*983. Недоваренная лапша на развесистых ушах

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10445

6 ОКТЯБРЯ 2010 г.

РИА НовостиЭтой статьей я начинаю на «ЕЖе» новый цикл. Все вместе они должны сложиться в этакий сеанс черной магии с ее последующим разоблачением. Точнее, так: я буду напоминать читателям о привычных магическо-иделогических заклинаниях нынешней российской власти, и каждому такому заклинанию будет посвящено свое отдельное разоблачение.

Заклинания привычные. Они легко проглатываются, ибо, если не вдумываться, могут показаться привлекательными и даже вполне разумными, имеющими как минимум право на существование. Не обладая способностью разработать последовательную идеологию, наша власть пускает в ход эти крючки-заклинания, в результате заглотившее их общество барахтается, как в сетях. Более того, заклинания проникают в риторику и образ мыслей отдельных оппозиционных интеллектуалов, которые, не замечая того, начинают работать на власть, оперируя ее магическими клише.

Вот несколько заклинаний из числа тех, что я буду обсуждать: «Интересы государства», «Сильное государство», «Стабильность», «Модернизация». Полагаю, читатели могут сами продолжить этот ряд. Я предлагаю вам присылать свои продолжения, свои наблюдения над подобными заклинаниями на электронный адрес «ЕЖа». Ваши письма перешлют мне, и наиболее интересные и популярные я включу в программу своих разоблачений. Начну с заклинания на первый взгляд совершенно безобидного, но крайне распространенного.

Интересы государства

Каждый, кто соприкасается с официальной риторикой, тут же узнает это словосочетание и, покопавшись в памяти, убедится в его распространенности. Приведу несколько примеров.

Путин-президент (2000 г.):

«Здесь мы должны учитывать интересы государства, поставив их во главу угла, поскольку это проблема энергетической и транспортной безопасности РФ».

Путин-премьер (2010 г.):

«Прошу Вас, разумеется, обратить самое серьезное внимание на причины произошедшего, это само собой разумеется, и обеспечить соблюдение действующего законодательства и интересов государства при проведении строительно-монтажных работ и всех работ по восстановлению — с тем чтобы и духу не было никаких аффилированных структур здесь».

«Функция службы страхового надзора как раз и состоит первично в том, чтобы защищать интересы граждан и государства».

Медведев-президент:

«При этом, конечно, прокуратура должна, как и прежде, стоять на страже интересов государства и общества, защищать права граждан, обеспечивать стабильность и правопорядок.»

Наиболее правдоподобно выглядит последняя цитата. Действительно, прокуратура — орган государственной власти, в суде прокуроры представляют государство как одну из сторон и т.п. Но давайте попробуем проверить наши ощущения. Начнем с Конституции. Термин «интересы» появляется в ней три раза. Очень важно понять, в каком контексте он появляется. Поэтому снова приведу цитаты (здесь и далее цифры обозначают номер статьи и пункт).

Конституция

«30-1. Каждый имеет право на объединение, включая право создавать профессиональные союзы для защиты своих интересов. Свобода деятельности общественных объединений гарантируется».

«36-2. Владение, пользование и распоряжение землей и другими природными ресурсами осуществляются их собственниками свободно, если это не наносит ущерба окружающей среде и не нарушает прав и законных интересов иных лиц».

«55-3. Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства».

Мы видим, что наша Конституция употребляет понятие «интересы» только применительно к отдельным индивидам или группам (социальным группам) индивидов. Если обратиться к куценькой 129-й статье Конституции, состоящей из пяти коротких пунктов, то там никаких упоминаний о каких-либо интересах нет. Прокуратура описана в этой статье на уровне упоминания о ее существовании, и это большой пробел Конституции, серьезно аукнувшийся позднее, но это другая тема.

Если обратиться к закону «О прокуратуре Российской Федерации», то тут ситуация меняется кардинально. Тут мы найдем немало упоминаний термина «интересы», начиная от «интересов службы» и заканчивая «интересами государства». Последнее словосочетание появляется в тексте четыре раза. Три раза в контексте «охраняемые законом интересы общества и государства», и один раз в контексте защиты интересов общества и государства.

Почему же в Конституции эти контексты отсутствуют, а в законе о прокуратуре — нате вам. Причина очевидна. Конституция готовилась как новый революционный документ, который должен был составить контраст советской конституции не только по структуре, целям, содержанию, но и по лексике. Напротив, закон о прокуратуре наследовал от советского закона очень многое — от функций и полномочий до риторики. Кто не поленится найти и почитать старый советский закон, легко в этом убедится.

Давайте зафиксируем это важное обстоятельство: появление в нормативных текстах понятия «интересы государства» — одно из наследий советского периода. Это нам в дальнейшем понадобится.

С прокуратурой более или менее ясно. Но если мы обратимся к цитатам из Путина, то возникает недоумение. Какое отношение интересы государства имеют к следующему набору сюжетов: закладка нефте-газового терминала, проведение строительно-монтажных работ, функции страхового надзора?

Можно, конечно ограничиться простым объяснением: это просто пустословие, нагнетающие многозначительность и важность. Тут есть доля истины, но небольшая. Все гораздо интереснее. Попробуем в этом разобраться.

Начнем с понятия «интересы». Это известная социологическая категория. Если обратиться к Оксфордскому большому толковому социологическому словарю, то обнаружим, что интересы это «… специфические социальные результаты, приносящие пользу отдельному индивидууму или группе». Имеют смысл выражения «Это не в моих интересах», «Интересы наемных работников», «Интересы потерпевших». Интересы конкретны и специфичны. Например, в интересах наемных работников — сокращение продолжительности рабочего дня и повышение зарплаты. А в интересах работодателей — выжать из наемных работников побольше.

И вот что меня удивляет в этой связи: я никогда не слышал ни об одном конкретном и специфическом интересе государства, сколько ни пытался выяснить и выспросить. Иногда мне говорили: «Ну, например, безопасность». «Стоп! — говорил я. — А что же специфического в таком интересе? А общество не нуждается в безопасности? А каждый индивид в отдельности?» И так всякий раз.

В приведенном мною примере беспомощности при конкретизации «государственных интересов» мы сталкиваемся с некоторой предельной формой интересов. Это тот случай, когда в странах, брезгующих термином «государственные интересы», используется термин «национальные интересы», не в этническом смысле, конечно. Речь идет об интересах, объединяющих подавляющее число граждан одной страны. Это может быть упомянутая выше безопасность, независимость, образование, здоровье и т.п. Но тут снова, подчеркиваю, речь идет об объединяющем конкретном интересе людей.

Проблема проясняется, когда мы пытаемся проследить историю понятия «государственные интересы» (здесь я опираюсь, помимо прочего, на интересные изыскания А.Ф. Филиппова). Выясняется, что оно появилось как продукт формирования абсолютных монархий, параллельно во Франции и Германии. Вслед за провозглашенным Людовиком XIV тезисом «Государство – это я!» появилось понятие, которое отождествляло интересы государства с интересами абсолютного монарха. Понятие «государственные интересы» работало на концентрацию и расширение абсолютной власти монарха. Учитывая не слишком совершенную природу Homo sapiens, вместе с концентрацией власти росли произвол, злоупотребления, коррупция; а в результате — эффективность государства падала. И это не устраивало нарождающуюся буржуазию.

Вот тут и поехало. Борьба с абсолютными монархиями и последующие буржуазные революции сопровождались вымарыванием понятия «интересы государства». Любые реванши, от наполеоновской империи до фашистских и большевистских тоталитарных режимов, вновь поднимали флаг с девизом «государственные интересы». И вновь это понятие работало на концентрацию и монополизацию власти, а затем — на произвол, злоупотребления, коррупцию.

Тут становится понятно, что же происходит сейчас. Последние десять лет мы были пассивными свидетелями концентрации и монополизации власти и ворчливыми жертвами растущих произвола, злоупотреблений и коррупции. Не важно, идет ли речь об абсолютном монархе или о некоторой группе, захватившей власть. Важен результат. Наша ситуация сейчас тяжелая, поскольку субъектом монополизации власти является бюрократия в целом (не считая индивидуальных исключений). Это усугубляет негативные последствия, что мы постоянно чувствуем на себе, и затрудняет выход из ловушки, в которую мы попали.

Теперь о другом. В демократических государствах, в конституциях которых, как в российской Конституции, в ее 3-й статье, записано, что источником власти является народ, у государства не может быть каких-либо интересов. У государства есть, первое, обязательства (обязанности) перед источником власти — народом — и полномочия, которыми тот же народ наделяет государство-власть для реализации этих обязательств. Интересов у государств (или органов власти этого государства) нет и быть не может. Интересы есть у граждан и социальных групп. Некоторые из этих интересов закреплены Конституцией и законами, и государство обязано защищать эти интересы. Все. Точка.

Для финального заключения нам осталось прояснить только один нюанс, связанный с понятием государства. Среди великого многообразия толкований можно выделить два «идеальных типа», как сказал бы Макс Вебер. Первый — «государство-общество». В этом случае государство — это выделяемая обществом функция по обеспечению общих интересов, защите прав и свобод, разрешению конфликтов. Это либеральная концепция государства. Второй тип — «государство-власть». Тут государство — некая самостоятельная сакральная сущность, образованная совокупностью властных институтов, с легитимностью, никак не связанной с обществом. Это авторитарная концепция государства. В некоторых наших законах и в риторике лидеров мы постоянно сталкиваемся со словосочетанием «государство и общество». Это явное свидетельство авторитарной трактовки государства. И теперь заключение.

Всякий раз, когда вы слышите из уст представителей государства слова «государственные интересы», можете быть уверены: речь идет о чем-то, что не имеет никакого отношения к вашим личным интересам или к интересам любой социальной группы, к которой вы себя причисляете. Кроме того, вы можете быть уверены в одном из двух. Первое: под лозунгом «государственных интересов» будут в очередной раз ущемлены ваши права, свободы или интересы. Второй вариант: под тем же лозунгом кто-то собирается снова откусить от общественного пирога, следовательно, и от вашего кусочка. Не исключено, что произойдет и то, и другое одновременно.

Будьте настороже.

Продолжение следует

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10462

13 ОКТЯБРЯ 2010 г.

Михаил Златковский

Прежде чем переходить к следующему заклинанию под указанным выше прелестным именем «Стабильность», я хочу вернуться ненадолго к первой статье цикла. Я уже отправил ее в «ЕЖ», как вдруг мне по служебной надобности пришлось вернуться к одному историческому документу. Это «Национальная стратегия противодействия коррупции», предъявленная президентом Медведевым «городу и миру» 13 апреля сего (2010) года. На тему этого документа я уже высказывался на страницах «ЕЖа», по возможности деликатно. Но тут мне бросилась в глаза одна деталь, на которую я раньше не обращал внимания и которую смог заметить только после того, как в предыдущей статье объяснял читателям про использование терминов «государство и общество» нашими лидерами.

Так вот, милостивые государи, привожу отрывок из текста «Стратегии»: «II.5. Целью Национальной стратегии противодействия коррупции является искоренение причин и условий, порождающих коррупцию в российском обществе». Помните? Наши лидеры в своей риторике (а значит — в своем мышлении, в своей картине мира) разделяют государство и общество. Следовательно, они относят коррупцию к свойствам общества, но не относят к свойствам государства. Государство непогрешимо. Общество — источник коррупции, и оно, проникая в государство в виде своих представителей — людей, надо думать, может заражать государство. Вот такая картинка.

Но это к слову. Вы можете меня спросить: «А зачем такое внимание к словам?». Отвечаю. Язык — прямое отражение нашей социальности. Хотите узнать, что происходит с обществом (в широком смысле, а значит, и с обществом-государством), изучайте язык, его применение, смыслы слов и выражений. Этим мы с вами и занимаемся. А в конце, позанимавшись, попробуем поставить диагноз.

Да, хочу напомнить: присылайте ваши предложения по словам и выражениям представителей власти. Отбирайте самые распространенные, часто произносимые, словно заклинания, и, на ваш взгляд, примечательные, обладающие свойствами важных симптомов. А теперь двинемся дальше.

Итак, «стабильность». Она встречается в речах и репликах наших лидеров не реже, чем «государственные интересы». Мы систематически узнаем, что «стабильность — наше главное достижение». Тут же нам объясняют, что поэтому нам стало лучше жить по сравнению с «лихими девяностыми», «ельцинским хаосом» и т.п. Кроме того, нас постоянно грозно предупреждают, что «никому не позволено нарушать стабильность». Когда президент поздравляет с Новым годом лидеров других стран, то почти наверняка там будут пожелания «стабильности и безопасности».

Систематически это приобретает курьезные формы. В недавнем «Бюджетном послании на 2011-2013 гг.» «обеспечение макроэкономической стабильности» заявлено как одна из главных задач. Тут как-то сразу вспоминается, что дефицит бюджета, инфляция, имущественное расслоение, доля теневой экономики в ВВП — тоже макроэкономические показатели. Надо ли понимать, что перед правительством поставлена задача сохранить их на существующем уровне?

Или так. В последнем Послании нашего президента Федеральному собранию сказано: «Очевидно, что реализация наших стратегических планов невозможна без полноценных перемен в обществе». И уже в следующей фразе одним из главных условий таких перемен названа «социальная стабильность». Вы что-нибудь понимаете? Я — нет.

Перечисленные примеры (а их гораздо больше) показывают, что некоторое понятие применяется явно бессмысленно, неадекватно. Отсюда логично предположить, что за его постоянным применением стоит какая-то сверхидея, подсознательно влияющая на психику ораторов, постоянно побуждающая их применять это слово к месту и не к месту; последнее — чаще. К этому вопросу мы еще вернемся, но сначала немного метафизических рассуждений.

Суть в том, что окружающий нас мир — физический, биологический, социальный — принципиально нестабилен. В природе все постоянно меняется, причем изменения ускоряются. Сейчас наблюдается 20-кратное ускорение эволюции. А вот еще пример: культурологи считают, что в течение XVII века приращение человеческого знания примерно равнялось количеству знания, накопленному за всю предшествующую историю (при понимании сложности подобных количественных сопоставлений). Только в XVII веке появились в Европе государства в понимании, близком современному. А люди моего возраста могли наблюдать, как с середины прошлого века, стремительно ускоряясь, менялось то, что ныне называется электроникой.

Стабильности в смысле постоянного состояния чего бы то ни было в природе нет. Такая стабильность — человеческое изобретение: местами выдумка, время от времени — достижение. Чтобы что-то где-то оставалось более или менее стабильным, надо целенаправленно затрачивать усилия, ресурсы, энергию. Известный житейский пример: чтобы поддерживать в холодильнике постоянную низкую температуру, надо подводить электричество к устройству, создающему холод. Причем часть энергии тратится впустую: на ненужный нам разогрев самого устройства и, тем самым, окружающего пространства. Вывод (не только из этого примера, конечно): «Поддержание стабильности — дело затратное».

