446. Сценарии: Opешкин vs Гуриев

[Новое время]

http://www.newtimes.ru/articles/detail/50210
№ 07 (235) от 27 февраля 2012 г.
Альбац Евгения , Барабанов Илья , Цуканова Любовь

Как будет развиваться ситуация после 4 марта? Интернет и СМИ обсуждают три варианта сценария. Инерционный: все будет как было. Реформистский: Путин, понимая, что общество после 4 декабря изменилось, пойдет на политические и экономические реформы. Жуткий: «коллективный Путин» наелся плюрализма и закрутит гайки. О политическом будущем страны в редакции спорили политолог Дмитрий Орешкин и экономист, ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев

Сторонником какого сценария является каждый из вас?

Дмитрий Орешкин: Я между инерционным и жутким.

Сергей Гуриев: Я между инерционным и реформистским, ближе к реформистскому.

Плохая история

Орешкин: Моя логика такая. Уже так много сделано «доброго», что власть выпускать из рук нельзя. Практически у всех наверху есть очень серьезный стимул, чтобы ситуацию не спускать с поводка. В том числе он есть у Владимира Владимировича Путина. Он наблюдает, что произошло с людьми, которые выпустили ситуацию из-под контроля, будь то Фухимори (сидит) или Мушарраф (в изгнании), и ему это не нравится. Причем дело ведь касается не лично Владимира Владимировича — с ним как раз можно и договориться, и ему по закону положены гарантии. Но есть целый большой коллектив людей, которые очень сильно вложились в эту корпорацию, управляющую Россией, и если она рушится, то им становится мучительно больно. Я имею в виду гребцов на галерах, так сказать. Там медом так сильно намазано, что они не могут встать, не повредив жизненно важные органы. Второй резон — психологический, личностный. Они пацаны, они не хотят проявлять слабость. Шутки шутками, но «кто нас обидит, три дня не проживет». Третий резон — чисто хозяйственный. Если они идут в сторону соблюдения законов, честного подсчета голосов, то их зона влияния сужается, а зона влияния их конкурентов расширяется.

Кто их конкуренты?

Орешкин: Все, кто говорит что-то альтернативное. Потому что популярность власти уменьшается, и тот, кто говорит что-то другое, начинает привлекать к себе внимание и перехватывает инициативу, в том числе в хозяйственном смысле. А люди Путина замкнуты на власть как на экономический инструмент тоже. Их не интересует всерьез то, что называется инвестиционным климатом, если нефть стоит $120. Ну ушли еще $17 млрд в январе* * По оценке замминистра экономического развития РФ Андрея Клепача. или $11 млрд* * По оценке первого зампреда ЦБ РФ Алексея Улюкаева. — ничего страшного. А вот если отберут трубу вместе с властью, тогда это серьезно для них. И наконец, идеологический момент. Они понимают страну как то, чем надо управлять, что надо держать под контролем и что у них пытаются отобрать «оранжевая чума», Госдеп и все прочие. Они чувствуют, что поскольку люди хотят жить богаче, свободнее, независимее, то начинают уходить в сторону от милитаристской риторики. И Россия из уникального осажденного лагеря превращается в какую-то заурядную Францию или Германию, совершенно неинтересную страну, которая потеряла свою цивилизационную идентичность, о которой так любят говорить Кургинян и еще кое-кто. Этого допустить нельзя, значит, надо остановить расширение свобод в СМИ, привести в порядок интернет, надо дать в зубы «оранжевой чуме» на площади. Вообще навести порядок, иначе механизм, который они так долго и старательно выстраивали, который называется «вертикаль», — рухнет.

Хорошая история

Гуриев: Почему я оптимист? Раньше общество считало, что выбор у нас — между Путиным и погромом, что Путин и вертикаль власти — наименьшее зло. Выяснилось, что оппозиция, оказывается, ничего не хочет громить. И выходит на улицу против того, чтобы что-то громить. Это отличная новость. Вторая отличная новость в том, что оппозиция не только мирная — она требует разумных вещей: честных выборов, прозрачности, подотчетности, увольнения плохо зарекомендовавших себя чиновников, требует отпустить политзаключенных — все это разумные требования. Третья хорошая новость — правительство не стреляет по оппозиции… пока. И не выключает интернет. Для меня это большой сюрприз, если честно. Потому что правильно Дмитрий сказал: они теряют власть. Прошлый год показал, что если вы начинаете стрелять, то может все кончиться так, как у Каддафи или у Мубарака. А если спокойно обсуждать это в парламенте — то как у Берлускони. При выборе между вариантами Берлускони и Каддафи, я думаю, любой предпочтет выбрать Берлускони.

