*255. Уроки «Правого дела»

[Алексей Макаркин]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...roki_prohorova

Vedomosti.ru

16.09.2011, 00:27

Драматическая история с Михаилом Прохоровым, еще вчера утром бывшим лидером вроде бы патронируемой Кремлем партии, а сегодня являющимся беспартийным общественником с неясными перспективами, нуждается в осмыслении и извлечении уроков. Хотя бы для того, чтобы другие политики не попадались в ту же ловушку.

Урок первый. Бойтесь данайцев, дары приносящих. Если для данайцев превыше всего была Эллада, то для Кремля — «Единая Россия». Административный ресурс по определению не делится — надежды на то, что первоначальное благоволение президента чудом позволит партии получить 7,1%, были наивны. Оппозиция (или квазиоппозиция) в российской политической системе может существовать только в виде нишевых партий, т. е. не претендующих даже на периферийного избирателя «партии власти». Прохоров, стремясь улучшить изначально скромные партийные рейтинги, этот принцип нарушил, что и стало реальной причиной его изгнания.

Урок второй. Нельзя выиграть у казино. Попытка Прохорова вначале получить поддержку Кремля, а потом вести себя в качестве автономного игрока, оказалась обречена на провал. Разумеется, о полностью самостоятельной игре изначально не могло быть и речи: Прохоров понимал, что у партии есть масса ограничителей — нельзя критиковать первых лиц, сколько-нибудь сближаться с оранжевыми. Но на автономию владелец многомиллиардного состояния претендовал, не имея ядерного электората хотя бы в 5-6%. Это коммунисты могут торговаться с Кремлем, имея за спиной миллионы дисциплинированных избирателей и частично сохранившийся партийный аппарат.

Урок третий. Кадры решают все. Кстати, об аппарате. Прохоров сохранил ключевые позиции в нем за близкими к власти людьми, которые были лояльны ему, только пока это было в интересах Кремля. В то же время он перешерстил ряд региональных организаций, напугав имевшихся в наличии партийцев, ожидавших золотого дождя, а получивших отставку или угрозу оной. В решающий момент Прохоров не смог опереться на аппарат, а демонстративное увольнение Андрея Дунаева и иже с ним выглядело запоздалым и неэффективным шагом. О том, что лидер бессилен перед выступившим против него аппаратом, свидетельствуют не только советская (конфликты Сталин — Троцкий, Хрущев — Маленков) история, но и постсоветские реалии. Вспомним историю основателя Демпартии России Николая Травкина, которого выжили из партии при активном участии аппаратчиков (пресловутый Андрей Богданов тогда, кстати, был лидером молодежной парторганизации ДПР). К тому же в случае с Прохоровым аппарат опирался еще и на мощный внешний для партии ресурс.

Урок четвертый. Мы живем в информационном обществе. Обычно о политическом интернете сейчас говорят в контексте революций — то ли ушедших в историю цветных, то ли самоновейших арабских. Но сетевой ресурс можно эффективно использовать и с «другой стороны». В результате Прохоров столкнулся с мощным присутствием в сети его противников, которые активно продвигали идею о том, что весь конфликт носит игровой характер. В результате даже драматическое выступление Прохорова перед журналистами было воспринято многими как часть заранее разработанного сценария. Буквально через несколько часов всем все стало ясно, но в решающий момент Прохоров не смог в полной мере использовать остававшиеся у него возможности.

Урок пятый. Каждый за себя. История с Прохоровым не вызвала общественного сочувствия. Население не любит олигархов — даже к сидельцу Михаилу Ходорковскому отношение меняется весьма медленно. Лоялисты от Прохорова шарахнулись. Для реальной оппозиции он остался чужим. Привлечение артистов мало что изменит — они не являются «лидерами общественного мнения», которое разделяет культуру и политику. Поэтому, кстати, политические перспективы олигарха выглядят весьма туманными. В публичном пространстве высказываются самые разные оценки случившегося — от злорадства до изумления, — но практически нет сочувствия. Да и сам Прохоров, похоже, действует сейчас, исходя из сильных эмоций, а не из холодного рассудка. Например, его требование отставки Владислава Суркова последнему весьма выгодно — власть никак не может уволить «государева человека» по требованию олигарха. Возможно, что, поостыв, Прохоров уйдет из политики — тем более что нынешние думские выборы он пропускает, губернатором теперь избраться нельзя, участие в президентской кампании бесперспективно, а других реальных возможностей не видно.

И наконец, урок шестой. Архитектурный. Эффективное партийное строительство сверху, с помощью архитектурного принципа, в современных российских условиях возможно только в случае, если речь идет о «партии власти» (см. урок первый). К тому же если до выборов осталось полгода. Такая эластичная форма организации, как избирательные блоки, законодательством запрещена — повторить опыт СПС 1999-го или «Родины» 2003-го сейчас нельзя. История с Прохоровым еще раз подтвердила, что чудес с партийными проектами, изначально являющимися периферийными, обычно не происходит. А в современной управляемой партсистеме — тем более.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/opinion/news...#ixzz1Y5hplQQW

Содержание темы:
01 страница
#01. Алексей Макаркин. 249. Уроки «Правого дела»
#02. Тоталитарная пресса. А.Макаркин: «ЕдРо» устраивает консерватизм «а-ля Брежнев»
#03. Алексей Макаркин. Незаметные партии
#04. Алексей Макаркин. Опыт Манделы
#05. Алексей Макаркин. Итоги года. Многослойная Россия
#06. Алексей Макаркин. Итоги года. Время стагнации и иллюзий
#07. Алексей Макаркин. Шансы у радикальной реформы правительства невелики
#08. Алексей Макаркин. Праздник без эмоций
#09. Алексей Макаркин. Первый результативный протест за последние годы
#10. Алексей Макаркин. Казус Литвинович
02 страница
#11. Алексей Макаркин. Бесперспективный патриотизм
#12. Алексей Макаркин. "Главная интрига 2016 года – хватит ли экономического ресурса для проведения амбициозной внешней политики"
#13. Алексей Макаркин. Амбиции и амуниция
#14. Алексей Макаркин. Жириновский для Болотной
#15. Алексей Макаркин. Киргизия: революция или клановый бунт? 23 МАРТА 2005 г.
#16. Алексей Макаркин. Ватикан перед выбором
#17. Алексей Макаркин. Десять лет и три года
#18. Алексей Макаркин. Забавная история
#19. Алексей Макаркин. Жилищный бардак
#20. Алексей Макаркин. Панцерпапа
03 страница
#21.
04 страница
#31. Алексей Макаркин. Как нам понять венгров
01 страница
01 страница

[Тоталитарная пресса]

http://svpressa.ru/politic/article/47947/
Понедельник
19 сентября 2011 года 12:44 | Андрей Полунин


Элиты хотят сохранить статус-кво, который все сильнее не устраивает общество

Структуры «Единой России» создали в минувшие выходные новое общественное объединение – Общественный Социально-консервативный союз. Союз создан под патронажем Центра социально-консервативной политики (ЦСКП), который «Единая Россия» использует в качестве экспертно-дискуссионной площадки для трех своих внутрипартийных клубов — социально-консервативного («Гражданская инициатива»), либерально-консервативного («4 ноября») и государственно-патриотического.

Насколько новый «союз» общественный, понять сложно: в его руководство вошел координатор ЦСКП, замсекретаря президиума генсовета «ЕдРа» Юрий Шувалов. А первый замсекретаря президиума генсовета, глава думского комитета по труду и социальной политике Андрей Исаев возглавил координационный совет.

