*2721. Петр Яковлевич Чаадаев

[Владимир Малышев]

15.06.2014, 19:51
http://www.stoletie.ru/territoriya_i...telnyj_429.htm
О роли Петра Чаадаева в русской истории и философии спорят по сей день

09.06.2014

«Мы – народ исключительный»

Знаменитый русский мыслитель Петр Яковлевич Чаадаев родился 220 лет назад, 7 июня 1794 года. Он стал известен тем, что за публикацию своих «Философических писем» был объявлен властями сумасшедшим и до сих пор считается личностью загадочной.

Говорят, что именно Петру Чаадаеву принадлежит фраза о том, будто Россия известна всему миру лишь колоколом, который никогда не звонил, да пушкой, которая никогда не стреляла. Все бы ничего, если бы он так пошутил в своем кругу, но об этом он сказал прибывшему к нам иностранцу, французскому маркизу де Кюстину. Тому самому, который прославился потом своей злобной книгой о России, ставшей на Западе чуть ли не хрестоматией для тех, кто ее ненавидит. Впрочем, и сам Петр Яковлевич стал, как говорят, одним из первых русских интеллигентов - тогда их еще так не называли – чьим излюбленным делом является очернение своей собственной страны и преклонение перед Западом.

Однако в его случае все не так просто.

Петр Чаадаев родился в зажиточной дворянской семье с древними корнями. По линии матери он – внук академика Михаила Щербатова, автора многотомной «Истории Российской от древнейших времен». Однако маленький Петя рано стал сиротой и воспитывался в Москве теткой, княжной Анной Михайловной Щербатовой. Образование получил в Московском университете, где водил дружбу с Александром Грибоедовым и будущими декабристами - Николаем Тургеневым и Иваном Якушкиным.

Окончив университет, пошел служить в Семеновский полк. Но вскоре перешел в Ахтырский. Объяснив это, как писал современник, тем, что «мундир Ахтырского полка, каковой изысканнее был, на его взгляд, мундира полка Семеновского». И почти сразу угодил на Отечественную войну 1812 года. Участвовал в Бородинском сражении, «битве народов» при Лейпциге, Тарутине и многих других, храбро ходил в штыковую атаку при Кульме, под барабанный бой с триумфом вошел вместе с российским войском в Париж. За боевые заслуги награжден русским орденом Св. Анны и прусским Кульмским крестом. Его биограф восторженно писал:

«Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубоким, безусловным уважением и привязанностью товарищей и начальства».

Лестная характеристика! И она никак не вяжется с его трафаретным образом холодного светского денди, высокомерного философа, рассуждения которого о России потом так возмутили не только императора, но и все русское общество.

Блестяще начатая карьера П. Чаадаева успешно продолжилась и после войны. В 1816 году он был переведен корнетом в гусарский лейб-гвардии полк, расквартированный в Царском Селе. Там, в доме Николая Карамзина корнет познакомился с Александром Пушкиным, и близко с ним подружился. После смерти поэта он даже всем показывал в своем доме пятно на обоях над диваном, на котором часто сидел Александр Сергеевич во время продолжительных с ним бесед и прислонялся к стене головой. Неслучайно А. Пушкин посвятил ему потом несколько стихотворений. «Увижу кабинет, где ты всегда мудрец, а иногда мечтатель», - так, к примеру, отзывался поэт о Петре Яковлевиче.

Александр Грибоедов, как считают, вывел П. Чаадаева в своей комедии «Горе от ума» под именем Чацкого, герой сначала был назван «Чадским». Уже через год он был назначен адъютантом командира гвардейского корпуса. Когда взбунтовался батальон Семеновского полка, то именно Петра Чаадаева отправили для доклада об этом прискорбном событии императору, который в этот момент находился в Троппау.

Чаадаев поспешно прибыл туда, сделал доклад, и вскоре подал в отставку. Это неожиданное решение блестящего офицера, героя войны, делавшего головокружительную карьеру, произвело сенсацию. Стали гадать о причинах, но толком ничего установить не удалось. Одни утверждали, будто, провозившись со своим гардеробом, он опоздал с приездом, а потому вызвал неудовольствие императора. Другие говорили, что при беседе с государем тот сказал ему нечто, что вызвало у молодого и горячего офицера решительное отторжение.

А ведь уже в то время П. Чаадаев был кумиром московских и петербургских салонов.

Он блистал остроумием, широкой образованностью, самыми изысканными манерами, славился умением одеваться по самой последней моде, иногда за день менял по пять галстуков. Недаром А. Пушкин, характеризуя героя своего романа, писал: «Второй Чаадаев, мой Евгений». Разумеется, что и русские дамы были от него без ума.

«Провидение вручило вам свет, слишком ослепительный для наших потемок», - писала ему одна из экзальтированных поклонниц. Однако восхищались им и куда более проницательные и даже знаменитые люди за рубежами России. Так, немецкий философ Фридрих Шеллинг назвал П. Чаадаева «самым умным из известных ему умов». И вдруг этот всепризнанный умница, светский денди, как его называли, бросает все, уходит в отставку и вскоре уезжает за границу! Под предлогом поправки пошатнувшегося здоровья, но, как оказалось, с намерением остаться там навсегда: перед отъездом они разделили с братом имущество.

Добравшись из Санкт-Петербурга до Лондона, Чаадаев поехал путешествовать по городам Франции, Швейцарии, Италии и Германии. Потом прибывает в Рим, но уже летом 1826 года возвращается на родину. В пограничном Брест-Литовске он был арестован и подвергнут тщательному обыску. Почему? Дело в том, что еще в 1814 году в Кракове П. Чаадаев вступил в тайную масонскую ложу, а в 1821 году – в «Северное общество» декабристов. Хотя из ложи он еще до возвращения в Россию вышел, а к делам декабристов относился весьма скептически и участия в их заговоре не принимал. Тем не менее, его имя было названо на допросах участников попытки переворота в декабре 1825 года. А потому, по приказу Николая I, с него был снят подробнейший допрос и взята подписка о неучастии в любых тайных обществах. Криминала в его действиях установлено не было, и подозреваемого с миром отпустили.

После всех этих неприятностей Чаадаев поселяется в подмосковной деревне своей тетки, ни с кем не встречается, много пишет и читает. Но уже тогда над ним был установлен тайный полицейский надзор. Петр Яковлевич был человеком замкнутым, никого к себе близко не подпускал, даже тех, с кем дружил. Современникам и его биографам приходилось лишь догадываться о том, как Чаадаев смотрел на те или иные вещи.

Так и осталось неясным, например, о чем он беседовал с А. Пушкиным, каким было его отношение к декабристам, зачем он вошел в масонскую ложу и что в ней делал, зачем вышел вдруг в возрасте всего 26 лет в отставку.

Неясно, что на самом деле случилось с П. Чаадаевым во время его путешествия за границей и почему вдруг он вернулся в Россию, вознамерившись было навсегда покинуть родину. Впрочем, скоро он объявляется в Москве.

О нем снова заговорили после появления в печати его знаменитых «Философических писем», адресованных Е.Д. Пановой. А точнее, когда стала известна реакция на них императора, который в гневе начертал: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного». Тут же на автора и всех причастных к скандальной публикации обрушились репрессии: Чаадаева вызвали к московскому полицмейстеру и объявили, что по распоряжению правительства он считается сумасшедшим. Автор был посажен под домашний арест, и каждый день к нему являлся доктор для унизительного освидетельствования. Журнал «Телескоп», в котором печатались письма, был закрыт, а его редактор сослан, цензор, пропустивший статью, уволен. С самого Чаадаева надзор был снят только через год, но при условии, чтобы он «не смел ничего писать».

