*828. Навстречу моногамии

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5795497.shtml

09 декабря 2013, 17:27

Человек несовершенен, а многие особи — особенно. В этом каждый может убедиться, достаточно оглядеться вокруг. Это было известно всегда. С тех пор как люди стали задумываться о своей собственной сущности. Чем больше они к себе приглядывались, тем сильнее им хотелось «откорректировать» homo sapience. Основным орудием «корректировки» на протяжении всей человеческой истории было и остается государство с его репрессивным аппаратом, этот неисчерпаемый источник всевозможных табу, возведенных в закон заклинаний и ритуалов. При том что «шаманы», «жрецы» и прочие претенденты на кураторов человеческого поведения и мыслей никуда не делись, а лишь называются нынче по-другому — депутаты, политики, президенты. Некоторые так и по повадкам, и по складу мыслей от своих древних «коллег» не так уж далеко ушли. Впрочем, не будем о том, что можно и так увидеть в выпусках новостей федеральных телеканалов. Средневековье и теперь «живее всех живых».

Пытливый человеческий ум, конечно, не устает задаваться вопросами, на которые все никак не может найти ответы, а однажды было уже найденные в какой-то момент своего развития — отвергает. Потому как ответы устарели. К примеру, откуда мы на Земле взялись, как появились? Или вот такой вопрос: каким образом у людей возникла моногамия и почему?

Некоторое время назад, в пору увлечения многих марксизмом, казалось, что работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» исчерпывающе дает ответ в том числе и на этот вопрос. Однако теперь, в эпоху развития биохимии, биофизики, биотехнологий, генетики и прочих наук, залезших в человеческий организм на небывалую ранее глубину, уже выглядит не так однозначно.

При том что, собственно, само появление моногамии называют главной «сексуальной революцией» в истории человечества (соответственно, то, что произошло в 60–70-е годы ХХ века, скорее нужно называть сексуальной контрреволюцией), однозначного, бесспорного и признаваемого всеми учеными объяснения этому явлению так и нет. При том что с точки зрения эволюции моногамия, прагматично рассуждая, «не эффективна», непрактична, ибо тормозит развитие и распространение того или иного вида. И не случайно в природе она встречается крайне редко. У млекопитающих – лишь у 4–5% от всех видов. К примеру, у бобров, волков и сурикатов. Говорят, еще с этим делом вроде как все нормально у тараканов, причем на размножение их популяции явных негативных эффектов это вроде бы не оказывает. Хотя мы не знаем, что бы сделалось на планете, не будь тараканы моногамны.

Уже известно, что за любовь и привязанность в мозгу человека отвечает, в частности, гормон окситоцин. Современные журналы по медицине, психологии и сексологии (все они, конечно, издаются на английском языке) переполнены всевозможными исследованиями на эту тему. Когда, к примеру, подопытным людям впрыскивают в том числе этот гормон, наблюдая за тем, что происходит в их мозгу при показе фотографий любимых людей или просто привлекательных. И вот биологи приходят к выводу: похоже, что этот самый окситоцин – это еще и гормон моногамии.

Раз выявлен определенный гормон, стало быть, можно корректировать человеческое поведение?

Впрочем, оставим биологию биологам. Но вспомним лишь, что практически все научные и технические изобретения человечества рано или поздно оказывали важное, а подчас и драматическое воздействие на развитие общества и государства. Особенно, конечно, по этой части люди преуспели в изобретении всевозможных орудий по истреблению себе подобных. От лука и стрел до ядерной бомбы. Роль оружия в истории человечества, пожалуй, наибольшая. Но, возможно, сейчас мы присутствуем в начале эры, когда такую решающую роль будут играть уже именно биотехнологии?

Раньше люди тоже как-то все пытались исправить те «несовершенства», которыми их, по их субъективному разумению, наделила природа (или кто там их создал, по версии креационизма). Африканские племена до сих пор искусственно вытягивают шеи девочкам при помощи специальных колец. А чего только люди не делали с ушами, губами и прочим частями тела. Вон в Корее сейчас эпидемия пластических операций – чтобы женские губки не «бантиком», а в форме постоянной улыбки. Чуть-чуть «джокер» получается.

На наших глазах создаются технологические возможности – биотехнологические – менять в человеческом организме, поведении, характере практически все, что угодно. То, о чем раньше лишь мечтали, ставя опыты над узниками концлагерей, нацистские приверженцы идеи «улучшения человеческой расы», сейчас становится уделом рутинных исследований в современных биологических лабораториях. То есть «технологически» уже в обозримом будущем может стать возможным если не «выведение», то как минимум коррекция любой породы людей – послушных, агрессивных, спортивных, работящих и узконаправленно креативных.

Термин «инженеры человеческих душ» может стать буквальным. Согласно научным прогнозам, исходящих из нынешних темпов развития биологических и генетических исследований, уже в самые ближайшие годы можно будет технологически полностью «скопировать» мозг конкретного человека. Значит, осуществимой становится и следующая операция. Как на компьютере, когда после «copy» идет «paste». Клонирование многих жизненно важных органов – дело ближайших 10–20 лет. Клонирование всех человеческих органов – достижимо уже к середине нынешнего века.

