«Cостояние экономики напоминает боксерское состояние грогги»
https://openrussia.org/post/view/10629/
О приключении региональных бюджетов и автомобильного рынка, а также власть эмиссионной «иглы» Есть дно! — отчитался Росстат
Предварительная оценка динамики ВВП России в третьем квартале текущего года — минус 4,1% к третьему кварталу прошлого года, — вышла, что называется, и нашим, и вашим. С одной стороны, она подтвердила навязчивое желание властей увидеть «дно» и разворот тренда к росту. Как никак, а можно заявить о том, что экономика России продемонстрировала рост по отношению ко второму кварталу — аж на целых 0,1%. С другой стороны, этот рост целиком опирается на промежуточную оценку второго квартала: Росстат традиционно пересматривает квартальные данные после получения итогов года. Да и технология сглаживания традиционно усиливает «хвост», результат последнего квартала, — то есть поскольку во втором квартале, несомненно, был спад, можно предположить, что этот эффект тоже имел место; а значит, при необходимости объявленный рост всегда можно трансформировать в спад.
Одним словом, можно согласиться с тем, что экономика «села на дно». Но вот что будет дальше — ползание по дну, отскок или копание вглубь, — пока остается неизвестным. Российская экономика продемонстрировала свою способность воспринимать внешние шоки, но, в отличие от председателя Банка России Эльвиры Набиуллиной, я бы не спешил говорить о том, что она (экономика) уже адаптировалась к новым условиям. Мне кажется, состояние экономики напоминает состояние боксера, называемое «грогги»: после пропущенного сильного удара соперника он стоит на ногах, но еще не в состоянии продолжать бой.
Бюджет кризиса не ощущает
Вопреки алармистским причитаниям Минфина федеральный бюджет России чувствует себя неплохо: поступление доходов сильно опережает прогнозы, исполнение по расходам идет с определенным зажатием со стороны Минфина, что обеспечит ему (непонятно зачем нужную) экономию по итогам года.
С мая ежемесячные доходы казны колеблются в узком диапазоне 1,15-1,2 трлн рублей, и если они останутся на таком же уровне в последние два месяца года, итоговая сумма доходов бюджета превысит первоначальный план на 1,2 трлн рублей. Напомню, что пару недель назад были приняты поправки к бюджету на этот год, которые увеличили доходы (по предложению Минфина) на 700 млрд рублей, а Счетная палата сказала, что Минфин «спрятал» еще 150 млрд рублей. Я плохо понимаю, как оба ведомства смогли получить столь заниженный прогноз доходов.
В случае полного исполнения бюджета по расходам итоговый дефицит бюджета составит 1,5 трлн рублей (около 2% ВВП). Конец тревогам
Еще год назад можно было слышать тревожные предсказания экспертов о неминуемой катастрофе в региональных бюджетах. И, казалось, для этого были все основания — расходы регионов росли быстрее доходов, увеличивающиеся дефициты финансировались за счет банковских кредитов с высокими процентными ставкам. Но прошел год, и от этих страхов не осталось и следа (по крайней мере для меня).
В текущем году расходы региональных бюджетов практически не растут — всего лишь плюс 3% к прошлому году по итогам десяти месяцев. (Понятно, что для экономики это плохо, но в данном случае мы говорим о бюджетной дисциплине.) Совокупный дефицит 50 регионов (чьи доходы меньше расходов) составил всего лишь 150 млрд рублей (0,25% ВВП), а чистое погашение банковских кредитов — без малого 100 млрд рублей.
Хорошо понятно, что ни о какой «сознательности» губернаторов речи здесь идти не может: все эти достижения стали заслугой Минфина, который, с одной стороны, взял региональные бюджеты в ежовые рукавицы в части расходов, и с другой — пошел на активную выдачу бюджетных кредитов регионам под символические 0,1% годовых для погашения задолженности перед банками. (Единственное, что мне непонятно: неужели Минфин и правда рассчитывает, что регионы когда-нибудь погасят эти кредиты?).
И отдельное спасибо Минфину за то, что начиная с октября он представляет оперативные данные о региональных бюджетах одновременно с данными о бюджете федеральном, — а не с задержкой на месяц, как это было раньше. Банковский сектор в октябре
Оперативные данные Банка России о развитии банковского сектора в октябре оказались ожидаемыми, и охарактеризовать их можно коротко: стагнация продолжается. Несмотря на устойчивый рост депозитов населения и реального сектора (то же самое мы наблюдали на протяжении всего кризисного периода в 2008-2010 годах), роста кредитования практически не видно. Вернее, население последовательно сокращает свою задолженность (в прошлом кризисе этот процесс продолжался до середины 2010-го), а реальный сектор — потихоньку увеличивает, хотя правильнее будет предположить, что в значительной мере этот рост является отражением процесса реструктуризации плохих долгов.
Повторюсь, ничего странного в такой динамике я не вижу — в прошлом кризисе оживление в банковской деятельности началось в третьем квартале 2010 года, то есть более чем через год после того, как начала оживать экономика. А об этом — оживлении экономики — на сей раз говорить еще рановато. Да, ужас! Но уже не ужас-ужас-ужас!
Месяц назад, когда многие эксперты предсказывали оживление автомобильного рынка, увидев в сентябре снижение темпов падения продаж автомобилей к сентябрю прошлого года, я предложил не спешить, поскольку динамика к прошлому году всегда чревата искажениями в результате «эффекта базы». Так оно и случилось в прошлом месяце: по сравнению с октябрем прошлого года падение продаж резко усилилось… но опять-таки в результате эффекта базы (с учетом всплеска продаж в конце прошлого года этот показатель будет еще более «ужасным» в ноябре-декабре).
Вместе с тем, если посмотреть на приведенный ниже график, можно заметить, что динамика продаж как минимум перестала идти вниз, а если считать, что «стакан наполовину полон», то можно заметить, что она имеет слабо растущее движение вверх. Понятно, что ни о каком восстановлении рынка речи пока идти не может, но и предполагать дальнейшее ухудшение ситуации пока нет оснований.
Продажи новых легковых автомобилей в России (шт.) в первый, шестой и последний месяцы года, а также в месяцы с максимальными и минимальными показателями
Источник: Ассоциация европейского бизнеса Что делать с чемоданом без ручки?
То, что, благодаря «мудрому» руководству со стороны правительства, которое превратило ВЭБ во второй бюджет по финансированию своих «хотелок», Банк развития стал фактически банкротом, вряд ли для кого является сюрпризом. Олимпийские стройки, финансирование инвестпроектов, не имеющих никаких шансов на окупаемость, попытка спасения банков-банкротов еще с прошлого кризиса (Связьбанк и «Глобэкс»), авантюра с покупкой украинского Проминвестбанка, который в очередной раз приходится докапитализировать, — вот далеко не полный перечень гирь, которые тянут банк на дно. Если к этому добавить то, что стратегия развития банка была построена на перспективе активного привлечения внешнего финансирования, а после аннексии Крыма и поддержки Россией донбасских сепаратистов ВЭБ стал «подсанкционным», лишился доступа на рынок и теперь вынужден платить по долгам, хотя почти никто из заемщиков ему не собирается возвращать полученные кредиты, — то в самую пору вспомнить сюжет известной картины «Не ждали!».
В результате у правительства есть два варианта: плохой и очень плохой. Один из них состоит в том, чтобы свернуть деятельность банка, продать активы на публичных торгах с понижением цены, перевести долги и списать убытки на казну. Второй — добавить банку еще бюджетных денег в надежде на то, что ситуация рассосется. Не имея детальной информации о состоянии активов ВЭБа, я не могу судить, какой из этих вариантов хуже. Подозреваю, что и правительство не имеет суждения по этому вопросу. Однако выбрало оно второй вариант, что вполне понятно: количество VIP-чиновников, прислонившихся к кормушке, настолько велико, что противостоять их совокупному давлению никто в правительстве не осмеливается. Правительству «опиум» пришелся ко двору
Помимо бюджетного аспекта (замечу в скобках, что ни в бюджете-2015, ни в бюджете-2016 денег на спасение банка не предусмотрено) у операции по спасению ВЭБа есть и другой, денежный аспект. Спасать ВЭБ правительство предполагает за счет выпуска облигаций федерального займа (ОФЗ), то есть без использования «живых денег». Однако даже очень ценными бумагами ВЭБ своих проблем решить не сможет — ему нужен только кэш. Который он, несомненно, получит, заложив эти ОФЗ в Банке России. В результате получается, что спасение ВЭБа будет осуществлено за счет — да-да, не удивляйтесь, — той самой эмиссии, которая, как известно, является «опиумом для народного хозяйства».
Похоже, что правительство уже настолько прочно село на «эмиссионную иглу», что соскочить с нее уже не сможет, поскольку доза стала огромной. В течение 2015 года правительство получило от Банка России 1 трлн рублей для капитализации банков и ОАК (закон принят в самом конце 2014-го, и операция отражена в прошлогоднем бюджете, но реально исполнена она уже в этом году), еще примерно 450 млрд рублей Банк России выдал АСВ на спасение банков-банкротов и еще на 110 млрд рублей (к середине ноября) профинансировал различные инвестпроекты и ипотечные программы. Итого — 1,55 трлн рублей или еще один дефицит федерального бюджета.
Не знаю, какое мнение у Банка России имеется по оценке инфляционного воздействия этих программ и имеется ли оно вообще, но понимаю, что никакой политической воли отстаивать свою самостоятельность у сегодняшнего руководства Банка России нет. Более того, есть ярко выраженное желание стать надежным винтиком в вертикали власти.
Ничего хорошего от этого населению и экономике ждать не приходится. Политики и аналитики
Я много раз говорил, что в борьбе с инфляцией от Центробанка требуются не только (а может, и не столько) дела, сколько слова. Потому как именно словами (которые убеждают слушателей) можно воздействовать на инфляционные ожидания населения. К сожалению, никаких изменений к лучшему не происходит, и взбудоражившая СМИ псевдоновость прошедшей недели об эмиссии Банком России одного триллиона наличных рублей в декабре стала лишним тому подтверждением.
Отсутствие внятных спикеров в руководстве Центробанка лишает нас возможностей оценивать его грядущие действия в отношении процентной ставки (честно говоря, мне кажется, что большинство членов совета директоров просто не имеют никакой позиции по данному вопросу) и заставляет более внимательно смотреть на иную информацию, исходящую из здания на Неглинной.
На этой неделе мое внимание привлек первый выпуск нового бюллетеня «О чем говорят тренды», который выпустил Департамент исследований. Понятно, что исследователи — это не те люди, которые принимают решения в Банке России, но готов предположить, что их оценки, по крайней мере, выслушиваются при принятии решений.
В этом бюллетене мне показалось очень важным заявление о том, что в октябре инфляция в России ускорилась, что прямо противоречит публичной позиции председателя Банка России, которая была изложена в Думе при представлении «Основных направлений денежно-кредитной политики» следующим образом: «Инфляция замедляется… По нашему прогнозу, инфляция продолжит достаточно быстро снижаться и в следующем году».
В отличие от председателя Банка России, авторы бюллетеня подкрепляют свою позицию аналитическими материалами, самым ярким из которых стал приведенный ниже график, показывающий динамику фактической текущей и трендовой (очищенной от сезонности и разовых факторов) инфляции. По мнению аналитиков Банка России (с которым я согласен), показатель трендовой инфляции более адекватно демонстрирует реальные инфляционные тенденции в экономике.
Динамика ИПЦ, БИПЦ и исторические оценки трендовой инфляции Центробанка (% за год)
Источник: Банк России
На графике хорошо видно, что трендовая инфляция не только не снижается, но и, напротив, продолжает ускоряться. Если члены совета директоров Банка России до своего очередного заседания, когда будет рассматриваться вопрос об уровне ключевой ставки, найдут время посмотреть на него, то, на мой взгляд, они не должны будут принимать решение о снижении ставки.
http://www.forbes.ru/mneniya-column/...i-ty-prav-i-ty
Фото Ильи Питалева / РИА Новости Автор старший научный сотрудник Института Брукингса (The Brookings Institution)
Ждать крупных банкротств не стоит, но поддерживать экономику российская банковская система еще долго не сможет
Заочный спор между президентом Сбербанка Германом Грефом и первым зампредом Банка России Алексеем Симановским о том, есть ли в России банковский кризис, напомнил мне широко известную притчу, в которой трое слепых пытаются понять, что такое слон, и при этом один из них держится за хобот, второй – за ногу, третий — за бивень слона. Притом что каждый может дать достаточно адекватное описание той части тела животного, за которую он держится, ни один из них, ни все они вместе не дадут полноценного описания.
Более того, участники спора обращались к разной аудитории и подспудно использовали разное понимание слова «кризис».
