*2501. «Коммерсанть»

[Afisha.ru]

http://www.afisha.ru/article/mediahistory/
История русских медиа 1989—2011

За два десятилетия отечественные медиа прошли удивительный путь: вчерашние культуртрегеры стали пропагандистами, информационный голод сменился тотальным безразличием. Ввиду скорой гибели традиционной прессы «Афиша» поговорила с 50 непосредственными участниками событий и составила краткий учебник истории российских СМИ.

Над материалом работали: Дарья Гаврилова, Михаил Калужский, Олег Кашин/«Коммерсант», Наталья Ростова/Slon.ru, Лола Тагаева, Александр Горбачев, Даниил Туровский, Елена Ванина, Илья Красильщик, Инна Герман, Наталья Кострова, Ольга Уткина, Роман Волобуев

6 июля

Фотография: «Коммерсант Юбилей»

Первая групповая фотография сотрудников «Коммерсанта»
«Коммерсант». Декабрь 1989

Кооператив «Факт» во главе с Владимиром Яковлевым выпускает первый номер газеты «Коммерсант». Сделанный по западным канонам, говорящий с читателем на совершенно новом языке, пишущий наравне о бизнесе и культуре «Коммерсант» становится символом перемен и основоположником российской журналистики. Начинается история новых — несоветских — медиа.

Владимир Яковлев

основатель «Коммерсанта» и его владелец до 1999 года

— Как вы придумали кооператив «Факт»?

— «Факт» был очень нужен, потому что никому вокруг было не понятно, что это за кооперативы, которые вдруг стали появляться, что в них создается, где их искать, что в них можно получить. Мы решили, что можем ответить на эти вопросы. Сняли офис и начали собирать информацию. Девушка в комнате печатала справки, которые у нас покупали за какие-то деньги, и мы говорили, что у нас там за дверью стоит компьютер, где есть вся информация про кооперативные движения.

— В советское время собрать информацию, отличающуюся от той, что была в официальных средствах массовой информации — титанический труд. Вы ее откуда брали?

— Все правильные журналистские проекты имеют особенность притягивать к себе информацию. Если издание попадает в аудиторию, то оно начинает получать информацию, так было в «Факте», так было в «Коммерсанте», так сейчас происходит в «Снобе», которым я занимаюсь сегодня. Есть два способа сбора информации: если информация нужна вам, то вы берете руки в ноги и ходите по городу. Но если кроме вас еще кому-то нужно, чтобы эта информация у вас была, то вам просто нужно заявить о своем существовании. Мы заявили, и информацию нам стали приносить. Позже «Факт» трансформировался в информационное агентство «Постфактум». Мы решили собирать честные новости и сообщать о них людям.

— На сайте «Коммерсанта» написано, что идея создания газеты родилась в разговоре с первым русским миллионером Артемом Тарасовым, это правда?

— К нам в офис в какой-то момент приехал Тарасов, который тогда был одним из организаторов съезда кооператоров, и сказал, что им нужна газета. И предложил эту газету делать. Я долго отказывался, мне не хотелось обратно в журналистику. Но потом сдался.

«Знаете, что нам в итоге обеспечило успех — по крайней мере у журналистов и авторов? То, что мы платили гонорары наличными и сразу. Приходил журналист, сдавал заметку, если заметку принимали, то ему давали деньги»

— Зачем же сдались, если не хотелось обратно?

— Мне было интересно попробовать воплотить в жизнь принципиально новую схему, где мнение журналиста не превалирует над мнением читателя. Это такой святой Грааль современных средств массовой информации: создать ресурс, который будет чем-то средним между медиа и блогами. «Сноб» тоже такой. Мне всегда хотелось делать честные новости, которые были бы не замутнены личным мнением журналиста. И вот мы выпустили первый номер газеты «Коммерсант» и тут же, конечно, перепутали две фотографии на обложке. Вместо Артема Тарасова напечатали кого-то другого. И дальше все пошло как обычно.

— Когда вы придумывали концепцию, вам на кого хотелось ориентироваться? Быть русским The New York Times или The Washington Post?

— Я всегда был большим поклонником The New York Times, и мы, естественно, придумали себе, что мы пытаемся сделать что-то вроде западной прессы. Но по-настоящему мы пытались сделать что-то принципиально новое. И знаете, что нам в итоге обеспечило успех — по крайней мере у журналистов и авторов? То, что мы платили гонорары наличными и сразу. Приходил журналист, сдавал заметку, если заметку принимали, то ему давали деньги. Были смешные вещи. Например, в ежедневной версии «Коммерсанта» существовала ежедневная же колонка, которая рассказывала о западных биржевых новостях. Она была популярная, ее очень многие читали. При этом ни один человек не понимал, про что там на самом деле пишут. Вообще, если сейчас мне где-то попадаются старые номера «Коммерсанта», то я удивляюсь каждый раз, как можно было к этому относиться как к газете. По сегодняшним стандартам это, конечно, детский сад.

— Наверняка на первые номера была довольно резкая реакция наверху?

— Не очень. Мы были для этого слишком странными, слишком выпадающими из обычного для бюрократов порядка вещей, своего рода когнитивным диссонансом. После одной публикации мне позвонил ругаться тогдашний министр иностранных дел. Он некоторое время со мной препирался, а потом просто спросил: «Хорошо, с вами явно бесполезно разговаривать, кому вы подчиняетесь?» И вот я до сих пор помню этот дикий кайф, когда я ответил: «Никому».

— Но вы при этом начали выходить, когда цензура еще вовсю существовала. Как вы умудрялись ее обходить?

— Вышло какое-то очередное постановление, по которому бесцензурными считались рекламные материалы. Я пришел в цензуру и сказал: «Вот у нас тут рекламный материал». Они меня спрашивают: «А почему он у вас выглядит как газета?» Я ответил: «Так это реклама газеты». Прокатило.

— Часть денег ведь в «Коммерсанте» была иностранная. Иностранцы не боялись вкладывать деньги непонятно во что?

— Это было не в «Коммерсанте», это было еще в «Факте». Нам тогда казалось, что мы получили гору злата. Но если вдуматься, американцы дали нам 300 тысяч долларов. И даже не деньгами, а техникой — двадцать или тридцать компьютеров, и это было абсолютное счастье. Первая редакция «Коммерсанта» была на Хорошевском шоссе. И наши американские инвесторы страшно волновались, чтобы с нами все было в порядке. И в какой-то момент они решили, что нужно провести к нам прямую телефонную ли*нию. Кабель в Америку такой. У меня в приемной стоял телефон, на котором не было номеронабирателя, а была только трубка, и если ее снять, то телефон некоторое время трещал, а потом там кто-то говорил: «Hello!»

Фотография: Арсений Несходимов/«СНОБ»

Сейчас Владимир Яковлев работает главным редактором проекта «Сноб»

— Вы сняли рекламный ролик с Игорем Верником — он был такой успешный бизнесмен западного типа, который читал вашу газету. На самом же деле тогда вокруг были суровые малиновые пиджаки…

— Это была первая попытка использовать не реальный образ читателя, а то, кем он хотел бы себя видеть. Та же история, что и с биржевой колонкой.

— Про вас еще со времен «Коммер*санта» говорят как о довольно жестком руководителе.

— Понимаете, у сотрудников каким-то образом должно было утвердиться в голове, что в пять часов газету нужно сдать. Ну, в пять пятнадцать максимум. И что происходило на практике? Ты приходишь к автору, говоришь: «Ау, у тебя дедлайн в пять часов». Но и в пять, и в шесть, и в семь заметки по-прежнему нет. И другого автора у вас нет. Вы этого-то еле нашли и долго обучали. Значит, нужно придумать способ, чтобы для него эти дедлайны имели такой же вес, как для вас. Я тогда сказал, что каждая минута опоздания стоит столько-то. С моей точки зрения, это было единственным возможным решением проблемы.

— После того как газета стала еже*дневной, ее структура сильно изменилась?

— Да, мы с самого начала создавали очень структурированное издание, которое выстроено по степени жесткости близко к сегодняшним интернет-изданиям. Оно было очень информационным, жестким, очень неавторским и с абсолютной идеей гарантированной информации, которую получает читатель.

«Американские инвесторы решили, что нужно провести к нам прямую телефонную ли*нию. Кабель в Америку. У меня в приемной стоял телефон, на котором не было номеронабирателя, а была только трубка, и если ее снять, то там кто-то говорил: «Hello!»

— Когда вы почувствовали, что из газеты, которая делается на ощущениях, «Коммерсант» начал превращаться в работающий отлаженный механизм?

— Это произошло года через два после запуска ежедневника. И связано это всегда с одной вещью: с тем моментом, когда весь коллектив понимает концепцию издания, понимает, какая вырисовывается штука. Тогда уже фигура главного редактора не так важна.

— Как произошло, что вы решили продать «Коммерсант»?

— На самом деле к этому моменту я был уже лишним элементом. Все работало без меня, я не хотел быть центром этого бюрократического аппарата.

— И только поэтому вы решили его продать?

— Да.

— Как вам кажется, газета сильно изменилась после того, как вы ушли?

— Я удивлен, насколько она не изменилась. Мне кажется, она потеряла сool. И стала очень уж официальной газетой. Но это проблема не «Коммерсанта», а той журналистской модели, в рамках которой «Коммерсант» существует.

— Но вы, глядя сейчас на «Коммерсант», воспринимаете его как свое дело?

— После того как я продал «Коммерсант», я уехал, и меня не было в Москве 8 лет. Когда я вернулся, я остановился в гостинице «Националь». Я проснулся, собрался завтракать, открыл дверь — и у меня под дверью лежал «Коммерсант». Ровно так, как под дверью моего номера в Нью-Йорке обычно оказывался Thе New York Times. И это было классное ощущение.