Это важный вывод. Но еще важнее для нас следующий пример. Антропологи уже давно наблюдают примитивные племена, остававшиеся десятки тысяч лет в неизменном состоянии, находясь в изоляции. Не менялись их материальная культура, социальная организация, численность. Вся совокупная индивидуальная энергия членов племени тратилась исключительно на поддержание этого стабильного состояния, препятствующего исчезновению племени (я применяю здесь термин «стабильность», игнорируя для простоты и краткости весьма условную возможность подобной терминологической вольности). Суровые условия выживания и отсутствие потенциально обогащающих контактов приводили к тому, что стабильность достигалась за счет отсутствия развития (включая рост численности племени). Данный пример иллюстрирует еще один важный для нас тезис: «Обеспечение социальной стабильности может быть чревато социальными потерями».

Не претендуя на аксиоматическую строгость, дополню два приведенных тезиса еще одним, логически взаимосвязанным с предыдущими. Мы можем сформулировать нечто вроде закона сохранения стабильности: «Если где-то стабильности стало больше, то обязательно найдется место, где стабильность уменьшилась». Этот тезис может уютно расположиться между первыми двумя. Ведь он легко вытекает из ограниченности наших ресурсов и из того, что поддержание стабильности требует ресурсных затрат. А социальные издержки могут вытекать из уменьшения стабильности в одном месте, поскольку ресурсы переброшены в другое место, где стабильность победно увеличилась.

Рассмотрим применение последнего тезиса на практике. Мы можем наблюдать полную стабильность и предсказуемость в парламенте (в российской Думе, к примеру). Но при этом стремительно тает стабильность на улицах, где она должна поддерживаться властью, а растет, зато, опасность. Бывает и наоборот: на улицах все сравнительно стабильно и безопасно, а в парламенте — хаос, непредсказуемость и потасовки. Чего уж точно не бывает: стабильности и в одном месте, и в другом. Самое печальное, что выбор — за нами, но мы как-то не тщимся выбирать, где нам хочется иметь стабильность, а где мы готовы допустить беспорядок. Но вернемся к нашим метафизическим рассуждениям.

Конечно, физический мир богат наблюдаемыми стабильностями: скорость света, постоянная Планка, число протонов в атоме гелия и т.п. Но и эта стабильность условная, если вспомнить про темпы изменений, происходящих во Вселенной. Если мы перейдем к живой материи или социальной организации общества, подобные очажки стабильности начисто исчезнут. Чем сложнее система, которую мы наблюдаем, тем меньше оснований говорить о ее стабильности. Современная наука утверждает: сложные, адаптивные, самоорганизующиеся системы всегда располагаются на границе хаоса и порядка.

Есть категория, близкая, но не тождественная стабильности — это устойчивость, т.е. способность поддерживать в течение некоторого промежутка времени текущее состояние системы в некотором допустимом диапазоне изменений в условиях постоянных воздействий извне или возникающих внутренних дисфункций, если эти воздействия или дисфункции не превосходят определенный критический уровень. (Простите мне невольную наукообразность). Несколько слов об устойчивости, и мы затем сопряжем два этих понятия.

Нашему наблюдению, конечно, доступны краткосрочные стабильные состояния. Еще чаще мы наблюдаем монотонные изменения чего бы то ни было: выключенный утюг остывает, человек с возрастом дряхлеет, а общество вырождается. Боже! И вселенная остывает! Короче — неумолимое действие второго начала термодинамики. Но недавно наука обнаружила и постоянно действующие процессы противоположной направленности — процессы самоорганизации, когда структуры порядка возникают из хаоса (синергетические эффекты). Это происходит на всех уровнях, от физического до социального. Поэтому чаще всего мы сталкиваемся в природе с циклическими или колебательными (периодическими) процессами. То, что мы считаем стабильным, на самым деле может оказаться колебательным процессом, но эти колебания мы либо не фиксируем, либо считаем несущественными (типичный случай — поддержание температуры на заданном уровне в холодильнике).

Так же часто мы фиксируем некоторые стабильные состояния как часть монотонного процесса изменений. Но эти изменения либо очень малы, либо крайне медленны. И мы либо пренебрегаем для простоты этими изменениями, либо не замечаем их на том уровне точности измерения, которая нам доступна. И это еще не все. Очень часто наблюдаемые нами монотонные процессы являются просто небольшими фрагментами периодических процессов; просто этот фрагмент по времени очень мал по сравнению с периодом изменений (циклов).

Итак, периодические процессы — самые распространенные из наблюдаемых нами. Мы живем среди них: смена сна и бодрствования, дня и ночи, времен года; электроны вращаются вокруг ядра атома, Земля вокруг Луны, галактики вокруг своей оси.

Периодические процессы обладают одним важным качеством: они гораздо устойчивее прочих — стабильных или монотонных. Замечательный пример: вращающийся волчок. Если слегка толкнуть его ось вращения (ручку волчка), то через некоторое время, после небольших колебаний оси, устойчивое вращение восстановится.

Периодические процессы в нашем социальном мире — одно из великих достижений культурной эволюции. Маятник смен власти и направлений и социально-экономической политики постоянно колеблется между двумя полюсами: экономическим и социальным. На первом полюсе политика ориентирована на снижение ограничений для предпринимательства (например, снижение налогов). Это позволяет накапливать совокупное общественное богатство, но при росте дифференциации доходов и социальной напряженности. В результате политика сменяется на поиск способов разумного распределения общественного богатства, снижение имущественной дифференциации, что снижает экономическую эффективность. Когда возникает угроза того, что распределять будет нечего, направление политики снова меняется на противоположное. Этот маятник, действующий в условиях демократии, не только устойчив, но в каждом цикле позволяет совершенствовать и социальную политику, и экономическую. Одна из причин — конкуренция, смена власти в ходе колебаний политического маятника. Тут ровно то, о чем любят говорить в России, — устойчивое развитие (не стабильное! такого не бывает в природе). Только в России до сих пор, с советских времен, думают, что бывают устойчивые направления развития. Между тем, это не так, что подтверждается всей нашей историей. Более или мене устойчивыми могут быть только социальные устройства (машинки, способы), обеспечивающие более или менее устойчивое развитие.

Но об этом и многом другом в следующей серии.

Продолжение следует

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

Рисунок Михаила Златковского / zlatkovsky.ru

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10465

15 ОКТЯБРЯ 2010 г.

Михаил Златковский

Итак, в прошлой статье мы остановились на том, что более или мене устойчивыми могут быть только социальные устройства (машинки, способы), обеспечивающие более или менее устойчивое развитие.

Поэтому разговоры о стабильности требуют ответа еще на один вопрос: как и чем она обеспечивается. Глядя на путинско-медведевскую стабильность, я сразу вспоминаю известный пример: жесткий мост, из тяжелых толстенных балок, накрепко склепанных друг с другом. Такой мост будет стабилен, пока не задует ветер, или не пройдет по мосту рота марширующих солдат, или не проедет колонна автомобилей с равными интервалами. Каждый жесткий мост обладает своей резонансной частотой, и если нагрузка на мост тоже будет периодической с интервалами, близкими резонансной частоте (или кратными ей), мост начнет вибрировать, вибрация будет усиливаться за счет резонанса и мост разрушится, как бы он ни был жесток. Устойчивый мост должен быть гибок, причем сложным образом, многократно и разнообразно гибок. Тогда у него появляется возможность гасить внешние воздействия.

Путинско-медведевская стабильность опасна, точнее, страшна — тем, что она воздвигается с помощью наращивания жесткости властных конструкций, их упрощения. Они строят примитивный, тяжелый, но хрупкий мост, который стоит, пока ветер слаб, а солдаты маршируют вразнобой.

Есть другая стабильность, точнее, устойчивость. Ее можно назвать «адаптивной устойчивостью». Она основана на сложности общей конструкции общества и власти. Такая сложность включает, помимо упомянутых выше периодических конкурентных процедур смены власти и направлений политики, множество автономных центров власти, контролирующих и ограничивающих друг друга. К этому добавляется автономность гражданского общества.

Приведу пример минимальной сложности. Любые адаптивные самоорганизующиеся системы должны решать две конфликтующие задачи: опеспечивать стабильность системы и адаптивность системы. Эволюция нашла продуктивное решение, в соответствии с которым две эти задачи решаются разными подсистемами. Типичный пример: двуполость. Женский пол ответственен (в генетическом смысле) за стабильность видовых характеристик, а мужской — за их изменчивость, что должно обеспечивать видовую адаптивность.

Подобное разделение труда встречается и в других ситуациях. Общество-государство (или государство-общество, кому как угодно) должно решать те же две конфликтующие задачи. Современное государство-общество решает эту проблему следующим образом: власть отвечает, главным образом, за стабильность системы, а общество — за ее адаптивную изменчивость. Если этот симбиоз разрушается, то государство-общество обречено. Возникает вопрос: а как же осуществляется важная адаптивная функция?

Любое развивающееся общество постоянно сталкивается с непобедимым противником, называемым Будущее. Оно принципиально непредсказуемо. Противопоставить ему можно только одно — постоянный процесс неограниченного и свободного, рискну сказать, хаотического поиска инноваций в различных сферах: политика, право, экономика, культура, наука, технологии, социальные отношения и т.п. Только избыточный запас таких инноваций формирует ресурс разнообразных инструментов, из которых общество может черпать подходящее, встречаясь с непредсказуемыми вызовами будущего. Так достигается главная задача адаптации: адаптация к будущему. Тут важно и то, что тот же хаотический механизм поиска инноваций нужен для того, чтобы находить решения проблем, вызревающих внутри общества-государства. Но такой поиск и такая адаптация исключены или ограничены в жестких государственных конструкциях, хвастающих пресловутой стабильностью.

Читателя может смутить моя апелляция к хаосу. Понятно: что же хорошего в хаосе? Чтобы ответить на этот сложный вопрос хотя бы частично, приведу пример, который я уже использовал в одной из предыдущих статей.

Познакомимся с этнографической зарисовкой, которую я вычитал у американского исследователя Дэвида Старка. Он описывает один распространенный среди индейцев Северной Америки ритуал. Вот цитата из его статьи:

«Каждый вечер во время сезона охоты индейцы наскапи, жившие на полуострове Лабрадор, держа над огнем лопатку канадского оленя карибу, определяли, куда завтра отправиться за дичью. Рассматривая следы копоти на ней, шаман указывал группе охотников направление охоты.»[1]

Рассказывая об этом ритуале в разных студенческих аудиториях, я систематически задавал вопрос: зачем он нужен? Правильный ответ возникал крайне редко. Тогда я задавал наводящий вопрос: «А что будет, если в племени наскапи произойдет революция и к власти придет главный охотник, мотивируя свержение шамана следующим аргументом: «Пацаны! Хватит слушать этого старого болтуна! Помните, прошлый раз мы завалили огромного оленя у Нижнего ручья? Надо все время ходить охотиться только туда! Долой шамана!»

Вот тут студенты сразу догадывались, о чем идет речь. Сначала они говорили, что после такой революции племя вымрет. А потом, как правило, доходили и до правильного объяснения смысла ритуала. Снова передаю слово автору примера:

«Таким образом, индейцы наскапи вводили в свои действия элемент случайности, позволявший избежать давления краткосрочной рациональности, которая заставляет предполагать, что наилучший способ найти дичь завтра — поискать там же, где ее нашли сегодня. Каждый день, изучая следы, оставленные копотью на лопатке оленя, они могли избежать ловушки «замыкания» на первых успехах: удача, достигнутая в краткосрочном периоде, в длительной перспективе обернулась бы истреблением оленей карибу в округе и тем самым снизила бы вероятность последующей удачной охоты».

Еще более точную трактовку этих на первый взгляд странных рассуждений дает математика. Есть такая красивая математическая дисциплина — теория игр. А в ней есть одна фундаментальная теорема. Она утверждает следующее: если вы ведете игру с некоторым противником и он использует для определения своих ходов случайную стратегию, то никакая ваша детерминированная, рациональная стратегия не может выиграть у случайной. Иными словами, против случайной стратегии противника оптимальна только своя случайная стратегия. Интеллект, вычисляющий рациональные ходы, можно противопоставить только другому интеллекту. Случайности же можно противопоставить только случайность.

Интересно, что подобные стратегии встречаются и в других странах (мне рассказывали об охоте по следу горностая в Сибири), и у старых рыбацких коммун, выходящих за своим уловом в море.

Совокупный поиск инноваций, осуществляемый гражданским обществом (а оно по определению включает и независимый бизнес), хаотичен, хотя каждый отдельный поиск может быть рационально мотивирован и представлять чей-то частный сознательный проект. Но, как ни крути, конечный плодотворный хаос образуется и разнообразием мотивов, и разнообразием индивидуумов, и, наконец, систематической непредсказуемостью результатов. Следует добавить, что подобной плодотворностью отличается свободно формирующееся общество. Как только власть пытается «строить» гражданское общество по образу и подобию своих жестких организаций, оно лишается этого ресурса общего выживания.

Прежде чем переходить к выводам, рассмотрим еще один вопрос. А может, игра стоит свеч, может, надо бороться за стабильность, ибо только она позволяет нам достичь других успехов? А без нее никуда? Тут сразу возникает встречный вопрос. А что бы еще могла делать российская власть вместо героической борьбы за стабильность? Если бы вопрос был адресован читателям, то мы сразу получили бы набор различных ответов. Одни сказали бы, что надо прежде всего победить коррупцию. И с этим не хочется спорить. Более продвинутые сказали бы, что ничего не получится без полноценной политической конкуренции. Другой вариант продвинутого ответа: нужны нормальные суды, справедливые и независимые. И это, конечно, правильно. Есть другой популярный тезис: главное — это правильные и хорошие законы. А люди практические сказали бы, что исполнительная власть просто должна быть эффективной, и тогда все наладится. Вроде все, других разумных вариантов нету.

Вы не поверите, но Мировой банк уже не первый год выпускает общемировой рейтинг эффективности управления, который состоит из шести рейтингов поменьше, и эти шесть рейтингов как раз совпадают с шестью перечисленными нами направлениями усилий власти, включая стабильность. С помощью этих шести рейтингов оценивается более двух сотен стран мира. В одном из своих последних исследований Фонд ИНДЕМ воспользовался этими данными, чтобы изучить взаимное влияние шести типов достижений государства друг для друга. Для этого были разработаны специальные статистические показатели. Один из них характеризовал влияние одного рейтинга, оценивающего некоторое направление усилий власти на остальные. Например, если власти добились успехов в совершенствовании качества законов, то как это повлияет на деятельность в остальных направлениях. Результаты для выборки стран, как и Россия, переживающих процесс трансформации, представлены на следующем рисунке.