Понятно, что для Симановского главным, если не единственным, адресатом является президент Путин, который не только не любит и не хочет получать плохие новости, но и не любит тех чиновников, которые ему эти плохие новости приносят. Хорошо известно, что все чиновничьи доклады президенту строятся по одной и той же схеме: 1) ситуация хотя и непростая, но все под контролем, 2) имеющиеся проблемы являются локальными и успешно решаются благодаря Вашим мудрым решениям/указаниям. Не менее хорошо известно, что Владимир Путин не любит слово «кризис» само по себе – вспомните, к концу 2008-го уже и цены на нефть упали ниже $40 и перевозки по железной дороге рухнули на 20%, банкам и олигархам были выделены сотни миллиардов рублей и десяток миллиардов долларов, а валютные резервы страны сократились на треть, но слово «кризис» в правительстве и в правительственной переписке употреблять было запрещено. Хотя был и антикризисный штаб, и антикризисный план. Кроме того, понятно, что для российского президента словосочетание «банковский кризис» связано с массовым банкротством крупных банков, набегом вкладчиков на банки и снятием существенной части депозитов, паникой на валютном рынке – все это мы видели и осенью 1998-го и десять лет спустя, осенью 2008-го. Сегодня ничего этого безусловно нет – поэтому, будь руководство Банка России вызвано с докладом к президенту, оно смогло бы смело и аргументированно доказать ему, что банковского кризиса в стране нет.
Аудитория Германа Грефа в данном случае принципиально другая – журналисты и эксперты, обманывать которых, как и производить впечатление неинформированного и некомпетентного человека он не хочет (когда президент Сбербанка идет с докладом к президенту его речи мало отличаются от речей Алексея Симановского – см., например, стенограммы их встреч 31 июля и 10 ноября). Поэтому он достаточно прямолинейно, но без криков «ужас-ужас-ужас» сказал и об остановке кредитования, и об отсутствии прибыли у банковского сектора, и о массированном отзыве лицензий Банком России у зомби-банков. Собственно говоря, никаких новых фактов он не привел, ни о каких новых проблемах не рассказал – все это и так хорошо известно, благо статистическую информацию Банк России не прячет и регулярно публикует на своем сайте. Даже то, что для описания ситуации президент Сбербанка использовал слово «кризис», не стало новостью – об угрозе банковского кризиса он сказал еще в январе этого года, выступая на Гайдаровском форуме, правда содержание кризиса для Германа Грефа в тот момент было немного другим и связано было с угрозой массированного перехода к банкам, в основном государственным, собственности на заложенные под кредиты активы.
Важным моментом в высказывании Грефа стала его уверенность, что банковский кризис (в том виде, в каком он его описал) будет продолжаться еще длительное время и банкам не стоит ждать облегчения своей участи в ближайшие месяцы. В поддержку этой позиции хочу напомнить, что в кризис 2008-2009 годов банковской системе понадобился целый год на урегулирование проблемы «плохих долгов» — рост кредитования восстановился только в третьем квартале 2010-го, через год после того как возобновился экономический рост.
Общего в позициях Симановского и Грефа нет почти ничего, но и разногласий между ними нет особых – каждый говорит о своем, не сильно оспаривая аргументы оппонента.
Вместе с тем, хотя ни один из них об этом прямо не сказал, я думаю, что оба они согласны: ожидать банкротства не то что нескольких, но даже и одного крупного банка – банкротства настоящего, а не перехода банка-банкрота в режим санации, смягченного сотнями миллиардов бюджетных рублей, нам не стоит, и вот почему.
Во-первых, для российского Центробанка (не готов утверждать, является ли это позицией его руководства или позицией Кремля) граница, после которой банк попадает в категорию too big to fail, проходит, что называется, ниже плинтуса. Посмотрите на список санируемых банков, размещенный на сайте АСВ, – большинство имен мало знакомо даже экспертам, а в рейтингах эти банки зачастую обитали далеко за пределами первой сотни.
Во-вторых, еще с времен прошлого кризиса стало понятно, что для спасения банков российское руководство не пожалеет ресурсов.
Конечно, ничего похожего на масштаб той поддержки, которая выплеснулась на банковскую систему в 2008-2009-м (11% ВВП на поддержку ликвидности и более 5% ВВП на капитализацию) на этот раз мы пока не видим. Впрочем, и на этот раз уже потрачено немало: 900 млрд рублей по программе капитализации банков через ОФЗ, 450 млрд рублей на санацию банков-банкротов, 280 млрд рублей, направленных из ФНБ на покупку акций банков (ВТБ, Газпромбанка, Россельхозбанка) – составляет 2,2% ВВП и в пять (!) раз превышает тот «навар», который федеральный бюджет получает уже третий год подряд от конфискации пенсионных накоплений. И можно без сомнения говорить о том, что эта сумма будет только расти.
В-третьих, в первой тридцатке российских банков, на которые приходится без малого 80% банковских активов и капитала банковской системы, половину банков можно смело назвать «непотопляемыми» — шесть государственных плюс примыкающий к ним «Газпромбанк», которым государство не даст утонуть ни при каких обстоятельствах, и которые за 2008-2015 годы получили от государства в разной форме сильно больше триллиона рублей; пять «иностранных» банков, которым акционеры вряд ли дадут совершить настолько рискованные операции, чтобы поколебать их устойчивость, и пара банков, принадлежащих «членам кооператива «Озеро», которые сразу после введения западных санкций взял под свой личный патронаж российский президент.
Написав все это, я вспомнил шутку советских времен: Третьей мировой войны не будет, но борьба за мир будет настолько ожесточенной, что в мире камня на камне не останется. Я решил ее перефразировать: никакого кризиса в российской банковской системе нет, но ее здоровье является настолько крепким, что ни на какую помощь от нее российская экономика рассчитывать не должна.
Последний раз редактировалось Сергей Алексашенко; 20.11.2015 в 12:45.
Тем не менее на родину Сергей Алексашенко возвращаться не собирается
Политический обозреватель "Независимой газеты"
Сергей Алексашенко считает, что из-за политики экономические прогнозы по России делать трудно. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Российский экономист Сергей Алексашенко заявил из Америки, что в ближайшие годы экономику РФ ждет устойчивая стагнация. Однако коллапса не будет хотя бы потому, что она реально рыночная, спрос на нефть, пусть и небольшой, остается, а власть не делает фатальных ошибок. Политэмигрант Алексашенко похвалил Демократическую коалицию за участие в выборах, но пояснил, что он не видит смысла возвращаться в Россию ранее 2024 года.
Эти заявления Алексашенко сделал в Вашингтоне в рамках цикла лекций по местному самоуправлению в США, участие в которых приняли и приглашенные из России эксперты и журналисты. По его словам, выстраивание экономистами более или менее адекватных прогнозов осложняется тем, что нездоровый политический климат непропорционально отражается на российской экономике. «Главная перспектива страны – стагнация с ростом в ближайшие годы на 0,5–1,5% в год», – отметил Алексашенко.
Он подчеркнул, что замедление темпов роста началось еще до присоединения Крыма и западных санкций, при нефти свыше 100 долл. за баррель. «Почему она стала замедляться? Просто бизнес перестал инвестировать в Россию, поскольку перспективы потерять дело и оказаться в тюрьме стали крайне высоки за последние 10 лет», – полагает Алексашенко. Экономист подчеркнул, что речь идет не о транснациональных корпорациях, а о малом, среднем и крупном бизнесе.
Впрочем, по мнению Алексашенко, запас прочности и у российской экономики, которая сейчас терпит серьезные трудности, а значит, и у режима все-таки достаточно большой. «Сила российской экономики в том, что она рыночная, и рынок пока сам себя регулирует. Например, часто экономики в условиях авторитарного правительства рушились, когда власти начинали вводить контроль за ценами. Путин ни разу не сделал ни одного шага по замораживанию цен», – признал экономист. По его словам, к коллапсу нынешней экономической системы России может привести только снижение спроса на сырье, к которому неизбежно приведет технологический прогресс: «Не снижение цен на нефть, а момент, когда ее перестанут покупать. Пока нефть покупают, пусть и дешево, система все равно будет работать».
Алексашенко представил и свои соображения, какими инструментами можно было бы вывести Россию из кризиса. К сожалению, собственно экономических рецептов от него не поступило. «Исправить ситуацию можно, только вернув независимый суд, политическую конкуренцию и свободу слова», – заявил он.
Алексашенко вообще больше предпочитал высказываться о политике. Например, уверен он, в последнее время россияне перестали выходить на митинги протеста в том числе из-за жесткого разгона акции 6 мая 2012 года, который всем показали по телевизору. Политэмигрант отметил: после просмотра таких телепередач люди уже понимают, что участие в подобных акциях может стоить им здоровья, а также грозит уголовным делом, в то время как положительные последствия протестных мероприятий совсем не очевидны.
Выбравший свободу в США экономист тем не менее приветствовал участие Демократической коалиции на базе ПАРНАСа в региональных выборах в Костроме и Новосибирске. По его словам, хотя получить депутатские мандаты там не удалось, «рано или поздно в России все равно будут честные выборы, в которых нужно будет участвовать, так что то, что делает оппозиция сейчас, называется тренировкой».
Взгляды же Алексашенко на ближайшее будущее, как упоминалось, весьма пессимистические. Например, он уверен, что «по состоянию на сегодня шансы ПАРНАСа на допуск к выборам в Госдуму составляют 95%, поскольку в Кремле осознают, что у оппозиции нет ни средств, ни сильных лидеров, ни актуальных для большинства политических лозунгов». А вот если что-то в этой ситуации изменится, то в Кремле под любым предлогом смогут отменить этот допуск, резюмировал экономист.
На вопрос корреспондента «НГ» о том, когда Алексашенко планирует вернуться в Россию, тот заявил, что не видит в этом смысла. «А зачем мне возвращаться? Нынешний режим скорее всего сохранится как минимум до 2024 года. Мне тогда будет 65 лет, и что я буду делать? Пенсию получать? Мне ее и так начислят на карту, прямо в США». Он отметил, что как раз в этом году в американскую школу пошел его шестилетний сын.
Напомним, что Алексашенко стал третьим видным российским экономистом, покинувшим страну за последние годы. К примеру, весной о решении уехать преподавать в США объявил экс-проректор Российской экономической школы (РЭШ) Константин Сонин, ранее в эмиграцию по политическим мотивам уехал ректор этой же структуры Сергей Гуриев.
Вице-премьер Игорь Шувалов на Гайдаровском форуме заявил, что правительство не совершило ни одной крупной ошибки в экономике в 2015 году. Министр экономики Алексей Улюкаев сообщил, что через 15 лет Россия станет "комфортной страной", где граждане будут жить дольше чем они живут сейчас, а цены на нефть или курсы валют вообще никого не будут волновать.
Пока реальность явно не соответствует оценкам и прогнозам чиновников. Деятельность правительства обсудим с экономистом Сергеем Алексашенко.
Ведет передачу Михаил Соколов.
Михаил Соколов: Сегодня мы поговорим об экономике и не только об экономике. Я начну с одного события недавнего. Вице-премьер Игорь Шувалов на Гайдаровском форуме заявил, что правительство не совершило ни одной крупной ошибки в экономике в 2015 году. Сегодня у нас в студии Сергей Алексашенко, наш гость из Вашингтона, старший научный сотрудник института Брукингса, известный российский экономист, в прошлом заместитель председателя Центробанка, замминистра финансов. Давайте начнем с этой отправной точки: вот Гайдаровский форум, я подозреваю, вы туда забрели.
Сергей Алексашенко: Да, вчера целый день провел.
Михаил Соколов: Не знаю, слышали или не слышали эту фразу, хочется комментария, конечно.
Сергей Алексашенко: Я согласен, что по большому счету, не только Игорь Шувалов, выступление премьер-министра Медведева, министра экономики, министра финансов, все люди, кто представляли правительство, у них лейтмотив был один — а могло быть гораздо хуже. С чем трудно не согласиться. В принципе можно было наделать ошибок, было бы гораздо хуже. Условно говоря, декабрь 2014 года, когда был валютный кризис, там Центральный банк конкретно накосячил. Исправились достаточно быстро, но тем не менее, было понятно, как можно сделать хуже. Поэтому, честно говоря, я, глядя на 2015 год, считаю, что правительство в том составе, в котором оно было, крупных ошибок не допустило. Здесь надо добавить другое, что 2015 год для российских властей был очень удачным, как это ни странно прозвучит.
Михаил Соколов: Это почему?