Как заявил господин Исаев, союз будет играть роль «экспертного сообщества, предлагающего решения, исходя из ценностных ориентиров социально-консервативной идеологии». Впрочем, пока проекта консервативной идеологической программы для «Единой России» участники нового союза не выработали. Первая состоявшаяся дискуссия касалась либерализма, главной альтернативой которому большинство ораторов называли «православные ценности». В итоге, как заявил Андрей Исаев, состоялся «разговор, который потом ляжет в основу идеологической программы». Правда, в программе, которую утвердит 24 сентября предвыборный съезд «ЕдРа», нет ни идеологического раздела, ни глав, которые касались бы политической системы. Впрочем, как подчеркнул господин Исаев, съездом «идеологическая работа в партии не ограничивается».

Что стоит за созданием Социально-консервативного союза, рассуждает первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин.

«СП»: – Алексей Владимирович, для чего «Единой России» потребовался еще и консервативный союз?

– Проблема в том, что в «Единой России» официальной идеологией является социальный консерватизм. Эта идеология появилась до кризиса. В тот момент общество устало от перемен, стало бояться изменений (кстати, это ощущение сохраняется и сейчас) – слово «реформы» стало в 1990-е ругательным. Отсюда – апелляция к консерватизму. Эта апелляция была поддержана большинством общества на рубеже 1990-х – 2000-х годов.

Но все меняется, и кризис поставил под вопрос привлекательность консервативного варианта, снова востребовал изменений. В итоге «Единая Россия» оказалась в достаточно сложном положении. С одной стороны, она хочет остаться на политической арене самым сильным игроком. С другой, – та идеология, которую партия продвигала, оказалась не востребованной.

«СП»: – Чего теперь хотят «единороссы»?

– Вероятно, есть желание прежнюю идеологию сохранить в какой-то форме, подчеркнуть приверженность ей. Но на выборы с ней идти очень проблематично: люди после кризиса стали немного другими. Их не устраивает тихая консервативная гавань, в которой они хотели найти прибежище после страшных реформ 1990-х. Стабильность, которая была достаточно высокой ценностью до кризиса, стала ассоциироваться с отрицательными понятиями. Кроме того, в обществе снизился оптимизм.

«СП»: – Это плохо вяжется с консерватизмом?

– На самом деле, консерватизм возможен только при наличие ясного представления, что будет завтра. До кризиса в отношении этого «завтра» был умеренный оптимизм. Это, конечно, не было эйфорией, как во времена горбачевской перестройки, но оптимизм был, причем основанный на реалиях нашего нефтяного благополучия: жизненный уровень постепенно улучшался. Сейчас оптимизм уходит, а ценность стабильности в условиях тревожности снижается.

И еще важный момент: консерватизм консерватизму рознь. Есть, например, консерватизм Рейгана - Тэтчер, который отвергается «Единой Россией». Есть консерватизм Людвига Эрхарда (отец «экономического чуда» послевоенной Германии, – «СП»), к которому «единороссы» относятся благожелательно. Но в данном случае, за словами «Единой России» о консерватизма, о роли православия, традиции, скрывается наш привычный, хорошо известный советский консерватизм времен Леонида Брежнева.

«СП»: – Но почему?

– Такая трактовка выгодна элитам, которые все получили, и заинтересованы в максимальном консервировании ситуации. Если говорить об идеологической составляющей, можно на имиджевом уровне говорить о ценности российских традиций, о возвращении к истокам. Но за этим стоит желание сохранить статус-кво, который все более перестает устраивать общество.

Поэтому тема консерватизма ушла из публичной политики. Она уходит на уровень клубов, экспертных площадок, хотя ее хотят сохранить. Но большой вопрос, насколько такая идеология будет конкурентоспособной. Потребность в изменениях ощущают наиболее активные группы общества, и консерватизм в версии застоя а-ля Брежнев становится все менее популярным.

«СП»: – И к чему приведет дискуссия в рамках нового Союза?

– Пока «Единая Россия» является доминирующей силой, ее дискуссионные площадки будут функционировать. Но они все меньше будут кого-то вдохновлять и привлекать…

Другое мнение

Евгений Минченко, директор Международного института политической экспертизы:

– Понятно, что у «Единой России» – в ее нынешнем состоянии, вместе с «Народным фронтом» – не может быть единой идеологии. Потому что, если сегодня – фактически – создается коалиция вокруг Путина, там по определению должны быть люди с разными идеологическими воззрениями. Думаю, в данной ситуации создание Социально-консервативный союза – это проявление аппаратной борьбы внутри «Единой России»: группы Грызлова борется за усиление своих позиций.

«СП»: – Какие цели этой борьбы, в чем они выражаются количественно?

– Сейчас идет достаточно серьезная борьба вокруг списков. Понятно, у Грызлова и его команды существует задача увеличить свою квоту. Конкуренция там достаточно большая, особенно после того, как возникла тема с включением в списки людей из «Народного фронта».

Кроме того, я не исключаю, что будут предприняты попытки поменять спикера Госдумы. В этом случае ареол партийного идеолога Борису Вячеславовичу тоже не помешал бы.

Фото: er.ru

[Алексей Макаркин]

http://www.ej.ru/?a=note&id=11914
28 ИЮНЯ 2012 г.

РИА Новости

Весной нынешнего года было принято законодательство о либерализации партийной системы. Было снято фактически действовавшее табу на создание новых партий. Результат — бурное партстроительство, оставшееся, однако, почти незаметным в публичном пространстве.

По состоянию на 22 июня Минюст зарегистрировал 21 новую партию — в дополнение к семи существовавшим ранее и РПР-ПАРНАС, восстановившей свою регистрацию после решения Страсбургского суда. На очереди еще 176 оргкомитетов, из которых, впрочем, далеко не всем удастся получить партийный статус. Например, некто Олег Балакирев объявил о создании аж шести оргкомитетов, в том числе с названиями «Другая Россия» и «Левый фронт» — теперь Эдуард Лимонов и Сергей Удальцов окажутся в очереди за Балакиревым О.И. А партию с названием «Посади свое дерево» создает некий Медведев Дмитрий Анатольевич.

Четыре группы

Как зарегистрированные, так и находящиеся в процессе регистрации партии можно условно разделить на несколько групп.

Одни партии представляют собой симулякры, спешно созданные для разных целей. Для того чтобы выступать спойлерами реально оппозиционных партий (например, КПРФ вполне можно противопоставить Коммунистическую партию социальной справедливости — КПСС). Или для подстраховки «Единой России»: если в каком-нибудь регионе рейтинг «единороссов» сильно просядет, то можно допустить к участию в кампании какую-нибудь малоизвестную провластную партию, выступающую за все хорошее и против всего плохого (а в будущем региональном парламенте соперники образуют коалицию). Или же для того, чтобы перехватить «бренд» у оппозиционеров — см. выше историю про «Левый фронт» и «Другую Россию». Например, Михаилу Горбачеву не удастся зарегистрировать Социал-демократическую партию — такая организация уже существует.

Другие партии формируют деятели, в целом лояльные власти, но со своими собственными интересами и приоритетами, которые не всегда совпадают с властными. Например, Олег Митволь, как и ожидалось, возглавил и быстро зарегистрировал «Альянс зеленых — народную партию» — он давно известен активным педалированием экологической темы в публичном пространстве. Или владелец Ростсельмаша Константин Бабкин, руководящий пока незарегистрированной Партией дела, — он активно выступает против вступления России в ВТО и пытался инициировать референдум по этому вопросу. Сторонников Партии дела можно встретить как на оппозиционных, так и на лоялистских митингах. Или Виктор Аксючиц, бывший нардеп РСФСР, создатель христианско-демократического движения в начале 90-х, сейчас собирающийся регистрировать православную Народную партию большинства.

