*802. Русские. Стереотипы поведения. Традиции. Ментальность.

[Николай Розов]

В базовом фрейме идеалы/польза для россиян характерны жесткое разделение и противопоставление “высоких”, “духовных” идеалов (святынь, ценностей) и “низкой”, “шкурной” пользы. В российской политической борьбе эта особенность проявляется таким образом. Сторонники каждого не сфабрикованного “сверху”, а действительно идейного политического движения, партии (например, сейчас это коммунисты, другие “левые”, а также социал-демократы – “яблочники”, представители “Другой России”, Объединенного гражданского фронта, “Солидарности” и т.д.) претендуют на монополию владения “высокими идеалами”. Остальных претендующих на идейность и прин-
ципиальность они считают либо обманщиками-лицемерами, либо безнадежно отсталыми, либо кем-то обманутыми. Соответственно, вся сфера межпартийного взаимодействия, поиск компромиссов, переговоры и, тем более,
торг сразу со всеми относятся к области низкой “выгоды” (а то и “грязной политики”, не достойной “высоких идеалов”). Идущие на компромисс тут же объявляются предателями. Ясно, что при таких общих установках никаческий принцип практики многостороннего оппортунизма изначально крайне нетерпимых друг к другу конфессиональных групп в Англии конца XVII в. Крайне острыми были конфликты относительно церковной власти над университетами. Получи эту власть одна конфессия, тут же пострадали бы все иноверцы – профессора, аспиранты, студенты и желающие поступить
в университет. “Патовую” ситуацию конфликта разрешили через отказ от принуждения или запретов в области веры. Затем через французское Просвещение, становление идей о равных правах и свободах гражданина в Американской
и Французской республиках веротерпимость стала распространяться все шире и шире. Англичане “поступились принципами”, но от этого выиграли и выигрывают живые люди, причем во многих странах и уже на протяжении трех
сотен лет. Так религиозный оппортунизм (по своей сути – “предательство веры”) обрел статус толерантности – одной из главных ценностей современного цивилизованного мира.
Возьмем более насущный вопрос: где проходит граница допустимого соглашательства оппозиции с правящей группой авторитарного репрессивного режима? Допустимо или нет, например, присоединяться к реформаторским
призывам власти, не брезгующей репрессиями и политическим насилием? Применение нашего критерия дает четкий ответ: вначале необходимо требовать освобождения политических заключенных, прекращения практики политического сыска и преследования представителей оппозиции, критикующих власть журналистов, собирающихся для мирных протестов граждан, поддерживающих оппозицию бизнесменов и вообще всех тех, кто пользуется конституционными правами и не нарушает соответствующие Конституции законы.
Только после соответствующих действий (а не обещаний) со стороны власти возможны и оправданы переговоры о дальнейшем взаимодействии или даже сотрудничестве.

[Николай Розов]

В российской версии фрейма “ближний круг/государство” последнее жестко ассоциировано для аутсайдеров с формальным принуждением и всяческими уходами от этого принуждения, а для инсайдеров – со своей вотчиной, точнее – коллективной собственностью таких же инсайдеров, составляющих ближний круг. Результат известен: подавляющее большинство граждан отчуждены от государственных дел даже на местном уровне, многих интересует только исправное поступление ренты, а в пределе мечтаний – возвращение всего бесплатного и низких, принудительно замороженных цен. Инсайдеры как во власти и чиновничестве, так и в привластном бизнесе, увлечены распределением и перераспределением госу-
дарственных ресурсов.
Требуемый рефрейминг состоит: 1) в приближении и “присвоении” аутсайдерами государственной сферы как сферы своих интересов и своей активности и 2) в расширении “ближнего круга” инсайдерами.
Речь идет о превращении аутсайдеров (нынешних подданных, “подведомственного населения”) в полноценных граждан, решающих свои проблемы не отгораживанием и взятками, а объединением и законным давлением на власть в целях институциональных изменений. Лихо присваивающие государственные ресурсы инсайдеры относятся к самому госу-
дарству не как к чему-то своему, требующему заботы, а как временщики к захваченному трофею: его гнут и ломают “под себя”, а добытое конвертируют в личные заграничные счета. Здесь также требуется “гражданское присвоение” – формирование отношения политиков, чиновников, бизнесменов к государству как общему достоянию, весьма хрупкому, склонному к болезням (особенно коррупции и неэффективности), но необходимому для сохранения и развития страны и для защиты, облегчения жизни всех граждан.
Расширение сферы своего для инсайдеров фактически состоит в упорядочении и легитимации ресурсных переделов между их группами.
Действительно, если свои, по отношению к которым инсайдер чувствует долг, обязательства, проявляет порядочность, – это только узкая “команда” (бывшие однокашники, сослуживцы, родственники, “дачный кооператив” и проч.),
то остальные команды можно и нужно ослаблять, подавлять, грабить и даже уничтожать. Все прочее “население” при этом вовсе не принимается во внимание, лишь бы не бунтовало.
Итак, первое расширение “ближних” должно охватить другие группы как полноправных игроков. Соответствующие пакты (пусть пока закрытые) и являются договоренностями между такими группами о взаимных обязательствах и правилах игры.
Второе расширение должно охватить ту часть населения (социальный слой или проживающих на подведомственной территории), с которой связана профессиональная деятельность инсайдеров. Забота об этом слое, общение с ним, удовлетворение его интересов и получение от него поддержки – вот что рано или поздно должно стать козырем в индивидуальной и межгрупповой бюрократической конкуренции.

[Юрий Магаршак]

http://www.echo.msk.ru/blog/ym4/726626-echo/
президент международного комитета интеллектуального сотрудничества, Понедельник
15.11.2010 | 17:07

На днях, в один и тот же день даже почти что в одно и то же время, по двум российским телеканалам были показаны казалось бы совершенно разные передачи.

По первому, Главному Правительственному, в передаче «Человек и Закон» был показан Ветеран Войны более чем восьмидесяти лет от роду, которому во время похорон жены подсунули подписать дарственную, согласно которой принадлежащая ему московская квартира переходила во владение сына. После чего – в результате цепи комбинаций третьих лиц, из всех цивилизованных стран возможных только в одной (догадайтесь с четырех раз в какой именно) – квартира была продана, и прописанный в ней Ветеран Великой Отечественной Войны оказался на улице.

Этот заслуженный человек, грудь которого по праздникам (и в конце передачи) в орденах и медалях, сражавшийся за ту самую Родину, в которой живет и которой она стала, человек множество раз смотревший в глаза смерти – уверен, без слез! – и видевший казалось бы все, в заключительных кадрах плачет.
Говоря, что пусть его за что-нибудь в тюрьму пожизненно (читай до смерти) заберут, где по крайней мере есть крыша над головой и еда. Такая вот у ветерана и героя России (не по названию ордена а по жизни) мечта. Сюжет, в который не поверил бы Кафка (фантазировавший в вполне сбалансированной стране и не доживший до оккупации Австрии Гитлером – хотя и немного. А потому в своих фантазиях ограниченный).

Почти в то же самое время, только немного позже, на канале НТВ собрались журналисты, обсуждавшие чудовищное избиение коллеги, публично выражавшего свою гражданскую позицию – всего-навсего.
То есть писавшего правду. Собравшиеся в студии известные и прекрасные люди говорили о том, что журналисты перед криминалом бесправны и бессильны. О необходимости защитить журналистов и наказать преступников на экране (в сделанной ранее записи) говорил Президент Медведев. С болью в душе, искренно и убедительно говорил.

Эти две передачи: одна о бесправии гражданина перед криминалом и бесконечной жестокости для захвата жилья, другая о столь же бесконечной жестокости и безнаказанности власть имущих и бизнесменов, для достижения своих целей не останавливающихся ни перед чем вплоть до убийства – можно рассматривать как независимые.
Но можно и как часть некоего целого. Наряду с другими столь же «отмороженными» явлениями и проявлениями «беспредела», о которых время от времени повествуют телевидение и печать: рейдерстве, цинизме чиновников, силовых переделах собственности, телефонном праве, коррупции на всех уровнях власти – список можно продолжать почти без конца.

С ужасом и состраданием смотря и слушая эти (безусловно, правильные и морально чистые) передачи, я, как, уверен, и значительная часть зрителей, думал о чем то другом.
Что не попало в экран. О том, что бороться с теми, кто отбирает квартиры, и с теми, кто преследует журналистов вплоть до избиений до полусмерти и лишения жизни, а также с продажными судьями, взяточниками в мундирах и многими другими «явлениями» конечно необходимо. Но эта борьба так же эффективна, как борьба с метастазами, без уничтожения опухоли, которая их порождает.

Необходимо ясно понять, что отмороженными (не в медицинском, а современно-житейском смысле этого термина) являются не отдельные проявления беспредела. Отморозком является Россия. Какой она стала. Страна в целом!

Все прогнило в доме Романовых-Ульяновых-Ельциных-Джугашвили: государственные учреждения и деловая мораль, суд и силовые (как их теперь называют) органы.
Не говоря уже о морали в общечеловеческом смысле: почти всюду, где собирается больше четырех человек, всюду, где возникают взаимодействия и структура, как говорится, клейма ставить негде.

Это не только ужасно и больно.
Это странно и поразительно. Как страна, воспитанная на литературе, как никакая другая в мире понимавшей тончайшие нюансы души, на высокой поэзии: Пушкина, Блока, Цветаевой и многих других великих и величайших, являвшаяся для всей Европы образцом человеческой теплоты, после тысячелетия христианства (проповедовавшего совершенно обратное беспределу и отмороженности, высокую мораль в первую очередь) дошла до жизни такой?! И это после падения режима большевиков, который, казалось, был пределом жестокости и безнравственности!

Больно, но это так.
Моральный климат в нечеловеческом обществе, созданном большевиками, был на уровне взаимоотношений людей, как ни парадоксально, здоровый. Дети без боязни ходили по городу вечером, ездили одни в кружки на автобусах и трамваях и никто за их здоровье не беспокоился. Не то что теперь. Когда, кажется, никто не имеет защиты от криминала: ни зам-министра финансов, ни губернатор, ни ветеран, ни пенсионер, ни красивая девушка, ни журналист.

