*503. Афинская демократия

[Википедия]

http://ru.wikipedia.org/wiki/%C0%F4%...F0%E0%F2%E8%FF

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Приблизительно с 500 по 321 г. до н. э. в Афинском полисе существовала демократическая форма правления. Любой гражданин имел право (и даже обязанность) участвовать в работе Народного собрания. Разделения властей в современном понимании не было. Высшим органом власти было Народное собрание — экклесия, в котором могли принимать участие все взрослые мужчины, имевшие права гражданства. От участия отстранялись женщины, чужеземцы и рабы. Народное собрание собиралось довольно часто, несколько раз в месяц, в нем принимали участие несколько тысяч человек (все население Афинского полиса, имевшее право голоса, оценивается современными исследователями в 20-30 тыс. человек). На собрании решались наиболее важные вопросы жизни полиса. Во времена расцвета афинской демократии для того, чтобы позволить беднейшим гражданам оторваться от работы и принимать участие в народном собрании, была введена плата за участие в экклесии в размере примерного дневного заработка ремесленника.

В перерывах между собраниями экклесии текущими делами занималось булэ — «совет пятисот». Члены булэ избирались по жребию из граждан не моложе 30 лет, по 50 человек от каждой из 10 фил. Такие 50 человек составляли т. н. пританию, каждая из которых выполняла функции булэ в течение 1/10 части года.

Судебные дела рассматривались в «суде присяжных» — гелиэе. Гелиэя состояла из 6 000 человек, которые выбирались по жребию. Эти 6 000 человек были разделены на 10 декастериев, примерно по 500 человек в каждом (100 из них считались запасными). При рассмотрении дела оно рассматривалось определенным декастерием, причем из-за многочисленности судей подкуп был практически исключен.

Продолжал существовать ареопаг, однако его реальная власть в условиях демократии была очень сильно ограничена.

Исполняли решения народного собрания и других органов носители должностей. Все должности в Афинах были коллегиальными и практически все исполнялись по жребию. Исключение составляли должности, требовавшие особых навыков — стратегов и руководителей полисных финансов, носители которых выбирались голосованием. Коллегия десяти стратегов играла очень важную роль в Афинах и сами стратеги были влиятельными гражданами. Так, формальная власть Перикла состояла в том, что он в течение длительного времени переизбирался на должность стратега.

Обилие государственных должностей в Древних Афинах приводило к тому, что каждый гражданин за свою жизнь не раз занимал те или иные должности, приобщаясь к управлению государством и постоянно участвуя в его жизни.

См. также

История демократии
Рабство в Древней Греции
Остракизм

Примечания

↑ Исторически первой называют первобытнообщинную демократию [1]

Источники и литература

Диссертация на тему «Афинская демократия в отечественной историографии середины XIX — первой трети XX вв.» автореферат по специальности ВАК 07.00.09 — Историография, источнико…
↑ Медведев А. П. Был ли греческий полис государством?
↑ www.russ.ru Пересматривая античные каноны
↑ Мифы о "Древней Греции" развеяны

Античная демократия: свобода как фактор культурогенеза
↑ http://vestnik.yspu.org/releases/istoriya/39_1/
↑ библиотека античности Гумер - Боннар А. Греческая цивилизация
↑ Сократ и Вьетнам - Михаил Гефтер
↑ В.С. Сергеев. История Древней Греции : Историография древней Греции
↑ Диссертация на тему «Культура как фактор обусловленности демократической традиции Древней Греции» автореферат по специальности ВАК 24.00.01 - Теория и история культуры | disse...
↑ Ю. Н. Литвиненко. О «Черном охотнике» и его авторе

Аристотель. Афинская полития.
Георгиев Павел Валентинович. Афинская демократия в отечественной историографии середины XIX — первой трети XX вв.: диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук — Казань: Б/и, 2009.
Суриков И. Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Время расцвета демократии. — М.: Наука, 2008. — 384 с. — ISBN 978-5-02-036984-9.
Суриков И. Е. Как назывался высший орган власти в демократическом Афинском полисе?
Ручинская О. А. Современный взгляд на Афинскую демократию (Монева С. Атинската демокрация. Практика и институции. – Велико Търново: Университетско изд-во "Св. св. Кирил и Методий", 2009. – 347 с.) / О. А. Ручинская // Вісник Харківського національного університету імені В. Н. Каразіна. Сер. : Історія. - 2011. - № 965, вип. 43. - С. 247-251. [2]

Содержание темы:
#01 страница
#01. Википедия. Афинская демократия
#02. Геродот. Афинская демократия (середина V в. до н.э.).
#03. Перикл. ИЗ РЕЧИ НАД МОГИЛАМИ ВОИНОВ, КОТОРЫЕ ПЕРВЫМИ ПАЛИ В НАЧАЛЕ ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОИНЫ
#04. П. Дж. Родс. Афинская демократия
#05. Геродот. Афинская демократия как политическая система
#06. "Эхо Москвы". Древнегреческий мудрец Солон: начало демократии
#07. "Эхо Москвы". Перикл
#08. А. П. Медведев. Был ли греческий полис государством?*
#09. А. П. Медведев. Был ли греческий полис государством?*
#10. В. П. Бузескул. История афинской демократии
02 страница
#11. В. П. Бузескул. История афинской демократии
#12. В. П. Бузескул. История афинской демократии
#13. А. Буйчик, Э. Зайнагабдинова, Е. Сорокина. Глава 3. Классическая демократия в Древних Афинах
#14. А. Буйчик, Э. Зайнагабдинова, Е. Сорокина. Глава 3. Классическая демократия в Древних Афинах

[Геродот]

http://yspu.org/hreader/2/

Автор: доцент Т.Б. Перфилова, (c) 2003

ISBN 5-87555-434-7
Введение

Уважаемые студенты!

Данное учебное пособие посвящено сущности и проблемам афинской демократии - первого в истории опыта создания демократического общественного устройства, первого образца "народовластия", в котором наиболее ярко и отчётливо проявились черты этой новой для античности формы государственного управления.

Сам термин "демократия" следует применять для характеристики политического строя Аттики, утвердившегося после окончания греко-персидских войн (500 - 449 гг. до н.э.). Как мы уже пытались доказать ранее1 ни при Солоне - знаменитом афинском мудреце, реформаторе, ни при Клисфене - другом политическом лидере Афин VI в. до н.э., демократии не существовало. Солон предоставил народу только "почёт ... без лишних прав", а Клисфен допустил к управлению Афинами одну лишь "верхушку демоса", так как провозглашение равенства граждан перед законом при неоплачиваемости магистратур сводило право на участие в политической жизни всех граждан к лозунгу2.

Реформирование системы государственного устройства Афин было фикцией при сохранении за Ареопагом (высшим государственным советом, органом власти аристократии) прав высшего законодательного органа, отвечающего за сохранение государственного порядка и привлечение граждан к судебной ответственности. Только дискредитация членов Ареопага при Эфиальте (462-461 гг. до н.э.), повлекшая утрату государственным советом его значения как высшего органа власти, позволила народному собранию (экклесии) занять освободившуюся нишу в системе государственного управления Афин. Этому же способствовала и победа греческого народа, прежде всего граждан Афин, в греко-персидских войнах, позволившая демосу добиваться дальнейшего расширения доли участия в политической жизни своей родины.

В период утверждения демократии народное собрание стало высшим законодательным, избирательным, контролирующим и обвинительным органом. Решения экклесии не подлежали контролю и утверждению.

В промежутках между созывами экклесии, подготавливая дела к очередным заседаниям и контролируя деятельность должностных лиц, непрерывно функционировал своеобразный президиум народного собрания - Совет пятисот, правительство Афинского государства.

Органом народовластия можно считать и суд присяжных (гелиэю), состоявший из шести тысяч человек и защищавший государственный демократический строй, выносивший приговоры об остракизме (изгнании), лишении гражданских прав, конфискации имущества без права обжалования.

Проявлениями афинской демократии следует считать следующие права граждан-мужчин, достигших 30-летнего возраста: равенство перед законом, право избирать на все должности и быть избранными на все государственные должности (кроме стратегов и казначеев), право каждого на законодательную инициативу, на опротестование принятых на народном собрании решений, на критику должностных лиц. В Афинах ежегодно пересматривались все законы, переизбирались все должностные лица (исключение было сделано лишь Периклу).

Гарантией права каждого на участие в политической жизни служила оплата должностей, к которой в IV в. до н.э. присоединилась плата за посещение народного собрания. В Афинах раздавались и театральные деньги, так как в те времена театр был средством политического и нравственного воспитания граждан.

Ф. Арский, характеризуя афинскую демократию, писал: "Демократия достигла высшей точки и замкнулась в себе. Она существовала в себе и для себя. Она открыто провозгласила своё право повелевать и господствовать, презириая не только рабов, но и метеков. Опасаясь возвышения отдельных личностей, она сделала демос источником закона, высшим судьёй и носителем истины, несокрушимо уверовавшим в то, что большинство всегда право. Сражаясь с призраком тирании, афинский демос превратился в коллективного деспота, требующего жертв как от собственных граждан, так и от союзников"3.

Нельзя не обратить внимания и на то, что демократия в Афинах была направляемой и управляемой. Лидером афинской демократии с 444 г. до н.э. и на протяжении 15 лет был первый стратег Перикл. Перикл оказался во главе "демократической партии" по логике политической борьбы: место лидера "аристократической партии" было "занято" Кимоном, прославленным героем греко-персидских войн, пользовавшегося огромной любовью у афинян. Стремление Перикла к лидерству, ярко выраженная амбициозность заставили его воспользоваться в качестве средства для достижения власти силой народа, "вопреки его природным наклонностям, совершенно не демократическим" (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Перикл. 9; 11). Периклу пришлось поначалу "заигрывать" с народом, сообщает нам Плутарх: он устраивал торжественные зрелища, пиршества, морские экспедиции. Лишь после того, как Перикл добился изгнания из Афин своих политических противников, Кимона и Фукидида из Алопеки, он оказался на вершине власти, единственным лидером страны. Перикл фактически стал единолично управлять Афинами. Плутарх по этому поводу замечает: "Но Перикл уже был не тот, - не был, как прежде, послушным орудием народа, легко уступавшим и мирволившим страстям толпы..., он в своей политике затянул песню на аристократический и монархический лад... По б?льшей части он вёл за собою народ убеждением и наставлением... Однако, бывали случаи, когда народ выражал недовольство; тогда Перикл натягивал вожжи и, направляя его к его же благу, заставлял его повиноваться своей воле" (Плутарх. Перикл. 15).

Плутарх неоднократно упоминает о могуществе и всесилии Перикла, умении искусно управлять народом, а при характеристике государственного строя Афин при Перикле использует термины "единовластие", "тирания", "полная монархия".

Вместе с тем нельзя не признать, что у Перикла не было титула, возвышающего его над остальными гражданами, не было личной гвардии, как у тиранов, его деятельность не шла вразрез с существующими законами. У него было лишь одно существенное преимущество над остальными гражданами и оружие - уникальный ораторский дар, позволявший ему вести за собой толпу.

Характеризуя методы управления Перикла, историк Фукидид отмечал, что Перикл свободно правил массой, и не столько она руководила им, сколько он ею, потому что он приобрёл власть, и не прибегая к недостойным средствам, и не имел вследствие этого нужды льстить толпе.

Неоспоримыми достоинствами Перикла как политика можно назвать ум и дальновидность, патриотизм, великодушие, бескорыстие.

Встав во главе "партии демократии", он думал не только о росте материального благосостояния и усилении политической активности граждан, но главным образом, о росте могущества Афин. Не собственная слава, а благо отечества, по словам Фукидида, стали целью его жизни. Он не отделял своей судьбы от судьбы государства и жил в соответствии с теми обычаями и законами, которые считал образцовыми и наисправедливейшими для Афин. Он ни на драхму не увеличил своего состояния за годы многолетнего управления Афинами.

В то же время нельзя забывать, что Перикл принёс афинянам не только славу, но и горе. Закон об ограничении гражданства был вызывающим средством дискриминации тех граждан Аттики, один из родителей которых не пользовался гражданскими правами.

Сократ обвинил Перикла в том, что он развратил демос подачками, приучил к праздности, введя оплату должностей. Люди, окунувшиеся в политическую жизнь, отвыкали от производительного труда и начинали относиться к нему как к занятию, достойному только рабов. Наконец, нельзя забывать, что по инициативе Перикла была начата Пелопоннесская война, а бездарный план ведения военных действий, разработанный первым стратегом, привёл к поражению Афин и фактической гибели демократического строя.

При рассмотрении проблем Афинской демократии важно обратить внимание на её ограниченность:

Лозунг "прямого народоправства" вряд ли был осуществим, в связи с частотой проведения народных собраний (1 раз в 10 дней). Это делало нереальным право каждого гражданина, особенно живущего в отдалённых уголках Аттики, на участие в политической жизни.
Право "свободы слова, законодательной инициативы" могло быть реализовано на практике только гражданами, обладавшими знаниями, обучавшимися риторике, наделёнными ораторскими способностями.
Демократия оставалась демократией для избранных. 20 тыс. афинян, (среди которых не было метеков, женщин, юношей, не достигших 20-летнего возраста), получавших при Перикле пособия или жалованье, открыто грабили союзные государства (членов Первого Афинского морского союза), расстрачивая их средства не на строительство и оснащение своих кораблей, а на потребности демократического строя украшение города, празднества.
Демократия нивелировала общество: народ ревниво следил, чтобы кто-нибудь из граждан не приобрёл большего влияния. Незаурядных, ярких, способных политических лидеров заставляли покидать территорию страны из-за страха за разрушение созданных порядков.

Внутри политического режима, созданного в Афинах, отчётливо проявились зародыши его гибели:

Замкнутость и ограниченность Афинского полиса порождали ограниченность мировоззрения его граждан. Они не могли великодушно поделиться своими правами даже с теми греками, которые, борясь с персами, приближали победу демократического строя в Аттике. Наоборот, они демонстративно подчёркивали свои права и привилегии перед негражданами своей страны. Свобода для граждан, возведённая в культ в Афинах, оборачивалась требованиями покорности для союзников. Эксплуатируемые союзники превратились в подданных афинских граждан. Никакие проявления свободомыслия и недовольства союзников были не допустимы. На территориях восставших союзников появлялись афинские военные поселения (клерухии), непокорным союзникам увеличивали форос, у них насаждались демократические порядки.
Суд - опора демократии по Периклу - превратился в орган преследования инакомыслия и сведения счётов с обидчиками. В Афинах появилась даже профессия доносчиков (сикофантов). Штрафы и конфискации стали обычным явлением, и как следствие - расцвело взяточничество. Неподготовленность и неквалифицированность большинства судей обернулись против справедливости. Не в силах разобраться в изощрённых аргументах ораторов, гелиасты голосовали, поддавшись настроениям, поддерживая тех, кто смог произвести на них впечатление.
Паразитическая психология афинских граждан стала главной социальной проблемой в IV в. до н.э.

Пятнадцатилетний период существования "прямой демократии" в Афинах, когда народ доверял Периклу как главе государства руководство внутренней и внешней политикой своей страны, в науке принято называть "веком Перикла" или "эпохой Перикла".

Перикл стал символом политики и даже эпохи в глазах потомков, хотя он не был ни великим полководцем, ни великим реформатором. Он не изобрёл ничего нового и лишь завершил то, что начали его предшественники. Но именно при нём Афины стали могущественной державой, господствующей на морях, обрели статус крупнейшего экономического центра Греции. При нём они украсились величественными постройками Акрополя, превратились в интеллектуальный центр Греции, стали "Элладой в Элладе" - настоящим "чудом света".

В глазах многочисленных современников и потомков Перикла (прежде всего, аристократического происхождения) именно расцвет культуры и экономики Афин были главными достижениями этого лидера, имевшими для судьбы их родины и Греции в целом гораздо большее значение, чем первые шаги и уроки "народовластия".

Проблема афинской демократии стали привлекать внимание исследователей в начале XIX в. К немецким историкам, наиболее активно в это время исследовавшим природу афинской демократии и деятельность Перикла, постепенно присоединились англо-американские и отечественные специалисты.

Научные дискуссии разворачивались по ряду направлений:

социально-экономический фундамент афинской демократии (являлась демократия рабовладельческой?);
экономические предпосылки политического равноправия граждан (являлась ли демократия господством "корабельной черни" или, напротив, в соответствии с "конституцией" Солона, она позволила сохранить власть в руках высших слоёв общества);
соотношение "прямой" и "представительной" демократии в Афинах V в. до н.э.;
сущность Первого Афинского морского союза - финансового источника демократии (являлся ли этот союз проявлением "империалистической демократии" или он был первым в истории Греции централизованным демократическим государством, преодолевшим узкие границы замкнутого полиса?).

