Философ о базовых идеях либерализма, понятии человеческой свободы и социальном расслоении
27.07.2015
Этот материал является частью курса «Политическая философия в современном мире»
Как исторически формировалась либеральная теория? Почему либералы отрицательно относятся к смертной казни, но поддерживают право человека на эвтаназию? Как либерализм трактуется в классической и современной философии? На эти и другие вопросы отвечает кандидат философских наук Кирилл Мартынов.
Политическая традиция либерализма, либерализм как идеология, как политическая философия исходит из очень простой базовой идеи — человек принадлежит самому себе. Вот та аксиома, с которой мы работаем.
Что значит «человек принадлежит самому себе»? Это значит, что никто другой, никакие внешние инстанции, внешние силы не могут распоряжаться человеком по своему произволу и своему усмотрению. Ни семья, ни церковь, ни государство, ни профсоюз, ни ремесленный цех, ни какие-то идеологические или религиозные силы в широком смысле слова над нами никакой реальной власти иметь не должны — я сам себе хозяин. Если подумать, то в современном мире, несмотря на очень расплывчатый смысл понятия либерализма и на его многочисленных критиков, мы все просто как обычные люди, когда мы себя ведем в быту, мы все хотим быть либералами, и мы все считаем, что быть либералами — это совершенно нормально. Потому что, скажем, если мы идем в супермаркет, то мы, конечно, не хотим, чтобы была какая-то внешняя давящая на нас сила, которая заставляет нас покупать те или иные продукты или ту или иную одежду и так далее, вообще как-то распоряжаться нашими ресурсами. В экономическом смысле слова мы все хотим быть самостоятельными индивидами, принадлежащими самим себе.
Все, что делает либеральная традиция, — это предлагает быть последовательными и распространить этот принцип не только на экономику, но и на политику. И здесь можно привести несколько очень жестких и ярких примеров того, как это работает. Например, стандартное отношение либералов к смертной казни резко отрицательное. Почему? Потому что жизнь человека не принадлежит государству: не государство произвело человека на свет, не государство владеет человеком, и казнить человека государство тоже не может. То есть одно дело — лишить свободы какого-то жестокого преступника, потому что он общественно опасен, и совершенно другое — заявлять, что кто-то, какие-то судьи, палачи, даже суд присяжных, кто угодно может распоряжаться человеком по своему усмотрению и отнимать у него его естественное право, в данном случае право на жизнь. С другой стороны, и для многих это выглядит на первый взгляд парадоксом, либералы выступают за право женщин на совершение аборта. Почему? Потому что на первом месте здесь речь идет о женском теле, о том, что женщина принадлежит сама себе и может распоряжаться собой так, как она считает нужным. То есть не только по медицинским показаниям, но и до какого-то определенного момента она может сделать аборт, если считает, что это ей необходимо по каким-то социальным или иным причинам.
И еще один очень показательный пример — это проблема эвтаназии. Добровольный уход пациента из жизни либералами в целом приветствуется с некоторыми оговорками. По той же причине, что если я хочу, если я сформулировал свое последовательное желание уйти из жизни безболезненно и прекратить свои страдания, то никто не в праве мне отказывать в подобном желании. Вот это либеральная повестка — человек принадлежит самому себе, и она сформулирована в виде трех классических этических проблем относительно смертной казни, относительно абортов и относительно эвтаназии.
Я думаю, что либерализм вообще исторически появляется как решение очень жесткой военной и политической проблемы. В какой-то момент Европа оказалась разделенной между двумя противоборствующими лагерями, в XVI и XVII веках в Европе шли религиозные войны. И в какой-то момент времени оказалось, что католики и протестанты могли жить в одном городе, на одной улице, в соседних домах, и если они всерьез относились к своей христианской вере, если они считали, что папа римский или Лютер — это носители истины, то в принципе им ничего не оставалось делать, кроме как предлагать друг друга последовательно уничтожать, навязывая друг другу, либо, соответственно, приглашая стать, обратиться в новую веру своего соседа, либо как-то его отстранить, выселить, уничтожить и так далее.
Либерализм возникает как идея о том, что мы должны найти некие ценности, которые позволят нам жить вместе, несмотря на различия в наших взглядах.
И это для XVII–XVIII веков очень революционная идея. Это идея о том, что на самом деле мы в первую очередь люди, у всех нас есть право на свободную жизнь, на свободу совести, свободу вероисповедания, а во вторую очередь мы уже католики, или протестанты, или атеисты, носители других конфессий. Дальше либеральная теория оформляется уже в виде теории именно как серьезного философского продукта у Джона Локка, особенно в его «Двух трактатах о правлении», и в XVIII веке начинает воплощаться в жизнь на больших политических проектах, таких как проект Французской революции, где много всего было спорного, и проект Американской революции.
И здесь нужно сказать несколько слов об Адаме Смите, который часто недооценивается именно как идеолог либерализма и как политический философ, а, на мой взгляд, он вносит сюда важнейший вклад. У Смита есть одно из его наиболее известных изречений о том, что возможностью купить свежий хлеб утром мы обязаны не альтруизму и человеколюбию булочника, а тому, что он хочет заработать. И это такой последовательный взгляд либералов на человеческую антропологию. Либералы говорят: «Да, человек несовершенен, да, он себялюбив, он эгоист, давайте строить такие социальные институты, которые позволят этот эгоизм использовать ради общественного блага». То есть я хозяин сам себе, я хочу жить хорошо и быть всем довольным, давайте выстроим такие социальные институты, которые позволят нам жить всем вместе, будучи хозяевами сами себе, и конкурировать. И, собственно говоря, этот институт отсюда неизбежно появляется — это институт частной собственности. То есть если вы каким-то образом ограничиваете, деформируете, закрываете, не позволяете людям владеть собственностью, то вся эта либеральная система, вся эта свобода рушится.
У того же Смита, у его последователей есть замечательный пример. Скажем, мы на улице видим какого-то очень богатого человека, в современном мире мы сказали бы, что он едет на представительском автомобиле, и рядом с ним сидит нищий, бездомный. Конечно, нам, как нормальным людям, неприятно смотреть на такое социальное расслоение. Но либералы что нам говорят, что мы можем с этим сделать на таком фундаментальном уровне? Единственное, мы можем создать некую внешнюю силу, которая будет перераспределять богатство от богатых к бедным, и эта сила будет государством, у нее будут огромные властные полномочия, и в конечном итоге она начнет использовать эти полномочия для собственного обогащения — именно потому, что человек несовершенен. То есть мы, сражаясь за социальную справедливость в таком ключе, тем самым отдаем свою свободу. И неприятная возможность видеть на улицах нищего — это на самом деле плата за то, что люди остаются свободными и что никто им не навязывает тот или иной определенный образ жизни от лица этого всевидящего государственного ока.
Здесь в XIX веке есть один принципиальный автор, Джон Стюарт Милль, который в своем трактате «О свободе», во-первых, дал классическую интерпретацию этого понятия, заявив, что свобода в первую очередь должна пониматься нами негативно, как отсутствие вмешательства в нашу жизнь. То есть если никто в нашу жизнь не вмешивается, то мы в этой ситуации свободны и можем распоряжаться собой так, как мы хотим. Именно в этом смысле мы, например, сегодня говорим о свободном рынке. Свободный рынок — это некое пространство торговли и контрактов между людьми, в которое не вмешивается государство. Милль добавил это еще в знаменитой концепции государства как ночного сторожа. Он заявил, что, безусловно, государство необходимо, но у государства должна быть очень конкретная, четкая цель — защищать деятельность, контракты свободных честных граждан, наказывать мошенников, преступников и так далее и никогда не выходить за эти полномочия.
Это тот тезис, вокруг которого базируется классический либерализм — негативная свобода плюс государство как ночной сторож.
И последний пример, последний автор — это уже современный американский философ Ричард Рорти, который в книге «Случайность, ирония и солидарность» заявил очень любопытный тезис. Он сказал: «Давайте признаем, что наши убеждения случайны и убеждения других людей случайны в том смысле, что мы родились в определенной стране, в определенной семье, в определенное время, всего мы этого не выбирали, мы нахватались какой-то информации из книг и от наших учителей, от людей, с которыми мы общаемся, и мы должны относиться к самим себе и к своим убеждениям с некоторой самоиронией. Мы должны отличаться от тех, кто считает, что у них есть истина, потому что они родились в исламской семье, или в православной, или в атеистической — все равно. Мы ироники, мы либеральные ироники».
Рорти говорит, что нам противостоят люди, которые всерьез верят, что они олицетворяют собой истину и являются ее носителями. Он называет их метафизиками. И здесь, как ни странно, из этой либеральной логики у Рорти вдруг возникает идея солидарности, потому что если я понимаю, что мои убеждения случайны и ваши убеждения случайны, то очевидно, что я готов испытывать к вам некую эмпатию, потому что я понимаю, что мы, люди, — это в целом те, кто чего-то недопонял, это такие существа, которые пытаются как-то разобраться в мире, но у них не очень хорошо получается, и у меня не очень хорошо получается, и у вас не очень хорошо получается, и нам вместе лучше дружить, а вовсе не выяснять при помощи каких-то кровавых войн, как это было в XVI веке в Европе, кто из нас по-настоящему прав.
