*3181. Где пышнее пироги

[Лариса Пияшева]

http://www.agitclub.ru/gorby/glasnos...esspopkova.htm
Л.Попкова

В статьях на тему экономики сейчас особенно много ссылок на В.И.Ленина, которого используют как высший авторитет в деле защиты «социалистических» рыночных идеалов. Ленин действительно был неизмеримо гибче и смелей последующих деятелей, которые не только в своих теоретических построениях, но и на практике подчас доводили социалистические принципы до того абсурда, против которого он боролся в конце жизни. Слова в защиту «коммерческого» или, как теперь начинают говорить, «хозрасчетного» социализма действительно встречались в его статьях и выступлениях. Но из этих работ и речей при желании можно надергать какой угодно набор цитат, что и делают в своей полемике товарники и нетоварники («купцы» и «кавалеристы»)...

Я давно спрашиваю себя: ответственно ли утверждать, что Владимир Ильич Ленин, для которого слово «либерал» (либерализм, свобода в западном смысле, конкуренция) было ругательным, принципиально стоял за рыночные отношения?
Можно ли списывать со счетов всю последующую практику и теорию социализма, в которых рыночной экономике, хозяйственному либерализму, конкуренции места не было, нет и, как мне думается, никогда не будет? Никогда — потому что социализм, и это мое глубокое убеждение, несовместим с рынком по сути своей, по замыслам своих создателей, по инстинкту тех, кто сознательно воплощал и продолжает воплощать в жизнь соответствующие начала и порядки.
В самые разные периоды советской истории самые разные политики и теоретики пробовали свернуть страну на рыночный путь, но она так и не продвинулась по нему ни на шаг. Случайно ли это?

У меня есть некоторый опыт изучения «третьего пути», по которому пробовали вести свои страны западноевропейские социал-демократии в послевоенные десятилетия.

«Социал-демократическое десятилетие» со всей наглядностью подтвердило правильность ленинского убеждения, что третьего не дано. Нельзя быть немножко беременной. Либо план, либо рынок, либо директива, либо конкуренция. Искать и применять что-то среднее можно, но рассчитывать на успех, на то, что удастся усидеть на двух стульях, не приходится. Либо действующая по точным, жестким, одинаковым для всех и каждого законам рыночная экономика со всеми ее плюсами (эффективность, например) и минусами (огромное неравенство доходов, безработица...), либо плановое обобществленное хозяйство — тоже со всеми его плюсами (например, уверенность человека в завтрашнем дне) и минусами (дефициты, бесхозяйственность).

Получив власть, социал-демократы сразу занялись перераспределением богатств, наведением социальной справедливости — и экономическая ситуация в странах Западной Европы стала резко ухудшаться. Такие лозунги, как «справедливое распределение», «равенство в распределении», «социальное благосостояние» звучали сладко, но плоды оказались горькими. По мере того как внеэкономический напор на собственников крепчал, как подрывались рыночные механизмы накопления, как росли налоги во имя «общественного благосостояния», как ширились программы «полной занятости», с помощью которых пытались сохранять рабочие места в теряющих конкурентоспособность отраслях и тормозить технологическую перестройку, — по мере всего этого экономическое положение ухудшалось, падали темпы роста, разгуливалась (до двузначных цифр!) инфляция.

Социал-демократические правительства щедрой рукой печатали деньги, чтобы таким нехитрым способом повышать заработную плату и социальные выплаты, осуществляли протекционистскую защиту отечественной промышленности от конкуренции внешнего рынка и... за что боролись, на то и накололись.

А проанализируйте «третьи пути» («конкуренция — насколько возможно, планирование — насколько необходимо») на других континентах, окиньте взглядом практику «индикативного планирования», загляните на кухню развивающихся стран под углом зрения «план или рынок», и вы увидите, как стремительно догоняют нас те, кто выбрал рынок, и как голодно там, где на рынок косятся с подозрением и угрозой, где с ним (в интересах, разумеется, голодных — чего-чего, а благих намерений всегда хватает) обращаются без особых церемоний. Посмотрите, наконец, на социалистические страны: где больше рынка, там пышнее пироги.

Помню, как я, еще будучи студенткой плехановского института, радовалась маленькой книжечке «План и рынок» Г.Лисичкина, как старательно сдавала госэкзамен по экономической реформе (тогда еще учили, что она — реальность). Теперь же, с прежней страстью проклиная нетоварников-«кавалеристов», я скептически отношусь и к товарникам-«купцам», развивающим иллюзорные идеи «рыночного социализма». Для меня это словосочетание — абсурд. Там, где есть социализм, места рынку и либеральному духу нет и, повторяю, быть не может. Эту свою уверенность я распространяю и на нынешние попытки настроить народное хозяйство на волну потребителя. В условиях плановой экономики закон стоимости с плюсом работать не может, социализм не совместим с рынком. В этом ни Маркс, ни Ленин не ошиблись. Социализм — система планового хозяйства. Другое дело, что была, кажется, несколько преувеличена экономическая эффективность этой системы, ее возможности обеспечивать быстрый и устойчивый рост благосостояния.

В первый день 1987 года я прочитала в «Литературке» у Д.С.Лихачева, что «полуправда есть худший вид лжи». Мне полностью трудно согласиться с этими словами, жизнь научила меня ценить иной раз и полуправду, но академик в данном случае, похоже, точно определил одну из особенностей наших дней.
От прямой лжи некоторые действительно переходят к полуправде. Перечитывают, например, Маркса, чтобы сказать, что в его юношеских работах была обозначена возможность эволюционного, мирного перехода от капитализма к коммунизму и что мир только по своей безграмотности и невниманию к «Марксу в целом» вычитал из «Манифеста», что строить социализм следует революционным вмешательством в отношения собственности, разрушая все в старом, эксплуататорском, гниющем обществе. Нас хотят убедить, что Маркс не был таким воинственным человеком, что не это — не идея «экспроприации экспроприаторов» — самое важное в гении Маркса, ведь где-то между строк, в сносках, в письмах, в юношеских тетрадках он допускал и мирный путь развития, и вот мы сейчас должны, мол, взять на вооружение эти сноски и обосновать ими, обосновать Марксом наш «новый мирный путь», наши усилия совместить наконец «план» и «рынок», наши попытки немножко забеременеть.

Новые цитатнички к очередному случаю...

Мы перечитываем В.И.Ленина с тем, чтобы показать, что в борьбе с «кавалеристами» он произнес такие-то и такие-то добрые слова о «купцовских» способах хозяйствования, а их, этих слов, кто-то недослышал, и в результате был построен не совсем тот социализм, который был нам завещан.

Тот! Слышите: тот!
Именно тот, ибо другой, «купцовский» — это вовсе не социализм.
Ни один из противников рыночной стихии, собственничества, стяжательства и эксплуатации — от самых примитивных до самых серьезных — не допускал мысли о независимом от идеологии, от политико-идеологического центра механизме порождения и отбора новшеств и открытий, лучших способов взаимодействия человека и природы, человека и общества. Фаланги утопистов и их фаланстеры нуждаются в расчищенном, свободном от всех следов старого быта пространстве. Всмотритесь в чертежи городов будущего, оставленные нам Томасом Мором, Кампанеллой и другими предтечами научного коммунизма, обратите внимание на регулярность, правильность расположения всех построек, на отсутствие простора для малейшей случайности, игры, фантазии, необъяснимости. Гениальные мечтатели в отличие от некоторых нынешних их ученых последователей были без всяких оговорок преданы идее рационального устройства жизни — и гордились этим.

Так что принцип «немножко хорошего плана, немножко хорошего рынка» мне так же чужд, как и всем убежденным коллективистам всех времен. Либеральную рыночную схему с презрением браковал социализм всех оттенков от катедер-социализма до «демократического реформистского». Ни в одном из социалистических учений должного места рынку не было и нет, а тот уголок, который выгородили для него западные социал-демократы, никого, кроме них самих, не устроил и ничего путного не дал.
Уроки, на которых следовало бы учиться. Но почему для наших политэкономистов высшим баллом всегда является тройка?

...Два замечания под конец.

И западные социалисты, и наши товарники считают, что эра чисто рыночной экономики безвозвратно ушла в прошлое. Я же иногда думаю, что западный мир только еще стоит на ее пороге, он в самом начале пути. Свободное предпринимательство было долго придушено остатками феодализма и деятельностью всякого рода утопистов, из-за чего двадцатый век оказался таким кровавым, — придушено, но, как мне кажется, не задушено, у него есть серьезное будущее, нравится это нам или не нравится. Реальности надо смотреть в глаза.

Второе замечание относительно возможного вопроса о том, где пребывают идеологические симпатии автора, на стороне плана или рынка. Интересующимся этим я хотела бы напомнить известные слова Энгельса, что у человека науки идеалов быть не должно, поскольку наличие идеалов означает предвзятость, мешает видеть действительность такой, какая она есть.

Лариса Попкова

НОВЫЙ МИР. №5, 1987 год

примечание:
Л.Попкова - псевдоним
экономиста Ларисы Пияшевой

ответ на ее статью экономиста Отто Лациса
в журнале "Новый мир" №7

[Отто Лацис]

http://www.agitclub.ru/gorby/glasnost/processlazis.htm
Ваше письмо, напечатанное в пятом номере «Нового мира», немало меня озадачило. И не только меня — многие знакомые спрашивают: «Читал? Что бы это значило?». Сам себе я не сразу мог ответить, что именно в Вашем письме меня задело. Ведь материала для научной дискуссии экономистов Вы не дали никакого. Фактов нет, аргументов тоже нет.
Единственное, что можно рассматривать как аргумент - краткая констатация неудачи социал-демократического, «третьего пути» в капиталистических странах. Но разве в этом есть что-либо новое и неожиданное? Разве кто-нибудь из советских экономистов предрекал им удачу? И какое отношение все это имеет к социалистической экономике?

Ваши утверждения не могут не вызвать недоумения с первых же слов. Вы, например, пишете, что ни в практике, ни в теории нашей никогда не было места «хозрасчетному» социализму. То есть как это не было? А куда Вы дели практику СССР 20-х годов и целой группы социалистических стран в 60—80-х? А в теории разве не было трудов В.С.Немчинова, В.В.Новожилова, Л.В.Канторовича, А.М.Бирмана и многих других? А советские экономисты 20-х годов? А многие ныне здравствующие? А наши коллеги в социалистических странах?

Выходит, несерьезно. Но то, что в письме зацепляет, — серьезно. В нем поставлен вопрос, который часто задается у нас в стране и за рубежом, который многие задают сами себе. Он у Вас прямо не сформулирован, но вытекает из всей логики письма.
Я позволю себе его сформулировать так: получится ли у нас задуманное, справимся ли мы с реформой хозяйственного механизма, без которой не справиться и со всей перестройкой?

Волнующий всех нас вопрос.
Но слышите ли Вы сами, какой дали ответ?
Боюсь, что нет.
Давно известно: специалист подобен флюсу. Я не раз замечал, что многие специалисты удручающе неумело говорят о своем предмете с людьми других профессий. Перескакивают через информацию, известную и понятную им, но неизвестную или непонятную другим, и не замечают, что аудитория не понимает их или, хуже того, понимает превратно. Вы, мне кажется, так увлеклись критикой надоевших всем нам политэкономов догматического склада, что забыли обо всем остальном.

Согласен с Вами, есть такие, которые всю жизнь выступали против товарно-денежных отношений «по Марксу», а теперь выступают за — и опять «по Марксу», вот и вся их перестройка. А «по жизни» выступать они не умеют. Но неужели Вы думаете, что реальная перестройка делается трудами таких авторов? Справедливо остерегая нас против чрезмерных надежд на готовые, «цитатные» ответы, заметили ли Вы, что сказали сверх того? Ведь Вы сказали, что начатая нами реформа нереальна, что ничего получиться не может. Если Вы, как я полагаю, сказали это, сами того не желая и не заметив, то станете спорить, укажете, что нет у Вас таких слов. Согласен, слов таких нет. Но логика именно такая. Вы ведь сказали, что нельзя сочетать «план» с «рынком» (терминология, кстати, неточная, но примем для данного разговора Ваши слова, смысл их понятен). То есть, по-Вашему, можно построить такой механизм, и эффективность производства возрастет, и будут «пышнее пироги», и Вы вроде бы не против такого механизма (хотя вроде бы и не за), но только это будет не социализм.

Ничего другого Вы не утверждаете. Дальше читатель сам додумается: капитализма мы во всяком случае не хотим — значит, придется отказаться от перестройки, а заодно и от «пирогов»? Так выходит?

Не странно ли: такая смелая, раскованная, свободная от ортодоксии Ваша речь обернулась на поверку банальнейшим догматизмом. Плановое хозяйствование представляется несоединимым с полным хозрасчетом предприятий именно при догматическом представлении о планировании (планировании единственно в том виде, в каком оно существовало до сих пор) и о «рынке» (как носителе лишь неукротимой стихии и ничего более).

Теоретические аргументы в пользу сочетаемости плана и хозрасчета известны, научной литературы на сей счет немало. Практический опыт известен тоже. Но Ваши аргументы больше из области социальной психологии (если не индивидуальной даже), чем из экономики. Что ж, и это важная плоскость анализа, даже очень важная. Вы идете от личного опыта, но ведь это естественно для всех людей, значит, перед нами уже факт не только личный — одновременно общественный.
Но в изложении личного опыта у Вас недвусмысленный намек на пережитое разочарование.
Было увлечение книжкой о плане и рынке, был энтузиазм в связи с экономической реформой, Вы, оказывается, даже госэкзамен по ней сдавали, а реформа в итоге не получилась.

