*305. Вторая мировая война-3

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/mussoli...ni-v-1929-1932
10. В поисках раздора

(начало)

Нарастание военной напряженности. 1929–1932

Внешняя экспансия становилась все более любимой темой речей Муссолини. Он утверждал, что колониальные владения необходимы Италии с ее избыточным населением, и поэтому другие страны в их собственных интересах должны сделать такую экспансию возможной. Учитывая меры, принятые для повышения рождаемости, Муссолини привык говорить об обширных пространствах, необходимых для еще двадцати миллионов итальянцев. Италия должна была стать господствующей державой Средиземноморья, способной бросить вызов Франции и Англии. Иногда у него даже проскальзывало желание получить свободный выход к Атлантическому океану, а это означало осуществление широкой программы колониальной экспансии в направлении Нигерии, Камеруна и побережья Гвинеи в Западной Африке. Только укрепив свою силу с помощью колоний, на всем пути от Индийского до Атлантического океанов, считал дуче, и расселив десять миллионов итальянцев на этих территориях, Италия сможет вздохнуть свободно.

В двадцатые годы фашистская Италия была связана колониальной войной, «укрощая» обширные территории в Ливии. Об этой войне правительство старалось помалкивать, так как «усмирение» шло слишком медленно. Силы «мятежников» в Ливии редко превышали 1000 человек, против них использовалась гораздо большая по численности армия. Основной костяк этой колониальной армии состоял из так называемых «эритрейцев» – жителей Эфиопии, Адена и Английского Сомали. В этих странах ежегодно вербовалось по 10000 наемников. Даже незначительные операции стоили значительно больше, чем можно было себе позволить, хотя генералы указывали на необходимость гораздо больших усилий, если Муссолини хочет, чтобы его бойкие речи о расширении империи были приняты всерьез.

В 1929 году маршал Бадольо по приказу Муссолини из экономических соображений заключил перемирие с местным патриотическим лидером Омаром эль Мухтаром, но постарался представить это в Италии так, будто мятежники подчинились преобладающей силе фашистов. Омар категорически отказался от подобной интерпретации. Последовала новая вспышка войны. На этот раз Бадольо пригрозил, что так как под удар ставится престиж фашизма, то каждый отказавшийся сдаться должен быть немедленно казнен при захвате, а их семьи подвергнуты наказанию.

В результате, как и предсказывали некоторые обозреватели, иллюзорная цель защиты престижа привела к жестокой войне. Для итальянских поселенцев было конфисковано у религиозной секты Сенусситов полмиллиона акров частных земель. На этой территории были построены концентрационные лагеря, окруженные колючей проволокой. Против некоторых уцелевших мятежных отрядов применялись газовые бомбы, хотя это держалось в строжайшем секрете. Омар попал в плен и по приказу из Рима был публично повешен. Итальянский народ убеждали, что этот мужественный и благородный человек был жестоким, трусливым и продажным дикарем, смерть которого привела в ликование все арабское население. А слухи о фашистских зверствах – чистой воды выдумки.

Теперь фашизм уже в открытую пошел на экспорт. Конечной его целью было быстро завоевать Англию и Соединенные Штаты. Прекрасный шанс выдался и для Сталина, который мог, наплевав на коммунизм, пойти на сотрудничество с фашистской Италией. В том, чтобы строить для России корабли и самолеты, был прямой экономический смысл, в ответ Россия предоставила Италии треть своих нефтяных ресурсов. Муссолини старался убедить себя в том, что русский коммунизм менее революционен, чем фашизм. Некоторые из его последователей удивлялись: неужели эти два движения настолько сблизятся, что станут почти неотличимы? Сам дуче считал такое сближение вполне возможным.