Отморозком является российское государство, столь казалось бы трепетно строимое и лелеемое поколениями.
Отморозками являются коррупционеры на всех уровнях власти, которые (по оценке генеральной прокуратуры) воруют суммы соизмеримые с доходной частью бюджета страны. То что является в современной России нормой, в других странах преступление: один верных из признаков отмороженности. Отморозками являются судьи, для которых телефонное право – часть права а не бесправия и беззакония. Отморозки люди патрульной службы, зарабатывающие на дороге несравненно больше, чем на той же дороге женщины легкого поведения. Страна в целом является отморозком, а вовсе не отдельные ее представители и институты. Это не домысел – это всего лишь констатация очевидного.

Для того, чтобы исправить дело, надо за «деревьями» (частными проявлениями) увидеть, наконец,, ‘лес’ – то есть явление во всей его полноте.
Сегодня отморозками являются не отдельные негодяи. СЕГОДНЯ ОТМОРОЗКОМ ЯВЛЯЕТСЯ ФЕДЕРАЦИЯ В ЦЕЛОМ. Отморожена Россия сегодня не потому, что на большей части ее территории зимой мороз за 40ок и 50ят. А потому, что на ее территории установлено царствие не морали, а аморальности. Добро и зло поменялись местами. Страна, раскинувшаяся на девять часовых поясов: от Черного Моря до Сахалина – отморожена всюду: и в провинции, и столицах, в деревне, и в цитаделях власти, и в Сочи, и зоне ограниченной МКАДом. В которой концентрация денег в миллион раз больше, чем в рядовом городе – и пропорционально больше возможностей для беспредела.

Отморозок Россия.
Такой она является гражданам (и всему миру) сегодня. Это надо уяснить и понять. Чтобы начать бороться не с метастазами, а с заболеванием в целом. Начиная с выяснения его причин. Постановки диагноза. И нахождения лекарств, которые Российскую Федерацию – прекрасную страну с великой духовной, интеллектуальной и моральной традицией! – смогут возродить и поднять. Не с колен (стоять на которых, кстати сказать не зазорно а порою (например. в церкви) очень даже полезно и очищающе), а с низин нравственного падения, криминала и произвола, в которые освободившаяся от большевизма страна незнамо как угодила.

САМОДЕРЖАВНЫЙ КОМПЛЕКС
Для российского менталитета характерна склейка “эффективное единоначалие – это полновластие, не ограниченное ни временем, ни ответственностью перед другими силами”. На уровне государства – это самодержавие или же “сильная президентская власть”, любые ограничения которой считаются в массовом сознании лишним тормозом для управления и
“наведения порядка”.
Как известно, такая установка тесным образом связана с подданнической политической культурой, самоотчуждением от власти и политики: “пусть они там управляют, лишь бы исправно платили, не мешали моему благополучию, моя хата с краю”. Такие установки подкрепляются наблюдениями и ритуальными обсуждениями безответственности и безнаказанности руководства, обсуждениями того, “кого нам поставили сверху”, фрустрацией от участия в выборах с запрограммированным и/или сфальсифицированным результатом и т.д.
Требуемая альтернативная установка может быть выражена так: “единоначалие эффективно, если ответственно, подконтрольно обществу и находится под критическим наблюдением оппозиции, когда неэффективного руководите-
ля общество может мирным образом сменить согласно законным процедурам”.
Такой установке соответствует гражданская политическая культура: “мы, граждане, заинтересованные члены общества, должны участвовать в общественной и политической жизни, чтобы начальство было ответственным и чувствовало подконтрольность”.

[Юрий Магаршак]

ЧЕСТЬ СТРАНЫ – ЧЕСТНАЯ ПОЛИТИКА
Фрейм Россия/Запад характеризуется у россиян, с одной стороны, чрезмерной референтностью Запада (именно западные оценки остаются наиболее значимыми, вне зависимости от того, соглашаются с ними или яростно их отвергают), с другой стороны, неуверенностью в себе и обостренным чувством собственного достоинства. Это может выражаться как в
полном отрицании национальных достоинств, так и в навязчивом их превознесении.
Относительно открытой политической – парламентской – борьбы доминируют следующие полярные убеждения. “На Западе все в основном делается правильно и цивилизованно, нам нужно брать с них пример”, либо наоборот: “На Западе вся так называемая демократия лжива и продажна, поэтому и у нас так” (вариант: “нам это не нужно, и мы пойдем своим особым
путем”).
Необходимо связать российское, всегда обостренное, чувство собственного достоинства (с давними корнями дворянской чести и великоросской гордости) со способностью наладить мирный, справедливый и честный политический процесс, учитывающий разнообразие позиций и интересов, результатом которого будут ответственные лидеры у власти, проводящие эффективную (для страны, а не для себя) политику.
В этом отношении известное малодушие некоторых западников (“ничего в этой стране никогда не получится из-за ее тысячелетней рабской истории”) представляется тупиковым и безнадежным, тогда как амбиции обращенных не в прошлое, а в будущее самобытников более перспективны.
Западная система лжива и несправедлива? Так давайте в своей стране сделаем честную и справедливую! А уж если Россия такая исконно великая и духовная, так и политическое устройство в ней можно и нужно сделать приличным:
чтобы политики не боялись друг друга, умели договариваться, держали слово, были ответственными, честно соревновались и т.д.
В России образование, культура и наука остаются европейскими и европоцентричными (что сохранялось даже при сталинизме), поэтому Запад еще очень надолго останется значимым референтом, но все же центр тяжести должен быть смещен к собственным оценкам и собственной гордости, собственным представлениям о честности, достоинстве и справедливости, которые могут и должны воплощаться в политическом устройстве страны.
Только на этом пути произойдет сближение до сих пор непримиримых западников и самобытников в политике.

ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ МЕНТАЛИТЕТА:
ОТ “ИСКУССТВЕННЫХ” СТРАТЕГИЙ К “ЕСТЕСТВЕННОМУ” СКЛАДЫВАНИЮ
Сама идея целенаправленного изменения национального менталитета и мировоззренческих установок многим кажется не только неосуществимой, но и дикой. Такова одна из распространенных среди гуманитариев мифологем, особенно в среде отечественных историков, “культурологов” и всевозможных “профессиональных патриотов”.
Между тем, вполне эффективные и позитивные прецеденты в мире есть. Уже упоминавшаяся веротерпимость, утверждение принципа гражданского равенства, преодоление расизма, равноправие мужчин и женщин, формирование общей нетерпимости к семейному насилию, а также нормализация отношения к матерям-одиночкам, незаконнорожденным, резкое снижение ксенофобии во многих странах – все это кардинальные изменения общественной морали, которые были бы невозможны без существенной трансформации ментальных структур целых народов.
Нельзя не признать, что менталитет инерционен, его структуры постоянно подкрепляются в многообразных практиках (в том числе, в эмоционально внушительных интерактивных ритуалах [Collins 2004; Коллинз 2002, гл.1; Розов 2010]), поддерживаются сообществами и институтами, которые сами опираются на эти ментальные структуры. Эта “закольцованность”, неразрывная связь психических, культурных и социальных компонентов склонна вос-
производиться в поколениях и отторгать внешние воздействия. Каков же общий принцип трансформации мировоззренческих установок с точки зрения концепции ментальной динамики? Как всегда, все начинается с малых инициативных групп, желающих что-то изменить и продвинуться в социально-политическом и/или символическом пространстве.
Первый шаг – эти группы (кружки) появляются, регулярно собираются вместе, задумывают свои будущие стратегии, программы деятельности. Само по себе это уже эмоционально насыщенные ритуальные действа со своей фор-
мирующейся символикой, языком, лидерами и т.п.
Второй шаг – переход от закрытых ритуалов к открытым, к вовлечению новых членов в движение. Здесь есть два основных подхода: включение в уже существующие ритуальные практики, попытки переформатирования их в соответствии со своими целями, либо организация новых, альтернативных или дополнительных, ритуалов. Есть понятные достоинства и недостатки у каждого подхода: в первом случае приходится преодолевать противодействие прежних лидеров и привычных стереотипов, во втором случае главной проблемой становится привлечение участников к новой, непривычной (и часто подо-
зрительной, ничего не гарантирующей) активности. В любом случае, в успешных движениях инициативные группы начинают занимать ключевые позиции в организации и проведении ритуальных действ.
Сам факт широкого участия в продолжающихся эмоционально насыщенных ритуалах – свидетельство начавшейся перестройки ментальных компонентов: фреймов, символов, идентичностей, мировоззренческих установок и поведенческих стереотипов. Несмотря на это люди продолжают заботиться о своем социальном положении, безопасности и доходах. Если
их новая активность и установки противоречат этим базовым интересам, то большинство откажется от первых в пользу вторых и правильно сделает (другой случай – зомбирование, манипуляция сознанием неофитов в тота-
литарных сектах, но это никак не путь социально-политической реабилитации граждан).
Третий шаг, таким образом, – преобразование старых или образование новых, альтернативных обеспечивающих сообществ, дающих те самые социальное положение, безопасность и доход. Успех в данном пункте – это огромная победа в трансформации образа жизни и менталитета одного-двух поколений. Оставшиеся вопросы, связанные с институализацией изменений, обеспечением воспроизводства новшеств, их адаптивности пока не актуальны.
До наступления острого политического кризиса, чреватого эскалацией насилия, уже должны быть сделаны два первых шага (консолидация инициативных групп, выработка стратегий и успешные ритуалы с вовлечением новых участников).
Появление нескольких центров силы, отказывающихся от насилия как средства политической борьбы, – это отличная основа для третьего шага, формирования новых обеспечивающих сообществ. Собственно, они и составят социальную поддержку, столь важную для центров силы, которые, в свою очередь, будут гарантом безопасности, возможно, также социального престижа и доходов.
Нет ни возможности, ни смысла пытаться искусственно запрограммировать будущие социально-политические процессы и ментальные изменения.
Речь идет только о том, что вышеуказанные шаги как “искусственные” стратегии направлены на формирование условий, облегчающих, повышающих вероятность последующего “естественного” складывания в желательном направлении.