Многолетние дискуссии, "высветившие" разнообразные подходы к этим узловым проблемам темы, хотя и нельзя считать окончательно завершенным, позволяют нам быть более уверенными при рассмотрении сущности и специфики афинской демократии.

Мало кто из современных исследователей разделяет точку зрения А.Джоунза4, поставившего под сомнение рабовладельческий характер афинской демократии. Напротив, как показали результаты изучения этой проблемы в последние годы, широкое применение труда рабов во всех сферах экономики, во всех типах хозяйств Аттики, позволяло основной массе граждан заниматься политической деятельностью. Более того, развитие демократии в Аттике самым тесным образом было связано с развитием рабства, а широкое распространение рабского труда являлось одним из важнейших условий возникновения демократической системы правления в Афинах.

Другим, не менее важным условием существования демократии, является высокий уровень развития экономики, обеспечивающий значительную производительность труда и высвобождающий свободное время граждан для участия в общественно-политической жизни. Расцвет экономической жизни в Аттике после окончания греко-персидских войн привёл к укреплению социального статуса демоса - мелких и средних собственников, занятых сельским хозяйством, ремеслом, торговлей; их количество было не меньше 80%, как показали подсчёты В. Эренберга, А. Джоунза, К. Пауэлла. Следовательно, основу гражданского коллектива Афинского полиса составляли собственники, а не "корабельная чернь" - деклассированные слои населения. Это позволяет отказаться от вывода, популярного в XIX в., согласно которому афинский демос, представлявший собой люмпен-пролетариев, жил за счёт подачек от государства на средства, получаемые от эксплуатации союзников.

Выяснение вопроса об экономической основе политического равноправия афинских граждан, вместе с тем, не должно затушёвывать рассмотрение другого вопроса, связанного с финансовыми возможностями существования демократического строя. Большая часть средств, направленных на привлечение граждан из малоимущих слоёв населения для участия в политической жизни Аттики в V в. до н. э., как для повышения их уровня жизни, поступала всё же из казны членов Афинской Архэ.

Не так однозначно в историографии рассматривается вопрос о соотношении элементов "прямой" и "представительной" демократии в Афинах V в. до н.э. Ряд исследователей (к примеру Дж. Ларсен) полагает, что Совет 500 был ярким выражением "представительной" демократии, реальным правящим органом власти, куда не допускали граждан IV имущественного разряда. "Прямая" демократия существовала только на уровне демов - низовых административных единиц Аттики.

Статистические данные, привлекаемые зарубежными историками, относятся к IV в. до н. э. (не к V веку), и их сведения довольно противоречивы. С одной стороны, социальный состав гелиэи, воспроизводящий в разрезе структуру афинского общества (10% - богатые граждане, 10% - очень бедные, остальные - мелкие и средние собственники), не даёт оснований сомневаться в том, что представители всех четырёх имущественных разрядов участвовали в управлении государством. С другой стороны, на высших должностях в Афинах эпиграфические источники засвидетельствовали преимущественно богатых граждан аристократического положения, а не демос, что служит главным доказательством в пользу мнения о "представительной" демократии (однако, повторим, что эти данные относятся к IV в. до н. э., когда политическая ситуация в Аттике претерпела существенные изменения).

Преобладающее большинство англо-американских историков, как показывает историографический обзор, сделанный А.Е. Медовичевым, а также отечественные специалисты утверждают, что противопоставление Совета 500 и народного собрания является заблуждением. Народное собрание обладало полным суверенитетом. Ему принадлежала вся полнота законодательной, исполнительной и даже судебной власти. Совет же при всей важности его функций оставался прежде всего пробулевтическим учреждением, т.е. техническим аппаратом народного собрания, готовящим проекты решений последнего.

С широким спектром мнений мы встречаемся и при изучении взаимоотношений Афин с членами Первого Афинского морского союза.

Наряду с самым распространённым мнением об "империалистической" политике Афин в отношении союзников, о дискриминации и ограблении союзников, даже в отечественной историографии существует точка зрения о том, что Афины создали первое в истории централизованное демократическое государство из членов этого военно-политического союза, а также мнение о том, Афинская Архэ ускорила процесс демократизации.

Особого внимания, на наш взгляд, требует изучение вопроса о длительности существования демократического строя в Афинах. Стремление "реанимировать" здесь демократический строй после окончания Пелопоннесской войны (431-404 гг. до н. э.), встречающееся в трудах историков, приводит к явным натяжкам и грубым искажениям афинских исторических реалий, не подтверждаемым ни литературными, ни историческими свидетельствами древности.

Структура учебного пособия соответствует учебным задачам, связанным с изучением наиболее важных аспектов проблемы "Афинская демократия середины V в. до н.э.". Шесть разделов учебного пособия, как правило, построены по единой схеме: материалы учебников для исторических факультетов вузов, источники, мнения отечественных специалистов, мнения зарубежных историков. Если в эту схему мы вынуждены были вносить какие-либо изменения, то во введении к главе (разделу) на это обращается ваше внимание. Материалы двух школьных учебников по истории древнего мира, освещающих жизнь в Афинах в "Век Перикла", мы поместили в третьем разделе (главе).

Каждый из указанных блоков раздела, обычно, заканчивается вопросами проблемного характера (и/или заданиями), которые направлены на то, чтобы помочь вам глубже осмыслить предложенную учебную, научную информацию, материалы источников, а также разобраться в сонме мнений специалистов и обдумать собственную точку зрения.

[Перикл]

Кн. II, гл. 37. "Наш государственный строй не подражает чужим
учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех {1}; что же касается
политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей
ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое
удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов главным образом из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время; в особенности же прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи неписанными, влекут (за нарушение их) общественный позор
{2}.
(38) Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение
которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной
земли.
(39) В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим:
государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не скрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и
военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее
с неменьшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. Вот доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей
их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем; наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к
тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время
в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. (40) Мы любим красоту, состоящую в простоте {3}, и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у
нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в
государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно ценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного обсуждения его в речи. Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает
отвагу, размышление же - нерешительность. Самыми сильными натурами должны, по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы и сладости жизни, благодаря чему они не отступают перед опасностями. Равным образом, в отношениях человека к человеку наши действия противоположны тактике большинства: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них
услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу - более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния
безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе. (41) Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство - центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется, приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности, и, выполняя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя
независимого положения. Что все сказанное не громкие слова по поводу настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам.
Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживаетиспытание, чтобы стать выше толков о нем; только одно наше государство не возбуждает негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения их такими людьми (как мы), не вызывает упрека в подчиненных, что они будто бы покоряются людям, не достойным владычествовать. Создав могущество,
подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем
минутное наслаждение своими песнями, в то время как истина, основанная на фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили
вечные памятники содеянного нами добра и зла. В борьбе за такое-то государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему верными, и каждому из оставшихся в живых приличествует желать трудиться ради него" {4}.

[П. Дж. Родс]

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1334878858

Даремский университет, Англия
Межвузовский сборник научных статей «Античность и средневековье Европы».
Пермский ун-т, 1998. С. 40—52.
© П. Дж. Родс, 1998, © Перевод В. Р. Гущина, 1998.
Используется греческий шрифт.

с. 40 В настоящей статье рассматривается функционирование демократических институтов Афин со времени реформ Эфиальта до момента ликвидации демократии Антипатром Македонским в 321 г. (здесь и далее — до Р. Х.). Хотя за это время Афины пережили два политических переворота (в 411 и 404—403 гг.) и их конституционное устройство претерпело определенные изменения, демократический строй оставался без изменений2.

с. 41
1

Выясним прежде: что значило быть афинским гражданином? С самого раннего времени Аттика представляла собой полис — единое политическое целое с центром в Афинах. Поэтому жители Марафона, расположенного в 40 км от Афин, считали себя одновременно и афинянами, и марафонцами. Территория Аттики составляла приблизительно 2600 км2; перед началом Пелопоннесской войны здесь проживало около 400 тыс. человек: 60 тыс. взрослых граждан мужского пола, 180 тыс. женщин и детей, 50 тыс. метеков (иностранцев, живших в Афинах, но не имевших гражданства), остальная часть приходится на рабов3. (Для сравнения: графство Дарем в Соединенном Королевстве, где я живу и работаю, имеет приблизительно ту же площадь и около 600 тыс. человек городского и сельского населения.)

До реформ Клисфена 508—507 гг. быть гражданином значило принадлежать к филам (phylai) и фратриям (phratriai) — сообществам с наследственным членством, возглавляемым аристократами. Клисфен произвел кардинальные изменения. Прежние сообщества потеряли свое значение. Это значение приобрели новые образования: 139 местных округов — демов (demoi), из которых теперь состояли 10 новых фил. Членство в них также было наследственным. Однако после Пелопоннесской войны увеличилось число граждан, живших в одном деме и бывших при этом членами другого дема.

Политический статус обычно наследовался от отца: молодой человек становился гражданином, если гражданином был его отец (вне зависимости от статуса матери). Однако в 451—450 гг. Перикл провел закон, по которому для получения гражданства требовалось, чтобы отец и мать являлись афинскими гражданами. Это требование, не принимавшееся в расчет во время Пелопоннесской войны, было подтверждено позднее. По-видимому, по мере превращения Афин в центр греческого мира смешанные браки становились более частыми, что породило тревогу: авторы реформы посчитали гражданство привилегией, которой имели право пользоваться лишь афиняне. Как было показано, в Афинах было немало метеков, но они не имели права просить гражданства, оно давалось им не иначе, как в виде награды за значительные услуги. Прочие неафиняне могли сохранять статус метеков на протяжении нескольких поколений.

Все или почти все граждане принадлежали к фратриям. Уже в детстве дети граждан представлялись фратриям своих отцов. Правда, их регистрация в отцовском деме происходила лишь после того, как ребенку исполнялось восемнадцать лет. После этой процедуры он приобретал основные права гражданина — для получения остальных прав он должен был стать старше (лишь после 30 лет можно было стать судьей или быть назначенным на общественную должность). Совершение преступления вело к частичному или полному поражению в правах. Со времени Солона (594—593 гг.) граждане делились на четыре имущественных класса; занятие определенных должностей зависело теперь от принадлежности к определенным классам. К V в. большая часть должностей была открыта для всех, за исключением низшего класса. с. 42 А к IV в. и это ограничение, продолжавшее существовать в теории, не соблюдалось.

В первые два года после регистрации, в преддверии взрослости, граждане обретали промежуточный статус — эфебов (epheboi). Примерно с 335—334 гг. складывается система гражданского и военного воспитания эфебов. Возможности для военного обучения существовали и прежде, но мы слишком мало знаем об этом. Известно, что epheboi были одним из армейских подразделений («самые молодые»). Военнообязанными граждане оставались от 20 до 40 лет (некоторые, я полагаю, сказали бы до 50). Затем — до 60 лет — гражданин становился резервистом («старшие»). Три высших класса могли быть призваны в армию в качестве гоплитов — тяжеловооруженных воинов (самые богатые могли служить в кавалерии). Феты — представители низшего класса — служили гребцами на флоте. В V в., когда Афины были достаточно богаты, среди гребцов было немало волонтеров неафинян. В IV в уже для этого требовался принудительный набор.

Как и везде и во все времена, дети не обладали политическими правами (правда, рубеж окончания детства устанавливался по-разному). Не имели политических прав и женщины, что в наше время может показаться шокирующим. Однако нельзя забывать, что так было повсеместно до начала нынешнего столетия. Для комедиографа Аристофана политические права женщин были предметом шуток. Платон полагал, что отдельные женщины, если они этого заслуживают, могут иметь политические права. Начиная с Аристотеля обычным становится представление о превосходстве мужчин.

Таким образом, граждане (взрослые мужчины, имевшие гражданские права) и являлись государством. Они были наделены всей полнотой прав, они владели землей и домами — в пределах государства (чего были лишены метеки, за исключением тех, кто пользовался какими-либо привилегиями) Именно гражданам предназначалось распределяемое зерно, деньги и т. п. Негражданам даровались лишь те права, которые граждане считали нужным даровать, неграждане были обязаны выполнять то, что граждане считали нужным возложить на них.
2

Суверенным органом Афин было народное собрание, открытое для всех граждан. Решением (psephisma) народного собрания принимались законы4, заключались союзы, объявлялись войны или устанавливался мир. На нем решались все значительные и незначительные вопросы. Однако народное собрание было слишком многочисленным, чтобы собираться очень часто Некоторые граждане жили в 40 (и более) км от Афин, и им было затруднительно посещать все заседания. При решении некоторых вопросов устанавливался кворум — 6 тыс. человек, присутствие 8 тыс. можно назвать высокой посещаемостью. В третьей четверти IV в. происходило до 40 собраний в год, в первой половине V в., возможно, всего 105.

с. 43 Однако в Афинах существовал другой часто собиравшийся орган — совет (boule). Со времени Клисфена в совет избиралось по 50 человек от каждой из 10 фил. Демы были представлены в каждой квоте в соответствии с их размерами. Назначение происходило по жребию из числа всех желающих сроком на один год. В работе совета гражданин мог принимать участие не более двух раз в своей жизни. Совет имел на агоре отдельное здание и собирался каждый день, за исключением праздников. Но и совет был слишком велик, поэтому со времени Эфиальта 50 человек от каждой филы образовывали его постоянный комитет (пританей) и рассматривали все дела в течение одной десятой части года. Каждые 24 часа кто-то из членов пританея становился председателем (epistates) и с кем-то из своих коллег разбирал все важные дела.

Совет готовил повестку дня для народного собрания, а пританей — для самого совета. Некоторые вопросы по закону должны были рассматриваться народным собранием в определенное время: например, один раз в течение каждой притании ставился вопрос о доверии должностным лицам. В остальном именно совет решал, какие вопросы должны были обсуждаться на собрании, которое не рассматривало ни одного вопроса, не обсуждавшегося прежде на совете. Но все, что требовалось от совета, это всего лишь поставить вопрос: он мог дать положительные рекомендации, а мог и не давать никаких.

Когда вопрос ставился на заседании собрания, каждый гражданин мог выступить с речью и выдвинуть свое предложение. Могли быть выдвинуты два противоположных предложения или поправки к чьему-то предложению. Решение принималось простым большинством голосов (в этом Греция отличалась от Рима, где граждане при голосовании объединялись в группы — так что голоса одних имели больший вес, чем голоса других). Обычно граждане голосовали поднятием руки. Точного подсчета, возможно, не было: надеялись на то, что будет видно, какое предложение имеет большую поддержку. А если это было неясно, вероятно, проводили повторное голосование.

Какой из упомянутых органов обладал реальной властью в Афинах — совет или собрание? Факты, которыми мы располагаем, свидетельствуют, что до начала III в. серьезные дискуссии разворачивались как в совете, так и на собраниях. Даже самые известные политики не могли быть уверены в получении поддержки собрания тогда, когда они хотели ее получить. Лишь тогда, когда Афины утратили свое прежнее влияние, а равно менее значимыми стали и принимаемые здесь решения, собрание в большей мере стало склоняться к автоматическому утверждению решений совета.

Дебаты, о которых нам известно лучше, — не обычные дискуссии, разворачивавшиеся на собраниях, на них лежит печать разразившихся тогда кризисов. Приглядимся к двум наиболее характерным фактам. Осенью 406 г. афинский флот разбил флот Спарты близ Аргинусских островов. Однако битва происходила при плохой погоде, и после нее афиняне не смогли поднять на корабли тела погибших и тех, кто еще был жив6. Когда это известие достигло Афин, граждане пришли в негодование. Те, кому было поручено поднять тела, прибыли в Афины до возвращения стратегов. Последние же направили афинянам письмо, в котором обвинили исполнителей.

с. 44 Расспросы вернувшихся настроили афинян против стратегов, которые тут же были смещены. Шесть из восьми стратегов, принимавших участие в битве, вернулись в Афины и были арестованы. На первом заседании собрания арестованные подверглись атакам со стороны Ферамена — одного из тех, кому был поручен подъем живых и мертвых на корабли. Ссылки стратегов на то, что подъем был поручен Ферамену и другим, но погода помешала сделать это, произвели должное впечатление. Однако проводить голосование было уже поздно, поэтому совет включил этот вопрос в повестку следующего собрания. Это, как утверждает Ксенофонт, было на руку Ферамену, который воспользовался праздником Апатурий для того, чтобы возбудить общественное мнение против стратегов.

