*256. Когда бы речь шла о Прохорове и его коллегах, то не больно-то и жалко, но Россию жалко, и весьма

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/563024

23 декабря 2013, 10:57 | Политика

О том, почему от Ходорковского не стоит ждать решительных действий

Серия интервью, данная из берлинского отеля «Адлон», где М.Б. Ходорковский очутился, выйдя из Сегежского ИТУ, затем две пресс-конференции — закрытая для особо доверенных СМИ и открытая для более и менее доверенных — в общем-то, никаких особо жгучих тайн не открыли, сенсаций не произвели и переворота в душах аудитории тоже не учинили. Все остались при своем прежнем отношении к М.Б. Ходорковскому, сложившемуся за 10 лет его отсидки.

Потому что перед публикой предстал не бог, не царь и не герой, призванный даровать освобожденье, отмщенье etc., чего многие ждали, а просто человек, отмотавший полновесный червонец, и это было определяющим в его появлении. Теоретически все понимали, что червонец — это серьезно, но не все понимали, до какой степени серьезно. Пресс-конференция эту степень разъяснила и показала.

Велико может быть различие между личностями большесрочников. Тут и закоренелый злодей, и человек, в неудачное время оказавшийся в неудачном месте, и борец за идею, и даже просто жертва судебной ошибки или порочности судебной системы. Разные личности, разные судьбы, разное действие тюрьмы на них. Кто еще более коснеет в грехе, кто приносит плод покаяния, кому не очень понятно, в чем и каяться. Разные бывают и тюрьмы. И в разных странах — есть страны, где тюрьмы суть санатории сравнительно с нашими ИТУ, есть страны с такой пенитенциарной системой, что и наши ИТУ санаториями покажутся. И в пределах одной страны — есть зоны и зоны. Но в любом случае, будь то почти санаторий, будь то преддверие ада, все они подходят под мрачную пословицу «Крепка тюрьма, да черт ей рад».

Ежедневно и ежечасно возмущающая душу несвобода, от которой никуда не скрыться, есть родовое свойство заведений, так и называющихся — «места лишения свободы». И 10 лет несвободы хотя бы и в сущем санатории (впрочем, Краснокаменск и Сегежа санаториями ни разу не были) — это столь же ежедневная и ежечасная внутренняя ломка. «А вблизи от них сидел за столом кавторанг Буйновский... Он просто разомлел, разогрелся, не имел сил встать и идти на мороз или в холодную, необогревающую обогревалку… Он недавно был в лагере, недавно на общих работах. Такие минуты, как сейчас, были (он не знал этого) особо важными для него минутами, превращавшими его из властного звонкого морского офицера в малоподвижного осмотрительного зэка, только этой малоподвижностью и могущего перемочь отверстанные ему двадцать пять лет тюрьмы… Виноватая улыбка раздвинула истресканные губы капитана, ходившего и вокруг Европы, и Великим северным путем. И он наклонился, счастливый, над неполным черпаком жидкой овсяной каши».

Вроде бы Сегежа — не особлаг, но и в пятизвездочном «Адлоне», и на пресс-конференции в Музее Стены на Фридрихштрассе, 43–45 мы видели того самого малоподвижного осмотрительного зэка. И тюремщики говорили, что своей осторожностью и в речах, и в жестах, в том, что немцы называют Haltung, это был типичный — типичнее не бывает — большесрочник. С волчьей лагерной выучкой — без нее не превозможешь — и с «не верь, не бойся, не проси». Какие тут освободительные речи и какие жгучие тайны, доверяемые публике, о чем вы?

У того же Солженицына есть другая ключевая фраза, многое объясняющая: «Как же потом в лагерях жгло». В смысле — какое мучение доставлял пришедший поздний ум. «Теперь-то я сделал бы иначе».

Между тем М.Б. Ходорковский выделялся на фоне других рыцарей первоначального накопления экстраординарной гордыней и самоуверенностью. Иные равночестные ему олигархи были простоваты в духе приземленного поручика Ржевского — «Так за это же по морде можно! — Можно по морде, а можно и впендюрить». Желательнее, конечно, второе, но в жизни всякое бывает, в том числе и производственный риск. Послужной список М.Б. Ходорковского — тем и отличавшегося от В. А. Гусинского и пр. — вызывает в памяти не столько простодушного поручика, сколько Г. Ю. Цезаря с его Quid timeas, Caesarem vehis! — «Смелей, ты везешь Цезаря и его счастье!». Демоническая гордыня — «Что не подвластно мне?» — в конце концов довела ее носителя до Краснокаменска, и можно же представить себе, как это воспоминание жгло и ломало его по ночам на лагерной шконке.

Ломало — и переломило. Остались ли наполеоновские планы, нет ли — теперь об этом не узнает даже подушка отеля «Адлон», а равно родные и соратники. О журналистах и читателях и говорить нечего. После того как открытость планов (скорее безумных, чем разумных, впрочем, кому как) привела к фиаско 2003 года, вероятно, трудно будет найти среди живущих в земном мире человека более закрытого, чем М.Б. Ходорковский. Его выступления в прессе могут отчасти (и весьма отчасти) служить информацией к размышлению, но что до откровений и духоподъемных речей, то легче рассчитывать услыхать их от гранитного камня.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/563024#ixzz2oJYRiLwt

[Максим Соколов]

http://www.odnako.org/blogs/show_35520/

Жанр новогоднего обращения главы государства давно устоялся: родители, дети, друзья, много оптимизма, приправленного сентиментальностью, «с Новым годом, с новым счастьем», бой курантов, хлопанье шампанской бутылки. Это однообразие, повторяемое из года в год, нужно, ибо, как всякий устоявшийся ритуал, оно дает опору и стабильность.