Ясно, что в современном мире либерализм сталкивается с несколькими серьезными вызовами. Первый из этих вызовов — это само существование современного государства, которое даже под видом использования безопасности постоянно расширяет свои полномочия и постоянно не совпадает с этим либеральным утопическим представлением о том, как это должно выглядеть. Здесь в либерализме есть интересные современные книги в этой традиции. Скажем, индусский автор Чандран Кукатас написал замечательную книгу «Либеральный архипелаг», которая предполагает, что вообще наша центрация на проблеме национальных государств и национальных сообществ избыточна. Он предполагает, что на самом деле, как мы можем свободно входить и выходить из прочих ассоциаций, точно так же мы можем себе выбирать, к какому национальному сообществу нам следует принадлежать, и если национальное сообщество нас не удовлетворяет, то мы можем воссоздать его заново на тех условиях, которые мы сами считаем нужными. То есть речь идет не о бесконечном спасении какого-то сообщества, которое существует исторически, а о том, что мы можем, как либералы, свободно распоряжаться и пересобирать эти сообщества заново.
И еще один момент, который нужно отметить, — это то, что, конечно, особенно в современной Америке либералы постоянно, во-первых, отождествляются с либерал-социалистами, с социал-демократами, с гораздо более левыми, чем изначально классические либералы, и для них главная проблема — здесь можно упомянуть книгу Ролза «Теория справедливости» — это проблема социальной справедливости и роли государства в обеспечении этой социальной справедливости. На стыке этих двух понятий — свобода, ничем не ограниченная, человеческая, как хозяина самого себя, и социальная справедливость — ведутся сегодня основные теоретические споры вокруг либерализма.
кандидат философских наук, доцент Школы философии НИУ ВШЭ
Противники либерализма утверждают, что в современном мире более не существует необходимых предпосылок для принятия либеральной программы. Либерализм был еще реален во времена, когда в каждой отрасли напряженно конкурировали друг с другом много фирм среднего размера. В наше время, когда тресты, картели и другие монополистические предприятия имеют полный контроль над рынком, либерализм столь же хорош, сколь и неприемлем - ни в каком варианте. И уничтожили его не политики, но тенденция, присущая неумолимой эволюции системы свободного предпринимательства.
Разделение труда придает каждой производственной единице в экономике особую функцию. Этот процесс никогда не останавливается, пока продолжается экономическое развитие. Мы давно прошли тот этап, когда одна фабрика производила все виды машин. Сегодня машиностроительное предприятие, которое не ограничивает себя производством определенного вида машин, уже не способно выдерживать конкуренцию. С развитием специализации сфера, обслуживаемая отдельным производителем, должна продолжать расширяться. Рынок, снабжаемый текстильной фабрикой, которая производит лишь несколько видов тканей, должен быть больше, чем рынок, обслуживаемый ремесленником, который ткет все виды тканей. Несомненно, эта прогрессивная специализация производства развиваться в каждом виде предприятий, имеющих в качестве рынка целый мир. Если этому развитию не противостоит протекционизм или другие антикапиталистические меры, то в результате в каждой отрасли производства будет существовать относительно небольшое число фирм или даже единственная фирма, стремящаяся производить с высочайшей степенью специализации и снабжать весь мир.
Сегодня, конечно, мы очень далеки до такого состояния дел, поскольку политика всех правительств нацелена на отрезание от целостного мира маленьких областей, в которых под покровительством тарифов и других мер, призванных достичь того же результата, искусственно сохраняются или даже создаются предприятия, которые не смогли бы выдерживать конкуренцию на свободном мировом рынке. Независимо от соображений торговой политики, меры такого рода, направленные против концентрации бизнеса, защищаются с тех позиций защиты потребителей от эксплуатации со стороны монополистических объединений производителей.
Для того, чтобы оценить верность этого довода, мы предположим, что разделение труда во всем мире уже продвинулось столь далеко, что производство каждого предмета сконцентрировано в единственной фирме, так что потребитель всегда сталкивается с единственным продавцом. При этих условиях, согласно неправильно формулируемой экономической доктрине, производители будут в состоянии поддерживать цены на сколь угодно высоком уровне, получать непомерные прибыли и тем самым значительно ухудшать жизненный уровень потребителей. Нетрудно увидеть, что эта идея совершенно ошибочна. Монопольные цены, если их установление предотвращается благодаря определенным актам вмешательства со стороны правительства, могут удерживаться долго только на основе правительственного контроля над минеральными и другими естественными ресурсами. Отдельная монополия в производстве, приносящем прибыль выше той, которую получают где-либо еще, будет стимулировать образование конкурирующих фирм, чье соперничество разрушит монополию и восстановит цены и прибыль на общем уровне.
Монополии в производящих отраслях не могут, однако, стать обычным явлением, поскольку при каждом данном уровне благосостояния в экономике общее количество инвестированного капитала и имеющихся трудовых ресурсов, занятых в производстве - а соответственно и объем общественного продукта, - являются величиной заданной. В каждой конкретной отрасли или в нескольких отраслях производства можно уменьшить количество используемого капитала и труда для того, чтобы увеличить цену единицы товара и суммарную прибыль монополиста или монополистов путем сокращения производства. Капитал и труд, высвобожденные таким образом, вольются затем в другую отрасль. Если, однако, все отрасли попытаются сократить производство, чтобы добиться более высоких цен, они тотчас высвободят труд и капитал, которые, будучи предложены по более низким ценам, дадут сильнейший стимул к созданию новых предприятий, которые вновь уничтожат монополистическое положение остальных. Идея всеобщего картеля или монополии в производственной отрасли является, следовательно, совершенно несостоятельной.
Настоящие монополии могут образовываться только в результате контроля над землей или минеральными ресурсами. Представление о том, что всю обрабатываемую на планете землю можно объединить в единую мировую монополию, не нуждается в дальнейшем обсуждении. Единственные монополии, которые мы будем здесь рассматривать, - это монополии, возникшие вследствие контроля над полезными ископаемыми. Монополии такого рода в действительности уже существуют в отношении добычи нескольких не очень важных минералов; возможно, попытки монополизировать добычу и других минералов когда-нибудь окажутся успешными. Это означало бы, что владельцы рудников и карьеров извлекали бы повышенную земельную ренту, а потребители сократили бы потребление и занялись поиском заменителей подорожавших материалов. Всемирная нефтяная монополия привела бы к повышенному спросу на гидроэлектроэнергию, уголь и т.д. С точки зрения мировой экономики и sub specie aeternitatis <с точки зрения вечности (лат.) - Прим. пер.>, это потребовало бы от нас большей бережливости в отношении ценного сырья, и, таким образом, будущим поколениям мы оставим больше, чем оставили бы в случае экономики, свободной от монополий.
Пугало монополии, которое всегда возникает в воображении, когда говорят о свободном развитии экономики, не должно вызывать тревоги. Всемирные монополии могли бы распространяться лишь на несколько предметов первичной переработки. Благоприятно их воздействие или нет, решить не так просто. Тому, кто, рассматривая экономические проблемы, не способен освободиться от чувства зависти, эти монополии кажутся вредными только потому, что они приносят владельцам повышенные прибыли. Тот, кто подходит к этому вопросу без предвзятости, обнаружит, что эти монополии ведут к более экономному использованию ограниченных минеральных ресурсов. Если же действительно завидовать прибыли монополиста, то можно без всякой опасности и не ожидая никаких вредных экономических последствий, передать ее в государственную казну путем налогообложения дохода от разработок полезных ископаемых.
В отличие от мировых монополий существуют национальные и международные монополии. Они представляют сегодня практическую важность именно потому, что не возникают ни из какой естественной тенденции развития экономической системы, когда она предоставлена самой себе, а являются продуктом антилиберальной экономической политики. Попытки обеспечить монопольное положение в отношении определенных товаров почти во всех случаях становятся возможными только потому, что внешнеторговые тарифы поделили мировой рынок на маленькие национальные рынки. Кроме монополий такого рода, заслуживают внимания лишь такие, которые могут образовываться владельцами определенных (естественных) ресурсов, например, высокая стоимость транспортировки защищает их на местном рынке от конкуренции со стороны производителей из других районов.
Говорить о "контроле" над рынком и о "ценовом диктате" со стороны монополиста при оценке последствий функционирования трестов, картелей и предприятий, поставляющих на рынок уникальный товар, - значит, совершать фундаментальную ошибку. Монополист не осуществляет никакого контроля, он также не в состоянии диктовать и цены. Можно было бы говорить о контроле над рынком или о установлении монопольных цен в ситуации, когда рассматриваемый товар был бы в самом строгом и буквальном смысле жизненно необходимым потребителю и абсолютно незаменимым никаким иным подобным продуктом. Очевидно, что это неверно в отношении всех без исключения товаров. Нет такого товара, обладание которым было бы жизненно необходимо для тех, кто готов приобрести его на рынке.
