*343. О легитимации национализма

[Михаил Берг]

http://www.ej.ru/?a=note&id=11444

3 НОЯБРЯ 2011 г.

Вслед за песнопениями на тему оправдания русского национализма, последовали рулады оправданий национализма еврейского. Если можно Ивану, почему нельзя Абраму. Хрен редьки не слаще. Латынина с Миловым и Навальным хозяйственным мылом отмывают своего черного русского кобеля, Носик французским шампунем — свою нервную сионистскую левретку. То есть легитимация идет не со стороны мерзкой и подлой путинской власти, для которой национализм (понятно русский) давно стал заменой национальной идеи. Или простонародно-телевизионной толпы, традиционно падкой на сладкую националистическую и великодержавную лесть. А со стороны тех, к кому мы сами каким-то боком-припеком принадлежим. К русской интеллигенции — уже вроде не скажешь: пафосно да и немодно, расхерачила перестройка и это понятие, и это явление. К русским интеллектуалам — звучит слишком широко, громогласно и как-то нескромно. К российским либералам — неточно: либерализм и национализм нигде, кроме нас, не перемешивается, как вода и керосин. Кто мы такие, если возле тут есть место столь разным и полярно непохожим. Проблема самоопределения, между прочим, только кажется надуманной и легко решаемой. В любом случае не здесь и не сейчас. Но пока пусть будет более-менее образованная часть российского общества. С Радзиховским, но без Шевченко, с Латыниной, но без Пушкова, с Лимоновым, но без Леонтьева. То есть с теми, кто мыслит, пусть и противно и даже подчас неприемлемо, как некоторые перечисленные, но не принадлежит к обслуге власти, то есть мыслит, скажем так, независимо.

Не буду говорить, что национализм сегодня есть только у нас по причине нашей дремучести. Дремучесть в наличии, но лукавые попытки легитимации национализма предпринимаются и старушкой Европой, и сомнительной молодушкой Америкой. Другое дело, что западное общество поопытнее и пообразованнее нашего будет, но правые — они есть везде (а именно правые и есть по большей части националисты). С ними надо как-то жить, хотя очень часто не хочется, в том числе полемизировать. Отличие России от Запада состоит только в том, что на Западе быдловатый национализм правых в отчетливом меньшинстве (разве что в Израиле он вездесущ как воздух), а в России ему явно или тайно симпатизирует подавляющее большинство. И вот в ту же дуду стали дуть — пока осторожно — братья по разуму.

Хотя после опыта Освенцима, то есть немецкого национал-социализма, любой стеснительный пропагандист национализма вынужден дистанцироваться от нацизма (о тех, кто не дистанцируется, мы здесь не говорим). То есть делить национализм на плохой и хороший. Мол, плохой — это ксенофобы и фашисты (хотя фашисты здесь вообще ни при чем, это их Сталин приплел для маскировки, чтобы затушевать рифму национал-социализма и просто социализма и скрыть, что советский народ борется не со своей тенью). Хороший — тот, что национальные особенности заставляет работать на общее дело единения нации во имя самых светлых целей. И такие цели, сразу скажем, бывают, особенно когда на нацию малую наваливается с агрессивными намерениями нация большая; тогда малой, чтобы выжить, надо объединиться, что называется «явить национальную солидарность». То есть, скажем, нападает на раздробленную и островную Грецию безудержная континентальная Персия, и Греция, дабы дать отпор, призывает всех греков объединиться, а объединившись, дает врагу полный отлуп.

Правда, люди грамотные нас бы уже давно поправили, сказав, что никаких греков никто никогда не пытался объединить — объединить пытались граждан, среди которых были и греки, и не греки, а вот неграждан, в том числе греков, никто объединяться не приглашал. Большая разница.

Согласно наиболее вменяемым и авторитетным исследователям нашего предмета (Б. Андерсон, Э. Хобсбабум и др.), само понятие нации появляется только на границе XVIII и XIX веков. И ему синхронны такие явления, как переформатирование Европы после французской революции и — одновременно — колониализм. То есть в империи, скажем, Римской, нет никаких наций, есть опять-таки граждане или подданные. Никакой графы национальность, нации появляются при распаде империи, когда обнаруживается необходимость собрать воедино ту стайку рыб, что начинает разбегаться, если сеть порвалась.

То же самое происходило при колонизации, в Африке или Америке. То есть захватывают какие-нибудь испанцы или британцы новую страну и сталкиваются с проблемой легитимации своего привилегированного положения. Вот тогда они и говорят: мы — скажем, британцы — привезли вам свет и цивилизацию, а у вас — индейцев — теперь есть возможность хвалить нас за это и благодарить. И работать на нас. Кто здесь индейцы, почему индейцы — само обозначение появляется от противного: те, кто не испанцы и не британцы. То есть не захватчики. Иначе говоря, индейский национализм, когда он появился, а он появился — возник как реакция на попытку отнять былую жизнь. Те, кого назвали индейцами, никогда себя индейцами не называли. Они называли себя Звездная Гора или Горная Звезда. А им сказали: никакая ты, мил человек, не Звездная Гора, а индеец. То есть член общества, не входящий в круг цивилизованных захватчиков, а принадлежащий к числу порабощенных местных жителей. Таков, если объяснять на пальцах, процесс появления наций.

Еще раз: нация появляется от разделения на правых и виноватых. На цивилизованных и не очень. И если искать относительно оправданный национализм, то это — национализм малых и слабых. Тех, кого заставили быть нацией по сути насильно и кто восстал, чтобы не быть уничтоженным до конца. То есть это и есть вариант хорошего национализма, если уж называть этим неточным выражением то, что мы понимаем под простым лейблом свобода и независимость. Если национализм — это защита малого и слабого, то так и быть, пусть среди других приемов объединения для отпора большому и сильному врагу будет и национализм. Но здесь нужно быть очень точным и тщательным в выборе слов, а желательно и интеллектуально честным.

Возьмём такую штуку, как русский национализм. Чтобы ему стать хорошим, необходимо, чтобы был враг — большой и страшный. И наши посконные националисты этого раскладного врага всегда имеют под своей подушкой — этот враг неправославный Запад. То есть любая пропаганда антизападничества есть на самом деле попытка сделать мерзкий русский национализм хорошим. Хотя хорошим он может быть только в том случае, если Запад и взаправду мечтает отобрать нашу нефть (молочные реки) и лакомую территорию (кисельные берега). А поскольку это не так, русский национализм и не может быть хорошим.

То же самое, кстати, и с еврейским национализмом. То есть если это попытки отстоять свою национальную идентичность в окружении большой и сильной нации (скажем, евреи в диаспоре, среди русских или в любой другой стране, кроме Израиля), то здесь все в порядке. Формула малого в окружении большого работает. Также это работало, пока Израиль казался малым и слабым во враждебном окружении безбашенных арабских стран. Но вот по отношению к палестинцам еврейский национализм ничем не отличается от русского империализма. Так как палестинцы заведомо слабее, их национализм более светлого оттенка, что ли. И именно поэтому Израиль во всем видит заговор антисемитов, для него и Европа — антисемитская, и Африка, и латинская Америка. Потому что надо, чтобы враг был больше и сильнее, хотя бы на словах. Но наиболее точное понятие нации дал Бенедикт Андерсон, назвавший нацию воображаемым сообществом. Нет никакой возможности в современном мире найти чистую нацию, поэтому нация, в отличие от общества, понятно как образующегося, нечто иллюзорное и пригодное в основном для пропаганды.

