*333. Новое хобби президента, или Уголовный кодекс ручной работы

[Дмитрий Гололобов]

http://slon.ru/blogs/gololobov/post/507387/

Записки экономического преступника

02.12.10 | 14:00

Если зайцу пришить еще несколько лапок, сороконожкой он не станет. С Уголовным кодексом все так же

[Дмитрий Медведев. Фото: ИТАР-ТАСС]

У нашего президента есть несколько хобби. Все, например, знают про его любовь к продукции фирмы Apple. В последнее время стало ясно, что у Дмитрия Анатольевича есть хобби и в иной сфере. Законодательной. Это усиленная правка Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов, особенно в части экономических преступлений.

Создается впечатление, что кто-то из его советников (думать, что сам президент может ошибаться, конечно, неправильно) считает, что чем чаще правишь указанные кодексы, тем они лучше становятся и тем больше защищены права рядовых граждан и нерядовых предпринимателей. То есть, сначала были «первые медведевские поправки», потом «вторые», «третьи»…

Уголовный кодекс, а вместе с ним уголовная политика переходят в режим «ручно-поправочного» управления и ненаучно-административного «тыка». Нет там только одного – системного подхода. Если зайцу пришить еще лапок, он сороконожкой не станет. Авторы президентской методики исправления уголовного и уголовно-процессуального законодательства об этом явно забывают.

Разумеется, хорошо, когда уголовное законодательство в России смягчают. За столетия оно вообще существенно смягчилось по сравнению с имевшими место «потоком и разграблением» по Русской правде (хотя, увы, сейчас это тоже иногда случается). Однако смягчение законодательства, в особенности уголовного, имеет всегда некие неожиданные эффекты – как положительного, так и отрицательного свойства.

Интересно посмотреть последним поправкам, предложенным президентом, так сказать, «в глаза». А посмотрев, хочется сделать то, что когда-то сделал Робинзон Крузо: написать на одной части листа «хорошо», а на другой – «худо». Мне любопытно, прежде всего, что будет с экономическими преступлениями. Что дает устранение нижнего предела санкций? С первого взгляда – замечательную возможность гибче применять закон в тех или иных ситуациях. То есть, в случае необходимости дать совсем мало. Совсем много была возможность дать и раньше.

Но там, где возникает возможность дать совсем мало, немедленно возникает то, что одни специалисты любят называть «полем для договоренностей», а другие «коррупционной составляющей». Не следует забывать, что политика судов в части назначения наказания у нас строится, как во многих судах на Западе, на неких sentencing guidelines («инструкциях по назначению наказания»), где четко написано, сколько и за какую кражу можно, например, дать и какие есть смягчающие обстоятельства. Поле для творчества у связки «судья–следователь» – просто огромное, да и по отдельности они много что наворотить могут.

Так что положительное, в общем и целом, решение для отдельных господ, особо интересных российской юстиции, может обернуться специальным потайным списком: сколько то или иное смягчающее обстоятельство будет стоить и во сколько обойдется, чтобы получить ну совсем по минимуму.

Следует также учесть, что для экономических преступлений, которые являются тяжкими, важна не только и не столько минимальная санкция, которой тут при современной уголовной политике и статистике оправдательных приговоров вряд ли дождешься. Важно ограничить максимальную санкцию. Это имеет значение и в условиях, когда возможность «отрегулировать» причитающийся тебе срок путем сделки со следствием ограничена законодательно: или двумя третями, или (как предполагается сделать) половиной максимального срока.

Реально значимым вопросом для любого экономического преступника был, есть и будет вопрос: как раскаяться, возместить ущерб и гарантированно не сесть? Законодательство должно ясно и четко отвечать на этот вопрос. Иначе сознаваться, каяться и возмещать ущерб будет уже совсем «мелочевка», укравшая три мешка картошки, которой реально ничего не грозит, а «крупняк» предпочтет побегать по миру.

Отсутствие минимума санкции при сохраненном максимуме и при ограниченной возможности сделок со следствием ответа на этот вопрос не дает. Следовательно, модель не работает.

Вопрос может быть решен, соответственно, опять же путем введения аналогов тех же sentencing guidelines, которые, увы, у нас рассматривают сугубо как попытку посягнуть на независимость судов (ну и, конечно, на их возможность что-то заработать, так как при наличии четкой инструкции особо не пофантазируешь). Он также может быть решен дальнейшим совершенствованием модели сделки со следствием. В противном случае предлагаемая сейчас модель управляется только либо в ручном режиме либо путем коррупционных методов.

Что же касается штрафов, то тут, хоть плачь, не произошло долгожданное замещение существенного количества санкций в виде лишения свободы чисто финансовыми. Не оштрафуют теперь Ходорковского и прочих. Как-то это все «не бьется» с концептуальной идеей президента наказывать стократным штрафом за взятки. То есть в этом плане новая инициатива президента построена по старому «черномырдинскому» принципу «хотели как лучше, а получилось как всегда»: сделали, засветились, что-то вроде смягчили – и ладно. Хотя чувствуется желание власти выстроить модель борьбы с экономической преступностью по принципу «crime does not pay» (преступление прибыли не приносит), но какое-то уж очень неуверенное. Эффекта для экономических преступников это иметь пока не будет, поскольку не будет возможности заплатить крупный штраф и окончательно «закрыть» вопрос своего уголовного преследования.

Да и гипотетически, даже если бы и была существенная замена «тюремных» санкций финансовыми, когда бы наш запуганный судебный корпус начал внедрять это все в практику, не думая о том, что завтра к нему придут и спросят, сколько ему дали? Без пары лет бессмысленных метаний и пары разъяснений Верховного Суда точно бы не обошлось. Борьба же с экономическими преступлениями и, прежде всего, с их корпоративной разновидностью должна идти только системно – путем создания соответствующих стимулов для участников процесса.

С одной стороны, преступнику должно быть выгодно заплатить, пусть даже и много – и «рассчитаться вчистую» с государством. С другой – законодательство должно «отсекать» попытки предъявления необоснованных претензий как государством, так и частными лицами. Соответственно, можно доработать законодательство на концептуальном уровне в соответствии с другим озвученным предложением президента: чтобы преследование по экономическим преступлениям осуществлялось исключительно на основании заявления потерпевшего. Если начать внедрение этого предложения, то будет возможен некий аналог западного режима противодействия commercial fraud, когда дела о коммерческих мошенничествах рассматриваются в порядке гражданского судопроизводства исключительно по инициативе истцов.

С одной стороны, это сильно удорожит и затруднит преследование преступников-ответчиков в тех случаях, когда преступление не носит очевидно уголовного характера и нельзя просто подать заявление о преступлении. С другой стороны, это переносит бремя борьбы со сложными экономическими квазипреступлениями – когда непонятно, что и где украли и украли ли вообще – на плечи заинтересованных лиц-заявителей.

Подобные процедуры в западной практике обеспечиваются весьма внушительным антуражем правовых средств: раскрытие информации и арест активов, иное, чем в уголовном процессе, бремя доказывания, возможность предъявлять иски к большим группам сопричинителей, широкие возможности осуществления взыскания. Пока же за все у нас, как и прежде, будет отдуваться государство, неуклюже пытаясь годами расследовать сложнейшие коммерческие схемы. Штрафы пока постоят скромно в сторонке.

Таким образом, новая инициатива президента является – по крайней мере, для сферы экономической преступности – лишь маленьким камешком. От него вроде как пошли большие круги, но много тины он со дна не поднял. Будем ждать, что все-таки президент захочет бросить камень побольше и повесомее.

[Тоталитарная пресса]

http://svpressa.ru/politic/article/40129/

Среда 9 марта 2011 года
9 марта 2011 года 13:43 | Андрей Полунин

Грабеж, разбой и вымогательство приравняли к побоям

Президент Дмитрий Медведев подписал закон о либерализации Уголовного кодекса. Она коснулась почти 200 составов преступлений, за которые отныне необязательно сажать. В их числе самые распространенные в местах заключения - «кража» и «грабеж».

В 68 статьях УК исключены нижние пределы санкций в виде лишения свободы. По 11 составам преступлений в качестве основного вида наказания предусмотрен штраф, по 12 составам вводятся исправительные работы, по 118 исключен нижний предел наказания в виде исправительных работ и ареста.

В числе гуманизированных оказались многие преступления против собственности и экономические преступления (кража, мошенничество, легализация похищенного, незаконные банковская деятельность и предпринимательство, уклонение от уплаты налогов и т. д.), а также насильственные деяния и преступления против личности (умышленное нанесение телесных повреждений, угроза убийством, грабеж, разбой).

Снизят ли президентские поправки уровень преступности в России, рассуждает генерал-майор милиции в отставке, советник председателя Конституционного суда РФ, экс-глава российского бюро Интерпола Владимир Овчинский.

«СП»: – Владимир Семенович, либерализация уголовного законодательства – это правильный шаг?

– На мой взгляд, в Россию пришла вторая волна цунами либерализации уголовного законодательства. Один пакет поправок подписан президентом Медведевым. Другой в скором времени будет вброшен на рассмотрение депутатам.

Почему мы говорим о второй волне? Дело в том, что в декабре 2003 года уже декриминализировали все, что можно. После этого нельзя привлечь к уголовной ответственности большинство хулиганов, если они издевались над людьми без оружия. Равно как нельзя привлечь и лиц, которые незаконно носят холодное, охотничье или травматическое оружие. Тогда же под видом либерализации в УК ликвидировали конфискацию имущества, как вид уголовного наказания.

«СП»: – Что главное в нынешних поправках?

– Устранение нижнего предела санкции в виде лишения свободы. Это приводит к возможности назначать минимальное наказание – до 2-х месяцев лишения свободы – за такие распространенные особо тяжкие насильственные преступления, как причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего, грабеж, разбой, вымогательство, совершенные при особо отягчающих обстоятельствах.

Учитывая нижний размер санкции, наказание, назначенное за эти тяжкие и особо тяжкие преступления, может быть даже меньшим, чем за преступления, не представляющие большой общественной опасности – например, побои или повреждение имущества по неосторожности. Такая либерализация наказания противоречит закрепленному в уголовном законе принципу справедливости.

Значительное расширение границ санкций в виде лишения свободы от 2 месяцев до 10 лет по тяжким и от 2 месяцев до 15 лет по особо тяжким преступлениям делает эти санкции абсолютно неопределенными, размывает границы различных по степени тяжести категорий преступлений.

Установление самой возможности назначения наказания в более широких пределах, а также одинакового нижнего предела наказания для всех категорий преступлений ведет к нарушению конституционного принципа равенства граждан перед законом. Все это - путь к расширению «судебного усмотрения», а значит – к расширению коррупции в судах.

«СП»: – То есть, теперь суды будут чаще назначать условное наказание?

– Поправки допускают возможность сохранения условной меры при совершении в течение испытательного срока нового умышленного преступления. Причем, в число таких новых преступлений входят квалифицированные кражи, мошенничества, растраты, а также умышленные причинения вреда здоровью средней тяжести, грабежи, вымогательства, угоны автомобилей.

Каждый нормальный человек понимает, что рецидив в течение испытательного срока свидетельствует, что осужденный на путь исправления не встал. А значит – не заслуживает условной меры наказания. Поэтому можно утверждать, что и эти поправки носят коррупциогенный характер, ведут к ослаблению защиты граждан.

«СП»: – Вы говорите, что скоро в Госдуму поступит второй пакет либеральных поправок в УК. О чем в них говорится?