Между тем, нельзя не признать, что в царской России, которую потом стали называть «тюрьмой народов», с ним поступили как нельзя мягко: не посадили в тюрьму, не отправили в ссылку, не лишили гражданства и не выслали за границу. Ни в какое сравнение не идет его участь, например, и с судьбой Федора Достоевского, которого за куда меньшую провинность чуть было не казнили и отправили потом на каторгу. Чаадаев вскоре вообще начинает принимать участие в собраниях, появляться в салонах, где, как утверждали, изображал роль «пророка в своем отечестве». Александр Герцен отзывался о нем так: «Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева на бульварах, в залах и театрах, в клубе и – воплощенным veto, живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся возле него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть…». Говорят, он думал о самоубийстве. Но умер от воспаления легких и был похоронен на Донском кладбище в Москве.

Так что же было в его письмах, что вызвало такой бурный скандал, благодаря чему он и вошел в историю? Ведь, как писал А. Герцен, «это был выстрел, раздавшийся в темную ночь… Письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию».

В советские времена в школах объясняли, что П. Чаадаев - непримиримый борец и обличитель царизма. Однако царя он, конечно, не обличал, а вот о России писал весьма мрачно: «…Тусклое и мрачное существование, лишенное силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в предании… Мы живем одним настоящим, в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя».

И это он писал о стране, которая только что разгромила вторгшуюся на ее землю «непобедимую» многонациональную армаду Наполеона, освободила от его тирании Европу.

Стране, где в то время творили такие гении, как А. Пушкин и М. Лермонтов, Н. Гоголь и Ф. Тютчев, где славно бились с турками адмиралы Ф. Ушаков и П. Нахимов, где уходили в дальние походы И. Крузенштерн и М. Лазарев, уже родились корифеи мировой науки Д. Менделеев и А. Бутлеров. Где, несмотря на препоны крепостничества, росло производство, строили великолепные дворцы и величественные соборы.

Однако успехи, культуру и прогресс П. Чаадаев видел только в Западной Европе, где его идеалом стало католичество. Именно ему, как считал он, и была обязана Европа успехам в области культуры, науки, права и материального благополучия. В то время как принятое Россией «греческое вероисповедание», стало, по его утверждению, источником всяческого зла и насилия, стеной воздвигнутой между Россией и цивилизацией. И именно потому она превратилась, по его мнению, в страну несчастную, без прошлого, настоящего и будущего.

Разумеется, что такие высказывания вызвали возмущения далеко не только одного императора. Митрополит Санкт-Петербургский, Новгородский, Эстляндский и Финляндский Серафим так отзывался о его письмах: «Все, что для нас, россиян, есть Священного, поругано, уничижено, оклеветано с невероятною предерзостию и с жестоким оскорблением… Суждения о России, помещенные в сей негодной статье, столько оскорбительны для чувства, столько ложны, безрассудны и преступны сами по себе, что я не могу принудить себя даже к тому, чтобы хотя бы одно из них выписать здесь для примера».

Многие в обществе были тогда возмущены этими «письмами» П. Чаадаева, обвиняя его в том, что он ненавидит Россию. «Пасквиль на русскую нацию», - так охарактеризовал их Денис Давыдов.

Однако были и те, кто отнеслись к автору «Философических писем» иначе. М. Лермонтов написал стихотворение:

Но беспристрастное преданье

Твой славный подвиг сохранит,

И, услыхав твое названье,

Твой сын душою закипит.

Свершит блистательную тризну

Потомок поздний над тобой

И с непритворною слезой

Промолвит: «Он любил Отчизну».

Долгое время было неизвестно, кому поэт посвятил это стихотворение, современные исследователи пришли к выводу, что Петру Яковлевичу.

Чаадаев был поражен волной обрушившегося на него общественного негодования и обвинений в нелюбви к России. В своем ответе на эти обвинения, в «Апологии сумасшедшего», которая не была опубликована при его жизни, он писал: «Больше чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы. Умею ценить высокие качества моего народа… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклонной головой, с закрытыми устами… Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который приспособляется видеть все в розовом свете…».

Чаадаев признал, что в будущем Россия станет центром интеллектуальной жизни Европы, если она, конечно, ассимилирует все самое ценное в Европе и осуществит миссию, предначертанную ей Богом.

Да и сам факт скорого возвращения Петра Яковлевича из «благословенной» заграницы показал, что там ему пришлось совсем не по душе.

Его увлечение католицизмом, скорее, имело характер отвлеченного умствования, а на деле он всю жизнь был и остался православным, и перед смертью принял причастие у православного священника, и был похоронен по православному обряду.

Неслучайно академик Дмитрий Лихачев писал: «Неужели не понять, что Чаадаев писал с болью, и эту боль за Россию сознательно растравливал в себе, ища возражений. Ему ответила русская историческая наука».

Его резкая критика была вызвана не отсутствием патриотизма, а, скорее, острым беспокойством по поводу многих проблем, вызванных, прежде всего, уродовавшим страну крепостным правом. Поэтому о роли Петра Яковлевича в русской истории и развитии русской философской мысли спорят по сей день. Иногда говорят, будто именно П. Чаадаев заложил основы фронды русской «передовой» интеллигенции, которая встала в оппозицию к царю и православию и довела Россию до кровавой и разрушительной революции.

Утверждая при этом, будто и сегодняшние активисты оппозиции «несут его эстафету». Однако вовсе не «чаадаевы» выходят сегодня на Болотную площадь, и попрекают российские власти за воссоединение Крыма. Выдающийся русский мыслитель, а прежде доблестный офицер русской армии, не получал, как они, западных грантов, а они не сражались и не будут сражаться на полях брани за Россию, если такое вдруг потребуется делать.

П. Чаадаев, к тому же, свою позицию переменил. В 1833 году он обратился к императору с письмом, которое историки обнаружили уже в наши времена.

В письме он предлагал свои услуги правительству: поставить в России образование исключительно на национальную основу, «совсем иную, чем та, на которое оно основано в остальной Европе».

Да и писать он стал по-другому. Так, что его теперь называют первым в России христианским философом. Он говорил, что история есть созидание в мире Царствия Божия. Только через строительство этого Царствия и можно войти или включиться в историю. А уж если кто и прославился, как он, поначалу в роли Герострата отрицания, добавим, то исправиться можно только пойдя по пути созидания, посвятив все свои силы процветанию и укреплению могущества собственного Отечества. «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, - писал П. Чаадаев, - мы – народ исключительный».

Специально для Столетия

123

[Great_philosophers]

http://great_philosophers.academic.r...B2%D0%B8%D1%87
Чаадаев Петр Яковлевич
(17941856) - представитель западничества в русской философии.

Был сыном богатого помещика. Учился в Московском университете, принимал активное участие в войне против Наполеона.

По своим политическим взглядам близок к декабристам, но во время декабристского восстания жил за границей. Встречался с Шеллингом и затем переписывался с ним. Основное философское произведение Чаадаева - трактат «Философические письма», состоящий из восьми писем, написанных на французском языке и адресуемых некой даме, которой автор дает некоторые советы по организации своей духовной жизни.

Первое письмо было опубликовано в 1836 г. в журнале «Телескоп». В нем он советует своей корреспондентке придерживаться всех церковных обрядов, упражняться в покорности, что, по его словам, «укрепляет ум». По мнению Чаадаева, только «размеренный образ жизни» соответствует духовному развитию. В отношении России Чаадаев высказывается весьма критически, полагая, что одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его, мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих. Мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений.

В то же время он всемерно превозносит Западную Европу, полагая, что там идеи долга, справедливости, права, порядка родились из самих событий, образовывавших там общество, входят необходимым элементом в социальный вклад. Чаадаев видел в католической церкви, господствующей на Западе, поборницу просвещения и свободы. Одновременно Чаадаев критиковал крепостное право в России. За это письмо Чаадаев был объявлен Николаем 1 сумасшедшим, «Телескоп» закрыт, редактор журнала профессор Надеждин сослан, а цензор, разрешивший напечатать это письмо, уволен.