Третий тип партий — оппозиционные. Им свойственна традиционная для российских партий проблема — дробление, причем во всех идеологических сегментах. Пока в очереди на регистрацию стоит левая партия «РОТ Фронт». Один из ее лидеров — бывший глава распущенной Российской коммунистической рабочей партии Виктор Тюлькин, который, среди немногих руководителей, пытался бороться за сохранение регистрации. В партию вошли и его соратники по РКРП. Но ряд видных партийцев — это активисты нового рабочего движения, в том числе председатель профсоюза «Защита» Степан Маленцов и Петр Принев, зампредседателя межрегионального профсоюза «НовоПроф» (работающего в том числе с мигрантами) и один из лидеров Центра взаимопомощи рабочих. Однако леворадикальная рабочая партия оказалась более узкой по составу, чем предполагалось ранее. В ее состав не вошел «Левый фронт» Сергея Удальцова (объявлено о присоединении к «РОТ Фронту» лишь ряда его региональных организаций). Таким образом, в «РОТ Фронт» вступили «орговики» из РКРП и профсоюзники, работающие непосредственно с рабочим классом, но харизматических лидеров среди них нет.

Среди националистов тоже нет единства. Первым — и пока единственным — регистрацию среди них получил опытнейший партстроитель Сергей Бабурин, реанимировавший свой Российский общенародный союз (РОС), стремящийся объединить националистическую и имперскую идеи. Одним из заместителей Бабурина стал Иван Миронов — оправданный обвиняемый в деле о покушении на Анатолия Чубайса. В очереди — ближе к ее концу – стоит Национал-демократическая партия, создаваемая Константином Крыловым, Владимиром Тором и их соратниками. «Нацдемы» выступают против кормления Кавказа, за создание русского государства и за ситуативное взаимодействие с другими оппозиционными силами. Более радикальные националисты Александр Белов и Дмитрий Демушкин пока заявку на регистрацию не подали (еще до партийной либерализации они образовали объединение «Русские»).

На либеральном фланге действует упомянутый выше РПР-ПАРНАС, а также старое доброе, но изрядно изношенное «Яблоко». Но часть либералов из «Солидарности» создали оргкомитет по регистрации «Партии 5 декабря». На либеральный электорат рассчитывает и пока что незарегистрированная «Гражданская платформа» Михаила Прохорова.

Наконец, четвертый тип партий — малоизвестные проекты, не связанные с властью или оппозицией и не представляющие сколько-нибудь серьезных интересов. Это либо плоды творчества политтехнологов, либо собрания экстравагантных деятелей. Некоторые из этих партий в будущем могут быть выставлены на продажу — например, для амбициозных бизнесменов, желающих попробовать свои силы в политике.

Объективные ограничители

Для функционирования новых партий существует несколько объективных ограничителей.

Начнем с того, что общественный запрос на создание партий сравнительно невелик. По данным декабрьского опроса Левада-Центра, 56% респондентов в той или иной степени выступали против создания новых партий (26% — «за»). Это позиция людей, которые не видят в развитии партийной системы никаких плюсов для себя лично. Партии воспринимаются ими как собрания «дармоедов», не приносящих блага обществу, но отрывающих от общего «пирога» часть средств (которые можно было бы направить на более полезные — например, социальные — нужды). Напрашивается параллель с известным советским анекдотом о том, что в СССР не следует создавать вторую партию, так как ее народ не прокормит.

Новые партии не очень привечают на телевидении, играющем громадную роль в электоральных процессах. Если их представителей и допускают к участию в телепрограммах, то нередко в неблагоприятной для них обстановке. В начале 90-х годов значение этого фактора было куда меньшим, чем сейчас — общество стало куда более скептичным и недоверчивым по отношению к партийным политикам.

Определенным ограничителем для создания новых партий являются жесткие правила для действующих депутатов, избранных по партийным спискам. Депутат может быть членом только той партии, во фракцию которой он входит, и не имеет права добровольно выйти из этой фракции. Таким образом, у него остаются три варианта: дождаться, когда его исключат, сдать мандат или примкнуть к новой партии, не входя официально в ее состав. Однако исключения может и не произойти (здесь все зависит от руководства партии или фракции), сдавать мандат — значит лишить себя важных ресурсов (неприкосновенности, возможности выступлений в официальных СМИ и др.). Остается вариант с «примыканием», но он носит явно двусмысленный характер и, в любом случае, затрудняет возможность стать публичным лидером партии. Такой вариант, в частности, использовал Алексей Этманов, известный профсоюзный лидер, избранный по «эсеровскому» списку в ЗАКС Ленинградской области. Он стал почетным секретарем ЦК партии «РОТ Фронт».

Есть и проблема выдвижения кандидатов на выборах. Парламентские партии имеют преференции — их выдвиженцам не надо собирать подписи избирателей. Новым партиям придется куда сложнее — они должны будут представить в избиркомы автографы, подлинность которых может быть оспорена (подобных примеров в российской политической практике немало). Поэтому многим политикам куда надежнее оставаться в парламентской «заводи», не подвергая себя дополнительным рискам.

Все эти факторы изначально ослабляют новые партии. Неудивительно, что целый ряд политиков старается дистанцироваться от партийного строительства, успех которого не гарантирован, тогда как сторонники подталкивают их к активным действиям. Это относится к Прохорову, не вошедшему в собственную партию. И к Алексею Навальному, который может повторить его опыт. И к Алексею Кудрину, испытывающему серьезные сомнения по поводу необходимости создания партии на базе Комитета гражданских инициатив. Никому из них не хочется портить свою репутацию, возглавив партию-аутсайдера (вспомним, что неудачное партстроительство во второй половине 90-х годов не пошло на пользу такому перспективному политику, как Александр Лебедь). Впрочем, если новые партии будут укреплять свои позиции и добиваться успехов на выборах в регионах, то интерес к ним может вырасти — и у населения страны в целом (а не только конкретных субъектов Федерации), и у популярных лидеров.

Автор - первый вице-президент Центра политических технологий

Фотографии РИА Новости

[Алексей Макаркин]

http://www.ej.ru/?a=note&id=23915
6 ДЕКАБРЯ 2013 г.

О Нельсоне Манделе сейчас говорят и пишут – нередко в «глянцевом» стиле. Действительно, его опыт замечателен и еще долго будет вызывать пристальный интерес. Как многолетний узник стал миротворцем и нобелевским лауреатом, выведшим – вместе со своим предшественником на президентском посту Фредериком де Клерком – свою страну из международной изоляции, быстро (и с минимальными издержками) демонтировав режим апартеида.

Но реальный опыт политика обычно не соответствует «глянцевым» схемам – тем более важно его пристальное и всестороннее изучение. И здесь можно отметить несколько примечательных особенностей.

Во-первых, Мандела не всегда был миротворцем и сторонником ненасильственных действий. Когда власти не только не захотели идти на уступки африканскому большинству, но, напротив, ужесточали режим апартеида, этот невоинственный, в общем, человек стал лидером вооруженной борьбы, за что и был приговорен к пожизненному заключению. Демонстративная жесткость (и жестокость) власти приводит к радикализации политиков, которые при других обстоятельствах могли бы оказаться в числе умеренных. Но эта же жесткость является тупиковой – масса тактических успехов властей ЮАР, построивших по-своему логичную политическую систему, обладавшую мощными силовыми структурами, все равно не спасла от стратегического поражения.

Во-вторых, любой процесс слома системы драматичен – и «минимальные издержки», о которых говорят эксперты, оборачиваются трагедиям человеческих судеб. Да, события в ЮАР развивались не по сценарию гражданской войны, и африканской общине удалось ограничить собственных радикалов – среди которых была и жена Манделы, с которой он развелся из-за зашедших слишком далеко политических расхождений. Но все равно многие белые жители страны, лишившиеся привилегированного статуса, воспринимают Манделу как «террориста», а де Клерка – как «предателя». И это такая же реальность, как и очевидные успехи по преодолению наследия апартеида.