– В этих поправках, в нарушение всякой человеческой логики, предлагает существенно снизить размер наказания за совершение преступления, предусмотренного статьей 126 «Похищение человека» УК РФ. Наказание по части первой этой статьи предполагается установить до 5 лет (нижний предел автоматически снижается до 2-х месяцев) лишения свободы вместо существующего срока от 4 до 8 лет. Такое уменьшение размера наказания переводит похищение человека из числа тяжких в категорию преступлений средней тяжести.

Кроме того, во втором пакете поправок предполагается декриминализировать клевету, оскорбление, клевету в отношении судьи и других участников уголовного судопроизводства. На мой взгляд, такие поправки свидетельствуют о законодательной девальвации, обесценивании таких прав личности, как честь и достоинство, равенство граждан.

Плюс к тому, в законопроекте предлагается декриминализировать часть 1 статьи 188 УК «Контрабанда», предусматривающую ответственность за так называемую товарную контрабанду, контрабанду алкогольных товаров и валютных ценностей. Что означает на практике декриминализация «товарной контрабанды»? Да то, что эшелоны с китайским контрабандным и контрафактным товаром будут безнаказанно бороздить пространства нашей страны, повсеместно создавая «черкизоны» для реализации этой контрабанды.

«СП»: – В чем смысл либерализации уголовной политики?

– Целью либерализации является уменьшение тюремного населения страны. Действительно, мы находимся на третьем месте в мире по абсолютному числу лиц, находящихся в местах лишения свободы, – после США и Китая. Но приведет ли нынешняя либерализация к сокращению числа зэков?

В результате предыдущих «декриминализаций», «гуманизаций» и «либерализаций» уголовного законодательства среди 900 тысяч осужденных, ныне отбывающих наказание в местах лишения свободы, большинство совершили тяжкие и особо тяжкие преступления. За кражи сидят 23,1% зэков, за убийство – 17,1%, за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью – 14,4%, за преступления, связанные с наркотиками, – 11,3%, за разбой – 11,2%.

Около половины всех российских осужденных ранее отбывали наказание за насильственные преступления: практически каждый четвертый ранее осужден за умышленное убийство или причинение тяжкого вреда здоровью, каждый пятый – за разбой, грабеж, изнасилование. Увеличивается число ранее осужденных за бандитизм и участие в других преступных формированиях.

По данным различных обследований, проведенных в последние годы, до 7% общей численности всех осужденных к лишению свободы (свыше 60 тыс. человек) – это лидеры преступной среды («воры в законе», «смотрящие», криминальные авторитеты, главари банд и организованных преступных группировок). Возраст 2/3 таких лидеров составляет 30-50 лет, словом, это зрелые люди, имеющие опыт противоправной деятельности.

«СП»: – Но, возможно, это суды виноваты? Впаивали людям максимальные срока, вели жесткую политику?

- Как раз наоборот. Этот состав тюремного населения сложился при весьма либеральной судебной политике. Судите сами. В период 2004-2009 годы пожизненное лишение свободы за умышленное убийство было назначено от 0,2% до 0,5% всех осужденных за это преступление. Максимальный срок лишения свободы – от 3,2% до 4,6%.

За нанесение тяжкого вреда здоровью (в том числе повлекшего смерть – фактически то же убийство) в этот же период максимальный срок лишения свободы был назначен только двум лицам из 234,4 тысячи осужденных за это преступление, зато от 32,6% до 36,9% всех осужденных за это преступление получили условный срок лишения свободы!

В 2004-2009 за бандитизм осудили 1180 человек. Но только три бандита (!!) получили максимальный срок лишения свободы. Из 146,9 тысячи лиц, осужденных за разбой, лишь 7 человек получили «максималку»!

Теперь представьте, что произойдет в обществе, когда будет реализована вся намечаемая либерализация? Страна – без преувеличения – рискует погрузиться в криминальный беспредел.

Другое мнение

Игорь Трунов, адвокат:

– Наука говорит, что высокий процент населения, содержащегося под стражей, ведет к высокому уровню преступности. Другими словами, рецидив наиболее высок, когда человека сажают за решетку. Это особенно актуально для России, поскольку наша система исполнения наказаний не менялась со времен Сталина. У нас сталинские барачные лагеря, отрядного типа содержания. Пока что нет возможности, прежде всего финансовой, чтобы реформировать ФСИН по европейскому образцу – перевести заключенных на тюремное содержание.

Но, конечно, общим направлением борьбы с преступностью должна стать либерализация уголовного наказания. К этому пришли все цивилизованные страны. Поэтому шаг Дмитрия Медведева по снижению нижней планки – абсолютно верный, но, увы, недостаточный. Я считаю, не хватило смелости снизить также и верхнюю планку – чем шире «вилка» наказаний, тем больше коррупционный диапазон.

Я вообще считаю: тех, кто оступился впервые, и совершил не особо тяжкие преступления, нельзя сажать за решетку. Закон Медведева – только первый шаг в этом направлении. Только один этот закон кардинально ситуацию не изменит, но даже он приведет, я надеюсь, к падению уровня преступности.

«СП»: – Поправки Медведева, в частности, снижают наказания за насильственные деяния и преступления против личности – умышленное нанесение телесных повреждений, угроза убийством, грабеж, разбой. Здесь не перегнули палку с либеральностью?

– Во всем мире в наказаниях за уголовные деяния прослеживается тенденция, заданная американцами: если человек оступился в первый раз, суд и исправительная система должны дать ему шанс исправиться, даже если это грабеж и разбой. Если же это рецидив, значит, человек – профессиональный преступник, и ему нет места рядом с нами. Рецидив карается в мире очень жестко.

«СП»: – Российская правоприменительную практику носит отчетливый карательный уклон. Тут дело не в законах, а в общих установках руководства. Если суд санкционировал арест подозреваемого, то обвинительный приговор запрограммирован. Не получится, что закон принят, а суды действуют по-прежнему?

– Увы, мы не первый раз обжигаемся. Мы очень ждали изменений в подходах судов к избранию меры пресечения, ведь теперь можно не содержать задержанного под стражей до решения суда. Мы надеялись, что произойдут кардинальные изменения – ведь судья не следователь, не прокурор. Не случилось. С нынешней либерализацией может произойти то же самое. К законодательным изменениям необходима еще и реформа судебной системы. Без этого надежды на работу любых, самых красивых поправок в наше законодательство, обречены на провал.

Фото: chel-oblsud.ru

[Тоталитарная пресса]

http://svpressa.ru/politic/article/40457/

Четверг 17 марта 2011 года
15 марта 2011 года 12:13 | Андрей Полунин


Силовики лоббируют возможность беспошлинно завозить ширпотреб эшелонами

Генерал-майор милиции в отставке, доктор юридических наук Владимир Овчинский лишился должности советника Конституционного суда. «Ушли» яростного критика реформы МВД классическим способом – по звонку из Кремля. Непосредственному начальнику Овчинского, председателю Конституционного суда РФ Валерию Зорькину позвонил руководитель президентской администрации Сергей Нарышкин, и высказал неудовольствие поведением строптивого советника.

Почему ушел в отставку Владимир Овчинский, мы спросили у самого генерал-майора.

«СП»: – Владимир Семенович, чем вы не угодили Зорькину?

– Мне позвонил Валерий Дмитриевич Зорькин и сказал, что моими оценками крайне недоволен руководитель администрации президента Сергей Нарышкин, а также ряд судей Конституционного суда. Я сказал, раз такая негативная реакция – я пишу заявление и увольняюсь по собственному желанию.

«СП»: – В чем истинная причина недовольства?

– Думаю, я затронул какие-то фундаментальные вещи, особенно по проекту, связанному со «второй волной» гуманизации Уголовного Кодекса. Конкретно – предстоящую декриминализацию (исключение состава преступления из УК, – «СП») товарной контрабанды. Я выступил против этого нововведения. По просьбе главного редактора журнала «Однако» я написал на основании экспертных заключений статью, где сформулировал свою позицию, позже на ту же тему я дал интервью «Свободной прессе».

Мне предъявили претензию, почему я озвучил законопроект, который еще не внесен в Государственную думу. Якобы я нарушил конфиденциальность. Не могу понять, о какой конфиденциальности речь? Законопроект, который вносит изменения в УК, я получил в Общественной палате. Потом, какая может быть конфиденциальность при обсуждении поправок в Уголовный Кодекс, от которых зависят судьбы миллионов людей? Для сравнения: закон о полиции, никому, в принципе, не нужный, который ни на что не влияет, мы год обсуждали всенародно…

Вторая претензия была озвучена Нарышкиным (со слов Зорькина). Оказывается я, как госслужащий, не имею право ничего критиковать, это не входит в мои должностные обязанности. Вообще-то критика входила в мои обязанности. Достаточно было Валерию Зорькину сказать Сергею Нарышкину, что это и есть мои должностные обязанности – давать оценку тем или иным законопроектам – проблема была бы снята. Но он так не сказал.

Я вообще удивляюсь логике закона о госслужбе. Там, например, есть статья 17 «Запреты, связанные с гражданской службой», и пункт, который звучит следующим образом: «Запрещено государственному служащему допускать публичные высказывания, суждения и оценки, в том числе, о деятельности государственных органов, их руководителей, включая решения вышестоящего государственного органа либо государственного органа, в котором гражданский служащий замещает должность гражданской службы, если это не входит в его должностные обязанности». Получается, госслужащий в России – это существо, подобие скота, которое должно стоять и молчать, что бы с ним ни делали, какие бы законы ни выходили. Само это положение закона является, на мой взгляд, антиконституционным. Оно никогда не применялось, в моем случае его попытались применить. Но я действую по принципу: если люди не хотят со мной работать, я тем более не хочу. Потому и уволился.

«СП»: – Вы говорите, критика законопроектов входила в должностные обязанности. А в чем еще они заключались?

– В последнее время я был советником председателя Конституционного суда, и прикреплен к московскому представительству КС. Моя задача состояла не в работе над проектами решений или заключений КС, а в организации взаимодействия КС с Госдумой, Совфедом, Общественной палатой, Минюстом, МВД, Гепрокуратурой, Следственным комитетам. Словом, со всеми структурами по линии уголовной юстиции – взаимодействие по законопроектам, организационным решениям. Естественно, это подразумевало участие в совещаниях, высказывание собственного мнения, подготовка экспертных оценок, публикация статей и интервью. Я все это делал, это и были мои должностные обязанности.

«СП»: – Все-таки: вас уволили именно за критику декриминализации контрабанды, или суммарно за негативные высказывания по реформе МВД?

– Думаю, дело не в суммарном негативе. С товарной контрабандой я попал именно на тот проект закона, который, на мой взгляд, хотели потихоньку протащить через Госдуму вкупе с другими поправками в рамках гуманизации УК. Думали, никто не заметит.

«СП»: – Объясните, как сейчас действует закон о контрабанде?

– Есть статья в УК – «Контрабанда». Первая ее часть касается контрабанды вообще – незаконного перемещения предметов через государственную границу. Плюс к тому, есть вторая часть, касающаяся контрабанды наркотиков, оружия, ядерных материалов – особых предметов и веществ. Так вот, разработчики поправок хотели оставить в УК только вторую часть, касающуюся оружия, наркотиков, и т.д. А так называемую товарную контрабанду – алкоголя, табака, ширпотреба, мебели, электроники – вывести из Уголовного Кодекса.

Между тем, с товарной контрабандой связаны многие громкие уголовные дела последних лет, причем на суммы в миллиарды долларов. Например, дело о китайской контрабанде (см. справку ниже), когда ширпотреб в Россию завозился эшелонами, когда уволили высоких должностных лиц в таможенных органах, ФСБ, МВД, из-за чего были серьезные разборки в силовых структурах.