Этот индекс, который отложен по вертикали на приведенной диаграмме, принимает значения от нуля до единицы. Если он близок к нулю (как для судов на диаграмме), то это показывает, что, достигнув с помощью судов успехов в обеспечении верховенства права в стране, мы имеем высокие шансы достичь успехов по остальным направлениям. А вот если значения индекса близки к нулю (как у стабильности на диаграмме), то ситуация противоположная. Высокая стабильность не является никакой гарантией успехов по другим направлениям. Напротив: стабильность есть результат успехов, достигнутых по другим направлениям[2].

В этом нет ничего удивительного, если вспомнить то, о чем я писал выше. Стабильность бывает разная. Если она достигается налаживанием работы автономных взаимодействующих институтов права, политики и т.п., то мы достигаем адаптивной стабильности. Если же стабильность основана на насилии, то это никак не связано ни с правосудием, ни с борьбой с коррупцией, но только с самим насилием. Такая стабильность недолговечна. То же самое можно сказать и о стабильности, базирующейся на авторитете лидера (вождя, национального лидера и т.п.). И сами лидеры, и их авторитет недолговечны. А крах лидера и авторитета, как и крах диктатуры насилия, всегда порождают смуту и нестабильность.

Итак, мы можем сформулировать следующий (и последний в данной статье) тезис: «Достижение стабильности не гарантирует никаких успехов власти в других сферах, полезных для страны и для общества». Теперь мы можем перейти к выводам.

Когда представители власти говорят о стабильности, о своих подвигах, направленных на ее завоевание, и о том, как они ее любят и не позволят на нее посягать, то вы, первым делом, имеете право констатировать следующее: никакого профита для вас лично, для общества и страны в целом это достижение не гарантирует. Во-вторых, вы должны спросить себя: а где эта стабильность и для кого? Ход нашей, если так можно выразиться, политической жизни убеждает: речь идет о стабильности власти в ее нынешнем эстетически и юридически малопривлекательном виде и в ее нынешнем, с точностью до инверсий, как говорят математики, составе. Именно потому им так дорога эта стабильность, именно потому они постоянно напоминают нам о ней. В-третьих, вы имеете шанс догадаться, что свою стабильность они получили за ваш счет, ибо власть располагает только теми ресурсами, которыми снабдили их мы сами. Мы делегировали (подарили) им свою власть и добавили к ней свои налоги.

И наконец, в-четвертых, вы обязаны задать себе вопрос: а чем мы расплатились за их стабильность? Ответ тоже очевиден. Граждане России и страна в целом платят за их стабильность на их постах:

• беспредельным разгулом чиновничьего воровства;

• ростом риска развала страны или (на ваш выбор) закладкой комфортной дороги в исторический тупик;

• ростом личной опасности для жизни каждого гражданина страны, лишенного мигалки, а также сужением иных наших прав и свобод;

• утратой личных перспектив на территории России для всех людям, неравнодушных и талантливых, но брезгующих реализовывать себя на поприще укрепления этой власти.

Продолжение следует

[1] Старк Д. Гетерархия: неоднозначность активов и организация разнообразия в постсоветских странах / В кн.: Экономическая социология: Новые подходы к институциональному и сетевому анализу. –
М.: «Российская политическая энциклопедия» (РООСПЭН), 2002. С.47-95.

[2] Подробнее об этом можно почитать в новой книге, изданной Фондом ИНДЕМ, «Социологическое исследование российской судебной власти».
Ее копию можно найти на сайте Фонда www.indem.ru. Важно отметить, что полученный результат не зависит от года и, что важнее, сохраняется, когда мы рассматриваем разные выборки стран.

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

Рисунок Михаила Златковского / zlatkovsky.ru

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10484

21 ОКТЯБРЯ 2010 г.

Прежде чем перейти к следующему заклинанию, обозначенному в заголовке, хочу поблагодарить всех читателей «ЕЖа», которые откликнулись на мою просьбу присылать собранные ими идеологические заклинания власти, и обратиться к некоторым из них.

Уважаемый Александр Всеволодович, Вы заметили, уверен, что я в конце каждого «разоблачения» делаю короткое заключение. Спасибо Вам за идею. Думаю, что набор таких подытоживающих резюме и составит тот цитатник, который Вы предлагаете.

Владимир Михайлович, мне не удалось открыть ссылку, что Вы мне переслали (http://www.i-u.ru/biblio и т.п.). Не сочтите за труд, перешлите мне текст, который Вы считаете важным, в стандартном формате типа doc. Заранее благодарен.

Дайте совет, коллеги (это уже ко всем). Предлагают прокомментировать «суверенную демократию». Но это всего лишь личный перл одного из кремлевских чиновников, не использовавшийся дежурными президентами, хотя и имевший хождение в прессе. Когда-то о нем негативно высказывался Дмитрий Медведев. Сейчас это заклинание упоминается редко. Стоит ли им заниматься? Жду ваших советов.

А теперь к делу.

«… и в нашем обществе могут найтись люди, которые думают и чувствуют как «примитивы», и […] в каждом человеке может присутствовать субстрат первобытного мышления»

Эванс-Притчард. Теории примитивной религии

Вертикаль у представителей власти бывает всякая: четкая, стройная, исполнительная, законодательная, властная, огромная, сильная, депутатская, фракционная, партийная, эффективная, действенная, своеобразная, правовая, политическая, выстроенная, созданная, восстановленная, вся, укрепленная, реальная, действительная, работающая, управляемая, устойчивая, дальнейшая. «Вертикалями» называют сейчас массовые детские игры, оздоровительные лагеря для школьников, областные фестивали местной прессы и дома отдыха. Я не искал мужского одеколона и женских имен «Вертикаль», но, видимо, если попытаться, найти не трудно. Как это бывает с любыми бессмысленными заклинаниями, его использует ни к селу, ни к городу прорва «монтажников-высотников», забивших свои крючья в эту вертикаль и болтающихся каждый на своей страховке: кто на взятках, кто на славословиях, кто на имитации слепой преданности… Вертикаль — самое мужское из слов женского рода, и потому мужчины прибегают к нему несоизмеримо чаще, нежели дамы. Последние очень стесняются.

Но с наибольшим чувством глубокого удовлетворения, с максимальной убежденностью говорят о вертикали наши руководители.

Вот начало из Послания президента Путина 2000 г.:

«Власть обязана опираться на закон и сформированную в соответствии с ним единую исполнительную вертикаль».

То же на следующий год:

«Мы поставили цель: выстроить четко работающую исполнительную вертикаль, добиться правовой дисциплины и действенной судебной системы. И от этой цели не должны отступать. Именно здесь — сам механизм реализации государственных решений, эффективной защиты прав наших граждан».

Чем закончилась защита наших прав, мы знаем. И они все ищут построенный ими «механизм». А вот продолжение в исполнении следующего президента.

11 июня 2009 года, 16:10 Московская область, Барвиха, встреча с лидерами непарламентских партий.

«Что такое вертикаль власти? Это её соподчинение. Вообще-то так принято во всём мире. Что у власти ещё может быть — горизонталь, что ли?»

Так сказал наш чистосердечный юрист и пропагандист свободы. Тут, надо сказать, г-н Митрохин посмел напомнить президенту о разделении властей, но тема развития не нашла. И снова Послание, но 2008 г. Строительство вертикали не знает окончания:

«Так, я поручил подготовить заключение о возможности передачи на федеральный уровень вопросов деятельности мировых судей. Решение этой задачи, несмотря на необходимость определённых трат, позволит завершить формирование стройной вертикали судебной власти».

Поскольку выше вертикаль обозначена как «единая», то из этих слов следует, что судебная вертикаль является частью вертикали исполнительной власти.

Между тем, чаще всего «вертикаль» появляется в словосочетании «укрепление вертикали». Отрыв от остальных словоупотреблений — бешеный. Любой психоаналитик, увидев такое, забил бы тревогу: налицо массовый психоз. Давайте разберемся с ним.

Вертикаль — один из древнейших сакральных символов, из числа применявшихся примитивными племенами. Так пишут в своих трудах палеоантропологи, и у меня нет основания им не доверять, поскольку их труды не мотивированы критикой путинского режима. Из этих трудов мы можем узнать, что многие примитивные племена, в разных культурах, на разных континентах, придавали важнейшее сакральное значение различным вертикальным конструкциям, чаще всего — столбам. Как правило, они изготавливали их сами, вкапывали в землю и украшали. Далее следовали всякие ритуалы вокруг этого столба, ритмичные пляски, зажигательные песни. Ученые интерпретируют распространенность подобных культов по-разному: замыкание земли и неба, связь с предками, ось Космоса и т.п. Конечно: стабильность и предсказуемость, если использовать современный язык.

Ученые люди говорят также, что те наши отдаленные предки жили в условиях тотального страха перед окружающим миром. И этот столб, эта вертикаль служила источником успокоения, надежности. Тогда слова из приведенного выше эпиграфа к статье приобретают ясный смысл: приверженность вертикали есть «субстрат примитивного мышления». Скорее даже не мышления. Причем тут оно? Речь, я думаю, о подсознательных импульсах в подкорковых зонах мозга, о рудиментарных страхах, вызывающих столь же древние символы защиты. Вот и всплывает этот столб с плясками вокруг него. Короче — вертикаль.

Я понимаю, что на меня могут обидеться. Но не стоит. Я никого не хочу оскорблять. Я лишь оперирую известными науке фактами и сопоставляю их с нашей современной действительностью. Ведь в этом нет ничего преступного? Это ведь не экстремизм? Правда ведь?

Еще я боюсь, что мой экскурс в доисторические времена может быть воспринят как несколько экстравагантный и даже неуместный. Хочу сразу оправдаться. Как вам, к примеру, такая цитата:

«Существовавшая с XV в. система, по которой кандидаты на пост мэра представлялись на рассмотрение королю, оставалась в силе. Хотя Генрих [Генрих IV Французский — прим. автора] мог иногда отвергнуть предложения своих подданных, это не всегда было результатом продуманной политики, поскольку в некоторых случаях было просто результатом неспособности самих городов представить согласованный список кандидатов»[1].

Что-то в этом есть очень знакомое. Не правда ли? А вот еще: использовать назначение на пост управляющего завоеванной территории как акт унижения жителей этой территории — очень древняя традиция. К примеру, ассирийские цари любили назначать на должности таких наместников своих евнухов.

(Тут я невольно выдаю одну свою мечту: написать трактат под таким названием: «Россия 2000-20??: кладбище архаичных политических технологий». Суть в том, что политическая система, в которой мы живем, являет собой пример этакого монстра, сшитого наподобие детища доктора Франкенштейна. Рецепт известен: берутся различные части от разных трупов, сшиваются суровыми нитками, потом — инъекция нефти или другой живительной жидкости, и гомункулус начинает двигаться. Такова и наша политическая система: немонтирующиеся друг с другом архаичные обломки. Чем кончил незадачливый доктор, кстати, известно.

Не знаю, успею ли я написать этот трактат. У меня столько идей, они толкаются, мешают друг другу, и мне заодно. Но если кто-то захочет описанную идею реализовать – не возражаю.)

Но вернемся к любезной нашему сердцу вертикали власти. Она имеет еще один важный смысл — иерархию. Недаром говорят «вертикаль власти», а не какая-нибудь там всякая вертикаль. Значит, кто-то наверху, а кто-то внизу. И мы все знаем, кто наверху, а кто внизу. И каждый должен знать свое место в этой иерархии.

Тут мы с вами выпадаем из истории человечества вообще и оказываемся в обычном обезьяньем стаде. А вместо антропологов нашими учителями становятся этологи. Из них самые человеколюбивые — обезьяноведы. И вот что они рассказывают.

Стадо обезьян образует иерархическую пирамиду, на вершине которой располагается самец. У разных видов обезьян иерархия образуется в соответствии с разными принципами. Например, у бабуинов важен возраст, а у макак — хамство. Все это общеизвестно. Сейчас даже малообразованные люди оперируют понятием «альфа-самец».

Интересен один из инструментов поддержания иерархии в стаде. Если появляется диссидент, который становится опасен для вожака, то по специальному сигналу последнего в дело вступает свора обезьян низкого ранга, но постоянно прикармливаемая объедками вожака. Так вот, функция этой бригады — дружно кидаться калом в диссидента. Сей ритуал должен указать всему стаду и самому маргиналу его истинное место в иерархии[2]. Вы думает я все это выдумал? Ничуть. Ссылка приведена. Я просто говорю о том, что свойства нашей вертикали ничуть не уникальны. Более того, им много миллионов лет.

Не будем огульно ругать вертикаль, хотя бы из-за ее почтенного возраста. Она способствовала социальной эволюции человека разумного. Правда, до тех пор, пока жизнь не стала слишком сложной, и существенный вклад в эту сложность вносило само социальное окружение, конструируемое людьми. Как реакция на эту сложность в недрах западной цивилизации начала формироваться новая культура социальных отношений и политической организации, основанных на горизонталях. Эта культура продемонстрировала высокую адаптивность и эффективность. Вертикальные структуры стали критически отставать.

Старое представление о вертикальной простоте мира сопротивлялось и сохранялось. Были сферы, где они продолжали функционировать. Типичные примеры — оборона и безопасность. И всякий раз, когда работающие там вертикальные модели переносились на всю жизнь общества, происходили социальные катастрофы. Эта опасность продолжает грозить нам сейчас. Что же касается эффективности вертикали, мы об этом поговорим подробнее в одном из следующих сюжетов.

У мантры «вертикаль власти» есть припевочка, которую вы не услышите из верховных уст. Она обычно исполняется специальным хором, который указывает нам на лидера, предлагает присоединиться к всеобщему ликованию и поясняет, как в древнегреческих трагедиях или средневековых мистериях: «Ручное управление! Смотрите, он опять сделал это! И это было ручным управлением!»

И снова ничего нового. Ручное управление — аналог ритуала лечения дурных болезней прикосновением монаршей руки. Вопреки распространенному мнению, сия легенда появилась недавно, в конце XVII — начале XVIII веков, когда из средневековой политической мозаики формировались централизованные монархии, а сами монархи отдалялись от подданных, избавлялись от традиции принятых ранее военных подвигов или самоличных судебных разбирательств и уединялись в новых гигантских дворцах, окруженные тысячами слуг. Вот тогда и был придуман новый ритуал, долженствующий поддерживать легитимность монарха.