МАЛЫЕ ИНИЦИАТИВНЫЕ ГРУППЫ – КТО ОНИ?
Питательная среда для кристаллизации и образования таких групп – это, прежде всего, те реформаторы из гнезда “недовольных”, которые устали только говорить и готовы уже что-то делать.
Участниками не обязательно могут быть только аутсайдеры (в отношении государственных структур, бюрократии и привластного бизнеса). Среди инсайдеров еще остались честные службисты, заинтересованные в повышении эффективности и качества государства. Такова обнаруженная в опросах М.Афанасьевым “элита развития”, включающая “известных в своих регионах и профессиональных сообществах представителей социально-профес-
сиональных групп, исполняющих важнейшие публичные функции: государственное управление, оборона и охрана правопорядка, юриспруденция, предпринимательство, корпоративное управление, здравоохранение, наука и
образование, массовая информация и публичная экспертиза” [Афанасьев 2009].
Разумеется, никакое новое дело не может начаться без подвижников. Из них самые перспективные – те, чья деятельность более всего нуждается в общественной и государственной поддержке, либо страдает от препятствий,
чинимых госструктурами.
“Питательный бульон” для такого рода групп уже есть. Это блогосфера, всевозможные сайты и форумы на социально-политические темы, Интернет-сообщества и социальные сети (“одноклассники”, “в контакте”, “профессионалы” и проч.). В политико-идеологическом плане вся эта огромная активность служит, главным образом, для “выпускания пара”, а также личного самоутверждения каждого участника, особенно, когда он “прикладывает” оппонента, “разносит” статью известного публициста и т.п. Ситуация изменится, когда появятся призывы типа “пора что-то делать, наконец” и люди из одного города начнут встречаться, пусть в самом малом составе (3-7 человек – с таких групп много чего начиналось в истории).
Ради чего собираться? Три большие темы (сферы активности) представляются наиболее важными.
Первое – общее, в перспективе институциональное, решение локальных и частных проблем, особенно связанных с предоставлением государством публичных услуг и обязанностями граждан перед государством (от всевозможных
лицензий, разрешений, справок до проверок, налогов и армейского призыва). Эта сфера значима для конвертации растущего социального недовольства не в жалобы высокому начальству с перекрытием магистралей, а в рост
самоорганизации и взаимопомощи на местах, что всегда ведет за собой социально-политическую мобилизацию, но уже мирную и конструктивную.
Второе – защита личности, прав, свобод и собственности: все вопросы, связанные с противодействием попыткам монополизации, прессингу со стороны властей и разного рода рейдерству, с незаконным использованием сило-
вых структур, правоохранительных органов в политике и экономической конкуренции, с безопасностью общественно-политической деятельности и поддержки оппозиционных движений и т.д. Данная тема также отвечает массовым интересам, но системным эффектом успеха будет возрождение открытой конкурентной политики, поскольку уже можно будет не бояться формировать самостоятельно коалиции, поддерживать финансово оппозиционные силы и т.д.
Третье – профилактика насилия, особенно в столкновениях между силами правопорядка и протестными выступлениями (митинги, марши, забастовки и проч.), разработка альтернативных – мирных – путей гражданского сопротивления и взаимодействия с властями. Это направление деятельности должно нейтрализовать радикализацию политического противостояния, происходящую обычно при подавленной публичной политике и ухудшении социально-экономической ситуации. Как было сказано выше, только при минимизации насилия политический кризис получает предпочтительное раз-
решение в становлении мирной полиархии – конкуренции-сотрудничестве нескольких автономных центров влияния и силы.

ВОВЛЕЧЕНИЕ ГРАЖДАН – ОСНОВНЫЕ ТИПЫ РИТУАЛЬНЫХ ДЕЙСТВ
Характер следующего этапа в деятельности каждой группы сильно зависит от решаемых проблем и подхода к ним. Иногда бывает вполне достаточной сетевая структура: люди обмениваются правовой и прочей информацией, формами документов, адресами служб поддержки и т. п. Однако, согласно теории интерактивных ритуалов, прочные связи доверия, готовность к совместным действиям, взаимные обязательства возникают только при личных знакомствах, собраниях “здесь и сейчас”, причем с единым фокусом внимания, общими символами и сильными эмоциями [Collins 2004].
Где же проводить большие собрания при известной практике препятствий и фактических запретов со стороны властей на любую “несистемную” общественную активность? Появляется пункт общего интереса всех групп и движений – чтобы в каждом городе, особенно крупном (а в таких гигантах как Москва и Санкт-Петербург – в каждом районе) появился свой “гайд-парк”, место, достаточно обширное, с несколькими эстрадами для митингующих, где люди могли бы собираться, произносить и выслушивать речи, знакомиться, т.е. реализовывать свое конституционное право на мирные собрания, при-
чем не мешая автомобильному движению и не прося никаких разрешений у городского начальства. Немногочисленная милиция тут понадобится только для одного – усмирять провокаторов и буянов, призывающих к насилию
или мешающих мирным собраниям граждан (в частности, “шпану на довольствии” с ее улюлюканьем, бараньими тушами, летающими фаллосами и прочим “креативом”).
Для большинства россиян, особенно аутсайдеров, главным обеспечивающим сообществом был и долгое время останется “ближний круг”, включающий родных и друзей. Соответственно, самые значимые ритуалы происходят в этом составе. В каком же случае участие в альтернативных ритуальных действах (встречи с малознакомыми пока единомышленниками, разного рода общественная активность) станет выигрышным для человека в его “ближ-
нем кругу”?
Ответ прост – нужен успех этой деятельности, причем успех, выражаемый в хорошо понятных “земных” интересах и ценностях семей, соседств и дружеских компаний: стало легче оформлять документы и вести бизнес, стало возможным требовать ремонта дома, починки дорог, благоустройства территории и добиваться этого, стало понятно, куда и на что идут наши налоги, стало возможным это контролировать и т.д.
Итак, новые широкие ритуалы эффективны только тогда, когда выстраиваются вокруг общественной деятельности, приносящей зримую пользу рядовым участникам. Уличные собрания хороши для привлечения сторонников и моби-
лизации широких движений. Главная же работа по любой серьезной проблеме включает привлечение специалистов, профессиональные обсуждения, выработку решений, подготовку документов, многократные переговоры с пред-
ставителями госструктур и бизнеса, мониторинг деятельности; нередко требуются специальные социальные исследования.
Естественное место для локализации такой активности – университеты, академии государственной службы, вузы с профильными факультетами и кафедрами по характеру проблемы. Значимость привлечения студенческой
молодежи к общественно-полезной деятельности в плане трансформации менталитета подрастающих поколений вполне очевидна и особых обоснований не требует.
Университет, академия, учебный институт – не улица, сюда можно и нужно приглашать и чиновников, и бизнесменов, и разного рода подвижников, когда обсуждаются насущные проблемы, прямо касающиеся их рода деятельности. Успех в решении этих проблем естественным образом становится и их личным профессиональным успехом, повышающим их ста-
тус в главных для них ритуалах и обеспечивающих сообществах, будь то департамент мэрии, управление министерства или местное бизнес-сообщество. Именно в университетских аудиториях, а не на уличных митингах может и должна получить распространение установка допущения разносторонности.
Итак, наиболее эффективная стратегия трансформации менталитета – это стратегия интеграции представителей разных групп и слоев вокруг деятельного решения реальных социальных проблем.

[Юрий Магаршак]

УСЛОВИЯ ПРЕОДОЛЕНИЯ САМОДЕРЖАВНОГО КОМПЛЕКСА
Многочисленные внешние препятствия, с которыми столкнется представленная выше стратегия, неизбежны, преодолевать их придется практически, с учетом ресурсов каждой группы и множества других обстоятельств.
Основное внутреннее, ментальное препятствие – это ранее рассмотренный самодержавный комплекс вкупе с этатистским патернализмом (“все это должно делать государство, а для этого нужен крутой начальник – настоящий хозяин, который наведет порядок”).
Трансформация подобной установки у человека, социальной группы – это настоящая ментальная революция, кардинальная смена идентичности и политического мировоззрения. Соответственно, речь должна идти об участии в серии
эмоционально внушительных ритуальных действ, формирующих и подкрепляющих такие установки.
Три типа событий составляют стержень требуемой серии:
1) уход непопулярного, безответственного руководителя вследствие мирного организованного протеста, предвыборной агитации, судебного процесса или других стратегий и практик политической борьбы;
2) демократический выбор нового руководителя, особенно человека известного и узнаваемого “в лицо”;
3) деятельное участие в начинаниях выбранного руководителя и совместное переживание успеха.
Несложно увидеть изрядную уязвимость по всем трем пунктам.
Даже если удастся организовать мирный протест и добиться снятия прежнего руководителя (на любом уровне – от главы поселковой или районной администрации до президента страны), то, скорее всего, нового начальника “поставят”.
Даже если удастся провести честные выборы и новый руководитель будет считаться выбранным обществом, даже если этот выбор окажется удачным, вовсе необязательно, что его деятельность окажется успешной. Она может забуксовать или вовсе провалиться из-за противодействия бюрократических структур, апатии населения либо из-за неудачной охватывающей экономической конъюнктуры.
Если это происходит в обществе, где гражданская политическая культура уже сильна, то она вряд ли разрушится (политические провалы Дж. Буша-мл. не подорвали ее в США, вполне вероятная пробуксовка политики Барака
Обамы также ее не отменит). Однако, если гражданская политическая культура находится в зародыше, то отрицательное подкрепление в любом из пунктов может надолго ее дискредитировать и актуализировать старые привычные
подданнические установки (наиболее яркие случаи – Веймарская Германия и постперестроечная Россия).