Сейчас дела о товарной контрабанде не закрыты, они расследуются Следственным комитетом, следственными подразделениями ФСБ и МВД. Этих дел огромное количество, и суммы в них, повторюсь, фигурируют миллиардные – в долларах. Если будет принят закон, что товарная контрабанда декриминализуется, все эти дела будут сразу же закрыты, товар будет возвращен фигурантам, и окажется, что все эти люди – ангелы, и ничего плохого не совершали.

Но это будет, одновременно, грубейшим нарушением международно-правовых норм. Потому что в зарубежном законодательстве именно товарная контрабанда считается элементом транснациональной организованной преступности.

«СП»: – Получается, прослойка людей, заинтересованных в декриминализации контрабанды, довольно значительна, и многие из них занимают высокие позиции?

– Думаю, лобби, которое пробивает (и, в конце концов, пробьет) этот законопроект, очень мощное.

В моем случае, никто не предъявил претензий, когда я критиковал реформу МВД, или организацию контртеррористической работы, или когда жестко высказывался против педофильского лобби. Предъявили одну претензию: как я посмел покритиковать проект о гуманизации УК.

Я же, как ученый, который жизнь посвятил вопросам криминологии, уголовного права, борьбы с оргпреступностью, пытаюсь сказать одно: декриминализировать товарную контрабанду нельзя. Что это противоречит международным нормам, что Россия будет выглядеть как страна-маргинал.

«СП»: – Представим ситуацию: поправки приняли, они вступили в силу. Что это будет означать на практике?

– У нас в несколько раз увеличиться теневая экономика, криминальные структуры получат доступ к супер-доходам. А по всей стране будут создаваться «Черкизоны», который был в Москве, для реализации огромных объемов контрабандного товара. Это значит, что страна полностью криминализуется.

«СП»: – Ваш прогноз: поправки по отмене товарной контрабанды примут или нет?

– Да, примут.

«СП»: – Почему вы так уверены?

– Уверен. Они сносят всех, кто стоит на пути.

Из досье «СП»: Дело о китайской контрабанде

В феврале 2005 года российскими органами правопорядка была получена оперативная информация о поступлении в московский регион из города Находки более 150 железнодорожных вагонов с товарами народного потребления, контрабандно ввезенных на территорию РФ из Китая. Об этом в 2006 году сообщали интернет-журнал «Новая политика» и сайт Newsru.com со ссылкой на «Московский комсомолец». В соответствии с действующим таможенным законодательством, в целях подтверждения легальности ввоза товара на территорию РФ было инициировано задержание данных вагонов на станциях Бекасово и Люберцы-1.

Товары были помещены в зону временного таможенного контроля. По словам сотрудников правоохранительных органов, «в ходе проверочных мероприятий был вскрыт механизм легализации контрабанды перемещаемых через таможенную границу товаров посредством установления с участниками внешнеэкономической деятельности «договорных отношений»».

В основу сформировавшейся системы, отметили в правоохранительных органах, «было положено согласие предпринимателя выполнять контрольные показатели федеральной таможенной службы, а взамен – возможность перемещать большее количество товара, чем официально заявляется при таможенном оформлении, либо заменять ассортимент груза на более дорогостоящий». В результате товар не проходил таможенного оформления в установленном законом порядке. Сотрудники таможни осуществляли таможенное оформление товара без их фактического контроля, по документам представляемым коммерческими организациями. Часть груза при этом проходила вообще мимо таможни – «в черную», государству тем самым наносился значительный экономический ущерб.

Установлено, что к функционированию данного крупномасштабного канала причастны как высокопоставленные сотрудники ФТС, так и ряд представителей федеральных и региональных органов власти. Ими были организованы различные коммерческие организации, имеющие представительства в том числе и в Китае, где с помощью китайских транспортных компаний собирали грузы, готовые к отправке в Россию. После пересечения границы на груз выдавались товарно-транспортные документы от имени российских граждан. Российские получатели и отправители грузов, как правило, были подставными лицами. Доставка грузов осуществлялась морским путем до порта Восточный, а затем железнодорожным транспортом в московский регион на Черкизовский рынок, где этот груз передавался для реализации реальным владельцам - гражданам Китая – через представителей китайских транспортных компаний.

По ходу расследования тогдашний президент Владимир Путин подписал указы о снятии с должностей весьма крупных фигур. Кресла пошатнулись под начальником Управления собственной безопасности ФСБ РФ генерал-лейтенантом Александром Купряжкиным и начальником Службы обеспечения деятельности ФСБ генерал-полковником Сергеем Шишиным, который в свое время возглавлял УСБ российской контрразведки. Также «под указ» попал откомандированный в Федслужбу по техническому и экспортному контролю генерал-полковник Владимир Анисимов (тоже когда-то возглавлявший УСБ). Он до середины 2005 года числился в кадрах ФСБ как заместитель директора.

[Svobodanews]

http://www.svobodanews.ru/content/article/2337312.html

Темы дня / Общество


Владимир Овчинский, бывший советник Конституционного суда

Обновлено: 15.03.2011 12:31
Михаил Шевелев
Обозреватель Радио Свобода попросил советника Конституционного суда Владимира Овчинского прокомментриовать президентские поправки в Уголовный кодекс, которые, как было объявлено, приведут к его либерализации. Однако выяснилось, что позиция генерал-майора милиции в отставке, доктора юридических наук Овчинского по этому вопросу привела к его отставке с должности советника КС. Председатель суда Валерий Зорькин удовлетворил заявление об увольнении по собственному желанию с должности советника Владимира Овчинского. Об этом «Интерфаксу» сообщили в пресс-службе суда: "Ни судья Конституционного суда, ни советник не имеют права на публичные заявления, подобные тем, что были сделаны Овчинским в СМИ, в частности, в связи с законопроектами по гуманизации Уголовного законодательства".

- Вы больше не советник Конституционного суда Российской Федерации. Почему, что произошло?

- Я послал заявление Валерию Дмитриевичу Зорькину, в котором попросил, чтобы меня уволили по собственному желанию с занимаемой должности в связи с рядом последних событий.

- Что за события?

- Это связано с той критикой, которую я позволили себе в том числе в отношении поправок в Уголовный кодекс, о которых вы со мной хотели поговорить, В связи с этим возник и более общий вопрос – о рамках возможной критики законопроектов, нормативных актов, решений руководства страны, руководства ведомств, правительственных решений, решений законодательных органов, Госдумы со стороны лиц, которые находятся на государственной службе.

- Ваше экспертное заключение кому-то не понравилось?

- Не просто не понравилось... Но для начала скажу, что до сих пор в мои функции входило постоянное участие в различного рода обсуждениях, круглых столах, парламентских слушаниях, экспертных дискуссиях по оценке законопроектов, проектов решений правительства, проектов ведомственных решений. В последнее время я как советник КС был приписан к представительству Конституционного суда в Москве. И если раньше я принимал активное участие в подготовке проектов решений самого суда, то в последнее время функции изменились, и большую часть времени я занимался именно тем, что изучал ситуацию вокруг подготовки законодательных актов. И в этом был смысл договоренностей между мною и председателем Конституционного суда Валерием Дмитриевичем Зорькиным, таковы были его пожелания.

- То есть, это входило в круг ваших должностных обязанностей?

- Да. Хотя, конечно, нет такой инструкции, где бы все это было прописано, нет четкого регламента, чем я должен или не должен заниматься. Была такая установка, и она мною четко выполнялась. И я довольно жестко критиковал некоторые вещи, гораздо более жестко, чем в той ситуации, на которой мы сейчас остановимся более подробно.

- Свидетелями того, что вы жестко критиковали некоторые законотворческие новации, были не только слушатели Радио Свобода, но и несколько десятков миллионов телезрителей. Ваши выступления в эфире федеральных телеканалов давно стали регулярными.

- Я критиковал не только законодательные, но и организационные решения. Особенно жесткой критике я подвергал организационные решения в ходе так называемой реформы МВД.

- Что же случилось на этот раз?

- Ко мне обратились, как это часто бывает, представители Общественной палаты с просьбой выступить экспертом по законопроекту, связанному с либерализацией Уголовного кодекса. Тем более что я раньше по этой теме не раз выступал. Напомню, что такие проекты циркулировали в течение ряда последних лет, они выходили из недр Министерства юстиции и Госдумы, Главного правового управления президента. И это все довольно активно обсуждалось, в том числе и с моим участием.

И вот появился очередной проект…

Скажу сразу, что я не противник самой идеи гуманизации УК.
Я не придерживаюсь жесткой линии, я никогда не говорил, что всех надо сажать и всё ужесточать... Но у меня уже давно вызвал удивление ряд позиций, причем основополагающих., которые были в последнее время внесены в УК.

- О чем речь?

- Первое, что вызывает протест: теперь человек, совершивший преступление средней тяжести или даже тяжкое, может получить условно-досрочное освобождение.

Второе. По 68 составам преступлений минимальный срок снижен до 2 месяцев лишения свободы. Я был бы не против, если бы речь шла о малозначительных преступлениях. Но это не так! В число преступлений, по которым срок снижен, вошли такие, как нанесение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть. Но во всем мире это называется убийством. Это часто хуже, чем убийство. Убийство может быть спонтанным: возникла драка, полуаффективное состояние, конфликт, ударил табуреткой – смерть. Но умышленные тяжкие телесные повреждения, тяжкий вред здоровью, повлекший смерть, всегда считались более изощренным преступлением. Предствьте, бандиты поймали человека, отрезали ему пальцы, нос, уши, вспороли живот и оставить его умирать. А пртом заявили: "Мы просто хотели попугать, мы не хотели его смерти". Теперь таких лиц можно фактически освобождать от реального срока, они могут получать до 2 месяцев лишения свободы. Такое могли написать только правовые дегенераты!

До двух месяцев лишения свободы теперь могут получать и лица, совершившие разбой, даже групповой, а таккже квалифицированные кражи. То есть фактически создается рай для уголовного элемента.

Ответсвенность за это несет Госдума и те, кто разрабатывал эти законопроекты - Министерство юстиции, ГПУ президента. Все, кто создает предпосылки для новой криминальной революции. Это вызвает протест. И не только у меня. Еще десятки ученых, юристов, эксперты Общественной палаты, эксперты Государственной Думы, Правовое управление Думы, Комитет по Конституционному законодательству, Правовое управление Совета Федерации, - все вынесли категорически отрицательные заключения по этому законопроекту. Но эти заключения были выброшены в мусорное ведро, законопроекты протащили через Совет Думы, проштамповали, проголосовали, как обычно... Но на этом "либерализация" УК не закончилась. Как мне стало известно от представителей Общественной палаты, готовится очередная серия поправок. Суть новаций - декриминализация товарной контрабанды.

- Что это означает на практике?

- Это означает, к примеру, что эшелоны с китайским контрабандным ширпотребом, поставка паленой водки или фальсифицированных лекарств - больше не преступления, а административные правонарушения. Кто это может лоббировать? Во всем мире товарная контрабанда, а не только контрабанда оружия или наркотиков, является тяжким преступлением. Она входит в разряд деяний, которые относятся к организованной преступности. Эта категория прсуплений подпадает под Конвенцию ООН против организованной преступности, которую Россия, кстати, ратифицировала.