С 1930 года официальная пропаганда усиленно муссировала тему страха и восхищения иностранцев перед Муссолини; они, якобы, смотрят на него как на «спасителя Европы», «создателя новой цивилизации». В Индии, Австрии, Конго, среди гангстеров Детройта да и по всему миру его считают своим потенциальным лидером, который поставит Италию первой среди прочих наций. Народные массы Великобритании завидуют его диктаторским методам управления, и «даже в Северной Америке белые и черные, фермеры и рабочие – все восклицают хором: «О если бы у нас был свой Муссолини!» Это, конечно, было чистейшей выдумкой. Правда, кое-кто восхищался им, особенно те, кто продолжал считать фашизм меньшей угрозой, нежели коммунизм. Например, Уинстон Черчилль. Хотя в частном кругу Черчилль называл Муссолини не иначе, как «свиньей», фашистскую Италию он считал бастионом против красной революции.

Пропагандистский плакат с изображением Муссолини

К 1930 году многие фашисты настойчиво придерживались мнения, что создание международной напряженности и распространение страха необходимы для того, чтобы сделать Италию «осью» Европы. Некоторые иностранные дипломаты привыкли считать Муссолини «одной из основных существующих опасностей для европейского мира». Он опять возобновил свою обычную тактику запугивания на Балканах. В Югославии была образована еще одна шпионская сеть, действовавшая под крышей итальянского посольства в Белграде. Похоже, дуче действительно готовился к вторжению в Югославию и южную Францию. Командующий штабом армии, который указывал на то, что агрессивная иностранная политика потребует больших вооружений, был вынужден подать в отставку, и это научило его последователей держать язык за зубами. Как Муссолини, так и Гранди верили, что война против Франции будет возможна уже вскоре, и обсуждали дальнейшие планы предполагаемой аннексии Туниса, Корсики и Французского Сомали.

Согласно этим же планам было необходимо натравить Германию на Францию. Профашистское правительство в Берлине больше устроило бы Муссолини, и поэтому он тайно помогал Германии перевооружиться. Глаза дуче загорались от восхищения и зависти, когда он думал о немецкой армии, а ведь это было задолго до прихода к власти Гитлера.

До 1933 года связь дуче с нацизмом была не особенно близкой. На короткое время он соприкоснулся с ним в 1922 году, перед маршем на Рим. Затем в ноябре 1922 года Гитлер последовал совету Муссолини устроить в Германии революцию фашистского типа и на следующий год пытался получить помощь от Италии для своего «марша на Берлин». Вероятно, помощи не последовало, но вскоре после этого из Италии нацистам были посланы деньги. Так как обнародованная программа Гитлера заключалась в том, чтобы присоединить Австрию к великой Германии, казалось странным, что Муссолини это вовсе не беспокоит. Дуче недооценил «немецкого Муссолини», книгу Гитлера «Майн Кампф» он отбросил прочь как «наискучнейшую чепуху, которую я никогда не в состоянии буду прочесть», а его идеи считал «не более как общими клише». Иногда Муссолини подумывал об организации международного фашистского движения, возглавляемого лично им, в котором немцы добровольно согласились бы играть подчиненную роль. Ему льстило, что Гитлер им восхищается и что еще одна крупная держава повернула от демократии к фашизму. Естественно, что Гитлер позаботился, чтобы в Риме узнали, что он горд, когда ему дает советы и вдохновляет такой великий человек, как Муссолини, и что союз с Италией послужит базой для иностранной политики нацистов. В мюнхенской штаб-квартире был установлен бронзовый бюст дуче. Лесть обязывала. Но у Муссолини были и другие причины для решения заключить союз с Германией – он мог бы стать главной силой в Европе. Заключив же союз с западными демократическими государствами, Муссолини обрекал себя на второстепенное положение. Даже если не учитывать идеологического родства, Германия была единственной страной, не предъявлявшей претензий на господство в Средиземноморье, тем самым предоставив Италии свободу сделать его «маре нострум» – «нашим морем». Еще до прихода Гитлера к власти Муссолини разрешил нацистам посылать группы для военного обучения в Италию, несмотря на предупреждение собственного министерства иностранных дел о чрезвычайной опасности подобных действий. Позднее Муссолини разрешил немецким летчикам провести секретные военные маневры совместно с итальянскими военно-воздушными силами.