Формирование монопольной цены отличается от формирования конкурентной цены тем, что при определенных, очень специальных условиях, у монополиста есть возможность получать большую прибыль от продажи меньшего количества товара по более высокой цене (которую мы называем монопольной), чем от продажи по той цене, которую определил бы рынок (конкурентная цена), если бы имела место конкуренция продавцов. Возникновение монопольной цены возможно лишь при особом условии: когда реакция потребителей на увеличение цены не вызывает такого резкого падения спроса, который помешал бы росту суммарной прибыли от продажи меньшего количества товара по повышенным ценам. Если действительно можно достичь монопольного положения на рынке и использовать его для того, чтобы продавать по монопольным ценам, то в данной отрасли промышленности прибыль будет выше среднего уровня.
Может быть и так, что, несмотря на более высокую прибыль, новые предприятия такого типа не возникают из-за опасения оказаться достаточно прибыльными после снижения монопольной цены до уровня конкурентной. Нужно, однако, принять в расчет возможность того, что смежные отрасли, которые в состоянии вторгнуться в производство картелированного товара с относительно небольшими издержками, могут оказаться конкурентами. В любом случае отрасли, производящие товары-заменители, тотчас же воспользуются благоприятными обстоятельствами для расширения своего собственного производства. Все эти факторы сужают возможности возникновение монополии в той отрасли промышленности, которая не основана на монопольном контроле над определенными видами сырья. Появление такого рода монополии становится возможным только благодаря определенным законодательным мерам, таким как патенты и подобные им привилегии, тарифное регулирование, налоговые льготы и система лицензирования. Несколько десятилетий назад было много разговоров о транспортной монополии. До какой степени эта монополия основывалась на системе лицензирования, остается неясным. Сегодня люди в общем перестали беспокоиться об этом. Автомобиль и самолет стали серьезными конкурентами железным дорогам. Но даже до их появления возможность использования водных путей уже положила определенный предел росту ставок, которые железные дороги могли позволить себе взимать на некоторых линиях.
Не только огромным преувеличением, но непониманием фактов можно назвать бытующее сейчас утверждение о том, что образование монополий уничтожило необходимую предпосылку для реализации либерального идеала капиталистического общества. Можно сколько угодно искажать (и выворачивать) проблему монополии, но мы всегда придем к тому факту, что монопольные цены возможны только там, где есть контроль над естественными ресурсами или где законодательные установления и их действие создают необходимые условия для образования монополий. При свободном развитии экономики, за исключением горной промышленности и связанных с ней отраслей производства, не существует тенденции к ограничению конкуренции. Никоим образом не оправдано возражение, обычно выдвигаемое против либерализма, что безвозвратно отошли в прошлое условия конкуренции, которые существовали во времена, когда классическая экономика и либеральные идеи лишь начинали развиваться. Чтобы восстановить эти условия, следует осуществить несколько либеральных требований, а именно: свободную торговлю внутри и между странами.
http://banauka.ru/2540.html
Истоки современных общественно-политических течений уходят в глубину истории. Развиваясь и дополняясь новыми элементами, они активно влияют друг на друга. Практически все основные политические партии развитых стран сегодня представляют собой определенное сочетание социал-демократических, либеральных и консервативных элементов.
Среди значительного количества общественно-политических течений и учений одно из ведущих мест занимает либерализм (от лат. liberalis - свободный), истоки которого находим в эпохе Ренессанса.
Наиболее заметный вклад в разработку идей и принципов либерализма сделали Дж. Локк, Ш. Монтескье, И. Бентам, Дж. Милль, Б. Чичерин, П. Милюков, а также представители украинской общественно-политической мысли конца 19 в. - начала 20 ст. М. Драгоманов, Б. Кистяковский и др. Идеями и принципами либерализма руководствовались и участники английской буржуазной революции середины 17 в., и борцы за независимость США. Эти идеи зафиксировано в таких официальных государственных документах, как "Декларация независимости США", "Декларация прав человека и гражданина" и др. В частности, в "Декларации прав человека и гражданина" записано, что целью любого политического объединения является охрана естественных, неотъемлемых прав человека: свободы, собственности, безопасности и т.д.
В большей или меньшей степени принципы либерализма было воплощено во Франции в 1830-1870, pp. в Швейцарии, Нидерландах, скандинавских странах. Главное испытание эти принципы прошли в США и Великобритании.
Либерализм развивался на конкретном социально-экономическом и национально-культурной почве, он имел много разных оттенков, национальных особенностей. А объединяло всех либералов то, что они выступали за парламентский строй, свободное предпринимательство, демократические свободы, за изменение устоявшихся, но устаревших ценностей и подходов, за решение важных социально-экономических проблем; за просмотр места и роли общественно-политических институтов, которые уже стали неэффективными, за ревизию основных положений, доктрин и концепций в соответствии с ситуационных изменений в обществе.
В зависимости от условий, которые сложились в стране, от особенностей ее развития либерализм постоянно совершенствовал как свои принципы, так и формы и методы своей деятельности. Считается, что либерализм - не идеологическая догма, а "проект общества", который можно приспособить к местным, исторических, национальных и культурных условий. Либерализм исходит из положения, что мир подчиняется законам, которые нам неподвластны, поэтому естественным принципом поведения человека должен быть здравый смысл, взвешенные действия. Обычно принято разделять на классический либерализм и новый (неолиберализм). Появление нового либерализма датируется концом 19 века. - начала 20 ст.
Основными идеями и ценностями классического либерализма были:
1. Индивидуальная свобода, достоинство человеческой личности, терпимость, право отличаться от других, иметь свое лицо. Осознание ответственности человека за свои действия перед собой и перед обществом, права человека на самореализацию. Классический либерализм предполагает гармоничное сочетание индивидуализма и гуманизма, самоценности человека и человеческой свободы и плюрализма мнений и убеждений.
2. Понимание свободы в негативном смысле, то есть свободы индивида от внешнего принуждения, от политического и социального контроля со стороны государства. Поэтому либерализм задекларировал тезис о том, что все формы наследственной власти и сословные привилегии потеряли свою силу. На первое место либерализм поставил природные способности отдельного человека как самостоятельной и разумного существа общества.
3. Признание частной собственности гарантом и мерилом свободы. Основная свобода - экономическая, свобода предпринимательства. С экономической свободы либерализм выводил политические и гражданские свободы. Воплощение в жизнь этих принципов возможно лишь при условии наличия свободного рынка и свободной конкуренции.
4. Сфера индивидуальной активности как реализация естественного права должна быть защищена от неправомерного вмешательства государства и церкви в частную жизнь человека. Государство не должно непосредственно вмешиваться в экономическую и социальную жизнь человека. Она должна поддерживать элементарный порядок и создавать необходимые условия для свободной экономической деятельности, защищать страну от внешней опасности. Либеральные идеи предусматривали обязанность государства стоять на страже прав человека, в том числе и беспокоиться о бедные слои населения, оказывать помощь тем членам общества, которые не могут обеспечить себе необходимые условия проживания.
5. Экономическая и юридически-правовая системы и государственная концепция, которые сформулировал либерализм с учетом естественного, неотъемлемого права человека. Право превращалось в инструмент, который гарантировал отдельному человеку свободу выбора морально-этических ценностей, форм деятельности и создание условий для воплощения в жизнь этого выбора. Законодательно должен быть закреплен принцип равенства всех перед законом.
6. Лицо не должно игнорировать принятые в данном обществе нормы и правила игры и обязана нести ответственность перед обществом за свои действия. То есть свобода понималась не как возможность лица действовать, как ей заблагорассудится.
Значительный вклад либералы внесли в разработку принципов политической демократии. Они разработали идеи парламентского и конституционного правления, идеи разделения властей, обеспечение политических прав граждан, идеи равенства всех перед законом, суверенитета народа, плюрализма, уважения к достоинству человеческой личности и др.
При этом необходимо отметить и то, что либерализм как мировоззрение является одновременно и стимулом, и результатом революций конца 18 в. и начале 19 в., наконец-остальной он вступил антиреволюційного содержания и направленности. Ему не присущи такие черты, как радикализм и революционное мировоззрение.
На рубеже 19 и 20 веков с развитием западной цивилизации классический либерализм претерпел существенных изменений, появляется новый либерализм - неолиберализм. Особенно быстрыми темпами эти изменения происходили в 20-30-е годы 20 в., когда президент США Ф. Рузвельт начал проводить новый курс и когда широко начали внедряться экономические идеи Д. Кейнса.
Что же в неолібералізмі появилось нового?
В связи с ростом монополизма было принято законодательство о защите предпринимательства, прежде всего среднего, и предприятий-новаторов, которые испытывали особого риска.
В обязанность государства ставился разработать стратегию экономического развития для того, чтобы предотвратить кризис и стабилизировать финансовое положение в стране.
Расширялась государственная собственность, признавался плюрализм форм собственности.
Признавался обязанность государства и общественных организаций принимать активное участие в защите не только политических, но и экономических и социальных прав граждан, особенно бедных слоев, которые не способны обеспечить себе необходимые условия жизни.