Или, как сказал русско-израильский поэт: моей бы ангельской державушке два чистых ангельских крыла. Но если был бы хуй у бабушки, она бы дедушкой была.

Содержание темы:
01 страница
#01. Михаил Берг. О легитимации национализма
#02. Михаил Берг. Тяжелая беременность с токсикозом
#03.
#04.
#05.
#06.
#07.
#08.
#09.
#10.
02 страница
03 страница
04 страница
#39. Михаил Берг. Почему невозможно убедить оппонента
#40. Страшный Путин им лучше, чем без
05 страница
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.
#40.

[Михаил Берг]

http://www.ej.ru/?a=note&id=11999
5 ИЮЛЯ 2012 г.

Мария Олендская / ЕЖ


Ты проснешься, скажешь: «Здрасьте!

Нет нигде советской власти!

Как прекрасен этот мир! Посмотри-и!»


Эмоциональное сегодня побеждает рациональное. Вопрос «Когда кончится путинская эпоха?» кажется более существенным, чем вопрос «Чем она сменится?». То есть как — чем? Эпохой без Путина и его присных, с честными выборами, независимыми судами, нормальными полицейскими и т.д. Честными-честными-честными! А почему и как? Почему от замены Пупкина на Муткина изменится русская матрица, изменится не название, не риторика системы, а ее суть — институты? Почему если раньше никогда не получалось всерьез и надолго, то в этот раз обязательно получится? Почему подлецы уйдут словно по волшебству, а их место займут бескорыстные и честные-пречестные Штольцы, а все Обломовы, городничие, унтеры Пришибеевы, Смердяковы растворятся в молоке тумана нового дня.

Потому что — отвечаем — нет сил терпеть это беззаконие и издевательство над здравым смыслом, потому что так больше жить нельзя. Это и есть эмоциональная составляющая наших ожиданий. А рациональная, куда менее оптимистическая и стремительная, твердит в ответ какую-то мерзкую радзиховщину: что-то мне сомнительно очень, чтобы Обломовы разом сменились Штольцами, не Германия чай, не Швейцария с Голландией, где все трансформировалось веками, а такого унижения человека, как у нас, не было вовсе.

Хотя на самом деле новый мир уже рождается, он зачат, им беременно старое тело разлагающейся русской авторитарной государственности, и в некотором смысле очертания нового проступают в старом облике. Нам правильно кажется, что удачные роды будут зависеть от нашей активности, что сам акт рождения и вынашивания — мучительный, что родившееся новое не сможет с первых дней ходить на собственных ногах и потребует заботы и участия многих. Но родится это новое не на небе, беременном будущим, а в тверди, кишащей червями. Нам так же ненавистна власть немногих и безвременье и хочется начать жить во времени, то есть в истории, когда опыт оказывается возможным. Но с какой стати яблоко должно так далеко упасть от яблони только потому, что нельзя дышать?

Новая эпоха не может родиться вне существа путинского режима, потому что и этот режим есть в свою очередь естественное продолжение советского, от которого не хватило сил и духа отказаться в перестройку прошлого века. У нас плохая, дурная инерция исторического развития, но дело не в эволюционном или революционном способе отказа от неправильного в прошлом (а правильного в нем было столь мало, сколько может поместиться в одной отдельной душе, обреченно сопротивляющейся этому неправильному из гордости и принципа). Вопрос: насколько вообще возможна эволюция или революция вне связи с той тяжестью неправильного, бесчестного, жестокого, которое не пережито, не отвергнуто, не отрефлексировано коллективным сознанием?

Оптимисты говорят о новых сорока годах блуждания по пустыне, доброхоты утверждают, что все реальное возможно, скептики уверены, что путинская камарилья будет сопротивляться до последней капли нашей совести, которая уже сегодня не справляется с токсинами лжи и чиновничьего лицемерия. И даже те, кто жил при совке и совок люто ненавидел, дружно утверждают, что тогда было легче, потому что при престарелых советских вождях беременность будущим была обрисована в столь летучих контурах, как неизбежное, но далекое, что было смешно смотреть на попытки советского строя удержаться на котурнах, а сейчас не смешно, а гадко и мерзко от беспомощного отчаянья. И эта свинцовая мерзость так сильна, что все силы уходят на сопротивление мысли, из какого сора будет рождаться новое нежное будущее, из какой гниющей клоаки.

Конечно, мы живем при совке. При совке, который прикидывается буржуазным, рыночным и парламентским, хотя на самом деле является архаичным, имперским и традиционным. И если откинуть все приемы его мимикрии, то все равно останется советское имперское общество с лицемерием по поводу заботы о многих при неограниченной лакомой власти немногих. С дурной мечтой о возвращении империи. Возможно, империя и есть главная загвоздка, противостоящая норме на наших безграничных пошехонских просторах. Мы давно бы стали чехами, венграми или литовцами, то есть младшими европейцами, если бы не были больны чесоткой имперской великодержавной заразы, передающейся от поколения к поколению посредством власти, которой имперским народом управлять легче, чем каким-нибудь другим.

Если то новое, чем отчетливо беременна сегодня путинская Россия, не избавится окончательно от имперской спеси, от имперской косточки в душе, то рожденное в чреве опостылевшего залгавшегося режима рано или поздно станет столь же постылым, лживым и имперским — имперской демократией, демократией по-русски, восточной деспотией с приемами демократической мимики. То есть мы опять пойдем по замкнутому историческому кругу, по которому ходим уже много веков, и сколько этих попыток еще осталось, чтобы история не провалилась у нас под ногами, — кто знает.

Фотография Марии Олендской / ЕЖ

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=562F9E5042073

27-10-2015 (18:58)

У проблемы с репутацией (и судьбой) господина Путина не так-то много развилок. И концептуально у этих развилок – общая основа, так сказать, по Проппу. Налево пойдешь, направо или вперед – везде простор для алармизма.

Есть, однако (если серьезно), два параметра, которые свойственны политическому поведению нашего "Незнайки на луне" при любой погоде. Путин никогда не движется в обратную сторону, то есть не отступает, даже если это отступление кажется кому-то единственно возможным. Он далеко не всегда вообще движется, очень часто он выжидает, как кот птичку под дачным кустом смородины, причем довольно долго, до рези в глазах. Но движется только вперед.

Второй параметр проявляется с никак не меньшим постоянством: если Путину сопутствует удача, то он позволяет себе тормозить и как бы почивать на лаврах. Но если результаты его предыдущих действий неутешительны, то полковник никогда не спит и выбирает только один вариант: повышение ставок и наступление.

В этом смысле вероятность того, что (если с ним не договорятся, а это проблематично) он попробует все поставить на зеро – сыграет в войнушку на уничтожение, представляется довольно высокой.

Попробовать выиграть, рискнуть всем, уничтожить противника, занять его место, захватить его жену и ресурсы и сделать то, на что, кроме него, в трезвом уме и твердой памяти никто не решится, это, безусловно, его мечта. Те, кто уповают на осторожность Путина (она в какой-то степени есть), его рациональность (здесь сомнений намного больше), на то, что Путин не захочет ставить на кон миллионы чужих и свою жизнь, возможно, ошибаются. Один раз рискнуть, ударить первым, переплюнуть всех политиков-авантюристов – типа Гитлера-Сталина (про трусливых советских вождей вроде Хрущева или Брежнева, мы не говорим): раз – и ты либо на небесах вместе со своим покорным народом, либо на месте белого вождя из Вашингтона, и твоя боевая палатка "Турист" на двоих с Медведевым стоит на берегах Потомака.