На следующем заседании выступил некто Калликсен и от имени совета предложил одним голосованием решить судьбу всех обвиняемых. Кое-кто возражал, указывая на незаконность такой процедуры, «толпа же кричала и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возможности поступать, как ему угодно» (Xen. Hell. 1. 7. 12 — пер. С. Я. Лурье). Возражавшие отступили, испугавшись возможных обвинений в свой адрес. Дольше сопротивлялись некоторые из пританов, но и они вынуждены были уступить. Непреклонным остался лишь философ Сократ, чью позицию просто проигнорировали. Один из выступивших в защиту стратегов предложил в соответствии с законом судить каждого из них в отдельности: в таком деле спешка неуместна, осужденным следует дать возможность ответить. После этого собрание уже выбирало между двумя внесенными предложениями: вначале склонялись к новому предложению, но после повторного голосования приняли прежнее. В соответствии с ним собрание одним голосованием приговорило всех арестованных к смерти. (Впоследствии афиняне раскаялись в содеяном и осудили Калликсена и ряд других граждан как обманщиков народа).

Мой второй пример относится к 338 г. Филипп Македонский, ведший армию на Амфиссу, расположенную в Центральной Греции, внезапно изменил маршрут и, двинувшись в направлении Афин, занял Элатею. Вот что рассказывает об этом Демосфен: «Был вечер. Вдруг пришел кто-то к пританам и принес известие, что Элатея захвачена. Тут некоторые — это было как раз во время обеда — поднялись с мест и стали удалять из палаток на площади торговцев и устраивать костер из их щитков, другие пошли приглашать стратегов и вызывать трубача. По всему городу поднялась тревога. На следующий день с самого рассвета пританы стали созывать Совет булевтерий, а вы направились в Народное собрание, и не успел еще Совет обсудить дело и составить пробулевму, как весь народ сидел уже там наверху. После этого туда явился Совет. Пританы доложили о полученных ими известиях, представили самого прибывшего, и тот рассказал обо всем. Тогда глашатай стал спрашивать: “Кто желает говорить?” Но не выступил никто. И хотя уже много раз глашатай повторял свой вопрос, все-таки не поднимался никто. А ведь были налицо все стратеги, все обычные ораторы, и отечество призывало, кто бы высказался о мерах спасения… Так вот таким человеком оказался в тот с. 45 день я, и, выступив, я изложил перед вами свое мнение» (Demosth. XVIII. 169—170, 173 — пер. С. И. Радцига).

В данном случае совет, по-видимому, предложил собранию обсуждать проблему, не дав собственного заключения о ней. А Демосфен предложил Афинам заключить договор с Фивами против Филиппа как рядовой член собрания.

Таков был механизм принятия решений в Афинах — голосование в народном собрании, которое было открыто для всех граждан, могущих и желающих присутствовать на его заседаниях.
3

Теперь обратимся к администрации и чиновникам. В Темные века, я полагаю, Афинское государство более или менее напоминало гомеровское: цари, совет знати (Ареопаг) и периодические заседания народного собрания — когда требовалась поддержка всего коллектива. Ко времени Солона (594—593 гг.) уже существовала коллегия девяти архонтов, один из которых имел титул «царя» (basileus), другой был «военачальником» (polemarchos), а третий — просто «правителем» (archon), шестеро остальных — «законодателями» (thesmothetai). Архонты имели различные обязанности, избирались сроком на один год без права переизбрания и после истечения срока полномочий становились членами Ареопага. Солон создал еще один орган — совет 400, подготавливавший заседания собрания7. Клисфен преобразовал его в совет 500, дополнив новой системой фил и демов. Последняя пронизывала всю общественную систему Афин, включая армию, для руководства которой Клисфен создает коллегию десяти стратегов, сменивших прежнего полемарха. В отличие от прочих должностных лиц стратеги всегда избирались голосованием, а не по жребию, и могли быть переизбраны.

В 490 и 480—479 гг. Афины сыграли важную роль в изгнании персов из Греции, а с 478—477 гг. стали лидером Делосской лиги — союза полисов, созданного с целью продолжения войны с персами. Не удивительно, что роль стратегов при этом возрастает (Кимон, в частности, неоднократно становился стратегом в 470-е и 460-е гг., Перикл — в 440-е и 430-е), тогда как значение архонтов явно падает — с 487—486 гг. они начинают избираться по жребию. В 462—361 гг. роль Ареопага уменьшается благодаря реформам Эфиальта, а в 457—456 гг. он оказывается открытым для представителей третьего имущественного класса. Во времена Перикла стратеги становятся не только военными, но и политическими лидерами, тогда как архонты превращаются в простых чиновников.

Пелопоннесская война, длившаяся с 431 по 404 г., положила конец военному превосходству Афин, а равно и политической значимости стратегов. В IV в. они превращаются в профессиональных военных, готовых воевать где угодно, если в Афинах на тот момент нужды в них не было. Политиками нового типа становятся rhetores (ораторы) или politeuomenoi (политики), они не занимали официальных должностей и поэтому не были подотчетны кому-либо, с. 46 их влияние базировалось на умении убеждать народное собрание или суды. В середине IV в. (после почти полувековых финансовых неурядиц) мы вновь обнаруживаем административные новации: влияние обретают финансовые эксперты, что символизировало отход от любительщины эпохи демократии.

Решения принимались сообща гражданами Афин на заседаниях собрания, ими же они и исполнялись. Огромная масса поручений возлагалась на специальные комитеты, в которые входили представители каждой из десяти фил, назначавшиеся по жребию без права переизбрания. Все они работали под общим руководством совета 500.

Примером работы административной системы может послужить сбор двухпроцентного налога, взимавшегося с товаров, ввозимых и вывозимых через порт Пирей. Специальных служб для сбора налога здесь не существовало. Отдельные граждане создавали объединения для того, чтобы купить право сбора налога на текущий год. Poletai (продавцы) в присутствии членов совета уступали право сбора тем, кто предлагал большую цену. Контракт оформлялся соответствующими документами, хранившимися в совете. После сбора налога обещанная сумма под контролем совета выплачивалась apodektai (получателям) и контракт уничтожался. Члены подобных объединений должны были выплачивать только установленные суммы: если собиралось больше — разница считалась прибылью, если меньше — недостающие суммы подлежали компенсации. Если взявшиеся собирать налог не выплачивали полагавшиеся суммы вовремя, то ими занимались praktores (взыскиватели). В V в. все доходы поступали в афинскую казну, из нее же по решению собрания производились необходимые выплаты. Этим ведали kolakretai («сборщики мяса»). Полагали, что они более других могли быть подвержены коррупции, поэтому их полномочия ограничивались лишь одной пританией — десятой частью года. В IV в. основой бюджетной политики становится ежегодное распределение (merismos) средств, выплачивавшихся государственным организациям и чиновникам.

Администрация Афин была проще администрации современных государств хотя бы потому, что финансировалось меньшее количество статей: строительство кораблей, дорог, создание системы водоснабжения. Образование считалось частным делом и не финансировалось, не существовало системы общественного транспорта. И налоги собирались не для того, чтобы оказывать сознательное влияние на экономику, но лишь затем, чтобы иметь государственные средства. До середины IV в. государство не создавало никаких финансовых резервов (в V в. денежные излишки обычно оказывались в казне храмов, благодаря чему во время Пелопоннесской войны государство имело дополнительный источник денежных средств). Кредитная система отсутствовала, государство не имело возможности расходовать деньги, если их не было в казне. Большая часть денежных средств поступала в казну в конце года, из-за чего порой возникали кризисные ситуации. В 348 г., например, не работали суды из-за отсутствия денег для выплаты судьям.

с. 47 Участие граждан в управлении государством было бы невозможно, если они не имели времени для занятия общественными делами. Наличие рабов и метеков, а также то, что женщины не участвовали в политической жизни, облегчало возможность участия в ней мужчин, обладавших гражданскими правами. Однако большинство все же должно было трудиться. Поэтому устанавливались денежные выплаты, позволявшие гражданам заниматься общественными делами, — от установленной в 450 г. платы за участие в работе судов до введенной в 390 г. платы за присутствие на заседании собраний. Выплаты никогда не были значительными, их целью было компенсировать гражданам их убытки. (Весьма любопытно в этой связи то, что, если прочие доплаты росли в IV в. с учетом инфляции, то выплаты судьям оставались неизменными.)

Налоги были преимущественно косвенными, поэтому размер выплат зависел скорее от характера потребления, нежели от размеров собственности и получаемых доходов. Однако существовал налог на собственность (eisphora), который выплачивали те, кто имел больше определенной нормы. Решение о взыскании этого налога принималось ad hoc каждый год. Обычно это 1 или 2 процента от размера имущества, облагаемого налогом. Кроме того, богатые служили государству, исполняя литургии (leitourgiai). Вместо денежных выплат они предоставляли средства на общественные нужды: организацию празднеств (подготовка и финансирование хоров или команд на состязаниях в беге с факелами), триерархию (финансирование строительства и оснащения корабля). Хотя литургии не могли возлагаться беспредельно, афинская соревновательная этика превращала расходование больших средств при их исполнении в предмет гордости. Лишь неупорядоченность делала эту систему обременительной для богатых: в один год оснащение корабля могло стоить дороже, нежели в другой, в один год некто мог выплатить двухпроцентную эйсфору и исполнить дорогостоящую литургию, в другой — не платить ничего. Поэтому в IV в. делались попытки более разумного распределения бремени литургий.

Очевидно, такая административная система была непрофессиональной и неэффективной. Ее сверхзадача состояла в демонстрации скорее лояльности, нежели умения: каждый лояльный гражданин должен был играть в этой системе свою роль. Она была «справедливой» не в том, что касается исполнения принятых гражданами решений, а в самом факте их вовлечения в эту работу. На административной работе использовалось несколько государственных рабов и оплачиваемых служащих, однако не существовало ничего подобного административной системе современного государства.
4

Теперь обратимся к правовой системе. Первоначально законы сохранялись в памяти аристократов, а правосудие осуществлялось девятью действовавшими архонтами и теми из них, кто становился членом Ареопага. В 621—620 гг. Драконт впервые в Афинах обнародовал писаные законы. В с. 48 594—593 гг. Солон издал законы, заменившие законы Драконта, и (или) распространил законодательство на те сферы, которые ранее не регулировались им. Солон модифицировал правовые процедуры, выделив в особую категорию публичные процессы (graphai). Они могли теперь инициироваться любым гражданином посредством обращения архонта к (h)eliaia (которая была, возможно, специальной сессией народного собрания), а не только пострадавшей стороной или семьей пострадавшего (как было в случае с частными делами — dikai)8. Первоначально такие обращения могли быть редкостью, но в первой половине V в., когда граждане с доверием стали относиться к созданной Клисфеном системе участия, они становятся более частыми. А в середине столетия афиняне сделали подобные обращения обязательными. В этом случае архонт проверял лишь формальную сторону дела, а затем просто передавал его в суд (dikasterion), где сам же председательствовал. Система обязательных обращений становится обычной для graphai, для dikai были созданы низшие судебные инстанции, хотя и они могли по запросу слушаться в судах.

Ареопаг, состоявший из бывших архонтов, первоначально имел широкие полномочия, являясь хранителем коллективной мудрости, памяти и опыта аристократических семей Афин. Он сохранил свое влияние и в VI в. Солон передал ему право проведения eisangelia — расследования преступлений против государства. Я полагаю, что Ареопаг приобрел право контроля государственных чиновников, включая проверку их квалификации до вступления в должность (dokimasia) и анализ их деятельности после прекращения полномочий (euthynai). Право проведения eisangelia, а также контроля за чиновниками, я полагаю, и было тем, что Эфиальт отнял в 462—461 гг. у Ареопага, (оставив право расследования дел об убийствах, поджогах и ряда религиозных преступлений). Право контроля за государственными чиновниками было передано совету и судам, eisangelia первоначально проводилась советом и народным собранием, а позднее — чаще всего судами.

В V и IV вв. административная система усложняется — частично потому, что Афины становятся лидером Делосской лиги (V в.) и Второго Морского союза (IV в.). Это неизбежно вело к росту числа правонарушений, имеющих отношение к государственной деятельности, совершаемых как чиновниками, так и частными лицами. В результате этого, а также вследствие реформ Эфиальта совет стал играть все большую роль в административной системе, он приобретает все больше прав при расследовании названных правонарушений.

С точки зрения британского (западноевропейского) или американского исследователя, это тревожный симптом. Ибо в современном государстве, где немалое значение имеют законодательная и исполнительная власти, считается важным иметь независимую судебную систему, чтобы и государство заставить подчиняться законам. Но в древности власти были значительно слабее, поэтому считалось нормальным, непротиворечащим законам наделение административных органов судебной властью, с тем чтобы усилить их административную власть. В представлении афинян о правосудии было и еще кое-что, тревожащее нас: в отличие от нас они не видели разницы между противозаконными с. 49 и непродуманными или политически недальновидными действиями. Политики, чьи действия не приносили желаемого результата, военачальники проигрывавшие сражения, вполне могли быть обвинены в обмане народа или получении взяток от врагов. Должностные лица могли быть обвинены например, во время euthynai. Политики «новой волны», появившиеся в конце V и IV вв., — те, кто не занимал никаких официальных должностей, ратовали за такие дополнения к уже существующим законам, которые позволяли бы подвергать чиновников наказаниям в судебном порядке. В афинских судах не стремились дотошно расследовать обстоятельства дела, хотя и это имело место: каждый процесс был прежде всего личным состязанием тяжущихся, фактически требовавших от суда выяснить, кто из них — более уважаемый гражданин.

Процесс над стратегами (о котором шла речь ранее) был скорее исключением, но по своей форме напоминал eisangelia: трудно представить себе, в нарушении какого закона они обвинялись. Эмоциональную ситуацию характеризуют уже приводившиеся слова: «толпа… кричала и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возможности поступать, как ему угодно» (Xen. Hell. I. 7. 12). В 336 г. Эсхин начал в судебном порядке преследовать того, кто предложил оказать почести его сопернику Демосфену (правда, сам процесс состоялся лишь в 330 г.). Из речей обоих ораторов мы знаем, что было выдвинуто по меньшей мере три обвинения: два касались юридических тонкостей, третье — наиболее существенное — состояло в том, что предложивший почтить Демосфена заявил, будто тот всегда говорил и действовал на благо Афин. Между тем Эсхин так не считал, он обвинил этого человека во внесении в публичный документ лживого утверждения. В итоге весь процесс превратился в подробное обсуждение общественной деятельности Эсхина и Демосфена.

Судебная система Афин — подобно административной — также была непрофессиональной: чиновник, председательствующий в суде, будучи одним из многих других чиновников, не имел возможности провести тщательное расследование. Тяжущиеся не имели возможности нанять адвоката (хотя могли использовать профессиональных составителей судебных речей) и должны были сами обращаться в суд. Суды были громоздкой структурой (от 200 до нескольких тысяч человек), но именно здесь разбиралось дело и выносилось решение. Принятое в одном случае решение, однако, не было принимаемым во внимание прецедентом при рассмотрении подобных дел в дальнейшем.

Я уже говорил о слабости властей в Афинах. Там не было и полиции (Лисий рассказывает о членах совета, которые сами отправились в Пирей арестовывать Агората, — Lys. XIII. 23). Заключение в тюрьму имело место (но не всегда) до суда, чтобы исключить бегство осуждаемого. Это касалось, в частности, тех, кто был должен государству. После суда в тюрьму заключались ожидавшие смертного приговора (например, Сократ). Но обычно это не рассматривалось как наказание. Даже тюремное заключение не могло заставить человека отказаться от того, что не принадлежало ему по закону.

