*1159. Евросоюз

[Роман Доброхотов]

http://slon.ru/articles/466921/

«Санкции будут бить по престижу»


Главный научный сотрудник Института Европы РАН Юрий Борко рассказал, как ЕС будет наказывать тех, кто не следит за своей бюджетной политикой 0
Сегодня Еврокомиссия озвучила набор санкций, под которые будут подпадать государства, не контролирующие собственные бюджетные дефициты. Страны, «живущие не по средствам», будут штрафовать. Главный научный сотрудник Института Европы РАН Юрий Борко объяснил Slon.ru, зачем Евросоюзу нужен такой «кнут».

– Вы не думаете, что система санкций усилит разногласия внутри Европы и сыграет на руку европессимистам?

– Нет, я так не думаю. Тут ведь действительно есть противоречие: валюта и валютная политика уже общая, а экономический союз еще очень рыхлый, неоднородный. Из-за этого они и погорели – в такой ситуации слишком сложно контролировать бюджетную политику. Отсюда все эти эти проблемы у Греции, Исландии, Португалии, Испании, Италии. Поэтому введение ужесточающих санкций – естественный шаг. Тем более, реально санкции сейчас грозят 1–2 государствам, и им ничего не остается делать кроме как подчиняться.

[Председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу. Фото: Reuters] – Санкции эти могут касаться и тех, кто не входит в зону евро, – насколько это, по-вашему, логично и справедливо?

– Не надо забывать, что решение это принималось на уровне Европейского совета, главами государств. Поэтому едва ли следует ожидать каких-то возмущений?

– Можно ли ожидать сейчас, когда основная фаза кризиса прошла, укрепления еврооптимизма?

– Я думаю, будет некий баланс между еврооптимизмом и европессимизмом. Будут небольшие колебания влево и вправо в зависимости от мировой конъюнктуры. О распаде, во всяком случае, никакой речи быть не может.

– Насколько эффективны сейчас меры в отношении той же Греции? Страна ждет от ЕС помощи, а ей при этом грозят санкциями.

– Так Евросоюз ей помогает и выдает ей транши на покрытие процентов по кредитам. Но социальная ситуация будет, конечно, острая. Это вообще уже норма для стран Запада – периодическое возникновение острых социальных конфликтов, просто они научились их регулировать.

– Эти санкции пока, скорее, теоретическая угроза или следует ожидать их реального применения?

– Пока это, конечно, скорее, теоретическая угроза, призванная усилить дисциплину. Думаю, что даже если дойдет и до практической реализации санкций, то они будут носить чисто символический характер, потому что страну, находящуюся в глубоком кризисе, всерьез наказывать никто не будет. Скорее, они будут бить по престижу, ставить власти в несколько унизительное положение.

– Подписание Лиссабонского договора уже начинает как-то сказываться на эффективности экономического управления внутри ЕС?

– Пока лишь немного. В договоре оказалось слишком много компромиссов. В принципе, там должен работать механизм принятия решений квалифицированным большинством, но по целому ряду вопросов есть исключения. Как я посчитал, две трети государств добились для себя исключений по тому или иному вопросу, который для них наиболее актуален. Это движение с черепашьей скоростью, но тут нет особого выбора, потому что речь идет о 27 очень разных государствах и без поступательного медленного сближения, согласования всех вопросов, нельзя представить себе развитие.

– Эта утряска может продлиться еще несколько лет?

– Хорошо, если просто несколько лет. Думаю, все это десятилетие уйдет на адаптацию к новой ситуации, когда число стран увеличилось до 27. Ситуация осложняется двумя мощными кризисами интеграции: институциональным, когда провалилась идея Европейской конституции, замененной Лиссабонским договором, и экономическим, после всех этих мировых финансовых катаклизмов.

– Насколько реально будет вернуться к обсуждению проекта европейской конституции и должности президента ЕС?

– В ближайшие лет 20 об этом и думать нечего. Сегодня пока мы видим, что страны не готовы отказываться от символов суверенитета. Конституция подразумевает движение к федерации, но для нынешних политиков это неприемлемо. Для этого должно прийти новое поколение молодых политиков и просто новое поколение европейцев, которые будут формировать спрос на углубление интеграции.
134

[Джордж Сорос]

http://www.inopressa.ru/article/26Fe...gel/soros.html
Страны-должники в составе Евросоюза, такие как Греция, могут взбунтоваться против режима экономии, навязанного им правительством Ангелы Меркель, предостерег в интервью Tagesspiegel американский финансист Джордж Сорос.

Экономическую политику нынешнего руководства ФРГ в отношении менее состоятельных членов ЕС он сравнил с программой американского Движения чаепития. "Если в этой сфере ничего не изменится, ЕС утонет во взаимных упреках и озлобленности... Может случиться восстание, которое уничтожит ЕС", - убежден инвестор.