В 1931 году Муссолини напомнил своим генералам о необходимости быть готовыми к войне в 1935 году, хотя сам все еще очень мало сделал по переоснащению армии. Он начал все чаще ссылаться на войну как на один из наиболее облагораживающих и возбуждающих фактов человеческого опыта, и на империализм как высшее испытание национальной жизнеспособности. Муссолини придумал пароль фашистскому молодежному движению: «Верить, повиноваться, бороться». Для призывников выдвинули лозунг: «Лучше прожить один день львом, чем сто лет овцой». Для партии: «Чем больше врагов, тем больше чести». Бесконечное повторение этих зловещих и вместе с тем комических фраз и составляло основу фашистского политического образования.

В 1932 году Муссолини опять забрал у Гранди министерство иностранных дел, вероятно, потому, что беспокоился, как бы фашистская Италия, несмотря на весь его словесный фейерверк, не утратила яркости на арене большой политики. Возможно, дуче ревновал к более молодому человеку, становившемуся слишком заметной фигурой в мире. Если же говорить более конкретно, то Муссолини считал Гранди слишком склонным к легальным действиям, слишком пацифистом, слишком демократом и все еще слишком правым. Возможно, он также узнал о заявлениях Гранди иностранным дипломатам, что фашизм обречен развиваться во что-то менее экстремистское и тоталитарное; его собственное представление о будущем было совершенно иным.

Муссолини предвидел, что сможет использовать неизбежную войну для того, чтобы навязать фашистские идеи Европе, так как демократические системы были слишком разъедены индивидуализмом, чтобы бороться, когда пробьет роковой час. Пропагандистам было приказано провозглашать, что Италии нечему учиться у кого бы то ни было – разве ей и так не завидует каждый иностранец? Лизоблюды и льстецы писали, что фашистские идеи идут впереди во всех областях человеческих достижений. Все другие нации мира вместе взятые не имеют и частицы того числа гениев, которых породила Италия. При фашизме это стало еще очевиднее, так как гении лучше всего могут проявлять свои способности в условиях авторитаризма. Итальянские железные дороги работали более четко, чем в других странах, а корабли были быстроходнее и больше. Муссолини мог использовать технические достижения страны при защите цивилизации от «цветных».

По фашистскому определению африканцы были низшими существами. Именно эфиопам предстояло стать тем врагом, которого дуче тайно выбрал для борьбы. Невзирая на подписание в 1928 году договора о дружбе с Эфиопией, Муссолини продолжал готовить плацдармы для будущей войны в Эритрее и Сомали. Протесты императора Эфиопии Хайле Селассие были отвергнуты, так же как и просьба этой страны прийти к соглашению о границе. Намерение Муссолини заключалось в том, чтобы исподтишка получить как можно больше земли в области Огаден, а при случае сделать это поводом для войны.

Решающим был вопрос времени. Предполагаемая африканская война должна была закончиться победой до того, как Германия настолько окрепнет, что станет способна нарушить равновесие сил в Европе. Знатоки утверждали, что Эфиопию можно разгромить без особого труда, пустив в ход достаточно большую армию.