Интервью: Елена Ванина

Александр Тимофеевский

внутренний критик «Коммерсанта» (1992–1997)

«Коммерсант» я читал с первого номера. Помню, как в январе 1990 года, выйдя из метро, купил поднадоевшие уже «Московские новости», в которые были вложены какие-то листки — ну, думаю, агитация. Оказалось, ничего подобного — чистое человеческое счастье. Его сразу же прозвали другой журналистикой. Но другими были вовсе не журналисты, другим было языковое сознание. Тогда перестройка вступила в стадию маразма, от прогрессистов и консерваторов воротило почти одинаково. Прогрессисты, конечно, были человекообразнее, но такие же стилистически тухлые. При Брежневе хорошо написанная статья строилась как грузинский тост — издалека долго течет река Волга: о чем бы ни шла речь, начинаем с того, что пресс-папье упало со стола. Это — степенная застойная поэтика. Перестройщики ее от*вергли, они шли напролом, они брали криком. И писали так, будто им все время давили на мозоль. И прогрессисты, и консерваторы были истериками, со всех сторон бил барабан. Иногда его откладывали в сторону и нежно перебирали гитарные струны, что было еще тошнотворнее. В 1987 году, к семидесятилетию Октября, прогрессивный журнал «Ис*кусство кино» опубликовал статью прогрессивнейшего Егора Яковлева, она называлась «Интимно о Ленине». Статья начиналась так: «Открываю любимый 52-й том…»

Чтобы все это избыть, одной живой воды было мало, требовалась вода мертвая. Как бы совершенно стертая, обезличенная модель «Коммерсанта» стала вожделенной мертвой водой. Богатейшая речь Максима Соколова, например, с инверсиями цитат была немыслима ни в советских, ни в антисоветских газетах. Для нее был нужен модульный ноль. «Коммерсант» 1990 года такой модульный ноль сотворил. И вдохнул в газетный язык многообразие интонаций. Отдел культуры «Коммерсанта» 1993–1996 годов, в котором критика стала литературой, без товаров и рынков в анамнезе никогда бы не состоялся.

С языковым переворотом, совершенным «Коммерсантом» в 1990–1992 годах, связан другой переворот, сам по себе не менее важный. Все газеты и журналы обращались тогда к разным общностям, к каковым от*носился советский антисоветский человек. Он был пионером, коммунистом, ровесником, работницей или крестьянкой, московским комсомольцем и целым новым миром. В перестройку он вдруг сделался демократом, и хотя для демократов не придумали нового издания, к ним устремились все старые, включая журнал «Коммунист». Все эти общности «Коммерсант» собрал на совок и выкинул в мусор. Он обращался не к общности, а к частному лицу. «Коммерсант» был газетой несомненно либеральной, но ни к какой либеральной общественности он не взывал. Его аудиторией стал отдельно взятый человек, частное лицо. Отдельно *взятый человек и есть «господин». Остальные — группы товарищей.

Еженедельный «Коммерсант» 1990–1992 годов — самое важное событие в постсоветской журналистике. Мне тем более легко об этом говорить, что я к нему не имел отношения, будучи его читателем и почитателем, но и только. В «Коммерсант» я пришел в мае 1992 года, уже на излете еженедельника.

["Коммерсантъ"]

http://www.kommersant.ru/doc/1832739...93611705807236

Журнал "Коммерсантъ Власть", №49 (953), 12.12.2011











Незаконная агитация на лондонских мостовых
Фото: Артем Платов / Коммерсантъ

За тем, как проходят российские выборы в месте, где административный ресурс по географическим причинам ослаблен, наблюдал корреспондент "Власти" Артем Платов.

На территории Соединенного Королевства действовали три избирательных участка — два в Лондоне и один в Эдинбурге. Я отправился голосовать и наблюдать в российское посольство. И сразу после выхода из станции метро Notting Hill Gate натолкнулся (вернее, чуть не наступил) на запрещенную в день выборов агитацию. Из-за местных особенностей это были вовсе не плакаты с призывом голосовать за "Единую Россию", которые власти как бы забыли демонтировать. Рисунки, нанесенные по трафарету на асфальт по дороге к посольству, намекали, что голосовать следует прямо противоположным образом. Местная полиция никак не реагировала на антикремлевскую тропу по той простой причине, что не была согнана в неимоверных количествах к избирательным участкам, как это было, по словам моих друзей, в Москве. Даже у самого посольства, точнее, на противоположной стороне улицы Bayswater Road дежурили всего два человека в желтом. Скрестив руки на груди, они равнодушно взирали на вопиющего содержания плакаты, вывешенные активистами движения "Говорите громче!". Лидер движения Андрей Сидельников продемонстрировал мне еще одну форму агитации, которая, насколько мне известно, в России пока не применялась. В SMS, которое он получил, некая Obshina высказывала пожелание, чтобы dorogoi sootechestvennik проголосовал за партию Spravedlivay Rossia.

Очередь из избирателей растянулась на несколько сот метров и даже завернула за угол. При входе на территорию посольства она приобретала истинно российские черты: помимо сотрудников посольства ею руководили двое активистов, пропускавших из очереди без очереди.

Очередь из избирателей растянулась на несколько сот метров
Фото: Артем Платов, Коммерсантъ
Когда я начал фотографировать во дворе посольства, ко мне подошел человек, представившийся Константином Шлыковым, уполномоченным по общению с прессой и наблюдателями. Убедившись, что у меня есть пресс-карта, он предложил мне зарегистрироваться в качестве наблюдателя от СМИ и объяснил, что внутри помещения можно фотографировать все, кроме людей без их согласия.

Весь путь от хвоста очереди до урны занял у меня два часа. Проголосовав, я покинул избирательный участок и вернулся на него только к семи вечера.

Поскольку никто не попытался выгнать меня как нежелательного свидетеля, все нарушения я мог фиксировать совершенно беспрепятственно. Вот их полный перечень.

В 19:59 была дана команда закрыть вход на территорию посольства. И только после того, как проголосовали последние попавшие внутрь, к голосованию приступили сами члены избирательной комиссии. В нарушение закона последний бюллетень был опущен в урну аж в 20:17.

При вскрытии выездной урны, совершившей по просьбе избирательницы путешествие в Шеффилд, возникла непростая коллизия. Члены комиссии едва не нарушили тайну голосования, ведь бюллетень был один и было известно, кто его опустил. Однако никто так и не развернул этот бюллетень, пока не высыпали остальные.


Незаконная агитация напротив посольства России
Фото: Артем Платов, Коммерсантъ
Член избирательной комиссии Татьяна Ефимовна совершила ужасное: один бюллетень она выдала без подписи избирателя. Бюллетень в урне, но он недействителен, ведь голосующий за него не расписался. Вычесть его голос тоже нельзя, ведь неизвестно, кого он выбрал. Повисло тяжелое молчание. Татьяна Ефимовна холодела на глазах, ее успокаивали. В конце концов, заручившись согласием наблюдателей, в список внесли пометку о том, что бюллетень все-таки выдан. Запись заверили провинившаяся и председатель комиссии.

Когда куча бюллетеней, вываленных из урн на стол, разлеглась по аккуратным стопочкам, наверху самой высокой, "яблочной", оказался бюллетень с яркой оранжевой надписью, адресованной лично премьер-министру России. И хотя в клетке напротив "Яблока" стоял аккуратный крестик, а в остальных клетках было абсолютно пусто, бюллетень вопреки закону был признан недействительным.

На этом список нарушений заканчивается. Во втором часу ночи уставших наблюдателей (и меня в их числе) настойчиво попросили не уходить и подождать еще немного. Вскоре мы получили копии протокола и с чувством выполненного долга покинули посольство.

По результатам выборов на нашем избирательном участке в Думу прошли следующие пять партий: "Яблоко" (42,61%), КПРФ (20,54%), "Справедливая Россия" (15,72%), "Единая Россия" (10,47%), ЛДПР (7,88%).

["Коммерсантъ"]

13 декабря за публикацию в журнале «Власть» фотографии избирательного бюллетеня с нецензурным посланием премьер-министру России Владимиру Путину был уволен главный редактор журнала Максим Ковальский.

Мы, журналисты ИД «Коммерсантъ», протестуем против этого решения.

Нецензурный текст не являлся словами журнала, редакции или кого-либо из авторов. Это была фотография, фиксирующая реальное поведение избирателей на выборах. Судя по митингу на Болотной площади, куда пришло несколько десятков тысяч человек, такие настроения достаточно представительны в российском обществе, чтобы проинформировать об этом читателей.

Мы знаем Максима Ковальского как человека большого таланта и высокого профессионализма. Для него всегда были чрезвычайно важны честь и репутация издательского дома «Коммерсантъ». Для нас его защита – это защита нашей чести и достоинства.

Его увольнение мы рассматриваем как акцию запугивания, направленную на то, чтобы не допустить никакого критического высказывания в адрес Владимира Путина, даже в косвенной форме публикации фотографий текстов, где о нем высказываются без должного пиетета. Нас принуждают к трусости, что недостойно и непродуктивно. Особенно смущает попытка представить увольнение человека за профессиональную позицию борьбой за чистоту русского языка. Это та же фальсификация, которая оскорбила людей на выборах.

Нам трудно сохранять объективность, когда на нас давят и преследуют наших товарищей, и мы не понимаем, зачем в таких обстоятельствах мы должны ее сохранять. Недопустимо, чтобы конфронтация на улицах Москвы стала конфронтацией внутри нашего Дома.