Итак, Вы сдавали «госэкзамен по экономической реформе». Значит, по моим подсчетам, Вы получили высшее образование лет на десять позже моих сверстников. Я сдавал госэкзамены через три месяца после XX съезда партии, ехал на первое место работы заряженный вдохновением незабываемого 1956 года. С тем же вдохновением год спустя приветствовал там первую перестройку — рождение совнархозов. Может быть, сказывается мой тогдашний опыт, но я и сейчас считаю, что совнархозы были полезны, хотя давно понимаю, что сам этот вопрос — по отраслям рассаживать административный аппарат или по территориям — в общей проблеме реформы является третьестепенным.

Впрочем, это я как экономист понимаю. Как человек я помню, какое это было для всех потрясение, какие страсти кипели, какие судьбы ломались, — очень живо все это напомнил, кстати, последний роман А.Бека, будто сегодня и про сегодняшнюю жизнь написанный. Но здесь хочется сказать не о достоинствах или недостатках совнархозов. Вы, готовясь к госэкзамену о реформе 1965 года, должны были проходить и вопрос о причинах отказа от совнархозов. Для Вас это был учебный материал, для моего поколения — жизненный.

В биографии моего поколения по меньшей мере на одно разочарование (или, если хотите, поражение) больше. Но ведь поколение, которое еще на десять лет старше, которое пережило 1941-й, а потом победило, — оно только усмехнуться может по поводу наших с Вами разочарований. А те, кто еще постарше?
Мое поколение экономистов, видевшее начало целины, Братска, приход и уход совнархозов, в 1965-м сделало самый естественный, по-моему, вывод: раз в 1957-м не все получилось, значит, мелко пахали, надо взять глубже. И то, что мы узнали в последующей работе (когда тоже многое не получилось), позволяет нам сегодня не с меньшей, а с большей уверенностью смотреть на работу предстоящую: ведь за нами — немалый опыт.

Вы справедливо связываете вопрос об экономической реформе (и, добавлю от себя, обо всей перестройке) с вопросом о судьбах социализма. Тот социализм у нас получился, какой завещан Лениным, или не тот? Вы утверждаете, что тот, и ставите для убедительности восклицательный знак. Тот самый, и лучше, выходит, не сделать. А я считаю — пока еще не совсем тот, мы сделаем лучше. И мне не нужно других аргументов, кроме того, что я так считаю.

Именно это и есть главный аргумент в данном случае. Если Вы, я, он, она, они — мы все — будем считать, что нужно сделать наш социализм другим, лучшим, мы это сделаем. Если будем считать, что лучше не бывает, — не сделаем.

Это очень важно понять, потому что нас не ждут легкие времена и пироги не станут пышнее сию минуту.
Нельзя ждать пирогов, не посеяв зерна. Я бы сравнил сегодняшний момент с началом капитального ремонта в сильно запущенном доме: прежде чем приведем в порядок, придется пережить немало новых неудобств.
Самое время набираться трудового терпения, чтобы своротить гору работы. Самое время разбираться в деталях, как лучше сделать этот ремонт нашего общего хозяйства

Сегодня велика ответственность сведущих людей, специалистов, интеллигенции: надо самим добросовестно постараться понять происходящее и другим объяснить. С досадой видишь, что вместо этого кто-то сводит старые литературные счеты, другой вспоминает (или сочиняет) обиды, нанесенные кем-то когда-то его нации, третий просто кричит что попало, заботясь не о поиске истины, а о том, чтобы всем показать, какой он смелый да оригинальный. Полно, разве нынче требуется смелость для того, чтобы крикнуть? Смелость нужна, чтобы по-новому мыслить, чтобы от близких сердцу заблуждений отказаться — хотя бы перед самим собой.

Двадцать лет застоя поставили всех нас перед трудной задачей. Приходится наверстывать упущенное. Приходится выгребать изо всех сил не на тихой воде, а против течения, навстречу волне. Каждая пара рук на веслах дорога. Но если кто не может или не хочет грести — воля его. Только зачем же других под руку толкать?

Отто Лацис

НОВЫЙ МИР, N° 7, 1987

примечание:
Данная статья является ответом на статью Л.Попковой "Где пышнее пироги", опубликованной в журнале "Новый мир" №5

[Анатолий Стреляный]

http://magazines.russ.ru/continent/2003/116/strel.html

Лариса Ивановна Пияшева

стала знаменитой в один день — когда в 1987 г. вышел 5-й номер журнала “Новый мир” с ее крошечной, по журнальным меркам, статьей, набранной мелким шрифтом: “Где пышнее пироги?” Под псевдонимом Л.Попкова она писала о том, что социализм, будь он с каким угодно “человеческим лицом”, не может быть достаточно продуктивным строем, что он неизбежно уступит, как всегда и везде уступал до сих пор, свободному рыночному хозяйству, странам с обыкновенной капиталистической экономикой. Бесперспективна и смешанная экономика — то есть такая, в которой значительным собственником средств производства выступает государство.

Попкова-Пияшева не говорила ничего нового, все это было давно сказано и доказано величайшими экономистами двадцатого века, но для абсолютного большинства тогдашних советских мыслящих людей это было откровением. Великой смелостью было и само по себе такое выступление.

С тех пор статьи и интервью Пияшевой стали часто появляться в журналах и газетах. Она была критиком экономических воззрений и особенно — реформаторской практики сначала Горбачева, потом — Ельцина-Гайдара-Чубайса. Критиковала она этих людей с позиций, противоположных коммунистическим, да, в общем, и всем иным. Коммунисты ругали их за то, что они отказываются от социализма, “центристы” — за “шоковую терапию”, за то, что слишком круто поворачивают в сторону капитализма. Пияшева же настаивала, что действуют они как раз слишком осторожно, непоследовательно, половинчато, что пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка, что реформы нужно проводить исключительно быстро — опасно и вредно рубить кошке хвост по частям, приватизация должна быть не какая-нибудь, а в полном смысле слова “обвальная”, и только тогда это будет наименее болезненно для страны, для широких слое ее населения..

Через много лет, уже в наши дни, один из ее оппонентов, степенный “гайдаровец”, который раньше только то и делал, что оправдывал да объяснял и характер, и темпы послесоветских преобразований, вдруг заявил, что главной ошибкой ельцинских реформаторов было как раз отсутствие “шоковой терапии” и “обвальной приватизации”, что действовали они слишком робко, мелко, медленно. Пияшеву он, естественно, не упомянул, но те, кто был в курсе дела, все поняли. С точки зрения творческих, авторских амбиций, она была вполне удовлетворена, испытав от такого признания даже, по ее словам, как бы некое авторское наслаждение теоретическим реваншем. Другое дело, что для практического реванша время было уже упущено, а реальная экономическая и социальная ситуация в стране отнюдь не располагала к радости.

Впрочем, дело было не только в упущенном времени. Пияшева долгое время считала причиной неудачи Гайдара-Чубайса прежде всего научную ошибку. Но в последние год-два, углубившись в хозяйственные документы, подвергнув их скрупулезному анализу, она увидела, как неуклонно “научная ошибка” служила совершенно определенным корыстным интересам структур, называемых сегодня олигархическими.

Итак, по Пияшевой, было две причины ущербности российских реформ.

Одна — объективная: состояние страны, вся история России, не знавшей за тысячу лет своего существования свободного рыночного хозяйства.

Вторая причина — субъективная: реформаторы были не тверды в своих знаниях и убеждениях, к чему потом прибавилась и определенная заинтересованность. Один из них, думая, что критикует Пияшеву, даже иронизирует над нею, написал однажды примерно так: нам бы, мол, пияшевскую уверенность в первые дни и недели наших действий!.. Он рассказал, как они колебались, отпускать ли все цены сразу, и как решили все же погодить: отпускать не все и не сразу. Пияшева считала, что именно в колебаниях такого рода и проявлялись как слабость теоретической подготовки вчерашних специалистов по “политэкономии социализма”, так и несвобода, ангажированность их практической хватки.

В 1991 году Гавриил Попов, тогдашний мэр Москвы, взял Пияшеву в свой штат на скромную должность, но для грандиозного дела — для проведения приватизации в Москве. Он оказался одним из очень немногих видных деятелей новой России, кто разглядел все преимущества пияшевской схемы приватизации. Речь шла о быстром, в течение первого же года, превращении практически всей государственной собственности в частную долевую собственность работников предприятий, которые могли бы свободно распоряжаться ею — продавать, дарить, закладывать. В этой схеме почти не оставалось места для злоупотреблений, для чиновничьей и бандитской наживы. Пияшева даже успела начать это дело, в считанные дни собрала 10 тысяч заявок на приватизацию, но Верховный Совет принял закон, который предусматривал другую схему — ту самую, которая дала простор для “прихватизации”.

Чубайс и его соратники до сих пор высмеивают схему Пияшевой, утверждая, что она отстаивала идею своеобразного колхоза, хотя предлагалось нечто прямо противоположное. Недаром Пияшева оказалась единственной из заметных фигур в мэрии, изгнанной оттуда после ухода Попова. На первых порах, пока не обозначилась победа того, что Попов назвал победой бюрократического пути развития России, ее там нескрываемо боялись: “Что тебе надо? Квартиру? Машину? Дачу?..”

Единомышленники и друзья называли ее пророчицей, и она действительно обладала даром предвидения. Но это было предвидение исследователя, а не гадалки, хотя однажды в телевизионном “конкурсе предсказателей” она победила даже Глобу — впрочем, это было, по ее словам, не так уж трудно.

Последнее ее предвидение — это ожидание “путинизма”, режима, который она обозначила как “неототалитаризм”, мягкий тоталитаризм — то есть как попытку опять пронизать государством всё. Пияшева выводила это будущее из экономики, из закономерностей смешанной экономики— ни капиталистической, ни социалистической, но больше все-таки социалистической. Смешанная экономика не только малопродуктивна — она по своей природе не может быть устойчивой, она обязательно должна “сваливаться” или к “чистому” социализму, и тогда опять воцарится тоталитаризм, или к “чистому” капитализму, и тогда победит демократия.

Лариса Пияшева предвидела, что в ходе “тоталитаризации” России во главе правительства станет Примаков. Она думала, правда, что он отберет власть даже у Ельцина, чего, как известно, не случилось. Но то, что случилось, хотя и не подтвердило личностную форму ее прогноза, зато, как мы знаем, вполне подтвердило его существо.

Л.И.Пияшева не успела закончить книгу, над которой много работала в последние годы. Задумано было огромное исследование, фундаментальный труд, чисто научный, без всякой публицистики: “Смешанная экономика. Российский вариант”. Начинается книга — эти главы почти готовы — с анализа экономических и общетеоретических воззрений людей, которым выпало осуществлять “перестройку” и реформировать послесоветскую Россию.

Пияшева умела доступно и ярко излагать самые сложные вещи, с нею охотно соглашались далекие от экономики и политики люди. Но она раздражала своей спокойной и непоколебимой убежденностью многих людей своей профессии, отчасти и единомышленников.

Она, как уже было сказано, всегда подчеркивала огромную, а на первых порах реформирования страны — и просто решающую роль субъективного фактора. По ее мнению, в 1991-м году дело было не в том, что Россия не была готова к свободному предпринимательству (к этому люди, мол, всегда готовы, такова их природа), а в том, что был не готов “комсостав”.

Ей говорили в порядке возражения, что это ведь тоже можно считать объективным обстоятельством — откуда было взяться твердым “капиталистическим” знаниям и убеждениям у того же Гайдара, который за год до того, как возглавить капиталистический эксперимент в России, доказывал в “научном” труде преимущества социализма (с человеческим, подразумевалось, лицом) и подтверждал свою верность народному “выбору семнадцатого года”?

“Ну, разве что в этом смысле, — отвечала она. — Но тогда все — объективно! Однако же мы почему-то делим, пусть хотя бы для удобства, факторы на объективные и субъективные!”

Субъективный фактор, именуемый Ларисой Пияшевой, не был, к сожалению, реально востребован в ходе российских экономических реформ. Но зато без него никак не обойтись, если мы хотим более или менее объективно в них разобраться и их оценить.

[Википедия]

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F...B2%D0%BD%D0%B0
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Лариса Ивановна Пияшева
Дата рождения:

10 июля 1947
Место рождения:

Москва, СССР
Дата смерти:

18 апреля 2003 (55 лет)
Место смерти:

Москва, Россия
Страна:

СССР
Россия
Научная сфера:

экономика
Учёная степень:

доктор экономических наук
Учёное звание:

профессор
Альма-матер:

Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова

Лариса Ивановна Пияшева (10 июля 1947, Москва — 18 апреля 2003, Москва) — российский экономист, доктор экономических наук, профессор.
Биография

Лариса Ивановна окончила Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова в 1969 году, после чего стала младшим, а затем и старшим научным сотрудником экономического отдела Института рабочего движения и сравнительной политологии АН СССР (1969—1990 гг.).

В 1990 году стала заведующей кафедрой Всесоюзного заочного политехнического института (позднее он был переименован в Московский государственный открытый университет).

С октября 1991 года по август 1992 года Пияшева занимала пост заместителя генерального директора департамента мэра Москвы. В эти же годы Лариса Ивановна являлась председателем городского комитета по экономической реформе. Ею был разработан проект, альтернативный плану правительства Москвы, касательно вопроса приватизации предприятий торговли, транспорта и сферы обслуживания, а также — программа ускорения приватизации путем передачи значительной части собственности работникам предприятий, которая была отвергнута.

Будучи сторонницей радикальных рыночных реформ, Пияшева была в числе первых российских экономистов, открыто заявлявших о тотальном преимуществе капитализма перед социализмом, первым среди глашатаев капиталистических преобразований в экономике ("где больше рынка, там пышнее пироги"). Есть и несколько её авторских публикаций, посвященных проблемам экономической реформы.

