жукова. А показания на него, выбитые у «измученного ночным светом» Новикова, дали веские основания, «свести с ним счеты». Вот примерная схема, запущенная в оборот, по так называемому «делу авиаторов». Поэтому данное «постановление» очень хорошо читается в контексте о «злобствованиях» Сталина в отношении высшего командования ВВС и Жукова, в частности.

Впрочем, у нас есть возможность опровергнуть вышеприведенный документ самим фигурантом этого дела. Слово предоставляется Георгию Константиновичу Жукову. Немного уточнения. Сами читатели должны понять, что не мог же Георгий Константинович, каким бы «правдолюбом» он ни был, рассказать, абсолютно всю правду, взял, да, кое-где и приврал. Мы, его по ходу рассказа, будем поправлять. Итак, читаем его «исповедь» из очерка полковника Н.С.Светлишина «Крутые ступени» в сборнике «Маршал Жуков: полководец и человек»:

«Я был предупрежден, что на завтра назначено заседание Высшего военного совета. Поздно вечером приехал на дачу. Уже собрался лечь отдыхать, услышал звонок и шум. Вошли трое молодцов. Старший из них представился и сказал, что им приказано произвести обыск… Кем, было ясно. Ордера на обыск они не имели. Пришлось наглецов выгнать, пригрозить, что применю оружие…»

От Хрущева, наверное, научился так врать. «Хорошие» люди есть везде, как видите, предупредили Жукова о Заседании, а то, получилось бы некрасиво. Все собрались, а Жукова, глядь, и нет, на Военном совете. Могло бы, и сорваться такое важное мероприятие.

Ко всему прочему, нельзя отказать Жукову в желании выглядеть «белым, пушистым и кристально-чистым», отсюда, якобы, и незаконный обыск. Удивительно, что обыск происходит, как-то сам по себе, без связи с обвинением. Ну, захотелось, «троим молодцам», покопаться в Жуковских вещах. Почему бы нет? Правда, по чьему приказанию это было сделано, Георгий Константинович предпочел, чтоб читатель догадался сам. Ай, да законник, товарищ маршал. Арест или задержание, в том числе и обыск, проводятся не на основании, чьего-либо желания (устного приказания), а на основании ордера, подписанного прокурором. Сам же виновник и отметил, что, якобы, «ордера на обыск они не имели». А с чем же пришли к Жукову три молодца, – неужели, с одними желаниями?

Кроме того, это не прихоть прокурора, подписывать ордер на обыск: что хочу – то и ворочу, а на основании материалов следственного дела, в котором изложены причины, побудившие соответствующие органы прибегнуть к данной мере. Причины должны быть достаточно весомые, чтобы прокурор вынес соответствующее положительное решение об аресте и прочем. В противном случае, прокурор отклонит данное предложение об аресте и обыске, и будет прав. Еще сложнее обстоит дело с арестом или задержанием военнослужащего высшего командного состава.

Прежде, чем идти к прокурору, надо, прежде всего, получить «добро» от непосредственного начальника лица, в отношении которого ведется разработка. Поэтому, оцените уровень лиц, вовлеченных в следственное дело Жукова. Кто может дать разрешение на задержание Жукова? – только Сталин. Кто может подписать ордер на обыск у Жукова? – сам, затрудняюсь ответить на этот вопрос. Но, думаю, что будет уровень Генеральной Прокуратуры СССР. А кто будет осуществлять задержание Жукова и обыск? Но, не районный, же отдел внутренних дел, в ранге участкового милиционера. Сам же Георгий Константинович упоминает «трех молодцов», но почему-то промолчал, из какого они ведомства?

А если бы пояснил читателю, что «три молодца» из госбезопасности, то сразу возник бы вопрос: «Почему госбезопасность интересуется Жуковским «барахлишком»? Кстати, отчего-то не упомянул понятых при обыске, неотъемлемый атрибут сталинской эпохи: соблюдать законность во всем. Или и понятых выгнал из дачи?

А может, обыск проводился в его отсутствии? Вот это гораздо интереснее, чем всё выше перечисленное. Это был негласный обыск, проведенный органами госбезопасности при ведении следственного дела. По этому поводу есть документ, который приведу чуть ниже. При этом обыске, видимо, не все улики изымались, а лишь фиксировались в протоколе. Об одной стороне Жуковского дела, «о барахле», сведения просочились в открытую печать. Суть такова и многие знают, что речь идет об имуществе, которое Жуков незаконно, в огромных количествах вывез из Германии и, видимо, еще из других мест. Но в чем состояла пикантность негласного обыска?

« Совершенно секретно

Совет Министров СССР

Товарищу Сталину И.В.

(Документ приведен в сокращении)

В соответствии с Вашим указанием 5 января с.г. на квартире Жукова в Москве был произведен негласный обыск. Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями. В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате. В шкатулке находилось: часов — 24 штуки, в том числе золотых — 17 и с камнями — 3; золотых кулонов и колец — 15 штук, из них 8 с драгоценными камнями; золотой брелок с большим количеством драгоценных камней; другие золотые изделия (портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями пр.). В связи с тем, что чемодана в квартире не оказалось, было решено все ценности, находящиеся в сейфе, сфотографировать, уложить обратно так, как было раньше, и произведенному обыску на квартире не придавать гласности.

По заключению работников, проводивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать. Нет не только чемодана с ценностями, но отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т.д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было…

Что касается необнаруженного на московской квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный Семочкин, то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой. Сегодня, когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него в квартире, где и находится в настоящее время. Видимо, следует напрямик потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями.

Абакумов. 10 января 1948 года»

Искали чемодан с драгоценностями, награбленными «маршалом Победы» в ходе войны. Любой из «хапков» той поры, возненавидел бы Советскую власть, и Сталина, во главе ее. Ну, посудите сами. Мыслимое ли это дело, все время таскать с собой чемодан с драгоценностями? Это же самая настоящая «тирания». Самое прискорбное для Жукова заключалось еще и в том, что все, «что было нажито непосильным трудом» в дальнейшем конфисковали. Какие при этом будут чувства у Георгия Константиновича, говорить, видимо, не следует? И так, понятно без слов. Но, обратите внимание, что чемодан, не основной повод к негласному обыску. Работников госбезопасности интересовали бумаги Жукова, но, – увы! Русским же языком написано, что

«квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать… отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т.д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было…»

«Хорошие» люди побеспокоили Жукова и на этот раз, предупредив об обыске. Тот не поленился очистить квартиру от личной переписки. Прямо, скажем – великий конспиратор или революционер со стажем.

Что сказать, по поводу чемодана с драгоценностями и прочих ценных вещах? Идет 1948 год. Страна разорена войной. Голодно, но над страной нависает новая угроза, уже атомной войны. Советские люди, (в правильном понимании этого слова) снова прилагают поистине титанические усилия, чтобы не только восстановить страну после войны, но и не дать состояться новой. И на этом, поистине героическом фоне, озирающиеся фигуры Жукова с женой, попеременно таскающие чемодан с награбленными драгоценностями. Вот подлинная картина (или хотите, скульптура), которая наиболее ярко охарактеризовала бы истинную сущность этого человека.

Теперь о том, о чем собственно и хотелось сказать, в связи с обыском. Жуков, как всегда лжет, говоря о, якобы, несостоявшемся аресте и обыске. Как только что прочитали из документа, обыск у Жукова носил негласный характер и, следовательно, не подлежал открытому обсуждению. Откуда же Жуков узнал об обыске? Очень просто. Во-первых, от «хороших» людей. Во-вторых, после убийства Сталина подельники Хрущева «смели» всех своих противников с государственных постов и, им открылся доступ в архивы, где они безнаказанно орудовали долгие годы. Именно там, надо полагать, и ознакомился Георгий Константинович с документами негласного обыска.

И вот после всего, что написано, Жуков строит из себя «героя», вытолкавшего «в шею» представителей власти, да еще пригрозившего «применить оружие»?

«Ай, Моська, знать она сильна, что лает на Слона?». Кроме того, жил, понимаешь жил, Георгий Константинович, Отчизне служил, как вдруг, откуда не возьмись, появились представители госбезопасности и не дали человеку отдохнуть в конце рабочего дня. Так надо понимать происходящее, в описании самого Жукова?

«А на следующий день состоялось заседание Высшего военного совета, на которое были приглашены Маршалы Советского Союза и некоторые маршалы родов войск…

Сталин почему-то опаздывал. Наконец он появился. Хмурый, в довоенном френче. По моим наблюдениям, он надевал его, когда настроение было «грозовое». Недобрая примета подтвердилась».

Понятное дело. На Сталина нашла очередная «блажь»: надо же, над кем-нибудь, «поиздеваться». Как следует из «наблюдений» маршала, видимо, очередь дошла до него?

«…Генерал Штеменко раскрыл положенную Сталиным папку и начал громко читать. То были показания бывшего командующего ВВС Советской Армии Главного маршала авиации А.А.Новикова, находящегося в застенках Берия. Нет нужды пересказывать эти показания, но суть их была однозначна: маршал Жуков возглавляет заговор с целью осуществления в стране военного переворота».

Обратите внимание: это Жуков, сам говорит о себе, как о заговорщике, пусть даже, якобы, со слов находящегося под следствием Новикова. Ведь, мог бы соврать или промолчать при встрече с военным писателем? Нет, взял и рассказал, почему его вызывали на Высший военный совет. Чудак! Если бы он только знал, что Яковлев и компания выпустят «липовый» приказ, наверное, не стал бы раскрываться? Вообще, подвели яковлевцы, прославленного маршала. А Жуков не унимается: сообщает все новые и новые подробности происходящего на совете.

«…После прочтения показаний генерала Телегина и маршала Новикова в зале воцарилась гнетущая тишина, длившаяся минуты две. Наконец первым заговорил Сталин. Обращаясь к сидящим в зале, он предложил выступать и высказывать мнение по существу выдвинутых обвинений в мой адрес. Выступили поочередно члены Политбюро ЦК партии Г.М.Маленков и В.М.Молотов. Оба они стремились убедить присутствующих в моей вине. Однако для доказательства не привели каких-либо новых фактов, повторив лишь то, что указывалось в показаниях Телегина и Новикова».

Здесь надо немного дух перевести. Обратите внимание на фразу: «в зале воцарилась гнетущая тишина». Жуков очень точно передает атмосферу данного заседания. Наверное, до конца жизни она стояла у него перед глазами. После прочтения обвинения в зале не раздался, как правило, характерный гул, которым обмениваются собравшиеся, выражая свое отношение к сказанному.

В зале все притихли! Многих собравшихся, от того, что они услышали, видимо, повергло в шок, а некоторые, думаю, и поежились. Кроме того, почему «выпали в осадок» показания Телегина? О них нет упоминаний ни здесь, у Жукова, ни в «приказе генералиссимуса». Не могу сказать обо всех показаниях Телегина, в целом, но что касается событий под Москвой, в сорок первом, то это абсолютно точно было. Телегину вменялось в вину сокрытие прорыва немцев на Юхнов. Это все звенья одной цепи, начиная с событий под Вязьмой. Кстати, Телегин тоже, свой срок получил. Но, как всегда, после смерти Сталина, Хрущев и данного «героя», тоже амнистировал.

Кроме того, как Жуков характеризует выступления Маленкова и Молотова? Разве честный человек мог бы сказать о себе такое: «не привели каких-либо новых фактов»? Мог бы, хотя бы для порядка, возмутиться: оклеветали, дескать, порядочного человека. Однако, не особо умен. Радуется, не понимая, что говорит: нет «новых фактов». А про «старые» уже, видимо, забыл?

Затем, свое слово сказали военные, близко общавшиеся с ним по службе.

«После Маленкова и Молотова выступили Маршалы Советского Союза И.С.Конев, А.М.Василевский и К.К.Рокоссовский. Они говорили о некоторых недостатках моего характера и допущенных ошибках в работе. В то же время в их словах прозвучало убеждение в том, что я не могу быть заговорщиком».

Не столько важно, что они говорили, могли бы много и не знать? Важно, что Жуков сам о себе, в качестве заговорщика, сказал? Прикрылся, как всегда Сталиным.

« Особенно ярко и аргументировано выступил маршал бронетанковых войск П.С.Рыбалко, который закончил свою речь так: «Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков – заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны».

Вот бы на радость всем заговорщикам так бы велись следственные дела: верю – не верю. «Товарищ Жуков, Вы заговорщик? – Нет!». Тогда, ему в ответ: «Спасибо, Георгий Константинович! Вот Вам орден за правдивость ответа! Вы свободны!» К счастью, это было не так.

Замечу, по поводу приведенного отрывка. Вот откуда «выросли ноги» пресловутого «приказа генералиссимуса». Это, видимо, надергали цитат из стенограммы выступлений генералов и «причесали» их. Хотелось бы заметить, что и у Конева, тоже «рыльце в пушке», – будет он против Жукова выступать. Он ему за Вязьму, по гроб жизни обязан: Жуков, сам об этом говорил. Тоже, самое, и с Василевским.

Этот, хитрющий тихоня из Генштаба, тоже наделал много разных «добрых дел», «приближая» нашу Победу, как мог. Один Сталинград, чего стоит. Особняком здесь стоит, конечно же, Константин Константинович Рокоссовский. Знал он цену генеральскому слову. Не первый год в Красной Армии служил. Всякого перевидал. Скажешь, поперек кому-либо правдивое слово, «сожрут и костей не оставят». Ему ли не знать о Сталинграде, где орудовал Хрущев с помощью Василевского?

Куда, в настоящий момент, подевался Василий Тимофеевич Вольский, честнейший, из наших генералов? Да, не так давно, буквально несколько месяцев тому назад, в феврале (данное дело происходило же в июне 1946 года), «заболел неизлечимой болезнью» и умер, унеся с собой всю тайну о том, что там было под Сталинградом в ноябре 1942 года, на самом деле. Поэтому и отделался Константин Константинович Рокоссовский общими фразами о Жукове. Против него пойдешь – никакой Сталин не поможет. Думаю, что в душе, Рокоссовский, может быть даже был рад, что получил от вождя предложение убыть в Польшу. Подальше от разборок с генералами-заговорщиками, спокойнее жизнь.

Он, ведь, тоже, прошел всю войну с первого дня, и бок о бок соприкасался со всеми «друзьями» Отечества, о которых мы вели речь. Ему ли, их не знать! Тот же Жуков под Москвой грозился расстрелом на месте товарищу Рокоссовскому за правильное понимание военной ситуации. Так и заставил совершить Константина Константиновича действия, идущие во вред обороняющейся 16-й армии. Поспособствовал врагу совершить прорыв фронта.

Странно, что Жуков почему-то пропустил выступление генерал-полковника Ф.И.Голикова? Видимо, в силу его острого содержания в свой адрес. И Голиков мог припомнить Жукову «славные дела», которые тот вытворял с его 10-й армией под Москвой.

По-поводу, упомянутого эмоционального выступления маршала Рыбалко. Оставим «ярко и аргументировано» на совести Жукова, как не подходящие для такого случая слова. Можно, понять по-человечески, Павла Семеновича выступившего в защиту Жукова. Честный человек всегда «мерит людей своим аршином» и ему невдомек, что Маршал Советского Союза может быть непорядочным человеком. Впрочем, может быть, им двигали и другие причины, и говорил он совсем не о том? В этом отрывке, меня особенно «умилила» фраза о «допущенных ошибках в работе», словно речь шла о каком-то выдающемся конструкторе совершившем просчеты при проектировании или крупном производственнике, не справившемся с выполнением намеченного плана.

Как, например, охарактеризовать атаку при штурме Зееловских высот в ночное время под Берлином в 1945-ом, да еще при свете прожекторов, когда погибло огромное количество советских солдат? На что списать? На конструктивный просчет или безмозглость при планировании командующего 1-м Белорусским фронтом?

Можно ли данное побоище, назвать «ошибкой в работе»? «Соловьи-демократы» поют, что если бы «вовремя» не взяли Берлин, то жертв было бы еще больше. Дескать, хорошо, что Жуков вовремя оказался на этом месте, а то, говорят, не видать бы нам Берлина, «как своих ушей». За Берлинскую операцию Жукову полагалось бы оторвать причинное место, да обстоятельства не позволили. А жаль! Неужели, апологеты Жукова, всерьез думают, что кличка «мясник», данная Жукову, возникла после войны и вследствие, вот такой его разборки, на Высшем военном совете? И у Рокоссовского были большие потери, война без жертв не бывает, но, солдатская молва, не наградила же, Константина Константиновича, подобной кличкой?

Кроме того, как прикажите понимать фразу, якобы, произнесенную маршалом Рыбалко: « Я не верю, что маршал Жуков – заговорщик». Значит, на Совете все же затрагивался вопрос о заговорщицкой сущности Георгия Константиновича? Интересно другое. Почему эту фразу оставили в воспоминаниях Жукова? Видимо решили, что мол, такая нелепица, как заговорщик, будет более сильно воздействовать на читателя, чем простое умолчание. Кому это может прийти на ум, подозревать маршала Победы в заговоре против Советской власти? Его!– в апреле 1945 года штурмом взявшего столицу поверженного врага! Быть такого не может!

Это я, уважаемый читатель, написал, что Жуков обвинялся в заговоре против Советской власти. Советско-партийный официоз благоразумно перевел стрелки лично на Сталина. Дескать, Жуков, якобы, посягал на приоритет Сталина, как Верховного Главнокомандующего. Ну, и прочая подобная чепуха. Уж не для весомости ли аргументов, Георгий Константинович, пригласил с собой в компанию 74 генерала. Впрочем, почитайте подборку, где сам Жуков поясняет ситуацию по обвинению его, как заговорщика.

Упомянутый ранее историк В.Д.Соколов, приводит вот какую зарисовку из воспоминаний самого Жукова.

Дескать, «Сталин прямо однажды сказал (ему, Жукову), что они (Берия и Абакумов) хотели меня арестовать. Берия нашептывал Сталину, но последний ему прямо сказал: «Не верю. Мужественный полководец, патриот и – предатель. Не верю. Кончайте с этой грязной затеей».

Вообще, такое о себе сказать: «мужественный полководец, патриот» – ни каждый военный решится! Тем более написать! А здесь водопад скромности. Кто же, действительно, в таком случае поверит, что Жуков предатель? За такие «правдивые» слова о себе – еще одного ордена «Победы» не жалко!

