*1109. О возможности введения в УПК РФ института установления объективной истины

[Александр Бастрыкин]

http://www.sledcom.ru/blog/detail.php?ID=90815
Принятый в 2002 году Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации воплотил передовые достижения современной уголовно-процессуальной науки, разработанные с учетом новых форм государственного правления, основанных на ценностях демократического правового государства, приоритете прав и свобод человека и гражданина.

К числу неоспоримых достоинств этого кодекса можно отнести: состязательность уголовного судопроизводства, строгое разграничение процессуальных функций и соответствующих полномочий, наделение стороны защиты правом собирания доказательств и возможностью активного участия в процессе доказывания, значительное расширение процессуальных гарантий обеспечения конституционных прав и свобод человека, особенно в сфере уголовно-процессуального принуждения.

Вместе с тем в стороне от внимания разработчиков остались некоторые традиционные институты уголовного судопроизводства, доказавшие свою ценность и эффективность на протяжении многих лет. В первую очередь, это относится к объективной истине, выступавшей в качестве цели уголовно-процессуального доказывания. Предполагалось, что только на основе истинных знаний об обстоятельствах преступления возможно справедливое осуждение виновного.

Основные доводы сторонников исключения объективной истины из уголовного процесса сводились к тому, что этот институт является пережитком марксистско-ленинской политической идеологии, что в уголовном процессе в отличие от научного познания объективная истина недостижима, а главное, что в условиях состязательной модели судопроизводства этот вид истины вообще становится не нужным, так как преобладающей в нем является так называемая юридическая истина.

Эти позиции представляются спорными.

Во-первых, объективная истина не имеет ничего общего с какой-либо политической идеологией. В российском уголовном процессе требование о ее установлении существовали еще задолго до зарождения марксистско-ленинской философии.

Объективная истина не относится к идеологии, а является базовой категорией научного познания, в том числе в господствующей в современной российской, да и мировой, науке методологии диалектического материализма, основным постулатом которого является тождество бытия и сознания. Из этого постулата выводится тезис о познаваемости объективной действительности. Возможность достижения истины материалистическая диалектикая ставит в зависимость от применения правильной, научно обоснованной методологии, то есть способов исследования. В целом в уголовно-процессуальном доказывании эти методологические условия обеспечивались за счет таких принципов, как полнота, всесторонность и объективность исследования всех обстоятельств, имеющих значение для дела в их системном единстве, а также ряда иных положений закона, носящих более частный характер, например, таких, как требование о необходимости устранения всех логических противоречий между доказательствами посредством собирания новых фактических данных, обосновывающих истинность одного или другого.

Идея же о невозможности достижения объективной истины относится к чуждому современной науке философскому течению, называемому агностицизмом. Крайнее проявление этого течения – скептицизм – основывается на отрицании всякого смысла в познании вследствие невозможности истинного знания.

Таким образом, современная методология науки исходит из того, что при условии правильного логического познания объективная истина может быть достигнута.

Кроме того, не вполне соответствует традициям российского уголовного судопроизводства и доктрина юридической истины, противопоставляющая этот вид истины объективной.

В состязательном процессе доктрина юридической истины заключается в том, что суд, оценивая позиции противоположных сторон, выбирает из них наиболее аргументированную и на ее основе выносит по делу итоговое решение, возводя тем самым ее в ранг истины. Суду в таком процессе отводится роль пассивного наблюдателя, который не должен проявлять какую-либо активность в собирании доказательств, так как это может лишить его беспристрастности и нейтралитета в споре, невольно поставив на сторону защиты либо обвинения. Он лишь способствует сторонам в реализации их прав и законных интересов и следит за порядком.

Исторические корни этой доктрины восходят к англо-американской модели уголовного процесса, тяготеющей к концепции так называемой чистой состязательности. Она во многом зиждется на таком критерии оценки доказательств, как "отсутствие разумного сомнения".

Американский процессуалист Сейф определяет разумное сомнение как сомнение, которое остается у разумного человека после тщательного рассмотрения всех доказательств.

Наиболее ярко идея разумного сомнения реализовывается в суде присяжных, где среднестатистический человек практически не должен был сомневаться в том, что представленные ему для оценки доказательства являются достаточными для вывода о виновности или невиновности подсудимого.

Принцип разумного сомнения делал ненужным требование об установлении объективной истины, заменив ее критерием разумной доказанности. На выходе такой процесс доказывания давал знания, предполагающие допущение высокой степени достоверности, а юридическая процедура приравнивала его к истине.

В отличие от этого романо-германская модель уголовно-процессуального доказывания, к которой традиционно тяготеет российское уголовное судопроизводство, основывается на приоритете достоверного (объективно истинного) знания о событии преступления.

Так, абзац 2 § 244 УПК ФРГ в качестве цели доказывания определяет именно такую – объективную истину. И лишь в случае невозможности ее достижения, как разъяснил Верховный Суд Германии, "... судья должен довольствоваться такой степенью вероятности, которую он достигает при возможном, исчерпывающем и добросовестном использовании имеющихся доказательств".

Общее требование об установлении объективной истины содержится и в ст. 310 УПК Франции.

Этот институт традиционно присутствовал и в российском уголовном процессе.

Упоминание о необходимости установления по делу объективной истины, а также ссылки на нее содержались еще в Уставе уголовного судопроизводства 1864 года, а также в УПК РСФСР 1922 года.