Но предпоследний день старого года перечеркнул эту праздничную рутину. Новогоднему обращению впору звучать набатом — как сталинское «Братья и сестры» и как черчиллевское «Мы никогда не сдадимся».

Набатом — потому что методичность бомбардировок Сталинграда гнилой фашистской нечистью — совсем как 71 год назад — не оставляет надежд на то, что это всего лишь трагический, но случайный эксцесс, случайный выхлоп.

Слишком из многих уст слышится: «Это война». Либо гнилой фашистской нечисти загоним пулю в лоб, как это случилось тогда под Сталинградом, либо она будет торжествовать, оставляя свой кровавый след на всё новых и новых русских землях.

Если об этом не сказать в новогоднюю ночь, которая теперь военная, то о чем же тогда вообще говорить.

Конечно, тогдашние беды и лишения были несоизмеримо больше: холод, голод, карточки, неслыханные потери. С нынешними ломящимися новогодними столами неудобно и сравнивать. Но в одном отношении тогдашним лидерам, выступившим против гнилой фашистской нечисти, было проще. Неприятель не таился, выступал открыто, имел общеизвестный адрес — Берлин, рейхсканцелярия.

В отношении неприятеля нынешнего остаются — по крайней мере, на нынешнем публичном уровне — лишь догадки. Они, правда, всё более отчетливы, у слишком многих складывается одна и та же картинка, дающая один и тот же ответ на вопрос, кто и из какой страны присылает на нашу землю смерть и кому следует загнать пулю в лоб.

Возможно, на секретных совещаниях на самом верху, где информации больше, непосредственный заказчик называется по имени. Но одно дело догадки, пусть в высочайшей степени правдоподобные, одно дело — агентурные донесения, пусть полученные от верных людей, другое дело — прямое называние гнилой фашистской нечисти по имени и адресу в слове к нации, произносимом, когда народ стомильонный от боли рычит.

Если многочисленные догадки верны, если речь идет об одном восточном королевстве, Мордоре, расположенном на пустынном полуострове, то выхода у руководителей России только два: либо посредством лихорадочной тайной дипломатии призвать Мордор к порядку и принудить его к отступлению, либо во всеуслышание назвать Мордор по имени и географическим координатам и принять роковые решения. Причем срок, предписанный действующим григорианским календарем, небольшой — до наступления нового 2014 года.

Выбор невыносимо тяжелый, и «страшен ответ царей» — это сказано именно про такие случаи. Подождем Нового года. Нового счастья придется, возможно, ждать значительно дольше.

[Максим Соколов]

http://expert.ru/2014/01/10/svyatochnyij-rasskaz/
«Expert Online»
/
10 янв 2014, 22:55

В начале января правитель Владимир Владимирович по обыкновению своему работал в Красной Поляне над документами. Служитель принес ему очередную папку, на которой стоял гриф «Тревожные донесения». Правителю не впервой было знакомиться с тайными, а равно и явными непотребствами царевых слуг, своим хищничеством и иными пороками, превосходившими даже явленное некогда свирепыми советскими язычниками, и прежде сердце его не дрожало от необходимости по тревожному донесению отсечь зараженный член, переместив его на новое место работы. Но тут какая-то неясная тревога угнетала его, не давая раскрыть зловещую папку. «Мне страшно? Мой Бог, смелее!» – подбодрил себя правитель и начал читать.

Первое же попавшееся на глаза донесение гласило: «А тут вот ночью маленько посмотрел на первом балу вампиров. Люцифер, черти и другие раскрашенные дьяволы вопили истошными голосами, возвещая неминуемое наступление царства антихриста. Тряслись в своих омерзительных танцах, стучали копытами и кривили свои страшные морды, не переставая что-то орать, визжать, рычать и хрюкать…» Владимир Владимирович позвал помощника. «Что это?» – «Там в сопроводительном документе сказано – "Слово некоего христолюбца, Василия Ложкина"», – отвечал помощник. «О, Господи, с нами крестная сила!» – воскликнул правитель и взялся за следующее донесение.

Оно было явно извлечено из архива – написано старинным полууставом на пожелтевшей от времени бумаге. С трудом разбирая вязь, Владимир Владимирович начал читать: «Открытое письмо народной артистке России Пугачевой А.Б. Глубокоуважаемая Алла Борисовна! Идите, пожалуйста, на… И заберите, пожалуйста, туда ваших пи…ов и вы…ков. С неизменным уважением, поклонник Вашего таланта. А мы живем ныне в похоронках, и когда Господь укрепит и все сохранит, тогда объявимся».

«В похоронках… объявимся, – вторя старинному извету, промычал Владимир Владимирович, после чего, начертав на донесении резолюцию, распорядился: – Фельдъегеря ко мне!» Молодцеватый фельдъегерь тут же явился, правитель вручил ему донесение с резолюцией и приказал: «Немедля скачи, то есть лети, на самом суперсовременном истребителе!» «Есть!» – отрапортовал фельдъегерь и, щелкнув каблуками, побежал к разогретому аэроплану. «Я им покажу, что в России есть духовные скрепы!» – зловеще прошептал Владимир Владимирович, глядя вслед взмывающему в воздух летательному аппарату.

В Останкинском здании телецентра им. 50-летия Октябрьской революции горело окно в кабинете генерального директора Константина Львовича. Как всегда, трудолюбивый, он увлеченно щелкал костяшками счетов, высчитывая рейтинги телепередач и, соответственно, доходы от рекламы. На этот раз выходило, что баланс самый благоприятный, причем особенно знатную ебитду показала как раз встреча Нового года свитой А.Б. Пугачевой, вызвавшая такую тревогу у некоего христолюбца Васи Ложкина. Константин Львович с удовлетворением потер руки, испытывая немалый драйв от ебитды, как тут внимание его привлек шум самолета. Суперсовременный истребитель приземлился на поле рядом с телецентром, оттуда вылез конь, следом всадник. Оседлав коня, он во весь опор с криком «Поберегись!» и размахивая шашкой поскакал к главному входу телецентра. Константин Львович понял, что это гонец к нему от Владимира Владимировича.

