*5221. Это сладкое слово — Свобода

[Сергей Зубатов]

http://proriv.ru/articles.shtml/zubatov?that_sweet_word

Свобода! Не будет преувеличением сказать, что слово это стало не просто одним из, но самым главным лозунгом современности. Против свободы не выступает никто. Несмотря даже на имеющую место практически неограниченную свободу слова. За свободу голосуют, причём, как правило, все участвующие противоборствующие стороны. Во имя свободы совершают военные перевороты и демократические революции, сменяющие друг друга раз за разом, иногда с интервалом в полгода. За свободу своих народов патриоты погибают под бомбами, сбрасываемыми для освобождения этих народов от ига тиранов. Свободу, наконец, выбирают, ну хотя бы для того только, чтобы никому и в голову не пришло, что на самом деле выбор был между родиной и колбасой. Свобода сегодня бывает на любой вкус — политическая, экономическая, личная, национальная, слова, совести, выезда, въезда, собраний, ношения оружия, а также применения его против тех, чьи представления о свободе расходятся с твоими.

Подобная неоднозначность и очевидная внутренняя противоречивость самой идеи свободы породила множество её «негативных определений». Например, «Свобода — не вседозволенность», иными словами: свобода — это когда можно только то, что кем-то дозволено. Или, может быть, только тем, кому дозволено. Другой пример: «Свобода одного кончается там, где она начинает ущемлять свободу другого». Опять же непонятно, где — и, главное, кто — будет проводить эту границу? Оно б ещё и ничего, если бы желания и возможности всех людей были абсолютно одинаковыми, но, к сожалению (или к счастью?), это не так, и в результате одним оказывается можно всё, чего они хотят, а другим — ничего, даже если каким-то образом и гарантируется полная беспристрастность в случае конфликта.

Впрочем, при всей этой неопределённости, в последнее время в мире начало побеждать (в результате упорных бомбардировок и прочих гуманитарных акций) некоторое унифицированное представление о свободе. Считается, что точнее всего оно выражено в тексте конституции Соединённых Штатов Америки. Последователей данного мнения совершенно не смущают такие, казалось бы, странные факты, как то, что в исходном тексте конституции не было ни слова о каких бы то там ни было свободах, но зато была статья, закрепляющая право граждан на рабовладение, и что принимали её люди, почитавшие индейцев за один из вредных видов местной фауны. Но, как говорится, кто старое помянет — тому глаз вон. Не будем придираться и возьмём за образец это многократно поправленное за двести с лишним лет «творчество масс».

Но даже при таком, изрядно суженном подходе, мы наблюдаем весьма широкий спектр взглядов на свободу. Да это и не удивительно, если учесть, что идея сия является центральной в мировоззрении типичного американца, а вертится он, как легко догадаться, вокруг своего собственного центра — на то ему и свобода дана, в конце-то концов. В результате часть американского народа полагает, что вокруг уже давно царит вседозволенность, с которой надо нещадно бороться, в то время другая его часть едва дышит под непреодолимым гнётом репрессивного полицейского режима.

Этих последних принято называть либертарианцами, от слова «либерти», то бишь — «свобода». Либертарианцев, бывает, путают с либералами, но это — грубейшая ошибка. Либералы — это сторонники всяческой терпимости, они не имеют никакой конкретной программы и всегда выступают против чего-то. Они абсолютно точно знают, чего они не хотят в современной им действительности и пытаются с этим злом как-то бороться. Никакой позитивной программы у либералов нет и быть не может быть по определению, именно поэтому концепция либерализма столь аморфна и изменчива во времени и пространстве. Либералы в разных странах и в разное время ратуют за совершенно разные, зачастую диаметрально противоположные вещи. Происходит это потому, что их «за» — это не более чем следствие их «против», меньшее из всех зол, предложенных им на выбор. Следующее поколение либералов вполне может не согласиться с мнением родителей и развернуться на 180 градусов, оставаясь при этом в точности такими же либералами.

Либертарианцы же — совершенно не таковы. Они наоборот — всегда точно знают, за что они. Они имеют вполне конкретное представление о свободе и всегда готовы на самые строгие репрессивные меры в отношении тех, кто на эту свободу рискнёт покуситься. Это не значит, конечно, что все либертарианцы одинаковы. Как раз напротив — разные их течения и представители друг друга на дух не переносят. Чего, кстати, в принципе не может произойти с либералами, которые всегда и везде полностью довольны своими собратьями, против чего бы те ни боролись. Главное, чтобы боролись хоть против чего-нибудь.

Вообще говоря, либертарианство — это не столь уж новое явление. Ново лишь само слово, а как явление оно существует уже очень давно. Только называлось оно иначе — анархизм. Хотя нельзя не отметить, что современное либертарианство гораздо шире пропахшего нафталином анархизма мсье Прудона. Но это и естественно, ведь всё в мире должно иметь какое-то развитие. От анархизма либертарианство пошло, но пошло очень далеко, причём в прямо противоположных и перпендикулярных направлениях. Тем не менее, исходная общая основа осталась неизменной: чуть ли не религиозная нетерпимость к насилию над личностью. Правда, под насилием разные либертарианские мыслители подразумевают очень разные вещи. Настолько разные, что их общественные идеалы часто оказываются, как и у либералов, абсолютно несовместимыми. Но в отличие от либералов идеалы их — именно идеалы, а не антиидеалы. Либертарианцы любого толка стремятся к своей цели вне зависимости от окружающих их условий, тогда как либералы — наоборот, стремятся лишь поскорее покончить с негативными особенностями современной им действительности не особо задумываясь о том, к чему же всё это в результате приведёт.

Либералы часто оказываются в союзе с той или иной разновидностью либертарианцев. Либералы вообще любят всяческие союзы, ведь союз — это вещественное выражение терпимости, являющейся, с точки зрения либералов, главной человеческой добродетелью. В идеале либералам хотелось бы заключить союз со всеми сразу, отчего они и производят впечатление этаких политических проституток, но, увы, как и любые другие случайные связи, отношения либералов с их партнёрами никогда не бывают долговечными — их используют, а затем выбрасывают за ненадобностью и забывают. Либералы же после разрыва, бывает, переживают очень долго и болезненно, кляня своих бывших союзников в неверности. До тех пор, пока либо не найдут себе новую пару, либо не будут полностью раздавлены бывшими партнёрами или кем-нибудь ещё.