Еще один повод для оптимизма: нормальное, разумное протестное движение началось до того, как в стране кончились деньги, из-за чего пришлось бы повышать коммунальные платежи, налоги и т.д. Выяснилось, что, даже когда деньги есть, многие люди находят свободное время сходить на митинг, они хотят знать, куда идут их налоги, и, вообще говоря, им хочется жить достойно, чтобы не было стыдно перед детьми. Еще выяснилось, что интернет как средство мобилизации общества работает. Недавние события на Ближнем Востоке показали, что Facebook, YouTube и Twitter играют ключевую роль в мобилизации людей, и в России тоже. Несмотря на то, что власти используют интернет для вбрасывания компромата и клеветы на оппозицию (взлом e-mail чиновников это показал), в целом мобилизация через Facebook работает очень хорошо. В вашем журнале Борис Акунин сказал, что он думал — он один такой протестующий. Именно для этого и нужна цензура: вы включаете телевизор — там говорят, что всем все нравится, и если вы выйдете на площадь, то будете один. А если в Facebook на митинг зарегистрировалось 20 тыс., вы понимаете, что вы не один и вас не побьют. И это изменилось необратимо. Поэтому я думаю, что сценарий будет следующий. На этих выборах, к сожалению, будут манипуляции. Но если их будет много, то все они будут задокументированы, в том числе при помощи веб-камер. Наблюдатели отметят факты отключения веб-камер, разбитых веб-камер и т.д. И уровень возмущения вырастет. При этом во втором туре Путин, наверное, имеет хорошие шансы выиграть. Но если он выиграет в первом туре, это будет подвергнуто серьезному сомнению: если ты можешь победить в первом туре, зачем нужны все эти нарушения? Путину будет очень трудно объяснить, что он пытался сделать выборы честными, но у него не получилось. Что будет дальше? Мне кажется, протесты продолжатся, и Путин объявит досрочные парламентские выборы. Вместо того чтобы протестовать по поводу тех выборов, которые прошли, оппозиция займется обсуждением того, какие партии будут зарегистрированы, какая у них повестка дня, какие идеи и лидеры. Новая Дума будет, наверное, гораздо более оппозиционной, чем сегодняшняя. И там будут люди, которые захотят расследовать допущенные на президентских выборах нарушения. И выяснится, что их достаточно, чтобы поставить под сомнение результат президентских выборов и провести новые. На них Путин по-прежнему сможет выиграть. А может быть, и нет. Но там точно придется вступать в дебаты, и они точно будут гораздо более честными. Что дальше? В какой-то момент Путин выборы проиграет, и вот здесь я с Дмитрием согласен: мы не знаем, каким образом эта власть сменится, как Путин уйдет на пенсию. Я уверен, что следующий президент гарантирует персональную защиту Путину, даст щедрую пенсию, все гарантии, но они не будут распространяться на коррумпированных чиновников, бизнесменов и так далее. Потому что следующий президент придет под флагом борьбы с коррупцией. И он не сможет сказать: я Путина простил, а еще простил 100 коррумпированных чиновников. Как пойдет этот процесс, мы не знаем.

При вашем оптимистическом сценарии — когда парламентские выборы, когда президентские?

Гуриев: Через год-два — парламентские, еще через год-два — президентские. Все зависит от цен на нефть, от ошибок, которые допустит оппозиция и которые допустит власть.

Соблазн силы

Дмитрий Борисович, как вы представляете себе развитие вашего сценария?

Орешкин: Я думаю, что все тенденции, которые отметил Сергей, от нового качества гражданского общества до роли интернета, действительно существуют. Все это когда-нибудь сработает. Но по дороге к этому светлому будущему власть должна будет испытывать все способы, чтобы его не допустить. Мы имеем несколько примеров: Приднестровье, Белоруссия или вот Южная Осетия, где выигравший выборы кандидат получает прикладом в голову. И мне кажется, что здесь попытаются пойти лукашенковским или кокойтовским сценарием, потому что так просто от власти не уходят. Плюс страхи. Ведь действительно, если будут честные выборы, на Кавказе может победить кто угодно, включая исламских фундаменталистов. Может быть, я утрирую и краски сгущаю, но в головах людей, которые сидят в Кремле, этот сценарий существует. В их представлении демократизация — это безответственность, потому что они выпустят ситуацию из-под контроля. Люди, которые ходят на митинги, с их точки зрения, — глупенькие московские интеллигенты, которые не понимают, как на самом деле все страшно устроено. И когда это начнется, они скажут: ребята, извините, придется вам слегка прикладом в зубы. По-хорошему, без обид, что называется, потому что державу надо сохранять. То, о чем говорит Сергей, когда-нибудь произойдет, но перед этим мы еще кровью умоемся.

То есть мы еще дна не достали?

Орешкин: Мне кажется, нет. Именно сейчас у власти будет большой соблазн: пока еще зараза не разбежалась по стране, всех этих «хомячков» — в мешок и утопить в проруби.

Гуриев: У них перед глазами пример тех, кто стрелял — того же Каддафи или Башара Асада. Я думаю, Россия потому так его сейчас защищает, что если он повторит судьбу Каддафи — это будет вызов всему российскому обществу. Убежден: пройдут выборы, и про Асада тут же забудут.

И все же: почему вы так убеждены, что у нас не будет повторения белорусского сценария, когда после президентских выборов в декабре 2010 года в Минске люди вышли на площадь, их били, арестовывали, судили, сажали…

Гуриев: Белоруссия — это страна, где очень важную роль играют скрытые субсидии от России. Если Путин перестанет субсидировать Белоруссию, то там демократизация произойдет быстрее, чем в России. Именно поэтому, я думаю, российские власти будут продолжать поддерживать Белоруссию. Хотя все российские чиновники к Лукашенко испытывают неприязнь. Но для дела приходится финансировать и такие режимы. Моего сценария это не отменяет.

Вы хотите сказать, что варианта Белоруссии здесь удалось избежать, потому что у власти есть деньги покупать лояльность — свобода в обмен на социальные блага?