Так, статья 613 Устава уголовного судопроизводства 1864 года, а также статья 257 УПК РСФСР 1922 года предписывали председательствующему в суде принимать меры и направлять ход дела к тому, чтобы была раскрыта истина. Однако наиболее последовательно и системно этот принцип был реализован в УПК РСФСР 1960 года, который установил полноту, объективность и всесторонность (методологические условия и одновременно процессуальная гарантия объективной истины) в качестве общеотраслевого принципа.

Для восполнения неизвестных обстоятельств дела допускалось установление их не только прямыми, но и косвенными доказательствами, которые в своей совокупности также приводили к истинному знанию.

Анализ разработанной отечественными учеными доктрины объективной истины, которая легла в основу этого кодекса, позволяет сделать вывод о том, что она не была оторвана от реальности.

Эта доктрина учитывала то обстоятельство, что уголовно-процессуальное исследование фактов преступного события объективно ограничено возможностями человеческого познания, опосредованным характером изучения преступления, которое является событием прошлого, свойствами следовой информации со временем видоизменяться и уничтожаться, а также многими иными факторами объективного и субъективного характера.

В связи с этим объективная истина определялась не как некое императивное требование, обуславливающее возможность принятия по делу итогового решения, а лишь как цель (идеальная модель результата), для достижения которой публично-правовые субъекты обязаны принять все меры и приложить все усилия.

И лишь в случае невозможности достижения этой цели после принятия исчерпывающего круга процессуальных мер итоговое решение по делу могло быть принято на основе различных юридических фикций, в первую очередь презумпции невиновности, согласно которой неустранимые сомнения в виновности толковались в пользу обвиняемого.

Непринятие всей совокупности мер, которые могли бы привести к объективной истине, рассматривалось как неполнота предварительного расследования или судебного разбирательства и являлось основанием для продолжения ее отыскания.

Таким образом, допускалась и формальная истина, однако она не подменяла объективную и тем более не противопоставлялась ей, а применялась как вспомогательное средство доказывания лишь в тех случаях, когда объективная истина оказывалась недостижимой.

Следует отметить, что объективная истина настолько прочно укоренилась в саму ткань российского уголовного судопроизводства, что даже новый УПК РФ 2002 года, несмотря на отсутствие прямого упоминания о ней, оказался неспособным решить задачу полного ее искоренения. Анализ этого кодифицированного акта позволяет сделать вывод о том, что он "насквозь пронизан" идеями объективной истины. По-другому и не могло быть, так как полное изъятие объективной истины потребовало бы коренного преобразования всей системы российского уголовного судопроизводства.

Так, в статье 6 УПК РФ в качестве одного из назначений уголовного судопроизводства определяется уголовное преследование и справедливое наказание виновных, а также ограждение от этих неблагоприятных последствий невиновных.

Реализация этого назначения невозможна без выяснения обстоятельств уголовного дела такими, какими они были в действительности, то есть установления по делу объективной истины.

Принятие итогового решения на основании недостоверных данных может привести к неправильной уголовно-правовой оценке деяния, осуждению невиновного или оправданию виновного.

Одним из критериев допустимости доказательства все еще остается достоверность, которая фактически также является одной из гарантий установления обстоятельств дела такими, какими они были в действительности.

К числу положений, фактически обеспечивающих объективную истину, также можно отнести: обязательность подтверждения обвинения совокупностью доказательств, недопустимость показаний, основанных на слухах, и запрет придания какому-либо доказательству заранее установленной силы. Все эти требования направлены на обеспечение полноты, объективности и всесторонности доказывания.

Кроме того, в отдельных положениях содержится прямое упоминание об этих принципах (ч. 4 ст. 152 и ч. 2 ст. 154 УПК РФ).

Недопустимость создания условий для отхода от объективной истины также принималось во внимание разработчиками российского института досудебного соглашения о сотрудничестве, который именно этим и отличается от американской сделки с правосудием.

Последняя предусматривает возможность заключения сделки и осуждения обвиняемого в отсутствие доказательств его причастности к преступлению, в том числе допустимость признания им своей вины взамен на исключение из обвинения отдельных эпизодов преступной деятельности или даже перевода подсудимого в статус свидетеля в случае совершения им преступления небольшой тяжести и дачи важных изобличающих показаний. То есть, американская модель уголовного судопроизводства (тяготеющая к исковой) предполагает возможность утверждения судом сделки на основе компромисса интересов сторон обвинения и защиты даже в ущерб истине.

Предметом же российского досудебного соглашения о сотрудничестве может быть только обязательство активно способствовать раскрытию и расследованию преступления посредством дачи правдивых показаний. Взамен обвиняемому гарантируется снисхождение при установлении наказания, но не изменение объема обвинения. Дача заведомо ложных показаний, даже выгодных стороне обвинения, является нарушением досудебного соглашения и влечет за собой его расторжение со всеми неблагоприятными правовыми последствиями.

Изложенное позволяет сделать вывод о том, что определение объективной истины как цели уголовно-процессуального доказывания полностью соответствует современной научной методологии, а также зиждется на традиционной модели российского уголовного судопроизводства. Кроме того, требование поиска объективной истины является важной гарантией обеспечения справедливости правосудия, отправляемого в форме уголовного судопроизводства, а также конституционного права на него.

С учетом этого предлагается восстановить в российском уголовном судопроизводстве положения, определяющие объективную истину как цель доказывания, а также вытекающие из нее требования более частного характера об обеспечении полного, всестороннего и объективного предварительного расследования и судебного разбирательства. Кроме того, потребуется приведение в соответствие ряда действующих правовых институтов УПК РФ, в первую очередь, таких, как состязательность, уголовное преследование, возвращение уголовного дела прокурору для устранения препятствий его рассмотрения судом, пересмотр судебного решения в порядке кассационного и апелляционного производства.