После второй мировой войны идеи либерализма было поддержано во многих странах мира. В 1947 г. был создан Либеральный Интернационал, в который вошли либеральные, демократические и прогрессивные партии. В настоящее время в нем насчитывается более 50 партий стран Европы, Азии, Америки и Африки.
Идеологию либерализма положен в основу деятельности Демократической партии США (1828 г.), Либеральной партии Великобритании (1832 г.), Либеральной партии Канады (1873 г.) и других.
http://antisocialist.ru/papers/mizes....ravenstvo.htm
Ни в чем различие в доводах старого либерализма и неолиберализма не проявляется яснее, и нигде его нельзя так легко продемонстрировать, как в их отношении к проблеме равенства. Либералы XVIII столетия, движимые идеями естественного права (natural law) и эпохи Просвещения (Enlightment), требовали равенства политических и гражданских прав для всех, потому что они полагали, что все люди равны. Бог создал всех людей равными, наделив их фундаментально одинаковыми способностями и талантами, вдохнув в каждого свой дух. Все различия между людьми являются лишь искусственными, продуктом социальных, человеческих - скажем так, преходящих, - институтов. То, что в человеке бессмертно - его дух - несомненно, одинаково заложен в богатом и в бедном, в дворянине и в простом человеке, в белом и цветном.
Ничто, однако, не является столь плохо обоснованным, как утверждение о присущем всем членам человеческой расы равенстве. Люди абсолютно не равны. Даже между братьями существуют весьма заметные различия в физических и умственных качествах. Природа никогда не повторяет своих творений; она не производит ничего массового и ничего стандартного. Каждый человек, выходящий из ее мастерской, несет на себе отпечаток индивидуальности, уникальности и неповторимости. Люди не равны, и требование равенства перед законом никак не может основываться на утверждении, что с равными надлежит обращаться одинаково.
Существуют две причины, почему люди должны быть равными перед законом. Одна уже упоминалась, когда мы анализировали аргументы против насильственного рабства. Для того чтобы труд мог достичь максимальной производительности, работник должен быть свободен, потому что только свободный работник, наслаждающийся плодами своего собственного усердия в форме зарплаты, будет полностью напрягать свои силы. Второе соображение в пользу равенства всех людей перед законом - это поддержание социального мира. Уже указывалось на то, что следует избегать всякого нарушения мирного процесса разделения труда. Но почти невозможно сохранить продолжительный мир в обществе, где права и обязанности различаются в соответствии с классовой принадлежностью. Тот, кто отказывает части населения в правах, должен всегда быть готов к объединенному наступлению тех, кто лишен гражданских прав, на привилегированную часть общества. Классовые привилегии должны исчезнуть, и тогда прекратится конфликт по их поводу.
Следовательно, совершенно не имеет смысла придираться к формуле, в которой либерализм воплотил свой постулат равенства, упрекая его в том, что он создал лишь равенство перед законом, а не истинное равенство. Всей человеческой силы не хватило бы, чтобы сделать людей действительно равными. Люди есть и всегда будут неравными. Именно приведенные здесь здравые соображения, апеллирующие к полезности, составляют аргументы в пользу равенства всех людей перед законом. Либерализм никогда не был нацелен ни на что большее и никогда ни о чем большем не мог и просить. Сделать негра белым выше человеческой силы. Но можно дать негру те же самые права, что и белому, и тем самым предложить ему возможность зарабатывать столько же, сколько белый, если он столько же производит.
Но социалисты говорят, что недостаточно сделать людей равными по закону. Для того чтобы сделать их действительно равными, нужно также наделить их и одинаковым доходом. Недостаточно уничтожить привилегии, дарованные по рождению и по чину. Надо завершить дело, покончив с наиболее важной из всех привилегий, а именно с той, которая дается частной собственностью. Только тогда полностью реализуется либеральная программа, а последовательный либерализм, таким образом, ведет в конечном счете к социализму, к уничтожению частной собственности на средства производства.
Привилегии являются институциональным соглашением, дающим преимущество одним лицам или определенной группе за счет других. Привилегия существует, несмотря на то что она приносит вред некоторым - возможно, большинству - и не приносит пользы никому, за исключением тех, для чьей выгоды она была создана. В условиях феодальной системы средних веков сеньоры владели наследственным правом вершить правосудие. Они являлись судьями, потому что унаследовали это положение независимо от того, были ли у них способности и свойства, которые делают человека подходящим на роль судьи. По их мнению, эта должность была не чем иным, как выгодным источником дохода. Здесь правосудие было привилегией благородного по рождению.
Однако если, как в современных государствах, судьи всегда выбираются из круга тех, кто имеет юридическое образование и опыт, это не составляет привилегию в пользу юристов. Предпочтение отдается юристам не ради них самих, а ради общественного благополучия, поскольку люди обычно придерживаются мнения, что знание юриспруденции есть необходимая предпосылка для осуществления правосудия. Вопрос о том, следует или нет определенное институциональное устройство считать привилегией определенной группы, класса или человека, нельзя решать по тому, приносит или нет оно выгоду этой группе, классу или человеку, а в соответствии с тем, насколько его можно рассматривать как полезное широкой публике. Тот факт, что на корабле в море один человек - капитан, а остальные составляют его команду и подчиняются его приказам, конечно же, является преимуществом для капитана. Тем не менее это не является привилегией капитана, если он имеет способность вести судно меж рифов в шторм и тем самым быть полезным не только себе, но и всей команде.
Для того чтобы определить, считать ли какое-либо институциональное устройство специальной привилегией человека или класса, надо задать вопрос не о том, приносит ли оно выгоду тому или иному человеку или классу, а лишь о том, выгодно ли это устройство широкой публике. Если мы придем к заключению, что только частная собственность на средства производства делает возможным развитие человеческого общества в сторону процветания, то ясно, что это равносильно тому, что частная собственность не является привилегией владельца собственности, а является общественным институтом, служащим добру и выгоде всех, несмотря на то что она может в то же время быть особенно приятной и полезной для некоторых.
Либерализм выступает за сохранение института частной собственности вовсе не в интересах владельцев собственности. Вовсе не потому либералы хотят сохранить этот институт, что его уничтожение нарушило бы чьи-то права собственности. Если бы они считали, что уничтожение института частной собственности будет в интересах всех, они выступали бы за то, чтобы его уничтожить, как ни противна была бы такая политика интересам владельцев собственности. Однако, сохранение этого института служит интересам всех слоев общества. Даже бедняк, который ничего не может назвать своим, живет в нашем обществе несравнимо лучше, чем если бы он жил в таком, которое не способно производить даже малую часть того, что производится сегодня.
Людвиг фон Мизес, из книги "Либерализм в классической традиции"
http://antisocialist.ru/papers/mizes...ig.svoboda.htm
Идея свободы столь прочно укоренилась во всех нас, что в течение долгого времени никто не осмеливался ставить ее под сомнение. Люди привыкли всегда говорить о свободе с величайшей почтительностью. Такое отношение к свободе есть достижение либерализма, хотя этот факт теперь нередко забывают. И только Ленин называл ее "буржуазным предрассудком". Само название "либерализм" происходит от слова "свобода", а название партии, оппозиционной либералам [оба обозначения возникли в ходе конституционной борьбы первых десятилетий XIX века в Испании] изначально было "рабская" ("servile").
До возникновения либерализма даже мудрые философы, основоположники великих религий, духовенство, воодушевленные самыми лучшими намерениями, и государственные деятели, которые искренне любили свой народ, смотрели на рабство определенной части человеческой расы как на справедливую, в общем полезную и явно благотворную систему. Некоторым людям и народам, как считалось, свобода дарована природой, другие же "осуждены" на рабство. Таким образом думали не только хозяева, но также и большее число рабов. Они мирились со своим рабским положением не только потому, что им приходилось подчиняться превосходству хозяев в силе, но также и потому, что они находили в этом некое благо: раб был освобожден от забот о своем хлебе насущном, так как хозяин был обязан снабжать его всем жизненно необходимым. Когда в XVIII и в первой половине XIX века возник либерализм, чтобы уничтожить крепостное право и подчинение крестьянского населения Европы и рабство негров в заокеанских колониях, немало искренних гуманистов объявили себя противниками этого. Несвободные работники привыкли к своей зависимости и не воспринимали ее как зло. Они были не готовы к свободе и не знали, что с нею делать. Прекращение хозяйской заботы было бы для них пагубным. Они были бы не способны управлять своими делами таким образом, чтобы всегда обеспечивать себе больше, чем то количество, которого было едва достаточно для удовлетворения первых жизненных потребностей, и вскоре впали бы в нужду и нищету. Эмансипация, таким образом, не только не дала бы им ничего, имеющего реальную ценность, но серьезно ухудшила бы их материальное благосостояние.
Поразительно, что можно было услышать, как эти взгляды выражали даже рабы. Для того чтобы противостоять таким суждениям, многие либералы считали необходимым представлять в качестве общего правила (и даже в преувеличенном виде) исключительные случаи жестокого обращения. Эти крайности никоим образом не были правилом. Были, конечно, отдельные примеры плохого обращения, и тот факт, что такие случаи существовали, был дополнительным основанием для уничтожения этой системы. Как правило, однако, отношение хозяев к рабам было человечным и мягким.
