*3438. Extra Jus: Польза конфликта

[Ведомости]

http://www.vedomosti.ru/newspaper/ar...olza_konflikta

Вадим Волков

30.09.2010, 184 (2882)

Extra Jus (за пределами права) — цикл статей о праве и правоприменении в России, совместный проект Европейского университета в Санкт-Петербурге и газеты

Разворачивающийся конфликт между московской субэлитой во главе с бывшим мэром Москвы Юрием Лужковым и Кремлем неизбежно затронет и судебную власть. И снова поставит вопрос о ее независимости и о верховенстве права. Власти всех уровней привыкли легитимировать свои действия с помощью судебных решений и отбиваться от критики прессы с помощью исков о защите чести и достоинства. Они делают это вполне успешно. За свою карьеру градоначальника Лужков подал почти 60 судебных исков против своих критиков (семь в этом году), не проиграв ни одного.

Когда авторитарный режим стабилен и власть едина, судам тоже легче — настолько, насколько легче обосновывать заранее известное решение по сравнению с поиском справедливого и законного. В такой ситуации любые организационные преобразования в части формальной независимости судей и их корпоративной обособленности будут носить характер косметического ремонта, не затрагивающего основ работы судебной системы и искусства тонкого следования интересам власти.

Для перехода к верховенству права и усилению судебной власти организационных или законодательных мер недостаточно. Требуется изменение политической ситуации, баланса сил. В чем оно заключается? Во-первых, это возникновение патовой ситуации, когда ни одна из сторон не может одержать решающую победу или эта победа достается слишком дорогой ценой. В такой ситуации применение судов для репрессий против оппонентов сопровождается стремлением использовать суды и для защиты от них. Это ведет к большей непредсказуемости, а значит, рождает спрос на более стабильные правила и справедливые решения. Лужков уже предпринимает судебные действия против федеральных телеканалов. По мере обострения политической борьбы ему скорее всего придется выступать ответчиком по искам, связанным с превышением должностных полномочий или более тяжкими статьями. А в этом случае законность и справедливость, которые мало интересовали власть имущих, будут меньшим злом, поскольку будут совпадать с интересами бывшего мэра и его команды. Чем более серьезным будет раскол внутри элиты, тем больше возможностей для независимого правосудия. Если московские суды, до этого ориентированные исключительно на интересы мэрии, будут слушать дела, поданные федеральными властями против мэра, Лужкову не останется ничего иного, кроме как стать самым горячим защитником верховенства права. Парадокс. Но именно так, через изменение баланса сил и эгоистические интересы, и рождается правовой порядок.

Во-вторых, когда власть сталкивается с реальной, а не умозрительной вероятностью попасть в оппозицию, она будет заинтересована в ограничении произвола тех, кто придет ей на смену. В российской ситуации альтернативой судебной защиты являются неформальные договоренности, содержащие гарантии уходящей элите со стороны преемников. Но когда смена правящей элиты происходит через конкуренцию или конфликт и такое положение дел становится не исключением, а правилом, господствующая элита может осознать потребность в независимой и справедливой судебной системе как свою собственную. Неформальные договоренности менее стабильны, чем правовая защита. Распределение власти выгодно уходящей элите, как выгодно ей и иметь правосудие, менее зависимое от тех, кто придет на смену. Когда уходящая элита сталкивается с риском потерять права собственности на основные активы — а в случае московской власти это именно так, — правовая защита снова становится спасительной соломинкой. Таким образом, путь к верховенству права устлан эгоистическими интересами, а не подражанием западному миру или абстрактной заботой об общественном благе.

Пока это скорее теория и опыт других стран. Сработает ли этот механизм в России? Открытое противостояние, в которое будут втянуты и московские суды, может дать положительный эффект, особенно если московские суды и теперь попытаются встать на защиту Лужкова, но уже не как представителя власти, а как гражданина.

Автор — научный руководитель Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

Содержание темы:
01 страница
#01. Ведомости. Extra Jus: Польза конфликта
#02. Вадим Волков. Законные ценности
#03. Ведомости. Кто принимает судебные решения
#04. Вадим Волков. Бюджет может найти резервы в судопроизводстве
#05. Ведомости. Полиция, откройте данные!
#06. Ведомости. Доступные выводы из открытых данных
#07. Кирилл Титаев. Как отрегулировать регуляторов
#08. Ведомости. Среднестатистическая реакция
#09. Мария Шклярук. Заказ от системы
#10. Вадим Волков. Дело против правосудия
02 страница
#11. Вадим Волков. Подделка телефонного права
#12 Кирилл Титаев. Морализаторские претензии к науке
#13. Вадим Волков. Новая сторона силы
#14. Ведомости. Стандартное дело о капремонте
#15. Ведомости. Предпринимательские грабли 2.0
#16. Вадим Волков. Нормативная риторика
#17. Дмитрий Скугаревский, Кирилл Титаев. Иметь право на ошибку
#18. Екатерина Ходжаева. Закон неправовой, но это закон
#19. Екатерина Ходжаева. Профилактика отчетности
#20. Вадим Новиков, Екатерина Ходжаева. Онлайн-игры чиновников
03 страница
#21. Дмитрий Скугаревский, Кирилл Титаев, Владимир Кудрявцев. Проверочные работы
#22. Кирилл Титаев. Порядок в хаосе
#23. Алексей Кнорре, Арина Дмитриева. Подсчет убийств
#24. Кирилл Титаев. Сущность помощника судьи
#25. Екатерина Моисеева. По юристу на адвоката
#26. Тимур Бочаров. Как собирать долги
#27. Кирилл Титаев. Бумажная реальность
#28. Кирилл Титаев. И жесткость к падшим призывал
#29. Вадим Волков. Как определиться с "понятиями"
#30. Арина Дмитриева. Копирайт не рулит
04 страница
#31. Вадим Волков. Как сконструировать войну
#32.
#33.
#34.
#35.
#36.
#37.
#38.
#39.
#40.

4125+1760=5885

[Вадим Волков]

http://www.vedomosti.ru/newspaper/ar...onnye_cennosti

Фото: М. Стулов
26.05.2011, 94 (2860)
Проводя опрос российских судей, Институт проблем правоприменения ставил задачу выяснить в том числе ценности и нормы, которые объединяют или, наоборот, разделяют это профессиональное сообщество. Ценности носят более абстрактный характер и выражают идеи того, к чему люди стремятся, что желаемо, а социальные нормы предписывают определенные образцы поведения, необходимые для выполнения профессиональных задач. Ценности — это основа коллективного сознания, а нормы относятся к поведению, хотя не факт, что действительное поведение определяется исключительно нормами.

