*2871. Александр Васильевич Колчак

[Foto_history]

[Foto_history]

https://foto-history.livejournal.com/12238718.html
7th-Feb-2019 12:07 am

"Верховный правитель" России адмирал Александр Колчак (1873—1920)

7 февраля — очередная годовщина расстрела "Верховного правителя России" АдмиралЪа Александра Васильевича Колчака. Ниже приводится текст мемуарного очерка командира расстрела, председателя иркутской чрезвычайной следственной комиссии, допрашивавшей Колчака, Самуила Чудновского. Он был напечатан в "Правде" за 16 января 1935 года. Некоторые фразы, отсутствовавшие в очерке "Правды", появились в книжной публикации очерка в 1961 году. Они ниже взяты в квадратные скобки. Вообще, редакция 1935 года, пожалуй, лучше и грамотнее выполнена. Поэтому она и взята за основу текста.

«В первых числах февраля 1920 года Иркутску угрожала опасность со стороны наступающих каппелевских и других белогвардейских банд. В самом Иркутске было огромное количество враждебных Советской власти элементов. Состояли они преимущественно из бежавших из разных мест
Сибири контрразведчиков и охранников. В тюрьме сидела вся головка бывшего «правителя всея России» вместе с самим «правителем» — Колчаком.
Почуяв наступление генерала Войцеховского на Иркутск, контрреволюция окрылилась и стала готовиться к активному выступлению.
Материалы, захваченные мною при обысках, указывали, что в Иркутске существует подпольная белогвардейская организация, которая поставила себе задачей «освобождение Колчака и об'единение вокруг него остатков разбитых белых армий». Оценивая всю важность, которую представляет разработка материалов, касающихся Колчака и его правительства, следственная
комиссия вела под моим председательством подробнейший допрос самого Колчака, Пепеляева и других. Мне и другим товарищам казалось важным выявить полную картину деятельности бывших «правителей», чтобы затем судить Колчака открытым [народным] судом.
Допрос Колчака продолжался до 5 февраля 1920 года. В этот день стало известно, что не только иркутская контрреволюция добивается освобождения Колчака, но что этого добивается и Войцеховский: он требует, чтобы ему выдали Колчака, Пепеляева и других, ибо в противном случае он начнёт громить Иркутск.
[После допроса арестованных видных контрразведчиков стало ясно, что живой Колчак является чем-то вроде приманки или даже наркотиком для возбуждения контрреволюции.]
* * *

Считая положение серьёзным, я доложил об этом председателю революционного комитета тов. Ширямову. При этом я высказал мнение, что необходимо немедленно же расстрелять [руководящую] головку контрреволюции — человек около двадцати. [Ответом на попытки контрреволюции должна быть решительная расправа со всеми теми, вокруг которых бандиты предполагали объединиться.]
Моё предложение было передано ревкому для обсуждения. Пока же мне дано было распоряжение принять все меры к тому, чтобы не допустить побега Колчака из тюрьмы [и иметь надежную часть для эвакуации, в случае необходимости, Колчака в тыл].
[В течение всего дня] 6 февраля слышны были глухие отзвуки дальней орудийной стрельбы. Получили сведения, что Войцеховский близко подходит к станции Иннокентьевская. Приходилось целые сутки быть на ногах и чуть ли не ежечасно проверять караулы в тюрьме, тщательно осматривать прилегающие к тюрьме [кварталы]. В тюремных коридорах было установлено дежурство дружин.
7 февраля [в тексте 1961 года: 6 февраля] революционный комитет передал мне постановление о расстреле Колчака и Пепеляева.
Глубокой ночью я отправился в тюрьму, чтобы выполнить приказ ревкома. Со стороны Иннокентьевской слышны были выстрелы. Иногда казалось, что стреляют совсем близко. Город замер. Осмотрел посты. Убедившись, что на постах стоят свои люди, отборные дружинники, направился в одиночный корпус и приказал открыть камеру Колчака.
* * *