В свете проблемы совместимости категорий, представляется необходимым также рассмотреть вопрос о соотношении объективной истины и состязательности, так как в научной литературе можно встретить мнение о том, что эти явления исключают друг друга.

В основу правового принципа состязательности положен универсальный диалектический закон единства и борьбы противоположностей, который одновременно является и методом объективного познания. Именно логическое столкновение двух контртезисов (обвинительного и оправдательного) в состязательном процессе выступает в качестве движущей силы его развития. Борьба взаимоисключающих позиций сторон приводит к их диалектическому единству, которое выражается в итоговом решении по делу.

Таким образом, состязательность, будучи универсальным законом бытия и диалектическим методом познания, изначально не может противоречить объективной истине. Более того, при определенных условиях именно состязательность способна стать мощным средством отыскания объективной истины.

Однако в чистом виде состязательность не способна решить эту задачу. Она предполагает единство контртезисов не на основе истины, а на основе силы логической аргументации позиции одной из сторон, которая может и не соответствовать действительности. Именно такая позиция и возводится судом в ранг истины. Пассивность суда не позволяет ему принять меры к отысканию действительной истины.

В такой ситуации суд становится заложником противоборства сторон, утрачивает свою независимость в отправлении справедливого правосудия.

Недаром многие известные дореволюционные процессуалисты называли юридическую истину «правдой судоговорения» и отмечали, что подобный процесс, отводящий судье роль лица, лишь оценивающего доводы, представленные сторонами, чреват торжеством ловкого, но не правого, торжеством силы, но не истины.

Чистая состязательность не вполне соответствует российскому уголовному процессу еще и потому, что традиционно досудебное производство в нем тяготеет к розыскному, а не состязательному типу, вследствие чего слабой в процессуальном споре изначально оказывается сторона защиты.

Иными словами, ориентированность уголовного судопроизводства на объективную, а не формальную, истину требует и некоторой корректировки принципа состязательности в направлении отхода от ее чистой модели.

Как представляется, в решении данного вопроса важное значение имеет правильное определение роли суда как вершителя правосудия, в сознании которого и происходит диалектическая борьба, а затем и единство процессуальных противоположностей.

Традиционно в российском уголовном судопроизводстве суду отводилась активная роль в доказывании. В целях обеспечения полноты, объективности и всесторонности УПК РСФСР позволял председательствующему не только собирать доказательства и восполнять пробелы в доказательственной базе, но даже фактически возлагать на суд функцию уголовного преследования и продолжать производство по делу в условиях, когда государственный обвинитель отказывался от обвинения.

Однако в современных условиях состязательного процесса подобная активность суда, предполагающая подмену процессуальной функции разрешения дела функцией уголовного преследования, также недопустима.

С учетом строгого разграничения процессуальных функций активность суда по собиранию доказательств может считаться допустимой при следующих условиях.

1. Если она проявляется в целях установления обстоятельств, выяснение которых необходимо для полного, всестороннего и объективного судебного исследования, отыскания объективной истины и правильного разрешения уголовного дела.

2. Исследование невыясненного обстоятельства допустимо только в той мере, в какой это возможно в рамках судебного разбирательства. Суд не должен подменять собой предварительное расследование, например, если неполнота доказательственной базы является существенной.

3. Однако самое главное условие заключается в том, что при проявлении активности в процессе доказывания суд обязан сохранять объективность и беспристрастность, не вставая на какую-либо из сторон спора, а тем более не подменяя своей деятельностью функцию защиты или обвинения.

Именно при соблюдении названных условий принцип состязательности станет гарантией торжества истины, а не аргумента в уголовном судопроизводстве.

[Дмитрий Гололобов]

http://slon.ru/russia/kak_general_ba...-1051782.xhtml

Святая инквизиция. Французская гравюра начала XVIII века

Страх ходит по России. Страх объективной истины. Внесенный на прошлой неделе единороссом Ремезковым и давно лоббируемый генералом Бастрыкиным законопроект предлагает внести изменения в Уголовно-процессуальный кодекс: «Суд, прокурор, руководитель следственного органа… обязаны принять все предусмотренные настоящим Кодексом меры к всестороннему, полному и объективному выяснению обстоятельств, подлежащих доказыванию для установления объективной истины по уголовному делу» (курсив мой. – Д.Г.), а также «объективная истина – это соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения». А презумпция невиновности, предполагающая толкование неустранимых сомнений в пользу обвиняемого, может быть применена лишь в случае невозможности достижения по делу объективной истины и только после принятия исчерпывающих мер к ее отысканию.

Тем самым, по мнению юристов, в России совершается «судебный госпереворот» и переход от процесса «состязательного» к его альтернативе – процессу «инквизиционному». Одного этого слова достаточно – за ним сразу видятся кнут, дыба, костер и «тройки» НКВД. А тут вроде как с подачи генерала Бастрыкина нам предлагают к этому самому «инквизиционному» процессу и установлению «объективной» истины и перейти. У нас оправдательных приговоров и так меньше процента, а после внедрения «объективной истины» статистика, очевидно, вообще в минус пойдет. Так что с заменой «презумпции невиновности» на «объективную истину» все, кто об этом написал, оказались абсолютно не согласны. Однако, прежде чем бояться «объективной истины» и «инквизиционного процесса», все-таки необходимо задать себе абсолютно кощунственный вопрос: а так ли уж хорош процесс состязательный, как мы привыкли о нем думать? Проще всего это выяснить на примере определенных практических судебных сценариев.