В-третьих, большая историческая заслуга Манделы состоит в том, что он не превратился в Мугабе – то есть в авторитарного лидера, всеми силами цепляющегося за власть. На фоне рухнувшей экономики Зимбабве ЮАР является вполне успешной страной, недавно вошедшей в состав группы БРИКС. Печальной африканской традицией было пожизненное президентство, достигшее своего трагикомического апогея в фигуре страшновато-опереточного императора Бокассы. Мандела показал, как можно с достоинством уходить после первого президентского срока. И создал прецедент, который сейчас применяется в целом ряде африканских государств (правда, с разной степенью успешности – где-то передача власти проходит относительно спокойно, где-то вспыхивают межобщинные конфликты или даже войны). Деперсонализация власти помогла ЮАР избежать диктатуры – хотя все президенты, начиная с Манделы, являются членами Африканского национального конгресса, внутри этой партии существует реальный плюрализм, конкуренция лидеров и идеологических течений. А правительство одной из провинций страны – Западно-Капской – возглавляет представительница белой общины и лидер оппозиционной либеральной партии «Демократический альянс».

Нельсон Мандела еще при жизни стал символом современной африканской демократии – непрочной и уязвимой, противоречивой и, в то же время, вселяющей надежду. Его опыт не гарантирует успеха в долгосрочной перспективе, в том числе и в ЮАР, где новые поколения африканского большинства могут поставить вопрос о пересмотре «правил игры» в свою пользу, в рамках собственного понимания справедливости. И права белого меньшинства навечно гарантировать невозможно. Но Мандела дал африканской демократии шанс – и уже от его наследников зависит, насколько успешно они его используют.

Автор - первый вице-президент Центра политических технологий
Фото ИТАР-ТАСС

[Алексей Макаркин]

http://www.ej.ru/?a=note&id=12516
6 ЯНВАРЯ 2013 г.
2012 год в очередной раз продемонстрировал, что Россия представляет собой многослойный феномен — разные слои живут своей жизнью, причем в условиях растущего общественного раздражения.

Есть власть, которая быстро отошла от прошлогоднего декабрьского шока и сделала ставку на отказ от каких-либо переговоров с реальной оппозицией и на консервативную мобилизацию. То есть ублажать своих и зажимать чужих, сочетая советские и досоветские традиции и опираясь на инженера Холманских и протоиерея Чаплина вместе с евразийцем Дугиным. В Думе де-факто сформировано конституционное большинство из «единороссов», жириновцев и ориентированной на Кремль «эсеровской» группы. КПРФ и «Справедливая Россия» играют в тесных рамках, установленных властью. Обещанные в медведевском послании политические реформы проведены, но выхолащиваются. Конкуренция на губернаторских выборах сводится на нет с помощью муниципального фильтра и неформальных сигналов Кремля, опасающегося любого раскола элит, пусть даже на региональном уровне (попытка выдвинуть серьезного альтернативного кандидата в Рязанской области была быстро пресечена). Многопартийность выродилась в создание огромного количества имитационных структур — некоторые из них уже успели попробовать свои силы в качестве спойлеров на осенних выборах, у других еще все впереди. Пока формировалось Общественное телевидение, общество потеряло к этому проекту всякий интерес, а гендиректор еще не функционирующего канала говорит о своем неприятии политизации. И еще о нехватке денег.

Что сейчас серьезно волнует власть, так это изоляция в мире, превращение в изгоев. Поэтому — а не только из-за геополитических соображений – она сочувствует Башару Асаду (сегодня Сирия, завтра — Иран, а послезавтра — мы?). Поэтому она столь эмоционально отреагировала на «Акт Магнитского», что привело к появлению одиозного законопроекта о запрете усыновления российских детей американцами, вызвавшего бурю протестов. И еще волнуют ее собственные поданные — о них ниже.

Есть элита, которая зависима от Кремля и заинтересована в самосохранении, как бы ни развивались события. Она подчеркнуто лояльна власти, когда та в резкой форме требует от нее действий — будь то голосование в Думе за закон об иностранных агентах или даже за «людоедский» законопроект об усыновлении (против него в третьем, заключительном, чтении проголосовали лишь восемь депутатов). Но самостоятельных действий в поддержку Кремля элита в большинстве своем предпринимать не собирается, что рождает у власть имущих подозрения в двойной лояльности. Отсюда и план национализации элит, столкнувшийся, однако, со столь сильным сопротивлением, что его пришлось на ходу корректировать, разрешая владение зарубежной недвижимостью. Дело в том, что под удар попадают не только потенциально нелояльные элиты, но и полезные люди, тесно связанные с властью или к ней же и принадлежащие.

Антикоррупционная кампания также, в принципе, должна была повысить зависимость элиты от власти, но она захлебывается, только начавшись — и по той же причине. Как только следователи и журналисты начинают «копать» чуть дальше, возникает опасность подключения к делу слишком влиятельных фигур. Похоже, что сама власть уже не рада, что «раскрутила» с помощью верного Мамонтова «дело Минобороны», повысив общественные ожидания относительно посадки Сердюкова, который на скамье подсудимых для власти куда более неприятен, чем на свободе.

Есть миллионы сторонников власти, которые продолжают голосовать за нее, потому что боятся смуты в случае исчезновения Владимира Путина с политической арены. А также потому, что не видят альтернативы на «зачищенном» поле кандидатов в президенты — не считать же таковыми неизменных Геннадия Андреевича и Владимира Вольфовича. Они верят телевидению и ненавидят все, что не вписывается в «нормальную жизнь» в их понимании. Недовольны наказанием для девушек из Pussy Riot («двушечка» — детский срок для тех, кто, как им сказали, хотели подорвать тысячелетние устои!), требуют прижать «иностранных агентов», не любят бездельников, выходящих «за печеньки» на московские митинги. И, разумеется, искренне жалеют российских детей, которых отправляют в Америку к усыновителям-коммерсантам (на органы) и усыновителям-маньякам (про которых по телевизору говорили). Но они же ненавидят и коррумпированных чиновников, и неэффективную бюрократическую систему, далекую от их интересов. Любые реформы, покушающиеся на привычные права (бесплатное здравоохранение, «советское» образование и пенсионное обеспечение) вызывают у них резкое неприятие. Поэтому государство, с одной стороны, довольно поданными, а с другой – опасается их гнева. Опираться на «лоялистов» становится все труднее – а если нефтяные цены упадут, то они превратятся в бунтарей, сочтя, что власть грубо и односторонне разорвала с ними социальный контракт.

Есть активный слой общества (в нем тоже миллионы, но их меньше, чем лоялистов), для которого проявления политической реакции являются просто дикостью. Который хотел бы сближения своей страны с Западом и ощущает, что Россия идет в тупик, в очередной раз демонстрируя свои амбиции, не подкрепленные достаточной амуницией и противоречащие мировому мейнстриму. Часть представителей этого слоя в прошлом году (и в феврале нынешнего) сходила на Болотную и Сахарова, но потом наступила усталость — ходи, не ходи, ничего не изменится. А постоянно иметь отношение к политике (хотя бы в качестве членов участковых избиркомов) готовы лишь тысячи из этих миллионов. Но отчуждение от власти, ее негативное восприятие никуда не делось. Отсюда как сохраняющиеся эмиграционные настроения (что для власти даже выгодно — «утечка мозгов» лучше, чем новая Болотная), так и не исчезнувший протестный потенциал, способный проявить себя в самой неожиданной ситуации. Например, когда журналисты даже лояльных власти столичных СМИ начинают задавать президенту неудобные вопросы.

Есть оппозиция, которая выясняет отношения друг с другом, стремясь понять, кто ответственен за резкое снижение числа участников массовых акций. И не стоило ли в прошлом декабре собраться на площади Революции и свершить там революцию, а не ходить на Болотную. И какую тактику избрать сейчас — революционную или эволюционную. И как представить обществу целостную программу, когда идеологические разногласия не позволяют сформулировать консенсусные положения в социально-экономической (наиболее интересующей население) сфере. Но главное для оппозиции — что она перестала быть маргинальной политической силой, и, несмотря на все ошибки и внутренние конфликты, возврата к додекабрьской ситуации 2011 года не будет.

