*3593. Эльдар Рязанов!

[Игорь Эйдман]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=565DBDC943D59

"Гараж", кадр фильма Эльдара Рязанова. Фото: youtube.com.prx.zazor.org/watch?v=Xqsa4u00GXM

01-12-2015 (18:49)

После "Гаража" СССР не просуществовал и двенадцати лет

Эльдар Рязанов войдет в историю российской культуры как человек, точно поставивший смертельный диагноз коммунистическому эксперименту в России. Я имею в виду фильм "Гараж". Эта картина много убедительнее, чем "Архипелаг ГУЛАГ", свидетельствовала, что СССР обречен. Солженицын в ГУЛАГе доказывал, что советская власть жестока и бесчеловечна.

Но ведь многие жестокие режимы существуют веками. Гораздо менее претенциозный и пафосный "Гараж" убедительно продемонстрировал, что провалилась главная задача, не выполнено непреложное условие проведения коммунистического эксперимента — не создан "новый человек", альтруист и коллективист. В "Гараже" Рязанов показал, что и через шестьдесят с лишним лет после начала советского проекта люди продолжают быть эгоистами и собственниками, что при "социализме", как и при капитализме, ими движут корыстные интересы, а не высокие коммунистические идеалы. Рязанов не пытался давать этому оценку. Он просто констатировал факт.

Без "нового человека" большевистский эксперимент был обречен. СССР, который возник как попытка реализовать коммунистическую мечту, притворявшуюся наукой, оказался нежизнеспособен. Его крах и развал был только делом времени.

Русские радикальные марксисты, в том числе такие выдающиеся люди, как Ленин, Горький, Троцкий, свято верили в то, что если упразднить частную собственность на средства производства и ликвидировать класс собственников, люди изживут собственнический инстинкт и станут коллективистами. Эта практически религиозная вера основывалась на той определяющей роли, которую классы и собственность имели в теории Маркса. Горький прощал большевикам все зверства, дружил с палачами-чекистами, искренне веря, что они переделают человека, пинками выгонят людей из мрака алчности и злобы к свету всеобщей любви и взаимопомощи. Даже Троцкий не мог признать, что, несмотря на то, что в СССР собственность национализирована, а "эксплуататорские классы" уничтожены, социальная психология людей не изменилась и так же, как и до начала "строительства социализма", определяется эгоизмом и конкуренцией (остро критикуя сталинскую систему, он тем не менее не дошел до таких обобщений, это было бы отречением от марксистской веры всей его жизни).

А вот Рязанов убедительно показал, вслед за Булгаковым (для которого эта тема все же была вторична), что москвичи, как и вся Россия, все такие же, как и при "проклятом капитализме", что они не изменились, также любят деньги и собственность, только квартирный, а потом гаражный вопрос их несколько испортили.

Опыт СССР доказал, что экономический базис не определяет социально-психологическую надстройку. А возможно, как раз все наоборот. Генетически обусловленные свойства человеческой личности заставляют людей конкурировать друг с другом за материальные ресурсы, власть, престиж и даже иногда за гаражи . Вся история человечества и рязановский фильм доказывают это.

Коллективистский, эгалитарный социальный идеал умер вместе с советским проектом. Что же вместо него? Тот же рязановский "Гараж" демонстрирует не только нежизнеспособность коммунистического альтруизма, но и попытку демократического рационального распределения ресурсов. Новым социальным идеалом информационной эпохи может стать свободное творческое сотрудничество и конкуренция, собственность творца на свое имя, время и плоды своего труда (не путать с копирайтом и брендом), без эксплуатации и подневольной работы ради материального выживания.

После "Гаража" СССР не просуществовал и двенадцати лет. Рязанов поставил больному диагноз, а Горбачев с Ельциным при поддержке интеллигенции и значительной части населения провели операцию по эвтаназии умирающего.

[Александр Мельман]

http://www.mk.ru/culture/2015/12/03/...iy-miting.html
На панихиде говорили о патриотах и национал-предателях
Сегодня в 15:16,

Конечно, Эльдар Рязанов заслужил такое прощание. Очередь к нему (и разве можно назвать этих людей толпой?!) тянулась аж до Садового кольца и в бесконечность. Текла, не переставая.

Прощание с Эльдаром Рязановым превратилось в политический митинг
фото: Наталья Мущинкина

Всё началось в 10 часов утра. Точь-в-точь. Закончилось около часа дня, а люди всё шли и шли. Народный режиссер, снимавший народные фильмы… Какая банальность. Это и так понятно, без слов. Но он, действительно, снимал для всех. Вот прямо как Высоцкий — и для академиков, и для работяг. Буквально каждый понимал его и брал своё. На самом деле такая многослойность присуща действительно только великому режиссеру.

Эльдар Александрович не любил всех этих слов: великий, двойной смысл… Он просто делал своё кино, такое простое на первый взгляд. Но ведь всё гениальное… Про это кино все слова давно уже сказаны, зачем тогда повторять?

Друзья, коллеги и поклонники пришли почтить память Эльдара Рязанова (9 фото)

Близкие хотели еще и еще раз понять, а что такое был сам Рязанов в нашей жизни? Выступали его артисты — от Олега Басилашвили до Алены Бабенко, от Лии Ахеджаковой до Оксаны Мысиной. Вы представляете, какой временной диапазон! Но они действительно все его. Так и было сказано: «Вот здесь рядом сидят ближайшие родственники Эльдара Александровича. Но ирония судьбы заключается в том, что этих родственников у него гораздо больше — вы все. Мы все». Это самая настоящая правда.

Мудрый, все познавший Басилашвили, сыгравший у Рязанова в пяти фильмах, вспоминал, как режиссер буквально научил его азам профессии: «В каждой картине он открывал меня самого. Благодаря общению с ним я начал понимать, что такое кинематограф, что такое актер и режиссер».

Алена Бабенко, сыгравшая одну из главных ролей в рязановском «Андерсене», обращалась к Рязанову. «Когда десять лет назад у меня в квартире раздался звонок и в трубке раздался ваш голос, когда вы стали приглашать меня на эту роль, я, наглая девчонка, тут же парировала: «А где же вы раньше были!» Я помню все, каждую минуту. Как на «Мосфильме» я ждала вас… и вдруг в дверь ворвался огромный человек, похожий на белого медведя и спросил: «Ну что, Бабенко, как жизнь?» — «Да нормально», — ответила я. И мы стали снимать.

Вы прислушивались к каждому моему предложению, тут же поднимал всю группу: а давай попробуем. Там я влюбилась в вас без памяти. Помню, как на вечеринке в «Эльдаре» мы — Людмила Гурченко, Инна Чурикова и я — так зажигали! А потом вы, Эльдар Александрович, пригласили меня на танец. Я сняла туфли и танцевала с вами босиком…».

Выступали режиссеры, коллеги: Андрей Смирнов, Вадим Абдрашитов, Гарри Бардин, Юлий Гусман — и каждый отдавал ему дань благодарности и уважения. Выступал Александр Ширвиндт, друг (впрочем, друзей у Рязанова было очень много), говорил о явлении под названием Рязанов, которое больше не повторится никогда.

Впрочем… это все были слова, слова… Самые лучшие, чистые, искренние и добрые. Но все же слова. А Рязанов любил смех. Да, сквозь слезы порой, и практически всегда над собой. И Ширвиндт тоже об этом говорил: «Вот уж, Элик, ты бы посмеялся, если бы тебя положили в Колонный зал».

Но прощание с Рязановым превратилось еще и в митинг. Политический. Упоминали Украину, подлое время, патриотов и национал-предателей. Некоторые прямо-таки на сцене поделили друг друга на своих и чужих. Прямо как в рязановском «Гараже» — в знак протеста! Нашли место и время.

Впрочем, все были искренни. А на лестнице висел большой проникновенный портрет Рязанова со строчками его песни из «Служебного романа»:

Смену лет, закаты и восходы,

И любви последней благодать

Как и дату своего ухода

Надо благодарно принимать.

Давайте последуем совету Поэта и не будем шуметь над его могилой. Вечная память.

[Кира Долинина]

http://www.kommersant.ru/doc/2856039
Страна простилась с Эльдаром Рязановым
07.12.2015

30 ноября в Москве на 89-м году жизни скончался самый, может быть, знаменитый в своем Отечестве кинорежиссер — Эльдар Рязанов. 28 художественных фильмов, 22 киносценария, 17 книг, 7 лет работы ведущим "Кинопанорамы", десятки лет работы на телевидении для других передач — все это важные цифры из энциклопедии, но в нашей памяти Рязанов — это прежде всего коллективные эмоции.

Про таких культурных героев, как Рязанов, при кончине принято говорить: ушла эпоха. И она правда ушла — таких как Рязанов больше не будет. Вот только таких и при его жизни рядом как-то не наблюдалось. А время, наоборот, в последние годы его жизни совершило поворот на 180 градусов, и, казалось бы, навсегда ушедшие вместе с СССР герои комедий Рязанова, вернулись во всей своей красе. Мол, зря вы нас похоронили — наш "Гараж" всегда с вами. Сам Эльдар Александрович, в конце 1980-х сетовавший, что его материя — юмор — сиюминутна и новым поколениям его фильмы будут ладно что непонятны — просто несмешны, в 2000-х с ужасом наблюдал, что естественный ход вещей нарушен и песни чиновников из его горькой "Забытой мелодии для флейты" поет уже целая армия новых троглодитов. Жизнь умеет шутить не хуже Рязанова с Брагинским.

Вообще-то ничто не мешало Эльдару Рязанову стать нормальным хорошим советским кинорежиссером. Он не бредил кинематографом, как десятки его сверстников и сокурсников по ВГИКу, он и в сам ВГИК-то попал случайно, в неполных 17 лет на режиссуру не берут. Сам абитуриент мечтал о мореходном училище, думал как-то в этом самом ВГИКе перекантоваться годик, но что-то такое в нем увидел набиравший в 1944 году курс Григорий Козинцев, ну а потом о мореходке никто уже и не вспоминал. При поступлении фильмов он видел мало, набирал уже по ходу дела, но зато именно ему досталась в подарок рукопись "Ивана Грозного" с дарственной надписью: "Дорогому Эльдару Александровичу Рязанову — проходимцу, тунеядцу и бездельнику. Профессор С. Эйзенштейн". На последних курсах, учитывая, что фильмов в стране выходило крайне мало, он легко согласился на переориентацию с художественного кино на документальное и лет пять после выпуска вполне активно снимал по всей стране советских тружеников, не гнушаясь "восстановленных фактов" (так красиво назывались инсценировки документальных или псевдодокументальных сцен) и перекрашивания, хоть и не травы на газоне, но грязных стен, неуместных в красивом фильме. Он не тяготел к глубокомысленности и длинным кадрам, дождь в его фильме всегда был мокрым и требовал зонтика, а снег не отсылал к Брейгелю, а зло кусал через ботинки на тонкой подошве. А еще он любил и умел смешить людей.

Его настоящим дебютом стала, конечно, "Карнавальная ночь" (1956). Еще вполне гэговая по форме комедия, легкое дыхание которой было совершенно неотразимым. Большой неуклюжий Рязанов сам был для этого фильма в роли воздушной героини Гурченко, наивно и как бы шутя ломающей старые схемы. "Человека из ниоткуда" (1961) зритель тогда не увидел, а когда фильм разрешили, время убежало далеко вперед, похоронив отличные работы Юрского и Папанова. В 1962-м была шикарная "Гусарская баллада", подарившая народу красавца Яковлева, крошку Голубкину и сотни анекдотов про поручика Ржевского. Но только в 1966-м Рязанов стал тем самым Рязановым, с которым мы все выросли, повзрослели и даже немного успели состариться: вышел "Берегись автомобиля", абсолютно гениальный, покадрово и дословно, фильм. В нем была найден основной мотив рязановского оркестра — маленький человек со своей правдой и своей маленькой смелостью за нее бороться. Мы все в лучших своих проявлениях дети Деточкина, а уж Новосельцев, жена Гуськова и "продавший Родину за машину" Фетисов, старики-разбойники, провинциальный актер Бубенцов и корнет Плетнев и еще многие-многие другие рязановские герои так точно оттуда родом.

Дорогому Эльдару Александровичу Рязанову — проходимцу, тунеядцу и бездельнику. Профессор С. Эйзенштейн

Временем Рязанова был самый застойный застой — 1970--первая половина 1980-х. "Старики-разбойники" (1971), "Невероятные приключения итальянцев в России" (1973), "Ирония судьбы, или С легким паром!" (1975), "Служебный роман" (1977), "Гараж" (1979), "О бедном гусаре замолвите слово" (1980), "Вокзал для двоих" (1982), "Жестокий романс" (1984), "Забытая мелодия для флейты" (1987), "Дорогая Елена Сергеевна" (1988). Нигде больше Рязанов не достигнет высоты и чистоты "Берегись автомобиля", в его фильмах будут длинноты, назидательность, интеллигентское культурное высокомерие в великих стихах и слишком хорошей музыке Петрова — все то, за что поругивали режиссера тогда и очень любят ругать сейчас. Но его голос будет для этого тягучего резинового времени спасительным. Его истории, его "сказки" смеялись над нами по-доброму и давали выдохнуть, посмотреть на себя со стороны. Да, герои Вампилова выходили точнее и жестче, а женщины Смирнова отчаяннее и безотраднее, но Лукашин и Надя были в каждом доме, и именно фильмы Рязанова впускали в эти дома ощущение, что не все спокойно в датском королевстве. Эту функцию комедии они выполняли безукоризненно.