Сергей Алексашенко: У нас все забыли, что на самом деле мы начинали 2015 год с ценой нефти 45, а к середине года она стала 65. Средняя была за 55 или близко. На самом деле на этом появился некий оптимизм в первом полугодии: все будет как в 2009, цена упала на нефть, вот она начала расти. Центральный банк перестал тратить резервы, надо отдать им должное. Тоже, кстати, ошибка исправленная. Вслед за ростом цен на нефть рубль успокоился. Вспомните, в начале июля доллар стоил меньше 50 рублей. То есть опять-таки все к лучшему. А там еще подвернулся третий квартал, когда началась массовая сдача оборонной продукции, когда промышленное производство показало, вытянуло всю экономику, в сельском хозяйстве хороший урожай. В Европе пришли низкие цены на нефть конца 2014 года, в августе-сентябре пришли газовые цены в Европу, Европа стала закачивать дешевый российский газ в газохранилища. Третий квартал у нас получился, Росстат до сих пор утверждает, что был плюс. Четвертый квартал по инерции проскочили, уже все про четвертый квартал забыли, девальвация в конце года — это вообще неважно.
Вспомните, в феврале 2015 года на ужасе, цены падают, срочно пересматривают бюджет, заставили пересмотреть бюджет, сократили расходы на 10%. Но за счет того, что цены на нефть выросли, у Минфина образовалось 800 миллиардов дополнительных доходов по итогам года. Всем, кому сократили, всем выдали, еще увеличили, резервный фонд потратили меньше, дефицит оказался меньше. Экономика упала не на 10%, как могла бы, а всего лишь меньше, чем на 4. Поэтому по большому счету год удачный, и правительство честно говорит, что могло бы быть гораздо хуже.
Если перебирать все, что сделало или не сделало правительство, если не считать, что оно часто ничего не делало, я считаю, что чем правительство меньше трогает экономику, тем экономика лучше.
Михаил Соколов: Как правительство Примакова с Маслюковым, они боялись что-то делать, за целый год не напакостили.
Сергей Алексашенко: Поэтому на самом деле я с Игорем Шуваловым согласен. Я не являюсь сильным сторонником правительства, я не считаю, что очень большие успехи достигает, но я считаю, что да, действительно, можно найти критика, сказать, что это не так, можно было сделать что-то получше.
Михаил Соколов: Что лучше могло быть? Мы знаем всех этих людей, что они на какие-то институциональные реформы не пойдут скорее всего. Что-то подкрутить получше они могли?
Сергей Алексашенко: Можно было больше денег выделить на субсидирование процентной ставки по ипотеке, чтобы ипотека упала не на 35%, а на 25%, увеличить зарплату бюджетникам. На самом деле у нас в бюджете 2015 года была записана индексация бюджетникам на 5% при инфляции прошлого года 11,5%, ее при весеннем пересмотре бюджета отменили. Главный удар кризиса в прошлом году пришелся по населению, по покупательской способности населения. Я считаю, что в этой ситуации было бы правильно поднять зарплату бюджетникам, поддержать потребительский спрос, поддержать экономику. Было бы не 3,8 падение, а 3,5, на самом деле вещь такая. Сказать, что из минуса сделать плюс — нет, нельзя. 0,3-0,4 минуса ВВП, наверное, могло сделать.
Михаил Соколов: Тут один ваш коллега из нынешних замминистров сказал, что российская экономика адаптируется к жизни в таких условиях, к санкциям. Адаптируется?
Сергей Алексашенко: Да. На самом деле, говоря про российскую экономику, очень часто забывают, что российская экономика при всех недостатках рыночная.
Михаил Соколов: А госсектор сколько уже - 75?
Сергей Алексашенко: 50. Это не очень важно, потому что главный критерий, вы же помните плановую экономику, главное отличие между плановой экономикой и рыночной состоит в том, что в рыночной экономике инструментом балансирования являются цены, а в плановой решение начальника. Российские власти не трогали цены, и экономика приспособилась.
Михаил Соколов: Вы уверены?
Сергей Алексашенко: Да. Упал рубль, подешевела нефть, сократилась валютная выручка, население перестало покупать импорт, импорт упал, платежный баланс, нет притока капиталов, импорт упал еще сильнее, население еще больше перестало покупать, понесло деньги в депозиты. Выясняется, что при уровне 75-76 рублей за доллар, вообще говоря, валютный рынок в России сбалансировался, экономика приспособилась. Кто не приспособился? Бюджет. Потому что бюджету при нынешних ценах 30,5 курс доллара нужен сто, чтобы рублевая цена нефти, которая заложена в бюджет, была. Бюджет не приспособился, а экономика живет. Потери — да, население стало жить беднее — да, но рыночная экономика балансируется — это означает, что она приспособилась.
Михаил Соколов: Аргумент, я понимаю, что это мелочи, но все равно характерный. Я читаю на ленте заявление какого-то начальника: если аптеки будут повышать цены, мы их будем закрывать. И действительно на них наезжают, их проверяют, требуют, чтобы они минимальную держали прибыль и прочее. Другое сообщение про директорат, что в некоторых регионах к директорам крупных предприятий приходят люди из спецслужб, с ними беседуют и говорят: ни в коем случае не сокращать персонал, убытки, не убытки — нам безработица не нужна. Сидите, как хотите, так и делайте, численность сохраняйте, чтобы не было недовольных, что-нибудь платите им. Это рыночная экономика?
Сергей Алексашенко: Ответ на первый вопрос: откройте последнюю сводку Росстата о росте цен в 2015 году и посмотрите, насколько выросли цены на медикаменты. Они выросли сильнее, чем общий индекс цен. Это означает, что цены растут. Что такое замораживание цен — это Венесуэла, что такое замораживание цен — это Советский Союз, где цены раз в два года устанавливаются Госкомценами. И дефицит. Вот это контроль за ценами. То, что здесь начальники приказали, ФСБ приехало, конечно, есть давление, смешно отрицать, что его нет, у нас в экономике, особенно в государственной, много перекосов, но в принципе читайте сводку Росстата и понимайте, что цены на многие лекарства не заморозили, потому что невозможно.
С безработицей вопрос еще сложнее. Это один, я считаю, из социально-экономических феноменов. Я вспоминаю, по этому кризису у меня нет фактической базы, я вспоминаю кризис 2009 года. Конкретный пример: на АвтоВАЗе идет массированное сокращение занятых, 25 тысяч, по-моему, человек сократили одновременно, рабочие профессии — металлисты, сварщики, слесари, токари. Одновременно с этим тихвинскому вагоностроительному заводу нужно расширять производство, заказ от РЖД пришел, ему нужно две тысячи работников. Приезжают в Тольятти, говорят: ребята, поехали, обеспечим вас жильем, работой, зарплатой. Как вы думаете, сколько человек согласилось?
Михаил Соколов: Человек сто.
Сергей Алексашенко: Ноль. Не захотели.
Михаил Соколов: А вы в Тихвине были когда-нибудь? Разница между Тихвином и Тольятти большая.
Сергей Алексашенко: А еще больше разница между тем, вы работаете или не работаете. Еще массовый феномен российского рабочего класса: люди соглашаются уходить в отпуск без содержания, без каких-либо гарантий выхода из этого отпуска, но только не быть уволенными. Люди считают, что правильнее числиться на работе, пенсионный стаж, не знаю, из каких соображений, но только не быть безработными.
Михаил Соколов: Это как дворовые после отмены крепостного права не уходили от своих помещиков.
Сергей Алексашенко: Поэтому вопрос, есть ли давление — конечно, есть. Кстати, в кризис 2008-9 года оно было сильнее.
Михаил Соколов: Я эту цифру привел про 36% падения в 2015 году продаж легковых автомобилей, до примерно полтора миллиона штук. Это серьезно?
Сергей Алексашенко: Да, конечно, это средний класс. Если считать, что 36%, значит примерно было больше двух миллионов — это означает, что 500 тысяч семей, полтора миллиона человек четко совершенно пожертвовали, они отказались от покупки нового автомобиля. А если учесть, что у нас падение продаж идет с 2013 года, то это означает, что есть сотни тысяч за три года семей, которые понимают, что кризис — это не просто слово.
Михаил Соколов: То есть люди выпадают из среднего класса, из верхнего слоя?
Сергей Алексашенко: Автомобиль — это такой товар, что можно поменять его раз в три года, можно раз в четыре года, раз в пять лет, качественная разница не всегда очень большая. Факт тот, что люди должны себя ограничивать. По опросам Фонда «Общественное мнение», 54% россиян очень хорошо понимают, что нынешние экономические сложности связаны с экономической политикой властей.
Михаил Соколов: Они не понимают, что это связано с президентом Путиным или понимают?
Сергей Алексашенко: Для них власть, это мы с вами можем обсуждать, они все вместе. Правительство, парламент, президент, губернаторы — это все власть. Следующий год вряд ли будет лучше, будет не миллион 700, а миллион 600, все равно от уровня стандарта, который Россия когда-то потребляла, все равно миллионы граждан не будут покупать. Это количество будет нарастать как снежный ком. Еще добавьте сюда два-три миллиона человек, которые отказались от туристических поездок за границу, у которых качество жизни падает. Это и есть результат кризиса, это и есть то, как люди понимают, что происходит в экономике, что происходит в стране.
Михаил Соколов: От туристических поездок часть отказалась не потому, что у них денег нет, а потому что часть стран закрылась, куда они хотели поехать, Египет, Турция.
Сергей Алексашенко: Не страны закрылись — это мы запретили туда поездки туристов, Россия закрыла. При этом давайте обратим внимание, что в тот же самый Египет, где действительно был, похоже, террористический акт, из других стран туристы ездят, там нет остановки туристического потока.
Михаил Соколов: Россия решила наказать Египет.
Сергей Алексашенко: Россия решила наказать Египет. Россия решила наказать своих граждан и Турцию до кучи.
Михаил Соколов: Это знакомо. И с детьми-сиротами тоже наказали.
Сергей Алексашенко: Это всегда так. За действия любого правительства расплачиваются граждане.
Михаил Соколов:Про третий квартал вы говорили, а что случилось в третьем квартале?
Сергей Алексашенко: Сочетание благоприятных факторов: хороший урожай, резкий скачок спроса на газ в Европе, потому что низкие цены пришли, и сдача оборонной продукции.
Михаил Соколов:А четвертый дальше?
Сергей Алексашенко: В четвертом цены на газ начали повышаться. Я не знаю, почему сдача оборонной продукции была в третьем квартале более активно, чем в четвертом, так и все.
Михаил Соколов:Меня интересует падение цен на нефть. С чем это связано сейчас. Хорошо, оно бьет по российской экономике, а параллельно еще есть санкции. Что сильнее давит?
Сергей Алексашенко: Хотите я вам открою тайну? Санкции сегодня по российской экономике практически не бьют. Во-первых, есть персональные санкции против конкретных имен — Иванов, Петров, Сидоров и дальше по списку., Тимченко, Ротенберг, Ковальчук, Журова, много людей. Есть санкции технологические, связанные с добычей сланцевой и шельфовой нефти на арктическом шельфе глубоководном. При нынешних ценах на нефть разработка этих проектов вообще никакого смысла не имеет, эти проекты закрылись сами по себе, поэтому вряд ли кто-то в российских госкомпаниях сегодня всерьез обсуждает разработку этих проектов. Дальше есть финансовые санкции, то есть невозможность привлечь капитал. Экономика приспособилась через курс. Четвертый квартал 2014 года, первый квартал 2015 года — это было пиковое время платежей по долгу, так график сложился. Давление в четвертом квартале 2014 года было 10% ВВП платежей по долгу.
В течение 2015 года 5% ВВП. В 2016 году 3% ВВП. То есть нельзя сказать, что санкции не давят, но мы видим, что давление санкций падает, а самое главное, экономика приспособилась. Да, это все в курсе, в этих 76 рублях. Понятно, что если сейчас санкции отменить финансовые, российские банки и компании через какое-то время выйдут на рынок и начнут покупать деньги, рубль может укрепиться. В принципе экономика приспособится и к более крепкому рублю. Кто-то начнет кричать: почему рубль укрепляется, зачем вы это допускаете, давайте его держать, наша конкурентоспособность падает, экспорт подрывается на корню. Поэтому мой ответ на сегодня, как санкции работают — это долгосрочно. На самом деле сегодняшний мир уже давно не мир стран, экономика корпораций, экономика разделения труда, экономика, когда комплектующие, запчасти, сырье десятки раз пересекают границы, переезжая из одной страны в другую, чтобы получился готовый продукт. И Россия выскочила из этого процесса. Она в принципе ни в Советском Союзе, ни после Советского Союза не была сильно интегрирована в мировую экономику, мы нигде в кооперациях не участвовали, введение санкций против России и самоизоляция России, наша ориентация на импортозамещение, мы сами все произведем, приводит к тому, что Россия добровольно отказывается от участия в технологическом сотрудничестве.
Михаил Соколов:И современных технологий у нее нет.
Сергей Алексашенко: Конечно. Советский Союз это проходил, Советский Союз все развивал самостоятельно, только технологическое отставание росло все больше и больше.