Защита интересов государства и борьба с правонарушениями не являются значимыми ценностями российского судейского сообщества, т. е. в своих идеальных представлениях судьи не отождествляют себя с государством и правоохранительной системой (эти варианты выбирали чуть более 1%). Разделяемой ценностью большинства судей является законность. Ее в качестве основной миссии судьи выбрали 73%, причем в сочетании с защитой прав граждан (33,6%) или с обеспечением справедливости (22%). Для 17% ценностью является исключительно законность (в этом вопросе допускался выбор одного или двух вариантов ответа). Но есть и группы судей, которые делали выбор по-другому. Есть те, кто вообще не выбрал обеспечение законности, таких 23,8%. Они видят миссию судьи либо только как защиту прав (8,5%), либо как обеспечение справедливости (4,2%), либо как их сочетание (7,2%).

В судейском корпусе, по-видимому, есть небольшая, но значимая подгруппа, которая не следует за большинством, не возводит законность в ранг главной ценности (хотя, конечно же, не отрицает ее), а смыслом своей деятельности считает прежде всего обеспечение справедливости и/или защиту прав граждан. Если исходным моментом для обеспечения законности служат тексты законов, то эта подгруппа судей, похоже, более склонна своими решениями компенсировать несовершенство и нестабильность законов и видит свою роль как более активную, нежели просто применение тех или иных статей закона: они готовы защищать права граждан и руководствоваться понятиями справедливости. Другой вопрос — насколько существующая судебная система даем им такие возможности.

С точки зрения социологии нормативная структура судейской профессии должна в идеале содержать прежде всего такие нормы, которые способствуют принятию законных и справедливых решений, признаваемых таковыми обществом, и тогда общество доверяет судам. Это непредвзятость, открытость, независимость, бескорыстие и профессиональная специализация. Добавив еще ряд норм — таких, как ответственность, добросовестность, знание буквы закона, гуманность, дисциплинированность, — мы выяснили нормативную структуру сообщества, точнее, то, каким, по мнению судей, должен быть идеальный судья.

Самой значимой нормой оказалось «знать букву закона» (62%), что перекликается с выбором законности как главной ценности, но вносит явный оттенок легализма. Вторая по частоте выбора норма — «быть справедливым» (52,3%). Далее идет «быть независимым» (49,3%). На четвертом месте — «быть непредвзятым» (37,4%). Профессиональная специализация — 24%. Технические нормы, не специфичные для судейской профессии, скорее общебюрократического свойства, тоже значимы: «быть внимательным и аккуратным» (21,9%), «дисциплинированным» (19%). Относительно менее требовательны судьи по части бескорыстия — только 14,9% выбрали «быть бескорыстным». Открытость не выступает в качестве значимой профессиональной нормы; еще менее значимым является гуманизм.

Нормативная структура судейской профессии во многом соответствует социологической функционалистской модели, но есть и несколько российских особенностей. Это высокая значимость буквы закона и более низкая значимость бескорыстия и открытости.

Чем определяются различия в нормативной культуре? На нормы и ценности судей больше всего влияет пол, специфика профессиональной когорты, опыт работы председателем суда. В портрете идеального судьи мужчины чаще акцентируют справедливость, независимость и бескорыстие, а женщины — ответственность и дисциплинированность. С переходом от советской когорты к постсоветским, вплоть до последнего обновления после 2003 г., устойчиво снижается значимость бескорыстия и справедливости и, наоборот, повышается значимость дисциплинированности и знания буквы закона. У председателей судов видение профессиональных норм отличается большей значимостью бескорыстия и справедливости, что отчасти объясняется преобладанием мужчин и представителей старшей, советской когорты среди председателей.

В целом российский судейский корпус имеет вполне устоявшуюся и разделяемую большинством систему ценностей и норм, хотя есть и сдвиги, связанные с приходом более молодого контингента. Осознание судьями себя как профессиональной группы со своими нормами, стандартами и механизмами самоуправления чрезвычайно важно для независимости судебной системы как института, ее политического веса. Иная проблема — насколько судьи готовы руководствоваться именно ценностями и нормами в повседневной работе, какие есть ограничения и внешние влияния, которые этому препятствуют. Об этом пойдет речь в следующей статье.

[Ведомости]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...-editor-choice
Статья опубликована в № 3953 от 05.11.2015 под заголовком: Extra Jus: Судья № 2 и арбитр № 4

Социологи Дмитрий Скугаревский и Тимур Бочаров о роли помощника судьи в отправлении правосудия

04.11.2015

Дмитрий Скугаревский, Тимур Бочаров

В условиях высокой судейской нагрузки помощник существенно снижает затраты судьи на бумажную работу
freeimages.com

Не так давно Россия подала в районный суд Гааги заявление об отмене решения инвестиционного трибунала о присуждении компенсации в $50 млрд акционерам ЮКОСа. Решение тройки арбитров – столь сложное и спорное, что ему уже посвящены отдельные номера отраслевых журналов, – стало примером судейского активизма. Арбитры не согласились с позициями сторон по многим вопросам и предложили свой, третий путь, например в оценке стоимости экспроприированных активов.

Столкнувшись с неортодоксальным решением, Россия оспаривает его с нескольких сторон. Особый интерес представляет аргумент про «четвертого арбитра». Юристы российской стороны утверждают, что значительная часть решения была написана не самими арбитрами и даже не секретарем трибунала, а их помощником – канадским юристом Мартином Власеком. Лингвистическая экспертиза, проведенная ответчиком, показала большой процент текста решения за авторством помощника. Так, 71% части решения, определяющей размер ущерба, написан помощником. С точки зрения российской стороны, делегирование функций написания решения помощнику является нарушением мандата арбитров на разрешение спора.

Всегда ли человек, придя даже в обычный государственный суд, получает в итоге решение, от начала и до конца написанное судьей? Это скорее редкость, чем правило. Еще в 2011 г. Совет по правам человека при президенте Медведеве указывал, что 86% второго приговора по уголовному делу Ходорковского и Лебедева переписаны из обвинительного заключения. В большинстве случаев подготовку проекта решения в российских судах берет на себя помощник судьи. Как образно заметил один из судей в экспертном интервью, помощника вполне можно рассматривать в качестве «судьи номер два». Он ведет коммуникацию со сторонами по различным процессуальным вопросам, анализирует законодательство и судебную практику, имеющую отношение к рассматриваемому спору. Однако ключевой функцией помощника является составление черновика текста решения, который судья вычитывает, при необходимости редактирует и скрепляет своей подписью.

В условиях высокой судейской нагрузки помощник существенно снижает затраты судьи на бумажную работу, тем более если это типовые дела, не требующие особых интеллектуальных вложений: задолженность по коммунальным платежам, невыплата заработной платы и т. д. Написание черновиков решений играет также и социализирующую роль, готовя помощника к будущей роли судьи. Как бы ни критиковалось явление, но главным кадровым источником судейского корпуса в России пока остаются помощники и секретари.