Григорий Ревзин
Анна Наринская
Елена Нусинова
Олег Кашин
Григорий Дашевский
Ольга Алленова
Арина Бородина
Анна Толстова
Алла Барахова
Ксения Леонова
Роман Могучий
Татьяна Шишкова
Анна Васильева
Дмитрий Бутрин
Андрей Воскресенский
Иван Ждакаев
Ольга Ципенюк
Ольга Соломатина
Елизавета Кузнецова
Седа Эдикян
Александр Соловьев
Кира Долинина
Валерия Любимова
Константин Бочарский
Анна Шур
Анастасия Горшкова
Анастасия Каримова
Сергей Ходнев
Павел Шеремет
Дарья Смолянинова
Анатолий Гусев
Андрей Козенко
Юлия Гендина
Иван Сафронов
Екатерина Дранкина
Михаил Лукин
Дмитрий Ждакаев
Юлия Гордиенко
Александр Черных
Рената Ямбаева
Анна Васильева
Елена Гусева
Николай Зубов
Мария Заливанская
Игорь Гулин
Мария Семендяева
Ирина Парфентьева
Светлана Локоткова
Елена Сизова
Светлана Дементьева
Никита Баталов
Ульяна Малашенко
Олег Хохлов
Варвара Саранчук
Алексей Ходорыч
Александр Куколевский
Роман Рожков
Юлия Погорелова
Динара Мамемадова
Мария Бурас
Олеся Герасименко
Олег Скориков
Дмитрий Губин
Евгений Хвостик
Ирина Степачева-Бохенек
Виктор Хамраев
Тамила Джоджуа
Дарья Холобаева
Марина Прохорова
Александр Габуев
Павел Белавин
Анастасия Анисимова
Елизавета Биргер
Владимир Соловьев
Андрей Архангельский
Полина Никольская
Шамиль Идиатуллин
Алена Миклашевская
Наталья Радулова
Петр Кузнецов
Татьяна Кузнецова
Юрий Угринов
Дмитрий Полонский
Татьяна Маркина
Михаил Трофименков
Иван Кузнецов
Дмитрий Ладыгин
Максим Иванов
Геннадий Герасимов
Данила Жестарев
Екатерина Дударева
Сергей Соболев
Вячеслав Суханов
Алена Липатова
Евгений Бойко
Муса Мурадов
Юрий Львов
Александр Кабаков
Дарья Тимченко
Владимир Белов
Екатерина Любавина
Вячеслав Попов
Татьяна Трофимова
Елена Чекалова
Марина Иванющенкова
Анна Занина
Татьяна Салахетдинова
Сергей Яковлев
Олеся Емелянова
Марианна Власова
Анастасия Гидаспова
Анна Тарасова
Александр Любарский
Катерина Перепелица
Кирилл Белянинов
Елена Барышева
Ольга Филина
Екатерина Баяндина
Вячеслав Гаврилов
Владимир Тихомиров
Михаил Пророков
Алексей Киселев
Максим Черниговский
Андрей Шелютто
Константин Куксо

Мы, нижеподписавшиеся, выражаем солидарность с сотрудниками ИД «Коммерсант» и также выступаем против давления на СМИ и попыток введения цензуры.

Александр Артемьев, корреспондент, «Газета.Ru»
Светлана Бочарова, корреспондент, «Газета.Ru»
Сергей Смирнов, корреспондент, «Газета.Ru»
Екатерина Савина, корреспондент, «Газета.Ru»
Григорий Туманов, корреспондент, «Газета.Ru»
Алина Черноиванова, корреспондент, «Газета.Ru»
Дарья Загвоздина, корреспондент, «Газета.Ru»
Анастасия Берсенева, корреспондент, «Газета.Ru»
Илья Шепелин, корреспондент, «Газета.Ru»
Ольга Кузьменкова, корреспондент, «Газета.Ru»
Марина Карапетян, заместитель редактора отдела, «Газета.Ru»
Алексей Левченко, редактор отдела политики, «Газета.Ru»
Екатерина Винокурова, корреспондент, «Газета.Ru»
Елизавета Сурначева, корреспондент, «Газета.Ru»
Ольга Болотова, корреспондент, «Газета.Ru»
Алексей Крижевский, редактор отдела культуры, «Газета.Ru»
Айдар Бурибаев, редактор отдела новостей, «Газета.Ru»
Мария Цыбульская, редактор отдела автомобили, «Газета.Ru»
Ольга Анохина, корреспондент, «Газета.Ru»
Олеся Волкова, дизайнер, «Газета.Ru»
Иван Куликов, обозреватель отдела наука, «Газета.Ru»
Евгений Шипилов, заместитель редактора отдела, «Газета.Ru»
В настоящий момент сотрудники ИД «Коммерсантъ» продолжают подписывать письмо на внутреннем сайте редакции.

http://www.openspace.ru/media/paper/details/32772/

[Олег Кашин]

http://svpressa.ru/blogs/article/73733/


О «Коммерсанте»
Грамматические ошибки, отсутствие иллюстраций и рубрики, явно выдуманная подпись выдуманного автора – во всем читается отчаянное «это не мы, это нас заставили». «Известия» подали бы это иначе, «Известия» бы не комплексовали , и никто бы вообще не комплексовал, но это не «Известия», и поэтому это событие. Надо, наверное, подчеркнуть: событие состоит не в том, что какая-то девушка обвинила штаб Навального в обмане, это как раз ерунда. Нет, событие – это именно заметка. Без иллюстрации и рубрики, с выдуманной подписью и без ссылок с главной страницы сайта. Вот это событие.
Я ненавижу слово «мы», но сейчас придется им воспользоваться. Нас именно в этом году было больше, чем когда-либо – тех, кто или не по своей воле, или формально по своей, но «вы же понимаете», ушел из «Коммерсанта», и я сейчас пытаюсь говорить как один из этих людей. Да, наверное, стоит предупредить о возможном конфликте интересов: я проработал в «Коммерсанте» девять лет с перерывами, и если бы это зависело от меня, то работал бы и теперь; даже если я сам себе в этом не признаюсь, мне, наверное, было бы приятно, оглядываясь, видеть лишь руины, и радоваться тому, что «странная заметка» вышла в издании, к которому я больше не имею отношения, или демонстративно скорбеть – типа, ах как ужасно и невыносимо наблюдать за падением нашего славного твердого знака, гибелью газетного «Титаника», или посочувствовать свысока оставшимся, держитесь, мол, старики, я понимаю, как вам трудно и все такое. Возможность публично поделиться одной из этих эмоций у меня сейчас есть, вот она – открыта в окошке браузера знаменитая уже статья «Михаила Петрова», бери и пользуйся.
Но я совершенно не хочу пользоваться этой возможностью, более того – я хочу остановить тех, кто сейчас злорадствует, скорбит или свысока сочувствует. На самом деле все мимо. На самом деле важно иметь в виду другое.
Это важно, и это надо сказать вслух. «Коммерсантъ» – не СМИ и не медиа, и тем более не актив, который сейчас принадлежит Усманову, а до него принадлежал Патаркацишвили. Не бренд и тем более не уникальный журналистский коллектив. «Коммерсантъ» (и по множеству причин только он) выходит за рамки любого из этих определений. Бренды есть и подороже, активы есть поважнее, журналисты есть поталантливее. Все ерунда, ни по одному из этих осязаемых критериев «Коммерсантъ» не представляет сколько-нибудь серьезной ценности. Полагаю, со мной согласны и инициаторы заметки «Михаила Петрова» – иначе бы никакой заметки вообще, конечно, не было, отдали бы в «Комсомолку», от нее-то точно не убудет.
Но они же не понимают вот какой вещи. «Коммерсантъ» – это прежде всего важнейший общественный институт. Возможно, не такой масштабный, как армия или церковь, но точно сопоставимый с Большим театром, Академией наук или Московским университетом. «Первое частное независимое журналистское предприятие России» – в


каком-то смысле это важнее, чем Большой театр, нация без оперы возможна, без главной национальной газеты –нет. Представьте Америку без «Нью-Йорк Таймс» или СССР без «Правды» и поймете сами. Газета – хребет нации, государствообразующая вещь. Кто будет когда-нибудь исследовать постперестроечное одичание дорогих россиян, обратите внимание на связь между ним и гибелью бумажной прессы (дам заодно как раз ссылку на важный коммерсантовский текст из последних – моя гипотеза заключается в том, что если бы герои этой истории начинали каждый свое утро со свежей «Кемерово таймс» или «Пикалево альгемайне цайтунг», ада в их жизни было бы меньше, но вот вымылась привычка, сошла на нет, и вместе с ней на нет сошло много чего еще), и тем ценнее заслуга основателей «Коммерсанта», которые, то ли играя, то ли следуя озарению, то ли еще почему-то совершили чудо и сохранили русскую газетную культуру; как выглядели бы русские газеты без «Коммерсанта» девяностых – посмотрите на нынешнюю «Независимую», которая двадцать лет назад тоже была столпом, или на «Вечернюю Москву», которая столпом не была, но советскую хромосому сберегла в полной мере. Успешные массовые газеты (я сейчас большую часть своего времени провожу за границей, и как раз из бумажных только их и читаю – в Европе в каждом селе продают «Комсомольскую правду», «Аргументы и факты» и «МК») тоже не были бы такими, если бы впереди их не шел «Коммерсантъ»; избитый пример, но так высокая мода идет впереди массовой. «Коммерсантъ» сегодня не очень интересен как СМИ, но то, что вся современная русская пресса, даже «Лук эт ми», выросла из него – это вообще-то и есть его главное и неотчуждаемое качество.
Это качество «Коммерсанта» всегда перевешивало все остальное, что угодно. «Коммерсантъ» издавал в 1996 году газету «Не дай Бог», в 2000-м – путинскую агиткнигу «От первого лица», желающие могут дополнить список, наверняка в нем будет много ужасного, но это не имеет значения. У России все равно нет другой великой общенациональной газеты. Филина облили кислотой – это не повод проклинать Большой театр. Садовничий твитит цитаты Канта со своим копирайтом – это не повод ненавидеть Университет. Академические институты отдали Ковальчукам – академическая наука в этом не виновата.Толстой не виноват, что немцы устроили в его яснополянском кабинете конюшню. Москва не перестанет быть Москвой от того, что Собянин замостил ее своей идиотской плиткой.
Нынешнее состояние «Коммерсанта» – не более чем отражение общего состояния страны и еще один, черт знает какой по счету аргумент в пользу того, что в стране нужно менять все (как говорится, «начни с Москвы»). Когда все кончится, когда обрежут страшный провод, соединяющий Старую площадь с остальной Россией, когда заключенные Болотного дела станут ругаться с нами в социальных сетях, а Ходорковский придет в студию телеканала «Дождь» – хотелось бы, чтобы к этим временам Россия сохранила свою россиеобразующую газету, а это сегодня зависит в равной мере и от тех, кто краснеет за «странные заметки» внутри, и от тех, кто пинает «Коммерсантъ» снаружи – мол, не читаю его больше, не тот он уже. Тот, не тот – другого все равно нет и не будет, берегите его.
Фото: Сергей Киселев/Коммерсантъ

[Илья Шепелин]

http://slon.ru/russia/gendir_kommers...-1070468.xhtml

Павел Филенков. Фото: Михаил Галустов / Коммерсантъ
Вчера ИД «Коммерсантъ» объявил о закрытии своей газеты на Украине в связи с обострившейся ситуацией в стране, с которой Россия сейчас находится фактически в состоянии холодной войны. Вечером в четверг Slon встретился с гендиректором «Коммерсанта» Павлом Филенковым, чтобы поговорить о сложившейся ситуации с украинским изданием и о том, почему российский «Коммерсантъ» ничего не написал об увольнении главного редактора «Ленты.ру», крупнейшего новостного сайта страны.