Когда тем, кто рекомендовал уничтожить принудительную зависимость с общегуманистических позиций, говорили, что сохранение этой системы было также и в интересах рабов и крепостных, они не знали, что ответить. Ибо против этого аргумента в защиту рабства существует только один довод, который может опровергнуть и действительно опровергал все остальные, - а именно, что свободный труд несравнимо более производителен, чем рабский. Раб не заинтересован в том, чтобы стараться изо всех сил. Он работает ровно столько и настолько усердно, насколько это необходимо для того, чтобы избежать наказания за невыполненный минимум работы. С другой стороны, свободный работник знает, что чем большего результата он достигает своим трудом, тем больше ему заплатят. Он напрягает все свои силы для того, чтобы повысить свой доход. Достаточно сравнить те требования, которые предъявляются к работнику, обслуживающему современный трактор, с относительно скромными затратами ума, силы и прилежания, которые всего два поколения назад считались достаточными для крепостного пахаря России. Только свободный труд может совершить то, что должно требоваться от современного промышленного рабочего.
Бестолковые болтуны могут, следовательно, бесконечно спорить по поводу того, предназначены ли все люди для свободы и готовы ли они к ней в данный момент. Они могут продолжать утверждать, что существуют расы и народы, которым природой предписана жизнь в рабстве, и что расы господ несут долг сохранения остального человечества в зависимости. Либерал ни в коей мере не будет выступать против их аргументов, потому что его аргументы в пользу свободы для всех без исключения совершенно иного рода. Мы, либералы, не утверждаем, что Бог или Природа задумали всех людей свободными, так как не посвящены в замыслы Бога или Природы, и мы из принципа избегаем вовлечения Бога или Природы в спор о земных делах. Мы утверждаем, что система, основанная на свободе для всех работников, гарантирует наивысшую производительность труда и, следовательно, служит интересам всех. Мы нападаем на принудительное рабство не потому, что оно выгодно только "хозяевам", а потому, что убеждены: в конечном счете оно вредит интересам всех членов общества, включая "хозяев". Если бы человечество оставалось верным практике содержания всей или даже части рабочей силы в рабстве, изумительные экономические достижения последних ста пятидесяти лет были бы невозможны. У нас не было бы ни железных дорог, ни автомобилей, ни самолетов, ни пароходов, ни электрического освещения и энергетики, ни химической промышленности, мы жили бы как древние греки или римляне, при всей их гениальности, - без всего этого. Достаточно просто упомянуть об этом, чтобы каждому было понятно, что даже бывшие хозяева рабов и крепостных имели все основания быть удовлетворенными ходом развития общества после уничтожения принудительного рабства. Европейский рабочий сегодня живет в более благоприятных и приемлемых внешних условиях, чем жил когда-то египетский фараон, несмотря на то что фараон управлял тысячами рабов, в то время как рабочий не зависит ни от чего, кроме силы и умения своих рук. Если бы набоб из давних времен был помещен в те условия, в которых живет современный простой человек, он бы без колебания объявил, что его жизнь была нищенской по сравнению с той, которую ведет в наше время человек даже среднего достатка.
Это - плоды свободного труда. Свободный труд способен создать больше богатства для всех, чем рабский труд когда-то давал хозяевам.
Людвиг фон Мизес, из книги "Либерализм в классической традиции"
В конце XVIII в. существовало два понятия свободы. Оба они отличались от того, что мы имеем в виду сегодня, когда говорим о политической и личной свободе.
Одна концепция была чисто академичной и не находила никакого применения в политике. Она была извлечена из книг античных авторов, изучение которых в то время было самой сутью высшего образования. Древнегреческие и древнеримские мыслители не считали, что свободу следовало предоставлять всем людям. Она была привилегией меньшинства, большинству в ней было отказано. В свете современной терминологии, то, что древние греки называли демократией, не являлось тем, что Линкольн называл властью народа. Это была олигархия - власть полноправных граждан в обществе, основную массу которого составляли метеки и рабы. Однако уже с IV в. до н. э. философы, историки и ораторы даже эту весьма ограниченную свободу не рассматривали в качестве практически осуществимого конституционного института. Они считали ее частью безнадежно утерянного прошлого. Они оплакивали ушедший золотой век, но не знали, как его вернуть.
Второе понятие свободы было не менее олигархическим, хотя и не было связано ни с какими литературными реминисценциями. Оно представляло собой стремление земельной (и порой городской) аристократии оберегать свои привилегии от набирающего силу королевского абсолютизма. На большей части континентальной Европы государи одержали победу в данном конфликте. Только в Англии и Нидерландах джентри и городские аристократы сумели нанести поражение династиям. Но то, чего они добились, было свободой не для всех. Это была свобода для элиты, для меньшинства народа.
Нельзя обвинять в лицемерии людей, восхвалявших тогда свободу и в то же время ограничивавших правоспособность большинства, не говоря уже о сохранении крепостничества и рабства. Они столкнулись с проблемой, удовлетворительного решения которой найти не могли. Для постоянно растущего населения традиционная система производства была слишком тесной. Увеличивалось число людей, для которых в рамках докапиталистических методов ведения сельского хозяйства и ремесленного производства, в полном смысле слова не оставалось места. Лишние люди становились голодающими бедняками. Они представляли собой угрозу для сохранения существующего общественного порядка, и длительное время никто не мог придумать иного порядкаположения дел, при котором можно было бы накормить всех этих несчастных. Не могло идти и речи о том, чтобы предоставить им полные гражданские права, не говоря уже об участии в управлении государством. Правителям было известно только одно средство - применение силы для подавления протестов.
II
Докапиталистическая система производства была ограничительной. Исторически в ее основе лежало завоевание. Победившие короли жаловали землю свои рыцарям. Эти аристократы были господами в буквальном смысле слова, поскольку они не зависели от покровительства потребителей, покупающих или воздерживающихся от покупок на рынке. С другой стороны, они сами являлись главными потребителями продукции организованных в гильдии обрабатывающих отраслей. Корпоративная структура гильдий противостояла любым новшествам. Она не позволяла отклоняться от традиционных методов производства. Даже в сельском хозяйстве и в кустарных ремеслах количество рабочих мест было ограниченным. В таких условиях, как говорил Мальтус, многие обнаруживают, что "им нет места на этом грандиозном празднике природы" и что "им следует удалиться"001. Тем не менее некоторым из этих отверженных удавалось выживать, обзаводиться детьми и все больше и больше увеличивать численность бедняков, не имеющих в жизни никаких перспектив.
И вот пришел капитализм. Принято считать, что основным новшеством капитализма стала замена примитивных и неэффективных методов производства в ремесленных мастерских на механическую фабрику. Это весьма поверхностный взгляд. Характерной особенностью капитализма, отличающей его от докапиталистических методов производства, стал новый принцип реализации готовой продукции. Капитализм - не просто массовое производство, а массовое производство для удовлетворения потребностей масс. Кустарные ремесла старого доброго времени обслуживали только состоятельных людей, а фабрики производили дешевую продукцию для массового потребителя. Оказалось, что все первые фабрики были предназначены для обслуживания широких масс, тех слоев населения, которые работали на фабриках. Они снабжали их товарами либо прямо, либо косвенно, экспортируя свою продукцию, и тем самым обеспечивали потребителей зарубежными продуктами питания и сырьем. Этот принцип сбыта является автографом как современного, так и раннего капитализма. Сами работники потребляли бoльшую часть всех производимых товаров. Они являлись суверенными потребителями, которые "всегда правы". Покупая или воздерживаясь от покупки, они определяли чтo следует произвести, в каком количестве, какого качества. Покупая то, что лучше всего подходит им, одним предприятиям они позволяли получать прибыли и побуждали их расширяться, а других вынуждали терять деньги и сокращать производство. Тем самым потребители постоянно передают контроль над факторами производства в руки тех коммерсантов, которые лучше всего удовлетворяют их нужды. При капитализме частная собственность на средства производства является общественной функцией. Предприниматели, капиталисты и землевладельцы являются, так сказать, доверенными лицами потребителей, причем их мандат может быть аннулирован. Чтобы быть богатым, недостаточно обладать однажды сбереженным и накопленным капиталом. Его необходимо постоянно инвестировать в направлениях, лучше всего отвечающих желаниям потребителей. Рыночный процесс - это ежедневно повторяющийся плебисцит. Он непрерывно прореживает ряды людей, получающих прибыль, неумолимо отсеивая тех, кто не использует свою собственность в соответствии с распоряжениями, отдаваемыми потребителями. Большой бизнес, объект фанатической ненависти со стороны всех современных правительств и самозванных интеллектуалов, обретает и сохраняет свои масштабы только потому, что работает на массы. Заводы, снабжающие предметами роскоши немногих, никогда не станут крупными. Историки и политики XIX в. не понимали, что основными потребителями продукции промышленности были рабочие. По их мнению, наемные рабочие трудились исключительно на благо паразитического праздного класса. Они ошибочно полагали, что работа на фабриках отрицательно сказывается на доле работников физического труда. Если бы они обратились к статистике, то легко обнаружили бы ошибочность своего мнения. Детская смертность снизилась, средняя продолжительность жизни увеличилась, численность населения сильно возросла, средний простой человек наслаждается комфортом, о котором состоятельные люди более ранних эпох не могли и мечтать.