Понятно, что как способ лечения болезней прикосновение монаршей руки было столь же эффективно, как наше нынешнее «ручное управление». Более того, наши лидеры прибегают к бесполезному ручному управлению как к последнему средству в силу полной неэффективности вертикали власти и от собственного отчаяния, вызванного бессилием, неспособностью обеспечивать выполнение своих распоряжений. Остальное — PR, попытка гальванизировать мертвую легитимность.

Итак, когда вы снова услышите из уст наших лидеров набор звуков, складывающихся в устойчивое словосочетание «вертикаль власти», вспомните вот о чем. Во-первых, о своем месте в этой вертикали, тут, внизу, где она вкопана. Во-вторых, об их месте — там, наверху, куда вам нету хода. В-третьих, не забывайте, что иногда они нисходят вниз для исполнения ритуала «ручного управления», и вы должны не забывать выражать восторг по этому поводу, а в вашей душе должна тлеть надежда, что когда-нибудь что-нибудь от их управленческих щедрот и талантов перепадет и вам.

Но не забывайте, что жрецы «вертикали власти» — патологически напуганные люди, ищущие спасения в атавистических ритуалах и убогих заклинаниях, движимые примитивными рефлексами наших далеких предков. Поэтому, поддавшись на время легкому чувству жалости, пошлите к хренам собачьим эту вертикаль вместе с их жрецами. Ведь со своей примитивной вертикалью, они отбрасывают нашу страну в далекое прошлое, одновременно бойко ваяя лично для себя комфортное будущее.

И будьте настороже.

Продолжение следует

[1] Мартин Ван Кревельд. Расцвет и упадок государства. М.: ИРИСЭН, 2006.

[2] В.Р.Дольник. Непослушное дитя биосферы, 2004.

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

Рисунок Михаила Златковского / zlatkovsky.ru

[Георгий Сатаров]

Недоваренная лапша на развесистых ушах.

9 НОЯБРЯ 2010 г.

Михаил Златковский

Эта охранное заклинание сопрягается, как все знают, с другим — «ельцинский хаос». Если набрать в Google слово «лихие», то в открывшемся окне первые три строчки будут содержать записи «лихие 90-е», «лихие девяностые» и «лихие 90». На запрос словосочетания «лихие девяностые» вываливается почти 18 тысяч ссылок, что даже с учетом повторов очень много. «Ельцинский хаос» дает только 619 ссылок. Это не удивительно. Последнее словосочетание уж больно неправдоподобно, а «лихие девяностые» допускают разнообразные толкования, включая романтические, если захочется.

В официальных речах лидеров оба заклинания встречаются нечасто. Вот пример из Послания Медведева 2008 г., и весьма показательный:

«В наши дни, уже на новом этапе развития, российское общество подтверждает приверженность демократическим ценностям Конституции. Оно в основном освоило навыки, практики и процедуры демократии. И в отличие от недавнего прошлого демократическое устройство уже не ассоциируется у наших граждан с хаосом, с бессилием, с деградацией».

Ельцин тут не упомянут, но подразумевается самим дискурсом. Надеюсь, что Дмитрий Анатольевич верил в то, что говорил. Ведь по сути фраза отличается удивительным цинизмом и не соответствует никаким фактам, относящимся как к 90-м, так и к нулевым. Здесь все перевернуто с ног на голову. Масштаб лжи запределен: демократия разрушена, Конституция игнорируется, и вскоре после послания будет употреблена на потребу власти.

Приведенный пример абсолютно типичен. Оба взаимозаменяемые варианта заклинания можно смело признать рекордными по уровню аморальности, степени лжи и распространенности. Причина очевидна: Ельцин был непопулярен в конце своей карьеры, от него устали, значит, можно валить на него все что угодно.

Сначала об аморальности. Тут все очевидно настолько, что не замечается, как воздух или сила тяжести. Ведь, как правило, исходят эти заклинания от тех, кто смог стать хоть чем-то, даже при отсутствии хоть чего-то, именно в эти годы — кто в силу «лихости времени», кто под завесой «хаоса», а кто и при личным протекторате Ельцина.

А может быть, зря я их упрекаю? Может, аморальность тут ни при чем? Ведь можно снова обратиться за подсказкой к палеоантрополагам. Они напомнят нам, что десятки тысяч лет назад наши предки практиковали поедание усопших вождей, наивно полагая, что тогда к ним перейдут их сила, мудрость, удача… Старые культурные коды (программы) не обязательно умирают, они могут менять обличья и нераспознанными проявляться вновь. Уничижительная пляска политика на трупе своего предшественника — не обязательно форма самоутверждения, присущая личностям с дефицитом масштаба. Это может оказаться и проявлением упомянутого мной древнего ритуала.

Но этим аморальность не исчерпывается. Ее вторая сторона — сознательное игнорирование истории. До девяностых были восьмидесятые. Они начинались с банкротства советской экономики, которая спасалась только нефтегазовым наркотиком, а цены начинали падать. Одновременно нарастал товарный дефицит и просто голод: советская экономика была не в состоянии накормить людей. Просто вспомните.

РИА Новости

С середины восьмидесятых начались безуспешные попытки ремонта загибающейся, несостоятельной политической системы. Административные решения не помогали, поэтому им на смену пришли политические. Но было поздно: разложившаяся за время застоя бюрократия не работала; попытки наполнить прилавки импортом опустошали казну; ослабевшая советская власть уже не могла сохранить целостность империи даже с помощью репрессий в Тбилиси или Вильнюсе. Вспомните два страшных заклинания того времени, произносившихся всеми и повсюду: «югославизация страны» и «если распад начнется, то он дойдет до последней деревни». Просто вспомните.

«Три мужика в Беловежской пуще» смогли своим договором предотвратить югославизацию СССР. Ельцин своей политикой и своей великой фразой «Берите суверенитета, сколько сможете переварить» спас от распада Россию, которая уже готовилась к нему.

РИА Новости

После неизбежного развала СССР Ельцин получил страну с пустой казной, отсутствующими властными институтами, с уже не работающей плановой экономикой и еще не работающей рыночной. А вдобавок ко всему — низкие цены на энергоносители. А теперь взглянем на страну, которую он передал Путину: создан костяк новых институтов, начало худо-бедно работать право, заработал рынок и независимый бизнес, что спасло страну в 1998-1999 гг., политическая система продемонстрировала устойчивость к серьезным кризисам. Но самое главное — зарождающая свобода поиска путей в будущее.

Я не пишу об ошибках и проблемах, и не потому, что прячу их, а потому, что неоднократно писал о них раньше, а сейчас моя задача в другом: сравнить две страны — полученной от предшественников Ельциным и переданной им Путину. А теперь еще одна цитата, весьма уместная после наших воспоминаний.

Употребление заклинания «ельцинский хаос» имеет одно весьма примечательное применение на стыке аморальности и лжи. Вот пример из интервью М.И. Горбачева от 11 апреля 2005 г.:

— Как вы оцениваете действия Путина как политика?
— У него немалые заслуги перед Россией: остановил ельцинский хаос. А процессы приобретали разрушительные масштабы. Не допустил распада России. Даже если он сделал бы только это — он уже навсегда остался бы в памяти России…[1]

Очевидность противоречий с реальность, фактами бросается в глаза. Но интересно, что тут применена распространенная конструкция: мифологический образ Путина как победителя хаоса довольно популярен. Она не только исходит от политиков, воспевающих второго президента, но тиражируется рядовыми комментаторами в блогах и на форумах. Правда, за этим чудится нечто знакомое? Совершенно верно! Это древний и универсальный миф о культурном герое, побеждающем первозданный хаос. Их множество, подобных путинскому мифу. Анну и Энлиль — лишь один пример, пришедший из древних культур Месопотамии. Миф этот хорошо укоренен, потому легко проглатывается обыденным сознанием.

Самое смешное состоит в том, как мы уже видели, что особого хаоса в конце 90-х не было. И уж точно он был много меньше нынешнего, о чем мы поговорим ниже. Нам просто предлагают этакую ложную схлопнутую историческую модель, с помощью которой все проблемы, которые терзали страну начиная с 80-годов и которые решал Ельцин, проецируют на начало нового тысячелетия, чтобы вручить флаг победителя хаоса Путину.

РИА Новости

Мы уже перешли от аморальности ко лжи. Ее специфика в данном случае — предельная очевидность. Размах лжи таков, что она воспринимается как нечто очевидное, несомненно соответствующее истине, поскольку обычному разуму трудно представить, что ложь может быть столь неприкрытой и столь откровенно противоречащей реальности. Такую огромную ложь обыденному разуму комфортнее воспринимать как истину, особенно если она исходит от тех, кому положено, вроде бы, говорить правду. Но эта ложь рассыпается, как только мы начинаем вспоминать, смотреть вокруг и сравнивать. Проделаем это на нескольких примерах.

Я не знаю, к чему читатели относят коррупцию — к хаосу права или к порядку бесправия. Но сравнение поучительно. Я обращусь к данным Фонда ИНДЕМ, неоднократно подтвержденным после их опубликования, и напомню: в промежутке между 2001 и 2005 гг. минимальный годовой объем доходов чиновников от деловой коррупции вырос в 10 (!) раз (подробности можно найти в моей статье на «ЕЖе» «Коррупия-2»). С 2005 г. постоянно появлялась информация о продолжении роста коррупции.

Интересны свидетельства жертв, которых мы опрашивали в наших исследованиях. Вот пара из них: «Раньше брали и делали, теперь берут и не делают»; «Раньше, если постараться, можно было найти управу на вымогателя. Теперь — сплошная круговая порука». И беда не только в коррупции. Если говорить только о бизнесе, то террор, направленный на предпринимателей, сплошной — от появления новых законов, с помощью которых любого предпринимателя можно теперь осудить на немыслимые сроки за «отмывание денег», до повального попрания не только действующих законов, но и здравого смысла. Вот фрагмент из реального диалога между предпринимателем и чиновником, тема — размер взятки за то, что чиновник должен сделать по закону: «Предприниматель: Но ведь закон… Чиновник: Если я еще раз услышу слово «закон», то сумма удвоится».

Любому очевидно, что масштаб осуществленных за 90-е преобразований беспрецедентен. Сделанное за следующее благополучное и стабильное десятилетие уныло мало при любом непредвзятом сравнении. Теперь вопрос: вспомните хотя бы одну реформу времен «лихих 90-х», которая провалилась бы или была практически отменена, как это случилось с путинскими. Достаточно вспомнить монетизацию льгот или развал лесного хозяйства, обернувшийся потерями и жертвами по всей европейской части России. А на днях представитель правительства объявил о том, что надо отменять накопительную часть пенсии. Еще один провал. А вспомните пресловутую административную реформу. Хватит, наверное.

Хочу быть правильно понятым. Дело не в том, что Ельцин или либеральные реформаторы были умнее, профессиональнее, прозорливее их нынешних преемников. Глупости и ошибки лидерам 90-х мешали делать оппозиция в Думе, губернаторы в Совете Федерации, независимая пресса и т.д. и т.п.; короче — все те институции, которые и образовывали пресловутый «ельцинский хаос». Это были зачатки демократии, и они начинали работать. Кстати, именно они не давали раздуваться новым формам коррупции, которые неизбежно возникают в переходные периоды. Вспомните: при Ельцине в тюрьмах побывали Генеральный прокурор, министр юстиции, несколько губернаторов… А за последние десять лет? Вспомните: при Ельцине в отставку уходили директора спецслужб, министры МВД, прочие столпы ельцинского режима. Уходили, в том числе под давлением общественного мнения, к которому не относились как к основанию делать ровно наоборот по сравнению с тем, что требует общественное мнение.

Вы можете сказать: выбирали черти кого, вот он и сажал губернаторов. Не проходит: Ельцин сажал и тех, кого назначил до введенных им же выборов.

Михаил Златковский

Вспомните отставку в 1997 г. группы высокопоставленных чиновников во главе с Чубайсом, когда пресса заподозрила их в том, что гонорар за изданную ими книжку был формой взятки. Вы можете представить сейчас такие ничтожные взятки, такую реакцию прессы и такой конечный результат? Вам нужны еще примеры? Покопайтесь в собственной памяти или пойдите в библиотеку, почитайте газеты, чтобы избавиться от постыдной амнезии. Просто вспомните.

Конечно, все эти представители зачаточной демократии галдели, гадили, воровали (меньше, чем сейчас, но, увы, воровали) и т.п. Но тут общая закономерность: свобода в рамках демократии и создает ограничители для власти, и предоставляет ей дополнительные возможности за пределами закона, как и всем нам. Это неизбежно именно в переходные периоды. И последующий процесс, если бы он не был прерван в путинский период, состоял бы в развитии свободы в рамках права для нас и правовых ограничений для власти. Сейчас мы наблюдаем противоположное: внеправовые ограничения для нас и противозаконная свобода для власти.

Следующий пример очевиден — милиция. Попробуйте вспомнить в период «лихих девяностых» что-либо подобное тому, что происходит сейчас. Попробовали? Получилось? То-то же. А попробуйте представить, чтобы последовало бы за любым инцидентом, подобном нынешним. Тут тоже все ясно: взрыв в СМИ, скандал в Думе, отставка министра внутренних дел. Сами решайте: где хаос, а где порядок.

Мы помним при Ельцине захваты заложников террористами. Но забыли, что тогда власть ставила в качестве главной задачи спасение людей. Типичный пример — Буденновск. Не потому, что тогда у власти были одни гуманисты, а потому, что над ними было общество в лице независимых СМИ и рядом — оппозиция. Это был «ельцинский хаос». Теперь у нас путинский порядок — на людей наплевать, всегда и в любых масштабах. Выбирайте между хаосом и порядком, но перед этим спросите бесланских матерей и родственников жертв «Норд-Оста».

Я бы продолжал и дальше, но места маловато. Да к тому же я вспоминаю слова натуралиста XVII века Джона Рея: «Тот, кто использует много слов для объяснения какого-либо вопроса, прячет себя, как каракатица, в собственных чернилах».

Но главное, я уверен, что читатель и сам сможет продолжить перечень примеров. Достаточно открыть глаза и разбудить память. Попробуйте в порядке первого упражнения представить себе продолжение «лихих девяностых» сейчас. Ходорковский построил нефтепровод в Китай. Мы смотрим без омерзения НТВ. Не убиты милиционерами люди и не изнасилованы девушки. Продолжите хотя бы этот ряд…

Ну а теперь — финальная кода.

Когда вы слышите заклинания «ельцинский хаос» или «лихие девяностые», вспомните, пожалуйста, следующее.

Во-первых, вы присутствуете на очередном сеансе лжи.

Во-вторых, вы продолжаете быть объектом манипуляции, цель которой сформировать в вашем сознании мифический образ былинного героя, победившего хаос и утвердившего порядок.