Лоббисты, которые пробивают это, думаю, заинтересованы в том, чтобы были закрыты дела, которые до сих пор ведутся в Следственном комитете, в Следственном управлении ФСБ, в подразделениях дознания Федеральной таможенной службы, в Следственном департаменте Министерства внутренних дел. Это дела на многомиллиардные суммы. Как только это будут приняты эти поправки, все будет закрыто. Поэтому - уверен - с этим надо разбираться всерьез. Считал бы даже, что нужно проводить расследование в рамках уголовного дела, чтобы выяснить, кто включил такие поправки в законопроект по гуманизации УК.

Так вот, я выступил против этих нововведений. По просьбе главного редактора журнала "Однако" я написал на основании экспертных заключений статью, где сформулировал свою позицию. Вышла публикация в журнале, позже на ту же тему я дал интервью сайту "Свободная пресса".

- Кому-то это не понравилось? Кому именно?

- Мне позвонил Валерий Дмитриевич Зорькин и сказал, что моими оценками крайне недовольна госпожа Брычева, руководитель Государственного правового управления президента. Причем ее претензии заключались в том, что мне в принципе стало известно о готовящихся поправках. Я якобы чуть ли не нарушил какое-то секретное делопроизводство. Это же бред сумасшедшего! Какой может быть режим конфиденциальности относительно законодательных актов? Закон о полиции, никому, в принципе, не нужный, который ни на что не влияет, мы год обсуждали всенародно, а поправки в Уголовный кодекс, от которых зависят судьбы миллионов людей, никем не обсуждаются...

- Брычева потребовала вашего увольнения?

- После того, как Валерий Дмитриевич поговорил с Брычевой, был звонок от главы президентской администрации Сергея Нарышкина (это я говорю со слов Зорькина), который сказал, что я нарушил Федеральный закон о государственной гражданской службе в Российской Федерации. В нем - сказал Нарышкин - есть статья 17-я, которая называется "Запреты, связанные с гражданской службой", и пункт, который звучит следующим образом: "Запрещено государственному служащему допускать публичные высказывания, суждения и оценки, в том числе, о деятельности государственных органов, их руководителей, включая решения вышестоящего государственного органа либо государственного органа, в котором гражданский служащий замещает должность гражданской службы, если это не входит в его должностные обязанности". Если ты это положение нарушил, то ты должен быть уволен. Сама формулировка этого закона, на мой взгляд, ужасающая. Запрещено, допустим, говорить: "Как я счастлив, что вышел такой закон, который расширяет мои права!" А уж если ты сказал "хотелось бы, чтобы этот закон был пожестче", тебя вообще надо увольнять. Это что такое? Для кого такой закон о государственной гражданской службе – для современного общества или для покорного стада?

- И именно на основании этой нормы Сергей Нарышкин потребовал вашего увольнения?

- Он, как я понимаю, ничего не требовал, просто сказал, что я нарушил закон. И Валерий Дмитриевич передал мне суть их беседы. Я никогда бы не предавал огласке частный разговор с председателем КС. Но в данном случае - убежден - речь идет об общественной проблеме. Я спросил у Зорькина: "А что, вы считаете, это не входит в мои должностные обязанности?" В ответ на это я услышал, что вызываю недовольство не только Нарышкина, но и целого ряда судей Конституционного суда! Им тоже не нравится, что советник Конституционного суда посмел критиковать некий законопроект.

Я не стал ждать момента, когда мне впрямую скажут: "Мы вас должны уволить". Я сказал, что в этой ситуации подаю заявление и ухожу по собственному желанию. Потому что в такой обстановке я работать не хочу. Я не хочу работать с такими судьями, я не хочу работать с таким председателем Конституционного суда, который не мог ответить господину Нарышкину, что в мои функциональные обязанности критика законопроектов входит.

- Ваш случай похож на увольнение судьи Конституционного суда Кононова?

- Это разные истории. Я не судья Конституционного суда. В своих интервью господин Кононов подверг сомнениям принятые решения Конституционного суда. Он в недопустимой форме высказался в отношении руководителей страны. И ему его коллеги-судьи на пленуме Конституционного суда выразили недоверие.

Нельзя сравнивать меня, юриста-эксперта, и конституционного судью. В Конституционном суде работают советники совершенно разных убеждений, разных правовых позиций. Допустим, с Тамарой Георгиевной Морщаковой мы придерживаемся несхожих идеологических взглядов, у нас несовпадающие концептуальные подходы, но я всегда уважал ее позицию, а она - мою. И это очень хорошо, что в Конституционном суде всегда были представители совершенно разных идеологических и правовых школ и направлений. И только это позволяло принимать верные решения.

- Но в этом случае речь не идет об идеологических разногласиях?

- В этой ситуации речь идет о том, что может быть нанесен колоссальный экономический и политический вред стране. Я об этом говорил и буду говорить. И никто мне рот не заткнет.

[Право. Ru]

http://www.pravo.ru/review/view/51569/


Фото Право.Ru

В рамках курса по либерализации уголовного законодательства, взятого страной после встречи Президента Медведева с представителями бизнеса в феврале 2010 г., УК РФ за 2010—2011 годы претерпел существенные изменения. Поправки в кодекс внесены в общей сложности двадцать одним федеральным законом. Но впечатляет не только масштаб изменений — реформирование уголовного права ведется фрагментарно и непоследовательно, и этот недостаток определяет общее невысокое качество предлагаемых законодательных актов.

Беда первая — неоправданное ослабление наказаний

Самые большие изменения претерпевает институт санкций. Федеральным законом № 23-ФЗ от 07.03.2011 по 60 составам преступлений были убраны нижние пределы санкций. В этом вопросе российский законодатель не придумал велосипед, а воспринял распространенную юридическую технику многих стран, когда судье, как правоприменителю, дается больше дискреционных полномочий для постановления более справедливого приговора, который бы учитывал такой важный критерий, как индивидуализация наказания.

Однако по некоторым составам снятие нижних пределов санкций выглядит неоправданными, и это первая беда реформирования российского уголовного законодательства. Это касается, например, ч.1 и ч.2 ст. 162 УК (разбой, связанный с насилием над личностью (двухобъектный состав). Часть вторая, которая описывает деяние, совершенно с применением оружия, — тяжкий состав, поэтому убирать нижний предел (в старой редакции часть первая предусматривала лишение свободы на срок от 3 до 8 лет, а часть вторая – от 5 до 10 лет) выглядит почти так же, как если бы законодатель вручил разбойнику дубинку и разрешил орудовать ей на большой дороге. И это не единственный состав, который вызывает вопросы.

Беда вторая — противоречия уголовного закона с другими отраслями права

Второй бедой являются сохраняющиеся противоречия между российским уголовным законодательством и другими отраслями права. Лучше всего они проявляются на примере защиты прав собственности (вещного права) и экономической деятельности. Содержание охраняемых объектов (общественные отношения, складывающиеся по поводу собственности в гл.21 УК РФ, общественные отношения, складывающиеся в сфере экономической деятельности в гл.22 УК РФ) обычно устанавливаются не УК, а гражданским правом, но российский уголовный закон берется их регулировать или, по крайней мере, вкладывает в них новое содержание. Зачастую это приводит к криминализации правоотношений, законных с точки зрения гражданского права, и влечет за собой вынесение несправедливых приговоров.

Одним из главных способов причинения ущерба объекту собственности является хищение. В уголовном законе России под хищением понимается совершенные с корыстной целью противоправное безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества (примечание 1 к ст.158 УК РФ).

Многие исследователи отмечают, что в дефиниции хищения, как она сформулирована в УК, a priori заложена неопределенность и противоречие цивилистическому пониманию кражи. Критика такого противоречия и несогласованности усилилась после вынесения определения Конституционного Суда РФ, который отказался рассматривать жалобу Михаила Ходорковского на нарушение его конституционных прав статьей 160 и примечанием 1 к статье 158 УК. "Оспариваемые нормы уголовного закона в силу своей неопределенности создают реальную опасность их произвольного применения", — указал тогда в особом мнении судья КС РФ А.Кононов. По его мнению, в результате явно недостаточной определенности терминологии уголовного закона понятие безвозмездности как сущностного признака хищения в форме присвоения или растраты в правоприменительной практике толкуется вопреки его очевидному смыслу". "В уголовной правоприменительной практике этому понятию было дано явно расширительное толкование, включающее не только собственно безвозмездное изъятие, но и случаи предоставления в возмещение менее ценного имущества, что противоречит буквальному понятию безвозмездности", — считает А.Кононов. В свою очередь, российские ученые А.Федотов и А.Рахмилович пишут: "С точки зрения гражданского права кражей являются совершаемые без правовых (гражданско-правовых) оснований и помимо воли собственника (законного владельца) односторонние действия, которыми лицо приобретает фактическое владение на чужую вещь и тем самым обогащается и причиняет ущерб собственнику (законному владельцу) вещи, лишая его владения вещью".

При сопоставлении двух определений хищения, видна разница в понимании самого деяния, поскольку в признаки уголовного понятия хищения включено такое явление как обращение чужого имущества в "пользу других лиц". Уголовный кодекс полагает, что фактическое владение похищенной вещью может возникнуть не у похитителя, а у иных лиц. Гражданское право такого понимания не допускает: нельзя украсть не для себя, поскольку тогда нет извлечения выгоды для субъекта.

Беда третья — отсутствие последовательности и концептуального подхода

Стоит вспомнить изменения, вносимые в КоАП относительно расчета величины малозначительного хищения, превышение суммы которого влечет уголовное наказание. В первоначальной редакции КоАП мелким хищением признавалась сумма до 5 МРОТ, в редакции от 31 октября 2002 года порог был снижен до 1 МРОТ, а затем, в редакции от 22 июня 2007 года №116-ФЗ хищение чужого имущества признавалось мелким, если его стоимость не превышала сто рублей. Но уже менее чем через год, в редакции от 16 мая 2008 года, стоимость похищенного имущества, за которое не возникало уголовной ответственности, была повышена до 1000 руб.

Объяснить такие метания законодателя более чем затруднительно. Но они являются отличной иллюстрацией к рассказу о третьей беде реформаторов уголовного кодекса — об отсутствии концептуального подхода. Если концепция реформирования гражданского права писалась несколько лет, ее результаты вынесены на широкое обсуждение, реформирование в области уголовного права делается фрагментарно, отрывочно, логику рассуждений законодателя иногда сложно, а часто просто невозможно уловить. А если говорить об изменениях 2010—2011 годов, то складывается ощущение, что их инициаторы действуют в условиях жесточайшего цейтнота — стараются успеть внести как можно больше изменений в УК до момента истечения президентского срока Дмитрия Медведева. Возможно, они не надеются на второй срок и боятся реконкисты силовиков, которые остановят реформу уголовного закона. Но уголовное законодательство более, чем другие отрасли, влияет на судьбы людей, поэтому поспешность и непоследовательность законодателя в этой области несет в себе повышенный риск ошибки, а это вряд ли допустимо.
Автор: Денис Примаков, сотрудник Института проблем правоприменения

[Право. Ru]

http://www.pravo.ru/review/view/55873/

ПРАВОRU

Инициаторы ревизии института преюдиции в российском законодательстве, которых не устраивает преюдициальное значение актов арбитражных судов в уголовном судопроизводстве, начинают вербовать союзников. Сегодня в Госдуме прошел круглый стол, организованный думским комитетом по безопасности, в котором приняли участие депутаты нижней палаты парламента, сенаторы, представители Генпрокуратуры, Следственного комитета России, Минюста и трех высших судов — Высшего Арбитражного, Верховного и Конституционного. При этом "особое внимание было уделено случаям, когда достоверность установленных гражданским, арбитражным или административным судом обстоятельств ставится под сомнение доказательствами, собранными в ходе расследования по уголовному делу", — говорится в сообщении комитета.