Евросоюзу, по его мнению, следовало бы давать коллективные гарантии по евробондам, выпущенным любым из его участников. Кроме того, Сорос рекомендовал создать общеевропейский фонд, который пополнялся бы за счет налогов с предприятий и расходовался бы на "финансирование страхования по безработице по всему ЕС".

Сорос предсказал Евросоюзу скорое вступление в "долгую фазу стагнации", что противоречит оценкам самого Евросоюза - газета ссылается на вчерашнее заявление комиссара по экономическим и финансовым вопросам Олли Рена, который прогнозирует еврозоне рост на 1,2% в 2014 и на 1,8% в 2015 году.

Источник: Tagesspiegel

[Алексей Вовин]

http://slon.ru/calendar/event/1105784/

16 мая в Европейском университете в Санкт-Петербурге состоялась мини-конференция центра Res Publica, на которой с докладом «Республиканское гражданство и Европейский союз: Размышления о Гроции и Мэдисоне» выступил Мартин ванн Гелдерн, профессор EUI (Флоренция), специалист по истории политической мысли. Ванн Гелдерн поделился соображениями о том, насколько велик разрыв между классической республиканской теорией и политическим устройством современного ЕС. На это устройство профессор постарался взглянуть с точки зрения двух важнейших идеологов республиканизма: Джеймса Мэдисона и Гуго Гроция. Slon публикует материалы лекции, подготовленные Европейским университетом.

Республиканская идея, плод развития политической мысли, начиная с античности, была достаточно полно сформулирована голландским мыслителем XVII столетия Гуго Гроцием. Можно выделить две основные составные части этой теории, тесно связанные между собой. Антропоцентричная ценностная модель, где свобода человека от подавления его властью признается наивысшим проявлением свободы. В самых общих чертах этот смысл мы сейчас и вкладываем в современное либеральное понятие свободы личности, то есть свободы негативной, свободы не подчиняться навязанной извне воле, возможности самостоятельно выбирать свой путь в жизни.

Однако, в отличие от современного либерализма, понятие республиканской свободы не исчерпывается таким негативным определением. Второй и не менее важной в республиканской теории, наряду с личной негативной свободой, признается свобода политическая, позитивная. То есть для того чтобы иметь первую свободу, необходимо участвовать в управлении сообществом, к которому принадлежит индивидуум. Без такого деятельного участия первая свобода – личная – остается в зависимости от воли тех, кто принимает политические решения. Таким образом, республиканский идеал гражданина подразумевал непосредственное активное участие в делах управления сообществом в первую очередь через институт прямой демократии. Именно поэтому республиканская модель могла реализовываться только в сравнительно небольших сообществах, там, где такая форма демократии была возможной.

Либерализм и республиканизм несколько расходятся именно с того момента, когда встает вопрос о применении республиканской модели к большим сообществам, а именно после Американской революции. Последовавшие жаркие споры о принципах управления породили во многом ту модель представительной демократии, которую зачастую сейчас ассоциируют с демократией вообще. В этом контексте кажется неслучайным выбор второго классика, тенью стоявшего за плечом докладчика, четвертого президента США Джеймса Мэдисона. Он был самым молодым подписантом Декларации независимости, буквально пропитанной республиканской идеей, одним из авторов Конституции, соавтором журнала «Федералист». Республиканские идеи Гроция, равно как и «Теория общественного договора» Томаса Гоббса, оказали влияние на Джеймса Мэдисона еще на университетской скамье. Тем не менее, именно он стал одним из вождей «федеральной» партии, ратовавшей за создание сильного федерального правительства и палаты представителей, то есть конгресса США, избираемого по территориальному признаку, а не на основе равного представительства от каждого штата. Противники федералистов – антифедералисты – упрекали первых в попытке создать деспотическую систему, ущемляющую права как отдельных штатов, так и граждан. Спор закончился так называемым великим компромиссом, несколько сблизившим позиции обеих партий. Однако идея представительной демократии, плохо совместимая с классической республиканской теорией, начала с этого момента свое победное шествие по миру.

В свете эволюции республиканской теории и рождения из нее современного либерализма интересно посмотреть на нынешний Европейский союз, все увереннее идущий по пути превращения из конфедерации в федерацию. Если идея негативной либеральной свободы здесь, несомненно, принимается как высшая ценность, то от былой республиканской позитивной свободы не осталось на уровне Еврокомиссии ни следа.