В свое время Высший арбитражный суд предлагал легализовать подготовку проектов решений помощниками, которая де-факто давно принята в судах на уровне неформальных практик. Проблема состояла в юридически двусмысленном статусе такой работы в свете конституционного запрета на осуществление правосудия кем-либо, кроме суда. Вопрос в том, относится ли написание черновика решения к реализации правосудия. В своем законопроекте по оптимизации судейской нагрузки 2011 г. ВАС предлагал снять это противоречие, отнеся подготовку проектов решений к «помощи судье в подготовке и организации судебного процесса». Однако эти поправки в итоге так и не были приняты. Но участие помощников в подготовке решения остается фактом, о котором знают все юристы, предпочитая не обсуждать его процессуальный статус.

Значит ли это, что мы имеем дело с какой-то порочной практикой российской судебной системы? Вовсе нет, помощники активно участвуют в написании решений в европейских и американских судах. Впервые фигура помощника в США появляется в 1875 г., когда председатель массачусетского Верховного суда Хорас Грэй начал нанимать в качестве ассистентов наиболее одаренных выпускников Гарварда, платя им из собственного кармана. На начальном этапе такие помощники (law clerks) готовили свое обоснованное мнение по делу, но не писали решения. Но уже с середины XX в. помощники стали полноценно участвовать в написании решений. У нынешнего типичного судьи федерального суда подчас три помощника и два секретаря. Роль помощника в качестве анонимного соавтора судебного решения осознается и обсуждается в американском юридическом сообществе. В отдельных случаях судьи позволяют себе упомянуть такое участие в тексте решения, например, это делает время от времени наиболее эксцентричный судья Верховного суда Антонин Скалиа. А из помощников судьи Ричарда Познера выросло новое поколение исследователей права. Персонификация решения судьи постепенно утрачивает смысл, решение принимает скорее институт, а не отдельный человек.

Россия в международном споре с акционерами ЮКОСа оспаривает практику, которую сама использует в национальных судах. Но важно отметить фундаментальное различие между разрешением споров в государственном суде и в инвестиционном арбитраже. В последнем стороны сами выбирают конкретных арбитров и обладают широкой самостоятельностью в определении того, как будет выстроена процедура разрешения спора. Стороны в арбитраже доверяют спор конкретным арбитрам, а легитимность решения обеспечивается их авторитетом. В государственном суде легитимность решению придает институт правосудия в целом. Например, американской судебной практике известны случаи, когда анонимное участие в написании решения профессоров права, знакомых судьи, приводило к отмене решения и выплате компенсаций проигравшей стороне. Хотя профессор может написать решение на порядок лучше помощника судьи, вчерашнего выпускника юрфака, он не является частью института.

Авторы – научный сотрудник и младший научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

[Вадим Волков]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...doproizvodstve
Статья опубликована в № 3968 от 26.11.2015 под заголовком: Extra Jus:
Суд в убыток
Бюджет может найти резервы в судопроизводстве
Социолог о том, как государство судится себе в убыток

26.11.2015


Из 12,6 млн решений, принятых судами по гражданским делам в 2014 г., 5,8 млн исков были поданы государственными органами (а также службами ЖКХ) против граждан, это 46% всей нагрузки судов
Д. Абрамов / Ведомости

Когда-то у меня угнали два автомобиля – один в 1999 г., другой в 2000 г., оба «Жигули». Министерство по налогам и сборам установило удобный для себя порядок взимания транспортного налога в таких случаях. Согласно ведомственному постановлению, освобождение от налога на автотранспорт, числившийся в розыске, можно было получить только после представления соответствующей справки из милиции. То есть налоговая служба не хотела или не могла наладить обмен информацией с МВД, перекладывая эту работу на потерпевшего. В 1990-е гг., когда государство было не в состоянии обеспечить даже сохранность имущества граждан, ожидать от него эффективной внутренней координации было нелепо.

Я такие справки предоставил, и несколько лет налог на угнанные машины не начисляли. Потом снова начали начислять. Подозреваю, что справки были утеряны в процессе переезда ФНС по Московскому району с ул. Благодатная на ул. Пулковская. Я упорно не платил налог, а потом и вовсе снял автомобили с учета «в связи с угоном», отправив копию справки в ФНС. При этом я платил транспортный налог на имевшийся у меня автомобиль, а когда в мае 2013 г. продал его, платить этот налог перестал.

И вот в апреле 2013 г. Межрайонная ИФНС № 28 по Санкт-Петербургу обратилась в мировой суд с заявлением о выдаче судебного приказа на уплату 8440 руб. налоговой задолженности за угнанные автомобили. После того как я предоставил судье справку о снятии их с учета, заявление ИФНС было оставлено без удовлетворения. В октябре 2014 г. та же ИФНС № 28 подала иск уже в Выборгский районный суд, прибавив к требованию уплаты налога на угнанные машины еще и налог на проданную и снятую с регистрации машину, считая, что она числится за мной.

После первого заседания суд обязал меня получить справки, т. е., по сути, сделать так, чтобы один государственный орган (МВД) письменно проинформировал другой государственный орган (ФНС) о моем имуществе. При этом ФНС неожиданно нашла одну справку об угоне, а вот вторую пришлось получать в следственном отделе ОВД Московского района. Это заняло полтора месяца. Справку о снятии с учета проданного автомобиля мне дали моментально, а инспектор МРЭО, который ее выдавал, сопроводил это словами: «У них там в ФНС такая же база данных, пусть научатся пользоваться».

Пока готовились справки, суд принял решение в пользу ФНС (дело № 2-1253), потом, когда справки были готовы, отменил его и назначил новое разбирательство. ФНС снизила исковое требование до 5600 руб., упорно пытаясь взыскать с меня хоть что-то, но в сентябре 2015 г., через год после подачи иска и шести заседаний, сдалась и отозвала иск (дело № 2-7230). А я до сих пор жду, когда ФНС отменит ошибочную задолженность, напоминая им об этом через личный кабинет. День работника налоговых органов отпраздновали на всю страну, пора бы взяться за работу.

А теперь самое главное. Если посмотреть на статистику гражданского судопроизводства, то мы увидим не только огромную нагрузку на судей, но и то, что большую часть этой нагрузки генерируют государственные органы, а суммы исков малы по сравнению с затратами на их рассмотрение. Мой случай хорошо показывает, как государство работает в убыток.

Из 12,6 млн решений, принятых судами по гражданским делам в 2014 г., 5,8 млн исков были поданы государственными органами (а также службами ЖКХ) против граждан, это 46% всей нагрузки судов. Лидером является ФНС, подавшая 2,8 млн исков (22% всей нагрузки судов по гражданским делам) средней стоимостью 11 968 руб., следом идут иски по взысканию коммунальных платежей (19% дел, средняя стоимость – 20 047 руб.) и Пенсионный фонд (5%, 13 219 руб.). Для сравнения: исков о взыскании денег по договору займа или кредита за тот же год было 2 млн, что составило 16% нагрузки судов, средняя стоимость – 286 506 руб.