Итак, сценарий первый. Судят абсолютно невиновного, оказавшегося в ненужное время и в ненужном месте человека. К тому же весьма бедного. Ну нет у него денег на приличного адвоката. И назначают ему (строго по закону) какого-нибудь никому не нужного адвокатишку, который и Уголовно-процессуальный кодекс последний раз три года назад листал. А на противоположной стороне – сильно заинтересованная в данном конкретном деле прокуратура. При активной поддержке Следственного комитета. И выставляют в процесс мощную прокурорскую команду во главе с самым лучшим прокурором-обвинителем (подчеркиваю: сценарий – теоретический). Дело рассматривается в суде присяжных. И начинает прокурор-гособвинитель в прямом смысле этого слова рвать свою жертву. И все нужные для обвинения доказательства у него есть. И свидетели приходят и правильные показания дают. И экспертизы в деле имеются. И обвинительную речь он до полуночи говорил (медаль, наверное, очень хотел). А адвокатишко пошмыгал носом и сказал, что его клиент совсем не виноват, ничего не доказано и надо его обязательно оправдать. И сел на место. А судья и присяжные смотрели на все это и смотрели. А судье-то чего? Процесс же состязательный. Что стороны скажут, то он с присяжными и слушает. А потом было все как полагается: присяжные быстренько (и совершенно законно, на основании всех представленных доказательств и речей сторон) признали подсудимого виновным, а судья навесил ему срок по полной. Потому что прокурорская команда опять хорошо подготовилась, а неоплаченный защитник снова сказал два слова. И поехал невиновный осужденный в далекий Магадан. Или Мордовию. Что для сценария номер один значения уже не имеет.

Сценарий второй (не менее свойственный для России). Судят очень, ну просто очень богатого человека. За что-нибудь совсем ужасное. Например, за педофилию. Или за изнасилование с убийством. Или за то, что пьяным на своем «бентли» пять человек сбил. И защищает человека очень, ну просто очень квалифицированная команда адвокатов. Трое из первой московской десятки. Плюс на подхвате еще пятеро из первой сотни. И трое юристов из крупной лондонской фирмы, чтобы в случае чего помочь с заявлением в Европейский суд. А еще есть замечательная мощнейшая PR-поддержка: и известные блогеры приглашены, и журналисты, и правозащитники. И все как один пишут, что подсудимый – кристальной честности человек, прекрасный семьянин, никогда не был судим, меценат, благотворитель, прихожанин РПЦ и вообще жертва примитивной подставы и Следственного комитета. А в прокуратуре что-то не заладилось, был очередной кадровый кризис, и гособвинять прислали самого последнего прокуроришку. Он с утра пивком опохмелился, три тома дела из полусотни пролистал и пошел обвинять. Тут его адвокаты вместе с правозащитниками на британский флаг и порвали. Но он, как и полагается уважающему себя обвинителю, на все эти глупости плюнул и пошел со следаками бухать. А журналисты потом написали, что прокурор был «неубедителен и мерзопакостен» и «своей речью полностью подтвердил, что дело против подсудимого было сфабриковано прокуратурой совместно со Следственным комитетом». Восторженно внимавшие многочасовым речам известных адвокатов присяжные подсудимого немедленно оправдали. Он тут же заявил, что воспользуется своим правом на реабилитацию и предъявит иски к прокуратуре и Следственному комитету. А прокурора внесет в «международный черный список борцов с правами человека». Судья взирал на все это совершенно беспристрастно – процесс-то ведь состязательный. Потом он встал и вынес приговор в полном соответствии с вердиктом присяжных, который бывший подсудимый тут же поехал со всей командой обмывать. В «Обломов». Или в «Пушкинъ». Что, в общем, уже не важно для настоящего сценария. О потерпевших по делу никто и не задумался. Ведь процесс – состязательный: кто выиграл, тот и прав.

Все эти абсолютно теоретические и даже, может быть, где-то фантастические сценарии показывают, что при всей внешней привлекательности состязательный процесс – абсолютно не панацея для сторон и имеет свои существенные недостатки, к которым, правда, за последние десятилетия уже привыкли.

Разумеется, полностью состязательный суд – вещь, вне всякого сомнения, очень хорошая. Просто замечательная. Особенно для Березовского и Абрамовича. То есть при приблизительно равных возможностях сторон. Когда же начинаются перекосы, то государство, по идее, должно слабейшую сторону поддержать, предоставив ей либо бесплатного защитника, либо средства для его найма. Ну как, в общем, в Европейской конвенции и написано. Только чем квалифицированней и независимей у государства суд, тем дороже он стоит. Цена одного дня полноценных слушаний при соблюдении всех процессуальных гарантий начинает достигать просто заоблачных вершин. Счета юристов за оказанные юридические услуги начинают измеряться семизначными цифрами. Государство начинает понимать, что оно не может позволить себе такой дорогой суд, где судья только как верховный арбитр взирает на процесс и выносит решение. И стороны не могут себе подобный суд позволить, когда за услуги адвоката ты должен будешь потом рассчитываться десять лет. Начинается то, что юристы называют «препятствиями к осуществлению правосудия», – право на справедливый суд становится фактически недоступным. Особенно рядовым гражданам. Кто не понимает, о чем это, может вспомнить недавний процесс Литвиненко, когда его вдова пыталась оспорить решение правительства не проводить независимое судебное расследование. Так ее же это самое британское правительство пугало, что в случае если она проиграет, расходы составят около £50 тысяч – цифра для нее совершенно неподъемная. В итоге деньги на процесс собирали всем миром. И к этому привела именно хваленая «состязательность процесса». И подобных примеров очень много.