Михаил Соколов:Он заводы покупал, типа ВАЗ, и провал технологий.
Сергей Алексашенко: Будем покупать заводы, где дадут. Проблема в том, что долгосрочный эффект санкций, чем больше будут работать санкции, тем больше будет отрыв России технологический от другого мира, а в какой-то момент, через сколько-то лет, когда санкции уже снимут, не будем обсуждать, почему их снимут, выяснится, что российская экономика будет никому неинтересна. В мире сформировались уже устойчивые связи, эти 70 миллионов рабочих рук Российской Федерации, в принципе мировая экономика, в Китае 400 миллионов приедут из деревни, обучатся.
Михаил Соколов:Есть Юго-Восточная Азия.
Сергей Алексашенко: Нет дефицита рабочей силы, нет дефицита производственных мощностей. Есть ограниченный дефицит квалифицированной рабочей силы.
Михаил Соколов:А дефицит умных людей есть?
Сергей Алексашенко: Есть. В Америке на самом деле идет активнейшее лоббирование принятия поправок к законам. Потому что выясняется так, что сегодня неквалифицированная рабочая сила достаточно легко приезжает в Америку, находит себе работу, вид на жительство, рабочие визы, а квалифицированная рабочая сила, те, кто не готовы нарушать закон, там есть очень жесткие элиты. Американский технологический сектор, компании технологические бьются за то, чтобы поднять лимиты, потому что там категорически не хватает программистов, инженеров, причем высокой квалификации. В мире идет дикая борьба за ресурсы. Если у вас есть квалификация — надо ехать.
Михаил Соколов:Технологическое отставание волнует российское начальство? Вы сходили на Гайдаровский форум, там ходят бонзы, так сказать, павлины золотые российские с часиками красивыми, их это волнует или волнует, как свести сейчас бюджет, не подрывая основы основ, то есть финансирование силовых структур и военно-промышленного комплекса, армии?
Сергей Алексашенко: Неприятный осадочек от Гайдаровского форума у меня остался в том, что выступления чиновников, людей, занимающих разные должности в российских государственных ведомствах, может быть они, конечно, говорили не то, что думают или говорили то, что хотели, их вообще ничего не заботит. Двухчасовая дискуссия по стратегии «Россия 2030», ни одной мысли, только слова о том: нужно определить цели, нужно определить приоритеты, нужно вовлечь общественность, нужно года полтора на разработку.
Михаил Соколов:Кому нужно?
Сергей Алексашенко: И нужен еще политический заказ. Политический заказ есть? Нет. И вот два часа вообще хоть бы одну фразу, в чем там стратегия «2030», какие цели. Сидит министр экономики, министр финансов, министр Открытого правительства, они ничего не могут залу произнести. Министр финансов говорит: да, новые цены на нефть, да, они низкие, да, они будут долго, новая реальность. Что будем делать? Сокращать расходы бюджета.
Михаил Соколов:Алексей Улюкаев грамотный же человек.
Сергей Алексашенко: Не поленитесь, послушайте Гайдаровский форум, там выложено все.
Михаил Соколов: Улюкаев стихи умеет сочинять. А еще он, кстати говоря, сочинил тезис о том, что через 15 лет Россия станет комфортной страной, где граждане будут жить дольше, чем сейчас, а цены на нефть и курсы валют вообще не будут никого волновать.
Мы попросили москвичей подумать о комфортной стране, может Россия быть комфортной страной или нет.
▶
0:00:00
⇱
▶
Михаил Соколов:Где золотое слово было в этом опросе?
Сергей Алексашенко: На самом деле, как и в любом социологическом опросе, тайна кроется в его формулировке. Понятие «комфортно» личностное. Если вы спросите: сейчас на улицах Москвы холодно или нет? Если вы спросите меня, приехавшего из Вашингтона, где зима еще не наступала, температура ниже плюс 10 не опускалась, я скажу: да конечно холодно. А если вы спросите жителей Якутии, они скажут: в Москве тепло, Майями фактически. Понятие комфорта относительное. Два ответа мне понравились. Первый, что у нас есть лидер, мы вокруг него сплотимся и все будет хорошо. Второй: когда возьмутся за голову и хоть что-нибудь сделают.
Михаил Соколов:А у вас есть ответ на этот вопрос: будет ли Россия через 15 лет комфортной страной?
Сергей Алексашенко: Относительно чего? Относительно Узбекистана — да.
Михаил Соколов:Девушка нам объяснила.
Сергей Алексашенко: Она честно сказала: я приехала из Узбекистана, здесь комфортно. Я пожил два года в Америке, я понимаю, что жизнь в Америке комфортнее намного, чем в России.
Михаил Соколов:Давайте догоним Португалию.
Сергей Алексашенко: Невозможно. Я боюсь огорчить многих, но по многим вопросам технологический разрыв, ментальный, идеологический такой, что за жизнь одного поколения России сократить отставание от Запада не удастся, не говоря о том, чтобы обогнать. Комфорт — это даже не ВВП.
Михаил Соколов:Молодой человек сказал про гуманитарные стандарты, обратили внимание?
Сергей Алексашенко: Да. Комфорт — это как к тебе относится общество. У меня сыну 6 лет, он ходит в школу, каждый понедельник линейка во дворике школы, все стоят, директор рассказывает о том, что будут делать, что будет происходить в школе, какие мероприятия. Начальная школа от 6 до 12 лет. Она говорит: «А следующий понедельник 18 января будет выходной — это день Мартина Лютера Кинга, вы в школу не придете. Но я вас очень прошу, вы сделайте что-нибудь полезное для мира в этот день, потому что Мартин Лютер Кинг этим занимался всю свою жизнь». Вот стандарт. У нас есть школа, которая говорит: в День народного единства или что-то такое вы чего-то сделайте сами. Она говорит: «Я сама в субботу пойду в волонтерскую организацию, и я там целый день с ними буду работать, потому что я считаю, что это правильно, я хочу, чтобы вы считали, что это правильно». Это комфорт жизни тоже. Если у тебя есть возможность, ты должен еще с кем-то делиться, ты должен не только ради себя. Америка, все на деньги, меркантилистская, общество потребления. И это во всех школах, это стандарт для американских детей, для американских школьников — это тоже комфорт жизни. Когда мы к этому придем,материально — это разные вещи, другой совершенно вопрос, комфорт — это когда ты понимаешь, что общество гуманное.
Михаил Соколов:«Жаль только в эту пору прекрасную...».
Сергей Алексашенко: «Жить не придется ни мне, ни тебе».
Михаил Соколов:От слушателей есть вопросы, например, человек пишет: «Военные расходы во Франции 2% ВВП, в то время как в России 45%. Что Россия должна сделать, чтобы военный бюджет страны снизился до размеров французского? И почему во Франции ежедневно никто не пугает страну постоянной военной угрозой при таком бюджете?».
Сергей Алексашенко: Во-первых, пугают, вынужден вас огорчить.
Михаил Соколов:Террористами.
Сергей Алексашенко: Нет, гораздо проще. Франция является членом НАТО, а всей североатлантической организации, оборонного блока сейчас есть четко выраженная опасность со стороны России. Я не знаю, 2% военный бюджет ВВП или сколько, но в целом страны НАТО тратили, по-моему, 1,3, а стандарт по обязательству 2%. Сейчас все страны НАТО должны постепенно повышать свои бюджеты.
Михаил Соколов:Российская военная угроза?
Сергей Алексашенко: Какая еще страна в Европе за последние 10 лет провела две агрессивных войны и захватила два куска других стран?
Михаил Соколов:Была такая страна Югославия, ее теперь нет.
Сергей Алексашенко: Она никого не захватывала.
Михаил Соколов:Куски Боснии пыталась захватить.
Сергей Алексашенко: Страна Югославия никого не захватила. Реальная угроза в Европе, выясняется, что от одной страны сегодня исходит. Терроризм — это отдельно, это не военные расходы, это все-таки большие расходы на безопасность.
Михаил Соколов:Россия — угроза миру?
Сергей Алексашенко: К вопросу о том, что, к сожалению, пугают Россией.
Михаил Соколов:Справедливо пугают?
Сергей Алексашенко: Это каждый судит отдельно. Если развязала страна две агрессивные войны, захватила территории, наверное, справедливо.
Михаил Соколов:Две — это какие?
Сергей Алексашенко: Грузия, Южная Осетия и Абхазия, Крым и «Новороссия».
Михаил Соколов:«Новороссии» уже нет, есть ДНР, ЛНР - какие-то там ошметки.
Сергей Алексашенко: Назовите ДНР и ЛНР, какая разница, как их называть. Южная Осетия и Абхазия вообще независимые государства в нашей терминологии.
Михаил Соколов:А еще есть Приднестровье, Нагорный Карабах.
Сергей Алексашенко: Нагорный Карабах точно не Россия. С Приднестровьем еще можно обсуждать. Помните: «А храм тоже я разрушил?». «Нет, это в XIV веке». «А, ну тогда ладно». Военные расходы России, конечно, не 45% ВВП, они чуть меньше 4% ВВП.
Михаил Соколов:Человек, наверное, бюджет считает, половина бюджета.
Сергей Алексашенко: Вопрос в том, что мы сами не можем сформулировать, что для России является военной угрозой. Выяснилось, что по факту, если мою терминологию использовать, по факту для России военной угрозой является Турция.
Михаил Соколов:И исламофашисты.
Сергей Алексашенко: Нет, исламофашисты против России не воюют, а Турция сбивает российский самолет. Выясняется, что все наши военные расходы, все наши «Булавы» и прочее, они против Турции не работают. Угроза здесь, а деньги тратятся на что-то другое. Получается, не защищают нас от угрозы.
Михаил Соколов:Турецкой? Помидоры давят.
Сергей Алексашенко: В отношении России агрессивный акт, с точки зрения российских политиков, совершила Турция, она сбила наш военный самолет.
Михаил Соколов:В своем воздушном пространстве.
Сергей Алексашенко: Сбила наш военный самолет. Дальше пока международная комиссия факты не установила, черные ящики вскрыли, там информация не сохранилась.
Михаил Соколов:Сколько стоит конфликт с Турцией российской экономике? Прилично?
Сергей Алексашенко: Российской экономике, она стоит российским гражданам, она стоит того, что мы лишились возможности поездки на турецкие курорты, соответственно, лишились турецких фруктов и овощей, они в какой-то части будут заменены поставками из других стран, просто вырастут цены. Дальше кожа, текстиль, но это уже маленькие позиции.
Михаил Соколов:Турция инвестировала, между прочим, довольно много, в Татарстане, например, там очень недовольны. Строительный бизнес.
Сергей Алексашенко: Конечно, турки много строили, соответственно, думаю, никто их сегодня реально по качеству не заменит. Потому что европейские компании в Россию не пойдут, а больше приглашать некого. Смешной факт состоит в том, что если посмотреть на все это дело статистически, то может выясниться, что российская экономика от этого еще и выиграла.
Михаил Соколов:У вас все в плюсе, вы позитивист.
Сергей Алексашенко: Есть ложь, большая ложь и статистика. Поездки россиян в Турцию по платежному балансу импорт услуг. Соответственно, в ВВП есть позиция, которая называется чистый экспорт, экспорт минус импорт. За счет уменьшения импорта экономика растет. Такой статистический парадокс, но это да.
Михаил Соколов:Крым в этом году надеется принять пять миллионов туристов, увидел я такое сообщение.
Сергей Алексашенко: Возможно. Только понятно, деньги, которые оставляли в Турции, в Крыму никогда не оставят.
Михаил Соколов:Дороже будет.
Сергей Алексашенко: И туристов будет меньше, другой слой туристов поедет, с другими деньгами.
Михаил Соколов:Крым — это камень на шее России?
Сергей Алексашенко: Думаю, что да.
Михаил Соколов:С точки зрения исторической или чисто экономически?
Сергей Алексашенко: Сейчас это чисто экономический камень. Потому что арифметические расходы на Крым примерно сопоставимы с той самой конфискацией пенсионных накоплений ежегодных, которые три года подряд проводятся. Забирают деньги у пенсионеров будущих поколений и тратят на Крым, на дороги и обещают потратить еще. Буквально на днях правительство подписало постановление, что для того, чтобы построить в Крыму электростанции, строить будет Ростех, госкорпорация, соответственно, все потребители европейской части Урала будут платить дополнительный налог, чтобы собрать 10 миллиардов в год и отдавать их Ростеху. Да, будем платить. Крым как регион, независимо, Украина, Россия, он дотационный. Более того, пока Крым был в Украине, было сельское хозяйство поливное, была какая-то промышленность, вода шла из Днепра по каналу. Соответственно, канал перекрыли, воды нет, все сельское хозяйство умирает. Крым будет дотационным регионом, соответственно, он будет висеть на шее российского бюджета.
Михаил Соколов:Чечня номер два?