Судебная статистика дает возможность оценить затраты на судопроизводство, соотнеся расходы на судебную систему, число судей, число рабочих дней и часов и количество рассмотренных дел. По такой оценке затраты государства на один час работы судьи составляют 3240 руб., а стоимость рассмотрения одного дела – 7430 руб. К этому следует еще добавить некоторые затраты самих госорганов на подачу исков (почтовые расходы, стоимость юристов и т. п.), но их оценить трудно.

Мы видим, что средние стоимости исков ФНС и ПФР лишь немного превышают затраты судов на одно дело. Это значит, что в потоке исков от государства есть весьма большая доля убыточных, т. е. суммы, которые государство может по ним взыскать, значительно ниже сумм, которые оно тратит на процедуру взыскания. В моем случае затраты государства (читай: налогоплательщика) на рассмотрение иска налоговой инспекции были примерно 9720 руб. (если брать полчаса на подготовку и заседание), сумма иска – 8626 руб. Получается, что он был убыточным, даже если бы был удовлетворен.

К этим убыткам следует добавить эффекты нагрузки на судей, которые ухудшают качество правосудия. Мировые судьи в среднем рассматривают 42 дела в неделю, судьи районного уровня, специализирующиеся на гражданских делах, 21 дело в неделю (или 4,5 дела за рабочий день). Это очень много. По данным наших опросов, 52% судей согласились с утверждением о том, что бывают ситуации, когда судьям приходится принимать недостаточно обоснованные решения, потому что им не хватило времени на ознакомление с материалами дела. Из-за высокой нагрузки большинство судей задерживаются после работы или используют выходные для написания решений. Все это способствует формированию шаблонного подхода к правосудию.

Проблема нагрузки открыто признана всем судейским сообществом, однако ее решение идет очень медленно, принимаемые меры половинчаты. Понятно, что нужно установить пороговую сумму иска, а также упрощенный порядок рассмотрения дел небольшой стоимости. В 2012 г., после того как ПФР завалил суды Архангельской области исками на суммы от 60 коп. до 1 руб., был установлен нижний порог в 1500 руб., но он, как видим, слишком низкий. Кроме этого, необходим также упрощенный порядок, когда ответчик уведомляется об иске и, если возражений не последовало, судебный приказ выносится без рассмотрения по существу. А активный ответчик всегда имеет возможность выиграть дело. Другим способом снижения нагрузки является отмена обязательного изготовления мотивировочной части, если того не требует ответчик. Эта норма уже принята в мировых судах, но ее необходимо распространить и на суды районного уровня.

Как видим, у государства имеются огромные резервы для того, чтобы получить дополнительные ресурсы, – и прежде всего не за счет попыток получить больше денег с граждан, а за счет элементарных расчетов и рационализации собственной работы.

Автор – научный руководитель Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге, профессор социологии права им. С. А. Муромцева

137

[Ведомости]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...tsiya-otkroite
Статья опубликована в № 3973 от 03.12.2015 под заголовком: Extra Jus: Полиция, откройте

Экономист Алексей Кудрин, социологи Мария Шклярук и Ирина Четверикова о том, как МВД может поспеть за прогрессом

02.12.2015

Алексей Кудрин, Мария Шклярук, Ирина Четверикова

Публикация открытых данных и появление big data позволяет специалистам по анализу данных предсказать, где образуются места с повышенными рисками совершения преступлений
А. Гордеев / Ведомости

В последние 10 лет в мировой криминологии происходит информационная революция, связанная с доступностью огромных массивов новых данных. Это детализированные данные полицейского учета о преступлениях, месте и времени их совершения, характеристиках подозреваемых, данные виктимизационных опросов домохозяйств, данные служб занятости и служб по работе с населением, мигрантами, данные об инфраструктуре (школах, библиотеках, госпиталях, банкоматах, банках, спортивных клубах, барах, отелях, торговле алкоголем и т. п.). Их комбинированный анализ позволяет с большой точностью оценить факторы преступного поведения, риски повторного совершения преступлений в той же местности, отслеживать опыт обращения граждан в полицию, деятельность отдельных ее подразделений. Публикация открытых данных и появление big data позволяет специалистам по анализу данных предсказать, где образуются места с повышенными рисками совершения преступлений, как риск варьируется в зависимости от времени, меняется ли уровень преступности в случае изменения маршрутов патрулирования. Исходя из этого, руководство полиции может принимать выверенные организационные и управленческие решения.

Данные виктимизационных опросов незаменимы при оценке реального уровня преступности, в особенности когда дело касается домашнего или сексуального насилия и насилия в отношении несовершеннолетних. На основе таких данных можно проследить опыт взаимодействия с полицией. Главное условие для реализации новых возможностей – доступность данных в неагрегированном виде и наличие четкой документации, показывающей, как эти данные были собраны.

В России виктимизационные опросы (как часть общих опросов о работе полиции) проводятся уже несколько лет. Однако применение опросных и других данных для улучшения работы полиции пока затруднительно. С одной стороны, для такой работы не хватает заинтересованных и квалифицированных криминологов, социологов и экономистов. С другой – пригодных к анализу данных пока явно недостаточно. То, как результаты опросов предоставляются сейчас – отдельные цифры, вырванные из контекста опросника, – может быть использовано разве что политологами в качестве опосредованной оценки лояльности власти, о чем мы писали раньше. Для анализа эффективности выполнения функций по поддержанию правопорядка, а тем более реального состояния преступности и ощущения безопасности, эта информация не имеет смысла.

На прошлой неделе Общественный совет при МВД рекомендовал министерству раскрыть в публичном доступе массивы данных опросов общественного мнения, проведенных по заказу МВД, поддержать все необходимые нормативные изменения для раскрытия детализированных данных о преступности, а также раскрыть данные о правонарушениях, которые находятся в компетенции МВД. В этих предложениях открытость данных не является самоцелью. Задача – создать возможности для оптимизации работы правоохранительных органов и устранить негативные эффекты существующей системы управления. Но и это не все.

Ориентация правоохранителей на отчетные показатели и стремление подогнать под эти показатели «объективную» статистику правонарушений оказалась более устойчивой, чем можно было ожидать. Руководство МВД предпринимает усилия по сокращению или ослаблению «палочной» системы, но инерция сильна, поскольку нет альтернативной системы управления. Пока ее не будет, «палки» будут использоваться на всех уровнях и никакие декларации не помогут. Любая бюрократическая система работает под давлением KPI, ориентированных на процесс и слабо учитывающих результат. В менеджменте эта проблема давно известна, и полиция – один из типичных случаев. Многие страны инициировали сложные управленческие реформы, минимизирующие негативное воздействие отчетных показателей на поведение сотрудников (не только полицейских). Во всем мире экономисты, менеджеры, социологи и криминологи обсуждают, как снизить эффект от количественных систем оценки. Сотрудники полиции участвуют в этих процессах, часто выражают свое несогласие, но в результате экспериментов и дискуссий формируются новые модели управления.