ИСТОРИЧЕСКАЯ КОЛЕЯ ГЛУБОКА, БЛИЗКА, НО НЕ ФАТАЛЬНА
Соскальзывание российской политики в глубокую многовековую колею авторитаризма и “русской власти” [Пивоваров 2005; Дубовцев, Розов 2007] – постоянная близкая опасность, к которой надо привыкнуть и которой упорно противодействовать, чтобы не вдаваться в очередную эйфорию (с последующей непременной жестокой фрустрацией), как в октябре 1905 г, феврале 1917 г., в хрущевскую Оттепель и в горбачевскую Перестройку.
Несмотря на “эффект колеи”, нет принципиального исторического запрета на то, чтобы, во-первых, часть российского населения научилась решать свои насущные проблемы посредством самоорганизации, более широкой, чем “ближние круги”; во-вторых, – был достигнут критический уровень защиты личности и собственности, делегитимирующий политиче-
ские репрессии; и в-третьих, – сформировался общественный консенсус о недопустимости насилия, использования правоохранительных органов в политической борьбе.
Но это и есть главные условия последующей кристаллизации новых центров влияния и силы в политике, успешного разрешения будущего политического кризиса (череды кризисов) в становлении мирной полиархии.
Следующий шаг – структурные изменения в обеспечивающих сообществах, которые, по определению, предоставляют индивиду не только эмоциональный комфорт, но также безопасность, социальное положение и основной доход, причем посредством формальных или неформальных институциональных форм. Значит, изменения в составе и свойствах обеспечивающих сообществ уже прямо затрагивают отношения и ресурсы, связанные с применением принуждения и насилия, с социальными иерархиями, с распределением и обменом экономических благ. Кроме того, стратегии изме-
нения сообществ должны быть разными для разных габитусов (инсайдеров и аутсайдеров, обывателей и подвижников, охранителей и радикалов, реформаторов и равнодушных, западников и самобытников и т.д.), поскольку их носители имеют различные типы обеспечивающих сообществ. Но это уже тема отдельного разговора.

[Андрей Кончаловский]

http://www.konchalovsky.ru/sub2.php?razdel=0&id=42

Nov. 30th, 2010 at 3:59 AM

Способность себя ограничивать делает человека свободным

Поводом для этой публикации послужило выступление режиссера Андрея Кончаловского на международном симпозиуме "Культура, культурные изменения и экономическое развитие". Обсуждалось влияние культуры на способность общества к развитию. Что первичнее - политика или культура? От решения или хотя бы осознания этих проблем зависит будущее России. Мы пригласили Андрея Кончаловского на традиционный "Деловой завтрак".

Поставить вопрос бывает сложнее, чем найти ответ. На симпозиуме присутствовали замечательные люди, приехавшие по приглашению научного руководителя Высшей школы экономики Евгения Ясина: лауреаты Нобелевских премий, крупные культурологи, экономисты, состоялись телемосты с университетами США. Для меня было откровением пообщаться с моими кумирами, я бы сказал, учителями в области культурологии - американцем Лоуренсом Харрисоном и аргентинцем Мариано Грондоной. Я во многом сформировал понимание судьбы моей страны под влиянием их работ и, конечно, работ ушедшего от нас профессора Самюэля Хантингтона.

Российская газета: Шла речь о влиянии культуры на развитие общества. Что в данном случае понимается под словом "культура"?

Кончаловский: Конечно, речь не о том, в какой руке держать вилку, и даже не о великих творениях искусства. Есть более глубокий смысл, который французский социолог Алексис де Токвиль определял словом "нравы". Он писал, что Конституция не может быть действенной, если ей сопротивляются нравы населения. И вот пример. Харрисон двадцать лет пытался постичь причины медленного экономического и политического развития стран Латинской Америки и сделал вывод, что темпы зависят от культуры - т.е. логически связанной системы ценностей, установок и институтов, влияющих на все аспекты поведения - личного и коллективного. Культура - этический код, ментальность, нравы, национальные особенности. Формирование этой ментальности - процесс долгий, он зависит от географии, религии, истории, масштабов страны, ее климата.

РГ: Так в чем же причины отставания Латинской Америки, по Харрисону?

Кончаловский: Он пришел к выводу, что есть культуры, которые сопротивляются прогрессу, его душат. Пример - Гаити. И сформулировал четыре фактора, от которых зависит, инертна культура или открыта для новых веяний, благоприятна она для развития творческих способностей людей или их подавляет. Первый фактор: радиус доверия - способность радоваться успехам другого, огорчаться его неудачам. Выяснилось, что в отсталых странах радиус доверия ограничен семьей. Все, что за ее пределами, вызывает безразличие или враждебность. Для таких обществ характерен непотизм - кумовство, раздача должностей родственникам и друзьям, коррупция. Вам это ничего не напоминает?

РГ: Допустим. Второй фактор?

Кончаловский: Жесткость морального кодекса. Обычно источник системы этики и морали - религия. В иудо-христианской морали человек ответствен перед Богом за свои деяния. Но в разных конфессиях мера ответственности различна: в одних нарушение морали искупить можно, в других - нельзя. Иной раз достаточно покаяться - и ты снова чист. Третий фактор: использование власти для личного обогащения. В некоторых странах человек, получивший власть, автоматически получает лицензию на обогащение. Типичный президент латиноамериканской страны покидает свой пост очень богатым человеком.

И наконец, четвертый фактор: отношение к труду, к новаторству, к богатству. В отсталых странах труд - повинность. Новаторство воспринимается как угроза стабильности, ересь. Отношение к богатству определяется уверенностью, будто ценности существуют в неизменном количестве, их только перераспределяют. Процветание другого воспринимается, как лишение тебя куска. Успех соседа - угроза твоему благополучию. В культуре же динамической наоборот - богатство понимают как величину постоянно прирастающую, она нарабатывается трудом, и сама идея перераспределения невозможна.

РГ: Очень интересный тест для России.

Кончаловский: Не меньше поразили меня работы аргентинского социолога Мариано Грондоны, изучавшего ментальность латиноамериканских крестьян. Он назвал свою систему типологией крестьянского сознания. Изначально этический код крестьянства был общим для всех народов, но потом под воздействием климата, войн, миграции, религии он эволюционировал, причем с разной скоростью. А кое-где так и застыл в Средневековье. И вы правы: все это прекрасно проецируется на русскую культуру.

РГ: То есть для развития нужно понять, что в особенностях российского сознания мешает стране нормально развиваться?

Кончаловский: Мы эти особенности знаем. Пренебрежение к закону, разнузданность власти, неготовность людей к взаимному сотрудничеству, отсутствие гражданского сознания, эгоистичное преследование личных интересов - это все черты крестьянского сознания.

РГ: Разве этого нет в других странах?

Кончаловский: Конечно, в той или другой степени есть. Но в Латинской Америке, Африке и России эти явления особенно остры, они создают эффект мощного торможения.

РГ: Вы сказали о крестьянском сознании, но ведь Россия быстро урбанизировалась.

Кончаловский: Вот и Евгений Ясин, когда я назвал Россию страной с крестьянской ментальностью, возразил точно так же: большинство населения давно живет в городах. Но крестьянская этика характерна не только для селян, но и для тех, кто на заводах, в банках, даже в Кремле. Там уже не помнят о своих крестьянских истоках, но ценности исповедуют те же. Хотя бы принцип доверять только друзьям или родственникам.

РГ: Вы надеетесь, что это, фундаментальное, можно изменить?

Кончаловский: Я шел на симпозиум в надежде понять, как анализ этих основополагающих категорий может помочь нам нащупать пути реформы национального сознания. У нас есть только одна научная организация, способная пролить свет на причины провала всех попыток властей направить страну по пути модернизации, - Высшая школа экономики. Этого крайне мало. Попытки такие регулярно проваливаются уже лет триста, а правительство до сих пор не понимает, что необходимо научное исследование национального менталитета. Нужно понять, почему большинство народа не хочет участвовать в строительстве общества. Почему нация и власть у нас - два несоприкасающихся субъекта, а государство для рус ского человека трансцендентно. Ведь до сих пор актуальна мысль Плеханова о том, что демократия в России начала ХХ века была невозможна, ибо не было исторических предпосылок для ее развития. Один ученый из Африки сказал о своей стране: "У нас hardware демократический, но software - авторитарный". Как быть с нашим русским software? Надо перезагружать программу.

РГ: А кто программисты?

Кончаловский: Их я и надеялся увидеть на симпозиуме. Тем более что, по мнению Грондоны, крестьянское сознание пока доминирует в большинстве стран. Но обратите внимание, как инертное сознание, его верования и ценности, влияют не только на развитие конкретной страны, но и на более общие процессы. Вот ЕС сейчас увлечен идеей единой Европы с единой валютой, рынком и экономическими правилами. Но оказалось, что у некоторых стран свое понимание экономической дисциплины. Результат - кризис в Греции, назревающий кризис в Испании... Потому что неоднородны этические принципы. Не удивлюсь, если проблемы возникнут у Болгарии или Румынии. Может даже встать вопрос о сужении зоны евро.

РГ: Что в Греции, например, может сопротивляться единому пониманию экономической дисциплины?

Кончаловский: Если вы согласны, что один из главных факторов национальной культуры - религия, то вспомним, что Греция принадлежит к православной христианской традиции. А это византийское наследие. Буржуазия в странах восточного христианства начала складываться веков на пять позже, чем в Западной Европе. Есть индекс человеческого развития ООН: самая развитая страна имеет индекс 1, самая отсталая - 162. Так вот, у стран протестантских показатель равен 9,2, католических - 17,4, православных - 62,6. Выразительные цифры?

РГ: Что из них следует?

Кончаловский: Думаю, многие наши проблемы связаны с размытостью этического кода. В православии грех легко искупить раскаянием и исповедью, и нет понятия "смертный грех". Даже школьник всегда предпочтет учителя добренького - можно безнаказанно шалить. Не здесь ли причины легкого отношения к закону в России? Конечно, есть различия и в православных странах. В Греции больше терпимости к инаковерующим, священник там может служить совместную службу с католическим священником, может даже играть в футбол.

РГ: Что, климат другой?