Сергей Алексашенко: Не Чечня по масштабам, но много будет забирать, потому что там населения много.
Михаил Соколов:А в Чечню денег идет много, хотя там чуть меньше миллиона.
Сергей Алексашенко: В чем будет досрочный стратегический выигрыш для российской экономики, я пока невижу. Пока я вижу, что там будут расходы, что Крым будет давать российской экономике, я пока не понимаю.
Михаил Соколов:Виктор интересуется: «Чем чревата цена на нефть 10 долларов за баррель для России? Сможет ли она содержать Крым или Лукашенко, например?».
Сергей Алексашенко: Боюсь огорчить, Крым и Лукашенко мы будем содержать при любой цене на нефть. Цена для России, критическая цена, качественная ситуация наступает при 15 долларах за баррель. С одной стороны при 15 долларах за баррель бюджет теряет все нефтегазовые доходы, и экспортная пошлина и НДПИ обнуляются, их просто нет. Напомню, что в прошлом году это было 44% доходов федерального бюджета, в 2014 году это было 52% доходов. Половина доходов федерального бюджета исчезает. А дальше на уровне 15 долларов за баррель — это уровень себестоимости добычи нефти российскими нефтяными компаниями.
Михаил Соколов:То есть добыча будет падать?
Сергей Алексашенко: Или добыча будет падать, или рубль будет стремительно дешеветь, сто рублей нам будут казаться мечтой.
Михаил Соколов:Сто рублей когда будет за доллар, при какой цене на нефть?
Сергей Алексашенко: Не знаю, при 20 может быть.
Михаил Соколов:Происходит ли управляемая девальвация рубля или она идет неуправляемо?
Сергей Алексашенко: Очень известный график, его можно много где найти, изменение цен на нефть и изменение курса рубль-доллар, только обратная шкала,развернуть и посчитать доллары за рубли, они падают синхронно. Самый простой статистический анализ показывает, что в 2013-15 годах 92% изменения курса рубля объясняется ценой на нефть. Один-единственный фактор объясняет все движение рубля. Если бы управлял Минфин, то у нас бы уже было 100 рублей. У Минфина заложено в бюджет 3050 рублей за баррель экспортной нефти, при цене 30,5 долларов за баррель для Минфина, для бюджета курс нужен сто. Экономика приспособилась при курсе 76, а Минфину, чтобы приспособиться, нужно сто.
Михаил Соколов:А Центробанку?
Сергей Алексашенко: Центробанку все равно, Центробанк приспособился. Те два решения, которые были приняты в 2014 году, первое, что все-таки переходим к плавающему курсу рубля и не тратим резервы на поддержку, и второе, что банкам деньги не даем в тот момент, когда они пытаются давить на рубль, вот эти два решения сбалансировали валютный рынок. Центральный банк как орган денежной политики может жить при любом курсе. Понятно, что там есть инфляционные эффекты, куча других проблем, но для выполнения его задач он может жить при любом курсе.
Михаил Соколов:«Когда ждать в России гиперинфляцию?», - спрашивает Николай.
Сергей Алексашенко: Не вижу оснований. Статистически, методологически гиперинфляция — 20% в месяц. 20% в месяц, у нас данные за 2015 год — 12,9% за год.
Михаил Соколов:А вы верите? Мне кажется, важно для людей инфляция в потребительском секторе.
Сергей Алексашенко: 12,9% - это потребительская инфляция. Для того, чтобы считать инфляцию, нужно иметь огромную панель по городам, населенным пунктам, группам потребления, создать корзину. Росстат ведет эту корзину, еженедельно докладывает о результатах. В том, что Росстат считает арифметически правильно, у меня сомнений нет, я считаю, что Росстат данные не подкручивает. Никто другой в нашей стране такую панель создать не может и объяснить, почему он ее построил. В Америке треть потребительской корзины составляет аренда жилья, а в России 35-40% составляет продовольствие, в Америке продовольствие 10%. Понятно, что инфляция меряется по-другому. У нас аренда жилья составляет проценты маленькие. В каждой экономике свои правила. Дальше продуктовая инфляция. У вас рядом есть магазин «Азбука вкуса», а рядом магазин «Пятерочка», там разные продукты продаются, разные товары продаются, в одном покупается одна корзина с теми же самыми названиями — молоко, огурцы, помидоры, хлеб, но это разные товары. Задача статистиков создать такую сбалансированную корзину, которая отражает усредненное потребление. Понятно, что у любого человека расходы будут отличаться от тех данных, которые посчитал Росстат. Я не видел ни одного другого примера ни в одной другой стране, чтобы кто-то другой, кроме статистического органа, который уполномочен, мог посчитать эту инфляцию. С гиперинфляцией, 12% в год, 20% в год, между 20% в год и 20% в месяц, когда начинается гиперинфляция, дистанция огромного размера. Мы еще не побежали в ту сторону, могу вас успокоить.
Михаил Соколов:Алла интересуется судьбой частного бизнеса, возможен такой же подъем и желание у людей заниматься этим, как это было в 1990-е годы, если условия в стране будут более благоприятными, или теперь понадобится несколько поколений, чтобы воспитать предпринимателей? Такой мрачноватый взгляд.
Сергей Алексашенко: Я считаю, что 1990-е годы, та рыночная экономика, которую создали в 1990-е годы, породила целое поколение людей, которые готовы брать на себя риски, которые готовы быть предпринимателями. Если их прекратить кошмарить, поставить в нормальные условия, я думаю, что они достаточно быстро покажут, что только они могут толкать экономику вперед, точно не госкорпорации.
Михаил Соколов:Как прекратить комшарить? Медведев опять что-то такое обещал, то ли не очень сажать, то ли помягче употреблять эти силовые инструменты. Мне кажется, что сильно маловато таких обещаний — это же смешно. Потом много раз он чего-то обещал такого.
Сергей Алексашенко: На Гайдаровском форуме вчера депутат Андрей Макаров говорит: президент Путин объявил, что у нас не будут повышаться налоги до 2018 года. Ровно через 11 дней, как он это заявил, Минфин внес законопроект о повышении налогов. Когда нет политической конкуренции, когда власть несменяемая, если есть общее правило, что бизнес кошмарить можно и за это ничего не будет, конечно, будут кошмарить бизнес. Как не покошмарить, если это приятно и доходно.
Михаил Соколов:То есть главная проблема у нас политическая?
Сергей Алексашенко: Вчера это так и звучало, что главные реформы, которые могут сдвинуть экономику с мертвой точки — это политические.
Михаил Соколов:Это кто сказал?
Сергей Алексашенко: На самом деле тот же самый Андрей Макаров сказал. Это было написано в программе Грефа первым предложением, что основные экономические задачи решаются политическими методами. Но в тот момент, когда программу утвердили, она стала документом правительства, первое предложение исчезло. В программе Грефа написано и про независимый суд, про экономическую конкуренцию.
Михаил Соколов:Это какой год был?
Сергей Алексашенко: 2001-2002 год. Если вам сделают подборку выступлений Путина, Медведева, Шувалова, Улюкаева, они все про это говорят, слова все сказаны, просто не делается. Потому что независимый суд — это точно совершенно потеря управляемости властной структуры, проигрыш выборов.
Михаил Соколов:Вертикали власти.
Сергей Алексашенко: Я бы сказал, не вертикали — потеря власти.
Михаил Соколов:Вы бы еще честных выборов захотели.
Сергей Алексашенко: Если есть независимый суд, выборы автоматически становятся честными, потому что вы идете и оспариваете, суд смотрит документы и видит видеозаписи, видит фальшивые протоколы и принимает решение в вашу пользу. Потеря власти идет через проигрыш в выборах, например, как произошло в Венесуэле.
Михаил Соколов:А там был независимый суд?
Сергей Алексашенко: В Венесуэле — да. Просто никто не пошел спорить. Оппозиция проиграла популисту Чавесу, популисту Мадуро. Оппозиция в Венесуэле не оправдывала честность выборов. Набор экономических проблем, и оппозиция выиграла парламентские выборы.
Михаил Соколов:Так у них не фальсифицируют.
Сергей Алексашенко: Да.
Михаил Соколов:А в России фальсифицируют.
Сергей Алексашенко: Мы же говорим, что будет, если будет независимый суд. Поэтому его не будет, поэтому экономические проблемы решаться не будут.
Михаил Соколов:Значит тупик?
Сергей Алексашенко: Болото. Экономика — это такой организм, он постоянно живет, экономика не может исчезнуть. Тем более экономика такой страны, которая добывает в огромном количестве сырье и продает за границу. Есть спрос на сырье, и он будет продолжаться, по крайней мере, на обозримые 5-10 лет, дальше страшно загадывать.
Михаил Соколов:Все понимают, что правительством реально руководит, в том числе и в экономических ключевых вопросах отнюдь не Дмитрий Анатольевич Медведев со своими замами, а лично Владимир Владимирович Путин. Как вы оцениваете его потенциал сегодняшний именно как человека, управляющего правительством?
Сергей Алексашенко: У меня нет сомнений в том, что Владимир Путин имеет достаточную квалификацию, чтобы разобраться в любой экономической проблеме и принять решения, которые соответствуют его политическим целям и задачам. Экономически очень часто это может быть правильное решение. Например, если он считает, что нужно сегодняшним пенсионерам платить за счет завтрашних, то он идет и конфискует пенсионные накопления. Если он считает, что ради поддержки государственной корпорации «Газпром» не надо выделять трубу, то он ее не будет выделять. В проблеме он разбирается досконально, в этом у меня нет ни малейших сомнений. Беда Владимира Владимировича состоит в том, что в системе вертикали власти он вынужден принимать решения по всем вопросам, у него просто нет времени на принятие всех решений. Поэтому многие проблемы подвисают в воздухе.
Михаил Соколов:Они подвисают или они откладываются, потому что нет ответа, что делать? Как с пенсионным возрастом.
Сергей Алексашенко: К сожалению, мы с вами не знаем. Люди, которые общаются с Путиным, знают его лично, понимают его стиль работы, говорят, что он готов слышать аргументы человека. К нему можно придти, если ты убежденно ему объясняешь, он готов даже изменить свое решение. Но просто с ним спорить никто не хочет, министры боятся с ним очень часто спорить, боятся ему возражать.
Михаил Соколов:Он же их не увольняет, чего им бояться? В ваше время Ельцин то одного уволит, то другого, действительно может быть страшно было с ним спорить. А Владимир Путин как утвердит правительство, так года четыре они сидят.
Сергей Алексашенко: А вдруг уволит? Потом, плох тот министр, который не хочет быть переназначенным после 2018 года. Они же больше ничего делать не умают, они никому больше не нужны.
Михаил Соколов:Вы были замминистра, вы кому-то нужны теперь?
Сергей Алексашенко: Это было, во-первых, очень давно, почти 20 лет назад. Сейчас мечта министра попасть в Администрацию президента. 20 лет просидел в бюрократическом кресле.
Михаил Соколов:А может быть мечта министра стать начальником госкорпорации, построить «шубохранилище»?
Сергей Алексашенко: Нет столько госкорпораций, министров гораздо больше.
Михаил Соколов:Или как Сечин рулить «Роснефтью».
Сергей Алексашенко: Можно на эту тему шутить, конечно, но у меня ощущение, что гораздо больше думают о том, чтобы удержаться, просидеть в своем кресле как можно дольше, нежелио том, чтобы объяснить Путину, что правильное решение состоит в другом. Путин часто говорит, что у нас сложная ситуация, экономически сложная, еще куча всяких геополитических вещей.
Михаил Соколов:Он это своими руками понаделал.
Сергей Алексашенко: Неважно, чьими, просто сложная ситуация.
Михаил Соколов:Важно.
Сергей Алексашенко: Он все сделал, и кризис экономический у нас рукотворный. Вы министр чего-то, у вас какая-то проблема, у вас есть выбор: пойти к Путину, объяснить, что есть еще одна проблема, с которой он должен разбираться. Потому что так построено, что только он может разобраться, а для этого надо вызвать 25 чиновников, провести три совещания, загрузить его кучей бумаг, чтобы он все это дело прочитал. Или: не пойду я к нему, есть проблема, а вдруг рассосется или вдруг она взорвется тогда, когда я уже уйду из этого кресла, будет отвечать за нее кто-нибудь другой. Я как-то очень аккуратно напишу письмо в Администрацию президента, что, мол, есть такая проблема, но не очень острая. Вроде как, если что, я предупреждал. И вот этот стиль поведения: мы же предупреждали, но не достучались, не смогли донести.
Михаил Соколов:Как вы объясните, что в России такая логика поведения бюрократии, а во многих странах европейских, да и в США несколько иная?