У Константина Симонова тоже упомянуто о Жукове, как о заговорщике. Снова Георгий Константинович взвивается на дыбы, упоминая своих недоброжелателей.

«Берия с Абакумовым дошли до такой нелепости и подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговор против Сталина. Но, как мне потом говорили присутствующие при этом разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берии о моем аресте, сказал:

- Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя.

Так мне передали этот разговор, после которого попытка Берии покончить со мной провалилась».

Как и у Соколова, здесь Жуков тоже вовсю расхваливает самого себя. Выясняется, что Сталин, оказывается, не в полном объеме был знаком с самим собою, особенно в период войны. Жаль, что бумага терпит все, что ни напишешь на ней.

Сталину «охотники» докладывают, что Жуков, лично, во главе заговора против него, а тот руками машет: «Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Он мне часто очень вкусные горячие пирожки приносил в Кремль, которые ему бабушка пекла. Не может он быть серым волком? Он самая настоящая Красная Шапочка, только в мундире маршала!». Так и не дал «охотникам» стрельнуть по «лесному разбойнику». А то бы, кремлевская история могла бы иметь совершенно другое окончание.

Сталину, в описании Симоновым, все это простительно, тем более что сказано со слов Жукова. Но серьезному читателю, думается не надо объяснять, что Кремль – это не домик в лесу из сказки Шарля Перро.

И в данном сюжете, как видите, снова присутствуют Берия с Абакумовым. Серьезные люди из серьезных ведомств. Вроде бы, послевоенные события. Однако наш герой лукавит по поводу офицеров. Речь шла о генералах, а это, как понимаете, не одно и то же. Но, видно писателя Симонова в 50-х годах, чуток подредактировали, чтоб не здорово резало глаза о генеральском сословии. Тем более что ни так давно был совершен государственный переворот с убийством Берии, так что о генералах лучше было бы помалкивать.

Заканчивается же приведенный отрывок, как видите, только упоминанием об одном Берии. Уж, не начальный ли период войны припомнил сей страдалец, когда был в должности Главкома Юго-Западного направления? Тогда Сталин с заговором против него, был более, чем к месту.

Что интересно во всем этом, так это то, как Жуков ловко увиливает от прямого ответа, что он не заговорщик. Что-то не взорвался относительно выдвинутых обвинений в свой адрес. Мог же обратиться напрямую к читателю с негодованием честного человека, дескать, понапрасну оболгали? Я, дескать, кристально честный человек. Однако – нет! – прикрылся умершими, то самим Сталиным, то Рыбалко.

По данному заседанию Высшего военного совета хочу вот на что обратить внимание: нет в архивах стенограммы данного заседания, это – раз, и списка присутствующих и выступающих, это – два. К чему я клоню? Как читатель воспримет вот такой кусочек из работы Юрия Краснощёка (http://www.zn.ua/3000/3150/11907)

«Маршал бронетанковых войск Я.Федоренко умрет неожиданно в кремлевской больнице 26 марта 1947 года, когда Жуков будет в ссылке в Одессе. После смерти Федоренко командующим бронетанковыми и механизированными войсками станет его заместитель маршал Рыбалко, но он тоже неожиданно умрет при непонятных обстоятельствах в кремлевской больнице через год, 28 августа 1948-го. Эти неожиданные смерти вызывают большое подозрение. Маршалу Федоренко тогда был всего 51 год. Маршалу Рыбалко, дважды Герою - 52. На следующий день после смерти Рыбалко газета «Правда» опубликовала на своих страницах некролог, подписанный 69 руководителями партии, правительства и выдающимися военачальниками. Список возглавлял сам Сталин. Похороны были торжественные и помпезные. Интересные материалы дает по этому поводу член военного совета 3-й гвардейской танковой армии, где Рыбалко был командующим, С.Мельников. В мае 1947 года С.Мельников встречается с Рыбалко в Москве. Недавно похоронили маршала Федоренко.

По словам Мельникова, маршал Рыбалко чувствовал себя хорошо и вот что ему сказал:

- Работаю много, дня не хватает, приходится одалживать время у ночи…

Но уже через год при их встрече генерала Мельникова поражает состояние здоровья Рыбалко. Когда навестил его в Кремлевской больнице, вот что по этому поводу засвидетельствовал: « Я приехал проведать Павла Семеновича незадолго до того, как врачи запретили его навещать. Состояние Павла Семеновича не обещало ничего хорошего: он очень похудел, кожа на лице пожелтела. Я еле удержался, как бы не показать своего волнения, которое охватило меня. А он, борясь с болью, держался бодро и все говорил про танки, самоходки, про их усовершенствование… Мне на прощание он сказал: «Только б вырваться из этой белостенной тюрьмы…» Что имел в виду маршал Рыбалко, называя кремлевскую больницу - белостенной тюрьмой?»

Понятно, что на человека умершего давно, можно ссылаться безбоязненно, приписывая ему слова, которые он, вряд ли продумал, не то, что произносил? Кроме того, с чего бы это «пламенный защитник Жукова», так быстро занемог и покинут этот мир? Может, спешил, на том свете, разнести эту, радостную для Жукова, новость? Кроме того, Рыбалко умер 28 августа, а Жданов, заметьте – 30 августа. Неужели, за компанию?

Подходим к завершению этого нелегкого, для нашего понимания, Высшего военного совета.

«Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждения по этому вопросу. Затем он подошел ко мне, спросил: «А что вы, товарищ Жуков, можете нам сказать?» Я посмотрел удивленно и твердым голосом ответил: «Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу вас разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания от Телегина и Новикова. Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а поэтому глубоко убежден в том, что кто-то их принудил написать неправду».

Если читатель, сделав «удивленное» лицо, сможет после этого, что-либо произнести «твердым голосом», то путь в артисты драматического театра ему открыт. К тому же, вряд ли Жуков, в той ситуации, был так многословен? Кроме того, он, по обыкновению, обманывает читателя. Давно, не новость, что Берия с конца 1945-го не возглавлял силовые структуры, так что, не зачем возводить напраслину на человека? А вот присутствие Абакумова, в данном деле, Жуков почему-то, не указал? И на то, есть причины. О них подробнее, чуть позже.


Все же о показаниях Телегина Жуков молчит, «как рыба об лед», тем не менее, яростно защитил своего «боевого» товарища.

Кроме того, хотелось бы отметить то обстоятельство, что когда товарищ Жуков принимал военную присягу, в ней не было ни слова о том, чтобы служить партии. Так что в этом случае, перед Сталиным, явно перестарался сверх меры.

«Сталин спокойно выслушал, внимательно посмотрел мне в глаза и затем сказал: «А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву». Я ответил, что готов выполнить свой солдатский долг там, где прикажут партия и правительство…»

Что-то не очень похож этот Сталин на того, который описан у Соколова и Симонова. Не рискнул в этот раз Жуков сильно приукрашивать события, поэтому Сталин и получился более сдержанным в эмоциях. А мужественного полководца, патриота, попросили покинуть Москву, вместе с бабушкиными пирожками (последнее, шутка).

Кроме того, честному человеку незачем прикрываться своим отношение к чему-либо, достаточно, просто, сказать, что он – честный человек. И безо всякого натужного пафоса о Родине, партии и прочем.

К тому же, выясняется какой Жуков, лицемер. В феврале 1947 года в письме Сталину он писал, как раз упоминая данное заседание (как бумага не покраснела от стыда?):

«Товарищ Сталин, я еще раз со всей чистосердечностью докладываю Вам о своих ошибках…

Все допущенные ошибки я глубоко осознал, товарищ Сталин, и даю Вам твердое слово большевика, что ошибки у меня больше не повторятся. На заседании Высшего военного совета я дал Вам слово в кратчайший срок устранить допущенные мною ошибки…».

[Владимир Мещеряков]

Его снимают с высокой должности, чуть ли не отдают под суд, а он «заливает», что готов выполнить «свой солдатский долг». Да, разве же ему было дано благое пожелание на выполнение ответственного дела? Как нашкодившего щенка, отправили подальше от центра, чтоб не мешал следствию. Под суд, такую фигуру, как Жуков, конечно же, никак нельзя было отдавать! И он знал об этом. Во-первых, он, только что год назад подписал капитуляцию Германии, а здесь, вдруг, заговорщик: в пользу этой самой Германии! Как обрадовались бы его «друзья-товарищи» сидящие в это время на скамейке подсудимых в Нюрнберге, и особенно, их коллеги с Запада. Во-вторых, как раз из-за этого-то проходящего процесса, тоже нельзя было наказывать Жукова. Недаром, видимо, существует поговорка: «Как с гуся, вода». Это как раз про нашего героя.

Читатель может подумать, что автор пылает особой ненавистью к Георгию Константиновичу и его друзьям. Отнюдь! Я просто констатирую тот факт, что Жуков, как многие другие причастные к заговору люди, нарушили военную присягу и поэтому по существующим в то время законам подлежали уголовному наказанию. Кстати, чтобы не быть голословным, давайте ознакомимся с текстом той самой военной присяги принятой в Красной Армии в 1939 году. Ведь и Жуков должен был подписать подобный документ. Разве об этом он когда-нибудь и где-нибудь упомянул? Он эту присягу боялся как черт ладана. Этот текст отстегал бы его по мягкому месту не хуже казацкой плетки.

Военная присяга.

Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому правительству.

Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

Подпись (Ворошилов)

Звание Маршал Советского Союза

Имя, отчество и фамилия Климент Ефремович Ворошилов

Наименование части, управления, учреждения Народный Комиссариат Обороны СССР

23 февраля 1939 года.

Есть фотокопия текста военной присяги и с подписью Сталина, входящего на тот момент в состав Главного Военного Совета РККА. Но, ни один из военачальников в своих мемуарах не привел текста подобной военной присяги со своей подписью. Текст-то уж больно колкий.

Уже за одни свои лживые мемуары Жуков должен был понести наказание Суда Чести, как нарушение данной присяги, где прямо сказано, что лицо, подписавшее данный документ, обязуется быть честным человеком. А сколько их маршалов можно было выстроить в длинную шеренгу нарушивших данную клятву о честности? И это только морально-этическая сторона дела!

А профессиональная – как военного человека? Да при Петре Первом Жукова давно бы четвертовали бы на колесе на Лобном месте для острастки любителей легкой поживы на казенной службе. И никакой бы светлейший Меньшиков не защитил бы, хотя и сам имел слабость к трофеям и прочим халявным слабостям из казны.

А наш Георгий Константинович еще имел наглость в своих «Воспоминаниях» беззастенчиво врать о, якобы, своей неустанной заботе об охране Родине от врагов. Жуков нарушил Военную присягу во всем, что там написано. От первого до последнего слова. И он знал об этом. Поэтому и вся его послевоенная деятельность сводилась к одному: как ускользнуть от ответственности. Или думаете, что Георгий батькович не знал, что

«если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Только Хрущев от лица партии мог спасти своего подельника от строгости закона страны по отношению к клятвопреступникам. И он сделал это, так сама партия, какой бы хорошей она не была на тот момент, выпадала из действующего законодательства. Поэтому Жуков и промурлыкал в ее адрес нужные слова: « я всегда честно служил партии». Так и ускользнул по жизни от наказания.

Но вернемся к тому, с чего начали. Значит, на основании приказа Сталина, действительно, Жукова сняли с должности Главкома сухопутных войск.

В Докладной записке (Секретно) И.В. Сталину от 4 июня 1946 года Жуков сообщает о сдаче обязанностей И.С. Коневу

«В соответствии с постановлением Совета Министров Союза ССР № 1157—476с от 3-го июня 1946 года, должность главнокомандующего сухопутными войсками Вооруженных Сил Союза ССР и обязанности заместителя министра Вооруженных Сил Союза ССР по сухопутным войскам — 4 июня 1946 года сдал маршалу Советского Союза тов. Коневу Ивану Степановичу.

Маршал Советского Союза Г.Жуков

АПРФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 11. Л. 93. Подлинник. Машинопись».

После того, как он сдал дела Коневу, его этим же приказом от 9 июня 1946 года освобождают от всех должностей и обязанностей.

«Совет Министров Союза ССР постановлением от 3 июня с. г. утвердил предложение Высшего военного совета от 1 июня об освобождении маршала Советского Союза Жукова от должности главнокомандующего сухопутными войсками и этим же постановлением освободил маршала Жукова от обязанностей заместителя министра Вооруженных Сил».

Я, почему акцентирую внимание на должностях и обязанностях Жукова. Дело в том, что ввиду реорганизации структуры Вооруженных сил Георгию Константиновичу была определена должность Главкома Сухопутных войск, но с него не были сняты обязанности, как заместителя министра Вооруженных Сил. Иначе, с чего бы в данном приказе этот факт особо подчеркивать. Так вот, вполне возможно, что, несмотря на назначение на должность Главкома, Жуков вполне мог, оставаясь заместителем министра, выполнять и функции командующего советскими войсками, находящимися в Германии. Не спорю, что это только мои предположения. Но давайте посмотрим Личный листок по учету кадров Жукова Георгия Константиновича. На форзаце книги «Маршал Жуков. Каким мы его помним» как раз и приведена данная фотокопия, где, вполне возможно, собственноручно Жуковым, внесены соответствующие записи:

(Строка). «Время прохождения службы. Ноябрь 42 г. по май 46 г. Должность. Координировал действия фронтами и командовал 1 Укр. фронтом и 1 Белорус. фронтом и Командовал оккупационными войсками в Германии. Место прохождения службы. Действующая армия».

(Следующая строка). «Время прохождения службы. Май 46 г. по июнь 46 г. Должность. Главком сух. Войск В.С. Место прохождения службы. Москва». (Следующая строка). Время прохождения службы. Июнь 46 г. по февраль 47 г. Должность. Командующий ОдВО. Место прохождения службы. Одесса.

По-моему, ясно читается, что Жуков «Командовал оккупационными войсками в Германии» по « май 46 года». А с мая 46 г. по июнь 46 г. Главком Сух. Войск В.С. Ведь сам же написал!

Мне представляется это дело таким образом. Еще раньше, для издания его книги «Воспоминания и размышления» хотели, видимо, на форзаце именно этого издания поместить его послужной список. Георгий Константинович бодро начертал на чистом бланке «Личного листка по учету кадров» свои похождения по служебным ступеням (разумеется, без указания дней) но, дело почему-то не пошло.

Почему на чистом бланке? Потому что, в подлиннике «Личного листа» обязательно должны были бы стоять полностью даты, и проставлены номера приказов, на основании которых происходило перемещение по службе. Разве, Жуков их мог запомнить? Что-то редакторам показалось не приемлемым, и сочли, видимо, за лучшее не печатать, дабы не привлекать внимание к его карьере.

Мало ли, что может всплыть? А за давностью лет забылись тревоги, ушли в мир иной люди, которые давали замечание и таким образом в годы перестройки в 1988 году решили выпустить книгу о Жукове с этими данными. Сказано – сделано. Подсуетились и вставили в форзац, не используемый ранее «Личный листок». Вот, собственно, и все. Что же касается приведенных данных, то, как видите, Жуков в мае, все же находился в Германии, а не как нас уверяют энциклопедии – убыл из Германии в марте. А то, что не приведены числа дней, то это нам знакомо по делу генерала армии Тюленева. Так что и здесь, не совсем, «все чисто».

А как сам Жуков рассказывает об этом эпизоде со службой в Германии? Снова возвращаемся к очерку полковника Светлишина « Крутые ступени». Автор поясняет:

«Сначала попросил рассказать, как и почему он уехал из Германии и почему так непонятно складывалась его послевоенная судьба. Думается, Георгий Константинович понял мою хитрость. Твердые губы его едва тронула усмешка. Заговорил:

– В конце марта 1946 года мне передали, чтобы я позвонил Сталину… Через несколько дней Сталин позвонил сам, спросил, какую бы должность я хотел бы занять. Пояснил, что в связи с реорганизацией управления должность первого заместителя Наркома обороны ликвидируется. Заместителем Наркома обороны, то есть его, Сталина, по общим вопросам будет Булганин. Василевский назначен начальником Генерального штаба, Кузнецов – Главнокомандующим Военно-Морскими Силами. А мне было предложено возглавить Сухопутные войска…»

Только приготовились узнать из уст самого Жукова обстоятельства данного дела, – как же, сам Сталин спрашивал: «Чего изволите?», как вдруг появились многоточия. Далее, увы! – следует текст самого автора.

Тем не менее, хотя и с иронией, но улыбнуться от прочитанного, все же, можно. Жукову сообщили, чтобы позвонил главе государства. Но у него же, всё кабинет, кабинет. Так и не нашлось свободного времени на ответный звонок. Однако Сталин, хотя и сам с Кавказа, не гордым оказался. Как же не предложить «мужественному полководцу, патриоту» новую должность, тем более что «его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя».

« В апреле 1946 года Г.К.Жуков вступил в новую должность. За дело взялся, по его словам, горячо. Но успел сделать мало, потому что через полтора месяца, то есть в июне этого же года, убыл из Москвы к новому месту службы».

Видите, уже не март, а апрель значится в данном рассказе. А появление многоточий, лишний раз подчеркивает нежелание определенных лиц появлению правдивых данных о Жукове. Кроме того обратите внимание на путаницу с должностями. Кто же вносит лживую информацию? Жуков или фонд А.Н.Яковлева подготовивший данные документы к публикации.

Мы, ведь, всего-то, хотели просто напросто узнать, когда точно убыл Жуков из Германии? А смотрите, «как воду замутили»? Видимо, неспроста!

Тут, косвенно, И.С.Конев, тоже, на удивление, но вносит свою положительную лепту в нестыковку с Жуковским назначением.

«Я присутствовал на заседании Главного Военного Совета летом 1946 года, оно было посвящено разбору дела маршала Советского Союза Г. К. Жукова. Незадолго до этого я был назначен первым заместителем Главнокомандующего сухопутными войсками. Сдав должность главкома Центральной группы войск и верховного комиссара по Австрии генералу В.В. Курасову, я получил разрешение на полуторамесячный отпуск и решил провести его в Карловых Варах. Вскоре туда мне позвонил Н. А. Булганин и попросил срочно выехать в Москву. На второй день после моего приезда состоялось заседание Главного Военного Совета в Кремле».