Недостатки чисто состязательного процесса заставляют страны с развитыми судебными системами переходить постепенно к неким смешанным моделям. Недаром у британского суда теперь основная задача – «судить очень быстро и эффективно». Суд располагает широчайшими возможностями: определять жесткий график судебных заседаний, ограничивать расходы сторон, толковать молчание подсудимого не в его пользу, отказывать сторонам в заслушивании их аргументов, разрешать или запрещать апелляцию и много еще чего. Суд перестал быть пассивным наблюдателем за спором сторон и начал активно вмешиваться в процесс. Он не стал инквизиционным, но перестал быть полностью состязательным. Подходит ли подобная смешанная модель российскому суду или ему пока лучше оставаться только состязательным? На самом деле никто ответа на этот вопрос сейчас не знает, поскольку эффективность той или иной судебной реформы можно оценить только через десятилетия. Но если не пытаться хотя бы как-то изменить российское правосудие, то оно останется таким, какое оно есть сейчас, когда в него никто не верит. Хуже уже точно не будет.

А тому, кому все изложенное показалось совсем неубедительным, можно только напомнить, что широко известный в узких кругах царь Соломон судил, как помнят историки, в рамках абсолютного инквизиционного процесса (сведений об участии адвокатов в рассмотренных им делах по крайне мере не сохранилось). И, судя по сохранившимся прецедентам, неплохо, наверное, судил.

[Владимир Абаринов]

http://grani.ru/opinion/abarinov/m.224089.html
03.02.2014

Jura scripta vigilantibus sunt – "Законы написаны для бодрствующих". Так гласит один из принципов римского права, означающий, что если мы не настаиваем на своем праве, то у закона нет оснований помогать нам.

Проект поправок к Уголовно-процессуальному кодексу, внесенный на прошлой неделе в Думу единоросом Александром Ремезковым, пока не получил достаточно полной оценки. Сообщения о нем выдержаны в ироническом ключе: мол, Дума озаботилась поисками объективной истины. Основания для иронии авторы этих сообщения усмотрели в заголовке законопроекта – он называется "О внесении изменений в УПК РФ в связи с введением института установления объективной истины по уголовному делу". Между тем, если поправки Ремезкова будут приняты, они серьезно деформируют всю структуру судебного процесса, подменив состязательность субъективизмом и произволом.

Главное, что бросается в глаза при чтении пояснительной записки к проекту, - это вызывающе агрессивная фраза:

Закрепленная в статье 14 УПК РФ юридическая фикция презумпции невиновности, предполагающая толкование неустранимых сомнений в пользу обвиняемого, может быть применена лишь в случае невозможности достижения по делу объективной истины и только после принятия исчерпывающих мер к ее отысканию.

"Отменяет ли проект презумпцию невиновности?" – задает вопрос Екатерина Шульман в "Ведомостях". И отвечает: "Нет, не отменяет, хотя фраза (та самая, которую мы только что процитировали) звучит столь же невнятно, сколь и зловеще". На мой взгляд, звучит она абсолютно внятно. Действительно, проект Ремезкова не вносит изменений в статью 14 и не отменяет ее – он объезжает ее на кривой кобыле. Смысл его ровно тот же, что и в изречении управдома из "Бриллиантовой руки": "Я считаю, что человеку нужно верить только в самом крайнем случае". Не говоря уже о том, что фраза эта юридически безграмотна, потому что на языке юриспруденции презумпция и фикция – диаметрально противоположные понятия.

Г-жа Шульман справедливо отмечает, что пояснительная записка Ремезкова чуть ли не под копирку списана из блога председателя Следственного комитета Александра Бастрыкина – его и следует считать фактическим инициатором законопроекта. По ее мнению, "идея нового законопроекта состоит в том, чтобы дать судьям способ прикрыть недоработки следствия, не компрометируя следователя".

Позволю себе не согласиться. Замысел Бастрыкина куда опаснее. И в его блоге, и в пояснительной записке заметно отвращение к принципу состязательности судебного процесса. Ремезков пишет:

Также не способствует установлению истины и реализованная в законе модель состязательности. Она тяготеет к чуждой традиционному российскому уголовному процессу англо-американской доктрине так называемой чистой состязательности... Основное назначение суда сведено к созданию условий для реализации сторонами их прав и законных интересов, а также к оценке представленных ими в судебном заседании позиций. Из них суд выбирает наиболее аргументированную и на основе ее правовой оценки выносит по делу итоговое решение.

На самом деле суд, считают Ремезков и Бастрыкин, должен заниматься установлением объективной истины. Председатель СК пускается по этому случаю в сомнительные философские рассуждения:

Идея же о невозможности достижения объективной истины относится к чуждому современной науке философскому течению, называемому агностицизмом. Крайнее проявление этого течения – скептицизм – основывается на отрицании всякого смысла в познании вследствие невозможности истинного знания.

По мнению г-на Бастрыкина, результатом судебного разбирательства должно стать единство противоположностей:

В основу правового принципа состязательности положен универсальный диалектический закон единства и борьбы противоположностей, который одновременно является и методом объективного познания. Именно логическое столкновение двух контртезисов (обвинительного и оправдательного) в состязательном процессе выступает в качестве движущей силы его развития. Борьба взаимоисключающих позиций сторон приводит к их диалектическому единству, которое выражается в итоговом решении по делу.