Есть, наконец, люди, существование которых позволяет надеяться на то, что у страны есть будущее. В 2012-м они проявляли себя в самых разных сферах. Учительница Татьяна Иванова из Питера разоблачила электоральные фальсификации — она потеряла работу, оказалась под судом (о защите деловой репутации начальницы РОНО), но не сломалась и добилась отмены неправедного судебного решения. Анна Федермессер, основательница первого в Москве детского хосписа, где облегчаются страдания самых несчастных малышей. Адвокат Ирина Хрунова из «Агоры», берущаяся за сложные политизированные дела (от дела Сергея Курт-Аджиева из Самары до дела Екатерины Самуцевич во второй инстанции) и при этом не рассматривающая их как возможность для саморекламы. И многие другие люди, деятельность которых не дает впасть в уныние во время анализа итогов года.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

[Алексей Макаркин]

http://www.ej.ru/?a=note&id=24072
10 ЯНВАРЯ 2014

ИТАР-ТАСС

Когда в экономике стагнация, становится востребованным производство иллюзий. Это в полной мере относится к современной России, в которой власть все больше внимания уделяет идеологии, обосновывающей величие страны. Нечто вроде мысли генерала Бенкендорфа, полагавшего, что прошлое России было удивительно, настоящее более чем великолепно, а будущее «превзойдет все, что может себе представить воображение самое смелое». Правда, на горизонте маячила Крымская война, разрушившая иллюзии, которым предавались власть и значительная часть общества.

Отличие России Бенкендорфа (Уварова, Чернышева и, разумеется, НиколаяI) от путинской России образца 2013 года состоит, однако, в том, что в позапрошлом столетии власть считала свою страну частью Европы. Были, правда, некоторые осложнения, например, во время польского восстания, когда Россия столкнулась с Францией — впрочем, не на поле боя, а в дипломатических и идеологических баталиях. Но с французами конфликтовали не первый раз (была еще жива память о войне двенадцатого года, в которой Бенкендорф был лихим партизаном), а с консервативными Пруссией и Австрией было достигнуто полное взаимопонимание на предмет подавления смуты. Да и с Францией потом договорились, несмотря на личное негативное отношение Николая к «королю-буржуа» Луи Филиппу.

Сейчас же ситуация выглядит иначе. Российская власть в течение пары десятилетий заявляла о том, что стремится в Европу. Было большое желание встать наравне с лидерами других стран G8, четыре из которых находятся в западной части Старого света. При Борисе Ельцине сближение с Европой носило во многом романтический характер, при Владимире Путине — прагматичный с немалым налетом цинизма, а в последние годы — уже почти полностью декларативный. Но сейчас Россия быстро меняет даже официальные ориентиры. И в риторике российских государственных деятелей (включая президентское Послание), и в пропаганде все больше не только антилиберальных, но и антизападных мотивов. Некоторые мотивы этой пропаганды напоминают советские времена, которая представляла Запад порочным и «загнивающим». Но на сей раз стилистика заимствована не у дискредитированных адептов классовой борьбы, а у ультраправых идеологов и политиков типа Пэта Бьюкенена или отца и дочери Ле Пен. Таким образом, противостоя Западу в идеологии, российская власть использует аргументацию маргинальной части западного политического класса, иногда разбавляемую более или менее подходящими цитатами из русских философов.

Закономерным элементом антизападной кампании является консервативная волна, доходящая до открытой реакции. Она началась в 2012 году как политтехнологический прием, направленный на подмену повестки — с тем чтобы население вместо экономики, коррупции и ЖКХ рассуждало о нравственности, патриотизме и религии. Попутно дискредитируется оппозиция: любая критика консервативных законов представляется в публичном пространстве оскорблением православия и грубым нарушением нравственных норм. Однако очень быстро тактику сменила стратегия — и в 2013 году речь шла уже не только о технологиях, но об идеологическом выборе, обусловленном все большей системной несовместимостью российской власти и западной цивилизации.

Другое дело, что с новоизбранной идеологией есть несколько проблем. Первая из них вполне очевидна. В обществе нарастает ощущение тупика, растут сомнения в правильности действий власти в экономической сфере. Левада-Центр фиксирует ухудшение социального самочувствия россиян: растет агрессия (в 2011 году об усилении этого чувства говорили 32% опрошенных, сейчас — 40%), зато с удовлетворенностью становится все хуже (за тот же период она упала с 36 до 30%). Если учесть, что 31-32% при этом свидетельствовали об усилении депрессии, то складывается удручающая картина. Если сейчас агрессию можно направить на «чужаков» (Запад, либералов, сексуальные меньшинства), то завтра она может обернуться против самой власти. Подобных примеров в истории было немало. В 1915 году часть российской властной элиты была удовлетворена патриотическими настроениями «простых москвичей», громивших магазины и квартиры немцев (а в ряде случаев лиц с иностранными фамилиями). Прошло совсем немного времени, и эти же «патриоты» обратили свой гнев против царской власти.

Вторая проблема связана с непривлекательностью этой идеологии для модернистских, активных слоев общества. Для них идеологические и пропагандистские усилия власти являются раздражителем из-за архаизма, изоляционизма и отсутствия позитивного образа желаемого будущего. Разумеется, речь идет о меньшинстве населения, но конфликт с «интеллектуальным слоем» уже неоднократно оборачивался большими проблемами для власти, в случае если она не имеет общественно одобряемых рецептов разрешения реальных социальных проблем. Потому что опора на патерналистски настроенных «своих» недолговременна и зависит от того, когда у власти закончатся ресурсы (которых становится все меньше из-за все той же стагнации). А потом «свои» начнут требовать возвращения к реальной, а не иллюзорной повестке и искать альтернативы, которые как раз «интеллектуальный слой» и формулирует.

И, наконец, третья проблема заключается в отсутствии в среде сторонников новейшей версии российского консерватизма образцов для подражания — конечно, если речь не идет о рецептах для скорейшего устройства карьеры. Прошедший год дал немало примеров человеческого мужества, явленного людьми, несовместимыми с консервативной тенденцией: Надежда Толоконникова и Мария Алехина, Сергей Кривов и Михаил Ходорковский, Ирина Ясина и многие другие. А что на противоположной стороне? Мизулина с Милоновым да судьи, выносящие оправдательные приговоры в одном проценте случаев из ста. Православные активисты, от жалоб которых, кажется, уже устала даже прокуратура, и депутаты, послушно обслуживающие «взбесившийся принтер». Контраст очевиден, причем именно в моральной сфере, которую выдвигают на первый план авторы консервативной повестки.

Автор, первый вице-президент Центра политических технологий

Фотография ИТАР-ТАСС

[Алексей Макаркин]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=28822
16 ОКТЯБРЯ 2015,

ТАСС

В стране готовится новая административная реформа. В настоящее время в аппарате правительства идет подготовка итогового документа с предложениями относительно оптимизации деятельности министерств и ведомств, который должен лечь на стол Путина. РБК удалось ознакомиться с рабочими материалами, которые были представлены в экспертный совет при правительстве и могут лечь в основу итогового доклада. По сведениям издания, оптимизация может вылиться в масштабную реформу, в результате которой будет упразднено 6 министерств и 11 федеральных агентств. Большая часть их функций будет передана в укрупненные министерства, часть — в 9 крупных федеральных надзорных ведомств. Так, расформированы могут быть Минрегионразвития и Министерство по развитию Дальнего Востока, Минсвязи, Минэнерго, Минспорта, а также Министерство труда и социального развития. Кроме того, самостоятельный юридический статус могут получить Администрация президента и аппарат правительства. По оценке правительственного источника, эти меры помогут экономить 4,5 миллиарда рублей в год на содержании аппарата федеральных чиновников.