В-третьих, оглянитесь вокруг и всерьез задумайтесь о нынешнем порядке.

В-четвертых, поймите, что вы наблюдаете проявления страха. Ведь больше всего заклинатели боятся как раз того, что делало плодотворным то время, которое они пытаются унизить.

И будьте настороже.

Продолжение следует

[1] Справедливости ради, хочу отметить, что точка зрения Михаила Сергеевича на роль Путина во всемирной истории несколько поменялась с течением времени.

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

Графика - Михаил Златковский / zlatkovsky.ru

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10559

17 НОЯБРЯ 2010 г.

Михаил Златковский
Это заклинание хорошо известно всем. Оно популярно. У нас не только Россия встает с колен, но и экономика, коммунальное хозяйство и даже футбол. Многим нравится, что у нас все встает, но некоторых это заставляет задуматься. Потому начну сразу с обстоятельной цитаты (читатель увидит: она того заслуживает):

«Сегодня принято говорить — в том числе и с самых высоких трибун и эфиров — что Россия встает с колен. Не уверен, что Россия когда-либо на коленях стояла, не такая это страна, чтобы быть униженной. По моему глубокому убеждению, на коленях Святая Русь может оказаться только для того, чтобы коллективно молиться. Так или иначе, с колен — если Россия на них в самом деле стояла или была кем-то когда-либо была на колени поставлена (в чем, повторяю, глубоко сомневаюсь) — Российская Федерация в самом деле сегодня встает, в этом нет никакого сомнения. И в этот момент вставания во весь рост самое время задаться вопросом: кто именно с колен поднимается? Что это за держава или же человек, во весь гигантский рост вставшая или вставший?»

Как вам эта величественная, глубокая проза? Тут вот ведь что забавно: «самые высокие трибуны» этой мантрой брезгуют. Я не нашел ни одного случая ее использования лидерами державы. Полагаю, брезгуют. Одна из возможных причин состоит в том, что им, видимо, объяснили осведомленные вельможи, что сие выражение применялось в лихие девяностые, и чуть ли не лично президентом Ельциным.

Люди менее осведомленные и не столь разборчивые прибегают к этой метафоре весьма часто. Можно выделить три способа ее использования. Первый свойственен чистым воспарившим душам вроде неназванного мной (из милосердия) автора приведенной выше цитаты. Они принимают метафору за чистую монету, они угрюмо серьезны и даже готовы философствовать на тему вставания с колен. Или писать стихи, только они все какие-то неотличимо одинаковые получаются. Вот две цитаты из разных авторов (опять не называю их, и снова из милосердия):

Россия поднимается с колен,

Она жива, она непобедима!

Отринув гнусный чужеземный плен,

Она во славе, и она едина.

Россия поднимается с колен,

Ровней Отчизны стало сердце биться,

Грязь прошлого уходит в зыбкий тлен,

Не манит больше роскошь заграницы…

Ко второму способу прибегают персоны с обостренным чувством русского языка. Таких — большинство в Интернете. Они основаны на предельной эротизации метафоры, так что я не рискну приводить примеры, опасаясь за нравственность читателей.

И третье базовое применение заклинания практикуется экспертами и пропагандистами, а иногда и просто адептами нынешней власти. Они редко используют выражение в качестве громогласного, торжественного заявления. Они говорят о вставании с колен негромко, доверительно, как бы сообщая некоторый секрет, совершая обряд тайного посвящения. «Россия встает с колен», — говорят нам, призывая помнить об этом, а также учитывать в своих делах и словах, чтобы не спугнуть, не дай бог, Россию, занятую важным делом. Иногда говорят об этом с легким упреком: «Вот Вы, дескать, говорите, что… А Вы разве не понимаете, что Россия встает с колен?»

И только изредка тот же аргумент обрушивается на ослушника карающим топором: «Россия встает с колен! Не замай Россию! И не смей упрекать ее в чем-либо! Или критиковать». Тут у них такой прием: отождествлять себя с Россией. Они — власть или прихвостни при ней — называют себя Россией. И когда кто-то критикует власть, они говорят, что это поклеп на Россию! Родину!! Отечество!!! А она (оно) встает с колен… и далее по тексту мантры.

Знаете, что такое «зануда»? Я не помню точное определение, но знаю отчетливый признак. Если зануду мимоходом приветствуют: «Привет, как дела?», он останавливается и начинает подробно рассказывать, как протекала его последняя болезнь. Так вот, я — зануда. Несколько раз я пытался выяснить у жрецов, практикующих заклинание третьего типа, что же оно значит. У меня было три дежурных вопроса: «Кто поставил Россию на колени?», «В чем выражается стояние на коленях?», «В чем выражается вставание с колен, как его распознать?». Первым делом я установил, что единой теории или концепции вставания России с колен не существует. Показания были весьма противоречивы.

В ответе на первый вопрос доминировали два варианта: американский империализм или ельцинский режим (см. выше «ельцинский хаос» и т.п.), впрочем, в качестве западного прихвостня. Попытки выяснить подробности о методах водружения России на ее худые колени успехом не увенчались.

Ответ на второй вопрос оказался проще: сразу вспоминали про развал армии, про поражение в первой чеченской войне, про тяжелое положение трудящихся, про пляску под западную дудку. У разных жрецов в разных сочетаниях.

Проблемы возникали с ответом на третий вопрос. Речь жрецов сразу становилась неразборчивой, а смысл ее невнятен. Но самое большое огорчение приносил мне я сам: все время чувствовал себя неловко, этаким провокатором.

Вот, например, приводил я жрецам следующие цифры. С 1991 по 2001 гг., по данным Госкомстата, численность населения России сократилась с 148,3 до 146,3 миллионов человек: ровно на два миллиона. Много, беда. А с 2001 по 2009 гг. (стало быть, за меньший срок) число жителей России упало до 141,9 миллиона человек: на 4,4 миллиона человек. За время вставания с колен скорость нашего вымирания выросла более чем в два раза! Как будто встающий с колен Гулливер подавил прорву лилипутов. Мнутся жрецы, сердятся, не отвечают или ругаются. Главный их довод: я не люблю Родину.

И тут, пользуясь моим замешательством, вызванным воспоминаниями о любви к Родине, мне говорят про экономику, про рост ВВП. А я в ответ: «Почему число миллиардеров растет быстрее ВВП? Почему так растет имущественное расслоение? И вся ли Россия при этом встает с колен, или только какая-то ее небольшая часть, вполне интимная?» Совсем ярятся жрецы, называют меня хулиганом и циником. И теперь уж совсем ясно, что я Родину не люблю, коль такое про нее говорю.

А я тут им про коррупцию — здесь уж я точно авторитет (так считается, и я не возражаю). «Ведь растет?» — спрашиваю. Кивают удрученно (люди ведь, в общем, хорошие). «Сильно растет?» — спрашиваю я снова. В ответ они вздыхают и слегка краснеют. «Так может, — продолжаю я, нахально пользуясь вдруг возникшим согласием, — стоя воровать легче, когда руки свободны? Вот она и встала!» Но тут всякая плодотворная коммуникация кончается. И я их понимаю, а себя не оправдываю. Нельзя все-таки так распоясываться.

Во всей этой истории важна динамика процесса. Не смею утверждать, что провел исчерпывающее исследование, но одна гипотеза возникла. Всплеск использования мантры про колени приходится на начало 2007 года. Точнее, на период после знаменитой мюнхенской речи президента Путина, произнесенной 10 февраля 2007 года на международной конференции по политике безопасности. На Западе эта речь была воспринята как признак начала новой холодной войны. А в России появилась интерпретация: «Россия встает с колен». Встает — и вещает во весь свой зычный голос.

С той поры и пошло: как кто что-нибудь такое ляпнет, так и шумок сразу вокруг: «Смотрите! Россия встает с колен…» Начиналось с заявлений, продолжилось маленькой победоносной войной с Грузией — вставать так вставать… И только несколько позднее началось побочное применение мантры в качестве обоснования всего негожего. Два старых способа — поиск внешних и внутренних врагов — поистрепались, и потому понадобился новый (см. выше). «Россия встает с колен» — и это святое. Нельзя мешать России (читай, ее власти), чтобы она ни делала в рамках этого исторического процесса.

Вот, собственно, и все. И теперь — выводы.

Когда вы слышите от кого-то заклинание «Россия встает с колен», учитывайте, пожалуйста, следующее.

Во-первых, это может быть началом очередного патриотического стихотворения. Коли так, не уподобляйтесь мне, сохраняйте хладнокровие. А лучше — ретируйтесь.

Во-вторых, в качестве продолжения может последовать какая-нибудь скабрезность. Тут я не советчик, сами решайте, как реагировать. Может, и будет смешно, но все таки — Родина…

В-третьих, может оказаться, что кто-то снова ляпнул на международном уровне что-то внепротокольное. Тут волноваться нечего. Это их проблемы — тех, кто принимает наши официальные делегации.

И, в-четвертых, вы, возможно, неосторожно покритиковали за что-то нашу власть. Тогда радуйтесь, что вам напомнили про колени. Могли ведь привычно избить до полусмерти около родного дома или припаять в суде экстремизм.

И будьте настороже.

Продолжение следует

Автор — президент Фонда ИНДЕМ

Рисунок Михаила Златковского / zlatkovsky.ru

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10627

9 ДЕКАБРЯ 2010 г.

РИА Новости

Тут даже цитировать бессмысленно. Модернизация у нас – слово номер один. Оно везде, всегда, у всех. В российских ВУЗах, к примеру, трудно получить деньги на проект, защитить диссертацию или просто произнести речь, если там не упоминается каким-либо боком какая-нибудь модернизация. Брежневщина какая-то, застойщина.

В последнем президентском послании слово «модернизация» повторяется двадцать четыре раза. А ведь это даже не артикль. Модернизации подлежат (по нескольку раз): экономика (это та, что постоянно встает с колен), здравоохранение, технологии, образование, армия.

Модернизация – мода, этакая пропагандистская находка, якобы удачная, а на деле – надоевшая всем. Однако мне не хочется ерничать по этому поводу, ибо проблема весьма серьезная. Россия регулярно болеет модернизацией. Потом болезнь отступает или ее заглушают другие недуги. А спустя время – новый приступ. Если это верно, то важнее всего ответить на главные вопросы – в чем причина болезни и как от нее вылечиться. Но есть и два вспомогательных вопроса, правда, довольно интересные. Действительно ли в нашем исполнении модернизация суть болезнь? А что наша власть делает с ней сейчас? Попытаюсь дать мои ответы на эти вопросы, допуская возможность существования других; ведь жизнь – сложная штука.

Многое проясняет само слово «модернизация». Оно означает приведение чего-либо в соответствие с состоянием, которое считается современным, располагающимся на передовом гребне волны цивилизации. Предполагается одновременно, что это «что-либо» отстает от этого современного состояния, и это создает проблемы, которые можно преодолеть с помощью «модернизации».

Тут есть нюанс: стареет все, в том числе и то, что располагается в какой-то момент на передовом гребне цивилизации. Из-за этого некоторые западные страны, которых мы постоянно видим на желанном для нас гребне, систематически, к примеру, проводят реформы бюрократии, раз в семь лет или около того. Обновляются технологии, проводятся реформы армии, образования, здравоохранения, технологий. И все это не требует привлечения понятия модернизации. Скорее, наоборот – все эти постоянные изменения и представляют собой движение той передовой волны цивилизации, на которое мы взираем с неизменной завистью, нередко прикрываемой ресентиментной руганью. Если изменений нет, то нет и движения, только штиль или рябь. Если изменения запаздывают, то и гребень не передовой.

Отсюда вывод: понятие модернизации становится время от времени актуальным в тех странах, которые критически запаздывают с различными изменениями, попадают в штиль и рябь, перестают двигаться. У нас в России для этого придумали термин «застой». Весьма образно. А новое его использование Медведевым, хотя и весьма запоздалое, полезно тем, что указывает на закономерность, давно отмеченную российскими экспертами: очередная попытка модернизации в России неизменно заканчивается откатом и застоем. Или застоем и откатом.

Петр Первый модернизировал армию и «сферу производства», помимо причесок, одежды и архитектуры. Модернизация осуществлялась за счет заимствований из Европы и закабаления людей пуще прежнего. На большее он был неспособен. Не хватало систематического образования и фантазии. И подсказать было некому. Великий царь хотел жить, как в Европе, а править, как в Орде. Его имитация прорыва в Европу, к нашему несчастью, стала заменителем реформ, которые готовили его старшая сестра Софья Алексеевна вместе с князем Голицыным. Выражаясь современным языком, они хотели менять институты. Вот одна подробность: в их планы входила отмена крепостного права – за 170 лет до того, как это было сделано Александром II.

Если говорить о главном различии между осуществленной модернизацией Петра и нереализованными реформами Софьи, то его можно сформулировать так: Петр менял содержание активности подданных («вы должны делать то-то и то-то так-то и так-то»). Новые организационные формы осуществления власти (вроде приказов) ничего не меняли в ее природе, она оставалась прежней монархией, становясь абсолютной. Софья и Голицын намеревались реформировать власть и общество, двигаясь в сторону конституционной монархии со свободными подданными. (Петра у нас любят. Я сам этому не чужд. Все-таки прорубил окно в Европу. Но мое знакомство с историей, не только нашей, конечно, привело меня к двум заключениям. Первое: историю пишут победители, они же создают мифы о потерпевших поражение. Второе: совершенно необязательно, что победителями становятся лучшие и наипрогрессивнейшие. Поэтому иногда задумываешься о том, что мы получили окно в Европу вместо того, чтобы самими стать Европой уже к середине XVIII века, и не только одеждой и танцами.)

То, что не удалось осуществить Софье Алексеевне с Голицыным, стал с огромным опозданием делать Александр II. Мы обычно вспоминаем освобождение крестьян и судебную реформу. Но ведь одно из главных достижений царя-освободителя состояло в создании независимых университетов. Это было настоящим преобразованием общества. За тридцать лет интеллектуальный потенциал страны вырос беспрецедентно. Менделеев, Павлов, Мечников, Сорокин, Вавилов… А уникальная математическая школа?! Этого импульса хватило даже на следующие семьдесят лет большевиков, как они ни уничтожали независимую мысль.

Трагедия страны состояла в том, что рывок, совершенный образованной и активной частью общества, вошел в противоречие со страхом монархии перед содеянным ею, с тем блокированием и торможением реформ, которые были вызваны этим страхом, и нарастающим разрывом между обществом и властью (напомню, что первоначальные планы реформы включали переход к конституционной монархии наподобие английской, англоманов среди российской образованной аристократии было немало). Именно этот разрыв и привел в конце концов к победе большевиков. Попытки Николая II бездарно и трагически опоздали.