Это явная подмена цели судебного следствия. Она заключается отнюдь не в установлении "объективной истины", а исключительно в установлении меры вины подсудимого и только.

Вспоминается громкое дело из американской судебной практики. 25-летняя Кейси Энтони, обвинявшаяся в преднамеренном убийстве своей дочери, была в июле 2011 года оправдана, хотя сумма косвенных улик, казалось, однозначно указывала на ее вину. Американцы тогда бурно возмущались вердиктом присяжных и говорили, что их судебная система обнаружила свою несостоятельность. Главным их аргументом был оставшийся без ответа вопрос: кто же тогда убил девочку?

Авторитетнейший эксперт, адвокат Алан Дершовиц, выигравший в суде 12 из 15 дел об убийстве, ответил им так: "Необходимо помнить, что суд присяжных по делам об убийстве – не детектив, в котором есть ответ, кто убийца. Его цель не в том, чтобы добиться справедливости в отношении жертвы. И даже не в том, чтобы узнать правду. Его цель заключается в том, чтобы установить, доказаны ли предъявленные обвинения вне всяких разумных сомнений".

"Откровенно говоря, меня шокировало ваше заявление, - сказал на это ведущий ток-шоу CNN Пирс Морган. - Если система правосудия не основана на истине и справедливости, тогда что же это за система?"

И Дершовиц невозмутимо молвил: "Если вам нужна истина, обратитесь к ученым. Если вам нужна справедливость, обратитесь к философам. Если вам нужна справедливость, не прибегайте к системе уголовного правосудия. Она этим не занимается. Ее задача не в том, чтобы достигнуть справедливого результата. Ее задача в том, чтобы достигнуть юридически корректного результата. Если вы на 60 процентов уверены, что обвиняемый виновен, вы должны оправдать его. Если вы считаете, что он, вероятно, совершил преступление, вы должны оправдать его. Если вы считаете, что он почти наверняка преступник, вы должны оправдать его".

Это и есть презумпция невиновности. В советском уголовном праве она отсутствовала, считалась "буржуазным извращением" правосудия. Когда в 1968 году в только что изданном "Курсе советского уголовного процесса" выдающегося правоведа Михаила Строговича обнаружился раздел под названием "Презумпция невиновности", тираж книги был мгновенно арестован и раздел удален из каждого экземпляра. В советской судебной системе господствовала именно доктрина объективной истины. В данном случае Бастрыкин и Ремезков оставляют нам декорацию в виде статьи 49 Конституции и статьи 14 УПК, но не оставляют возможности пользоваться этими статьями.

Суд не может и не должен искать истинного виновника преступления. Если вина обвиняемого не доказана вне всякого разумного сомнения, дело должно быть закрыто и списано в архив. Для поисков преступника органы предварительного следствия должны возбуждать новое дело, а не доследовать старое, подправляя "косяки" прежнего следователя.

И не надо тут разводить глубокую философию на мелких местах, как это делает Бастрыкин, который утверждает, что состязательный процесс (классический, а не тот, который существует в его воображении) "чреват торжеством ловкого, но не правого, торжеством силы, но не истины".

Да, в речах знаменитых русских адвокатов, которыми так любит восхищаться либеральная общественность, сколько угодно демагогии и дешевых театральных приемов, рассчитанных на присяжных. Приемы эти блестяще описаны Достоевским, у которого в "Карамазовых" человек из публики, выслушав речь защитника, говорит: "Господа, положим, красноречие. Но ведь нельзя же и отцам ломать головы безменами". Однако и сам Достоевский, у которого сжалось сердце от жалости на процессе Катерины Корниловой, добился от суда оправдания молодой женщины, заведомо виновной в убийстве падчерицы, уповая именно на жалость присяжных. И очень гордился этой своей победой.

Уж лучше адвокаты-краснобаи, чем угрюмые, косноязычные и наглые в своей убийственной самоуверенности прокуроры. Они просто не в состоянии состязаться с адвокатами в красноречии и логике, вот и жаждут вернуться к испытанному "институту объективной истины".

[Лев Левинсон]

http://grani.ru/opinion/m.224119.html
04.02.2014

Объективная истина, введению которой в уголовный процесс посвящен законопроект депутата Ремезкова, тут же подверглась осмеянию и поруганию. Говорят о недостижимости истины, боятся, что обращаться за ней придется к патриарху Кириллу. Но когда речь идет об УПК, вопрос "что есть истина" не онтологический, а процессуальный. И разговор об истине вполне уместен.

Никогда не был сторонником упоминания в законе каких-либо истин, всегда соглашался с профессором П.А. Лупинской, одним из авторов УПК 2002 года, любившей повторять принцип римского права: "То, чего нет в материалах дела, не существует в мире".

Нормальный кодекс вполне может и обойтись без истины, и признавать ее путеводной звездой.

Истину придумали не депутат Ремезков и не стоящий за его спиной Следственный комитет. Необходимость установления истины утверждалась и в Уставе уголовного судопроизводства 1864 года, и - более решительно - в демократической Концепции судебной реформы 1991 года; не открещиваются от истины и процессуальные законы, действующие в правовых государствах. Сам по себе поиск истины следствием и судом не отрицает и не умаляет презумпцию невиновности и вполне совместим с состязательным судопроизводством.