с. 50 Можно привести пример, относящийся к 357 г. ([Dem.] XLVII). У некоего Теофема — члена товарищества, исполнявшего триерархию, — в конце года оказалась оснастка для триеры, принадлежащая государству. Тогда товарищество попыталось изъять ее. «Триерарх» (его имя осталось неизвестно) обратился к Теофему, но не получил требуемого. После этого он объявил портовым чиновникам о возбуждении дела, а те передали его в суд. Теофем и его партнер признаются виновными в укрывательстве оснастки, и последний возвращает требуемое. Но Теофем не торопится следовать его примеру. Триерархи (прежний и новый — в этот год была введена новая система триерархий) жалуются в совет, который постановляет взыскать требуемое каким угодно способом. Только на этой, удивительно поздней, стадии триерарх выясняет где живет Теофем, и приходит за оснасткой к нему домой. Теофем отказывается вернуть ее, триерарх настаивает и, пригласив свидетелей с улицы, пытается проникнуть в дом с тем, чтобы взять что-то в качестве залога. Начинается потасовка, после чего триерарх отправляется жаловаться в совет, где ему рекомендуют провести eisangelia. В итоге Теофем признается виновным в том, что он препятствует отправке флота. Нам неизвестно, передал он удерживаемое или нет. Возможно, что передал, так как триерарх покинул-таки Афины, снарядив корабль. По возвращении он был втянут Теофемом в бесконечные судебные разбирательства, взаимные оскорбления и новое насилие. Окончательный исход дела остался нам неизвестен. Эта история примечательна сама по себе: в ходе событий слишком большую роль играли инициатива и действия отдельных людей, что было бы невозможно в современном государстве.
5

Афинская демократия была demo-kratia — властью народа. Важные решения принимались собранием граждан, административная система функционировала благодаря их участию, суды, скорее, декларировали волю народа, нежели применяли законы в узком смысле слова. Должностные лица назначались по жребию из числа имевших равные права. Каждый гражданин мог и должен был участвовать в общественной жизни: философ Сократ служил в армии и был членом совета.

Были, конечно же, у афинской демократии и отрицательные моменты. Едва ли можно считать благом принятие решений на массовых митингах, на которые не могут не оказывать влияния эмоции и привходящие обстоятельства. В таких условиях едва ли возможно принять разумное решение, особенно в случаях, требующих тщательного анализа. Правда, существовал своего рода защитный механизм: важные решения принимались в течение двух дней — с тем, чтобы дать возможность поразмышлять, вопросы, обсуждаемые на собрании, подготавливались советом, а кроме того, к ответственности привлекались те, кто предлагал противозаконное или заведомо неверное решение. Впрочем, защитный механизм мог и не сработать в период кризисов. с. 51 Спасало то, что рассматриваемые вопросы были значительно проще тех, что решаются современным государством, и не требовали экспертизы.

Современному чиновнику административная система Афин может показаться ужасающей: разнообразные комитеты, члены которых избираются по жребию сроком на один год и без права повторного избрания, выполняют разнообразные, но в сущности мелкие поручения. Компенсировалось это опять-таки простотой исполнявшихся поручений, а также тем, что, хотя обязанности были незначительными и исполнявшие их не имели необходимого опыта, избранные все же имели опыт работы в других комитетах в предшествующие годы. Наконец, контроль со стороны совета позволял координировать деятельность отдельных комитетов (а это содействовало процессу принятия решений: совет, готовивший программу для народного собрания, был в курсе всех дел, а присутствовавшие на собрании либо уже отработали год в одном из комитетов, либо им это еще предстояло).

Афинские суды далеко не всегда строго следовали закону, одним воздавая по заслугам, других оправдывая. Политическая подоплека разбираемых в них дел содержала явную угрозу политического авантюризма. Однако такая судебная система устраивала афинян. К тому же знакомство с законом не было сопряжено, как теперь, с денежными затратами.

Афиняне открыли для себя то, что политическая мудрость не была монополией аристократии или богатых, что вопросы, касающиеся многих граждан, ими же и должны решаться. Это было столь важным открытием, что афиняне заразились, я полагаю, своего рода демократическим идеализмом, или энтузиазмом, — особенно при Перикле. Однако это обернулось тем, что пользовавшиеся свободой ограничивали свободу граждан других государств — членов Делосской лиги. В конце V в. демократические Афины не сумели одержать победу в Пелопоннесской войне и Делосский союз был распущен. В первой половине IV в. афиняне вновь попытались восстановить свои лидирующие позиции в греческом мире, однако, столкнувшись с серьезными финансовыми проблемами, не сумели реализовать свои амбиции. В середине столетия афиняне проводили уже менее амбициозную внешнюю политику, наделив специалистов в области финансов значительными полномочиями, что во времена Перикла сочли бы недемократичным. В конце концов они вынуждены были уступить Филиппу Македонскому — хитрому феодальному монарху, поведение которого противоречило всему тому, что представляла собой Афинская демократия. Секрет успеха Филиппа раскрывает нам Демосфен: «Во-первых, он распоряжался своими подчиненными сам полновластно, а это в делах войны — самое важное из всего. Затем, его люди никогда не выпускали из рук оружия. Далее, денежные средства у него были в избытке, и делал он то, что сам находил нужным, причем не объявлял об этом наперед в псефисмах и не обсуждал открыто на совещаниях, не привлекался к суду сикофантами, не судился по обвинению в противозаконии, никому не должен был давать отчета, — словом, был сам над всем господином, вождем и хозяином» (Dem. XVIII. 235 — пер. С. И. Радцига).

с. 52 В Афинах, где все решалось народом и все было открыто для общественной проверки, трудно было принять быстрое и неожиданное решение, проводить последовательную политику и эффективно исполнять принятые решения, что, как выяснили афиняне, совсем не помешало бы. Однако это не значит, что демократия сама по себе плоха. Это означает, скорее, что система управления должна способствовать тому, чтобы народ сам управлял своими делами, но чтобы эта система работала эффективно и без сбоев. Впрочем, эта проблема не решена и в наше время.

ПРИМЕЧАНИЯ

1Я много раз на протяжении последних тридцати лет читал эту лекцию — более на основании коротких набросков, нежели развернутого текста. 14 апреля 1997 г. она была прочитана в Пермском государственном университете, 18 апреля того же года — в Пермском педагогическом университете. Настоящий текст был написан по небольшим наброскам для перевода на русский язык. Я благодарю д-ра А. Колобова и д-ра В. Гущина за приглашение и гостеприимство, а д-ра В. Гущина — за перевод данного текста.

2В середине IV в. произошли изменения, сделавшие конституционное устройство менее демократичным (по критериям V в.). В отличие от М. Хансена я не склонен считать, что это была сознательная политика, призванная сгладить крайности демократии (Hansen M. H. The Athenian Democracy in the Age of Demosthenes. Oxford, 1991. Ch. 13).

3Согласно моим подсчетам взрослых граждан мужского пола было несколько больше, чем принято считать. См. мое издание «Thucydides History» (II. Wanninster, 1988. P. 271—276).

4Так было в V в. В IV в. процедура усложнилась: работа начиналась на заседании собрания, а завершалась специальной коллегией «законодателей» (nomothetai), вырабатывавшей «законы» (nomoi), которые действовали длительное время и распространялись на всех.

5Это традиционная точка зрения, которую я защищаю в своей статье: Ekklesia Kyria and the Schedule of Assemblies in Athens // Chiron. 1995. Bd. 25. P. 187—198. Нетрадиционные взгляды развиваются в следующей работе: Hansen M. H. Op. cit. P. 133—135, более решительно — в статье: Errington R. M. ἑκκλησία κυρία in Athens // Chiron. 1994. Bd. 24. P. 135—160.

6Изложение основано на сообщении Ксенофонта (Xen. Hell. I. 7). В рассказе Диодора Сицилийского Ферамен изображается не столь злокозненным, что, возможно, соответствует действительности (Diod. Sic. XIII. 101—103).

7Cloché P. La Boulè d’Athènes en 508—507 avant J.-C. // REG. 1924. T. 37. P. 1—26.

8Такой взгляд на ῾(h)eliaia подвергнут сомнению М. Хансеном. См. его статью: The Athenian Heliaia from Solon to Aristotle // Classica & Mediaevalia. 1982. Vol. 33. P. 9—47; Idem. The Athenian Ecclesia II. Copenhagen, 1989. P. 219—257, with addenda 258—261.

[Геродот]

http://www.sno.pro1.ru/lib/kuzishchin/liberXIII.htm
Общие особенности. Понятие афинского гражданства
Народное собрание в Афинах
Совет 500 и Ареопаг
Выборные должностные лица
Суд присяжных — гелиея
Социальная политика афинской демократии

1. Общие особенности. Понятие афинского гражданства. По своему политическому устройству, структуре государственных органов греческие полисы V—IV вв. до н. э. делились на два основных типа: полисы с демократическим устройством и полисы с олигархическим правлением. Наличие демократического или олигархического строя в тех или иных полисах не было случайностью, временным стечением обстоятельств, а отражало, как правило, существенные различия в социально-экономических отношениях, сложившихся внутри этих полисов. Полисы с высоким уровнем экономики, интенсивным сельским хозяйством, развитым ремеслом и активной торговлей тяготели к демократическим формам государственного устройства. Демократический строй как бы увенчивал интенсивную экономику, динамичную социальную структуру торгово-ремесленных полисов.

Олигархия, напротив, в большинстве случаев оформляла в политической области консервативную аграрную экономику, архаические общественные отношения. В то время эталоном олигархии стала политическая организация Спарты.

Афинская демократия считается самой развитой, самой законченной и самой совершенной формой демократического строя античных государств. Золотым веком афинской демократии стало столетие с середины V до середины IV в. до н. э. Формирование системы политических органов афинской демократии было результатом длительного исторического периода начиная с реформ Солона. «Наш государственный строй,— говорил один из прославленных вождей афинской демократии Перикл, — не подражает чужим учреждениям: мы сами скорее служим образцом для подражания некоторым, чем подражаем другим. Называется наш строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве граждан».

Любая политическая система, в том числе и афинская демократия, направлена на регулирование отношений как между классами (в интересах господствующего класса), так и между социальными группами, в том числе и между отдельными людьми, составляющими данное общество. В греческих полисах (и Афины здесь являются одним из классических примеров)

основой всей социально-экономической и политической организации выступал коллектив граждан, образующий в совокупности античную общину. Гражданский коллектив не составлял всего населения того или иного полиса, в частности Афин. Кроме граждан, в афинском обществе находились метеки, многочисленные рабы, которые в совокупности составляли более половины всего населения. Однако афинская полисная система опиралась на гражданина и была создана прежде всего для афинского гражданина.

Достижением греческой политической мысли и полисного мировоззрения была выработка самого понятия «гражданин». В древневосточных деспотиях такого понятия практически не существовало. В древневосточных монархиях были «подданные», правоспособность которых слабо обеспечивалась законодательством и могла быть в любой момент ущемлена представителями

Греческий же гражданин — это личность, наделенная некоторыми неотъемлемыми правами, составляющими основу его жизнедеятельности.

Полноправным афинским гражданином мог быть житель Аттики, оба родителя которого имели гражданские права, а его имя вносилось в особый список, ведущийся в демах — низших административных единицах Аттики. В списки включались юноши и девушки по достижении 18-летнего возраста после тщательно проведенной проверки специальной комиссией. Молодые люди, внесенные в гражданские списки демов, собирались со всей Аттики в районе Пирея и здесь в течение года проходили обучение и получали определенное воспитание под руководством специальных учителей — софронистов, избранных из числа наиболее уважаемых афинян. Под их руководством юноши (их называли эфебами) обучались фехтованию, стрельбе из лука, метанию копья, обращению с метательными орудиями, физическим упражнениям. Большое внимание уделялось нравственному воспитанию молодых людей.

После окончания занятий учителя отчитывались о своей деятельности в Народном собрании, а эфебы в театре, по словам Аристотеля, «показывают народу строевые приемы и получают от государства щит и копье. После этого они охраняют границы страны, дежуря все время на сторожевых постах... По истечении этих двух лет они становятся уже на один уровень с остальными гражданами». Таким образом, воспитание и подготовка эфебов к исполнению гражданских обязанностей рассматривались как важное государственное дело, находились под пристальным наблюдением Народного собрания и властей. О значимости воспитательной работы говорит не только факт отбора софронистов из числа наиболее уважаемых граждан, но и их высокая оплата: софронисту была положена на содержание I драхма в день, как и члену важнейшего органа афинской демократии —Совета 500.

К 20 годам эфеб заканчивал обязательный курс военно-воспитательного обучения и становился полноправным гражданином. Гражданское полноправие включало совокупность как определенных прав, так и обязанностей. Наиболее существенными правами гражданина были право на свободу и личную независимость от какого-либо другого человека, право на земельный участок на полисной территории и экономическую помощь от государства в случае материальных затруднений, право на ношение оружия и службы в ополчении, право на участие в делах государства, т. е. участия в Народном собрании, Совете, выборных органах, право на почитание и защиту отечественных богов, на участие в общественных празднествах, на защиту и покровительство афинских законов.

Своего рода продолжением этих прав было формирование обязанностей гражданина: он был обязан беречь свое имущес-
170

тво и трудиться на земельном участке, приходить на помощь полису в чрезвычайных обстоятельствах, защищать родной полис от врагов с оружием в руках, повиноваться законам и избранным властям, принимать активное участие в общественной жизни, почитать отеческих богов. Идеалом афинского полноправного гражданина был свободный человек, имеющий земельный участок и обладающий известным достатком, физически развитый человек, получивший определенное воспитание.

2. Народное собрание в Афинах. Главным и решающим органом власти в Афинах было Народное собрание. На Народное собрание собирались все граждане независимо от их имущественного положения, проживавшие в городе Афинах, Пирее, в Аттике, на других территориях, входивших в состав Афинского государства (например, жители островов). Женщины не имели права участвовать в политической и общественной жизни.

Народное собрание обладало широкими полномочиями. Здесь принимались государственные законы, утверждалось объявление войны и заключение мира, результаты переговоров с другими государствами, ратифицировались договоры с ними. На Народном собрании избирались должностные лица, магистраты Афинского государства, обсуждались отчеты после ихгодичного управления, решались дела по продовольственному снабжению города, контролировались сдача в аренду государственных имуществ, земель и рудников, утверждались наиболее крупные завещания. Оно осуществляло контроль за воспитанием юношей, готовящихся к получению гражданских прав. В компетенцию Народного собрания входило проведение такого чрезвычайного мероприятия по охране государственного строя от происков знатных лиц, как остракизм, т. е. изгнание на 10 лет всякого лица, заподозренного в намерении свергнуть демократический строй.

Важнейшим делом Народного собрания было обсуждение и утверждение государственного бюджета, дарование прав гражданства иностранцам, хотя это случалось крайне редко. Оно выступало не только в качестве законодательного органа своего государства, но и контролировало ситуацию в сферах управления и администрации.

Народное собрание в Афинах собиралось в строго определенные сроки: раз в 9 дней или 4 раза в 36 дней, а вся годовая деятельность состояла из 10 циклов. Чтобы упорядочить работу Народного собрания, на каждое из них выносились свои важные вопросы. Скажем, на первом обсуждались военные, продовольственные, чрезвычайные заявления, проводилась проверка правильности избрания соответству

Остраки с именами Фемистокла и Кимона

ющих магистратов. На втором — рассматривались ходатайства по личным и общественным делам и т. д. Повестка дня предварительно готовилась и обсуждалась Советом, председатели собрания избирались на один день по жребию.

В Народном собрании был принят довольно демократический порядок обсуждения повестки дня. Выступить по обсуждаемому вопросу мог каждый гражданин, однако не допускалось непристойное поведение на ораторской трибуне. Каждый афинский гражданин независимо от его имущественного положения имел право внести на обсуждение проект закона, который мог быть принят на Народном собрании. Афинские граждане, как сообщают источники, активно участвовали в рассмотрении всех вопросов, они тщательно проверяли отчеты должностных лиц и особенно расходование общественных денег. Каждый афинский магистрат, какое бы высокое положение он ни занимал, со страхом ожидал дня, когда должен был отчитываться на собрании. Плутарх рассказывает, что самый уважаемый и самый авторитетный руководитель Афинского государства, первый стратег Перикл, так тщательно готовился к отчету перед гражданами, что в течение нескольких дней не допускал к себе никого из близких. Участие в деятельности Народного собрания развивало ораторские навыки у многих афинян, формировало их мышление, гражданское самосознание. Аристофан в комедии «Ахарняне» хорошо передает общую атмосферу в афинском Народном собрании, показывает, как свободно и смело обсуждались там многие вопросы. Его герой — крестьянин Дикеополь, проживающий в деревне афинский гражданин, — решает пойти на очередное Народное собрание и добивается заключения мира со спартанцами (пьеса отражает период между Афинами и Спартой).

Участвовать в работе Народного собрания имел право каждый афинский гражданин, в том числе и человек бедный, однако не все бедняки могли реально принимать участие в довольно многочисленных заседаниях, длившихся иногда целый день. Ведь им нужно было кормить семью, зарабатывать необходимые для этого средства. Чтобы привлечь к работе Народного собрания самый низший слой афинского гражданства, в начале IV века до н. э, был принят закон (по предложению Агиррия), устанавливающий вознаграждение за посещение Народного собрания в размере 3 оболов, средней заработной платы афинского ремесленника в день.