Если не он, как говорится, то кто? Больше дураков нет.

Но логика развития событий все отсекает и отсекает возможности других вариантов по мере того, как градус путинских авантюр (и поддержка их азартным обществом, если это слово подходит для 90%) возрастает.

В Сирии он еще ближе к мигу блаженства, чем в Украине. Он, надо сказать, безусловно, последовательный политик: с первых шагов, с вранья по поводу журналиста Бабицкого (вот у кого судьба для триллера с подъемом-переворотом в середине), со спора хозяйствующих субъектов (при конфискацию НТВ), с посадки Ходора и так далее – только в одну сторону, в сторону той войны, которая ему снится душными августовскими ночами. В сторону реинкарнации детства и мечты разведчика, в сторону безусловной и окончательной победы над противником, которого он, как мы видим, сильнее духом по-русски.

Сильнее духом в том смысле, что у другого подчас дрогнет ретивое поставить весь мир на попа, а у него если и дрогнет, то веко. Моргнет электричество, и все. Многие заметили, что коленки у парня трясутся и гуляют как по Ивановской, будто прямо сейчас напузырит в штаны. Думают – болезнь, коварная, мочеполовая и неизлечимая (может быть, но болезнь эта – гирька на чаше весов самого радикального выбора). Думают, вот прямо сейчас позвоночник выскочит из пазов, и пена пойдет изо рта, белая или желтая, кому какая нравится.

Но мне кажется, это его трясет от напряжения выбора: он-то знает, на что уже решился и только ждет шанса под смородиновым кустом, а прекраснодушные думают подождать еще немного, еще чуть-чуть, когда его карачун, наконец, хватит. А его просто трясет от нетерпения, что он уже знает ответ в задачнике, а эти мелкие людишки даже не представляют, в какую игру (и с КЕМ) играют.

То есть, конечно, на Пенсильвании авеню и на Даунинг стрит, 10 давно этот вариант рассмотрели со всех сторон и по мере сил готовятся. Но и наш парень не мыльным пальцем сделанный: чего-чего, а удивлять и обводить вокруг засады глубокомысленного оппонента-джентльмена он умеет.

Наш браток, безусловно, знает и понимает, что в лобовой атаке с шашкой из музея Чапаева у него шансов немного: силы не равны.

А если придумать махроть всея Руси и запустить мокрого ежа или Шойгу в трусы Меркель? По крайней мере, пока ни один из его парадоксальных ходов предугадать не смогли. И все время с одним и тем же набором аргументов: ну не слетел же он с катушек в самом деле, не совсем же он идиот? Совсем и слетел. И давно. А то, что умело притворяется частично вменяемым, то это его в детской комнате милиции, а потом в самодеятельности на Литейном, 4 научили: впаривать липовую легенду от Штирлица с такой убедительностью, чтобы верили даже старики МХАТа.

Понятно, что Пу давно отдал все приказы на случай серебряной пули, думаю, он даже подготовил фишку о связи последних содроганий с замком ядерного чемоданчика и красной кнопкой с помощью какого-нибудь Wi-Fi из Сколково.

Чтобы не пропасть по-одиночке, а загудеть вместе со всей гоп-компанией. Ему одному скучно за всех в земной или небесной Гааге огребать, ему праздник, который всегда с тобой, устроить хочется.

Представляю, какие сюжеты разрабатывает футуристический отдел ЦРУ, на сто лет работы Голливуда хватит, что там твоя "Матрица" или "Властелин колец" – я присмотрелся бы к Пазолини, снимающему вторую серию "Апокалипсиса сегодня". Содом в Кремле, Калигула в соборе Василия Блаженного, Нарышкин в роли лошади. А мы – в партере, хотя расстояние между сценой и залом – минимальное. Нет – иллюзорное.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56363C39E47A3
01-11-2015 (19:25)

Все дело в процентах

Понятно, что в обществе и помимо Крыма и Путина – гражданская война. Самая жестокая и непримиримая, хотя пока во многом символическая. Стоящая из последних сил на цыпочках, и вот-вот встанет на полную стопу. Унизить, урезонить, ущучить оппонента (даже если речь идет о катастрофе гражданского самолета) порой очень хочется. Давно понятно, что разогретое на медленном огне общество готово уже на многое (если не на все), и сдерживает его только отсутствие повода или команды.

Но как бы ни было все это прискорбно (отвратно, грустно, да и опасно, что говорить), есть вещи, которые, на мой взгляд, еще хуже. Главное среди них – упрощение. Которое, чаще всего, проявляется в попытке отождествлять политические и идейные убеждения с этическими.

Это я не к тому, чтобы отрицать, что некоторые политические убеждения вполне сами по себе безобразны. Но все равно есть существенная разница между убеждениями (мыслепреступлениями, если хотите) и действиями. И как бы ни были они связаны, различать их полезнее для собственного (и общественного) интеллектуального здоровья. Тем более что есть, так сказать, вольные и невольные, что ли, носители самых прискорбных убеждений.

Так вот, считать политического оппонента исчадием ада, только исходя из его мнений, это – самообман, пусть и чрезвычайно распространенный.

Да и удобный, что скрывать. Кому не охота бесплатно походить гоголем в праведниках и пророках. И дело не в том, что на нашей стороне, стороне как бы демократов – ослепительное многообразие примитивно самоуверенных, желчно амбициозных, наивно самовлюбленных персонажей. То есть далеких от любого вида совершенства, как лунный свет от Розанова.

А раз так, не менее легко себе представить и обратную ситуацию, что ярый крымнашист и путинист (прежде всего, из бесплатных болельщиков, конечно, плывущих по течению, как почти все плывут этим самым удобным стилем) может вполне – за пределами политики – быть как бы доброжелательным и отзывчивым мэном.

То есть политические убеждения – даже в крайней форме нетерпимости – не исчерпывают всю сложность социального, нравственного и психологического поведения. Как бы, повторю, нам порой не хотелось упростить все до формулы: наш оппонент – либо дурак, либо подлец.

Если сказанное выше кто-то собирается интерпретировать как интеллигентское всепрощение и бесхребетное миролюбие, то это вряд ли. Я-то как раз, напротив, за максимальную жесткость в духе Локка в методах политического оппонирования. Но при этом и против упрощения: мол, если ты не с нами, то ни ума, ни таланта, ни совести у тебя априорно ни на грош. И вообще тут не символический Путин с другой (и вполне традиционной) версией России борется, а образы добра и зла в сердце нашего дурацкого русского мира.

И если Путин – и зло, а он, безусловно, похож на то, что называется злом соблазнения и совращения малых сих, злом самоуверенности и слепоты-незнания, то все равно не абсолютное, а вполне себе даже себе относительное.

И противопоставлять ему разные и прекраснодушные мифы о прошлом и будущем, о наших мечтах и Западе – не только глупо, но и некорректно, что ли.

Ибо если болит зуб, то это представляется ужасным злом, но если зуб не болит – это не абсолютное добро, а просто отсутствие зубной боли. В момент противопоставления это кажется полюсами, но если зуб прошел, то будет болеть что-то другое: душа, ухо, задница, совесть, например.

Хочется, конечно, чтобы политическому пространству безумия противостояло ясное и отчетливое пространство нормы.