Ст. 90 УК была изменена не так давно. В настоящий момент ее редакция гласит, что „обстоятельства, установленные вступившим в законную силу приговором либо иным вступившим в законную силу решением суда, принятым в рамках гражданского, арбитражного или административного судопроизводства, признаются судом, прокурором, следователем, дознавателем без дополнительной проверки“. Ранее, до принятия 29 января 2010 года скорректировавшего ее текст федерального закона, она предусматривала, что эти обстоятельства признаются без дополнительной проверки, если не вызывают сомнений у суда.

Но в Госдуму уже внесен законопроект (№ 525311-5), который вновь корректирует ее содержание. Его автора — председателя думской комиссии по законодательному обеспечению противодействия коррупции Алексея Волкова — беспокоит то, что "решения, принятые в процессе гражданского судопроизводства, преподносятся как истина в последней инстанции". "Следствие, прокурор упирается в некую стену, оказываются скованными этим решением по рукам и ногам. Было принято решение суда по материалам, которые были сфальсифицированы, что доказано материалами уголовного дела. А следствие не может довести эти дела до логического конца, поскольку есть решение, принятое в гражданском судопроизводстве", — говорил парламентарий.

Волков прямо указывал на самый громкий случай, когда благодаря преюдициальному значению решения арбитражного суда от преследования был избавлен фигурант уголовного дела — замминистра финансов Сергей Сторчак (его пытались обвинить в мошенничестве при урегулировании долга Алжира перед Россией, квалифицировав его действия как покушение на хищение $43,4 млн из федерального бюджета, однако Арбитражный суд города Москвы установил, что компании "Содексим", участвовавшей в сделке, действительно должны были заплатить эту сумму) и давал понять, что ему эта ситуация не понравилась. "Таких дел много, в том числе, известное дело Сторчака, — говорил он. — Там есть решение арбитражного суда, стороны довольны, нет претензий, а мы (следствие) не можем его отменить, поскольку там стороны процесса — только его участники, ни суд, ни прокурор не имеют права вмешиваться".

И, как следует из коммюнике по итогам заседания круглого стола, его идеи находят понимание. Участники мероприятия пришли к выводу о необходимости внесения изменений в ст. 90 УПК "с учетом особенностей исследования доказательств в гражданском, арбитражном и уголовном судопроизводстве". "Конкретные предложения" по редактированию законопроекта будут подготовлены с учетом сегодняшних "замечаний, отзывов и корректировок по существу вопроса".

http://www.pravo.ru/review/view/55873/

[Эксперт online]

http://expert.ru/expert/2011/28/tihaya-reforma/
«Эксперт» №28 (762)
/
18 июл 2011, 00:00

Панов Владимир

Уголовный кодекс меняют практически без обсуждения с общественностью и профессионалами. Итогом может стать разбалансировка всей правоохранительной системы

Фото: Gary Calton/ Panos Pictures/ Agency.Photographer.ru

Реформа уголовного законодательства близка к завершению. Государственная дума принимает третий пакет поправок в УК, внесенный президентом Дмитрием Медведевым в начале июня. Целями реформы провозглашены гуманизация уголовного закона, разгрузка мест лишения свободы и оздоровление деловой атмосферы в стране. Попутно из УК удаляются статьи, которые творцы законопроекта сочли правовыми анахронизмами.

Первый пакет поправок в УК вступил в силу в апреле 2010 года. Он запретил арест обвиняемых по экономическим преступлениям и облегчил наказания за эти преступления в попытке уменьшить незаконное давление правоохранителей на бизнес. В марте этого года президент подписал второй пакет изменений, примечательный главным образом отменой нижнего порога наказаний за нетяжкие преступления. По замыслу разработчиков, это помогло бы судьям индивидуализировать наказания, сделав уголовный закон более гибким. Нынешний пакет поправок идет еще дальше.

Когда Дума примет эти поправки — а в осеннюю сессию у документа неплохие шансы, поскольку законопроекты, внесенные президентом, у депутатов править не принято, — судьи смогут смягчать категорию тяжести деяния, но не более чем на одну ступень. То есть по своему усмотрению относить преступление, например, не к тяжким, а к средней тяжести. За впервые совершенные нетяжкие преступления никого не будут наказывать тюрьмой. Правда, обе поблажки — для деяний без отягчающих обстоятельств.

С 2012 года вводится новая мера пресечения — домашний арест. А с 2013 года и новая мера наказания — принудительные работы. Для этого в каждом федеральном округе появится центр, который будет направлять осужденных туда, где нужен их труд.

Нарушители экономических статей УК за первую такую провинность будут освобождаться от ответственности, если полностью возместят ущерб и уплатят штраф, в пять раз превышающий сумму причиненного ущерба.

Некрупные наркосбытчики, которые по совместительству и наркоманы (а таких, считают специалисты, практически 100 процентов), будут освобождаться от наказания, если согласятся на лечение (сроком до пяти лет) и суд признает его успешным.

Оскорбление и клевета перестанут быть уголовными преступлениями и переместятся в область административных правонарушений и гражданских исков. Декриминализуются также нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина, причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием (при отсутствии признаков хищения) и незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней или жемчуга.

И наконец, самая нашумевшая новелла. Не станет такого преступления, как «контрабанда» (статья 188 УК РФ). Авторы законопроекта решили, что так называемая товарная контрабанда — тайный ввоз разрешенных грузов — и без того карается статьей 194 («Уклонение от уплаты таможенных сборов»), которую они дополнили новыми санкциями. А ввоз наркотиков, оружия и прочих опасных материалов решено перевести в разряд преступлений против общественной безопасности, в отдельную статью 226.1.
Откуда что взялось

Не в последнюю очередь реформа УК стала дополнением к реформе пенитенциарной. СИЗО и колонии в России устарели, переполнены и нуждаются в разгрузке. При том что оправдательных приговоров наши суды, как известно, почти не выносят, а в палитре наказаний преобладает лишение свободы. Переход на западные стандарты содержания заключенных (тюрьмы вместо колоний, камерное содержание вместо отрядного) требует вестернизировать и юстицию. Гуманность напрашивается хотя бы из экономии. Перспективные «евротюрьмы» будет слишком затратно набивать нынешними темпами. К тому же неопасным преступникам выгоднее позволить искупить грехи трудом, а не превращать «первоходов» в парий — без надежд, работы и социальных связей, зато с исковерканной психикой и злобой на всех и вся. Словом, в контингент, малопригодный для модернизации страны.

Другая насущная задача — оздоровление экономики. Стабильные 2000-е быстро показали, как трудно удваивать ВВП, когда бизнес одолевают рейдеры и вымогатели в погонах силовых ведомств. Тема незаконного давления правоохранителей на бизнес обсуждается уже много лет. И в 2010 году по поручению Дмитрия Медведева ведущие российские правоведы под эгидой Института современного развития (ИНСОР) подготовили Концепцию модернизации уголовного законодательства в экономической сфере. Некоторые разработчики концепции полагают, что нынешняя реформа УК основана именно на ней.

Юристы констатировали: экономика России буксует, так как силовики-кор*руп*ци*онеры, злоупотребляя ка*ра*тель*ным потенциалом УК, выколачивают из бизнесменов мзду за закрытие липовых дел или вовсе отбирают у них активы. Они предлагали смягчить наказания для неопасных преступников, попавшихся впервые, убрать из УК арест как меру пресечения по экономическим преступлениям и отменить нижние пороги наказаний (чтобы суды могли «индивидуализировать» приговоры). Минюст и администрация президента эти пожелания учли.


Фото: Алексей Андреев

Правда, другие инсоровские советы остались за бортом. Авторы концепции рекомендовали переписать статьи «Кража», «Мошенничество» и «Присвоение или растрата» из-за слишком уж широкой трактовки этих деяний. По мнению правоведов, состав статей должен охватывать лишь вещи, движимое имущество, а не собственность вообще. «Эксперту» приходилось писать: «дело ЮКОСа» вскрыло ту особенность российского УК, что гражданско-правовой спор (например, о неисполнении инвестиционного соглашения) может быть при желании превращен в повод для уголовного разбирательства (см. «Приговор по нераскрытому делу», «Эксперт» № 29 за 2005 г.).

Еще 11 экономических статей УК законоведы вообще предлагали вычеркнуть за особую коррупциогенность. Это и актуальные «незаконная банковская деятельность», и «незаконное получение кредита» (ИНСОР предлагал добиваться справедливости по таким делам в административном и гражданском порядке), и экзотическое «невозвращение на территорию РФ предметов художественного, исторического и археологического достояния народов РФ и зарубежных стран» (за 15 лет действия УК эта статья применялась всего дважды и вкупе с другими, причем ни один из случаев обвинение не доказало).

Но все эти статьи благополучно пережили реформу. Видимо, разработчики сочли, если судить по удельному весу поправок, направленных на ту или иную цель в тексте третьего пакета, что гуманизация законодательства важнее предотвращения правоохранительного рэкета.
На усмотрение

Одним из гуманизаторских новшеств стала обновленная статья 56 «Лишение свободы на определенный срок». Согласно этой статье, те, кто совершил нетяжкое преступление впервые и без отягчающих обстоятельств, за решетку не отправятся.

Одновременно будет значительно расширен перечень нетяжких деяний. Теперь к ним относятся преступления, за которые закон карает не более чем тремя годами лишения свободы (а не двумя, как раньше). Вот лишь несколько добавлений: побои, истязания, принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации, развратные действия в отношении несовершеннолетних. Оправданна ли такая мягкость?

Вполне, считает единоросс Владимир Груздев, первый заместитель председателя комитета Госдумы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству. Он уверен, что гуманизация позволит разгрузить тюрьмы — за счет уменьшения рецидивов и снижения количества осужденных (они, как ожидается, будут к тому же приносить пользу на исправительных и принудительных работах, а не превращаться в профессиональных уголовников на деньги государства).

Правда, есть и другое мнение: дальше миловать уже некуда. «У нас и так самая гуманная судебная система, даже за убийство до 10 процентов осужденных получает условно», — возражает Владимир Овчинский, генерал-майор милиции в отставке, бывший советник Конституционного суда. За анекдотический мешок картошки, по его словам, в России давно не сажают: 85 процентов заключенных отбывает срок за тяжкие и особо тяжкие преступления. В таких условиях гуманизация никак не должна быть массовой. Иначе она в лучшем случае создаст в обществе атмосферу безнаказанности. А в худшем утопит улицы в криминале, если не уточнить в законопроекте, какие из нетяжких деяний достойны послаблений, а какие стоит карать по всей строгости.

Неоднозначно выглядит и пассаж о расширении судейского усмотрения (дискреции). Речь идет о разрешении судьям снижать подсудимым степень тяжести деяния. Это наводит на мысль о новых коррупционных горизонтах, которые теперь откроются перед вершителями правосудия. Владимир Груздев уверен, что бояться злоупотреблений нечего — гарантией от них станет улучшение кадрового отбора судейского корпуса. Над этим вопросом парламент со временем намерен поработать. Правда, учитывая несменяемость судей, кадровый отбор даст заметные результаты только через десятилетия.

В Думе не заметили, что дискреция «не вполне согласуется с логикой уголовного закона», как сдержанно выразился Конституционный суд в своем отзыве на реформаторские законопроекты, отметив, что, изменяя тяжесть деяния, суд будет покушаться на «объективный юридический критерий».