Противостоят либертарианцам и либералам, как легко догадаться, консерваторы, т.е. те, кто полагает, что всё кругом и так обстоит неплохо, а от добра добра не ищут. Максимум, за что могут ратовать консерваторы в плане социальных изменений — это вернуться чуть-чуть назад, к состоянию, когда мир ещё не был испорчен последними либеральными реформами. Но вернуться именно чуть-чуть, поскольку более серьёзный откат для них в любом случае неоправданно радикален и противоречит самим принципам консерватизма. Это делает консерваторов прямым антиподом либералов, но одновременно и роднит их: как и у либералов, у консерваторов нет и не может быть никакой конкретной программы. Если опуститься до механистических аналогий, то консерваторы — это тормоза, а либералы — смазка для колёс Истори, которая перемалывает и тех, и других, несясь по колее, проложенной более целеустремлёнными общественными силами.

Но, конечно, консерваторы — не единственные противники «всего нового и прогрессивного», олицетворяемого либертарианцами и либералами. Во врагах, прежде всего, могут оказаться и сами же либертарианцы, но из конкурирующей ветви. Кроме того, у либертарианцев, точно так же, как и у либералов, есть и свой точный антипод, который, правда, не имеет пока общепринятого собирательного названия. Назовём их солидаристами, поскольку они являются сторонниками т.н. солидарного общества, т.е. такого общества, где каждый знает своё место и доволен им. Личная свобода (в каком бы то ни было смысле) в таком обществе вообще не предусмотрена, а идеалом человеческой организации представляется армейская казарма. Солидаристы вполне могут вступать в союз с консерваторами против либералов, который, в отличие от либерально-либертарианского союза может быть и весьма продолжительным, поскольку консерваторы просто постоянно подстраиваются под солидаристов, выступая, в отличие от либералов, не в роли взбалмошной любовницы, а скорее в роли забитой жены, которая несмотря ни на что остаётся верна мужу, поскольку какой-никакой, а мужчина в доме, за ним — как за каменной стеной, да и вообще — орёл.

Солидаристы, как и либертарианцы, часто враждуют со своими же, но эта вражда имеет совершенно иные причины. Если разногласия либертарианцев практически всегда носят идеологический характер, то солидаристам в области идеологии делить нечего. Зато у них есть свой, гораздо более материальный объект дележа — власть. Кто-то ведь должен быть наверху, и этот кто-то должен быть один, в то время как претендентов обычно оказывается сразу несколько. Как ни странно это выглядит, но солидаристы и либертарианцы вполне способны вступать во временные тактические союзы против враждебных группировок себе подобных. Но надо отметить, что союзы эти всегда бывают крайне недолговечными и автоматически распадаются после победы над общим врагом, а чаще всего — ещё задолго до неё.

Здесь необходимо сделать одно важное замечание, а точнее — предостеречь от ещё одной расхожей ошибки. Солидаристов иногда путают с тоталитаристами, что совершенно не верно. Под тоталитарным обычно понимают общество с единой идеологией и солидарное общество действительно таково. Но идеал любой разновидности либертарианцев ничуть не менее тоталитарен, разве что его идеология обычно гораздо более изысканна. На самом деле, он обычно даже более тоталитарен, поскольку для солидарного общества важна не столько идеология, т.е. сознательное подчинение своей жизни предписанной общей идее, сколько простая покорность нижестоящих вышестоящим, чем бы она ни была вызвана.

К наиболее ярким примерам солидарных обществ можно отнести абсолютные монархии и различные фашистские режимы.

Но мы несколько отвлеклись от нашей основной темы — либертарианства. В настоящее время можно выделить по крайней мере три важные ветви претендентов на роль освободителей человечества (это не считая главного ствола — «чистого» анархизма, который с каждым годом чахнет всё сильнее и уже вряд ли когда заплодоносит), но лишь одна из них находится, если можно так выразиться, в «стадии активного роста». Все они находятся в состоянии крайней враждебности по отшению друг к другу. Эти ветви — свободный капитализм, антииндустриализм и коммунизм.

Начнём c последней, а по времени — первой ветви. Строго говоря, идея коммунизма возникла задолго до официального появления на свет самого слова «либертарианство» и многие из считающих себя правоверными либертарианцами будут с яростью отрицать своё пусть и отдалённое, но родство с коммунистами. Факт, однако, остаётся фактом: основная и, по существу, единственная задача коммунизма — это освобождение человека от оков экономической несвободы, порождаемой частной собственностью на средства производства. Человек при коммунизме действительно свободен, он волен делать практически всё, что ему заблагорассудится, не будучи ни на йоту озабочен проблемами выживания себя и своей семьи. Это не означает, конечно, что человек будет избавлен от любых забот, однако проблемы выживания, если и будут заботить его, то исключительно в глобальном, общечеловеческом масштабе, вне морального конфликта «либо я — либо они».

Разумеется, всё это коммунистическое изобилие должно кем-то физически производиться, но если учесть, что по крайней мере процентов 80 общемирового производста потребляется всего несколькими процентами самых богатых жителей Земли, то становится достаточно очевидно, что обеспечение более чем приемлемого уровня жизни каждого не потребовало бы слишком уж обременительных усилий. Сознательного человека не смущают требования не вытаптывать газонов и прибирать за собой после пикника, он не рассматривает их как посягательство на его свободу и согласен выполнять их добровольно. Как выразился в «Манифесте GNU» основатель Free Softwsre Foundation Ричард Столлман: «Люди смогут свободно посвящать себя какой-либо увлекательной деятельности, например — программированию, после того, как потратят положенные десять часов в неделю на обязятельные работы вроде законодательства, укрепления семьи, починку роботов и поиски астероидов». (Интересно отметить, что сам г-н Столлман, несмотря на свои местами абсолютно коммунистические воззрения, считает себя скорее антикоммунистом. Объясняется это тем, что его представления о коммунизме всю жизнь ограничивались описанием «советской действительности» в «свободной» западной прессе, а самостоятельно изучить вопрос ему, как либералу, было недосуг.)

Безусловно, всегда будут находиться хулиганы, гадящие в скверах, но если их будет относительно немного, то и вред от них будет небольшой, да и приструнить их будет несложно. В результате, по мере повышения как сознательности общества, так и средней производительности труда потребность в государстве как инструменте подавления подобных антиобщественных элементов будет неуклонно снижаться пока оно не отомрёт за ненадобностью окончательно в полном соответствии с исходными идеями анархии.