Гуриев: Правильно. И вот здесь удивительная новость. Раньше им казалось: чем больше они платят, тем больше за них голосуют. А теперь произошли качественные изменения: чем больше денег, тем больше спрос на демократию. В данном случае, я думаю, важную роль сыграла налоговая реформа, которую провел тот же Путин, она привела к тому, что очень многие люди теперь платят налоги. И они говорят: «Мы платим налоги, а вы на них нанимаете милиционеров, которые нас же избивают и убивают, нам это не нравится».


Концепция поменялась

Идет мощнейший накат на СМИ. Казалось бы, последнее, что нужно Путину сейчас, это такого рода скандалы.

Орешкин: А мне кажется, это очень органично, если говорить о советской системе ценностей, которую представляет Путин. Он с ней пришел в начале нулевых и был встречен аплодисментами: наведение порядка, подъем с колен и все остальное. Она подразумевает наличие внешнего врага и изоляционизм, а также внутреннего врага. Эта машинка работает. То, что идет наезд на независимые СМИ, знак того, что колебания окончены. Ставки сделаны на советскую модель. Горите вы в Вашингтоне огнем, а нам нужно здесь навести порядок, который нас устраивает.

Это связано с тем, что произошла смена лиц в администрации президента — Иванов сменил Нарышкина, а Володин сменил Суркова?

Орешкин: Безусловно. Вопрос — что следует за чем. Мне кажется, что декабрьские события дали достаточно ясный сигнал, что с точки зрения власти страна идет в неправильном направлении. Надо почистить, ржавчину убрать, пока она не разрослась до критических размеров. Потому Суркова и убрали, что он футболист креативного плана, который всех обманет, нафинтит, разведет. Доигрался, «хомяки» вышли на площадь. Вот нам этого не надо. Нам нужен форвард таранного типа, который всех затопчет по дороге к штрафной площадке противника и забьет такую плюху, которую уже никак из ворот не вынешь. То есть концепция тренерская поменялась. Сурков в голове имел вариант со вторым туром, чтоб было красивее… У Володина, я так понимаю, этого варианта уже нет. Жанр Поклонной, когда профсоюзы, автобусы, трудящиеся со стандартно напечатанными лозунгами, — настолько очевидный совок! А наплевать — важно показать, что мы сильные, мы контролируем процесс. Мы таранного типа. А потом Следственный комитет говорит, что ролики о нарушениях при голосовании снимались и монтировались где-то за рубежом.

Гуриев: И размещены на американских серверах...

Орешкин: Они врут нагло, решительно, и это другая стилистика: «Да, врем, а вы сожрете и утретесь». Отсюда — Лебедева заткнуть, денег его лишить, «Новую газету» убрать перед выборами, потому что они понимают: 50% в первом туре не выплясывается без серьезных нарушений. И поэтому надо не допустить визга.

Есть одно «но». Дети нынешней власти в большинстве своем учатся в Оксфордах и Кембриджах. Не возникнет ли поколенческий конфликт внутри семей?

Орешкин: Нет. Дети понимают, что их учеба и прочее зависят от успеха родителей. А родители для успеха должны контролировать ситуацию в России. В этом есть фундаментальное противоречие, но ведь и в XIX веке так было. Здесь управляющий порет крепостных, а там барин кушают…

Фактор Медведева

Сергей Маратович, от того, выиграет Путин в первом туре или во втором, ваш сценарий зависит?

Гуриев: Зависит очень сильно.

Есть у него возможность выиграть в первом туре?

Орешкин: У него 50% нет.

Гуриев: Если Путин выиграет в первом туре с большими нарушениями, это ускорит досрочные парламентские и тем более президентские выборы. Если Путин проигрывает в первом туре и честно выигрывает во втором туре, то он становится более легитимным президентом, и следующие президентские выборы могут состояться в 2018 году.

Можно ли представить себе ситуацию, при которой Путин продавливает первый тур, народ выходит на улицы, и Медведев, который демонстрирует все время, что он уходить не хочет, 5 марта выходит и говорит: «Выборы прошли с большими нарушениями, поэтому я отменяю результаты». Это возможно?

Орешкин: Теоретически у него есть президентские полномочия, а практически помимо полномочий надо иметь еще и что-то внутри себя, чтобы ими воспользоваться… У него нет ресурса популярности, нет ресурсов силовых, финансовых, организационных, региональных, медийных — его отовсюду оттерли.

Гуриев: Судя по всему, Медведев и Путин имеют какую-то договоренность. И до сих пор договоренности выполнялись. Более того, я бы поставил на то, что именно Медведев станет премьер-министром. Долго ли он им будет — другой вопрос.

Владимир Гельман, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, писал в The New Times, что отличие чекистов позднего советского времени от нынешних заключается в том, что нынешние имеют колоссальную собственность, которую они не отдадут ни при каких условиях. И если для ее защиты нужно будет нажать ядерную кнопку, то они ее нажмут. Что скажете?