Почему так важны открытые данные? Это новый ресурс, из которого общество и государство могут извлечь огромную пользу. Во-первых, ведомственных возможностей недостаточно, чтобы заставить говорить огромные массивы накопленных данных. Только распределенные сети исследователей способны сгенерировать достаточные интеллектуальные и вычислительные возможности, чтобы дать государственным органам уровень обратной связи, сопоставимый с тем, какой дает рынок коммерческим структурам. Во-вторых, наличие открытых массивов первичных данных будет стимулировать творческую энергию и инновации как в криминологии, так и в смежных социальных дисциплинах, поскольку прогресс науки критически зависит от возможности новых наблюдений, а не только от ее концептуального аппарата или вычислительных мощностей. В некотором смысле ведомственная форма собственности на информацию вступила в противоречие с общественным запросом на ее использование. Это противоречие надо разрешать.

Настоящая открытость, к которой мы призываем, – это не заполненные новостями сайты и сводные цифры официальной статистической отчетности. Это открытые исходные данные, доступность которых вовлекает в их анализ, понимание, развитие и использование экспертов, ученых, программистов, общественные организации. Таково современное понимание прогресса.

Авторы – председатель Комитета гражданских инициатив, член Общественного совета при МВД России; научные сотрудники Института проблем правоприменения при ЕУСПб

[Ведомости]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...stupnie-vivodi
Статья опубликована в № 3978 от 10.12.2015 под заголовком: Extra Jus:
Доступные выводы

Социологи Вадим Волков и Дмитрий Скугаревский о том, как открытые данные помогают правоохранителям

09.12.2015

Вадим Волков, Дмитрий Скугаревский

Анализ траекторий передвижения патрульных экипажей в Далласе позволил сделать вывод об эффектах отвлечения сил на вызовы
Mike Stone / GETTY IMAGES NORTH AMERICA /AFP

Доступность больших массивов микроданных, генерируемых в процессе работы правоохранительных органов, революционным образом меняет и науку (криминологию, менеджмент), и практику управления. Этот новый тренд уже приходит в Россию, и, чтобы лучше понять его потенциал, стоит сначала посмотреть на то, как он проявился в развитых странах. Приведем два примера, представленных на конференции по эмпирико-правовым исследованиям в конце 2015 г. в Сент-Луисе, США.

Благодаря доступности точных географических координат совершения преступлений ученые получили возможность сформулировать и детализировать закон концентрации преступности. Этот закон постулирует, что преступления неравномерно распределены в городском пространстве и что 50% преступлений устойчиво концентрируются в 5% городского пространства. Таким образом, можно установить «горячие точки» с повышенным уровнем преступности, объяснить их происхождение. Криминологи из Университета Миссури в Сент-Луисе получили от городской полиции доступ к географической локализации (до уровня квартала) 101 089 насильственных и 489 490 имущественных преступлений за период 2000–2014 гг. Используя современные техники статистического моделирования, ученые смогли исключить фактор случайного распределения преступлений в Сент-Луисе и установить, что в 5% мест устойчиво концентрируется до 61% насильственных преступлений и до 41% имущественных. В городе есть как постоянные «горячие точки» с хронически высокой частотой преступлений, так и кварталы, где преступности практически нет, а также «подвижный» сегмент. Понятно, что точные расчеты дают возможность спланировать маршруты и зоны патрулирования, резко повысив эффективность работы полиции и мер по предотвращению преступности.

В другом недавнем исследовании были использованы данные обо всех траекториях передвижения 873 патрульных экипажей полиции Далласа за 2009 г. и сопоставлены с географическими координатами и временем совершения преступлений за тот же период. Как влияет на уровень преступности присутствие полиции и необходимость покидать места патрулирования в случае срочных вызовов? Исследование, таким образом, напрямую затрагивает важную практическую проблему. Чему отдавать приоритет: полицейскому присутствию на улицах или быстроте реакции на вызовы? В условиях сокращения бюджетов это одна из основных дилемм управления. В результате анализа данных автор приходит к выводу, что 10%-ное сокращение полицейских сил в данное время в данном районе ведет к росту преступности в этом районе в это время на 1,2–2,5%. То есть отвлечение полицейских сил по вызовам имеет негативные эффекты с точки зрения общественной безопасности. Они имеют тенденцию к усилению в случае сокращения числа патрульных экипажей.

Теперь вернемся к России. По уровню смертности на дорогах Россия опережает развитые страны более чем в 3 раза. Правительство рассчитывает побороть проблему ужесточением санкций за нетрезвое или опасное вождение и созданием перечня аварийно опасных участков дорог. В 2013 г. программист Николай Гурьянов с коллегами собрал суточные сводки ГИБДД за 2011–2012 гг. и нанес на карту Новосибирска практически все ДТП с пешеходами. Карта позволяет каждому пользователю самостоятельно выделить аварийные места по нужным критериями, не полагаясь на экспертизу ГИБДД. Анализ дезагрегированных данных показывает, что алкоголь играет меньшую роль в наездах на пешеходов в Новосибирске, чем кажется. Зная место, условия и последствия каждого ДТП, можно сопоставить их с данными из других юрисдикций (например, Великобритании) уже на уровне аварий. Так можно сравнить успешность мер по борьбе со смертностью на дорогах на микроуровне и принять уже информированное решение о том, как лучше снизить количество жертв.

Другой пример происходит из криминологии. С 2010-х гг. в России возрождается постпенитенциарный контроль над осужденными. Его задача – минимизировать риск рецидива со стороны недавно осужденных. Отслеживание «поднадзорного контингента» (в широком смысле) – одна из обязанностей участковых. Как показали полевые исследования ИПП, участковый иногда вынужден проводить обход подучетных групп 1) вечером, после развода, сдав оружие; 2) в сплошном режиме: предполагается, что он должен контролировать всех лиц из этих групп. Очевидно, участковый не может обеспечить тотальный контроль из-за вала бумажной работы и иных обязанностей, возложенных на него. Открытые и анонимизированные данные помогут участковым. На их основе можно рассчитать, с какой вероятностью лицо, находящееся под надзором участкового, совершит повторное преступление. Это позволит участковым проверять только действительно опасный контингент. Разумеется, такие данные не заменят знания «на кончиках пальцев», которое участковые приобретают на улицах, общаясь с людьми. Но в условиях ограниченных бюджетов умная оптимизация работы необходима.

Открытые данные правоохранителей не только обеспечивают общественный контроль над их деятельностью. Данные помогают государству принимать информированные решения и избегать ошибок. Открывая данные, государство экономит на выработке таких решений. Множество технологических компаний страны нуждается в открытых данных правоохранителей, например, для оценки качества жизни (выбор квартиры, школы) и обладает достаточными компетенциями, чтобы извлекать из них корректные и общественно полезные выводы.