В 1991 году, незадолго до "гайдаровской" либерализации цен, Лариса Пияшева писала в журнале "Огонёк": «Если все цены на все мясо сделать свободными, то оно будет стоить, я полагаю, 4—5 руб. за кг, но появится на всех прилавках и во всех районах. Масло будет стоить также рублей 5, яйца — не выше полутора. Молоко будет парным, без химии, во всех молочных, в течение дня и по полтиннику». То есть предсказывала инфляцию на уровне 50-100%. Реальный же уровень инфляции за 1992 год составил 2600%.

Осенью 1992 года одним из авиационных предприятий Москвы кандидатура Ларисы Пияшевой выдвигалась на пост мэра города, а в 1993 году она возглавила Институт экономики и права при Открытом университете и пребывала на этой должности вплоть до своей смерти.

С 1994 года Лариса Ивановна являлась научным консультантом по вопросам экономики в Совете Федерации.

Пияшева выступала за создание разумной налоговой системы, которая вкупе со сбалансированным бюджетом должна была служить тем рычагом, с помощью которого стала бы возможной нормализация экономики страны.

В 1995 году на выборах в Государственную Думу она проходила по спискам партии сторонников снижения налогов. Кроме того, Лариса Ивановна принимала активное участие в разработке экономической программы Народно-патриотической партии (образованной на основе Союза ветеранов Афганистана), в рамках которой отстаивала жесткую денежную политику, либерализацию цен и широкомасштабную приватизацию. Пияшева критиковала политику Гайдара за слабость и неуверенность в реформах и определяла её как «жесткое, часто умышленно гипертрофированное государственное регулирование».

Лариса Ивановна Пияшева не пошла в большую политику. По словам Андрея Белоусова, руководителя центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, она «принадлежала к романтикам перестроечной поры, которым было невозможно вписаться в последующую действительность. Она сочетала в себе качества талантливого экономиста, преподавателя и человека, который не может существовать вне общественной роли. Но её призывы в последние пять-шесть лет оказались невостребованы».[1]

Умерла 18 апреля 2003 года в Москве. Похоронена на Введенском кладбище.
Примечания

↑ Умерла Лариса Пияшева // Сайт gzt.ru, 22 апреля 2003 года
↑ Пияшева Лариса Ивановна (1947–2003)

Ссылки

dic.academic.ru
biografija.ru
slovari.299.ru
persona.rin.ru
gzt.ru

[Ольга Кучкина]

http://www.kuchkina.ru/piyasheva/piyash.htm

Если бы в науке, как в искусстве, были “звезды”, ученого-экономиста Ларису ПИЯШЕВУ можно было назвать “звездой”. На заре перестройки она напечатала короткий, в одну страничку, текст в “Новом мире”. Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Она проснулась бы знаменитой, не скройся под псевдонимом.

Она проснулась знаменитой позже.

В нашем разговоре она предстала такой, какой ее мало кто знает.

- Лариса, откуда берутся такие умные девочки? Какие истоки - папа, мама, ранняя самостоятельность? Что послужило основой характера?

- Папа умер рано, поэтому папа никак не повлиял. Мама преданно всю жизнь занималась тем, что создавала мне условия для учебы и для занятий наукой. Очень помогала мне по жизни и заменяла очень многое. А что касается образования, то Плехановский институт, в котором я училась, мне очень мало дал. Это был самый бурный период в моей жизни: пинг-понг, спорт, преферанс...

- Неужели?!

- ...замужество раннее... А вот после института, когда я попала в Академию наук, здесь я компенсировала те годы, что потеряла в институте. Очень плотно и долго сидела за письменным столом, читала, вникала в ту западную экономику, которой у нас не было в стране. Вот. Когда я только начала работать, я поняла, что вязну. Того образования, которое давалось, мне было совершенно недостаточно. И лишь после того, как прошел долгий период самообразования, я почувствовала себя уверенно профессионально, и начала писать, выступать.

- Почему именно наука, почему экономика?

- Чисто случайный выбор. Связанный с резким изменением всех планов, потому что планы были, естественно, только в театральное училище. Все детство, юность, молодость прошли на сцене. На фортепиано играла, очень любила читать стихи, играть на сцене. В последние институтские годы занималась в двух театральных студиях, участвовала в спектаклях. Математик в школе всегда моей маме говорил: ну вы что, Пияшева у нас артистка, какой она математик. То есть по математике будет три балла... Одна приятельница меня совратила, сказала: в театральный ты, конечно, не поступишь, просто так туда не поступают, давай в экономический. И я, чисто за компанию, сдала документы и получила две пятерки на вступительных экзаменах по математике.

- А какие роли вы играли?

- Ой, самые разные. Даже Нину в "Маскараде".

- Ничего себе!

- И вот так же страстно, как я увлекалась театром, я увлеклась тем, что принято называть наукой. И не то, что формально: вот я пишу кандидатскую, либо книжку, либо докторскую, а с огромным интересом разбиралась во всем том, что связано с предметом моей работы.

- Я обратила на вас внимание, не зная, кто вы такая, когда прочитала ваше письмо в "Новом мире", тогда редактором отдела был Стреляный, оно перевернуло умонастроение многих людей. Не только экономистов. Если я не ошибаюсь, псевдоним был Попкова?

- Да.

- Это такое было храброе выступление. А почему все-таки псевдоним?

- Вначале псевдонима никакого не было и письмо шло под моей фамилией. Но в какой-то момент вдруг Стреляный и окружающие совершенно однозначно сказали, что они меня не поддерживают, что это письмо публикуется, типа, как провокация. А вспомните, это было еще время, когда преследовали за инакомыслие. Я никогда не была членом партии, и вылететь с работы для меня означало просто остаться без средств к существованию. А уже двое детей. И я сказала, что не хочу, чтобы его публиковали. А так как оно было уже в наборе, то просто изменили фамилию. Отсюда получилась: вроде кандидат наук и имя то же, и количество букв, но не Пияшева, а Попкова.

- Напомните главную мысль письма.

- Главная мысль, которая взбудоражила всех, заключалась в следующем: я сказала о том, что социализм плох - для этого не нужно было быть оригинальной, но я еще сказала о том, что и Ленин, и Маркс были авторами этого социализма, а не только плохой Сталин. Это первое. А второе и главное - что тот социал-демократический третий путь, который предлагался тогда для нас, помните идею социализма с человеческим лицом, что это так же плохо, а может, еще хуже, чем просто социализм, в котором мы жили. Идея была в том, что вот эта смешанная, недореформированная, полурыночная, полугосударственная экономика будет неэффективна и приведет к большому количеству проблем. Что и случилось. Прямо по сценарию, который был описан, ну, не в письме, а в моих научных разработках. То есть для меня тогда было очевидно, что будет, если вместо нормальной приватизации собственности пройдет корпоративно-государственная и номенклатурно-коммерциализированная.

- То, что мы имеем.

- Да, то, что имеем. Тогда это сильно всех возмутило, мне отвечали: можно быть немножко беременной. Мне пытались приписать некоторый экстремизм, а это просто знание экономическое. Знание, что мы придем, по Хайеку, в рабство, к нищете, к неустроенности и экономическому неблагополучию. А для того, чтобы выбрать правильное направление, то не полуреформы, а полноценные реформы. Причем рассчитанные не на полвека - вот мы десять лет реформируем и нам еще реформировать и реформировать, как они считают, - а нужно было сделать это в течение короткого времени, двух-трех лет, осуществить институциональные преобразования, основные и главные, а уж дальше отпустить жизнь, чтобы она развивалась естественно, как развивается жизнь. Тогда, на мой взгляд, было бы все не так грустно, как получилось.

- Лариса, а что вам помогает оставаться самой собой в науке и в политике и стоять наособицу? Твердые знания? Или какие-то свойства ума и характера?

- Вы знаете, когда я своим студентам читаю первую лекцию, я всегда им говорю, что экономика - это искусство. Гораздо больше искусство, чем наука. Но для того, чтобы в этом искусстве жить, нужно овладеть знаниями, основой, изучить хорошо терминологию, понять взаимосвязи между явлениями и процессами, постоянно это соотносить с опытом историческим и с современностью. Нужно обладать интуицией для того, чтобы понимать, прогнозировать и рекомендовать что-то.

- Вы хотите сказать, что воплотили себя, желая стать актрисой, работать в искусстве, воплотили себя в экономике как человек искусства и науки?

- Немножко не так. Это если только был период, когда меня, как эстрадную звезду, приглашали на сцену. Нет, я имею в виду другое. Что мыслить экономически - это не то, что выучил пять формул и восемь законов и дальше выдаешь рецепт. Это как врач, который каждый раз должен изучить организм, обладать интуицией, каким-то своим видением и пониманием внутренним.

- Но врачи-то разные. Один с интуицией, а другой с готовым набором прописей.

- Вот если вы меня спросите, что я отличаю в себе от многих экономистов, кто стоит на тех же позициях, что и я, рыночно-либеральных, это как раз некоторый их догматизм по отношению к либерализму. Потому что Гайдар, Чубайс, вся эта команда, либеральной ориентации, монетаристы, и я ученый либеральной ориентации, и я монетарист. Вроде по ярлыкам, терминам мы одно и то же. Но мне представляется их либерализм очень догматичным. Когда-то что-то они выучили на Западе и пытаются это применить, плохо соотнося с нашим историческим опытом и конкретными условиями. И есть еще большая группа экономистов, которая называется Академия Наук - РАМН. Вот от академиков я отделена разными школами научными. Я человек Академии, я все-таки двадцать один год проработала в академическом институте. Вначале, когда я пришла туда, маленькая, вот с такими глазами, вокруг меня членкоры, доктора наук, такие умные, такие знающие... А потом, когда я стала вникать во все это дело, это как болото оказалось: читаешь, а там ничего нет. Вот кочка провалилась - отложил. Следующий - провалилась - отложил. И таким образом получилось, что я выскочила из этой научной среды, потому что было полное несовпадение позиций. Потому первое письмо вызвало такую ожесточенную реакцию практически всего нашего академического истеблишмента.

- Как вы это пережили? Вас это закалило?

- В тот период я очень переживала. Когда я получила столько писем, именно от ученых, от специалистов, которые...

- ...разбивали вас наголову...

- Да, было очень дискомфортно. Но по ходу жизни и по мере доказательства моей правоты той я оказалась в позиции по-прежнему отстраненности от Академии наук, но уже в спокойной. Просто есть они и есть я.

- Лариса, насколько я вас знаю, хотя вы и баллотировались в Московскую городскую думу, вы не карьерный человек. В этом смысле вы не похожи на других женщин-политиков, включая самых порядочных и благоразумных. Вы как-то существуете самостоятельно и отдельно. Почему? И что в таком случае вами движет?

- Я согласна с тем, что я человек не карьерный. Потому что в экстремальных ситуациях, когда у меня был выбор и мне делались эти предложения, я их не приняла. Я отказала даже Ельцину в ответ на его предложение войти в состав его правительства.

- Да, я помню такое.

- И было еще несколько предложений, которые сулили большие блага.

- У вас нет такого честолюбия?

- Вот такого честолюбия нет. А относительно выборов - это тоже была не моя игра и не моя инициатива. Мне очень хотелось, чтобы Николай Николаевич Гончар реализовал свое намерение стать председателем Московской думы, потому что у него много хороших идей. И потом мне кажется, что это один из тех, кто остался в политике с чистыми руками. Поэтому я вошла в команду. И для меня это была чисто командная игра. Я командой сожалею, что это не удалось, но в плане моей личной жизни в случае, если бы меня избрали, это создало для меня очень много проблем. По одной причине: я человек, который, если я за что-то берусь, то делаю до конца.

- Может быть, это даже женская черта характера.

- Ну, может быть. Потому что в жизни был момент, например, когда моя семья категорически была против того, чтобы я продолжала настаивать на защите кандидатской диссертации. Меня гнали отовсюду. Анонимки писали, ну не хотели, чтобы я защищалась. И мне нужно было выбирать, как мне поступить. И мой выбор был связан только с одним: если я сейчас отойду, то потом всю жизнь буду чувствовать себя нереализованной и обиженной. Мне очень трудно было, потому что я защищалась на девятом месяце беременности. Но я считала, что я должна это сделать, и сделала.

- Значит, движитель просто в характере? Я должна добиться...

- Наверное, так. С одной стороны. А с другой, все-таки призвание к научной работе. Потому что двадцать лет, которые я сидела за столом и занималась, писала в стол, за эти двадцать лет я ни разу не подумала о своих карьерных достижениях. И теперь, смотрите, в "Демократическую Россию" я не вступила. Хотя многие сделали карьеру на этом, но у меня сразу возникло чувство отталкивания, отторжения, потому что я видела внутри , что происходит. Я никогда не участвую и не участвовала в мероприятиях, в делах, в движениях, которые не отвечали полностью моему представлению о благом. Я просто себе как-то не позволяла. Не то, что не позволяла, а уходила. Какое-то чувство самосохранения.

- А вот когда семья была против, а вы настояли на своем, это привело к каким-то драматическим последствиям? Семья распалась?

- Нет, в тот период нет. Семья распалась намного позже.

- Ваш муж был также известный экономист Борис Пинскер. Вы были известны сначала наравне, а потом резко ушли вперед. Была какая-то ревность у него к вам?

- Я думаю, это чувство отчасти и послужило причиной разрыва-развода.

- А вы сталкивались с такой чертой в жизни, как зависть?

- Сталкивалась и сталкиваюсь. Многократно. И в высказываниях, и в поведении людей. И это помогло мне объяснять, почему недоброжелательность, почему препятствия, почему не пускают куда-то. Сталкивалась.

- Вы, наверно, научились властвовать собой и справляться с этим, вы более закаленный теперь боец?