Переводя это все в политическую плоскость, авторитарный диктатор, дорвавшийся относительно молодым до власти году этак в 2018-м, вполне может рассчитывать на то, что станет «технологически» вечным.

В буквальном смысле этого слова, его выходящие из строя «запчасти» будут по мере надобности просто менять на новые. По заявкам восторженных трудящихся. И никакие выборы уже просто не нужны. Ибо незачем переизбирать того, кто вечен. Альфа-самцы в политике станут абсолютно несменяемыми, и настанет эра политической моногамии.

На самом деле, конечно, все зависит от тех институтов, которые действуют в том или ином обществе. Все ровно так же, как и с другими технологиями. На протяжении всей человеческой истории действовала определенная корреляция между достигаемым уровнем технологического развития и общественным, государственным устройством. В марксистской системе координат это описано как соотношение «базиса» и «надстройки». И при всем кажущемся некоторым «излишне материалистичным» подходе на самом деле толком эту теорию опровергнуть весьма затруднительно. Как и то, что при определенных условиях, когда технологическое развитие обгоняет развитие государственных институтов, они, соответственно, начинают его тормозить, и то или иное общество входит в состояние кризиса, выход из которого возможен либо в виде реформ, либо в виде революции, либо в виде гибели данного государства в конкурентной борьбе с другими.

Возможно, мы уже живем в начале эпохи, когда нам предстоит наблюдать за тем, как развитие всевозможных наук о человеке, появление все новых биотехнологических возможностей не только приведет к еще большему обострению всемирной конкуренции за качественный (квалифицированный в том числе) «человеческий материал», но и явит в новой форме кризис и даже гибель тех государств, чьи общественные институты будут неадекватно отсталыми по отношению к новым технологическим возможностям человечества.
Американская разведка может ежедневно отслеживать перемещения 5 млрд абонентов по всему миру
Оружие массового слежения

Агентство национальной безопасности (АНБ) США обладает программами, которые позволяют ему отслеживать местонахождение и перемещение около 5 млрд... →

При одних институтах новые технологии могут быть использованы во благо людям и под их общественным контролем. В других – в основном против населения и в интересах узкой клики узурпаторов. Даже при вполне зрелых демократических институтах современные формы тотального электронного слежения и контроля все чаще создают опаснейшие ситуации попрания человеческих прав. В этом смысле скандалы по типу «дела Сноудена» и вскрывшейся тотальной слежки АНБ США за вся и всеми – лишь одно из проявлений кризиса современной демократии в тех ее формах, в каковых она зародилась еще в Древней Греции. Другим проявлением такого кризиса, наверное, можно считать неспособность современной электоральной демократии вырабатывать, выдвигать и поддерживать эффективные политические и экономические решения, которые не были бы популистскими или завернутыми в популистскую обертку-обманку (в таких играх абстрактный Чавес, как правило, всегда переигрывает ответственного политика, честно признающего, что надо временно затянуть пояса во имя процветания в будущем).

Но еще большие проблемы стремительное развитие современных технологий создает в странах с неразвитыми институтами, где у общества просто не успело сформироваться даже минимального иммунитета по отношению к тоталитарным поползновениям на свои права и свободы.

Возможно, мы живем сейчас если уж не при «конце истории» в том смысле, как его описали разные фукуямы и хантингтоны, но в начале «конца политики» в том виде, в каком люди привыкли ее воспринимать в последние пару сотен лет. Как войны перестают быть эффективным средством защиты и распространения государственных интересов (хотя нам, конечно, трудно поверить в то, что нас уже никто не собирается завоевывать и оккупировать), так и выборы, уличные митинги, революции могут со временем перестать быть средствами важных общественных изменений.

Возьмите тоталитарный электронный контроль-слежение-подслушивание (камеры слежения, всевозможные универсальные электронные карты-ID, базы данных с вашей биометрией, отслеживание ваших покупок, передвижений в виртуальном пространстве интернета и пр.), добавьте генной инженерии (при все более отчетливом проявлении «медицинской сегрегации» — когда часть общества, меньшая, может себе позволить современные методы лечения, омоложения и в конце концов «замены запчастей», а другая, большая, нет).

Смешайте, но не взбалтывайте, до полной остановки всех социальных лифтов. И добро пожаловать в мир, все кажущиеся пороки которого могут быть исправлены на уровне субъективного их восприятия, в вашем корректируемом сознании и воображении. А коррекция общественного поведения может быть осуществлена в ходе спецоперации в виде отправки всех недовольных и не соответствующих общим стандартам к «докторам». Или «докторов» к ним. Для биотехнологической коррекции. Осталось лишь подождать, кто первым докопается до гормонов и генов власти и тщеславия и должным образом их отрегулирует. Причем это уже не будет предметом рассмотрения государственных институтов и общества в целом в контексте внесения поправок в какую-то там конституцию.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Содержание темы:

01 страница
#01. Георгий Бовт. Навстречу моногамии
#02. Георгий Бовт. Еще век воли не видать
#03. Георгий Бовт. Родина или фарс
#04. Георгий Бовт. От Плющенко до жирафа
#05. Георгий Бовт. Догнали и перегнали СССР
#06. Георгий Бовт. Хотели русские войны?
#07. Георгий Бовт. Тебя это не касается
#08. Георгий Бовт. Двадцать лет исканий
#09. Георгий Бовт. O том, способен ли был Советский Союз пережить август 91-го
#10. Георгий Бовт. Слив и перезапуск Новороссии
02 страница
#11. Георгий Бовт. Мечта «совка». 12.10.2015, 18:49

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5814849.shtml
О том, почему Кремль отпустил Ходорковского
Политолог
23 декабря 2013, 08:16

В истории освобождения Михаила Ходорковского столько загадок и почти мистических совпадений, что остается пожалеть, что Том Клэнси умер. У него получился бы классный триллер. Там наверняка нашлось бы место описанию не только рассудочных шпионских схем, но и всякой «романтики». В жизни все проще. И даже гибель в день помилования МБХ в автокатастрофе Гаджи Махачева, человека, по депутатскому запросу которого началось первое «дело ЮКОСа», вряд ли подбросит дровишек в костер конспирологии: просто не надо гонять по разделительной со скоростью 150 км в час.

Освобождение Ходорковского, увы, не стало, вопреки утверждению восторженных оптимистов, «победой правозащитного движения в России». Хотя многие правозащитники, а также крупные предприниматели (я бы упомянул и бизнес-омбудсмена Бориса Титова) не раз выступали за освобождение Ходорковского, этот дар преподнесен не им. С точки зрения власти, правозащитники – это не участники равноправного диалога, это лишь деталь декорации такого диалога. А декорация выстроена не для внутреннего потребления. Она обращена лицом на Запад.

При всех возможных негласных договоренностях с Ходорковским, оговоренных разными Николай-Иванычами в штатском, посетившими его в колонии, его освобождение – это сделка именно с Западом.
Михаил Ходорковский получил свободу благодаря Ангеле Меркель
«Его разбудили ночью и сказали, что он выходит»

Пунктов в ней может быть несколько. Самый очевидный и уже всеми описанный – это попытка поправить имидж страны накануне Олимпиады. Я и сам было год назад думал, что Ходорковского освободят накануне Олимпиады, при том что Навального вполне могут посадить после (просто два статусных «политзаключенных» — это слишком для одного режима). Но раскручивание третьего «дела ЮКОСа», нарочитое сужение двух амнистий так, чтобы Ходорковский под них не попал, мою уверенность свело на нет. ВВП опять удивил.

Освобождение Ходорковского, напомнившее многим высылку (только не через Берлин, а через Франкфурт) в феврале 1974 года Солженицына, еще внешне походило на спецоперацию по обмену шпионами. Что любопытно, в День чекиста. Она в результате и может таковой оказаться. И именно отсюда может происходить тот самый «немецкий след» в деле освобождения Ходорковского, который всех несказанно удивил.

Мало кто помнит, что летом 2013 года суд в Штутгарте осудил за шпионаж двух немцев (а может, и не немцев), 20 лет поставлявших в Россию секретную информацию. Они проходили на процессе под именами Андреаса и Хайдрун Аншлаг. Судя по всему, это была классная работа, и Москве удалось получить секретные данные об операции НАТО в Афганистане, развертывании ПРО в Восточной Европе, отношениях между ФРГ и США и т.д. Их «сдало» ФБР в октябре 2011 года, которое в свою очередь получило информацию о сети российских разведчиков — нелегалов от предателя-перебежчика Александра Потеева.

Их адвокат Хорст-Дитер Петчке тогда признался, что переговоры об обмене уже ведутся и «он может состояться в любой момент».
В Берлине состоялась пресс-конференция Михаила Ходорковского.

По некоторым данным, вопрос поднимался и на личной летней встрече Ангелы Меркель и Владимира Путина, хотя представители обеих сторон это отрицали. Посмотрим, где всплывут вскоре супруги Аншлаг. Если мы вообще об этом, конечно, узнаем.

Это помимо того, что вообще в той или иной мере «немецкий след» можно найти чуть ли не во всех проявлениях российской европейской политики. Похоже, еще чуть ли не с екатерининских времен у наших правителей утвердилось мнение, что кроме немцев в Европе толком разговаривать и договариваться особенно не с кем. Ну, или воевать. Сюжет с Ходорковским в этом смысле – лишь часть многопланового взаимодействия с Германией по множеству других вопросов, от газовых до визовых и украинских. При всем том, какое место занимают права человека в германской политике и роль экс-министра Ганса-Дитриха Геншера в этой истории.

Другой «размен» просматривается в решении администрации Обамы, состоявшемся в минувшую пятницу. Оно ожидалось неделей ранее, но почему-то затянулось. Речь о «списке Магнитского».