Кончаловский: Не только. Другой тип распространения вероучения. Христианство развивалось неотрывно от традиций античной философской школы, и даже вопроса не вставало, может ли богослов размышлять. Труды Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого говорят о том, что они знали греческий и латинский, свободно оперировали философскими категориями. Богословские школы раннего христианства учили не только языкам, но и диалектике, риторике, схоластике, геометрии, астрономии, музыке. Богословская среда и была интеллектуальной средой Европы. Но вот христианство разветвилось, Завет был переведен на славянский язык, и при всем колоссальном значении этого акта был один важный недостаток: греческий язык, латынь, дающие ключ к античной мудрости, были на Руси неизвестны. Русь оказалась изолированной от европейских традиций греческо-римской схоластики, от античной и средневековой философской мысли. Как пишут историки Карацуба, Курукин и Соколов, Русь упустила опыт открытой богословской дискуссии. Признаком благочестия стал считаться нерассуждающий разум ("не должно смети иметь мнение, не чти много книг, да не во ересь впадеши"). Это подтверждает выдающийся историк Ключевский: "Целые века греческие, а за ними и русские пастыри... приучали нас веровать, во все веровать и всему веровать. Это было очень хорошо, потому что... в те века вера - была единственная сила, которая могла создать сносное нравственное общежитие. Но не хорошо было то, что при этом нам запрещали размышлять... нас предостерегали от злоупотребления мыслью... нам твердили: веруй, но не умствуй. Мы стали бояться мысли как греха раньше, чем умели мыслить, мы стали бояться пытливого разума как соблазнителя". Ключевский коснулся самого нерва русской ментальности - метода мышления. Вера, исключающая размышления, обречена на фанатизм, на нетерпимость к инакомыслию. Вся история нетерпимой к новшествам Руси это подтверждает.

РГ: Ключевский против православия?!

Кончаловский: Он ни в коей мере не отрицал духовную ценность русского православия - он сам был верующим. Но как человек мыслящий, он анализировал те стороны национальной ментальности, которые казались ему недостатками. Он искал причины инертности нашей культуры, а это первый шаг к излечению. Эволюция свойственна всему живому, ее нельзя остановить, можно только замедлить. Поэтому критическое осмысление ценностной системы даже такой важной части русской культуры, как православие, необходимо - ради жизнеспособности и страны, и ее духовной основы. Я понимаю, что это тема взрывоопасная. Возможно, поэтому политики и экономисты предпочитают ее не касаться, не пытаются осмыслить влияние культурных и религиозных ценностей на развитие общества. Предпочитают говорить о неудачных политических решениях, о слабости социальных институтов или неразвитом гражданском обществе. Но рано или поздно историческая необходимость заставит задуматься о том, какое наследие тормозит страну и общество в их развитии.

РГ: "Загадочная русская душа"? Может, ей лучше остаться загадкой?

Кончаловский: Россия - загадка не только для Запада, но и для самих русских, и мы даже не пытаемся расшифровать эту "энигму". У нас, повторяю, нет институтов, которые по заказу правительства работали бы над исследованием типологии российского менталитета. Хотя бы для того, чтобы прогнозировать реакцию народа на тот или иной шаг властей.

РГ: Сегодня Россия действительно предъявляет больше вопросов, чем ответов.

Кончаловский: Я бы мечтал получить ответ хотя бы на три. Вот первый: почему в России так и не возникло буржуазное сознание, почему не появился средний класс? Средний класс - это мировоззрение, сформированное экономической независимостью от власти. И как следствие - создание партии для независимости политической. Второй вопрос: почему у нас опасно служить в армии? Смертей в Российской армии в мирное время больше, чем в Ираке и Афганистане вместе взятых за все время военных кампаний - почему? И наконец: почему русские могут полететь в космос и не могут сделать приличный автомобиль?

РГ: У вас есть гипотезы?

Кончаловский: Есть одна общая причина. Если ракета не полетит, кого-то строго накажут. В другие времена расстреляли бы. Это значит, что в сферах государственной важности есть персональная ответственность. Чехов писал: "Если в сортире воняет, и никакой жизни нет от воровства, то виноваты все, а значит, никто". "Никто" не виноват, ибо отсутствует понятие индивидуальной ответственности.

РГ: Итак, узкий круг доверия, нет чувства личной ответственности, нет страха нарушить закон. Этим и определяется наша жизнь? В общем, похоже на правду.

Кончаловский: И я не знаю, когда мы от этого освободимся. Потому что все мы, снизу доверху, заложники этой ситуации. Самая сложная задача, стоящая перед российским правительством, - попытаться внедрить в общество систему личного и коллективного чувства ответственности. Я убежден, что русские "национальные особенности" таят в себе не только конструктивные, но и разрушительные силы, и эти силы могут оказать более глубокое влияние на течение событий в России, чем силы внешние - будь то США, Китай или глобализация. Пока мы не расшифруем этические установки, тормозящие развитие страны, мы не создадим гражданское общество.

РГ: Вы все это высказали на симпозиуме. Была реакция?

Кончаловский: Я не терял надежды, что можно выделить основной этический принцип, "философский камень", порождающий большинство наших проблем. Я спросил Грондону, не кажется ли ему, что основополагающим принципом динамической культуры стала индивидуальная ответственность человека перед Богом. Отсюда и широкий круг доверия, и требовательность к качеству своего труда, и самоидентификация с проблемами других... Грондона отделался фразой "очень интересно".

РГ: Были доклады, посвященные России?

Кончаловский: Они были содержательны и полезны. Но большинство ограничивалось цифрами, графиками и сравнительными характеристиками России с другими странами. Было впечатление, что никто из наших ученых не придает значения типологии культурных особенностей Грондона - Харрисона, а это, я бы сказал, таблица Менделеева в культурологии. Впечатляла работа Ясина, Лебедевой и Татарко "Вектор развития стран в едином пространстве ценностных измерений" - в ней доказано довольно грустное состояние русского менталитета, еще далекого от общественного сознания передовых демократических стран. Но рекомендации отсутствовали. Вообще, на симпозиуме не прозвучало ни одного совета, как толкнуть российское сознание на путь развития. Было ощущение консилиума врачей, которые констатируют, что пациент опасно болен, но вместо лечения заявляют, что было бы неплохо, чтобы он выздоровел. Но это очевидно! Важно - как лечить, где лекарство? На вопрос, как избавить общество от иерархической системы, уважаемый Евгений Ясин сказал, что лучшее лекарство от иерархии - демократия.

РГ: А это не так?

Кончаловский: Я спросил Ясина, как он видит возникновение демократии в России? Ясин на это ответил: погодите, недолго ждать! Как все-таки живуча эта либеральная мечта, что демократия где-то рядом за углом! Профессор Ясин добавил: проблема России в том, что ее правители требуют вертикали власти, а это большой порок. Но вот важный вопрос: демократия - это причина или следствие? Если Евгений Ясин уверен, что иерархия исчезнет, а новая ментальность появится в России в результате демократии - то какие же силы установят эту демократию? По-моему, здесь есть трагическое заблуждение. Демократия не может быть причиной, она - следствие некоей эволюции фундаментальных ценностей в сознании народа, которые пробудят в нем стремление к гражданскому обществу и демократии.

РГ: Итак, получается, что ведущие интеллектуалы страны не готовы подступиться к этому кругу проблем?

Кончаловский: Они не придают им достаточного значения. И потому не готовы обсуждать какие-либо меры, способствующие развитию. Английский ученый Джон Грей писал: "В XXI веке мир наполнен грандиозными руинами несостоявшихся утопий ХХ века". После обвала финансовой системы либерального мира его слова звучат особенно отрезвляюще. Он говорит, что если научное знание человечества постоянно обновляется и растет, то этика осталась такой, какой была три тысячи лет назад. Достижения одного поколения в этой области могут быть утеряны в следующем. Это глубокая мысль. Современного человека можно за пару часов превратить в жалкое дрожащее существо, в животное. Для этого не нужно быть узником иракской тюрьмы "Абу-Грейб", достаточно быть ее тюремщиком. Фото солдат США, издевающихся над заключенными, - тому доказательство. Джон Грей утверждает, что любая цивилизация достигает расцвета и приходит к упадку. Мы должны об этом помнить.

РГ: Но если мировой кризис - системный, что идет на смену нынешним укладам?

Кончаловский: На самом деле в мире уже идет новый процесс: медленное, но неуклонное слияние трех властвующих элит - политической, финансовой и медиа. В России к тому же законодательная, исполнительная и судебная власти слились в один монолитный институт. Но тогда резко возрастает роль этих властвующих элит в конструкции социальных систем. В разных обществах формируется конгломерат, который Александр Зиновьев называл "сверхвластью": "В мире наступает постдемократическая эпоха. Не только в развивающихся, но и в развитых странах происходит ограничение гражданской демократии. Мир переходит от уровня общества к "сверхобществу". Зиновьев даже утверждает, что мы входим в эпоху "планируемой истории". Но если так, "сверхвласти" потребуется научное понимание реальности, а оно невозможно без понимания культурного кода своей страны. В этом и состоит роль культурологии - если "сверхвласть" осознает необходимость реформ национального сознания, дать ей инструмент анализа.

РГ: Вам не кажется, что идея реформ таких ключевых понятий, как национальный менталитет, отдает утопизмом?

Кончаловский: Конечно, менталитет выковывался веками. Его устойчивость сродни устойчивости экосистемы. Экосистему нельзя резко изменить. Потребуются новые уровни познания и политики, чтобы влиять на национальное сознание. Культуру нации не изменишь грубой силой - это видно на примере Ирака или Афганистана. Наивно пытаться менять сознание народа с помощью штыков и декретов. Мы еще очень далеки от понимания того, какие тонкие инструменты нелинейного мышления нужны, чтобы влиять на национальную культуру.

Россия склонна искать причину своих бед где угодно, только не в себе, не в своей культуре. Сдвиги в национальном сознании станут возможными, только если политические, интеллектуальные и общественные лидеры России поймут, что есть традиционные ценности, которые ее тормозят на пути к цивилизационному прогрессу. У Эйнштейна спросили, что помогало ему в его открытиях. Он ответил: "Я просто прислушался к голосу природы. Он очень тихий, но у меня хороший слух". Так вот, я мечтаю, чтобы человечество научилось слушать шепот природы, сформировавшей национальные особенности разных народов и рас. Только тогда мы поймем, как помочь странам с инертным сознанием открыться для процветания и равноправия.