Однако, падение Советсткого Союза более чем наглядно продемонстрировало, что коммунизм уже нельзя рассматривать в качестве одной из реальных альтернатив современного развития. Это никоим образом не означает, конечно, что коммунизм тихо скончался и больше не в состоянии возродиться. Более того, скорее всего это не так, но тем не менее достаточно очевидно, что развитие коммунизма зашло в тупик, выхода из которого в ближайшем будущем не видно. Однажды коммунизму уже удалось выбраться из подобного тупика, когда большевики осознали себя именно коммунистами и полностью порвали с либеральными меньшевиками, но с тех пор либерализация международного коммунистического движения зашла настолько далеко, что от его либертарианского ядра уже практически ничего не осталось. Коммунизм мутировал назад в либеральную социал-демократию и на какое-то время о нём можно спокойно забыть. Центр тяжести либертарианства, как уже было сказано выше, прочно переместился в США.

Одна и двух оставшихся (американских) ветвей либертарианства — антииндустриализм — также не может пока претендовать на сколько-нибудь серьёзное влияние на развитие современного общества. Исключить её из рассмотрения, однако, нельзя по той причине, что она вполне может стать одной из ведущих мировых идеологией в относительно недалёком будущем. Послужить толчком стремительного роста её популярности может какая-нибудь крупная промышленная катастрофа, особенно на фоне (и в результате) социального разложения, вызванного распространением наиболее распространённой сегодня либертарианской идеологии — свободного капитализма. Лучше всего концепция антииндустриализма изложена в работе «Индустриальное общество и его будущее», больше известной как «Манифест Унабомбера» или «Манифест FC». Её автор — Теодор Качинский, доктор философии, выпускник Гарварда, бывший преподаватель математики университета в Беркли, а в настоящее время — заключённый федеральной тюрьмы в Колорадо, отбывающий 4 пожизненных заключения плюс 30 лет сверху за серию политических убийств и покушений на убийства.

По своей философской направленности антииндустриализм Качинского является наиболее последовательным развитием идей анархии. Если совсем вкратце, то суть его заключается в том, что человеческую свободу ограничивает не столько государство, как таковое, сколько всепроникающая инфраструктура современного индустриального общества, безжалостно подчиняющая каждого человека своим целям и ритмам. В принципе, идея эта отнюдь не нова и была весьма популярна ещё у «новых левых» в шестидесятые, но в отличие от своих расхристанных предшественников, всегда выступавших исключительно с позиций либерализма, Качинский сформулировал не только что есть зло, но и вполне конкретный идеал, к которому следует стремиться. А также, пути достижения этого идеала.

Одним из ключевых моментов антииндустриализма является утверждение, что в силу совершенно объективных причин развитие технологий всегда оказывает гораздо большее влияние на процессы общественной эволюции, чем естественное стремление каждого отдельно взятого человека к свободе, в связи с чем освобождение человечества от оков индустриализма в принципе не может быть достигнуто путём постепенных демократических реформ. Только революция, возможно — с использованием тероризма для внесения хаоса во всё более и более усложняющийся механизм взаимосвязанной мировой индустриальной экономики, может достигнуть цели: привести к полному краху последней и распаду человечества на отдельные малочисленные и слабо связанные друг с другом общины, живущие по законам пионеров «дикого запада» — идеала свободы, уже однажды достигнутого на Американском континенте, но впоследствии безвозвратно утраченного.

Наконец, последняя ветвь, оказывающая в последнее время всё большее и большее влияние на развитие мировой экономики — это т.н. свободный (или, как это красиво звучит по французски, laissez faire, дословно — позволяющий) капитализм. Суть его заключается в том, что все люди должны быть абсолютно свободны в своей экономической деятельности, а государство должно выполнять только и исключительно роль арбитра, следящего чтобы никто из участников не нарушал «правил игры». Иными словами, государство не имеет права следовать каким бы то ни было соображениям общественного блага. Ни даже иметь их. Более того, утверждается, что никакого «общественного блага», как такового, в природе вообще не существует, а существуют лишь частные блага отдельных людей, о коих благах последние в меру своих сил и пекутся. И государству нет и не должно быть дела до того, как именно. До тех пор, во всяком случае, пока кто-либо не пожаловался на нарушение закона. (Именно так: кто-то пожаловался, а не чиновник решил, что пора вмешаться.) При этом законы должны закреплять свободу, а не ограничивать её, как это, например, делает один из наиболее ненавистных сторонникам свободного капитализма закон — т.н. «Акт Шермана», серьёзно ограничивающий экономическую свободу монополий.

Когда «свободные капиталисты» говорят, что государство не должно иметь никаких экономических прав, они действительно имеют в виду именно это. Государство свободного капитализма не имеет права даже взымать налоги — оно должно существовать на деньги, собранные гражданами для этих целей на абсолютно добровольной основе. По существу, всё государство сводится к его судебно-наказующей функции. Но не исправительной — повторим ещё раз: госудорство следит за соблюдений «правил игры». Точка. Определение, что есть хорошо и что есть плохо, не входит в его функции.

Понятно, что базируясь на чисто экономических посылках, вряд ли можно было всерьёз говорить о практической реализуемости подобного общества. До тех пор, пока (на, скажем так, либеральном этапе своего развития) вся идея свободного капитализма сводилась лишь к набору «не хочу» — не хочу платить налогов; не хочу, чтобы мне указывали, как мне вести дела; не хочу, чтобы мне навязывали какие-то «высшие» интересы и т.д. — до этих пор на её сторонников смотрели как на не вполне нормальных, но, в общем, безобидных чудаков. Так продолжалось до середины прошлого века, когда было разработано и озвучено идеологическое обоснование общества свободного капитализма.

Сделала это выпускница истфака ЛГУ Алиса Розенбаум, эмигрировавшая в 1926 году в США, где она стала известна под именем Айн Рэнд. (И которая, кстати, терпеть не могла слова «либертарианство», сначала из-за того, что оно «неестественно звучит», а потом ещё и из-за его прочной ассоциации с «традиционным» анархизмом, от которого новое направление тщательно открещивалось. Но время взяло своё: через 18 лет после своей смерти она была признана одним и пяти величайших либертарианцев столетия.) Именно Айн Рэнд, явив миру философию объективизма (не путать с объективным идеализмом из университетского курса диамата) превратила полуподсознательное либеральное недовольство самодурством правительства в движение за освобождение человека от насилия над его природой и построение идеального общества. Но объективизм — слишком обширная тема, чтобы обсуждать его здесь. Мы подробно рассмотрим его в следующей статье, «Идеальное общество или Да здавствует эгоизм!».
Январь 2000

[Людвиг фон Мизес]

http://antisocialist.ru/papers/mizes....na.zapade.htm
I

История западной цивилизации - это история непрекращающейся борьбы за свободу.