Однако, как бы не был мерзок Путин и грустны все обстоятельства, его породившие, противостоят друг другу, так сказать, пропорции. Столько того-то, что мы считаем светом, столько-то того, что мы полагаем тьмой или говном (если хотите), столько-то нашего самообольщения и самолюбия, плюс невозможность (да и отсутствие желания) вместить сложное в одну алюминиевую кружку.

И опять – если кому-то кажется, что это я, мол, об относительности зла-добра в полупустом стакане, мол, все замазаны, все несовершенны, а кто совершенен, пусть кинет камень в самого чистого и беспартийного, если найдет, конечно. Нет, разница есть всегда, но определение границы этой, когда пунктирной, когда красной линии, этой точки невозврата, этой бессмысленной и неправдоподобной лжи – за которой якобы начинается уже безостановочное объявление приговора (или наоборот, столь же непрерывное движение в сторону ладоней, полных однозначного добра и света) – вряд ли возможно.

Так как сколь ужасным или прекрасным ни казался объект (любой, на самом деле), все равно это – пропорция. И даже если есть твердая уверенность, что путинская корпорация в той уже степени деградации, что путь обратно столь же проблематичен, как у мертвого билет на курорт, то вычислять, выявлять эти пропорции все равно стоит. В противном случае получается, что проклятой богом Рашке противостоит мир персонификации рая в виде придуманного и недостоверного Запада. Его картонного ореола.

Да, в нашем образе рая ватерлиния проходит так, что борт выше любых волн и брызг, но если захотите обнаружить в этом рае отсутствие хотя бы какого-нибудь преступления или просто недостатка, то это – Артель "Напрасный труд".

И коррупция есть везде (ау, Саркози, ты где?), и продажная полиция, и лживые судейские чиновники, и всевозможные преступления должностных лиц совершались, совершаются и будут совершаться. Другой числитель и знаменатель, особенно если смотреть из Путерлэнда через океан, но очертания Манхеттена – лучезарны, если там не живешь.

Но вот у меня приятель – так, для примера – оказался по работе в одном из южных штатов, и ужасу его, доложу я вам, нет пределов. На зеленый пешеходов не пропускают, как на углу Крупской и Елизарова, только если визжишь, грозишь кулаком и обещаешь водиле яйца оторвать.

Урн нет как класса, улицы (не буду сравнивать с Таганрогом), но, скажем, намного более грязные, чем на Востоке и Западе, да еще песок и глина, вполне по российскому образцу. В городской психушке, самой большой в штате, на территории огромной и очень знакомой посещавшим с грустной целью Пряжку – сломавшийся при Никсоне объект, более всего похожий на трактор, сваленные в год полета на Луну обломки бетонных плит и ржавых металлических конструкций.

Из-за республиканского правительства штата, для которых (я о республиканцах, конечно) – чем меньше налогов, тем якобы лучше – налогов собирается так мало, что в столице штата – ни одного парка, на улицах (за исключением кампуса, университет – святое) людей нет даже во время ланча. А почти все ушлые черные ребята еще в прошлом веке хоть тушкой, хоть чучелом свалили отсюда на север. За лучшей жизнью.

Зато есть куклуксклановцы, протестующие против снятия флага конфедерации, хотя мне и казалось, что они под запретом.

Да что там расисты-маргиналы, главный фаворит республиканцев в президентской гонке разыгрывает из себя смесь опасной социальной невменяемости с неуверенной реинкарнацией расиста-популиста, которых, казалось бы, нет и быть не может. А он не только есть, но впереди всего республиканского бомонда, давно списав на пенсию респектабельного Джеба Буша. И победить его может разве только еще больший расист и мракобес, или такая посредственность, которая на блеклом фоне стены может показаться светочем разума.

Иначе говоря, число людей, высказывающих вполне себе негуманистические, назовем их так, политические взгляды в стране образцовой демократии, так велико, что можно свитер днем надевать, дабы не знобило.

Да, надежда на пропорцию, на преобладание социальной нормы над социальной маргинальностью, безусловно, остается. Но вы чувствуете, как прихотлива эта пропорция? Настолько прихотлива, что использовать западный миф для противопоставления его путинской паранойе (вполне реальной, никто не спорит) надо с исключительной осторожностью. Болезнь социума – это его естественное состояние. А обострение периодично, почти как регулы.

И если кто-то указывает на чужое общество, как пример бодрого сибирского здоровья – лучше задать в ответ несколько наводящих вопросов.

Вы его так досконально изучили? И уверены, что есть на свете общество, свободное от искушений популизма?

Понятно, что все дело, как говорится, в дробях: в одном случае и надежды на социальную норму почти не осталось. В другом – вроде только тревога за эту норму, но тревога вполне реальная.

Можно, конечно, в целях самообмана уверять себя и окружающих, что твоя позиция – это лучезарность по сравнению с кромешной тьмой оппонента. Но отличаешься ли ты тогда от крымнашиста, у которого такие проблемы с артикуляцией на языке берез и осин, что ему все равно, где косноязычно одиноким?

Сказанное – повторю еще раз – ни в коей мере не означает желание сдержать чье-то политическое негодование (или нетерпение, по Трифонову). Скорее, наоборот. Гнать, смотреть и ненавидеть, не зависеть, не терпеть – славные, что и говорить, глаголы. А вот упрощение и подмена реальности чахлой и воспаленной мечтой – иллюзия, чреватая очередными разочарованиями. Как бы ни казался враг раскрашенной мишенью, трезвость – лучший товарищ. Все дело в процентах.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56594F7EC52AB
28-11-2015 (10:11)

Существенное уточнение о двух "настоящих пацанах"

! Орфография и стилистика автора сохранены

Хотя про двух пацанов из подворотни, автократов, любящих понт и популистов, на***щих своих, чтоб чужие боялись, сказано почти все, - одно несущественное уточнение. Эрдоган сбил русский бомбардировщик, на что более сильная держава, типа Британии или США, никогда бы не пошли, именно потому, что при относительной слабости (относительно Британии и США), труднее дозировать силу удара. При большой потенциальной силе удара, сделать удар соразмерным - намного легче, чем если удар находится на пределе твоих возможностей.
Это совсем не означает, что Турция, в случае военного столкновения с Россией - хрестоматийный аутсайдер. Крымскую войну, начатую предтечей Путина Первого - Николаем (как, впрочем, и ряд других) Россия проигрывала по одной и той же причине: встающая с колен неправильно оценивала перспективу соотношения сил. То есть Россия полагала, что прогуляется по буфету и научит немытую Турцию, кто старший в коровнике. Думая, что никто из европейских держав за Турцию (Османскую империю) не впишется. А эти державы вписывались и ставили России неуд за стратегическое планирование. Плюс техническая отсталость, которая сразу не видна, но проявляется неизбежно, как запущенная чахотка при беге в противогазе. Вот поэтому Берлускони и возлагал в Севастополе венки к памятнику солдатам Сардинского королевства, которое вместе с Англий и Францией показали, что надувать щеки - сильный, конечно, прием, если грозно смотришь на себя в зеркало. А так в минусе Севастополь и Черное море, прощай.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56768496E4270
20-12-2015 (13:40)

Противоречивая политико-экономическая позиция и избыточная амбициозность

Причин, по которым российское общество так слабо, состоит из очень мелких и обособленных групп и отдельных фигур, не умеющих договориться друг с другом, конечно, много. Я бы выделил из них – кризис доверия. Доверия внутри оппозиционного – даже слово не подобрать: движения, протеста, онлайн тусовки, что ли. Все слова неточные, но доверие между теми, кто разделяет оппозиционные настроения, – минимальное.