Последующие письма Чаадаева увидели свет лишь в 1935 г. (за исключением шестого и седьмого, которые опубликованы недавно).

В своем трактате «Философические письма» Чаадаев дает широкую картину религиозного мировоззрения и всесторонне его обосновывает. Он пишет, что надо прежде всего целиком положиться на те столь частые случаи, когда мы сильнее всего подвергаемся действию религиозного чувства на нашу душу и нам кажется, что мы лишились лично нам принадлежащей силы и против своей воли влечемся к добру какою-то высшей силой, отрывающей нас от земли и возносящей на небо. Именно после этого дух наш раскроется с необычайной силой для мыслей о небе, и самые высокие истины сами собой потекут в наше сердце.

Философские и религиозные взгляды Чаадаева тесно переплетены. Так, он пишет: «Да, сомнения нет, имеется абсолютное единство всей совокупности существ... Это факт огромной важности, и он бросает чрезвычайный свет на великое ВСЕ: он создает логику причин и следствий, но он не имеет ничего общего с тем пантеизмом, который исповедует большинство современных философов... Как единая природа, так, по образному выражению Паскаля, и вся последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно...» [Письмо V].

«Христианское учение рассматривает совокупность всего на основе возможного и необходимого перерождения нашего существа».

«Наша ветхая природа упраздняется и... зарождается в нас новый человек, созданный Христом» [Письмо III].

В другом своем произведении «Апология сумасшедшего», написанном в 1837 г. и опубликованном только после его смерти в 1862 г. в Париже князем Гагариным, Чаадаев более трезво оценивает историю России. Он пишет, что бесплодность исторического развития России в прошлом представляет собой в некотором смысле благо, так как русский народ не скован окаменелыми формами жизни и потому обладает свободой духа, чтобы выполнить великие задачи будущего, которые стоят перед ним. При этом он придавал большое значение православию, которое, по его мнению, способно оживить тело католической церкви. Он признал, что в будущем Россия станет центром интеллектуальной жизни Европы, если она, конечно, ассимилирует все самое ценное в Европе и осуществит миссию, предначертанную ей Богом. В этих своих мыслях Чаадаев перекликается с идеями славянофилов.

Великие философы: учебный словарь-справочник. — М.: Логос. Л. В. Блинников. 1999.

[Filosof.historic.ru]

http://filosof.historic.ru/books/ite...05/st151.shtml

Петр Яковлевич Чаадаев
Течением, противостоящим славянофильству и составляющим вместе с ним динамичную, уравновешенную в крайностях систему, было западничество. Собственно говоря, стремление в Европу, ориентация на ее институты и традиции, желание переделать Россию по западному образцу были давней мечтой многих русских. Еще в XVI в. боярин Федор Карпов и князь Андрей Курбский ставили в пример Речь Посполитую как процветающую просвещенную монархию с сеймом. В XVII в. через украинско-белорусское влияние полонизация и латинизация стали реальным фактом. В том же веке бежал в Швецию дьяк Григорий Котошихин, написавший разоблачительные записки о московских нравах и порядках. В столице существовала процветавшая Немецкая слобода, где на зависть московитам культурно и красиво жили европейцы, сманившие юного Петра.

Про XVIII столетие достаточно сказано выше. Осознанное идейно обоснованное, выступающее как программа объяснения прошлого и утверждения перспектив на будущее, западничество складывается в первой половине XIX в. параллельно и в полемике со славянофильством. Его пророком стал П.Я. Чаадаев (1794-1856). Один из самых ярких и талантливых умов в полицейское царствование Николая I, он был живым протестом режиму и после смерти императора ушел вслед за ним. Родовитого происхождения, студент Московского университета, ушедший добровольцем на войну 1812 г., близкий лучшим деятелям российской культуры, друг Пушкина, единомышленник декабристов, уцелевший лишь потому, что в 1825 г. был за границей, прекрасно знавший немецкую и французскую литературу, сам писавший свои сочинения на французском — таков Чаадаев при внешнем знакомстве с фактами биографии. Но главную суть его деятельности составляли напряженная внутренняя духовная работа, аскетическое самопожертвование ради поиска истины, глубочайшая сосредоточенность ума на сложнейших вопросах индивидуального и социального бытия. В этом плане он разительно отличался от большинства российских философствующих дилетантов, либо старательно пересказывавших западные банальности, либо отважно решавших мировые проблемы сотрясением воздуха и скрипом пера.

Пережив духовный кризис после восстания декабристов, Чаадаев уединился в своей квартире на Старой Басманной, ставшей тихой кельей затворника-мыслителя. Плодом его напряженного труда стали «Философические письма», первое из которых было опубликовано в 1836 г. в журнале «Телескоп» Н. И. Надеждиным, либеральным редактором, профессором Московского университета, одним из заметных западников. Эпистолярный жанр был избран как способ исповедальной философии в духе августинианской традиции, привлекающей искренностью, сердечностью, глубиной. В лице госпожи NN как своего адресата он избрал мыслящую, алчущую истины, скованную и стоящую на перепутье Россию. "Выстрелом в ночи" назвал публикацию письма другой западник — Герцен, которому не откажешь в меткости формулировок. Монаршей волей Чаадаев был объявлен сумасшедшим, ему было запрещено печататься, всю оставшуюся жизнь он прожил под жандармским надзором. Письмо прозвучало хлесткой пощечиной казенной идеологии, внушавшей оптимистическое видение российской действительности. Как писал шеф жандармов Бенкендорф, у России великое прошлое, прекрасное настоящее и грандиозное будущее. Больно задели резкие высказывания Чаадаева о темном прошлом, никчемной истории, бессмысленности настоящего и неясности будущего славянофильские круги. Лишь небольшая группа радикалов восторженно приветствовала опального мыслителя.

Следует сказать, что в последующих письмах (всего их восемь, и опубликованы они были лишь в XX в.) и горько-иронично названной незавершенной «Апологии сумасшедшего» Чаадаев смягчил свою позицию и даже выступил с мыслью об особом великом предначертании России, назвав "преувеличениями" свои прежние суждения. Однако он настаивал на необходимости шокового воздействия своего первого письма, призванного разбудить, взбудоражить, спровоцировать мыслящую Россию к интеллектуальной и практической деятельности по ее пробуждению и развитию, ибо без собственных напряженных усилий она при колоссальном внешнем пространственном могуществе может быть оттеснена на периферию исторического прогресса, безнадежно отстать от динамичной Европы. Чаадаев предвидел ту постоянную коллизию, которая станет головной болью россиян вплоть до нашего времени^. Чаадаев считал себя "христианским философом", и он действительно был глубоким религиозным мыслителем. В отличие от столь же глубоко религиозного славянофила Хомякова он не акцентировал на православии, считая национальную идею ограниченной и отдавая предпочтение вселенской миссии христианства, которая сильнее всего выразилась в католицизме, сплотившем народы и выковавшем духовный стержень Европы. На него немалое влияние оказали католические философы Жозеф де Местр, Бональд, Шатобриан, которые в эпоху реставрации выступали с критикой просветительства и вольтерьянства. Однако он не стал католиком, как князь Гагарин, Зинаида Волконская, Владимир Печерин, позднее Вячеслав Иванов и другие представители российской аристократии и интеллигенции.

В творчестве мыслителя доминирует "теургическое понимание истории" (В. В. Зеньковский), восприятие ее как священной мистерии, прозрение за внешними событиями внутреннего богоустановленного замысла. В провиденциалистском видении панорамы развития человечества каждому народу отведена предустановленная роль. Христианство может быть понято только через историю, а история осмыслена лишь через христианство, — так полагал Чаадаев. Россия, "заблудившаяся" между Востоком и Западом, раскроет в будущем смысл общечеловеческой истории, она способна "дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе"!5 Немало уделил внимания "басманный философ" христианской антропологии, связываемой им с проблемой свободы, действием природной и социальной среды, грехопадением, повреждением человеческой натуры. Преодоление греховного индивидуализма возможно в осознанном духовном сообществе, вершиной которого является церковь как братство людей, озаренных Богом. Христианский универсализм и социальный утопизм Чаадаева предвосхитили аналогичные идеи Владимира Соловьева, а косвенно — весь российский утопизм по поводу построения царства Божьего на грешной земле.