Расшифруем. Степень тяжести деяния жестко зафиксирована в статьях Уголовного кодекса в виде наказаний соответствующей строгости. Нарушьте связь между ними — и строгая градация преступлений будет размыта. За менее опасные деяния суды смогут карать жестче, чем за более опасные, и наоборот. А после отмены нижнего порога наказания судебная система и вовсе рискует погрузиться в процессуальный хаос.

Вот пример от экспертов Конституционного суда. Расследование преступлений от средней до особой тяжести позволяет оперативникам, например, прослушивать телефоны. Стоит суду понизить тяжесть деяния, и подобные следственные действия в одночасье будут сочтены незаконными. Процесс можно начинать сначала. Если, конечно, у судебных и следственных органов найдется время. К тому моменту они утонут в тысячах апелляций от тех, кто решил, что осужден несправедливо.

Кроме того, расширение степени судейской свободы исключительно взяткоемко по своей природе. Зачем так расширять коррупционный ресурс УК, тем более не предусмотрев никаких дополнительных страховок? Одновременно новшество чревато подрывом единого федерального стандарта законности, каковым является Уголовный кодекс. Как отмечает профессор Вячеслав Селиверстов, завкафедрой уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, третий пакет сулит такую разноголосицу в применении наказания, что даже Верховному суду будет нелегко ввести единообразие в судебной практике.

Так что если «холодного лета две тысячи двенадцатого» Россия может особенно не бояться, то очередного всплеска судейской коррупции и неразберихи — вполне. Остается лишь гадать, как разработчики третьего пакета собираются провести его через обязательную антикоррупционную экспертизу. Или как они обоснуют свой отказ от нее.
Разработчики реформы сочли, что гуманизация законодательства важнее предотвращения правоохранительного рэкета
Труд освобождает

Среди новаций есть и замена тюремного срока принудительными работами. В профильном комитете Госдумы уверены, что это расширение судейского арсенала сделает наказание более справедливым и неотвратимым, заполняя пробел между слишком легкими санкциями (условный срок) и слишком тяжелыми (лишение свободы). Принудработами, сроком не более пяти лет и с отчислением в казну 5–20% заработка, будут ведать особые исправительные центры. Эта мера станет альтернативой лишению свободы за преступления небольшой и средней тяжести, а также за некоторые тяжкие, совершенные впервые.

Откроем статью 15 УК РФ. Тяжкие преступления — умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание не превышает десяти лет лишения свободы. Выходит, те, кому ранее светила «десятка», теперь могут рассчитывать на вдвое меньший срок даже не заключения, а полной занятости по Трудовому кодексу? Тогда преступники, изувечившие журналиста Олега Кашина, вполне могли бы сдаться и трудоустроиться. Да и некоторых бандитов из Кущевской можно оставить перековываться в родном Краснодарском крае — на олимпийских стройках Сочи.

Фото: Witold Krassowski/ Panos Pictures/ Agency.Photographer.ru

Вот только частных работодателей такие кадры едва ли заинтересуют. Им выгоднее ввозить рабочих из Средней Азии, чем сторожить и обучать неквалифицированный и потенциально опасный контингент.

И это не говоря о том, что возможности для организации принудительных работ будут мизерными. Восемь специальных центров — по одному на федеральный округ, по оценке профессора Селиверстова, загрузят работой едва ли больше 1600 человек в год. Тогда как ФСИН готовится со временем уменьшить тюремное население России сразу на 300 тысяч заключенных (сейчас его численность превышает 800 тыс. человек — это третий показатель в мире после США и Китая).
Банкротство вместо тюрьмы

В том, что касается новаций, призванных облегчить жизнь предпринимателям, отметим новую статью 76.1. Она освобождает от ответственности тех, кто привлекается к ответственности впервые, но возместил ущерб и уплатил штраф в сумме, равной пятикратному размеру ущерба. Под действие этого механизма подпадает около двух десятков экономических преступлений. Причем в Думе не исключают, что собранные штрафы пойдут на компенсации тем, кто пострадал от недобросовестных коммерсантов.

С одной стороны, такая «шаблонная» санкция упростит работу судей. С другой, отмечает Вячеслав Селиверстов, не обошлось без занятного парадокса. Этот «закон шести ущербов» можно трактовать так: после освобождения коммерсанта от ответственности каждое следующее его привлечение будет «первым», раз за разом позволяя ему не сесть, а откупиться. Будем надеяться, что это не оставленная преступникам лазейка, а казус, который Госдума исправит.

Размышляя об экономических выгодах новации, трудно отделаться от мысли, что перед нами механизм для отпущения грехов богатым нарушителям закона: попался — откупился, не попался — продолжай в том же духе. Потому что для бизнесменов среднего достатка «закон шести ущербов» почти наверняка будет означать разорение. Сомнительная польза для экономики даже в сравнении с крупным фиксированным штрафом или пресловутой «посадкой». Остается одно утешение: если экономические статьи будут, как и прежде, использоваться для выколачивания из коммерсантов мзды или активов, то им будет грозить не тюрьма, а «всего-навсего» банкротство. Так что польза от новации сведется разве что к разгрузке мест лишения свободы. Разгрузке, впрочем, незначительной, если учесть, что сроки за чисто экономические преступления отбывает едва ли несколько процентов от общего числа заключенных.
Будущие российские «евротюрьмы» набивать нынешними темпами будет слишком затратно
За державу не обидно

Но самой неоднозначной выглядит поправка об отмене статьи 188 о контрабанде. Общим местом стали разговоры о декриминализации этого деяния, что верно лишь отчасти. Товарная контрабанда теперь приравнена к неуплате таможенных платежей, что все же предполагает разнообразные уголовные санкции вплоть до лишения свободы (впрочем, на меньшие сроки, чем по отменяемой статье 188).

Одно «но». Уже упомянутая статья 76.1, которая вводит послабления по экономическим преступлениям, разрешает освобождать от ответственности и впервые попавшихся контрабандистов. Хотя еще два года назад премьер Владимир Путин требовал для контрабандистов «посадок», авторы законопроекта уверены, что преступников и в этом случае выгоднее штрафовать, чем отправлять за решетку. Тем более что обвинение в контрабанде нередко становится лишь поводом для давления на предпринимателей. Есть и еще один довод: создание Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС требует от России, Белоруссии и Казахстана унификации ряда законов.

В свою очередь, Конституционный суд приводит такую статистику. За 2005–2009 годы количество зарегистрированных преступлений по статье «Контрабанда» возросло почти вдвое, с 4390 до 8506 (во многом стараниями Дальнего Востока). Такими же темпами растет и количество привлеченных к ответственности — с 1330 до 2482 человек. Столь дружное движение обоих показателей одними липовыми делами не объяснить. Стоит ли смягчать наказание за деяние, если оно становится все более опасным? Наша юстиция рискует уподобиться врачу, который вяло лечит растущую эпидемию гриппа, объявив ее насморком.

Но отмена статьи 188, возможно, покажется бессмысленной не всем. Вспомним дело главы Дальневосточной таможни генерала Эрнеста Бахшецяна, получившего срок по целому ряду статей. Этот процесс раскрутили не без участия местных структур ФСБ, которые Национальный антикоррупционный комитет открыто назвал «крышей» дальневосточной контрабанды. Структур, к чьим воинским частям и складам Бахшецян не пускал вагоны и контейнеры с неучтенным товаром из Китая. «Именно ФСБ крышует товарную контрабанду из Китая в Россию. Поэтому, конечно, им хотелось бы прикрыться», — уверен Александр Волков, гендиректор консалтинговой группы «Минфин», знаток Дальневосточного региона.
Правосудие на скорую руку

Законопроект, несмотря на всю свою значимость, к моменту представления в Думу не прошел стадию публичного обсуждения, которого удостоился, например, закон о полиции. Впрочем, в профильном комитете Госдумы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству считают, что в публичной дискуссии третий пакет и не нуждается, поскольку законопослушных граждан напрямую не касается. «Не миллионы все-таки, я надеюсь, у нас преступников, — говорит зампред комитета Владимир Груздев. — А в рамках профессионального сообщества законопроект очень активно менялся, обсуждался».

Как ни странно, самим профессионалам ни о каких прениях и коррективах ничего не известно. Они утверждают обратное: инициаторы и разработчики законопроекта — Министерство юстиции и Главное правовое управление президента РФ — продавливают поправки всеми силами, введя негласный запрет на любые обсуждения. Потому что открытая дискуссия грозит торпедировать документ, требующий серьезной доработки.

Но Кремль и Думу не заботит мнение даже тех юристов, которые разрабатывали законопроект. «Где-то сидят две-три головы, которые думают, что они знают все лучше всех. Торопиться-то некуда. Документ должен быть опубликован для обсуждения общественностью», — говорит бывший заместитель главы Верховного суда Владимир Радченко, который участвовал в разработке правовой реформы. Такая практика, по его словам, принята в Казахстане, где бизнес обязательно участвует в обсуждении законов экономической направленности. Очередную перекройку советского, по сути своей, Уголовного кодекса Радченко называет имитацией реформы. «УК с момента принятия и так был несовершенен, — считает он. — А накидали столько изменений, зависящих от того, какие ветры дули на вершине исполнительной власти, что УК стал еще сложнее и противоречивее, чем был когда-то».

«Убрать взяткоемкие положения из этого законопроекта, просто убрать, вычистить. Дать возможность экспертам провести анализ, еще раз по каждой статье, по каждой новелле», — считает Александр Волков. В качестве первого кандидата на «вычищение» он называет одну из обойденных реформой статей Уголовно-процессуального кодекса, которая, по его словам, важнее двадцати пакетов поправок в УК, поскольку перечеркивает любые попытки покончить с коррупцией в судебно-следственных органах. Это статья 148 УПК, в частности пункт 5, по которому отказное постановление по заявлению о преступлении можно обжаловать не только в суде, но и прокурору. Казалось бы, что плохого: на страже справедливости стоят и суд, и надзирающий орган. Но в 1990-е появилась опасная практика. По данным Волкова, почти любое заявление с экономическим составом преступления через месяц получает отказное постановление. Если заявитель смолчит, дело спустят на тормозах. Если же он обжалует отказ в суде, то прокурор, не дожидаясь решения судьи, отменит собственный отказ и направит дело на новое рассмотрение. Один такой цикл занимает более трех месяцев и может повторяться до бесконечности. Такой механизм просто обречен мгновенно стать коррупциогенным.

Надо ли добавлять, что все поправки должны быть гласными, а коррективы, предложенные правоведами, — должны учитываться и, уж во всяком случае, не отметаться с намеком «не лезьте не в свое дело». Чтобы не возникало ощущения, будто в России силовые и иные властные кланы делят между собой «поляну», манипулируя УК в узкопрофессиональных (продвижение ведомственных реформ) или корыстных (крышевание контрабанды и рейдерства) интересах. В противном случае инициаторы правовой реформы получат в сухом остатке блок уголовных законов, на который едва ли разумно ставить политическую или профессиональную юридическую репутацию. К слову, уже появились сведения, что Госдума готовит амнистию по экономическим статьям. И это показывает, что ни Кремль, ни законодатели на «гуманизирующий» эффект от третьего пакета поправок УК не слишком надеются.