Сергей Алексашенко: Вы правда не знаете? Во всех странах бюрократия живет по одним и тем же законам, интересы бюрократии всегда выше интересов граждан или кого-то еще, но над бюрократией есть политики, которые, к сожалению,время от времени должны ходить на выборы и объяснять избирателю, что они что-то сделали в его интересах. А если они что-то сделали против интересов избирателей или не заставили бюрократию сделать что-то, что они решили, то они проигрывают выборы, и приходят другие политики, которые эту бюрократию начинают выстраивать. Бюрократия в какой-то момент понимает пределы. У нее нет права принятия решений, у западной бюрократии, ни американские, ни европейские бюрократы среднего уровня не принимают решения, они выполняют закон, они выполняют решения политиков. Политики со своими решениями, которые они проводят, идут к избирателю и говорят: мы вам обещаем это сделать, обещаем это сделать. Через четыре года приходят: мы это сделали и это сделали, проголосуйте за нас еще раз. И за них могут еще раз проголосовать.
Михаил Соколов:А в России все несколько иначе. В России открыто снижают расходы на здравоохранение, а в это время в Соединенных Штатах президент Обама говорит, что мы будем бороться с раком так, чтобы лечить и бедных, и богатых, всех спасать.
Сергей Алексашенко: В России дальнобойщики выходят протестовать против повышения налогов, но говорят: это ни в коем случае не политическое требование, мы за то, чтобы власть не менялась, только у нас денег не берите, а возьмите у кого-нибудь другого.
Михаил Соколов:И что, добились?
Сергей Алексашенко: Конечно, они добились. Путин, мы за тебя, мы тебя поддержим. Снизили штрафы в 100 раз, короче говоря, они сильно изменили расклад в свою сторону. Экономические действия, только не политические — показали, как надо действовать.
Михаил Соколов:Следующая группа какая-то должна выйти обиженная?
Сергей Алексашенко: Обязательно. Когда-то это были пенсионеры в 2005 году. Академия наук попробовала, ее подкупили тут же, академикам, членкорам дали денег дополнительно, дали кабинеты, с Академией наук все в порядке стало. Когда выходишь на протест, власть решает твои проблемы путем выдачи денег.
Михаил Соколов:Получается, чтобы в России чего-то добиться, надо выйти на улицу?
Сергей Алексашенко: Да.
Михаил Соколов:Может быть сейчас во время кризиса люди в России начнут регулярно выходить на улицу?
Сергей Алексашенко: Сейчас холодно.
Михаил Соколов:К лету, как раз выборы будут в сентябре.
Сергей Алексашенко: Вот они все в один день пойдут на улицу, дойдут до избирательных участков и выразят свою точку зрения.
Михаил Соколов:А потом очень удивятся, что результаты не очень соответствуют тому, как они голосовали. Как в 2011 году, помните?
Сергей Алексашенко: Я думаю, что власть с тех пор сильно научена, фальсификаций будет существенно меньше.
Михаил Соколов:А что будет?
Сергей Алексашенко: Бюрократия возьмет свое через одномандатные округа. Будут жесткие фильтры для тех, кто участвует, жесткие финансовые фильтры. Партийные списки, ограниченное количество партий, расклад примерно понятен: «Единая Россия» 35-40%, все остальные партии поделят остаток. А одномандатные округа очень жестко контролируются. Партию тяжело снять с выборов, если формальных оснований нет, а этого — запятую не там поставил, бумажку не ту принес, тебе на избирательный счет пришло пять рублей от «иностранного агента» и тебя вычеркивают, ты не можешь нигде оспорить.
Михаил Соколов:Суда нет.
Сергей Алексашенко: Суда нет независимого. Поэтому, конечно, через одномандатные округа «партия власти» свое все возьмет, контроль над Думой будет, в этом у меня нет никаких сомнений. Проверка 85% рейтинга одобрения будет как раз голосование за «Единую Россию» на сентябрьских выборах, тогда мы и узнаем, сколькореально процентов российского населения поддерживает «партию власти».
Михаил Соколов:Вы думаете, что может так называемая внесистемная или либеральная оппозиция что-то такое получить в обстановке, когда Кадыров говорит, что их как «пятую колонну» надо отстреливать, как врагов народа, извиняюсь.
Сергей Алексашенко: В монопартийной стране, где одна «партия власти», бессмысленно, оппозиция, не оппозиция. Борис Немцов покойный говорил: «Мы не оппозиция, потому что у нас нет шансов придти к власти». Оппозиция — это политики, которые участвуют в выборах для того, чтобы придти к власти. У внесистемной оппозиции нет шансов придти к власти. У них непонятно, есть ли шансы поучаствовать в выборах.
Михаил Соколов:Участвовать надо или нет?
Сергей Алексашенко: Надо. Выборы сентября 2016 год — это референдум по доверию к власти. Напомню, что в декабре 2011 года за «Единую Россию» проголосовало даже по официальным источникам 49,3%, то есть меньше половины, при том, что там были фальсификации, можно спорить об их объеме. Давайте доживем полгода, и мы посмотрим рейтинг доверия «партии власти», «партии Путина». Мы увидим, сколько это будет, 45, 35, 25, не знаю, понятно, сколько-то у нее будет, но точно не 85. Готов с кем угодно спорить, что 85% «Единая Россия» по партийным спискам не получит.
Михаил Соколов:Это действительно будет интересно посмотреть, как будет интересно посмотреть, что произойдет с экономикой и как на новые проблема будет реагировать российская власть.
Чем ниже падает рубль, тем чаще приходится слышать разговоры о том, что неплохо бы Банку России навести порядок в подведомственном хозяйстве и стабилизировать курс рубля. Мне такие идеи кажутся архаичными и деструктивными, так как их негативные последствия заведомо превышают возможный положительный эффект.
Еще кризис 1997/98 года показал, что в современном мире с его глобализацией и интеграцией финансовых рынков идея управляемого курса национальной валюты себя изжила. Тогда подряд рухнули Чехия, Таиланд, Южная Корея, Индонезия, Филиппины, Малайзия, Россия, Турция; чуть позже Бразилия и Аргентина. Все те страны, которые на протяжении нескольких лет пытались проводить политику управляемого курса, вынуждены были от нее отказаться, оказавшись ввергнутыми в кризис большей или меньшей тяжести.
Большинство стран хорошо выучили этот урок и больше никогда не пытались возвращаться к старому; Россия же в свою очередь оказалась в меньшинстве. И если политика сдерживания укрепления рубля в период быстрого роста нефтяных цен, экспортной выручки и притока капитала была относительно успешной (за счет наращивания валютных резервов курс рубля удавалось удерживать, расплачиваясь, правда, высокой инфляцией), то попытки удержать курс рубля от снижения путем проведения валютных интервенций оказались безуспешными. Не удались такие попытки ни в кризис 2008–2009 годов, когда председателем Банка России был Сергей Игнатьев; ни в относительно спокойном 2013-м, когда председателем российского Центробанка стала Эльвира Набиуллина; ни тем более в 2014-м, когда российской экономике пришлось по «гамбургскому счету» заплатить за геополитические авантюры Кремля и одновременно с этим столкнуться с падением мировых цен на нефть.
Нельзя сказать, что Банк России совсем не учил уроки прошлого. В недолгий период с сентября 2012-го по май 2013 года российский Центробанк без объявлений фактически проводил политику плавающего курса рубля (для этого нужно было всего лишь отказаться от проведения валютных интервенций в любую сторону), и, хотя курс рубля двигался в достаточно широком коридоре, никто на эти колебания не обращал серьезного внимания. То есть уже к тому времени экономика и банковская система были готовы к свободному плаванию рубля. Но приход нового руководителя Банка России и, видимо, новые политические задачи, которыми она руководствовалась, привели к тому, что регулярные валютные интервенции в поддержку курса рубля возобновились с лета 2013 года.
Крепкие банки
Особо нужно подчеркнуть готовность к нынешнему кризису российской банковской системы, которая, напомню, вошла в 2008–2009 годах с открытой валютной позицией (превышением валютных обязательств над валютными активами), которая была больше, чем размер совокупного капитала банковской системы. Собственно говоря, именно поэтому российским властям понадобилось проводить беспрецедентную по своим масштабам операцию по спасению банков, которая обошлась более чем в 4% ВВП. К кризису 2014–2016 годов российские банки подошли в гораздо лучшей форме, по крайней мере двукратную девальвацию рубля они пережили довольно спокойно. Это не означает, что в банковской системе нет проблем вообще, но они связаны либо с отвратительным менеджментом в госбанках, которые требуют поддержки от государства при любом удобном случае (ВЭБ, ВТБ, Россельхозбанк), либо с плохим качеством банковского надзора в самом Банке России, что приводит к массовым случаям выявления банков, полностью растерявших свой капитал.
В ноябре 2014 года Банк России, похоже, осознав бесперспективность политики поддержания курса рубля в условиях введенных западных санкций и начавшегося снижения нефтяных цен, заявил о переходе к плавающему курсу рубля. Хотя это решение было принято не в самый подходящий момент (давление на курс рубля начало резко расти в преддверии сезона предстоявших высоких платежей по внешнему долгу) и было реализовано не лучшим образом (не успев сделать это заявление, Центробанк возобновил практику валютных интервенций), оно было стратегически верным, и правильность этого решения была подтверждена весьма быстро: уже в конце января 2015 года ситуация на валютном рынке начала быстро меняться к лучшему.
С одной стороны, после прохождения пика платежей по внешнему корпоративному долгу в декабре 2014 — январе 2015 года спрос на валюту со стороны российских банков и компаний, занимавших деньги на внешних рынках, резко упал, а введение Банком России в практику своей работы кредитования банков в валюте (валютное РЕПО) позволило многим экспортерам закрыть дефицит валютной ликвидности и снизить свой текущий спрос на валюту.
С другой стороны, повышение процентных ставок по рублевым депозитам, осуществленное банковской системой в конце декабря 2014 — январе 2015 года вслед за тем, как Банк России повысил свою ключевую ставку до 17%, совпало с началом периода повышения нефтяных цен и привело к изменению сберегательного поведения населения, которое перестало покупать валюту (а с середины весны стало активно ее продавать) и стало наращивать рублевые сбережения. (Ровно так же население реагировало на повышение ставок по банковским депозитам весной 2009 года, и странно, что Банк России не понял этого раньше.)
Более того, в первом полугодии прошедшего года нефть медленно, но уверенно подрастала в цене и к началу лета превысила отметку $65/барр. На этой основе произошли стабилизация курса рубля весной 2015 года и его укрепление до уровня выше 50 руб./$, а в мае—июне Банк России смог слегка нарастить свои валютные резервы, поскольку укрепление рубля на фоне дорожающей нефти стало чересчур стремительным.
В итоге уже к лету 2015 года платежный баланс России стабилизировался. Хотя платой за равновесие стало резкое падение импорта товаров и услуг и падение потребления российского населения, равновесное состояние платежного баланса привело к тому, что новая волна снижения цен на нефть, начавшаяся в середине прошлого лета и последовавшая вслед за ней 50-процентная девальвация рубля не привели ни к ажиотажному росту спроса на валюту, ни к панике на финансовых рынках. И реальный сектор российской экономики, и российское население приспособились к новым правилам курсообразования и к новому уровню курса рубля, достаточно спокойно переживая все происходящее с рублем.
Без лишних движений
В такой ситуации целесообразность активных действий Банка России по сдерживанию ослабления рубля вызывает сомнения. С одной стороны, власти уже признали, что нынешний уровень валютных резервов если не является минимально допустимым, то точно не позволяет проводить массированные валютные интервенции в поддержку рубля; тем более проводить интервенции, направленные, по сути дела, против мирового рынка нефти. В последнее время рубль стал практически стопроцентно нефтяной валютой: изменения его курса с 2013 года на 92% объясняются изменением цен на нефть. С другой стороны, при стабилизации курса рубля неизбежно будет один крупно проигравший — федеральный бюджет, зависимость которого от нефтегазовых доходов была всем хорошо известна, но который не сделал ничего для повышения своей устойчивости. В результате если российская экономика нашла свое равновесие и при курсе 70 руб./$, и при курсе 75 руб./$, и при курсе 80 руб./$, то чем ниже уходят цены на нефть, тем больше становится дыра в доходах федеральной казны.
Хотя все привыкли смотреть на нефтяные цены в долларовом выражении, на самом деле федеральный бюджет зависит от рублевых цен, то есть от произведения мировой цены на курс рубля.