По известному закону этот список подлежит ежегодной ревизии (туда могут включаться новые фамилии, а также исключаться имеющиеся), его открытая часть публикуется. Другая часть может быть засекречена администрацией. По информации из конгресса, в том числе от инициаторов закона, еще неделю назад предполагалось, что список будет расширен примерно на 20 фамилий, там должны были фигурировать высокопоставленные чиновники силовых органов. Сенсационным (для конгрессменов) образом этого не произошло. Конечно, не Ходорковский мог быть тому причиной, или, по крайней мере, единственной причиной: сейчас между Москвой и Вашингтоном наметился деликатный диалог по целому ряду направлений, включая Сирию и Иран. Так что не время «кидаться камнями» в стеклянные теплицы друг друга. Просто так совпало.
Белый дом отказался от планов по расширению «списка Магнитского»
Список Магнитского остался прежним

Еще одно совпадение – визит влиятельнейшего Генри Киссинджера в Москву в самом конце октября. Он встречался с Путиным и главой администрации Сергеем Ивановым. О чем говорили, так никто и не узнал. О том, о сем. Киссинджер – это не фриковый баскетболист Деннис Родман, зачастивший в гости к северокорейскому вождю. Он выполняет самые деликатные просьбы руководства США. А еще он представляет могущественную Kissinger Associates (связанную, в частности, с группами JP Morgan и Goldman Sachs и др.), своего рода часть «мирового правительства». Ее еще называют «масонской ложей» мировой финансовой системы, интересующейся в том числе нефтегазовыми проектами.

Без ее неформального «агремана», говорят, не оформляется большое число сделок мирового масштаба. 12 ноября Николай-Иванычи убедили Ходорковского написать прошение. Чуть позже «Роснефть» подписывает с ExxonMobil очередную порцию значимых соглашений в области нефтедобычи с использованием имеющихся у американцев современных технологий. Опять-таки просто совпадение.

Все эти совпадения говорят как минимум о том, что между Москвой и Западом остаются каналы высокого уровня доверительного взаимодействия, которые не дают нашим отношениям сорваться в безудержную враждебную истерию. И слава богу.

Что теперь делать самому Ходорковскому? Возможно, он связан некоторыми обязательствами: его пресс-конференция в Берлине укрепила такое впечатление. Если да, он будет их выполнять. Путин, выпуская его, в этом был уверен. Как он выразился в отношении допуска Навального на московские выборы — если бы тот представлял опасность для системы, его бы на выборы не пустили. И хотя он потом поправился – мол, правовыми методами – это, пожалуй, квинтэссенция всего, что он наговорил на пресс-конференции за четыре часа.

Ходорковскому теперь нельзя заниматься политической деятельностью, особенно в «стиле Навального»? Да, но Ходорковский уже и так вряд ли вписался бы в нынешнюю полумертвую «политику».

Даже если бы он, в порыве безумия, скажем, принялся финансировать политические партии типа «Яблока», как раньше, то те бы в ужасе прибежали, словно с горящими угольями на руках, на Старую площадь с воплем: «Что нам с этим делать?!» А уж там бы и решали.

Есть ли какие-то обязательства по части «невозбуждения» новых судов против «унаследовавшей» ЮКОС «Роснефти», «неареста» счетов и пр.? Весьма вероятно (о чем, видимо, Ходорковский и написал в своем письме Путину, приложенном к прошению о помиловании), но возможности лично Ходорковского остановить или отозвать уже имеющиеся иски иностранных акционеров ЮКОСа не так велики.

Ряд исков уже удовлетворен, и «унаследовавшей стороне» пришлось раскошелиться. Все-таки тамошняя судебная система не работает просто по свистку, хотя, наверное, некие неформальные «пасы» возможны. Также сегодня юридически «Роснефть» защищена гораздо лучше. Впрочем, «пакт о ненападении» от Ходорковского ей, с нынешним перегруженным портфелем кредитных обязательств, отнюдь не помешает.

То есть Ходорковский не опасен не только политически, но и юридически.

Намного более опасным для нынешнего режима стал бы некий «заговор», санкции против российских компаний и денег. Самый крайний случай – это когда, скажем, в порыве эскалации конфронтации по линии Россия — Запад арестовываются, к примеру, транзитные cчета в каком-нибудь Bank of New York, а это львиная часть долларовых транзакций. Москва чувствует эту угрозу: отсюда усиление курса на «деофшоризацию» экономики. Другое дело, что цена «деофшоризации» во всех ее причудливых и многообразных проявлениях в сегодняшних российских политических условиях может оказаться намного выше для экономики самой России, нежели цена выстраивания нормальных отношений с Западом. Более того, эта «экономическая автаркия» серией «точечных» ударов может эту экономику окончательно добить.

Выход на свободу после десяти лет заключения – это своего рода шок, от которого Ходорковскому еще надо прийти в себя. Он сидел в тюрьме столько же, сколько был богатым. Возможно, третья часть его жизненной драмы – это будет просто частная жизнь ради себя и своих близких. И это как раз было бы самым понятным ее продолжением.