Общественное сотрудничество в условиях разделения труда является главным и единственным условием успеха человека в борьбе за выживание и в стремлении улучшить свое материальное благосостояние. Но поскольку человеческая природа такова, какова она есть, общество не может существовать, если в нем не действуют законы, препятствующие "непослушным" совершать деяния, несовместимые с жизнедеятельностью общества. В целях сохранения мирного сотрудничества нужно быть готовым прибегнуть к насильственному подавлению того, кто нарушает спокойствие. Обществу не обойтись без аппарата принуждения, то есть без государства и правительства. Но здесь возникает другая проблема: ограничить полномочия людей, выполняющих правительственные функции, дабы они не вздумали злоупотребить властью и низвести остальных до положения рабов. Цель всякой борьбы за свободу - держать вооруженных защитников мира, правителей, полицейских в определенных границах. Политическое понятие свободы индивидуума означает: свобода от полицейского произвола.

Идея свободы всегда была характерна для Запада. Восток от Запада отличает, прежде всего, то, что народы Востока никогда не разрабатывали идею свободы. Непреходящая заслуга древних греков состоит в том, что они первыми поняли значение институтов, охраняющих свободу. Новейшие исторические изыскания позволяют установить происхождение некоторых научных достижений, которые прежде приписывались эллинам, из восточных источников. Однако, идея свободы, бесспорно, зародилась в городах Древней Греции. Из трудов греческих философов и историков она перешла к римлянам, а затем - к европейцам и американцам. Она стала основным пунктом всех представлений людей Запада о справедливо устроенном обществе. Именно она породила философию laissez faire, которой человек обязан всеми дотоле невиданными достижениями эпохи капитализма.

Цель всех современных политических и юридических институтов - оградить свободу индивидуума от посягательств со стороны правительства. Представительное правительство и правовое государство, независимость судов и трибуналов от вмешательства со стороны исполнительной власти, habeas corpus001, судебное разбирательство и возмещение ущерба в случае незаконных действий исполнительной власти, свобода слова и прессы, отделение церкви от государства и многие другие институты преследовали всегда одну и ту же цель: ограничить всесилие должностных лиц и оградить индивидуума от произвола.

Эпоха капитализма освободила человека от всех пережитков рабства и крепостничества. Она покончила с жестокими расправами и свела наказания за преступления к минимуму, необходимому для того, чтобы отпугнуть нарушителя от совершения проступка. Она положила конец пыткам и другим недостойным методам обращения с подозреваемыми и преступниками. Она, наконец, отменила все привилегии и провозгласила равенство всех перед законом. Вчерашние подданные тиранов превратились, таким образом, в свободных граждан.

Материальные улучшения жизни явились результатом проведения этих реформ и новшеств в правительственной политике. Когда все привилегии были ликвидированы и каждому было предоставлено право вступить в соревнование с законными интересами других, это развязало руки тем, кто достаточно изобретателен, чтобы развивать новые отрасли промышленности, которые сегодня столь необходимы для нормальной жизнедеятельности. Население увеличилось, но даже увеличившись, оно стало жить лучше, чем предки.

В странах западной цивилизации также всегда были апологеты тирании, то есть полного произвола самодержца или аристократии, с одной стороны, и абсолютного бесправия остального народа, с другой. Однако с эпохи Просвещения их число стало уменьшаться. Восторжествовало дело свободы. В начале XIX в. казалось, что остановить победное шествие принципа свободы невозможно. Самые выдающиеся философы и историки верили, что историческое развитие ведет к установлению институтов, гарантирующих свободу, и никакие ухищрения и козни сторонников рабства не способны воспрепятствовать тенденции к либерализации.

II

Касаясь вопроса либеральной социальной философии, часто упускают из виду важный фактор, который способствовал развитию идеи свободы, а именно, исключительную роль, которая отводилась в воспитании элиты древнегреческой литературе. Среди греческих авторов были и сторонники всемогущей государственной власти как, например, Платон. Но основное содержание греческой идеологии составляло осуществление принципа свободы. Греческие полисы, если их сравнивать с современными социально-политическими институтами, были олигархиями. Свобода, которую государственные деятели, философы и историки воспевали как высшее благо человека, была привилегией меньшинства. Отказывая в свободе метекам и рабам, греки, по существу, выступали за деспотию наследственной касты олигархов. Однако было бы серьезной ошибкой считать, что их дифирамбы были неискренними. В восхвалении свободы и борьбы за нее они были не менее бесхитростны, чем те американские рабовладельцы, которые две тысячи лет спустя совершенно искренне и с готовностью поставили свои подписи под Декларацией Независимости. Именно политическая литература Древней Греции породила идеи тираноборцев002, философию вигов, учения Альтузия, Гроция, Дж. Локка, создателей современных конституций и биллей о правах. Именно изучение классического наследия, основная отличительная черта образования в эпоху либерализма, не давало выветриться духу свободы в Англии времен Стюартов, во Франции времен Бурбонов и в Италии, раздираемой междоусобными распрями.

Никто иной, как Бисмарк, самый заклятый враг свободы среди всех государственных деятелей XIX в., признается, что даже в Пруссии Фридриха-Вильгельма III оплотом республиканцев была гимназия003. Отчаянные попытки исключить классические штудии из программ либерального образования и таким образом уничтожить сам его дух явились одним из проявлений возрождающейся рабской идеологии.

Еще каких-нибудь сто лет назад мало кто мог предвидеть, какую мощную силу приобретут вскоре идеи, направленные против свободы. Казалось, идеалы свободы так прочно укоренились в сознании людей, что никакое движение вспять не смогло бы их уничтожить. Конечно, было бы бесполезно нападать на свободу открыто, призывать к возвращению в рабство. Но антилиберализм завладел умами людей, будучи загримирован под сверхлиберализм, то есть осуществление и воплощение самих идей свободы. Он пришел под личиной социализма, коммунизма, планирования.

Любому здравомыслящему человеку с самого начала было ясно, что цель апологетов социализма, коммунизма, планирования состоит в уничтожении свободы индивидуума и установлении всемогущества государственной власти. Однако большинство интеллектуалов, примкнувших к социалистам, было убеждено, что, выступая за социализм, они борются за свободу. Они называли себя "левым крылом" и "демократами", а в настоящее время они даже претендуют на то, чтобы именоваться "либералами".