Я застал «правителя» недалеко от двери, в шубе и папахе. Видимо, он готов был в любую минуту выйти из тюрьмы [и начать «править»]. Я прочёл ему приказ ревкома. Окончив чтение, приказал надеть ему наручники.
— А разве суда не будет? Почему без суда? — спросил меня Колчак дрожащим голосом.
[По правде сказать, я был несколько озадачен таким вопросом. Удерживаясь, однако, от смеха, я сказал:]
— Давно ли вы стали сторонником расстрела только по суду? — ответил я ему.
Передав Колчака конвою, я приказал подождать меня внизу, а сам отправился в верхний этаж, где находился Пепеляев. Велел открыть его камеру.
Пепеляев сидел на койке и тоже был одет. Это меня ещё больше убедило, что «правители» с минуты на минуту ждали своего освобождения. Увидев меня и вооружённых людей в коридоре, Пепеляев побледнел и затрясся, как в лихорадке. [Противно было смотреть на эту громадную тушу, которая
тряслась, как студень.] Я объявил ему приказ.
— Меня расстрелять?.. За что? — проговорил он, зарыдав.
И вслед за тем быстро, быстро он выпалил следующее, видимо, заранее приготовленное заявление:
— Я уже давно примирился с существованием советской власти, я всё время стремился просить, чтобы меня использовали на работе, я приготовил даже прошение на имя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, у которого я прошу меня помиловать и очень прошу меня не расстреливать до получения ответа от ВЦИК.
Я взял у него бумагу, передал её кому-то из стоящих около дверей товарищей, кажется, моему секретарю Сергею Мосину, и сказал Пепеляеву:
— Приказ ревкома будет исполнен, что касается просьбы о помиловании, то об этом надо было подумать раньше.
Пепеляев, рыдая, продолжал бессвязно бормотать об ошибке в своей жизни, о том, что недостаточно учёл обстановку, и прочее. Я приказал ему прекратить всякие разговоры и передал его конвою.
* * *