Сегодня, когда все советское опять тут как тут, модно Рязанова списывать в запас. Апологетика, как считают такие критики, мелкого советского консюмеризма, этическое уродство главных героев всех наших Новых годов, его фильмы как пища для антропологических, а не киноведческих исследований, растерянность его последних фильмов — все ставится в вину. Тут можно поспорить с каждым пунктом. Но спорить не имеет смысла. Потому что Рязанов в нашей крови; потому что наши дети готовы, не понимая толком фабулы, раз за разом смотреть "Берегись автомобиля"; а под стук ножа при резке очередного новогоднего оливье мы искренне заливаемся хохотом над в пятидесятый раз виденной сценой в бане; потому что мы говорим цитатами из его фильмов; потому что Цветаева и Ахмадулина из его фильмов ушли в народ и как-то там вполне себе угнездились; потому что он любил своих героев и научил нас любить их в себе.

Его мир состоял из простых людей. И только они имели в нем смысл

Российское кино бедно на хорошие комедии, да и на простые истории небогато. Мы предпочитаем мыслить вширь и вглубь, обобщать и возноситься. С простыми историями нынче дотошнее всех носится одна Авдотья Смирнова, и сколько ей пришлось за это всего наслушаться. И вот это-то и есть тот диагноз обществу, который всегда ставил Рязанов. Его мир состоял из простых людей. И только они имели в нем смысл. Прощаясь с ним, мы легко можем повторить вслед за Кириллом Серебренниковым: "Спасибо, Эльдар Александрович. Мы все состоим из вашего кино. Во всяком случае, лучшее, что есть в нас".

[Частный корреспондент]

http://www.chaskor.ru/article/pamyat...yazanova_39654
понедельник, 30 ноября 2015 года, 15.51

29 ноября 2015 года умер российский режиссер Эльдар Рязанов

Эльдар Рязанов //Kremlin.ru

Он снял около тридцати художественных фильмов, большинство из которых стали по-настоящему всенародно любимыми. Вот уже 40 лет вся страна встречает Новый год под любимую «Иронию судьбы». Фильмы Эльдара Александровича разлетелись на многочисленные крылатые выражения и цитаты. И вряд ли найдется на постсоветском пространстве человек, который хоть раз в жизни не сказал: «Какая гадость эта ваша заливная рыба». Интернет-журнал «Шапка-ушанка» собрал самые известные цитаты из любимых рязановских комедий. Давайте вместе вспомним гениального режиссера, жизнерадостного оптимиста и человека с активной жизненной позицией.

«Ирония судьбы, или С легким паром!»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Какая гадость, какая гадость эта ваша заливная рыба…

***

— О-о, тёпленькая пошла!

***

— Нашлись добрые люди… Подогрели, обобрали. То есть подобрали, обогрели…

***

— Мы не будем полагаться на случай. Мы пойдём простым логическим ходом.

— Пойдём вместе.

***

— Понимаете, каждый год 31 декабря мы с друзьями ходим в баню. Это у нас такая традиция…

***

— А все-таки у нас с Вами самые замечательные профессии, самые нужные! — Судя по зарплате — нет.

«Служебный роман»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— У меня дети. У меня их двое: мальчик и… м-м… де… тоже мальчик. Два мальчика.

***

— Ты знаешь, я понял, из-за чего мы с тобой разошлись: нам нужен ребёнок!

— Ты хочешь, чтоб у нас был ребёнок?

— Да! И как можно скорее!

— Но я не могу сейчас. До конца работы ещё два часа и Калугина тут… Я не могу уйти!

***

— Вы уходите, потому что директор вашего учреждения Калугина…

— Ну-ну, смелее, смелее!

— Самодур?!

— Угу. Самодура!

***

— Вы же непьющая.

— Как это непьющая? Очень даже… почему же? От хорошего вина не откажусь…

***

— Здравствуйте… Прокофья… Людмиловна…

***

— Людмила Прокофьевна, где вы набрались этой пошлости? Вы же виляете бёдрами, как непристойная женщина!

***

— Вся отклячится, в узел вот здесь вот завяжется, вся скукожится, как старый рваный башмак, и вот — чешет на работу, как будто сваи вколачивает!

***

— Вы утверждали, что я чёрствая!

— Почему? Мягкая!

— Бесчеловечная!

— Человечная!

— Бессердечная!

— Сердечная!

— Сухая!

— Мокрая!

***

— Меня вчера муха укусила.

— Да. Я это заметила.

— Или я с цепи сорвался.

— Это уже ближе к истине.

— Значит, я с цепи.

«Берегись автомобиля»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Зритель любит детективные фильмы. Приятно смотреть картину, заранее зная, чем она кончится.

***

— Я не настолько богат, чтобы оплачивать ещё и стихийные бедствия.

***

— Каждый, у кого нет машины, мечтает её купить, и каждый, у кого есть машина, мечтает её продать. И не делает этого только потому, что, продав, останешься без машины.

***

— Кого мы только не играли в своих коллективах! Лучше не вспоминать. Не пора ли, друзья мои, нам замахнуться на Вильяма, понимаете, нашего Шекспира?

***

— Этa нога — у того, у кого надо нога.

***

— Тебя посодют, а ты не воруй!

***

— Что делать? Что делать?

— Сухари сушить!

***

— Жениться нужно на сироте…

***

— А волчий капкан? А больная нога? А сигареты «Друг»?

— Слушайте, прекратите отсебятину! Во времена Шекспира не было сигарет «Друг», не было! И потом, почему вы перешли на прозу?

***

— Свободу Юрию Деточкину!

«Карнавальная ночь»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Бабу-Ягу со стороны брать не будем — воспитаем в своём коллективе.

***

— Почему прекратили передачу Шекспира?!

***

— Докладчик сделает доклад, коротенько так, минут на сорок, больше, я думаю, не надо…

***

— Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе — это науке неизвестно. Наука ещё пока не в курсе дела.

«Старики-разбойники»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Ты что же, всю жизнь общался с преступниками и так ничему у них не научился?!

***

— Что это у вас с рукой?

— Ерунда, бандитская пуля.

***

— Преступление века на улице не валяется. Его надо организовать. Но для того, чтобы раскрыть его мог именно ты, организовать его должен именно я.

***

— Вообще-то это неправильно, что пенсию дают в старости. По-настоящему её надо давать от 18 до 35 лет. Лучший возраст. В эти годы и работать-то грех, надо заниматься только личной жизнью. А потом уж можно и на службу ходить. Всё равно от жизни никакого толку.

***

— Какая у больного температура?

— Человек без сознания! Вы хотите, чтоб я мерил ему температуру?

— На что он жалуется?

— Он уже ни на что не жалуется!

«Невероятные приключения итальянцев в России»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Чтоб вы все выздоровели!

***

— Э-э, вы куда? Это моя кровать!

— Ты бы хоть газету положил, если твоя. Собственник проклятый!

***

— Беременный? Кто беременный?! (бросает трубку) Розарио Агро ещё никто не обзывал беременным!!!

***

— А вы знаете, что у вас аппендицит?!

— Какой аппендицит?! У меня нога сломана! Не видите?

— Как будто при сломанной ноге у вас не может быть аппендицита! Обнаглели эти больные…

***

— По матрёшкам!

«О бедном гусаре замолвите слово»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Братцы мои! Дорогие… плебеи и фавны! Фурии также… и остальные… гетеры. Если собрата свово вы предать не хотите, то помогите ему пробежать через сцену!

— Будем последними тварями, если ему не поможем!

— Что ж ты, собрат, не подобно эпохе оделся?

***

— Может, его за Нерона нам выдать — как будто?

— Где же ты видел Неронов в лаптях и онучах?

***

— Встань-ка вон там, у той липы.

— Ваше сиятельство, это не липа, это дуб.

— Да? А выглядит как липа…

***

— Если он на чём настаивать будет, не кочевряжьтесь.

— Вы что это, в дурном смысле?

— В нём.

— Да вы что? Я девушка порядочная.

— Вот поэтому и говорю: не кочевряжьтесь!

***

— Дурь наша российская! Я ещё понимаю, когда самозванец на трон. Но самозванец на плаху…

«Жестокий романс»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Дёшево «Ласточку» покупаете, так ведь с барышей-то можно.

***

— Самой бы кто подал

***

— А я вот взяток не беру!

— На одно жалованье живёте?

— Так вам никто и не даёт! Вот кабы вам давали, а вы не брали...

***

— У всякого свой вкус: один любит арбуз, а другой свиной хрящик.

«Гараж»

Кадр из фильма. /kinopoisk.ru

— Да вы что? Как же можно меня выгонять? Я за машину Родину продал!

— Попрошу факт продажи Родины зафиксировать в протоколе.

***

— Законным путём идти можно. Дойти трудно.

***

— Где директор рынка? Дайте мне его! Я из него мясной ряд сделаю!

***

— Речь идёт о каком-то ящике, в котором можно хранить груду штампованного железа!

— Между прочим, это железо стоит шесть, даже восемь тысяч!

— Это ваше, моё дешевле.

***

— Оказывается, белые вороны ещё существуют.

— В природе это большая редкость, но, по счастью, у нас есть.

— По счастью, у вас есть.

***

— Справка, дана гражданке Кушаковой А. А. в том, что она провела ночь в зоологическом музее на общем собрании гаражно-строительного кооператива «Фауна».

— Куда справка?

— Для мужа моего. У меня муж ревнивый. В присутствии 29 свидетелей.

— Свидетелей чего?

— Подпишитесь и поставьте печать, пошляк!

— Завидую, как вы с мужем-то живёте! Не жизнь, а именины сердца! Печать у неё, верная моя.

***

— Девочки, не ссорьтесь!
Источник: «Шапка-ушанка»

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/research/14844/

«Историческая правда» вспоминает каким был Эльдар Рязанов и публикует избранные места из его автобиографии.

... Я с детства любил читать. Читать я научился, когда мне исполнилось три года. Помню, как, разложив на полу газеты и лежа на них, я бормотал газетные заголовки, не понимая их смысла. Меня интересовало само чудо — как из букв составляются слова. Читал я запоем всегда. Для того чтобы оторвать меня от книжки, нужно было окликнуть несколько раз — громко. Тогда я возвращался из другого, волшебного мира, из мира Жюля Верна, Майн Рида или Александра Дюма, чтобы выяснить, зачем меня побеспокоили.

Когда я учился в третьем классе, я совершил свой первый, мягко говоря, неблаговидный поступок. Я был записан в несколько библиотек в районе, и вдруг откопал еще одну, новую. Для того чтобы записаться, надо было принести справку из школы. И книжки тебе выдавали бы соответственно тому классу, в котором ты учился. Но я сильно опередил по чтению сверстников. В школьной справке, выданной для библиотеки, указывалось, что я ученик 3-го (было, к счастью, написано цифрой) класса. Я такими же чернилами переделал цифру 3 на 5, совершив, таким образом, подлог. Я волновался, конечно, когда вручал библиотекарше липовый документ, но она ничего не заметила, и я стал получать книги, положенные пятиклассникам.

* * *

Пионер Элик Рязанов

В восьмом классе я уже не сомневался: самая лучшая профессия на земле — писатель! Для меня не существовало занятия прекраснее, чем чтение книг. Хотелось стать писателем и доставлять такое же удовольствие другим.

Писатель должен знать жизнь — это я усвоил крепко. А я ее совершенно не знал. Мое тогдашнее бытие не представляло интереса — так я считал в то, военное, время. Длиннющие многочасовые очереди за иждивенческой нормой черного хлеба по карточкам; трудный быт эвакуации; прозябание в холодном бараке, где приходилось растапливать печку кусками резиновых шин, брошенных на свалке; охота на гигантских, полуметровых крыс, шныряющих по бараку; умение готовить обед почти что из ничего; наука нянчить младшего брата — все это было буднями, прозой. А уж если писать, то о сильных характерах, экзотических далеких странах, о небывалых приключениях, больших страстях, думал я.

И пришел к выводу, что, прежде чем освоить писательское дело, я должен выбрать себе такую профессию, которая дала бы возможность познать жизнь. А потом я создам произведения об увиденном, испытанном, пережитом.

Чтобы не тратить целый год на опостылевшую учебу, я решил сдать экзамен за десятый класс экстерном. Условия были таковы: надо выдержать одиннадцать экзаменов. На каждый из них «отпускался» один день подготовки. Человек, схлопотавший двойку по какому-либо предмету, выбывал из этих «соревнований» навсегда, как принято на спортивных олимпиадах. Если ученик получал двойку на третьем, пятом или седьмом экзамене, он к дальнейшим испытаниям не допускался.

И все-таки я отважился рискнуть. Очевидно, в моем характере уже тогда гнездились кое-какие авантюристические наклонности.

Поначалу дела двигались недурно. С литературой у меня сызмальства сложились неплохие отношения. Сочинение, устный русский язык и литература прошли легко, в табеле красовались три пятерки. Дальше следовал иностранный язык, с которым я тоже более или менее справился, заработав твердую четверку; к географии — без нее моряку невозможно — я относился с особой симпатией.