Однако, несмотря на принятые меры, далеко не все лица, имевшие гражданские права, могли принять участие в его работе. Ведь многие граждане жили вдали от Афин, где-нибудь в Элевсине, Марафоне или на мысе Суний, на островах, например Лемносе, Имбросе или Скиросе, и им было трудно приезжать в Афины. Обычно завсегдатаями народных собраний были граждане, проживающие в Афинах, Пирее или их окрестностях, так что из общего количества граждан 30—40 тыс. обычно в народных собраниях присутствовало около 3—5 тыс. человек. Вот почему для решения особо важных дел, например для проведения остракизма, требовалось наличие кворума хотя бы в 6 тыс. человек, и это количество собиралось не без труда.

3. Совет 500 и Ареопаг. Решения Народного собрания, которые становились государственными законами, обычно начинались со слов «Постановил Совет и народ». Эта юридическая формула показывает большую роль Совета (Буле) в системе государственных органов афинской демократии. Совет в Афинах был столь же влиятельным и авторитетным органом, как и Народное собрание.

Совет состоял из 500 человек, по 50 от каждой из 10 афинских фил. Каждый член Совета избирался по жребию из нескольких кандидатов, что исключало возможность подкупа или какого-либо давления сверху. Равномерное представительство от каждой филы обеспечивало интересы живущего там

населения. Важнейшими задачами Совета 500 были организация работы народных собраний и исполнение их функций в перерывах между заседаниями. Прежде всего готовилась повестка дня собраний, обсуждались проекты возможных решений (включая проекты мирных договоров), бюджет, вопросы снабжения продовольствием и военным снаряжением, осуществлялась проверка законности избрания должностных лиц и их распоряжений. Совет следил за постройкой боевых кораблей и строительством общественных зданий. Широкий круг обсуждаемых вопросов делал необходимым его ежедневные заседания. Члены Совета получали жалованье в размере 5—б оболов, т. е. в два раза больше, чем за посещение Народного собрания.

Совет 500 комплектовался из всех разрядов афинского гражданства. Члены Совета избирались на один год, повторное избрание разрешалось через несколько лет, так что каждый год Совет обновлялся заново.

Наряду с Советом 500 в системе афинской демократии существовал еще и Совет Ареопага. Ареопаг — один из древнейших органов государственного управления в Афинах, его следы восходят к IX—VIII вв. до н. э., к совету родовых владык.

Ареопаг в отличие от Совета 500 был органом аристократическим. Он состоял из нескольких десятков членов (возможно, до 60—70 человек), кооптируемых (а не избираемых народом) главным образом из среды афинских аристократов на пожизненный срок (для члена Ареопага требовалось «хорошее воспитание», что подразумевало аристократическое происхождение). Вожди афинской демократии не осмелились уничтожить Ареопаг, но умело приспособили его к выполнению таких государственных функций, которые стояли вне полномочий избираемых магистратов. Ареопаг в V—IV вв. до н. э. стал одной из судебных инстанций — разбирал дела об умышленных убийствах, поджогах, нарушениях религиозных предписаний. Ареопаг должен был также наблюдать за состоянием нравов и охраной отеческих устоев.

4. Выборные должностные лица. Афины были политическим центром и гегемоном большого союза греческих городов (Первого Афинского морского союза в V в. до н. э. и Второго Афинского морского союза в IV в. до н. э.). В Афинах проживало многочисленное население, шла насыщенная различными событиями жизнь. Это ставило перед государством многие проблемы по управлению и организации административного аппарата.

Городское управление осуществлялось с помощью выборных магистратур, специальных должностных лиц. Совет 500 в свою очередь непосредственно контролировал их деятельность. Высшими магистратами в Афинах были коллегии архонтов и стратегов. Коллегия девяти архонтов была одним из древнейших государственных органов, восходящих еще к VIII в. до н. э. Компетенция архонтов была довольно широкой: по имени первого архонта назывался год, архонты имели влияние на военные дела, контролировали важнейшие религиозные церемонии и празднества, определяли порядок рассмотрения многочисленных судебных дел как частного, так и государственного порядка, включая дарование гражданских прав или обвинения в ниспровержении государственного строя.

Одной из самых авторитетных правительственных коллегий в Афинах была коллегия 10 стратегов. Стратеги возглавляли военную организацию Афинского государства, проводили набор войска, командовали им во время военных действий, возглавляли гарнизоны. Стратеги отвечали за военное финансирование, они же распоряжались захваченной добычей. В условиях постоянных войн в V—IV вв. до н. э. коллегия стратегов сосредоточила в

своих руках руководство ключевыми вопросами государственной политики, а наиболее крупные политические деятели Афинского государства занимали именно пост стратега, а не архонта. В руководстве военными делами стратегам помогали и другие выборные лица: 10 таксиархов, командовавших гоплитскими контингентами, 2 гиппарха — командиры конницы, 10 филархов — командиров более мелких отрядов конницы. На все эти военные должности подбирались граждане, обнаружившие способности к военному делу, получившие специальную подготовку. Они избирались открытым голосованием, в то время как на все гражданские должности назначали по жребию. Открытое голосование должно было исключить риск выбора на ответственную военную должность человека некомпетентного или не способного к командованию.

В органы управления входили и многочисленные финансовые коллегии, и это понятно: в условиях интенсивной хозяйственной жизни и активной государственной политики составление бюджета, финансирование многочисленных мероприятий имело особое значение. Финансовое обеспечение афинского войска занимало очень большое место в деятельности стратегов. В системе афинской демократии существовало несколько специальных коллегий, руководивших разными сторонами финансовой деятельности. Так, хранителями всей государственной казны были 10 казначеев богини Афины; главной заботой 10 полетов был контроль за поступлениями в казну (от сдачи в аренду государственных имуществ до получения налоговых сумм и других поступлений); 10 аподектов отмечали в списках все поступления в казну и выдавали должностным лицам положенные им суммы; 10 логистов регулярно проверяли финансовую отчетность должностных лиц. Нужно сказать, что учреждение нескольких финансовых коллегий, контролирующих друг друга, было и эффективным способом борьбы с казнокрадством и другими финансовыми злоупотреблениями должностных лиц. Такая система если не исключала целиком, то сводила к минимуму коррупцию, возможность хищения государственных средств.

В Афинах было также множество различных коллегий магистратов, основными функциями которых была организация управления внутригородской жизнью. 10 астиномов следили за санитарным состоянием города, 10 агораномов наблюдали за соблюдением правил рыночной торговли, 10 метрономов отвечали за правильность мер и весов, 10 ситофилаков, хлебных надзирателей, постоянно следили за ценами на хлеб (о важности этой коллегии говорит тот факт, что в середине IV в. до н. э, число ее членов увеличилось с 10 до 35: 20 вели наблюдение за хлебной торговлей в Афинах, а 15—в Пирее.) Полицейские функции, включая надзор за тюрьмами, приведение в исполнение смертных и других приговоров, осуществляла коллегия из 11 членов. В их распоряжении находился отряд из 300 государственных рабов, вооруженных луками, которых называли скифскими стрелками (хотя там могли быть рабы и других народностей). Избирались и другие коллегии должностных лиц. По словам Аристотеля, ежегодно в коллегии избиралось в Афинах до 700 различных должностных лиц.

В целом это был довольно многочисленный, разветвленный административный аппарат. Но он не был бюрократическим, отделенным от массы афинского гражданства. Прежде всего все коллегии должностных лиц избирались лишь на один год. Дважды избираться на одну и ту же должность запрещалось (исключение было сделано для военных). Все магистратуры были коллегиальными, и возможность сосредоточить власть в одних руках исключалась. В Афинах была принята демократическая процедура избрания:

Окрестности Афин

кроме военных магистратур кандидаты на все другие должности избирались по жребию из представителей всех имущественных разрядов, включая и граждан-бедняков. За отправление магистратур назначалась плата в размере дневного заработка ремесленника или несколько выше (от 3 до 5 оболов), что обеспечивало реальные условия для участия в управлении граждан низшего имущественного разряда. Так как повторное переизбрание исключалось, а коллегии были многочисленными, то практически каждый гражданин мог быть избран на одну или несколько должностей и тем самым принять прямое участие в государственном управлении своего полиса.

5. Суд присяжных — гелиея. Одним из важнейших органов афинской демократии был Суд присяжных—гелиея. По преданию, она была создана еще во времена Солона, на рубеже VII—VI вв. до н. э. Роль гелиеи в V—IV вв. до н. э. возросла, и ее влияние в государственной жизни стало довольно высоким. Афинская гелиея избиралась в количестве б тыс. граждан, причем в ее состав могли быть избраны лица не моложе 30 лет, имеющие определенный жизненный опыт и некоторые знания, как правило, отцы семейств. Член гелиеи распределялись по 10 палатам (дикастериям) по 600 человек в каждой (500 человек разбирали дела, 100 человек считались запасными). Большое число членов всей гелиеи и отдельных палат можно объяснить как обилием различных судебных дел в таком большом и многолюдном городе, как Афины, так и стремлением предотвратить подкуп судей (подкупить большое число судей трудно, к тому же афиняне распределяли судебные дела между палатами по жребию). Некоторые особо важные дела рассматривались на объединенном заседании нескольких (до трех) палат. Гелиея была высшим судебным органом Афин, и потому ее компетенция была очень широка. В сущности говоря, гелиея разгружала Народное собрание от судебных дел и тем самым как бы дополняла его.

Избираться в гелиею можно было по нескольку раз, что вело к накоплению у гелиастов опыта ведения судебных дел, повышало их профессионализм, компетентность решений. Судебные разбирательства в гелиее проводились совместно с соответствующими магистратами. Архонт, стратег или член какой-либо другой коллегии председательствовал на заседании той или иной палаты, проводил предварительное расследование, что улучшало процедуру судебного разбирательства, вносило в нее необходимый порядок.

В Афинах не существовало государственных обвинителей и специалистов-защитников, как в судах нового и новейшего времени. Обвинение и защита носили частный характер. Обвинитель вносил заявление соответствующему магистрату и приводил к нему обвиняемого. Магистрат проводил предварительное расследование, передавал дело в суд и председательствовал при его разборе в соответствующей палате. Судебный процесс основывался на принципе состязательности: обвинитель приводил доказательства вины, ответчик их опровергал. После выслушивания речей обвинителя и ответчика гелиасты голосовали; дело считалось решенным, если за него проголосовало свыше половины членов палаты. Ответчик либо освобождался от обвинения, либо подвергался наказанию: тюремному заключению, конфискации имущества, денежному штрафу; самыми суровыми были приговоры к изгнанию или смертной казни, лишению гражданских прав.

Тщательно разработанная процедура судебного процесса, большое число опытных судей, продуманные меры против подкупа делали афинскую судебную систему эффективным органом демократического строя. В нашем распоряжении нет данных о несправедливых решениях афинских судов, о злоупотреблениях или судебном

произволе. Напротив, даже политические противники афинской демократии были вынуждены отдать должное объективности и компетентности афинских судов. Каждый гражданин Афин в течение своей жизни независимо от своего имущественного положения мог стать членом гелиеи и применить свои способности в различных судебных разбирательствах.

Кроме разнообразных судебных дел на гелиею была возложена ответственная задача по охране всей системы афинской демократии. Так, афинскую конституцию оберегали с помощью специального разбирательства, называемого «графэ параномон», или жалобы на противозаконно. Суть его заключалась в следующем: каждый афинский гражданин имел право выступить с заявлением, что принятый Народным собранием закон противоречит существующему законодательству или принят с нарушением установленного порядка. Как только такое заявление поступало, действие обжалуемого закона приостанавливалось, а специальная палата гелиеи под председательством архонтов начинала тщательное расследование жалобы. Если жалоба признавалась справедливой, то неправильно принятый закон кассировался, а его автор приговаривался к крупному денежному штрафу, изгнанию или даже смертной казни за то, что он ввел своих сограждан, участников Народного собрания, в заблуждение. Возможность подать «жалобу на противозаконно» предохраняла афинян от внесения в Народное собрание

План Афин

непродуманных законопроектов. Вместе с тем если «жалоба на противозаконие» не подтверждалась, то инициатора жалобы привлекали к ответственности за сутяжничество. Институт графэ параномон, таким образом, давал каждому гражданину право выступить в защиту существующих законов, всего строя афинской демократии.

Еще одной охранительной мерой демократического строя была система постоянной и строгой отчетности практически всех афинских должностных лиц. Прежде чем уйти со своего поста после годового исполнения обязанностей, каждый магистрат отчитывался или в Народном собрании, или в Совете 500, или в специальных комиссиях и в случае обнаруженных злоупотреблений привлекался к самой строгой ответственности. Такая система отчетности была необходима потому, что частая сменяемость (через год) должностных лиц могла вести к безответственности, коррупции и злоупотреблениям служебным положением.

В целом же афинская демократия в V—IV вв. до н. э. была хорошо развитой, продуманной, тщательно разработанной системой, которая успешно действовала в сложных исторических условиях, решала самые различные проблемы социально-экономической, политической и культурной жизни.

6. Социальная политика афинской демократии. Демократический строй предполагал самое широкое участие в управлении государством всех категорий афинского гражданства. Афинское гражданство в V— IV вв. до н. э. не было однородным в имущественном и социальном отношении, деление на четыре имущественных разряда сохранялось, и положение каждого разряда в обществе было неодинаковым. Между представителями афинской аристократии, входившими в состав пятисотмерников, и бедняком-фетом существовали серьезные различия. Чтобы обеспечить реальное участие в государственных делах афинского гражданства, была необходима система различных мер, направленных на поддержание известного материального достатка, образовательного уровня, психологического климата, известного единства внутри гражданского коллектива в целом. Для решения всех этих вопросов была разработана определенная социальная политика афинской демократии. Она включала целый ряд мероприятий: введение оплаты выборных должностей, за участие в работе Совета 500, гелиеи и Народного собрания, на содержание моряков и гоплитов, занятых в походах. В Афинах постоянно (особенно в V в. до н. э.) следили за тем, чтобы не сокращалась численность земледельцев, не происходило обезземеливания граждан. Для этого афинские власти широко практиковали вывод малоземельных или безземельных граждан в клерухии за пределы Аттики. В V в. до н. э., во времена существования первого Афинского морского союза, свыше 10 тыс. афинян были поселены в таких колониях (т. е. не менее трети всего количества афинских граждан).

Афинские власти самым внимательным образом следили за продовольственным снабжением городского населения, особенно за хлебной торговлей: взвинчивание цен, спекуляция хлебом рассматривались как тяжкое государственное преступление и часто карались смертной казнью — прежде всего потому, что они больно били по беднейшим слоям населения. Чтобы несколько сгладить имущественные различия среди граждан, в Афинах была выработана система повинностей — литургий. Система литургий была организована таким образом, чтобы масса малоимущего гражданства, слушая хор, наблюдая состязания атлетов или находясь на оснащенном богачами корабле, воочию ощущала известное единство гражданского коллектива, где богатые граждане хотя бы частично делятся своими доходами с малообеспеченной частью гражданства.

Афинская демократия заботилась об образовании и воспитании граждан. Начиная с Перикла, т. е. с 40—30-х годов V в. до н. э., власти стали раздавать малоимущим гражданам так называемые театральные деньги или специальные жетоны, по которым можно было пройти на театральное представление. Посещение театра, где шли трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида, замечательные комедии Аристофана и других драматургов, было прекрасной школой воспитания и образования афинского гражданства.

Таким образом афинская демократия базировалась на широком участии в управлении различных категорий гражданства, обеспечивала его общественную активность, создавала условия для развития политического самосознания гражданина, своеобразный политический климат. «Мы живем свободной политической жизнью в государстве,—говорил Перикл, — и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни, мы не раздражаемся, если кто-то делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время».

Афинская демократическая система была большим достижением политической жизни Древней Греции, однако ее нельзя идеализировать и считать своего рода образцом демократии вообще, пригодной для всех времен и народов.

Афинская демократия обеспечивала политическое участие только гражданского населения, а, как было сказано выше, граждан в Афинах вряд ли было более 30—40 тыс. из общего количества населения в 250—300 тыс. человек. Прежде всего афинская демократия была демократией гражданской, т. е. системой, из которой было исключено все население, не имеющее фажданских прав. Следовательно, не могли принимать участия в управлении не только рабы, но и так называемые метеки, постоянно живущие в Афинах лица неафинского происхождения. Не имели права участвовать в работе государственных органов женщины, хотя и считались гражданками.