Авторы: научный руководитель и научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

[Кирилл Титаев]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...t-regulyatorov
Социолог о том, что кризис дает шанс убрать бессмысленные контрольные функции

18.02.2016

Экономический ущерб же от избыточной активности контрольно-надзорных органов, как правило, возникает там, где работа проста и дает хорошие отчетные показатели
А. Гордеев / Ведомости

Любой экономический спад сказывается на поведении граждан. Люди ищут новые варианты заработка, в том числе дополнительного, и меняют практики потребления. Кто-то начинает вязать и продавать носки, кто-то понимает, что работа таксистом после сокращенного рабочего дня может стать существенным подспорьем для семейного бюджета. На дачных участках цветники вновь раскапываются под картошку, а каждодневный поход за мясом в соседний супермаркет сменяет покупка половины свиной туши на всю зиму в соседней деревне. В каждом регионе и даже районе это будут свои стратегии – локальные ресурсы весьма различаются. Люди не стремятся прожить так всю жизнь, это способ выкрутиться в сложные времена, выждать, чтобы потом по возможности вернуться к прежним потребительским и трудовым моделям.

Для простых граждан такое поведение является важнейшим ресурсом снижения ущерба от кризиса и в конечном итоге условием снижения уровня социального напряжения, недовольства, вызванного экономической ситуацией.

Ситуация напоминает 90-е гг., хотя масштабы падения доходов населения пока несопоставимы. Однако есть фактор, который делал выживание в прошлый период коллапса нефтяных цен относительно более простым. За 2000-е гг. государство создало огромное количество дополнительных регуляций и наняло большое количество чиновников, которые стали контролировать соблюдение этих регуляций. Множество видов деятельности, которые помогали выжить раньше, сейчас оказываются если не невозможными, то крайне затруднительными – количество контролирующих органов и норм, которые регулируют как производственную деятельность, так и потребление, возросло в разы.

Вот управление Россельхознадзора по Петербургу и Ленинградской области рапортует на официальном сайте: в поезде «Аллегро» (Хельсинки – Санкт-Петербург) «было выявлено укорененное растение в горшке» (кипарисовик), и, «ввиду отсутствия фитосанитарного сертификата, ввоз растения на территорию РФ был запрещен», а «гражданин был привлечен к административной ответственности в виде наложения штрафа». Иркутское управление того же ведомства сообщает: в багаже и ручной клади пассажиров были обнаружены «яблоки, грецкие орехи, рис, сухофрукты, фасоль», которые «подлежат уничтожению». Именно нашими налогами оплачен труд инспектора, который досматривал, изымал, оформлял все эти орехи и кипарисовики. Затем – опять же на бюджетные деньги – изъятые товары будут транспортированы к месту уничтожения и уничтожены. Подобные абсурдные регуляции, на контроль которых тратятся налоговые поступления, есть в репертуаре каждого ведомства, обладающего контрольно-надзорными функциями.

Кризис – это хорошее время, чтобы понять, какое регулирование имеет экономический смысл, а где контроль наносит больший ущерб и требует больших средств, чем максимально возможные негативные последствия от отсутствия этого контроля. Это позволит как сэкономить бюджетные средства на работе контрольно-надзорных органов, так и уменьшить давление на людей. Большая часть прогнозов по поводу длительности начинающегося кризиса неутешительна. Нужно начинать планомерную работу по уменьшению государственного давления на граждан и бизнес.

Отдельные инициативы в этом направлении уже появляются, но они исходят из принципиально неверного понимания целей и методов такой работы. Так, Министерство экономического развития обсуждает вопрос о трехлетних налоговых каникулах для всех, кто «выйдет из тени». Что даст государству и гражданам такая программа? Только увеличение расходов на администрирование системы учета субъектов малого бизнеса. Увеличение налоговых поступлений через три года – едва ли. Что помешает самозанятым – парикмахерам-надомникам или репетиторам – через три года сообщить, что они прекратили работу, и продолжить работать без регистрации? Выявить и проконтролировать миллионы таких самозанятых невозможно. Выбор именно этих путей реформирования объясняется тем, что министерства смотрят на нормативные документы, в то время как для выстраивания эффективной политики необходимо анализировать практику применения норм и принимать точечные решения. Например, освободить тот же Россельхознадзор от полномочий по контролю за физическими лицами.

Оптимизация системы государственного управления и работы контрольно-надзорных органов, о которой столько говорят в последнее время, должна быть осмысленной, а не механической. Распространенный у нас вариант «сократить численность на 10%» приводит к тому, что сокращаются мертвые души и самые сложные, неудобные направления работы. Экономический ущерб же от избыточной активности контрольно-надзорных органов, как правило, возникает там, где работа проста и дает хорошие отчетные показатели – по своей воле ведомство не будет сокращать эти направления. Нужно вести содержательный мониторинг практической работы контрольно-надзорных органов, сперва сокращать их функции и лишь затем соответствующую численность сотрудников. Это даст сразу три положительных результата: снизит нагрузку на бюджет, сократит число поводов для недовольства со стороны простых граждан и позволит постепенно расти микробизнесам, часть из которых в более благоприятных условиях разовьются и станут полноценными экономическими субъектами.

Автор – ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

[Ведомости]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...kaya-reaktsiya
Статья опубликована в № 4022 от 25.02.2016 под заголовком: Extra Jus: Привычка к среднему

Социолог Вадим Волков и экономист Дмитрий Скугаревский об идейных расхождениях правоохранителей и статистики

24.02.2016

Вадим Волков, Дмитрий Скугаревский

Директор ФСКН Виктор Иванов
М. Стулов / Ведомости

На прошлой неделе в ходе итогового заседания коллегии ФСКН директор службы Виктор Иванов назвал медиану «инновационным способом введения в заблуждение российского общества» и посвятил подтверждению этого тезиса отдельный слайд. Нелюбовь службы к робастной (нечувствительной к отклонениям) математической статистике вспыхнула не из-за теоретических свойств медианы, а из-за их применения к оценке работы антинаркотического ведомства.

Ранее Институт проблем правоприменения сравнил результативность МВД и ФСКН на основе данных о массе каждого наркотика, изъятого их сотрудниками. Из них следовало, что у ФСКН основной вал регистрируемых преступлений, как и у МВД, касается мелких объемов. Наша (консервативная) оценка такова, что 40% наркопреступлений, зарегистрированных ФСКН, не превышают по стоимости изъятых наркотиков преступления, зарегистрированные МВД.