Граждане отдельных государств, входящих в ЕС, могут влиять на политику общеевропейских властей весьма опосредовано. Если на уровне национальных правительств еще можно говорить о таком влиянии, хотя республиканизм подразумевает именно прямое участие в управлении, а не через органы представительной демократии, то принципы формирования Еврокомиссии остаются совершенно непрозрачными. Фактически Евросоюзом управляют страны, имеющие наибольший удельный вес в его объединенной экономике. Между тем такое устранение граждан от управления ставит под угрозу и ценности, одинаково разделяемые как республиканцами, так и либералами. Каким мог бы быть выход из положения? Вероятно, его стоит искать в создании института европейского гражданства и в изменении принципов формирования отдельных органов власти в ЕС.

[Ира Соломонова]

http://slon.ru/economics/kto_vinovat...-1190308.xhtml


Что происходит с экономикой еврозоны, почему она никак не может оправиться от кризиса, снизить безработицу и подтолкнуть инфляцию? Пол Кругман, влиятельный экономист и лауреат Нобелевской премии по экономике, объясняет беды Европы расплатой за прежнюю безответственность. Но если кто-то решит, что безответственными были Франция, Италия или Греция, он окажется не прав, считает Кругман: на самом деле неправильно вели себя не они, а Германия.

Безусловно, оговаривается колумнист, нельзя отрицать, что в недавних проблемах Греции и Италии их вина, но Греция – это маленькая страна с уникальными фискальными трудностями, а кризис производительности в Италии хотя и имеет место, но все же не приводит к дефляции в еврозоне. Чьи действия действительно были безответственными, так это Берлина, уверен экономист.

«Если вы попробуете найти страны, политика которых явно выбивалась из общей линии перед кризисом и ранила Европу после него и которые отказывались учиться на ошибках, то все будет указывать на Германию», – подчеркивает Кругман.

В качестве примера для сравнения автор статьи берет Францию. Ее часто ругают за потерю конкурентоспособности, но у страны все не так плохо, как может показаться: у нее скромный дефицит торгового баланса, а ее дефлятор ВВП с 1999 года (введение евро как валюты) в среднем рос на 1,7% в год, что, во-первых, меньше роста удельных затрат на рабочую силу (1,9%), а во-вторых, близко к поставленным ЕЦБ целям (чуть менее 2%). В Германии же цены и затраты на рабочую силу увеличивались на 1% и 0,5% соответственно.

Источник: New York Times

«Таким образом, если в Европе и есть что-то похожее на проблему с потерей конкурентоспособности, то она в первую очередь вызвана политикой Германии «ограбь соседа»: она, в сущности, экспортирует дефляцию другим», – пишет экономист.

По мнению Кругмана, европейские лидеры слишком привыкли винить в своих общих бедах не те страны и не те политики, а потому, грозя той же Франции штрафами за недостаточное сокращение бюджетного дефицита, наказывают не тех.

«То, что мы видим, – чрезвычайно разрушительная сила плохих идей, – пишет колумнист. – Это вина не только Германии: она крупный игрок, но может проводить только дефляционную политику, потому что большая часть европейских элит поставила на одно и то же ложное утверждение. Приходится спрашивать: что должно случиться, чтобы реальность победила?»

[Русаналит]

1. В недалекой перспективе - до окончания полномочий президента Обамы - ожидается создание зоны свободной торговли США-Евросоюз (т.н. «Трансатлантическое торговое партнерство»), которое вкупе с созданным в 2015 году ТрансТихоокеанским торговым партнерством и существующей с 1994 года НАФТА (зона свободной торговли США-Канада-Мексика) создаст единую, охватывающую полмира зону свободной торговли.

2. Национальные правительства ведущих стран-членов ЕС в настоящий момент позиционирует свои страны как т.н. «социальные» государства, а так же исповедуют примат стабильности над развитием (последнее в 2015 году особенно наглядно продемонстрировала история с французским подразделением интернет-сервиса такси Uber, на работу которого после протестов обыкновенных таксистов во Франции был наложен запрет).

3. Вхождение ЕС в зону свободной торговли с США - в случае если ЕС намерено получать от этого прибыль, а не аккумулировать убытки - требует отказа от примата стабильности и от «социального государства» - ведь США (несмотря на схожий с Европой уровень доходов населения) не являются таковым. Не говоря уже о странах-членах ТрансТихоокеанского партнерства и Мексике.

4. Отказ от парадигмы «социального государства» возможен только при нахождении у власти правых (но не фашистских) партий - причем нахождении долгосрочном и распространяемом на все основные «социальные» государства Евросоюза.

5. Но Европа - достаточно «левый» континент, что серьезно затрудняет повсеместный и относительно синхронизированный во времени приход к власти правых.

6. Т.е. для того что бы правые в одно время пришли к власти практически по всей Европе необходима общая для всей Европы, компрометирующая «левых» и важная практически для каждого европейца повестка дня.

7. Таковой сделаны беженцы.

8. Придя к власти правые будут проводить политику Маргарет Тетчер:
- резкое сокращение соцпособий
- снижение налогов на бизнес
- сокращение дотаций экономике и населению
но в отличии от Тетчер налоги на богатых скорее вырастут.