«Отматываем» назад по времени, указанного Коневым. Значит, приехал в Москву 31 мая. До этого был в Карловых Варах на отдыхе. Даже, если бы весь отпуск провел там, и то речь бы шла опять же об апреле, а никак не о марте. Но, как пишет сам маршал Конев, по убытию в Чехословакию, ему «вскоре туда… позвонил Н. А. Булганин». Не через месяц же? Даже неделя, большой срок для военного человека. Кроме того, «прохлаждаться» полтора месяца в Карловых Варах на водах, в такое-то сложное время?! Отдыхать-то можно, да кто ж ему так долго позволит? Значит, вполне допустимо, что Булганин звонил Коневу в 20-х числах мая. А это говорит о том, что данная реконструкция Вооруженных Сил не была скоропалительной акцией, если и Конев, только в мае, сдал свою должность Главкома Центральной группы войск.

Но и это еще не все. Помните, я обратил внимание на дату «1 июня»? Если Высший военный совет проходил 1-го июня, и, как следует из Постановления Совета Министров Союза ССР № 1157—476с от 3-го июня 1946 года, Жукова сняли с должности главкома сухопутных сил, а 4 июня, он свои дела уже сдал Коневу, (обратите внимание на скорость решения этих дел), то почему Сталин, затянул с подписанием приказа? Утвержден, аж, 9 июня. Не было ли тайного умысла наших «архивистов» растянуть это дело с 9 до 1 июня, чтобы «сгладить» временной отрезок Жуковского нахождения на посту главкома? Ведь, Конев пишет, «я присутствовал на заседании Главного Военного Совета летом 1946 года». Знаете, как-то трудно, считать 1 июня – летом. Вот, если бы через недельку, то еще можно было бы говорить об этом времени года. Согласитесь?

Кроме того, абсолютно точно известно, что как только Жуков с Хрущевым, сделали свое «черное» дело в 1953-ем году, «Маршал Победы» сразу рванул в архив, поднимать свои послевоенные дела и «вымарывать», в прямом смысле, заливать чернилами компрометирующие факты. Видимо, не гнушался и уничтожением особо «важных» дел, с точки зрения, собственной безопасности.
Есть еще одна «темная» история из его «доблестной» военной службы. При Жукове, когда он командовал советскими войсками в Германии, произошел еще один, трагичный случай. Погиб, 16 июня 1945 года, при весьма странных обстоятельствах первый советский комендант Берлина генерал-полковник Н.Э.Берзарин. Якобы, произошла автодорожная катастрофа, в результате чего, от полученных ранений в ходе аварии, Николай Эрастович скончался на месте происшествия. Если учесть, что генерал Берзарин на следующий день должен был вылететь в Москву на Парад Победы, то согласитесь, что гибель Николая Эрастовича выглядит весьма и весьма неожиданной. Военный писатель Василий Скоробогатов, ветеран 5-й Ударной армии, написал книгу, посвященную славному генералу Берзарину, который, в свое время, командовал этой армией.

В разделе: Примечания – привел любопытный документ. Это телеграмма на имя И.В.Сталина с описанием трагических событий связанных с гибелью Николая Эрастовича.

Суть ДТП такова: якобы, генерал Берзарин находился за рулем мотоцикла с коляской и врезался на полной скорости в грузовик. Читаем отчет, приведенный в телеграмме:

« … В результате катастрофы БЕРЗАРИН получил пролом черепа, перелом правой руки и правой ноги, разрушение грудной клетки с мгновенным смертельным исходом. С ним вместе погиб находившийся в коляске его ординарец красноармеец Поляков…»

Телеграмму подписали Командующий войсками 1-го Белорусского фронта маршал Г.К.Жуков и член Военного совета фронта генерал К.Ф.Телегин.

В текст телеграммы (поясняет сам автор. – В.М.) вкралась неточность. Офицер, в спешке готовивший текст телеграммы в Москву, не знал, что в тот трагический день ординарца Полякова, вне графика, сменил Петр Лахов. В автокатастрофе вместе с командармом погиб сержант Лахов».

Крайне трудно оценивать приведенные факты. А насчет того, что точно погиб, именно Берзарин, сомнений у командования фронта, видимо, не вызвало? А то, может по ошибке, разбился какой-нибудь другой генерал, а сказали, что Берзарин? Что хотелось бы добавить к написанному? Генерал-майор Н.Э.Берзарин встретил войну 22 июня 1941 года командующим 27-й армией в Прибалтийском особом военном округе и, думается, не понаслышке знал о присланных Директивах из Москвы и подписанных, между прочим, Георгием Константиновичем, а также о тех безобразиях, творящихся в округе накануне войны. Да, и в Берлинской наступательной операции был не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником, воочию убедившимся в «полководческих» талантах звездного маршала.

Кроме того, это, наверное, единственный случай, когда генерал-полковник (!) и, к тому же, комендант Берлина, использовал для своего передвижения мотоцикл с коляской. К тому же у него, в ординарцах был не офицер, а сержант? Если же меня хотят убедить в том, что сержант был водителем у генерал-полковника, тоже непонятно, кто же кого возил? Все же, если бы Берзарин ездил на велосипеде, шансов уцелеть у него, думается, могло быть больше. Хотя, как сказать? Ведь, если подумать, то грузовик, вполне, может врезаться и в велосипед?

Как вы считаете, Сталин, получающий сведения о гибели своих генералов, реагировал на эти сообщения или нет? Мнения конечно разделятся. Для тех, кто нормально воспринимает прочитанное, продолжу цитирование из упомянутого очерка Светлишина:

«Не успели участники конференции разъехаться к местам службы, – продолжал рассказ Георгий Константинович, – как в расположении Группы войск прибыл генерал Абакумов – заместитель Берия. Мне о цели визита не доложил. Развернул бурную деятельность.

Когда стало известно, что Абакумов производит аресты генералов и офицеров, я приказал немедленно вызвать его. Задал два вопроса: почему по прибытию не изволил представиться мне как Главнокомандующему и почему без моего ведома как Главнокомандующего арестовывает моих подчиненных?

Ответы его были, на мой взгляд, невразумительны. Приказал ему: всех арестованных генералов и офицеров освободить. Самому убыть туда. Откуда прибыл. В случае невыполнения приказа отправлю в Москву под конвоем. Абакумов убыл восвояси…».

А если бы ответы Абакумова были, с точки зрения Жукова, «вразумительными». Неужели, не препятствовал бы аресту? Чему же тогда удивляться, связи с необычными обстоятельствами в деле гибели генерала Н.Д.Зори? Запросто, Жуков, мог задержать вылет самолета. Кстати, знаете, кто сменил его на посту Главнокомандующего группой советских войск в Германии. Его очень хороший друг, Соколовский, который был начальником штаба Западного фронта в 41-ом году, под Вязьмой. Это его подпись стояла в приказе о дезорганизации управления 16 армии К.К.Рокоссовского. Там много было таких «чудес», за которые данного начштаба можно было «ставить к стенке». Но спас его от трибунала, как и Конева, в тот момент, Жуков. Во всяком случае, эту заслугу Георгий Константинович приписывал себе.

Видимо, взаимностью ответил Василий Данилович, «позаботившись» о кремации и перезахоронении Николая Дмитриевича Зори. Долг, как говорится, платежом красен.

Несколько слов о долге, каким его понимает Г.К.Жуков. Приведу письмо дочери генерала Трубецкого нашему звездному маршалу.

«Меня, а также мою семью очень трогает все, что связано с именем Георгия Константиновича. Мой отец, генерал-лейтенант технических войск Трубецкой Н.Н. до войны работал с Георгием Константиновичем в Генштабе - начальником управления военных сообщений. Через месяц после начала войны он был репрессирован, а мы, члены семьи "врага народа", были отправлены, с конфискацией имущества, в ссылку в Сибирь».

Грустно читать такие письма. Разве дочь знает всю правду о своем отце. Она думает, что «он хороший папа и все должны были его любить».

Небольшая справка о данном генерале.

Трубецкой Николай Иустинович (1890-1942) — генерал-лейтенант технических войск (1940). С сентября 1939 г. — начальник военных сообщений РККА, с марта 1940 г. — на*чальник ВОСО РККА и начальник Управления военных сообщений Генерального штаба РККА. 11 июля 1941 г. был арестован по обвинению «в участии в антисоветском военном заговоре и проведении вредительской работы в Красной Армии». Постановлением Особо*го совещания при НКВД СССР от 13 февраля 1942 г. осужден к высшей мере наказания. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 30 ноября 1955 г. реабилити*рован посмертно.

Ознакомимся с представленным ниже документом.

Донесение заместителя начальника 3-го Управления НКО СССР Ф.Я.Тутушкина В.М.Молотову о недостатках в организации железнодорожных перевозок.

(в сокращении)

6 июля 1941 г.

Государственный Комитет Обороны товарищу Молотову.


Перевозка войск, вооружения, боеприпасов и других воинских грузов на фронт на ряде железнодорожных дорог систематически срывается.

Сроки погрузки по Московскому и Орловскому округам сорваны на два дня. Срыв своевременной перевозки воинских грузов происходит из-за пло*хого руководства со стороны начальника УПВОСО генерал-лейтенанта техничес*ких войск Трубецкого и плохой работы НКПС.

В УПВОСО до 1 июля с.г. не велась сводка учета перевозок войск. С 1 ию*ля она выпускается, но с опозданием от 7 до 24 часов, причем в сводке указы*вается только дорога, по которой идут эшелоны, а станции, где они находят*ся, не указываются. Это привело к тому, что УПВОСО не знает, где находятся эшелоны, и ме*стонахождение ряда эшелонов УПВОСО не известно…

26 июня с.г. с Кировского (г. Ленинград) завода были направлены на ст. Орша-1 два эшелона танков № 7/3016 и 7/3017. Эти эшелоны несколько дней перегонялись в треугольнике Витебск—Орша—Смоленск и не разгружались.

27 июня 1941 г. по вине начальника УПВОСО генерал-лейтенанта Трубецкого предназначенные на Южно-Западный фронт 47 эшелонов с мототранспортом, в котором сильно нуждался фронт, были выгружены на станциях Полтава, Харьков, Конотоп, Бахмач…

Направленные на Северо-Западный фронт и Западный фронт 180 тысяч мин и 100 тысяч мин на Юго-Западный фронт к месту назначения не при*были. Где эти эшелоны находятся, УПВОСО не знает...

На ст. Электросталь под Москвой сосредоточено около 400 вагонов взрывчатых веществ. Окружная дорога не принимает их для направления по назначению. Такое количество взрыввеществ, находящихся на расстоянии 30 км от Москвы, создает опасность для города».

Здесь приведена не вся гадость, которую учинила контора ВОСО под руководством генерала Трубецкого. Это сколько же жизней загубил своими гнусными распоряжениями данный генерал, друг Жукова? Как вы думаете, уважаемый читатель, что положено за такой саботаж во время войны? У вас есть сомнения по формулировке следственных органов ведших дело по Трубецкому?

А вот как, относя к данному решению военного трибунала Жуков после смерти Сталина, во времена Хрущева, узнаем из продолжения письма дочери Трубецкова.

«Георгий Константинович нам очень помог, когда в 1956 году после посмертной реабилитации отца мы приехали из сибирской ссылки. Мама и брат были на приеме в Министерстве обороны. Георгий Константинович принял большое участие в нашей судьбе. Было тут же сообщено в управление военных сообщений, где до этого работал отец, а также в хозяйственное управление армии, чтобы их встретили там и сделали все, что положено в таких случаях, с указанием "срочно". Предоставил им свою персональную машину, на которой, после того, как было все оформлено, их отвезли домой. С указанием "срочно" было дано распоряжение на получение квартиры, на получение пенсии маме за отца, а также на получение пенсии младшей сестре, которой в то время было 16 лет. И все это было сделано в течение недели. Таким образом мы могли начать жизнь заново, не испытывая никаких трудностей. А для нас тогда это было очень важно. Мы глубоко чтим память Георгия Константиновича как народного героя. Победой нашей в войне мы все обязаны ему.

С глубоким уважением Наталия Николаевна Трубецкая и вся семья Трубецких».

Спросить бы Жукова о том, как он помог семьям тех, кто погиб из-за подлости Трубецкого? О помощи семье Н.Д.Зори, даже и говорить не стоит.

Дочь Трубецкова благодарила Жукова за оказанную помощь, не предполагая, что Георгий Константинович, в свое время, пытался спасти ее отца от ареста, но уловка предпринятая маршалом не удалась. Лучше всего об этой истории расскажет хорошо нам знакомый И.В.Ковалев, тем более что она касалась, именно, его.

То, что творилось на железной дороге, по первым дням войны Иван Владимирович нам уже пояснял. Да и приведенные документы о многом говорят. Уже стало ясно в отношении Сталина, что он, когда никогда, а вернется в Кремль. Верхушка «пятой колонны» стала проявлять беспокойно в отношении виновника творимого беспредела. Заговорщики стали думать, как обезопасить своего товарища Трубецкого. Ведь, доведись разматывать этот клубок безобразий, то по ниточке неизбежно придут к военным в управление ВОСО.

Конечно, лучшим выходом из ситуации, была бы замена его другим человеком – не из их круга, чтобы было кого подставить под удар. Но кого? Не назначишь же первого встречного на должность начальника ВОСО. Желательно, чтобы тот был бы причастен к железной дороге и был злейшим врагом наших Мазеп. Выбор, разумеется, пал на Ивана Владимировича.

Как знаем, еще 21 июня Мехлиса перевели из наркомата Госконтроля в другое ведомство – ГлавПУ РККА, и Ковалев остался там за старшего. В приведенном отрывке его воспоминаний, как всегда, немного смещены акценты. Мехлис, как и Кулик, всегда в роли «козлов отпущения». На них навешивали все огрехи войны, которые можно было навесить. Так, видимо, произошло и в данном случае по отношению ко Льву Захаровичу.

Мехлис «вдруг перестал посещать Наркомат государственного контроля. Спрашивать, почему это так и куда он делся, не полагалось. Он скоро мне позвонил. Просил зайти в Главное Политическое управление Красной Армии, оно помещалось тогда на улице Фрунзе. Я пришел и узнал от Льва Захаровича, что он вновь назначается начальником Главпура, но пока что об этом не надо распространяться».

Пока все понятно. Уже говорил, что наверху происходили разборки, и шло перетягивание военных: кого – куда? Не вызывает удивление, что Ковалев был приглашен ко Льву Захаровичу. Тот мог посоветовать, как вести дальнейшую линию поведения в наркомате Госконтроля. А вот во что никогда не могу поверить, так это в то, что Мехлис стал «сватать» Ковалева на пост начальника ВОСО. Дело в том, что Мехлис сам затребовал перед войной, через партийный аппарат, Ивана Владимировича к себе в Госконтроль, объясняя это тем, что ему «нужен помощник, хорошо знакомый с железной дорогой». Разумеется, для укрепления кадров своего наркомата. И вдруг, читаем, что Мехлис предложил Ковалеву «возглавить Управление военных сообщений (УПВОСО) Генерального штаба».

С какой стати Лев Захарович озаботился делами военных из Генерального штаба? А как отреагировал наш герой на подобное предложение? Естественно, отказался. Почему же сюда приплели Мехлиса? Дело в том, что в свое время Ковалев категорически отказывался работать в данном наркомате Госконтроля, и не по причине неприязненного отношения ко Льву Захаровичу. Он, просто, хотел участвовать в практических делах, избегая тем самым функций контролера.

Но что это мы, вдруг, читаем у Ивана Владимировича?

«Кстати, потом был такой же разговор с Г. К. Жуковым. Я опять отказался».

Вот кто на самом деле был крайне заинтересован в том, чтобы перетащить Ковалева на пост начальника ВОСО, в родной ему Генеральный штаб, помня его недавние претензии к военным по железной дороге западного направления. Естественно, Иван Владимирович отклонил подобное предложение Жукова. Но обратите внимание, на мотивировку его отказа.

«Не потому, что так уж полюбил Госконтроль. Наоборот, я с великим удовольствием вернулся бы к военно-железнодорожному делу, к своей профессии, притом любимой. Однако в Наркомат госконтроля назначил меня Сталин, и я уже достаточно знал неписаные законы таких назначений: он назначил – значит, только он может перевести меня в Наркомат обороны и в Генеральный штаб. Всякие вольности и инициативы в этом смысле он строго пресекал.

Это было где-то в середине июня 1941 года».

То, что это было в районе 22-го июня, упоминать было воспрещено. Кроме того, не покажется ли читателю, что о Сталине ведется разговор, как об отсутствующем руководителе?

Кроме того, почему Жуков обратился к Ковалеву с предложением перейти на службу к ним, военным, в Генеральный штаб? Разве Жуков не знал «неписаные законы таких назначений»? Обратился бы с просьбой к Сталину, так мол, и так, Иосиф Виссарионович, нам позарез нужен, как Мехлису, в свое время, «помощник, хорошо знакомый с железной дорогой». Сталин мог бы, и уступить настойчивой просьбе героя Халхин-Гола. Однако Жуков действовал в обход существующих правил, что позволило осторожному Ковалеву отклонить неожиданное для него, хотя, и лестное предложение, исходящее от военных. К тому же Ковалев, почему-то не предложил Георгию Константиновичу обратиться прямо к Сталину, с тем, чтоб тот, дескать, оказал содействие протеже Жукова на новую должность, да и сам, лично, никоим образом, не проявил активности увидеть вождя.

Да, но в таком случае получается, что Ковалева могли перевести в Наркомат обороны (считай в Генеральный штаб) и утвердить в данной должности помимо Сталина. Вам это, уважаемый читатель, ни о чем не говорит? Кто у нас ведал всеми делами в Совнаркоме по первым дням войны, помните? Вознесенский! Поэтому Ковалев и сказал фразу, понятную немногим. Сталин, дескать, назначил его, Ивана Владимировича, в Госконтроль, как Председатель СНК, вот пусть он и переводит его в другое ведомство. Причем здесь, в таком случае, заместитель Сталина – Вознесенский? Своего рода маленькая хитрость Ковалева, чтобы иметь повод отказаться. Формально-то, он был прав!

Может, даже статься, что, именно, после визита к нему Жукова, Ковалев и попросил аудиенции у Мехлиса, чтобы обсудить с ним создавшуюся ситуацию, а не наоборот?