В начале 1932 года было решено, что генерал Де Боно составит план наступательной операции. Документы, свидетельствующие об этом, впоследствии были подделаны, чтобы создать впечатление, что Италия была вынуждена вести лишь оборонительную войну против агрессии со стороны Эфиопии. Регулярная армия была недовольна выбором командующего из среды фашистских офицеров. Министр финансов, вынужденный изыскивать средства для этих приготовлений, в то время когда все ведомства сокращали расходы, также не был в восторге. Но к концу 1932 года Муссолини одобрил набросанный в общих чертах план и дал согласие начать войну сразу же после сезона дождей, осенью 1935 года. Он считал, что сможет заставить Англию и Францию смириться с этим хотя бы только потому, что они уже создали свои колониальные империи с помощью точно таких же сомнительных средств. Муссолини знал, что Лига наций не предъявила никаких санкций Японии в связи с агрессией в Манчжурии, тем не менее приказал держать все приготовления к войне в строжайшей тайне.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/mussoli...tskaya-partiya

10. В поисках раздора

(продолжение)

Стараче и фашистская партия

Секретарем фашистской партии с сентября 1930 года по декабрь 1931 года был Джованни Гуриати, человек, которого Муссолини характеризовал как одного из немногих некоррумпированных фашистских лидеров. Возможно, именно честность стала причиной его недолгого пребывания на этом посту. Другим его «проступком» было то, что он попросил Муссолини не монополизировать в государстве так много ведомств. Гуриати не раз угрожал, что подаст в отставку, пока, наконец, ему не было дано разрешение провести чистку в партии. В ходе этой чистки, в частности, предполагалось избавиться от главных коррупционеров Маринелли и Стараче. Но в декабре 1931 года Гуриати прочел в газетах, что именно Стараче назначен на его место. Независимый образ действий Гуриати был редчайшим явлением в фашистском режиме, его смещение должно было показать недопустимость подобного поведения.

Акилле Стараче не повторил его ошибки. Это был подходящий для Муссолини человек – настоящее бедствие для Италии. Неинтеллигентный, лишенный чувства юмора, с обостренным сознанием подчиненности, елейный льстец, он был тем, кто никогда не станет противоречить или добиваться популярности. На людях его хвалили как идеального фашиста, морально безупречного, хотя Муссолини знал, что в его политическом досье содержатся обвинения в употреблении наркотиков, разврате, изнасилованиях, казнокрадстве и педерастии.

С другой стороны, Стараче был хорошим организатором и жестким приверженцем дисциплины, знатоком проведения массовых митингов, в которых была все большая и большая потребность. Когда Муссолини говорил с ним по телефону, тот слушал стоя и заставлял других делать то же самое. Если режим хотел создать новый тип итальянца, то Стараче по всем внешним данным был идеальной моделью фашиста. Вот почему он смог продержаться на своей должности до 1939 года, дольше любого другого секретаря партии.

Муссолини любил говорить, что ему не очень нравится массовое распространение, с подачи Стараче, форменной одежды, парадов и огромных, «как океан», ассамблей. Но это говорилось лишь в тех случаях, когда ему становилось известно, что они не имели успеха. В свое время Муссолини признавал в них главное средство для поднятия масс, они поддерживали его собственную веру в ритуалы и обряды, подчеркивавшие его личное превосходство.

Стараче (в военной форме в центре) и Итало Бальбо (крайний справа) на заводе Альфа-Ромео

Одним из первых действий Стараче – конечно же, не без консультации с боссом – было введение обязательного приветствия в начале собраний фашистов: «Да здравствует дуче!» Он приказал также, чтобы приветственные крики толпы по разным поводам предназначались только дуче, и никому другому, чтобы рядом с его именем или фотографиями не печатались другие имена или лица. «Только один человек должен доминировать в ежедневных новостях, а все остальные должны гордиться тем, что молча служат ему». Поощрялось, чтобы фашисты даже в частной корреспонденции в конце приписывали «Вива эль дуче!».

В обиход прочно вошел «римский салют» поднятой рукой. Иностранных посетителей, прибывавших в отели, приветствовали только этим «благородным, эстетическим жестом», «утонченным фашистским приветствием, которому завидуют и подражают во всем мире», а итальянцы должны были обязательно пользоваться им, отправляясь за границу. В частном кругу Муссолини по забывчивости иногда продолжал пожимать руки, но печатать такие фотографии было строго запрещено.