Некогда консервативный философ Фукуяма исследовал этот феномен, названный им "социальной добродетелью", показывая, как меняется поведение членов общества (и само общество) в зависимости от уровня доверия между ними.

Если добавить национальной специфики, то низкий уровень доверия внутри оппозиции, как и внутри образованного сословия людей, кажущихся нам единомышленниками, будет определяться рядом мифов, которые и представляют это сообщество точнее других.

Я бы выделил три таких мифа.

Первый – распространенное убеждение, что, кроме меня и некоторых моих знакомых и коллег, все замараны, когда-то работали на структуры администрации президента, отвечают в той или иной степени за установление путинского всевластия, и их оппонирование Путину сегодня – не вызывает доверия и одобрения.

Дело, конечно, не в Павловском, Гельмане и других, которые зарабатывали на проправительственной политтехнологии до тех пор, пока их услуги были востребованы, а затем резко, как стакан воды выпив, стали азартными критиками путинского режима и ими же созданной системы.

Дискуссия, состоявшаяся на одном либеральном ресурсе после опубликования там интервью Павловского, показала следующее: доверия в этой среде нет никому и никакому периоду в истории путинского (и допутинского) режима. Многие справедливо указывают, что уже согласием "не касаться политики", писать свои стать про кино, театр, литературу, искусство – многие представители интеллигентского сословия подписали негласный пакт о сотрудничестве с путинским строем, согласившись получать внушительные гонорары за невмешательство в политическую жизнь.

Теперь вдруг некоторые решили, что можно улучшить состояние общества, проведя новую границу, структурировав его из тех, кто не очень продался или продался по неразумению, или не продался, а только не до конца понял уровень опасности, когда обменял высокие гонорары на позицию невмешательства. И решили, что можно безболезненно трансформировать интеллигентское сообщество, выведя за его пределы наиболее одиозных персонажей.

Понятная, но трудно исполнимая задача. От сообщества поваров или садовников сообщество интеллектуалов отличается тем, что, даже при плохой репутации, может резервировать за собой право на высказывание, которое может оказаться более ярким, чем у деятелей с менее противоречивой репутацией. То есть Белковский, Павловский и иже с ними подчас говорят интереснее, чем их более нормативные, но ригористичные (мне-то ригоризм нравится) товарищи.

Скорее всего, дело упирается не в нравственность, а в финансирование культуры и вполне понятное нежелание культурных деятелей поздней путинской поры выбрать себе зияющую бедность и независимость как путь.

Это, а ни что иное, не дает сегодняшнему ригоризму по отношению к запятнавшим себя коллегам, стать трендом. Слишком многие куплены или были куплены ранее. Искушение деньгами не преодолено и не отрефлексировано. Культурной деятельности это подчас не мешает, но обратно получить девственность в массовом порядке – проблематично. Поэтому и происходит грызня по поводу: кто кого и насколько предал, кто, как это признал и искупил, а кому прощения не будет никогда.

Но при всей симпатии к стойкости и невозможности забыть про прошлые шалости культуртрегеров, бесперспективность деления по уровню продажности очевидна. Конформизм или нонконформизм – устойчивые стратегии, как бы кто (я, например) не ругали конформистов, их всегда будет подавляющее большинство. Резоннее не упрекать за душевную слабость (уж какая есть), а менять условия бытования культуры. Что в современных условиях такая же, впрочем, фантастика, как и другие виды плюрализма.

Вторая часть мифа (или второй миф), придающая слабость интеллигентской оппозиции Путину, – социально-экономическая.

По сути дела подавляющее большинство российской оппозиции исповедует правые политические и экономические взгляды. То есть среди тех представителей так называемой элиты, кто Путина (как символ, конечно) поддерживает, и тех, кто этого же Путина критикует, политико-экономической разницы практически нет. То бишь, конечно, есть, но требует самых разнообразных и не всегда конструктивных уточнений, которые не затушевывают одну отчетливую вещь: и противники Путина, и сторонники – за неограниченный социальными конвенциями олигархизм. И когда вы черпаете симпатию, да и финансовую поддержку из одного источника, вам требуются дополнительные усилия, чтобы декларировать различия между собой и своими оппонентами. Если, конечно, не прибегать к однообразным мантрам: мы за институты гражданского общества, суды, выборы, партии. Да, мы такие же правые, как путинские сторонники, но мы – хорошие и честные, а они обманщики, манипуляторы и авантюристы. Чуть-чуть замкнутый круг.

Третий миф – о великой культуре. По умолчанию предполагается, что социальная и политическая жизнь у нас дрянная и позорная. А вот культура на удивление великая, эталонная, лучшая в мире.

Почему этот миф важен для интеллигенции, в том числе либеральной? Потому что представитель культуры, таким образом, не в болоте живет под именем российская социальная система, а как бы глубже, в толще самой культуры, и позиции эти значимые и знаковые, потому что символична и значима сама культура.

На самом деле русская культура вполне соответствует социальной и политической жизни, потому что культура, не в узком понимании, как сумма произведений прошлого и настоящего, а в широком, как совокупность традиций, привычек и обычаев, правил поведения и системы доминирующих ценностей, и есть основа того тупика, в котором много веков бьется рыбой об лед бестолковая русская жизнь.

Сбивает с толку некоторое количество европейски признанных создателей знаковых артефактов, но и эти артефакты, на самом деле, далеко не такие многочисленные, как в других более древних европейских культурах, не противоречат тому политическому и социальному тупику, который и представляет собой российская жизнь. А во многом этот тупик и продуцируют. Поэтому столь и отличаются местные, внутренние интерпретации этих артефактов, и внешние, мировые. Для внутреннего употребления распространены положительные, восторженные, комплементарные коннотации этих произведений, как вершин мировой культуры. В то время как внешние, в редких случаях совпадая по модулю оценки, делают акцент на экзотичности, парадоксальности, противоречивости заложенных в этих произведениях смыслах.

Но в любом случае, как бы не оценивать отдельные достижения русской культуры, эти достижения не меняют и вряд ли изменят тенденции развития русской истории, в которой, кроме парадоксальности и социальной несостоятельности, другой уникальности найти сложно.

Почему миф о великой русской культуре имеет отношение к невозможности оппозиционной интеллигенции ощутить солидарность и зримо противостоять каноническому движению в тупик (с редкими, раз-два за век попытками выйти на траекторию нормы в европейском понимании)? Потому что миф о великой культуре препятствует осознанию реальности и заставляет искать индивидуальную стратегию вписывания в мировой контекст, потому что только индивидуальные стратегии, как показывает опыт, бывают удачными.

В то время как более трезвое осознание и своего места в социальном пространстве, и своего места в культуре, и места отечественной культуры в пространстве мировой приучает к большей отчетливости и вменяемости.

В результате не столько мундиры голубые и покорный им народ, сколько отсутствие доверия, противоречивая политико-экономическая позиция и избыточная амбициозность оказываются причинами, препятствующими весомой политической роли российского образованного класса. Как результат, отсутствие уважения в обществе и роль аутсайдера.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=568833297B4DB
02-01-2016 (23:31)

Не увидеть здесь трусость – невозможно

Если говорить о настоящей границе, нас разделяющей, то это, конечно, не Путин. Путин следствие. И не Крым. Крым тоже следствие. И не Донбасс, не Сирия, даже не имперский комплекс и русское великодержавие. Хотя последнее – теплее, как говорили раньше в одной игре.