РГ: И последний вопрос вам уже как к кинематографисту. В киносообществе явный раскол - вплоть до выхода из Союза кинематографистов и создания нового Киносоюза. Что вы думаете об этом?

Кончаловский: Ситуация сложная, печальная. Но мы должны коснуться дна, чтобы потом оттолкнуться наверх. Мы долго опускались. Закончилось государственное финансирование кинопроизводства. Больше нет государственного руководства советским киноискусством. Союз кинематографистов был орудием такого руководства, он создавал иллюзию свободы художника. Теперь он умер, но просто еще не знает этого. Почему? Потому что нет такой профессии - кинематографист. Кино состоит из разных профессий: режиссер, актер, оператор, осветитель... Что общего между продюсером и гримером? Поэтому должен быть союз профессиональных гильдий. А сейчас это организация, у которой нет ясных целей, и единственная ее функция, кстати, очень значимая - быть собесом. Союз посыпался, когда руководство союза попыталось вернуть в нее идеологию. Стали звучать рассуждения о том, кто у нас борется за славу России, а кого якобы финансируют западные спецслужбы, кто у нас патриот, а кто нет. А когда исключили за инакомыслие президента гильдии критиков - уж вовсе запахло ждановщиной. И тогда часть кинематографистов заявила: мы не хотим этого! Никто не вправе решать, какие мы должны снимать фильмы, какие не должны. Вышедших несколько десятков - мало? Но посмотрите, кто ушел. Это выдающиеся кинематографисты, цвет российского кино, наша элита. Так что раскол назревал и осуществился.

РГ: Но не абсурдно существование двух киносоюзов?

Кончаловский: Точно так же абсурдно, как существование двух национальных киноакадемий. Была академия "Ника" - и тут возникает "Золотой орел". Я считаю, это и положило начало расколу. Возникло противостояние "своих" и "чужих". Возникли курьезы, когда одному фильму дали 12 "орлов" за мужскую роль - такого не было в истории кино! Это ослабило доверие к премии.

РГ: Но создание второго союза вряд ли приведет к миру.

Кончаловский: Конечно, это пиррова победа. Но есть два принципа руководства. Один - лидерство и подавление инакомыслия. Второй - вовлечение. Убеждение, что когда вместе - получается лучше. Кинематографисты должны быть объединены одной идеей - как сделать национальное кино лучше. Они должны чувствовать, что государство их слушает. Сейчас мыслящие кинематографисты испытывают отчаяние от того, что не играют никакой роли в управлении кинематографом. Финансирование идет через вновь основанный фонд, но он не имеет отношения к киногильдиям. Мне кажется, нужно найти новую архитектуру киносообщества - это может быть конфедерация гильдий с председателем, который представляет какую-то гильдию и меняется каждый год по ротации.

[Chugunka10]

Не согласен с Кончаловским, с его четырьмя принципами. Вот возьмём радиус доверия. Кончаловский утверждает, что у нас он ограничен семьёй. Нет, конечно. У нас и в семье такое бывает чего между чужими людьми не происходит. Примеров тому масса. Я лично, да и не только я, разграничиваю по другому принципу. У человека может быть или социальное поведение или асоциальное. Я позаимствовал это термин у Конрада Лоренца. Он употреблял эти термины в своих работах. Вот как он описывал социальное поведение галок. Галки, когда кто-то из хищников нападает на одну из них все скопом нападают на агрессора. Не задумываясь о последствиях для каждой галки в результате этого столкновения. И такое поведение в галках заложено от природы, в инстинктах. А у человека не так. Инстинкты инстинктами, но умение мыслить сказывается. И его поведение может быть асоциальным. Вот как Левада описывал поведение русского человека.
Здесь: http://polit.ru/lectures/2004/04/15/levada.html"
"Дальше я упомяну еще 2 момента. Человек не просто беспомощно терпеливый, что мы видим по многим данным и в реальной жизни, которую вы сами можете оценивать. Человек наш лукавый, он думает, что он стерпит, и его не тронут. Что кого-то разорят, а его - нет. Что он послушается и стерпит повышение цен, но сумеет получить зарплату, с которой налогов не заплатит, и покроет это повышение. Эта черта является одной из самых прочных. Когда мы спрашиваем людей, приходилось ли вам поступать вопреки тому, что совесть велит, в разные времена процентов 15 говорят, что никогда, а все остальные говорят - “да”. Часть людей говорит “так всегда приходилось жить”, часть говорит “ради трудового коллектива, ради семьи, а то и просто страха, приходилось и приходится”. Когда мы спрашиваем людей, а можно ли в армию не ходить и детей туда не отдавать, больше половины отвечает - “можно”. Можно ли без билета в трамвае ездить? 60% отвечает “почему бы и нет”. Правда, когда мы спрашиваем, а как с налогами быть, вылезает такая штука: если налоги не платит хозяин – плохо, олигарх – еще хуже, он ведь нас ограбил. А если я не плачу – это хорошо. На том стояла и стоит, и поэтому не может сдвинуться, наша земля. По-моему, это одна из глубочайших основ всеобщей коррумпированности общества, слева направо и сверху донизу. И отсюда всякие трудности."
Вот это и есть главная черта нашего народа-асоциальность, эгоизм. Каждый человек думает, что он выживет в одиночку, а не в социуме. И почему Кончаловский эту черту называет крестьянским самосознанием я не понимаю.
И далее Кончаловский пишет, что в динамической культуре "богатство понимают как величину постоянно прирастающую, она нарабатывается трудом, и сама идея перераспределения невозможна." Наоборот на Западе делятся, там главенствует принцип: Живёшь сам, дай жить другим. А у нас не так: Я буду жить, а ты подыхай. Хотя в принципе мы с Кончаловским говорим практически об одном и том же.
Он называет это крестьянским самосознанием: «Пренебрежение к закону, разнузданность власти, неготовность людей к взаимному сотрудничеству, отсутствие гражданского сознания, эгоистичное преследование личных интересов.» Я асоциальностью. И она есть везде, во всём мире, только у нас такая линия поведения является главенствующей.
Кончаловский задаёт вопросы: «Я бы мечтал получить ответ хотя бы на три. Вот первый: почему в России так и не возникло буржуазное сознание, почему не появился средний класс? Средний класс - это мировоззрение, сформированное экономической независимостью от власти. И как следствие - создание партии для независимости политической. Второй вопрос: почему у нас опасно служить в армии? Смертей в Российской армии в мирное время больше, чем в Ираке и Афганистане вместе взятых за все время военных кампаний - почему? И наконец: почему русские могут полететь в космос и не могут сделать приличный автомобиль?»
У меня есть ответы на эти вопросы. Средний класс у нас не возник потому что наше общество бедное. Буржуазное сознание возникает при определённом достатке. И потребность в демократии тоже. Вот как сейчас оно возникает в Москве. В Москве достаток больше и вследствие этого поведение москвичей отличается от поведения жителей остальной России и отличается резко.
И также для меня ясно почему мы можем делать ракеты, а не можем автомобили. Потому что на производство ракет выделяется гораздо больше средств, чем на производство автомобилей и поэтому туда устремляется наиболее лучшая часть нашего общества. Если бы больше средств направлялось в автомобилестроение, то в этом случае туда были бы направлены лучшие умы государства. Это элементарно.
Согласен с Кончаловским в том, что православие у нас не сыграло той положительной роли, которую христианство сыграло на Западе. У нас не было своей Реформации. И главное дело что и сегодня церковь не играет никакой положительной роли.
Главный вопрос заключается в том: Что делать? Кончаловский не даёт рецепта. Рецепт который предлагает Ясин Кончаловский отвергает. Отвергает демократию. А ведь это заблуждение. Социальные и асоциальные люди есть во всём мире. Между собой конкурируют. И побеждает тот, кто сильнее. А для того, что бы побеждали социальные люди нужны соответствующие институты, то есть демократия. Без демократии и рыночной экономики нам наш менталитет не изменить.

[Маша Гессен]

http://www.snob.ru/magazine/entry/id/3603

06 (9) июнь 2009 / 00:00 / 15.06.09
Средняя оценка
Всего реплик: 43
Участники дискуссии: Владимир Яковлев, Маша Гессен, Сергей Ефременко, Катерина Мурашова, Степан Пачиков, Лен Филипов, Юлия Пустынникова, Дмитрий Шлеймович, Владимир Соколинский, Tatsiana Dzialendzik, Ксения Рыжкова, Елена Гапова, Konstantin Garanin, Сергей Тимофеев, Алексей ВоеводинБонус /
Демограф Сергей Захаров о теории Эберстадта

Николас Эберстадт – экономист и демограф, автор в общей сложности семнадцати книг. В течение последних тридцати пяти лет он пытается найти ответ на вопрос, почему жители Российской Федерации умирают в таких количествах и с такой скоростью, с которой не умирало население ни одной страны в мирное время. С каждым поколением продолжительность жизни россиян сокращается, хотя ей положено расти.


Axel Martens
Вы говорите о загадке смертности в России. В чем она заключается?

В том, что сегодняшний уровень смертности в России невероятно, неоправданно высок. И с каждым годом увеличивается. Это касается прежде всего мужского населения. Вот пример: сегодня ожидаемая продолжительность жизни пятнадцатилетнего мальчика в России меньше, чем в Сомали.

Или еще пример: ожидаемая продолжительность жизни москвича ниже, чем жителя Калькутты.

На всей планете, включая многие страны третьего мира, продолжительность жизни растет, в России же, вопреки логике, падает. Этот процесс начался в шестидесятые годы.

Почему берется именно эта точка отсчета?