Захватив внизу Колчака, мы направились в тюремную контору. Пока я делал распоряжение о выделении 15 человек из дружины, охранявшей тюрьму, мне доложили, что Колчак желает обратиться ко мне с какой-то просьбой.
— В чём дело?
— Прошу дать мне свидание с женой... Собственно, не с женой, — поправился он, — а с княжной Темирёвой.
— Какое же вы имеете отношение к Темирёвой?
— Она очень хороший человек, — отвечает мне Колчак. — Она заведывала у меня мастерскими по шитью солдатского белья.
[Хотя окружающая нас обстановка не располагала к шуткам и смеху, но после слов Колчака никто из товарищей не мог удержаться — все расхохотались.]
— Свидания разрешить не могу, — отвечаю я Колчаку. [— Желаете ли вы ещё о чём-нибудь попросить?
— Я прошу сообщить моей жене, которая живёт в Париже, что я благословляю своего сына.
— Сообщу.]
Рядом с Колчаком сидел Пепеляев, который продолжал рыдать. Наконец, он поднялся с места и дрожащей рукой передал мне записку, в которой нетвёрдым почерком было написано обращение к матери и ещё к кому-то с просьбой благословить его на смерть и не забыть [«своего] Виктора»... [Подавая записку, Пепеляев что-то залепетал, но понять его было совершенно невозможно.]
— Хорошо, записку передадим.
[Не прошло и минуты, как прибежал товарищ и спросил, можно ли разрешить Колчаку закурить трубку. Я разрешил. Товарищ ушёл, но вскоре вернулся обратно, бледный, как смерть.
— В чём дело? — спрашиваю. Не дожидаясь ответа, я как-то инстинктивно бросился в комнату, где находились Колчак и Пепеляев. Вижу, один из конвоиров держит в руках носовой платок и показывает то на Колчака, то на платок. Я взял платок и начал его ощупывать. Оказалось, что в одном из углов платка завязано что-то твёрдое, продолговатое, на ощупь напоминающее пулю к револьверу системы Браунинга малого калибра. Колчак сидит бледный, трубка в зубах трясётся. Я развязал узел и вынул маленький капсуль с какой-то белой начинкой. Нетрудно было догадаться, что Колчак хотел отравиться.]
* * *
Все формальности, наконец, закончены. Выходим за ворота тюрьмы.
Мороз 32–35 градусов по Реомюру. Ночь лунная, светлая. Тишина мёртвая. Только изредка со стороны Иннокентьевской раздаются отзвуки отдалённых орудийных и ружейных выстрелов. Конвой разделён на два кольца. В середине колец — Колчак спереди и Пепеляев сзади. Последний нарушает тишину дрожащей молитвой.
В 4 часа утра пришли мы к назначенному месту. К этому времени выстрелы со стороны Иннокентьевской стали слышаться всё яснее, всё ближе и ближе. Порой казалось, что перестрелка происходит совсем недалеко от нас. Мозг сверлила мысль: в то время, когда здесь кончают свою подлую жизнь два врага народа, в другой части города, быть может, контрреволюция делает ещё одну попытку громить мирное трудящееся население. [И именно потому, что знаешь, что кровавое дело Колчака ещё где-то продолжает тлеть, не терпится, и винтовки как-то сами устанавливаются в руках так, чтобы произвести первый выстрел.]
Раньше, чем отдать распоряжение стрелять, я в нескольких словах раз'яснил дружинникам [сущность и] значение этого акта.
Всё готово. Отдал распоряжение. Дружинники, взяв ружья наперевес, становятся полукругом.
На небе полная луна: светло, [как днём].
Мы стоим у высокой горы, к подножью которой примостился небольшой холм. На этот холм поставлены Колчак и Пепеляев. Колчак — высокий, худощавый, тип англичанина. Голова немного опущена. Пепеляев же небольшого роста, толстый, голова втянута как-то в плечи, лицо бледное, глаза почти закрыты: [мертвец, да и только].
Команда дана. Где-то далеко раздался пушечный выстрел, и в унисон с ним, как бы в ответ ему, дружинники дали залп. И затем, на всякий случай, ещё один.
* * *
Приказ ревкома выполнен. Расстрел Колчака и Пепеляева ускорила контрреволюция своими выступлениями, поэтому яма не была приготовлена.
— Куда девать трупы, — спрашивают начальник дружины и комендант тюрьмы.
[Не успел я ответить, как за меня почти разом ответили все дружинники.]
За меня ответил один из дружинников:
— Палачей сибирского крестьянства надо отправить туда, где тысячами лежат ни в чём не повинные рабочие и крестьяне, замученные колчаковскими карательными отрядами... В Ангару их!
И трупы были спущены в вырубленную дружинниками прорубь.
Так закончили свой [контрреволюционный] путь «правитель» Колчак и его первый министр Пепеляев."


Плакат, выпущенный самими белогвардейцами. Он ясно показывает, КТО реально хозяйничал в "белой" России

[Russia Today]

https://russian.rt.com/science/foto/...ak-godovschina

Короткая ссылка16 ноября 2019, 09:00
3774
16 ноября 1874 года родился видный российский военно-политический деятель и учёный Александр Колчак. Историки называют его сложной и противоречивой фигурой, отмечая значительные достижения Колчака как талантливого исследователя-океанографа и яркого военачальника времён Русско-японской и Первой мировой войн. Однако его действия на посту Верховного правителя России после 1918 года оцениваются неоднозначно. В феврале 1920 года Иркутский военно-революционный комитет (ВРК) приговорил Колчака к смертной казни. После распада СССР в российских судах рассматривали обращения общественности с просьбами пересмотреть вопрос о законности этого приговора и реабилитировать имя Александра Колчака, но эти попытки не увенчались успехом.

[Александр Майсурян]

https://foto-history.livejournal.com/13588274.html
Александр Майсурян (maysuryan) написал в foto_history
2020-05-24 02:01:00 781