Следующим желанием Стараче было облечь итальянцев в военную форму, так что в конце концов безумная страсть дуче к униформе стала почти всеобщей маниакальной идеей. Военная форма развивала «художественный вкус» и выгодно выделяла фашистов из среды западноевропейских пацифистов и плутократов. Муссолини убедили, что возможность заслужить более красивую униформу путем продвижения по службе – самое действенное средство для стимулирования повиновения.

Один журналист заметил, что временами Муссолини так изощренно одевался, что «становился похож на циркового трюкача на досуге». Министры кабинета могли иметь по меньшей мере десять форменных костюмов, предназначенных для разных случаев жизни. Специальную униформу должны были носить даже дети, так, как редко кто избегал вступления в «балилла» или юношескую фашистскую организацию. Даже младенцев родители должны были обязательно фотографировать в черных костюмчиках. Иногда раздавались отдельные протесты против фальшивой милитаризации гражданского населения, которая становилась просто непристойной, но более серьезные возражения, скажем, когда эти действия называли смешным сумасбродством, считались уже провинностью. В тех случаях, когда приказы об изменениях во внешнем поведении перехлестывали через край, все недовольство сваливалось на Стараче, хотя главным ответственным лицом был, конечно же, Муссолини.

Тем временем большие церемонии, начинавшиеся с похорон Арнольдо Муссолини в декабре 1931 года, становились все более изощренными. Некоторые обозреватели были потрясены почестями, устроенными этому посредственному журналисту – они были достойны главы государства. Толпы коленопреклоненных людей выстроились вдоль полотна железной дороги, когда гроб с телом брата дуче везли на север Италии.

Газеты буквально состязались друг с другом в подобострастной лести покойному, который был «величайшим мыслителем революции». Другим таким событием стало торжественное захоронение тридцати шести «фашистских мучеников» в национальном мемориале Санта Кроче во Флоренции, рядом с гробницами Микеланджело, Галилея и Макиавелли.

Муссолини любил называть общественное мнение проституткой, он часто заявлял, что ему безразлично, что о нем думают другие. Тем не менее он старательно организовывал массовые демонстрации, надеясь, что их сочтут спонтанными. Муссолини похвалялся, что стоит ему нажать на кнопку, как соберется рукоплещущая толпа. Детей отрывали от школьных занятий, рабочих отзывали с фабрик и заводов, чтобы иногда по нескольку дней репетировать проведение какого-нибудь массового мероприятия. Хорошо сплоченная клика следовала за дуче и окружала его во время выступлений плотным кольцом – их иногда называли «аплодирующий отряд». Для мобилизации же прочих применялась система звонков и исполнительных карточек, помогая создавать в нужные моменты соответствующую реакцию. Иностранные дипломаты, наблюдавшие эти без конца повторявшиеся представления, отпускали иронические замечания, да и собранный простой народ недоумевал: кого хотели обмануть подобной выдумкой?

Стараче было поручено привнести в жизнь страны больше единообразия. Но на поверку оказалось, что он ничего не сделал, кроме усиления роли дубинок. Одним из его нововведений был закон, утверждающий членство в партии необходимым для каждого, кто работает в системе государственного управления. Подобно многим другим законам фашистского режима, этот тоже доказал всю бесполезность насилия. Но на бумаге получалось, что только фашист мог пользоваться всеми правами итальянского гражданина.

Вскоре уже недостаточно стало быть просто фашистом: предпочтение начали отдавать членам партии с октября 1922 года или, что еще лучше, сансеполькристам марта 1919. Началось массовое подделывание в личных делах года вступления в партию. В итоге число партийцев, принимавших участие в революции 1922 года, увеличилось в десять раз и включало даже тех, кто в то время был еще детьми. Муссолини устроил так, что первое официальное удостоверение в избранной группе сансеполькристов получил его брат Арнольдо, у которого не было на это никакого права. Некоторые, стараясь всех переплюнуть, заявили о своем членстве в партии с 1918 года – еще до ее официального создания. Это стремление усилилось благодаря тому, что партийный стаж даровал не только красочные позументы на кокардах и галуны, но более высокие должности и изрядные добавки к пенсии и жалованью.