Вскоре бравый фельдъегерь вступил в кабинет генерального директора, вручил ему извет на Аллу Борисовну с собственноручной Е.И.В. резолюцией. Ему поднесли чашу, он свалился с ног от усталости, и его отнесли в комнату отдыха. Константин же Львович все перечитывал: «Идите, пожалуйста… И заберите, пожалуйста, туда ваших… Разобраться и доложить». «Вот и все. Пожалте бриться», – мелькнуло в его голове. Но тут же он, взяв себя в руки, понял, что лишь величайшее благочестие в сочетании с неумолимой твердостью может спасти его. К тому же могущество и адский гений Аллы Борисовны не раз ужасали его. Он испытывал какую-то затаенную радость при мысли, что навсегда избавится от этой опасной сообщницы – и сейчас настал именно этот миг.

Спешно вызванная Алла Борисовна вступила в кабинет Константина Львовича. Он сухо объявил ей верховную волю. В первый миг народная артистка была потрясена, но тут же у нее созрел благочестивый план. «Да, Константин Львович, пора, пора менять имидж, и я этот новый имидж тебе тут же представлю, – согласилась она. – Пред тобой отныне новая Алла Борисовна». Генеральному директору подумалось, что и от старой-то Аллы Борисовны непонятно, как избавиться, а тут, вот те нате, еще и новая будет, но усилием воли он смолчал и лишь поинтересовался, в чем же будет заключаться новизна. «Классику будем теперь представлять. Русскую, народную», – отвечала народная артистка. «А также блатную, хороводную», – подумал Константин Львович.

За дело артистка взялась споро, да и 1-й канал славится своим богачеством, и в считанные дни телекомпания представила зрителям преображенную Аллу Борисовну. Среди традиционных праздничных огней и фейерверков на авансцену явилась облеченная в смирные одежды инокиня Досифея и спелым голосом воззвала зрителей и артистов: «А вы, бесноватые, почто беснуетесь? Приспело время мрака и гибели душевной, братья, други, время за веру стать православную. На прю грядем, на прю великую».

В продолжении великой при на сцену вослед инокине Досифее вышел Ф.Б. Киркоров тоже в ангельском образе – яко инок Филарет. То был уж не буйный Филипп Бедросович, но тихий, молчаливый горюн, каждый божий день молившийся и плакавший. Исхудал он, пожелтел, голову седина пробивать стала, но глаза у него были не прежние мутные и навыкате – отныне они умом, тоской, благодушьем светились. Сходное преображение постигло и Максима Александровича, представшего публике, яко инок Мельхиседек. С воссоединением ангельских образов Досифеи, Филарета и Мельхиседека хор и подтанцовка с подъемом грянули: «Победихом, посрамихом, пререкохом и препрехом ересь нечестия и зла стремнины вражие».

Затем опять выступила новая Алла Борисовна с проникновенным пением: «Боже правый, утверди завет наш! Да не в суд иль осужденье, но в путь святого обновленья исполним его, Отче благий! Аминь! Облекайтесь в ризы светлые, возжигайте свечи Божии, грядите к стоянию, и да претерпим во славу Господа». На сцену вышел миссионер-протодиакон Андрей Вячеславович и стал кормить собравшихся блинами, щипая о. Филарета и о. Мельхиседека за афедроны. Ущипленные спели: «Враг человеков, князь мира сего восста!», после чего Алла Борисовна грянула апофеоз: «Братия! Подвигнемся; во Господе правды и любви да узрим свет! Да сгинут плотские козни ада от лица светла правды и любви!»

Зал рухнул от оваций, а на экране появилась надпись: «Вы смотрели Рождественские встречи с инокиней Досифеей (А.Б. Пугачевой). (С) 1-й канал». Константин Львович бросился к рейтингометрам, которые все зашкалили, фиксируя неслыханную прибыль. В довершение к баснословной ебитде генерального директора постигла новая радость. В двери стучался очередной фельдъегерь с собственной Е.И.В. благодарственной резолюцией «Роскошно, как все в России». Над Москвой звонили рождественские колокола.

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/563723
10 января 2014, 11:09 | Общество |

O том прекрасном времени в каждом году, когда никто не ждет новостей

Завершающаяся первая декада января (она же — новогодне-рождественские каникулы, она же — священный месяц драбадан) интересна наряду с прочим и важным обогащением теории и практики российской печати. Оно заключалось в эксперименте по снижению мощностей СМИ как минимум вдвое, а может быть, и даже более сильном. Большинство газет не выходит, ТВ и радио как-то обеспечивают минимальный набор новостей, заполняя прочий эфир повторами, и, в общем-то, ни у кого исчезновение четвертой власти не вызывает особенных эмоций. Исчезла и исчезла, на мак девять лет неурожай, а голода нет.

Сами работники СМИ испытывают противоречивые чувства: одним чертовски хочется поработать, другим этого чертовски не хочется, платили бы деньги, так отчего бы и дальше не предаваться dolce far niente, но даже если в массе своей работники пера подобны жеребцам стоялым, рвущимся к своим ротационным машинам, вопрос не столько в них, сколько в потребителях их продукции.

В массах, которым предлагают информацию. Они же, эти массы, совершенно спокойно переносят строгий информационный пост, и особого стремления разговеться за ними не замечается.

Механизм новогоднего падения продукции СМИ довольно прозрачен. С точки зрения экономической новогоднее падение деловой активности влечет за собой соответственное сокращение рекламы.