Каждый день рано утром я открывал учебник и садился его читать. Естественно, впервые, потому что до этого момента я его в глаза не видывал! Ведь в десятом классе я не учился вовсе и ничего ни по одному предмету не знал. Я проглатывал учебник за день и назавтра отправлялся сдавать.

Очень я страшился физики. Ведь мои школьные годы пришлись на военное время. Учителя физики, как правило, мужчины, поголовно воевали. Поэтому физику тогда просто не изучали, этого предмета как бы не существовало. Вместо отметки в ежегодных табелях против графы «физика» был прочерк. Так что с этой наукой я был совершенно не знаком и не сомневался, что непременно завалюсь.

В физическом кабинете, где мне предстоял позор, стояли какие-то загадочные приборы, на которые я тупо взирал, ничего не понимая. Я вытащил билет и сел готовиться к экзамену.

Первые два вопроса в билете были теоретические, а третий — задача. Я в то время обладал довольно свежими мозгами и хорошей зрительной памятью. Накануне я как раз успел проштудировать учебник физики. Не понял я в нем, правда, ни бельмеса, но прочитал добросовестно от корки до корки. Благодаря колоссальному напряжению воли я заставил себя вспомнить те страницы, на которых был материал по первым двум пунктам экзаменационного билета. Перед глазами как бы всплыли строчки, и я слово в слово по памяти записал на бумажку то, что вчера видел в учебнике. На задачу же я уставился как баран на новые ворота и оставил ее в покое. Я даже не понимал, с какого бока к ней можно подойти.

Наконец меня вызвали к доске. На первые два вопроса я отбарабанил наизусть весь текст учебника. Учителя остались довольны: «Спасибо, садитесь. Отлично». Это было неслыханное везение! Ведь стоило им подобраться к задаче, я тут же оказался бы разоблачен в своем невежестве, выбыл бы из экзаменационного марафона.

Так благодаря счастливой случайности я перевалил один из самых сложных для меня рубежей.

С каждым днем преодолевать барьеры испытаний становилось все труднее и труднее — сказывалась усталость. Напряжение для неокрепших мозгов было непосильным.

И вот наступил последний, одиннадцатый, экзамен — по химии. Химия десятого класса — органическая и совершенно не похожа на неорганическую химию, которую я в девятом классе знал неплохо. Вытащив билет, я посмотрел на него, как на китайскую грамоту. Вышел к доске — и «не сказал ни единого слова», буквально не открыл рта. Педагоги растерялись: в лежавшем перед ними табеле — только хорошие и отличные отметки! Срезать ученика на последнем испытании было, конечно, слишком кровожадно. Я же тупо стоял перед доской и молчал.

В общем, учителя пожалели меня. Они нарушили свой педагогический долг и поставили мне по химии тройку, за что я им, естественно, очень и очень признателен. Таким образом я, совершенно неожиданно для себя, сделался владельцем аттестата об окончании десятилетки. Из шестидесяти человек, которые пустились в это рискованное приключение, до финиша добралось только восемь. Благодаря человеколюбию педагогов я оказался одним из тех немногих счастливцев.

* * *

Студент ВГИКа

Первый вступительный экзамен во ВГИК — рецензия на фильм, название которого мы должны узнать только в просмотровом зале. Так что подготовиться заранее не представлялось возможным. Фильмом оказался «Депутат Балтики» режиссеров Александра Зархи и Иосифа Хейфица. Фильм мне понравился чрезвычайно. Но в рецензии, написанной по школьным стандартам, я толком не смог объяснить, что же именно произвело на меня впечатление.

Поставили мне за эту работу тройку.

Второй экзамен назывался загадочно — письменная работа. Мы явились в институт, нас загнали в аудиторию и заперли. На каждом столе лежал распечатанный на машинке рассказ А. Чехова «Жалобная книга». Этот маленький рассказ состоит из записей, оставленных проезжающими пассажирами в вокзальной жалобной книге: «Подъезжая к сией станции и любуясь на природу, у меня слетела шляпа. И. Ярмонкин...», «А жандармиха ездила вчера с буфетчиком Костькой за реку. Не унывай, жандарм...», «Прошу посторонних записей в книге жалоб не делать. За начальника станции Иванов-седьмой...», «Хоть ты и седьмой, а дурак...» и т.д. Задание заключалось в следующем: на свой вкус выбрать три любые записи и охарактеризовать людей, которые их оставили. Короче говоря, требовалось создать три литературных портрета.

Я умел писать стихи «под Маяковского», «под Есенина», «под Надсона», улавливая литературную манеру того, или иного поэта. Я понял, что сейчас мне надо сочинить рассказы «под Чехова». Я сообразил также, что хорошо, если эти три новеллы будут разными по форме. Одну новеллу я написал в виде письма, другую — как отрывок из дневника, а третью — как рассказ от автора. Я постарался максимально соблюсти чеховскую интонацию, чеховскую манеру письма, чеховский язык. Очевидно, мне это в какой-то степени удалось: я получил пятерку.

Теперь предстояла главная экзекуция — собеседование! Про этот экзамен в институте ходили легенды. На коллоквиуме могли задать вопрос о чем угодно, про кого угодно, как угодно. Могли заставить сыграть актерский этюд на любую тему, попросить спеть, станцевать, походить на руках... Пытка для каждого выдумывалась индивидуально. Основная задача приемной комиссии — застать абитуриента врасплох, поставить его в безвыходное положение и посмотреть, как он будет выпутываться.

Для собеседования необходимо было также приготовить отрывок из прозы, стихотворение, басню и прочесть их с художественным, артистическим мастерством.

В общем, угадать, откуда будет нанесен удар, не представлялось возможным. Оставалось только положиться на фортуну. Проникшийся этим фатальным настроением, не ожидая ничего хорошего, я понуро вошел в зал, где сидели мучители, изображающие приемную комиссию. Кроме того, меня угнетало одно обстоятельство. На мне был надет единственный мой пиджак с большими заплатами на локтях. Мне ужасно хотелось скрыть от комиссии свою бедность. Это сейчас не стыдятся заплат и даже, наоборот, выставляют их напоказ. Такова нынешняя мода. Я же тогда старался как-то скрутить рукава и подогнуть локти, чтобы было незаметно.

Первый вопрос, довольно абстрактный, мне задал Григорий Михайлович Козинцев, набиравший курс:

— Скажите, что вы читали?

Я как-то растерялся, оробел и, наверное, поэтому ответил нахально:

— Ну, Пушкина, Лермонтова, и вообще я для своего возраста читал много.

В комиссии почему-то засмеялись. Потом меня спросили, помню ли я картину Репина «Не ждали». Репин был одним из немногих художников, которых я в то время знал. И я ответил с гордостью, что помню.

— А сколько человек на ней изображено?

Я начал вспоминать и сказал — шесть. Теперь я понимаю: таким способом проверяли мою зрительную память. Я ошибся. Оказывается, там нарисовано семь человек. Об одной фигуре, выглядывающей из-за двери, я забыл.

Затем мне проиграли музыкальную пьесу и поинтересовались, какие зрительные образы возникают у меня, когда я слушаю эту музыку. Честно говоря, у меня не возникало никаких образов. Но я понимал, что, если отвечу правду, они сразу же раскусят, что я совершенно немузыкален, а это надо скрыть. Поскольку музыка была громкая, я сообщил комиссии что-то очень банальное: море, буря, корабль, лишенный управления, несется по воле волн и т.д.

Мой ответ, видимо, пришелся не по вкусу, и Г.М. Козинцев, предчувствуя, что со мной придется расстаться, решил дать мне еще одну, последнюю попытку. — Ну, хорошо, — сказал он усталым голосом, — сочините нам, пожалуйста, рассказ, кончающийся вопросом «Который час?».

Воцарилась зловещая пауза. В тишине раздавался усиленный скрип мозгов абитуриента. Я понимал, что время идет, я произвожу невыгодное впечатление. Пытаясь как-то оттянуть развязку, я спросил:

— Не обязательно смешное?

— Пожалуйста, что хотите.

И я принялся сочинять, еще не зная, чем кончу. Я представил себе лестницу, где жил на пятом этаже в старом доме, и начал:

— Вот по обшарпанной лестнице на пятый этаж бредет усталый почтальон. Лифт не работает — война. Почтальон поднимается. Он запыхался. Он уже немолод. Он позвонил в дверь. Из квартиры вышел старик. Почтальон вручил ему письмо. Старик посмотрел на конверт: на обратном адресе значилась полевая почта, где воевал его сын. Но адрес был написан чужой рукой. Старик взял письмо и вернулся в комнату. В комнате сидела старуха. Он сказал:

— Письмо пришло!

Старик вскрыл конверт и прочитал, что их сын погиб смертью героя. Старик выронил из рук листок бумаги и спросил:

— Который час?..

...Потом мне задавали еще какие-то каверзные вопросы. Экзаменаторы нападали, я отбивался как мог, с ужасом ожидая, что меня попросят исполнить актерский этюд или прочитать стихи. Но, по счастью, все обошлось. Очевидно, я им надоел, и они сказали: «Ну ладно, вы свободны». Меня отпустили, влепив за собеседование тройку.

Студенты ВГИКа (Рязанов справа)

Это была победа, потому что меня приняли. Правда, приняли условно. «Условно» означало следующее: меня берут как бы на испытательный срок. Если окончу первый семестр с хорошими результатами, то останусь учиться. Если же получу плохие отметки по специальности, то меня в середине зимы вышвырнут на улицу.

Институт меня принял условно, да и я в него тоже поступил весьма условно. Любви друг к другу мы не питали: ни я — к институту, ни институт — ко мне.

Итак, прошло всего два месяца, и ученик девятого класса благодаря цепи счастливых случайностей превратился в студента первого курса Института кинематографии. Повторяю, мне не исполнилось еще и семнадцати лет. И, говоря откровенно, я совершенно не был подготовлен к учебе во ВГИКе.

* * *

Итак, я стал режиссером-документалистом.

За пять лет работы на хронике мне довелось побывать во многих интереснейших местах нашей страны. Я путешествовал по Сахалину, Камчатке, Курильским и Командорским островам, плавал на китобойной флотилии, снимал краболовов в Охотском море, прославлял нефтяников Кубани и путейцев Октябрьской железной дороги.

Кинохроника — искусство особого рода. В периоды народных потрясений, катаклизмов, когда страна и народ подвергаются тяжелым испытаниям, документальный кинематограф выходит всегда в первый ряд. Жизнь народа в такие периоды настолько трагична и неповторима, что никакое игровое кино, никакой вымысел, никакая беллетристика не могут сравниться с подлинными событиями, запечатленными на кинопленке. Мы знаем, например, что во время Великой Отечественной войны около двухсот кинодокументалистов находились в армии, на фронтах. Они создавали летопись войны на передовых позициях, в тылу врага, в партизанских отрядах. Многие кадры фронтовых кинооператоров и сейчас невозможно смотреть без слез, без волнения.

Но я пришел в кинохронику в иное время, а именно в 1950 году. Это был период, когда вся страна одевалась по желанию безумного генералиссимуса в форменную одежду. Вслед за армией, работниками КГБ и МВД мундиры начали носить железнодорожники, дипломаты, юристы, горняки, ученые. Казалось, что в скором времени в униформе будут щеголять писатели и артисты. Старый, выживший из ума тиран сочинял трактаты о языкознании и устраивал показательные судилища внутри страны и в так называемых социалистических странах, уничтожая свободолюбивых, влиятельных конкурентов. В концлагерях томились и погибали миллионы невинных — кто за политический анекдот, кто за то, что попал в плен, кто по доносу, кто по навету. А по радио неслось на всю страну: «Живем мы весело сегодня, а завтра будем веселей...»

Документальное кино тех лет не имело никакого отношения ни к жизни, ни к документу, ни к правде. Обожествлялся великий вождь, воспевалась зажиточная жизнь народа, всячески создавалось на экране ощущение постоянного всенародного праздника. Но наивно думать, что всем этим безудержным словословием занималась в искусстве и литературе циничная банда подонков. Все было сложнее — сплав веры и страха, честолюбия и слепоты, окружавший всех массовый психоз, железный занавес, отрезавший СССР от Запада, могучие, ежедневные залпы вранья из всех средств массовой информации.

Но тогда молодой ассистент режиссера, стремившийся к самостоятельной работе, я не очень-то думал обо всех этих материях. Я был продуктом своего времени. Все лакировали действительность. И я не хотел отставать от своих старших, увенчанных лаврами коллег. Я тоже лакировал жизнь, как умел. Снимая фильм о нефтяниках Кубани, я заставил покрасить фасад магазина, чтобы он выглядел на экране новеньким и красивым. У одного нефтяника в квартире стояла неважная мебель. Зато у соседа обстановка была отменная. Но сосед не считался героем труда и не являлся героем нашего фильма. Вместе с оператором я перетащил отличную мебель в нужную нам квартиру. Не скрою, чувство стыда, воспитанное во мне еще в институте, давало о себе знать. Наверное, поэтому я совершал эти манипуляции под покровом ночи, чтобы не видели окружающие...

* * *

Рязанов (слева) - свидетель на свадьбе Катаняна, 1963 год.