Однако беспрецедентное обогащение масс было всего лишь побочным продуктом промышленной революции. Ее главное достижение состояло в передаче экономического господства от землевладельцев всему населению. Простой человек перестал быть тружеником, вынужденным довольствоваться остатками с барского стола. Три касты отверженных, характерные для докапиталистических эпох, - рабы, крепостные и люди, которых авторы святоотеческой и схоластической литературы, а также английское законодательство XVI-XIX вв. именовали "бедными", - исчезли. Их потомки в новой экономической обстановке стали не просто свободными рабочими, но и потребителями. Это радикальное изменение нашло отражение в том, какую важность бизнес придает рынкам. Первое, в чем нуждается бизнес, - это рынки и еще раз рынки. Это - девиз капиталистического предпринимательства. Рынки подразумевают клиентов, покупателей, потребителей. При капитализме есть только один путь к богатству: обслуживать потребителей лучше и дешевле, чем это делают другие.
В стенах мастерской или фабрики боссом является владелец (в корпорациях - представитель акционеров, президент). Но это лишь видимое, условное главенство. Оно подчинено господству потребителей. Потребитель является королем, реальным боссом, а производитель не имеет шансов выжить, если не превзойдет своих конкурентов в обслуживании потребителей.
Это было крупное экономическое преобразование, которое изменило облик мира. Довольно скоро политическая власть была передана из рук привилегированного меньшинства в руки народа. За обретением экономических прав последовало предоставление гражданских и политических прав. Простой человек, которому рыночный процесс дал право выбирать предпринимателей и капиталистов, приобрел аналогичную власть в сфере государственного управления. Простой человек превратился в избирателя.
Выдающиеся экономисты заметили (я думаю, что первым это сделал Фрэнк Феттер), что рынок является демократией, при которой каждое пенни дает право голоса. Правильнее было бы сказать, что представительная власть народа является попыткой организовать конституционное устройство в соответствии с моделью рынка, правда, этот замысел не был полностью реализован. В политической сфере верх всегда одерживает большинство, а меньшинство должно подчиняться большинству. Рынок же обслуживает и меньшинство, при условии, что оно не слишком незначительно. Швейная промышленность производит одежду не только для нормальных людей, но и для полных, а издательства печатают не только вестерны и детективы для толпы, но и книги для более разборчивых читателей. Есть еще одно важное отличие. В политической сфере человек или небольшая группа людей не могут не подчиниться воле большинства. Но в интеллектуальной сфере частная собственность делает возможным мятеж. Бунтарь должен платить за свою независимость определенную цену. В этом мире нет призов, которые можно завоевать, не жертвуя ничем. Однако, если человек готов платить цену, он волен отклониться от господствующей ортодоксии или неоортодоксии. Какова была бы судьба таких еретиков, как Кьеркегор, Шопенгауэр, Веблен или Фрейд, в социалистическом обществе? А как обстояло бы дело с Моне, Курбе, Уолтом Уитменом, Рильке, Кафкой? Во все времена пионеры, создающие новые образы мышления и манеры поведения, могли работать только потому, что частная собственность делала возможным презрительное отношение к образу мышления и манерам поведения большинства. Немногие из этих раскольников сами были достаточно экономически независимыми, чтобы открыто не повиноваться господствующему мнению большинства. Но в условиях свободной экономики они нашли людей, готовых помогать им и содержать их. Что делал бы Маркс без своего покровителя, фабриканта Фридриха Энгельса?
III
Неспособность социалистов осознать суверенитет потребителя в рыночной экономике полностью обесценивает экономическую критику ими капитализма. Они видят лишь иерархическую организационную структуру предприятий и планов и не могут понять, что прибыль побуждает бизнес служить потребителям. Профсоюзы строят свои отношения с работодателями так, словно менеджмент (как они это называют) не платит более высокую зарплату исключительно из злого умысла и алчности. Они близоруко не замечают ничего вне стен фабрики. Они и их сторонники говорят о концентрации экономической власти, не понимая, что экономическая власть в конечном счете принадлежит покупателям, подавляющее большинство которых составляют сами наемные работники. Их неспособность адекватно понять положение вещей находит отражение в таких неуместных метафорах, как "промышленный король" или "промышленный барон". Они слишком тупы, чтобы видеть разницу между суверенным королем или бароном, сместить которого может только более сильный завоеватель, и "шоколадным королем", который лишится своего "королевства" как только потребители предпочтут стать клиентами другого производителя. Это передергивание лежит в основе всех социалистических планов. Попытайся любой из социалистических лидеров заработать на жизнь, продавая хот-доги, он кое-что узнал бы о суверенитете потребителя. Но они были профессиональными революционерами, и их единственной работой было разжигание гражданской войны. Идеалом Ленина было организовать национальное производство по образцу почты, учреждения, не зависящего от потребителей, поскольку дефицит ее бюджета покрывался принудительным сбором налогов. "Все общество, - говорил он, - станет одним предприятием и одной фабрикой"002. Он не понимал, что характер фабрики полностью изменится, как только она станет единственной в мире, и у людей больше не будет возможности осуществлять выбор из товаров и услуг различных предприятий. Не понимая, какую роль при капитализме играют потребители и рынок, он не мог видеть разницы между свободой и рабством. Поскольку в рабочих Ленин видел только рабочих и упускал из виду, что одновременно они являются потребителями, он считал, что при капитализме они уже являются рабами, и их статус не изменится, когда все заводы и фабрики будут национализированы. Суверенитет потребителя социализм заменяет на суверенитет диктатора или комитета диктаторов. Вместе с экономическим суверенитетом граждане теряют и политический суверенитет. Единственному производственному плану, отменяющему всякое планирование со стороны потребителей, в политической сфере соответствует принцип однопартийности, лишающий граждан всякой возможности планировать ход политических событий. Свобода неделима. Человек, не имеющий права осуществлять выбор из различных марок консервов или мыла, также лишен права делать выбор из различных политических партий и программ, а также избирать должностных лиц. Он больше не является человеком; он становится пешкой в руках верховного социального инженера. Даже его свобода выращивать потомство будет отнята евгеникой. Разумеется, социалистические лидеры иногда уверяют нас, что диктатура тирании устанавливается только на период перехода от капитализма и представительного правления к социалистическому тысячелетнему царству, в котором все потребности и желания будут полностью удовлетворены003. Мисс Джоан Робинсон, видный представитель британской неокембриджской школы, любезно обещает, что как только социалистический режим будет "в достаточной степени защищен от критики", будет разрешено существование "даже независимых филармонических обществ"004. Таким образом, ликвидация всех несогласных является условием того, что коммунисты называют свободой. В свете этого становится понятным, чтo имел в виду другой известный англичанин, м-р Дж. Кроутер, когда хвалил инквизицию, говоря, что она "приносит пользу науке, когда защищает восходящий класс"005. Смысл сказанного понятен. Когда все люди будут смиренно поклоняться диктатору, то несогласных уже не останется, и никого не нужно будет ликвидировать. Калигула, Торквемада, Робеспьер согласились бы с таким решением.
Социалисты произвели семантическую революцию, изменив смысл слов на противоположный. В словаре их "новояза", как его называл Оруэлл, есть термин "принцип однопартийности". Этимологически слово "партия" происходит от существительного "часть". Партия, не имеющая собрата, не отличается от своего антонима - целого; она тождественна ему. Партия, не имеющая собрата, не является партией, а принцип однопартийности по существу является принципом беспартийности. Это принцип подавления оппозиции в любой форме. Свобода подразумевает наличие права выбора между согласием и несогласием. Но на новоязе свобода означает обязанность безоговорочно соглашаться и строгий запрет на несогласие. Изменение традиционного смысла политической терминологии характерно не только для языка русских коммунистов и их фашистских и нацистских последователей. Общественный порядок, отменяющий частную собственность на средства производства, лишая потребителей автономии и независимости, а тем самым подчиняя каждого человека произволу центрального планового совета, не смог бы обрести поддержку масс, если бы не замаскировал свою суть. Социалисты не смогли бы одурачить избирателей, если бы открыто заявили, что их главная цель - обратить людей в рабство. На публике они вынуждены были лицемерно превозносить свободу.
IV
В эзотерических дискуссиях в кругу глубоко законспирированных активистов их речи звучали совершенно иначе. Здесь посвященные не скрывали своих намерений относительно свободы. По их мнению, свобода, безусловно, была благом в прошлом, в рамках буржуазного общества, так как давала возможность реализовывать свои планы. Но после победы социализма свобода мысли и действий людям будет не нужна. Любое изменение будет отклонением от совершенного состояния человечества, достигшего социалистического счастья. При таких условиях было бы безумием терпеть инакомыслящих.