Эти интеллектуалы и следующие за ними массы подсознательно явственно ощущали, что если не смогли выполнить свои далеко идущие честолюбивые планы, то лишь по собственной вине. Они просто оказались либо недостаточно умны, либо недостаточно изобретательны. Однако им очень не хотелось сознаваться в собственной бездарности ни себе самим, ни своим товарищам, лучше уж найти козла отпущения. Они убедили самих себя и попытались убедить других в том, что причина их неудач лежит не в них самих, а в несправедливости экономической организации общества. При капитализме, утверждают они, только очень немногие имеют возможность самореализоваться. "В обществе, живущем по принципу laissez faire, свободы могут добиться только те, кто в состоянии ее купить"004. Следовательно, заключают они, государство должно вмешиваться в жизнь общества, чтобы вершить "социальную справедливость", то есть, по их представлениям, чтобы давать неудовлетворенной своим положением посредственности "по потребностям".

III

До тех пор пока вопрос о социализме оставался лишь предметом теоретических споров, люди, не способные мыслить здраво и ясно, могли всерьез поверить, что при социалистическом режиме сохранение свободы возможно. Но эти иллюзии развеялись, когда опыт СССР показал всем, каковы условия жизни при социалистической системе. Отныне апологеты социализма вынуждены извращать самоочевидные факты и манипулировать словами, силясь доказать совместимость социализма и свободы.

Профессор Ласки - называвший себя "некоммунистом" и даже "антикоммунистом" - заявляет нам, что "в Советской России коммунист, несомненно, вполне ощущает свободу, но так же ясно он сознает и то, что в фашистской Италии у него этой свободы не будет"005. Действительно, русский имеет право подчиняться приказам своего начальства, но стоит ему хоть на одну сотую отклониться от "правильного" образа мысли, который определили власти предержащие, он подвергается безжалостному уничтожению. Все политики, чиновники, писатели, музыканты, ученые, оказавшиеся жертвами "чистки", разумеется, не были антикоммунистами. Напротив, они были ярыми коммунистами, старыми членами партии, которым в знак признания их верности советской идеологии верховное руководство доверило высокие посты. Их единственная вина состояла в том, что они не успели мгновенно подстроить свои идеи, политические взгляды, содержание своих книг и симфоний к идеям и вкусам Сталина. Трудно поверить, что все эти люди "вполне ощущали свободу", если только не придать слову "свобода" смысл, прямо противоположный тому, в котором оно обычно употребляется.

В фашистской Италии, конечно, никакой свободы не было вовсе. Она переняла пресловутый советский образец "однопартийности" и в полном соответствии с ним уничтожила всякое инакомыслие. Но даже в осуществлении этого принципа между большевиками и фашистами все же огромная разница. Так, например, жил в фашисткой Италии бывший член парламентской группы депутатов-коммунистов профессор Антонио Грациадеи, оставшийся до смертного часа верным своим коммунистическим убеждениям. Как заслуженный профессор в отставке он получал правительственную пенсию и имел возможность публиковать в самых известных итальянских издательствах свои труды, являющиеся образчиками ортодоксального марксизма. Его несвобода была, по-видимому, менее жесткой, нежели свобода коммунистов в России, которые, по выражению Ласки, "несомненно, вполне ощущали свободу".

Профессор Ласки с особым удовольствием несколько раз повторяет известный трюизм о том, что свобода на практике означает всегда лишь свободу в рамках закона. Закон же, продолжает он, стремится "обеспечить незыблемость того образа жизни, который признается желательным теми, кто управляет государственной машиной"006. Именно так функционируют законы свободной страны: они защищают общество от попыток разжигания гражданской войны и насильственного свержения правительства. Но Ласки делает серьезную ошибку, заявляя, будто в капиталистическом обществе "стремление бедных радикально изменить имущественные права богатых сразу же ставит под угрозу все перспективы свободы".

Возьмем, к примеру, Карла Маркса, который, кстати, является кумиром самого профессора Ласки и его единомышленников. Когда в
1848-1849 гг. он принимал активное участие в организации и проведении революции (сначала в Пруссии, потом в других германских государствах), то - являясь по существу иностранцем - он был выдворен и переселился с женой, детьми и своей служанкой в Париж, а позже в Лондон007. Некоторое время спустя после того, как неудавшиеся революционеры были амнистированы, ему разрешили вернуться в любое место Германии, и он неоднократно пользовался этим разрешением. Отныне он не был изгнанником и добровольно избрал местом жительства Лондон008. Никто не препятствовал ему при основании Международного товарищества рабочих (1864 г.), организации, целью которой, как он сам признавался, была подготовка великой мировой революции. Никто не мешал ему в интересах этой организации ездить по европейским странам. Он преспокойно писал и издавал книги и статьи, которые, если использовать выражение Ласки, откровенно призывали к "радикальному изменению имущественных прав богатых". Маркс мирно почил в Лондоне, в своей квартире на Мэйтленд Парк-Роуд 41, 14-го марта 1883 г.

Или возьмем Британскую партию лейбористов. Их попытки "радикально изменить имущественные права богатых" - как хорошо известно самому профессору Ласки - никогда не встречали противодействия, несовместимого с принципом свободы.

Маркс, будучи оппозиционером, мог преспокойно жить, писать и призывать к революции в викторианской Англии, так же как и лейбористы могли беспрепятственно заниматься политической деятельностью в послевикторианской Англии. В Советской России не потерпели бы ни малейшей оппозиции. Вот в чем разница между свободой и рабством.

IV

Те, кто критикует правовое и конституционное понятие свободы и институты, созданные для ее практического осуществления, правы в одном: защищенность индивидуума от произвола властей сама по себе недостаточна, чтобы сделать его свободным. Но подчеркивать эту бесспорную истину означает ломиться в открытую дверь. Никто из поборников свободы никогда и не утверждал, будто гарантия от произвола властей - достаточна для обретения свободы. Единственное, что дает гражданину всю полноту свободы, которая только совместима с жизнью в обществе, - это рыночная экономика. Никакие конституции и билли о правах сами по себе не создают свободы. Они лишь защищают от посягательств полицейской власти ту свободу, которую дает индивидууму экономическая система, основанная на конкуренции.