В 1954 году мне и режиссеру Василию Катаняну, моему однокашнику и другу, предложили сделать фильм об острове Сахалин. Мне всегда нравились люди необычные, события из ряда вон выходящие, где проявлялись незаурядные качества людей, их мужество, воля, самопожертвование, дружба, и я с удовольствием взялся за работу над фильмом о далеком восточном острове.

Приехав на Сахалин и осмотревшись, мы узнали, что год назад в море случилось интересное событие: рыболовецкое судно было затерто льдами. На помощь рыбакам поспешили самолеты. На парашютах команде корабля сбрасывали мешки и ящики с продуктами, взрывчатку, письма родных. Взрывами рыбаки проложили себе дорогу во льдах и вышли в чистые воды, на свободу.

Мы решили, что подобный эпизод просто необходим для картины. Но поскольку такие истории встречаются не каждый день, нужно воспользоваться методом «восстановления факта», то есть инсценировать этот эпизод.

Будучи режиссерами молодыми, энергичными, мы принялись за организацию съемок. На рыбацкое судно (конечно, другое, не то) сел оператор Леонид Панкин, и оно отправилось в Охотское море искать льды.

Первым делом кинооператор попросил рыбаков не бриться. Несколько суток искали и наконец нашли большое ледяное поле. Корабль добровольно втерся в самую его середину. В Южно-Сахалинск радировали, что первая часть операции выполнена благополучно: судно в ледяном плену. На двух самолетах наша киногруппа отправилась к месту происшествия. Предполагалось, что с одного самолета кинооператор снимет общий план льдов и все спасательные операции, с другого — сбросят мешки и ящики на парашютах.

Мешки и ящики, естественно, набили опилками, ведь продуктов на корабле было вдоволь. Но чтобы оправдать перед зрителем кадры, которые первый оператор снимет на судне, требовалось показать, что с парашютом на лед опустился и сам кинооператор. Иначе откуда взялись бы кадры, снятые на корабле? Сбрасывать человека на льдину, которая дрейфовала в море, опасно. Мы как-то не хотели рисковать жизнью кинооператора Александра Кочеткова и нашли другой выход.

У портного в Южно-Сахалинске купили манекен. Купили на свои деньги, так как сметой эти расходы не предусматривались. Одели манекен в казенный полушубок, привязали валенки, прицепили парашют. Теперь кукла, изображающая кинооператора, была готова к выполнению задания.

Когда мы подлетели к ледяному полю, то увидели в середине черную точку — маленький кораблик, затерянный во льдах. Дубли делать нельзя — кукла у нас только одна и парашют тоже один. Поэтому требовалась четкая организация. По рации наладили двустороннюю связь. По моей команде операторы включили камеры и с самолета выбросили чучело на парашюте.

А дальше в монтаже эпизода следовали кадры, снятые оператором, который с самого начала находился на корабле. Подразумевалось, что сразу же после приземления на льдину оператор начал фиксацию событий. Небритые рыбаки бежали к ящикам и мешкам, вскрывали их (конечно, другие ящики), доставали продукты, спирт, консервы, письма. Моряки приветственно махали летчику, который кружил над кораблем.

Самолеты улетели, и оператор Леонид Панкин, который находился на судне с самого начала, заканчивал съемки на ледяном поле. Он снял, как закладывают взрывчатку в лед, взрывают в нем траншею, как рыбацкий сейнер выходит в чистые воды, в океан.

Афиша документального фильма Э. Рязанова и В. Катаняна

Получился эффектный эпизод о взаимовыручке, взаимопомощи летчиков и моряков, в документальности которого никто не усомнился. Так что «лакировать действительность» оказалось непростым делом, оно тоже требовало своего «мастерства»... Дальневосточные экспедиции были счастливым периодом моей жизни на хронике. Каждодневная же работа над киножурналами и выпусками новостей после возвращения с Дальнего Востока невольно толкала к стереотипности мышления. Я чувствовал, что постепенно утрачиваю свежесть взгляда, начинаю думать штампами. Готовые рецепты, годящиеся на все случаи жизни, стали часто подменять творческие поиски. И я понял — надо уходить в художественное кино.

* * *

Эльдар Рязанов в фильме "Дайте жалобную книгу"

Для меня подлинной школой режиссуры во всех ее компонентах, и в особенности в становлении характера, стала «Карнавальная ночь». Тут я впервые оказался один на один против комплекса, именуемого «постановка фильма».

Началось сразу же с кардинальных уступок. После окончания «Весенних голосов» меня приняли в штат «Мосфильма», и я намеревался ехать в свой первый в жизни отпуск. Как вдруг — срочный вызов к директору студии Ивану Александровичу Пырьеву

. Я вошел в кабинет Пырьева и увидел там двух сосредоточенных людей в серых костюмах. Одного из них я знал, это был обаятельный и веселый Борис Ласкин, написавший сценарий фильма-ревю «Весенние голоса». Вторым оказался известный писатель-юморист Владимир Поляков. Вроде бы ничто не предвещало той драмы, которая разыгралась здесь через несколько минут.

Иван Александрович начал задушевно и ласково:

— Вот, познакомься, это — замечательные, талантливые люди. У них есть замысел музыкальной комедии.

Соавторы согласно кивнули головами.

— Как ты относишься к тому, чтобы поставить музыкальную комедию? — спросил Пырьев невинным голосом и посмотрел на меня.

Я понял, к чему он гнет.

— С большим неодобрением, — бестактно ответил я.

Ласкин и Поляков были шокированы.

— Мне кажется, ты смог бы поставить комедию. И с музыкой ты умеешь работать.

— Не имею никакого желания ставить музыкальную комедию. И вообще, я еду в отпуск, отдыхать. Вот у меня путевка и железнодорожный билет, — я машинально полез в карман.

— Покажи, — вкрадчиво попросил Иван Александрович.

Я еще был очень наивен, плохо разбирался в Пырьеве и неосмотрительно вручил ему путевку и билет. Пырьев нажал на кнопку звонка, в кабинет влетел референт.

— Сдайте в кассу билет, путевку верните обратно, а деньги возвратите ему. — Пырьев показал на меня, референт кивнул головой и удалился. — А ты поедешь в Болшево, в наш Дом творчества. Будешь там отдыхать и помогать им писать сценарий.

Обыкновенные руководители не поступают так, как обошелся со мной глава студии. Тут, конечно, сказалось то, что Пырьев был не только должностным лицом, но и режиссером. Он остался им и на посту директора. Он шел к цели — в данном случае он хотел заставить меня принять свое предложение — не официальными, а чисто личными, я бы сказал — режиссерскими ходами. Этот поступок Ивана Александровича смахивал на самоуправство, а я, вместо того чтобы отстаивать свои жизненные намерения, спасовал, струсил. Откровенно признаюсь: я Пырьева очень боялся. О его неукротимости и ярости на студии гуляли легенды. Я испугался, что, если буду перечить, он меня запросто выставит со студии. В этом столкновении воля Пырьева победила довольно легко, я, в общем-то, не сопротивлялся.

…Самым трудным был мой другой поединок с Пырьевым. Доверив мне картину в труднейшем жанре музыкальной комедии, Иван Александрович как бы поручился за меня перед Кинокомитетом — ведь он же управлял студией. Но в данном случае то, что он оставался режиссером, очень мешало. Ему-то это наверняка не мешало, но мне приходилось нелегко. Первая схватка, если так можно назвать битву с явно превосходящими силами противника, разыгралась вокруг исполнителя роли Огурцова. На эту роль я пробовал многих и наконец остановился на кандидатуре прекрасного и многогранного артиста Петра Александровича Константинова. Проба получилась убедительной. Правда, Огурцов Константинова не столько смешил, сколько страшил. На экране действовал очень взаправдашний, натуральный, зловещий чиновник. Фигура, созданная Петром Александровичем Константиновым, вызывала бы у зрителя глубокие и далеко не веселые аллюзии.

Но Пырьев, увидев пробу Константинова, забраковал ее категорически:

— Роль Огурцова должен играть Игорь Ильинский!

Дело заключалось не в том, что Константинов не понравился директору студии или Пырьев больше любил Ильинского. Нет, проблема упиралась в трактовку сценария, в будущую интонацию фильма. Я намеревался поставить реалистическую, не только смешную, но и ядовитую ленту, где социальные мотивы — разоблачение Огурцова — играли бы доминирующую роль. То есть я стремился снять в первую очередь сатирическую комедию, зло высмеивающую дураков бюрократов, оказавшихся не на своем месте. «Будет замечательно, — думал я, — если картина станет вызывать не только смех, но и горечь».

Пырьев же направлял меня в сторону более условного кинозрелища, где красочность, музыкальность, карнавальность создавали бы жизнерадостное настроение, а Огурцов был бы лишь нелеп, смешон и никого не пугал. Сочная, комическая манера Ильинского, с точки зрения Пырьева, идеально подходила к такому толкованию. При этом Иван Александрович не отрицал сатирической направленности картины, он считал, что при гротесковом, буффонном решении сила сатиры увеличивается. Я же был уверен (и тогда и сейчас), что так называемая реалистическая сатира бьет более точно, более хлестко, более полновесно.

В этом сражении опять победил Пырьев. Я не смог настоять на своем и уступил в очередной раз. И рад, что уступил!

* * *

На съемочной площадке

Члены съемочной группы тоже не оставляли меня своими советами. Съемки шли невероятно тяжело. Надо было заставить всех слушаться себя. А ведь меня окружали люди именитые, многие — старше и опытнее. Вспоминаю такой случай. В павильоне оператор ставил свет, а я репетировал с артистами очередную сцену. Наконец все готово — можно снимать. И тут неожиданно меня вызвали к директору студии. Срочно. Это означало, что Пырьев только что ознакомился со свежей партией снятого материала и намерен высказать свое мнение. Я оставил съемку и помчался. На этот раз Иван Александрович одобрил мою работу, и, окрыленный, я возвращался в павильон. Я шел за декорацией, меня никто не видел. И вдруг я остановился как вкопанный. Я услышал команду оператора Аркадия Кальцатого: «Внимание! Мотор! Начали!» Помощник режиссера крикнул: «205-й кадр, дубль первый!» — и щелкнул хлопушкой. Актеры послушно сыграли сцену, которую я отрепетировал перед уходом. Оператор скомандовал: «Стоп!» Съемка проходила без меня! Это была неслыханная бестактность со стороны Аркадия Николаевича. Только бесцеремонное, пренебрежительное отношение к молодому постановщику могло толкнуть его на подобный поступок. Оператор не имел никакого права снимать в мое отсутствие. Лишь если бы, уходя, я сам попросил его об этом. Что мне было делать? На размышление оставалась какая-то доля секунды. Не драться же! Не орать! Это говорило бы исключительно о моей слабости. Решение пришло мгновенно. Я вышел из-за декорации и спокойно, но громко сказал помощнику режиссера:

— Этот дубль не печатать!

Это значило, что никто не увидит кадра № 205, дубль первый.

Таким образом я демонстративно перечеркнул операторскую самодеятельность, показав, что съемка начнется лишь сейчас, когда пришел постановщик. Одновременно я преподал урок и артистам: не слушаться никого, кроме меня! Как они сыграли сцену, когда я отсутствовал, в данном случае не имело значения. Я поступил так не из амбиции, просто вел борьбу за правильное, нормальное положение режиссера в съемочной группе.

Образовались сложности и другого рода. Молодому человеку труднее всего бывает получить именно первую постановку. Ведь тогда огромные средства, отпущенные на фильм, доверяются совершенно неизвестному субъекту. А если он бездарен, или слабоволен, или чересчур прислушивается к чужим мнениям, ведет себя как флюгер, картина непременно выйдет плохой, деньги будут выброшены зря и государство потерпит моральный и материальный убыток. Поэтому, когда работает дебютант, за его материалом идет усиленный контроль, и это разумно. Естественно, что и за мной следили со всех сторон настороженные глаза. А ситуация с картиной сложилась тревожная. Много сцен приходилось переснимать, ведь постановка была для меня одновременно и школой. Возник перерасход сметы и отставание от сроков. Молодой режиссер явно не справлялся с работой. Мое положение покачнулось. Я, как говорится, зашатался. Это сразу же почуяли некоторые мои «друзья» из съемочной группы и понеслись жаловаться. А рассказать им было что. По неопытности и неумению я наделал немало ошибок. Тучи над моей головой темнели и опускались все ниже и ниже. Беспокойные слухи побудили художественный совет студии собраться для определения дальнейшей судьбы нашего фильма.

Я показал маститым мастерам отрывки из «Карнавальной ночи», составляющие примерно половину картины. Среди членов художественного совета, к сожалению, не обнаружилось никого, кто в своей жизни поставил хотя бы одну комедию. Надо отдать должное уважаемым режиссерам — они были единодушны в оценке: снятый и подмонтированный материал сочли серым, скучным и бездарным. В частности, Сергей Иосифович Юткевич печально констатировал, что положение с фильмом — безнадежное: ведь половина уже отснята, а оставшиеся деньги на исходе. Ему было ясно, что актеров менять поздно, а выгонять режиссера бессмысленно. Никто из уважающих себя художников не возьмется за доработку. Вывод художественного совета оказался таков: единственное, что остается, — закончить скорее съемки и забыть об этом фильме как о кошмарном сне.