Орешкин: Близко к истине… Но ситуация обоюдоострая, потому что наличие большой собственности тоже ограничивает. Например, безумной финансовой политики они допустить не могут, потому что не хотели бы, чтобы их деньги превратились в пустышку. Всерьез ссориться с Соединенными Штатами тоже не могут, потому что от этого зависит объем их миллиардов. Именно поэтому они и на кнопку ядерную не нажмут, потому что тогда деньги сгорят, буквально. А вот все остальное, если понадобится… Проблема, с моей точки зрения, вот в чем: Советский Союз существовал достаточно долго, чтобы все поняли, что это дохляк. Что так жить нельзя… Даже Говорухин это понял. Была ситуация, которую мы назвали: лоб уперся в бетонную стенку. Сейчас этого нет. Сейчас они молодые, им 50–60 лет, у них все здорово, деньги капают, они контролируют процесс. Они знают, что Европа будет в ножки кланяться, потому что куда она без русского газа. А Штатам нужен трафик в Афганистан. У них такое ощущение, что они схватили бога за бороду, и когда какой-то оранжевый типаж приходит и говорит: «Дай мне несколько волосиков из этой бороды, я тоже хочу подержаться», — они ему говорят: «Пошел прочь». Ядерную кнопку не нажмут, а прикладом в зубы — за милую душу…

Потери капитализации российских компаний только после декабрьских протестов — больше $75 млрд, недокапитализация «Газпрома» примерно в три раза. Почему это их не останавливает? «Газпром» им же принадлежит…

Орешкин: Ну и что? Он мог бы стоить в три раза дороже, но им хватает того, что есть.

Гуриев: Я полностью согласен. Это важный фактор, но когда вы взвешиваете на одной чаше весов большой пирог, на другой маленький, но свой, то лучше иметь большой кусок в маленьком пироге, чем никакого куска в большом.

Опознавательные знаки

Что для вас станет индикатором того, что ваш сценарий из теории переходит в реальную жизнь?

Гуриев: Для меня это досрочные парламентские выборы, если они будут объявлены, и как на них будут посчитаны голоса.

Орешкин: Для меня это будет разгон послевыборных протестов.

А вы не считаете, что уже поздно, нет уже желающих давать прикладом по зубам? Надо было в декабре это делать, а сейчас никто не рискнет?

Орешкин: Не считаю, потому что для того и поставили новых силовиков во главу администрации, чтобы можно было это восстановить. Если не будут милиционеры это делать, то приедут ребята из Чечни.

Гуриев: Такой вариант есть, но, мне кажется, власти побоятся, что на тысячу вооруженных ребят из Чечни выйдут десять тысяч скинхедов, этого никому не хочется увидеть…

Орешкин: Обойдутся и силами ОМОНа. Им объяснят, почему протестующие плохие, почему их надо нейтрализовать, скажут, что они хотят развалить родину.

Вы не допускаете, что власть будет просто игнорировать протесты? И не пойдет ни на досрочные выборы, ни на репрессии: пускай они себе ходят…

Орешкин: Я начал с того, что моя позиция — между инерционным сценарием и ужасным. Конечно, власть хотела бы инерционного сценария…

[Русаналит]

March 2nd, 18:53

А давайте представим себе, что пройзойдет со страной в случае, если Путину удастся полностью задавить протестное движение?

Первое. Ничего из того, что обещал Путин в своих статьях выполнено не будет. Ведь и это-то обещать его вынудили протестующие. Т.е. как была Россия сырьевой экономикой - таковой она к 2024 году и придет.
Вопрос в том, что мир в 2024 году с точки зрения потребления нефти и газа, скорее всего будет существенно отличаться от нынешнего. Не в пользу России.

Не верите? Вот вам конкретный пример:
Владимир Путин обещает, что «в течение 2013-2018 гг. средняя заплата профессоров и преподавателей вузов будет постепенно увеличена в два раза и доведена до 200% от средней по экономике».
«Однако у нас есть утверждённая постановлением Правительства России от 4 октября 2000 г. № 751 Национальная доктрина образования в РФ (до 2025 года).
В ней сказано, что уже на первом этапе, т.е. еще до 2004 года «оплата труда педагогических работников из числа профессорско-преподавательского состава образовательных организаций высшего профессионального образования будет приближена к удвоенному размеру средней заработной платы работников промышленности» (полностью: http://pronkou.livejournal.com/538827.html)

Т.е. Путин в 2012 году обещает ровно то, что он в 2000-м пообещал выполнить к 2004г.
И что в принципе не требовало сколько-нибудь серьезных усилий и затрат: в России профессоров и преподавателей вузов не миллионы, а зарплата в промышленности не так чтоб очень велика.
Если точно - то преподавателей ВУЗов всего 341 000 человек. Средняя зарплата в промышленности - 30 000 рублей.
Считаем: 341000*30000*12*1,17 (ЕСН-НДФЛ)= 141 миллиард рублей.

Почему не выполнил такую простую вещь? А потому что жизнь не заставила. Если Путина не заставлять - то он ничего из обещанного не выполняет. В 2000-2011 заставить Путина было некому. Теперь появились мы. Но если нас не будет - то он ничего и не сделает.

Второе. Он даже обещать ничего не будет - как не собирался до 10 декабря. До 10 декабря Путин заявлял, что рост реальной зарплаты составит - в лучшем случае - 1-1,5% в год. А после 10 декабря - уже обещает 60-70% за 8 лет.
Почувствовали разницу?
И ведь это осуществимо - только надо работать. А если много работать, то можно нарастить ее и вдвое.
Ну а если человек ничего не обещал - то и спросить с него ничего нельзя.

Третье. Вспомните "дело Юкоса" - в скольких сотнях примеров помельче, оно повторилось после этого по стране. Если нас посажать да поубивать, то думаете вам станет от этого лучше? Нет. Наоборот - хуже. Это как "красный террор" во время Гражданской - то, что сначала было позволено только против "белых" за очень короткое время распространилось на всех остальных.

Не люблю этой фразы, но "как-то так"..

