*4699. Экономический аспект терроризма смертников

[Марк Харрисон]

https://postnauka.ru/video/11858
Экономист о разновидностях самоубийства, понимании «я» и реализации собственных интересов
25 апреля

Что такое парасуицид? Какова идентичность террориста-смертника? И почему важны экономические факторы? На эти и другие вопросы отвечает экономист.

На мой взгляд, терроризм смертников — явление как интересное, так и важное. В данном случае эти качества сопутствуют друг другу, что происходит не всегда. Терроризм смертников представляет для меня интерес отчасти по причине своей исключительности и нелепости. Однако если пристальнее приглядеться к нему, то окажется, что он может принадлежать ко вполне обычным сферам жизни.

Здесь нужно упомянуть о нескольких вещах. Во-первых, терроризм смертников — это разновидность самоубийства. Суицидальное поведение бывает разных типов, и психологи различают намеренные попытки покончить с жизнью и так называемый парасуицид — форму суицидального поведения, которое на самом деле является криком о помощи. В этом случае вы пытаетесь совершить самоубийство, но надеетесь, что у вас ничего не выйдет, и кто-то вовремя все заметит и спасет вас.

Понимание «я» не из тех задач, с которыми экономисты хорошо справляются: они склонны довольно свободно говорить о «собственных интересах». В учебниках по экономике общим местом является идея о том, что человеческое поведение направляется желанием максимально реализовать эти собственные интересы или достичь для себя наибольшей выгоды. Однако вопрос, кто же этот «я», чьи интересы реализуются, задается нечасто.

Если посмотреть на развитие личности, то «я» изменяется, оно создается через последовательность личных выборов. У меня есть «я»: я английский преподаватель среднего возраста; в сферах семьи, работы, отдыха у меня различные «я», которые сложились отчасти по случайным причинам, отчасти благодаря тем выборам, которые я делал в жизни.

Таким образом, когда я говорю о своих интересах, то не могу отделить их от того, что я тот, кто я есть. Поэтому мне наверняка будет очень тяжело делать выбор, который уничтожил бы мою идентичность английского преподавателя среднего возраста. Например, если бы я совершил что-то вопиющие — смошенничал бы или изнасиловал ребенка, — то чувствовал бы себя виноватым, обесчещенным и потерял бы очень важную и ценную часть своей идентичности.

Одной из точек зрения среди социальных психологов на самоубийство является то, что человек, который совершает его как целенаправленное действие, оказывается в состоянии, когда он больше не может поддерживать свою идентичность, оставаясь в живых. Сохранение идентичности требует от него акта саморазрушения. Например, ребенок, который мечтает стать моделью, но не обладает необходимыми внешними данными, или ребенок, который хочет стать гением, но недостаточно умен, — это дети, которые сделали свой выбор желаемых «я», но не могут поддерживать их, а потому доходят до того, что самоубийство им начинает казаться предпочтительнее дальнейшего существования, несовместимого с желаемым «я».

Если вернуться к террористам-смертникам, то они пошли по пути, который придал им «я», требующее саморазрушения, так как приобретенная ими идентичность — это идентичность мученика, свидетеля религиозной истины, которая может быть утверждена только через смерть.

Когда мы исследуем организацию терроризма смертников, то видим, что эти акты совершаются людьми не в состоянии отчаяния и без психических отклонений.

Это молодые люди, которых учили воспринимать себя как мучеников веры. После такой тренировки для них остается единственный способ последовать своему «я» — убить себя.

Мы также наблюдаем, что террористическому акту смертника предшествует не стадия посвящения себя вере. Смертник — это доброволец, садящийся перед видеокамерой и рассказывающий о том, что он собирается сделать и какова религиозная ценность этого действия. После этого кто-то еще берет эту запись, кладет ее в конверт и посылает по почте. Для мученика очень важно быть уже мертвым к тому времени, как запись попадет на телевидение, ведь в противном случае это не вызовет ничего, кроме смеха.

Это требует хладнокровия, организации совместной работы нескольких людей, а потому терроризм смертников почти никогда не бывает делом одиночек. За ним стоят организация, процедура, методология, которые подводят человека к преданности тому пути, что может закончиться только смертью.

С точки зрения экономиста, да, все это преследование собственных интересов — с той разницей, что мы должны понять «я», которым манипулируют и которое складывается таким образом, что должно кончить саморазрушением.

Люди, которые совершают террористические акты, как правило молодые, ничем не выдающиеся, почти всегда мужского пола. Удивительно, но они часто показывают полное непонимание того, чему они так преданы. Эти данные получены на основании показаний людей, которые встали на путь терроризма, но были перехвачены, арестованы и допрошены. Сейчас уже собран большой объем свидетельств. Это материалы служб безопасности в первую очередь Израиля, наиболее важного источника, а также таких стран, как Афганистан и Ирак. Там терроризм смертников был большой проблемой, и службы безопасности достигли некоторого успеха в перехвате и предотвращении таких актов.

Групповую солидарность можно почувствовать, работая в команде в какой-нибудь фирме, выступая в хоре, посещая клуб велосипедистов, но многочисленные примеры показывают нам, что этого можно достичь и совершая акты насилия. Иногда это хулиганство футбольных фанатов, а иногда и терроризм. Чтобы понять мотивы вступивших в этих организации, важно помнить про силу социальных связей.

Опять-таки, с точки зрения экономики, эти люди максимально реализуют какой-то собственный интерес. И это справедливо, на мой взгляд, во вполне тривиальном смысле, если вы понимаете «я» террориста и его потребности в узах солидарности с другими молодыми людьми — в данном случае из организации с разрушительными намерениями.

Этот материал был подготовлен в рамках сотрудничества проекта ПостНаука и Лектория Политехнического музея. ПостНаука также благодарит Фонд Егора Гайдара за помощь в организации интервью.

Department of Economics and CAGE, University of Warwick; Centre for Russian and East European Studies, University of Birmingham; Hoover Institution on War, Revolution, and Peace, Stanford University