В этом деле важно понять одно: начальник ВОСО Трубецкой, так и остался не замененным на своем посту, что конечно, стоило ему головы, так как ситуация с падением Советской власти в стране, повернулась в обратную сторону.

Кстати, по возвращению в Кремль Сталин вызвал Ивана Владимировича, как мы знаем, 26 июня к себе и предложил разобраться, как вы думаете с чем? – с деятельностью этого самого управления ВОСО при Генеральном штабе.

«Он взял со стола толстую папку с телеграммами и сказал:

– Командующие сообщают, что на фронт, в войска не поступают снаряды, продовольствие, вооружение и снаряжение. А управления Наркомата обороны, в том числе управление тыла, утверждают, что эти грузы давно отправлены железной дорогой. Мы проверили через Госконтроль. Вся продукция с заводов и баз отправлена железной дорогой. Где она застряла, неизвестно. В Наркомате путей сообщения и Управлении военных сообщений есть люди панических настроений. Распространяют слух, что без эффективной противовоздушной обороны железные дороги не обеспечат перевозки. Нам кажется, дело не только в этом. Вам надлежит пойти туда, разобраться, навести порядок».

Текст немного «причесан», особенно Сталинские слова. Через какой Госконтроль они проверили? – когда сам Ковалев и возглавлял, на данный момент, это ведомство. Как всегда из текста, скорее всего, убрали Берию с товарищами.

В конце концов, важно одно, что Ковалев стал разгребать Авгиевы конюшни, как в Наркомате обороны, так и в знакомом ему НКПС. Выяснилась неприглядная картина, где главными персонажами, разумеется, были Л.Каганович и Н.Трубецкой. Якобы, оба радели для пользы дела, но на практике оказалось, что это, скорее, замаскированный саботаж и диверсия.

Историк Г.Куманев задал нашему герою вопрос по теме:

«Когда и при каких обстоятельствах Вы возглавили Управление военных сообщений (ВОСО) Генерального штаба Красной Армии и какие задачи приходилось решать органам ВОСО и Вам лично в этой должности летом и осенью 1941 года…?»

На что Иван Владимирович ответил так:

«Примерно 8–9 июля мне позвонил секретарь Сталина Поскребышев и сказал:

– Ты сиди в кабинете Трубецкого, тебе сейчас принесут пакет.

Пошел я в кабинет генерала Трубецкого. Его нет, один военный китель висит на стуле».

Настолько люди Берии быстро произвели арест данного лица, что тот не успел, даже, надеть свой китель. Дело же происходило жарким летним днем.

А может так статься, что они, будучи настолько уверенными в виновности Трубецкого – после личного обыска начальника Управления, не предложили тому надеть генеральский китель, чтобы в нем не отправлять на Лубянку. Видимо, посчитали, что он не достоин звания генерала Красной Армии. Так китель и остался сиротливо висеть на спинке стула.

Ковалев, наверное, поежился, представляя, что его самого могла ожидать вот такая участь – руки за спину и в «черный воронок». Разумеется, если бы, ранее принял предложение Жукова. Но, думаю, что Мехлис, как раз и отговорил Ковалева не делать этого, и успокоил Ивана Владимировича, сказав напутственное слово, что все, дескать, скоро нормализуется, со Сталиным.

И, правда, все удачно разрешилось. Сталин вернулся в Кремль.

«Сижу, приносят пакет на мое имя. Вскрыл. Это одобренное Политбюро ЦК решение Государственного Комитета Обороны о моем назначении начальником Управления военных сообщений. Я позвонил Андрееву (на тот момент, член Политбюро ЦК ВКП(б) – куратор НКПС и управления ВОСО. – В.М.) и поинтересовался, освобожден ли я от должности заместителя наркома государственного контроля. Поздравив меня с новым назначением, он ответил, что не освобожден. Я спросил, а где генерал Трубецкой. Надо же принять дела. Андреев ответил, что не знает, где Трубецкой, и не время для формальностей.

Трубецкой так и не появился. Потом я узнал, что наркому Кагановичу был объявлен строгий выговор, а генерала Трубецкого судил военный суд».

Понятно, что он был из тех людей Наркомата обороны, которые были подвержены паническим настроениям. А Лазарь Моисеевич опять замечен в компании людей, явно не болеющих душой за Отечество. За что и схлопотал выговор по партийной линии. Как видите, выговор для члена Политбюро – это не Военная Коллегия Верховного Суда для простого генерала. Это все к вопросу о, якобы, испуге Сталина (связи с предполагаемым арестом) по приезду Микояна с товарищами к нему на дачу.

Тут у нас Лубянка плачет по данному члену Политбюро, а ему лишь выговорок запишут в учетную партийную карточку – и все! Кто ж его посадит, если он памятник! Московский метрополитен, в то время, носил его имя. На каждой поземной станции над входом красовалась его фамилия. Тем не менее, Лазарю Кагановичу было отказано в первом составе ГКО, и этим сказано многое.

Кстати, обратили внимание, что решение ГКО, возглавляемое Сталиным, прошло обряд «освящения» на Политбюро. Кто это у нас говорил о Сталине, как о «самодержце» Советского Союза? Читайте и вникайте в суть прочитанного.

И еще маленький штришок. Обратили ли внимание, что Ковалев остался и на прежнем посту в Госконтроле. За железной дорогой, в лице Л.Кагановича, нужен был глаз да глаз, что в скором времени и подтвердится в самый ответственный момент. Но это другая история о нашей «пятой колонне».

Можно задаться вопросом: «Что было бы, если 22 июня Иван Владимирович Ковалев легкомысленно согласился бы возглавить управление ВОСО, уступив просьбе товарища Жукова?» Понятное дело, что Ставка его бы с радостью утвердила в этой должности. Тот же Вознесенский с Тимошенко, не раздумывая, подмахнул бы бумагу о его назначении. И как бы Ковалев потом оправдывался в творимых безобразиях на фронте по вине железной дороги при встрече со Сталиным 26 июня? Мог бы и попасть под «горячую руку» вождя, и с ним могло произойти то, о чем говорилось выше. А Трубецкой, на тот момент, был бы уже выведен из-под удара проводимого расследования. Такие вот творились скрытые дела по первым дням войны.

Возвращаемся к «товарищу» Жукову на посту Главкома в Германии. Почему, возможно подумает читатель, автор так настойчив, связывая дело Н.Зори и наших заговорщиков вместе с Георгием Константиновичем? Такой, наверное, вопрос вертится на языке у многих? Давайте, вновь пройдемся по цепочке данного дела. Николай Дмитриевич, в силу своих должностных обязанностей, на Нюрнбергском процессе изучал материалы начального периода войны и, как я отмечал выше, просто таки, должен был выйти на страны-агрессоры, которые пошли на нас вместе с Гитлером.

Помните, дело по Венгрии? А как обстояло – по Финляндии? Ту, ведь, тоже, преднамеренно отбомбили. Кто же перед войной был командующим ВВС Ленинградского военного округа? Наверное, читатель ни за что «не догадается»? Разве ж можно подумать на А.А.Новикова? С трудом верится, что Александр Александрович с началом войны был командующим ВВС округа. Да и он сам, признается, что, дескать, за два дня до войны, он был уже не командующий ВВС(?). Задержанный органами госбезопасности в апреле 1946 года Новиков дал показания, и на Жукова, в том числе. Видимо, Н.Д.Зоря, подготовил еще дополнительные материалы и должен был их, по приезду в Москву, передать по назначению, но 22 (или 23) мая получил пулю, при невыясненных обстоятельствах. Как видите, из попытки передать документы ничего не вышло. Николая Зорю убили, а документы исчезли. А что, нам Новиков пишет о событиях тех лет, июня 1941-го года?

Давайте-ка, ознакомимся с его мемуарами. Занятное, знаете ли, чтиво о начале войны в описании всех этих «Лубянских посидельцев». Новиков, не исключение из этого правила.

[Чистый исторический интернет]

К новым победам!

1 янв. 1942 героический Севастополь отбил второе общее наступление противника

1942 год. 75 лет – http://rvio.histrf.ru/activities/projects/item-3105 …

[Чистый исторический интернет]

2 янв. 1942 пройдя ночью по льду Финского залива, 170 моряков-балтийцев выбили финнов с острова Гогланд

[Чистый исторический интернет]

3 янв. 1942 парашютный десант Ивана Старчака у Мятлево – захватил немецкий аэродром для приема основных сил десанта

[Чистый исторический интернет]

4 янв. 1942 в небе над Ленинградом летчик Лукьянов совершил свой второй таран – и снова сумел посадить самолет

4 янв. 1942 на Московский зоопарк упали бомбы. В 30-градусный мороз сотрудники тушат пожары, спасают животных

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/93-zagovor32.html

Все эти «жертвы сталинизма» практически вывелись из одного инкубатора именуемого Белорусский военный округ – под командованием И.П.Уборевича. Там кроме нашего Новикова в разное время проходили своеобразную стажировку – Тимошенко, Жуков, Мерецков, Баграмян, Соколовский, – как наиболее яркие представители первой волны «защитников» Отечества.

Ко второй, на мой взгляд, менее громкой, можно было бы отнести Конева и Малиновского. Это все я привел, руководствуясь данными приведенными из мемуаров самого Новикова: «Крестным отцом всех их был командарм Уборевич, который обладал каким-то удивительным чутьем на талантливых людей и умел не только подбирать их, но и воспитывать».

Тут, трудно поспорить с Александром Александровичем, поскольку он лучше знал и «крестного отца» и всю его паству. Как известно, Уборевича «удивительное чутье на талантливых людей» не спасло от расстрела, а последствия раскрытия заговора коснулись и его воспитанников. Поэтому Новиков и отмечает с грустью: « В 1937 г. у меня случились большие неприятности по службе». Понятно, что дружба с «крестным отцом» до добра не доводит.

Новикова роднит с Жуковым присущее им обоим, необъяснимое чувство «скромности». О Жукове, в этом качестве, мы уже упоминали. Теперь пришла очередь поговорить о Новикове. То, что себя к талантливым записал, грех небольшой. Жди, когда о тебе такое напишут. А здесь, в мемуарах, своя рука владыка, да и друзей вниманием не обошел. Приведенные Александром Александровичем выше имена на слуху, в связи с участием этих лиц в Великой Отечественной войне. Как они воевали – это тема отдельного разговора. Хотелось бы, дополнить воспоминания «скромного» Новикова о «воспитанниках» Уборевича, которые не участвовали в Великой Отечественной войне по «уважительной причине». О них, он почему-то, «постеснялся» упомянуть? Вот они, «жертвы» предвоенного заговора.

Рулев Павел Петрович (1896-1938) — комбриг, в 1937 г.— начальник автобронетанко*вых войск Белорусского военного округа.

Бобров Борис Иосифович (1896-1937) — комдив, в 1937 г. — начальник штаба Белорус*ского военного округа.

Карпушин-Зорин Андрей Леонтьевич (1895-1937) – с января 1936 г.по

май 1937 г. — заместитель начальника штаба Белорусского Военного

Округа.

Мальцев Владимир Иванович (1901-1938) — начальник 8-го отдела штаба Бе*лорусского военного округа.

Белов Иван Панфилович (1893-1938) — командарм 1 ранга (1935). В 1931-1938 гг. — командующий войсками Ленинградско*го, Московского и Белорусского военных округов.

Смирнов Петр Александрович (1897-1939) — армейский комиссар 1 ранга (1937). Член Военного совета — начальник Политуправления Балтийского флота, Северо-Кавказ*ского, Приволжского, Белорусского и Ленинградского военных округов.

Рожин Николай Поликарпович (1899-1937) — полковник (1935). Начальник штаба 21-й механизированной бригады Белорусского Военного Округа.

Булин Антон Степанович (1894-1938) — армейский комиссар 2 ранга (1935). С сентября 1935 г. — начальник Политуправления Белорусского военного округа. С апреля 1937 г. — начальник Управле*ния по командному и начальствующему составу РККА.

Бобков Семен Дмитриевич (1901-1937) — комбриг (1935). С июня 1935 г. — командир 21-й механизированной бригады Белорусского Военного Округа.

И на последок, в продолжение списка, заговорщик второй волны.

Павлов Дмитрий Григорьевич (1897-1941). С июня 1940 г. командо*вал войсками Белорусского Особого военного округа.

А то маршал авиации пишет в мемуарах: « в 1937 г. у меня случились большие неприятности по службе». Это, у приведенных выше, товарищей, «случились большие неприятности», а Новиков-то, как раз, отделался всего лишь «легким испугом». Далее, судьба явно балует «воспитанника Уборевича». В 1938 году, на удивление, он вдруг встретил, как повествует, своего хорошего знакомого Е.С.Птухина, который был командующим ВВС в Ленинградском военном округе. Тот, якобы, «по-дружески», взял Новикова с собой, на должность начальника штаба округа. Может и действительно, все было так? – но, ведь, Евгений Саввич, с того света, увы, не возразит. Вскоре, Птухина, (на удивление) переводят в Киевский военный округ, где он «таинственно» исчезнет (навсегда) через несколько дней после начала войны. А Новиков, (кто бы мог подумать?), займет его место командующего ВВС в Ленинградском военном округе.

Когда приводили краткую биографию маршала Жукова, то помните, как он в 1938 году «сильно заболел бруцеллезом» и его положили на лечение в Центральный военный госпиталь в Москве. Видите, как «выкосили» командный состав причастный к «крестному отцу» – Уборевичу. По счастью, для Георгия Константиновича, он не попал в этот черный список. А то бы его «славная» биография могла бы закончиться теми же годами, как и у его товарищей по службе в Белорусском округе.

Кстати и у Новикова, практически в то же время, произошла «знаменательная встреча», в результате которой, он удачно избежал попадания в этот же черный список. Но продолжаем рассказ о маршале авиации. Наконец-то, события неумолимо приблизили нашего героя к началу войны, где с ним произошли самые «невероятные» события, которые, видимо и привлекли внимание следователей в 1946 году. Итак, последние мирные дни перед войной.

«20 июня меня неожиданно по приказу наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко вызвали в Москву. В субботу (21 июня. – В.М.) я вернулся в Ленинград и тотчас позвонил в наркомат. Генерал Злобин, состоявший при наркоме для особых поручений, сообщил, что меня переводят в г. Киев.

Естественно, я сразу подумал о генерале Е. С. Птухине и осведомился, куда переводят его. Вопрос мой остался без ответа. Злобин как-то замялся и после недолгой паузы ответил, что вопрос о Птухине еще не решен, а мне надлежит быть у маршала в 9 часов утра 23 июня, и повесил трубку.

Я немедленно заказал билет на «Красную стрелу» и стал собираться в дорогу. Но война все изменила».

Богатый событиями отрывок. В чем заключалась неожиданность вызова – Александр Александрович, почему-то умолчал? А для нас 20 июня будет знаковым днем. Об этом мы поговорим отдельно. На месте следователя, я тоже бы, проявил к этому моменту (с вызовом) неподдельный интерес. Как говорят: в чем же заключалась «фишка» данного вызова? Уехать в Москву, и тут же вернуться обратно? А не покажется ли странным, что не воспользовались телефонной связью? Так сведения могли быть строго секретными, скажут «умники», разве ж можно по телефону? Кто бы стал спорить? Но почему вернувшись в Ленинград, тут же, позвонился в наркомат обороны по телефону? Или что? по дороге забыл инструкции «Что делать?». Еще удивительней выглядит сообщение генерала Злобина о том, что Новикова переводят в Киевский округ. Накануне, видимо не успели в Москве сказать ему эту «новость»? Что же, касается вопроса о Птухине, который «еще не решен», то это неправда. Вопрос по нему был решен: он намечался в качестве жертвы, на которую, в случае неудачи с заговором, «повесили бы всех собак». Так оно и получилось, в действительности.

Кроме того, снова вызывают в Москву? Да, Новиков только что вернулся из нее. Наверное, пыль с фуражки не успел стряхнуть? На ум приходят слова песни Б.Окуджавы: «Ах, война, что ты сделала, подлая…». Все планы «поломала» уважаемому товарищу Новикову. Кстати, в Москву, он почему-то больше не поехал? В свете того, что читатель уже узнал из прочитанного ранее, не покажется ли ему все это описанное Новиковым, неким тайным механизмом запуска готовящегося заговора? Если, все же есть сомнения у читателя, то добавим еще дополнительного материала для аналитической работы ума. Как уже знаем, Новиков снова собирается выехать в Москву по вызову. Как он сообщает читателям, в Москве должен быть в 9.30 утра 23 июня. Значит, в конце дня 22 июня, он должен был бы сесть на поезд «Красная стрела». Да, но, пока, в описании событий, лишь суббота 21 июня, поздний вечер, а почему-то, именно сейчас, Александр Александрович собирается к отъезду? Но, вдруг, Новикову домой звонит начальник штаба округа Д.Н. Никишев и просит «срочно прибыть к нему по очень важному делу». И здесь мы сталкиваемся опять, но уже с новыми «невероятными» событиями, о которых упомянули выше. Оказывается, Александр Александрович Новиков уже не командующий ВВС округа?! Когда же его успели отстранить от обязанностей и, главное, по чьему распоряжению? Может, по тому приказу Тимошенко от 20 июня? Но, зачем? Новиков и сам подтверждает факт снятия его с должности командующего, но не говорит о подоплеке этого дела. Видимо, берег до 1946 года?

«Я ответил, что свои обязанности командующего ВВС уже передал генералу А. П. Некрасову и вечерним поездом 22 июня выезжаю в Москву.

— Знаю, знаю, Александр Александрович! — нетерпеливо перебил Никишев. — И все же прошу немедленно явиться в штаб. Обстановка очень серьезная. Все объясню при встрече. Жду вас.

Собираясь в штаб, я думал, чем вызван этот ночной звонок. Прежде, конечно, мелькнула мысль о войне».

Почти, как у Черномырдина, «мелькнула мысль» и Новиков, конечно же, «стал её думать»? Однако это действие прервал приехавший шофер на штабной машине.

«Подхватив чемоданчик со сменой белья и туалетными принадлежностями, я вышел в коридор…

Черный «ЗИС» быстро понесся по безлюдному Измайловскому проспекту. Минут через десять я входил в кабинет Никишева. Дмитрий Никитич был очень взволнован. Он тут же, без всяких предисловий сказал, что на рассвете 22 июня, т. е. уже сегодня, ожидается нападение Германии на Советский Союз, и приказал немедленно привести всю авиацию округа в полную боевую готовность.