[Новое время]

http://newtimes.ru/stati/xroniki/20e...r-2011-go.html
03.12.2012 | Никита Сологуб , Егор Сковорода, Юлия Чернухина, Евгения Альбац, Зоя Светова | №40 (266) от 02.12.12

Ближнюю историю пишут победители, далекую — те, кого ее результаты уже лично не касаются. Что захотят узнать наши дети? Как начиналось? Почему не получилось? Был ли шанс? Мы пишем о том, как это видится год спустя.

Митинг на Болотной площади 10 декабря 2011 года

…и это слово было event

«Вечером 5 декабря мы собираемся, чтобы обсудить итоги т. н. «выборов». Все, кто считает, что его голос украли, посчитали неправильно, кто хочет изменить ситуацию — приходите на Чистые пруды!» Такое сообщение появилось на специально созданной странице в Facebook еще 29 ноября: на сленге соцсети это называется event — мероприятие, открытое для всех. Страницу создал активист движения «Солидарность» Денис Билунов: «Мы думали, что страничка в соцсети добавит нам пару сотен человек. По практике 2007–2010 годов основным средством привлечения людей на митинг было радио, то же «Эхо Москвы», — рассказывает Билунов.

4 декабря интернет кипел ссылками на видеоролики и посты, в которых рассказывалось о «каруселях», вбросах голосов, фальшивых протоколах. «Впечатление было, как от града пощечин, потому что они со всех сторон раздавались», — вспоминает нынешний член Координационного совета оппозиции, а тогда журналист Сергей Пархоменко. В тот день он был наблюдателем на участке в районе ВВЦ («не поверите — от КПРФ») и гонялся на своем «Субару аутбек» за толпой членов ныне благополучно почившего прокремлевского движения «НАШИ», которые, как козлы на веревочке, перемещались за куратором от одного избирательного участка к другому. Подобных статусов, постов, блогов, многократно растиражированных с помощью Twitter, было тысячи. Почему такого не было четырьмя годами раньше, когда фальсификаций было не меньше, а Путин только что объявил себе преемника — вопрос отдельный. Но в декабре 2011-го «о политике начали говорить твои соседи, — как выразился один из завсегдатаев культового среди 20–30-летних кафе «Жан-Жак». — Это не телевидение рассказывало, не радио — об этом говорили все».

Однако на страничке event’а «Подведем итоги «выборов» к ночи 4 декабря о своей готовности выйти на площадь заявили всего 120 человек. «Мне показалось, что «сбор гостей» на митинг можно организовать, используя соцсети, более эффективно», — рассказывает тогда еще только выпускник Лондонской школы экономики Илья Файбисович. Организовал: посты известных блогеров, страницы в Facebook и «ВКонтакте» запестрели сообщениями: «5 декабря, 19:00, Чистые пруды». Спустя сутки только в Facebook приглашение получили 20 тыс. человек, 2,5 тыс. ответили: пойдем. На Чистые вышло более 7 тыс. «Я не ожидал, что будет столько народа, — рассказывает Алексей Навальный, для которого этот митинг закончился 15 сутками его самого первого ареста, и из ОВД в Митино он выходил уже под крики сотен людей: «Навальный — наш президент!» — «Я вообще туда, на Чистые, идти не хотел, потому что митинг организовала «Солидарность», а я на них был ужасно зол за кампанию «Нах-Нах» («голосуй против всех». — NT). Но когда я увидел цифры («Единой России») по Москве, когда я увидел, что они в Москве «нарисовали» 46,5%, когда даже во Владивостоке было 25–30% — у меня это вызвало дикую ярость. Я пошел, хотя думал, что митинг будет провальный».

«У меня сохранилась смешная переписка с Навальным за час до митинга, — делится Илья Яшин. — Я написал ему эсэмэс: «Час назад коммунисты собрали 100 человек на Пушкинской площади». Он ответил: «Есть опасения, что и к нам придет ненамного больше».

Спустя четыре дня, накануне первого митинга на Болотной площади, под event’ом в Facebook, созданным сетевым журналистом Ильей Клишиным, уже подписались почти 36 тыс. человек, в социальной сети «ВКонтакте» — 20 тыс.

На Болотную вышло более 100 тысяч.

Вышли люди, которые в абсолютном своем большинстве никогда раньше на митинги оппозиции не приходили. Программисты, художники, дизайнеры, молодые люди до тридцати, в горнолыжных куртках и дамы в дорогих шубах из припрятанных в переулках «майбахов» и «мерсов» — таких протестных лиц Москва никогда раньше не видела. «Хватит врать!», «Верните наши голоса!, «Партия воров и жуликов украла выборы!»: 73%, опрошенных социологами чуть позже, на последующих митингах объяснили, что «возмущены фальсификациями на выборах», 53% заявили, что недовольны тем, что «решения в стране принимаются без их участия».

На Болотной площади, тоже впервые, стояла и ведущая «Дома-2» Ксения Собчак, а с трибуны выступали писатель Борис Акунин и тележурналист Леонид Парфенов: ни на Триумфальной, где каждое 31-е число проходит несанкционированный митинг в защиту права на собрание, ни на «Маршах несогласных» их никогда не было. Через две недели на проспекте Сахарова Собчак уже выступала с трибуны — как и только что отправленный в отставку вице-премьер и министр финансов одиннадцати путинских лет Алексей Кудрин. Националисты, которые все предшествующие годы, казалось, доминировали на политической поляне, на Болотной составляли абсолютное меньшинство — меньше процента, на проспекте Сахарова — 6%, левые в декабре около 13%, те, кто называл себя «демократами» и «либералами», — их было суммарно почти 70%. Провластные СМИ и партии тут же приклеили этим митингам ярлык — «протест норковых шуб», эксперты назвали их «рассерженными горожанами», социологи зафиксировали: в больших городах России наконец сформировался средний класс.