Любой творческий работник, желавший сделать карьеру, должен был подчиняться инструкциям и не скупиться на лесть в адрес величественной и дисциплинированной партии. Сам Муссолини заявлял, что Италия уже превратилась в самую тоталитарную и деятельную страну в мире. Однако некоторые фашисты считали, что именно в эти годы фашизм окончательно отрекся от всего, что оставалось еще от его прежних идеалов, и стал необъятной, ленивой, деспотичной, бюрократической системой, которая мешала развитию, превращая Италию в коррупционное и репрессивное полицейское государство.

Чиновники, назначенные на должности по воле Стараче, за редким исключением оказались людьми некомпетентными; они не только погрязли в подкупе, но и были «настоящим бедствием для здравого смысла и разума итальянского народа».

Муссолини продолжал утверждать, что его главная задача – создание нового, более совершенного правящего класса. Но эта идея находила свое воплощение только в сквадристах, другими словами, в людях, основными достоинствами которых были не ум или воображение и даже не бюрократическая расторопность. Он считал, что единственный способ вытеснить старый порядок – взять на работу возможно больше молодых фашистов. Муссолини решил принимать в партию только молодых мужчин, им разрешено было массовое вступление, часто на практике превращавшееся в обязанность.

В октябре 1932 года Муссолини провозгласил, что настало время для очередного поворота в направлении «еще большей фашизации, которую я хочу поставить во главу угла нашей национальной жизни». Ничто не должно было оставаться вне контроля государства. Многие итальянцы надеялись на обратное – что раз фашизм основательно утвердился у руля, рычаги управления будут ослаблены. Люди понимали, что режим сможет стабилизироваться и создать правящий класс, обладающий прозорливостью и чувством личной ответственности, только допустив больше свободы для обсуждений и критики. Сам Муссолини иногда теоретически допускал, что некоторая свобода дискуссий могла бы оказаться полезной, но при этом прекрасно понимал, что на практике это станет величайшей угрозой для системы.

Об этом же говорит и его пристальное внимание к цензуре пьес и фильмов. Он хотел быть уверенным, что развлечения несут правильную фашистскую информацию. Ежегодно в цензуре регулярно просматривалось 1500 пьес. Если возникало какое-то сомнение, пьесу тут же представляли на личное рассмотрение дуче. Он мог потребовать, чтобы в ней изменили отдельные места, что привело бы действие к счастливому концу, или вырезали какую-нибудь сцену, где итальянец показан пьяным или преступником. Он запретил постановки «Сирано де Бержерака» и «Ля Мандрагоры», запретил пьесу Пиранделло, потому что зрители могли интерпретировать ее как выпад против власти. Малейший намек на сатиру накликал на себя немедленный запрет. Цензоры получили указания быть очень осторожными с любыми представлениями о Наполеоне; Муссолини не любил, когда великих людей показывали в их неприглядной и беспорядочной частной жизни.

Муссолини беспокоили интеллектуалы и квалифицированные рабочие, которые, даже принадлежа к фашистской партии, порою совершенно не выказывали энтузиазма или даже втайне были настроены к фашизму враждебно. Поэтому представители каждой профессии сбивались в закрытую организацию, для вступления в которую люди должны были доказывать свою лояльность и соответствие требованиям «доброй морали и политического образа действий». Без такого доказательства ни один человек не допускался к работе. Такие закрытые профсоюзы уже были созданы для журналистов, врачей и юристов; готовились новые структуры, куда вошли бы архитекторы, художники, изобретатели, химики, инженеры и многие другие. Ни в одной другой стране, похвалялся Муссолини, творческие работники не были организованы столь эффективно. В октябре 1932 года две тысячи интеллектуалов и представителей различных других профессий были созваны на ассамблею, где дуче лично сообщил им об этом. Он сказал, что в новой системе не будет места для зависти или критики со стороны людей, которые заблуждаются, считая, что лучше знают, что им нужно, чем он. «Только один человек в Италии не ошибается», – сказал дуче, но он имел в виду отнюдь не Папу Римского. Итальянские интеллектуалы должны показать всему миру жизнеспособность фашизма, приняв активное участие в пропаганде ценностей нового режима.