А массово информировать забесплатно не всякий хочет и не всякий может. С точки же зрения содержательной резко падает поступление первичного сырья для СМИ. Как ни крути, СМИ — это прежде всего машина для переработки текущих новостей. Их структурированию, комментированию, раздуванию etc. Для чего новости должны поступать в редакции бесперебойно и в достаточном количестве. Продукция же новостных агентств, то есть количество новостных статей падает в эти дни более чем вдвое.

Представим себе металлургический комбинат, получающий руды в количестве менее 50% от потребного. Ровное, денное и нощное гудение мартеновских печей будет весьма нарушено. Тем более что типовое современное СМИ — это такой комбинат, который работает в основном на привозном новостном сырье. Собственное производство новостей — «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете» — крайне незначительно.

Можно, конечно, затыкать новостные дыры, не смущаясь отсутствием актуальных событийных поводов, помещая рассказы о нравственности, разного рода нетленку, очерки о героях социалистического труда etc., но опыт показывает, что в качестве универсальной меры такие эрзац-новости не годятся. Как приправа — туда-сюда, как главное блюдо — нет.

При этом интересно, как агентства урезают поставки новостного сырья, ибо это урезание неравномерно по жанрам. Официоз, новости из-за рубежа, спортивные новости и хроника происшествий либо даются в том же объеме (в особенности официоз), что и в трудовое время календаря, либо сокращаются незначительно.

Зато практически полностью исчезают высказывания ньюсмейкеров (если они не в звании президента). Депутаты, судейские и прокурорские, правительственные чиновники, оппозиционеры из новостного круга исчезают. Возможно, потому что они на отдыхе («Если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану»), возможно, потому что новостники работают по облегченному графику и тоже хотят отдохнуть.

В любом случае новостная картина, в конечном счете определяющая облик СМИ, в первые дни января сильно сближается с теорией и практикой советской печати: официоз, зарубежье, спорт, происшествия — последние, конечно, с той поправкой, что катастроф, как и секса, в СССР не было. Не было также религии, которая сейчас есть и весьма — но в смысле светских новостей картина в высшей степени схожая. Если Новый год — сказочное время, то советская информационная сказка на каникулах реализуется довольно точно.

Самое интересное, что все воспринимают этот возврат в СССР как нечто в порядке вещей. Бурных протестов против урезания свободы прессы не слышно — тем более что она сама себя урезает. Не только слуги режима, но и знатные борцы с ним, а также акулы пера — все любят отдыхать.

Граждане СССР имеют право на отдых, дело хорошее, проблема только в том, что если блаженное советское состояние СМИ продлится и после окончания каникул, мало кто это заметит. Есть четвертая власть, а равно цепной пес — хорошо, нет — тоже не беда, плакать не будем.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/563723#ixzz2q7BpLLiL

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/564109
16 января 2014, 18:56 | Экономика

O том, в какой мере нынешние экономические министры смогли отбить атаку бывшего премьера

Уже первый день Гайдаровского форума, посвященный теме «Контуры посткризисного мира, или устойчивое развитие в период нестабильности», оставил откровенно тягостное впечатление, смешанное с недоумением.

Понятно, что для правительственных чинов, включая самого премьер-министра, также почтившего форум своим выступлением, собрание в здании Академии народного хозяйства никак не могло считаться съездом победителей, ибо экономика буксует — и ни в зуб ногой, а средств тоталитарной пропаганды, позволяющей объявлять любое поражение блестящей победой, в руках либерального правительства все-таки пока нет. Хотя вряд ли кто из министров от таких средств отказался, потому что выступления светочей правительственного либерализма были откровенно провальными.

При этом понятно также, что, как и все такие мероприятия, форум готовился заранее. Если бы на старый Новый год случилась черная пятница, а 15-го выступать — тогда было бы понятно. «Все бегут в беспорядке» и речи держат соответственные. «Слухи грозные, ужасные, наступают банды красные etc.». Но поскольку хозяйство заколдобилось значительно раньше, можно было бы и подготовиться к грядущим неприятным вопросам. Как высказанным прямо, так и очевидно подразумевающимся.

Может быть, конечно, и готовились, но как-то странно. В результате этой подготовки премьер Д.А. Медведев заявляет, что «наши сегодняшние проблемы не являются результатом ошибок прошлого. Во всяком случае, их было не так много. Напротив, это скорее следствие достаточно успешной реализации экономической политики последних 10–12 лет, которая и позволила нашей стране совершить рывок вперед, подняться на качественную ступень», да и вообще сейчас весь «мир переживает очередной этап созидательного разрушения, описанного еще Йозефом Шумпетером феномена, который создает предпосылки для последующего развития» — какие тут еще вопросы к нам?

Вторя оптимистическому премьеру, новый министр экономического развития А.В. Улюкаев сообщает, что пива нет и неизвестно когда, то есть что сколь-нибудь приемлемого роста в обозримом будущем не предвидится, а в кулуарах форума делится тем важным открытием, что «пенсия не основной, а дополнительный доход» (зачем же в кулуарах, когда можно рассказать бабушкам-избирателям?). Остальные министры тоже были достаточно тверды — в описанном выше духе.

Судя по всему, либеральные министры решили, что в условиях краха их идеологической концепции самое лучшее — это изображать героев картины Б.В. Иогансона «Допрос коммунистов», то есть проявлять несгибаемость. Иная позиция — например, подать в отставку со словами «Увольте старика» — была бы проявлением непростительного малодушия.

Сцены несгибаемости, представленные в здании Академии народного хозяйства, тем интереснее, что двумя днями раньше в здании Центра международной торговли заседал клуб «Меркурий», президентом которого является председатель ТПП и бывший премьер-министр Е.М. Примаков, который произнес речь, по замыслу (да и по действию) не оставлявшую камня на камне от неолиберальной концепции наших министров.

Примаковское выступление более всего напоминало детский стишок про то, как «Дедушка в поле гранату нашел, // Взял он ее и к обкому пошел. // Дернул колечко и бросил в окно — // Дедушка старый, ему всё равно».