«Благословив» меня таким образом, члены художественного совета разошлись с чувством исполненного долга. А я, убежденный высокими авторитетами в собственном ничтожестве, вернулся в павильон, чтобы продолжать съемки веселой картины. В этот момент я, пожалуй, впервые проявил подлинные черты режиссерского характера. Я не раскис, не сник, меня охватили злость, азарт, и я решил, что докажу этим...

Кстати, тот же С.И. Юткевич безудержно хвалил мой следующий фильм «Девушка без адреса», когда художественный совет принимал картину. «Девушка без адреса» была откровенно слабее «Карнавальной ночи», и я не понял такой необъективности С.И. Юткевича. Мне объяснили, что тогдашний его выпад по поводу «Карнавальной ночи» был направлен не столько против меня, сколько против Владимира Полякова, одного из соавторов сценария, который сочинил ехидную поэму, где высмеивал угоднический круговорот вокруг Ива Монтана, приезжавшего к нам в страну с гастролями в 1956 году. И Юткевич был одним из объектов издевки. Мне, молодому режиссеру, принимающему все за чистую монету, подобное не могло даже прийти в голову. Но каждому из нас, как выяснилось, не чуждо ничто человеческое. Потом, все остальные годы, с Сергеем Иосифовичем у меня были ровные, доброжелательные отношения...

Конечно, если бы не поддержка Пырьева, меня убрали бы с постановки. Иван Александрович по-прежнему верил в меня, и лишь благодаря его защите я смог доковылять до конца. Пырьев ни разу не усомнился в том, что я выиграю битву. Кроме того, он сам ставил комедии и на собственной шкуре испытал, как это трудно, как редко приходит удача, как хрупок и беззащитен комедийный жанр, как надо бережно к нему относиться.

По сути дела, Пырьев стал моим третьим учителем, после Козинцева и Эйзенштейна. Несмотря на множество конфликтов, неизбежных между двумя упрямцами, я понимал, что Иван Александрович желает мне добра. И не только желает, но и делает его. И я платил ему самой искренней симпатией и нежностью, что не мешало нашим препирательствам. Кстати, весь материал, который я показывал художественному совету, целиком вошел в окончательный монтаж «Карнавальной ночи» и, как потом выяснилось, не был таким уж чудовищным.

* * *

На съемочной площадке "Берегись автомобиля"

Когда в 1964 году журнал "Молодая гвардия" напечатал "Берегись автомобиля", у повести появилась хорошая пресса. И теперь можно было предложить студии не оригинальный сценарий, а экранизацию. Экранизацию, как известно, в кино всегда любили больше, потому что она уже апробирована издательством.

Таким образом, инсценировку повести "Берегись автомобиля" снова запустили в производство. Тут выяснилось, что Юрий Никулин и на этот раз не может сниматься, он опять уезжает за границу на длительные гастроли. Пришлось снова приниматься за поиски героя. Требовался артист, в которого зрители могли бы абсолютно уверовать как в реально существующего человека и одновременно удивиться его высокопрофессиональному лицедейству.

Об Иннокентии Смоктуновском зашла речь еще два года назад, когда картина начиналась в первый раз. Тогда мы говорили только в предположительном плане: хорошо бы было, если бы... Актер в тот момент начинал играть трагического Гамлета в фильме Козинцева, и на его участие в нашей картине в течение ближайшего будущего мы не могли рассчитывать. Но когда возобновилась работа, "Гамлет" уже совершал свой триумфальный путь по экранам мира, и мы решили соблазнить Смоктуновского возможностью задуматься над иными вопросами, в ином ключе и в ином жанре. В группе все загорелись идеей, чтобы главную роль исполнил Смоктуновский.

Когда я дал Иннокентию Михайловичу прочитать повесть "Берегись автомобиля", предложив ему роль Деточкина, он сказал: "Это очень интересно, вы стучитесь в ту дверь. Но сейчас я не могу сниматься, я занят". И действительно, актер играл В.И. Ленина в фильмах "На одной планете" и "Первый посетитель". Эта работа, которой он отдавал много сил, занимала его целиком и нравственно и физически. На один только сложный пластический грим уходило около четырех часов. А потом еще восемь часов шла съемка. В общем, его трудовой день длился не менее пятнадцати часов. "К сожалению, я не могу приехать к вам на кинопробу, у меня нет свободных дней. А когда выпадает выходной, то я так устаю, что должен отдохнуть, иначе просто не буду в состоянии сниматься в будущую неделю", - жаловался Смоктуновский.

Положение становилось безвыходным. И я решил осуществить вариант, который обычно на студиях не практикуется. Я собрал небольшую съемочную группу, и мы выехали в Ленинград, чтобы снять кинопробы Смоктуновского там, поступив согласно поговорке - "если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе". В Ленинграде несколько дней я репетировал с Иннокентием Михайловичем. И, хотя он казался замученным и утомленным, хотя мысли его были заняты другой ролью, я сразу убедился, что он создан для образа Деточкина: он странен и естественен в одно и то же время.

Наконец мы улучили момент и сняли кинопробу. Кинопроба получилась не очень хорошая. Сказалась усталость Смоктуновского и то, что вся его творческая энергия была сосредоточена на другом. И тем не менее удалось достичь главного: я безоговорочно верил его Деточкину!

Мы вернулись в Москву и занялись подбором актерского ансамбля. Но тут неожиданно из Ленинграда на нас свалилась телеграмма: "К сожалению, сниматься не могу, врачи настаивают длительном отдыхе. Пожалуйста, сохраните желание работать вместе другом фильме, будущем. Желаю успеха, уважением. Смоктуновский". В съемочной группе началась паника. Все единодушно хотели, чтобы роль Деточкина играл Смоктуновский. Но актер болен, а съемочный период нельзя ни сдвинуть, ни отложить. Что делать?

Возникла благородная мысль: раз Смоктуновский не может участвовать в фильме, отказаться от картины, не снимать. Я помню, как в одной из комнат собрались операторы-постановщики Нахабцев и Мукасей, художник Немечек, второй режиссер Коренев, художник по костюмам Быховская, чтобы всем вместе решить эту дилемму. Снимать или не снимать? Быть или не быть? Я предложил проголосовать. Видно, всем было настолько жалко расставаться со сценарием, что все члены съемочной группы подняли руки за то, чтобы снимать.

И мы принялись искать другого исполнителя.

Мы пробовали Леонида Куравлева - тогда еще молодого артиста. Он оказался достоверен, правдив, симпатичен, но в нем все же не хватало странности, не было эдакого легкого сдвига. С Куравлевым получилась бы картина о "мстителе с Красной Пресни".

Пробовали мы и Олега Ефремова. Он прекрасно сыграл сцену, но, увидев его в роли Деточкина на экране, наш художник Борис Немечек сказал: "Товарищи, это же волк в овечьей шкуре!" И действительно, Олег Николаевич мастерски изображал этот персонаж, но не был им. Сквозь мягкость, добросердечие и наивность проглядывал волевой, железный человек, художественный руководитель "Современника", будущий главный режиссер МХАТа и секретарь Союза театральных деятелей СССР. И тогда мы приехали в театр "Современник" и предложили ему без всякой кинопробы роль Максима Подберезовикова, следователя, антагониста Деточкина. Я до сих пор вспоминаю об этом разговоре с чувством огромной симпатии и уважения к Ефремову. Без малейшей амбиции и обиды согласился он играть Подберезовикова, хотя ему очень хотелось сыграть именно Деточкина.

Итак, мы нашли следователя, но героя у нас по-прежнему не было. Мы пробовали еще нескольких артистов, но все они по тем или иным причинам не подходили. И тут, отчаявшись, я поступил совершенно неожиданно...

...Когда я вышел из "Красной стрелы" на площадь перед Московским вокзалом в Ленинграде, лил проливной дождь. Я позвонил Смоктуновскому домой, но телефон молчал. На "Ленфильме", в группе "На одной планете", мне сказали, что Иннокентий Михайлович болен и живет на даче, в ста километрах от города.

На всякий случай еще в Москве я запасся рисуночком, как проехать к нему на дачу. Меня им снабдил Георгий Жженов, который дружил со Смоктуновским еще со времен их совместной ссылки. И вот, взяв такси, я отправился в сторону Финляндии. После долгих блужданий по проселочным дорогам, где машина увязала в грязи, я подъехал к дачному поселку, и какой-то парнишка указал на дом Смоктуновского.

Когда я вошел, Иннокентий Михайлович спал. Шум разбудил его. Он проснулся - в проеме дверей стоял толстый человек в плаще, с которого стекала вода. Меньше всего он ожидал увидеть в этот момент у себя в доме именно меня. Он не поверил своим глазам, но это не было кошмарным сном, а, как он потом сам говорил, оказалось кошмарной действительностью.

На Смоктуновского произвело лестное впечатление, что режиссер приехал так далеко, в скверную погоду и нашел его в этом заброшенном поселке. Но главное - ему нравилась роль Деточкина, ему действительно хотелось ее сыграть. Однако чувствовал он себя больным и снова долго отказывался. Я уговаривал как мог. Я уверял, что в случае необходимости мы перенесем действие фильма из Москвы в Ленинград. Мы создадим ему царские условия для работы. Я не скупился на посулы и обещания. Я не врал. Я и впрямь собирался облегчить ему жизнь. Я видел, что Иннокентий Михайлович нездоров и очень переутомлен.

Вернулась из магазина его жена и, увидев меня, сразу поняла, зачем я пожаловал. Она не сказала ни одного приветливого слова. Она молча жарила яичницу - нужно было накормить непрошеного гостя, - но всем своим видом выказывала явно неодобрительное ко мне отношение. Хозяйка не вмешивалась в наш разговор. Она лишь изредка бросала на мужа презрительные взгляды - они были достаточно красноречивы.

То, что меня накормили яичницей, оказалось, конечно, ошибкой со стороны хозяйки дома. Я подкрепился и решил про себя, что не уйду, пока не вырву согласия. Отступать мне было некуда. Наконец под моим напором Смоктуновский сдался и, тяжело вздохнув, проговорил:

- Ну, ладно, хорошо, вот где-то в конце августа я кончу эту картину. Мне нужно несколько дней, чтобы прийти в себя, и я приеду.

Я сказал:

- Спасибо! Я очень рад. Но после твоей телеграммы с отказом мне никто не поверит, что ты согласен. Телеграмма - это документ, и я должен противопоставить ей другой документ. Я должен показать дирекции студии бумагу. Поэтому пиши расписку с обещанием, что сыграешь Деточкина.

Это был беспрецедентный случай - режиссер взял с актера расписку, что он будет сниматься! До сих пор в архиве в папке фильма "Берегись автомобиля" вместе с приказами, сметами и календарными планами лежит расписка, в которой сказано: "Я, Иннокентий Смоктуновский, обязуюсь не позже 20 августа приехать в Москву и приступить к съемкам в роли Деточкина в фильме "Берегись автомобиля". Так я нашел героя своей будущей картины.

Здесь тоже можно поразмышлять на морально-этическую тему: имел ли я право оказывать такое давление на нездорового человека. Может, стоило пожалеть Смоктуновского и отступиться. А вместо него сыграл бы кто-нибудь другой, похуже. Где тут правда, не знаю, но вести себя иначе я уже не мог...

* * *

[Рязанов на площадке.jpg]

В 1961 году весной я перечитал пьесу Александра Гладкова «Давным-давно». Озорная, написанная звонкими, яркими стихами, она рассказывала о смелых, лихих людях, которые весело дерутся, горячо влюбляются, бескорыстно дружат, готовы прийти на помощь другу, о людях, которые ценят шутку, застолье и вообще любят жизнь. Мне захотелось снять такой фильм. И повод подвернулся удобный: через полтора года исполнялось сто пятьдесят лет со дня Бородинской битвы.

...«Гусарская баллада» — моя первая картина не на современном материале и первая экранизация. До сих пор никто, кроме узкого профессионального круга, не знал сценариев, по которым я снимал фильмы. Они не издавались как самостоятельные литературные произведения. Пьеса же «Давным-давно» была широко известна театралам, публике, и я как режиссер не имел права сделать картину ниже известных постановок или хуже пьесы. В сценарии, как и в пьесе, роль народного полководца Михаила Илларионовича Кутузова не очень большая, но ключевая, смысловая, важная. На все роли я подбирал комедийных актеров и не сомневался, что Кутузова тоже должен играть комик. Я решил предложить роль фельдмаршала моему старому другу и любимому артисту Игорю Ильинскому.

...Когда я приехал к Ильинскому, он наотрез отказался играть роль Кутузова.

— Нет, нет. Во-первых, крошечная роль, почти эпизод. Несерьезно для меня. А потом, я значительно моложе, чем Кутузов был в 1812 году. Мне придется изображать старика, это может получиться не очень естественно.

Но я понимал, что не найду лучшего исполнителя роли Кутузова для комедийного фильма. После урока с «Человеком ниоткуда» я проверял себя очень тщательно, но все опасения разбивались о логические выводы. Итак, ясно: только Ильинский!