Многие почему-то прочат Ходорковскому благотворительность, особенно в области образования и науки. Возможно, так и будет, хотя у меня есть кое-какие сомнения. Упадок образования, дремучесть мозгов, скудость творческой мысли, непрофессионализм – главная беда современной России. Даже катастрофа. Ходорковский в свое время сделал на этой стезе немало, создав целую сеть просветительских и образовательных проектов. Но эти усилия должны быть масштабными и долгосрочными. Могут пройти десятилетия, прежде чем хоть как-то выправятся мозги и командные посты займут представители поколения не только «не поротого», но и прогрессивно мыслящего.

Вместе с тем многие известные и по-своему яркие выпускники его проектов сегодня находятся в авангарде политического мракобесия. Они не стали «лучами света в темном царстве», оказавшись беспринципными флюгерами-карьеристами. Верховная власть на столь удручающем фоне остается «главным европейцем в России». И предпочитает вести содержательный диалог, вернее решать вопросы, не столько с просвещенной частью российского общества, сколько с генри киссинджерами, ангелами меркель и гансами-дитрихами геншерами. Для прочих – четырехчасовые пресс-конференции в духе сеансов массового гипноза. Впрочем, аудитория, как все, наверное, заметили, того стоит.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5898037.shtml
О том, чем патриот отличается от негодяя

Политолог
10 февраля 2014, 11:49

У нас в университете был «патриот». Член партии. Кажется, его звали Стасик. Думаю, он был еще стукачок. Едва речь заходила о политически «деликатных» (то было время позднего брежневского маразма) вещах, он менял выражение лица на строго официальное и начинал говорить как с трибуны партсъезда. Потом уехал. В США, разумеется. Таких было много. Комсомольские и партийные активисты, почуяв ветер перемен, поднявшийся от распавшейся советской империи, ловко перенаправили его в свои паруса.

Сейчас вот опять на патриотизм стали напирать. Напрашивается продолжение от Михаила Евграфовича — «…видать, проворовались». Ну да. Но это вечное. Есть и преходящее. Идет поиск, многое не устоялось. И неизвестно, на чем сердце успокоится. Слишком много политиканства, суеты и конъюнктуры. И претендентов в натужные патриоты.

Вот один топ-менеджер Mail.ru усмотрел крамолу в игре «World of tanks». Там, видите ли, есть не только советские танки, но и фашистские, которые иногда бьют советские. Хотел «стасик» прокукарекать «в струю», но здравый смысл почему-то возобладал, «стукачка» уволили, тем более что компания, как я понимаю, зарабатывает на предоставлении онлайн-доступа к игре.

Однако сама тема Великой Отечественной становится похожей на минное поле. Куда ни ступишь — ничего нельзя.

Вот уже нашелся свой «стасик» в Совфеде: закрыть, мол, надо CNN, поскольку ее рейтинг «уродливых памятников» включил монумент защитникам Брестской крепости. Мы к памятнику привыкли, он для нас неуязвим, он дорог и воспринимается иначе, чем для людей другой культуры. Но отчего мы так болезненно реагируем на их неадекватность нашему мировосприятию? В свое время памятник Вучетича «Алеша» тоже критиковали за слишком длинный меч — мол, им махать нельзя, но истерики по этому поводу не было.

Наверное, потому, что новая русская гражданская нация, сама ее система ценностей не устоялись.

Они пока представляют собой бульон из немножко православия, немножко имперскости — непонятного свойства, немножко народности из флакона с названием «Патернализм», немного здорового национализма и нездорового шовинизма (пока непонятно, как их вберет в себя будущая гражданская нация, если она таки сложится). Здесь же — сакрализируемые события Второй мировой войны. Бульон пока не доварился, но желающих снять пену предостаточно. Причем чем громче вопит такой «патриот», тем больше требует дисконта или премии за свои шарлатанство и непрофессионализм.

Или взять Олимпиаду. С одной стороны, всякая ее критика (за расточительство, за какие-то недочеты — а где их нет?) воспринимается как подрыв государственных устоев. Не придумают ли статью «За отрицание Олимпиады»?

Сверху идет команда — дать пропагандистский отлуп, охранители заводят заунывную «собачью песню» про то, кем проплачена и оркестрирована очередная гнусная антироссийская кампания. Хотя со стороны западных медиа (тот же «рейтинг CNN», вид сбоку) речь идет всего лишь о примитивном, штампованном, мифологизированном восприятии России, подстраиваемом под такие же обывательские штампы.
Какой Россию увидят в Сочи

С другой стороны, трудно представить, чтобы еще в какой другой стране подача, как делают наши иные критики подобного мероприятия, тем более такого неполитического, как Олимпиада, столь устойчиво напрашивалась на ассоциации со словами «вонять» и «гадить». Почти большевистская позиция «поражения своего правительства». Неужто люди не чувствуют банальную неуместность криков «Долой Олимпиаду!», когда она уже началась?

Если первая позиция не лишена фальшивого официоза, то вторая не может восприниматься как просто сильно нездоровая. И далекая от практикуемой, скажем, американцами: «политические разногласия кончаются у кромки воды». В том смысле, что не надо вывешивать свое грязное белье всем напоказ.

Надо самим разбираться — и сажать воров по итогам разборок. А спорт не мешать с борьбой с «кровавым режимом». Это выглядит нелепо.