Свобода, говорят большевики, - это буржуазный предрассудок. Простой человек не имеет своих идей; он не пишет книг, не создает еретических теорий, не изобретает новых методов производства. Он хочет лишь наслаждаться жизнью. Ему нет никакой пользы от классовых интересов интеллектуалов, которые зарабатывают себе на жизнь как профессиональные инакомыслящие и новаторы. Более презрительного отношения к простому человеку придумать невозможно. Нет необходимости оспаривать эту точку зрения. Вопрос не в том, может ли простой человек сам воспользоваться свободой мыслить, говорить и писать книги. Вопрос в том, могут ли инертные рутинеры получить выгоду от свободы, предоставленной тем, кто затмевает их умом и силой воли. Простой человек может безразлично относиться к делам более способных людей и даже осуждать их. Однако он с удовольствием пользуется всеми выгодами, порождаемыми усилиями новаторов. Он не вдается в подробности того, что на его взгляд является излишней казуистикой. Но как только предприимчивые бизнесмены применяют мысли и теории новаторов для удовлетворения скрытых потребностей простого человека, он спешит купить новые товары. Вне всяких сомнений, наибольшую выгоду от достижений современной науки и технологии получает простой человек.
Верно то, что человек средних умственных способностей не имеет возможностей попасть в ряды капитанов индустрии. Но суверенитет в экономических делах, обеспечиваемый ему рынком, стимулирует технологов и предпринимателей обращать ему на пользу все достижения научных исследований. Этот факт могут не замечать только люди, умственный горизонт которых не выходит за рамки внутренней организационной структуры фабрики и которые не понимают, чтo заставляет бизнесмена шевелиться.
Поклонники советской системы постоянно повторяют нам, что свобода не является высшим благом. Что ею "не стоит обладать", если она подразумевает нищету. Пожертвовать свободой для достижения благосостояния масс совершенно оправданно. В России счастливы все, исключая горстку непокорных индивидуалистов, не способных адаптироваться к образу жизни рядовых граждан. Мы не будем обсуждать вопрос, распространялось ли счастье на миллионы умерших от голода украинских крестьян, заключенных трудовых лагерей, подвергнувшихся чистке марксистских вождей. Но мы не можем пройти мимо того, что в свободных странах Запада уровень жизни несравненно выше, чем на коммунистическом Востоке. Отказавшись от свободы в качестве платы за достижение процветания, русские заключили неудачную сделку. Сейчас у них нет ни того, ни другого.
V
Романтическая философия развивалась под влиянием иллюзии, что на заре истории человек был свободен и что историческая эволюция лишила его изначальной свободы. Жан Жак Руссо считал, что природа даровала человеку свободу, а общество сделало его рабом. В действительности, первобытный человек был беззащитен перед любым, кто был сильнее его и мог отобрать скудные средства к существованию. В природе нет ничего, что можно было бы назвать свободой. Концепцию свободы можно приложить только к общественным отношениям между людьми. Верно и то, что в обществе невозможно реализовать призрачную концепцию абсолютной независимости индивида. В рамках общества каждый человек зависит от того, какой вклад в его благосостояние готовы внести другие люди в обмен на его вклад в их благосостояние. Сущностью общества является взаимный обмен услугами. Люди являются свободными только в той степени, в какой они имеют возможность выбирать. Они лишены свободы, если вынуждены соглашаться с условиями обмена, подчиняясь насилию или под угрозой насилия. И не имеет значения, как они сами к этому относятся. Раб несвободен именно потому, что его обязанности определяет хозяин, устанавливая при этом вознаграждение за их исполнение.
У правительства, общественного аппарата подавления и сдерживания нет ничего общего со свободой. Суть правительства - отрицание свободы. Правительство - это применение насилия или угрозы применить насилие с целью заставить всех людей подчиняться правительству, нравится им это или нет. Там, куда распространяется юрисдикция правительства, существует принуждение, а не свобода. Правительство - институт необходимый. Это средство сделать функционирование общественной системы сотрудничества гладким, оградить его от насильственных действий со стороны отечественных или иностранных бандитов. Правительство не является, как любят говорить некоторые, необходимым злом; оно является не злом, а средством, единственным средством, способным сделать возможным мирное сосуществование людей. Но правительство является противоположностью свободы. Правительство - это избиение, заключение в тюрьму, смертная казнь. Что бы ни делало государство, в конечном счете оно опирается на действия вооруженной полиции. Если государство управляет школами или больницами, то необходимые для этого средства собираются при помощи налогов, то есть платежей, взысканных с граждан.
Если учитывать, что (исходя их природы человека) без правительственного аппарата насильственных действий не было бы ни цивилизации, ни мира, то мы можем назвать правительство самым полезным человеческим институтом. Но факт остается фактом: правительство - это подавление, а не свобода. Свободу следует искать только в сфере, в которую правительство не вмешивается. Политическая свобода - это всегда свобода от правительства и ограничение правительственного вмешательства. Она существует только в тех областях, где граждане имеют возможность выбирать образ действий. Гражданские права - это законодательные акты, точно очерчивающие сферу, в которой людям, занимающимся государственными делами, разрешено ограничивать свободу действий людей.
Учреждая правительство, люди в конечном счете преследовали одну цель - сделать возможным функционирование определенной системы общественного сотрудничества, основанной на разделении труда. Если люди желают жить в условиях такой общественной системы, как социализм (коммунизм, планирование), то сферы свободы не существует. Все граждане в любом отношении подчинены декретам правительства. Государство является тотальным государством, а режим - тоталитарным. Государство само планирует и принуждает всех действовать в соответствии с его единственным в своем роде планом. В рыночной экономике люди вольны выбирать способ, которым они желают интегрироваться в структуру общественного сотрудничества. Спонтанные действия индивидов имеют место только там, куда простирается область рыночного обмена. В этой системе, называемой laissez faire, которую Фердинанд Лассаль обозвал государством-ночным сторожем, свобода имеется, потому что есть сфера, в которой люди свободны строить собственные планы.
Социалистам следует признать, что в социалистической системе не может быть никакой свободы. Вместо этого они стараются стереть различия между рабским государством и экономической свободой, отрицая наличие свободы во взаимном обмене товарами и услугами на рынке. Любой рыночный обмен рассматривается представителями просоциалистической правовой школы как "обуздание свободы других людей". На их взгляд, нет никакой разницы между уплатой налогов или штрафов, накладываемых судьей, и покупкой газеты или билета в кино. Во всех этих случаях человек подчиняется власти правительства. Он не свободен, поскольку, как утверждает профессор Хэйл, свобода означает "отсутствие всяких препятствий для пользования материальными благами"006. Это означает: я не свободен, поскольку женщина, купившая свитер (возможно, в подарок мужу на день рождения), создает препятствие, мешающее мне воспользовался им. Я сам ограничиваю свободу всех остальных людей, потому что возражаю против того, чтобы они пользовались моей зубной щеткой. Согласно данной доктрине, делая это, я использую частную правящую власть, аналогичную государственной власти правительства, власти, которую правительство использует, когда помещает человека в тюрьму Синг-Синг.
Сторонники этой удивительной доктрины делают логичный вывод, что свободы нет нигде. Они утверждают, что то, что они называют экономическим давлением, по существу не отличается от давления, оказываемого хозяином на своих рабов. Отвергая то, что они называют частной правительственной властью, они не возражают против ограничения свободы, осуществляемого публичной правительственной властью. Они хотят сконцентрировать все, что они называют ограничениями свободы, в руках правительства. Они критикуют институт частной собственности и законы, которые, по их словам, стоят "на страже прав собственности - то есть отрицают свободу тех, чьи действия направлены на их нарушение"007.
Не так давно все домашние хозяйки варили суп, руководствуясь рецептами, которые они узнали от своих матерей или вычитали из поваренной книги. Сегодня многие хозяйки предпочитают покупать консервированный суп, чтобы только разогреть его и подать на стол. Однако, говорят наши ученые доктора наук, компания-производитель в состоянии ограничить свободу домохозяек, потому что, устанавливая цену на консервы, они препятствуют их использованию. Люди, не имевшие привилегии учиться у таких видных учителей, сказали бы, что консервированные продукты произведены консервным заводом, и что, производя их, компания устраняет самое большое препятствие, мешающее потребителю получить и съесть консервы, их несуществование. Запах продукта не сможет никого удовлетворить, если продукт не будет существовать. Но ученые говорят этим людям, что они не правы. Корпорации доминируют над домохозяйкой, избыточной концентрацией власти разрушая ее индивидуальную свободу. И обязанность правительства - помешать злоупотреблениям. Корпорации следует подчинить контролю правительства, пишет (при содействии Фонда Форда, одной из этих групп) профессор Берл008.
Почему наша домохозяйка покупает консервированные продукты, а не придерживается рецептов своей матери и бабушки? Несомненно потому, что считает этот образ действий более выгодным для себя, чем следование традиционным образцам. Ее никто не принуждает. Одни люди - их называют маклерами, дельцами, капиталистами, спекулянтами, биржевыми игроками, - стремясь удовлетворить скрытое желание миллионов домохозяек, осуществили инвестиции в консервную отрасль. Иные столь же эгоистичные капиталисты в сотнях других корпораций снабжают потребителей сотнями других вещей. Чем лучше корпорация обслуживает народ, чем больше потребителей она привлекает, тем значительнее становятся ее размеры. Зайдите в дом средней американской семьи и вы увидите ради кого крутятся шестеренки этих машин.