– Озвученная вами версия о закрытии украинского «Коммерсанта» – экономические причины. Поясните, какая ситуация у газеты была с окупаемостью?

– У нас убыток в последние годы был достаточно устойчивый – в диапазоне от 1 до 1,3 млн долларов. И он потихоньку сокращался. Когда верстался бюджет 2014 года, вовсю шел Майдан, и было понятно, что он никак не будет способствовать росту рекламного рынка. Поэтому мы уже закладывали убыток в $1,5 млн. А когда Майдан перешел в острую фазу, реклама просто прекратилась – и нам стало понятно, что никаких доходов мы вообще в этом году не получим. То есть был бы доход от реализации тиража газеты, но это копейки – 20% от входящего потока заработка. Поэтому мы получили бы за год убыток $4млн. В условиях текущего вроде бы как кризиса потратить такие деньги на проект, будущее которого непонятно в нынешней Украине, мягко говоря, неправильно. Ну, допустим, ошалевшие от власти украинцы запретят газеты на русском языке.

– Полагаете, они могут так сделать?

– Конечно. И какой смысл вкладывать эти деньги? И анализ этих рисков нас заставил принять такое решение. Тем более что вариант закрытия издания на Украине мы рассматривали с 2012 года. Всего за эти годы мы потратили на украинское издание около $20 млн. Для меня закрытие проекта как для менеджера – это тяжелое решение. Оно говорит, что, ребят, мы – идиоты. Из-за своей глупости мы потратили на провалившийся проект большое количество денег, опустили нашего акционера на $20 млн из-за своей хреновой управленческой политики. Но, с другой стороны, тянуть этот убыток дальше – катастрофа. Тем более когда расходы на него из-за нынешней ситуации резко возросли – и мы вышли на нулевой уровень заработка с рекламы, который был при открытии издания. Неужели нам следовало опять вбухать на развитие проекта с нуля $20 млн?

– На Украине все издания потеряли в доходах от рекламы или вы какой-то злой умысел против русскоязычной прессы усмотрели?

– Нет-нет-нет, категорически никаких теорий заговора тут нет. Более того, несмотря на то что «Коммерсантъ» издается на Украине на русском языке, к нему отношение было достаточно позитивным. С началом безумств на Майдане, вы же знаете, наверное, был создан белый и черный списки прессы. Одним как бы разрешали существовать, а вторых вешали на столбах. Так вот, «Коммерсантъ» попал тогда в белый список, несмотря на русскоязычность и москалевские корни издания. Его расценили как нейтральное здание.

– И довольно забавно, что именно из украинского «Коммерсанта» вышел пресс-секретарь «Правого сектора» Артем Скоропадский. В России их то ли уже признали, то ли вот-вот признают экстремистами или террористами.

– Знаете, кроме всего прочего, продолжение этого проекта привело бы к паранойе у наших украинских сотрудников. Потому что они ребята достаточно политизированные, их преференции, конечно, на стороне Майдана, не крайней его части, но тем не менее. Половину жизни – находясь в «Коммерсанте» – они вынуждены соблюдать редакционную политику, в том числе и выполнять стандарты от московского начальства. А потом они выходят из редакции и начинают кричать: «Москали, хэть!»

– Но, насколько я понимаю, газета всегда держалась в русле объективности. Я поговорил с несколькими украинскими корреспондентами «Коммерсанта». По их словам, у московского руководства, к ним копились, так скажем, претензии, хотя до конфликта и не доходило. Но в любом случае они понимали, что вряд ли российский издательский дом будет издавать газету в стране, которой чуть ли не война объявлена.

– Да, это очень сложно, это очень тяжело. У нас нет претензий к условиям того двойного существования, в котором находятся наши украинские коллеги. Они граждане Украины, понятно их отношение к правительству Януковича. У любого нормального человека это отношение может быть только одно. В этом смысле они, конечно, на стороне Майдана. Но с другой стороны, мы требуем взвешенного подхода. Это могло бы привести к определенному антагонизму, но на той стадии, на которой мы остановились, об этом не было и речи. Мы предотвратили этот процесс.

Там живые люди, у них есть свои интересы. Вот Валерий Калныш, главный редактор «Коммерсанта» в Украине (смотрите, как я освоился, уже говорю «в Украине», а не «на Украине), является одним из активистов Майдана. И сейчас он займет, я думаю, более жесткую позицию по отношению к российской стороне. Работа в «Коммерсанте» для него была сдерживающим фактором. И закрытие редакции для них явно будет оценено отрицательно и эта оценка выльется в слова. «Ой, да вы там закрыли нас по решению Кремля, да, мы выполняли волю народа!» – все такие слова мы услышим.

– А общались с украинским главным редактором по поводу его активизма?

– Нет, не общался, это в мои обязанности не входило.

– И вопрос о том, как получилось, что из украинского «Коммерсанта» вышел пресс-секретарь «Правого сектора», тоже никак не ставился?

– Нет, совершенно.

– А ставился ли вопрос о закрытии газеты на Украине самим акционером, Алишером Усмановым? Вряд ли в его интересах было содержать такой актив на Украине, учитывая нынешние отношения наших государств.

– Это решение было принято советом директоров. А наш акционер был поставлен в известность об этом решении и в него не вмешивался.

– То есть он поддержал это закрытие?

– Я сказал, что он не вмешивался. Мы сообщили ему о своих планах, а он сказал: действуйте, как считаете нужным.

– А от российских властей поступали какие-то сигналы?

– Ну, знаете, деньги мы получаем из других источников!

– Но я знаю, что и главных редакторов самых разных изданий часто приглашают на закрытые встречи в Кремль, хотя зарплаты им тоже платят вовсе не там.

– Такие встречи бывают – а я, кстати, на них не хожу (мое дело – это деньги и туалетная бумага), но могу абсолютно гарантировать, что на них этот вопрос никаким образом никогда не ставился.

– Ну что ж, украинский «Коммерсантъ» – это ваше третье издание, которое закрывается за последние годы. До этого были CitizenK, «Коммерсантъ ТВ». Сама газета «Коммерсантъ» еще не стала убыточной?

– По сегодняшним оценкам – не станет. Для нас был тяжелым прошлый год. «Коммерсантъ» был прибыльным издательским домом, остался прибыльным издательским домом. Хотя в 2013 году наш заработок по сравнению с 2012 годом снизился приблизительно на 30%. Для нас это довольно много. Это явилось следствием сокращения рекламных доходов. Мы немножко это компенсировали в других секторах, но нужно иметь в виду, что рынок сократился сам по себе. Нужно же понимать: а ничего, что запретили рекламу алкоголя в СМИ? Сигареты? БАДы? Из-за этого произошло 7%-ное сокращение по рынку. Но в 2014 году мы заложили рост 5%. Сможем исполнить или нет – вскрытие покажет.

– Давайте поговорим в целом про рынок. Как вы отнеслись к новости об увольнении главного редактора «Ленты.ру» Галины Тимченко?

– Нечему радоваться. Любое увольнение коллег – это очень неприятно. Хотя, с другой стороны, я – выступивший инициатором сокращения 100 человек на Украине – по этому поводу не очень имею право лить слезы. А то позиция какой-то крокодильской становится.

Я оцениваю увольнение Тимченко как очень отрицательный момент. Но даже не из-за самого увольнения – это бывает везде постоянно. А из-за-того, что рынок медиа не получил внятного объяснения, почему это произошло. Отсутствие объяснения заставляет появляться слухи: «конечно же, это из Кремля сказали» или «конечно же, это Мамуту не понравилось, как написали про его друга по бизнесу». Поэтому я оцениваю это событие дважды плохо: из-за факта и из-за того, как именно это увольнение было обставлено.

– Хорошо, но скажите как гендиректор. Это в принципе нормальная ситуация, когда снимается главный редактор самого успешного на данный момент интернет-СМИ в стране? Когда к ней даже какие-то претензии сложно выдумать.

– В ситуации, когда не были даны объяснения, я не могу сказать, нормально это или нет. Я уже сказал, что отношусь к этому увольнению плохо. Но ведь надо узнать, почему так произошло: перестала устраивать? Есть конкретные ошибки? Новый редактор будет в три раза быстрее на клавиатуре печатать? Я не знаю, о чем речь, и не хочу выдумывать слухи.

– У нас за два буквально месяца сложилась такая ситуация: ликвидированы РИА «Новости», крупнейшее информагентство, более-менее критично относившееся к официозу, отрезан от кабельных сетей крупнейший независимый телеканал «Дождь», а теперь вот уволен главред самого читаемого новостного сайта, а за ней уходит большая часть коллектива. Как вы вкратце можете охарактеризовать происходящее?

– Я бы добавил еще увольнение гендиректора «Эха Москвы» Юры Федутинова. Но из всего перечисленного самая выпуклая и нерадостная ситуация с «Дождем». Это было сделано неизящно, грубо, глупо. Если в случае с Тимченко объяснений не было, то тут они были. И были очень плохо простроены. Они разваливаются и из человеческой логики, и из формальной логики. Особенно странно, когда начинают прикрываться коммерческой неэффективностью. Стоп-стоп-стоп! А до этого опроса о Ленинграде нормально было с коммерцией, а тут стало неэффективно? Знаете, это в чем-то похоже на ситуацию с увольнением Макса Ковальского, поставившего в номер о думских выборах фотографию «Путин – ***». Я, конечно, считаю его поступок недопустимым. Но еще более недопустимым я считаю его увольнение из издания. Но циничное увольнение человека за ошибку вызывает огорчение. Хотя ситуация с Ковальским была значительно мягче – в конце концов, условия его увольнения, я вас уверяю, были очень хорошими. «Дождь» же, как я понимаю, никакой компенсации не получил.

– Но это такая ситуация с медиа, когда пора в набат колотить?