При рыночной экономике каждый имеет возможность добиваться такого положения в структуре общественного разделения труда, какого он желает. Он волен выбирать профессию, в рамках которой он планирует оказывать услуги другим людям. Этого права у человека нет в условиях планового хозяйства. Здесь власти решают, чем человек будет заниматься. По их усмотрению он будет либо выдвинут на более высокий пост, либо, напротив, оставлен в прежней должности. Индивидуум целиком зависит от милости властей предержащих. При капитализме же любой может вызвать на соревнование любого. Если тебе кажется, что ты можешь предложить людям товар лучшего качества или по более дешевой цене, чем другие, ты вправе доказать свои способности. Твоим планам не грозит отсутствие средств: капиталисты постоянно заинтересованы в людях, которые смогут с максимальной выгодой использовать их фонды. Успех деятельности бизнесмена зависит только от того, как будут вести себя потребители, которые всегда покупают то, что им нравится больше всего.

Рабочий также не зависит от произвола нанимателя. Предприниматель, который не сможет нанять наиболее квалифицированных рабочих и удержать их достаточно высокой зарплатой от перехода в другие места, расплачивается за свою нерасторопность сокращением чистого дохода. Вербуя работников, наниматель отнюдь не оказывает им милость. Они для него такое же необходимое средство достижения успеха, как сырье или заводское оборудование. Рабочий же имеет возможность выбирать занятие, которое ему по душе.

В капиталистическом обществе не прекращается процесс социального отбора, определяющего положение и доход каждого индивидуума. Случается, что большие богатства уменьшаются и вовсе сходят на нет, в то время как люди, вчера еще бывшие бедняками, добиваются высокого положения и приобретают состояние. В условиях, когда ни у кого нет привилегий и правительство не защищает ничьи личные интересы от угрозы со стороны более работоспособных и деловитых новичков, тем, кто приобрел капитал, приходится каждый день отвоевывать его вновь и вновь в конкуренции с другими.

В рамках общественного сотрудничества при разделении труда каждый зависит от того, насколько высоко предлагаемые им услуги оцениваются потребителями, к которым, кстати сказать, принадлежит и он сам. Приобретая или, напротив, не приобретая товар или услуги, каждый как бы выступает членом верховного суда, присуждающим любому - не исключая и самого себя - определенное место в обществе. Каждый участвует в процессе определения размеров дохода каждого - у кого-то более высокого, у кого-то - более низкого. Любой вправе внести такой вклад в общее дело, за который общество вознаградит его более высоким заработком. Свобода при капитализме означает: ты зависишь от свободы действий других людей не больше, чем другие зависят от твоей свободы действий. Когда в производстве существует разделение труда и нет ничьей абсолютной экономической автаркии, не может быть иной свободы, кроме этой.

Необходимо подчеркнуть, что основной аргумент в пользу капитализма и против социализма - даже не то, что социализм предполагает непременную ликвидацию всех "пережитков" свободы и превращение людей в полных рабов, а то, что социализм неосуществим как экономическая система, так как в социалистическом обществе исключается возможность экономического расчета. Поэтому социализм вообще нельзя рассматривать как систему экономической организации общества. Это - средство разрушения общественного сотрудничества, путь к бедности и хаосу.

V

Говоря о свободе, мы не касаемся основных экономических противоречий между капитализмом и социализмом. Отметим только, что европеец отличается от азиата именно тем, что он привык к свободе и сформирован ею. Цивилизации Китая, Японии, Индии, исламских стран Ближнего Востока даже до их знакомства с западным образом жизни нельзя, разумеется, считать цивилизациями варваров. Эти народы уже много столетий, даже тысячелетий тому назад добились огромных успехов в промышленности, архитектуре, литературе, философии и образовании. Они основывали могущественные империи. Однако позже их движение вперед остановилось, их культуры потеряли жизненность, и они разучились успешно справляться с экономическими проблемами. Их интеллектуальный и художественный гений сошел на нет, художники и писатели стали слепо копировать традиционные образцы, богословы, философы и юристы, все как один, занялись толкованием древних источников. Памятники, воздвигнутые некогда предками, рушились, империи распадались. Люди потеряли жизненную силу и равнодушно взирали на продолжающийся упадок и обнищание.

Философские работы и поэтические памятники народов древнего Востока могут соперничать с самыми ценными произведениями Запада. Однако вот уже в течение многих веков на Востоке не появилось ни одной значительной книги. Интеллектуальная и литературная история нашего времени едва ли помнит имя какого-либо восточного автора. Восток перестал участвовать в интеллектуальных исканиях человечества. Ему так и остались чуждыми и непонятными проблемы и противоречия, волновавшие Запад. Европа бурлила, на Востоке царили застой, леность и равнодушие.

Причина такого положения ясна. На Востоке не было самого важного: идеи свободы человека от государства. Восток никогда не поднимал знамени свободы, не пытался противопоставить права индивидуума власти правителей. Никто здесь не возмущался произволом тиранов и поэтому, естественно, не разрабатывал юридические уложения, которые защищали бы имущество граждан от конфискации по прихоти тирана. Напротив, введенные в заблуждение мыслью о том, что богатство одних является причиной нищеты других, люди даже одобряли обычай тиранов отбирать у наиболее удачливых купцов их имущество. Это исключало крупные накопления капитала и закрывало путь к тем преимуществам, которые возникали при наличии значительных капиталовложений. Это препятствовало возникновению "буржуазии" и, следовательно, появлению людей, способных покровительствовать писателям, художникам, изобретателям.

Выходцам из народа были отрезаны все пути к продвижению, кроме одного: добиться чего-либо можно было только службой князьям. Западное общество было сообществом индивидуумов, соревнующихся в борьбе за высшие награды, восточное - сборищем подданных, целиком зависящих от милости царя. Энергичный молодой человек на Западе смотрит на мир как на поле своей деятельности, где он может добиться всего: известности, почестей, богатства - для его честолюбия нет ничего недостижимого. Его ровесник, вялый и расслабленный юноша Востока, способен только повторить путь, предписываемый средой. Благородная уверенность в себе, присущая европейцу, нашла блестящее выражение в Софокловском хоровом гимне в "Антигоне", воспевающем человека и его предприимчивость, в Девятой Симфонии Бетховена. Ничто подобное никогда не звучало на Востоке.