У России был тогда уникальный шанс последней модернизации. Он состоял в эволюционном переходе к такой организации власти и к такому обществу, которые не нуждаются в последующих модернизациях, ибо запускается механизм постоянного самообновления власти, экономики, технологий, идей, социальных отношений и практик. Речь именно о том, о чем я говорил в начале – о попадании на передовой гребень цивилизации. Это обеспечивается свободным и образованным обществом – к этому Россия начала путь – и ответственной, демократически сменяемой властью. С этого пути страна свернула, и мы на семьдесят лет впали в большевизм. А по сути – в патриархальную петровщину, в XVIII век (недаром Сталина часто ставят в пару с Петром).

Теперь мы готовы начать отвечать на поставленные выше вопросы. Первый: в чем же природа возвратных недугов российских модернизаций?

Российская власть обычно рассматривает модернизацию как поиск и внедрение любыми средствами правильных предписаний, содержащих указания на должный образ и содержание действий, коим должны следовать осчастливленные подданные. Пока последние, недоумевая, смиряются с необходимостью подчиниться и привыкают к новым правилам, сама бессменная власть загнивает, и все они вместе впадают в новое отставание. В основе такого подхода – недоверие к людям и страх перед их независимостью и свободой. Более того, чтобы подданные следовали разумным предначертаниям власти, их нужно заставить, не обинуясь методами принуждения. Тяжесть этой властной болезни в неизбежности негативных побочных последствий и в трудности лечения.

Можно сформулировать диагноз и другим способом. Российские модернизации – это всегда по духу и практике проекты «высокого модернизма» по терминологии Джеймса Скотта. Я писал о них ранее в «ЕЖе» (см. статью «Транзит-4»).

Итак, ответ на первый вспомогательный вопрос очевиден: болезнь налицо, ее рецидивы также очевидны. В чем же ее причины? Их можно разбить на две категории (общие и частные). К общим относятся уже упоминавшиеся недоверие к обществу и страх перед его независимостью. Далее: уверенность в легкой управляемости социальных процессов, в том, что людям достаточно показать видимую властью светлую перспективу и они ринутся туда с восторженным гиканьем. Здесь же – неумение видеть интересы и опираться на них.

К частным причинам, относящимся к сегодняшней России, можно было бы отнести многое, к тому же – общеизвестное. Я попытаюсь обобщить это следующим образом. Петра I можно обвинить во многом, но не в равнодушии и цинизме, и искренности у него не отнять. Когда он издавал указ, то его следовало понимать именно в соответствии с тем, что там было написано; и он хотел, чтобы его понимали именно так и выполняли к тому же. Указы и законы нынешних правителей России не имеют, как правило, никакого отношения к их настоящим намерениям, кроме одного – они их маскируют.

То есть я, конечно, понимаю, что среди представителей власти могут попадаться люди, искренне убежденные в том, что антикоррупционная стратегия появилась для победы над коррупцией, а поправки в Уголовно-процессуальный кодекс вносились с тем, чтобы хоть чуть-чуть облегчить жизнь российскому бизнесу, а избирательное законодательство слегка подправлялось, чтобы сделать еще один шажок к демократии. Я знаю даже нескольких таких, не от мира сего. Хорошие люди, но наивные.

Поэтому дело даже не в низкой квалификации представителей власти. Они просто губами дуют в очередную пропагандистскую трубу. А ручки между тем делают свое привычное дело. И на всякий случай они преподносят нам свою модернизацию самым безопасным для себя и самым бесполезным для нас образом. Они говорят нам: «Раньше вы занимались не тем, а теперь займетесь правильным делом – инновациями». И, как триста лет назад, они будут строить новое Лефортово, завозить туда новых иностранных спецов и их диковинные технологии. Они будут пытаться модернизировать нас, точнее – нашу работу на них, оставляя себя прежними. Они снова хотят жить, как на Западе, а править, как в Орде. Вот вам и ответ на вопрос про нашу власть и ее «модернизацию».

Ответ же на главный вопрос (что делать-то?) предельно прост: нам нужна последняя модернизация, а это воссоздание, развитие и укрепление работоспособных институтов права, экономики, демократии. Ровно то, что они порушили.

И напоследок. Когда Вы слышите от кого-то из них заклинание «Модернизация!», учитывайте, пожалуйста, следующее.

Во-первых, это означает, что ничего свежего они еще не придумали, а потому с активной интеллектуальной реакцией можно повременить.

Во-вторых, если упоминается, что модернизировать надо какую-то сферу, то будьте уверены, что там полный швах.

В-третьих, может оказаться, что модернизацией прикрывается гигантская трата бюджетных (ваших) денег, большая часть которых будет раскрадена.

В-четвертых, никакой модернизации не будет.

И будьте настороже.

Продолжение следует

Автор — Президент Фонда ИНДЕМ

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10660

22 ДЕКАБРЯ 2010 г.

deyneko.com.ua

Это последняя статья (из двух частей) моего гастрономического цикла. Каждую предыдущую статью я заканчивал одной и той же фразой «И будьте настороже». Как честный человек я должен теперь объясниться — что же я имел в виду. Поэтому в этой статье я попытаюсь дать некоторое обобщение того, о чем говорилось ранее, определить, если можно так выразиться, общий знаменатель. Читатель, конечно, уже догадался, что это сделано в названии. И он, читатель, как всегда прав. Все сюжеты, что мы обсуждали, посвящены частным примерам того, что называется «манипуляции» или, чуть точнее, «манипуляции общественным сознанием».

«Манипуляция» — понятие довольно широкое, с размытыми границами. Но мы будем рассматривать ее конкретные проявления. Уже довольно давно различные теории рассматривают манипуляции как один из инструментов власти. Мы будем говорить именно об этой их ипостаси. Рассмотрим сначала один из стандартных наборов властных инструментов (типов властного действия): сила, принуждение, стимулирование, убеждение, манипуляция. Два последних сопряжены с непосредственным информационным воздействием на вас. И не так уж просто различить, что же происходит, ибо манипуляция всегда рядится в одежды убеждения. А различать надо.

В чем тут разница. Когда вас убеждают, то цель — сделать вас единомышленником с убеждающим. При этом вы — субъект, вы цель коммуникации. Убеждающий рассказывает вам о своих целях и планах, чтобы вы их разделяли. Он сообщает вам о своих убеждениях, ибо из них вытекают его цели и планы. Он хочет, чтобы и вы разделили его убеждения, надеясь, что тогда вы сможете принять его цели и планы по их достижению. Чтобы убедить вас, убеждающий пытается открыто согласовать свои и ваши интересы. Чтобы узнать ваши интересы и прояснить ваши убеждения, он заинтересован в коммуникации. Здесь все открыто и взаимосвязано. Убеждение всегда находится в сфере открытого согласования интересов.

Когда вами манипулируют, то вы для манипулятора не цель, а средство для достижения собственных целей. Вы для него не субъект коммуникации, а объект манипулирования, смысл которого — понудить вас к неким действиям (или не допустить каких-либо ваших действий, противоречащих его целям и планам). Убеждения тут ни при чем, поскольку манипулятор скрывает от вас свои убеждения, цели и планы. Скорее наоборот: он дает вам понять, что ему известны ваши убеждения, что он ваш единомышленник и у вас с ним общие цели. И интересы тут ни при чем, поскольку манипулятору, в отличие от вас, известно, что его и ваши интересы не совпадают. Но он должен убедить вас в противоположном, поэтому скрывает свои интересы, Манипуляция всегда располагается в сфере непроявленного, скрытого конфликта интересов.

Поведение, которое манипулятор хочет смоделировать, на самом деле не соответствует вашим убеждениям, интересам и целям. Его задача — преодолеть разрыв между вашими убеждениями и реальными интересами и теми действиями, к которым вас надо подтолкнуть.

На первый взгляд все похоже, и убеждающий, и манипулятор апеллируют к вашим интересам, обещают светлое будущее, призывают вас к чему-то. Как же отличить манипуляцию от убеждения?

Первое различие, и очень важное, не в текстах, а в манере общения. Убеждающему необходима коммуникация: чтобы убедить, нужно знать, кого убеждаешь. Убеждающий не навязчив, поскольку опасается вызвать противоположный эффект. По той же причине не применяется информационная агрессия. Когда пытается убедить власть, ее задача усложняется, поскольку она коммуницирует не с одним субъектом, а с множеством разнообразных субъектов, с различными интересами. Поэтому убеждение не допускает упрощения задачи, иначе она не решаема.

Иное дело манипуляция. Ей не нужен субъект общения и его мнения. Манипулятор сводит объект своей манипуляции до уровня инфузории-туфельки и обрушивает на нее агрессивный поток своих воздействий. Он постоянно боится «недосолить», а потому со своими «месседжами» старается быть везде и всегда. Его воздействие — нескончаемый монолог. В нем иногда появляется организованный вопрошающий, но он не субъект коммуникации, а часть все той же манипуляции — подтанцовка.

Тут самое время ответить на вопрос, который наверняка уже появился у вас: а зачем манипулировать, когда можно убеждать? Есть как минимум три причины. Первая: манипулировать проще, чем убеждать. Вторую причину подсказывает известное выражение «Хорошего судью на поле не видно». Футбольные болельщики все поймут, а неболельщики догадаются. Вы удивитесь, но специалисты по политическим наукам утверждают примерно то же самое: эффективная власть малозаметна для граждан. По закону контрапозиции: если власть постоянно прет из всех утюгов, электроплит и вибраторов, то будьте уверены — она не эффективна. (Впрочем, бездарность и недееспособность нашей власти не нуждается в развернутых обоснованиях.)

Третья причина должна, полагаю, быть очевидна: манипуляция практически неизбежна, когда представители власти не могут сделать публичными свои реальные интересы, цели и планы. Можете вы представить себе кого-нибудь из кремлевских пропагандистов примерно со следующим спичем: «Друзья! Товарищи! Сограждане! Наши наниматели проворовались в дым. А за ними еще и не такое водится. Поэтому они до смерти боятся, что к власти придет кто-нибудь другой и призовет их к ответу. Единственный выход для них — не отдавать власть никому и никогда. Поймите их, ведь у них тоже есть дети… Голосуйте за ''Единую Россию''!»? Искренне, но нереально. Поэтому манипуляция становится неизбежной.

Теперь перейдем к описанию признаков манипуляции, когда она является частью текста или текстов. Они все делятся на две категории, которые можно условно назвать «полный отстой» и «неполный отстой». Начну со второго случая.

Манипуляции в стиле «неполный отстой» основаны (сознательно или подсознательно) на апелляции к неосознаваемым нами механизмам усвоения языка или реалий окружающего мира (механизмы общие). Их немного, главных — три. С каждым связан свой метод манипулирования.

Первый механизм — повторение. Осваивая язык или окружающий мир, вы многократно сталкиваетесь со словами, вещами, ситуациями и т.п. Многократное повторение помогает запечатлению, запоминанию и даже концентрации на том, с чем сталкиваешься. В жизни это происходит нерегулярно, вперемешку. Манипулятор организует вам постоянное столкновение, скажем, с неким понятием. И вот, к примеру, в президентском послании вы через слово натыкаетесь на пресловутую «модернизацию».

Люди малограмотные приписывают этот метод министру печати гитлеровской Германии Йозефу Геббельсу. Между тем, первыми еще раньше этот метод манипуляции описали любимые нами советские писатели Илья Ильф и Евгений Петров. Напомню, что именно их герой Остап Бендер продемонстрировал мастерство провинциального адвоката, перенасытив свою речь перед потенциальными донорами словом «дети».

Итак, первый признак манипуляции, на который вы должны обращать внимание: неоправданные и излишние повторы одного и того же слова (выражения).

Возникает вопрос: а зачем нужны эти идиотские повторы? Ответ на этот вопрос ведет нас к двум другим методам манипуляции в стиле «неполный отстой».

Наше сознание формируется образованием связей между различными словами (понятиями). Второй метод манипуляции призван формировать те связи, которые нужны манипулятору. Делается это с помощью систематического повторения одних и тех же слов в сочетании с некоторыми другими или в определенных контекстах (что близко). Такие концентрированно повторяемые повторы и формируют нужные манипулятору связи.

Вот пример: сочетание «управляемая демократия» — фактическая бессмыслица, оксюморон. Но его бесконечное повторение в надлежащих контекстах позволяет формировать смысловую структуру, обладающую нужными манипулятору свойствами. Раз демократия «управляемая», то существует «центр управления»: тот или те, кто управляет этой демократией. Есть и те, кем управляют. Раз управляют демократией, то все, в чем она заключается, должно быть заранее спланировано и дозировано, например — выборы. Тот, кто управляет, решает, кому принимать участие в выборах, а кому нет. Надо спланировать и обеспечить нужный результат выборов. Это все правильно, ведь это наша демократия, родная, управляемая. Здесь весь фокус состоит в том, чтобы связать понятие «демократии» с нашим старым, привычным советским представлением об «управлении», о «плановом управлении», о «ручном управлении» — о высшем проявлении управления, которое восходит аж к родоплеменному обществу. Это такое отеческое управление, милое сердцу российского населения, с человечинкой. В зубах.

Итак, второй признак манипуляции — постоянный повтор некоторого слова (выражения) с апелляцией к эмоциям или инстинктам. Остап Бендер не случайно во время своей речи через слово говорил «дети». Ведь это понятие не связано, как правило, с ожиданием угрозы. И ему удалось успокоить слушателей и получить желанные пожертвования.

Пример из жизни — «ельцинский хаос». Не очень важно, что апелляция к хаосу как к чему-то негативному — это возврат к мифологии шумеров. Хаос и порядок сами по себе не должны вызывать отрицательных и положительных эмоций у современных людей. Для иллюстрации напоминаю устойчивое выражение «нацистский порядок» с его концлагерями, тотальной слежкой и т.п. Не исключено, что в будущем мы столкнемся с ироническим выражением «путинский порядок» применительно к безвластию, бардаку и полной деградации государственных институтов, свидетелями чего мы сейчас являемся.

Но это все — не главное. Главное, что наше шумерское сознание все еще воспринимает хаос как источник угрозы, а это делает образ «ельцинский хаос» пугающим не по свойствам реальности 90-х, а в результате многократно и агрессивно используемого повторения словосочетания «ельцинский хаос».

Манипулятору нет нужды обвинять в чем-нибудь президента Ельцина. Ведь любое такое обвинение находится в сфере рационального, допускает рациональные возражения или столь же рациональные сравнения с нынешним порядком. Манипулятор бьет по Борису Ельцину из-за угла своей манипулятивной конструкции, формируя в податливом и некритичном сознании, т.е. в сознании подавляющего большинства, устойчивую коннотацию, навязывая тем самым негативную оценку России 90-х и ее лидера.