Заседание революционного трибунала на процессе над министрами Колчака

Ровно сто лет назад, 20-30 мая 1920 года, в Омске проходил суд над правительством «Верховного правителя России» адмирала Колчака. Сам Колчак и глава его правительства Пепеляев были расстреляны ещё 7 февраля 1920 года, а теперь судили их министров. Дело рассматривал специальный чрезвычайный революционный трибунал при Сибревкоме. Процесс проходил в самом вместительном помещении города — в здании Главных мастерских Сибирской железной дороги.
На скамье подсудимых оказались 4 министра: просвещения Павел Преображенский (1874—1944), министр труда бывший меньшевик Леонид Шумиловский (1876—1920), министр юстиции кадет Александр Морозов (1864—1933) и государственный контролёр Григорий Краснов (1883—1933), товарищи (заместители) министров Александр Грацианов (1865—1931), кадет Александр Червен-Водали (1871—1920), бывший эсер Николай Новомбергский (1871—1949), директор-распорядитель Русского бюро печати кадет Александр Клафтон (1871—1920) и другие. Обвинителем выступал большевик Александр Гойхбарг (1883—1962).
В зале суда были установлены лозунги:
«Выборность судей из трудящихся и только трудящихся. Революционный трибунал это совесть и разум восставшего трудового люда против капитала».
«Здесь Судят тех, кто по горам трупов, через реки крови пролагал дорогу власти капитала, кто душил голодом десятки миллионов рабочих и крестьян Советской России, кто взрывал мосты и дороги, кто разрушал фабрики и заводы во имя этой власти».
«Нет Меры Преступлениям колчаковского правительства, нет казни, могущей воздать за кровь и муки истерзанных им Сибири, Урала и Поволжья. Но пролетариат ищет не мести, а суда над этим правительством».
Зал украшали портреты Карла Маркса (самый большой и главный), В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого (одинакового размера, поменьше). Как видим, Троцкий в тот момент рассматривался как вторая, как минимум, фигура в РСФСР, равновеликая Ленину.


Оформление зала суда: портреты Маркса, Ленина и Троцкого, лозунги

Подсудимые обвинялись: «1) в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных правительств, против власти рабочих и крестьян с целью восстановить старый строй, 2) в организации истребительной вооружённой борьбы против советской власти, 3) в организации системы массовых и групповых убийств трудового населения, 4) в предательском призыве иностранных вооружённых сил против страны, к которой они принадлежали, 5) в организации массового разрушения достояния советской республики и имущества трудового населения и 6) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния советской республики».



Все подсудимые, за исключением эсера Третьяка, себя виновными не признали. Третьяк назвал правительство, куда он попал «случайно», «бандой бандитов, мошенников и воров». Третьяк якобы вошёл в правительство, чтобы помочь его взорвать (!), но потом эсеровская партия отказалась от идеи террористического акта. «Я сознаю свою вину перед революцией в том, что по своей нерешительности и по недостатку сил вовремя не успел взорвать созданный по указке Лондона Омский государственный притон».



Ещё любопытный момент из допросов Третьяка. Обвинитель Гойхбарг спросил (цитируется по газетному отчёту):
— При вашем ли пребывании в совмине произошёл расстрел участников куломзинского восстания.
Третьяк: — Да, это было при мне.
Обвинитель: — Не доходили ли до вас сведения, что достаточно было коломзинскому рабочему иметь мозолистые руки, чтобы быть отведённым на реку Иртыш и там расстрелянным.
Третьяк: — Я уже говорил, что расстреливали всех, у кого были руки в мозолях.