— Но пока, до получения особых указаний из Москвы, конкретных боевых задач авиации не ставить. Распоряжения прошу отдать лично.

Я вновь напомнил, что уже не являюсь командующим ВВС округа.

– Сдали дела, знаю,— сердито перебил меня Никишев. — Но приказа о вступлении в должность генерала Некрасова еще нет. Завтра из Мурманска вернется Попов, а из Сочи, вероятно, прилетит Жданов, они и примут окончательное решение о вашем замещении. А пока командующим авиацией я считаю вас».

Так как все «жертвы тоталитарного режима» отъявленные лжецы, то приходится хватать их за язык. Ведь, Новиков, чемоданчик с вещами взял в командировку, чтобы ехать в Москву. Значит, поздно вечером должен был сесть на поезд и утром, 22 июня он уже будет в Москве. Не так ли? А нас уверяет, что 23 июня в 9.30 назначена встреча у наркома. Он, что же, целый день в Ленинграде должен был таскаться с чемоданчиком, в котором лежали его личные вещи и «туалетные принадлежности». Как они все бояться 22 июня? Словно прикасаются к раскаленной плите.

Обратите внимание: командующего округом М.М.Попова кто-то отправил далеко на Север в Мурманск, но твердо знают, что тот завтра вернется.

Жданов, тоже отсутствует. Новиков уверяет, со слов Никишева, что тот отдыхает в Сочи, но его возвращение, еще точно неопределено.

Интересный вопрос по Жданову. Что же он делал в Сочи с началом войны? Какие причины вынудили его задержаться там? Трудно представить, что в это тревожное время он нежился на берегу теплого Черного моря. Ранее уже сказал, что его там задержали дела, связанные со Светланой, дочерью Сталина.

Кроме того, уважаемый товарищ Новиков так и не объяснил читателю, как это вдруг он оказался без должности, но на посту командующего ВВС в Ленинградском округе? Почему он сдал дела (неизвестно когда), а преемник, почему-то не вступил в должность, если дела принял? Нет такого понятия, как, просто «сдать дела»?! Кроме того, Новиков собирается «рвануть» в Москву, но вдруг соглашается остаться? Отчего начальник штаба округа, взял на себя такую ответственность, как отменить вышестоящий «приказ» об убытия Новикова к новому месту службы? При том, как прикажите понимать слова начштаба «командующим авиацией считаю вас»? А подчиненные Новикова тоже должны считать его командующим и забыть предыдущий приказ о его замене? Кстати, куда у нас запропастился преемник Новикова – генерал Некрасов и почему он принимает (вроде бы?) дела у бывшего командующего, но в должность не вступает? Что это за такой удивительный половинчатый приказ «сверху»? В этих вопросах можно запутаться. Не позавидуешь следователям, ведшим это дело. И это столько вопросов лишь к воспоминаниям Новикова. Представляете, сколько могло быть их в настоящем уголовном деле?

«Обстановка исключала какие-либо препирательства, и я согласился. Но мне было непонятно, как это авиацию привести в полную боевую готовность, а конкретных боевых задач ей не ставить? Ведь если война, то и действовать надо, как на войне. Без четких задач, без знания целей, по которым придется наносить удары, авиацию тотчас в дело не пустишь, особенно бомбардировочную. У бомбардировщиков боекомплект зависит от поражаемого объекта: для ударов по живой силе он один, по укреплениям — другой, по аэродромам — третий. И я сказал о том Никишеву.

— Что вы, Александр Александрович, разъясняете мне азбучные истины! — рассердился начальник штаба. — Нам же приказано ясно: конкретных боевых задач не ставить. А приказ надо выполнять. Вот, прочитайте-ка!

Никишев протянул мне только что полученную телеграмму за подписями наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генштаба Г. К. Жукова.

Я быстро пробежал ее глазами. После слов о возможности нападения Германии на СССР в ней предписывалось войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев или их союзников. Нарком обороны приказывал в течение ночи скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, рассредоточить по полевым аэродромам авиацию, привести в боеготовность все войска и осуществить соответствующие обстановке мероприятия в системе ПВО. Других приготовлений без особых на то распоряжений приказывалось не проводить.

Это, по существу, была война, и я непроизвольно взглянул на часы — было уже около двух часов ночи.

До боли знакомая «туфта». Мы уже встречались с такой, у Жукова. Нам нужна ясность с его «отстранением» от командования ВВС округа, а Новиков нам рассказывает «о боевой готовности». А не плохо, как вы думаете? – по-военному, звучит: «я согласился»? Можно уже и чемоданчик с вещами под стол, – не пригодиться. А поездка в Москву? – подождет до лучших времен. Значит, на основании устного распоряжения начальника штаба ЛВО Никишева, бывший командующий ВВС этого округа Новиков, вдруг, как Золушка, по волшебству, преображается в настоящего командующего ВВС и отправляется выполнять полученную Директиву из Москвы.

Теперь, зная о том, что 21 июня, Ставка организовала Главные направления, становятся понятным действия и Никишева и Новикова. Никишев получил соответствующую бумагу из Москвы, где, видимо было указано, что Новиков переходит на соответствующую должность в новую структуру Главное командование Северо-Западного направления. Осталось ждать Главкома Мерецкова, который скоро появится перед читателем.

«Вернувшись к себе в штаб, я по телефону обзвонил командиров всех авиасоединений, приказал немедленно поднять все части по сигналу боевой тревоги и рассредоточить их по полевым аэродромам и добавил, чтобы для дежурства на каждой точке базирования истребительной авиации выделили по одной эскадрилье, готовой к вылету по сигналу ракеты, а для бомбардировщиков подготовили боекомплект для нанесения ударов по живой силе и аэродромам противника. Лишь после отдачи всех приказаний обошел управление. Убедившись, что все штабные работники на месте, вызвал к себе заместителя главного инженера ВВС округа А. Л. Шепелева и уехал с ним на один из ближних к Ленинграду аэродромов, куда накануне прибыл эшелон новых скоростных истребителей МиГ-3.

Так началась для меня война».

И это все Новиков рассказывал следователям на Лубянке, а они, такие нехорошие, «сфальсифицировали» дело и передали его в суд, который за все эти «художества» дал «несчастному» Александру Александровичу срок? Но, и это, оказывается, еще не все его «чудеса и художества».

«Первые часы войны были особенно тягостными. Состояние наше еще более усугублялось почти полным неведением того, что все же происходит на всей нашей западной границе южнее Ленинграда. Лишь в девятом часу утра 22 июня нас, командующих родами войск, ознакомили с новой директивой. В ней говорилось, что 22 июня 1941 г. в 4 часа утра немецкая авиация бомбила наши аэродромы и города, а наземные войска открыли артиллерийский огонь и вторглись на советскую территорию.

Приграничным армиям приказывалось разгромить противника, но только в районах вторжения, причем указывалось, что границу до особого распоряжения не переходить. Авиации разрешалось наносить удары лишь по германской территории и только на глубину до 150 км, на союзников же третьего рейха — Финляндию и Румынию налеты вообще запрещались.

А в 12 часов дня по радио мы услышали правительственное сообщение о нападении Германии на нашу страну и о вступлении Советского Союза в войну. Лишь тогда война как таковая окончательно стала реальностью».

Нового ничего нет. О войне, оказывается, узнал из правительственного сообщения по радио?! Что делал бы Новиков, если бы Молотов не выступил по радио, трудно себе представить? То, что запрещалось совершать налеты на союзников Германии под страхом смерти – нашли, чем испугать, таких молодцев, как Новиков!

О последнем предложении можно сказать следующее: это фирменный знак Института истории СССР. У Жукова, в его мемуарах, примерно, то же самое: «она (война) уже стала фактом». Помните?

Но, вот мы приближаемся к тому, о чем собственно и хотелось поговорить: о бомбардировках Финляндии. То, что пишет Новиков со ссылкой на Директиву, и так, понятно. Странно, что о Венгрии ни слова. Как будто, и не числилась оная, в союзниках фюрера? Ладно, не будем обращать на это внимание. Что у Новикова с Финляндией? Здесь он решил блеснуть перед читателем своей военной эрудицией.

«Поступившие к нам в округ сообщения о бомбардировке немецкой авиацией таких глубинных объектов, как Рига, Каунас, Минск, Смоленск, Киев, Житомир и Севастополь, не были для меня неожиданностью. Поразила лишь легкость, с какой вражеские самолеты столь далеко проникли на нашу территорию. Факт этот настораживал».

Хочет убедить читателя, что недаром ел хлеб на военной службе, а изучал передовые военные теории, которые реализовывались на практике. Ему, дескать, в отличие, от более высокого начальства, была известна немецкая тактика ведение начальных военных действий и, в частности, авиации. Это он после 53-го года, когда его амнистировали, вдруг стал «умным». А в 41-ом году, да сразу в первый день войны, откуда узнал всю информацию о легкости «с какой вражеские самолеты… далеко проникли на нашу территорию»? Может исходя из событий в своем Ленинградском округе?

«Нужно было принимать срочные меры, чтобы избавить Ленинград от участи городов, подвергшихся яростной бомбардировке в первые же часы войны. Такими мерами могли быть наши активные действия в воздухе. Я высказал свои соображения руководящим работникам ВВС округа, они поддержали меня. Мы быстро прикинули наши возможности и решили, что если не будем медлить, то вполне справимся с такой задачей.

На другой день (23 июня. – В.М.) я доложил о нашем плане генералу Попову. Маркиан Михайлович согласился с нами, но сказал, что прежде этот вопрос надо согласовать с Москвой, так как приказ о запрещении налетов на Румынию и Финляндию еще в силе. В тот же день он позвонил маршалу Тимошенко. Нарком проконсультировался в еще более высоких инстанциях, и разрешение было получено.

Для ударов по вражеским аэродромам в Финляндии было выделено 540 самолетов. В операции участвовали ВВС всех общевойсковых армий Северного фронта — 14, 7-й и 23-й, морских флотов и фронтовая авиагруппа».

Надо полагать так, что если бы Никишев «не назначил» Новикова «командующим ВВС округа», то такая «яркая», с военной точки зрения операция, как превентивная бомбардировка Финляндии, могла бы и не состояться? Как ни как, а Маркиан Михайлович Попов, все же общевойсковой генерал, не то, что сам Новиков – из авиации! Правда, о Никишеве, начальнике штаба округа, как-то умалчивается, что он прибыл в Ленинградский военный округ незадолго до войны, представьте себе, из Главного управления ВВС Красной Армии. Тоже, понимаешь, не последний человек, разбирающийся в авиационных делах. Военная «судьба», потом забросит Никишева начальником штаба Сталинградского фронта, где членом Военного совета будет Хрущев. Согласно опубликованным сведениям, Никишев пробудет там, якобы, «до октября» месяца 1942 года и, как раз в самый переломный момент Сталинградской битвы, «судьба» круто изменит его жизнь. Вдруг, после Сталинграда, его переводят на преподавательскую деятельность кафедры Общей тактики Военной академии им. М.В.Фрунзе, на которой он «прокантовался» до конца войны. Но, и после войны, он не изменил своему новому, преподавательскому делу, став начальником кафедры Оперативно-тактической подготовки. После смерти Сталина, у него, вдруг, очень сильно ослабло здоровье, и согласно приказу министра обороны № 06117 от 7 декабря 1954 Никишев был уволен по болезни в запас, где и бесследно исчез, сохранив в тайне дату своей смерти. Такая вот грустная история «товарища по оружию» Александра Александровича Новикова.

Теперь, что касается, в отношении превентивного удара. Попов «позвонил маршалу Тимошенко» – именно так и «планируются» подобные операции: по телефону. Но самое пикантное в том, что «нарком проконсультировался в еще более высоких инстанциях, и разрешение было получено». Официальная военная история уверяет же нас, что 23 июня образована Ставка Главного командования во главе с Тимошенко. Тогда, по мысли Новикова, с кем же должен был Тимошенко проконсультироваться выше? С заговорщиками из Политбюро, что ли, если Сталина не было в Кремле? Кто же ему, Тимошенко, дал благословение, на подобную операцию? Неужели нарком иностранных дел Молотов? То-то, накануне, в своей речи, он недобрым словом, финнов помянул. А как было на самом деле?

Нашему вниманию предложен, хранящийся в архиве Министерства обороны «План обороны госграницы. Ленинградский военный округ (Северный фронт)». К нему дано краткое пояснение.

«Вниманию читателя предлагается последний предвоенный план боевых действий Ленинградского военного округа на случай нападения Германии. Датировать его невозможно, т.к. какие-либо отметки относительно времени составления этого документа отсутствуют. Ясно только, что он был составлен после 14 мая 1941 года, т.к. в самом начале указано, что основанием для составления является директива НКО от 14.5.41.

К сожалению, по неизвестным причинам документ далеко неполный. В папке отсутствуют многие листы этого плана, приложения и карты. Судя по всему, документ в архив попал уже в разукомплектованном виде, да и составлен был, очевидно, поспешно, хотя подписи должностных лиц на нем имеются. Возможно, что не имея времени к требуемым срокам составить полноценный план, командование округа прикрылось поспешно составленной запиской, надеясь затем составить документ полностью».

Совершенно секретно.
Особой важности.

Экз. № 1

ЗАПИСКА
ПО ПРИКРЫТИЮ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ НА ТЕРРИТОРИИ ЛЕНИНГРАДСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА

(Из этой записки, я выбрал лишь то, что представляет интерес только по нашей теме. – В.М.)

6. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным ж.д. узлам, мостам, перегонам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника.

7. Не допустить сбрасывания и высадки на территории округа воздушных десантов и диверсионных групп противника.

8. При благоприятных условиях обстановки всем обороняющимся войскам, резервам армий и округа быть готовым по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов по противнику. Задачи авиации, подчиненной непосредственно командующему войсками.

Состав: 4, 41, 39, 54, 3-я авиадивизии (последние две на обороне Ленинграда).

Задачи:
а) уничтожает авиацию противника на аэродромах Коувола, Котка, Утти, Селянпя, Миккели; Порво, Лахти, Холода, Хит-тула, Подосиоки;
б) разрушает Коувола и мост у Кория;
в) быть готовой во взаимодействии с КБФ и его авиацией к нанесению удара по кораблям и транспортам противника при попытке их пройти в Финский залив или высадить десант;
г) содействует 23-й армии в отражении наступления противника. Эти задачи выполняются 4-й и 41-й авиадивизиями. Прикрытие Ленинграда осуществляется 3-й и 54-й авиадивизиями.

Командующий войсками ЛВО
генерал-лейтенант (подпись) М.М.ПОПОВ

Член военного совета
корпусной комиссар (подпись) КЛЕМЕНТЬЕВ

Начальник штаба

генерал-майор (подпись) НИКИШЕВ

Написано в 2 экз.
Исполнил начальник опер. отдела штаба ЛВО
генерал-майор Тихомиров

экз. № 1 - в Генштаб КА
№ 2 - оперотдел штаба ЛВО

(ЦАМО РФ ф.16, оп.2951, д.242)
(Военно-исторический журнал № 6-1996г).

Первое, на что хотелось бы, обратить внимание, после прочтения аннотации, так это на то, что документ находящийся, якобы, в архиве Министерства обороны, разукомплектован. С другой стороны, – нашли, чем удивить! В силу, каких обстоятельств это сделано, приходится опять, только догадываться? К тому же, документ не утвержден в Наркомате обороны, а точнее сказать, в Генштабе РККА и это, настораживает. Удивляет, также, отсутствие инициалов у должностных лиц, которые подписывали сей документ, кроме командующего. Скорее всего, это машинописная копия, которая должна, по мнению «разработчиков» документа, прикрыть все то, что произошло в начале войны. Создать видимость, какой-никакой обороны. Что там было на самом деле, в подлинном документе, вряд ли узнаем? Еще один непонятный момент. Обратите внимание, что «Записка» подготовлена в двух экземплярах. «Первый» нам представлен, как бы «извлеченным» из недр архивов Министерства обороны, а где же находится «второй» экземпляр? По идеи, он должен находиться в архивах Ленинградского военного округа? Есть ли он там, и в каком виде?

О содержании документа. Как видите, в п. 6 прямо указывается на нанесение превентивных ударов по Финляндии, а п. 8 приведено, на основании чьего указания надо наносить данный удар. Может ли из этого пункта, читатель понять, что это за таинственное анонимное «Главное командование», к указанию которого надо быть готовым всем войскам округа? Оно же (Главное командование) не может «висеть в воздухе», т.е. существовать самостоятельно и быть оторванным от структуры управления. Это, надо полагать, все та же многострадальная Ставка Главного командования, о которой, ну, никак не хотят упоминать наши деятели, облаченные в мундиры военных историков.

Вот, на основании указаний этой Ставки и были проведены превентивные воздушные удары по Финляндии. Автор, ни в коей мере, не хочет представить агрессивную Финляндию, в роли невинной овечки, которую обидел серый волк, в лице Советского Союза. Нас должно интересовать, каким образом наши заговорщики провоцировали Финляндию (и не только ее) на ответные враждебные действия и давали повод к началу военных действий против нашей страны? Вот и все! Что там бомбили на самом деле? – это другой вопрос. Хотя о бомбежках, можно было бы поговорить, отдельно. Вспоминается, первая Чеченская война времен Ельцина и заявление командующего ВВС России Дайнекина: «Особенно, не бомбили жилые районы Грозного…». Наверное, позаимствовал, у своего коллеги Новикова?

В данном же случае, для нас важно, как заговорщики из Ставки втягивали в орбиту войны страны-сателлиты Германии и давали им дипломатический, а что еще важнее, и моральный повод для начала войны.

Хочу предложить вниманию читателя отрывок из работы Тимура Музаева «В колее конфликта» (http://www.hist.ru/finlan.html).