Когда 13 января на заседании «Меркурия» был изложен принципиально альтернативный взгляд на ведение правительственных дел, причем изложен авторитетным старцем-патриархом — «Я дать царю совет имею право, я камергер», — это был несомненный вызов для наших министров. Они могли убедительно возразить Е.М. Примакову по всем пунктам его доклада, в случае неопровержимости этих пунктов могли признать свое поражение. С надлежащими оргвыводами, которые лучше сделать добровольно.

На Гайдарфоруме они избрали третий вариант: как ни в чем не бывало говорить речи, оставляющие у публики ощущение крайней неловкости — «Да за кого же они нас держат?». Такие речи никак не могут служить отражением примаковского вызова, скорее они есть признак того, что развязка ускоряется и нашим министрам лучше будет заниматься созидательным разрушением в другом месте — с менее вредными последствиями для общества и государства.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/564109#ixzz2qlHMst2p

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/564648
27 января 2014, 16:05 | Политика
О том, почему одна «глупая нация» не захотела последовать примеру одной «умной», и отчего сегодня этим многие недовольны

В канун 70-летия окончательного снятия ленинградской блокады оптимистический телеканал «Дождь» для неравнодушных людей провел передачу и разместил на своем сайте опрос: «Надо ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?».

Опрос вызвал сильные нарекания неравнодушных людей другого направления, и вопрос о надобности объявления Ленинграда открытым городом так и остался не до конца проясненным — администрация канала вывесила объявление: «Некорректный вопрос про блокадный Ленинград был ошибкой и продюсера программы, и редактора соцсетей. Он удален. Приносим свои извинения».

Мстительный вице-премьер Д.О. Рогозин послал вдогонку: «Ошибочка вышла? Ну так увольте ваших продюсера и редактора», но, наверное, зря. Последующее обсуждение предмета целевой аудиторией показало, что она достаточно единодушна — «Конечно же, надо было», — и при такой аудитории что же страдать продюсеру и редактору. «Я только выполнял приказ» (С).

Предметный разговор тут, пожалуй, что бессмыслен. Киберактивисты и журналисты знают всё — естественно, что знают они всё и про блокаду. Поэтому нет смысла спрашивать ни про конкретные распоряжения Гитлера и OKW о недопущении в случае капитуляции выпуска гражданского населения из Ленинграда, ни о чудовищном смертном голоде среди как бы спасшихся жителей прифронтовых местностей с немецкой стороны, ни о вопросах чисто логистических.

Николаевская железная дорога была перерезана еще в августе — 20 августа немец взял Чудово, до 8 сентября держалась единственная связующая трехмиллионный город с Большой землей ветка на Шлиссельбург–Тихвин. Как организовать отправку порядка 2 тыс. эшелонов с эвакуируемыми (под непрерывной германской бомбежкой), где взять потребное количество вагонов и паровозов, как обеспечить оборот подвижного состава — на всё есть единственный ответ: «Во всем виноват Сталин».

Сталин, конечно, виноват в весьма многих просмотрах, повлекших за собой огромные жертвы — только хипстер с «Дождя» мудр и всеведущ — но все-таки где взять вагоны и паровозы? Не дает ответа.

При таком всезнании неудобно уже спрашивать, известно ли нашим гуманистам такое слово, как «Тихвин» « историки-ревизионисты о нем ни гу-гу. Между тем падение Тихвина (250 км к юго-востоку от Ленинграда), отданного немцу 9 ноября 1941 года, дополнительно утяжелило и без того отчаянное положение северной столицы, в несколько раз увеличив протяженность «Дороги жизни», для слишком многих следовавших по ней оказавшейся также и дорогой смерти.

Тихвин был возвращен только через месяц, 9 декабря, а снабжать город и эвакуировать население надо было каждый день.

И немецкие пропагандисты, работавшие по осажденному городу, были честнее, чем пропагандисты оптимистического канала. Немцы снаряжали агитснаряды с листовками — «Ленинградцы, вас предали большевики! Вы все умрете! Сдавайтесь!» и «Ленинградские матрёшки, приготовьтесь к бомбёжке, доедите бобы, приготовите гробы. Победа наша, а с Ленинграда — каша», — в которых отсутствовало обещание сытной кормежки. Пропуска в сытный плен тоже не было. Целью их агиттворчества были только деморализация и отчаяние осажденных. Сбережение сотен тысяч жизней появилось только у других пропагандистов спустя семьдесят с лишним лет — три поколения прошло, кто там будет разбираться.

Но, как всегда — пережали.

Слишком явственно в социологии оптимистического канала прозвучала уже знакомая тема «баварского пива». В сочетании с темой «Париж — открытый город» — ведь и в 1941-м, и в 1942 году работало метро (и строились новые линии), в кабаре пели лучшие звезды, парижанки флиртовали с немецкими офицерами, Paris toujours Paris, а стыд не дым, глаза не ест — вот и нам бы так.

Весьма умная нация в 1940 году показала пример весьма глупой-с.

Судя по ярости недостаточных оптимистов, и спустя три четверти века русская нация остается весьма глупой-с. «Пресволочнейшая штуковина, существует — и ни в зуб ногой». Несмотря на все пропагандные усилия.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/564648#ixzz2rcMQwinB

[Максим Соколов]

30 января 2014, 16:32 | Общество |
O том, как телеканал «Дождь» стал нерукопожатным

Эскапада телеканала «Дождь» была оскорбительна весьма для многих, и попытки отстоять безусловное право на выступления такого рода и в дальнейшем — любые-де вопросы могут свободно ставиться и обсуждаться — представляются малоубедительными.