Готовящуюся административную реформу «Ежедневному журналу» прокомментировал политолог, заместитель директора Центра политических технологий Алексей МАКАРКИН:

Предложение внесло Открытое правительство. В нем три основных момента: сокращение числа министерств, появление новых надзоров, которые будут подчинены непосредственно главе кабинета, а также упразднение 11 федеральных агентств. Понятно, что речь идёт, с одной стороны, о мерах по экономии в связи с кризисом — по крайней мере, представляться они могут именно так. Кроме того, передача надзорных функций служит усилению главы правительства, так как он получит в свои руки достаточно серьёзный ресурс.

Что касается агентств, то сама трёхступенчатая система, которая сейчас существует, когда есть министерства, федеральные службы и федеральные агентства, была создана в 2004 году. Тогда прошла предыдущая большая административная реформа. По идее, министерства должны были заниматься общей политикой в отрасли, федеральные службы выполнять контрольные функции, а агентства заниматься реализацией конкретных проектов. Схема была в значительной степени взята у Маргарет Тэтчер, у которой независимые агентства успешно работали.

Но у нас, как выяснилось, не Англия, и сразу же выявились две проблемы. Во-первых, надзорные службы оказались в ведении соответствующих министерств. То есть они их контролируют, но при этом — подчиняются министрам. Были разные предложения, как это исправить, например, переподчинить их другим, соседним, министрам, но из опасений, что это будет стимулировать аппаратную войну внутри правительства, от такой идеи отказались.

Вторая проблема — не произошло чёткого разделения между министерством и агентством, в соответствии с советской и русской традицией министерство продолжило отвечать за всё. В каких-то случаях агентства пытались реализовать свои амбиции, но у них ничего не получилось, министерства по сути полностью определяют деятельность агентств. То есть эта система на практике всё больше стала напоминать старую систему, хотя и выглядела иначе.

Теперь агентства предлагают просто присоединить к министерствам, чтобы юридически оформить то, что уже де-факто происходит. А надзоры, вместо того чтобы подчиняться тем министрам, за которыми они и должны наблюдать, будут переподчинены премьер-министру. Это одновременно повысит их статус и даст дополнительный аппаратный ресурс главе правительства.

Насколько всё это реализуемо? Предыдущая реформа была проведена при только что вступившем в должность и достаточно слабом премьере Фрадкове. Она была, конечно, инициирована не им, а Кремлём, главный её сторонник Дмитрий Козак даже перешёл в аппарат правительства для наблюдения за ходом преобразований. Поэтому сейчас правительство может что-то предлагать, но, если Кремль не поддержит, ничего не будет реализовано.

Вопрос о том, насколько Кремль заинтересован в реальном расширении полномочий Медведева. То, что происходит сейчас, это скорее «виртуальное усиление». Медведев стал чаще появляться по телевизору, встретился с президентом в неформальной обстановке. Получил орден «За заслуги перед отечеством» первой степени, второй по значению орден России. Путин предложил его в качестве главы делегации для обсуждения с США проблемы Сирии, а в 2016 году Медведев может возглавить список «Единой России». Но реально это не даёт ему никаких полномочий. Та же поездка в США была бы для Медведева совершенно расстрельной, если бы американцы согласились. Патриоты стали бы обвинять его в том, что он «сдал» Асада, как уже обвиняют в сдаче Муаммара Каддафи. «Единой России» же его фамилия в списке голосов не прибавит, может быть, даже убавит, зато обременит дополнительной ответственностью.

Однако у Медведева есть желание, чтобы усиление было не совсем виртуальным. Вряд ли Открытое правительство, его проект, могло бы что-то предложить без его ведома. А какой у нас основной способ реально усилить своё положение? Только получить дополнительные возможности для контроля. Кто контролирует, тот и управляет ресурсами.

Ещё один важный момент связан с тем, что такое само Открытое правительство. Оно было создано для того, чтобы генерировать идеи и обеспечивать связь правительства с обществом, но по сути это экспертный орган. Причём его влияние, как и влияние самого премьера, не очень высоко, и его часто предлагают вообще упразднить, мотивируя это тем, что если уж экономить, то можно сэкономить на Открытом правительстве.

Так что реализация поступившего предложения была бы выгодна Медведеву, но реально полностью зависит от Путина. Сейчас, однако, крупная административная реформа, которая затронет интересы крупных игроков и усилит премьера, кажется маловероятной. Нельзя исключать, что какие-то корректировки в правительстве могут быть, и кадровые, и структурные. Но тот факт, что это предложение внёс не сам Медведев, для которого это был бы ответственный и обязывающий шаг, а Открытое правительство и имя премьера непосредственно под ним не стоит, свидетельствует о том, что шансы на проведение этой реформы не велики.

Причём шансы уменьшаются ещё и в связи с тем, что информация была обнародована сейчас и в таком формате. Обычно такие доклады становятся достоянием общественности в удобное для инициаторов время. Неожиданное появление этой новости авторам, конечно, невыгодно. Они не подготовлены к тому, что проект надо отстаивать, его не представили президенту, а по нашим неформальным правилам подобный проект до того, как с ним ознакомился глава государства, в СМИ не продвигают. Не случайно Абызов только что заявил, что Открытое правительство ничего не предлагало, по сути дела отмежевавшись от него. Это не значит, что документ ерунда, но очевидно, что для самого Абызова и Открытого правительства появление новости стало неожиданностью.

Фото Денис Вышинский/ТАСС

[Алексей Макаркин]

http://www.mk.ru/social/2015/11/05/p...ez-emociy.html
Если кому-нибудь придет в голову отменить празднование 4 ноября, то общество воспримет это спокойно
Сегодня в 16:34,

фото: Алексей Меринов

День народного единства для россиян — прежде всего выходной день в ноябре, к которому они уже давно привыкли. Впервые ноябрьский праздник появился в России в 1918 году — к первой годовщине события, которое для одних было Великой Октябрьской социалистической революцией, а для других — октябрьским переворотом. Причем в советское время (с 1927 года) праздник длился два дня, что позволяло пролетариям опохмелиться и приступить к работе со свежими силами. А позднее, когда пролетариев сменил единый советский народ, обзаведшийся шестью сотками загородной земли, двухдневный ноябрьский праздник приобрел новый смысл. Граждане могли поехать на садовый участок с вечера 6-го, посмотреть парад по телевизору (у кого он был на даче) утром 7-го и оставшиеся полтора дня посвятить подготовке к зиме. Все было точно так же, как и в расширенный праздник 1–2 мая, который был отведен под весенние сельскохозяйственные работы на родной фазенде. Неудивительно, что в течение многих лет россияне мечтают о возвращении выходного дня 2 мая, который не несет никакой исторической или идейной нагрузки, — еще один весенний день отдыха (или садово-огородной работы) не помешает. И все очень рады, когда в результате переносов выходных дней 2 мая оказывается нерабочим.

Поэтому когда десяток лет назад придумывался новый государственный праздник, то изначально существовала вводная — он должен быть ноябрьским, чтобы не нарушать привычные обычаи. За эти годы россияне к празднику привыкли — согласно свежему опросу Левада-центра, 55% знают его название (в 2006-м — всего 20%). Число компетентных в этом вопросе респондентов постоянно растет, что неудивительно: о празднике регулярно говорят по телевидению, который является для россиян основным источником информации по общественно-политическим вопросам. Однако сильных эмоций праздник как не вызывал, так и не вызывает. 22% участников опроса заявили, что отмечают его (в 2006-м — 12%), тогда как 14% продолжат праздновать «угасающий» день 7 ноября, превратившийся в корпоративное событие КПРФ. Девять лет назад количество праздновавших «красный день календаря» составляло 23% — можно сказать, что праздники поменялись местами с точки зрения массовости.