Чаадаев оказал на современников и потомков сильнейшее воздействие своими взглядами, образом жизни, драматической судьбой, искренней болью за Россию. Он неизменно привлекает внимание исследователей, диапазон оценок и суждений при этом касательно мыслителя весьма широк: от "тайного декабризма" до религиозного мистицизма. Его сложная позиция и постепенная эволюция не позволяют отнести Чаадаева к определенному групповому течению. Он стоял "особняком" и появлялся на глаза московской публике с выражением отстраненности на лице, с застывшей маской печали и тайной глубокой внутренней мысли, лишь отчасти поведанной им в своих сочинениях и беседах с немногочисленным избранным кругом людей, пользовавшихся его доверием.

[Елена Павлова]

https://youtu.be/qRqDUlKWIBQ

[Grandars.ru]

http://www.grandars.ru/college/filos...chaadaeva.html


Важное значение в полемике со славянофилами имел голос Петра Яковлевича Чаадаева (1794 — 1856). “Находясь в оппозиции к реакционно-консервативной идеологии, Чаадаев не смыкался с революционно-демократической идеологией его времени. Его отделяли от нее неверие в революционные пути общественного преобразования и в социализм, религиозно-идеалистические воззрения.
Философия Чаадаева
Положительную роль в развитии русской общественной жизни Чаадаев сыграл не только как “христианский философ”, сколько как мыслитель, поставивший вопросы о причинах отсталости России, особенностях исторического развития страны, сходстве и различии этого развития с историей западно-европейских стран, будущем России, путях уничтожения крепостничества и самодержавия”.

Его труд “Философические письма” свидетельствует о том, что как философ Чаадаев был сторонником объективного идеализма, считал, что религия и философия едины. По его мнению, история человечества движется к определенной цели, указанной Божеством.

“Чаадаев утверждал, что в России отсутствуют идеи долга, справедливости, права, порядка, которые, как он считал в это время, прочно будто бы вошли в сознание и быт европейских народов. Отсутствие этих идей можно, по его мнению, объяснить только тем, что в России не было идейной традиции, которая сделала возможным их укоренение на Западе. А поскольку, по Чаадаеву, не существовало этой традиции, постольку в истории страны не было внутреннего развития, естественного прогресса”. Отсюда он приходит к безотрадному выводу: “… мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его; пока, чтобы там не говорили, мы составляем пробел в порядке разумного существования”. Печальную участь России он объясняет тем, что она приняла православие, а не католицизм.

Пессимистические предостережения Чаадаева были услышаны его современниками. Его первое письмо из “Философических писем”, опубликованное в журнале “Телескоп” в 1836 г., было воспринято как пасквиль на Россию и ее народ. Сам Чаадаев был подвергнут лечению в психбольнице и дал подписку, что больше писать не будет. Тем не менее Чаадаев до сих пор остается пророком западничества.

Значительную роль в философской жизни России сыграл кружок Н. В. Станкевича (1813 — 1840), в котором шло освоение достижений немецкой классической философии и осуществлялся критический анализ российской действительности.

Положительный вклад в развитие философии истории принадлежит профессору Московского университета Т. Н. Грановскому (1813 — 1855), которого историки философии относят к либеральным западникам. Он разработал органическую теорию развития общества и выдвинул идею единства исторического процесса.

В полемике со славянофилами, с одной стороны, оформилась идеология либерализма в России. Она разрабатывалась В. П. Боткиным (1811 — 1869), П. В. Анненковым (1812 — 1887), К. Д. Кавелиным (1818 — 1885), А. В. Дружининым (1824 — 1864), М. Н. Катковым (1818 — 1887), которые были сторонниками западной ориентации, но боролись против методов и идей революционных демократов.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/philoso...aadaeva-kratko
В лице Петра Яковлевича Чаадаева (1794-1856) теория «официальной народности» эпохи Николая I встретила решительного противника. В самый разгар общего упоения чувствами патриотизма и народной гордости он выступил в неблагодарной роли непримиримого скептика. Чаадаев, друг молодого Пушкина, был человек для своего времени очень образованный, с философским складом ума. В юности он был гусаром, принимал участие в войне 1812 г., побывал за границей и вернулся оттуда с запасом идей и интересов. В эпоху Александра I он был либералом-теоретиком, воспитавшим свои убеждения в тиши кабинета на книгах. Чаадаева интересовала философия, история и религия. Практической деятельности он остался чужд. Замкнувшись в свой внутренний мир политика-утописта, он остался в стороне от настроений николаевской России и неожиданно явился на суд русской публики с теми идеалами политического «космополитизма», которые были так характерны для эпохи предшествующей, александровской. Вот почему теперь Чаадаев оказался совершенно одиноким деятелем. По-видимому, не понявший настроений современного общества и никем не понятый, далекий от всех общественных групп, он ни в ком не встретил поддержки.

Первое «Философическое письмо» Чаадаева появилось в журнале «Телескоп» в 1836 году. Всех писем должно было быть 5-6, но не все они смогли быть напечатаны, и большинство из них осталось в рукописи. В первом письме он говорит о необходимости религии, как главного культурного фактора.

Пётр Яковлевич Чаадаев

Будучи крайним западником, Чаадаев преклонялся перед культурой Запада и, в основе этой культуры, подобно многим мыслителям Западной Европы, видел католицизм. Этот интерес к культурной роли католической религии был одним из результатов эпохи французской реставрации (после революции 1789-1794) и романтизма, с его идеализацией Средних веков. Ряд духовных и светских писателей стали доказывать, что западноевропейская культура всем обязана католицизму. Ламенне, де Местр, Шатобриан («Гений христианства»), Мишо – вот, главные деятели французской литературы, превозносившие католицизм. Усиление влияния католицизма в Европе выразилось, между прочим, в энергичной деятельности иезуитов, которые и в России сумели окатоличить многих аристократов (Свечина, кн. Зинаида Волконская, Гагарин, Шувалов, Голицын). Великую культурную роль католичества превозносили даже некоторые протестанты – так, философ Шеллинг явился его идейным поклонником. Чаадаев был лично знаком с де Местром и Шеллингом. Все это заставило его пессимистически отнестись к русской истории.

Причины русской «отсталости» Чаадаев увидал в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами. Мы не принадлежим, говорит он, ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем, как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас... То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас до сих пор есть только умствование, теория... Обращаясь к русскому прошлому, Чаадаев не увидел там ни одного момента сильной, страстной деятельности, когда создаются лучшие воспоминания поэзии и плодотворные идеи. В самом начале, говорит он, у нас было дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество завоевателей, владычество, следы которого в нашем образе жизни не изгладились совсем и доныне. Вот горестная история нашей юности.

«Существование темное, бесцветное, без силы, без энергии» – вот, что усмотрел Чаадаев в прошлом России... «Нет в памяти чарующих воспоминаний, нет сильных наставительных примеров в народных преданиях». В результате, какое-то вялое, равнодушное существование при полном отсутствии идей долга, закона, правды и порядка... «Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него, не приобщили ни одной идеи к массе идей человечества; ничем не содействовали совершенствованию человеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это совершенствование». Мы остались в стороне от эпохи Возрождения, крестовые походы не сдвинули нас с места. Русское христианство, вследствие его культурной «инертности», он ставил на одну доску с «абиссинским». «Философическое письмо» Чаадаева заключается указанием, что мы должны торопиться с приобщением себя к культурному миру Западной Европы. В следующих письмах он в апофеозе представляет католичество и папу, мечтает о единении всех народов под покровом католической церкви... Тогда, писал он, начнется мирное развитие общечеловеческой культуры. Для этого протестантам надо вернуться в лоно католичества, а нам отказаться от православия. Чаадаев договорился до того, что предложил отказаться от русского языка ради французского. «Чем больше мы будем стараться амальгамироваться с Европой, тем будет для нас лучше», – заявляет он.