Делаться это будет потому что Евросоюз с его нынешними установками проигрывает цивилизационную и экономическую гонку США.

9. США не являются социальным государством, но в целом население США живет не хуже населения "социальных" государств ЕС. Так что глобально ничего страшного от демонтажа социальных государств в Европе не произойдет - если только процесс не ограничится исключительно этим демонтажом.

10. Основным двигателем процесса являются скорее всего Брюссель и Берлин.

["Коммерсантъ"]

1992 год. Министрами иностранных дел и финансов 12 стран-членов Европейского экономического сообщества подписан договор, давший жизнь Европейскому союзу Фото: Reuters

[Николай Эппле]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...sammit-krizisa
Статья опубликована в № 4019 от 19.02.2016 под заголовком: От редакции: Битва за Британию

Евросоюз работает над новым компромиссом

18.02.2016

Начавшийся в Брюсселе саммит ЕС снова призван ответить на вопрос, может ли Европа быть единой в сложных условиях. Саммит проходит в ситуации серьезного кризиса. Крым и война на юго-востоке Украины спровоцировали обострение отношений с Россией, хаос на Ближнем Востоке привел к небывалому со времен Второй мировой потоку беженцев. Все это обострило внутренние противоречия ЕС, до того выявившиеся в ходе греческого кризиса.

Усиление евроскептиков дало о себе знать весной 2014 г. По результатам выборов в Европарламент сторонники независимой политики из разных стран увеличили свое представительство (к примеру, рекордные цифры показали внутри своих стран британская партия UKIP – 29,7% голосов и французский «Национальный фронт» – 26%). Евроскептики очень разные и борются с разными вещами, но мигрантский кризис 2015 г. стал раздражителем, способствовавшим усилению и сближению их позиций.

На этом фоне теряет очки канцлер ФРГ Ангела Меркель, главный сторонник европейского проекта. В январе уровень поддержки ее блока ХДС/ХСС достиг минимума за последние четыре года – 37%. В то же время рейтинг правой партии «Альтернатива для Германии» вырос до 11%. По данным опроса телеканала ZDF, 56% немцев недовольны тем, как Меркель справляется с проблемой мигрантов.

Как писал в своей колонке обозреватель Financial Times Джон Кэй, многие годы ЕС развивал интеграцию быстрее, чем это могли переварить его институты и принять его граждане. Следствием этого стал косный и излишне забюрократизированный конструкт, не очень готовый к таким серьезным испытаниям на прочность, как нынешние.

В этой ситуации предложения Джеймса Кэмерона по изменению условий членства Великобритании в ЕС (они касаются конкуренции, суверенитета, социальной политики и экономического управления) могут стать моделью реформ, необходимых всему Евросоюзу. От исхода переговоров будут зависеть сроки референдума о членстве Британии в ЕС (может пройти уже 23 июня). По мнению Дэвида Фуллера, издателя инвестиционного бюллетеня Fuller Treacy Money, вопросы, к которым привлекает внимание Кэмерон, повестка не британская, а всего Евросоюза. О тех же реформах рано или поздно задумаются и другие члены альянса. О том, что предложения британского премьера актуальны для всего ЕС, сказала Меркель.

[Владислав Иноземцев]

http://www.mk.ru/politics/2016/06/06/dve-evropy.html
Как бы в Тбилиси и Киеве ни рассказывали о своей «европейскости», для ЕС эти страны остаются частью другого мира
Вчера в 16:18, просмотров: 5537

фото: morguefile.com

У нас в России принято спорить о том, относится ли наша страна к Европе или нет. Дискуссия на эту тему идет уже около двух веков, и конца ей не видно. Однако, как обычно бывает в таких случаях, истина лежит «где-то посередине», и однозначного ответа на сложный вопрос найти не удается и вряд ли удастся. Особенно это заметно в последние годы, когда вопрос о принадлежности к Европе (или стремлению в нее) становится важнейшим (гео)политическим водоразделом.

Я думаю, что как еврооптимистам, так и евроскептикам стоит признать ряд обстоятельств, без которых сложно сформировать адекватное представление о многих происходящих ныне процессах.

Прежде всего стоит заметить, что сегодня Европа политически представлена Европейским Союзом, и никакой иной субъектности «Европа» сейчас не имеет. Очевидно, что Европейский Союз является единственной активной и расширяющейся силой на Европейском континенте (достаточно посмотреть на динамику его границ с 1960-х годов и на динамику границ просоветского блока). Все остальные игроки (включая Россию, Турцию, Украину etc.) лишь реагируют на его действия (постоянно встречающиеся в риторике наших вождей фразы типа «в ответ на расширение Европейского Союза…» хорошо это подтверждают). Однако следует признать и тот факт, что Европа имеет собственное видение самой себя, сформировавшееся в течение долгого времени в том числе и в ходе осмысления ее отношений со своими соседями.