– Знаете, ситуация в печатных СМИ такая, что бить надо давно. Но я вам скажу, что тихое срезание дотаций с «Почты России» нанесет куда более серьезный удар по индустрии, чем увольнения одного-двух главных редакторов. Такие вещи гораздо важнее, чем снятие какой-то заметки по указанию Кремля.

– Боюсь, что все начинается именно со снятия заметок по указанию Кремля, затем ты не можешь не принимать условия власти где угодно.

– Наверное. Но спрашиваете: бить ли в набат? Давно бьем. Письма подписывали в бешеных количествах. Но громкие снятия главных редакторов, еще раз говорю, наносят меньший ущерб, чем тихое чиновничье удушение всей отрасли.

– Но почему хотя бы по громким поводам не удается прийти к солидарности?

– Это дико сложно. Мы внутри себя настолько сволочные и склочные, что нам очень трудно собраться и сделать какое-то общее решение – очень сложно. Я неоднократно видел, как полезные инициативы разбиваются об аргумент: «Ой, а кто там будет? Этот? Ну он такое про нас написал, что не приведи господь».

– Тем не менее если на горло этому чувству не наступить сейчас, то потом, возможно, наступать будет не на что. Простите, газета «Коммерсантъ» про увольнение Тимченко без причин и большей части коллектива «Ленты.ру» не написала ни строчки (в отличие, к слову, от коллег по «РБК Daily» и «Ведомостей», отдавших этой новости по полосе).

– Информация об увольнении Тимченко и о готовности коллектива уйти прошла только после сдачи номера в печать.

– Извините, я имел одно время некоторое отношение к «Коммерсанту» и знаю, что номер отдается в печать после 22:00. А новость об увольнении большей части сотрудников «Ленты» на Slon вышла до 19:00.

– Теоретически можно сдать позднюю заметку. Но зайдите на сайт, там была новость. Это никакое не избегание! Я не исключаю, что в следующих номерах мы вернемся к этой теме.
1,904

[I_m_ho]

July 23rd, 2013

["Коммерсантъ Власть"]

http://www.kommersant.ru/doc/6673
07.09.1992, 00:00

КоммерсантЪ-Weekly
32-я Полоса Номер 136 от 07-09-92

Ксения Пономарева — главный редактор

Александр Перов — заместитель главного редактора
Игорь Тулин — заместитель главного редактора
Леонгинас Белопетравичус — заместитель главного редактора
Михаил Рогожников — главный редактор еженедельного приложения
Ксения Махненко — выпускающий редактор еженедельного приложения
Николай Капустин — администратор

Михаил Логинов (отдел финансового оборота)
Александр Локтев (отдел рынков и цен)
Алексей Лужбин (отдел оперативной информации)
Иван Подшивалов (отдел культуры)
Елена Рузакова (отдел частного сервиса)
Евгений Серов (отдел экономической политики)
Игорь Свинаренко (отдел преступности)
Ольга Утешева (отдел бизнеса)
Александр Фадин (отдел политики)

Оформление и дизайн — агентство "KitArt", главный художник
Никита Голованов Сбор и оформление рекламы — агентство "Знак", директор Евдокия Хабарова Фотоматериалы — агентство "Примус", директор Сергей Подлеснов Анализ экономической информации — служба "Коммерсант-Дейта" Информационная поддержка — агентство новостей "Newsbox", директор Андрей Макаров Компьютерное обеспечение — агентство "Infox", директор Александр Калашников Распространение — агентство "Incompress", директор Владимир Шилин

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ Ъ

["Коммерсантъ Власть"]

http://www.kommersant.ru/doc/13223
21.01.1997, 00:00

КоммерсантЪ-Weekly
Вопрос Недели Номер 001 от 21-01-97
Полоса 004

Интервью президента Издательского дома "Коммерсантъ" Владимира Яковлева

— Открыв нулевой номер журнала "Столица", я с интересом и удивлением узнал, что вы работаете там первым заместителем главного редактора, небезызвестного С. Мостовщикова. А я привык считать, что вы работаете президентом издательского дома. Конечно, журналисту свойственно менять профессию, но не до такой же степени...
— Да вот, пошла моя карьера вспять...
— А если серьезно?
— А если серьезно, то кем я, спрашивается, еще там могу работать? Я помогаю запустить новое издание. Моя задача в том, чтобы помочь сделать этот журнал и отойти в сторону. Конечно, заместитель... Поскольку по некоторым вопросам я замещаю главного редактора.
— Но, по-моему, появившиеся в последние годы журналы издательского дома Ъ создавались вами не столь, скажем так, непосредственно.
— Это потому, что "Столица" по модели — новый журнал и для издательского дома, и, по-моему, для российского рынка. После создания газеты "Коммерсантъ" семь лет назад и вплоть до недавнего времени все новые проекты издательского дома делались в рамках одной и той же модели, неизбежной, как время, которое мы пережили. Изменялся мир, и читателю требовалась в основном сухая, объективная информация об этих изменениях. Ее мы и давали.
Однако изменения заканчиваются, и начинается жизнь, а вместе с ней приходит другая, более сложная, с профессиональной точки зрения, журналистика. "Столица" стала первым изданием издательского дома, которое целиком делается по законам такой журналистики и, по-моему, первым изданием вообще, в котором возрождается школа русской журналистики и традиции лучших профессионалов 70-х годов.
Вот поэтому этим журналом пришлось заниматься плотнее, чем некоторыми из прежних проектов.
— В то время как "Столица" вышла, остановился на целый месяц выпуск крупнейшей ежедневной газеты "Коммерсантъ-Daily".
После того что я сейчас сказал, причина остановки "Коммерсантъ-Daily" уже очевидна. Когда-то эта газета произвела переворот на рынке, став первой ежедневной по-настоящему информационной газетой. Теперь нужно сделать следующий шаг. "Коммерсантъ-Daily" будет той газетой, которую читаешь не только потому, что это полезно, но еще и потому, что это интересно, потому, что просто хочется эту газету читать. Это похоже на то, что произошло за последнее время с "Коммерсантъ-Weekly". Все, наверное, обратили внимание, насколько за последнее время журнал стал интереснее ...
— Вы говорите о новой журналистике для изменившегося мира. И ставите задачу жестко: не чувствуешь этот новый мир — не сделаешь хорошую газету. А какой он?
За 5 лет российское общество прошло через период безудержного потребления. Но "общество потребления" не свойственно для русских. И то, что у нас было, — это, по-моему, не общество потребления, а "общество перепробывания". Просто вдруг появилась масса всего такого, что просто необходимо было перепробовать: надкусить все новые конфеты, поездить на новых автомобилях, узнать, джакузи — что это такое?
Сейчас вроде почти все уже перепробовали. И сегодня шаблон новых русских понемногу уходит. Вот, например, этот, теперь знаменитый анекдот: "Приходит новый русский к старому еврею и говорит: 'Папа, дай денег'". Его появление, по-моему, факт очень многозначительный.
А на смену идеологии перепробывания приходит какая-то иная. Угадать ее — значит "угадать" издание.
— Будут ли в издательском доме появляться новые издания?
— Нет, вряд ли. В общем, время начинать новые издания уже проходит. Наступает время сильных, а не новых.
Про "Столицу" мы уже говорили. А кроме "Столицы" выйдет еще "Коммерсантъ-Рейтинг". Но это издание вспомогательное, бесплатное приложение... В него перекочует большая часть практической, табличной, статистической информации из той же "Daily", например.
— А вам никогда не приходило в голову, что, может быть, лучше всего было бы, если бы и сейчас все журналисты издательского дома Ъ делали, как когда-то, одно общее издание?
— Приходило. Только это не получится. Здесь работают люди, у которых способности к творчеству — с избытком. И это значит, что у каждого из них свой путь.

Интервью брал МИХАИЛ РОГОЖНИКОВ, заместитель главного редактора газеты "Коммерсантъ-Daily"

["Коммерсантъ Власть"]

http://www.kommersant.ru/doc/13996
23.12.1997, 00:00

КоммерсантЪ-Weekly
Юбилей Номер 046 от 23-12-97

Неделю назад издательский дом "Коммерсантъ" отпраздновал свое восьмилетие. Именно восемь лет назад начала выходить еженедельная газета "Коммерсантъ" (о том, чем это в конце концов обернулось, вы хорошо знаете).
Поздравить "Коммерсантъ" с этой вдвойне круглой датой пришли герои наших публикаций: министры и банкиры, вице-премьеры и вице-мэры, юристы и артисты, писатели и художники, телевизионщики и газетчики, истцы и ответчики — в общем, люди самых разных интересов и взглядов. Не обошлось, как водится, без застолья. И тут...
Ничего подобного. Все прошло мирно и безоблачно, просто на удивление. Мы, конечно, знали, что все любят нас, но и представить себе не могли, что наши гости (среди которых были люди из, так сказать, конкурирующих кругов) так хорошо относятся друг к другу. Торт, испеченный по случаю юбилея, был разделен по-братски. Хватило всем.
Всегда бы так.

Подписи
С первой полосы праздничного номера газеты "Коммерсантъ" перед собравшимися выступил президент издательского дома "Коммерсантъ" Владимир Яковлев
Где еще могут не таясь организовать совместное распитие ведущие представители ОНЭКСИМбанка, ОРТ и НТВ? Только в стенах Ъ
Владимир Ресин: "Много разных домов я построил, но издательских — ни одного"
В правительстве России — два первых вице-премьера. А на празднование годовщины "Коммерсанта" пришли три
Помощник президента Юрий Батурин и советник президента Эмиль Паин всегда рады помочь друг другу советом
Работники НТВ не оставляют попыток ввести Александра Кабакова во "Искушение"
Генрих Падва обещает журналисту и автомобилисту Наталии Геворкян: в случае чего он берется доказать в суде, что употребление алкогольных напитков предусмотрено Правилами дорожного движения
Когда вопросы задает начальник отдела политики Ъ Вероника Куцылло, даже Сергей Ястржембский не может уйти от ответа

[Наталия Ростова]

https://slon.ru/russia/andrey_kolesn...-1007094.xhtml
21.10.2013, 17:30

Андрей Колесников. Фото ИТАР-ТАСС/ Зураб Джавахадзе
«Увольнение девочек» из «Коммерсанта» взбудоражило журналистское сообщество. После встречи пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова со слушателями Академии журналистики «Коммерсанта» 30 сентября на сайте издания появилась новость со ссылкой на Пескова – о том, что Владимир Путин не произносит имени Алексея Навального потому, что тем самым «отдаст ему часть популярности». Перепечатавшие новость информационные агентства позже аннулировали ее по просьбе «Коммерсанта». Вопрос об увольнении был закрыт, причем в пользу «девочек» (на самом деле – одной), но вечером 1 октября в эфир на «Дожде» вышел Михаил Козырев со своей программой, и по соглашению сторон «Коммерсантъ» и «девочка» договорились расстаться. На следующий день в эфире «Коммерсантъ-FM» Андрей Колесников, член кремлевского пула, который при этом еще и курирует академию, лично приглашавший Пескова прийти на лекцию, рассказал, что расставание произошло из-за непонимания формата встречи, которая была «не под запись». Расспросив Колесникова, Slon попытался разобраться в истории.