Школьных учителей уже принудили давать клятву верности фашизму, а в 1931 году, по совету философа Джентиле, того же потребовали от преподавательского состава университетов, предупредив, что в случае отказа они будут уволены. Министр образования в кулуарах убеждал некоторых сомневающихся, что они вполне могут относиться к этой клятве как к пустой формальности, что это не накладывает на них никаких особых обязательств. Все, что требуется,– это просто создать для внешнего мира видимость, что фашизм пользуется единодушной поддержкой высших учебных заведений.

Дать унизительную присягу отказался менее чем один процент преподавателей.

Муссолини был очень удивлен, когда политизация университетов вызвала волну возмущения за пределами Италии, и велел своим послам за границей довести до общественности, что эта идея присяги родилась совершенно стихийно. Вскоре после того как преподаватели сделали первую уступку, их пригласили, хотя далеко не так гласно, вступить в армию и, подобно другим фашистам, дать еще одну клятву: жить и умереть за фашизм. Преподавание больше уже не было нейтральным; оно должно было стать фашистским и проповедовать этику насилия, повиновения и интеллектуального единства. Дуче был очень доволен, когда увидел многих выдающихся и почтенных профессоров облаченными в день выпуска в черные рубашки. Они маршировали строем, чтобы почтить героев революции 1922 года.

Ясно, что многим настоящим ученым, таким, как Луиджи Эйнауди, Энрико Ферми и Федерико Чабод, не могло понравиться то, что они видели. Несколько творческих работников, находившихся на высоких государственных должностях, сочли необходимым оставить свои посты, так как Италия все дальше и дальше двигалась в направлении милитаризации.

Дуче продолжал высказывать недовольство тем, что университеты все еще остаются «мертвыми углами», частично выпадая из системы режима. Но эти сбои компенсировало раболепство. В начале тридцатых годов почти нигде не было заметно антифашистской деятельности, и Муссолини льстил себя надеждой, что теперь каждый человек оказывает ему «стихийную и тотальную» поддержку. Впоследствии он говорил, что едва ли был настоящим диктатором, так как его личное желание командовать «совершенно совпадало с желанием итальянцев повиноваться».

Муссолини продолжал надеяться, что фашизм в конце концов в корне изменит характер народа. Он хотел, чтобы люди стали более дисциплинированными, даже «пруссицизированными». Чтобы поднять народ, как он называл это, из столетнего оцепенения, ему придется, «одев его в униформу, выстроить рядами и с утра до вечера поучать дубинкой, дубинкой и еще раз дубинкой». Люди должны научиться еще больше ненавидеть и радоваться тому, что их тоже ненавидят. Их должны бояться, а не любить. Они должны стать «главной расой, сильной, непримиримой, ненавистной». Им нужно больше характера и меньше мозгов, так как неграмотные более мужественны, чем образованные.