Члены колчаковского правительства под конвоем во время процесса



Как защищались подсудимые? В основном говорили, что не знали о массовых расстрелах и иных бессудных актах, или даже протестовали против них.
Обвинитель спросил у подсудимого Ларионова, не вспомнит ли он о случаях «уничтожения целых деревень за укрывательство бежавших от Колчака «дезертиров». «Подсудимый Ларионов. — Я считаю, что это война, а война — стихийное бесправие, в особенности война гражданская, сопровождаемая особенным ожесточением и разрушениями».
Занимавшийся в правительстве пропагандой Клафтон заявил: «Меня можно обвинять в заблуждениях, ошибках и в преувеличениях, как во всякой агитационной литературе я допускал, может быть, карикатуру и гиперболы, но ни в коем случае, не клевету».
Грацианов: «Я всегда работал вместе с народом, в полном контакте с ним. Врагом его я никогда не был и никогда не буду».
Бывший меньшевик Шумиловский заявил: «Я, по своей природе и по своим врождённым склонностям, человек мало политический. Я более склонен к частной жизни… Тем не менее, несмотря на свои природные склонности, я всю жизнь провёл в политической деятельности. Это злая шутка, которую часто играла судьба над русским интеллигентом. Я — аполитичный человек, я — культурник».
Из газетного отчёта: «Подсудимый [Третьяк] заявляет, что... Шумиловский (эс-дек) считал, что существование министерства труда бесполезно, ибо его политика уничтожила все завоевания революции, но должно быть временно сохранено, дабы это правительство не сочли бы контрреволюционным». Занятная логика!
Возникали во время суда и весёлые моменты. Так, много смеха у публики вызвал допрос подсудимого Писарева, помощника главноуправляющего по делам вероисповеданий, который при Колчаке редактировал сообщения о том, что в Советской России насилуют монахинь и социализируют женщин, а после расстрела Колчака подал заявление о вступлении в Российскую Коммунистическую партию (РКП) и даже заверял, что он в ней уже состоит. По убеждениям назвал себя «индустриально-позитивным коммунистом». Обвинитель предложил отправить подсудимого на обследование в психиатрическую больницу, ввиду наличия у него признаков душевного расстройства (что и было сделано).
Обвинитель также огласил стихи подсудимого Жуковского, который назвал себя либералом, в поддержку царя, где он писал про одного из коллег:
Я верю: знает он простецкою душой,
Что революция его во всём надула.
И ждёт он одного последнего посула
Хозяина земли, венчанного Москвой,
Царя народного, по слову патриарха,
И отдыха от бурь под скипетром монарха.

И другой стишок того же автора «Во что я верю», со строками про Россию:
Без красоты своей, без гимна и царя
Она добычею пришельцев жадных станет.
Жуковский на вопрос о своём монархизме и о том, как он сочетается с либерализмом, ответил: «Если речь идёт о моих стихах, то это мои личные переживания». Позднее защитник назвал его за эти стихи «комической фигурой» и отметил: «Может быть, он мечтает о монархии, от этого какая убыль и опасность советской власти?».
В итоге суд приговорил к высшей мере наказания четырёх подсудимых: Клафтона, Ларионова, Червен-Водали и Шумиловского.
Ещё шестерых — к пожизненному заключению. Троих — к заключению до окончания Гражданской войны. Семерых — на 10 лет, двоих (включая Третьяка) — к условному заключению на 5 лет, одну освободили со снятием обвинения, один был направлен на обследование в психиатрическую больницу.
Четверо осуждённых к расстрелу подали ходатайства о помиловании, но они были отклонены Президиумом ВЦИК. В ночь на 23 июня приговор был приведён в исполнение.
Вероятно, наиболее благополучно в СССР из бывших министров Колчака сложилась биография у профессора-геолога Преображенского (1874—1944), он сделал успешную научную карьеру в геологии, был награждён двумя советскими орденами.


Министр просвещения Колчака Павел Преображенский


Бывший министр Колчака профессор-геолог Преображенский в 1927 году

Николай Новомбергский (1871—1949) дожил до 77 лет, и после освобождения оставался критиком советской власти, сохранились такие его высказывания в конце 20-х годов: «Я подметил, что профессура делится на два лагеря — «левых» и «правых». Я же смотрю на это так: «правые» — это люди чистой науки, а «левые» — это карьеристы, воспевающие хвалебные гимны господствующей партии ВКП. Теперь для того, чтобы стать видным профессором, нужно только научиться подхалимству, как это делают «левые», ты достигнешь академии, а выборы в Академии в этом меня ещё больше убедили: кто воспевал хвалебные гимны марксистской науке, тот и был выбран в Академию. Я и все другие — честные учёные — не хотим быть членами никакой Академии, которая является филиалом ЦК ВКП».

Любопытно также отметить, что уже в современную эпоху поклонники Колчака стали ставить вопрос о реабилитации подсудимых. В 2005 году в омскую прокуратуру поступили материалы проверки для рассмотрения вопроса о реабилитации членов правительства Колчака. Прокуратура изучила архивные документы и пришла к выводу, что оснований для постановки вопроса о реабилитации не имеется. Как пояснили в ведомстве, из 23 членов правительства Колчака не подлежащими реабилитации были признаны 19 человек. По остальным решение не приняли из-за отсутствия необходимых материалов.