Понятно, что при Сталине смертность в стране была неестественно высокой: люди гибли в огромных количествах от рук собственно государства. Однако после прихода к власти Хрущева разрыв между Россией и Западной Европой начал стремительно сокращаться. В это время некоторые показатели в России были даже лучше, чем, например, в Испании или Португалии, и были годы, когда они приближались к германским. Сегодня в это трудно поверить, но к концу пятидесятых годов продолжительность жизни в России была всего на пару лет ниже, чем в среднем по Западной Европе.

Однако потом, примерно когда убрали Хрущева, начало происходить нечто другое, совсем новое и очень нехорошее. Возникла тенденция, которая существует по сей день. Рост продолжительности жизни неожиданно прекратился, а смертность значительно выросла. В первую очередь это было заметно среди мужчин в возрасте от сорока до пятидесяти.

Сперва исследователи думали, что причина высокого уровня смертности в России – отголоски Второй мировой войны. Но потом стала расти смертность среди мужчин, родившихся после войны. Это уже нельзя было объяснить германским вторжением. Главное – тенденция усугублялась, так что с каждой последующей возрастной группой таблицы выживания выглядели все мрачнее. В период правления Брежнева смертность продолжила расти во всех возрастных группах среди мужчин, а потом, все больше и больше, и среди женщин.

Сам по себе этот факт не слишком удивителен, учитывая, что представляла собой страна в то время.

Да, пока существовал Советский Союз, я считал, что деформация общества, свойственная советскому строю, все объясняет. Во всех странах советского блока начиная с шестидесятых годов происходило нечто похожее – рост смертности среди мужчин и женщин трудоспособного возраста.


Но коммунизм закончился...

...А трагедия сверхсмертности в России не только не прекратилась, но и усугубилась. В других странах постсоветского блока смертность стала снижаться, однако в России этого не произошло. Только в самом начале правления Горбачева тренд изменился, и смертность несколько снизилась, но это продлилось всего пару лет.

Сегодня у каждого последующего поколения россиян шансов выжить меньше, чем у предыдущего. И это невиданная вещь! У нас просто нет такого опыта – чтобы в относительно богатом обществе в мирное время показатели здоровья населения ухудшались, да еще так сильно и так долго. Сегодня ожидаемая продолжительность жизни в России составляет всего чуть больше шестидесяти шести лет! Это ниже, чем в Белоруссии, ниже, чем на Украине – если сравнивать с неблагополучными с этой точки зрения постсоветскими странами. Ниже, чем в Эстонии и Венгрии, где ожидаемая продолжительность жизни 73,5 года.

Уровень смертности в России сейчас в два раза (!) превышает западноевропейский.

Ну с кем-то Россию можно сравнить? С беднейшими странами Африки?

Я иногда говорю, что сравнивать картину российского здоровья со странами третьего мира – значит обидеть третий мир. Средняя продолжительность жизни в России, по данным Всемирной организации здоровья, за 2006 год ниже, чем в Бангладеш, Кампучии или Йемене. Это по населению в целом.

А здоровье мужчин в России – это вообще в некотором смысле четвертый мир. Здесь Россия отстает даже от Эфиопии, Гамбии и Сомали.

И что самое ужасное, продолжительность жизни в России по-прежнему сокращается.

И в чем причина?

В том-то и дело, что причина непонятна. Рост смертности в России не может быть объяснен ни одним из обычных факторов.

И этот рост как начался в шестидесятые, так и продолжается – все хуже и хуже, по нарастающей?

Да. Хотя самая удивительная черта российской статистики по смертности – это совершенно чудовищные прыжки от года к году. В других европейских странах – богатых и победнее – смертность меняется постепенно: стабильно снижается от года к году, по плавной траектории. Может обвалиться рынок акций, может случиться рецессия, но кривая остается стабильной, идет себе потихонечку вниз. А в России с момента конца коммунизма перемены в статистике смертности выглядят как перепады рынка акций. Например, ожидаемая продолжительность жизни в России резко сократилась после финансового краха в 1998 году. Был огромный скачок в цифрах смертности начиная с 1999 года и дальше. Можно, конечно, предположить, что экономический кризис означает трудности, а трудности – повышенный риск смертности для уязвимого населения. Но если посмотреть на страны Западной Европы, там рост или спад экономики не соотносится с ростом или спадом смертности. Даже во времена Великой депрессии в западных странах не было таких перепадов смертности, которые мы видим сегодня в России. Еще более странно другое. В период с 1998-го до прошлого года доход на душу населения в России практически удвоился, однако продолжительность жизни сокращалась – и в 2007 году была ниже, чем в 1998-м.

Иными словами, в отличие от всего остального мира уровень смертности в России не связан с уровнем благосостояния?

Тут действует что-то другое, какая-то «русская болезнь», которая не входит в международный перечень болезней, составленный Всемирной организацией здоровья. Какая-то болезнь, которая полностью меняет картину смертности. Я действую как врач, пытаюсь исключить неверные варианты. Очевидно, что эта болезнь – не бедность. По классификации Всемирного банка, черта бедности – это уровень дохода ниже двух долларов в день. Количество людей, живущих за этой чертой, в России меньше, чем, например, в Китае. Но в Китае люди живут дольше. Продолжительность жизни мужчин в России ниже, чем в Индии, хотя никто не возьмется утверждать, что мужчины там живут богаче, чем в России.

Тогда что? Так называемые болезни образа жизни? Стресс?

Действительно, в России настоящая эпидемия сердечно-сосудистых заболеваний. Уровень смертности от них здесь намного выше, чем в любой другой европейской стране. Но само по себе это ничего не объясняет. Существуют модели риска сердечно-сосудистых заболеваний, разработанные в разных странах за последние шестьдесят лет. Начиная с 1948 года проводились многочисленные исследования, и мы вроде бы все знаем о том, что приводит к сердечно-сосудистым заболеваниям: повышенное давление, курение, повышенный уровень холестерина в крови, ожирение, малоподвижный образ жизни и, согласно некоторым моделям, алкоголь. Все вместе они называются «классическими факторами риска». И все они у россиян, конечно, имеются. Но штука в том, что реальный уровень заболеваемости в России гораздо, гораздо выше, чем можно было бы предсказать на основании классических факторов риска.

То есть мы опять возвращаемся к тому же: существует некий неизвестный фактор? Может быть, дело в самой системе здравоохранения?

Резонно было бы предположить, но если посмотреть на реальный уровень расходов на здравоохранение в России – не так уж он отличается от сопоставимых европейских стран. Расходы на здравоохранение – в пределах нормы. В этих цифрах ничего особенного не разглядеть. А вот цифры смертности ни на что не похожи.

Вообще и на Западе, и среди российских ученых принято объяснять российскую смертность «нездоровым образом жизни».

Да, но это тоже ничего не объясняет. Курение, например, не объясняет такой высокой смертности, ведь количество курящих в России не такое уж страшное, если сравнивать, например, с Грецией, где смертность при этом низкая. То же касается питания. Ну да, в российской диете мало фруктов и источников витамина С по сравнению с Западной Европой, но ведь и нет такой проблемы ожирения, как, например, в США и многих западноевропейских странах. Смотрим на потребление алкоголя: да, водка убивает огромное количество людей, в первую очередь в результате получения травм. Но даже если убрать из статистики смертность от травм и насилия, разрыв между уровнями смертности в России и Западной Европе сократится только на четверть.

Экология?..

Вряд ли российская экология может оказывать настолько разрушительное воздействие. В Китае, например, есть чудовищно загрязненные районы. Сельская местность местами превращена в искусственную пустыню. Тем не менее продолжительность жизни в Китае растет. Возможно, если бы не экология, она росла бы быстрее, но ведь растет. Так что я бы сказал, что экологию, конечно, необходимо иметь в виду, но в России явно действует некий иной фактор, который убивает своих жертв куда быстрее.

А что еще известно об этом факторе?

Вот интересная деталь. Внутри Российской Федерации существует чудовищная разница в уровне здоровья между более и менее образованными людьми. По последним имеющимся данным, среди людей с высшим образованием смертность не такая низкая, как в Западной Европе, но в общем сравнимая. Среди людей, получивших только среднее образование, смертность гораздо выше – скорее как в беднейших странах Латинской Америки. А вот среди тех, кто не окончил школу, смертность уже как в беднейших странах Африки. Совершенно поразительное расслоение общества по уровню образования.

Давайте проверим, правильно ли я вас понимаю. В какой-то степени высокий уровень смертности в России объясняется классическими факторами: травмами, стрессом, образом жизни, экологией. Однако суммарное воздействие этих факторов, с вашей точки зрения, не может объяснить того, что уровень смертности настолько высок и продолжает расти. То есть существует еще некий неизвестный фактор, вызывающий дополнительный эффект. Так? В чем же, по-вашему, он заключается? В чем заключается «русская болезнь»?

Мое предположение – подчеркну, всего лишь предположение – русская болезнь носит психологический характер и сводится к отношению и подходу к жизни. Если попытаться подобрать медицинский термин, то это вопрос душевного здоровья. Есть исследования, которые указывают на то, как серьезная депрессия влияет на здоровье. Чем сильнее депрессия, тем выше риск заболеть. И тем люди дольше болеют. И тем с меньшей вероятностью выздоравливают. Мне кажется, взаимосвязь между тем, что в медицине называется депрессией, и катастрофой сверхсмертности в России недостаточно изучена. Хотя кое-что известно из международных исследований. Мы знаем, например, что россияне гораздо меньше довольны жизнью, чем жители других стран. Согласно одному исследованию, самые несчастливые народы мира – россияне и зимбабвийцы. Думаю, это объясняет по крайней мере часть загадки.

Смертность стала расти после смещения Хрущева. Тогда и появилась «русская болезнь»?

Я задал этот вопрос в своей книге «Нищета коммунизма» еще в 1988 году и высказал предположение, что резкое изменение картины смертности связано с изменениями в настроениях общества и с тем, как люди смотрели в будущее. Это было началом периода, когда, как выразился другой исследователь, «советский человек стал пессимистом». Может, это не случайное совпадение?


Axel Martens
А до этого он был оптимистом?