В последующие после 1934 годы Муссолини опять направил всю свою былую неприязнь на буржуазию и буржуазный характер, который, по его определению, был лишен героизма, склонен к скепсису и гуманности. Буржуа присуща нефашистская тяга к компромиссу и спокойной жизни, для борьбы с ними он намерен был заставить итальянцев отказаться от комфорта, ибо комфорт был величайшим врагом милитаризма. По этой причине было запрещено массовое производство дешевого, пользовавшегося популярностью автомобиля типа «фольксваген», так как водить машину считалось удовольствием, удобством и, следовательно, пацифизмом. Муссолини же нужен был непрерывный ряд войн, чтобы приучить людей и в трудностях оставаться жизнерадостными. На этого-то противника – буржуазию – Муссолини и собирался со временем обрушить «третью волну» насилия и концентрационных лагерей. Его вспышки ярости, направленные против богатых, становились все более частыми. Иностранцы утверждали, что он упорно движется влево. Мир коммерции и банков никак не мог это приветствовать. Как-то в порыве гнева Муссолини заметил, что добрых 80 процентов буржуазии следовало бы «физически уничтожить». Если бы он знал их до 1920 года так, как знает сейчас, он «устроил бы такую беспощадную революцию, что то, что сделал Ленин, показалось бы невинной шуткой».

[Хронос]

В Германии Вильгeльм Фрик назначается министром внутренних дел и образования земли Тюрингия. Впервые член нацистской партии входит в правительство.

[Хронос]

Италия объявляет о программе перевооружения военно-морского флота (предусмотрено строительство 29 новых кораблей).

[Хронос]

Бенито Муссолини выступает за пересмотр Версальского договора.

[Хронос]

Германия. Геббельс созвал в Хазенхейме под Берлином собрание членов гау. "Кто не подчинится нашему порядку, - кричал он, - будет изгнан из наших рядов!". Отто Штрассера и его приверженцев, пришедших чтобы изложить свою позицию, штурмовики силой выгнали из зала. После этого группа Штрассера заговорила о "сталинизме чистой воды" и о том, что руководство НСДАП занимается целенаправленным "преследованием социалистов".

[Хронос]

На парламентских выборах в Германии победу одерживают социал-демократы, получившие 143 места. У коммунистов 77 мест, у нацистов, выступающих за денонсацию Версальскогo договора, 107, у центристов - 68, у Национальной народной партии - 41 и у остальных партий - 137.

[Хронос]

В Германии внутри нацистского движения произошел мятеж Штеннеса

[Хронос]

http://hrono.ru/sobyt/1900sob/19310220sht.php

Штеннеса, мятеж. Попытка восстания внутри нацистской партии. 20 февраля 1931 Гитлер, решивший добиваться власти законными методами, выступил с обращением к штурмовикам СА с требованием воздержаться от уличных сражений: "Я понимаю ваши страдания и гнев, но вы не должны браться за оружие". Это обращение вызвало бурю возмущения среди штурмовиков Берлина, расценивших его как измену основным революционным принципам партии. Оберстфюрер СА Вальтер Штеннес, и без того недовольный руководством Гитлера, отказался выполнить приказ фюрера. Это полнейшее предательство партийных принципов, заявил он. При содействии тогдашнего гауляйтера Берлина д-ра Геббельса Гитлер сумел подавить выступление и исключил Штеннеса из партии за неповиновение и бунт.

Но Штеннес не прекратил борьбы за то, что он считал революционными принципами национал- социалистической идеологии. Вместе с Отто Штрассером он создал организацию "Черный фронт" со штаб-квартирой в Праге, которая возглавила борьбу нацистской эмиграции против Гитлера. В 1934, после того как нацистский орган "Ангриф" опубликовал статью, обвинявшую Штеннеса в политическом шпионаже внутри партии, Штеннес возбудил уголовное дело против Гитлера за клевету. На суде Гитлер заявил: "Я всего-навсего считаю, что любой, кто противостоит мне и моему движению, является платным агентом". Позже Штеннес направился в Китай, где стал начальником личной охраны Чан Кайши.

Использован материал Энциклопедии Третьего рейха - www.fact400.ru/mif/reich/titul.htm

[Хронос]

В Германии лидер нацистской партии Адольф Гитлер и лидер Немецкой национальной партии Альфред Гугeнберг договариваются о сотрудничестве.