- Вы знаете, мне кажется, не просто более закаленный, а я научилась всего этого не замечать, оставлять за скобками своей жизни. Просто потому что у меня заполненная жизнь и мне не хватает времени на реализацию того, что мне хочется реализовать. У меня всегда на столе, кроме моей основной работы, и того, что связано с преподавательской работой, всегда открытое место с бумагами и со всем для книжки, в которую я не могу полностью включиться из-за отсутствия времени.

- А какая это книжка?

- Про смешанную экономику как раз. Но это уже никакая не публицистика, это чистая наука, исследования, анализ. Это по-настоящему большая работа, глубокая, серьезная. И поскольку это есть, это то, что согревает душу и позволяет относиться к проявлениям недоброжелательности спокойно и с юмором. Вот сейчас эта кампания была избирательная, столько выливали откровенной лжи, и заказные статьи писали, где просто все врали. И ничего, кроме смеха, у меня и у моих дочерей это не вызывало. Ко мне это отношение не имеет.

- У вас ведь две девочки. Вы знали, как с ними поступать? Какие они были дети и какая вы были мать? Я говорю "были", теперь они взрослые...

- Детьми они были замечательными. Я хочу сказать, что никаких серьезных жизненных проблем ни с одной, ни с другой у меня не было. Они нормально учились, нормально развивались, нормально влюблялись. И не были связаны ни с какими дурными компаниями, никаких наркотиков либо чего-то, из-за чего я бы страдала. Кроме здоровья в раннем детстве младшей. Она много болела, и мне с ней пришлось и по больницам лежать, и очень волноваться за ее жизнь Основная моя концепция воспитания была такой же либеральной, как и по отношению к экономике. Я считала, что самая большая ценность - это свобода. Вот как мне моя мама всегда предоставляла полную свободу - если мне хотелось в 12 лет ехать на Кавказ и совершать восхождение на Эльбрус, она не говорила: нет, ты не поедешь, я за тебя боюсь...

- И вы совершали восхождение на Эльбрус?!

- Ну да. Занималась альпинизмом. Мама никогда не оказывала давления и не препятствовала моему развитию, какое естественно шло. Она только корректировала, помогала не выйти за пределы чего-то. И я так же поступаю. Нужно вмешиваться только в ситуациях, когда без меня могут быть совершены какие-то поступки, которые окажут влияние негативное на поток жизни в целом. А теперь ситуация вообще замечательная, потому что у меня не только две дочки, но и два зятя, разных, но совершенно замечательных. И мне очень нравится, как сложилась и одна и вторая семья. И уже есть внучка, совершенно замечательная Анечка полутора лет.

- Лариса, вас, наверное, любят ваши студенты, мне кажется.

- Знаете, мне тоже кажется. И я вам скажу, почему мне кажется. После публикаций, после выхода книг, после выступлений на конференциях я не испытывала никаких эмоций. Ну, вышла книга - очень хорошо. Выступила на престижной конференции, пообщалась с людьми - хорошо. И не более того. Но после лекции, которую читаешь четыре часа, шесть часов подряд, устала, с головной болью иногда, а внутреннее чувство, такая легкость и такая радость!.. Видимо, это не может происходить, если совершенно равнодушна и студентам это все никак. Вот самое большое, радостное чувство у меня было, я вам скажу. Меня пригласили как-то в МГУ на первый курс прочитать лекцию, по-моему, три часа она длилась. И они мне подарили вот такой букетище роз. Ну вы можете себе представить первокурсников МГУ, которые преподавателю за лекцию по экономике преподнесут букет роз? Наверное, большего эмоционального удовлетворения я не испытывала ни от чего в жизни. Я имею в виду от работы.

- А теперь личной жизни нет? Вся в науке?

- Нет, я бы так не сказала. Но это уже совсем не для записи... Нет, все хорошо.

- А на Эльбрус больше не взбирались?

- На Эльбрус не взбиралась. Но вот после долгого периода вернулась в бассейн и на каток.

[Лариса Пияшева и Борис Пинскер]

НОВЫЙ МИР
№11
1989

Сегодняшняя политика определяется тем,
чему учили университетские профессора
экономики 30 лет назад
Ф.А. фон Хайек, лауреат Нобелевской премии
по экономике за 1974 год