Оценивая объективную истину как знамя обвинительного уклона, критики законопроекта вспоминают об отрицании презумпции невиновности сталинским "правосудием по Вышинскому". Но ведь и объективная истина точно так же отвергалась Вышинским. Профессор Александр Ларин, один из авторов Концепции судебной реформы, писал: "В 30-х – 50-х годах властно утверждался тезис о том, что истина, понимаемая как достоверное знание, в уголовном процессе во многих случаях недоступна, да и не обязательна, и чтобы осудить обвиняемого, достаточно установить "максимальную вероятность" его вины". Поэтому, резюмирует Ларин, "единственное, чему может служить отрицание объективной истины, это оправдание следственных и судебных ошибок, следственных и судебных преступлений".

И в самой Концепции 1991 года истина возвышалась как цель справедливого суда: "Благодаря судебному процессу закон применяется не механически, на манер клейма, а по правде и совести. Суд не только устанавливает, но и очеловечивает истину".

Из всего этого, однако, отнюдь не следует, что проект, внесенный за подписью г-на Ремезкова, заслуживает рукоплесканий. Но дело тут не в истине, а в том, что за ней стоит, кому и чему она будет служить. В проекте дается определение: "объективная истина – соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения". При этом "объективная истина", то есть нечто относящееся к философии права, помещается в законопроекте в одном ряду с такими терминами, как "жилище", "близкие родственники", "задержание подозреваемого", "приговор" и другие формально определяемые понятия. Включение истины в такой технологический ряд на первый взгляд странно. Но, всматриваясь в дефиницию, начинаешь понимать, что для авторов проекта истина - это не высшая правда, не выяснение и проявление того, что произошло на самом деле, а средство легализации "установленных по уголовному делу обстоятельств", иными словами - доказательств, добытых любым путем, лишь бы они соответствовали действительности.

Объективной истиной объявляется та "действительность", из которой шьется уголовное дело. Но эта "действительность" настолько фальшива, выморочна, настолько не соответствует происходившему в реальности, так разит парашей, что шитый белыми нитками балдахин истины, назови ее хоть абсолютной, не прикроет ее срам и смрад.

Истина судебной реформы 1860-х годов, истина свернутой судебной реформы 1990-х годов, чуждая нам и прогнившая, как писали советские пропагандисты, буржуазная истина состязательного процесса - это одно. Советская истина, воспроизводимая в законопроекте Ремезкова, - совсем другое. Проект соответствует духу и смыслу таких вот откровений советских правоведов: "Для вынесения только законных и обоснованных приговоров по любому уголовному делу в нашей стране созданы необходимые условия: суды укомплектованы до конца преданными советскому народу и социалистическому строю судьями, созданы подлинно демократические советские законы, все участники уголовного судопроизводства - лица, производящие дознание, следователи, прокуроры и судьи вооружены марксистско-ленинской теорией и работают под постоянным руководством КПСС".

Различие двух истин - концептуальное. Оно замечательно выражено Ю.В. Кореневским: "В русском дореволюционном и иностранном процессе критерием истины признавалось внутреннее убеждение судьи. В СССР "подлинной гарантией истины" предполагался объективный критерий ("лежащий за пределами сознания объективный критерий"), руководствуясь которым "можно отделить истинное от ложного, убедиться в достоверности выводов". Таким критерием советская теория считала практику". Цитаты, приведенные Кореневским в этом фрагменте, взяты из основополагающего сочинения советской юстиции "Теория доказательств в советском уголовном процессе".

Объективная истина грозит закрепиться в УПК не сама по себе, а в совокупности с уничтожением наиболее значимых элементов состязательности. Таковым, например, изначально был запрет поворота к худшему при пересмотре приговора, вступившего в законную силу. Теперь статья УПК, ранее называвшаяся "недопустимость поворота к худшему", называется "поворот к худшему".

И вот проектом об объективной истине окончательно разрешается возвращать дело на доследование для восполнения неполноты обвинения, исправления недопустимых доказательств, предъявления более тяжкого обвинения. В первоначальной редакции УПК доследования не было вовсе. "Возвращая дело на доследование, суд говорит, что он вынесет обвинительный приговор, и предлагает следователю добыть что-нибудь для обоснования обвинения. Доследование вместо оправдания означает фактический сговор между судом и обвинительной властью", - писал выдающийся российский юрист Юрий Стецовский.

Одновременно укрепляются самые сомнительные процессуальные институты. Недавно была расширена преюдиция, то есть обязательность для суда обстоятельств, установленных иным, ранее вынесенным приговором. Все выше процент уголовных дел, рассматриваемых в особом порядке, означающем, что при полном признании вины приговор выносится без судебного следствия, то есть без проверки судом доказанности вины подсудимого. Особый порядок применяется уже примерно по 65% дел.

В сочетании с особым порядком принцип установления объективной истины будет, что уж говорить, прочно привязан к практике как основному критерию истинности. На сцене правосудия это будет выглядеть так. Например, по групповому преступлению один из обвиняемых, заключивший досудебное соглашение о сотрудничестве, сознается в сотне преступлений, которые он по фабуле не мог совершить один. Допустим, что все это выдумка, оговор, самооговор, но бумага все стерпит. Дело этого обвиняемого будет выделено в отдельное производство и слушаться отдельно — в особом порядке, без исследования доказательств по существу обвинения, фактически в протокольной форме. Приговор по делу этого гражданина вступит в законную силу и станет обязательным (преюдициальным) для суда, слушающего в общем порядке дело прочих обвиняемых, не признающих вины. Установленные первым приговором обстоятельства - совершение "бандой" преступлений (вымышленных) - это и будет объективная истина новейшего разлива.