И люди в большинстве не поймут, презирая таких «оппозиционеров». Тут уместны слова Пушкина (из письма П.А. Вяземскому): «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство».

Впрочем, исторически понятие патриотизма в разных странах редко было свободно от политической конъюнктуры. К примеру, известна фраза «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Меньше известно, в каком контексте она родилась. Дискуссии вокруг патриотизма начались в Европе в Новое время. В Средние века патриотизм заменяла лояльность монарху, приверженность христианству. Хотя в раннем христианстве дело обстояло иначе, о чем ниже.

Скажем, термин «патриотизм», появившийся в политическом дискурсе в Англии XVIII века, изначально имел оппозиционный оттенок.

Именно таких «патриотов» клеймит один из идеологов консерваторов Сэмюэл Джонсон в эссе «The Patriot» 1774 года. Там их главная черта — это оппозиция двору. Причем апелляция «патриотов» к народу, в том числе к низшим слоям, в корне неверна, по Джонсону. Настоящий патриот не должен подчиняться воле избирателя, так как мнение толпы переменчиво. Его фраза про «последнее прибежище негодяев» адресована позже радикалу Джону Уилксу, критиковавшему короля и выступившему за независимость американских колоний. В этом смысле Уилкс созвучен неожиданно сегодня звучащему — тоже «патриоту», одному из ярких лидеров Американской революции — Томасу Пейну, говорившему, что «долг патриота — защищать свою страну от ее правительства». Любопытно, что во второй половине XIX века английский патриотизм обретает на время милитаристский оттенок. В пору обострения соперничества с Россией он получает оформление в виде «джингоизма», с явным русофобским оттенком, следы которого при желании можно уловить и в нынешней англо-саксонской политической традиции.
Борис Фаликов о том, ради чего можно пожертвовать жизнью

В контексте идеологии европейского Просвещения светский патриотизм как любовь к отечеству был важен как противопоставление верности церкви и монарху. По словам Монтескье, любовь к отечеству — это любовь к равенству. И если движителем монархии является честь, движителем республики — политическая, гражданская благодетель. Под лозунгом «Отечество в опасности!» вожди Великой французской революции подразумевали борьбу за внесословную гражданскую нацию.

В Россию термин «патриот» попал в XVIII веке как раз из работ просветителей. Однако и в XIX веке он по-прежнему неотделим от монархического лоялизма. Отечество и император отождествлялись. Посему для либеральной тогдашней общественности (начиная с декабристов) «патриотизм» идет в негативной связке. Сначала со словом «квасной». Во времена Александра III это «казенный патриотизм».

ХХ век в западной мысли ознаменовал окончательный разрыв в понимании патриотизма между лояльностью государству (то есть правительству или режиму), с одной стороны, и отечеству — с другой.

Теодор Рузвельт сформулировал это в самом начале века: «Патриотизм означает поддержку своей страны. Это не означает, что патриотично поддерживать президента или иных должностных лиц. Только в той степени, в какой они служат интересам страны».

А вот Лев Толстой формулирует иначе: «Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти… Патриотизм есть рабство». Это из работы «Христианство и патриотизм», где можно местами увидеть отсыл к раннехристианским воззрениям. Не случайно ведь имперский Рим видел в раннем христианстве угрозу имперскому патриотизму. Проповедь о «небесной отчизне» и представления о христианской общности как особом «народе Божьем» вызывали сомнения в лояльности земному государству.

В этом смысле понимание современного русского патриотизма как патриотизма гражданской единой (без акцента на многонациональность!) нации еще не устоялось.

Оно, очевидно, не вполне самостоятельно от понимания лояльности именно конкретному режиму и правителю, а также православной вере. После эры идейного господства «пролетарского интернационализма» (и идеи мировой революции) мы в какой-то мере откатились к дискуссиям второй половины XIX века. Когда, с одной стороны, Николай Добролюбов писал: «В недавнее время патриотизм состоял в восхвалении всего хорошего, что есть в отечестве; ныне уже этого недостаточно, чтобы быть патриотом».
Наталья Солженицына о том, почему РПЦ не должна поддерживать ура-патриотические тенденции

С другой — историк-западник Владимир Соловьев полагал, что «любовь к отечеству не противоречит непременно привязанности к более тесным социальным группам, например к семье, так и преданность всечеловеческим интересам не исключает патриотизма (то есть уже была коллизия насчет «общечеловеческих ценностей». — Г.Б.). Вопрос лишь в окончательном или высшем мериле для оценки того или другого нравственного интереса; и, без сомнения, решительное преимущество должно здесь принадлежать благу целого человечества как включающему в себя и истинное благо каждой части… Идолопоклонство относительно своего народа, будучи связано с фактическою враждою к чужим, тем самым обречено на неизбежную гибель».

Беда в том, что уровень нынешнего дискурса на данную тему обнаруживает полное отсутствие участников, хотя бы отдаленно сравнимых с Толстым, Добролюбовым и Соловьевым.