Постановка вопроса «Прекратила ли Н.В. Синдеева пить коньяк по утрам?» (тем более что можно придумать и иные действия, совершаемые по утрам, а равно и по вечерам), скорее всего, вызовет у sujet de question дальнейшие слезы и потому должна быть возбранена. Вряд ли руководство оптимистического канала будет приветствовать и постановку вопросов, касающихся господдержки «КИТ Финанса» и роли в этом деле лучшего министра финансов в мире. Резонно будет замечено, что это вовсе не любой вопрос, но какая-то грязная инсинуация, а равно антисоветская (вар.: жидочекистская) свистопляска.

Умственные способности руководства «Дождя», позволяющие угадывать встречные ходы других и предупреждать их, вообще выглядят крайне убого. Отстаивая право канала на постановку любых острых вопросов, Н.В. Синдеева одновременно указывает, что «если человек высказал свою позицию — фашиствующую, гомофобскую, — то за это можно увольнять». Даже не фашист, а фашиствующий — то есть не кулак, обладающий хоть какими-то объективными признаками, а подкулачник, которым сельский активист может объявить любого, хоть сирого бобыля. Резервируя за собой столь широкое право произвольного прекращения деловых сношений, странно отказывать другим — например, кабельным провайдерам — в столь же широком праве.

Всё это выглядит малопривлекательно, но, впрочем, русский человек довольно отходчив. Гнев — дело человеческое, злопамятство — дьявольское.

Употребление даже такого сильного средства, как дубина народной войны, имеет внятное временное ограничение — «и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью». Если уж самолюбивый герой с чудесным жребием довольно быстро стал вызывать презрительную жалость — «Поделом им, м… й в г….!» — то уж оптимистический канал, который против великого императора, что вошь против тигра, тем более стал порождать сказанное чувство почти что сразу. Оно, конечно, «И ученье у них дубоватое, // И приемы у них грязноватые, // И на этих людей, // Государь-Пантелей, // Палки ты не жалей, // Суковатыя» — но все-ж таки pas trop de zèle.

Может быть, в итоге успешной вестернизации, о необходимости которой так долго говорил тот же «Дождь», русский народ утратит отходчивость, но пока он по-прежнему пребывает в архаическом состоянии и мстительные мероприятия отключающих провайдеров вызвали скорее снисходительную к «Дождю» реакцию — «Да ладно, черт с ним».

Ведь последовательное применение к пусть сто раз виновному (предположим, что так) принципов «рукопожатности», они же «лишение огня и воды» по римскому праву, они же «когда средь оргий жизни шумных меня постигнул остракизм» — это совсем не масло сливочное. Взывая к рукопожатности, то есть к регуляции конфликтов не силами государственной машины, но мощью гражданского общества — «Смирись перед великим народом!», апологеты гражданственности не учитывают, что такой способ вполне действенен, но довольно чувствителен для объекта воздействия. Порой даже не менее, а более чувствителен, нежели в том случае, когда регулирование берет на себя холодное чудовище в лице государства.

Скажут, что в данном-то случае роль гражданского общества, то есть негосударственных институтов, была мнимой. По форме учили «Дождь» уму-разуму они, но по сути мы же знаем, как было всё на самом деле: позвонило значительное лицо из важной инстанции, и все взяли под козырек. Может быть, да, а может быть, нет. Лично я со свечкой не стоял и в отличие от киберактивистов и Н.В. Синдеевой способностью незримо проникать сквозь стены не обладаю.

Но при этом не учитывается, что чья бы воля тут ни была — хоть возмущенных субъектов гражданского общества, хоть высокопоставленного сатрапа, — форма воздействий была негосударственной. Члены гражданского общества сочли «Дождь» нерукопожатным и приняли чувствительные меры. Если в следующий раз сатрапы будут точно ни при чем, экзекуция будет выглядеть примерно так же и поротая задница будет так же гореть.

Так что лучше заранее приготовиться к живительному воздействию гражданского общества, которое не всегда есть каравай, объедение.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/564880#ixzz2s5r5mfs7

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/565355
7 февраля 2014, 11:49 | Спорт |

О спортивном празднике и неуместных сожалениях по его поводу

Может быть, такая откровенность не подобает в дни Олимпиады, но я всегда был равнодушен к спорту. Что поделать — не волнует, не греет, не заражает. При том, что я вполне уважительно отношусь к любителям спорта — если мне медведь на ухо наступил, это же не основание осуждать более счастливых в этом отношении ценителей музыкальных гармоний. Для меня — нет, а для многих это важно, и дай им Бог.

Опять же я сходно равнодушен к пышным супер-пупер-компьютерным шоу, которыми положено открывать и закрывать Игры.

В качестве зрелища мне бы что-нибудь более камерное и небольшое. Ну, и наконец, я вообще не люблю большого стечения народа. В частности, и свои поездки планирую таким образом, чтобы избежать больших спортивных и культурных торжеств. Местночтимый народный праздник с любительским духовым оркестром в Верхней Баварии — патриархальное «Гоп-ля, соседушка!» — вот мой предел.

С таким отношением хоть к московской Олимпиаде 1980 года, хоть к пекинской 2008-го, хоть к лондонской 2012-го странно было относиться к предстоящей сочинской принципиально иначе. «Мое дело сторона, но те, кому это в радость — пусть им будет в радость».

Вряд ли предстоящая церемония открытия своей хитрой машинерией и фейерверками затмит всё, представленное ранее в таких случаях, но если затмит — прекрасно, если нет — тоже невелика печаль, кто особенно помнит, чего там представляли в Лондоне, хотя со дня той феерии прошло менее двух лет.

Что до олимпстроя и олимпблагоустройства, то бурное преобразование природы, производимое в сжатые сроки — «Здесь взрывы закудахтают // В разгон медвежьих банд, // И взроет недра шахтами // Спортивнейший гигант» — всегда и везде сопровождалось большими или меньшими огрехами, просчетами и даже прямым воровством. Все первоначальные олимпиадные сметы оказывались сильно заниженными по сравнению с итоговыми.