Приблизительно я бы обозначил это – как победу эмоциональности над рациональностью. Проявляется эта победа по-разному. Например, в отношении к фундаментализму. Не исламскому, как вы подумали, а любому. К убеждению, что какая-либо нация, группа или конфессия имеет неоспоримые преимущества, индульгенции на века вперед.

Звучит, признаюсь, жалко: какая-то эмоциональность, какой-то фундаментализм, какие-то индульгенции. Но в том-то и дело, что знаковый сдвиг вправо, и не только в России, является мировым трендом. И это сдвиг в сторону эмоциональности, которая, грубо говоря, испорченная, недоброкачественная рациональность.

Поэтому тех, кто ощущает опасность фундаментализма – как такового, без прилагательных, – естественно, намного меньше, чем понимающих тщету путинизма и крымнашизма. То есть фундаментализм не врагов (любые недостатки врагов вообще как на ладони), а фундаментализм, так сказать, друзей. Который умом не понять и аршином не огреть, как веслом.

Повторю, что я не вижу никакой разницы между национальным уточнением фундаментализма, но скажу, что по ряду причин наибольшее разочарование последнего времени – это упрямый (порой воинственный, порой стеснительный, зависит от географии и темперамента) еврейский фундаментализм или национализм. Он ужаснул, позволю себе пафосный (эмоциональный) глагол, не тем, что еврейский расизм хуже или лучше арабского, русского, фламандского или китайского. Не хуже и не лучше.

Просто когда я увидел, что удивительную терпимость по отношению к еврейскому расизму разделяют если не все, то многие интеллигентные эмигранты из России/СССР и многие умные интеллигентные люди внутри России, я понял, что ситуация намного хуже, чем если ее оценивать по критерию крымнашизма. Тут-то, по крайней мере, можно спрятаться за спиной иллюзии, что, русское великодержавие – это как бы от неграмотности и телевизора.

А вот еврейский национализм вполне образованных и умных людей – это, конечно, симптом куда более внятный и грозный, чего уж там. И этот симптом кажется мне системообразующим, потому что национальная идентичность если не иллюзия, по покойному Андерсену, то уж точно нечто психологическое и эмоциональное. А если эмоциональное побеждает рациональное даже у людей умных и образованных, то надежды как бы вообще уже нет.

Потому что получается, что фундаментализм наступает не из Сирии, не из якобы дикого средневековья исламского государства, уничтожающего памятники архитектуры, а от нас, вполне себе образованных и начитанных. Но также не умеющих совладать с собственным эмоциональным и, как следствие, пасующих перед национальными предрассудками.

И эта терпимость к собственному шовинизму лучшее подтверждение глубокой общероссийской провинциальности (провинциальность – это тоже один из видов победы эмоционального над рациональным), да и такого откровенного шовинизма среди образованных людей нет, конечно, ни в Америке, ни в Европе. Там это, как сказал бы Лотман, стыдно.

Именно поэтому я с таким вниманием отношусь к тем, кто способен сохранить трезвость и не поддаваться националистическим иллюзиям (те, для кого это – не трезвость, а предвзятость типа антисемитизма, дальше могут не читать, для них все свои аргументы я уже использовал).

Центральным для меня стал пример с отношением российского обществу к откровенно расистскому выступлению г-на Носика. Это заявление – чем больше сирийцев поубивают друг друга, тем Израилю и мне, еврейскому патриоту, только лучше – вызвало публичный протест только троих Пионтковского, Литвинова и Каспарова. Литвинов назвал Носика еврейским нацистом. Пионтковский еврейским фашистом. Каспаров заметил, что смотреть на жизнь сквозь прицел снайперской израильской винтовки – причинять вред тому Израилю, о котором вроде бы печется Носик.

Не буду повторять очевидное, их, конечно, никто не поддержал. Получается, все интеллигенты, у которых в советском паспорте стояло сакраментальное "еврей" в пятой графе, ненавидят сирийцев? Нет, к сирийцам они, в основном, относятся вполне себе равнодушно. Но осуждать кого-либо, кто заявляет об интересах Израиля, нет возможности. Израиль как бы святое, и осуждать его могут только антисемиты. То, что Израиль критикуется и в Европе, и в Америке, в том числе евреями, вызывает, надо сказать, недоумение, но в сегодняшней России – это невозможно. Это как бы встать на сторону врагов Израиля. А то, что добрая половина Израиля полагает непримиримую политику Нетаньяху – неправильной, это как бы леваки, бывшие патриоты СССР.

На самом деле все ровным счетом наоборот, советские патриоты первыми стали воинственными ура-патриотами Израиля (пейсы – повторю старую шутку – отрастали у членов КПСС уже в самолете), а люди с преимуществом рационального – это всегда частный случай.

Вернемся к противостоянию Пионтковского, Литвинова, Каспарова с Носиком – одним из, кстати говоря, витринных авторов "Эха Москвы". Не оскорбил в ответ Носик только Литвинова, причем, по простой причине, пост Литвинова в ФБ он не прочел или решил сделать вид, что не прочел. А так как общество его не осудило, то, справедливо ощущая за собой силу если не миллионов, то сотен тысяч, он, конечно, перешел в наступление.

Скорее всего, Пионтковский не понравился Носику за то, что был им обозначен еврейским фашистом. Фашист – обобщенное и сакральное оскорбление, которое может быть применено только к врагам евреев. Еврей не может быть фашистом, потому что это оксюморон: горячий лед. Хотя я считаю, что Носик – нацист, далеко, между прочим, не редкий тип среди современных советско-российских эмигрантов. Но более бесцеремонный, что ли. У него полная торба достоинств – он и против Путина, он и продвинутый интернет-деятель, он и популярный блогер. Все это так, но при этом, он нацист, каких судят в Европе, не берут на гуманитарную работу в Америке. И с которым дружат в России. Быть русским нацистом – позор, руку не пожмут, в приличном либеральном издании не напечатают. Еврейским нацистом (или фашистом, по обозначению Пионтковского) – ну, это как бы просто эмоциональная несдержанность: по сути правильно, но резковато, не более того.

Так, по моему мнению, относится к нацизму Носика наша либеральная публика. У него друзья во всех либеральных изданиях. Поэтому его оскорбления в адрес Пионтковского можно просто не заметить. Ведь не евреев ругают, а еврей (патентованная жертва) – у нас это разрешено.

Ему сказать, что лучший сириец – мертвый сириец, или хрестоматийное: русские – все рабы, или дальнобойщики – быдло, это как бы использовать гиперболу. Понятно, что исламофобия не скрывается, а акцентируется. Как и подозрение, перемешанное с ненавистью к беженцам в Европе. То есть такая артикуляция взглядов, которая в странах, считающихся цивилизованными (если, конечно, ты не Трамп, не Орбан и не Марин ле Пен), способна вызывать интерес у правоохранительных органов. Хотя и здесь: пока не убил, а только распространяешь человеконенавистнические воззрения, ты как бы еще ходишь в детский сад, а не в детскую комнату милиции.

С другой стороны, трудно не согласиться, что Россия – страна максимализма и, так сказать, свободных нравов, и в ней экстремистские суждения распространяются под особым контролем властей. Мы неоднократно убеждались, что все наиболее экстремистское и мракобесное в паблике использует акушеров из администрации президента, которые когда авторы, а когда и соавторы на гонораре. Я это не к тому, что Носик на окладе Кремля, но то, что там этот правый экстремизм и исламофобия нравятся, сомнений куда меньше.