Однако большинство россиян — 55% — игнорируют и старый, и новый праздники. И понятно, с чем это связано. Сейчас часто говорят — и это справедливо, — что Россия обращена в прошлое, в стране быстрыми темпами идет процесс архаизации. Впервые как минимум за сотню лет россияне думают не о прогрессе (хотя разные поколения понимали под этим словом разные, иногда противоположные вещи), а о том, что без него лучше обойтись, а то он еще заведет куда не следует. Раз уж не удается догнать Европу, то куда комфортнее обозвать ее «гейропой» и испытывать чувство глубокого удовлетворения от собственной праведности, нравственности и истории. Не случайно, что, согласно тому же «левадовскому» опросу, 38% россиян гордятся отечественной историей (второе место по этому показателю; на первом — природные богатства, от нефти до березок). А полгода назад история с 43% вообще возглавляла список предметов гордости. Для сравнения — экономическими успехами и системой образования сейчас гордятся по 4%, здравоохранением — 2%.

Но почтение перед историей не приводит к росту интереса к ней. Не наблюдается ничего подобного ситуации конца 1980-х, когда тогда еще советские люди стояли в очередях за подпиской на Соловьева и Ключевского, мечтая узнать из многотомных изданий историческую правду, скрывавшуюся номенклатурщиками вместе с качественной колбасой. Интерес к истории тогда продержался несколько лет и исчез еще до того, как колбаса и качественные исторические книги перестали быть дефицитом. Изменился ритм жизни, людям надо было бороться за существование — и им стало не до исторических споров. Тем более что многие, купившие первый увесистый том Соловьева, уже не пришли за вторым. И их можно понять, так как для неподготовленного читателя это чтение — тяжкая и не слишком продуктивная работа, которой вполне можно избежать.

Теперь же для большинства россиян события отечественной истории представляют собой темный лес, в котором блуждающий путник иногда наталкивается на знакомые фигуры. Но кто жил раньше из этих знакомых — Александр Невский или Дмитрий Пожарский, — не слишком интересно. Победа невского героя на конкурсе «Имя России» представляется элементарным политкорректным ходом, чтобы не допустить в победители Сталина, в поддержку которого прошла мощная мобилизация (как во вполне европейской и демократической Португалии в аналогичном конкурсе с большим отрывом победил экс-диктатор Салазар, у которого также есть свой активный «фан-клуб»). Гордость и другие сильные позитивные чувства вызывают у россиян Великая Отечественная война и (со значительным отрывом) полет в космос Юрия Гагарина. Но ничего подобного Бессмертному полку в истории праздника 4 ноября нет и не будет.

Некоторое оживление этому дню придавали «Русские марши», на которые 4 ноября, начиная с 2005 года, собираются националисты (в 2005-м это мероприятие, приуроченное к новому празднику, называлось «Правым маршем»). «Придавали» в прошедшем времени. В этом году акция националистов провалилась — число прибывших на нее правоохранителей было сопоставимо с количеством охраняемых. Это связано не с повышением толерантности российского общества, а со сложным комплексом причин. Среди них раскол националистов по украинскому вопросу — если одни из них (и их большинство) сочувствуют если не реально существующим ДНР-ЛНР, то хотя бы идеальному «русскому миру» в его противостоянии с Западом и Киевом, то другие симпатизируют идейно близким из батальона «Азов» и аналогичных организаций. Неудивительно, что в прошлом году «Русский марш» сопровождался скандальным выяснением отношений между недавними союзниками. Конфликты между националистами были и раньше — без особого преувеличения можно сказать, что если трое ультраправых собирались, чтобы объединиться, то на выходе получались три враждующие организации — но такого принципиального разлома еще, кажется, не было.

Но дело не только в ситуации внутри националистического лагеря. Свою роль сыграло и смягчение «антимигрантской» тематики — экономический кризис привел к сворачиванию строительных проектов, количество мигрантов объективно уменьшилось. Попытки масштабного использования идеологических националистов против «цветной революции» давно ушли в историю из-за неэффективности и, самое главное, недостаточной предсказуемости партнеров. Кремль не устраивают ни митинговая риторика борцов с «нерусью», ни ситуации, при которых поиск вменяемых партнеров в этой среде приводил к какому-нибудь «Русскому образу», основатель которого Илья Горячев, казавшийся вполне интеллигентным молодым человеком, в этом году приговорен к пожизненному заключению за организацию политических убийств. Куда рациональнее делать ставку на проверенные кадры.

И самое главное — не судьбы лидеров, а настроения субкультуры. Националистам в России, будь то сторонники создания русского национального государства или, тем более, восстановления империи, психологически очень трудно быть в оппозиции к государственной власти. Внутренне они ощущают себя большинством (в отличие от либералов, привычных к роли гордого меньшинства), представляющим если не 90, то хотя бы 80% населения страны. И тем более этой субкультуре комфортно вновь — после присоединения Крыма — ощутить свое единство с большинством. Вопросы, волнующие политических лидеров и часть активистов (почему не пошли на Киев, почему не взяли Мариуполь и др.), не являются важными для субкультуры в целом. Власть для нее стала «своей» — и это главное.

Что будет с праздником дальше? Думается, что ничего особенного. Привыкание к празднику будет расти — тем более что отрицательных эмоций он практически не вызывает. Другое дело, что и сильной позитивной реакции на него не будет. Это спокойный праздник, избавляющийся от скандального националистического флера, которого большинство населения, судя по всему, даже не заметило. И даже если кому-нибудь придет в голову отменить его (хотя непонятно зачем), то общество воспримет это спокойно — разумеется, если новый праздник тоже придется на привычный ноябрь.

[Алексей Макаркин]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=28931
12 НОЯБРЯ 2015,

В России впервые за многие годы протестная акция завершилась победой протестующих. В среду тысячи водителей-дальнобойщиков по всей стране выстроились в правом ряду и вдоль обочин сразу нескольких федеральных трасс в Подмосковье, Карелии, Ульяновской области, Сибири и в других регионах, затруднив движение по этим трассам, что в ряде случаев привело к многочасовым пробкам. Причиной протеста стали планы введения оплаты за проезд по федеральным трассам для грузовых автомобилей массой более 12 тонн и штрафов за неоплаченный проезд. В результате Минтранс предложил компромиссное решение. Штрафы за неоплаченный проезд 12-тонных автомобилей по федеральным трассам общего пользования (450 тысяч рублей за первое нарушение и 1 миллион рублей за повторное) с 15 ноября будут брать только в Московской области, а в других регионах их введут на полгода позже — в мае 2016 года. Введен также понижающий коэффициент по сравнению с изначально предложенной ставкой 3,73 руб./км. До конца февраля владельцам тяжелых грузовиков придется платить 1,53 руб. за километр, а с 1 марта 2016 г. до 31 декабря 2018 г. 1 км будет стоить 3,06 рубля.

Однако дальнобойщики требуют отмены платы за проезд, поэтому в воскресенье, 15 ноября, акция может быть повторена. Ситуацию с протестом дальнобойщиков «Ежедневному журналу» комментирует политолог, заместитель директора Центра политических технологий Алексей МАКАРКИН:

Власти сделали всё, чтобы купировать этот протест. Они пошли на какие-то частичные уступки, не очень принципиальные, но которые могут быть значимы для части протестующих. Возможны и какие-то дальнейшие шаги навстречу протестующим, если общественное движение будет разрастаться. Но при этом им будут достаточно чётко давать понять, что если их протест начнёт политизироваться, то они не получат вообще ничего. Сами по себе дальнобойщики могут чего-то добиться, но если они начнут сотрудничать с оппозицией или пользоваться ее лозунгами, то такая возможность исчезнет.