Особенно в новейшее время, когда довольно-таки сиротские олимпиады прошлого уступили место весьма помпезным. Коммерциализация без воровства — что брачная ночь без невесты.

Сравнивая предолимпийскую прессу (свободную, естественно, о благожелательной речи не идет) лета 1980-го и зимы 2014-го, нельзя отделаться от неожиданного вывода, что, пожалуй, нынешняя свободная пресса позлее будет. В 1980 году, когда большинство западных держав бойкотировали московские Игры, это привело в тому эффекту, что обличительный угар был слабее.

Что же угорать и неистово обличать, когда всё равно не приехали — это уже совсем несообразно будет. Поскольку сейчас бойкот не состоялся, а душу надо отвести, то обличение вечных недостатков всякой Олимпиады, которые связаны с большим скоплением людей, нынче идет даже горячее и садче, нежели в года тоталитаризма.

Возможно, это связано с фигурой нынешнего олимпийского лидера В.В. Путина, который воспринимается как всеобщий двигатель и виновник сочинского преобразования, конечно же, в большей степени, чем Л.И. Брежнев — двигателем и виновником Олимпиады-80.

При такой сильной персонификации, когда лидер готовится вкусить долгожданный триумф, естественно, хочется сообщить, что у триумфатора кирпичи падают с потолка на голову зрителям. А если в самом деле упадут, будет вообще пасхальная радость.

Психологически такой механизм понятен, но практически критики режима придают большее значение олимпийской кульминации, чем сами российские лидеры.

В 1980 году олимпийские ставки были, пожалуй, даже выше, чем сегодня. Игры 1980 года — если бы они полностью удались — были бы своего рода пропуском в хорошее общество и свидетельством о реабилитации. Как стали им пекинские игры 2008 года — ведь в истории КНР тоже много всего было (ср. также токийские, мюнхенские, сеульские игры, также исполнявшие реабилитационную роль). Кремлевским лидерам вряд ли доставил удовольствие олимпийский бойкот, но сказать, чтобы он поверг их в полное отчаяние и совершенно деморализовал — никак нельзя. Одна из неприятностей, не более того.

Почему нынешняя олимпийская свистопляска в свободной прессе произведет на российское руководство более губительное действие — непонятно. Презрение В.В. Путина (не всегда безосновательное) к тем, кто выступает от лица мировой общественности, известно, и отчего он сейчас должен сломаться и выйти вон, плача горько.

Тем более что у олимпиад есть то свойство, что решение провести их в той или иной стране принимаются сильно загодя, а потом отменять их уже поздно. Может быть, если сегодня спросить руководство, проводить ли олимпиаду в Сочи в феврале 2014 года, оно бы задумалось (а может быть, и нет), но решение было принято в июле 2007-го на гватемальской сессии МОКа, а далее — цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи. Потом уж поздно горевать.

Если мировая прогрессивная общественность так настаивает на своем праве ветировать долгосрочные решения МОКа — причем в любое время, — наверное, ей со своими претензиями лучше в МОК и обратиться, причем заблаговременно. Нынешнее «гав-гав-гав» способно лишь удовлетворить потребность «не догоню, так хоть согреюсь». Что, впрочем, вполне соответствует олимпийскому девизу «Главное — не победа, главное — участие».

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/565355#ixzz2seCzolSt

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/565589
11 февраля 2014, 13:40 | Спорт |

O том, что умное и тонкое может быть и массовым

Успех церемонии открытия Олимпиады в Сочи превзошел все ожидания, и отвечавший за церемонию гендиректор «Первого канала» К.Л. Эрнст сделался львом настоящей минуты. «Виват Константин Львович!» было единодушным — эффект, которого еще днем 7 февраля мало кто ожидал. Желающих освистать — за дело или не за дело — и сами Игры, и церемонию было более чем достаточно.

Дальнейшее, mutatis mutandis, напомнило первое выступление Шаляпина в «Ла Скала», где он должен был исполнять партию Мефистофеля. Накануне спектакля Шаляпин публично и категорически отказался платить дань «королю театральной клаки», вольному казнить или миловать артиста. Премьера начиналась с ожидания неминуемой казни, которой подвергнут этого слишком возомнившего о себе русского. Но сила художества, явленная Шаляпиным, была такова, что вместо казни явился неслыханный триумф — «Когда Шаляпин в прологе развернул мантию и остался с голыми плечами и руками, один из итальянцев-Мефистофелей громко заметил в партере: «Пускай русский идёт в баню». Но на него так шикнули, что он моментально смолк. С итальянской публикой не шутят. «Что же «король клаки»? Что же его банда джентльменов в жёлтых перчатках?» — спросил я у одного из знакомых артистов. Он ответил радостно: «Что ж они? Себе враги, что ли? Публика разорвёт, если после такого пения, такой игры кто-нибудь свистнет!». Это говорила публика, сама публика, и ложь, и клевета, и злоба не смели поднять своего голоса, когда говорила правда, когда говорил художественный вкус народа-музыканта. Все посторонние соображения были откинуты в сторону. Всё побеждено, всё сломано».

Ночью 7-го, когда закончился «Сон о России девочки Любы» и огонь заполыхал в олимпийский чаше, зоилов, так надсаживавшихся все предыдущие дни, слышно не было. То ли в самом деле они чувствовали то же, что и миланские джентльмены в желтых перчатках, — «Публика разорвет», то ли — надеемся, что так, — сработало речение «Патриотизм — последнее прибежище подлеца», то есть для самого негодящего человека не всё потеряно, когда он все-таки может ощутить родство со своей страной и почувствовать, что он тоже русский.