– Расскажите про эту удивительную историю с «увольнением девочек» из «Коммерсанта», которая будет проходить как «увольнение девочек».

– Во-первых, ничего удивительного в этой истории не было. Во-вторых, это не было увольнение девушек, а было увольнение все-таки одной девушки («двумя сотрудницами сайта» изначально назвал одну сотрудницу сам Колесников в интервью «Коммерсантъ-FM». – Slon). Они прекрасно знали про закрытый формат встречи, но все-таки сделали это. А в-третьих, это было не увольнение – расстались по соглашению сторон. Спросите сейчас девушку, мне кажется, она не испытывает уже по этому поводу, наверное, каких-то очень сильных негативных эмоций. А, может быть, даже испытывает какие-то позитивные. Я не исключаю. (Найденная Slon сотрудница онлайн-издания «Коммерсанта» отказалась от комментариев, а также очень просила не называть ее имени публично. – Slon)

– Это вы так постарались?

– Я? Я вообще нет. Это она постаралась. Я работаю куратором Академии журналистики «Коммерсанта». Я считаю, что все случилось справедливо, и готов настаивать на этом. Не знаю даже, надо ли. История для вас как для журналиста должна быть совершенно понятна: если мы договариваемся на берегу на режим off the record и потом еще, пока, так сказать, плывем, несколько раз это повторяем, то, значит, такие договоренности должны быть исполнены всеми участниками проекта, в данном случае – людьми, которые сидят в зале. Если ты не хочешь, если против, то просто уходишь, не участвуешь. Своим появлением в зале ты соглашаешься на эти условия. У нас могла бы быть совершенно другая встреча, совершенно другого уровня откровенности, а уж пресс-секретарь президента, Дмитрий Песков, мог бы разговаривать в том формате, в котором он публично разговаривает с журналистами, то есть, все бы померли с тоски, и на этом все бы закончилось. Он – публичный человек и публично не будет говорить того, что скажет в режиме off the record. Слушатели нашей академии как раз выбрали второй вариант. Который принят, честно говоря, во всем мире. И, считай, через день, в каком-нибудь РИА «Новости», в ИТАР-ТАСС, в «Интерфаксе» такие встречи происходят. Это формат, с которым согласны все участники процесса, которые хотят получить максимум информации, но, так сказать, для собственного понимания – чтобы лучше ориентироваться. Но эта договоренность, которую нельзя было не понять, была нарушена.

– Тем временем источники Slon в издательском доме «Коммерсантъ» утверждают и настаивают на том, что не было оговорено режима off the record. Во-вторых, говорят они, девушка пришла из интернет-редакции и сделала все, что должна была сделать в этой ситуации, увидев ньюсмейкера, – услышала новость и передала ее. В-третьих, источники Slon в том же издательском доме утверждают, что до вашего интервью на «Коммерсантъ-FM» девочка уволена не была, в 20:15 еще нет.

– Я не знаю, когда было принято это решение. Честно говоря, я не готов это посекундно восстанавливать. Интервью – прямое включение было на следующее утро. Это не источники у вас тогда, если вы говорите, никто никого не предупреждал, а это бред какой-то. Это было сказано мною дважды, лично. А потом еще как-то попросил, выйдя на очень серьезный уровень откровенности, сам Дмитрий Песков. И попросил тоже два раза об этом. И это слышало огромное количество людей, которые это правильно поняли. И говорить о том, что ваши источники утверждают, что этого не было, это расписываться в профнепригодности, извините. (После проведенного с Колесниковым интервью Slon нашел еще один источник, который присутствовал на встрече и подтвердил, что просьба Пескова действительно им была озвучена. –Slon)

– В моей или источников?

–- Источников. Я не знаю, чьи это источники и что за источники.

– Сотрудники издательского дома «Коммерсантъ».

– В данном случае – вашей, потому что вы пытаетесь сейчас пользоваться какими-то источниками в издательском доме, значит, вы им доверяете, а они представляют, ну, мягко говоря, непроверенную информацию. Таким образом, речь идет о вашей состоятельности – журналистской. Если вы считаете, что сейчас возможно пользоваться этими источниками в разговоре со мной. Если это, конечно, не является такой вот очень простой журналистской провокацией, которая вполне допустима в такой игре, которая существует между журналистом и интервьюируемым. Тогда это свидетельствует уже о вашем, наоборот, профессионализме.

– То есть в интервью Slon Андрей Колесников категорически опроверг данные источников Slon?

– Ну, понимаете, это даже слишком сильно для таких источников, которыми вы сейчас пользовались, говорить, что я что-то опровергаю. Оно даже того не стоит. Ну, потому что это ложь полная. Бред какой-то.

– Короче, уволили вы коллегу.

– Нет. Что это значит?

– Свою коллегу по издательскому дому «Коммерсантъ».

– Еще раз повторяю, это – корпоративное решение. Я не готов вам рассказывать, кто его принял. Я не буду этого делать, именно потому что оно – корпоративное. Есть несколько человек, которые могли это сделать, и я не считаю нужным сейчас говорить об этом, это наше внутреннее дело. Расстались. Насколько я понимаю, девушка работала по трудовому договору, вообще была, наверное, вне штата, расстались по соглашению сторон. Это не называется, вообще говоря, «уволить». Хотя, в принципе, это дело, так сказать, дефиниций, как называть. Но если вы мне скажете, что за такой профессиональный проступок не следует делать оргвыводы такого рода, я с вами не соглашусь. Я считаю, что это решение – правильное, безусловно. Я не понимаю, какие аргументы могут быть против этого. Вот какие?

– Аргумент, что она была не предупреждена. Что это слишком...

– Да как же не предупреждена, когда была предупреждена несколько раз, и она этого не отрицает?

– … что это – слишком сильная мера. Что, скорее всего, это зависит не от того, что произошло, а от того, с кем произошло. Ну, например, произойди это с кем-нибудь, кроме Пескова...

– Да ну что вы? Ну опять бред какой-то... Ну, например, был у нас Сергей Викторович Лавров, также в Академии журналистики «Коммерсанта», точно так же предупредили, причем один раз всего-навсего, что это все в режиме off the record, оно и было поэтому так интересно, так содержательно. Я думаю, если бы история повторилась бы вот в этом, так сказать, ключе, то, конечно, было бы в результате принято такое же организационное решение. Это не зависит от ньюсмейкера, который пришел поговорить, это зависит просто от человеческих представлений о порядочности в данном случае. Вот они были совершенно нарушены.

– Вы почувствовали угрозу своим отношениям с Песковым?

– Я-то здесь при чем вообще? У меня свои отношения с Песковым, рабочие и очень неплохие. Есть и человеческие. Я-то здесь только с одной стороны расстраивался, потому что я его позвал, а по сути его подставили. И почему подставили еще – цитаты были совершенно неточные – дело и в этом тоже. То есть Песков тот же при желании мог сказать, что он всего этого и не говорил. И был бы прав, потому что таких слов он не произносил, в том контексте. Смысл был действительно примерно такой же, но это все равно не были его слова. То есть это тоже важно.

– А это самостоятельное решение «Коммерсанта»? Или Песков об этом попросил?

– Ну зачем же задавать такие вопросы?

– Расскажите, какие!

– Ну вот как вы можете себе представить, что Песков может попросить «Коммерсантъ» уволить сотрудницу? Может быть, вы плохо себе представляете такие отношения – пресс-секретарь президента и издательский дом?

– Я вообще не понимаю, какие там отношения.

– Я вас уверяю, что это невозможно.


Заместитель руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям РФ Владимир Григорьев, пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков и Андрей Колесников (слева направо). Фото: Екатерина Чеснакова / РИА Новости

– Да, говорят, что ему все равно было, почему я этот вопрос и задаю. Что ему совершенно безразлично было, что...

– Я не знаю, это ваши источники говорят? В Slon?

– Я слышала такую версию тоже. Спрашиваю.

– Я вот не знаю, было ему все равно или нет.

– Что он не просил, что вы сами взяли и уволили девочку.

– Или он не просил, или ему все равно, или он не просил, потому что ему было все равно, здесь – очень много разных версий. Речь-то вообще не о нем. Я еще раз говорю, речь о том, что было сделано – несправедливо, непрофессионально, не по-честному. Если вы считаете, что все это не стоит того, чтобы расстаться по соглашению сторон, так сказать, то я с вами никогда не соглашусь. Если вы обратили внимание, то девушка до сих пор никак не комментирует. Я надеюсь, это оттого, что она как-то понимает, сейчас хотя бы, что что-то она сделала не так.

– А как вы себе объясняете, почему Путин не произносит фамилию Навального?

– Кстати, это тоже не так. Была же ситуация.

– Была, раз. Сколько раз?

– Ну, произносил, но лишний раз этим, конечно, не злоупотребляет. Он произносил на Валдае, когда кто-то спросил: «А что вы не произносите фамилию Алексея Навального?» Он говорит: «Алексей Навальный». И че?

– Странно, нет?

– Да нет, наверное, есть какая-то логика в том, что он так делает, – для него. Мне кажется, что такая логика существует, но она неправильная. Все равно Навальный известен как Навальный. Он уже известен почти как Жириновский. Или Зюганов. Фамилию Зюганова он же произносит? Я думаю, в период кампании, может, он хотел этого избежать, чтобы своими упоминаниями публично...

– … не делиться своей популярностью.