Россия могла называть себя частью Европы, но для европейских народов и государств она оставалась совершенно отдельным миром даже тогда, когда была более всего вовлечена в европейскую политику — в 1814, 1915 или 1945 году. Эта «особость» России — сначала Московии (Тартарии), потом Российской империи, а затем Советского Союза — накладывает неизгладимый отпечаток если не на все стороны взаимодействия между двумя элементами географической Европы, то по крайней мере на понимание причастности к Европе тех или иных страны или народа.

У современной политической Европы наличествуют вполне четкие представления о европейскости. Страны, на протяжении столетий вовлеченные в европейский цивилизационный процесс, считаются европейскими «по определению». Долгое время бывшая столицей Священной Римский империи Прага или основанная в 1201 г. немцами Рига — Европа этого цивилизационного процесса, тогда как Киев, где христианство утвердилось раньше чем в Финляндии, или Новгород, которым управляли варяги, — нет. «Разлом» случился в XIII веке, когда сначала остатки Византии стали еще более враждебны Западу после разгрома Константинополя в 1204 г., а русские земли в середине столетия оказались провинцией Орды.

В ХХ веке у Европы возник определенный ценностный код — но следование ему может открыть дверь в Европейский Союз только в случае, если «европейскость» той или иной страны не подвергается сомнению. Так было в начале 1980-х, когда возвращение к демократии Испании, Португалии и Греции немедленно воплотилось в их приеме в ЕЭС; так было в середине 1990-х, когда расширение Союза на Австрию, Швецию и Финляндию прошло почти незамеченным, и даже в начале 2000-х годов, когда восточноевропейские страны были допущены в ЕС через пятнадцать лет после краха Варшавского пакта. То же самое случится и с балканскими странами, которые все окажутся в объединенной Европе через 5–7 лет. Однако дальше на Восток находятся пространства, к которым у Европы совершенно особые отношения.

На протяжении многих лет в Молдове, Грузии и на Украине доминируют представления о том, что эти страны должны стать частью политической Европы. На площадях столиц этих стран развеваются флаги ЕС как отражение их мечты о европейскости. С надеждой на реализацию европейского вектора грузины предпринимали невиданные по темпам и результативности реформы госаппарата, а украинцы дважды выходили на знаменитый Майдан. Но ничего подобного процессу принятия в ЕС Польши или Эстонии в этих странах не запущено и пока, видимо, не предполагается.

Почему? И что следует делать?

На мой взгляд, причина проста. Как бы в Тбилиси и Киеве ни рассказывали о своей европейскости, для Европы эти страны остаются «неевропейскими». Они — часть России, так же, как и Турция — это осколок Османской империи, а не страна, из главного города которой в VI веке управлялась Италия. В такой ситуации никакого «автоматизма» в принятии новых стран в Европейский Союз не предвидится — хотя власти в постсоветских столицах, похоже, до сих пор рассчитывали и рассчитывают именно на это.

В случае с Польшей, Латвией и даже Болгарией основание для вступления в ЕС было налицо: для принятия необходимо было соответствовать определенным условиям (или даже — как в Болгарии — делать вид, что страна им соответствует). В случае с Украиной, Молдовой и Грузией это основание необходимо найти — и таковым, на мой взгляд, может быть только практическая выгода, которую эти страны могут принести нынешним европейцам.

Иначе говоря, вступление в Европу для получения европейской экономической помощи или военно-политической поддержки — не вариант для постсоветских государств. Все, что они могли выторговать, рассказывая об историческом чувстве принадлежности к Европе или о непрекращающихся актах российской агрессии, они уже получили. Нужен переход к новой повестке дня — и как можно скорее.

Полвека тому назад Южная Корея или Тайвань, по сути проиграв войну с коммунистическими режимами, были защищены Соединенными Штатами в военном отношении — но стали затем развитыми экономиками и процветающими государствами благодаря собственным усилиям, внятной экономической политике, умелому привлечению инвесторов и встраиванию в мировую хозяйственную систему. Китай стал глобальным игроком не потому, что размахивал ядерной бомбой, а потому что сделал Америку экономически от себя зависимой. Собственно, именно так и нужно строить свою политику «европейским» постсоветским государствам.