О менее прогрессивных зрителях и говорить нечего. «Мы русские, какой восторг!» — вот что переполняло сердца. Когда-нибудь это должно было случиться. Невозможно всё время жить в состоянии терзающего душу невроза, с самосознанием случайного обсевка на ниве Божией, рано или поздно должно пробиться единящее братское чувство «Мы дети России великой, России могучей и раздольной». Случилось так, что это чувство было дано через «Сон о России».

Но великая потребность в таком единящем чувстве не отменяет заинтересованности в должном художестве, могущем это чувство выразить. И «Сон о России» был таким высоким художеством, многослойным и богатым, которое порадовало всех — от детски простодушного зрителя до зрителя, обогащенного всеми премудростями. Так ведь и бывает с подлинным искусством, что оно — для всех, это такое пиршество, куда зовет всех — от бояр до нищего слепца, и никто за столом не лишний, всем — вольный вход, все — гости дорогие.

Причем К.Л. Эрнст, который vivat et floreat, попутно явил всему миру разительное опровержение самого себя прежнего. Опасения насчет церемонии были не вовсе безосновательными, ибо многолетние художества «Первого канала» слишком много и часто определялись формулой «пипл хавает».

Сатирикеры у микрофона, А.Б. Пугачева со всем родством своим и свойством и прочее — не к ночи будь помянуто. Соблазн сделать еще один «Голубой огонек» — и со сметой, возведенной в энную степень, и с невыносимой пошлостью возведенной в нее же, — был достаточно велик. Тем более что опыт мастеров культуры и халтуры — как отечественных, так и мировых, nomina sunt odiosa — показывает, что беспредельная смета еще ни от чего не гарантирует.

Тем поразительнее и то, какое умное, тонкое и изящное зрелище получилось, и то, что самые простецы из простецов — то есть пипл, который по определению хавает, — были умилены и восхищены ничуть не менее, чем зрители, обогатившие себя всеми сокровищами человеческой культуры. Выяснилось, что подлинная культурность не препятствует, а способствует массовому успеху.

Искусство принадлежит народу, как учили нас классики.

Остается помечтать, чтобы К.Л. Эрнст и впредь оставался на этой классической линии, а «Голубые огоньки» предал анафеме. Если это сбудется, сочинская Олимпиада окажется не просто чудом, а чудом из чудес.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/565589#ixzz2t28qY3tg

[Максим Соколов]

http://izvestia.ru/news/565777

13 февраля 2014, 17:02 | Общество

Oб общественном расколе на фоне последних медиаскандалов

Последние скандалы, связанные с мужественным отстаиванием свободы слова, уже идеально описываются формулой «Что за народ такой нервный пошел? В рожу плюнешь — драться лезут».

Когда журналисты оптимистического канала «Дождь» настаивают на своем праве беспредельного любопытства — в том числе и по поводу несостоявшегося по вине Красной Армии гуманизма группы армий «Север» ленинградской смертной зимой 1941/42 и аккурат под годовщину снятия блокады — или когда в дни спортивного праздника сатирикер В.А. Шендерович сравнивает 15-летнюю девочку-фигуристку с нацистским карателем (про сравнение президента России с фюрером и рейхсканцлером мы уже не говорим, это уже привычно как блякание), протагонистам свободы слова не приходит в голову простое соображение.

А именно — мысленный перенос своих подвигов по части свободы слова в частную сферу.

Вздумай дождевики проявить свою любознательность на поминках или вздумай Шендерович явиться со своими аналогиями на свадьбу — без ответного оскорбления действием не обошлось бы. Дураков и в церкви бьют, тем паче на торжественных мероприятиях, и бьют порой весьма болезненно.

В каковых побоях тоже следует знать меру.

В Уголовном кодексе есть статья о насильственных действиях, вызванных неправомерным поведением потерпевшего. Хотя наказания за такие дела, как правило, бывают снисходительными — уж очень потерпевший гадок и уж очень долго он своего допрашивался, всё ж таки побои подлежат уголовному суду, а не наградному отделу.

Но если для рыцаря свободы слова урок в том, что не надо так долго и нудно напрашиваться — тогда и фотокарточка будет цела, то гостям на мероприятии назидание в том, что смягчающее обстоятельство — это всё же не полная индульгенция на превращение пакостника в форшмак. Тут не смертный бой, тут и меру знать надо.

Умеренность имеет смысл не только потому, что руки-то свои собственные и чрезмерно марать их не надо даже об Шендеровича, но и потому, что пакостничество само себя наказует. Не всегда, к сожалению, но данный случай представляется относительно благоприятным.

Ибо в общественном мнении произошла зримая демаркация. Одни считают любознательность оптимистического канала и антифашизм сатирикера вещами позволительными и в порядке вещей, с точки зрения других, это мерзость перед Господом. Перед людьми тоже.

Демаркация между мертвой и живой тканью (при желании апологеты «Дождя» и Шендеровича могут считать живой тканью себя, а мертвой оппонентов, степени обозначившегося противостояния это не меняет) столь очевидная и состоявшаяся, что остается констатировать: «Люди более не могут жить вместе, прочее — уже формальности». Надо признать, что более они не могут сообщаться между собой ни в еде, ни в питье, ни в молитве. В праздниках и горестях тоже. У вас своя свадьба, у нас своя свадьба. Может быть, это невесело, но это свершившийся факт.

Вы можете улаживать свои внутренние дела или не улаживать — это как вам будет благоугодно, что до нас, то нам надо улаживать свои дела, которые находятся в немалом беспорядке.

А Шендерович, «Дождь» или Pussy Riot пусть будут тебе как язычник или мытарь. Находиться с ними в постоянной перестрелке — что толку в этакой безделке. Мнимости сами мало-помалу растворятся, когда мы будем заниматься своими делами. Тем более что дел — выше крыши.

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/565777#ixzz2tD6AcUGl