– На мой взгляд, это называется не так. Не то чтобы не делиться популярностью... Любое упоминание в прессе для кандидата – это благо, в данном случае – [кандидата] в мэры Москвы, в период избирательной кампании. А когда эту фамилию называет Путин, то все тиражируется мгновенно. Смотришь в «Яндексе» – 260 упоминаний в СМИ за последние семь минут. Я думаю, из этих соображений [не упоминал имени], учитывая, что Путин не голосовал за Навального, а голосовал, думаю, все-таки за Собянина. И в этой ситуации, по этой причине лишний раз этого и не делал.

– То есть в принципе вы согласны с той цитатой, которая не должна была появиться [на сайте «Коммерсанта»]?

– Нет, вы не поняли тогда того, что я сказал. Я сказал, что я не согласен с «делиться популярностью». Я сказал о другом...

– О цитируемости.

– Да, конечно. Лишняя цитируемость (а Путин понимает, что любое его слово будет процитировано, особенно если это слово – «Навальный», сотни раз) в такой острый период, как избирательная кампания, наверное, не пойдет во благо другому кандидату.

– Логика та же! Популярный президент произносит фамилию, то есть делится популярностью.

– Ну не своей же популярностью! Это более сложная конструкция.

– Поняла теперь! А зачем придумана Академия «Коммерсанта»?

– Несколько раз приступали к этой идее. Она нужна по нескольким причинам. Конечно, мы хотим иметь профессиональных сотрудников, которых мы берем на работу. Это – одна из важнейших задач для нас в проекте. Не секрет, что есть проблемы с выпускниками [вузов], со стажерами, с теми, кто хочет работать в «Коммерсанте». Проще попытаться за три месяца хотя бы окунуть их на full time в пучину ежедневной журналистики прямо в издательском доме «Коммерсантъ», прямо в этом аду, совместив это с какими-то теоретическими курсами. В результате, приложив собственные усилия, получить на выходе, может, несколько сотрудников «Коммерсанта». Все равно ведь приходится потом все исправлять. А люди нужны, и они всегда были нужны. Я не думаю, что из этого первого набора попадет огромное количество, хотя бы половина, в «Коммерсантъ». Я считаю, что, если мы работаем с 30 почти людьми, то это – огромное число. И два-то журналиста, которые сидят за столом и обсуждают журналистские проблемы, – это перебор. А почти 30 человек – это трудно. Конечно, есть надежда, что эти люди, даже не попав работать в «Коммерсантъ» и продолжив жизнь дальше, будут агентами влияния «Коммерсанта». У них не останется о «Коммерсанте» плохих впечатлений.

Тем более что мы же не скрываем, что история – платная. Мы хотим если не зарабатывать, то – окупить проект. И потом: школы журналистики существуют в разных редакциях, но мы взялись за дело серьезно, академически, поэтому оказались на виду. Сейчас академия делает (уже сделала, по сути) кафедру деловой журналистики «Коммерсанта» в МГИМО.

– Которая должна была уже открыться, но тут уволился президент издательского дома...

– Не в этом дело. Поменялся президент. Но, без сомнения, проект будет продолжен, хотя надо сказать, что Дмитрий Сергеев очень активно занимался академией. Во многом эта идея витала давно и была реализована при его непосредственном участии.

– Все-таки не деньги сколотить – главная идея?

– Да. Тут очень много технических деталей, которые нужно все время продавливать. Есть структуры издательского дома «Коммерсантъ», с которыми нужно встречаться, объяснять им, что такое академия. Это – новая история. Вдруг сразу появляется 30 новых человек, которые ходят по коридорам. Для любой организации это было бы историей.

– А вы можете чему-то научить?

– Не знаю. Вопрос. Для меня это вопрос. Я, в отличие от многих сотрудников издательского дома, даже лекцию не прочитал студентам. Вообще нужно, чтобы тебе было что сказать людям. Раскрыть секреты профессионального мастерства, если оно вообще есть, или – лаборатории, кухни журналистской. А я-то нахожусь сам в активном журналистском процессе. У меня есть, конечно, секреты свои собственные, хотя, мне кажется, они на виду (если почитать заметки). Но вот так расставаться с какими-то из них запросто я, наверное, не готов. Это скорее шутка. Прочту вступительную лекцию и вступлю в постоянный диалог со студентами на творческом уровне. А еще ведь командировки постоянные... Только задумаешь лекцию, назначишь день, а потом Владимир Владимирович Путин назначит совещание в Сочи.

– Мне кажется, что здесь заложен конфликт интересов: вас как журналиста и вас как президента академии.

– Конфликта нет. Как куратор академии я считаю себя обязанным решать стратегические вопросы развития.

– А третья ипостась – главный редактор «Русского пионера».

– И слава богу, что это взаимосвязано. Слава богу, я придумал себе «Русский пионер». Мне кажется, я не смог бы работать в кремлевском пуле, если бы у меня не было «Русского пионера». И наоборот – тоже. Иначе было бы скучно. Если бы не было «Русского пионера», работа в кремлевском пуле могла бы превратиться в рутину. Но не превращается все-таки. Надеюсь, это видно по заметкам.

– Не надоело?

– Не могу сказать, что надоело. В каком-то смысле это серьезное испытание для журналиста, которое продолжается не один год: каждый день надо доказывать, какой ты.

– А какой вы?

– Ну, такой, какой я в этих заметках. Это должны быть очень качественные заметки. А с другой стороны, в «Русском пионере» ты окунаешься в другую жизнь – сейчас мы готовим тему космоса, например, обсуждаем совершенно упоительные вещи. Если все сложится благополучно, то получим колонку космонавта с орбиты. Это –другое занятие, чем когда в кремлевском пуле ждешь по много часов, когда оно начнется наконец, а потом у тебя остается 20 минут, чтобы на коленке все написать, и так, чтобы никто не придрался к тебе, и чтобы вы не почувствовали, что за 20 минут это на коленке сделано. Чем дольше ждешь, тем меньше времени остается написать. Потом ты пишешь это все – в автобусах, вертолетах, и для меня более-менее уже типичной становится ситуация, когда ты заканчиваешь диктовать заметку, а самолет взлетает в воздух. Взлетел, а ты поставил последнюю точку.

– Как вы себя ограничиваете? Какие ограничения существуют?

– Профессиональные, вы имеете в виду? Вы можете не поверить, но никаких ограничений, как на духу, я не испытывал. То есть никакого давления извне я не чувствовал. Я думаю, что это было бы видно и по моим заметкам. Но какие-то внутренние ограничения существуют, например...

– Личная жизнь президента...

– Избегать прямых оскорблений, прямых.

– А были когда-то косвенные?

– Ну, шутка это, вы же понимаете. Про личную жизнь... Ну да, я не считаю, что об этом надо писать без крайней необходимости. Вот когда личная жизнь выходит в публичную плоскость, так, как это было в случае развода Путина, например... Он сам решил вывести это в публичную плоскость, но, ей-богу, мне было бы неприятно, если бы писали про мою личную жизнь.

– Вы же не президент.

– Я тоже иногда страдаю от чего-то подобного. Я помню, на одном уважаемом федеральном канале, в одной очень популярной программе мне завидовали: тому, что у меня наконец-то в разгаре бурный роман с Тиной Канделаки. Корреспонденты этого канала буквально рвались в дом. Хорошо, есть охрана на входе (слава богу, чего-то я достиг). Их не пустили, но они все равно по домофону звонили в квартиру, разговаривали с моей женой, задавали ей вопросы. Тина Канделаки-то подтвердит всегда –этого [романа] не может быть, потому что не может быть вообще никогда, мне неловко даже предполагать такое, я-то знаю характер наших отношений. Этого близко даже не было – того, что пытались мне приписать. Потом программа вышла. А у меня дети в школу ходят. Наверное, хорошо, что дети устроены так... Выходила еще программа «Самый умный», и Тина Канделаки была их кумиром. И даже мои собственные дети спрашивали меня со смешанным чувством: «Пап, а у тебя правда роман с Тиной Канделаки?» Но на самом деле, им, конечно, тоже было неприятно. А уж мне-то...

– Это потому, что вы гламурным персонажем стали, делая программу с Тиной...

– На время, на время.

– Издержки славы и гламурной жизни.

– На таких примерах я понимаю, что вмешательство в чужую частную жизнь недопустимо.

– То есть вы противник западных, например, представлений – о том, что жизнь президента должна быть более открытой?

– Нет, вмешательство в личную жизнь, повторяю, недопустимо, вот такое грубое, беспардонное. В этом смысле я – противник. При том ты же реально ничего не знаешь. Вот напишешь, как в моем случае было, что-то, и с подавляющей долей вероятности это будет придумано. Я реально ничего не знаю про личную жизнь президента. Более того, когда Путин вывел эту историю в публичную плоскость, мне позвонили с одного радио, спросили о моем мнении. Я сказал, что, на мой взгляд, это первый акт некой драмы. И потом я то тут, то там начинаю встречать эту цитату. И только в одном смысле она существует, мол, если это первый акт, то вторым станет его свадьба в скором времени. А на самом деле я этого вообще не имел в виду. Я хотел сказать, что с таким решением в жизни Путина очень многое изменится, если он совершил это, значит, больше не существует каких-то тормозов. Для него это такое сильное решение было (он ведь не принимал его столько времени), что будут новые решения, которые мы все почувствуем в общественной жизни, в политике. Это значит, будет акт новой драмы под именем «Владимир Путин». А поняли все однозначно.

– Какие еще ограничения существуют?

– Есть ограничение (сейчас не знаю, пул меняется, но было такое) – не писать про то, что происходит в передовом самолете, в котором мы летаем, который прилетает за час до Путина. Я нормально относился к этому ограничению, хотя нарушал его. Было такое тоже. Если разобраться, в этом есть резон: летит самолет с членами делегации, ты видишь что-то из того, о чем ты, может быть, написал бы, если бы, грубо говоря, заплатил за этот билет. Но для журналистов эта услуга бесплатная. Единственная, кстати, услуга.

– То есть за отели вы платите сами?

– Конечно. За переезды на всех автобусах. [Оплачивается Кремлем] только самолет. А он все равно с делегацией летит, и журналистов берут тоже. На самом деле такие перелеты вообще невозможны – чтобы кремлевский пул летал сам и встречал [президента]. Это невозможно совершенно.