Им следовало бы перестать представлять себя жертвами «русского медведя», зафиксировать свои фактические границы, провести радикальные экономические реформы — и стать своего рода «индустриальными офшорами» в Европе, где будут созданы идеальные условия для релокации производств из европейских стран. По сути, стратегией той же Украины должно стать не выставление себя форпостом борьбы с российским империализмом, а превращение страны в «европейский Китай» — незаменимого промышленного партнера для Европейского Союза, осваиваемого и развиваемого европейскими корпорациями. Грузии нужно стать новой Грецией, только более ответственной в финансовых вопросах и открытой для европейского капитала. Молдове — найти еще какую-нибудь функцию, например, развить страну как крупнейший транспортно-логистический центр Юго-Восточной Европы и т.д.

«Вторая Европа», которая пока не воспринимается европейцами как часть «первой» (и к которой, со всеми условностями, относится и Россия), должна, если она хочет упрочить свой западный вектор, доказать Европейскому Союзу не то, что она имеет право быть его частью, а то, что у ЕС существует серьезный мотив искать встречного сближения. На мой взгляд, все иные пути «европеизации» постсоветского пространства обречены на провал.

Автор, доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества

[Пол Кругман]

http://www.ng.ru/krugman/2016-06-28/5_north.html
28.06.2016 00:01:00

ПРЕДЫСТОРИЯ: "ОТВЕТСТВЕННЫЕ" СТРАНЫ СТАЛКИВАЮТСЯ С КРИЗИСОМ Некоторые столицы годами практиковали благоразумную бюджетную политику, которая была по душе стратегам из Еврокомиссии, и вот теперь экономические перспективы двух таких государств Северной Европы выглядят призрачно. Когда речь заходила о затягивании поясов в Европе, одна из этих стран – Голландия долгое время была в числе самых верных союзников Германии. Летом прошлого года, когда правительство Греции пыталось договориться об изменении условий своего спасения и пакете экономии, голландский министр финансов Йерун Дейсселблум выступил в числе главных противников проведения новых переговоров, несмотря на массу доказательств того, что затягивание поясов привело Грецию к глубокому экономическому спаду. По некоторым параметрам Нидерланды даже больше, чем Германия, нацелены на обеспечение экономической конкурентоспособности. Например, в Голландии крупнейший в Старом Свете профицит бюджета в пересчете на долю ВВП, а согласно докладу Всемирного экономического форума голландская экономика занимает по конкурентоспособности пятое место в мире. Однако, несмотря на свою приверженность ортодоксальным взглядам на экономику, Нидерланды до сих пор полностью не оправились от финансового кризиса 2008–2009 годов. Количество работающих в возрасте от 25 до 54 лет там по-прежнему на 5% ниже, чем в 2008 году, и аналитики предположили, что ухудшающиеся экономические перспективы обеспечили подъем крайне правой Партии свободы, выступающей за выход страны из Евросоюза. Последняя сейчас намного опережает в опросах голландские традиционные партии. Расположенная севернее Финляндия оказалась в еще более тяжелых экономических условиях, хотя ее уже давно считают столпом финансового благоразумия. Страну стало шатать после того, как настали трудные времена для крупнейшей финской компании Nokia, обеспечивавшей почти четверть экономического роста государства в 1997–2007 годах. Доклад BMI Research, обнародованный ранее в этом месяце, прогнозирует, что «Финляндию ожидают годы экономической стагнации, и она станет страной с одними из худших показателей роста экономики в еврозоне». В докладе также утверждалось, что ситуация скорее всего приведет к усилению позиций финской крайне правой партии евроскептиков «Истинные финны». Поскольку и Финляндия, и Нидерланды используют евро в качестве национальной валюты, они не могут прибегнуть к монетарной политике в целях поддержки роста, а так как обе страны выполняют требования еэсовского пакта финансовой стабильности, они не в состоянии профинансировать значительное экономическое стимулирование в счет наращивания государственного долга, например, в виде проектов общественных работ.

ФОТО ILVY NJIOKIKTJIEN/THE NEW YORK TIMES Магазин ретро мебели Neef Louis Design в Амстердаме. Вид на центр Амстердама. Пастухи и их стадо овец в г. Винтерсвейк, Нидерланды. Пешеходы проходят мимо кафе Starbucks в центре Амстердама.

Есть два подхода к еврокризису. Сторонники первого, а это англоязычные экономисты, включая вашего покорного слугу, воспринимают все сквозь призму теории оптимальной валютной зоны. По сути, мы считаем, что шок случается, когда в условиях отсутствия общего правительства вводится в обращение единая валюта, и страны оказываются без действенных инструментов, финансовых или кредитно-денежных, для реагирования на них.

Тем временем сторонники второго подхода, предпочитаемого Берлином и Брюсселем, называют еврокризис расплатой за грехи. По их мнению, южно европейские страны вели себя безответственно и сейчас расплачиваются за это. Этим странам необходимо сделать так, чтобы воцарились благоразумие и бюджетная ответственность, проводились структурные реформы, и тогда все будет хорошо.