«Апология сумасшедшего» Чаадаева – кратко

В широких кругах русского общества «Философическое письмо» Чаадаева вызвало взрыв негодования. Люди всех слоев и категорий общества соединились в одном общем вопле проклятия человеку, дерзнувшему оскорбить Россию; студенты московского университета изъявляли желание с оружием в руках мстить за оскорбление нации. Чтобы смягчить впечатление скандала, произведенного статьями Чаадаева, правительство объявило его «сумасшедшим». Он написал в свое оправдание новое философское сочинение: «Апологию сумасшедшего», где опять отстаивал свои идеи, хотя и смягчив их резкость и определенность. Он, не без примеси легкого презрения, заговорил о «толпе», его осудившей: «общее мнение (la raison générale) вовсе не есть абсолютно справедливое (la raison absolue); инстинкты большинства бывают бесконечно более страстны», более узки, более эгоистичны, чем инстинкты отдельного человека; «здравый смысл народа вовсе не есть здравый смысл вообще». Чаадаев указывал, что «любовь к отечеству есть вещь прекрасная, но еще прекраснее любовь к истине». И, обращаясь к истории своего отечества, он вспоминает в «Апологии сумасшедшего» Петра I, создателя русского «могущества», русского «величия»... Он пересоздал Россию благодаря общению с Западом, благодаря порабощению России Западу. Этот путь, по мнению Чаадаева, был правильный. Затем он критикует мнение лиц, утверждающих, что нам нечему учиться у Запада, что мы принадлежим Востоку и что наше будущее на Востоке. Попутно он резко высказывается относительно идеализации старины, этого возвращения к «старым сгнившим реликвиям, старым идеям, которые пожрало время». Чаадаев говорит, что отечество свое любит не меньше своих критиков, оскорбленных его сочинениями. «Я не умею любить отечество с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами, говорит он. Я люблю свое отечество так, как Петр Великий научил меня любить его. Признаюсь, что у меня нет этого блаженного (béat) патриотизма, этого ленивого патриотизма, который устраивается так, чтобы видеть все в лучшую сторону, который засыпает за свои иллюзиями».

Отношение к Чаадаеву его идейных противников

«Философические письма» Чаадаева полны исторических ошибок и фантазий, но было в них кое-что и верное, хотя слишком страстно и однобоко высказанное. Однако главное значение их не в историческом содержании, а в том скептическом отношении к патриотическим «иллюзиям», которыми жило тогдашнее русское общество. В истории русского самосознания «Письма» и вся философия Чаадаева сделались тем мостом, который соединил свободную русскую мысль двух эпох: александровской и николаевской.

Идейные противники Чаадаева, славянофилы, высоко ценили его, как благородного человека и как смелого публициста. Хомяков в 1860-м году вспоминал Чаадаева в таких словах: «просвещенный ум, художественное чувство, благородное сердце – таковы те качества, которые всех к нему привлекали; в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон. Он особенно был дорог тем, что он сам бодрствовал и других побуждал»... Есть эпохи, в которые это – большая заслуга.

[Украинский юридический портал]

http://radnuk.info/ros-pidrychnuk/po...chaadaeva.html
После подавления выступления декабристов в России была уси*лена цензура, распущены все легальные общества. Государствен*ной доктриной стала провозглашенная министром просвещения гра*фом Уваровым идея официальной народности, согласно которой устоями России являются православие, самодержавие, народность. Эту идеологию, основанную на идеях "Записки" Карамзина, где говорилось: "Требуем более мудрости хранительной, нежели твор*ческой", — принято называть охранительной идеологией.

Охранительная идеология твердо противостояла проектам ка*ких бы то ни было либеральных реформ. Правительство поощряло распространение идей о преимуществах судеб русских крепостных крестьян, обеспеченных жилищем и пищей, по отношению к участи западного пролетария, лишенного того и другого. Идеологи официаль*ной народности (литератор Шевырев, историк Погодин) воспевали величие России, противопоставляя ее "загнивающему Западу".

Крупным событием в идейной жизни России стало опублико*вание в журнале "Телескоп" (в октябре 1836 г.) "Философического письма" Чаадаева. Петр Яковлевич Чаадаев (1794—1856), гвардей*ский офицер в отставке, внук М. М. Щербатова, в 1829—1830 гг. написал (по-французски) восемь "Философических писем" на рели*гиозно-исторические темы. Опубликование перевода первого "Фи*лософического письма" в журнале "Телескоп" стало вехой в исто*рии русской общественно-политической мысли.

Чаадаев писал о пустоте русской истории, об отрыве России от других народов: "Мы не принадлежали ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас". П р и - чиной отрыва России от величественной истории западных народов Чаадаев считал православие: "Ведомые злою судьбою, мы заим*ствовали первые семена нравственного и умственного просвеще

ния у растленной, презираемой всеми народами Византии".

Объединенные народы Европы, писал Чаадаев, в столкновении мнений, в кровопролитной борьбе за истину создали себе целый мир идей: "Это идеи долга, закона, правды, порядка. Они развива*ются от происшествий, содействовавших образованию общества; они необходимые начала мира общественного. Вот что составляет атмосферу Запада; это более чем история: это физиология европей*ца. Чем вы замените все это?"

В странах Запада, подчеркивал философ, борьба за идеи при*вела к важным социальным последствиям: "Искали истину и на*шли [свободу] и благосостояние".

Чаадаев оговаривает, что на Западе есть не только добродетели, но и пороки. Однако народы Европы, в отличие от России, имеют богатую историю: "Мир пересоздавался, а мы прозябали в наших лачугах из бревен и глины". "Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, [среди плоского застоя]".

Из-за православия, считал Чаадаев, вся история России шла не так, как история западных народов: "В самом начале у нас дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество завоевателей, [дух которого национальная власть впос*ледствии унаследовала], владычество, следы которого в нашем об*разе жизни не изгладились совсем и поныне".

Еще резче, чем самодержавие ("национальную власть"), Чаа*даев порицал крепостничество: "Свергнув иго чужеземное, мы мог*ли бы воспользоваться идеями, которые развились за это время у наших западных братьев, но мы были оторваны от общего семей*ства, [мы подпали рабству, еще более тяжкому, и притом освящен*ному самим фактом нашего освобождения]".

Публикацию "Философического письма" Герцен назвал выст*релом, раздавшимся в темную ночь: "Письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию". Письмо стало стимулом к обсуждению исторических судеб страны. Главный упрек представителей власти Чаадаеву сводился к тому, что "Философическое письмо" противоре*чит патриотизму и официальному оптимизму. Отвергая попытку одного из вельмож заступиться за Чаадаева, шеф жандармов Бен*кендорф писал: "Прошедшее России было удивительно, ее настоя*щее более, чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может представить себе самое смелое воображе*ние; вот, мой друг, точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана".

Идеологи официальной народности называли Чаадаева преступ*ником, предлагали выдать его православной церкви для смирения одиночеством, постом и молитвой. Николай I, чтобы сильнее уни*зить автора, повелел считать его сумасшедшим.

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/chronograph/3720/
Петр Яковлевич Чаадаев родился (27 мая) 7 июня 1794 года в Москве. Он очень рано остался сиротой – ему было всего 3 года. Опекунами маленького Пети и его брата Михаила стали князь Щербатов с графом Толстым.