Торжествующее на каждом шагу интеллектуальное убожество пытаются скрасить политизированной кликушеской «оскорбленностью», окриками, угрозами уголовного преследования за «мыслепреступление» и запретами дискутировать по темам, определяющим нравственные ориентиры общества, объявляя их сакральными и потому неприкосновенными. Впрочем, это, возможно, лишь детские болезни процесса формирования гражданской нации. Они либо пройдут, либо убьют «дитя», не дав ему достигнуть зрелости. Или вместо зрелой гражданской нации получится зашуганный и закомплексованный, вечно обиженный и озлобленный на всех народ-ребенок.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5911233.shtml
O жизни по правилам и без

Политолог
17 февраля 2014, 08:14

Что общего между фигуристом Плющенко, жирафом Мариусом, контр-адмиралом Апанасенко, выборами и хоккеем? То, что связанные с ними истории, — наглядные примеры того, как соблюдаются или не соблюдаются формальные правила.

Начнем с Плющенко. История его появления на Олимпиаде и снятия с нее — это история сплошного отступления от правил.

Правила отбора на игры были нарушены. Должен был ехать Ковтун. Однако стоит напомнить, что до этого и сам Ковтун попал на чемпионат мира не совсем по правилам, оказался там 17-м, и России именно поэтому досталось лишь одно мужское место на олимпийских соревнованиях. В обществе теперь бурлят эмоции, окрашенные в зависимости от отношения к несомненному таланту Плющенко и стоящими за ним тенями продюсера Рудковской в розовой ушанке и погрязшей в неформальных «договоренностях» и бесконечных отступлениях от правил отечественной Федерации фигурного катания. (Любопытно, как она, Федерация, чувствуя, что запахло жареным, предусмотрительно выступила с заявлением о том, что медальный план на Олимпиаду фигуристами перевыполнен.)

Общество воспринимает происшедшее эмоционально и очень субъективно, какая-либо общая рациональная система координат тут отсутствует напрочь.

Между тем, будь в обществе массовая приверженность к соблюдению формальных правил, такая система была бы, и она давала бы возможность проанализировать произошедшее рационально и принять на будущее соответствующие грамотные решения.

Эмоции лишь множат ветвящиеся версии произошедшего. Задуман ли был «самослив» после командных соревнований с самого начала (оснований для таких предположений было предостаточно)? Должна ли была Федерация настоять на замене явно не до конца отошедшего от травмы Плющенко в пользу Ковтуна, готов ли был Ковтун сорваться в Сочи? Какова роль Рудковской и нездорового лоббизма в этой истории? Красиво ли, снявшись с Игр, тотчас подтверждать свое участие в долгоиграющем «чесе» по городам и весям с физически изнурительным ледовым шоу? Есть, разумеется, место и просто призывам проявить снисходительность к выдающемуся спортсмену, отдав ему дань уважения за то, что он сделал в спорте, оставив в стороне перемывание его человеческих качеств.

Хорошо и то, что разборки в нашем фигурном катании (в отличие, скажем, от балета) не дошли до членовредительства. А то, помнится, американская звезда Тоня Хардинг через мужа наняла костолома, чтоб тот сломал сопернице Нэнси Карриган колено перед олимпиадой в Лиллехаммере. Говоря словами героя культового фильма, «а мог бы бритвой по горлу — и в колодец».

Есть тут и циничная бизнес-составляющая. Именно такое развитие событий: завоевание золота в командном зачете, где оно было почти гарантировано России и без Плющенко, с любым заменившим его одиночником, драматическое снятие с Игр, уход непобежденным, до индивидуальных соревнований, причем так, чтобы не взошла звезда Ковтуна (мало шансов, но вдруг он бы «выстрелил», заняв призовое место), — будет способствовать наибольшей капитализации пары Рудковская — Плющенко в сложившейся ситуации.

Просто бизнес, ничего личного. Такие там правила.

С жирафом Мариусом педантичные датчане, напротив, уперлись и стали действовать тупо по написанному. Так им проще. Ибо, считают они, если начать всякий раз подстраивать правила под конкретную ситуацию, рано или поздно это кончится бардаком, коррупцией и неэффективностью работы всего, что только можно представить. Легче убить жирафа.

Собственно, весь скандал вокруг жизни и смерти Мариуса был вызван лишь тем, что директор зоопарка начал «креативить» (правила его к тому вовсе не обязывали): позвал детей, устроил фотосессию убийства и публичное поедание львами несчастного животного.

В трагической истории контр-адмирала Апанасенко все произошло скорее по правилам, чем в нарушение оных. На людей нашей медицине как системе по большому счету наплевать, как на жирафа.

Отсюда — человеконенавистнические правила отпуска мучающимся больным сильнодействующих болеутоляющих препаратов, созданные в творческом соитии Минздрава и Госнаркоконтроля. Прописанное на бумаге жестокосердие никого особо не колышет, пока оно не касается родных и близких. Мы привыкли относиться к формальным правилам так: когда дело дойдет до нас, то мы как-нибудь исхитримся и объедем их на кривой козе по блату.

Ловчить и приспосабливаться в индивидуальном порядке (в порядке исключения) для нас комфортнее и привычнее, чем выступать за изменение негодных правил для всех и солидарно.