«Запланировав участие финских войск в войне против Советского Союза, представители германского руководства со второй половины мая 1941 г. стали прощупывать почву в Хельсинки. И здесь немцев ожидал неприятный сюрприз:

финны не желали участвовать в войне. 20 мая президент Р.Рюти заявил представителю Гитлера К.Шнурре, что “хотя Московский мир и саднит”, Финляндия ни при каких обстоятельствах не будет участвовать в наступательной войне против СССР, а также “не желает вмешиваться в вооруженное выяснение отношений между великими державами”. Лишь в случае нападения советских войск на Финляндию, – отметил президент, финская армия вступит в войну. “Естественно, мы будем очень рады, если получим помощь извне в этой оборонительной войне”, - подчеркнул глава финского государства. Более того, в ходе переговоров немецкой и финской военных делегаций в мае-июне 1941 года, финская сторона отвергла все предложения германского Генштаба о совместном наступлении на советскую территорию и согласилась лишь на операции в области Петсамо, принадлежавшей Финляндии. Не случайно немецкая сторона оценила итоги переговоров как “неудовлетворительные”: финны отказались участвовать в войне.

Несмотря на уговоры Гитлера, Финны не хотели участвовать в нападении на СССР. Только бомбардировка советской авиации финских городов заставила Хельсинки вступить в войну

9 июня 1941 г. Р.Рюти на заседании Госсовета Финляндии сформулировал позицию, избранную финским руководством. “Германия является ныне единственной страной, способной разгромить или, по крайней мере, существенно ослабить России, - заявил президент. - Максимально возможное ослабление России - условие нашего спасения. Если Россия выиграет войну, наше положение станет сложным, даже безнадежным... Таким образом, как бы это ужасно ни звучало, мы должны желать возникновения войны между Германией и Россией, рассчитывая при этом на то, что сами сможем остаться за ее пределами”.

В этом случае, трудно давать комментарии, по поводу таких вот высказываний. Но надо! У президента Р.Рюти, во время выступления на заседании Госсовета, видимо, полушария головного мозга решили поменяться местами. Вдумайтесь, в смысл, сказанного президентом Финляндии. Если, Германия является, как он утверждает, единственной страной способной разгромить наш Советский Союз, то спрашивается, зачем же финнам, вмешиваться в этот конфликт. Одержит Германия победу, ну, и дай ей бог здоровья! Чего же еще желать? Однако он тут же приводит довод, начисто опровергающий его же собственное высказывание: «Если Россия выиграет войну, наше положение станет сложным, даже безнадежным...». А как же Германия, которая заведомо разгромит Россию? Уже забыл! Вот так обрабатывается послушное большинство: запоминают, как правило, сказанное в конце. Почти по Штирлицу. Но, к счастью, не у всех в Финляндии происходил «вывих мозгов». Все те, кто «наелся по полной программе» в Зимней войне, воевать с нашей страной не собирались ни под каким предлогом. Отсюда и решение правительства. Это те, кто хотел погреть руки на огне войны, жаждали втравить Финляндию в новую войну и, президент Р.Рюти, видимо, был в их числе. Плюс ко всему и наши заговорщики, чтобы не забыть.

«Итак, руководство Финляндии, сознавая свою зависимость от германских гарантий, тем не менее, не согласилось участвовать в нападении на Советский Союз и решило сохранить нейтралитет.
13 июня парламент Финляндии поддержал курс правительства. Не только реваншисты, мечтавшие о мести за Зимнюю войну и унижения Московского мира, но и левые фракции, в том числе социал-демократы, ненавидевшие Гитлера и категорически выступавшие против милитаризма и реваншизма, согласились с необходимостью союза с Германией при условии, что финская армия не будет участвовать в нападении на СССР. “Следует исходить из того, - заявил председатель социал-демократической партии Вяйнё Таннер 19 июня на совещании социал-демократов, представителей профсоюзов и рабочих организаций Финляндии, – что наши войска будут использованы лишь для обороны страны, но не для наступательных действий. Не следует также оказывать помощь нападающему”.
20 июня президент Р.Рюти обещал депутатам социал-демократической фракции парламента, что финские войска не будут использованы для нападения на Советский Союз.
Таким образом, общественность Финляндии была в курсе внешнеполитических планов правительства и полностью поддерживала вынужденную политику сближения с Германией, сознавая, что единственной альтернативой этому курсу является советская оккупация.
В день нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года финское правительство заявило о нейтралитете Финляндии. В тот же день посол СССР в Хельсинки Павел Орлов заверил, что советское правительство уважает нейтралитет Финляндии».

А наши заговорщики 22 июня, буквально, вложили в уста Вячеслава Михайловича слова об артиллерийском обстреле с финляндской стороны. Видимо, очень «жаждали» повоевать с Финляндией еще разок?

«24 июня нейтральный статус Финляндии признали Германия, Британия и Швеция. А ранним утром следующего дня 18 финских городов и селений подверглись массированной бомбардировке советской авиации. По данным советских источников, в нападении участвовали 236 бомбардировщиков и 224 истребителя.
Состоявшиеся воздушные налеты против нашей страны, бомбардировки незащищенных городов, убийства мирных жителей - все это яснее, чем какие-либо дипломатические оценки показали, каково отношение Советского Союза к Финляндии. Это – война”, – заявил депутатам парламента премьер-министр Финляндии Юкко Рангель. Вечером 25 июня финский парламент признал, что Финляндия находится в состоянии войны с Советским Союзом».

Все же наши заговорщики добились своего. Еще одним противником у нашей страны стало больше, а, следовательно, и крови наши солдаты прольют больше. Как всегда, сторонники демократии в России, все жертвы «повесят» на Иосифа Виссарионовича, чтоб им, пусто было! А дальше, события по войне станут усугубляться для нашей страны, как катящийся снежный ком. После бомбардировки Финляндии советской авиацией, «нейтральная» Швеция 26 июня 1941 года, предоставит свою территорию для транзита немецких войск в северную часть Финляндии, к советской границе. Такими вот окажутся последствия «коврового» бомбометания северной соседки. Кстати, сделал ли Новиков, хоть один боевой вылет за всю войну и, против Финляндии, в частности?

Но не хочется закрывать такую скользкую тему о Финляндии с ее довольно «необычным» вступлении в войну против нашей страны. Ведь, по большому счету она не очень хотела воевать, как читатель понял из прочитанной выше работы Т.Музаева. Но втянули в военный конфликт. Нашлись силы, как с одной, так и с другой стороны. В свете изложенного, хочу предложить читателю один занятный эпизод из мемуаров человека, с немалыми звездами на погонах.

Слово предоставляется адмиралу Николаю Михайловичу Харламову. В самом начале войны он был в должности начальника управления боевой подготовки в Главном морском штабе, и вот какая с ним приключилась история, в которой замешаны многие наши, ранее упомянутые «герои».

«Июль (1941 года) в Москве стоял жаркий. Даже ночью было душно. В одну из таких ночей я и дежурил в штабе, когда задребезжал телефон.

— Говорит дежурный Наркомата обороны, — раздался голос в трубке. — Вас срочно вызывает маршал Тимошенко.

К Наркому обороны меня вызывали в первый раз. Зачем я ему мог понадобиться? По какому вопросу? Интуиция подсказывала, что речь может пойти о положении в районе Мурманска, и я на всякий случай прихватил с собой кое-какие документы, относящиеся к тамошней обстановке».

Снова старая песня на новый лад. Харламова вызывали в Ставку к Тимошенко, но как всегда, Ставка и Тимошенко, вызывают зубную боль у редакторов. Убрать! Кроме того, встречаются случаи в ряде мемуаров, когда редактора умышленно меняли месяц июнь на июль, и наоборот. Но, может быть, это намеренно сделал и сам Харламов, чтобы «замаскировать» данный эпизод.

А интуиция, вообще, вещь необходимая человеку, но она у Николая Михайловича, почему-то работала избирательно (видимо, нельзя иначе), о чем читатель узнает ниже.

«В приемной я увидел начальника разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова.

— Вы зачем здесь? — поинтересовался Филипп Иванович.

— Прошу трудных вопросов не задавать, — отшутился я.

Голиков пожал плечами. Мы еще некоторое время молча ходили по приемной. Наконец нас пригласили к Наркому.

К моему удивлению, в кабинете находились почти все члены Политбюро ЦК во главе с И. В. Сталиным, а также начальник Генерального штаба. Видимо, перед нашим приходом тут происходил серьезный разговор».

Вообще, честно говоря, данные товарищи редко ведут несерьезные разговоры. Ведь, в их руках находится судьба страны. Но что это вдруг, их как магнитом притянуло в Наркомат обороны, то есть, на тот момент в Ставку? А серьезный разговор, это случайно, ни разговор на повышенных тонах?

«Сталин, покуривая трубку, неторопливо ходил по кабинету. В небольшой смежной комнате напротив входа располагалась переговорная. В ней стоял генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, заместитель начальника Генерального штаба. Постукивая рычагом телефона, он то и дело повторял:

— Алло! Алло! Полное лицо генерала было красным, вспотевшим, и он вытирал его носовым платком».

Ай, ай! Какая неприятность. Нет связи с войсками. Что-то знакомое нам уже встречалось ранее, по Западному фронту. А как же Наркомат обороны (то есть, Ставка), в таком случае, функционирует? И за всем этим безобразием, к тому же, наблюдают прибывшие сюда члены Политбюро и правительства. То-то, Ватутин покраснел от волнения. Наверное, вставили фитиль?

«Сталин остановился напротив нас и попросил генерала Голикова доложить о численном составе войск противника на мурманском направлении. Тот развернул на столе карту и, водя по ней указкой, сделал короткое, четкое сообщение.

— Так... Ясно... — проговорил Сталин. — А где находятся наши войска? — спросил он Голикова.

— Этого я не знаю, товарищ Сталин. Мне сводку не докладывают».

Вас не удивило, читатель, что Сталин спрашивает об обстановке на фронте Голикова, а не присутствующих здесь начальника Генерального штаба Жукова и, пытающегося дозвониться по телефону, его заместителя Ватутина?

Как будет понято в дальнейшем из рассказа Харламова, Сталину, видимо, ранее были представлены данные, которые рисовали угрожающее положение на Мурманском направлении, да и на Кандалакшском, тоже. Одним словом, была представлена удручающая картина на Севере, в полосе действия нашей 14-й армии. Информация исходила из Наркомата обороны (Ставки), поскольку здесь были Тимошенко, Жуков и Ватутин. С этой троицей мы были знакомы не по одной странице, ранее.

Видимо, Наркоматом обороны было принято какое-то решение, вызвавшее беспокойство у руководства страны. У Сталина, надо полагать, возникли сомнения, и он потребовал дополнительных и уточняющих сведений, но уже, как видит читатель, через Разведуправление Генштаба и наркомат ВМФ. Почему? – станет понятным позже.

Положение немецких войск ему предоставил Ф.И.Голиков, как начальник Разведуправления, а уточняющие сведения о наших войсках и флоте, должен был, по всей видимости, предоставить Харламов, как работник Главного морского штаба.

Все это, вроде бы, так вырисовывается из рассказа Николая Михайловича. Но, с чего бы это вдруг у Сталина и членов Политбюро (жаль Харламов не привел, ни одну фамилию) возник такой жгучий интерес к дислокации войск, как наших, так и немецких, именно на Севере? Харламов указывает, что партийцы, почти в полном составе прибыли в Наркомат обороны. К тому же, почему для уточнения, вызвали не наркома Кузнецова, а его подчиненного? Не потому ли, что нарком Кузнецов, входил в состав злополучной Ставки, а Харламов, по всей видимости, – нет?

«Сталин повернулся ко мне:

— Ну, а что скажете вы, товарищ Харламов? Ведь моряки в первую очередь должны быть заинтересованы в положении дел под Мурманском.

По счастливому стечению обстоятельств я довольно подробно знал обстановку в этом районе. И в частности, состояние тех двух дивизий, которые сражались против корпуса Дитля. Дело в том, что часа за два до вызова к Наркому я разговаривал с командующим Северным флотом контр-адмиралом А. Г. Головко и с командующим 14-й армией генерал-лейтенантом В. А. Фроловым. Из этих бесед мне было известно, что войска армии ведут тяжелые бои, но удерживают рубежи обороны. Я доложил Сталину о своем разговоре с командующими.

— А как вы с ними соединились?

— По обычному телефону.

— Вы убеждены, что разговаривали именно с Фроловым?

— Так точно, товарищ Сталин. Я знаком с ним лично и хорошо знаю его голос.

Действительно, с Валерианом Александровичем Фроловым я встречался неоднократно, в том числе на Севере во время инспекционных поездок». Это был еще сравнительно молодой, энергичный генерал. Плотный, невысокого роста, он производил впечатление знающего, толкового и распорядительного военачальника».

Харламов накануне войны был с инспекцией на флотах, и на Северном, тоже, поэтому так хорошо знал местное начальство. Видимо, Сталину с товарищами из Политбюро, военные из Наркомата обороны пояснили, что связи с Северной группировкой войск нет, поэтому сообщение Николая Михайловича и потребовало уточнения. Он и доложил прибывшим товарищам всё, что знал об обстановке в 14-й армии.

— А кто вас соединил? — продолжал допытываться Сталин.

— Начальник связи Военно-Морского Флота Гаврилов.

Не знаю почему, но у начальника Генштаба генерала армии Г. К. Жукова мой доклад вызвал скептическое отношение. Возможно, он располагал иными сведениями».

Жуков вводил в заблуждение руководство страны, и в первую очередь, Сталина. Это мягко сказано – «иные сведения». Расхождение в данных о положении войск попахивало явной дезинформацией, со стороны работников Наркомата обороны. Но с какой целью это было сделано? Однако, смотрите, как Жуков активно проталкивает свою идею, пытаясь притопить Николая Михайловича с его сообщением.

«— Не может этого быть, товарищ Сталин. Адмирал что-то напутал.

— Я докладываю, что мне известно.

Возникла пауза. Генерал Ватутин продолжал твердить свое «Алло! Алло!», все время постукивая по рычагу телефона. Сталин молчал, снова прохаживаясь по кабинету».

Да, Сталин оказался в сложном положении. Но он не был в состоянии человека, колеблющегося в своих чувствах: кому верить? Иначе бы не вызвал Харламова. Нужна была связь с 14-й армией, которая подтвердила бы его сомнения в неискренности Жукова и данной компании военных. Но, связи, как видите, в Наркомате обороны не было. К тому же, не Сталину ли знать, кем был Жуков в действительности? Только поддержка высоких партийных верхов, таких как Хрущев, позволяла «выдающемуся стратегу» всегда находиться на поверхности при всяких, казалось бы, гибельных для него ситуациях. Вот и сейчас, глазом не моргнув, врал Сталину и прибывшим с ним товарищам, о ситуации на Севере, преподнося все в черном цвете. Но, зачем? Немного терпения.

«Наконец генерал Ватутин, довольный, повернулся к нам. Прикрывая ладонью трубку, он сообщил:

— На проводе командарм Фролов.

Георгий Константинович Жуков направился к переговорной, но Сталин остановил его взмахом руки.

— Не надо. Пусть товарищ Фролов докладывает, а Ватутин повторяет. Все смолкли».

Жуков хотел перехватить инициативу в предстоящем телефонном разговоре с командующим 14-й армией Фроловым, но Сталин показал высший пилотаж в делах, подобного рода. Ватутин же, не осмелится искажать смысл сказанного Фроловым, и присутствующим товарищам ясно станет существо дела.

«Ватутин повторял то, что говорилось на другом конце провода. И тут стало очевидным: мое сообщение полностью совпадало с докладом командующего 14-й армией. Да это было и неудивительно: за два часа после моего с ним разговора обстановка под Мурманском вряд ли могла резко измениться.

— Нет, товарищ Жуков, не адмирал, а кто-то другой напутал, — заключил Сталин».

А Николай Михайлович в мягкой форме поясняет читателю, связи с чем, привел данное повествование.

«Я рассказываю об этом эпизоде столь подробно вовсе не для того, чтобы тем самым подчеркнуть свою осведомленность. Не в том дело. Этот случай убедил меня, что в развернувшихся грандиозных событиях очень важно выработать гибкую систему управления войсками, и прежде всего обеспечить четкую работу связи, что нам всем — от наркома до рядового — предстояло еще многому учиться.

События последующих месяцев показали, что мы успешно справились с этой задачей».

[Владимир Мещеряков]

Молодец, товарищ Харламов! Все-таки сумел довести до читателя то, что хотел сказать! Сумел-таки обойти рогатки советской цензуры. Эпизод с Жуковым, Николай Михайлович привел неспроста. Не о работе связи хотел нам сказать товарищ Харламов, это задача наркома Пересыпкина. Он говорил о другом, и это, мы должны были понять. Но все по порядку. Сначала об интуиции.

Прошло несколько дней после посещения Николаем Михайловичем Наркомата обороны. Опять в воспоминаниях обозначился июль месяц!

«В первых числах июля ко мне в кабинет зашли двое работников из отдела кадров и попросили фотографии на заграничный паспорт.

— Зачем это? — вырвалось у меня.

— Разве вы не знаете, что отправляетесь в Англию?

— Со мной на эту тему никто не беседовал. Кадровики пожали плечами. Я снял трубку и позвонил адмиралу Н. Г. Кузнецову. От него я узнал, что назначаюсь заместителем главы советской военной миссии, которая на днях должна отбыть в Лондон. Главой миссии утвержден генерал Ф. И. Голиков.

— Советую соглашаться, — сказал он. — Спорить бесполезно. Ваша кандидатура находит поддержку на самом верху.

Спорить, видимо, действительно было бесполезно. Прощай, флот, прощай, командирский мостик! И, вероятно, надолго. Начались сборы в дорогу…».

Что же в этот раз интуиция не подсказала Николаю Михайловичу, для чего отдел кадров затребовал фотографию на заграничный паспорт? Не подумайте, читатель, что я не по-доброму иронизирую по поводу сказанного Харламовым. Отнюдь, нет? Просто, в первом случае, Николай Михайлович знал, с какой целью был вызван в Наркомат обороны, но предпочел не раскрывать своей осведомленности. Иначе бы, данный эпизод ни за что бы, не остался в его книге! Вырезали бы! Поэтому и прикрылся интуицией. Но, как видите, в дальнейшем, чудесные свойства у нашего героя улетучились, и он оказался в замешательстве.

Несколько слов о его начальнике наркоме Кузнецове. Видимо, Кузнецов был рад избавиться от Харламова, если не сообщил ему ранее, о намеченном назначении в Англию. Решил, что чем больше по времени тот будет в неведение, тем лучше. Поздно будет переиграть данное назначение. Иначе, как объяснить, что все всё знают, кроме «виновника торжества»? И пришлось Николаю Михайловичу собираться в дальнюю дорогу.