Мыслимо ли, чтобы потомки людей, создавших европейскую цивилизацию, отказались от свободы и добровольно отдали себя во власть всесильного государства? Чтобы они согласились быть винтиками в гигантской машине, изобретенной и приводимой в движение всемогущим вождем? Неужели по примеру остановившихся в своем развитии цивилизаций они откажутся от идеалов, ради достижения которых была принесена не одна тысяча жертв?

Ruere in servitium, они погрузились в рабство, печально констатировал Тацит, говоря о римлянах времен Тиберия.

001 Habeas corpus (лат.) - дословно: "право на распоряжение своим телом". В английской юриспруденции термин, обозначающий право каждого заключенного под стражу по обвинению в совершении преступления требовать подтверждения судьей правомерности его ареста.
002 Тираноборцы (монархомахи) - писатели-публицисты в Западной Европе второй половины XVI - начала XVII вв., высказывавшиеся против королевского абсолютизма. Монархомахи отрицали божественное происхождение королевской власти, доказывали, что суверенитет принадлежит народу, который по договору передает власть монарху и имеет право свергнуть его, если он нарушит условия договора (и тем самым превратится в "тирана"), и даже убить его. Однако в то время их идеи не имели успеха, и к середине XVII в. в качестве превалирующей формы правления в Европе утвердилась абсолютная монархия.
003 См.: Бисмарк О. Мысли и воспоминания. Т. 1. М.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1940. С. 1.
004 Н. Laski, article "Liberty" in the "Encyclopaedia of the Social Sciences", IX, p. 443.
005 Ibid., p. 445-446.
006 Ibid., p. 446.
007 О деятельности Маркса в 1848-1849 гг. см.: Karl Marx, Chronik Seines Lebens in Einzeldaten (Карл Маркс, Хроника жизни в датах), изд. Института Маркса, Энгельса и Ленина в Москве, 1934, с. 43-81.
008 В 1845 г. Маркс добровольно отказался от прусского гражданства. Позже, в начале шестидесятых годов, он собирался начать политическую карьеру в Пруссии, но просьба о возвращении ему гражданства не была удовлетворена, и, таким образом, карьера стала невозможна. По-видимому, именно это побудило его остаться в Лондоне.

Людвиг фон Мизес
[Idea of Liberty is Western // American Affairs (October 1950). Перепечатана в: Mises L. Money, Method, and the Market Process. Auburn, Ala: The Ludwig von Mises Institute, Norwell, Mass.: Kluwer Academic Publishers, 1990. Включена в книгу "Anticapitalistic Mentality" (1956) как параграфы 4 и 5 главы 4.
// Мизес Л. фон. Либерализм. М.: Социум, Экономика, 2001. С. 204-212
Печатается по: Мизес Л. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. - М.: Дело, 1993. С. 215-122.]

[Ярослав Романчук]

http://antisocialist.ru/papers/roman...iy.variant.htm

Определить свободу словами непросто. Еще сложнее описать ее при помощи знака или символа. Логотип научно-исследовательского центра Мизеса (Беларусь) - это наше графическое определение свободы. Человек свободен в той степени, в какой он сам может выбирать цели и средства их достижения. Во всех сферах деятельности, от семьи, бизнеса и трудоустройства до выбора друга, жены, партии, президента или депутата местного совета. Свобода имеет смысл только в той степени, в какой она касается отношений между людьми. Квадраты в нашем знаке - это изображения людей и их взаимодействия. Наш знак - свобода в реальном мире, а не в теоретической модели. Белые, зеленые и желтые квадраты, разных размеров и форм - это люди. Каждый из нас уникален. Каждый человек - неповторимая информационная и ценностная система. Поэтому квадраты имеют разные размеры и разный цвет. Для графического изображения каждого человека мы выбрали квадрат. В нашем знаке свободы все люди - квадраты. Здесь нет ромбов, кругов или эллипсов. Это значит, что каждый из нас равен перед законом. Ни у кого нет привилегий от рождения или по решению государства.

Каждый из нас волен сотрудничать с кем угодно, когда угодно и в какой угодно сфере. Если это сотрудничество добровольно, интересно, выгодно и полезно для другого человека. В нашем логотипе разные квадраты граничат между собой хаотично, без какого-то определенного порядка. Люди общаются так, как они хотят, а не по какой-то формуле, утвержденной государством или выведенной математиками.

Для обозначения свободы мы выбрали квадраты трех размеров. Все они имеют границы. Первый, самый маленький квадрат - это человек в его телесной оболочке. Каждый из нас живет в рамках своего тела. Эти рамки - законы его функционирования. Это специфика нашей психики, разума и души. Хрупкая девушка не станет чемпионкой мира по тяжелой атлетике. Невысокому парню едва ли разумно ставить цель стать чемпионом в лиге NBA. Холерику и сильно возбудимой, общительной особе вряд ли стоит заставлять себя всю жизнь работать в архивах или на метеостан-ции за Полярным кругом. Эти законы неумолимо действуют вне зависимости от того, знаем мы о них или нет, учитываем мы их или нет. Они есть. При этом они не ограничивают нашу свободу. Они ее неотъемлемая часть. Свобода - это учет ограничений человеческого тела в выборе целей и средств для их достижения.

Второй квадрат повернут и находится внутри большого квадрата. Он символизирует еще одно ограничение, которое входит в определение свободы. Каждый из нас при выборе целей и средств для их достижения должен учитывать законы природы. Закон всемирного тяготения, законы термодинамики, физики и химии - ни один человек в мире, независимо от социального и материального статуса, религии и цвета кожи, пола и возраста, не может их отменить. Игнорировать законы природы - значит резко увеличивать риски неудачи в жизни. Изучать и учитывать их - значит увеличивать вероятность успеха. Свобода - это учет в жизни данных ограничений.

Третий, самый большой квадрат - еще одно важное ограничение, которое является составной частью свободы. Его представляют праксеологические законы. (Праксеология - наука о человеческой деятельности, т. е. о целеустремленном поведении действующего человека.) Они действуют так же неумолимо, как и законы природы. Они объективны и не изменяются по капризу человека или постановлению правительства. Эти законы описывают причины и особенности человеческой деятельности. Человек не может одновременно ставить противоположные цели и рассчитывать на то, что ему удастся их добиться.

Человек не может рассчитывать на получение выгоды от разделения труда и социальной кооперации, если он воюет с соседями, ворует и применяет силу для получения неких благ. Человек не может надеяться на долгую счастливую жизнь, если вместо глотка воды делает глоток цианистого калия. Он не может отменить редкость экономических благ или заставить всех людей принять его шкалу ценностей и унифицировать информационное поле. Человек не в состоянии модернизировать аксиому своей деятельности: homo sapiens действует только тогда, когда, по его мнению, исходя из его собственного информационного контекста, на основе его ценностей и приоритетов его состояние после совершения действия будет лучше, чем до того.