Концепция ускорения: надежды и разочарования

Неразрешимость основных политических и теоритических вопросов ведет обыкновенно к бесплодности любых обсуждений конкретной экономической политики и, следовательно, к увековечиванию экономической и социальной стагнации. Убедительным примером тому может служить так называемая концепция ускорения.
Идея ускорения экономического роста вошла в общественное сознание в 1983-1986 годах вместе с тезисом о необходимости радикальной экономической реформы. "Перестройка и ускорение"-так звучал лозунг изначально. Единство понятное и естественное: экономическая реформа стала неотложной именно в силу длительного и закономерного процесса затухания темпов экономического роста, ухудшения его количественных и качественных показателей. Принципиальная непригодность механизма централизованного планирования становилось все более очевидной с конца 60-х годов по мере того, как ослабел имупльс незадавшейся косыгинской реформы. За три пятилетки темпы роста национального дохода замедлились в 2,5 раза и стали практически нулевыми в 1979-1983 годах. Причем и нулевыми-то они были лишь с учетом значительных поступлений от экспорта энергоносителей. Без этого реальная величина национального дохода на душу населения сокращалась.
Руководители экономики пытались поддержать затухающий процесс обновления и модернизации основных производственных фондов за счет перераспределения в инвестиционные фонды средств, предназначенных на социальные цели. Положение в промышленности от этого не улучшилось, но зато накопился груз тяжелых социальных проблем. К традиционным нашим бедам: нехватке жилья, детских садов, яслей, школ и больниц-добавились рост детской смертности, сокращение продолжительности жизни, широкое распространение в некоторых регионах генетических аномалий (в связи с неоправданным и бесконтрольным применением удобрений и ядохимикатов в сельском хозяйстве, с недостаточной мощностью и низким качеством очистных сооружений в промышленности и тому подобными причинами), образование очагов нищеты и неразвитости, широкое распространение алкоголизма и наркомании. Вот далеко не полный перечень социальных проблем, накопившихся за десятилетия несбалансированного экономического развития. Своебразным экономическим показателем обострения этих проблем явилось, резкое, беспрецедентное в мирное время относительное сокращение расходов на образование, здравоохранение и культуру.
Для устранения негативных явлений, для лечения общества необходимы средства, а значит-необходимо повышение экономической эффективности. Понятен поэтому выбор основных приоритетов новой политики, сделанный на XXVII сьезде партии: переход от количественного, экстенсивного экономического роста к интенсивному развитию.
Часть экономистов, политиков, идеологов и руководителей экономики (сторонники радикальных реформ) поняли новую политику партии как призыв к глубоким экономическим и политическим преобразованиям, к проведению реформ во имя последующего ускорения экономического роста. Другие восприняли происходящее традиционно: нужно прибавить в работе, интенсифицировать усилия, нужно крутиться быстрее-это и будет ускорением. Перспективы перестройки они видели не в радикальной реформе всего хозяйственного механизма, но в усилении администрирования, в подтягивании дисциплины. (Классическим образчиком такого реформаторства являются печальной памяти облавы на прогульщиков времен Ю.В. Андропова).
Заскорузлость мышления, готовность воспроизводить старые ошибки проступают и во многих законодательных актах последних четырех лет, в стремлении рассчитать будущее развитие экономики в точных числовых пропорциях: столько-то стали, цемента, угля, нефти, столько-то каналов, мостов, самолетов.... Достаточно, дескать, произвести две тонны стали вместо одной, пять тонн цемента вместо трех-и все пойдет на лад.
Но вот вопрос: где источник дополнительных ресурсов, способных сдвинуть с мертвой точки нашу экономику ?
С конца двадцатых годов в аналогичных ситуациях мы всегда обращались к "внутренним" резервам: укрепляли дисциплину, увеличивали нормы выработки, подхлестывали трудовой энтузиазм, сокращали производство потребительских товаров. Сегодня такого рода сресдства не годятся. Народ морально устал от проектов "лучшего будущего", для осуществления которых следует сегодня "приносить жертвы", сокращать потребление и стоять в очередях. Активизация резервов может осуществляться только через политику роста материального и социального благосостояния человека.
Не оправдали себя надежды и на другой "потенциальный источник" ускорения-перераспределение инвестиционных фондов из "нестратегических" отраслей а машиностроение и энергетику. (Здесь не место побробно рассматривать принципиальную реализуемость и возможные последствия этой уже провалившейся политики).
Американские специалисты, промоделировавшие в 1986 году на ЭВМ нашу программу ускорения, нашли, что в результате ее возрастут несбалансированность экономики т производство промежуточных товаров, сырья и полуфабрикатов при сокращении производства конечных, потребительских товаров.
В сущности сходный прогноз мог быть получен и без экстраполяции плановых заданий на ЭВМ. В 1985-1986 годах правительство приняло традиционный вариант мобилизационной политики, впервые опробованный в годы коллективизации и индустриализации. При том, что основные сырьевые и людские ресурсы на сегодняшний день в стране фактически полностью исчерпаны, результатов следовало ожидать также традиционных. Тем не менее советские ученые, распологавшие в отличие от своих американских коллег более подробными, наверное более достоверными цифрами, подобного результата предвидеть почему то не смогли. В чем же дело? В недостатке компетентности? В непригодности наших теоритических разработок? Или, быть может, с самого начала разговоры о радикальной экономической реформе велись только для камуфляжа, для маскировки политики очередного "большого скачка"?
В 1988 году былии введены в действие Закон о государственном предприятии и Закон о кооперации, внедрение семейного и группового подряда провозглашено основным направлением развития сельскохозяйственного производства. Однако переход к оптовой торговле средствами производства до сих пор не состоялся, а значит, а значит, и Закон обречен пока на бездействие. Все еще никак не регламентируется законодательством порядок заключения и расторжения договоров об аренде земли и орудий труда. Ничто не гарантирует ни сохранения собственности арндаторов, ни выполнение условий договора их контрагентом-колхозами и совхозами. Переход на арендный подряд в большинстве районов и хозяйств все еще находится в полной зависимости от воли руководителей колхозов и совхозов и местного партийного начальства. А зачем руководителям новые хлопоты, в результате чего они могут к тому же лишиться своих мест? Что до до обеспеченности населения товарами народного потребления и продуктами питания, то здесь дело обстоит и вовсе худо: прилавки магазинов удручающе пусты, а кооператоры торгуют джинсовыми куртками по 200 рублей да пирожками по 20-50 копеек. Дескать экономических свобод-так ешьте их. В целом эффект политики ускорения выразился в сокращении экономического роста, обострении дефицитности практически всех рынков и дестабилизации финансовой системы. Теперь уже вполне ясно, что ощутимого увеличения благосостояния народа невозможзно достичь без серьезного изменения структуры производства. Для того чтобы выполнить плановые наметки на 2000 год, изменение это должно быть очень крутым и решительным. Необходимо перераспределение инвестиций из сферы добычи и переработки сырья в отрасли, выпускающие не промежуточные, а конечные товары. Тогда за счет высвобождения людских и материальных ресурсов из сырьевых, добывающих отраслей и обслуживающего их машиностроения можно будет обеспечить и форсированную модернизацию станкостроения, и ускоренное развитие производства предметов потребления, и развитие сферы обслуживания. Но такая задача, по сути дела, не ставится и не обсуждается. А между тем других экономически осмысленных и состоятельных моделей структурной перестройки пока не выдвинуто. Неспособность или же нежелание руководства видеть неизбежные и насущные решения указывает на основной тормоз и препятствие к реформированию-на групповые, классовые и кастовые интересы В самом деле, представим себе что реформа пойдет по пути быстрого изменения структуры экономики. Допустим, решения, раскрепощяющие производительные силы в сельском хозяйстве-по китайскому или венгерскому варианту, -приняты. Результатом станет не только быстрый рост производства сельскохозяйственных продуктов, но и резкое сокращение спроса на ряд орудий сельскохозяйственного труда, которыми рынок уже перенасыщен. Упадет спрос на тракторы, комбайны. Параллельно он резко сократится и на стальной прокат, на железную руду, уголь, нефть. Уменьшится загрузка железных дорог. Снизится спрос и на орудия труда, необходимые при добыче и переработке железной руды и угля, а также на нефтепродукты, поскольку использование сельскохозяйственных машин станет более рациональным. Иными словами, резкий скачок в развитиии нашего сельского хозяйства неминуемо обернется серьезным кризисом в отраслях, обслуживающих потребности сельскохозяйственного производства. Одновременно спрос снизится и на продукцию станкостроителей и инструментальной промышленности, обслуживающей потребности сельскохозяйственного машиностроения, а значит, он в очередной раз упадет на сталь, уголь, руду, перевозки товаров потребителям, на электроэнергию. Можно проследить и тетий и последующие круги кумулятивного сжатия спроса, которые должны последовать за решением о перестройке отношений собственности в сельском хозяйстве. Сокращение спроса на сырье, материалы и топливо автоматически создает условия для перестройки всей экономики. Станет возможным безболезненный переход к оптовой торговле средствами производства. Возникнет конкуренция поставщиков, произойдет демонополизация рынков.
Выталкивание с рынка слабых и неэффективных производителей обеспечит резкое и быстрое возрастание производительности труда, рентабельности и фондоотдачи предприятий. Экономика станет экономной помимо всяких лозунгов и призывов. Высвободятся ресурсы для модернизации станкостроения и машиностроения. Причем это не будет сопровождаться сокращением производства потребительских товаров. Наоборот, произойдет очень быстрое насыщение рынка товарами для народа.
Конечно, для успеха преобразований потребуется перестройка отношений собственности не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности и в сфере обслуживания. На смену обезличенной государственной собственности, монопольное право распоряжаться которой принадлежит сейчас центральной бюрократии (хозяйственной и партийной), должна прийти тем или иным способом индивидуализированная собственность (кооперативная, акционерная, частная). Ведь никаким другим путем нельзя совершить переход от административных методов управления хозяйства к методам экономическим, к методам косвенного регулирования. Чтобы каждый производитель был кровно заинтересован в результатах своего труда, он должен иметь право на прибыль.
Первая мысль, которая приходит в голову при виде перспектив реформы: наконец-то падет диктатура отраслевых и центральных ведомств и нам удастся преодолеть заторы, создаваемые централизованным планированием. Но ведь этим дело не ограничится. Изменения не могут быть более глубокими и всеобьемлющими. Они непременно коснутся не только хозяйственных отношений, но и социальных и политических.
Сегодня партапппарат дублирует функции органов управления и планирования, контролирует и согласовывает интересы различных отраслей и ведомств. Он активно поддерживает требования "своих" предприятий в министерстве при решении вопросов о распределении сырья, капиталовложений и так далее. Иными словами, действует как организация, руководствующая местными и ведомственными интересами. Зачастую деятельность партийных "толкачей", не уравновешанная деятельностью других групп интересов-потребителей, различных местных организаций,-крайне разрушительна по своим последствиям. Так, например, именно давление обкомовского аппарата повлияло в свое время на выбор площадки размещения Атоммаша, что привело к катастроифическим результатам и разовому убытку в нескольких миллиардов рублей.
Теперь представим себе, что задача оптимального функционирования экономики у нас уже решена. На всех главных рынках страны царит диктат покупателя. Дефицита нет и в помине. Качество товаров определяется только ценой и спросом потребителей. И что же? Сущ9ествование партийного аппарата в его нынешнем виде и с нынешними функциями окажется бесполезным.
Командных высот и привилегий добровольно, естественно, никто не сдает....
Одним из наиболее испытанных и действенных орудий, которое административная система использует в борьбе с гибельным для нее преобразованиями, является своеобразный негласный свод всевозможных идеологических табу, не подлежащих ревизии обветшалых постулатов и догм, запретных для бескомпромиссного обсуждения тем. Именно с помощью этого орудия, этого свода бюрократия успешно тормозит сегодня прямое и честное рассмотрение стержневых для хозяйственной реорганизации вопросов и проблем, тем самым, медленно, но верно сводя на нет и реформы и всю перестройку.
Взять к примеру, одну из первостепенных для общества, вступающего в эпоху коренных-социально экономических перемен, тем-тему безработицы. До сей поры представители высших эшелонов власти, официальной науки и пропаганды твердят старые заклинания: при социализме безработицы нет и быть не может. Но уже и по данным ЦСУ можно судить, что у нас процент занятости трудоспособного населения не выше. чем в других промышленных странах. Стало быть, отсутствие безработицы в СССР-это не завоевание передовой экономики, а всего лишь "достижение", благодаря которму мы уничтожили самую возможность для человека иметь статус безработного, ликвидировали право на пособие, сделали состояние вынужденной незанятости уголовно и административно наказуемым. (Только в периоды социальных и политических взрывов печать проговаривается: в Фергане 200 тысяч безработных. В целом по Средней Азии и Закавказью 15020 процентов трудоспособного населения не могут найти работу, а это уже миллионы людей.) Проблема безработицы в СССР не только не решена, не поставлена и не осмысленна. Однако при всем том безработица в нашей стране существовала всегда и существует сейчас как безработица фрикционная, как безработица региональная. Если представить себе, что реформы начнут-таки осуществляться и предприятия станут заинтересованными в повышении своей эффективности, то нам не избежать и безработицы структурной и безработицы циклической.
Почему обязательным следствием предполагаемой нами структурной перестройки экономики окажется рост безработицы? Ответ на этот вопрос лежит на поверхности. Даже если будущая потребность в рабочих руках окажется много выше, чем сейчас (для строительства дорог, жилья, для сферы услуг и освоения новых технологий), невозможно добиться, что бы новые рабочие места возникли в один миг и именно там, где будут закрываться устаревшие, невыгодные, избыточные производства. А это означает, что потребуется не только капитал и время на создание новых рабочих мест, но и время для их поиска. Время понадобится и для сбора информации и для принятия решений. Существующая же в стране система информирования населения о возможностях трудоустройства, ситуация с жильем и организацией профессиональной переподготовеи отнюдь не благоприятствует быстрому и безболезненному перераспределению людских ресурсов между отраслями и регионами.
А вот другой аспект той же проблемы. Перед нами стоит задача более открытого включения в систему международного разделения труда. Но ведь это означает, что мы должны включиться и в циклическую динамику мирового хозяйственного процесса. Кстати, такая перспектива-цикличность хозяйственной жизни, колебания коньюктуры-неизбежна даже при простом переходе к экономическим методам управления. Стоит только отказаться от государственных гарантий сбыта некачественной, излишней продукции, от разорительного процесса накопления избытков и дефицита за счет инфляционного накачивания средств в виде безвозвратных кредитов, как цикл возродится сам по себе. Сегодня много говорится о благах, которые получит страна от большего участия в мировой торговле, от перехода к рынку, от конвертируемости рубля, но никак не обсуждаются сопряженные с этим трудности и опасности, а также механизмы защиты. Снова острейшая проблема-и снова общественная мысль как бы замерла, застыла и дальше деклараций, что де социализм не знает циклических кризисов, дело не идет. А ведь цикл-это и проблема циклической безработицы, то есть острая социальная проблема. Неужели надо ждать, пока первый же экономический спад поставит под угрозу весь государственный и общественный порядок в стране?
Думается одними из главных задач наших экономистов сегодня должны стать проектирование механизмов регулирования безработицы и разработка системы социального страхования по безработице. (Основные подходы к этим проблемам хорошо известны специалистам по капиталистической экономике). Необходимо совершенствование (а скорее даже разворачивание) системы информации о спросе на рабочие руки. Следует изменить социальное законодательство и паспортный режим, дабы устранить все препоны на пути движения рабочей массы туда, где открываются лучшие перспективы приложения ее труда. Для того что бы интенсивная миграция рабочих стала действительно возможна, жилище должно перейти в частную собственность граждан. Оно должно покупаться и продаваться и в конечном итоге правратиться в одну из основных форм накопления. Надо выработать надежный механизм приобретения земли для частной застройки и найти гарантии от произвола местных властей и ведомств. Придется развернуть множество кооперативныз и частных строительных организаций, способных удовлетворить спрос населения на этот вид услуг. Иначе не обеспечить мобильность рабочей силы и не осуществить перестройку экономики. Наконец, нужно создать совершенно иную-новую систему подготовки и переквалификации трудящихся, поскольку никакие сколько-нибудь серьезные экономические сдвиги не смогут не сопровождаться серьезными изменением профессиональной структуры занятости.
Но что же в настоящее время мы имеем в действительности?
Отдельные высказывания усеных о неизбежности безработицы, о необходимости к ней готовиться-если мы на самом деле намерены реформировать экономику-либо остаются незамечанными, либо встречаются с негодованием.
Вопрос о том, совместим ли советский вариант социализма с безработицей, по-прежнему остается вопросом не научных исследований, а вопросом идеологическим и политическим. И-все так же ответ на него не правомочны давать ни экономисты, ни даже сама жизнь, но только высшее политическое руководство. Отсутствие же здесь свободы научного исследования и подлинной гласности обрекает ученых на двойственность и непоследовательность анализа, политиков на непродуманные, заведомо ошибочные решения, а общество на стагнацию.
Впрочем, командно-административной системой блокируется трезвая научная разработка не только этого, но и всх остальных кардинальных вопросов экономической реформы. Рассмотрим их по порядку.
Цены
Уже четыре года обсуждается фундаментальная для перестройки проблема цен. От ее решения зависит практическое осуществление в нашей стране хозрасчетных отношения, реальная возможность перехода на самофинансирование и самоокупаемость. Обращение к экономическим методам управления-это и есть, по сути, создание новой системы ценнобразования. Переход к оптовой торговле-это и условие и результат решения проблемы цен. От него во многом зависит судьба реформ. Пока же нам предлагается принять участие в обсуждении вопроса-поднимать цены на мясо или не поднимать, снижать их на колготки или не снижать, выравнивать цены по отношению к пропорциям внешнего рынка или оставить все как есть.
Давая подробную характеристику неэффективности действующей в стране системы ценообразования, В.С.Павлов, бывший председатель Госкомцен СССР и нанешний министр финансов, писал:" Совершенно очевидно, что система цен, которая в течении длительного времени сохраняется с минимальными изменениями, должна быть изменена. Ведь ее нельзя встроить в новую систему управления. При существующих ценах мы не можем иметь нового хозяйственного механизма.... Вот почему в настоящее время вопрос стоит не о частичной, очередной корректировке тех или иных видов цен и тарифов, а о радикальной реформе всей системы цен". Какой же смысл вкладывает В.С.Павлов в понятие "радикальная реформа"? Еще раз предоставим слово ему самому. "В тринадцатую пятилетку наша страна должна вступить с новой системой цен и тарифов во всх отраслях и сферах..-провозглашает министр. И продолжает:-В связи с этим предполагается пересмотреть оптовые цены в промышленности и тарифы на транспорте и связи в сроки, позволяющие ввести их с 1 января 1990 года. Новые закупочные цены и расценки в строительстве предусматриваетсч ввести с 1 января 1991 года. В этот же период-до начала следующей пятилетки-намечается провести реформу розничных цен, увязанную с совершенствованием денежных доходов населения."
Очевидно, речь идет не о радикальной реформе системы ценообразования, а всего лишь о пересмотре структуры цен, о "более научном" их расчете, и только. Иначе говоря, радикальная реформа хозяйственного механизма сведена к косметическому ремонту. Вместо перестройки-перекраска.
Хорошо понятна и природа такой подмены. Прежде чем ставить и решать вопрос о том, как обеспечить гибкость механизмов ценообразования, как изменить структуру цен, необходимо разрешить основные, принципиальнейшие политико-экономические и чисто политические вопросы.
Известно, что рыночная система ценообразования, как она сложилась в странах развитого капитализма, предполагает определенные отношения собственности, которые и гарантируют сочетание хозяйственной самостоятельности и ответственности. Владелец фирмы, ее управляющий или совет управляющих устанавливает цены в большинстве случаев на свой страх и риск. Фирма может разбогатеть, а может и разориться, прогореть. Общество, государство участвуют в этом процессе только через механизм страхования от безработицы, защищающий лишь интересы рабочих и служащмх. Основным механизмом ценообразования на Западе являются товарные биржи, на которых сталкиваются спрос и предложение и куда стекается вся хозяйственная, политическая, техническая, технологическая, коммерческая информация. Но решение на бирже, как известно, децентрализовано и автоматизировано. Каждый играет за себя-и на свои деньги. Каждый рискует своим личным или же лично ему доверенным капиталом. Отсюда-и свобода участников биржевой игры и их ответственность. Необходимой фигурой биржи является спекулянт, то есть человек или организация, специально посвящающие себя поиску товарных несбалансированностей, ориентированные на предвидение и опознание дефицита (или избытка). Сравнительно небольшая нажива, получаемая спекулянтом, допускается и даже поощряется обществом, так как именно он-спекулянт-предупреждает о возникновении дисбалансов в экономике. Легализовать спекуляцию, признать закономерность спекулятивных доходов-значит признать, что с экономическими диспропорциями можно бороться только экономическими, а не административными методами. Может показаться парадоксальным, однако именно законы против спекуляции (штрафы, конфискация, тюремное заключение) во многом способствует тому, что экономические реформы то и дело запаздывают, пробуксовывают, выиесняемые столь привычным для нас малоэффективным администрированием. Закон существует, спекулянтов наказывают, пишутся рапорты о принятых мерах. А в результате почва для спекулятивной наживы становится все более и более благодатной.
В условиях свободного рынка именно спекулянт указывает пути капиталовложений для предпринимателей. Там спекулятивный доход краткосрочен и полезен обществу. Спекулятивная нажива как бы вкладывается в расширение производства, что, в свою очередь, приводит к устранению дефицита, к восстановлению равновесия цен, ликвидирующих в итоге спекуляцию в ее наиболее откровенных, уродливых и неприемлемых для общества формах. У нас же спекулянты привлекают внимание, увы, не предпринимателей (их нет) и не Госплана (учитывающего в своей работе, да и то не всегда, разве что последние постановления партии и правительства), а ОБХСС и Министерство юстиции. Как волка флажками, спекулянта обкладывают запретами и уголовными статьями, за которыми он может наживаться до бесконечности, совершенствуясь в искусстве избегать законодательных капканов, и даже поддерживать вполне мирные, а зачастую дружеские отношения с загонщиками.
Бирж и биржевой игры в нашей стране не существует с 1930 года. Почти все авторы, пишущие на эти темы, избегают прямой и принципиальной постановки вопроса об альтернативных механизмов ценообразования. (Потому-то журнал "Вопросы экономики" ведет дискуссию о ценах под рубрикой "Плановое ценообразование".) Речь идет только об изменении структуры цен, о пересмотре пропорций, нормативов, о новом качестве "расчетных" цен. Все заявления о необходимости гибкого ценообразования, о желательности его децентрализации, что называется повисли в воздухе...
Смена существующего механизма ценообразований требует перераспределения и прав и ответственности, изменения системы стимулов и санкций. Причем если вопрос о стимулах еще хоть как-то, пусть поверхностно, но рассматривается, то с проблемой санкций-полная неясность. Кто и как может отвечать за последствия неверных экономических решений? Рабочего, допустившего брак, штрафуют. И это разумно. Особенно когда сумма убытков от брака соизмерима с его заработком. Но как и чем могут ответить работники Госплана, министерств, директора предприятий в случае, когда их решения (или нерешительность) влекут миллионные, миллиардные убытки?
Наемному служащему, приказчику, никто и никогда не доверял полной хозяйственной самостоятельности, в том числе и свободы в установлении цен-разорит, по миру пустит. (Если уж появляется необходимость в том, что бы посторонний, пришлый человек непосредственно участвовал в предприятии, его берут в долю, делают совладельцем. Такова повсеместная практика акционерных кампаний. Она-то в свое время породила у основоположников марксизма веру в то, что, что акционерная собственность есть "отрицание буржуазной собственности".) Иллюзия возможности полного отрыва права собственности от права ею распоряжаться торжествует у нас уже семьдесят лет. И что же? Надежда привить чувство хозяина чиновнику оказалась столь же утопичной, как популярная когда-то идея перевоспитания волка в вегетарианца.
С самого начала большевики уповали на универсальность политики "кнута и пряника и надеялись малые размеры пряника компенсировать умноженной силой кнута. В.И. Ленин учил, что головотяпов следует сажать в тюрьму, а выдающиеся достижения в этом роде награждать стенкой. Сталин сделал стенку основным инструментом хозяйственной политики. Многие до сих пор убеждены, что только так и можно с "нашим народом".
От кнута, однако, научились уворачиваться, да еще так, что б и пряника не упустить, а получить его за какую-либо мистификацию, как говорится на халяву. И никакие самые детальные, выверенные положения о премировании ничего здесь изменить не могут. Смоделировать рынок нельзя, как невозможно смоделировать саму жизнь-слишком сложная задача. Нет, конечно, в науке теоритическая модель необходима и полезна. Но следует помнить, что это всего лишь модель-нечто абстрактное, искусственное. Никто ведь не ждет, что бы, скажем, модель кошки ловила живых мышей. Но вот от модели "социалистического рынка" тем не менее ждут настоящих прибылей и настоящих товаров. А не лучше ли все же перейти к нормальному рынку и децентрализовать отношения собственности? Как-никак банкротство гуманнее расстрела...
При реформе ценообразования главный вопрос не в том, повышать или понижать, на что повысить и насколько. Главный вопрос-вопрос о собственности, о мотивации производителя и торговца, о юридических и политических основах хозяйственной самостоятельности предприятий.
Пока же даже сама постановка этих вопросов все еще откладывается на неопределенное время из-за нерешенности некоторых политических и идеологических проблем. Например, совместим ли социализм с личным богатством? Если да, то в какой степени? Может ли личное богатство принять форму производительного капитала? Может ли владелец стотысячерублевого бриллианта (а в продаже бывают и более ценные камни)обменять его, допустим на трактор ценю в 10 тысяч рублей или на грузовой автомобиль? Почему в личной собственности может находиться "Волга", а "ЗИЛ-111" не может? Почему позволительно подрабатывать перевозкой людей (лекговые такси), но не перевозкой грузов (частное грузовое такси)? Сейчас частному лицу разрешается иметь собственный персональный компьютер, равный по аычислительным возможностям крупногабаритным машинам 60-х и 70-х годов. Ну а мини-компьютер завтрашнего дня, который, конечно, по всем параметрам превзойдет государственную технику, сможет ли он с момента выпуска находиться в руках частника? Или мы, как и прежде, принципиально будем настаивать на том, что все самое современное и производительное должно принадлежать только государству (как в Древнем Китае, где соболиное манто могли носить только члены императорской семьи)?
Закон о кооперативах и индивидуальной трудовой деятельности до известной степени легализовал право на владение средствами производства. Другое дело сколь гарантированно и последовательно. Допустимо владеть часовым токарным станком. А современным обрабатывающим центром? Если нет, то какова верхняя граница частного капитала? Имеет ли эта граница логическое основание, или она зависит только от уровня общественных предрассудков, определяется каким-либо интуитивным ощущением обывателя, ориентирующего на «среднее благосостояние»?
В отличие от темы правомерности существования индивидуальной собственности и индивидуального труда все еще остается закрытой тема труда наемного. Можно