А может, сыграло свою роль то обстоятельство, что Харламов сотрудничал с представителями английской миссии в Москве, поэтому и послало его начальство в туманный Альбион, как знающего дело человека?

Но что это мы читаем дальше?

«Перед отъездом нас с Голиковым приняли Нарком обороны С. К. Тимошенко, нарком внешней торговли А. И. Микоян, Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников».

Известно, что 2-го июля 1941 года Тимошенко, получив назначение командовать Западным направлением, убыл под Смоленск. Значит, проводы состоялись не позднее 1-го июля, если Тимошенко еще был на месте? Харламов же упомянул, в начале данного эпизода, что за окнами был июль. Ясно же написал: «в первых числах июля». Тогда возникает вопрос: «А когда же тогда был вызов Харламова в Наркомат обороны (или Ставку)?». Ведь, 2-го июля Тимошенко не будет в Москве, а 1-е июля уже не подходит к рассказу, ни при каких обстоятельствах.

По всем выкладкам выходит, что Николая Михайловича с докладом к Тимошенко, вызывали раньше, в двадцатых числах июня. Вам, читатель это ничего не напоминает?

А вспомните, ту злополучную поездку Сталина с товарищами в Наркомат обороны, о которой упоминали Микоян и Молотов? Где еще «несчастный» Жуков слезами умывался, по рассказу Анастаса Ивановича. А Молотов, намекал писателю Стаднюку на заговор военных в Москве? Микоян, еще уверял читателей, что поездка была 28 июня. После посещения военных Сталин, в расстроенных чувствах, дескать, сел в машину и уехал к себе на дачу и так далее...

Я уже говорил ранее, что поездка в Наркомат, предположительно, была 26 июня, связи с бомбардировками Финляндии, которая в этот день объявила нам войну. Сталин с членами Политбюро (в том числе и с Молотовым, как наркомом иностранных дел) и поехал разбираться с военными, которые учинили накануне, 25 июня, данное безобразие с нашей северной соседкой. Поспособствовали той, начать военные действия на стороне Германии.

Что мы увидели в рассказе Харламова? Неожиданный интерес Сталина и членов Политбюро к действиям на Кольском полуострове. Видимо, Жуков, чтобы выкрутиться в данной ситуации с бомбардировкой Финляндии, как всегда наврал, что, дескать, та, вместе с немецким корпусом Дитля, 24 июня начала наступление в полосе 14-й армии Фролова. А мы, дескать, Наркомат обороны (Ставка), вынуждены были 25 числа, принять ответные меры, то есть нанести бомбовый удар по ней. Поэтому Голиков и показал обстановку на карте, с расположением войск противника, а Харламов уточнил, через Головко, и того же Фролова, ситуацию на Кольском полуострове. Эти данные показывали, что никаких активных действий немцев, и что особенно важно, финнов, в полосе нашей 14-й армии, в эти дни не было. Но, обратите, внимание! О Финляндии, границу с которой прикрывала, как раз 14-я армия Фролова, в данных мемуарах, не упоминается ни словом. Еще бы! Тогда уж, прямо бы и написали, что по приказу из Ставки нанесли бомбовый удар по Финляндии. Чего церемониться. Конечно же, редактора попытались скрыть этот факт, предоставив читателю самому догадываться, о чем идет речь. На всякий случай, подсунули генерала Дитля. Как же, ведь, идет война с немцами!

Но как проверить и эти, полученные сведения? У Дитля, разумеется, не спросишь. Да и вряд ли он поймет суть вопроса: «Извините, господин генерал! Вы случайно не начали активное наступление в полосе наших войск, вместе с финнами?». Хотя Ф.И.Голиков, основываясь на данных разведки, показал Сталину и присутствующим, расположение немецких войск на Севере. Никаких особых подвижек среди них не наблюдалось, иначе реакция Сталина была бы другой.

Конечно, лучше всего, было бы, получить эти сведения от командарма Фролова. Но Ватутин, чуть не разломал «от усердия» рычажок телефонного аппарата «пытаясь» связаться с 14-й армией. Сталин видя, что его явно пытаются «водить за нос» – связи нет?! – вызвал из наркомата ВМФ Харламова и задал вопрос, каким образом тот получил сведения от Фролова? И Николай Михайлович подсказал, что лучше это сделать через Наркомат ВМФ и начальника связи Гаврилова. Иван Терентьевич Пересыпкин был верен себе. Связь с фронтами была, но пользовались ею, как видите, избирательно. Для кого она была, а для кого и нет!

Разумеется, что после того, как Харламов «подсказал» товарищам из Наркомата обороны канал связи, Ватутину ничего другого не оставалось, как «радостно доложить», что на проводе командующий 14-й армией Фролов. Остальное читателю известно.

Вот в таком завуалированном виде, и попытался рассказать уважаемый Николай Михайлович Харламов о том инциденте в Наркомате обороны, после которого и произойдут серьезные кадровые перестановки в руководстве страны. Будет образован ГКО. А вскоре, Тимошенко отправят командовать Западным направлением и, постепенно, избавятся от остатков неизменной тройки. И Жуков, и Ватутин, в дальнейшем, покинут Москву и будут тоже, направлены в войска. А Сталин займется вопросами функционирования ГКО. Без создания данного органа власти, в руках которого будет сосредоточен контроль над военными, такие безобразия, как инцидент с Финляндией, будут продолжаться до погибели страны.

Николай Михайлович в мемуарах, после данного эпизода, связанного с поездкой в Наркомат обороны, подсказал, когда произошло это событие? Чтоб не подумали, о каком-либо другом? Указал, что, дескать, вскоре, после этого, 27 июня в Москву приехала английская делегация, ну и так далее, давая понять, когда именно произошло событие в Наркомате обороны. И не важно, сам ли Николай Михайлович, или редактор издания, подрисовали к эпизоду июль месяц, важно одно, что событие, связанное с поездкой Сталина к военным, отражено в данных мемуарах.

Но продолжим за Николая Михайловича обсуждать данный эпизод в Наркомате обороны. Думается, что после того, как Голиков и Харламов были отпущены с данного совещания, и произошел, тот самый пик разборок, когда на требование Сталина дать объяснение случившемуся с Финляндией, Жуков послал его «по матери».

То, что приводил Микоян в своих мемуарах, а Молотов – в рассказах Стаднюку, это все изложено, довольно, в мягкой форме. Речь там могла идти о серьезных делах, и разругались, скорее всего, по-крупному.

Неужели не было видно всем присутствующим, что Жуков врал целенаправленно. Никаких активных действий Финляндия на Мурманском и Кандалакшском направлении не вела, соблюдая, до поры до времени, свой, пусть хотя и шаткий, но нейтралитет. А Ставка, бомбардировкой подтолкнула ее к активным действиям на стороне Германии. Кто они, представители Ставки, на данный момент? Но уж, никак не патриоты своего Отечества.

А теперь вопрос о связи? Ведь, и Микоян обманывал читателей, говоря о той поездке в Наркомат обороны, что, вроде бы, не было связи с Западным фронтом. Волновались они, дескать, в Политбюро, как там и что там, с Минском произошло? Увел, однако, читателя в сторону. На наших глазах, по описанию Харламова, заместитель начальник Генштаба Ватутин, сколько времени давил на рычажок телефонного аппарата? И с кем он пытался соединиться? Разве 14-я армия находилась на Западном фронте? Если бы Харламов не подсказал, как установить связь с Фроловым, так Ватутин, наверное, до утра бы бормотал в трубку: «Алло, алло!». А это как называется? Саботаж или покрепче, в выражениях?

Это все было по одной Финляндии. А как обстояли дела с Венгрией и Румынией? Может, тоже приходили другие, честные товарищи с картами, и объясняли присутствующим, каким-таким образом, эти страны вдруг объявили нам войну.

По Румынии мы знаем, как командующий Черноморским флотом Октябрьский «отметелил» мамалыжников авиацией и набегом кораблей Черноморского флота. А Венгрию, скорее всего, отбомбил Юго-Западный фронт, где в то время, «крутились» Жуков с Хрущевым, как известно руководя структурой Юго-Западного направления. Командующий ВВС округом Птухин, как помнит читатель, исчезнет навсегда, унеся все тайны в могилу.

Думается, что эпизод, все же требует уточнения. Зная, что Жуков, по тем дням был Главкомом Юго-Западного направления, следует сделать поправку.

Ватутин исполнял обязанности начальника Генерального штаба, поэтому и суетился возле телефонного аппарата. А так как, отбомбили, кроме Финляндии, еще и Венгрию с Румынией, то на данном совещании в Наркомате обороны (Ставке) должны были присутствовать и Главкомы направлений: Юго-Западного – Жуков, а Северо-Западного – Мерецков. Скорее всего, Мерецков был, если присутствовал Жуков. Кроме того, Харламов рассказывал, именно, о Финляндии.

Именно, после этой разборки последовали отставки Главкомов, как одного, так и другого. Как известно, их заменили Ворошиловым и Буденным. Они, вместе со Сталиным будут расхлебывать ту «кашу», которую «заварили» наши друзья из Ставки. Теперь предстояло выкручиваться и на международной арене. Не будешь же всем объяснять, что это, дескать, не мы сделали, а наши товарищи из «пятой колонны», сильно постарались. Будьте, дескать, снисходительны.

Молотов, как глава правительства по иностранным делам, здесь же находился, в данном помещении вместе со всеми. Сам же рассказывал об этом. Ему, как главе наркомата по иностранным делам, разумеется, было ведомо, с какими претензиями выступили соседние с нами страны. В нотах, были же названы причины. Тоже, ведь, отбомбили их преднамеренно и заранее, чтобы дать повод для вступления в войну с нами. Понятно, что после всего этого, плюс Жуковское вранье, – Сталин и вспылил. Да, но и Георгий Константинович, как помните, показал зубы. Это Микоян подрисовал ему слезы, в противовес «жестокому» и «деспотичному» Сталину.

Такой вот оказалась «разборка» в Наркомате обороны. Думается, что не все члены Политбюро приехали в Ставку. Харламов же пояснил: почти все. Те, думается, кто держал нос по ветру с германской стороны, вряд ли бы, поехали в наркомат.

Хотя, как сказать? Могли и поехать, чтобы поддержать «братьев по крови». Ведь, Микоян же, вроде, поехал? Может еще и потому, чтобы в дальнейшем, исказить данное событие в своих мемуарах?

Где же здесь видно, что Сталин проявил упадочническое настроение, описанное Микояном? Наоборот, Харламов показывает Сталина, довольно спокойным и рассудительным человеком, пытающимся разобраться в такой непростой ситуации. К тому же, отчего было Сталину, после серьезного разговора с военными, «сбегать» из Кремля к себе на дачу? От нерешенных проблем? Видите ли, вождю захотелось побыть в одиночестве: поразмышлять, собраться с мыслями. Придумают же, такое. Не хуже, чем по первым дням войны. Тоже, Кремлевские мудрецы объясняли читателю, почему тот не выступил по радио? Дескать, Сталину нужно было осмотреться по событиям, а вдруг Гитлер напал понарошку? Всякое в жизни бывает! Как знаем, вождь «осматривался», аж, до 3 июля. Наверное, данная поездка в Наркомат обороны, тоже, входила в его планы по теме – «осмотреться».

Не заскучал ли у нас Новиков, со своими воспоминаниями о начальном этапе военных действий? А то, сильно отодвинули мы его в сторону, связи с Финляндией. Но сам виноват! Писал бы правду, и читателю легче было бы разбираться в событиях. Но и так ясно, какого поля эта «ягода» была?

«День 27 июня начался для меня обычно. Проснувшись у себя в служебном кабинете, я занялся текущими делами: выслушал доклады начальников отделов — оперативного и боевой подготовки — полковников С. Рыбальченко и Н. Селезнева, ознакомился с разведданными, отдал необходимые распоряжения и уехал на один из аэродромов, где собирались и облетывались МиГ-3».

Мир тесен. «Ба-а, знакомые все лица!». После войны все встретятся вновь на Лубянке.

Н.П. Селезнев – будет проходить, вместе Новиковым, по делу «авиаторов» в 1946 году.

С.Т.Рыбальченко – будет предъявлено обвинение «в организации заговорщицкой группы для борьбы с Советской властью». Вместе с Гордовым и Куликом будет, якобы, расстрелян в 1950 (?) году.

Но что-то о Финляндии товарищ Новиков больше не стал нам рассказывать. Видимо, понадеялся на то, что мы это сделаем за него.

На десерт, еще один «неожиданный» эпизод из жизни «легендарного» маршала ВВС.

«В один из августовских дней воздушная разведка преподнесла нам сюрприз. Я сидел в кабинете и вместе с начальником штаба генералом А.П.Некрасовым ломал голову, где и как выкроить побольше самолетов для поддержки войск Кингисеппского сектора, против которого гитлеровцы создавали особенно сильную ударную группировку».

Не знаю, какой сюрприз преподнесла воздушная разведка Александру Александровичу, но читателю, сам Новиков, точно, преподносит очередной сюрприз. Это тот самый Некрасов, которому Новиков сдал дела 20 июня и который их, якобы, принял, но в должность командующего почему-то не вступил. Видимо, ему и в должности начальника штаба ВВС фронта неплохо жилось? Чудные дела творились в Ленинградском военном округе по началу войны, ей богу.

В более ранней главе, упоминая заговорщиков из ВВС, я назвал фамилию, некоего С.А.Худякова, маршала авиации расстрелянного в 1950 году. Хотя, сейчас заниматься вопросами битвы под Москвой мы не будет, небольшую занятную историю о данном «герое» приведу. Ее, в свое время поведал корреспонденту «Красной Звезды» А.Кочукову, сам Александр Александрович Новиков. Оцените, «байку» бывшего командующего ВВС. Хочу предупредить, что тот, кто не понимает чувство юмора, не сможет понять во всей красе, сие устное творчество.

«Худяков не всегда был Худяковым, - заметил в начале своего рассказа Александр Александрович. - Родился он в семье крестьянина из Нагорного Карабаха Артема Ханферянца, и его нарекли Арменаком. После Октябрьской революции Ханферянц вступил в ряды Красной гвардии. Где-то в районе Астрахани баржа, на которой находились Арменак и его друг Сергей Худяков, была потоплена. Выросший в горах армянин плавать не умел. Его спас Сергей. Друзья добрались до Астрахани и в составе 289-го стрелкового полка 10-й армии храбро сражались с врагом. В одном из боев Сергей был смертельно ранен. Умирая на руках у друга, Худяков прошептал: «Арменак, бери мой клинок и выводи отряд из окружения. Пусть враги думают, что я жив. Ты теперь командир, и ты - Худяков».

Бойцы похоронили своего командира, а Ханферянц поклялся на клинке, что выведет отряд из окружения и, если останется в живых, выполнит последнюю просьбу друга. Так Арменак Артемович Ханферянц стал Сергеем Александровичем Худяковым...»

Признаться, такого я еще не слышал. Понятно, что мужская дружба не знает границ, но, чтобы до такого?! Это ж надо! Практически волшебный клинок был у настоящего Худякова. А как иначе объяснить чудесное превращение Арменака в Сергея? Поцеловал, армянский юноша Ханферянц, клинок боевого друга, и превратился в Худякова. Наверное, бойцы отряда целовали ножны от клинка, чтобы поверить в чудесное превращение Арменака? Уж, не был ли одним из этих бойцов, сам Новиков? – очень уж красиво излагает. А вот следователи, арестовавшие в декабре 1945 года маршала Худякова, были, видимо, далеки от понимания народного армянского эпоса и не поверили такой красивой легенде о боевом братстве. Худяков-двойник, очевидно, намекнул следователям, что Новиков, тоже, немного знает эту историю о клинке и может подтвердить. Так, по всей видимости, А.А.Новиков и оказался на Лубянке.

Неплохо смотрятся мемуары по данной теме о Ленинградском военном округе, написанные другим, не менее известным «сидельцем на Лубянке». Только первый «герой» – Новиков, сидел после войны, а второй – в самом ее начале. Но, сближает их одно общее дело.

Слово представляется Кириллу Афанасьевичу Мерецкову, автору книги «На службе народу». О нем мы уже вели предварительный разговор, так что данный «герой» нам хорошо известен.

Но прежде чем брать, как говорят «быка за рога», то есть комментировать воспоминаниях маршала, вернемся по времени несколько назад, в июнь 1941 года. Все наши герои страшно бояться рассказывать о Сталине накануне и в самые первые дни войны. Мерецков не исключение. Оказывается, еще в феврале месяце рокового сорок первого года, будучи на приеме у Сталина он так описывал эту встречу.

«В ходе … беседы И. В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны. Поэтому порядок ввода в строй механизированных корпусов будет еще обсуждаться. Необходимо сейчас уделить главное внимание обучению войск. Политбюро считает, говорил И. В. Сталин, что Наркомат обороны усилили, возвратив туда меня, и ждет активной деятельности.

Так закончился этот разговор с И. В. Сталиным. На следующий день я целиком переключился на боевую и учебную подготовку армии. С этого момента и вплоть до войны я виделся с И. В. Сталиным очень редко».

А зачем? Если Сталин сам сказал что не исключено, «что до 1942 года мы останемся вне войны». Мерецков, видимо, планировал, что в следующем году встреч со Сталиным будет больше, чем в сорок первом, поэтому, что зря глаза вождю мозолить? Лучше заняться боевой подготовкой войск.

«Считая наиважнейшим средством обучения войск практические учения, приближенные к боевым условиям, я наметил план действий в этом направлении и ряд поездок по военным округам. Нарком утвердил их без особых изменений.

Весной 1941 года я был на учениях в Ленинградском военном округе, которым командовал генерал-полковник М. М. Попов. Поездку в ЛВО я считаю успешной. Командный состав поставленные задачи решал правильно. Войска готовились хорошо».

Весна - понятие растяжимое; к тому же состоит из трех месяцев. Или запамятовал, по прошествии лет, когда был в городе на Неве? Дело в том, что все то, что описано Мерецковым, заведомая ложь, немного разбавленная определенными всполохами реальных событий. Не та личность, которой можно было доверять.