...Вскоре после отправки копии готового фильма в Министерство культуры на студию приехала Екатерина Алексеевна Фурцева. Я пошел толочься в директорском предбаннике в надежде увидеть министра, выяснить, смотрела ли она картину и каково ее мнение. Я действительно попался на глаза Фурцевой. Она высказала мне свое неудовольствие:

— Как вы смогли совершить такой просчет? — говорила мне Екатерина Алексеевна. — Надо было додуматься — взять на роль Кутузова Игоря Ильинского! Вы же исказили, можно сказать, оклеветали великого русского полководца. Я очень люблю Ильинского, он — превосходный комик, но Кутузов... Это бестактно! Зритель будет встречать его появление хохотом. Ильинского надо заменить, переснять его сцены. В таком виде мы картину не выпустим.

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/research/14846/


«Историческая правда» вспоминает каким был Эльдар Рязанов и публикует избранные места из его автобиографии "Неподведенные итоги"

«Иронию судьбы» мы закончили летом, в июне, и шесть месяцев картина ждала, пока наступит новый, 1976 год, а вместе с ним и телевизионная премьера. Во время этого полугодового ожидания до меня регулярно доходили слухи о разных неприятностях по поводу фильма. Помню, как Председатель Госкино Ф. Т. Ермаш при встрече злорадно сказал мне:

— Слышал, у тебя там неприятности с твоей картинкой-то на телевидении. Не хотят ее выпускать из-за пропаганды пьянства.

Ермаш не мог простить моего самовольства. Мол, его ведомство запретило мне ставить этот фильм, а я ослушался, проявил упрямство, непослушание и все равно осуществил реализацию. Ведь киноначальство привыкло смотреть на нас как на холопов. И за неповиновение я потом наказывался Ермашом неоднократно. Кроме того, между министрами — кино и телевидения — существовала личная неприязнь.

Помню, я тогда спросил Филиппа Тимофеевича:

— Вы что же, считаете, что уход на телевидение — это как измена Родине, что ли?

Тот пробормотал в ответ, что, мол, да, что-то вроде этого. Я только развел руками. Как будто я ушел не на родное телевидение, а на какое-то японское или уругвайское и сделал картину не для своего народа, а только для иностранцев...

Могу вспомнить еще одну пикантную подробность. Ее поведал мне С. Г. Лапин — министр телевидения — несколько лет спустя после премьеры «Иронии судьбы». Дословно я, конечно, не могу привести его рассказ, но подробности и смысл навсегда врезались в память.

— Помню, в начале декабря тысяча девятьсот семьдесят пятого года, — излагал Сергей Георгиевич, — у нас в Софрино в Доме творчества телевизионных работников проходил семинар. Съехались со всей страны председатели партийных бюро республиканских, краевых и областных комитетов Гостелерадио. Я им послал для просмотра вашу картину «Ирония судьбы». Они ее поглядели. А через день я туда приехал выступить перед ними. И во время своего выступления задал аудитории вопрос: «Как вы считаете, можем ли мы показать „Иронию судьбы“ советскому народу?» В ответ раздалось дружное: «Нет! Нет! Нет!» Секретари партийных комитетов были единодушны. Никто из них не сказал, что можно показать. А я, — продолжал Лапин, — смотрю на них и улыбаюсь. Я-то с картиной уже успел познакомить Леонида Ильича и заручился его согласием. Вот так...

Мягков и Рязанов на съемках.

Всех этих аппаратных игр я, разумеется, не знал, но какие-то мрачные, пессимистические разговорчики регулярно доносились до меня и портили настроение. Успокоился я только тогда, когда получил «Говорит и показывает Москва», где фильм стоял в программе 1 января 1976 года. За несколько дней до Нового года мне позвонили с телевидения и сказали, что все-таки надо снять мое небольшое вступление перед демонстрацией ленты. Это требуется для того, чтобы смягчить впечатление от пьянства, показанного в фильме, объяснить, что так выпить можно лишь в новогодний праздник. Я понимал, в какой стране живу, и послушно поехал на телестудию. Сказал все, что от меня требовали. В нашей практике это называется «идеологические костыли», «идейные подпорки». Казалось, все! Можно ждать премьеры. Но не тут-то было. 31 декабря, вечером, накануне премьерного показа, мне опять позвонили с телевидения и попросили приехать 1 января в 3 часа дня для того, чтобы переснять мое вступительное слово.

— А что я там не так сказал? — полюбопытствовал я.

— Во-первых, — послышалось в ответ, — вы благодарите телевидение за то, что оно предоставило для вашей картины такой замечательный день, как первое января.

— Но я действительно очень благодарен... — сказал я.

— Это выглядит как издевательство. А когда же еще показывать ваш фильм, как не первого января? А во-вторых, вы говорите, что «Ирония судьбы» — рождественская сказка для взрослых...

— Ну, правильно, — подтвердил я.

— Так вот, — сказал мне руководящий голос, — у нас нет рождественских сказок, мы не отмечаем религиозные праздники. Вам следует сказать — «новогодняя сказка».

Я не стал спорить и объяснять, что «рождественская сказка» — специальный жанр в искусстве, что Диккенс ежегодно публиковал свои рождественские сказки. Это было для меня не принципиально, лишь бы фильм показали, и я согласился. Первого января за три часа до эфира я приехал на улицу Королева, 12.

Огромное здание телецентра было пустынным. Лишь в одном из павильонов копошилось человек пятнадцать — оператор, звукооператор, видеоинженеры, микрофонщики, осветители, администратор и два куратора из парткома, призванные проследить, чтобы я все сказал как надо. Все эти люди были вызваны специально в праздничный день для того, чтобы осуществить две абсолютно несущественные поправки, не имеющие никакого, как вы понимаете, значения. Но какой-то, видно, высокий руководитель произнес глупость, и все исправно принялись ее исполнять, невзирая на бессмысленную трату денег и времени. Я сел перед телекамерой и на этот раз не поблагодарил телевидение, а также обозвал свою ленту не рождественской, а новогодней сказкой. Через несколько часов я увидел на телеэкране свое вступительное слово, а затем пошел фильм.

Барбара Брыльска, Рязанов и Мягков.
* * *
Съемки «Вокзала для двоих» начались с эпизодов, которые обрамляют фильм и происходят в исправительно-трудовой колонии. Мы снимали в настоящей колонии, где за колючей проволокой находились заключенные. Когда писались сцены жизни колонии, я не был знаком с бытом подобных заведений. Прежде чем описывать, мы интересовались подробностями и деталями у людей, которые прошли через эту страшную школу жизни. Но недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Когда я приехал в колонию и увидел этих наголо остриженных людей в черных ватниках и зимних шапках на «рыбьем» меху, я испытал ужас, почти физическое ощущение ожога. Я понимал, что это уголовники, преступники, люди, повинные в злодеяниях, но чувство горя, беды, сострадания, сердечной боли за них не покидало меня. Потом, когда начались съемки и мы ежедневно общались с заключенными, эти переживания притупились. Человек ко всему привыкает. Но первое впечатление, когда просто оборвалось сердце, — чувство несчастья, обездоленности, скорби — легло в основу съемок эпизодов. Ощущение ожога всех нервных клеток легло и в изобразительный ряд. Каждый натурный кадр мы снимали на фоне северного яркого солнца, которое залепляло объектив кинокамеры, создавая впечатление холода, заброшенности, оторванности, надмирности. Многие кадры в интерьерах колонии мы снимали, направляя аппарат на сильные голые электрические лампочки, которые подчеркивали неуют, казенность, неустроенность. Нам хотелось заставить зрителя испытать хоть в какой-то мере те же горькие, трагические эмоции, которые пережили мы при встрече с этой печальной стороной жизни.

Исполнитель роли Платона Олег Басилашвили, которого мы одели в подлинный костюм заключенного, сняв его с одного из узников, сказал мне:

— Ты знаешь, я не могу ничего играть, находясь в этой среде. Что-то изображать рядом с теми, кто подлинно несчастен, кто отбывает наказание, — святотатство!

И действительно, Басилашвили влился в массу заключенных и старался не выделяться из них, ни в чем не показать, что он артист, что он играет, то есть притворяется.

В первые же дни мы снимали и эпизод, как наши герои бегут в колонию, чтобы Платон не опоздал к утренней проверке. Ведь опоздание приравнивается к побегу, и заключенному прибавляют новый, дополнительный срок. Поэтому героями движет невероятное отчаяние. Съемки происходили в солнечные, морозные февральские дни, когда градусник показывал около тридцати. И здесь артистам пришлось не столько играть, сколько пробежать и пережить то, что предстояло пробежать и пережить их персонажам. Они спотыкались, падали, вставали, снова валились, ползли по снежной дороге, изнемогали от усталости по-настоящему. У Гурченко после этих съемок были вдрызг разбиты обе коленки. Актеры не щадили себя, передавая правду — правду чудовищной, непомерной усталости и правду высокого чувства, которое озарило Веру и Платона.

Столкновение с суровым жизненным материалом и определило во многом камертон нашей новой картины. Все написанное, сочиненное проверялось очень жестко соотношением с реальностью жизни, ведь съемки велись в подлинных интерьерах — на вокзале, рынке и т.д. И тут выяснилось, что немало реплик, словесных перепалок, фраз попросту фальшивы.

* * *

Рязанов и Гурченко

Участие Людмилы Гурченко в картине было необходимым еще и по этой причине. Ее происхождение, социальное окружение детства, доскональное знание провинциальной жизни, умение показать окраинную интонацию оказались неоценимы. Она в какой-то степени играла эту женщину окраины, но в какой-то степени и была ею. Провинциальная русская баба — часть ее богатой и сложной натуры.

Каждая съемка начиналась с того, что выяснялось: артистам трудно произносить наш текст в том виде, как он написан. Диалог сцены-эпизода нужно корректировать, изменять, кое-что выбрасывать, что-то дописывать. Брагинский не мог, к сожалению, бывать на съемках, и я с артистами переделывал диалоги без его участия. Хорошо, что в моем лице соединялись и режиссер и один из авторов сценария. И в результате при прежнем сюжете, при тех же образах, что выписаны в сценарии, персонажи говорят иной раз другие слова. Такое случается иногда в кинематографической практике, но в моем опыте — тем более с нашим собственным сценарием — подобное произошло впервые.

В выборе исполнителей по социальному признаку было лишь одно исключение — Никита Михалков в роли железнодорожного проводника Андрея. В этом образе хотелось показать тип, который, как нам казалось, еще не получил в то время своего полновесного экранного воплощения. Андрей — жлоб, чувствующий себя хозяином жизни. Хваткий, напористый, Энергичный, удачливый, не лишенный обаяния парень — таким мы видели этого героя. Тип, думается, был угадан верно, но характер был лишь намечен. В наши дни эти крутые ребята стали президентами банков, генеральными директорами совместных предприятий, руководителями концернов, — одним словом, финансовыми воротилами. Авторская тенденция в изображении героя прочитывалась сразу, но не хватало этой роли конкретности. И здесь актерская одаренность Михалкова, его меткий глаз, понимание социальных корней своего, по сути, эпизодического персонажа сделали, как мне кажется, свое дело. Перед нами на экране — богатырь с железными (очевидно, свои были выбиты в какой-то драке) зубами. Самоуверенность так и прет из него. Он явно ничего не читал, да и зачем ему? Но вместе с тем про все знает, про все слышал, как говорят, нахватался. Он излучает энергию, силу, чувство невероятной собственной полноценности. В его мозгу максимум полторы извилины, а ему больше и не надо. Он, думаю, даже не подозревает о том, что существуют сомнения, колебания, депрессия. Но он не лодырь, не тунеядец, он — труженик. Правда, в основном на ниве спекуляции. Ведь, с его точки зрения, только идиот не станет пользоваться выгодами своей подвижной профессии — тут купить подешевле, там продать подороже. Можно еще подвезти железнодорожного зайца, получив с него мзду. При его общительности, плутовстве, обаянии ему все сойдет с рук. Этот гангстер железных дорог здоров физически, активен и, по-моему, социально очень опасен.

"Вокзал для двоих"
* * *
Когда меня на собрании трудового коллектива «Мосфильма» выдвинули кандидатом в депутаты (дело было весной 1989 года), то я несказанно удивился, был попросту ошарашен. Если бы несколько лет назад мне бы сказали, что меня, беспартийного, комедиографа, выдвинут в парламент страны, я решил бы, что надо мной издеваются. Честно говоря, я немного одурел от лестного предложения. Вероятно, только этим можно объяснить то, что я немедленно не взял самоотвода. Больше того, я прервал заграничную командировку, чтобы принять участие в окружном предвыборном собрании. Доверенными лицами у меня были люди талантливые и умные — режиссер Марк Захаров и актер Леонид Филатов. Моя команда даже заготовила плакат: «Должен быть хоть один член парламента с чувством юмора!» Но чувство юмора настолько отсутствовало среди шестисот разъяренных выборщиков, что я дал знак своей команде, чтобы этот плакат не демонстрировали. Он мог вызвать обратное действие.

Моими соперниками оказались академик Сахаров, министр Ельцин, историк Афанасьев, журналист Черниченко, военный историк Волкогонов, космонавт Леонов, преподаватель марксизма Института международных отношений Ашин, два врача, начальник автобазы, пилот гражданской авиации, всего, в общем, 16 человек. Тогда это было рекордное количество кандидатов на одно место. Потом Сахаров баллотировался по Академии наук, а Ельцин и Афанасьев ушли в другие округа. У одного кандидата нервы не выдержали, и он взял самоотвод. К сожалению, это был не я.