Сцена пиршества. Вазопись

Более того, даже не все афинские граждане, имеющие право участвовать в работе всех органов Афинского государства, по разным причинам (например, отдаленное местожительство или бедственное материальное положение) могли этим правом воспользоваться. В самой системе афинской демократии многие авторитетные должности (почти все военные должности, требующие специальной подготовки) фактически были отданы в руки аристократических семей, которые становились проводниками олигархических настроений.

[EchoMSK]

[EchoMSK]

[А. П. Медведев]

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1352390836
Текст приводится по изданию: «Античный мир и археология». Вып. 12. Саратов, 2006. С. 17—32.
Используется греческий шрифт.

с. 17 В современной гуманитарной науке идет интенсивный процесс познания фундаментальных основ эволюции человека и общества, в котором определяющую роль играет поиск и разработка новых научных парадигм. Особую интенсивность он приобрел в отечественной исторической науке после отказа от марксистской концепции теории общественно-экономических формаций. Здесь свою роль сыграла и явная неудовлетворенность исследователей официальной методологией истории, в которую никак не укладывались не просто факты, а целые их блоки. Кроме того, нельзя сбрасывать со счета идеологические установки «свыше» начала 90-х годов, в той или иной форме призывавшие историков к замене традиционного формационного подхода на цивилизационный, и бурный поток новой исторической информации, в том числе концептуального характера, хлынувший в нашу страну через переводные книги, Интернет и прямые контакты с учеными Запада.

В результате массового отказа от «единственно правильной методологии», но и не обретения желанной новой, в нашей науке создалось весьма неустойчивое интеллектуальное поле, благоприятствующее распространению и сосуществованию не только противоречащих друг другу, но и подчас просто взаимоисключающих концепций. При этом диапазон исторических оценок настолько широк, что иногда поражает и не дилетантов. Все эти тенденции в полной мере проявились в такой «вечной» теме, как проблема происхождения государства и его сущности. В исторических исследованиях последнего времени здесь обозначились два крайних подхода — тенденция к максимальному удревнению государственности, с одной стороны, и радикальному ее омоложению, с другой.

Первый подход активно прокладывает себе дорогу в отечественной археологической науке, где можно встретить утверждения о появлении ранних признаков государственности уже у пастушеских племен степной и лесостепной Евразии в эпоху средней бронзы1 или далее еще в энеолите у скотоводов древнеямной культуры III тыс. до н. э.2. Правда, проверка историкоархеологических оснований этих с. 18 гипотез показывает их шаткость для степных культур II тыс. до н. э., которые по комплексу признаков явно еще имели догосударственный характер, или их полную безосновательность для III тыс. до н. э. преж*де все*го из-за отсутствия прямых исторических и археологических свидетельств существования столь ранней государственности на просторах будущей России3.

С другой стороны, на рубеже 80—90-х годов на страницах журнала «Вестник древней истории» развернулась инициированная статьей Е. М. Штаерман4 острая и обстоятельная дискуссия о времени возникновения государства в Древнем Риме. Исходя из традиционного марксистского определения государства как аппарата насилия и имеющихся в распоряжении исследовательницы исторических фактов, она при*шла к заключению о позднем появлении государственности в Риме — не ранее I в. до н. э., то есть по существу лишь с эпохи принципата Августа. Парадоксальность этого вывода заключалась еще и в том, что, исходя из определения государства и его важнейших атрибутов у Ф. Энгельса, Е. М. Штаерман радикально разошлась с классиком в вопросе о времени его возникновения в Риме, которое он относил к концу царской эпохи (реформа Сервия Туллия)5. Хотя большинство участников спора не поддержали основную идею Е. М. Штаерман, начатая ею дискуссия оказалась весьма плодотворной и полезной не только для одних антиковедов, так как она высветила многие слабые стороны марксистской концепции государства, которая не в последнюю очередь создавалась на материалах истории античных Афин и Рима.

Как известно, исследование ранней государственности имеет не только чисто историческое, но и важное методологическое значение, так как именно в древности впервые в истории формировался «архетип» государства вообще. Поэтому вполне понятен постоянный интерес историков и политологов к антично*му греческомуполису и римской цивитас, которые от Аристотеля до Маркса рассматривались как своего рода эталон ранней государственности.

Однако в самые последние годы вновь появились серьезные основания для научной дискуссии теперь уже о природе античного греческого полиса. В 1994 г. израильский антиковед Майкл Берент защитил в Кембридже докторскую диссертацию, в которой попытался обосновать концепцию о безгосударственном характере античного классического полиса6. Диссертация до сих пор не издана, но ее основные положения опубликованы в периодической печати. В 2000 г. М. Берент с. 19 опубликовал весьма пространную статью на русском языке под говорящим само за себя названием «Безгосударственный полис: раннее государство и древнегреческое общество»7. Для нашей темы особенно показателен ее параграф, названный «Социальная антропология и миф о греческом государстве». Насколько мне известно, среди зарубежных антиковедов взгляды М. Берента не получили особой поддержки. Но в последнее время они нашли сторонников в нашей стране, правда, не среди антиковедов. Из российских исследователей близких взглядов на характер греческой государственности придерживается социальный антрополог А. В. Коротаев. Недавно он смело сопоставил античный полис с так называемыми горскими сообществами типа «вольных сообществ нагорного Дагестана»8. В последнее время вслед за М. Берентом исследователь усматривает в античной гражданской общине историческую альтернативу государству, отличительными признаками которого он считает наличие политической иерархии и централизации. Эти взгляды разделяют и его соавторы Н. Н. Крадин и В. А. Лынша, полагающие уже дооказанным безгосударственный характер античного полиса9.

Поставленная этими исследователями проблема существования безгосударственных, но уже и не первобытных обществ, безусловно, заслуживает самого серьезного внимания, особенно со стороны тех ученых, которые изучают «периферийные» по отношению к поясу цивилизаций общества: от пустынной Аравии и Сахары до степной Евразии. Но весь вопрос в том — следует ли к ним относить и классический полис? Я вижу за всем этим не только игру ученого ума (а она, кажется, в этих работах присутствует), но, прежде всего, поиск нового подхода к проблеме государства, в том числе к феномену античного полиса.

На первый взгляд, сама постановка вопроса о безгосударственности античного полиса покажется странной любому маломальски образованному историку10. Сами эллины считали полис не только наиболее совершенной формой человеческого сообщества, но и наилучшим политическим строем (Arist. Pol. VII. 6. 1 1327b). Многие его граждане, исключительно мобильные в силу античного образа жизни, были хорошо знакомы с другими формами государственности, в том числе такими, с. 20 для которых полисная форма социального бытия не являлась нормой. Греческие историки и философы в лице наиболее глубоко мыслящих представителей, от Геродота до Аристотеля, хотя и хорошо осознавали специфику родных политий, тем не менее, не сомневались, что полисы, несмотря на их очень небольшие размеры, принадлежат к политическим образованиям того же (например, Карфаген на Западе; см.: Arist. Pol. II. 8. 1—9. 1273b) или даже еще более высокого ранга, чем великие «царства» (βασιλείαι) и «державы» (ἀρχαί) Востока (Мидия, Пер*сия)11. Исторические преимущества полисного строя доказаны победами на полях Марафона и Платей, в водах Саламина и у мыса Микале. Нет сомнения, что в массовом сознании греков архаического и клас
сического времени прочно утвердился взгляд на полис как на типично греческую и высшую форму организации государственного бытия12. Но как недавно убедительно показала Клаудиа Танк, у ряда греческих авторов V—IV вв. до н. э. — Эсхила (Pers. 511), Платона (Leg. 697c—d), Ксенофонта (Cyrop. I. 5. 8) — слово «полис», хотя и не часто, но все же использовалось в разных контекстах в отношении Персии, в том числе и для обозначения державы Ахеменидов в целом13. Известно, что полис служил эллинам своего рода наглядной моделью для понимания иных, чуждых эллинам форм государственности, в том чис*ле «восточных деспо*ий». Один из самых наглядных примеров имманентного сопоставления полиса и деспотии приводит Геродот в известной истории мидийца Дейоки (I. 96—101)14.

Парадоксальность самой постановки вопроса о «безгосударственном полисе» состоит и в том, что именно сравнительное изучение античного полиса Платоном и Аристотелем заложило основы европейской политологии — многие ее фундаментальные идеи и почти вся современная политическая терминология в конечном итоге восходит к языку греческого полиса или римской цивитас. Начиная с эпохи Возрождения, европейская политическая мысль рассматривала историю Афин и Рима как классические пути становления государственности, с чем сейчас, правда, трудно согласиться. Тем не менее, вопрос о «полисе без государства» (the stateless polis) поставлен. Кажется, его постановка обусловлена как сложностью и многогранностью проблемы государства, трудностями его универсальной дефиниции, так и несомненной исторической спецификой античного полиса как особой с. 21 формы социальности и государственности15. В контексте аутентичных греческих источников полис выступает то как город, то как государство, то как гражданская община.
В этом смысле весьма показательна позиция М. Берента. Он довольно отрицательно относится к марксистскому учению о государстве как орудии господства одного класса над другим и придерживается учения Эрнста Геллнера о «древнем аграрном государстве». Но соответствует ли античный полис основным критериям «аграрного государства», хотя бы потому, что с классической эпохи большинство граждан проживало в городах, в условиях городского социума и городской культуры? Да и определение самого государства у Э. Геллнера отличается некоторой методологической узостью, поскольку, с его точки зрения, «государство существует там, где специализированные органы поддержания порядка, как, например, полиция и суд, отделились от остальных сфер общественной жизни. Они и есть государство»16. Мне кажется, что и в этом определении мы имеем дело с примером научного редукционизма — отождествлением государства только с государственным механизмом. С другой стороны, вряд ли правомерно современный тип государства с развитым бюрократическим аппаратом, сложившийся в Европе лишь в Новое время, выдавать за универсальную модель государственности для всех времен и народов. При внимательном прочтении статьи М. Берента складывается впечатление, что он исходит из старой социологической теории государства как аппарата принуждения. Но уже довольно давно была выдвинута другая концепция, где государство выступает в качестве регулятора социальных отношений. Она восходит к учению Аристотеля о «благой жизни» граждан как основной цели полиса (Pol. I. 1. 1. 1252a)17. Мне представляется, что эта концепция помогает глубже понять двойственную природу античной государственности, которая формально, с точки зрения институализации ее основных органов, кажется менее развитой по сравнению с «восточными деспотиями», но на деле на много веков и даже тысячелетий опередившей свое время. Поэтому необходимо иное, более универсальное определение государства, позволяющее преодолеть узость его новоевропейских и современных форм и в то же время, четко отличающее его от более ранних политий, таких, как племя и вождество. Подходы к такому определению можно найти у Макса Вебера. У него государство выступает как организация политической власти, направленная на поддержание общественного порядка в уже стратифицированном обществе, организованном по территориальному принципу с помощью имеющихся в его распоряжении легитимных средств, включая монополию на легитимное насилие18. Суть этого с. 22 определения государства разделяют и современные теоретики политической науки19.

Рассмотрим основные аргументы М. Берента в пользу его концепции «безгосударственного полиса». Исходный ее тезис сформулирован так: полис не был государством, а скорее тем, что антропологи называют «безгосударственным обществом». Под ним понимается эгалитарное нестратифицированное общество, характеризующееся отсутствием аппарата принуждения20. М. Берент утверждает, что, в отличие от государства, в полисе право на применение насилия не было монополизировано правительством или правящим классом. Возможность использовать силу более или менее равномерно распределена среди вооруженного или потенциально вооруженного населения. Поэтому полис, за исключением Спарты, и не располагал постоянной армией.

Но, если подумать, это так и не так. Действительно, принято считать, что в мирное время в классическом полисе постоянной армии как таковой не было — на случай войны собиралось ополчение (гоплития) из всех боеспособных граждан. Однако посмотрим на фактическую сторону дела на примере Афин эпохи классики, когда у них были постоянные армия и флот. На рубеже VI—V вв. до н. э. Афины находились в состоянии войны с Эгиной, а через несколько лет начались пятидесятилетние Греко-персидские войны. После реализации «морской программы» Фемистокла, с начала 470-х гг. до н. э., афиняне имели большой постоянный флот (в отдельные годы в нем служило до 30 тысяч человек) и сухопутную армию. Они не были распущены после Каллиева мира 449 г. до н. э. Наоборот, были созданы постоянные военно-морские силы Афинской архэ, в состав которых входило от 100 до 300 триер и до 12000 гоплитов. В 431 г. до н. э. вспыхнула печально известная Пелопоннесская война. Афинская армия и флот воевали долгих 27 лет. Таким образом, в течение V в. до н. э. мы не наберем и десятилетия, когда все афинские граждане находились дома. К тому же, армия и флот в Афинах использовались не только для обороны страны, но и в качестве репрессивного аппарата против непокорных союзников (подавление восстаний на Самосе в 440—439 гг. до н. э. и почти одновременно в Византии, в 428 г. на Митилене, в 427 г. до н. э. на Керкире и др.). С этой же целью на земли союзников выводились афинские клерухии, являвшиеся одновременно военными гарнизонами. При Перикле общее число клерухов достигло 12000 человек. Известна и неудачная попытка Кимона в 464—462 гг. до н. э. использовать афинских гоплитов для подавления восстания спартанских илотов. Когда речь идет о вооруженных силах Афин, не следует сбрасывать со счетов и афинскую эфебию. В ней сочетались и институт возрастных инициаций, и обязательная военная подготовка, и служба юношей 18—20 лет по охране рубежей родного полиса21.

с. 23 М. Берент утверждает, что в полисах так и не была разработана полицейская система, за исключением небольшого числа общественно используемых рабов, которыми распоряжались магистраты22. Но тут же он вынужден сделать оговорку, потому что в Афинах существовал отряд скифских лучников, по его оценке «вероятно, более декоративный, чем полезный, особенно для поддержания порядка в судах и собраниях».

Судя по вазописи, какие-то скифские лучники появились в Афинах еще при Писистрате. Известно, что не ранее 476 г. до н. э. афинские власти закупили большой отряд скифов-рабов для несения городской полицейской службы23. Первоначально было куплено 300 скифов-рабов (Andoc. De pace. 5). Затем, по свидетельствам схолий к Аристофану (Schol in Achar. 54) и словаря Суды (s. v. τοξόται), их число будто бы возросло до 1000. Вместе с тем не следует забывать, что с конца V в. до н. э. в контингент «скифских стрелков» входили свободные афиняне, получавшие за службу приличное ежедневное денежное жалование. На это прямо указывает проделанный Ф. Лиссарагом анализ имен погибших лучников по спискам24. Присутствие скифов-полицейских на афинских улицах было настолько обычным делом, что в 425 г. до н. э. Аристофан ввел образ одного из них в комедию «Ахарняне». Скиф-полицейский внешне разительно отличался от афинских граждан. Он был одет в непривычную для эллинов одежду, состоящую из куртки и штанов, у него была нагайка — орудие и символ его власти, он говорил на ломаном полуварварском языке. Вопреки утверждению М. Берента, источники свидетельствуют, что скифский полицейский отряд в Афинах не был таким уж декоративным и социально бесполезным. Он насчитывал несколько сот человек, то есть один скиф-полицейский приходился примерно на сотню граждан. Кроме «скифских лучников» в полицейские отряды из числа афинян избирались астиномы, агораномы и прочие городские магистраты, которые присматривали за порядком в общественных местах, в том числе и на городских рынках (Arist. Ath. pol. 50—51). Они имели право налагать на нарушителей денежные штрафы в размере до 50 серебряных драхм. Что касается Спарты, то хорошо известно, что там для постоянного подавления свободолюбивых илотов, кроме всегда готовых к бою «равных», была специальная тайная полиция. Она регулярно привлекала к работе «спартанских содмильцев» — юношей, которые были обязаны участвовать в кровавых «криптиях» — целенаправленных убийствах наиболее сильных и непокорных илотов.