« Затем отправился в Киевский особый военный округ. В конце мая начальник оперативного отдела штаба округа генерал-майор И. X. Баграмян доложил мне обстановку. Дело приближалось к войне. Немецкие войска сосредоточивались у нашей границы. Баграмян назвал весьма тревожную цифру, постоянно возраставшую».

Трудно было ориентироваться нашим военным. С одной стороны все кругом говорят о подготовке немцев к нападению, с другой – Сталин «успокоил», что до Нового года, дескать, ничего страшного не произойдет. Но, Кирилл Афанасьевич, как всегда «обеспокоен».

«Прежде чем доложить в Москву, я решил еще раз все перепроверить. Поехал во Львов, побывал в армиях округа. Командармы в один голос говорили то же самое. Тогда я лично провел длительное наблюдение с передовых приграничных постов и убедился, что германские офицеры вели себя чрезвычайно активно».

Мерецков, сам лично, в бинокль зафиксировал активность немецких офицеров. Вот что, оказывается, знаменует «приближение к войне». Суметь так написать в мемуарах о подготовке немцев, чтобы ничего не сказать? Это и есть мастерство лжеца. Дальше – больше. Он сейчас нам будет рассказывать сказку об укрепрайонах, с которыми мы уже знакомы по воспоминаниям А.Ф.Хренова.

«На правом фланге Киевского особого военного округа строился в то время укрепленный район. Сооружения уже возвели, но еще не было оборудования. Имелись и части, предназначенные для укрепленного района».

Это как раз направление удара немецкой танковой группы Э.Клейста. «Прекрасные» защитные сооружения на границе. Отчего же наш хитрован не указал, что за сооружения? И какого оборудования в них недоставало? А то читатели ненароком могут подумать, что сантехнического: кранов для умывальников и запорных устройств от смывных бачков для унитазов.

Как нам было известно из воспоминаний Аркадия Федоровича Хренова, – в сооружениях (ДОТах) не было самого главного: артиллерийского и стрелкового (пулеметного) вооружений. Только и всего! А в остальном все в полном порядке, – над головой не капало.

Так как читатель знает, кто виновник всех этих безобразий, то ознакомьтесь, как маршал изящно переводит стрелки на покойного Бориса Михайловича Шапошникова.

«В других местах оборонительные работы были еще не завершены. Ответственным за строительство укрепрайонов был Б. М. Шапошников, и я решил дополнительно поговорить с ним в Москве».

Наверное, Шапошников в глубине своего письменного стола, по забывчивости, нечаянно оставил про запас несколько десяток орудийных стволов и пару сотен пулеметов. Надо было, видимо, напомнить уважаемому человеку, чтобы все вернул и направил по назначению.

Дальше, вообще трудно сдержать смех, по поводу прочитанного.

«Взяв на себя инициативу, я сообщил командарму - 5 генерал-майору танковых войск М. И. Потапову, что пришлю своего помощника с приказом провести опытное учение по занятию укрепленного района частями армии, с тем, чтобы после учения 5-я армия осталась в укрепленном районе».

Наверное, читатель по прочтению слов «взял на себя инициативу» подумал, что Мерецков тут же отдал команду о немедленном проведении учений в 5-ой армии, однако, зная, кто он есть на самом деле, трудно усомниться в правильности выбранного им решения.

«Затем я объехал пограничные части. Все они были начеку, и почти везде я слышал о том, что на той стороне неблагополучно».

Так как пограничные части никогда не входили в состав Наркомата обороны, то непонятно, отчего это Кирилл Афанасьевич там решил свою ретивость показать? Видимо, перед читателями рисуется своей заботливостью о защите страны. В дальнейшем, у него и командующий округом М.П.Кирпонос, и командующий 6-ой армией И.Н.Музыченко (не упомянутый здесь по фамилии, скорее всего, из-за попадания в плен), тоже, будут виноваты. Один он, ничем незапятнанный вернется в столицу из поездки по округам. Срок возвращения, якобы, середина июня.

«В Москве вместе с С. К. Тимошенко я побывал у И. В. Сталина и рассказал обо всем увиденном. Оба они отнеслись к докладу очень внимательно».

Как-то замысловато написано. Выходит, для того чтобы Нарком обороны был ознакомлен с результатами инспекционной поездки Мерецкова по округам, его необходимо было взять с собой на прием к Сталину. Или же Мерецков поставил условие Семену Константиновичу, что, дескать, зачем два раза повторяться, давайте лучше расскажу один раз, но на приеме у Сталина?

Если Нарком Тимошенко отнесся внимательно к докладу своего заместителя, то это и не удивительно – нарком обороны же, то внимательное отношение Сталина к сообщению Мерецкова представляет определенный интерес. Неужели Иосиф Виссарионович ни бросил в адрес Мерецкова ни одной нехорошей реплики о подготовке врага? И Лаврентий Павлович почему-то рядом не крутился с угрозами об аресте смелого замнаркома обороны?

Что смущает в рассказе «хитрого ярославца», в данном моменте, так это то, почему он не побывал в Западном округе? Может, Сталин тоже выразил недоумение по этому вопросу и послал Мерецкова все же выяснить, что там, и как там в Белоруссии? И Кирилл Афанасьевич отправился к Д.Г.Павлову.

«В частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние авиации, а если удастся — провести боевую тревогу. Я немедленно вылетел в Западный особый военный округ.

Шло последнее предвоенное воскресенье (17 июня. – В.М.). Выслушав утром доклады подчиненных, я объявил во второй половине дня тревогу авиации. Прошел какой-нибудь час, учение было в разгаре, как вдруг на аэродром, где мы находились, приземлился немецкий самолет. Все происходившее на аэродроме стало полем наблюдения для его экипажа.

Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом Д. Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя И. В. Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны.

Я уже отмечал, что его роднит с Жуковым одно характерное обстоятельство: тоже любит ссылаться на покойников. Выше приведенные: Шапошников и Кирпонос – увы! умерли на войне. Музыченко не в счет. Ему все равно слова не дадут.

Сейчас пойдет вторая волна покойников из Западного округа. Но прежде о приведенном отрывке. Полная чушь! Во-первых, непонятно где это Мерецков организовал «боевую» тревогу? Уж не в Минске ли на Центральном аэродроме? Во-вторых, с каких это пор командующий военным округом выполняет распоряжения начальника Гражданской авиации? В-третьих, что гражданских аэродромов не хватило, если решили военный аэродром отдать под посадку немецких пассажирских самолетов? К тому же, как это данный немецкий самолет умудрился приземлиться на аэродроме, где проводились военные учения с боевой тревогой???

«А крепко поругал Павлова» – это, простите, из какого же Устава о дисциплинарных наказаниях? Из записной книжки генерала армии Мерецкова, что ли?

«Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копец».

Явно редакторская недоработка. Фамилии с окончанием на букву «Ц» имеют одну особенность. Женские фамилии не склоняются, в отличие от мужских. Поэтому правильно было бы фамилию начальника ВВС Западного округа написать как: «…я обратился к … И.И.Копцу».

«— Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

— Тогда буду стреляться!

Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал, что сказал глупость. Но скоро выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия. И дело тут не в беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы слабо знали наши кадры. Копец был замечательным летчиком, но оказался не способным руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только началась война, фашисты действительно в первый же день разгромили на этом аэродроме почти всю авиацию, и Копец покончил с собой.

Познакомившись с положением на западной границе и выслушав Павлова, я убедился, что и здесь Германия сосредоточивает свои силы».

Как и во всем, так и по этому факту с командующим ВВС округа Копцом, Мерецков лжив по определению. Дело в том, что Иван Иванович Копец будет застрелен в первые же минуты начала войны, с целью сразу обезглавить ВВС округа. А все эти байки о его самоубийстве будут своеобразным прикрытием начавшегося бардака в авиации округа. Я же пояснял, что важной составляющей позволявшей немцам благополучно перебраться на нашу сторону пограничных рек будет «пассивное» состояние нашей авиации. Вот ее и сделали такой, например, в Западном округе, сразу лишив руководства. Последним, кто видел живым командующего ВВС, был наш Худяков-Ханферянц, начальник штаба данной структуры. О его судьбе было рассказано чуть выше. Так как это дело было очень «темным», то во времена Хрущева говорить о «самоубийстве» командующего И.И.Копца было делом нежелательным. У Константина Симонова в его «Живых и мертвых» данный командующий ВВС выведен под фамилией Козырева. В истребителе он будет отправлен в свой «последний воздушный бой», где и будет подбит. При приземлении, якобы, сломает позвоночник и чтобы не попасть в плен, по его разумению, Козырев – Копец застрелится. Но это, как понимаете совсем другая история ничего общего не имеющая с реалиями жизни. Но факт «самоубийства» Копца, все же, будет обыгран и немного облагорожен.

Как следствие, и данное местное военное начальство Западного округа в ходе проверки по описанию Мерецкова, тоже, будет виновато по началу войны, хотя Кирилл Афанасьевич и внушал им строго о долге перед Родиной.

Однако глупо находясь в Белоруссии, заодно ни заглянуть к соседям справа: как, мол, там у них дела в Прибалтике?

Ошибочно мемуары Кирилла Афанасьевича взяли и издали в ПОЛИТИЗДАТе. Их место было бы в ДЕТГИЗе в серии: рассказы о войне для юношества. Соответственно подходящей выглядела бы глава с примерным названием: «На страже западных рубежей Родины».

«Вылетел в Прибалтийский особый военный округ. Приземлился на аэродроме одного истребительного полка, а сопровождавшего меня офицера послал на аэродром бомбардировщиков, приказав объявить там боевую тревогу».

Чего хотел Мерецков получить от летчиков тяжелой бомбардировочной авиации, тем более на другом аэродроме? Чтобы заправились по полной программе, взлетели, покружили над заместителем наркома, приветливо попахали ему крыльями и улетели обратно к себе на посадку?

«Командир полка истребителей сразу же доложил мне, что над зоной летает немецкий самолет, но он не знает, что с ним делать, так как сбивать запрещено. Я распорядился посадите его и не медля запросил Москву. Через четверть часа поступил ответ: самолета не сбивать. О посадке умолчали. А мы его уже посадили. Что случилось потом с самолетом и его экипажем, не знаю, так как вскоре грянула война».

Опять немецкий самолет. В этот раз трудно понять, какой именно: гражданский или боевой? Одно – точно: не истребитель, коли написано – экипаж. По приказу «смелого» Мерецков немецкий самолет все же посадили. Как он вывернется из этой истории по приезду в Москву, читателям не сообщает. На его «счастье» вскоре начнется война, а то бы не избежать международного скандала.

А что же потом, целую неделю до войны, делало с немецким экипажем командование округа, Мерецкова, видимо, уже не интересовало. Может и немецкое командование, уже само позабыло про свой экипаж? Их же, сколько было у них в Германских ВВС? Много! Подумаешь, одним меньше стало.

А у нас было главное, на тот момент, перед войной – провести в частях учебную тревогу, чтобы показать советскому читателю, что такие, как Мерецков, не зря ели хлеб на военной службе.

«Тревога прошла удачно. И истребители и бомбардировщики быстро поднялись в воздух и проделали все, что от них требовалось».

Ну, что от них потребовал Кирилл Афанасьевич, он так и не сказал, предоставив читателям самим домысливать, что положено делать советским летчикам в таком случае. Но, видимо, их действия произвели на московское начальство приятное впечатление.

«Но хорошее настроение тут же было испорчено. Заместитель командующего округом генерал-майор Е. П. Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе».

Не дали в полной мере порадоваться хорошему человеку. Но почему на встрече с заместителем наркома отсутствовал командующий округом Ф.И.Кузнецов? Куда же он подевался в такой ответственный момент, когда Мерецков у него устраивал учебные тревоги? Он, видимо, заранее знал, что своим сообщением о концентрации немецких войск на границе сразу испортит настроение посланцу из Москвы. Поэтому и перепоручил своему заместителю сообщить эту плохую новость Мерецкову, а сам, видимо, решил от греха подальше, не показываться тому на глаза.

Как Кирилл Афанасьевич сильно огорчился от полученных сообщений! Оказывается и здесь немецкие войска на границе! Срочно, домой в столицу с нехорошими новостями!

«Я вылетел в Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и наблюдениях на границе наркому обороны».

Не мемуары военачальника, а школьное сочинение на свободную тему. «Ни слова не утаивая», как прикажите понимать? Значит, до этого момента можно было кое-что оставить про запас при разговоре с вышестоящим начальством?

Как видите, дело прикатилось к самому кануну войны. На календаре было уже, видимо, 20-е июня. Но ситуация в Кремле изменилась коренным образом. Если раньше, неделю назад, «честный» Мерецков рвался поделиться приграничными новостями со Сталиным, то теперь ограничился сообщением одному лишь Тимошенко. И от чего же Сталин второй раз не стал проявлять внимание к новостям привезенным Мерецковым, Кирилл Афанасьевич не стал посвящать в такие тонкости своего читателя. А нам и без него понятно, что доступ к телу товарища Сталина стал строго ограничен, в силу сложившихся неблагоприятных условий для вождя.

«С. К. Тимошенко при мне позвонил И. В. Сталину и сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему на границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление».

Куда на самом деле позвонил Тимошенко? – это знали только сам Семен Константинович, да Кирилл Афанасьевич, но эту тайну оба сохранили навек. А может Тимошенко никуда и не звонил? Вряд ли, чего нового он мог сообщить Сталину, а Молотову для выступления по радио и так бумагу напишут.

Кем было отдано приказание, сохранять все как есть, без изменения на границе, как всегда, осталось на уровне догадок. А если написано, что порядок сохранялся прежний, то следует, что никакой полной боевой готовности в частях Красной Армии проведено не было. Далее в мемуарах следуют красивые рассуждения о том, как много хорошего хотелось сделать для Родины. Правда, у таких людей, как Мерецков, почему-то, всегда для этого не хватает времени. А после войны было уже не до хороших дел. Маршальские заботы тяжелой обузой легли на плечи – не сбросить до самой смерти.

И вот, наконец, мы приблизились к заветному рубежу. Суббота, 21 июня. Москва. Наркомат Обороны. Мерецков снова «исповедуется».

«Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, Нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. С. К. Тимошенко сказал тогда:

— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного Командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации. — Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я. — Выдержка прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать».

Здесь сразу «букет» всех новостей. Чего уж скромничать, по поводу возможного нападения Германии, если Молотов уже ноту получил от Шуленбурга. Знали, абсолютно точно, что завтра война. Уже и Ставку организовали, только всё, как девицы-скромницы, глазки до полу, и не могут это слово произнести. Опять, некое Главное командование, как в Записке по плану прикрытия госграницы. Ведь, хорошо известно, что полное написание данной структуры – Ставка Главного Командования. Она образована, как видите, ранее 22-го июня. Если сам же Мерецков написал, что дело было 21-го июня.

А вот и знакомое задание, как у Жукова: «при необходимости помочь руководству округа». Тем более удивительно, что сами отправили командующего округом М.М.Попова далеко на Север. Чтобы «отмазаться» от всех обвинений в свой адрес, как заговорщика, Мерецков обыгрывает свою роль представителя Ставки следующим образом: все полномочия свелись к одному – «выдержка». И все? – спросит любой недоверчивый читатель. Как видите, из написанного: больше ничего. А наш хитрец Мерецков, к тому же, прикроется вот такой «нейтральной» фразой, сказанной Тимошенко: «сами знаете, что делать». Понимайте, читатель, эту фразу, как хотите.

Маршал Тимошенко, тоже «заливает», со слов автора, мало не покажется. Предупреждает Мерецкова, что «возможно, завтра война», но Мерецкова наделяет невиданными полномочиями, в случае чего, предотвратить войну?! Если, мол, на границе будут конфликты, то пусть берет брандспойт и тушит «пожар войны».

Только никто из них, ни Тимошенко, ни, что удивительно, сам Мерецков, не сказали читателю, что Кирилл Афанасьевич был заместителем Наркома обороны. Понятно, что Тимошенко был его «непосредственным начальником», но почему Мерецков предпочел, чтобы его принимали за «представителя Главного командования», а не за правую руку Наркома обороны? Видимо, в таком случае, было как бы, меньше ответственности за произошедшее.

К счастью для читателя, он теперь знает, в качестве кого, его отправил Тимошенко в Ленинград. Как всегда, при редактировании откусили концовку новой должности Кирилла Афанасьевича, а он сделал вид, что не заметил этого.

Почему же отмолчался, что в должности Главкома Северо-Западного направления прибыл к ленинградцам?

«Все встало само собой на свое место, когда днем 22 июня я включил радио и услышал выступление Народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова о злодейском нападении фашистской Германии на нашу страну. Теперь мои спутники, генерал П. П. Вечный и порученец лейтенант С. А. Панов, получили ответ на вопрос, для чего мы едем в Ленинград».

Обратите внимание, что мемуары по данной теме написаны, как через копирку. Кирилл Афанасьевич, тоже, как и Новиков, оказывается, узнал о нападении Германии по радио. Так и хочется сказать: «Да здравствует научно-технический прогресс и его, особо яркий представитель, из среды русских ученых, Александр Степанович Попов – изобретатель радио». Иначе, даже трудно представить, что бы делали наши военные? Кроме того, новинка теоретической военной мысли. Представляете? – Наркомат иностранных дел, в лице Молотова, по радио, определил задачи представителям Ставки, которые ехали в Ленинградский военный округ. А то по приезду в Ленинград, так бы и не знали, зачем приехали? Понапишут такое, – даже не поморщатся.

Приглядимся к его спутнику генерал-майору Вечному Петру Пантелеймоновичу. Он представитель Генерального штаба из Управления боевой подготовки. Скорее всего, в роли заместителя главкома. Кого Мерецков скрыл в должности начальника штаба Северо-Западного направления? Не Хозина ли Михаила Семеновича? О члене Военного совета говорилось ранее – будет из местных Лениградских партийцев – А.А.Кузнецов.

«Прибыв в Ленинград, я немедленно отправился в штаб округа. Меня встретили с радостью, все хотели услышать живое слово представителя Москвы, получить устное распоряжение. На месте были генерал-майор Д. Н. Никишев и корпусной комиссар Н. Н. Клементьев, вскоре назначенные соответственно в качестве начальника штаба и члена Военного совета этого округа, объявленного на третий день войны Северным фронтом. Командующий войсками округа М. М. Попов в момент начала войны инспектировал некоторые соединения округа».