По-настоящему привыкание российского бюджета к высоким ценам на нефть произошло после 2011 года, когда российский платежный баланс стал равновесным и Банк России де-факто перешел к плавающему курсу рубля. Тогда рублевая цена URALS не только ушла выше 3000 руб./барр., но и продолжала свой рост до начала 2014 года. В бюджете 2016 года эта величина заложена на уровне 3165 руб. ($50/барр. и 63,3 руб./$), что в сентябре могло рассматриваться как консервативная оценка, по нижней границе среднесрочного коридора 3000–3500 руб./барр. (фактическая рублевая цена первого полугодия была 3276 руб.). Но во втором полугодии эта величина упала до 2915 руб., а в четвертом квартале — даже ниже 2700 руб.). Соответственно, стабилизация курса рубля при снижающихся и даже при текущих ценах на нефть приведет к тому, что недостаток доходов у федерального бюджета не будет снижаться и даже, может, будет нарастать.
Исходя из всего сказанного готов предположить, что ни в Кремле, ни в Белом доме, ни тем более на Неглинной сегодня всерьез не рассматривают возможность массированной поддержки курса рубля за счет растрачивания валютных резервов. При относительно плавной динамике курса ни отметка 80, ни 85, ни 90, ни (страшно сказать) 100 рублей за доллар не станет тем триггером, который может спровоцировать возврат к тому, от чего с таким трудом отказались. Подтолкнуть к попыткам стабилизации курса национальной валюты, так же как и к попыткам ввести какие-либо валютные ограничения, может резкое падение (на 20–30–40%) курса рубля в течение короткого времени, как, например, это было в начале декабря 2014 года. Но представить себе такое падение в нынешних условиях, когда задолженность банковской системы перед Банком России по рублевым кредитам устойчиво снижается, я не могу. Играть против рубля можно, только получая дешевую рублевую ликвидность от Банка России. А сегодня ни Банк России не намекает на правильность такой политики, ни банки не демонстрируют готовности сыграть против национальной валюты.
Не буди лихо, пока оно тихо — гласит русская поговорка. На валютном рынке сегодня на самом деле «тихо», и это устраивает российские власти.
Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.
Своему маленькому сыну я часто говорю: «Сначала подумай о последствиях, потом делай». Повторять это приходится часто, но ему всего шесть лет, и постепенно он привыкает к тому, что не всегда нужно хватать то, что увидел, а сначала надо посмотреть – нет ли там колючек или грязи.
Порою мне кажется, что многих российских чиновников ни родители, ни жизнь так и не научили анализировать причинно-следственные связи, без понимания которых трудно не только принимать правильные решения, но и просто жить. Очередным примером такого «невежества» стала новость о возможном объединении трех банков, которые фактически обанкротились еще во времена прошлого кризиса – «Российского капитала», «Глобэкса» и «Связь-банка». Еще тогда, в 2008-м государство заявило, что оно намерено оздоровить эти банки и выделило на это более 200 млрд.рублей (около 8 млрд.долларов по тогдашнему курсу). Впрочем, сразу было понятно, что интересы чиновников были гораздо более прозаичными: в одном из этих банков на счетах влиятельного бывшего министра и советника президента «зависли» несколько сотен миллионов долларов, другой был обладателем большого количества объектов московской недвижимости, которые кто-то хотел просто получить в пользование. Но, так или иначе, абсолютно безумные даже по сегодняшним временам деньги, не моргнув глазом, были выделены государством.
Не нужно следить за новостями, чтобы понять, что никакого оздоровления банков не случилось. Те два, что покрупнее – впрочем, назвать их крупными было бы не совсем правильно; так, «Связь-банк» хотя и занимал 22-е место по размеру чистых активов, но был в 35 раз меньше Сбербанка и в 10 раз меньше ВТБ; «Глобэкс» был еще почти в два раза меньше; ясно, что банковская система не заметила бы их исчезновения, — были переданы ВЭБу, который на протяжении семи лет упорно трудился над решением этой задачи, но составить слово «счастье» из имеющихся букв так и не смог: за все эти годы эти банчки даже не отрабатывали те проценты, которые ВЭБу приходилось платить по депозиту, полученному на их спасение от Центрального банка.
И как только не пытался ВЭБ пристроить эти банки: и объединить их думал, и создать на их базе Почтовый банк предлагал, и инвесторов завлекал… Все без толку… настоящий «чемодан без ручки», который нести было тяжело, а бросить жалко. Вернее, не то, чтобы жалко, а нужно было бы сразу признать в своем балансе все те убытки санируемых банков, которые утянули их на дно.
И вот, на счастье руководства ВЭБа, случился очередной кризис, и, естественно, сам ВЭБ стал одним из первых, выстроившихся в очередь за государственной поддержкой. Государству выкатили счет «за все»: и за Олимпиаду, и за украинские активы, и за бессмысленные неокупаемые кредиты в «самофинансируемые проекты» — больше триллиона получилось. Но засунуть туда два проблемных банка напрямую никак не получалось. Зато удалось придумать «обходной маневр».
Купленный в 2009-м Агентством по страхованию вкладов (АСВ) «Российский капитал» тоже влек такое же жалкое существование в межкризисный период – с той лишь разницей, что АСВ победнее ВЭБа будет и, конечно, не могло так активно поддерживать свою «дочку» ни бизнесом, ни связями. Но, зато, благодаря Банку России, который никак не может наладить работу своего надзорного блока, и благодаря лоббистским усилиям чиновников, которые считают правильным спасать банки-банкроты за счет средств федерального бюджета (по состоянию на начало текущего года общая стоимость таких операций превысила 1,5 триллиона рублей, 2% ВВП прошлого года), АСВ обеспечен устойчивым потоком работы по санации банкротов и по разгребанию их активов. Сегодня этой работой занимаются чиновники АСВ, на которых распространяются все ограничения, связанные с госслужбой. И тут кому-то в голову (первым озвучил эту идею президент ВТБ А.Костин, но я не уверен, что именно он является ее автором) пришла светлая мысль: а пускай этой работой занимается коммерческий банк, пусть даже на 100% принадлежащий АСВ?! И вот на роль такого мега-санатора и был выбран, вернее, назначен, «Российский капитал».
Но что-то не срослось, похоже, на личностном уровне. ВТБ пролоббировал назначение на должность руководителя мега-санатора своего ставленника, Михаила Кузовлева, из «Банка Москвы», у которого не сложились отношения с руководством АСВ. В результате, АСВ заявило, что никакой мега-санатор ему не нужен, и «Российский капитал» остался не у дел.
Подозреваю, что рукводство АСВ и само не знает, зачем ему нужен собственный банк и, самое главное, что с ним делать. И «светлая мысль» объединить свои усилия с ВЭБом, бьющимся за государственные деньги, и соединить три банка-банкрота под предлогом построения «крупного игрока на рынке универсальных банковских услуг» может являться взаимовыгодной: ВЭБ, наконец, сбросит со своего балланса проблемные банки вместе с кредитов Центробанка, на погашение которого нет средств, сам Центробанк уберет со своего баланса кредит ВЭБу, качество которого аудиторы отказыватся признавать, а АСВ получит в свои руки «игрушку», с помощью которой еще лет пять (до следующего кризиса) сможет объяснять, что оно занято важным и нужным стране делом.
Вот здесь, правда, и начинаются вопросы: по закону об АСВ построение даже «крупных игроков» на рынке банковских услуг не входит в компетенцию агентства; количество государственных банков в российской банковской системе и, особенно, их доля на рынке услуг уже зашкаливает за все разумные пределы, а наиболее «продвинутые» чиновники уже стали говорить о необходимости реальной приватизации «священных коров», Сбербанка и ВТБ; финансовое положение АСВ явно не самое устойчивое – агентство уже давно проело все взносы банков и живет на заемные (у Центробанка) средства, своих доходов на выплату процентов по новым кредитам Центробанка у агентства нет и, судя по опыту ВЭБа, рассчитывать на поддержку со стороны объединяемых банков не приходится. Одним словом, а зачем все это делается?
Неужто не проще, продать все эти банки за ту цену, которую предложит покупатель на аукционе; зафиксировать в балансе убытки, которые, на самом деле, случились уже давно, тогда, когда государство эти банки себе забирало; и освободить силы, время, энергию чиновников на решение других задач, которых полным-полно? Ведь, не за то отец сына бил, что проиграл, а за то, что отыгрывался. Нашим же чиновникам, похоже, нравится сам процесс отыгрывания. Может, найдется в Кремле хоть кто-то, кто сможет ударить их по рукам?
Сообщение Левада-центра о том, что по результатам январского опроса рейтинг Владимира Путина остался на заоблочно высоких 80%+ оказалось настолько обыденным для всех, что мало кто прочитал пресс-релиз до конца. А зря! На самом деле, результаты январского опроса показывают, что в стране под влиянием кризиса происходит быстрое изменение общественных настроений. Смотрите.
1) Доля россиян, считающих, что страна идет в правильном направлении сократилась с 64% в июне прошлого года (близко к максимально зарегистрированным летом 2014 года 66%; кстати, обратите внимание, ничего похожего на 80%-ное одобрение!) до 45% в январе, т.е. на 30 процентов. И больше половины этого падения пришлось на первый месяц текущего года. Одновременно в полтора раза (с 22% до 34%) выросла доля тех, кто считает, что страна идет в тупик. Так быстро общественные настроения ухудшались только осенью 2008-го, когда на страну обрушился глобальный кризис. На самом деле, эти данные говорят о том, что только сейчас, через полтора года после начала экономического спада россияне начинают осознавать те реальные сложности, с которым сталкивается страна. С учетом того, что экономический кризис не прошел своего пика (или Россия еще не упала на дно) сближение числа «оптимистов» и «пессимистов» в ближайшие месяцы никого не должно будет удивлять.
2) Если не брать в расчет «тефлоновый» рейтинг президента, которому доверять нет никаких оснований, то рейтинг всех остальных элементов властной конструкции в январе ускоренными темпами пошел вниз, и, о, ужас! — у премьера Медведева и губернаторов рейтинг одобрения оказался ниже, чем в январе 2012 года, в разгар протестных выступлений. Государственной думе и Правительству в целом еще «есть над чем работать», т.е. у них рейтинги одобрения сегодня выше, чем четыре года назад, но, подозреваю, что такая ситуация продлится весьма недолго.
Одобряют
Не одобряют
Разница
Премьер-министр (Дм.Медведев)
Июнь 2015
66
33
33
Декабрь 2015
61
37
24
Январь 2016
56
42
14
Январь 2012
61
38
23
Правительство
Июнь 2015
62
37
25
Декабрь 2015
56
43
13
Январь 2016
50
48
2
Январь 2012
45
54
— 9
Губернатор (мэр Москвы)
Июнь 2015
64
35
29
Декабрь 2015
60
39
21
Январь 2016
52
47
5
Январь 2012
56
43
13
Государственная дума
Июнь 2015
54
44
10
Декабрь 2015
48
51
— 3
Январь 2016
42
57
— 15
Январь 2012
36
63
— 27
Из всего сказанного вывод напрашивается весьма простой: холодильник берет свое, пусть и в пятом раунде, но начинает побеждать телевизор. 10%-ное падение уровня жизни населения в прошлом году сыграло свою роль в изменении общественного настроения, в изменении отношения населения к власти. Синхронное падение уровня одобрения всех премьера, правительства, губернаторов и Госдумы говорит о том, что разговоры о внешних факторах кризиса и о наметившихся улучшениях в экономике не могут обмануть доверчивого российского гражданина. Те перемены, которые он видит на полках магазинов, перевешиваю оптимистические рапорты чиновников. А те жертвы, на которые ему приходится идти, отказывая себе во многом привычном, начинают перевешивать угарный патриотизм, плотным облаком окутавший Россию в марте 2014 года.
На месте кремлевских обитателей я бы не стал себя тешить тем, что президентский рейтинг незыблем как скала — в конце-концов, в этом сентябре президентских выборов в стране не предусмотрено (в отличие от парламентских). Идти или не идти на выборы в марте 2018-го года Владимиру Путину предстоит решать в октябре следующего года. А из учебника истории, хорошо известно, что октябрь 17-го — период для России непростой. И какие тогда будут господствовать общественные настроения сегодня гадать трудно.
Председатель Банка России Эльвира Набиуллина дала большое интервью агентству Reuters. Агентство ориентировано на участников рынка, поэтому вопросы и ответы были короткие, порою слишком специальные, чтобы быть интересными и понятными широкому кругу читателей. Что-то из сказанного было хорошо известно и уже банально, что-то – новым и неожиданным, а что-то поразительным и беспокоящим. Этим последним «что-то», которое обеспокоило меня, стало фактическое объявление Банком России «войны» с валютизацией банковских балансов. Разговоры о том, что власть что-то замышляет в части ограничения свободы валютных операций в России идут уже больше года (причина этого хорошо понятна – рубль за последние два года упал к доллару больше, чем в 2,5 раза), но поскольку я не видел никаких проявлений этого (и считаю эти меры не только бессмысленными, но и вредными), то постоянно говорил, что пока это не больше, чем слухи. Но вот, похоже, время слухов закончилось, и Банк России начинает действовать. Ну, или вернее сказать, объявляет о своих намерениях.