М. Берент прав, когда пишет, что в классических полисах тюремное заключение не являлось особой мерой наказания25. Для этого греки, как впрочем, и римляне, не сажали преступников в тюрьму с. 24 «на срок». В отличие от нас, им, скорее всего, это было «не по карману». Да и уровень уголовной преступности в полисах, благодаря высокоразвитому правосознанию, видимо, не требовал содержания в заключении массы сограждан, преступивших закон. Тем не менее, судя по свидетельству Аристотеля (Pol. VI. 5. 5. 1322a), в каждом полисе была своя тюрьма. И в Афинах, и в Риме тюрьма была лишь временным местом заключения арестованных, где их держали только до суда или исполнения смертного приговора. В афинской государственной тюрьме осужденный находился под надзором «Одиннадцати» (ἕνδεκα) — выборных магистратов, следивших за содержанием под стражей и казнями (Arist. Ath. pol. 52. 1). В такой тюрьме сидел великий Сократ, который сам привел в исполнение вынесенный ему судом смертный приговор, приняв чашу с цикутой. В иных слу*ча*ях смерт*ный при*го*вор испол*нял государ*ствен*ный раб-палач (δήμιος).
В классическом полисе постоянный аппарат принуждения по сравнению с современным действительно был мал. Но хорошо известно, что его размеры зависят не столько от зрелости государства (иначе самыми совершенными государствами придется признать деспотии, империи и различного рода диктатуры), сколько от реальной потребности держать общество в жесткой узде. В греческом полисе и римской республике слабость и немногочисленность государственного аппарата компенсировалась другими социальными регуляторами, среди которых исключительно важную роль играли «отеческие установления» и «заветы предков» вроде римского mos maiorum, полисные идеалы и полисная мораль, влиятельное общественное мнение и т. п. И в этом смысле античная государственность, кажется, забежала далеко вперед, намного опередив свою эпоху.

М. Берент специально рассматривает вопрос о налогах как о внешнем универсальном признаке государства. Он приходит к справедливому заключению об отсутствии в полисах регулярного прямого налогообложения граждан. Но почему только последнее может считаться атрибутом государства? В Афинах еще в архаическую эпоху собирался налог по податным округам-навкрариям на строительство государственных судов. Как известно, в середине VI в. до н. э. при Писистрате в Аттике был установлен налог в размере 1∕10 (Arist. Ath. pol. 16. 4), видимо, сниженный при Писистратидах до 1∕20 части доходов с земли (Thuc. VI. 54. 5). В V в. до н. э. афиняне налогов не платили, государству вполне хватало фороса — сначала добровольной, а затем принудительной ежегодной денежной подати союзников — примерно полутора сотен полисов, входивших в архэ. Размер фороса вырос с 460 до 900 талантов в год кануна Пелопоннесской войны и достиг 1200—1300 талантов к 425 г. до н. э. (Plut. Arist. 24. 3). Этих средств афинянам с лихвой хватало не только на содержание силового аппарата в лице постоянной сухопутной армии и флота, сооружения Длинных стен, но и для украшения Акрополя и города. В позднеклассических Афинах налогового обложения всех граждан также не было. Но была выработана весьма оригинальная система изъятия и перераспределения денежных средств у самых богатых граждан в виде чрезвычайных (военных) с. 25 и праздничных литургий. Таким образом, бремя налогов было возложено на наиболее состоятельных граждан числом примерно в 1200 человек. В республиканском Риме постоянные налоги, за исключением военного атрибута с гражданского населения, практически не взимались. Да и последний окончательно был отменен после победы в III Македонской войне в 168 г. до н. э. К этому времени Римское государство имело другие, грубые, но весьма эффективные источники пополнения государственной казны за счет прямого ограбления и налогообложения сначала италиков, затем многомиллионного податного населения провинций.

При анализе финансов греческого полиса М. Берент упустил такую важную сторону деятельности любого государства, как наличие полисных денежных систем. Хорошо известно, что и большие, и малые греческие полисы чеканили собственную монету. А монета была не только средством денежного обращения, но и действенным материалом для пропаганды полисного суверенитета. Выпуск собственной монеты имеет принципиальное значение для определения статуса полисов как суверенных государств26.

[А. П. Медведев]

Стремясь доказать безгосударственный характер классического полиса, М. Берент отрицает существование в нем такого важнейшего государственного института как правительство, фактически признавая таковым лишь центральный бюрократический аппарат. А его в Афинах и других полисах в привычных нам формах действительно не было. Наемными государственными работниками были, пожалуй, лишь писцы, да и те происходили главным образом из государственных рабов. Однако хоть и выборный и поэтому меняющийся, но постоянно действующий в течение года аппарат государственных служащих в Афинах был. Ежегодно в его состав входило не менее 700 магистратов, 500 членов Совета (βουλή), 6000 присяжных судей гелиэи. Конечно, не все избранные булевты и тем более не все присяжные судьи каждый день находились в присутственных местах — свои государственные обязанности они исполняли по установленной очередности согласно главному принципу полисного строя — «править и быть управляемыми» (Arist. Pol. VII. 3. 4. 1333a). Но важно то, что со второй половины V в. до н. э. все нуждающиеся выборные магистраты стали получать специальную денежную плату за исполнение своих обязанностей, так называемую диэту, в виде вознаграждения за работу в суде (δικαστικόν), Совете (βουλευτικόν), народном собрании (ἐκκλησιαστικόν). В начале она была невелика и равнялась 2—3 медным оболам, на которые гражданину действительно можно было лишь прокормиться в день заседания. Затем, в начале IV в. до н. э., размер платы за участие в народном собрании вырос до 1—1.5 серебряных драхм (Arist. Ath. pol. 62. 2). Выплата диэты сильно активизировала малоимущих афинских граждан. Были и другие формы их социальной поддержки, включая государственную заботу о стариках, инвалидах, детях-сиротах27. При Перикле афиняне с. 26 вплотную приблизились к реализации принципа равенства граждан в занятии должностей (исотимия). По подсчетам ученых, в эпоху расцвета афинской демократии около трети граждан одновременно занимали ту или иную государственную должность.

В античном полисе VI—V вв. до н. э. мы наблюдаем сложный и противоречивый процесс постепенного отделения публичной власти от массы граждан. Представление эллинов об ἀρχή как власти-порядке, в отличие от ἀναρχή, наступившей в Аттике на пятый год после реформ Солона из-за того, что не был избран архонт, отчетливо проступает у Аристотеля (Ath. pol. 13. 1). Государственная власть вполне институализировалась в Афинах в таких государственных органах как Совет 500 и множестве выборных годичных магистратур (ἀρχαί). Не позже V в. до н. э. эллины хорошо осознавали разницу между статусом ἀρχαί (букв. «властвующих») и ἀρχόμενοι («подвластных»). Это было заметно даже внешне — в течение всего срока полномочий полисный магистрат носил на голове почетный миртовый венок. В IV в. до н. э. Аристотель дает вполне четкое определение полисных «должностных лиц», их прав и полномочий (Pol. IV. 12. 3—9. 1299b—1300a). Но, к счастью для афинян и граждан других демократических полисов, власть архонтов (в широком смысле этого слова) не отделилась от народа настолько, насколько это случилось в любом современном бюрократическом государстве. Если исходить лишь из формального критерия государственности — наличия многочисленного и разветвленного аппарата госслужащих, — то одним из самых «продвинутых» государств придется считать «восточные деспотии» или современную Россию, где интересы гипертрофированного чиновничьего аппарата и народа расходятся очень далеко. Как и во всех сложных социальных образованиях, публичная власть в греческих полисах отделялась от гражданства, но граждане имели большие возможности держать эту власть под своим каждодневным контролем. Сама кратковременность пребывания магистрата на полисной должности и соблюдение принципа очередности в какой-то мере предотвращали полное отделение этих «слуг государства» от общества. Поэтому публичная власть в полисе не была такой тяжелой и тем более столь материально обременительной для граждан как, например, содержание современного государственного аппарата.

Более того, именно в классическую эпоху в полисе зарождается фундаментальный принцип построения современного государства, основанный на разделении властей. «Во всяком государстве, — писал Аристотель, — этих составных частей три… Вот эти три части: первая — законовещательный орган, рассматривающий дела государства, вторая — должности, третья — судебные органы» (Pol. IV. 1. 1. 1297b). Такое разделение государственных властей в Афинах наметилось уже в VI в. до н. э. в результате реформ Солона и Клисфена. Как далеко оно зашло к концу классической эпохи, в деталях показывает вторая часть «Афинской политии» Аристотеля. Такой дифференциации ветвей власти не было в территориальных государствах Древнего Востока.

Мало соответствует фактам и еще одно утверждение М. Берента о природе власти афинских лидеров. По его мнению, афинский лидер-демагог был просто харизматической личностью и не занимал никаких с. 27 формальных государственных постов. Но это не так. Тот же Перикл был не просто демагогом (букв. «вождем народа»), а занимал должности архонта и стратега. На этом посту он был вполне легитимным главой афинского государства с 441 по 429 г. до н. э.

М. Берент полностью обошел молчанием такую важную функцию полиса как правотворчество, результатом которого было законодательство. В VII—VI вв. до н. э. в греческих полисах принимались писаные законы, которые затем неоднократно обновлялись28. Они публично выставлялись на агоре и были доступны любому гражданину. Как известно, писаное законодательство, прежде всего выражавшее политическую волю властвующего сословия, позже класса, считается непременным атрибутом уже сформировавшегося государства. Во всяком случае, в безгосударственных обществах оно неизвестно. К V в. до н. э. у эллинов уже выработалось представление о законе как первооснове существования полиса (известный фрагмент Гераклита: μάχεσθαι χρὴ τὸν δῆμον ὑπὲρ τοῦ νόμου ὅκωσπερ τείχεος — frag. 44. Diels-Kranz; ср.: νόμος ὁ πάντων βασιλεύς θνατῶν τε καὶ ἀθανάτων — Pind. Frag. 169a. 1—2. Maehler). B IV в. до н. э. в творчестве Платона, речах Демосфена оно развивается в стройное правовое учение, в котором закон выступает фактически как самая сущность полиса29.

Также неизвестны в безгосударственных обществах и города, являвшиеся не просто поселениями, средоточиями торгово-ремесленной жизни, но и административными центрами большинства греческих полисов. В последние десятилетия становится все более очевидной теснейшая взаимосвязь и взаимозависимость между экономическим ростом античных городов и усложнением полисного управленческого аппарата30. Весьма развитые античные урбанистические структуры с агорой в центре, где публично выставлялись высеченные в камне важнейшие декреты и прочие официальные постановления, плохо увязываются с гипотезой М. Берента о негосударственном характере античной полисной организации31.

Отрицание наличия в полисе государственного аппарата приводит М. Берента к итоговому заключению: «по большому счету полис не был инструментом для присвоения прибавочного продукта»32. Он уверенно пишет об отсутствии механизма принуждения в греческих полисах, естественно, делая оговорку лишь для Спарты с ее жесточайшей эксплуатацией подневольных илотов. Сейчас, после падения марксистской парадигмы государства как орудия и механизма подавления, созданного в первую очередь для обеспечения эксплуатации угнетенных, становится все более очевидной узость и ограниченность старой социальной концепции государства лишь как репрессивной силы. Не только с. 28 античный полис, но и классическое буржуазное государство как таковое не являлись прямым инструментом присвоения прибавочного продута. Это более характерно для «восточных деспотий», где для этих целей существовало специальное ведомство, а иногда даже целый государственный («царский») сектор экономики, занимавшийся эксплуатацией подневольных работников рабского типа. С самого момента возникновения любое государство являлось организацией, создающей условия, в той или иной мере необходимые для регулярного присвоения и перераспределения прибавочного продукта. Видимо, в этом состоит одна из универсальных функций государства. С этой задачей прекрасно справлялся античный полис как коллектив свободных полноправных граждан, причем действительно в большинстве случаев без постоянного специального репрессивного аппарата.

Эту специфику полиса хорошо понимали древние. По Ксенофонту, все хозяева рабов в общине действуют вместе, как «добровольная стража» (Hiero. 4. 3). Не могу здесь не привести известное рассуждение Сократа в «Государстве» Платона, предельно откровенно раскрывающего социальную природу классического полиса. Сократ предлагает представить собеседнику Главкону, что «если некий бог взял бы одного человека, который обладал пятьюдесятью или более рабами и перенес бы его с женой и детьми, его товарами и движимым имуществом и его рабами в пустынное место, где не было бы никакого другого свободнорожденного человека, чтобы помочь ему; не будет ли он в большом страхе, что он сам, его жена и дети будут убиты рабами?» В реальной же жизни на помощь частному лицу, по словам Главкона, приходит весь полис (578e). Наконец, не следует забывать и того, что Аристотель в самом начале своего знаменитого трактата попытался теоретически обосновать необходимость рабства как социального института, без которого была невозможна «благая жизнь» его соотечественников (Pol. I. 1. 5—10. 1252b). По мнению А. И. Доватура, уже одного факта включения Стагиритом в число первичных человеческих объединений, наряду с супружеской парой, соединения господина и раба, было бы достаточно, чтобы говорить об огромном числе рабов в Греции и роли рабовладения в жизни греческого обще*ства33.

Мне кажется, ярче репрессивную рабовладельческую природу классического полиса как сплоченного коллектива свободных граждан — реальных и потенциальных рабовладельцев — описать просто невозможно, тем более, что это свидетельства современников. Граждане V—IV вв. до н. э. вынуждены жить полисом, потому что не могут поодиночке управлять своими, даже рассеянными по усадьбам и эргастериям рабами. И в данном случае не так важно, много или мало было рабов в классическом полисе. Даже если они составляли, как считает М. Берент, все*го 30—40 % населения, рабовладельческий уклад должен был играть определяющую роль и в экономике, и в жизни если не всех, то большинства граждан. Именно благодаря институту классического рабства античная цивилизация достигла того, чего достигла, намного превзойдя те весьма скромные естественные ресурсы и возможности, с. 29 которыми обладал древний мир Средиземноморья. Античный рабовладельческий способ производства (или уклад) — это не выдумка марксистов, как сейчас пишут некоторые не очень сведущие в античной истории ученые, а исторический факт, находящий все новые и новые подтверждения в разнообразных источниках. До К. Маркса в этом был убежден А. Сен-Симон, о том же писали такие далекие от марксизма мыслители, как А. Валлон и Ф. Ницше. Пожалуй, ярче всего рабовладельческую природу «прекрасной Античности» выразил немецкий поэт Готфрид Бенн: «античное общество покоилось на костях рабов, оно крушило эти кости — а наверху расцветал город. Наверху квадриги белых коней и звук имени великого моря — а внизу не умолкал металлический лязг — цепи…» (пер. С. С. Аверинцева)34.

Хорошо известно, что рабы обеспечивали многих свободных — полностью или частично — не только всем необходимым, но и предоставляли им свободное время (σχολή), столь необходимое для занятия политикой, наукой, искусством и спортом. Без этого, вероятно, и не было бы той блестящей «цивилизации досуга», каковой и была античность. Кажется, именно благодаря беспощадной эксплуатации рабов-чужеземцев, античное общество по уровню жизни и потребляемых благ забежало несколько вперед, намного опередив те имеющиеся возможности, которыми располагал древний средиземноморский мир. Обладая более мощным экономическим потенциалом, оно через неэквивалентный обмен втягивало в себя лучшие людские и материальные ресурсы окружавшей его огромной «варварской периферии». В этом противоречии следует искать одну из главных, если не самую главную причину невиданного взлета, а затем и страшной гибели античной цивилизации.

В заключении своей статьи М. Берент неоднократно проводит одну и ту же мысль: «полис ставит под сомнение многие основные положения современной социальной антропологии, например, положение о том, что государство является непременным условием для цивилизации». Ученый утверждает, что греческое общество было и цивилизованным, и безгосударственным. Более того в конце статьи он ставит перед читателями несколько вопросов. В частности, как можно объяснить существование цивилизованной жизни в безгосударственных условиях Греции? И заключает: «ответы на эти вопросы выходят за пре*де*лы статьи»35. Я думаю, что при подоб*ной поста*нов*ке вопро*сов, отве*тов на них про*сто не будет. Не будет преж*де все*го пото*му, что наду*ман*ным пред*став*ля*ет*ся его исход*ный тезис о без*го*судар*ствен*но*сти антич*но*го поли*са.

Как известно, новая исследовательская парадигма имеет право на существование тогда, когда она по своим эвристическим возможностям превосходит старую. Но старая концепция полиса как своеобразного государства давала ответы — логичные и убедительные — почти на все затронутые М. Берентом вопросы. Поэтому здесь уместно с. 30 вспомнить знаменитое правило «бритвы Оккама»: «не следует умножать число сущностей без надобности». Кажется, к числу таких надуманных сущностей и принадлежит идея М. Берента о «безгосударственном полисе». Но, к сожалению, его основной вывод без критической проверки уже начали активно использовать некоторые наши социальные антропологи как последнее слово науки по проблемам античной государственности и, более того, на его основе делать еще более далеко идущие заключения.