Получив образование в Московском университете, Чаадаев в 1812 году вступает на военный путь – сначала юнкером в гвардию, потом подпрапорщиком в Семеновский полк, затем адъютантом командира гвардейского корпуса лейб-гусарского полка, который стоял в Царском Селе. Именно к тому времени относится дружеское общение с Пушкиным – их объединяла склонность к глубокому размышлению и стремление осмыслить русскую действительность.

Чаадаев был яркой и заметной фигурой в обществе Петербурга. Он был вхож в высший свет, общался с великими князьями Константином и Михаилом Павловичами, которые были к нему весьма расположены. Был замечен и самим царем Александром I. Никто не сомневался в блестящей карьере молодого офицера. Однако в 1820 году Чаадаев подает в отставку. Скорее всего, осмысление реальности погасило надежды Петра на осуществление идеалов, которые были дороги его сердцу.

В 1823 году он отправился в трехлетнее путешествие за границу, объехал многие европейские страны, встречался там с философами. Он был за границей, когда произошло восстание декабристов, и вернулся в Россию лишь осенью 1826 года.

Тяжело переживая происшедшее (среди его друзей были Муравьев-Апостол, Трубецкой, Раевский), он пять лет провел уединенно в имении тетки в Дмитровском уезде, а затем вернулся в Москву. В 1830 году были написаны «Философические письма», публикация которых стала, по словам Герцена, «выстрелом среди ночи». В этой работе Чаадаев весьма критически оценивает Россию, ее мировую роль, идеализирует Западную Европу, критикует крепостное право. Это не прошло даром: по резолюции царя автора объявили умалишенным и запретили выходить из дома, ограничив общение.

Семь лет продлился этот фактический домашний арест, и лишь осенью 1837 года Николай I дал предписание освободить Петра Чаадаева от медицинского надзора, по-прежнему запрещая писать. Так сложилась судьба яркого мыслителя — его опасались, и до конца дней он так и оставался «сумасшедшим».

[Частный корреспондент]

http://www.chaskor.ru/article/chaada...ij_mason_40718

Жизнь и судьба русского философа и публициста

Михаил Ленин в роли Чацкого, 1915 год

На императорской службе Петр Яковлевич Чаадаев, без сомнения, сделал бы блестящую карьеру. К середине 30-х годов XIX века он мог бы быть генералом или даже министром. Однако как раз в это время он стал считаться сумасшедшим. Разумеется, по официальной версии. В действительности же Петр Яковлевич до самой смерти сохранял ясный ум, которому позавидовали бы многие современники и потомки.

Как же получилось, что Чаадаев сделался для государства сумасшедшим, будучи при этом здравомыслящим человеком? На этот вопрос отвечают ведущие передачи «Братья» радиостанции «Эхо Москвы» Наргиз Асадова и Леонид Мацих. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.

К сожалению, Петр Яковлевич Чаадаев не так уж хорошо известен современной (даже интеллектуальной) публике. Он, как и его друг и ближайший наперсник Грибоедов, остался автором одного произведения — «Философических писем». Благодаря этому сочинению Чаадаев стал известен, причем даже больше, чем он предполагал. Известность была настолько огромна, скандальна и чудовищна, что впоследствии определила всю дальнейшую жизнь нашего героя и во многом ее испортила.

Чаадаев состоял в нескольких ложах: «Соединенных друзей», «Северных друзей», «Астрея». В последней он дослужился до очень высоких степеней. Когда Петр Яковлевич покидал «братство» в 1828 году, он в Иоанновском масонстве, строгом, шотландском, имел восьмую степень посвящения. Чаадаев делал, скажем так, блестящую масонскую карьеру, но, возможно, слишком стремился к степеням, градусам, к чинам и званиям, и поэтому они обходили его стороной.

Наш герой был убежденным западником. Он вернулся из европейского похода Русской армии человеком абсолютно сформированным. А потом то ли по собственному желанию, то ли из-за недоразумения, наступил трагический конец его военной карьеры — Чаадаев вышел в отставку. Почему? Это сложный вопрос, до сих пор не проясненный. Одни говорят, что его вынудили друзья по Семеновскому полку, другие — что он стал жертвой чересчур щекотливого поручения, которое ему дали. Он должен был сообщить царю о волнениях, которые были в Семеновском полку. Это рассматривалось многими его сослуживцами как донос. То есть он должен был, с точки зрения офицерской чести, немедленно подать прошение об отставке, но эту бумагу доносную не везти царю. Однако он повез, зная ее содержание. Иные говорят, что Чаадаев слишком медленно ехал и его опередил некий австрийский посланник. Это маловероятно. Скорее всего, там было стечение обстоятельств. Надо сказать, что Петр Яковлевич при всех своих достоинствах был человеком ранимым и болезненно самолюбивым. Он чересчур преувеличенно реагировал на вопросы чести, достоинства, амбиций. Иной раз можно было бы перетерпеть, чиновничья гроза бы улеглась… Но он пошел на обострение — тут же испросил отставку. Он, вероятно, думал, что не дадут, поскольку карьера у него была самая блистательная. Но дали… Считается, что Чаадаев — прототип Чацкого в произведении Грибоедова «Горе от ума». И вот этот характер «служить бы рад, прислуживаться тошно», возможно, и повлиял на карьеру нашего героя.

Чаадаев был человеком очень хорошего рода. Его дедом был Щербатов, один из самых знаменитых людей России. Петр Яковлевич был человеком, полным сословных предрассудков, что выделяло его из среды «братьев», где кичиться фамилиями было не принято. А он был таков.

Кроме того, Чаадаев не терпел несправедливости, был болезненно чутким к любым ее проявлениям. И, наконец, он был очень умен, превосходно начитан, великолепно знал языки. А как он был хорош! Высок, строен, прекрасный наездник… И все эти великолепные качества, делающие из него блистательного светского льва и желанного жениха, вызывали зависть и неприятие окружающих. И это рождало высокомерие. Чаадаев понимал, что он превосходит всех вокруг. Это не способствовало дружбе с его ближайшими товарищами. По характеру он был человеком достаточно нелюдимым, закрытым. И близких друзей у него было, пожалуй, только двое (но зато какие!) — Грибоедов и Пушкин.

О Чаадаеве вслух никогда особо не говорили. Он был первым сумасшедшим, объявленным на государственном уровне. Потом эта практика дивно расцвела в более просвещенные годы.

Но давайте на моменте «сумасшествия» остановимся подробнее. Итак, Чаадаев состоял в трех масонских ложах и потом вышел оттуда, не мирясь с масонской дисциплиной, с тем, что чье-то мнение может быть более авторитетным, чем его. Это надо иметь в виду. Он был человеком очень независимых суждений. Петр Яковлевич был принят в «братство» в 1826 году во время своего европейского вояжа, уже после того, как вышел в отставку, властителями дум тогдашней Европы. Его принимали Шеллинг, француз Ламенне — самые авторитетные люди среди интеллектуальной элиты того времени. И они беседовали с ним на равных. Поэтому когда он вернулся в Россию, то ожидал к себе отношения как к некоторому пророку, как к человеку, который призван возвестить истину. А никто не торопился с такими авансами. И поэтому у него было положение Чацкого. (Чацкий приехал в дом Фамусова всех расставлять по местам, всем клеить ярлыки и всем объявлять, как они ничтожны. А публика оказалась совершенно к этому не готова. Его объявили сумасшедшим, причем его возлюбленная Софья. Грибоедовым это гениально схвачено). С Чаадаевым произошло нечто подобное (очень пророческой оказалась поэма Грибоедова). Он претендовал на роль пророка.

Денис Давыдов, который его ненавидел, завидовал его интеллектуальной славе, хотя тоже был масоном и героем войны, написал о нем довольно злобное стихотворение, в котором есть такие строки:

Старых барынь духовник,

Маленький аббатик,

Что в гостиных бить привык

В маленький набатик.