Осталось нас двенадцать конкурентов. Я написал очень прогрессивную программу и начал встречаться с избирателями. Участвовал я и в теледебатах. Встречи с избирателями — это совсем не то, что встречи со зрителями. На встречах со зрителями присутствуют, как правило, почитатели, люди, интересующиеся кинематографом, в общем, публика весьма интеллигентная. Избиратели — это совсем другое, это — народ во всем его многообразии. Главную активность несут домохозяйки и пенсионеры, ибо работающие в это время на службе. Все встречи с избирателями происходили в утренние часы, так как вечерами залы были заняты платными мероприятиями. Часть избирателей, недовольная жизнью, считает себя твоими судьями, другая часть, тоже недовольная жизнью, болеет за других кандидатов и пришла с намерением загнать тебя в угол. Есть, конечно, и сторонники, впрочем, тоже недовольные жизнью. Есть и такие, которые говорят: «Потеряем хорошего режиссера, приобретем плохого политика». Некоторые, при бурной поддержке остальных, требуют от тебя конкретных действий. Эти некоторые, естественно, тоже недовольны жизнью. Вообще довольных жизнью среди избирателей я не встретил. Может, мне просто не повезло.

Фильм "Гараж" стал перестроечным манифестом, поднявшим тему коррупции

От меня, в частности, хотели, чтобы я провел метро в Солнцево (это пригород Москвы). Когда я впервые услышал это требование, у меня потемнело в глазах. Я точно знал, что сделать этого не сумею, мне такое не по плечу. Кроме того, меня обязали закрыть три экологически вредных завода. А я вместо того, чтобы обещать, сказал, что я их к чертовой бабушке взорву. Мое легкомыслие не понравилось избирателям. Они были настроены серьезно. Еще я должен был построить школу, детский сад и провести асфальтовую дорогу, сейчас уже запамятовал куда.

Признаюсь, я о себе всегда был недурного мнения, но, честно говоря, не в такой степени. Все эти требования (их еще называют красиво «наказы избирателей») сопровождались угрозами, что иначе меня не изберут, а отдадут голоса за моих конкурентов, которые обещали все это сделать. И тут я дрогнул. Обещать, что я совершу эти поистине геракловы подвиги, я не решился. Больше того, я понял, что сгоряча схватился вовсе не за свое дело. Я вспомнил замечательную фразу из старого протазановского фильма: «Самое главное в профессии вора, а также святого — это вовремя смыться...» И вспомнил ее своевременно.

Было еще одно обстоятельство. Пожалуй, главным моим соперником был журналист Юрий Дмитриевич Черниченко. Он страстно желал стать народным депутатом. У нас с ним одна и та же группа идеологической крови. А нигде, ни в одной стране, одна партия не выставляет двух своих членов на выборах на одно место — они могут только помешать друг другу. И я решил тихо сойти с дистанции, ибо самоотвод брать уже было поздно. Я не поехал на радиодебаты кандидатов, а предпочел отправиться в это время в больницу и навестить больного друга. Имея в руках мосфильмовскую типографию, я мог бы заклеить весь избирательный округ своими листовками. А хорошие слова о себе я бы уж постарался сочинить. Все-таки я член Союза писателей. У конкурентов типографская кишка была тонка. Но я не выпустил ни одной листовки. Я хотел занять третье место. Ни в коем случае не второе. При третьем месте я не участвовал бы в переголосовании, которое должно было состояться два месяца спустя после первых выборов. А бронза, при том что я не предпринял никаких усилий к депутатству, меня вполне бы устраивала. Конечно, оказаться где-нибудь на десятом, одиннадцатом месте — это был бы щелчок самолюбию.

Так и вышло. По числу голосов я был третьим, что меня полностью удовлетворило. При переголосовании победил Ю.Черниченко, что меня тоже полностью удовлетворило. По моей просьбе к Черниченко перешли голоса тех, которые, хорошо ко мне относясь, считали, что я действительно мог бы быть депутатом. Они ошибались, но огромное им за это спасибо. Так что итогами выборов в нашем округе я очень доволен...

"Забытая мелодия для флейты" - еще один манифест Перестройки.

* * *
1990 год. Съемочный период фильма «Небеса обетованные». Художники Александр Борисов и Сергей Иванов соорудили свалку на задворках сортировочной станции Киевской железной дороги. Это недалеко от «Мосфильма».

Загнали на один из железнодорожных путей старый паровоз, который, как ни странно, добрался до места съемки своим ходом. Свезли остовы старых троллейбусов, ржавые милицейские будки, брошенные кузова автомобилей, построили голубятни, лачуги, сараи. Обставили убогое жилье мебелью-рухлядью. На свалке есть колонка-колодец, откуда «жители» могут брать воду. Рядом овощная база, где бомжи «коммуниздят» капусту, картошку, морковь. Оснастили аппартаменты нищих буржуйками, навезли собак — непременный атрибут жизни человека в ненормальных условиях, развесили белье, развели костры. И вот поселок-свалка готов для съемки.

Поначалу — в сентябре — снимали все городские сцены: попрошайничество Фимы, встречу двух героинь, милицию, столовую милосердия, свадьбу на даче и т.д. А когда начались дожди, слякоть, холода, перебрались на свалку.

Съемки были тяжелые. Рядом не было ни жилья, ни туалета, ни заведения, где можно было перекусить. Актеры переодевались и гримировались в мосфильмовском автобусе. В середине съемочной смены приезжал «микрик» с бутербродами и горячим чаем. Снимали в основном вечером, кругом темень, грязь, почти все время с неба льет. Мимо с ревом сквозят поезда. Натуральность обстановки, трудная атмосфера, тяжелые нагрузки способствовали, думаю, той убедительности, которая требовалась от артистов. Актеры были заняты в фильме первоклассные. Неистовый Валентин Гафт играл хромого президента этой колонии попрошаек и уголовников, играл — страстно, убежденно, мощно. Вожак, антикоммунист, добрейшей души человек. Лия Ахеджакова создала образ опустившейся художницы, у которой в прошлом была благополучная семья, она окончила Художественное училище, явно не бесталанна. Но ненормальная жизнь ненормального общества, беды, обрушившиеся на семью, плюс богемный, беспечный характер пустили ее судьбу под откос…

Кадр из кинофильма "Небеса обетованные"

В фильме, если помните, фабула строилась на том, что за несчастными жителями свалки должен был прибыть инопланетный корабль, чтобы забрать их в Небеса обетованные, туда, где у них будет человеческая жизнь. Инопланетяне обещали появиться, когда на земле пойдет первый снег. Причем он будет голубого цвета. Мне было важно успеть снять все предшествующие эпизоды до того, как снег ляжет на землю. Я торопился, стояла уже середина ноября. Съемки со снегом, падающим с неба, всегда готовятся. Для этой цели мелко-мелко нарезается папиросная бумага, а специальные ветродуйные машины выпаливают искусственный снег, и в кадре он сыпется сверху, создавая полную иллюзию снегопада.

Наконец наступил день съемки эпизода, когда должен был повалить голубой снег и прилететь космический экипаж инопланетян. Чтобы снег был на экране голубым, замечательный оператор Леонид Калашников поставил на осветительные приборы синие и голубые фильтры. Снеговые машины включены в электросеть. Все готово. Я командую: «Внимание! Приготовились!»...

И вдруг с небес повалили крупные белые хлопья настоящего снега. Мы начали срочно снимать. Когда съемка одного кадра кончалась, снег прекращался. Как только мы приступали к съемке следующего кадра, снова сверху падали огромные натуральные хлопья. Это было необъяснимо, казалось мистикой, даром Небес. Некоторые актеры крестились. Ибо природа, как правило, не помогает съемкам, а, наоборот, мешает. Когда требуется солнце, идет дождь и так далее. Здесь же на наших глазах совершалось чудо. Снег падал именно тогда, когда начинали работать съемочные камеры. Снеговые машины бездействовали. В них не было нужды. Весь огромный эпизод снимался с подлинным, натуральным снегом. Как будто кто-то наверху следил за нами, открывал снежные заслонки, давая нам понять, что мы делаем хорошее, доброе дело. Я не берусь объяснить этот феномен. Но мистическое чувство, сердечная благодарность за сверхъестественную помощь переполняло всех создателей ленты.

На съемочной площадке.

* * *
Осенью 1993 года меня пригласил к себе Борис Николаевич Ельцин. Я в первый раз был в Кремле, там, где работает Президент. Борис Николаевич сказал:

— Я знаю, у вас тяжело больна жена, а на седьмое назначено интервью. Вам, вероятно, сейчас трудно. Если хотите, отложим нашу встречу.

Нина по-прежнему находилась в реанимации, куда не пускают родных. Правда, для меня делали исключение, на две-три минуты впускали. Но я ничем не мог помочь ей. Я маялся, не находил себе места, не знал, чем себя занять.

— Давайте не будем откладывать, — сказал я Президенту. — Работа отвлечет меня от печальных мыслей.

— О чем будет интервью? — спросил Ельцин.

— О том, как коммунист стал демократом, — объяснил я. Должен сказать, меня очень тронула деликатность Бориса Николаевича.

Встреча состоялась уже после страшных дней 3 и 4 октября. В момент нашего интервью Ельцин обладал безграничной властью, поэтому и спрос с него был иной. Кроме того, за мной, за плечами, стояло невыразимое горе — смертельная болезнь любимой жены, и я решил, что особенно церемониться не стану. Практически у всех к Президенту набралось немало острых, нелицеприятных вопросов, и я решил, что буду как бы выразителем скопившихся недоумений, озадаченностей, буду спрашивать обо всех странностях, о загадках, о дурдоме, которого так много в политике и стране.

Ельцин не ожидал от меня (в особенности после апрельской программы) такого резкого напора и поначалу даже немножко растерялся. Но он опытный боец, а в этой беседе показал себя человеком честным и искренним. Он не кривил душой, не врал, не старался казаться лучше. Он мог ведь и прервать эту съемку, отменить ее, но он пошел до конца. Когда ему нечего было сказать, он выдохнул: «У меня нет ответа...»

Я спросил у Президента о сносе Ипатьевского дома (а ведь это случилось, когда он был главным человеком в Свердловске). Он честно признался: «У меня уже было достаточно сил и авторитета, чтобы воспрепятствовать решению Политбюро, но я не сделал этого. Никогда себе не прощу».

Не у всякого политического деятеля хватило бы мужества на такую откровенность.

Кадр из интервью с Б.Н. Ельциным.

* * *
Существует расхожая фраза: «Красота спасет мир!» Она кажется мне смешной и глупой. Не знаю, что может спасти озверевший мир. Уж во всяком случае, не красота. Впрочем, не стоит обижать зверей, обзывая мир озверевшим, ибо самое злое животное — человек. Но ведь человек бывает и нежным, и добрым, и любящим, и чутким. И поэтому искусство не должно погибать. Я думаю — стихи, музыка, живопись, кино, литература способствуют тому, что в человеке сохраняется еще что-то человеческое.

Но у нас, в нашей стране, сейчас не до искусства. Нет денег на издание книг, на постановку спектаклей, на производство фильмов. Культура гибнет при полном равнодушии общества — как правительства, так и публики: Судьба ряда художников в наши дни поистине трагична. Многие творцы, бесценные, уникальные личности, отброшены жестоким временем на обочину жизни, не востребованы эпохой. Иные стали, без преувеличения, нищими. И с надеждами на светлое завтра тоже как-то бесперспективно. Тревога за судьбу страны, неуверенность в будущем, беспокойство за себя и близких ранят сердце каждого. Наверное, отчаяние, повсеместная коррупция, а также взрыв преступности и распространение фашизма побуждают людей к бегству из страны, в эмиграцию, даже эвакуацию. Действительно, тяжелые, мрачные, зыбкие времена. Но не все могут уехать из страны. Да и не все, слава Богу, хотят. Находясь на краю бездны, надо тем не менее не опускать рук. Предаваться чувству безнадежности — бессмысленно, бесплодно. Надо сжать зубы, стиснуть кулаки, напрячься пружиной и отдать все силы Отечеству. И, тем самым, себе. Ибо, кроме нас самих, никто не вытащит Россию из того ужаса и кошмара, в которые с нашей всенародной помощью завела ее История. Ведь если каждый из нас станет хорошо и добросовестно делать свое дело, то, может, и получится что-нибудь хорошее. Ясно, сами мы не увидим плодотворных результатов наших усилий. У меня есть двустишие:

— А что же делать с нашим поколеньем?
— Оно пойдет на удобренье!

Но у нас есть дети и внуки, и ради них мы должны напрячь всю энергию. Да, нам не повезло с эпохой, с общественным строем, но, может, хоть нашим потомкам удастся жить в гуманной стране. Если каждый из нас не пожалеет себя ради этой цели. Ведь Родина у каждого из нас, как и мать, одна!

[Юрий Енцов]

http://www.pravda.ru/society/fashion...08-romantic-0/

19 ноя 2012 в 15:30

Общество » Наследие » Россия

Этого человека знали даже те, кто мало интересовался кинематографической кухней. Для них Эльдар Рязанов был "тот толстый мужик, который интересно рассказывает про кино". Увы, в последнее время рассказывает все меньше: "Кинопанорама" уже лет 15 как закрыта, и "кина" все меньше. Наверняка что-то еще расскажет, его 85-летие — хороший повод для этого.