Так что важно отметить, что центр проблем в еврозоне смещается с юга к арке северного дискомфорта, в страны, которые совсем не укладываются в стереотип ленивых южан.

Примечательно, что сейчас новым больным в Европе стала Финляндия. А Нидерланды, которые по многим показателям ведут себя больше по-немецки, чем сами немцы, чувствуют себя чуть лучше, чем Италия, но значительно хуже, чем Франция и Португалия.

В самом деле у Франции – объекте тысяч репортажей о том, как щедрое государство всеобщего благоденствия убивает свою экономику, все относительно неплохо.

Специфический шок бывает разным. По Финляндии ударили падение Nokia и негативные последствия развития цифровых СМИ для экспорта газетной бумаги. Голландцы страдают от лопнувшего пузыря на рынке жилья, снижения доли использования заемных средств и непомерной нагрузки мании экономии. Но главное в том, что, когда дела идут плохо, реагировать нечем.

Так что, возможно, проблемы евро – это отражение плохой системы, а не аморального поведения кризисных стран. Das ist unmцglich! (Это невозможно! – нем., «НГ»).

[Федор Лукьянов]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../8344427.shtml
30.06.2016, 08:36
о том, почему Европа боится сама себя

Markus Schreiber/AP

У истории нет «правильной» и «неправильной» стороны, как полагают приверженцы идеи прогресса, но у нее есть своеобразное чувство юмора. «Европейский союз превратился в тюрьму народов», – забавно прочитать такое на полосе мнений ведущей глобальной газеты планеты The International New York Times. Автор, правда, Марин Ле Пен, она всегда так говорила, просто раньше ее колонка вряд ли появилась бы на этих страницах.

Лидер французского «Национального фронта» предрекает новую «весну народов»,

так называлась серия националистических революций в Европе в 1848–1849 годах. После «арабской» и «русской» весны – самое время…

Начинается другая эпоха. Референдум в Великобритании подводит окончательную черту под идеей «Большой Европы», которая родилась на исходе «холодной войны» и должна была заменить в качестве системообразующей концепции конфронтацию 1940–1980-х годов. Не только в Старом Свете, но и в глобальном масштабе, ведь именно Европу, которая преодолела раскол, видели прообразом и расширяющимся ядром нового мирового порядка.

Первый фатальный сбой случился с Россией – она в эту конструкцию решительно не вписалась, и присоединение Крыма стало безоговорочным отказом от дальнейших попыток.

Сейчас эрозия пошла глубже – в самую сердцевину Западной Европы.

Но существовал ли единый проект в реальности, помимо заявлений? Иван Крастев, один из наиболее проницательных европейских исследователей социально-политических трендов, писал пару лет назад, что на деле за фасадом строительства «новой Европы» всегда скрывались несколько совершенно разных проектов.

Это собственно Европейский союз — продолжение интеграции второй половины ХХ века, в основе которой лежала идея стирания границ, ослабления национальных идентичностей ради создания наднациональных ценностей, отказ от силовых методов политики в пользу нормативно-договорных.

Это Россия, пережившая крах государственности имперского типа и ищущая собственный путь строительства национального государства и вообще гражданской нации.

Это Балканские страны (можно толковать расширительно – значительная часть Восточной Европы), зажатые между попытками укрепить мучительно, а то и кроваво обретенный суверенитет и желанием отдать его «в хорошие руки». И это Турция, которая после 80 лет светского национализма под внешним патронатом поворачивается к религии и имперскому наследию в процессе эмансипации и роста амбиций.

К перечню Крастева можно добавить еще один компонент – американский. Вопреки заявлениям, отношение США к Большой Европе всегда было противоречивым. Вашингтон рассчитывал, что Евросоюз станет лояльным и эффективным управляющим в своей части мира, позволив Соединенным Штатам в полной мере взяться за новую сложную задачу – глобальное доминирование. Однако слишком сильная и консолидированная Европа Америке была не нужна. Точнее, консолидироваться, с точки зрения США, она должна была на атлантической основе, не отклоняясь в сторону каких-то иных серьезных партнерств, например с Россией.

В результате Старый Свет оказался для Вашингтона источником головной боли – и в плане лояльности (подозрения в том, что часть европейцев все-таки склонны сговориться с Кремлем), и в плане эффективности управления (стремительно убывающей).

Все пять составляющих большой европейской политики сегодня повисли в воздухе, направление развития непредсказуемо.

Европейский союз переживает всплеск национально ориентированного популизма, который стал следствием дискредитации правящих классов, их отчуждения от населения. Лозунг британских сторонников выхода из ЕС – «вернуть контроль». Имеется в виду возвращение суверенных полномочий из Брюсселя национальным правительствам. Ирония судьбы: «контроль» в данном случае выступает символом подлинной демократии и свободы – в пику власти никем не избранных и никому не подотчетных чиновников-еврократов.