Доля правды в этом стихотворении есть. Действительно, Чаадаев склонялся к католичеству, к безбрачию и к проповеди всех католических добродетелей. Кроме того, его слушательницами зачастую были представительницы высшего московского света, по интеллектуальному уровню никак с ним не ровнявшиеся.

Вообще, по отношению к женщинам Чаадаев был настоящим кавалером, дамским угодником. Но вот мужчинам он спуску не давал! Поскольку сравниться с ним по начитанности, блестящей эрудиции, великолепной памяти и интеллектуальному уровню практически никто в тогдашней России не мог, то он и держался соответственно. Пушкин, у которого с амбициями тоже все было в порядке, называл его умнейшим человеком России, признавал своим учителем, может быть, главнейшим. Чаадаев очень повлиял на формирование интеллектуальных горизонтов поэта. Александр Сергеевича посылал ему «Бориса Годунова», посылал ему свои черновики, свои письма на редактуру. Неслыханная для него вещь! Он ведь не терпел никакого диктата. Когда Пушкин задумал жениться, Чаадаев был его наставителем, как он писал, «не столько в делах семейных, сколько в формировании мировоззрения зрелого, остепенившегося семейного человека».

Еще один интересный момент — это напряженные отношения Чаадаева с религией. Когда он вернулся с Запада и стал домашним проповедником, «маленьким аббатиком», то принес убеждение, что православие — это «религия сухая и бесплодная», католицизм же — «пышное плодоносящее древо». Кроме того, он полагал, что папство есть вещь полезная: оно не позволило государству себя сломать, а православие оказалось с поломанным хребтом при Феофане Прокоповиче и Петре. И, как он часто любил говорить, что «раньше были сосуды деревянные, попы золотые, а сейчас сосуды золотые, а попы деревянные». Чаадаев выступал острейшим критиком не только современного духовенства, но и православия как доктрины. Он цитировал отцов церкви, показывал, что католическая доктрина лучше — она плодотворнее, продуктивнее, чем православие. Такие заявления еще больше отдалили от него какую-то часть публики, восстановили против него других.

Интересно, а в чем еще, кроме католичества, выражалось западничество Чаадаева? А в том, что он считал, что России нужно перестать идти своим путем и признать, что никакого своего пути нет. Есть путь восточный, под которым Чаадаев понимал ислам, есть путь варварский — все народы, которые вели тогда кочевой образ жизни, и есть путь западный — единственный магистральный. Поэтому он полагал, что все рассуждения об особом пути — это по определению неверная вещь, они ведут в тупик. И он за Грибоедовым повторил интересную фразу: «Мы оказались поврежденным классом полуевропейцев. Мы сидим на двух стульях». (Это определение немножко жестковато, но оно определяет суть мировоззрения Чаадаева). И что пора перестать вилять, а решить — мы с Петром, мы идем по западному вектору, или мы возвращаемся в азиатчину, Византию. Византию наш герой ненавидел и полагал, что она — корень всех зол.

В чем еще смысл европейского пути по-Чаадаеву? Во-первых, установление правильных основ образования. Петр Яковлевич стремился к введению должных стандартов, которые были приняты в передовых европейских странах: в германских княжествах, во Франции и Англии. Кроме того, он хотел, чтобы духовенство перестало вмешиваться во все формы частной нецерковной жизни. Он хотел отмены цензуры, отмены крепостного права, свободы предпринимательства, свободы тиснения (печати), свободы выражения мнений, свободы манифестаций. То есть получилось, что все идеи, которые проповедовал Чаадаев, потом были приняты. И сейчас они воспринимаются как общее место. А тогда за это приклеивался ярлык безумца.

Не менее актуальны и «Философические письма» Чаадаева, в которых он очень пронзительно и горестно пишет о России, о ее настоящем и будущем. Стоит сказать, что Петр Яковлевич любил Родину. И это он подтвердил кровью и орденами на поле брани, в отличие от своих оппонентов.

Он написал очень интересную фразу о России: «Я не научился любить Отечество с закрытыми глазами». Чаадаев никогда не писал ничего такого ужасно обидного о русском народе. Он не обвинял его в тупости, в лености, в пьянстве, в разврате. Нет. Он просто писал, что народ-то замечательный, но формы правления, к сожалению, половинчаты (при Александре I это было сущей правдой), и они все время тяготеют к азиатчине. Корень же зла российского он видел в Византии, в том, что византийский царедворческий порядок, фаворитизм, лицемерие, ложь, продажность, раболепие, сервильность и холопство стали коренными чертами русского православия. Вот это он хотел переменить. То есть Чаадаев замахивался не на конкретные политические институты или социальные правила, а на перемену всей ментальности народа. Это была грандиозная задача.

И Россия пошла по европейскому пути. В этом смысле Петр Яковлевич оказался прав. Он приводил одну латинскую пословицу: «Разумных судьба ведет по дороге, а неразумных тащит». Чаадаев не хотел, чтобы судьба, рок тащили Россию по дороге прогресса, хотел, чтобы страна шла сама. Это часто не получалось. В этом плане он тоже оказался прав, и многие его слова стали пророческими.

Но Чаадаев выражал свои мысли очень жестким и непримиримым языком. И поскольку возражать ему по сути было очень тяжело (он каждый тезис подкреплял множеством примеров, ссылок, а это все нужно было прочесть — задача невозможная для его критиков и критиканов), то возражали ему по форме, по принципу, который потом тоже восторжествовал — «я не читал, но осуждаю». Тогда впервые эта фраза была сказана.

Когда читаешь «Философические письма» Чаадаева, возникает впечатление, что автор — человек очень несчастный. Поэтому становится интересно: а зачем он вернулся в Россию? Ответ прост — за тем, чтобы в ней жить.

Вернувшись на Родину, Чаадаев вел вполне активный образ жизни и вовсе не был отшельником, как считают многие. Он вел переписку, у него был своего рода салон. Для тогдашней Москвы это было нерядовое событие: обычно салон собирали прекрасные дамы, там была возможность пофлиртовать, посмотреть на красавиц, познакомиться, потанцевать, выпить, закусить. У Чаадаева же салон был беспрецедентный, чисто интеллектуальный. Туда приходили любители не просто словесности, а серьезных научных штудий. Были и любители: от студентов, совсем бедных, в заплатанных сюртуках, до вельможного боярства.

Чаадаев думал быть одиноким проповедником, возможно, даже мнил себя пророком, который станет неким светочем общественной мысли. Он хотел формировать общественное мнение, но оно обернулось против него и объявило его сумасшедшим. Он не желал больше служить, но и не о каком отшельничестве не помышлял. Чаадаев даже думал жениться, а потом эти мысли оставил.

Свои «Философические письма» он написал, но не публиковал. Он разослал их в списках и ожидал реакции просвещенной публики. Пушкин, кстати, отреагировал довольно сдержанно. Разная была реакция. Скажем, Булгарин, Греч, записные патриоты, были куда более на его стороне. Но Чаадаев ожидал некой дискуссии. Чего же он никак не предполагал, так это того, что его публикация вызовет такую общественную бурю, такую лавину общественного осуждения, ненависти к нему. Его объявили врагом России, а он как раз хотел принести стране пользу — на примерах доказать, как направить Отечество на верный путь. Отечество не оценило этого, Чаадаев обиделся и ушел в добровольный затвор. Грибоедов оставил интересное описание: «Чаадаев в халате цвета московского пожара, полубезумный, а вместе с тем величайший умник, не перестававший читать философов современных и древних, испещрявший поля великолепными, гениальными комментариями». И на вопрос, почему не пишет (ему этот вопрос задавали многие), он говорит: «Да вот, как-то перо валится из рук, никакая мысль на ум не идет». Какой-то внутренний кризис переживал Чаадаев, надломила его эта история.