И падал снег. И декабрьская Москва с ее обычным серым небом, слякотью под ногами, коротким днем и нескончаемой темнотой жила предощущением праздника: фонари искрятся в сугробах, долгая ночь — пристанище для горячих подпольщиков, зеленая лампа за занавеской, ожидание завтра. Завтра будет победа.

Митинг на Болотной площади 4 февраля 2012 года

Раскол

Начало ночи с 8 на 9 декабря кое-кто из тех, кого называют лидерами оппозиции, предпочел бы забыть. И забывали — вплоть до интервью NT, когда готовился этот материал. Фраза звучит так: «Сейчас я вам скажу ужасную вещь: когда уже все было решено и подписано, открылась дверь, и в кабинет вошел Громов».

Алексей Громов — это нынешний первый заместитель, а в декабре 2011-го — просто заместитель главы администрации президента РФ. «Дверь» и «кабинет» — тогдашнего и нынешнего заместителя мэра Москвы Александра Горбенко, в круг обязанностей которого входят массовые мероприятия в столице России.

Люди в кадре за большим прямоугольным столом в кабинете вице-мэра: сам Горбенко (он во главе стола), Владимир Колокольцев, глава ГУВД Москвы, Василий Олейник, замруководителя Департамента региональной безопасности Москвы, Гульнара Пенькова — пресс-секретарь мэра, а до этого сотрудник пресс-службы Кремля, Владимир Рыжков — один из лидеров оппозиционного ПАРНАСа, еще депутат Госдумы Геннадий Гудков (впрочем, он этого не помнит), главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов и журналист Сергей Пархоменко — именно ему принадлежит приведенное выше и весьма неожиданное откровение. Алексей Громов расположился на свободном стуле напротив вице-мэра. Предмет разговора за столом — перенос митинга 10 декабря 2011 года с площади Революции на Болотную.

Впрочем, все по порядку.

Митинг на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 года

Заявку на 10 декабря чета Удальцовых (Левый фронт) и Надежда Митюшкина («Солидарность») подали заранее, еще до выборов. Численность, указанная в заявке, была 300 человек — на большее и не рассчитывали. Но потом были Чистые, шествие к ЦИКу, закончившееся арестом около трехсот человек, включая Навального и Яшина, несанкционированный митинг на Триумфальной площади: там, по официальным данным, были задержаны 569 человек, многие, как известный светский обозреватель Божена Рынска, — впервые. Там же зажглась звезда и Светы из Иванова: она была на той стороне, где били в барабаны активисты «Наших». Жестче ОМОН, защищавший барабанщиц от москвичей, работал только потом в мае, на Болотной. Илья Клишин, корреспондент тогдашнего интернет-портала openspace. ru, в автозак счастливо не попал: «Вернулся домой, нашел в интернете заметку, что власти согласовали митинг на площади Революции, поинтересовался у друзей, есть ли на Facebook event (страница) митинга, и с удивлением узнал: нет». Это было в ночь с 6 на 7 декабря. К утру на странице митинга о своем решении прийти на площадь Революции заявили уже 10 тыс. человек. «Меня разбудили иностранные журналисты с вопросом: не я ли организовываю революцию в России?» — вспоминает сейчас Клишин.

В тот же день власти города сообщили, что прорвало подземные воды под Китай-городом, и рядом с памятником Карлу Марксу появились ограждения с табличками «Мосводоканал» (NT тогда тут же выяснил, что с подземными водами было все не хуже, чем было еще накануне): согласовывать митинг в шаговой доступности до зданий ФСБ, ЦИКа и администрации президента власти города явно не хотели. Но и как отказать — не знали. В социальных сетях меж тем кипела работа: «Когда мы поняли, что на митинг придет больше 50 тыс. человек, которых через два металлоискателя будут пропускать на площадь Революции, нам стало ясно — это обернется Ходынкой. И меня это пугало гораздо больше, чем любой спецназ», — рассказывает Пархоменко. Что касается спецназа, то о том NT сообщил за два дня до митинга источник в силовых органах: опасаясь чуть ли не штурма Кремля, власти собирались перекрыть площадь по периметру, пропустив на митинг заявленные 300 человек, и отсечь остальные тысячи.

Дальше события развивались стремительно. 7 декабря в кафе «Шоколадница» неподалеку от метро «Третьяковская» Пархоменко договаривается о совместных действиях с Владимиром Рыжковым и Борисом Немцовым. На следующий день Алексей Венедиктов (тогда член Общественного совета при ГУВД) встречается с главой московской полиции Владимиром Колокольцевым. «Он пригласил меня как человека, который занимается наблюдением за массовыми мероприятиями, и спросил мою оценку ситуации, — рассказал Венедиктов в интервью The New Times. — Я к этому времени уже посмотрел все материалы по Чистым прудам — газеты, интернет, — и мне представилось, что мы можем иметь в Москве митинг в несколько десятков тысяч человек, хотя тогда это и казалось фантастическим». Потом Венедиктов позвонил вице-мэру Александру Горбенко, с которым познакомился еще в то время, когда тот был генеральным директором «Российской газеты». «Я ему сказал, что в моем представлении на площади Революции может быть свалка — не политическая, а технологическая, — говорит Венедиктов. — На что Горбенко спросил меня: а кто, собственно, заявители и организаторы? И не могу ли я им (Борису Немцову и Владимиру Рыжкову) дать его мобильный телефон, а ему — их? Я сказал: «Я все могу».