Библия наиболее полно сформулировала категорический императив: не относись к другому как к средству личного благополучия. Оносись к нему как к самому себе, как конечной цели бытия, как к высшей ценности жизни. Разумеется, недопустимо рассматривать человека только с точки зрения утилитарной: нужен-не нужен, выгоден-не выгоден. Но ведь люди не ангелы. В хозяйственной и социальной жизни взаимная эксплуатация и стремление к обогащению, увы, неизбежны. Речь может идти лишь об их мере и пропорциях. Представление о том, что частная собственность всегда и везде порождает несправедливость и безнравственность, ошибочно-как фактически, так и теоритически. Издавна существование частной собственности обуславливает рост производительности труда и заработной платы, принося прямую выгоду и самому наемному работнику и обществу в целом. С другой стороны, именно принцип добровольного найма человека устраняет из социальной и хозяйственной жизни общества возможность грубого физического принуждения работника, ставит условия его эксплуатации в зависимость исключительно от рыночных условий спроса и предложения.
Мы нашли в себе смелость отказаться от идеи уравниловок в оплате труда и от планов по организации безденежной экономики, в которой наемного труда не будет. Не пришло ли время признать, что труд на государственном предприятии, в общем-то, не имеет никаких особых преимуществ перед трудом на часном? Более того, коль скоро государственная промышленность зачастую менее прибыльна, то и оплата труда в ней хуже. А раз отношения отчуждения и эксплуатации неотделимы от разделения на управляющих экономическим процессом и его рядовых участников (а отчуждение становится только более резким и болезненным при росте централизации управления), то следует искать более производительные формы управления ( и эксплуатации). И во многих случаях, как показывает мировая практика, частная форма собственности выгодней для общества в целом и для работника, так как делает эксплуатацию взаимной и производительной. Долгие годы нам твердили, что рынок всегда и везде неизбежно ведет к реставрации капитализма. Соответствующие цитаты из работ В.И. Ленина заучивались нами наизусть со школьной скамьи и, видимо, давно уже стали составной частью нашего коллективного подсознания. Сейчас оно, правда, претерпело некоторые изменения. Вразумленные бесконечными дефицитами, растущим отставанием в уровне жизни от развитых стран Запада, нерешаемостью основных социальных проблем, мы ухватились за надежду: переход от административных отношений к рыночным поможет нам преодолеть затянувшийся на десятилетия кризис. Рынок накормит, обует и спасет. В принципе против этого возразить нечего: рынок действительно кормит, одевает и обувает миллиарды граждан Земли. Он тащит человечество уже через четвертую научно-техническую революцию и довольно эффективно решает основные экономические задачи самых разных обществ. Опасение вызывает одно обстоятельство: для описания будущей экономической системы, которая должна заменить административный порядок производства, планирования и распределения, мы всякий раз используем словосочетание «социалистический рынок». Видимо, надо понимать так, социалистический рынок-это такой рынок, в котором не будет места институту частной собственности? Достаточно ли сочетания трех основных «социалистических» форм-государственной, кооперативной и арендной-собственности для полнокровного экономического развития?
Арендаторство в сельском хозяйстве и промышленности.
Для разрешения многолетнего сельскохозяйственного кризиса-экономического, культурного и социального-некоторые политики и законодатели считают приемлемым выходом из положения внутрихозяйственную аренду, а также арендные фермерские хозяйства. Таким образом, предполагается, грубо говоря, и невинность соблюсти и капитал приобрести-сохранить монопольный режим национализированной земельной собственности и одновременно создать условия для развития рыночных систем регулирования сельскохозяйственного производства. Проект, мягко говоря, сомнительный. Ведь о чем свидетельствует весь многовековой исторический опыт других стран (благо арендаторство было широко распространено еще в императорском Риме и в средневековой Европе, да и сейчас во всех развитых странах аренда земли не редкость)? Краткосрочная и среднесрочная аренды разорительны и опасны для общества. Арендатор, не имеющий уверенности в том, что земля (именно этот надел, именно этот участок) перейдет к его сыну, к его внукам и правнукам, не станет обращаться с ней как настоящий хозяин. Напротив, неизбежно хищническое отношение арендатора к земле с целью получения для себя наибольших сиюминутных выгод. Так что аренда на срок менее пятидесяти лет, не гарантирующая наследования земли,-не выход из сельскохозяйственного кризиса. Более того, подобный способ хозяйствования несет в себе реальную опасность для будущего страны.
Долгосрочная аренда с правом наследования как будто лишена основных недостатков предыдущуго варианта-она обеспечивает достаточную хозяйственную заинтересованность в улучшении качества земли, создает стимулы разумной, долговременной интенсификации хозяйства. Вместе с тем и долговременная аренда содержит в себе зерна серьезных социальных и экономических конфликтов между арендаторами и владельцами земли, в нашем случае с представителями государства. Источник этих конфликтов-неравномерное изменение ценности денег (арендной платы) и производительности земли. (Такого рода проблемы хорошо изучены специалистами на соответствующих примерах европейского средневековья.) С точки зрения интересов и самих арендаторов и всего народного хозяйства в целом наилучший вариант аренды-это такой вариант, при котором величина арендной платы фиксирована обычаем или законом. В подобном случае арендаторы, естественно, вкладывают больше собственных средств и труда в улучшение земли, в хозяйственное обустройство. Однако в периоды быстрого инфляционного обеспеченивания денег фиксированость денежной арендной платы ведет к обнищанию землевладельцев. В средние века обесценивание денежной арендной платы привело в некоторых странах, в том числе в Германии и России, к барщине и закрепощению крестьянства. Результатом этого явились крестьянские войны и установление полицейских монархий.
Выход из исторического тупика был найден в ликвидации крепостного права и помещичьего землевладения, то есть в переходе к капитализму.
Следует, правда, оговориться, что если в прошлом такого рода процессы длились столетиями-причиной тому сравнительная слабость товарно-денежного хозяйства и низкие темпы инфляции, скажем при 5 процентах в год, покупательная способность арендной платы сократится вдвое всего за четырнадцать лет.
Необходимость регулярного пересмотра величины арендной платы разрушит стабильность экономических отношений, превратит долгосрочную аренду в разновидность кратко- и среднесрочной. Неизбежно, что при таких регулярных пересмотрах величины арендной платы местные власти захотят учесть возрастающую производительность земли, что вынудит крестьян осторожничать с капитальными вложениями. Наконец, в нашем случае, когда владельцем является государство, а распоряжаться ею станут чиновники местных Советов, периодический пересмотр величины арендной платы поведет к еще большему коррумпированию чиновничества (еа сколько кому повысить и т.д.), к практике насилия в разрешении конфликтов. Что же остается? Только то, к чему пришло уже все цивилизованное человечество: частная саобственность на землю. Но в какой степени она несовместима с "социалистическим рынком"?
Легко догадаться, что в промышленности отношения между коллективом арендаторов и собственником средств производства окажутся еще более проблематичными, более конфликтными и менее устойчивыми.
Вот что говорили и причинах нежизнеспособности производственных кооперативов в промышленности видные деятели английского социалистического движения супруги С. и Б. Вебб. Они выделили три основные причины, по которым провалились все известные к тому времени попытки организовать производительные артели в промышленности (а что же такое коллективная аренда как не разновидность артельного хозяйства?):1) недостаток дисциплины для артельщиков; 2)низкая коммерческая грамотность; 3) медленное внедрение передовой техники.
Но если два первых недостатка еще могут быть как-то устранены (хотя и не без ущерба для принципа коллектиной собственности и внутрихозяйственной демократии), то третий представляет собой неопредолимую природную слабость каждого коллективного хозяйства. Дело в том, что в условиях насыщенного рынка (а таков всякий хорошо организованный рынок), освоение любых технических усовершенствований ведет к сокращению занятости на предприятии, внедряющем прогрессивную трудосберегающую технику. Поскольку коллективное владение предприятием делает невозможным сокращение занятости по мере роста производительности труда. Производственные кооперативы и коллективы арендаторов представляют собой крайне неподвижную и неэластичную хозяйственную организацию, с трудом допускающую сжатие и расширение оборотов и обьемов производства. Общий вывод крайне неутешителен для тех, кто намерен создавать "социалистический рынок": предприятия, собственником которых является коллектив работников, "ни в одном случае не охватывает большого числа рабочих или значительного капитала...Шансы успеха такого общества тем больше, чем дальше оно от типа самоуправляющей мастерской". На неэффективность, изначальную ущербность модели коллективной собственности указывал и известный русский экономист М.И. Туган-Барановский:"...самая слабая сторона артели заключается в ее коммерческих операциях, и чем примитивнее хозяйственный строй страны, тем легче в ней удаются артели, особенно в добывающей промышленности, в которой требуется наименьшая затрата капитала...Вот почему у нас в России встречаются артели в рыболовных промыслах, охотничьих, в горном деле, например, по разработке камня, добыче разного рода руд, золота и пр.".
Если кому-нибудь свидетельства столь авторитетных деятелей, как супруги Вебб и М.И. Туган-Барановский, относившихся к к кооперативному движению с безусловной симпатией и искавших пути повышения его эффективности, покажутся недостаточно убедительными, стоит задуматься о причинах, которые помешали развитию коллективных форм собственности в развитых промышленных странах.
По данным 1987 года во всем несоциалистическом мире в производственных кооперативах (артелях) было занято 5,5 миллионов человек, что составляло менее 2 процентов от общей численности занятого в производстве населения. И это при том, что даже в странах с наиболее успешным кооперативным сектором (в Скандинавии, Франции, Испании, Италии) коммерческое процветание кооперативов поддерживается мощными налоговыми привилегиями. Но и при всех льготах, включающих налоговые подачки, техническое и коммерческое обслуживание государственными агенствами, существующими за счет налогоплательщиков, кооперативы не выказывают способности к росту. Трудности точно те же, что и в начале века: слабость капиталообразования и малоквалифицированность коммерческого и технического руководства. Особенно любопытно, что кооператоры всегда и везде склонны потреблять доходы, нежели накапливать их. Коллективная воля явно проигрывает в этом отношении воле индивидуального владельца.
Могут возразить, что в нашей стране в последний год-полтора кооперативы и коллективы арендаторов, напротив, показали значительные примеры производительного и прибыльного труда и что, может статься, именно для нас такая форма хозяйствования наиболее подходяща и приемлема, поскольку соответствует исконным народным традициям и устремлениям. Думается дело в другом. Удивительная эффективность наших первых кооперативных и арендаторских хозяйств определяется в основном двумя факторами. Во-первых, результаты работы наших государственных и колхозно-совхозных предприятий столь удручающие, что на их фоне деятельность любого предпринимателя выглядит куда как убедительно; во-вторых, первыми в аренду были переданы наиболее убыточные и разоренные производства, на которых даже небольшое ослабление регламентации и наведение элементарного экономического порядка дало впечатляющий эффект.
Совершенно ясно, что по мере сокращения числа убыточных, производств, общего повышения эффективности хозяйствования эти видимые достоинства кооперативных и арендных предприятий потеряются исчезнут. Ведь они-не более чем иллюзия, порожденная тем тяжелым положением, в котором оказалась наша экономика.
Не придется ли нам в будущем для стимулирования накоплений в кооперативах устанавливать законом долю средств, предназначенных для инвестиционных фондов?
Уже сейчас решимся ответить: придется.
Следом возникнет нужда и в усилении системы контроля, в новых указах и подзаконных актах, которые будут призваны не допустить утечки средств из инвестиционных фондов. Кончится же все это непременно полной национализацией кооперативных предприятий. Так стоит ли при подобной перспективе огород городить? Не лучге ли тогда сразу признать, что на Руси возможна только собственность государственная, а власть административная? (В общем, "не тратьте, куме, силы, опускайтеся на дно...")
А может быть, есть смысл вспомнить, что в историческом соревновании победило свободное фермерское и предпринимательское хозяйство, а многовековой опыт человечества убедительно доказывает, что свобода личности есть не только высшая духовная ценность, но и основа самого рентабельного способа организации общественной жизни? Не учитывая этого, мы обречены заново воспроизводить ход человеческой истории.
Госплан и фондовая биржа
Существует еще одно обстоятельство, свидетельствующее о том, что кооперативной и арендной форм собственности совершенно недостаточно для полноценной работы рынка. Важнейшим элементом всякой хозяйственной системыц является механизм принятия решений о направлении инвестиционных процессов. Именно этот механизм определяет будущие общехозяйственные экономические пропорции, обуславливает расцвет упадок хозяйства. В странах с рыночной экономикой эту работу выполняют фондовые и товарные биржи, на которых устанавливаются цены на основные факторы производства: сырье, материалы, оборудование. Исторически выработанный регламент поведения участников рыночного процесса обеспечивает установление основных цен на уровне так называемых цен равновесия, что дает возможность и в частных кампаниях и в целых промышленных отраслях рационально планировать производство. Надежность цен равновесия постоянно испытывается биржевой игрой на предельно формализированных процедур, ориентированных исключительно на извлечение наибольшей прибыли, определяют перспективу развития тех или иных отраслей и кампаний. Автоматизм и своеобразная, почти математическая выверенность биржевого механизма делают его достаточно надежным инструментом выбраковки нежизнеспособных предприятий, поиска оптимальных направлений развития экономики. Но, подчверкнем еще раз, в основе механизма биржи лежит спекуляция.
Может ли рынок существовать без этого центрального механизма, определяющего направление экономического роста? Да. Но лишь как рынок второстепенный, как придаток к системе мирового хозяйства. Более того, в отсутствие фондовой биржи-механизма перераспределения ресурсов между отраслями и регионами-возникает необходимость в каком-либо плановом механизме, который возьмет на себя выполнение тех же функций. (А как работают такие административные механизмы, мы хорошо знаем на примере деятельности того же Госплана). В сущности, это тоже рынок, только плохо управляемый, практически не прогнозируемый и порязительно малоэффективный, ибо учитываются на нем не столько непосредственные экономические факторы, сколько моменты "привходящие": влияние тех или иных политических и хозяйственных деятелей и организаций на размещение капиталовложений, личные, субьективнык мнения и предрассудки высокопоставленных партийных и государственных чиновников при выборе перспективных направлений развития хозяйства и т.д. Из-за таких особенностей нашего механизма распределения инвестиционных ресурсов мы каждые пятнадцать-двадцать лет препринимаем попытки генеральной корректировки основных экономических пропорций, руководствуясь при этом не нуждами и потребностями собственного экономического и социального развития, но устаревшими на двадцать-двадцать пять лет данными об оптимальных пропорциях капталистического рынка.
С идеей отказа от частной собственности в пользу собственности государственной и общественной некогда связывалась надежда на быстрый рост народного благосостояния. Сегодня надежда эта, похоже, опрокинута. За последние семьдесят лет нам была дана возможность убедиться, что эксплуатация труда на госпредприятиях выглядит, как правило, менее привлекательно и вознаграждается много хуже, чем в частносоственнической промышленности. Пришла, кажется, пора сделать наконец-то вывод из этого несомненного факта.
Собственность и экономическая политика государства
Как известно, ни одна из социалистических стран, вставших на путь реформ и выработки экономических моделей управления хозяйством, не сумела избежать значительной инфляции, в равной степени характерной для опыта Югославии и Венгрии, Китая и Польши. Бедствий, связанных с инфляцией, ни избежала и ни одна из развитых капиталистических стран, попытавшихся в 50-60-х годах обеспечить бескризисное развитие и полную занятость населения.
Известный теоретик валютного обращения Ф.А. Хайек утверждает, что природа инфляции в нашем веке-чисто политическая. Право государственного аппарата создавать деньги из воздуха-слишком большой соблазн для политиков, которые таким образом снимают свои сиюминутные проблемы, пренебрегая длительными и трудными решениями. Советские ученые всегда полагали, что такое толкование инфляции имеет отношение исключительно к экономике госмонокапиталистического периода. Считалось, что социалистические страны (госмоносоциализм) от такого бедствия раз и навсегда застрахованы.
Н. Петраков, обсуждая проблему инфляции в категориях "план и рынок", писал: "В то время как инфляционные процессы в экономике капиталистических стран органически связаны с внутренними противоречиями протекания воспроизводственного, с обьективными условиями проявления законов капиталистического способа производства, причиной превышения количества наличных и безналичных денег над их потребностью в экономике социалистических стран выступает несовершенство форм и методов планирования, нарушения координации в работе различных звеньев плановой системы хозяйствования"3.
Отсюда следует традиционный универсальный вывод: путь к устранению инфляционных процессов-в совершенствовании форм и методов планирования, в поисках возможностей большей координации различных звеньев с помощью расчетов и математических методов.
Н. Петраков не одинок в своем легковесном оптимизме. Доктор экономических наук А. Комин на страницах журнала "Коммунист" также заявлял: "В социалистической экономике можно и нужно взять под контроль инфляционные процессы, управлять ими..."
Но как конкретно все это осуществить? Как "взять под контроль инфляционные процессы"?