Вот и получается, что человек с невероятными задатками, гений своей эпохи, единственное, что сделал — «Философические письма». Но и это очень много. Чаадаев сформировал русскую философскую традицию. И нет ни одного русского философского произведения, которое бы на эти небольшие по объему письма не ссылалось бы. И его последующие письма: «Апология сумасшедшего» и «Письма об архитектуре» — безумно интересные с точки зрения интеллектуального содержания.

Но он то ли опоздал, то ли чересчур рано родился. Как Пушкин писал: «Свободы сеятель пустынный, // Я вышел рано, до звезды…», а ведь в оригинале было: «Ты вышел рано…». Эти строки Александр Сергеевич адресовал Чаадаеву, как и многие другие. Например:

Он вышней волею небес

Рожден в оковах службы царской;

Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,

А здесь он — офицер гусарской.

Проблема в александровской и особенно в николаевской России — все должно было быть нормировано, в некой форме. Не выше линии, прочерченной императором. А Чаадаев выламывался из всех форм, и в этом была его проблема. Он ни во что не вписывался, ни в какие рамки. Этим объясняется и его разрыв с масонством.

По этому поводу Чаадаев оставил довольно большое письмо, часть которого, к сожалению, утеряна. А вот в сохранившемся документе сказано о том, что автора, во-первых, тяготят праздные, пустые разговоры, во-вторых, ритуалы ради них самих и, в-третьих, он видит больше намерений, чем поступков. «А я хотел бы видеть конкретные действия, а не разговоры о них и пустые мечтания». Но чего Чаадаев не упоминает (а это красноречивее, чем-то, о чем он пишет), так это то, что его тяготила дисциплина, он не желал над собой никого видеть. Хотя он получил должность надзирателя в ложе «Астрея», очень высокую.

И «братья» оценивали его потенциал. Но он хотел быть только первым. Причем первым не среди равных, а первым среди подчиненных. Чаадаев не был человеком системы, ни в какую систему он не вписывался: ни в воинскую, ни в штатскую, ни в масонскую. Он был одиноким гением. В этом была его сила и слабость.

Еще один любопытный вопрос — Чаадаев и декабристы. Как известно, Петр Яковлевич состоял в декабристском обществе, тепло общался с его членами. Но еще до восстания, когда никто про него не знал, он не разделял образа мысли тех, кто призывал к насилию. Чаадаев вообще был человеком размышления. В его письмах нет ни одной практической рекомендации. Есть констатирующая часть и нет резолютивной. Так что следует делать? Куда следует идти? Он только констатирует. И в этом смысле он уже с декабристами расходится.

Кроме того, насилие он ненавидел и никогда бы его не поддержал. Ну и когда он вернулся из Европ (как тогда говорили, во множественном числе), Пушкин писал, что он застал совершенно другую эпоху, другую страну и других людей. И его отношения уже с потомками тех, с кем он начинал декабристское дело, были абсолютно иными: ему было тяжело с ними, у них не было того общего прошлого.

Ну и в николаевской России Чаадаеву было не легче. Эта атмосфера зашнуровывания мыслей, атмосфера гнета, «остзейская немота Бенкендорфа», как писали поэты, на него очень тяжело давила, может быть, даже больше, чем на Пушкина, поскольку Чаадаев не был склонен к житейским утехам: ни к питью вина, ни к обожанию красавиц, ни к светскому веселью. Для него интеллектуальная деятельность сосредотачивала в себе все отрады. И когда это запрещалось, когда на это давили, когда это шельмовалось, он чувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

Чаадаев был знаком с теоретиками декабристского движения — с Орловым, Шаховским, Трубецким. Он был из высшего дворянства и был большим снобом. Пушкин тоже был ему не ровня, но его он принимал за талант, так же, как и Грибоедова. Для того чтобы войти в круг ближайших знакомых Чаадаева, нужно было быть или человеком очень даровитым, или очень одаренным. Только эти два качества ценил наш герой.

Возвращаясь к тому, как Чаадаев воспринял декабристское восстание, отметим, что ничего одобрительного в адрес декабристов он не сказал, но и не осудил. Осудить — это означало ударить павшего. Для него, как для человека чести, это было невозможно. А уже было сказано о его щепетильности. А похвалить — это означало, во-первых, одобрить нарушение присяги, одобрить призыв к насилию и бунт против законного государя. Для него эти вещи были невозможны, поэтому он предпочел умалчивать.

Были вещи, о которых Чаадаев вообще не любил говорить: это пресловутый визит к Александру, после которого он подал в отставку, это связь с декабристами и отношение к самому бунту на Сенатской площади.

Пушкин сказал, что если бы был в Петербурге, то точно пошел бы. Чаадаев такого никогда не говорил. И не из трусости. Он действительно не пошел бы, но, с другой стороны, сделал бы все, чтобы отговорить бунтующих.

Интересно, были ли люди, которые сочувствовали Чаадаеву, когда его объявили государственным сумасшедшим? Таковых было совсем немного: Надеждин, Пушкин, Жихарев, Катенин, Каверин. Зато злорадствующих и злобствующих было в разы больше. Просто удивительно, какую сильную реакцию Петр Яковлевич вызывал в обществе!

Чаадаев умер, не дожив до 62 лет. Его похоронили на Донском кладбище в Москве. Кстати, могила его сохранилась, в отличие от многих иных. И каждый, кто хочет, может прийти на эту могилу и поклониться Петру Яковлевичу — по-настоящему великому человеку, знакомому Пушкина, Дельвига, Кюхельбекера, Грибоедова, Герцена, прототипу всеми нами любимого Чацкого.

[CALEND.RU]

http://www.calend.ru/person/1382/
7 июня 1794
222 года назад
— 26 апреля 1856
160 лет назад

Петр Яковлевич Чаадаев родился (27 мая) 7 июня 1794 года в Москве. Он очень рано остался сиротой – ему было всего 3 года. Опекунами маленького Пети и его брата Михаила стали князь Щербатов с графом Толстым. Получив образование в Московском университете, Чаадаев в 1812 году вступает на военный путь – сначала юнкером в гвардию, потом подпрапорщиком в Семеновский полк, затем адъютантом командира гвардейского корпуса лейб-гусарского полка, который стоял в Царском Селе. Именно к тому времени относится дружеское общение с Пушкиным – их объединяла склонность к глубокому размышлению и стремление осмыслить русскую действительность. Чаадаев был яркой и заметной фигурой в обществе Петербурга. Он был вхож в высший свет, общался с великими князьями Константином и Михаилом Павловичами, которые были к нему весьма расположены. Был замечен и самим царем Александром I. Никто не сомневался в блестящей карьере молодого офицера.
Однако в 1820 году Чаадаев подает в отставку. Скорее всего, осмысление реальности погасило надежды Петра на осуществление идеалов, которые были дороги его сердцу. В 1823 году он отправился в трехлетнее путешествие за границу, объехал многие европейские страны, встречался там с философами. Он был за границей, когда произошло восстание декабристов, и вернулся в Россию лишь осенью 1826 года. Тяжело переживая происшедшее (среди его друзей были Муравьев-Апостол, Трубецкой, Раевский), он пять лет провел уединенно в имении тетки в Дмитровском уезде, а затем вернулся в Москву. В 1830 году были написаны «Философические письма», публикация которых стала, по словам Герцена, «выстрелом среди ночи». В этой работе Чаадаев весьма критически оценивает Россию, ее мировую роль, идеализирует Западную Европу, критикует крепостное право. Это не прошло даром: по резолюции царя автора объявили умалишенным и запретили выходить из дома, ограничив общение. Семь лет продлился этот фактический домашний арест, и лишь осенью 1837 года Николай I дал предписание освободить Петра Чаадаева от медицинского надзора, по-прежнему запрещая писать. Так сложилась судьба яркого мыслителя — его опасались, и до конца дней он так и оставался «сумасшедшим». Умер Петр Яковлевич Чаадаев (14) 26 апреля 1856 года в Москве.

© Calend.ru

1,861