В семидесятых годах историк Джон Бушнелл опубликовал очень важное эссе – на него до сих пор часто ссылаются, – в котором исследовал настроения советского «среднего класса» во время правления Хрущева. Он писал, что начиная с середины пятидесятых и где-то до начала шестидесятых в воздухе витало нечто, что невозможно измерить, но что, тем не менее, играет очень важную роль, – некоторое ощущение, что в Советском Союзе все же удастся построить успешную социалистическую систему. А к моменту смещения Хрущева этот новый эксперимент себя исчерпал. Надежды больше не было. Таков был его аргумент. Я позволил себе расширить его и предположить, что эти настроения не ограничивались городским «средним классом», что это был воистину дух времени.

Но неужели россияне не стали оптимистами за почти десять лет беспрецедентного роста благосостояния?

Бросается в глаза именно то, насколько прочны пессимистические настроения в российском обществе, несмотря на рост благосостояния. Возможно, это связано с усугубляющимся неравенством, то есть с тем, что огромное количество людей оказалось непричастным к новому богатству. Но это не очень хорошее объяснение. В Америке, например, тоже сильнейшее и усугубляющееся экономическое расслоение общества, но это, похоже, несильно влияет на настроения.

То есть дело не в неравенстве как таковом, а именно в настроении общества, в том, насколько защищенными чувствуют себя люди, как они видят будущее?

Неравенство – вообще сложная материя, ведь есть много разных видов неравенства. Но мы не очень хорошо умеем его замерять. Существуют виды неравенства, связанные с коррупцией, с неравенством людей перед законом. Кое-какие данные о подобных видах неравенства содержатся в таких работах, как «Индекс экономических свобод» Института Фрейзера (Россия на 101-м месте из 141-го) или «Индекс восприятия коррупции» организации Transparency International (Россия на 147-м месте из 180-ти). Оба индекса показывают не только то, что ситуация в России плоха, но что она необычайно плоха для страны с таким высоким уровнем благосостояния. Это, конечно, влияет на настроение людей.

Вы пользуетесь российской статистикой продолжительности жизни, и в том, что касается оценки уровня смертности в России, заметных разногласий с ведущими российскими специалистами у вас нет. Я расспросила отечественных демографов – в целом они согласны с вашей оценкой. Меня это поразило. Если степень серьезности ситуации хорошо известна специалистам, то почему настолько низок уровень общественного внимания к ней?

Вы меня спрашиваете? Я американец. И меня чрезвычайно удивляет именно отсутствие отклика на эту проблему в российском обществе. Конечно, Россия не то чтобы совсем открытое общество, но все-таки общественное мнение еще не истребили окончательно. А в девяностые годы и вовсе было огромное количество политических партий, любая из которых могла бы сделать из кризиса смертности свой «конек». Но единственный, кто попытался это сделать, – Зюганов, и это была насквозь циничная попытка: он обвинил Ельцина в геноциде российского народа. А в остальном – молчание. И пока народ молчит, российское руководство может эту тему игнорировать. Посмотрите на Францию. Несколько лет назад там случилась невиданная жара, в результате которой погибли пятнадцать тысяч пожилых людей. Это привело к кризису национального сознания, огромному и действительно необходимому публичному разговору о том, как устроена жизнь пожилых людей в стране. В России же жертвами сверхсмертности только с 1992 года стали почти семь миллионов человек: 1 734 000 женщин и 4 889 000 мужчин! Это как три Первые мировые войны! И кто об этом говорит?

Как, с вашей точки зрения, можно исправить положение?

Вероятно, очень медленно и очень целенаправленно. Хотя есть вещи относительно недорогие, которые могли бы подействовать быстро. Например, в области борьбы со смертностью от травм. Риск умереть от травмы в России выше, чем в Евросоюзе, в четыре раза. Смертность от травм здесь сравнима с такими странами, как Ангола или Либерия. Можно начать с организации качественной и эффективной помощи при травмах. Такие вещи могли бы оказаться очень действенными, но, несмотря на Программу-2020, они не делаются. На серьезные меры уйдет гораздо больше времени, ведь это вопрос изменения отношения к жизни. Возможный пример такого изменения – то, как в США за пару поколений курение превратилось во что-то позорное. Делать позорным питье водки – это в некотором смысле сделать русскость позорной, но водка в том виде, в котором существует в русской жизни, – страшный убийца, в особенности в последние десятилетия. Что же касается психологического настроения общества – это еще один отдельный вопрос.

Как вылечить от депрессии целое общество? Где-нибудь были такие попытки?

Да, это нелегкая задача для государства. Если не ставить цели обеспечить каждого гражданина личным психоаналитиком и кушеткой, что можно сделать? Необходимо изменить отношение людей к своей жизни, дать им ощущение защищенности. Но это непросто.

Что будет, если ничего не изменится?

Население России будет становиться все малочисленнее и все менее здоровым, причем трудоспособное население – в особенности. Россия станет одним из малонаселенных и нездоровых регионов мира. И я не могу себе представить, при каком раскладе это могло бы быть хорошо для России или для кого бы то ни было еще.

[Елена Евграфова]

http://www.forbes.ru/karera-column/m...ha-kapitalista

Четыре главные ценности жителей развитых стран, которые не мешает перенять россиянам
| 24 марта 2011 13:24

Противно, когда элиты всю вину за неудачи страны валят на народ, и все же нельзя не согласиться с Игорем Юргенсом, не так давно заявившим, что модернизация страны пробуксовывает из-за «архаичности российского народа». Позднее он пытался смягчить свои слова — мол, имел в виду как раз в первую очередь элиты, не народ. Но слово не воробей, к тому же ведь все — правда. Безусловно, модернизация много из-за чего пробуксовывает, и в первую очередь из-за неуклюжих действий властей, но все же отсталость народа, на мой взгляд, налицо и либо надо ждать, пока он дозреет сам собой, либо сделать что-то с этой отсталостью, попробовать преодолеть ее чисто управленческими методами.

Сколько бы мы ни тешили себя иллюзиями про особый российский путь, на деле что ни возьми в отечестве, обязательно найдешь аналоги в других странах, только искать следует среди не самых развитых. Известны и действенные способы решения «специфических» российских проблем. Например, плохое отношение к предпринимателям — это типичная черта не только России, но и многих экономически отсталых стран. Профессор менеджмента Бэбсон-колледжа Дэниел Айзенберг отмечает в своей статье «Революция предпринимателей», что были времена, когда в Чили бизнесменов воспринимали не иначе как «жадных эксплуататоров», а в Ирландии вся молодежь готовилась работать в госструктурах, сфере финансовых услуг или в сельском хозяйстве. «Как показал опыт Ирландии и Чили, изменить отношение к предпринимательству можно меньше чем за поколение», — пишет Айзенберг.

Но прежде чем браться за изменение народного менталитета, надо понять, а что же подлежит исправлению. Выберем четыре ценностных ориентира, которые помогут развить в среднестатистическом россиянине образ мыслей, соответствующий требованиям времени.

Во-первых, безусловно, это чувство собственного достоинства. Чтобы человек стал активнее и креативнее, он должен быть уверен, что «право имеет», что мнение его ценно само по себе, даже если отличается от мнения начальника или большинства. Для человека с развитым чувством собственного достоинства авторитетом обладает только тот, кто доказал свою компетентность, одного общественного статуса для уважения недостаточно. Чувство собственного достоинства приучает самостоятельно думать и отвечать за свои поступки.

Во-вторых, автономность личности, верховенство личных целей над целями группы, к которой человек временно принадлежит (подчас они оказываются целями ее лидера). Для самодостаточного человека чаяния коллектива, конечно, имеют значение, но он всегда соотносит их с собственными приоритетами.

В-третьих, целеустремленность, то есть желание добиться своего, сделать что-то лучше других, стать первым. Например, построить компанию, которая будет производить самые емкие в мире элементы питания или самое действенное лекарство против рака, создать лучшую в стране школу для одаренных детей, написать симфонию, от которой сойдут с ума все меломаны мира. Целеустремленность подкрепляется уверенностью, что результат зависит главным образом от приложенных усилий.

В-четвертых, готовность рисковать ради лучшей жизни. Скажем, покинуть Пикалево, если там нет работы, и отправиться в края, где работа есть и за нее хорошо платят. Страшновато сниматься с насиженного места, неизвестно, как приживешься, что там за люди, есть ли рыбалка... Но ведь лучше рискнуть, чем прозябать без перспектив. Рискованно вложить все сбережения в какой-нибудь цех по производству бубликов. Но если найти лучший рецепт и сделать себестоимость ниже, чем у конкурентов, сетью бубличных можно оплести всю страну, и тогда будет тебе и замок на Рублевке, и яхта в Средиземном море.

Выбирая приоритеты, я не стала изобретать велосипед, просто взяла старые добрые ценности известного голландского социолога Гирта Хофстеде (дистанция от власти, индивидуализм, маскулинность и толерантность к неопределенности), характерные для жителей экономически развитых стран, и пересказала своими словами.

Остается определиться, как развить столь достойные качества в жителях России. Профессор Университета Миннесоты Рейчел Скарман, рассказывая, что в Чили помогло всего за десять лет изменить менталитет жителей, отмечала, что этому очень способствовала либерализация экономики, а также СМИ, поддержавшие изменение общественного мнения. Вполне решаемая задача, если взяться с умом.

Автор — главный редактор «Harvard Business Review — Россия» и книжного издательства United Press/«Альпина Бизнес Букс»

фото: Foto SA/Corbis

[Chugunka10]

27-03-2011 20:01
Вы заблуждаетесь г-жа Евграфова. Я имею в виду Ваш второй тезис. Почитайте Леваду. Почитайте лекцию И. Кузнецова на Полит.ру-Россия как контактная цивилизация. Цитирую основной тезис И. Кузнецова из этой лекции: "я, немного усиливая, могу сказать, что Россия, русские – это, скорее, общество индивидов, поэтому здесь цель – коллективизм. А (извините, Борис) западноевропейская цивилизация – это общество коллективистов, общество-стадо, поэтому ценностью, тем, чего не хватает, там является индивидуализм." Так что эгоизма у нас предостаточно, нам русским именно коллективизма не хватает.