[Татьяна Москалькова]

http://www.specletter.com/pravosudie...stuplenie.html


Татьяна МОСКАЛЬКОВА,
депутат Государственной думы, генерал-майор МВД
Несправедливые законы толкают людей на преступление
Российская система судопроизводства построена так, что максимально комфортные условия созданы для правоохранителей.
Несправедливые законы толкают людей на преступление 28 июля 2011
Следователям удобнее собирать доказательства, когда подозреваемый находится под стражей, поэтому суды санкционируют использование этой меры пресечения по отношению ко всем, на кого заведено дело. Кроме того, судье удобнее принимать решение единолично, что приводит к постепенному свертыванию суда присяжных. В результате презумпция невиновности у нас существует только на бумаге. А человеку, попавшему в поле зрения «правосудия», остается надеяться только на чудо.
1. Татьяна Москалькова, сегодня мы видим попытки свернуть суд присяжных
Татьяна Москалькова, сегодня мы видим попытки свернуть суд присяжных
2. Татьяна Москалькова, логика выносимых судьями вердиктов понятна далеко не всегда
Татьяна Москалькова, логика выносимых судьями вердиктов понятна далеко не всегда
3. Татьяна Москалькова, суды буквально штампуют решения о заключении под стражу
Татьяна Москалькова, суды буквально штампуют решения о заключении под стражу

Татьяна Москалькова, сегодня мы видим попытки свернуть суд присяжных

высокое качество (36,76 Мб) низкое качество (17,49 Мб)

Главный принцип судопроизводства в ходе уголовного процесса — справедливость. То есть то, что мы называем соразмерностью между деянием и наказанием. И достигнуть этой справедливости можно только тогда, когда сформированы настоящие механизмы создания доказательственной базы и признания этих доказательств сообществом, то есть участниками уголовного судопроизводства.

Неслучайно в результате известной реформы уголовного судопроизводства в 1864 году в России появился суд присяжных. Это высшая степень гарантии справедливости, когда формализованной системе доказательств и формализованному подходу профессиональных юристов противостоят представители народа, не обремененные юридическими познаниями, которые, выслушав приводимые на процессе доказательства, на основе бытового, общечеловеческого представления о справедливости принимают решение, что человек совершил преступление и должен быть наказан. А меру наказания определяет суд — в тех рамках, которые предусмотрены существующим уголовным кодексом.

Неслучайно также, что при социализме на смену суду присяжных приходит институт народных заседателей. То есть и при социализме мы сохраняли баланс между профессиональным судьей и непрофессиональными представителями народа, которые должны были установить, виновен человек или не виновен. На основе принципов гласности, доступности, публичности в ходе процесса оценивалось, насколько убедительна та система доказательств, которая была собрана следствием и представлена суду.

Восстановление суда присяжных было связано с тем, что народные заседатели стали формально подходить к судебному процессу, к уголовному судопроизводству. Очень важно, что присяжных больше, чем народных заседателей: народных заседателей было двое, присяжных — 12 человек. И одно из условий: их избирают из числа людей, которые не являются юристами-профессионалами, не были ранее судимы и не работали адвокатами, прокурорами, следователями. Именно так можно установить баланс между двумя составляющими: юридическим профессионализмом, с одной стороны, и восприятием общества явления, названного преступлением, с другой.

Суд присяжных у нас рассматривает только дела особой тяжести, когда решается судьба человека, когда возможно пожизненное лишение свободы, когда судьба человека переворачивается коренным образом. Хотя я считаю, что судьба человека в уголовном процессе коренным образом переворачивается с первых ступеней, с момента возбуждения уголовного дела. И очень важно, чтобы баланс между профессионалом и народным восприятием полностью соблюдался.

Сегодня мы видим попытки свернуть суд присяжных, который является наиболее существенной гарантией прав личности, в первую очередь обвиняемого. Появляются новые категории дел, которые не рассматриваются судом присяжных. На мой взгляд, необходимо поставить барьер на пути свертывания этого института.

Если мы посмотрим на практику рассмотрения уголовных дел, на практику уголовного судопроизводства в целом, то увидим большую разницу между числом оправдательных приговоров, вынесенных единолично судьей и судом присяжных. Большая часть оправдательных приговоров выносится судом присяжных.

Мы знаем, что следственные органы не любят, когда есть альтернатива и обвиняемый может выбирать, будет ли его дело рассматриваться судом присяжных либо единолично судьей. Я знаю случаи, когда на обвиняемого стараются всячески воздействовать, обещая ему, что его дело будет максимально лояльно рассмотрено судьей. Его уговаривают согласиться на рассмотрение дела единолично судьей, поскольку суд присяжных чаще выносит оправдательный приговор.

Сегодня существует очень опасное явление — когда судья пытается воздействовать на присяжных с тем, чтобы они вынесли вердикт, который он считает правильным в данном случае.

Я приведу конкретный пример — дело Сергея Черненко, когда судья остался недоволен оправдательным вердиктом, вынесенным присяжными. Под надуманными предлогами было признано, что состав присяжных формировался с нарушением закона. Был сформирован новый состав присяжных, и они вынесли обвинительный вердикт. Но, по свидетельству родственников, адвокатов и других участников процессов, еще до начала разбирательства судья вступал в контакт с присяжными и, нарушая закон, объяснял им, что перед ними преступник и их задача — осудить виновного.

Это совершенно недопустимое явление. Я думаю, существует система нравственности, которая обязательно вернет общество и к этому конкретному делу, и к явлению в целом. Судья обязательно должен соблюдать закон и те нравственные принципы, которые регулируют отношения между присяжными и судьей, напутствующим их вынести честный, справедливый вердикт, исходя из внутреннего побуждения и восприятия тех доказательств, которые были представлены.

[Право. Ru]

http://www.pravo.ru/review/view/58538/
2 августа 2011 19:42

Фото Право.Ru

В апреле в Госдуму был внесен законопроект (№ 525311-5), отменяющий неопровержимую преюдицию судебных актов, принятых в гражданском и административном судопроизводстве, для уголовного процесса. Его автора — председателя думской комиссии по законодательному обеспечению противодействия коррупции Алексея Волкова — беспокоит то, что "решения, принятые в процессе гражданского судопроизводства, преподносятся как истина в последней инстанции", которое "сковывает" следствие и прокурора "по рукам и ногам". Волков прямо указывал на самый громкий случай, когда благодаря преюдициальному значению решения арбитражного суда от преследования был избавлен фигурант уголовного дела — замминистра финансов Сергей Сторчак (его пытались обвинить в мошенничестве при урегулировании долга Алжира перед Россией, квалифицировав его действия как покушение на хищение $43,4 млн из федерального бюджета, однако Арбитражный суд города Москвы установил, что компании "Содексим", участвовавшей в сделке, действительно должны были заплатить эту сумму). "Таких дел много, в том числе, известное дело Сторчака, — говорил он. — Там есть решение арбитражного суда, стороны довольны, нет претензий, а мы [следствие] не можем его отменить, поскольку там стороны процесса — только его участники, ни суд, ни прокурор не имеют права вмешиваться".

Отношение редакции "Право.Ru" к этой инициативе — настороженное (это видно из заголовка материала "Заговор против преюдиции — в Госдуме обсудили ревизию ст. 90 УПК", в котором говорилось о начале обсуждения в Госдуме этого законопроекта), особенно с учетом того, что в качестве примера уголовного дела, которое на беду для страны развалилось из-за преюдиции, приводится процесс Сторчака. Тем не менее, право высказаться есть у представителей всех точек зрения, поэтому "Право.Ru" публикует написанную специально для портала статью Георгия Смирнова, сотрудника Следственного комитета Российской Федерации, кандидата юридических наук, майора юстиции.

***

Вступившие в силу с 1 января 2010 года поправки в УПК РФ, установили в уголовном процессе неопровержимую преюдицию обстоятельств, установленных вступившими в законную силу решениями суда. Теперь лица, в производстве которых находится уголовное дело, обязаны считать для себя безоговорочно установленными обстоятельства, факты или события, о которых говорится в этих судебных акта, субъект доказывания, несмотря на сформировавшееся внутреннее убеждение, обязан без проверки принять факты, установленные судом при производстве по другому делу.
Неопровержимая преюдиция и исторически сложившиеся основы российского уголовного судопроизводства

Одной из причин, побудившей законодателя внести эти изменения, скорее всего, является устранение из законодательства об уголовном судопроизводстве в 2002 году такой категории, как объективная истина. Основной довод сторонников такой реформы законодательства заключается в том, что наличие этого понятия в законе является идеологическим пережитком господствующей в советское время марксистко-ленинской философии, достичь этой истины невозможно, и эта категория не вполне соотносится с состязательным процессом.

Достижение объективной истины действительно не всегда возможно. Однако УПК РСФСР и не ограничивал возможности вынесения обвинительного приговора исключительно на ее основании: правоприменитель ориентировался на установление объективной истины, и только в случае невозможности ее достижения он мог исходить при принятии итогового процессуального решения из формальных процессуально-правовых средств.

Но полное исключение из законодательства об уголовном судопроизводстве этого ориентира повлекло за собой определенное "размывание" представлений о сути уголовного процесса. Некоторые правоприменители, а вслед за ними и ученые, стали утверждать, что объективная истина более нехарактерна для российского уголовного процесса.

Однако исторически сложившиеся основы, в число которых входит и объективная истина, на которых традиционно зиждется российское уголовное судопроизводство, да и в целом романо-германская модель уголовного процесса, невозможно изменить простым исключением термина из текста закона. Несмотря на отсутствие в действующем УПК упоминания об объективной истине, ею проникнуто множество институтов уголовно-процессуального права, начиная с основополагающих, заканчивая частными. В статье 6 УПК назначение уголовного судопроизводства сводится к следующим двум основополагающим идеям: к уголовному преследованию и справедливому наказанию виновных, а также к ограждению от уголовного преследования и иных, связанных с этим неблагоприятных правовых последствий невиновных.

Но возможно ли достижение этих целей, а, следовательно, и реализация назначения уголовного судопроизводства без установления обстоятельств события преступления таким, каким оно было в действительности, то есть без знания объективной истины? Ответ очевиден. Только истинные данные могут быть положены в основу справедливого обвинения виновного и оправдания невиновного.
Пороки приоритета формально-юридической истины в гражданском судопроизводстве с точки зрения уголовного

Между тем в гражданском судопроизводстве основная задача заключается в разрешении спора между сторонами, а приоритетной является, скорее, формально-юридическая, чем объективная истина. Исходя из этого, в гражданском судопроизводстве применяется правило, согласно которому обстоятельство, признанное обеими сторонами гражданского процесса, считается истинным и принимается судом без дополнительной проверки его достоверности.

В связи с этим решения суда по гражданскому делу не могут служить безусловным средством познания истины по уголовному делу, а, следовательно, и использоваться в качестве актов, имеющих неопровержимое преюдициальное значение. Ведь часто в орбиту уголовного судопроизводства попадают решения судов по гражданским делам и делам об административных правонарушениях, в которых устанавливаются обстоятельства, не соответствующие действительности. В практике гражданского судопроизводства распространены случаи представления истцом заведомо сфальсифицированных доказательств, которые суд при отсутствии возражений противоположной стороны считает установленными и истинными и кладет в основу итогового решения, встречаются случаи, когда не только истец, но и ответчик, будучи заинтересованным в неправосудном судебном решении, принимает активное участие в искажении фактических данных по делу, распространены случаи ложного представительства интересов ответчика по заведомо подложной доверенности и т.д. Определенной спецификой обладает процесс искажения данных по делам об административных правонарушениях.
Сложности с отменой судебных решений, имеющих преюдициальное значение

В настоящее время, к тому же, отсутствует эффективный механизм инициирования процедуры отмены судебных решений, принятых в рамках гражданского или административного судопроизводства и основанных на недостоверных фактических данных, которые опровергаются доказательствами, собранными по уголовному делу. Гражданское и арбитражное процессуальное законодательство в качестве основания для отмены таких решений предусматривает наличие вступившего в законную силу приговора суда, устанавливающего преступление против правосудия в широком смысле этого слова (ст. 311 АПК РФ, ч. 2 ст. 392 ГПК РФ).