– Во сколько в среднем издательскому дому «Коммерсантъ» обходится освещение деятельности президента?

– Никто никогда не считал. Вот у пула Белого дома, американского, все посчитано, – примерно миллион долларов в год на человека. Редакции платят, не задумываясь. После этого никаких хлопот в жизни журналистов нет. Они, в отличие от нас, если чего-то и ждут, то в крайне приспособленных для того и специально арендованных помещениях. Они не маются так, как мы. У них – максимум возможного комфорта, для них снимают лучшие отели. Ну, за такие деньги, конечно, и не должны маяться. Они, повторяю, подъезжают к самому началу, когда собрались все, встали уже министры иностранных дел на свои места. Вот только тогда появляется пул Белого дома.

А что касается передового самолета, то можно было бы не платить [Кремлю] за это, и тогда не было бы этого условия – не писать о передовом самолете. Но на самом деле ничего особенного там не происходит. Была одна история – написал. Довольно давно уже полетели на Украину, в одном самолете летели солдаты роты почетного караула, которые везли в Киев Знамя Победы. И я написал про то, как они репетировали, как выходили из самолета. А когда я услышал, что возвращаться [в Москву] мне придется рейсовым самолетом, я не удивился нисколько. В принципе, поделом, наверное. В конце концов – люди, которые берут нас на этот борт, вправе попросить: там происходит частная жизнь. А вот когда настала чуть-чуть общественная, как мне показалась, я не удержался и написал, даже не вспомнил [о просьбе]! Уж очень все было привлекательно.

– А был бы над вами такой же добрый человек, как вы, вас бы немедленно уволили.

– А почему надо мной-то? Я не администратор вообще, я не увольняю никого, точно совершенно. Я могу только в «Русском пионере» людей уволить.

– Но интервью-то вы дали об увольнении. Не главный редактор. Почему, кстати, не [Михаил] Михайлин?

– Михайлин в это время был болен, он дома валялся, со справкой из больницы. Вообще не мог участвовать в этой истории.

– А что вы думаете о давлении, которое с особой жестокостью оказывается на издательский дом в последние пару лет?

– Зависит от того, что вы имеете в виду.

– Журналисты жалуются. Говорят: «при Васе (бывшем редакторе «Коммерсанта» Андрее Витальевиче Васильеве. – Slon) такого не было».

– При Васе было давление Васи, со страшной силой причем.

– Что логично – главный редактор!

– Ну да.

– А сейчас снимаются заметки, говорят. Некоторые люди, не имеющие отношения к отделу кадров «Коммерсанта», совсем со стороны, угрожают увольнениями журналистам. Пиарщики какие-то, сторонние люди.

– Это бред какой-то. Во-первых, я бы не хотел затрагивать тему внутрикорпоративных отношений. Я не буду этого делать. Могу сказать только, что я вообще вне этих контекстов, поверьте, нахожусь. Я вообще в редакции бываю крайне редко, хотелось бы бывать почаще. Моя работа не требует присутствия в редакции вообще. На себе (а я, наверное, имею право говорить только о себе, я – рядовой творческий сотрудник) я никакого давления не ощущаю. А если бы такое давление было, то меня, наверное, от него нужно было бы беречь, чтобы я сейчас вам об этом мог бы сказать прямо в глаза, но отдавая себе отчет в том, что говорю полную правду. Вот за себя я отвечаю. Если какое-то давление будет, я уйду немедленно, и это всем понятно. Но его нет! И что я буду придумывать, если его нет? А говорить про то, чего я толком не знаю, я не буду точно. И вы бы не стали, если бы в Slon ваши источники рассказали бы, что на вас оказывается в последнее время беспрецедентное давление.

– Я не знаю, что бы я делала.

– Мне только жалко, что ушли люди, некоторые из которых являются прямо моими друзьями. Несколько человек ушли в государственные агентства, как вы знаете, в РИА «Новости» и в ИТАР-ТАСС. Ушли люди с не очень публичных, но ключевых для «Коммерсанта» позиций. Вот это жалко. Уходили на самом деле все по разным причинам.

– Вы Илью Булавинова [главного редактора Kommersant.ru] имеете в виду, например?

– [Директор информационного центра «Коммерсанта»] Миша Лукин, например. С другой стороны, может, это было ему нужно. Мы встретились недавно, а он говорит: «Я там вообще накреативил за один день на полгода вперед».

– Не выдерживают люди давления?

– Это вам так кажется. Почему же не выдерживают? Может, люди не выдерживают беспрецедентных предложений по зарплате? А что, разве этого нет? И неизвестно, кто выдержал бы, да? Но я не говорю, что только это, сложная история. И никто из них толком тоже про не высказался. Только Илья Булавинов писал: «Опустошение, опустошение» в Facebook, про опустошение в связи с чьим-то уходом.

– В соседнем подразделении – тоже три главных редактора ушли. Я имею в виду «Коммерсантъ-FM».

– Я же говорю, я это не буду комментировать. Это вообще не моего ума дело, не моя история, не мои подробности. Я не знаю их. Что я буду говорить о том, о чем я не имею представления? До меня в этих ситуациях даже слухи не доходили, потому что я нахожусь на некотором расстоянии от издательского дома, чисто технически.

– А вы собираетесь до конца дней Путина как президента освещать его деятельность?

– Не знаю. Я пытался рассказать по-честному, что мне до сих пор не скучно, хотя это очень тяжелая, но я бы не сказал, что неблагодарная работа. Когда заметка удается, ее оценивает, наверное, большее количество людей, чем другую, – в силу того, что ты пишешь именно про Путина. Мне не скучно до сих пор, и я не понимаю, почему я должен сейчас бросать такую работу. Наверное, что-то может произойти. Если я буду чувствовать какие-то ограничения, я, безусловно, сменю работу. Или издание, а работу продолжу.

– Мне кажется, невозможно столько лет работать с человеком и не проникнуться каким-то пониманием его логики, внутренней симпатией. И при том, что существует раскол, пару лет как проявившийся в обществе, при том, что негативное отношение к президенту возросло, вы себя как в этом контексте воспринимаете?

– Сейчас его обожает весь мир вообще-то. Если вы заметили.

– Да?

– Да! После истории с Сирией рейтинги растут. До этого они падали. История со съездом «Единой России», когда они так объявили о том, кто кем будет, – очень циничная. Именно поэтому она мне не понравилась. Она тогда не понравилась большому количеству людей. Это сказалось на результатах выборов для «Единой России» – она прежде всего почувствовала на себе, что не понравилось. А любовь проходит и уходит, и иногда это любовь к одному и тому же человеку. И я не имею в виду сейчас себя. Если бы у меня не было ровного отношения к происходящему, то не было бы этих заметок.

– А люди, которые выходят на Болотную площадь, вызывают у вас раздражение?

– Нет. Хотел пошутить, что мы тут несли олимпийский факел и тоже начали шествие с Болотной площади.

– Да-да-да, я прочитала, вы уже шутили.

– Но на самом деле шутить, наверное, не стоит.

– Потому что люди сидят?

– Потому что люди на Болотную площадь вышли, на мой взгляд, очень достойные. Были там не те люди, но их прогоняли совместно, как, например, националиста с вычурным именем, которого выносили на руках. А так – это были достойные люди. Я и сам ходил в качестве журналиста на первый митинг. И убедился (уже, правда, не в первый раз) в том, что, когда ты пишешь с иронией, с жесткой...

– Я помню этот текст. Он был очень жесткий, мне показалось – циничный.

– …когда ты пишешь с такой иронией про Путина, все воспринимают на ура, а когда ты пишешь с иронией, даже в гораздо меньшей степени (сдерживаешь себя, думаешь – ну зачем?), то этот ньюсмейкер, Болотная площадь или часть участников процесса в Facebook, воспринимает это болезненно, как оскорбление, им нанесенное. Вот почему-то про Путина так можно писать, а про все остальное – нельзя. А я про все так пишу. Про детей немного по-другому писал, да и то –иронизировал. Я по-другому и не умею, таким журналистом я работаю всю жизнь. Как сказал мне один из выступавших на Болотной на следующее утро, «слишком много колесниковщины». Он всегда был любителем этой колесниковщины, а тут посчитал, что ее много. Понимаете?

– Этот текст меня тогда очень зацепил, и я стала анализировать почему. Мне показалось, что там не приведены были цитаты более важные, чем приведенные, сказано о малозначительных вещах, потом была просто перевранная цитата [Григория] Явлинского. Ну и была жесткая ирония.

– Видите, как вы реагируете на то, что какие-то цитаты были перевраны (это к началу разговора). Ошибаются все. Времени на этот текст, наверное, было немного, могла быть неточная цитата. А что касается того, что какие-то другие цитаты были, ну уж извините, я это сам решаю.

– Это уж конечно.

– Я не помню, честно говоря, какие были цитаты, но я приводил и привожу всегда интересные цитаты. Если бы я приводил в заметке про Путина самые важные, о самом главном, не нашлось бы ни одного человека, который дочитал бы заметку до конца. А цитаты были от самых разных людей, спектр большой. Видите, даже Явлинский. Были там и разговоры с Кудриным. Не было, надеюсь, цитат националистов (не помню), я все-таки пытаюсь соблюсти баланс. Вот этот упрек я точно не принимаю. Мало разве важных цитат было приведено оттуда без меня?

– Вы чувствуете себя посередине?

– Нет, ну на первом митинге я чувствовал себя скорее с этими людьми, если вообще все это дело как-то противопоставлять. Я чувствовал там себя, да? Что я на своем месте.

– Очень изменилась атмосфера, правда? Воздух очень изменился...

– Он постоянно меняется. В каком смысле?

– А вы продолжаете со своей колесниковщиной так же описывать Путина.

– Ну да. И до сих пор это, на мой взгляд, имеет значение. По крайней мере, для меня. Изменения же происходят и в нем. Их очень трудно уловить, потому что он очень закрытый человек, но я думаю, что потом, когда-нибудь, изменения можно будет восстановить по этим заметкам. Эти изменения, которые я фиксирую на уровне деталей, даже не отдавая себе отчета в том, во что это выстроится, можно потом будет прочесть как довольно длинную историю.