Свобода - это учет в жизни праксеологических ограничений. Они универсальны в такой же степени, как и ограничения природы и человеческого тела. Все они не выступают отдельно. Они пересекаются и присутствуют в выборе каждого человека, независимо от того, осознает он их или нет, учитывает или нет. Поэтому квадраты в нашем знаке взаимосвязаны и взаимоувязаны. Все они важны для человека. Они, как огонь, вода и воздух. И невозможно сказать, что важнее. Свобода - это одна неделимая стихия. Такова свобода в нашем графическом исполнении. Это наш выбор средств, наша концепция. Она не претендует на исключительность и завершенность. Каждый человек может предложить свою версию графического изображения свободы. Для нас главное, чтобы каждый из нас считал свободу высшей ценностью, абсолютным императивом, моральной заповедью и руководством к действию. Для нас важно, чтобы каждый из нас помнил великолепные слова Лао Цзы: "Свободного можно покорить, нельзя исправить. Ведь невозможно улучшить море или ветер. Свобода подобна тайному обряду. Захочешь подчинить - исчезнет".

Свобода как панацея

У многих людей в переходных странах часто случаются депрессии. Сбиты старые ориентиры, а новых нет. Изменен привычный уклад, а нового никто не предлагает. Прохожие часто хамят и грубят друг другу. Норовят все перевести в материальные или кулачные отношения. Злоба по отношению к соседу, у которого в семье все хорошо, есть работа и дети не курят травку, становится навязчивой. На улицах плюются, в подъездах харкают, в парках и скверах не только пьют из горла, но и зачинают детей. С голубого экрана хлещет ненависть к Америке, Западу, России, оппозиции или просто к богатым.

Зажатые, неуверенные в себе люди с огромными комплексами собственной неполноценности бравируют друг перед другом кичливой одеждой, аляповатыми евроремонтами или куклообразными любовницами. Вместо самоуважения - лицемерное лобызание сильного или богатого. Вместо восхищения достижением - тотальное охаивание творчества, труда, дружбы и романтики. Так продолжается жизнь взаймы. Жизнь ради толпы, мнения соседа или коллектива. Жизнь, чтобы быть, как все: пить, как все, одеваться, как все, быть свиньей, как все, быть толпой, которая казнит Иисуса Христа и безмолвствует, когда ведут на казнь шотландского героя Уоллеса или Дж. Бруно на костер. И чтобы, не дай бог, никакой индивидуальности.

Горько, обидно и противно за такую жизнь. От себя-то не спрячешься. Только если упиться до чертиков. Только если наколоться до неба в алмазах. Только если заработаться до полуночи или трахаться до потери идентификации партнера. Неужели нет выхода из этого порочного круга жизни?! Неужели счастье возможно только по ту сторону жизни?! Неужели правы постмодернисты и клерикалы, которые давят в себе "Я", чтобы слиться с мистическим, безответственным и всепожирающим "МЫ", но не в этой, а в другой жизни? Конечно, они врут. Они рассчитывают на то, что люди разучились думать, что они больше не знают, где заканчивается реальность и начинается утопия.

А выход есть. Счастье возможно. Главное, обрести свободу. Чтобы ее найти, надо знать, что искать. Можно стать свободным даже в несвободном мире. Изучай и принимай во внимание законы и аксиомы природы. Ты не можешь остановить льющий дождь, сместить времена года или заставить птиц исполнять для тебя вечерние концерты. Глупо быть несчастным, потому что ты не Бог. Глупо искать ресурсы, чтобы изменить природу. Гораздо легче, дешевле и надежнее изменить себя, свое отношение к происходящему. Глупо относиться к созданному человеком как к объективному, природному. Порядок выдачи лицензии не был спущен свыше. Налоги и рост цен не одно и то же, что фазы Луны или температура кипения воды. Высокие каблуки, пирсинг или президент - это людьми созданные явления и институты. Не Бог забрал у нас сбережения и вклады.

Одни люди могут менять то, что сделали другие, пусть и 70, 100 лет назад. И получать от этого удовольствие. Свобода - это когда ты делаешь четкое разграничение между первым и вторым, между природным и искусственным. Когда ты дела-ешь свой выбор и доволен результатом. И гордишься результатом. Гордиться можно не только заработанным миллионом долларов, но и миллионами более мелких, но не менее значимых вещей. Изучай и принимай во внимание свое тело. Таким родила тебя мать. Глупо комплексовать по поводу роста, цвета глаз, формы носа. Физические законы неумолимо действуют как на метеориты, так и на клетки твоего тела. Научись понимать его язык. Серьезно относись к предупреждениям в виде болевых ощущений. Если ты ростом не вышел, чтобы играть в NBA, это не значит, что жизнь потеряна. Если у тебя ноги растут не от ушей и параметры не 90-60-90, это не значит, что ты обречена на одиночество.

Научись любить свое тело. Уважай его и цени. Наполняй свои мозги содержанием. Тебе дана способность думать, но воля автоматически не включается. Духовность и стиль также не передается с генами. Тем более знания иностранного языка или генетики. Обрети свободу в рамках своего тела. Но не жди удовольствия от созерцания заполнения своей оболочки целлюлитом. Хотя и это можно, если найти партнера, которому нравится то же самое. Научись ценить свободу и защищать ее. В своей квартире, на работе, в стране. Не превращайся в раба и не делай других рабами. Торгуй с людьми, обменивайся с ними ценностями, а не забирай их силой.

Ответив себе, чего хочешь ты, ты поймешь, чего могут хотеть другие, и тогда сможешь тщательно подготовиться к обмену. Чтобы получать удовольствие и быть счастливым. Нет, не со всем миром, а с небольшой группой избранных тобой людей. Не беспокойся за судьбу всего мира. Это слишком дорого. Как только ты начинаешь ставить Вселенную на первое место, она тебя пожирает. Неужели ты хочешь стать несчастной жертвой под моросящим дождем? Лучше научиться получать 24 удовольствия в сутки. Полезнее занять себя любимым делом. Моральнее обрести свою свободу. Только при помощи злобы, насилия и указов ее не обретешь. А вот печень, сердце и жизнь себе искалечить можешь. Да еще импотентом станешь.