Как точнее определить государственную специфику античного полиса? Мне кажется, ближе всего его сущности отвечает лаконичная дефиниция полиса у В. Г. Рансимэна — это «гражданское государство», точнее одна из его разновидностей36. А вот в понимании социальной природы греческого полиса или римской цивитас никто еще не превзошел, может быть, несколько абстрактного, но по сути своей очень глубокого определения К. Маркса и Ф. Энгельса в «Немецкой идеологии»: «граждане государства лишь сообща владеют своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой общинной собственности. Это совместная частная собственность активных граждан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять эту естественно возникшую форму ассоциации»37.

Мне кажется, М. Берент в своей статье акцентировал внимание лишь на одной стороне полисной жизни, а их было как минимум две: 1) гражданская (собственно полис как община) и 2) властно-государственная (не в последнюю очередь для физического и морального подавления всех эксплуатируемых слоев населения: рабов, илотов, свободных неграждан типа афинских метеков или спартанских периэков). Если в первой отношения действительно строились преимущественно по горизонтали и базировались на принципах солидарности, коллективизма, координации, «филантропии», то во второй — по вертикали в форме жесткой социальной иерархии: «граждане» — «свободные неграждане» — «рабы». Первая ипостась проявляла себя «внутри» полиса часто как прямая демократия. Вторая всегда была повернута «наружу» как власть привилегированного гражданского меньшинства, пользующегося всеми благами полисной жизни. Кажется, М. Берент сильно упростил проблему, сводя государство лишь к наличию бюрократического аппарата и механизма подавления. Но государство — это еще и аппарат управления конкретным обществом, в том числе и выборный.

Так что, завершая анализ очередной ревизии традиционной концепции античного полиса, хотелось бы еще раз вернуться к названию ключевого параграфа статьи М. Берента — «Социальная антропология и миф о греческом государстве». Думаю, что в свете современной теории государства и имеющихся в распоряжении исследователей исторических данных античная полисная государственность все-таки не была с. 31 мифом. Скорее современным научным мифом следует признать основной тезис статьи М. Берента о «безгосударственном полисе».
Послесловие

Уже после завершения настоящей работы в библиотеке Института Майнеке (Свободный Берлинский университет) в 2004 г. мне удалось ознакомиться с очередным томом «Центра полисных исследований» в Копенгагене, открывающимся статьей М. Г. Хансена на ту же тему38. Она целиком посвящена критике концепции «безгосударственного полиса» М. Берента. М. Г. Хансен — признанный специалист по истории и теории античного греческого полиса — рассмотрел вопрос о соответствии этого социально-политического института новоевропейским и современным научным представлениям о государстве, его сущности и признаках. Его итоговое заключение покоится на иных теоретических основаниях, но очень близко нашему: «Если при исследовании полиса применить именно этнологическое разделение на ранние государства и безгосударственные общества, классический греческий полис будет относиться к ранним государствам»39. Опираясь на конкретные нарративные и эпиграфические источники, М. Г. Хансен сумел назвать 36 видов полномочий (!), входивших в компетенцию античного полиса40. С точки зрения современной теории, не все их можно признать государственными. Но важно то, что в совокупности они совпадают с полным спектром функций государства как такового, хотя, разумеется, есть и существенные различия. Датский исследователь обратил внимание на такой важный признак государства, как территория, несомненно, присущий и полису41. Он привел ряд интересных свидетельств о восприятии гражданами хоры своего полиса как территории, на которую распространяется его ἀρχή, а также о полисных границах, которые часто отмечались специальными пограничными камнями (ὅροι). Им собраны очень важные свидетельства о наличии в классических полисах постоянных военных контингентов42, что заставляет усомниться в широко распространенном представлении, что в мирное время в полисе не было каких-либо вооруженных сил.
Alexander P. Medvedev (Voronezh).
War die griechische Polis ein Staat?

In dem Aufsatz wird die strittige Frage nach dem historischen Status der altgriechischen Staatlichkeit in Zusammenhang mit den Arbeiten des israelischen Antikenforschers M. Berent untersucht, der den с. 32 nichtstaatlichen Charakter der klassischen antiken Polis zu begründen versuchte. Der Autor analysiert die wesentlichen Argumente von M. Berent zugunsten seiner Konzeption von der Polis als «nichtstaatlicher Gesellschaft» und zeigt, dass die meisten von ihnen unbegründet sind. Die spezifische sklavenhalterische Form der klassischen Polis bestätigen die Zeugnisse von Xenophon (Hiero. 4, 3) und Platon (Resp. 578e). M. Berent richtet seine Aufmerksamkeit nur auf eine Seite des Lebens in der Polis, es gab aber mindestens zwei: 1. die zivile (die eigentliche Polis als Gemeinde), und 2. die staatlich-herrschaftliche, nicht zuletzt für die physische und moralische Unterjochung der Sklaven, Heloten, solcher freien Nicht-Bürger wie die athenischen Meteken oder der spartanischen Periöken. Hinsichtlich der ersten Seiten wurden die Beziehungen tatsächlich vorwiegend horizontal gebaut und fußten auf den Prinzipien der Solidarität, des Kollektivismus und der Koordination. In Bezug auf die zweite Seite dominierte die Vertikale in Form der sozialen Hierarchie: «Bürger» — «freie Nichtbürger» — «Sklaven». Die erste Erscheinungsform zeigte sich «innerhalb» der Polis häufig als Demokratie, die zweite offenbarte sich «nach außen» als Herrschaft einer privilegierten Minderheit, die alle Vorteile des Polis-Lebens zu nutzen verstand.

ПРИМЕЧАНИЯ

Работа выполнена автором в качестве Forschungsstipendiat der Alexander von Humboldt-Stiftung.

1Пустовалов С. Ж. О возможности реконструкции сословно-кастовой системы по археологическим данным // Древности Степного Причерноморья и Крыма. Запорожье, 1995. Вып. 5. С. 21—35; Синюк А. Т. Брон*зо*вый век бассейна Дона. Воронеж, 1996. С. 316—317.

2Чмыхов Н. А. Первые государства в Степи — Лесостепи: предпосылки возникновения // Теория и методика исследований археологических памятников: Тез. конф. Липецк, 1992. С. 116—117; Писаревский Н. П. О государственности у ранних скотоводческих племен степи и лесостепи Евразии // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 2000. № 1. С. 98—114. Некоторые исследователи идут еще дальше и пишут о государственности первобытно-коммунистического типа и о доклассовой государственности. См.: Шилов Ю. А. Послесловие к «Космогонии первобытного общества» // Начала цивилизации. М., 1999. С. 92, 95.

3Медведев А. П. К исторической оценке скотоводческих обществ на Юге Восточной Европы II—I тыс. до н. э. // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 2001. № 2. С. 159—180; Гей А. Н. К вопросу об уровне социального развития степных скотоводов бронзового века // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация. Самара, 2001. С. 82—84.

4Штаерман Е. М. К проблеме возникновения государства в Риме // ВДИ. 1989. № 2. С. 76—94.

5Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 21. С. 128—129.

6Berent M. The Stateless Polis. Towards a Re-Evaluation of the Classical Greek Political Community. Diss. Cambr., 1994.

7Берент М. Безгосударственный полис: раннее государство и древнегреческое общество // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. Идеи этой статьи получили дальнейшее развитие в докладе М. Берента на I Международной конференции «Hierarchy and Power in the History of Civilization». Moscow, June 15, 2000.

8Коротаев А. В. Горы и демократия: к постановке проблемы // Альтернативные пути к ранней государственности. М., 1995. С. 77—93.

9Коротаев А. В., Крадин Н. Н., Лынша В. А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 37—39, 45.

10Строго говоря, подход М. Берента к античному полису как к безгосударственному обществу нельзя признать новым. Еще в XIX в. Фюстель де Куланж в своей знаменитой работе «La cité antique» рассматривал полис, прежде всего, как древнюю гражданскую общину, а не как государство в том смысле, в каком это слово тогда употреблялось во французском языке. О реминисценциях такого подхода в современном антиковедении см.: Finley M. I. The Ancient City: From Fustel de Coulanges to Max Weber and Beyond // CSSH. 1977. Vol. 19. 3. P. 305—312.

11В греческом языке V в. до н. э. общепризнанного термина для обозначения «государства» еще не было (чаще всего использовалось слово τὸ κοινόν), хотя проблема его сущности уже поставлена Протагором. См.: Бергер А. К. Политическая мысль древнегреческой демократии. М., 1966. С. 240—246, 351.

12Доватур А. И. Политика и политии Аристотеля. Л., 1966. С. 14—15; Кошеленко Г. А. Введение. Древнегреческий полис // Античная Греция. Проблемы развития полиса. М., 1983. Т. 1. С. 12.

13Tanck C. ARCHE, ETHNOS, POLIS. Untersuchungen zur begrifflichen Erfassung des Achemenidischen Reiches in zeitgenössischen griechischen Quellen. Frankfurt am Main, 1997. S. 242—243.

14Медведев А. П. У истоков европейской политологии (к формированию образа «восточной деспотии») // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 1996. № 2. С. 160—164.

15Hansen M. H. Polis and City-State. An Ancient Concept and its Modern Equivalent // CPCActs. 1998. Vol. 5. P. 117—118.

16Gellner E. Nations and Nationalism. Oxf., 1983. P. 4.

17Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. М., 1997. С. 130.

18Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 645—646.

19Гаджиев К. С Указ. соч. С. 130.

20Берент М. Указ. соч. С. 235.

21Видаль-Накэ П. Черный охотник и происхождение афинской эфебии / Пер. А. И. Иванчика // Видаль-Накэ П. Черный охотник. М., 2001. С. 135—154.

22Берент М. Указ. соч. С. 239.

23Фролов Э. Д. Скифы в Афи*нах // ВДИ. 1998. № 1. С. 134—142; Иванчик А. И. Кем были «скифские» лучники на аттических вазах эпохи архаики? // ВДИ. 2002. № 3. С. 33—55.

24Lissarague F. L’autre guerrier. P., 1990. P. 126.

25Берент М. Указ. соч. С. 239.

26Hansen M. H. The Copenhagen Inventory of Poleis and the Lex Hafniensis de civitate // The Development of the Polis in Archaic Greece. L.; N. Y., 1997. P. 13—14.

27Dreizenter A. Sozialpolitik im antiken Athen (vom 7. bis 4. Jahrhundert v. u. Z.). Neustadt im Schwarzwald, 1992. S. 86—133.

28Шишова Н. А. Раннее законодательство и становление рабства в Античной Греции. Л., 1991.

29Бергер А. К. Указ. соч. С. 337.

30Кошеленко Г. А. Полис и город: к постановке проблемы // ВДИ. 1980. № 1. С. 3—27.

31Мысль об отсутствии организующего «государственного начала» в архитектурно-планировочном оформлении классических полисов звучала в докладе М. Берента на конференции «Hierarchy and Power in the History of Civilization».

32Берент М. Указ. соч. С. 236.

33Доватур А. И. Указ. соч. С. 23.

34Взято из: Аверинцев С. С. Образ Античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. М., 1979. С. 12.

35Берент М. Указ. соч. С. 255—256.

36Runciman W. G. Doomed to Extinction: The Polis as an Evolutionary Dead End // The Greek City from Homer to Alexander. Oxf., 1990. P. 348. Также называют античный полис и некоторые другие исследователи. См.: Кампогросси Колоньези А. Формирование государства в Риме // ВДИ. 1990. № 1. С. 95.

37Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 21.

38Hansen M. H. Was the Polis a State or a Stateless Society? // Even More Studies in the Ancient Greek Polis Centre 6 [Historia: Einzelschriften. H. 162]. Stuttgart, 2002. S. 17—47.

39Ibid. P. 42.

40Ibid. P. 24—25.

41Ibid. P. 26.

42Ibid. P. 38.

[В. П. Бузескул]

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1264020672
С.-Петербург, Типография М. М. Стасюлевича, 1909.
(Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам. Внесены все поправки и дополнения со стр. 467—468).
ОГЛАВЛЕНИЕ
с. V
ПРЕДИСЛОВИЕ.

Едва ли надо говорить о том, какой интерес может представлять история афинской демократии, особенно если стать на точ*ку зре*ния совре*мен*но*го направ*ле*ния в обла*сти изу*че*ния греческой древности. С этой точки зрения антич*ный мир явля*ет*ся нам не миром sui generis, дале*ким и чуж*дым, а близким и понятным, имеющим много ана*ло*гий с так назы*ва*е*мы*ми сред*ни*ми и новы*ми века*ми и с совре*менностью. «В древности преобладали, хотя на гораз*до мень*шем про*стран*стве и в иных фор*мах, те же вли*я*ния и про*ти*во*по*лож*но*сти, кото*рые управ*ля*ют и совре*мен*ным раз*ви*ти*ем», гово*рит напр. Эд. Мей*ер, автор новей*шей капи*таль*ной «Исто*рии древ*но*сти». «Древ*ний мир вол*но*ва*ли те же жиз*нен*ные вопро*сы, кото*рые еще и теперь, отча*сти не решен*ные, зани*ма*ют каж*до*го мыс*ля*ще*го чело*ве*ка», тако*ва основ*ная идея, кото*рая крас*ною нитью про*хо*дит чрез рабо*ты дру*го*го вид*но*го пред*ста*ви*те*ля совре*мен*ной исто*ри*че*ской нау*ки, Пель*ма*на, инте*ре*су*ю*ще*го*ся пре*иму*ще*ствен*но соци*аль*но-эко*но*ми*че*ски*ми отно*ше*ни*я*ми в древ*но*сти… Направ*ле*ние это ино*гда впа*да*ет в край*ность, слиш*ком модер*ни*зу*ет древ*ность, но в его осно*ве мно*го вер*но*го.

Изда*ва*е*мая кни*га посвя*ще*на пред*ме*ту, кото*ро*го отча*сти с. VI я касал*ся еще в рабо*те моей моло*до*сти — в «Перик*ле» (1889), — назад тому два*дцать лет, и затем в сво*ем иссле*до*ва*нии об «Афин*ской Поли*тии» Ари*сто*те*ля (1895). Мно*гие стра*ни*цы из этих работ в нее вошли, — конеч*но, с необ*хо*ди*мы*ми изме*не*ни*я*ми. Кро*ме того, в осно*ву ее лег*ли соот*вет*ству*ю*щие отде*лы обще*го кур*са гре*че*ской исто*рии, чита*е*мо*го мною в харь*ков*ском уни*вер*си*те*те. Мож*но ска*зать, что насто*я*щая кни*га пред*став*ля*ет собою обра*бот*ку глав*ной части это*го кур*са.

При изло*же*нии исто*рии афин*ской демо*кра*тии я имел в виду не толь*ко самый строй и учре*жде*ния, но и сре*ду, воз*зре*ния, настро*е*ния. Этим объ*яс*ня*ет*ся, поче*му я так часто поль*зу*юсь Ари*сто*фа*ном или, напр., Еври*пи*дом. Я ста*рал*ся взгля*нуть на афин*скую демо*кра*тию объ*ек*тив*но, по воз*мож*но*сти изоб*ра*зить ее такою, какою она была в дей*стви*тель*но*сти, с ее свет*лы*ми и тем*ны*ми сто*ро*на*ми, не чер*ня и не иде*а*ли*зи*руя ее, ибо, гово*ря сло*ва*ми «ста*ро*го масте*ра исто*ри*че*ской нау*ки», Лео*поль*да Ран*ке, иде*ал все*гда заклю*ча*ет*ся в том, чтобы пред*ста*вить исто*ри*че*скую прав*ду, — «denn Ideal ist immer die historische Wahrheit der Welt zu vergegenwärtigen».

Эту книгу я предназначаю не столько для специалистов, сколько для более широкого круга — для уни*вер*си*тет*ских слушателей, для ищущих самообразования, для интересующихся историей, в особенности историей политических форм. Поэтому я избегал вдаваться в мелкие подробности, касаться запутанных и спорных вопросов, пускаться в сколько-нибудь рискованные гипотезы. Я не желал загромождать книгу под*строчными примечаниями и ограничился лишь самыми необходимыми, краткими библиографическими указаниями и ссылками, не отмечая подробно в каждом отдельном случае, кому и чем я обязан, что́ мною заимствовано и в чем я расхожусь с другими. В конце приложены с. VII список важнейших общих трудов по истории Греции и афинской демократии, поправки и добавления. Подробные ссылки и указания на источники и новую литературу можно найти у Бузольта.

Харьков.
1908 г., 24 ноября.