В свободном обществе никому не препятствуют приобретать богатство путем предоставления потребителям более качественных услуг, чем они имеют сегодня. От человека требуются только его мозги и тяжелая работа. "В основе современной цивилизации, почти всех цивилизаций", - говорит Эдвин Кеннан, последний из длинного ряда выдающихся британских экономистов, - "лежит принцип, в соответствии с которым положение тех, кто угождает рынку, становится приятным, а положение тех, у кого это не получается, - неприятным"009. Все разговоры о концентрации экономической власти беспредметны. Чем крупнее корпорация, чем больше людей она обслуживает, тем больше она зависит от удовлетворения потребителей, масс, народа. В рыночной экономике экономическая власть находится в руках потребителей.
Капиталистический бизнес - это не удержание однажды достигнутого состояния производства. Скорее, это непрекращающиеся нововведения, постоянно повторяющиеся попытки предложить потребителям новые, более качественные и более дешевые продукты. Любое реальное состояние производства является преходящим явлением. Существует постоянная тенденция замещения того, что уже достигнуто, чем-то другим, что лучше служит потребителям. Следовательно, при капитализме постоянно происходит смена элит. Отличительное свойство людей, которых называют капитанами производства, - порождать новые идеи и заставлять их работать. Какой бы крупной ни была корпорация, она обречена, как только она перестанет справляться с задачей ежедневно адаптироваться к наилучшим методам обслуживания потребителей. Но политики и другие воображающие себя реформаторами видят только сегодняшнюю структурную организацию промышленности. Они полагают, что достаточно умны для того, чтобы отобрать у бизнеса контроль над заводами в том виде, в каком они существуют сегодня, и управлять ими, придерживаясь заданного направления. В то время как честолюбивые новички, которые станут магнатами завтра, уже разрабатывают планы осуществления неслыханных проектов, реформаторы собираются следовать проторенным путем. До сих пор не зарегистрировано ни одного случая, когда бы бюрократы придумали и осуществили какое-либо промышленное новшество. Чтобы не скатиться к стагнации, необходимо освободить руки тем неизвестным сегодня людям, которые обладают достаточной изобретательностью, чтобы вести человечество вперед по пути все более и более удовлетворительных условий жизни. Это основная проблема экономической организации любой страны.
Частная собственность на материальные факторы производства не является ограничением свободы всех остальных людей выбирать то, что подходит им лучше всего. Напротив, она является средством, которое дает в руки простого человека как покупателя верховенство во всех экономических делах. Это средство, побуждающее наиболее предприимчивых людей страны направлять все свои способности на удовлетворение потребностей всего народа.
VI
Однако перечень радикальных перемен, привнесенных в жизнь простого человека капитализмом, будет неполным, если мы отметим только главенство простого человека на рынке в роли потребителя и в государственных делах в роли избирателя и факт беспрецедентного повышения его уровня жизни. Не менее важным является то, что капитализм дал ему возможность делать сбережения, накапливать и вкладывать капитал. Пропасть, разделяющая в докапиталистическом сословно-кастовом обществе владельцев собственности и бедняков, не имеющих за душой ни гроша, сходит на нет. В прежние времена поденщик получал столь мизерную плату, что едва ли мог что-то отложить, а если и делал это, то мог осуществлять сбережения только путем тезаврирования и припрятывания нескольких монет. При капитализме квалификация позволяет ему делать сбережения, и существуют институты, позволяющие ему вкладывать свои средства в дело. Существенная часть капитала, использующегося в американской промышленности, представляет собой сбережения наемных работников. Приобретая сберегательные депозиты, страховые полисы, акции и облигации, рабочие и служащие сами получают проценты и дивиденды и, следовательно, согласно марксизму являются эксплуататорами. Простой человек прямо заинтересован в расцвете бизнеса не только как потребитель и работник, но и как инвестор. Резкая граница, некогда разделявшая тех, кто владеет факторами производства, и тех, кто их не имеет, постепенно стирается. Несомненно, эта тенденция может формироваться только в рыночной экономике, не подрываемой так называемой социальной политикой. Государство благосостояния с его методами легких денег, кредитной экспансии и незамаскированной инфляцией постоянно съедает кусочки от требований, оплачиваемых законным платежным средством страны. Самозваные защитники простого человека все еще руководствуются устаревшей идеей, утверждающей, что политика, благоволящая должникам в ущерб кредиторам, весьма выгодна большинству. Их неспособность понять суть рыночной экономики проявляется также в том, что они не видят очевидного: те, кому они якобы помогают, выступая в роли сберегателей, владельцев полисов и облигаций, являются кредиторами.
VII
Индивидуализм - отличительная особенность западной социальной философии. Его цель - в создании сферы, в которой индивид свободен думать, выбирать и действовать, не наталкиваясь на ограничивающее вмешательство государства, общественного аппарата сдерживания и принуждения. Все духовные и материальные достижения западной цивилизации были результатом проведения в жизнь этой идеи свободы.
Эта доктрина и ее применение сфере экономической жизни - политика индивидуализма и капитализма - не нуждается в апологетах и пропагандистах. Достижения говорят сами за себя.
Аргументы в пользу капитализма и частной собственности основаны (помимо других соображений) также и на не имеющей аналогов эффективности производства. Именно благодаря своей эффективности капиталистическое производство обеспечивает средствами к существованию быстро растущее население при постоянном повышении уровня жизни. Постоянно растущее благосостояние масс создает социальное окружение, в котором исключительно одаренные люди свободны отдавать своим согражданам все, на что они способны. Общественная система частной собственности и ограниченного правительства - единственная система, оказывающая цивилизующее воздействие на тех, кто обладает врожденной способностью приобретать внутреннюю культуру.
Бесполезно преуменьшать материальные достижения капитализма, указывая на то, что есть вещи, более важные для человечества, чем более быстрые машины и дома, оборудованные центральным отоплением, кондиционерами, холодильниками, стиральными машинами и телевизорами. Безусловно, такие высшие и благородные устремления существуют. Однако они являются высшими и благородными именно потому, что их нельзя достичь какими-либо внешними усилиями, они требуют личной самоотдачи и напряжения. Те, кто выдвигает подобные упреки в адрес капитализма, скорее демонстрируют крайне грубые и материалистические взгляды, полагая, что нравственную и духовную культуру можно создать при помощи правительства или путем создания соответствующей организационной структуры производства. Внешние факторы могут лишь создать среду и знания, дающие людям возможность совершенствовать свою личность и интеллект. Капитализм не виноват в том, что массы предпочитают бокс постановке "Антигоны" Софокла, джаз - симфониям Бетховена, комиксы - поэзии. Однако очевидно, что в то время как в условиях докапиталистической экономики преобладающей в настоящее время на большей части планеты, высшие блага доступны лишь незначительному меньшинству, капитализм каждому предоставляет шанс стремиться к ним.
С какой точки зрения не смотри на капитализм, нет никаких причин сожалеть об уходе некоего старого доброго времени. Еще меньше оснований тосковать по тоталитарным утопиям, будь то нацистского или советского типа.
Сегодня мы торжественно открыли девятую конференцию Общества Мон-Пелерин. По этому случаю уместно напомнить, что такого рода собрания, на которых высказываются мнения, противоречащие мнению большинства наших современников и их правительств, возможны только в атмосфере личной и политической свободы, являющейся наиболее точной характеристикой западной цивилизации. Давайте надеяться, что право на несогласие никогда не исчезнет.
001 Malthus T. R. An Essay on the Principle of Population. 2nd ed. London, 1803. P. 531.
002 Ленин В.И. Государство и революция // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 101.
003 Маркс К. Критика Готской программы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 23.
004 Robinson J. Private Enterprise and Public Control. Published for the Association for Education in Citizenship by the English Universities Press, Ltd., s.d. Pp. 13(14.
005 Crowther J.G. Social Relations of Science. London, 1941. P. 333.
006 Hale R.L. Freedom Through Law, Public Control of Private Governing Power. New York: Columbia University, 1952. Pp. 4 ff.
007 Ibid., p. 5.
008 Berle A.A., Jr. Economic Power and the Free Society, a Preliminary Discussion of the Corporation. New York: The Fund for the Republic, 1954.
009 Cannan E. An Economist's Protest. London, 1928. Pp. VI ff.
Людвиг фон Мизес
Liberty and Property. // Лекция, прочитанная Л. фон Мизесом в Принстонском университете в октябре 1950 г. на 9-м заседании Общества Мон-Пелерин. Издана в виде брошюры Институтом Мизеса (Оберн, шт. Алабама) в 1991 г.
// Мизес Л. фон. Либерализм. - М.: Социум, Экономика, 2001. С. 191-204. Пер. с англ. А. В. Куряева
Современные течения политической мысли. Либерализм
Линейный вид