В этом смысле показательной стала яростная дискредитация Пионтковского со стороны сторонников "еврейского фашиста". Дело не только в том, что приемы критики хрестоматийные: вор кричит – держи вора. Пионтковского, осудившего Носика, как фашиста, в ответ называют истинным фашистом. Типа: сам фашист, раз фашистом ругаешься.

Неизменным осталось гнетущее молчание либерально-оппозиционных СМИ: защитить репутацию одного из самых отчетливых и непримиримых критиков существующего режима желающих, как и раньше, не нашлось. Ввиду, скорее всего, уже указанного мифа: еврей всегда прав, критиковать еврея в антисемитской стране – раздувать антисемитизм. А то, что для осуждения "еврейского фашиста" понадобилась отвага, во много раз большая, чем для критики Путина, представители либеральных ресурсов попытались не заметить. Я не знаю, как у наших либералов с убеждениями, у меня нет оснований обвинить их огульно в шовинизме, но не увидеть здесь трусость – невозможно. Как, впрочем, и победу эмоциональности над рациональностью.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=5692222EC5021
10-01-2016 (12:24)
Как славно вы боитесь, как пышет надеждой ваш страх

Хотя до конца путинского режима - бесконечность плюс-минус трамвайная остановка, дискуссия на умозрительную тему: что будет, когда Путину настанет кирдык, приобрела характерный вид. Одно только предположение, что за поддержку оккупации частей Украины и имперскую эйфорию, великодержавие или просто конформизм надо будет ответить (добряк-автор говорит только о моральной ответственности, мол, придется услышать много неприятного) – возник яростный протест с переходом на личности.

Почему? В чем причина испуга и у кого этот испуг возник? Формально, у двух более-менее либеральных журналистов, на самом деле, у так называемых системных либералов, которые рассчитывают получить власть после Путина.

Сразу скажу, что, на мой взгляд, они-то власть и получат, потому что они и есть Путин, только повернутый не задом к лесу (Западу), а, так сказать, вид боком. Эдакий запасной Путин, Путин на случай команды "Атас". И Запад видит их в пол-лица, и Путин, и так сказать, общество, чуткие путинские силовики и послушный им народ.

Конформисты всегда выигрывают: так в ельцинскую перестройку выиграла не слишком запачканная совком номенклатура второго ряда плюс советская либеральная интеллигенция (советские конформисты с фигой в кармане). Первые получили почти все, вторые – за идеологическую поддержку обмана общества и создания иллюзии борьбы с коммунистическим реваншем – маленькие сладости в виде кресел главных редакторов и издателей с государственной поддержкой.

Так же получится, если Путин передаст пламенный комсомольский привет Каддафи и Чаушеску (во что верится слабо). Системных либералов держат в тени, не пачкая, как тех, кому пришлось открыть все карты, пойдя в услужение; и слова для их торжественной арии уже написаны. Мы боролись, сражались изо всех сил, и кабы не мы, у вас был бы не Путин с мягким членом, а Сталин с полным садо-мазо и чекистской лампой в рожу.

Здесь, увы, ничего поделать нельзя. Конформисты всегда обыгрывают максималистов, потому что максималисты по привычке в тени из-за своей несносной принципиальности, а конформисты светятся во все цвета радуги и служат двум господам сразу: свету и тени. Проиграть невозможно.

Кстати, об ответственности за раздувание путинских углей, за то, что грелись у великодержавного костра, за то, что ратовали за либеральную империю, за то, что собирали все пылающие искры в свой карман. Это, как говорится, по темпераменту. Кто мечтает о том, чтобы прочесть проповедь ворам в путинском законе, кто думает о запрете на профессию, люстрациях и отъеме неправедно нажитого по суду (желательно международному). Но особенно обиженные и разозленные видят фонарные столбы как достойный гонорар за службу белому царю. Мечтать не вредно. Так что по поводу приговора к прослушиванию лекций голосом Левитана: как нехорошо маму обманывать – я бы поблагодарил за сдержанность.

Оттого, кстати говоря, и испуг, что на доброту нашего богоносца те, у кого рыльце в пушку, резонно не рассчитывают. И правильно – готовьтесь к худшему, лучшее само вас найдет. Богоносец в эйфории, пока эйфория играет победный марш, а когда эйфории каюк, тогда и читай на ночь отходную: тираны мира, трепещите.

Но в этой истории с ответом на грани нервного срыва интересен, прежде всего, сам испуг. Испуг-то откуда взялся? Революция стучится в двери временщиков и их куцых защитников? Попал автор в болевую точку? Знаете то, что не знаем мы?

Тогда, за ваш благодетельный испуг, господа! Как славно вы боитесь, как пышет надеждой ваш страх. Не ошибитесь, на вашу чуйку вся надёга.

[Михаил Берг]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56AB7DF38434A
29-01-2016 (18:07)

Что фрустрировало более всего?

! Орфография и стилистика автора сохранены

Эмоциональная реакция на фотографию Ходорковского с путинистами на доверии (характерно, что о Венедиктове никто не говорит: не интересно уже, репутация определилась), может быть объяснена двумя связанными причинами. Предощущение государственной летящей пропасти заставляет многих напряженно вглядываться в туман будущего, пытаясь разглядеть его очертания. В некотором смысле это гадание: что будет, как будет, чья голова окажется на плахе, кто нагреет руки на новой революции, кто как всегда вывернется с криками: не виноватая я, он сам пришел.
Поведение Ходорковского, а еще больше его слова: что ради мира на земле он готов и Данилкина-пенсионера перевести через дорогу, и Сечина-отставника поддержать за локоток, вызвали, казалось бы, неадекватное разочарование. Многие использовали миролюбивые подсказки опального олигарха, как возможность увидеть это будущее глазами Ходора.
Что не понравилось: православнутый Ходор нарисовал картинки традиционного библейского рая: волк живет с ягненком, барс лежит с козленком; козел Тимур с тигром Амуром, и малое дитя руководит ими. И так это руководство понравится, что корова будет пастись с медведицей, и лев, как вол, будет есть солому.
Ужас в том, что многие, тюрьмы не прошедшие и ненависть не растратившие, а скопившие, предпочитают другой вариант будущего: ада они хотят для врагов своих и мучителей. А за попыткой помирить льва и вола соломой, подозревают, что продажное чиновничье семя (по Розанову) вместе хитрож*пыми олигархами и олигархятами на подхвате ловко избегут ответственности. И будет после Путина не суровое якобинское торжество справедливости, а обыкновенное нае***лово. Пока бедные заходятся от ненависти в икоте и гибнут под пулями, богатые и замазанные (в столовке "Хаккасан") делят портфели и считают бабки, наваренные на перевороте.
Наиболее интересна здесь фигура младенца, который будет руководить жрущими солому львом и волом. Кто таков, почему не знаю? Возможно, это Медведев - ум у него детский, нетронутый мыслью, девственный; Сколково от Кремниевой долины не отличает, а жигули от крайслера. Но, может, младенец - это неведомый преемник, тот, кого мы не знаем, но узнаем, когда поздно будет? И он уже победил, несмотря на свой младенческий возраст? То есть за нашей спиной договорились: до всяких восстаний, революций, жертвоприношений, ностальгий.
То бишь жертвоприношения, лишения и отчаянье еще впереди, но они не имеют никакого значения, все, как всегда, впустую - вот это, возможно, и фрустрировало более всего.