Кроме того, существуют способы раскола подобных движений. Они описаны ещё в западной литературе и хорошо известны по опыту начала ХХ века. Внутри протеста выделяется умеренная часть, которая боится вступать в какое-то серьёзное противостояние, и противопоставляется радикалам. Скорее всего, события будут развиваться по подобному сценарию.

При этом не только представители власти, но и сами дальнобойщики в большинстве своём также против политизации своей активности. Вряд ли кто-то из них ответит утвердительно на вопрос о том, означают ли их действия отказ от поддержки президента. Сейчас они будут очень осторожны в общении с представителями любых политических сил, как парламентских, так и непарламентских.

Россия. Новосибирск. 11 ноября 2015. Во время массовой акции протеста дальнобойщиков на трассе Р-254 "Иртыш" в связи с введением покилометровой оплаты проезда с 15 ноября для транспортных средств массой свыше 12 тонн. Евгений Курсков/ТАСС

[Алексей Макаркин]

26.10.2009, 14:39
В истории со смещением Марины Литвинович с должности исполнительного директора Объединенного гражданского фронта есть две стороны. Первая – роль политтехнолога в российской партийной жизни.

Литвинович – профессиональный политтехнолог, представитель профессии, глубоко рациональной и ориентированной на скорейшее достижение оптимального результата. Практика показывает, что политтехнологу может стать неуютно в идеологической партии (либо движении, как ОГФ). Наилучшая модель отношений между партией и политтехнологом – трудовое соглашение, когда специалист предлагает клиенту наилучшие – по его, разумеется, мнению – решения, а клиент имеет выбор из большого количества возможностей, от полного принятия рекомендаций до прекращения сотрудничества. При этом сам политтехнолог, разумеется, не выступает в публичном пространстве от имени партии, идеологию которой он может не полностью разделять, а иногда не разделять совсем. Для каждого специалиста (либо фирмы, работающей в этой сфере) существуют свои ограничители в этом вопросе, он сам определяет, с какими клиентами нельзя сотрудничать, исходя из нравственных критериев. У политтехнолога могут быть свои политические взгляды, симпатии или антипатии, представления о добре и зле – это помогает ему не превратиться в ландскнехта. Но его рабочим приоритетом является профессиональная эффективность – по аналогии с адвокатом или финансовым аналитиком.

Марина Литвинович стала не только политтехнологом, но и главным политорганизатором ОГФ, что неизбежно привело к тому, что она оказалась внутри структуры ОГФ – движения идеологизированного и радикально оппозиционного, со своей внутренней дисциплиной. Это своего рода клуб, в котором действуют определенные правила, несоблюдение которых неприемлемо для большинства его членов. Пока эти правила представлялись политтехнологу единственно возможными, он им следовал. Однако рано или поздно должен был произойти конфликт – когда рациональность вступила в противоречие с характером организации. По мнению политтехнолога, будущее у этой организации возможно только в результате серьезных изменений, на которые ей пойти крайне сложно (если вообще возможно) по идеологическим или иных значимым причинам.

Политтехнолог может работать со структурой, не имеющей серьезных перспектив, год, два, три, больше. Но если он понимает тупиковость своих усилий, то стремится изменить ситуацию, вступая при этом в конфликт со сторонниками ортодоксии. Если он находится вне организации, все решает просто, без излишнего шума, который невыгоден ни одной из сторон – участники мирно расходятся. Если внутри, то возможен скандал, что и произошло в ОГФ, где политтехнолог объективно превратился в политика, сохранив при этом во многом «технологический» подход к решению политических проблем.

И здесь мы переходим ко второй стороне этой истории. Представляется, что, с точки зрения Литвинович, радикальная оппозиционность ОГФ, жесткая непримиримость в отношении всех представителей власти и их действий, были неизбежны в то время, когда провоцировались самой властью. А именно: целенаправленной политикой исключения из политической жизни «несогласных» в широком смысле этого слова, от радикальной НБП до вполне умеренных республиканцев Владимира Рыжкова. Вспомним хотя бы вынужденное исключение из избирательного списка лояльнейшей «Справедливой России» Сергея Шаргунова. Новое избирательное законодательство лишило возможности баллотироваться в Госдуму политикам, не вписавшимся в оставшиеся семь политических партий, только две из которых (КПРФ и «Яблоко») можно считать оппозиционными, несмотря на то, что и они вынуждены идти на компромиссы с властью.

Что изменилось с приходом Дмитрия Медведева на пост президента? На первый взгляд, изменений мало – ни одна принципиально новая партия не зарегистрирована, государство сохраняет доминирование в медийной сфере. И все же есть два новых явления, которые нуждаются в серьезном осмыслении. Первое из них – отказ от жесткой политики исключений в пользу постепенного, эволюционного (в стиле Медведева) «включения» критиков власти в процесс диалога. Никита Белых стал губернатором Кировской области, а Мария Гайдар (первоначально эмоционально осудившая его за этот шаг) – вице-губернатором. Из состава Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека выведены почти все его члены, считавшие, что права человека – дело десятое по сравнению с правами государства. Зато включены Ирина Ясина, Елена Панфилова (поддержавшая сейчас Марину Литвинович в конфликте с большинством лидеров ОГФ и объявившая о выходе из этой организации), Дмитрий Орешкин. Членом Общественной палаты по президентской квоте стала Елена Лукьянова. Из этого же ряда и некоторые другие действия Медведева, не связанные с персональными назначениями. Например, интервью «Новой газете», после которого прекратилась осада этого оппозиционного издания, проводившаяся прокремлевской молодежью. Этого мало? С точки зрения оппозиции, наверное, да. Но не стоит забывать о реальном влиянии оппозиционных сил на российское общество, которое сейчас крайне невелико. И если бы Медведев не предпринял перечисленных выше действий, то на его рейтинге это никак бы ни сказалось.

Второе явление – месседжи Медведева, адресованные обществу. Это не только статья в «Газете.ру», но и критика в адрес государственных корпораций, и позиция в «деле Подрабинека», озвученная пресс-секретарем президента Натальей Тимаковой. Без этого политика «включения» могла быть объяснена стремлением расколоть оппозицию, вырвав из ее рядов наиболее дееспособные элементы. Похоже, однако, что дело не в этом. Медведев, желая создать максимально представительную политическую коалицию, действительно ищет союзников, в том числе и в той части общества, которая для российской власти последних лет была «отрезанным ломтем». А уже эта часть – оппозиционная – вынуждена в связи с этим определяться, раскалываясь на «большевиков» и «меньшевиков». «Большевики» требуют от власти революционных изменений (причем «здесь и сейчас»), «меньшевики» готовы принять медведевскую эволюционную логику. Для «большевиков» Элла Памфилова существенно опаснее, чем движение «Наши», потому что отвлекает часть оппозиции от борьбы в пользу диалога. Точно так же, как Ленин считал тогдашних меньшевиков и кадетов более вредными врагами рабочего класса, чем черносотенцев. Таким образом, Литвинович в нынешней ситуации оказалась в числе «меньшевиков», позиция которых полностью неприемлема для «большевистской» части оппозиции.

Есть ли шанс на успех – не в рамках отдельно взятой организации, а в общенациональном масштабе – у «большевиков»? Есть, но только в условиях очередной смуты, которых в российской истории было немало – ведь после смуты в этом случае неизбежно последуют люстрации. Могут ли ответственные политики ориентироваться на такой сценарий, отвергая возможность эволюции, пусть даже и не безусловную – вопрос риторический.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

http://www.ej.ru/?a=note&id=9563

(Про шанс у большевиков это очень любопытно. Мне-то казалось, что этим шансом большевики уже пользовались в течение этак лет семидесяти. Речь идёт о второй попытке?.. А сколько всего разрешат?.. - В.Р.)