[Знание-сила]

[Лариса Пияшева и Борис Пинскер]

Трудно не согласиться с выводом Хайека, что упорное обращение к инфляционным методам (как у нас так и на Западе) является следствием внутренних пороков политического механизма, проявлением недемократичности и произвола власти и может быть устранено только вместе с изменением механизма власти. Критики инфляционизма (Хайек, Фридман и другие) связывают склонность к инфляционным мерам с недостатками представительной демократии. Борьба за популярность понуждает депутатов требовать от правительства увеличения расходов. И правительства удовлетворяют требования, порой даже понимая, что такая политика пагубна. Фридман считает, что решением проблемы инфляции может стать законодательное ограничение темпов денежной эмиссии в 3-5 процентов в год-пропорционально росту валового национального продукта. Для нас в этих дискуссиях важна определенность диагноза-для решения экономических проблем нужны политические долговременные решения. Волюнтаристская финансовая политика разрушает экономику.
В недавнем прошлом для нашего общества зависимость депутатов от избирателей была не характерна: как правило, они просто не знали друг друга. Но наши депутаты, в том числе руководители Госбанка и министр финансов, крепко зависели от мнения политического руководства. Руководство, в свою очередь, тоже не могло бросать на произвол судьбы своих людей в партийном и ведомственных аппаратах: оно было вынужденно постоянно подкидывать сверх финансово-бюджетного плана из загашника либо просто ниоткуда, пользуясь своей привилегией "создавать деньги" росчерком пера. Как видно, авторитарное управление государством является столь же весомой причиной инфляции.
Сейчас положение изменилось. Депутаты почувствовали, что избиратели держат их на коротком поводке. И уже на первой сессии Сьезда народных депутатов посыпались настоятельные требования: повысить минимальный уровень пенсий, повысить минимум зарплаты, повысить расходы на здравоохранение, на образование, на культуру, на экологические программы, на жилье и дороги...Несложно подсчитать, что только за первую неделю сьезда неотложных нужд набралось минимум на 500-600 миллиардов рублей, практически еще на один госбюджет. Хотя у правительства таких денег нет и в помине, оно тоже ощутило силу общественного мнения. Потому скрепя сердце начало давать средства или обещания в скором времени выделить их.Однако где же все таки эти средства брать? Даже если действительно допустить, что реформы откроют пути предпринимательству, устранят излишнее регулирование нормальных экономических процессов, сократят неоправданные расходы, то и тогда, прежде чем в казну начнут поступать новые доходы, мы неизбежно на первых порах столкнемся с резким ростом расходов.
В общем, судя по всему, страна вступает в период ускоряющейся инфляции по типу польской или югославской, когда внимание правительства к нуждам различных групп населения, отраслей и регионов выражается главным образом в ускоренном выпуске новых денег, что соответственно ведет к росту цен, пенсий и заработной платы. Наиболее предпочтительным, как свидетельствует мировая практика, окажется положение тех групп трудящихся, которые смогут в каждом туре роста цен и заработной платы добиваться удовлетворения своих требований.
В нашем случае-это шахтеры, горняки, металлисты, химики, нефтянники, энергетики, железнодорожники. В выигрышном положении окажутся и сравнительно небольшие, но наиболее сплоченные группы: прибалты, народы Закавказья.
Тревожит здесь то, что в общем-то нормальные для цивилизованного общества экономические конфликты будут по мере нарастания борьбы за кусок бюджетного пирога и более политизироваться, обостряться, приобретать характер борьбы за власть.
В рыночных системах, основанных на частной собственности на средства производства, каждый экономический конфликт заведомо локален. Он является внутренним конфликтом предпринимателя и его рабочих. Государство обыкновенно только присматривает за соблюдением порядка и законности. Локальность конфликта обеспечивается не только реальным статусом участников-не государственные люди, простые гракждане,-но и сознанием своей ответственности за его исход. Излишняя требовательность одних, чрезмерная податливость либо неуступчивость других могут привести к краху предприятия, разорению и потери работы. Тут уж хочешь не хочешь, а подумаешь: разумно ли твое поведение?
Но и в западных странах характер конфликта резко меняется, случись он в национализированных отраслях. Там уже требования рабочих зачастую безмерны, а уступчивость администрации безгранична. И это понятно. Ведь, например, бастующие английские шахтеры "выбивали" прибавку к зарплате не у какого-то жалкого хозяйчика, который, чего доброго, может и сам разориться, а у всемогущего государства, у котоого все есть и которое все даст, если умело на него нажать. И государство давало порой до 30 процентов одновременной прибавки к заработной плате: деньги казенные, налогоплательщик еще соберет. В 60-70-х годах борьба трудящихся за свои права породила печально знаменитую круговерть, когда очень трудно распознать: то ли рост цен вызывает забастовки, то ли чрезмерный рост зарплаты порождает рост цен и разрушает национальное хозяйство. (Имелся, впрочем, один неизменный показатель: ряды бастующих на 80-90 процентов составляли рабочие национализированных отраслей.) Выход был найден в политике приватизации собственности. И широкая распродажа государственного имущества помогла на удивление быстро: в 80-е годы проблема роста цен и заработной платы на Западе практически себя исчерпала. Опыт 60-70-х годов наглядно подтвердил правоту либеральных экономистов, на протяжении всего столетия не устававших напоминать миру, что демократическое устройство власти совершенно несопоставмо с режимом национализированной монопольной собственности, которая в обязательном порядке ведет к единоличной, диктаторской власти в политике.
В нашем обществе всякий экономический конфликт заведомо универсален и является в равной степени как конфликтом экономическим, так и политическим. И это закономерно. Ведь всякий хозяйственный руководитель, директор любого предприятия выступает как агент государственной власти и сам по себе никакого решения принять не может. О чем бы ни шел разговор: о снабжении магазином мылом и колбасой, о качестве спецодежды или о режиме работы детских садов и столовых,-решения ожидаются только от центрального руководства: Политбюро, Совмина, теперь вот-Верховного Совета. Июльские забастовки шахтеров отчетливо показали: для полноценного обеспечения рабочих поселков товарами первой необходимости требуется вмешательство главы правительства. И как только работники других отраслей поймут (а они уже поняли сразу и крепко!), какой именно путь ведет к улучшению снабжения, к расширению хозяйственной самостоятельности, они тоже вступят на него. Забастовочный пистолет слишком соблазнительное оружие, что бы им не воспользоваться.
Пока что правительство нашло выход: Кузбассу обещана хозяйственная самостоятельность, региональный хозрасчет. Шахтеры получат возможность продавать сверхплановый уголь за твердую валюту либо выменивать его внутри страны на нужные товары: фрукты, овощи, мясо, мануфактуру. Положение шахтеров улучшится. А как остальные? Допустим, республики и области переведут на региональный хозрасчет и самоокупаемость. Исчезнут ли тогда все проблемы? Нет, еще более обострятся. Ожесточенную борьбу за свой кусок в госбюджете сменят множество мелких, но не менее ожесточенных схваток за долю в местных бюджетах, и результат всякий раз будет тем же самым: кто будет обладать большей экономической и политической властью, тот и окажется в выигрыше. Разумеется, сохранится и порочная спираль: рост цен-рост заработной платы, выплаты незаработанных денег-рост цен и т.д.
Сам по себе региональный хозрасчет ничего не решает и не решит. Если вместо Госплана распорядителями хозяйственной деятельности станут десятки республиканских и облпланов, не только невиданно обострится давнишняя конкуренция за ресурсы, но и возникнет борьба за рынки сбыта. Страна покроется сетью таможен, а пестрая толпа героев подпольного бизнеса пополнится колоритной фигурой контрабандиста, специалиста по тайным переходам из Рязанской губернии в Московскую.
Не избежать при этом и ускоренного разбазаривания скудных инвестиционных ресурсов. В Средней Азии, например, начнут создавать ткацкие и швейные производства (решение проблемы занятости и повышения республиканского дохода). Что не будут перерабатывать в традиционных центрах хлопкопрядения и швейной промышленности? Импортное сырье? Либо наращивать собственное производство хлопка, что бы хватило для новых и старых центров? Шахтеры начнут часть угля сами продавать за границу. И это либо приведет к окончательному истощению общесоюзного валютного фонда, либо придется еще и еще наращивать добычу угля. В первом случае возникнут дыры во всех экономических и социальных программах, которые зависят от импорта. Во втором вырастет спрос на проодукцию машиностроения для увеличения производства угля, на сталь для машин, на уголь для этой стали... В случае массового перехода на региональный хозрасчет нам угрожает усиление сырьевого крена экономики, углубление структурного кризиса.
Нет никаких сомнений, что рано или поздно этот порочный круг прервется. Придется сделать выбор между дальнейшим ускорением инфляции и структурной перестройкой. И если этот выбор окажется не свободным и своевременным, а будет навязан стране ситуацией широкого и всестороннего кризиса и экономического распада, нам не избежать ужасающей многомиллионной безработицы и социальных волнений, поскольку у руководства в данном случае уже никаких ресурсов для облегчения положения старых промышленных центров, на которые обрушится основная тяжесть безработицы. Не окажется у правительства и наиболее важного из всех видов ресурсов-морального авторитета, веры людей в его способность справиться с кризисом.
Ситуацию осложняет еще и то обстоятельство, что параллельно с экономическим кризисом в стране явственно обозначился кризис политический, усугубленный и усиленный работой Сьезда народных депутатов СССР и курсом на разделение законодательной и исполнительной власти. Само разделение еще не стало фактом нашей жизни, но уже стало фактором подрыва прежней системы управления. Подобный результат можно только приветствовать, если бы растерянность и беспомощность ведомственных и местных управленческих аппаратов, робко ожидающих решений Верховного Совета, не вели к быстрому углублению хаоса, к параличу хозяйственного и политического механизма.
Ведомственное своеволие, знаменитая страсть издавать множество указов, приказов и подзаконных актов не сами по себе родились на свет, но были вызваны к жизни потребностями централизованного национализированного хозяйства. Не подчиняющееся непосредственно законам рынка, она требует детального административного регулирования, что бы оставаться на ходу. Но сможет ли нынешний демократический парламент с его неизбежно медленными, компромиссными процедурами и долгими дискуссиями управлять гигантским централизованным хозяйством? Конечно же, нет. Ведь основа основ хозяйственного управления-компетентность, оперативность, рассчитанный риск и ориентация на прибыль. Все это плохо согласуется с правилами парламентской политики: неторопливостью, основательностью, ориентацией на симметричность и сбалансированность решений.
И, значит либо наш парламент превратится в придаток аппарата власти, дискуссионный клуб при всемогущем Совмине, либо он осуществит переход к рыночной модели хозяйства, которая является естественной и единственной опорой политической демократии.