Иванов не согласился с нами и привел на коллегии пример, который изображен в переработанном виде на рисунке. Директор службы моделирует мир с тремя ведомствами, каждое из которых изъяло по пять наркотиков. Синее ведомство (думается, МВД в этом примере) всегда изымало по грамму наркотических веществ. Зеленое ведомство (возможно, ФСБ или СК) изъяло три наркотика по грамму, а также 500 г и 5 кг. Оранжевое ведомство (очевидно, ФСКН) изъяло три раза по грамму, а также 2 и 15 кг.

Идейное расхождение Иванова с медианой заключается в том, что для всех трех ведомств она составляет один грамм (величина третьего изъятия). Он называет понятие медианы «диковинным для криминологии» и призывает российское общество обратить внимание на замечательные результаты оранжевого ведомства.
Согласно заявлениям руководителя ведомства ФСКН специализируется на выявлении крупных, оптовых партий наркотиков

Отказывать криминологии в понятии «медиана» – сильное утверждение. Но она не нуждается в защите: беглый поиск по статьям главного мирового журнала в этой области, Criminology, дает 344 упоминания. А вот интерпретация медианы должна быть прояснена. Оранжевое ведомство в мире Иванова изъяло больше других с точки зрения вала – об этом нам сообщит сумма изъятого и средняя величина. Медиана же нам скажет, что в половине случаев три ведомства работали одинаково, изымая то же самое. Медиана не позволяет наблюдателю обмануться впечатляющими по объему, но редкими изъятиями и рассказывает о ежедневной рутине ведомства. Пример директора ФСКН подтверждает, а не опровергает (как он думал) наш тезис о дублировании функций ведомств.

Из идейного расхождения Иванова с медианой следует и стилистическое. Российские ведомства (не только ФСКН) привыкли отчитываться валовыми показателями и предлагают сравнение «с аналогичным периодом прошлого года» как универсальную метрику успеха. В общемировой традиции годовых отчетов хорошим тоном считается впечатлить читателя внушительным числом. Но что скрывается за валом? Составить представление о процессах внутри ведомства невозможно на основе знаний о вале, требуется понимать и рутину работы. Наша карта наркопреступлений показала, в каких регионах медиана изъятого выше у МВД, несмотря на лидерство ФСКН по сумме изъятого. В ряде регионов Дальнего Востока разницы между ведомствами почти не заметно, тогда как УФСКН по Санкт-Петербургу и Ленобласти, например, никогда не дублирует МВД, действительно занимаясь крупными партиями наркотиков.

Яркая реакция руководства ФСКН на предложенный нами способ оценки работы государственных органов показала, какие трудности в России встречает подход к принятию решений на основе эмпирических данных. За непониманием методики следует ее отрицание и необоснованная критика. Мы готовы продолжать предметный диалог по методикам анализа данных. А намеки на то, что за любыми попытками критически оценить эффективность государственных ведомств скрывается некий «иностранный заказ», оставляем без комментариев.

Сегодня у российского государства уже нет иного выхода, кроме как совершенствовать качество госуправления. В контексте растущей открытости первичных данных активность независимых центров, подвергающих анализу работу государственных органов, будет только увеличиваться. Соответственно, в выигрыше будут те ведомства, которые инвестируют интеллектуальные и финансовые ресурсы в информационные технологии, дающие их руководству адекватное представление о том, что происходит на низовом уровне работы их сотрудников.

Авторы – научный руководитель и научный сотрудник Института проблем правоприменения при ЕУСПб

[Мария Шклярук]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...-zakaz-sistemi
Статья опубликована в № 4027 от 03.03.2016 под заголовком: Extra Jus:
Заказ от системы

Социолог об организационных стимулах для фальсификации уголовных дел

02.03.2016

В целом проблема возникновения заказных уголовных дел лежит в меньшей степени в нормативной плоскости, нежели в общей политической и экономической ситуации в стране
М. Стулов / Ведомости

Словами «заказное дело» обычно обозначают возбуждение уголовного дела и последующее осуждение невиновного человека. Есть два типа таких дел. Первый – конструирование преступления на основании реальных событий. Оно происходит путем переписывания этих событий языком состава преступления (такими были дела Навального и Pussy Riot, задающие новые стандарты того, что называют преступлением). Дела, для фабрикации которых создаются новые приемы, исключают автономию следователя и предполагают неофициальные консультации. Следователи сами не рискнут объявить преступлением «действия, не отличимые от законной предпринимательской деятельности», как расценил дело Навального ЕСПЧ.

Неполитические дела фабрикуются преимущественно через фальсификацию доказательств. Такой способ всплыл и в журналистских расследованиях последнего месяца. В одном из них доказательством причастности к краже автомашины является изъятие окурков со слюной обвиняемого из бардачка похищенной машины – т. е. протокол осмотра, а затем экспертизы. Обвиняемый выдвигает версию, что окурок поднят оперативниками с земли при осмотре места происшествия, где он присутствовал, и подкинут в машину. В другом деле оперативники, возможно, инсценировали взятку. Мы вынуждены приводить примеры журналистских расследований, так как другой источник информации о подобных случаях – приговоры судов – помочь нам не может. За 2014 г. суды в России осудили по соответствующим статьям УК (ст. 299, ч. 2–4 ст. 303, ст. 304 и 305) лишь 42 человека, и найти эти приговоры сложно. В одном из решений, доступных в базе проекта «Росправосудие», начальник следственного отделения в отделе МВД предложила предпринимателю, против которого было возбуждено уголовное дело, за взятку привлечь вместо него другое лицо (невиновное), сфальсифицировав документы о том, что он был руководителем предприятия. Но выявленные преступления такого рода – экзотика. Почему при всех громких заявлениях о борьбе с фальсифицированными делами успеха нет?

На руку оперативникам и следователям играет общая структура процесса – автономность каждой стадии. Практика расследования уголовных дел и местные «стандарты» доказательств известны оперативникам не хуже, чем следователям, и они вполне могут самостоятельно фальсифицировать доказательства. Подброшенные наркотики будут изъяты по всем правилам, провокация или создание видимости взятки зафиксированы безукоризненно: со всеми полагающимися документами, свидетелями и согласиями. Следователю останется оформить все это как доказательства и передать прокурору, а через него – в суд. Против правильно подготовленных свидетелей и документов у следователей (как и у самого обвиняемого) практически нет шансов добыть в дело иные доказательства. У следователя нет и особых стимулов искать другие доказательства. Сомневаться в виновности заставляет только риск оправдательного приговора. В ходе исследований мы видели, что следователи иногда с недоверием относятся к данным, полученным от оперативных работников, пытаются найти еще какие-то доказательства. Так же можно трактовать и результаты опроса, проведенного Институтом проблем правоприменения (ИПП), в котором следователи больше всего доверяют вещественным доказательствам, результатам обысков и осмотров, экспертизам, потом показаниям свидетелей и лишь затем другим видам доказательств (книга ИПП о работе следователей выйдет в этом году). С точки зрения организационной логики для последующего расследования самый безопасный метод фальсификации доказательств лежит на стадии до появления следователя. Другой способ сфальсифицировать доказательства – это изменение заключений экспертов, в том числе ими самими.