Хотя особый порядок судопроизводства при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением не имеет отношения к правосудию, отказываться от него, несмотря на свет истины, никто не собирается. Однако сделка с правосудием — принадлежность той самой англосаксонской (англо-американской) модели, от которой радетели истины предлагают отказаться во имя возвращения к корням континентальной (романо-германской) модели. В результате скрещивания двух этих систем взращивается некая англо-континентальная химера: установление истины судом без судебного следствия. Как сочетается вводимое законопроектом в качестве общего правила "всестороннее, полное и объективное исследование всех обстоятельств уголовного дела в их совокупности" с особым порядком? А ведь речь идет о большинстве уголовных дел!

В США особый порядок компенсируется состязательностью сторон на всех стадиях дела. В РФ же некоторая состязательность присутствует только в суде. Следствие лишено и намека на состязательность, права и возможности следователя и защитника несопоставимы, доказательства замешены на пытках - если не испанским сапогом, то самим выдерживанием в СИЗО. Теперь же, если законопроект будет принят, и о состязательности в суде вряд ли можно будет говорить. Особенно когда обвинение в зале суда поддерживается овчарками.

[Право. Ru]

http://pravo.ru/court_report/view/101616/
Автор: Евгения Гусева

Фото с сайта www.itogi.ru

Президентский совет по правам человека на своей пресс-конференции раскритиковал законопроект об "Объективной истине" для судей, по которому они сами должны искать доказательства против подсудимого. "Проект направлен на то, чтобы уничтожение оправдательных приговоров стало законодательно утвержденным", — сказала судья КС в отставке Тамара Морщакова.

На сегодняшней пресс-конференции Совета по правам человека (СПЧ), прошедшей в центральном офисе "Интерфакса", судья Конституционного суда в отставке Тамара Морщакова резюмировала все, что в последнее время делалось в СПЧ для увеличения роли гражданского общества в судебной реформе.

Морщакова рассказала, что совет предлагал разные формы совместной работы с законодательными органами и администрацией президента. В СПЧ предлагали расширить участие присяжных, которое в последнее время очень сократили. В частности распространить суд присяжных на такие дела, которые недавно были изъяты из областных судов и перенесены в районные. Еще одна идея СПЧ — вернуть институт народных заседателей, которые рассматривали бы вопросы об аресте, административные дела, например о реализации права на участие в законных демонстрациях, собраниях.

Она отметила, что многие мероприятия, касавшиеся развития судебной системы и правосудия, Совет проводил по поручению главы государства, они были отрецензированы как в администрации президента, так и в высших судах. При этом в Конституционном суде большинство предложений СПЧ нашли поддержку. Там считают, что предложения совета обеспечат развитие судебной системы таким образом, "чтобы она не оставалась закрытой корпоративной организаций, не подотчетной потребителям услуг этой системы – гражданам", сказала она.

С администрацией президента другая ситуация.

- Инициативы совета в очень многих случаях совершенно привычно отвергаются властью, российской властной элитой. Почти все предложения совета не были одобрены администрацией президента, кроме обязанности вести аудиозаписи в судебных заседаниях, — сказала она.

Морщакова также заметила, что предложения СПЧ очень соответствуют тому, что в последнее время было сформулировано спецдокладчиком Совета по правам человека ООН о независимости российской судебной системы. И привела "экзотический пример" из доклада: большинство судей считают, что клетки в залах нисколько не противоречат идее справедливого правосудия, в том числе презумпции невиновности. "Нам это почти привычно. У нас почти нет сопротивляемости к таким вещам", — сказала она.

Судья в отставке высказалась и о внесенном недавно в Госдуму законопроекте единоросса Александра Ремезкова о так называемой объективной истине (подробно о законопроекте на "Право.Ru")

- Очень странный законопроект, возвращающий регламентацию судопроизводства в эсэсэровские времена. Это проект, который полностью отрицает те позиции, которые защищает СПЧ. Проект, который построен на отрицании презумпции невиновности. Главное, что суд должен сам, помогая обвинению, искать доказательства обвинения. И если он сам не может это сделать, восполняя недостатки, он должен возвращать дело на дополнительное расследование. Печальные последствия – бесконечное продление содержания под стражей, абсолютная утрата судом контрольной функции. "Проект направлен на то, чтобы уничтожение оправдательных приговоров стало законодательно утвержденным", — резюмировала она и добавила, что в СПЧ уже подготовлены экспертные заключения на этот законопроект.

Она отметила, что в СПЧ уже подготовлены экспертные заключения на этот законопроект, а в феврале по этому поводу там будет отдельное заседание.

- Меня лично занимает, как "абсолютная истина" будет сопрягаться с нормой Конституции о том, что неустранимые сомнения в доказанности вины толкуются в пользу обвиняемого, — добавил председатель СПЧ Михаил Федотов. – Ищи, пока не устранишь эти сомнения?

По поводу законопроектов о "резиновых квартирах", "иностранных агентах", ограничений в интернете, Морщакова признала, что изменения, которые СПЧ "удалось продавить", оказались не столь значительными. "Опасно удивляет весь тренд, который мы имеем в этих законах. Он весь подпадает под конституционный запрет – в России не могут приниматься законы, умаляющие права граждан", — сказала она.

Федотов добавил, что не видит оснований для признания закона об НКО соответствующим Конституции. "Мне как доктору юридических наук такие юридические термины, которые позволили бы доказать его конституционность, не известны", — сказал он.