«Мне позвонил Горбенко, которого я давно знаю, еще с 90-х годов. Он сказал, что возникла проблема — слишком много людей записывается в социальных сетях на площадь Революции, может возникнуть давка, — вспоминает Рыжков. — Горбенко сказал мне, что не может найти Немцова, чтобы обсудить с ним ситуацию». Борис Немцов в то время был в Нижнем Новгороде и вернулся в Москву лишь поздним вечером 8 декабря: ровно поэтому его и не было на встрече в мэрии Москвы 8 декабря. О том, что в числе участников обсуждения оказался и заместитель главы администрации президента Алексей Громов, он тоже не знал — узнал от корреспондента NT только сейчас, и информацией этой был крайне удивлен: «Они (Рыжков и Пархоменко) мне о Громове ни слова не сказали». Горбенко высказал Немцову те же опасения, что и его коллегам по оппозиции: «Я-то вижу по фейсбуку, что будут десятки тысяч, а ты мне заявку на 300 человек». Причем он (Горбенко) исходил из цифры, что больше десяти тысяч — это катастрофа», — рассказывает Немцов. Он утверждает, что довольно быстро в ходе серии телефонных переговоров удалось договориться о переносе митинга на Болотную. Спорили лишь о том, как быть с теми демонстрантами, кто все-таки придет на площадь Революции. «И несмотря на дикие проблемы, проблемы чисто административные, я убедил его разрешить нам провести марш от площади Революции до Болотной, — говорит Немцов. — Это был единственный марш по центру Москвы, вплоть до стен Кремля». «Колокольцев сказал: есть единственное, против чего я буду протестовать, — это проход через Красную площадь», — вспоминает Пархоменко обсуждение логистики того, как тех, кто все-таки придет 10 декабря на площадь Революции, безопасно доставить до Болотной площади. — «Туда мы постараемся никого не пустить», — сказал Колокольцев. Что касается всех остальных маршрутов, можно идти через Лубянку, Ильинку — так и произошло».

Однако заявителям митинга, как и всем остальным, об этих переговорах ничего не было известно. Заявители митинга (все еще на площади Революции) Надежда Митюшкина и Анастасия Удальцова (Сергей Удальцов в это время отбывал свой очередной арест) весь день 8 декабря провели в здании правительства Москвы на Новом Арбате, где их уговаривали перенести митинг на Болотную. На что они не соглашались: было совершенно не понятно, ни как оповестить десятки тысяч людей о новом месте митинга, ни что делать с теми, кто придет к памятнику Карлу Марксу.

Митинг на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 годаМитинг на проспекте Сахарова 24 декабря 2011 года

Главные же «тёрки» тем же вечером шли на Тверской, 13, в том самом кабинете Александра Горбенко, с которого мы начали этот рассказ, и продолжались несколько часов — пока не закончились обильной выпивкой и всеобщим удовлетворением. «Здесь дверь, здесь вход в какие-то тайные комнаты, смысл которых мне неизвестен, куда время от времени удалялся Горбенко, здесь стоит длинный стол, за которым мы сидим, здесь стол начальника с телефонами», — рисовал по нашей просьбе план кабинета вице-мэра Сергей Пархоменко во время интервью в редакции The New Times. «Колокольцев сразу отнесся к нашей информации (о том, что на митинг придут десятки тысяч человек. — The New Times) с чрезвычайным пониманием. Так же и Олейник. А Горбенко дольше всех упирался и объяснял, что ничего страшного, справимся», — уверяет Сергей Пархоменко. За несколько часов договорились: митинг переносят на Болотную площадь, людям, которые все-таки окажутся на площади Революции, дадут возможность пройти до Болотной, если кто-то (читай: Лимонов) захочет остаться на площади Революции, его задерживать не будут».

С какой целью «на огонек» заглянул Громов? «Вошел с какими-то словами, что он был у Собянина, шел мимо и так далее. Это означает, что, видимо, он и был тем самым человеком, с которым по ходу переговоров поддерживал отношения Горбенко, — вспоминает Пархоменко. — Громов сел за стол и вел какой-то не относящийся к делу разговор. Мне кажется, он хотел убедиться, что все происходит ровно так, как рассказывает ему Горбенко». «Алексей Громов просто заехал посмотреть, как идут переговоры с мэрией, сам он активно в них не участвовал, — подтверждает Владимир Рыжков. — Он сказал, что это дело города — пусть город решает. Видимо, его просто послали, чтобы он сообщил, как идут переговоры», — рассказал он.

«Мне позвонил Горбенко — я сидел на работе — он говорит: слушай, приезжай, мы тут обо всем договорились, — вспоминает Венедиктов. — Я привез с собой вискарь. Выпили. И с Громовым тоже. Поскольку мне было сказано, что «мы договорились», — я решил, что это дело нужно обмыть». (NT отправил вице-мэру А. Горбенко и заместителю главы администрации президента А. Громову просьбу дать комментарий. Однако ответа мы не получили. )

В середине ночи 9 декабря в сети был вывешен документ за № 07-23-169 мэрии Москвы, из которого стало ясно: митинга на площади Революции не будет. Илья Клишин поменял название страницы в Facebook на «Суббота на Болотной площади». «Пришлось ответить больше чем на тысячу сообщений о том, что митинг действительно перенесли, что страницу не взломали, что митинг согласован», — рассказывает Клишин. Какие только обвинения не сыпались на головы переговорщиков: их называли «предателями», их обвиняли в том, что они «слили протест», что вели переговоры за спиной у всех, в том числе и заявителей акции. Кулуарность переговоров — хотя и ко всеобщему благу — покоробила, если — не оскорбила. Трещина недоверия — она прошла по телу протеста именно в ту ночь и не может затянуться до сих пор.