Но и следователи сами также располагают возможностями для фальсификации доказательств, выявить которую не может и прокурор, поскольку он наблюдает непротиворечивую картину доказательств.

Все описанные способы фальсификации, естественно, считаются преступлениями – УК РФ предусматривает целый набор статей, описывающих преступления против правосудия: и привлечение невиновного к уголовной ответственности, и фальсификация доказательств, и заведомо ложное заключение экспертов и т. д. Но возможность их выявления и готовность преследовать за них виновных сильно ограничена. В первую очередь организационными стимулами. Каждый следующий в автономной цепочке рассмотрения уголовного дела обладает дискрецией только в момент получения дела. Затем у следователя и его руководителя, у прокурора, а часто и судьи признание доказательств фальсифицированными и вынесение решения о реабилитации подозреваемого или оправдательного приговора создаст негативные последствия для них самих. Так что ожидать от них принципиальной позиции не стоит.

Свой вклад в расширение числа заказных дел вносит и готовность использовать уголовную систему для решения личных вопросов: предпринимателей – для ликвидации конкурентов, обывателей – для расправы с личными обидчиками (соседями, учителями, разведенными супругами). Своими показаниями они создают надежные доказательства виновности невиновных. Еще одним фактором являются политические дела, меняющие правила и стандарты доказывания или определения преступности деяния.

В целом проблема возникновения заказных уголовных дел лежит в меньшей степени в нормативной плоскости, нежели в общей политической и экономической ситуации в стране. При существующей организации уголовного преследования и системе оценок работы участников риски, связанные с должностными преступлениями, оказываются ниже рисков, связанных с выявлением и расследованием таких преступлений.

Автор – научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

[Вадим Волков]

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...iv-pravosudiya
Статья опубликована в № 3746 от 26.12.2014 под заголовком: Extra Jus: Дело против правосудия

26.12.2014
Ведомости

Итоги 2014 г. лучше всех подвели Роман Нестеров (Следственный комитет), Марина Розова (прокуратура Москвы) и Елена Коробченко (судья Замоскворецкого районного суда). Следователь изготовил и передал в прокуратуру уголовное дело против братьев Олега и Алексея Навальных, гособвинитель поддержала дело в суде и потребовала 9 и 10 лет лишения свободы соответственно, судья не вернула разваливающееся дело на доследование, назначив дату оглашения приговора на 15 января. К стечению крайне неблагоприятных экономических обстоятельств эта команда юристов (она гораздо больше, названы только «игроки первой линии») добавила обстоятельство политико-правовое.

Возлагать на этих людей ответственность за «творение истории» было бы наивно. Каждый из них виртуозно владеет техникой применения уголовного законодательства, не более того, и всегда готов, как Нестеров, утверждать, что это мол рядовое уголовное дело, а он лишь прилежно делает свою работу. В этом деле больше всего поражает не «банальность зла» (стремление технических исполнителей спрятать свою ответственность за образцовым выполнением технических обязанностей на уголовном конвейере), и даже не очевидность того, что приговор будет выноситься в Кремле сообразно политическим обстоятельствам. Больше всего поражает то, с какой готовностью долгосрочные интересы российского общества приносятся в жертву во имя краткосрочных политических выгод руководителей государства. Трудно придумать что-то более разрушительное для правовых институтов, судебной системы, чем это очередное «дело Навального».

За последние полтора десятилетия в судебную систему были инвестированы колоссальные ресурсы. В 2014 г. бюджет судов общей юрисдикции составил 128 млрд руб. Это более чем 10-кратный рост по сравнению с 2001 г., втрое по сравнению с 2005 г. и примерно вдвое по отношению к 2007 г. В рамках ФЦП 2008-2012 гг. на развитие судебной системы было потрачен 61 млрд руб., а на текущую программу выделено 90 млрд.

С этими программами связан один курьез. В качестве индикатора успеха предыдущей программы взят рост уровня доверия к судебной системе. Это логично: количественный рост - бюджетов, штатной численности, помещений, компьютеров - должен был хоть как-то повлиять на качество. Ибо экономический рост и социальная стабильность напрямую связана с качеством институтов, а не с количественными показателями. И доверие - вполне логичный индикатор. Так вот, доверие за предыдущее пятилетие не росло: доля граждан РФ, доверяющих судам, отказывалась переваливать за 40, а не доверяющих - опускаться ниже 30. Авторы следующей ФЦП это обстоятельство учли: показатель доверия к судебной системе был убран из критериев ее оценки.

В то же время количество гражданских дел росло примерно на миллион в год: на деле граждане все больше доверяли решение споров судам, хотя не меньшую нагрузку на суды продолжает взваливать и госбюрократия. Парадокс «не доверяем, но пользуемся» разрешается просто. Источник недоверия граждан к судам - прежде всего уголовное судопроизводство, информацию о котором люди получают на примере громких заказных политических дел. Они составляют ничтожный процент от почти миллиона рассматриваемых судами уголовных дел в год, но именно они определяют уровень доверия к судебной системе. Ведь принципы равенства перед законом или верховенства права логически стремятся к абсолюту, они не могут быть частичными и не терпят исключений. Если из 100 решений по уголовным делам одно явно неправосудное, то именно оно будет определять качество верховенства права, а не оставшиеся 99.

Ситуация ухудшается тем, что дело Навальных показывает всем нынешним и будущим предпринимателям высочайшую степень риска этого занятия в России. Причем именно в тот момент, когда банкротство госкапитализма вынуждает власти пересматривать отношение к частному предпринимательству. Дело Навальных действительно рядовое, как настаивал следователь Нестеров, но в том смысле, что использует стандартные техники изготовления предпринимательских дел, которые более 10 лет отрабатывались отделами по борьбе с экономическими преступлениями и следствием. Эти техники позволяют усмотреть состав преступления в любой предпринимательской деятельности путем произвольной трактовки ценообразования и контрактных отношений между юрлицами как «наносящих заведомый ущерб» одной из сторон и подлежащих квалификации как «мошенничество». В стандартную комбинацию входит еще чисто словесное определение последующих операций с прибылью как «легализации доходов, полученных преступным путем» и подведение под соответствующую статью УК.

С каждым новым резонансным делом требования к юридической стороне дела - доказательной базе, качеству экспертизы, свидетельским показаниям - становятся все более низкими, и юристы перестают стесняться участвовать в политических процессах. В такой ситуации противоречия и конфликты, которые номинально должны разрешаться в правовом поле, будут разрешаться через социальные движения, уличные протесты, массовые акции, чреватые насилием. Чего ожидать от правоприменения, которое повышает риски предпринимательства, разрушает правовые основы общества и подрывает доверие к органам правосудия?