Ступор проявляется на всех уровнях истеблишмента, наиболее примечательно, что никакого ликования и прилива сил не наблюдается и в стане победителей – Борис Джонсон отбивается от обвинений и успокаивает, что все будет хорошо. В самом же Евросоюзе на фоне растерянной и довольно вялой, как ни странно, реакции ведущих игроков, у которых, оказывается, не было заготовок на случай подобного исхода, намечаются глубокие расхождения относительно будущей модели.

Самое неприятное для интеграции – подспудное появление настроений в духе «спасайся, кто может»,

то есть стремление национальных правительств обеспечить себе некие гарантии вне зависимости от интересов союза. Если это продолжится, то лозунг «вернуть контроль» возьмут на вооружение уже не популисты, а мейнстрим. Объясняться это будет необходимостью спасти интеграцию, но на деле будет означать отказ от ее базовой установки с соответствующими последствиями.

Европа очень боится сама себя, возвращения «национального» прошлого с военными конфликтами и взрывами шовинизма.

Но вместо решительных шагов по-прежнему надеется, что каким-то чудом удастся сохранить комфортную модель, которая, как думали, навсегда избавила Старый Свет от призраков истории.

Посткоммунистическая Европа – та, что вступила в ЕС, и тем более та, что не успела, рискует прочно осесть на политической периферии. Решать все равно будут гранды, для них теперь «новые земли» – обуза, а не подспорье. Расширение закончено на неопределенный период, а вопрос «контроля» для восточноевропейцев обоюдоострый. С одной стороны, они сами могут столкнуться с ограничениями в случае скукоживания общего пространства. С другой – они же настаивают на ограничениях и более жесткой линии в том, что касается притока мигрантов, которых в Восточной Европе боятся еще больше, чем в Западной. Это только затягивает узел противоречий – к чему стремиться? И возрождает все фобии незрелых демократий.

То, что Реджеп Тайип Эрдоган совершил полный разворот в отношении России именно в дни «брексита» – скорее совпадение, но выглядит оно закономерным. Размораживание с Израилем и Россией – начало очередной попытки обрести точку опоры.

Турецкий проект неоосманской региональной сверхдержавы уперся в тупик по всем направлениям и привел к тяжелым последствиям.

Резервный вариант – европейская интеграция, от которой формально ни Анкара, ни Брюссель не отказывались, несмотря на откровенную взаимную неприязнь, становится совсем эфемерным. Тем более что главным сторонником сближения с Турцией выступала именно Великобритания – в духе ее стремления сделать ЕС менее гомогенным. Куда теперь двинется Анкара – неизвестно, особенно с учетом способности президента делать столь головокружительные кульбиты, но траектория явно не будет европейской в прежнем понимании.

Перед Соединенными Штатами встает вопрос о контроле над европейскими событиями.

Госсекретарь Джон Керри уже сделал пару довольно бесцеремонных заявлений. Сначала о том, что США намерены участвовать в переговорах о выходе Великобритании из Евросоюза, потом – что он вообще против такого выхода и не вполне верит, что таковой состоится. Как бы то ни было, вполне логично ожидать, что ставка теперь будет делаться на НАТО и еще более тесное слияние альянса с ЕС, может быть даже институционально, но как минимум политически.

Дальнейшее будет зависеть от американских выборов и будущего Трансатлантического торгового и инвестиционного договора – укрепятся ли по обе стороны Атлантики его сторонники или противники. Возможно и то и другое.

Ну и наконец, Россия. В очень точной книге, вышедшей пару месяцев назад, Дмитрий Тренин пишет о том, что к 2014-му страна исчерпала две основные концепции своего международного позиционирования после 1991 года: не стала частью Запада и не смогла превратиться в «системного интегратора» бывшего советского пространства. «Очевидный провал евроатлантического и постсоветского интеграционных проектов (имеются в виду проекты Москвы. – Ф.Л.) развязывает руки для собственно российского национального проекта XXI века».

То, что происходит в Евросоюзе, только подтверждает правильность этого диагноза. Как заметил, комментируя Brexit, бывший британский министр по делам Шотландии Дуглас Александер, «политика идеологий проиграла политике идентичности».

Мир удаляется от схемы, в которой различия стираются в пользу общего благосостояния.

Ренационализация происходит даже там, где зашли дальше всех в отказе от суверенитетов. Устойчивость и самодостаточность перед лицом внешних вызовов становится (и воспринимается) едва ли не главным залогом успешного развития. А поскольку мир, фрагментируясь, остается взаимозависимым, самодостаточность означает, прежде всего, разумное сочетание открытости и протекционизма, умения использовать любые внешние возможности и способности отгораживаться от наиболее очевидных рисков. Очередную «весну народов» хочется пережить с наименьшими потерями.