Вместе с тем возбудить уголовное дело по факту совершения подобных деяний и довести дело до вынесения приговора представляется возможным не во всех случаях. Действующая редакция ст. 90 УПК не содержит упоминания о возможности преодоления преюдиции в случаях, когда в ходе досудебного производства будут установлены данные, свидетельствующие о недостоверности обстоятельств, легших в основу решения суда, имеющего преюдициальное значение. Это дало основание некоторым правоприменителям полагать, что неопровержимая преюдиция должна действовать даже в случае, если по уголовному делу будут установлены подобные обстоятельства, а возбуждение уголовного дела допустимо только после признания судебного решения, устанавливающего преюдициальные факты, неправосудным и его отмены.

Именно в связи с подобным правовым подходом в настоящее время в Конституционном Суде РФ находится жалоба господ Власенко на нарушение их конституционных прав статьей 90 УПК РФ. Как следует из жалобы, лицо, причастное к хищению принадлежащего им жилого дома подало иск и представило в суд заведомо подложные документы, инициировав судебное решение о признании за ним права собственности на принадлежащий заявителям жилой дом. С учетом того, что обстоятельства, содержащиеся в указанных документах, имеют преюдициальное значение, в возбуждении уголовного дела по факту фальсификации доказательств заявителям было отказано.

В подобных ситуациях следствие и обвинение фактически попадают в некий "процессуальный тупик", при котором, с одной стороны, не могут преодолеть преюдицию судебного решения и возбудить уголовное дело по факту деяния, повлекшего его неправосудность, с другой же стороны, для отмены данного судебного решения требуется наличие приговора, устанавливающего это деяние.

Однако препятствием к продолжению предварительного расследования может стать не только абсолютизация института преюдиции в правосознании некоторых правоприменителей, но и объективные факторы. Это, в частности, срок давности привлечения к ответственности, который, например, по делам о фальсификации доказательств (ст. 303 УК) составляет 2 года. Кроме того, как ГПК, так и АПК устанавливают трехмесячные сроки давности для обращения с жалобой на незаконное судебное решение для его пересмотра по вновь открывшимся или новым обстоятельствам (ст. 394 ГПК, ч. 1 ст. 312 АПК), который может быть соблюден не во всех случаях.
Выводы

Из изложенного выше следует, что, с одной стороны, имеющие преюдициальное значение решения судов, принятые в рамках гражданского или административного судопроизводства, зачастую фиксируют, в том числе в описательно-мотивировочной части, факты и обстоятельства, не соответствующие действительности. С другой стороны, процесс пересмотра таких решений крайне затруднен.

В результате действующая редакция ст. 90 УПК не только создает неустранимые препятствия к отправлению справедливого правосудия, так как позволяет причастным к преступлению лицам уклониться от уголовной ответственности, но и грубо нарушает конституционные права и свободы человека, в первую очередь, право потерпевшего на доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (ст. 52 Конституции РФ).

Подобное положение также не соответствует определенному Конституцией РФ и конкретизированному в уголовно-процессуальном законе принципу состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции РФ, ст. 15 УПК РФ), так как ставит сторону защиты и обвинения в заведомо неравное положение, при котором сторона обвинения фактически лишена возможности инициировать либо продолжать уголовное преследование лица, причастного, по ее мнению, к совершению преступления.

Неконституционна и нерациональна и сама правовая конструкция, при которой уголовное судопроизводство должно быть остановлено в случае наличия преюдициального судебного решения по гражданскому или административному делу, пока такое решение не будет отменено (а это может произойти лишь после вынесения приговора по другому уголовному делу, возбужденному по факту совершения деяния, повлекшего вынесение неправосудного решения). Эта процессуальная форма, искусственно и необоснованно затягивающая уголовный процесс, противоречит одному из основополагающих принципов уголовного судопроизводства – отправлению правосудия в разумный срок.

Все это свидетельствует о необходимости реформы института преюдиции, сложившегося в настоящий момент в российском уголовно-процессуальном законодательстве. Новый подход должен обеспечивать баланс между устойчивостью судебной системы, одним из элементов которой и является институт преюдиции судебных решений, и справедливостью правосудия, предполагающего возможность быстрой отмены упречного судебного решения.

Он может быть достигнут в случае установления процедуры, при которой следователь, дознаватель или суд, в производстве которых находится уголовное дело, при наличии совокупности проверенных доказательств, опровергающих обстоятельства, установленные судебным актом, имеющим преюдициальное значение, будет иметь возможность на основании мотивированного процессуального решения преодолеть преюдицию и продолжить уголовное судопроизводство. Неправосудное же судебное решение в дальнейшем должно отменяться на основании приговора, в котором будут установлены факты недостоверности отраженных в нем обстоятельств, и в том случае, если искажение этих обстоятельств повлияло на правосудность самого судебного решения.

На возможность этого подхода указал и Конституционный Суд РФ, слишком буквальное понимание определения которого № 193-О-П по жалобе Татевоса Суринова, скорее всего, и стало определяющим при принятии решения о введении неопровержимой преюдиции. КС указал, что "…не исключается дальнейшее совершенствование федеральным законодателем процессуального регулирования, направленного на преодоление коллизий, связанных с выводами о фактах, которые входят в предмет доказывания одновременно по уголовным и гражданским делам и устанавливаются соответственно судами общей юрисдикции и арбитражными судами".

[Александр Привалов]

http://expert.ru/expert/2011/41/o-na...notvorchestve/

Президент Медведев устроил публичную выволочку своим подчинённым, а равно и не вполне подчинённым за недопустимое промедление в важном вопросе: поручение дополнить уголовное законодательство мерами против так называемых фирм-однодневок дано президентом прошлым летом, но до сих пор не исполнено. Правительство перевело стрелки на Думу: мол, мы представили туда нужный законопроект ещё в январе — и ничего. Дума тут же доложила, что законопроект будет рассмотрен в начале следующей недели — читай, будет срочно принят. Между тем тут не всё просто. Упомянутый проект поправок в УК и УПК печален не только тем, что почти год лежал без движения; он ещё и просто слаб — принимать его в нынешнем виде неправильно.

Нет, вторая и третья части предлагаемой статьи 173.1 вполне разумны: и платить, и получать деньги за паспорт (доверенность) для организации юрлица — явно преступные деяния, за которые действительно нужно карать. Хуже с основной, первой частью. «Образование (создание, реорганизация) коммерческой организации в целях её использования для совершения одного или нескольких преступлений… а равно участие в деятельности такой организации в тех же целях наказывается…» — в смысле юридической техники это отчаянно плохо. Как доказывать, что компания организована с преступной целью? Если она перед тем, как творить преступления, законно перепродала хоть три пары штанов, этого уже не докажешь. Или: «участие в деятельности» — какого рода участие? На посту гендиректора — одно дело, уже на посту коммерческого директора — другое; а служить в злосчастной компании курьером — тоже уголовщина? Нет? А где это сказано? Или совсем интересное: по смыслу президентского поручения, новация должна ударить по учредителям однодневок. Она и ударяет, но очень уж расплывчато. Если учредитель фирмы один или их двое — ладно: обоих штрафуем или, там, гоним на исправительные работы. А если сорок учредителей — всех гоним? не всех? поровну — не поровну? А гендиректора караем жёстче учредителей или мягче? И где всё это сказано? Оттого-то и залежалась бумага: для приведения к приемлемому виду столь явно нерабочего законопроекта депутаты звали — и не дозвались представителей Минюста.

Главный порок проекта — сбивающаяся на бормотание краткость. Точно такую же, короткую и неработающую статью — о лжепредпринимательстве — из УК только-только удалили. Вот вместо того, чтобы то шило менять этим мылом, статью 173.1 и нужно было написать подробную, внятную, содержащую ответы хотя бы на очевидные вопросы вроде заданных выше. А теперь поздно, теперь уже мокрое горит — новелла будет принята как есть и возлагаемых на неё президентом надежд, я думаю, ничуть не оправдает. А вот вред от неё вполне предсказуем: слишком уж удобно будет пользоваться ею для заказных наездов и для шантажа. Со временем, хочется верить, судебная практика по части 1 статьи 173.1 установится более или менее разумная, но сколько десятков или сотен людей до той поры безвинно попадут под это колесо, никто не предскажет.

Но смело предскажу, что таких людей будет гораздо больше, если станет законом ещё один законопроект, продвигаемый большим начальником, — в этом случае, к счастью, не настолько большим. Глава Следственного комитета Бастрыкин представил публике подготовленный его учреждением проект закона о введении уголовной ответственности для юридических лиц. Нет, сам документ озаглавлен чуть осторожнее: мол, в отношении юрлиц предлагается «ввести институт уголовно-правового воздействия»; но в интервью Бастрыкин прямо говорит об уголовной ответственности фирм и корпораций, чем, на мой взгляд, вводит читателя в тяжкое сомнение. Ведь наверняка же юрист — неужели не читал нашего УК? Ведь там в статье 19 прямо сказано, что «уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо», а компания — она не только не вменяемая, но и вообще не физическая! Сомнение будет зряшным. Г-н Бастрыкин наш Кодекс читал, прекрасно понимает, как резко предлагаемое новшество противоречит основам нашего права, — потому-то в своём интервью так долго и расплывчато говорит об опыте иных держав, который-де именно такие меры нам подсказывает. Только это неправда: ничего подобного опыт серьёзных держав нам не подсказывает. Не поручусь, что во всех, но во множестве серьёзных юрисдикций нет, как мы привыкли в России, отдельно уголовного и отдельно административного кодекса, а действует единый Criminal code или, там, Penal code. А потому ссылки Бастрыкина на опыт этих стран есть прямое очковтирательство: если там есть нечто разумное о компаниях в Penal code, так и у нас оно либо уже есть, либо должно быть — в КоАПе, а не в УК!

(В скобках замечу, что в вопросах законотворчества ссылки на зарубежный опыт и вообще надо применять крайне осторожно: глобус велик — мало ли где что удумали! Если уж право какой-либо державы нравится нам неодолимо, давайте аккуратно переведём и примем разом всю тамошнюю нормативную базу, например, по хозяйственному праву, специально оговорив вносимые в неё — в уважение здешних обычаев — точечные изменения. Это хотя бы в принципе допустимо. Не хотим? Ну и правильно, не станем переводить. Но бессвязное заимствование одного юридического инструмента оттуда, другого отсюда добра не сулит наверняка, и об этом давно пора и разговоры-то прекращать.)

Новация, не впервые уже проталкиваемая Бастрыкиным (см. также «О силовых кулибиных», «Эксперт» № 12), имеет одно и только одно реальное основание: следственным органам не хватает полномочий, уже сегодня позволяющих им грозить юрлицам административными карами. Им нужно право грозить юрлицам — а значит, и любым людям, прямо или косвенно связанным с этими юрлицами, — уголовным преследованием. Такого права им давать нельзя, если только нам не кажется, что в этой сфере остро недостаёт злоупотреблений. А для борьбы и с теми же однодневками, и с выводом денег в офшоры и с прочими подобного рода вещами и вправду невредно бы нажать на юрлица: повысить для них и размер ответственности, и срок давности — в рамках КоАП. К сожалению, такого шага никто не лоббирует, поскольку он не взяткоёмок.