Сразу скажу, ни объявленные председателем Банка России цели, ни приведенная ею аргументация, не выдерживает никакой критики: цели — ложные, а аргументация – фальшивая. Прежде, чем обобщить свою оценку, приведу выдержку из интервью г-жи Набиуллиной со своими комментариями.
Из приведенного отрывка хорошо видно, что Банку России (может, и не ему одному) не нра-вится, что на балансах банков находится большое количество валютных активов и пассивов.
Более того, если смотреть одним глазом, то может показаться, что их доля растет. Так, если взглянуть в оперативную ежемесячную справку Банка России «О динамике развития банковского секто-ра», то можно «с ужасом» обнаружить, что доля валютных кредитов в общем объеме креди-тов, выданных экономике (населению и компаниям) с начала 2015 года выросла с 24,8% до 31,5%. Точно также выросла доля валютных депозитов в общем объеме депозитов, как насе-ления (с 26,1% до 30.1%), так и компаний (с 43,8% до 50,9%). Казалось бы, пора бить тревогу и «что-то делать!» Но…
В отличие от чиновников из Банка России мы с вами хорошо помним, что за последний год рубль сильно ослаб: официальный курс доллара на 1-е января 2015 года составлял 56,26 рубля, а на 1 февраля текущего года – уже 75,17 рублей. И если убрать влияние фактора переоценки валюты, то хорошо видно, что с середины 2014 года (когда и цены на нефть были выше 100 долларов, и западные финансовые санкции еще не были введены) валютные кредиты населению снижаются, а валютные кредиты корпоративному сектору растут вдвое медленнее, чем рублевые. Что касается депозитов, то валютные депозиты и населения и компаний реального сектора (в долларовом выражении) не только не растут, а потихоньку снижаются. Рост доли валютных депозитов в общем объеме депозитов зафиксирован только в рублевом выражении, что хорошо понятно – рубль подешевел в два раза за это время.
График. Динамика объема депозитов физических и юридических лиц, привлеченных российскими банками (1 июля 2014 = 100)
График. Динамика объема кредитов, предоставленных российскими банками (1 июля 2014 = 100)
Источник: Банк России
Я далек от мысли, что сотрудники Центрального банка всего этого не знают и не видят – многих из них лично знаю и уверен в их высочайшей профессиональной квалификации. Но если сотрудники это знают, а председатель Банка России говорит прямо противоположное, то у меня есть лишь две гипотезы: 1) она этого не знает, т.к. у сотрудников нет возможности донести до начальника адекватную информацию, 2) она это знает, но осознанно искажает факты, чтобы оправдать свои действия и решения. В первую версию верю слабо – слишком хорошо знаю Эльвиру Набиуллину и ее (в хорошем смысле слова) маниакальное упорство в работе с цифрами и аргументацией. Значит …
Значит, Банк России всерьез намерен бороться с долларом на территории России. Не обращая внимания на то, что валютная структура и активов, и пассивов российской банковской системы абсолютно адекватно отражает структуру российской экономики, которая делится на две части – экспортеров, которые получают выручку в валюте и кредитуются в валюте, т.к. вынуждены закупать большое количество импортных товаров и услуг, и всех прочих, кто живет в рублевой зоне.
Наивно будет предполагать, что какие-то регуляции со стороны Банка России смогут изменить структуру экономики. Следовательно, все что остается Банку России – это вводить всевозможные ограничения и ужесточения, которые на первых порах могут быть небольшими и слабозаметными, но в силу логики объявленной войны будут постепенно приводит к закручиванию гаек, которое затронет многих.
Во-первых, в отличие от Максима Миронова, который сразу повесил на меня ярлык «вредителя» (чем сильно облегчил работу многим желающим привлечь меня к ответственности хотя бы за что-то), назвав мой пост вредным, я его текст считаю полезным. Важны и нужны разные точки зрения, поскольку они позволяют видеть мир объемно и в красках, а не плоским и черно-белым. Поэтому я считаю не только не вредным, а очень даже полезным обсуждать то, что говорят и делают российские чиновники. В современной российской политической системе дискуссии не приветствуются и, зачастую, не допускаются. К чему это привело, мы все хорошо видим на примере внешнеполитических авантюр и изоляции России в мире. Странно, что это приходится говорить человеку, который получил современное западное образование и работает в престижной западной бизнес-школе. Мне небезразлично, что будет с моей страной. И если Максим думает, что моим единственным намерением было посеять панику, то могу уверить, что он сильно заблуждается.
Во-вторых, я в своём тексте ничего плохого не говорил о профессионализме нынешней команды Центрального банка. Скорее, напротив, я сказал, что многих сотрудников « лично знаю и уверен в их высочайшей профессиональной квалификации”. Но раз Максим посчитал нужным пространно высказаться по этому поводу, то я задам всего один вопрос на эту тему и буду признателен Максиму, если он на него ответит:
Можно ли назвать профессиональными действия руководства ЦБ в части банковского надзора с учетом того, что российские банки, у которых отзываются лицензии, и которых государство в лице ЦБ и АСВ начинает санировать, все как один приходят к этому моменту вообще без капитала (собственных средств), а зачастую и с отрицательным капиталом? Какими аргументами можно обосновать направление почти триллиона бюджетных рублей на санацию банков, существование которых никому не нужно?
В-третьих, продолжая тему профессионализма, считаю ошибочной (но не вредной!) оценкой Максима о том, что сегодня внешняя конъюнктура «хуже, чем в 1998 г.». То что цены на нефть в процентном отношении упали на этот раз сильнее, чем 18 лет назад, отнюдь не отменяет того факта, что в 98-м они упали ниже российской себестоимости, а бюджет перестал получать какие-либо налоги от нефтяников, т.к. прибыль у них исчезла. Представьте себе, что было бы сегодня, если бы цена нефти упала ниже 25 долларов, а бюджет лишился поступлений и от экспортной пошлины, и от НДПИ, потеряв примерно 40% от своих доходов?
В-четвертых, повышение уровня резервирования валютных кредитов и уровня обязательных резервов, безусловно, мера рыночная. Только неужели Максим и председатель Банка России верят в то, что снижение ставок по валютным депозитам с нынешних, максимум, 2,5% годовых до 1%-1,5% снизит привлекательность валютных сбережений для населения и бизнеса, которые пережили более чем двукратное падение курса рубля за последние два года?
В-пятых, Максим оставил без ответа мои вопросы о тех банках, которые пострадали от избыточно выданных валютных кредитах, о том, зачем нужно бороться с валютными кредитами населению, если их мало и их объем и так снижается, о том, как можно бороться с валютизацией банковских балансов в стране, где вся почти прибыль в экономике формируется у экспортеров, и о том, а есть ли признаки нарастающей валютизации балансов. Поэтому я повторю свое утверждение: названная г-жой Набиуллиной цель – борьба с валютизацией банковских балансов – ложная, а озвученные методы ее достижения заведомо неэффективны. И если Банк России действительно будет бороться с валютизацией балансов, то он должен будет пойти на более жесткие меры, чтобы заставить экспортеров и население отказаться от хранения сбережений в иностранной валюте. Либо отказаться от этой цели.
И последнее, но, пожалуй, самое важное. Мне очень странно было услышать призыв Максима к тому, чтобы воздержаться от критики действий властей, в целом, и Центрального банка, в частности. Мне всегда казалось, что сегодня в нашей стране людей, которые готовы хвалить власти за все, что они сделали или не сделали, — хоть отбавляй. А вот серьезного разговора об экономических проблемах я давно не слышал. Даже на последнем Гайдаровском форуме как-то без этого обошлись. А ведь Максим сам сказал: что «наша страна итак стоит на краю пропасти». Но означает ли это, что мы должны «молчать в тряпочку»?
Центральный банк – безумно важный орган в любом государстве. Поэтому во всем мире ему придают особый статус, подчеркивающий его независимость. Но независимость (от власти) не означает отсутствия ответственности. Ответственности перед населением, перед бизнесом, перед страной. И одной из составляющих этой ответственности является необходимость и обязанность Центрального банка четко и внятно излагать свои оценки и намерения. Но именно этого, четкости и внятности, не было в интервью г-жи Набиуллиной. И об этом был мой текст.
Disclaimer.
Многие считают, что у меня нет необходимой квалификации, чтобы выступать экспертом по этому вопросу. Я закончил Московский университет, который никогда не был силен по финансам, по специальности «политическая экономия» и защитил кандидатскую диссертацию по планированию народного хозяйства еще во времена СССР. Моя работа в Центральном банке в 1995-1998 гг. завершилась финансовым кризисом 1998-го года, и многие называют меня единственным виновником этого. Я не хочу никого ни в чем переубеждать.
Сообщение Банка России об отзыве лицензии у Кроссинвестбанка, занимавшего место в середине пятой сотни рейтинга, можно было бы смело оставить без внимания. Подумаешь, одним банком больше, одним меньше! Даже при том, что, как выяснилось, примерно у половины вкладчиков, вернее тех, кто считал себя вкладчиками этого банка, их депозиты не были оформлены на балансе банка надлежащим образом. Собственно говоря, налицо очередной провал банковского надзора. Они (провалы) стали настолько рядовыми событиями, что мы перестали обращать внимания на десятки миллиардов рублей, которые выплачиваются за счет кредитов Банка России, т.е. за счет работы печатного станка – свои деньги у АСВ давно закончились, — каковых на начало текущего года набежало уже на 1,13 трлн.рублей. (с учетом кредитов, предоставленных на санацию банков-банкротов).
Но одновременно с этим в СМИ появилась информация о том, что другой банк, который намного крупнее, и лицензия которого еще не отозвана, допускает чрезвычайно фривольное отношение к оценке рисков, которое должно было бы стать предметом для серьезного разбирательства в надзорном блоке. Но, по всей видимости, не станет….
Речь идет о банке «Открытие», который скупил примерно три четверти общего объема еврооблигаций Россия-2030, причем сделал это, на 70%, профинансировав покупки за счет получения кредитов РЕПО от Банка России (Кстати, теперь понятно, почему Банк России не хочет закрывать свои операции валютного РЕПО – это заставит «Открытие» продавать бонды, что приведет к быстрому падению цен на них). Гособлигации, тем более валютные, инструмент, конечно, хороший, но вот концентрация риска – 4,3 размера собственных средств (капитала) этого банка, — явно выходит за все разумные пределы.
Собрав такой огромный пакет облигаций, «Открытие» неизбежно становится заложником рыночной конъюнктуры – достаточно ценам облигаций провалиться на 10%, как банк потеряет более 40% своего капитала. Примерно в такую ситуацию попал (и на этом погорел) весной 1998-го года банк СБС-Агро, скупивший примерно половину одного из выпусков «вэбовок», и который не смог их продать на падающем рынке и фактически обанкротился, пытаясь расплатиться по маржин-коллам (требование кредитора увеличить сумму залога по предоставленному кредиту).
Я не знаю, что по этому поводу думают в надзорном блоке Банка России. Точно, нельзя сказать, что они об этой ситуации не знают – в годовом отчете Банка России за 2015 год на странице 278 есть замечательная табличка, которая наглядно демонстрирует «масштаб бедствия». Знали. И наблюдали. Но, судя по всему, решили дать банку «Открытие» доиграть свою пьесу до конца.
Глядя на все это, я могу сказать только одно: Банк России то ли не может, то ли не хочет выполнять функцию, возложенную на него законом, — обеспечивать надлежащий надзор за российскими банками. Это означает, что сегодня в России в любой момент может рухнуть любой банк. Но, если свои родные, государственные, правительство в беде не бросит, даст руководителю банка орден, а в бюджете найдет для него деньги сопоставимые с годовыми расходами на науку, культуру, образование, то спасать частные банки оно, безусловно, не станет.
Конечно, большинству населения наплевать и на банки, и на их вкладчиков. По статистике две трети российского населения, вообще, не имеют никаких сбережений, а «если у вас нету дома, пожары ему не страшны!» Более того, примерно половина вкладов физических лиц, самых крупных, которые не попадают под лимит страхования (1,4 млн.рублей), принадлежит всего лишь 2,5-3%-там вкладчиков. То есть не то, что 86%, а все 97%, казалось, могут спать спокойно и не обращать внимания на импотенцию Центрального банка. Но вот теперь оказалось, что наличие у гражданина на руках документов, говорящих, что у него есть вклад в банке, не означает ничего – у банка может быть совершенно другой набор документов, говорящий прямо о противоположном.
По сути дела, приходя сегодня в банк, вы не можете быть уверены в том, что не имеете дело с жуликами – Центральный банк отказывается гарантировать нам это. Разбирайтесь, говорит, со своими проблемами сами!
Воистину, спасение утопающих – дело рук самих утопающих!
«Cостояние экономики напоминает боксерское состояние грогги»
Линейный вид