Вы спросите: а зачем им это нужно? Ответ на поверхности: создав негативный образ недавнего прошлого, легко списывать на него сегодняшние проблемы. Не достигнув ничего в настоящем, кроме высоких цен на углеводороды, разрушив все полезное, что было создано в 90-х, можно все равно говорить: «Нынче не то, что давеча». Наконец, опасаясь прямых нападок, можно все равно найти способ плясать на могиле. А на могиле-то им зачем плясать? — спросите вы. И тут ответ очевиден: обычная ненависть ничтожеств к гиганту. Ресентимент, как говорят специалисты.

Да, метод примитивен, но он работает. Покопайтесь в себе, ощутите приятное чувство от повторения выражения «ельцинский хаос». Как вам становится все ясно относительно прошлого и радостно от мысли о настоящем, о том, как сейчас хорошо и спокойно… Вам все ясно?

Удивительно, что это овладевает людьми незаметно, как радиация. И они перестают себя контролировать, сами произнося то же самое заклинание, впадая в противоречия, которые в нормальном состоянии были бы очевидны для человека хоть сколько-нибудь разумного. Недавно одна дама на слушаниях в Общественной палате, посвященных беспределу, который власть творит по отношению к бизнесу, возмущенно использовала выражение «ельцинский хаос» по отношению к настоящему. Ей просто надо было сказать что-то нехорошее про нынешний порядок, и она непроизвольно, совершенно не контролируя себя, назвала его «ельцинским хаосом». И никто из присутствующих не обратил на это внимание. Съели. Переварили. Привыкли. Усвоили.

Итак, третий признак манипуляций — навязчивое повторение словосочетаний, формирующих у потребителей нужные ассоциации.

Окончание следует

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10742

19 ЯНВАРЯ 2011 г.

Михаил Златковский

Перейдем ко второй категории манипуляций из класса «полный отстой» (три метода манипуляции общественным сознанием под названием «неполный отстой» мы разобрали в предыдущей статье). Их объединяет вранье разной степени маскировки. Вранье, как дело сугубо творческое, весьма разнообразно. Поэтому дать исчерпывающую классификацию манипуляций типа «полный отстой» непросто. Ограничусь описанием двух наиболее распространенных типов, предоставив читателям самим продолжать изыскания в этой сфере. Буду признателен читателям за труды и готовность поделиться со мной их результатами тем же методом, что и раньше — через сайт «Ej».

Ну, поехали.

Тип 1: «Ампутация». Если в предыдущей статье я рассказывал, как манипулируют, помещая слова в определенный контекст, то тут речь идет о противоположной операции — изъятии слов из контекста. Их вышелушивают из целого и предъявляют нам, утаив это самое целое. Как это работает? Поясню на примерах, относящихся к середине нулевых годов, ознаменовавшихся не только страшными терактами, но и массированными ампутациями демократии в России. Они требовали пропагандистской поддержки, и таковая нашлась.

Технология проста. Надо, например, обосновать отмену выборов губернаторов. Для этого подбираются несколько демократических европейских стран, где руководители региональной власти назначаются, и предлагаются в качестве образца. Если надо обосновать отмену мажоритарной части в нашей избирательной системе или высокий 7-процентный проходной барьер, снова под каждое сужение поля политической конкуренции подбирается соответствующий набор примеров. Как правило, списки стран, используемых в качестве примера, не совпадают.

Позволю себе самоцитирование (это из брошюрки «Демократура», вышедшей в декабре 2004 г.):

«Теперь представьте себе, что вы попали в лапы бандитам, на службе которых состоят этакие «политологи». Бандиты собираются выколоть вам глаз, а «политологи» утешают: «Нельсон и Кутузов были без глаза, а какие победы одерживали!». Вы смиренно даете выколоть себе глаз, но теперь они берутся за второй. Политологи тут как тут: «Гомер был слеп, а как писал!». Возразить нечего! И вам выкалывают второй глаз. Раззадорившись, бандиты решают перебить вам хребет и сделать паралитиком. Тут вас убаюкивают ссылкой на президента Рузвельта. Когда же вам порвут барабанные перепонки, вы уже не услышите рассуждения о Бетховене, писавшем прекрасную музыку.

Дико? Вам отвратительна эта сцена? Вы примеряете ее на себя? Но это уже происходит с нами. Именно так происходит удушение российской демократии под успокоительное журчание верных околокремлевских “аналитиков”».

Почему я называю этот метод ампутацией? Для обоснования урезания демократии используется не картина политической системы целиком, а какой-то отдельный элемент этой системы, ее ампутированный орган.

Современные развитые демократии являются результатом длительного эволюционного процесса. Они не похожи друг на друга, как не похожи друг на друга разные звери или деревья, также возникшие в результате эволюции видов. Возникающие в ходе эволюции организмы, политические или биологические, формируют комплекс взаимосвязанных частей (органов), которые именно своими многочисленными взаимосвязями, взаимообусловленностями обеспечивают выживание, адаптацию, развитие, эффективность. Попытка изолированного копирования таких частей абсолютно бессмысленна.

Забавно, что когда из закона о выборах изымали возможность голосования «Против всех», то использовали противоположный аргумент: «Этого ни у кого нет!». А между тем эта возможность была крайне благотворна, поскольку в некоторых случаях позволяла блокировать избрание явных представителей криминалитета. Она стимулировала «естественный отбор» партий и политиков и, наконец, весьма нравилась российским избирателям.

Это демонстрирует избирательный подход к ампутации. Ампутируется только то, что выгодно власти. На граждан — наплевать. А теперь представьте себе, что тем же приемом решим воспользоваться мы. Вряд ли у нас с вами получится убедить нашу власть сделать всенародный референдум главным способом решения основных проблем страны, сославшись на опыт Швейцарии.

Но хватит. Полагаю, описанного достаточно, чтобы читатели сами смогли теперь распознавать ампутацию в речах представителей власти. Двинемся дальше.

Второй метод манипуляции я назову «Арест», сейчас поймете почему. Смысл многих слов интерпретируется нами в зависимости от контекста, в который мы его помещаем. Поэтому нам можно навязывать не слова, а контекст. Контекст — это такая камера, одиночная или многоместная. Нам навязывают его, постоянно помещая нас в этот контекст, как в камеру, подобно арестованным.

Предположим, нас надо убедить в том, что в России наступила полная демократия. Если просто говорить: «У нас, мол, граждане, наступила демократия» — мы, естественно, не поверим. Можно по-другому. Берут какую-то проблему, актуальную для нас, и рассказывают, как надо ее решать или, что еще привлекательнее, как они будут ее решать. Рассказ строится примерно так: «В России, как в стране, где народ живет в условиях развитой демократии, решение такой важной проблемы должно учитывать интересы…», и далее подобная же тягомотина. Вас завораживает рассказ о том, как наконец будет решаться волнующая вас проблема, и попутно вы сглатываете лживую наживку о победившей в России демократии. Интоксикация контекстом проводится весьма интенсивно, и в какой-то момент вы действительно начинаете верить, что в России победила демократия, а про тех, кто говорит, что все это вранье и противоречит фактам, вы начинаете думать (вам еще и подсказывают), что эти люди — злостные критиканы и не предлагают ничего конструктивного, что их злобу подкармливает Запад и вообще они, похоже, иностранные шпионы.

Приведу пример. Летом 2010 г. в Ярославле была крупная международная тусовка, скажем так, интеллектуальная. Ее одухотворил визитом лично президент страны. Так вот, символом тусовки была изданная к ней книжка («сборник трудов») под названием «Российская демократия: от стабильности к обновлению». Чувствуете? У нас уже есть стабильная демократия, ее надо теперь только обновить. Не изнасилованная демократия, не имитационная, не обгрызенная, а стабильная. Наглость вранья компенсируется настойчивостью повторений. Под гнет контекста угодило, кстати, немало международных экспертов, среди которых было два-три вполне приличных.

Давайте теперь обратимся к тем заклинаниям, которые обсуждались в первых семи статьях: «интересы государства», «вертикаль власти», «стабильность», «сильная власть», «Россия встает с колен», «лихие 90-е». Все они в разных сочетаниях обладают перечисленными в этой и предыдущей статьях признаками манипуляции. Конечно, это в первую очередь постоянное назойливое повторение заклинаний. Это как камлания у примитивных племен или молитва перед обедом и перед сном у христиан. Но интереснее другое. Рассмотрим отдельные примеры, как разные заклинания вплетаются в постоянное манипулирование нашим сознанием. (Один такой пример — «Ельцинский хаос» как типичный пример апелляции к отрицательным эмоциям — рассматривался в предыдущей статье.)

Сочетание «интересы государства» превращает набор институтов с присущими им обязанностями и полномочиями в некое одушевленное существо. Тем самым формируется определенная семантическая сеть. За ограниченностью места укажу только на один ее фрагмент. Он связан со знаменитой фразой «Государство — это Я», произнесенной Людовиком XIV. Это тоже было одушевление понятия государства. Если обобщать, то нам пытаются навязать некую самоценность государства как живого социального существа, которое надо беречь, охранять, жертвовать чем-то ради него. Тут очень важно, что это именно государство, а не страна, народ, нация (в неэтническом смысле). Страна — это химкинский лес, Байкал, пенсионеры, молодежь, это культура и т.д. и т.п. Народ или нация — это социальная общность. Государство же — это совокупность органов власти, а в них — засевшие чиновники. То есть нам предлагают сделать главной ценностью чиновников, окопавшихся и забаррикадировавшихся под величественной вывеской «Государство».

Пример типичной «ампутации» — нынешняя «модернизация» в устах Медведева или энтузиастов помельче. Если вы вернетесь к тексту, посвященному этому заклинанию, то обратите внимание на типичные признаки грубого хирургического вмешательства в сложное понятие, в результате которого нам предъявляют его примитивную технологическую часть, а оставшееся институциональное тело не только прячут, но даже стараются не напоминать о его существовании.

«Вертикаль власти» погружает ее, любимую, в контекст примитивного, архаичного мышления, формируя картину мира, на которой в верхней части расположены высшие начальники (лучше один), чуть ниже — стройная пирамида чиновников разных рангов, а совсем внизу — восторженные и послушные подданные. Попадая под гнет этого контекста, люди вынуждены подчиняться его логике, более того, сами не замечая, они начинают мыслить, рассуждать, говорить в соответствии с этой логикой, ибо она еще и соблазнительна своей простотой. Они, к тому же, начинают возмущаться всяким, кто пытается ее отрицать. Так появляется новый образ врага, который манипуляторы формулируют либо обобщенно («бороденки»), либо давая точные имена. Так стимулируются убийства и избиения.

Наконец, общим для всех заклинаний остается такой важный факт — каждое из них сопряжено с действиями власти, направленными на подспудное сужение наших прав и свобод, принадлежащего нам общественного богатства. Об этом мы должны помнить в первую очередь. Именно из-за этого мы должны учиться распознавать манипуляции и видеть, что за ними стоит.

На последних страницах этого цикла, по просьбе двух читателей, я хочу разместить заключения к предыдущим статьям. По их мысли, такая подборка должна образовать нечто вроде краткого справочника, помогающего адекватно реагировать на заклинания представителей власти.

Поэтому я еще раз повторяю. Будьте настороже, поскольку…

Всякий раз, когда вы слышите из уст представителей государства слова «государственные интересы», можете быть уверены: речь идет о чем-то, что не имеет никакого отношения к вашим личным интересам или к интересам социальной группы, к которой вы себя причисляете. Кроме того, вы можете быть уверены в одном из двух. Либо под лозунгом «государственных интересов» будут в очередной раз ущемлены ваши права, свободы или интересы. Либо под тем же лозунгом кто-то снова собирается откусить от общественного пирога, следовательно — и от вашего кусочка. Не исключено, что произойдет и то и другое одновременно.

Когда представители власти говорят о стабильности, о своих подвигах, направленных на ее завоевание, и о том, как они ее ценят и не позволят на нее посягать, то вы, первым делом, должны понимать: никакого профита для вас лично, для общества и страны в целом это достижение не принесет. Во-вторых, обязательно спросите себя, а где эта стабильность и для кого? Ход нашей, если так можно выразиться, политической жизни убеждает: речь идет о стабильности власти в ее нынешнем эстетически и юридически малопривлекательном виде и в ее нынешнем, с точностью до инверсий, как говорят математики, составе. Именно потому им так дорога эта стабильность, именно потому они постоянно напоминают нам о ней. В-третьих, не сомневайтесь, что свою стабильность они получили за ваш счет, ибо власть располагает только теми ресурсами, которыми снабдили ее мы сами. Мы делегировали (подарили) им власть и добавили к ней свои налоги.

И, наконец, в-четвертых, вы обязаны задать себе вопрос: а чем мы расплатились за их стабильность? Ответ тоже очевиден. Граждане России и страна в целом платят за их стабильность на их постах:

* беспредельным разгулом чиновничьего воровства;
* ростом риска развала страны или (на ваш выбор) открытием комфортной дороги в исторический тупик;
* ростом личной опасности для жизни каждого гражданина страны, лишенного мигалки, а также сужением иных наших прав и свобод;
* утратой личных перспектив на территории России всем людям, неравнодушным и талантливым, но брезгующим реализовывать себя на поприще укрепления этой власти.

Когда вы снова услышите из уст наших лидеров набор звуков, складывающихся в устойчивое словосочетание «вертикаль власти», вспомните вот о чем. О своем месте в этой вертикали, тут, внизу, где она вкопана. Об их месте — там, наверху, куда вам нету хода. Не забывайте также, что иногда они нисходят вниз для исполнения ритуала «ручного управления» и вы должны не забывать выражать восторг по этому поводу, а в вашей душе должна тлеть надежда, что когда-нибудь что-нибудь от их управленческих щедрот и талантов перепадет и вам.

Но не забудьте также, что жрецы «вертикали власти» — патологически напуганные люди, ищущие спасения в атавистических ритуалах и убогих заклинаниях, движимые примитивными рефлексами наших далеких предков. Поэтому, поддавшись на время легкому чувству жалости, пошлите к хренам собачьим эту вертикаль вместе с их жрецами. Ведь со своей примитивной вертикалью, они отбрасывают нашу страну в далекое прошлое, одновременно бойко ваяя лично для себя комфортное будущее.

Когда из уст власть имущих вы в очередной раз слышите восторженные заклинания о сильной власти (государстве, державе и т.п.), вы должны помнить следующее.

Во-первых, у вас снова собираются отнять кусок ваших прав и свобод.

Во-вторых, их могли уже отнять, а теперь предлагают взамен свою «сильную власть», убеждая, что она вас от чего-нибудь защитит.