[Лариса Пияшева]

РОССИЙСКАЯ ГАЗЕТА Пятница, 17 мая 1991 года №102 (148)
ПРОГРАММА ВОЗРОЖДЕНИЯ. КОМПЕТЕНТНОЕ МНЕНИЕ

ПРОЙДЕТ немного времени, и первый демократически избранный Президент России начнет, надеюсь, свою большую радикальную реформу по демонтажу адмнистративно-плановой экономики, формированию основ нормального рыночного хозяйства. Того, апробированного историей и выдержавшего проверку на прочность рыночного хозяйства, которое кормит себя и половину бывшего теперь социалистического лагеря. Надеюсь-ибо нынешнее изобилие программ перехода к рынку свидетельствует: наше общество созрело до понимания преимуществ частной собственности.
Последняя-российская-программа имеет ряд несомненных преимуществ как по отношению к прежним, так и к нынешей-союзной. Во-первых, она доложена весьма популярным в России правительством, и это предает ей статус надежности. Во-вторых, в ней преодолено господствовавшее до самого последнего времени представление о том, что можно плавно, ступенчато, растянуто во времени и пространстве перейти от плановой к рыночной экономике. В-третьих, в ней устранена стратегическая ошибка программы «500 дней», в которой достижение равновесия рассматривалась как предпосылка, предварительной условие перехода к рынку (первые 100 дней финансовой стабилизации), а не конечный результат этого процесса.
Преодолено и представление о том, что можно проведенной «сверху» реформой решить все хозяйственные и социальные проблемы-одеть, накормить, дать квартиры, да еще увеличить уровень жизни. В программе упор сделан на главный экономический ресурс-деловую активность населения.
Российское правительство намерено уйти от практики бюджетного финансирования ивестиций, отменить систему государственных дотаций убыточным производствам, отказаться от централизованной продразверстки, именуемой госзаказом, и перейти к прямым хозяйственным связям и договорным отношениям.
Отсутствие типичного для всех прежних и нынешних программ пустозвонства, лживого прожектерства и клятвенных идеологических заверений (исключение составляла программа «500 дней», также лишенная означенных пороков) выгодно отличает российский вариант стабилизации экономики.
Теперь-о том, что бы, на мой взгляд следовало изменить в программе. Все еще не решена проблема цен. Предусмотрены поэтапное их высвобождение и дифференциация на свободные и регулируемые цены. Цель понятна: удержать в руках инструмент воздействия на скорость происходящих перемен. Но как можно «блюсти» то, что сейчас уже вовсе не управляемо! Нет более худшей стратегии, чем поэтапность и половинчатость в вопросе о ценах. И наши граждане в этом уже, похоже убедились, убедились из практики «поэтапного» реформирования.
Неверно поставлена и задача перехода к мировым ценам: правительство предусматривает постепенный переход к ним в межреспубликанских поставках, не допускающего резкого увеличения уровня цен. Предусматривается учет разницы между внутренними и мировыми ценами по межреспубликанским поставкам в виде взаимного зачета республиканских долгов и создание в этих целях межреспубликанской расчетной палаты. Очевидно, что все это окажется ненужным, лишним, окольными действиями, лишь усложняющими взаимные расчеты, сродни введению визиток да карточек в качестве «средства» перехода к рынку. Свободные цены сами выравняются по отношению к ценам внешнего рынка и формируют равновесную жизнеспособную структуру без всяких новых «палат», с новыми «расчетчиками» и «регулировщиками».
Правительство России намерено сделать ставку на привлеченный в сырьедобывающие и обрабатывающие отрасли иностранный капитал, как главный фактор технического перевооружения. Это-ошибка, которая может повлечь за собой провал всей программы. Ведь действия союзного правительства все больше отвращают западный капитал от инвестирования в нашу промышленность. Следовательно, ставить надо на внутренние ресурсы и возможности, собственные силы, средства, знания, кадры и умение.
Важной политической задачей российского правительства должно стать получение от центра прав на собственные валютные средства, лишение его возможности бесконтрольной денежной эмиссии, пользования инфляционными кредитами и разбазаривания бюджетных средств, в том числе долговых. Без этого переход к рыночным отношениям выльется в банальную суперинфляцию, которая дорушит остатки нашего экономического и социального бытия.
Смущает общая экономическая наивность реформаторов. За правильными экономическим словами в некоторых их построениях просматривается непонимание реальных экономических процессов. Читаем: «Межреспубликанские поставки продукции и товаров будут формироваться в соответствии с межправительственными соглашенями… Регулировангие обьемов и видов продукции по таким поставкам предусмотрено осуществлять на эквивалентной основе с учетом общей их потребности для народного хозяйства республики».
Но это азбука из старого букваря и она же- новая «ловушка для Силаева». Нет ни одного шанса на, что «дядя» из правительства, даже если он не супердемократ, сумеет ответить хотя бы по одному из подписанных в торжественной обстановке соглашений. Дело о поставках-сугубо личное предпринимательское дело и в свободной рыночной экономике (предпринимательской) среде может решаться только между производителями и потребителями на непосредственной и, главное, вечно подвижной, меняющейся и «подмигивающей» основе. В этот капкан попадались все социалистические правительства, бравшие на себя роль решать за других то, к чему и близко касаться не должны. Не избежали этого и силаевские экономисты.
Или такая вот цитата из программы: «Использование территориальных балансов производства и потребления, а также обьемов ввоза и вывоза продукции позволяет перейти от отраслевого планирования к территориальному». Похоже, здесь мы имеем дело с клиническим случаем. Казалось бы, про все сказано: и про приватизацию собственности, и про свободные цены, и про предпринимательскую активность. Ан нет-про планирование позабыли! Для полного завершения логического построения. Однако не учли, что в рыночной экономике оно бывает только внутрифирменное, но к нему не чиновники, ни депутаты никакого отношения не имеют.
В программе отсутствует стратегия демонополизации экономики, не предусмотрена ликвидация отраслевых министерств и ведомств, государственных трестов и главков, делающих нашу экономическую жизнь государственной супермонополией. Нечетко определены границы государственного участия в экономике.
Раздел об индексации доходов переносит нас в райский сад, и весь вопрос только в том, чтобы каждому досталась спелая и сочная груша.
Ничего этого не будет потому, что этого не может быть никогда. И нигде. Тем более в нашей светлой, счастливой и веселой стране.
Тем не менее сегодня появился шанс. И заключается он в замечательном качестве российского правительства, способному к быстрому и качественному самообучению. Все сказанные замечания-упреки бумажному тексту. Но на то он и текст, что быстро и легко переделывается, корректируется и исправляется. И Бог в помощь тем, кто имеет твердую волю и готов до конца бороться за свои принципы и идеалы.

[Антон Любомудров]

Журнал "Коммерсантъ Власть" №44 от 18.11.1991

На 18 ноября намечена пресс-конференция недавно назначенного заместителя генерального директора департамента мэра Москвы, известного экономиста-рыночника Ларисы Пияшевой. Предполагается, что на ней будет обнародована принципиально новая программа приватизации в Москве, автором которой и является Лариса Пияшева.

Как стало известно из весьма информированных неофициальных источников в московской мэрии, с приходом в мэрию Ларисы Пияшевой предприватизационная ситуация в Москве радикально изменилась. Программа Пияшевой предусматривает приватизацию в течении очень короткого срока (разные источники называют сроки от двух недель до двух месяцев) всех московских предприятий торговли, общепита и сферы обслуживания.
При этом, как стало известно их тех же источников, Лариса Пияшева предполагает возглавить принципиально новую городскую приватизационную структуру — центр приватизации, куда войдет значительная часть занимающихся экономическими вопросами сотрудников мэрии. Перечисленные в проекте положения о центре приватизации права этой структуры совпадают с правами Москомимущества и Фонда имущества Москвы одновременно.
Проект позволяет предположить, что Гавриил Попов, который, по имеющимся данным, и позвал Ларису Пияшеву на приватизацию, решил обойти с фланга не устраивающие его по разным причинам организации, найдя человека, способного возглавить новую, "правильную" структуру. С точки зрения мэра, у центра приватизации может быть именно то достоинство, что он совмещает функции Москомимущества и Фонда имущества (который должен продавать приватизируемое имущество и вообще вести активную коммерческую деятельность). Фонд подчиняется Моссовету. Центр же, по проекту положения, подотчетен исключительно самому мэру, которому, вероятно, кажется полезным иметь продавца имущества в своих руках.
Не вполне понятно, правда, зачем потребовалось выводить из игры "мэриевскую" структуру, то есть Москомимущество. Вероятны два варианта. Это может быть просто тактическим обходом российского закона о приватизации, где функции комитета по имуществу определены достаточно четко и не позволяют придать ему еще и функции фонда (то есть продавца). Совершенно новая организация — центр приватизации — не предусмотрена никакими законами и, следовательно, при определенных юридических воззрениях, может быть наделена любыми правами.
Не исключен и другой вариант — разногласия с руководством Москомимущества.
Около двух месяцев назад в газете "Московские новости" была опубликована статья председателя Москомимущества Елены Котовой, в которой безадресно говорилось о том, что приватизация должна происходить справедливо, и больше ничего. Такая статья за авторством человека, который может не рассуждать о приватизации, а осуществлять ее, еще тогда заставила экспертов предположить наличие разногласий в руководстве мэрии. Природа разногласий, однако, не выяснена. По некоторым оценкам, она может заключаться в разных оценках допустимой степени коммерциализации московской мэрии.
Предложенная Пияшевой программа обсуждалась 14 ноября на заседании московского правительства. По конфиденциальной информации от одного из членов московского правительства, принципиально решен вопрос о безвозмездной передаче предприятий торговли, общественного питания и бытового обслуживания в собственность трудовых коллективов. Это обосновывается предстоящей либерализацией цен, требующей "обвальной" приватизации. Намечено, что в компенсацию бесплатной передачи будет введен налог на недвижимость.
Окончательное решение должно быть принято на этой неделе.