Вот уж действительно человек, который "ест за троих, работает за пятерых". То, что он сделал в своей жизни и профессии — спокойно делится на пять и более. Даже если, не беря во внимания, его режиссуры, вычленить те кадры, в которых он мелькнул как актер, то его вполне можно называть "королем эпизода". За пятьдесят лет он показался так в двадцати фильмах: то сам к бегемоту прислонится, то к нему — Лукашин. Дважды играл сам себя, Эльдара Рязанова, и играл превосходно — очень похоже. Хотя в жизни он, конечно, гораздо симпатичнее.

Он начинал когда-то, в конце 40-х — начале 50-х, как режиссер документального кино и снял за свою жизнь с десяток прекрасных, глубоких документальных фильмов. Или если бы Рязанов был только сценаристом, этого вполне бы хватило на признание коллег и любовь поклонников — 22 сценария. 11 книг вышло из-под его быстрого пера, не всякий писатель напишет столько, не пользуясь услугами литературных рабов. Самая первая была "Грустное лицо комедии". Она остроумно и очень откровенно написана, но в ней есть одна ошибка — название. Все-таки большинство рязановских комедий — вовсе не такие грустные, как, может быть, казалось автору.

Комедии у него получались романтические, начиная с "Карнавальной ночи", и даже "Небеса обетованные" — фильм сверхромантичный, несмотря ни на что и вопреки всему. Театралы со стажем помнят спектакль по пьесе Эльдара Рязанова с Эмилем Брагинским "С легким паром". Он шел на театральных подмостках за пару лет до того как был создан культовый фильм. И я тогда смотрел его в одном из провинциальных театров, спектакль не произвел на меня особого впечатления. Но зато фильм с Барбарой Брыльской смотрел как все советские люди раз десять, выучил наизусть, а потом еще раз десять смотрел в фоновом режиме, чокаясь и закусывая, а потому менее внимательно.

Есть у Разанова и парочка действительно грустных комедий. Вот, скажем, ремейк "Карнавальной ночи" с Кабачковым-Маковецким вместо Огурцова-Ильинского. Но, во-первых, грусть — по делу, по поводу грустных моментов нашей с вами жизни. Во-вторых, фильм снят за три месяца, вот как описывает процесс сам Эльдар Александрович:

"Я приезжал со съемки домой около 10 часов вечера, ужинал, думал о завтрашнем съемочном дне и соображал, что я понятия не имею, что и как я буду завтра снимать. Но сил уже не было, я бухался в кровать и тут же засыпал. Примерно в три часа ночи я просыпался и шел к письменному столу, погружаясь в остатки своих умственных возможностей. Я натужно старался придумать решение сегодняшней сцены. За этим процессом я проводил время примерно до 7 утра. Потом принимался истязать себя утренней зарядкой, на которую отводил примерно час. Потом обливался холодной водой, завтракал и в 9 часов утра с тупыми мозгами уезжал ваять с помощью четырех телевизионных камер что-то "бессмертное".

Для восьмидесятилетнего патриарха — совсем неплохо. Конечно, помогли здоровый образ жизни и закаливание, но этого было бы недостаточно. Еще он романтик и поэт, для которых нет ничего невозможного, за исключением того, что отринуто трезвым рассудком:

"В мои годы сердечная лирика?

Ничего нет смешней и опасней.

Лучше с тонкой улыбкой сатирика

сочинять ядовитые басни.

Не давать над собой насмехаться,

тайники схоронить в неизвестность…

и о чувствах своих отмолчаться,

понимая всю их неуместность…"

Кстати, последний рязановский фильм планируется о поэзии: Эльдар Александрович читает в нем свои стихи, а песни на его тексты — исполняют актеры. Хотя я лично от всей души надеюсь, что этот фильм не станет последним. Несмотря на то, что патриарх жалуется на хвори и немощи, точнее откровенно о них рассказывает, называя вещи своими именами, хочется верить, что у него получится снять еще комедию.

Но, увы, при всех своих многочисленных способностях и умениях он не может интриговать, изворачиваться, выбивать бюджеты для фильмов, которые потом… проваливаются в прокате. Это могут другие, и российское кино все более и более сдает свои позиции. А единственный, может быть, последний кинорежиссер мирового, или, скажем так, голливудского уровня — не у дел…

[Анастасия Рогова]

http://www.pravda.ru/culture/cinema/...-ryazanov82-0/
18 ноя 2010 в 12:00

Культура » Кино

Фильмы Эльдара Рязанова — это не просто особый стиль, это не просто целая плеяда замечательных отечественных актеров и знак качества, которые вот уже несколько поколений объединяют у телеэкранов людей разных возрастов. Это целая эпоха, ушедшая безвозвратно, о которой, возможно, будут судить в будущем именно по ее творческому наследию.

18 ноября 1927 года в семье Александра Семеновича Рязанова и Софьи Михайловны Рязановой родился мальчик. В честь своей службы в Тегеране, родители назвали ребенка Эльдаром. Говорят, что когда дают ребенку необычное имя, даруют ему и необычную судьбу. В случае с Эльдаром Александровичем Рязановым это поверие себя оправдало.

В детстве будущий режиссер читал запоем, но потом его увлекла другая Муза — Рязанов поступил во ВГИК. Правда, успешно окончив институт, молодой режиссер стал снимать документальную хронику, причем преимущественно на Дальнем Востоке. За пять лет Рязанов навидался всякого, однако именно в те годы он научился снимать характеры — умение, которое пригодилось ему в дальнейшем.

Как ни удивительно, но поначалу даже сама идея снять комедию вызывала у Рязанова крайне отрицательное отношение. Руководитель киностудии "Мосфильм" Иван Александрович Пырьев, который и сам был признанным мастером комедии, долго уламывал молодого коллегу попробовать себя в этом жанре. Рязанов упирался до тех пор, пока Пырьев в приказном порядке не поручил ему снять комедийный фильм.

В дальнейшем оказалось, что опытный глаз известного режиссера не подвел. Первая же художественная работа Рязанова, комедия "Карнавальная ночь", стала настолько популярной, что все актеры, задействованные в ней, — и новички, и уже признанные мастера, — обрели просто небывалую известность. А недавняя юбилярша Людмила Марковна Гурченко, сыгравшая одну из главных ролей и исполнившая знаменитую песенку про "Пять минут", до сих пор поет ее с экранов телевидения на каждый Новый год, хотя с момента выхода комедии прошло уже больше 50 лет.

Все фильмы Эльдара Рязанова делает популярными и его потрясающее чутье на актеров. Так, именно рязановский фильм "Человек ниоткуда" дал Анатолию Папанову возможность показать себя сразу в четырех различных амплуа, что в корне изменило к нему отношение режиссеров и коллег, до этого считавших Папанова сугубо театральным актером. И именно эта комедия "открыла" замечательного артиста, который впоследствии сыграл так много серьезных, умных, сложных ролей, — Сергея Юрского. Точно так же роль в "Гусарской балладе" прославила другую молодую студентку театрального училища — Ларису Голубкину.

Эльдар Рязанов подарил всем нам особый новогодний настрой. "Карнавальная ночь", "Ирония судьбы, или С легким паром" — сегодня невозможно представить себе Новый год без этих фильмов. В них есть то, чего так не хватает новому кинематографу и без чего немыслим праздник, — ощущение чуда, веселого, легкого, такого простого, но удивительного.

Примечательно, что Эльдар Рязанов никогда ни в одном из своих фильмов не исполнил главную роль. Себе он отвел скромное, но важное место — в эпизодах. Но даже этих его кратких появлений на экране было достаточно, чтобы зритель его узнавал потом в любом, самом причудливом обличье.

Профессор Смирновский, сладко похрапывающий на бегемоте, железнодорожник, главный редактор газеты, врач, пассажир в самолете, человек с подзорной трубой и человек в кафе, директор книжного магазина, хозяин гробовой мастерской, полицмейстер, рентгенолог и кондитер, коллега Мячикова, сосед — множество ролей без слов, но каждая с таким неповторимым характером. Роднит их все одно — серьезность, молчаливость и неулыбчивость. Они как бы оттеняют общий фон комедии, делая ее еще смешнее для зрителя.

Сегодня в свои 82 года Эльдар Рязанов по прежнему принимает активное участие в культурой жизни России. Последний его фильм коренным образом отличается от тех комедий, по которым знали Рязанова много-много лет.

Фильм "Андерсен" — произведение многослойное, но глубоко трагичное по своей сути. И для себя в нем Рязанов отвел такую же мрачную роль — хозяина гробовой мастерской. Однако для всех зрителей, сколько бы лет ни прошло, Рязанов был, есть и будет символом умной и тонкой комедии с подтекстом.

[Станислав Садальский]

Стас и Эльдар Рязанов
День, который, по существу, теперь всегда будет днем памяти.

Необратимо и горько, но, как писал сам Рязанов -
Смену лет, закаты и восходы,
и любви последней благодать,
как и дату своего ухода,
надо благодарно принимать.

https://youtu.be/OEkJCI2W2Uk
Вообще, у него удивительные стихи - очень простые и очень точные. И запоминаются быстро, оставаясь в памяти навсегда.
Но почти все - грустные. Эльдар объяснял это тем, что все веселые силы растратил на комедии, а для себя радости не осталось...
"У природы нет плохой погоды" - Рязанов прав. Ведь если тебе плохо в дождь, снег или холод, то это не природа виновата, это лишь отзвуки твоей собственной душевной непогоды. Вот, как сегодня, в первый день рождения без Эльдара.

[CALEND.RU]

http://www.calend.ru/person/2810/
Эльдар Рязанов советский и российский кинорежиссер, сценарист, телеведущий, Народный артист СССР
18 ноября 1927
89 лет назад
— 30 ноября 2015
1 год назад

Эльдар Рязанов
Эльдар Александрович Рязанов Режиссёр, сценарист, телеведущий, классик советского и российского кинематографа — Эльдар Рязанов снял десятки культовых фильмов. Его комедии стали классикой отечественного кинематографа. С ним любили работать кинематографисты, его обожали зрители. Эльдар Александрович Рязанов родился 18 ноября 1927 года в Самаре, в семье начальника винного главка. Такую должность получил отец, и семья вскоре после рождения Эльдара переехала в Москву. В детстве мальчик зачитывался приключенческими романами и мечтал стать путешественником. После школы даже собирался поступать в Одесское мореходное училище, но помешала война. В 1950 году Рязанов окончил ВГИК с красным дипломом. Его выпускная работа называлась «Они учатся в Москве». Затем режиссёр около пяти лет специализировался на документальных фильмах и киноочерках. Проектная декларация на рекламируемом сайте В игровое кино Рязанов пришёл в 1955 году, когда устроился на «Мосфильм». Его дебют в комедийном жанре сразу же имел огромный успех, это был фильм «Карнавальная ночь». Комедии кинорежиссёра стали классикой советского кинематографа. «Гусарская баллада», «Невероятные приключения итальянцев в России», «Берегись автомобиля», «Старики-разбойники», «Ирония судьбы, или с лёгким паром!», «Служебный роман», «Вокзал для двоих», «Гараж», «О бедном гусаре замолвите слово» — вот только малый список работ Рязанова. Среди других известных фильмов режиссёра — картины: «Жестокий романс», «Забытая мелодия для флейты», «Дорогая Елена Сергеевна», «Небеса обетованные», «Предсказание», «Привет, дуралеи!», «Старые клячи», «Тихие омуты», «Ключ от спальни», «Андерсен. Жизнь без любви», «Карнавальная ночь-2»... Всего в фильмографии режиссёра около 40 киноработ. Можно сказать, что Эльдар Александрович создал свой кинематограф. Благодаря это картинам стали известными многие молодые актёры. В фильмах Рязанова дебютировали такие звезды, как Людмила Гурченко, Анатолий Папанов, снимались Юрий Яковлев, Юрий Никулин, Андрей Миронов, Лариса Голубкина и многие другие. Да и сам режиссёр снимался в эпизодах многих своих фильмов: «Дайте жалобную книгу», «Гараж», «Старики-разбойники», «Служебный роман» и других. Параллельно с 1979 года Рязанов вёл телепередачу «Кинопанорама». Кроме того, им создано более 200 авторских телевизионных программ, среди которых наиболее популярными стали телевизионные циклы «Восемь девок, один я», «Белоснежка и семь гномов», «Разговоры на свежем воздухе», «Поговорим о странностях любви», «Парижские тайны Эльдара Рязанова (ОРТ)» и другие. Народный артист СССР Эльдар Александрович награждён огромным количеством кинематографических, государственных и общественных наград — он лауреат различных МКФ, кавалер многих российских и иностранных орденов, лауреат всевозможных премий. В 2002 году Рязанов стал президентом Российской академии кинематографических искусств «НИКА», а в 2005 открыл свой киноклуб — Центр отечественной комедии. В 2010 году он стал одним из учредителей КиноСоюза. Рязанов состоялся также и как писатель, и как драматург. Он был соавтором сценариев многих своих фильмов, написал несколько пьес, опубликовал несколько книг и до последних дней сохранял удивительное жизнелюбие. Эльдар Александрович Рязанов, великий мастер, знаменитый режиссёр и талантливый человек, скончался 30 ноября 2015 года в больнице в Москве, от острой сердечной недостаточности.

© Calend.ru