[Михаил Берг]

21-02-2016 (12:48)

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=56C9876CEDA0B
В какой степени рядовой гражданин РФ несет ответственность за преступления государства?

Поговорим о грустном.

Пожелание зла российскому государству и российским гражданам – довольно частая формула выражения чувств со стороны ограбленных украинцев и крымских татар. Как, в общем, и прибалтов, поляков, других соседей по бывшему соцлагерю, а теперь и арабов-суннитов.

У этой темы есть несколько поворотов, в основном, риторических, ибо до Нюрнберга далеко, как до луны. И, однако, оппоненты российской власти порой задаются вопросами: а не стоит ли простить всех скопом, чтобы не увеличивать ожесточение в обществе? А если прощать или не прощать по суду, то – чисто теоретически – в какой степени рядовой гражданин РФ несет ответственность за преступления государства? И насколько оправдана жажда наказания обыкновенных обывателей, поддержавших Крым и Донбасс? Да и будут ли они наказаны, если путинское государство ослабнет до такой степени, что ответственность за поведение агрессивной державы окажется переложенным на плечи галерки?

Евгений Ихлов полагает, что наказание должно быть осмысленным, а так как путинский крымнашист ни ухом, ни рылом не понимает, почему плохо красть чужое и радоваться соседской беде, даже если другие это делали раньше, то и наказывать его бессмысленно, как младенца за мокрые пеленки. А вот люстрация вполне даже справедлива.

Соображение резонно, но надо сказать, что наказание совершенно необязательно преследует воспитательную цель. А если и воспитательную, то далеко не всегда для самого нарушителя закона. Куда чаще наказание - это возмездие, а объектом наглядного воспитания являются, так сказать, зрители, аудитория, общество.

В этой связи я хотел бы привести пример того, как чувство законной справедливости (очень часто не отличимое от чувства мести) функционирует в Америке, стране с суровым отношением к нарушителям закона. Примеров экспрессивного возмездия (без особого желания воспитывать) можно привести множество. Я буду говорить об одном: о наказании Японии за нападение на Пёрл-Харбор.

Говорить будем, конечно, не о моральном аспекте (мы не в церкви), а о практическом. Через два месяца после нападения на Пёрл-Харбор, в соответствии с указом Франклина Рузвельта, были интернированы все японцы, проживавшие на тихоокеанском побережье. В концентрационных лагерях оказались 120 тысяч японцев (из них 62 процента граждане США). Интернировали не за антиправительственную деятельность или непатриотичные высказывания, не за предательство или шпионаж, а за национальность. Известен только один случай, когда интернированной японке по суду удалось освободиться из лагеря.

О широко распространенной тогда японофобии напоминает вполне свежий и во многом остроумный фильм "Little Boy" (2015, в русском переводе – "Малыш", по названию бомбы, сброшенной на Хиросиму), где рассказывается о ребенке, пытающемся силой воли вернуть попавшего в плен к японцам отца. Мальчик после разговоров со священником пытается медитировать, над ним, конечно, подсмеиваются, но все меняется, когда приходят первые известия о ядерном взрыве в Хиросиме. Симпатичные и, скорее всего, типичные обыватели радуются ядерному взрыву, как рождественскому подарку. Нет, как божьему чуду. Чужое несчастье вызывает слезы радости и твердое убеждение, что это мальчик концентрацией воли (молитвой) покарал вероломных японцев.

Понятно, что фильм – лишь художественная реакция на то, что реально существовало и существует в законопослушном американском обществе: нарушение закона, вероломство должно быть отмщено, жестоко наказано. И совершенно неважно, что решение о нападении на Пёрл-Харбор принимали высшие военачальники Японии, а граждане лишь в разной степени сочувствовали и гордились военным успехам родины.

Если кто-то полагает, что месть – не христианское чувство, тот, возможно, не очень осознает роль религии в жизни общества. Ни одна религия, ни одна конфессия ни разу (насколько мне известно) не выступила против военных действий своего государства, не взирая на уровень кровопролитности этих действий. Религия легитимирует государственное насилие, а рассуждения о подставленной щеке – это для быта и умиротворения бытовых страстей. К войне это не имеет никакого отношения.

Именно поэтому атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки были восприняты религиозными американцами с восторгом, и отношение к ним меняется очень медленно. Даже в 1945 году (когда закон об интернировании японцев был отменен, хотя только в 1988 Рейган принес официальные извинения японцам, назвав интернирование "расовыми предрассудками, военной истерией и ошибками политического руководства") 85% американцев полагало атомные бомбардировки Японии правильными и справедливыми. В 1991 так считали 63% американцев, в 2015 – 56%.

Понятно, что разнятся и партийные предпочтения: более ура-патриотичные республиканцы дали в прошлом году 74% процента поддержки бомбардировкам, демократы – 52%. Более молодые люди, от 18 до 29 лет, не так категоричны, среди них сегодняшняя поддержка бомбардировок составляет 47%.

Естественно на официальном уровне никто о мести не говорит, повторяют только известную мантру, о том, что ядерные бомбардировки спасли множество жизней, как американских, так и японских. Что не лишено резона. Военное командование Японии, несмотря на ряд существенных поражений армии и ковровые бомбардировки японских городов, в том числе, Токио, были неуступчивы и хотели воевать до последнего. И в любом случае не хотели соглашаться на капитуляцию и демилитаризацию (то есть на потерю доминирующих позиций военных в обществе). Атомные бомбардировки оказались убедительнее доводов Забайкальского фронта Красной Армии.

Но в этих бомбардировках была, несомненно, огромная доля возмездия, ведь о том, чтобы сбросить атомную бомбу на Японию Рузвельт и Черчилль договорились в сентябре 1944, почти за год до Хиросимы.

Конечно, это далеко не единственный пример (помимо войны в Афганистане и Ираке после 11 сентября) действия механизма возмездия. Я бы даже такой говорящий факт из совершенно другой области (что в американских тюрьмах сидит более двух миллионов заключенных, причем многие за ненасильственные преступления) интерпретировал как принципиальность, замешанную не столько на воспитании, сколько на чувстве справедливого возмездия.

В Америке вообще жажда восстановления справедливости – одна из особенностей национальной культуры. Если грабитель нападет, скажем, на фермера или изнасилует его дочь, то на его поиски для скорейшего наказания (особенно в южных штатах) – еще до всякой полиции – выйдут соседи пострадавшего. Кстати, это косвенное доказательство отсутствия у государства монопольного права на насилие.

Так что Ходорковского многие протестанты просто не поняли бы. Как это простить преступление, это ведь значит поощрять его? Да и наказание без воспитания, как мы видим, не только бывает, но и распространено куда шире, чем нам порой кажется. Конечно, резонно возразить – а нам-то протестантские штучки разве указ? Мы сами с усами и православной бородой с капустой.

Это верно, как верна суверенная демократия. Да и вообще русская безответственность и синоним ее – широта души (широк русский человек, я бы сузил). Но, помимо того, что русская культура давно впитала протестантскую: нет бога, кроме масскульта, и Голливуд – пророк ее, вопрос стоял об ответственности в иллюзорной перспективе наказания за грехи наши тяжкие. До Нюрнберга дальше чем до государства Снежной Королевы: поэтому в нем многое возможно, даже то, во что и поверить сейчас нельзя.