Митинг на Болотной площади 4 февраля 2012 года

Власть vs оппозиция

За два дня до нового, 2012 года, 30 декабря, в ресторане Toro Grill на «Белорусской» за завтраком встретились трое: Алексей Кудрин, Сергей Пархоменко и Владимир Рыжков. Инициатором был Кудрин (Рыжков это подтвердил). «Появилась идея сверить подходы о возможности и форматах диалога представителей протестного движения и власти» — так он сам написал в электронной переписке с NT.

Оснований предполагать, что власть на диалог может пойти, было, как представляется авторам, три. Во-первых, митинг «За честные выборы» на проспекте Сахарова 24 декабря, на который вновь пришло около 100 тыс. человек. Правда, молодежи, по данным исследования «Левада-Центра», было уже меньше, чем на Болотной две недели назад: то ли разъехались на каникулы, то ли их отпугнули кулуарные переговоры в мэрии и последовавшая за тем яростная перебранка лидеров оппозиции в твиттере — в этом и правда был душок. Вторая причина: полиция вела себя в высшей степени лояльно по отношению к митингующим — ничего похожего на то, что происходило на Чистых прудах или Триумфальной в первую неделю декабря. И это несмотря на то, что премьер и уже кандидат в президенты Владимир Путин 15 декабря, в ходе четырех с лишним часов общения с народом по телевизору, назвал белые ленточки протестующих «контрацептивами», а самих митингующих — «бандерлогами». Наконец, третье и, может быть, самое важное: 22 декабря еще президент Дмитрий Медведев в своем последнем послании Федеральному собранию заявил о планах политической реформы: прямые выборы губернаторов, упрощенная процедура политических партий, создание Общественного телевидения и проч. Чем все это обернулось сейчас, год спустя, мы уже знаем, но тогда казалось: власть готова идти на уступки. А тут еще путинский министр финансов готов выступать посредником — чем черт не шутит?

10 декабря 2011 года - Болотная площадь 10 декабря 2011 года - Болотная площадь

24 декабря 2011 года - проспект Сахарова 24 декабря 2011 года - проспект Сахарова

К Кудрину в протестном движении относились с понятной осторожностью: не засланный ли казачок? «Я его на Сахарова в лоб спросил, — рассказывает Немцов: — «Леш, можешь мне честно сказать, тебя прислали сюда или ты сам?» Он мне ответил: «Клянусь, я сам». Потом выяснилось: сущая правда».

Так вот, накануне Нового года, да еще ранним утром в ресторане было пусто, и трое строили планы. «Мы договаривались, что как только получим согласие от власти на какой-то вариант диалога, — пишет Кудрин, — представители оппозиции проведут формирование группы представителей протестного движения. Как вариант обсуждалось проведение голосования в интернете».

Пархоменко детали разговора не вспомнил: «С Кудриным мы разговаривали о бренности всего сущего. Был общий политический разговор — что называется, по широкому кругу вопросов. Ничего конкретного он не хотел, ничего не предлагал».

Кудрину тот разговор видится сегодня несколько по-другому: «В тот же день Пархоменко написал пост на «Эхо Москвы», в котором проинформировал о нашей встрече и ее целях. А я позвонил Путину и также пересказал идею. Путин выслушал и предложил перенести разговор об этом на время после Нового года. Но ближе к середине января сказал, что необходимости в таком формате нет».

«Формат» появился другой: митинг в поддержку Путина на Поклонной горе, куда со всей страны свезли больше 150 тыс. В тот же день, 4 февраля (мороз был под 25 градусов), митинговали на Болотной: практически те же выступающие, те же призывы, такая же, как и на первой Болотной, резолюция. «Протест топчется на месте, оппозиция не может ничего, кроме «Путина в отставку», предложить, что дальше, куда дальше — полный туман», — написал тогда один из авторов The New Times. Зато Кремль демонстрировал чудеса креативности: на митинге в Лужниках за неделю с небольшим до своих выборов Путин уже говорил стихами — из лермонтовского «Бородина»: «Умремте ж под Москвой, как наши братья умирали!» Оппозиции он посоветовал «не заглядывать за бугор, не бегать налево, на сторону, и не изменять своей Родине» и закончил: «Битва за Россию продолжается». Так стало окончательно ясно: никакого диалога с властью не будет — это было объявление войны.

«Несмотря на то что диалога не случилось, я считаю, — пишет Кудрин, — что для всех и для меня лично есть результат: был шанс диалога, мы должны были его использовать».

Но все это было уже потом, за рамками декабря. Москва тогда опустела, как пустеет всегда, разлетелись на отдых и лидеры протеста: кто в Белые пески штата Нью-Мексико (США), кто в Мексику, кто во Францию, кто еще куда.

«Впервые вижу революцию, которая уходит в отпуск», — повторяя друг друга, писали из Москвы корреспонденты западных газет.

фотографии: James Hill/The New York Times, Yuri Kozyrev/NOOR, пользователей Instagram mikerogov, gali_zinchenko, userpig, instasergei, niprov