В-третьих, оглянитесь и вспомните, что главные угрозы исходят именно от этой «сильной» власти, а защищать вас некому.

И в-четвертых, вам предлагают гнилой товар. Она не сильная, она слабая и запуганная.

Выражения «Ельцинский хаос» или «лихие девяностые» должны напомнить вам следующее.

Вы присутствуете на очередном сеансе лжи.

Вы продолжаете быть объектом манипуляции, которая формирует в вашем сознании мифический образ былинного героя, победившего хаос и утвердившего порядок.

Оглянитесь вокруг и отдельно подумайте о нынешнем порядке.

Вы наблюдаете проявления страха. Ведь больше всего заклинатели боятся того, что делало плодотворным то время, которое они пытаются унизить.

Заклинание «Россия встает с колен» должно напомнить вам:

1. Это может быть началом очередного патриотического стихотворения. Коли так, не уподобляйтесь мне, сохраняйте хладнокровие. А лучше — ретируйтесь.

2. В качестве продолжения может последовать какая-нибудь скабрезность. Тут я не советчик, сами решайте, как реагировать. Может, и будет смешно, но все таки — Родина…

3. Может оказаться, что кто-то снова ляпнул на международном уровне что-то внепротокольное. Тут волноваться нечего. Это их проблемы — тех, кто принимает наши официальные делегации.

4. Вы, возможно, неосторожно покритиковали за что-то нашу власть. Тогда радуйтесь, что вам напомнили про колени. Могли ведь привычно избить до полусмерти около родного дома или припаять в суде экстремизм.

И напоследок — «Модернизация»!

Это слово означает, что ничего свежего они не придумали, а потому с активной интеллектуальной реакцией можно повременить.

Если говорят, что модернизировать надо какую-то сферу, то будьте уверены, что там полный швах.

Может оказаться, что модернизацией прикрывается гигантская трата бюджетных (ваших) денег, большая часть которых будет раскрадена.

Наконец, никакой модернизации не будет.

И будьте настороже.

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

Графика Михаила Златковского / zlatkovsky.ru

[Георгий Сатаров]

http://www.ej.ru/?a=note&id=10782

1 ФЕВРАЛЯ 2011 г.

РИА Новости

Сим начинается мой новый цикл статей, в которых я пытаюсь подвести политические итоги прошедшего десятилетия. Кто-то скажет: «Поспешил! Надо подождать 2012 года, выборов». Кто-то скажет: «Опоздал! Первое десятилетие третьего тысячелетия закончилось год назад». Я не буду спорить, хотя мог бы взять на вооружение аксиоматику натуральных чисел или рассуждать о том, что выборы теперь на самом деле не выборы. Банально. Я лучше буду писать сейчас, когда подпекло, когда актуально и когда снялись многие неопределенности.

И, тем не менее, я начну с конца 90-х и 2000 года как пролога всей этой истории. Точнее, даже так: пролог начался раньше, только трудно определить – когда. Можно сказать, что после президентских выборов 1996 года. Тогда большинству стало ясно: точка возврата пройдена, коммунисты брать власть не хотят, дальше будет что-то другое, но не старое. А можно предположить, что все произошло в августе-сентябре 1998 г., когда нас здорово тряхнуло — и в экономике, и в политике. Именно тогда, как я полагаю, Ельцин поменял типаж будущего преемника: с образа молодого реформатора он переключился на тип служилого человека, способного сохранить завоеванное.

Но я отсчитываю начало новой эпохи от второй чеченской войны. И вот почему. Она отчетливо показала новое качество, которое к концу 1999 года обрело российское общество и политические элиты. Это новое качество во многом предопределило последующее десятилетие. Чтобы увидеть его, это новое качество, отодвинемся еще на десяток лет назад по оси времени.

Конец 80-х годов – начало умеренной фазы Великой буржуазной российской революции конца XX века (определение Алексея Салмина). Время надежд и очарований, время возникающего нетерпения, ожидания изменений. Лидер этой фазы – Михаил Горбачев. Затем в августе 1991 года начинается радикальная фаза революции. Меняется и лидер, им становится Борис Ельцин. Такая смена вполне естественна. Радикализация изменений сопровождается радикализацией общественных ожиданий, без этого новая фаза революции невозможна.

У революции всегда есть универсальный враг – старое государство. Этот враг слабеет и распадается. Это не результат революции. Наоборот – революция совершается тогда, когда старое государство слабеет и не справляется с нарастающими внешними и внутренними проблемами. Революция и распад – два взаимосвязанных следствия одной и той же причины. В случае империи распад государства неизбежно сопровождается распадом территории.

Дальше начинается драма. На развалинах слабого государства не может возникнуть новое, сильное государство, поскольку слабость прежнего государства взаимосвязана со слабостью экономики, политических структур, институтов управления и т.п. Россия, пришедшая на смену СССР на той территории, на которой мы сейчас живем, наследовала все проблемы, включая слабость, которая обуславливалась не только наследственностью. Новое государство должно было учиться решать новые задачи, а это нереализуемо в одночасье. Трудности выполнения социальных обязательств, стандартных для современного государства, дополнялись разрывом между общественными ожиданиями, двигавшими революцию, и способностью государства соответствовать этим новым ожиданиям. Хотелось все и сейчас. В умеренном варианте ожидали постепенных улучшений. Этим мифом были охвачены и граждане, и элиты. А стало много хуже, и к этому никто не был готов.

РИА Новости

И еще одно важное обстоятельство. Те радикальные ожидания, которые сформировались у граждан, одобрявших изменения в политической системе и в экономике, носили, главным образом, патерналистский характер, что обуславливалось и старым наследием, восходящим еще к временам монархии, и болезненным идеологическим наследием семидесяти лет советской власти. Вот как это выглядело, если несколько упростить: «Мы разочаровались в старом государстве. Мы за вас проголосуем, а вы нам соорудите новое государство». Для многих новое государство было своеобразным даром барина, нечто вроде новой избы взамен старой, обветшавшей и снесенной. Только барин почему-то теперь восхотел, чтобы холопы одобрили этот дар в новой форме – свободным голосованием. «Ну что же, барин, мы и так можем…»

Позиция личного участия, на которой держится демократия и которая еще в большей степени необходима, когда демократия только строится, была свойственна ничтожно малой части населения. Вот социологическая иллюстрация, почерпнутая из исследования Фонда ИНДЕМ, проведенного в апреле 1998 г. (до дефолта) на общероссийской репрезентативной выборке (2200 респондентов). Им помимо прочих задавался вопрос: «СУЩЕСТВУЮТ РАЗНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ВЫРАЗИТЬ СВОЮ ПОЗИЦИЮ ПО ВАЖНЫМ ПРОБЛЕМАМ. ЧТО ИЗ ПЕРЕЧИСЛЕННОГО ВЫ ДЕЛАЛИ ЗА ПОСЛЕДНИЙ ГОД?» Для выбора предлагался закрытый список из 14 ответов; респондентам давалась возможность выбрать любое число ответов. Ниже приводятся частоты выбора ответов (в процентах), отражающих активные легальные формы политического действия.

* участвовал в демонстрации или митинге - 9,0;
* участвовал в забастовке - 2,9;
* вносил деньги в поддержку политической партии, движения - 1,0;
* участвовал в деятельности политической партии - 1,0;
* выступал на собрании, митинге - 1,6;
* участвовал в действиях протеста, неповиновения властям - 1,7.

И лишь один процент респондентов указали на три или более (любых из указанных шести) видов политической активности, к которым они прибегали. Это при том, что в ответах на такие вопросы людям было свойственно в то время приукрашивать свою активность.

Новая изба, в которую барин поселил холопов, оказалась неуютной и недостроенной, со строительным мусором повсюду. А жить надо. И повсюду, над дверью и по наличникам, видишь надписи: «демократия», «рынок», «права человека»… Неизбежно неуют в избе связался с этими словесными узорами.

Что получилось, снова иллюстрирую фрагментом того же исследования весны 1998 г. Рассмотрим частоты ответов на вопрос: «КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, КАКИЕ СИЛЫ СМОГУТ ВЫВЕСТИ РОССИЮ ИЗ КРИЗИСА?» (дайте не более двух ответов):

* коммунисты - 17,9;
* предприниматели, бизнесмены - 13,1;
* демократы - 5,6;
* западные страны - 2,6;
* нынешнее правительство - 2,7;
* новая власть России, которая придет после следующих выборов в Думу и президента - 32,0;
* народ, трудящиеся - 22,8;
* никто не сможет - 7,4.

Мы видим, что среди респондентов, осуществлявших идеологический выбор, политический бренд «демократы» втрое проигрывает бренду «коммунисты». Кроме того, оба бренда катастрофически проигрывают совершенно абстрактной альтернативе под названием «новая власть». Интересно, что социальный спектр респондентов, выбиравших этот ответ, крайне близок социальному спектру России в целом. Т.е. это не идеологический выбор. Он формируется более общими закономерностями. И эта закономерность понятна: конец революции. Она закончилась раньше. Но здесь ее окончание проявляется в предпочтениях. Нужно новое, все что угодно, но – новое. Главное – не старое. А еще интереснее вот что. Как мы выяснили в наших исследованиях позже, социальный спектр голосующих за «Единую Россию» и Путина снова практически совпадал с социальным спектром населения в целом. Стало быть, внеполитическое ожидание 1988 г. превратилось во внеполитическое голосование за партию, не являющуюся партией, и за президента, не являющегося политиком. Этот результат стал свидетельством разочарования людей в политике как таковой.

И последнее замечание. Мы видим, что почти 23 процента респондентов выбрали ответ «народ, трудящиеся». Тщательный анализ показывает, что в подавляющем большинстве этот ответ выбирают люди, неспособные своими силами приспособиться к происходящим изменениям, а потому уповающие только на власть, желательно – старую, ушедшую власть. Для таких людей выбор данного ответа – привычная реакция на привычное клише. Они ведь, небось, всерьез верили, что власть, по которой они ностальгируют, действительно была властью народа.

Теперь я хочу перейти к августовскому кризису 1998 г. Меня интересуют не его причины (об этом написана прорва текстов), а важнейшие следствия, так, как я их понимаю. Напомню, что после августовского дефолта и падения правительства Кириенко разразился самый острый парламентско-правительственный кризис за все время действия Конституции 1993 г. В связи с этим я хочу обратить ваше внимание на два ключевых обстоятельства.

Первое: выход из политического кризиса произошел в полном соответствии с Конституцией. Было сформировано правительство парламентского большинства под председательством Евгения Примакова. Оно смогло принять первый бездефицитный бюджет, предусматривавший сокращение социальных обязательств. За него, тем не менее, дисциплинированно проголосовали коммунисты. Президент ограничил свое вмешательство в эти взаимоотношения. Выход из кризиса произошел ни под давлением чьего-либо авторитета, ни в результате силового шантажа или применения силы. Кризис был ликвидирован в результате нормальной работы новых политических институтов, предусмотренных Конституцией, и в рамках действующих законов. Запомним этот факт.

РИА Новости

Второе обстоятельство связано с финансовым и экономическим кризисом. Напомню, что прогнозы внутри страны и за рубежом были весьма мрачны. Нам пророчили долгий и мучительный выход из кризиса. В результате на это понадобилось примерно полтора года. В чем же дело?

Как теперь знают многие, обвал курса рубля создал эффект импортозамещения: стало выгоднее производить свое, чем покупать и ввозить чужое. В результате произошел всплеск внутреннего производства. Начали не только работать замороженные мощности, но стало выгодно строить новые производства, особенно в сфере потребительских товаров. Обращаю внимание читателей: выход из кризиса произошел не в результате чьего-то мудрого и волевого руководства, не в результате принятия и осуществления какой-нибудь «продовольственной» программы. Выход из финансового и экономического кризиса произошел силами российского свободного предпринимательства, движимого не партийными призывами, а обычными рыночными стимулами.

Итак, самое главное событие конца 90-х годов состояло в том, что заработали политические и рыночные институты, ради создания которых и происходила революция. Бесспорно, они были слабы, недостаточно эффективны, а главное – не подкреплены надежным функционированием правовой системы, что впоследствии и сказалось.

В результате проявился следующий парадокс. Реальная жизнь показывала, что тяжелые реформы дали первые весомые результаты, что подтвердил выход из кризиса — как политического, так и экономического. Одновременно общество ощутило тяжелую усталость от реформ и разочарование в них, а связанные с реформами элиты потеряли в глазах общества легитимность. Общество ждало новых лидеров и другой политики. Этот разрыв – между реальным результатом реформ и отношением к ним – сыграл дальше важную роль.

Я не пытаюсь идеализировать картину. С 1996 года нарастала доля грязи в избирательных кампаниях. В бизнесе начал развиваться незаконный захват чужой собственности, впоследствии получивший гордое название «рейдерство». Росла коррупция. Переходный период порождал и плохое, и хорошее. Но проблема в другом.

Каждое общество в любой момент времени сеет разнообразные семена будущего – и злаки, и плевелы. Что из них прорастет и распустится в будущем, зависит от состояния этого общества и от состояния государства. К концу 90-х годов не расцветал разбой в сфере политики, как это происходит сейчас, только из-за того, что еще сохранялся баланс между властью и оппозицией. Власть еще не пожирала бизнес, как это происходит сейчас, поскольку он еще только становился эффективным и привлекательным, цены на нефть не предполагали спокойного извлечения ренты; делать бизнес было уже не очень страшно, но трудно.

Выборы в парламент в декабре 1999 года и выборы нового президента в марте 2000 года нарушили политический баланс (мы еще остановимся на этом). Слабая правовая система не смогла компенсировать потерю этого баланса (этого мы также коснемся). Но главное – не хватило иммунитета у общества. Это отчетливо показало начало второй чеченской войны, которая, в отличие от первой, была встречена с энтузиазмом и обществом, и частью политиков, ранее настроенных отрицательно. Дело не только в том, что этой войне предшествовали террористические акты на территории России. Начало войны совпало с новыми общественными настроениями.

Если революция сопровождается отрицательным отношением общества к государству, то постреволюционный период характеризуется усталостью общества от слабости государства и восстановлением ценности государства. Общество востребует сильное государство. По существу преемник Ельцина сыграл роль военного лидера, отражающего угрозу, и это нашло отклик «в широких слоях населения».

Итак, Россия входила в 2000 год с новым лидером, ожидающим своей формальной легитимации, с работающими (с поправкой на молодость и качество) политическими и экономическими институтами, со слабой правовой системой и с обществом, уставшим от реформ, разочарованным в идеалах революционной эпохи и готовым снять с себя политическую ответственность за будущее страны, положившись на новую власть.

Продолжение следует

Автор — Президент Фонда ИНДЕМ
Фотографии РИА Новости