Но Апанасенко не суждено было стать «Плющенко». Правила ведь не обязывают врача дать обезболивающее мучающемуся больному, зато в случае даже незначительного нарушения и нечаянной оплошности ему грозит стоящий за спиной «заградотряд» Госнарконтроля. Следователь придет, если рецепт выписан с ошибками, если не сдана пустая ампула (или не полностью использована) или использованный обезболивающий пластырь и т.д. И такие прецеденты были — и уголовные дела против врачей, излишне рьяно выполнявших клятву Гиппократа.

В этом случае вроде бы явно надо менять правила. Однако я лично был поражен во время беседы недавно с одним из руководителей профильного комитета Думы тем, что законодатели, обычно столь привычно рефлексирующие на всякую возможность что-либо запретить по горячим следам скандальных событий, на сей раз не видят в упор никакой надобности подробно прописать в законе прямого действия (без всяких подзаконных актов) регламент, гарантирующий людям, подобным Апанасенко, хотя бы достойный уход.

Зато страсть к перемене формальных правил вовсю царит в выборном российском законодательстве. Ни в один выборный цикл за последние 20 лет страна не жила по правилам предшествующего.

Правящая партия всякий раз стремится подстроить их под себя, исходя из опыта прошлых выборов. Вот и на сей раз законодательство о выборах по партийным и одномандатным округам, сборе подписей для малых партий правится так, чтобы создать преимущество для «Единой России», сохранить в Думе ее абсолютное большинство. Чуров со товарищи, будьте уверены, как обычно, проявят свой дотошный формализм в соблюдении таких правил. Есть лишь одна закавыка: уважения к постоянно меняющимся в угоду конъюнктуре законам в народе — уже почти никакого. Как и уважения к институту таких выборов.

Это все равно как если бы в Евросоюзе меняли правила содержания животных применительно к каждому конкретному жирафу.

Лучше все постараться предусмотреть заранее. И прописать! Вот как, к примеру, сказано в правилах Международной федерации хоккея на льду, как определять, сдвинуты ворота или нет. Правило 471А, раздел 5: «Если ворота сдвинуты с нормальной позиции или рамка ворот не стоит полностью плоско на льду». Все. В этом случае гол не засчитывается (как и было в матче Россия — США).

А вот в НХЛ на этот счет занудно предусмотрены разные нюансы: «Ворота находятся в правильной позиции, если, по крайней мере, одна часть гибкого штыря или штырей (то есть тех, которые воткнуты в лед в передней части ворот слева и справа по краям. — Г.Б.) находятся в отверстии во льду и присоединены к стойкам ворот. Эти гибкие штыри могут быть изогнуты при этом, но даже если часть их (его) находятся внутри отверстия во льду и они присоединены к стойкам ворот, ворота считаются не сдвинутыми.

Створы ворот могут быть приподняты надо льдом с одного угла или с двух, но до тех пор, пока гибкий штырь находится в контакте с отверстием во льду и стойками ворот (то есть штыри крепления не отвалились. — Г.Б.), ворота считаются не сдвинутыми».

То есть по правилам НХЛ гол в ворота США был бы засчитан (из отверстия во льду вышел, приподнявшись, правый штырь крепления, «не утратив контакт» с этим отверстием). Заметим a propos, что среди американцев, радующихся победе над русскими, доставшейся им всего лишь волей случая, вовсе не нашлось тех, кто «не патриотично» бубнил бы вслед, что победа «не чистая», а токмо лишь потому что штырек вышел из дырки. Хотя их вратарь, говорят, был ранее замечен во вполне умышленных «подвижках» ворот. Так правила сработали против нас.

Вообще же в сложных случаях проще, эффективнее поступать по формальным правилам, минимизируя число исключений (тщательно прописывая все возможные заранее), даже если в каком-то отдельном случае это приведет к нежелательным частным результатам.

Но сами правила не должны быть «отлитой в граните» самоцелью, соблюдение формальных требований не может быть единственным смыслом существования стоящей на страже бюрократии. Если выясняется, что нормы негодные, что они en mass не работают на цели, поставленные при их принятии (в широком смысле — на общественное благо, без понятия которого любые правила бессмысленны), то меняют нормы, а не «индивидуальный подход».

Ступив на скользкий путь умножения исключений: под талантливого фигуриста (под давлением его могущественных лоббистов), под правящую партию, под «богом данного стране» якобы незаменимого руководителя, под отдельные номенклатурные привилегированные слои населения, даже под несчастного жирафа с большими карими красивыми глазами — можно рано или поздно зайти в тупик. И превратить жизнь в чехарду бесконечных исключений, где вообще нет никаких реально действующих законов. А есть лишь бардак, коррупция и произвол.

Кстати, не удивлюсь, если на следующих Олимпийских играх фигурист Ковтун будет выступать уже не за Россию, а за другую страну, более предсказуемую в своих правилах. Если, конечно, до той поры он и его лоббисты не добьются выгодных для себя исключений.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5924333.shtml

24 февраля 2014, 08:34

Личный проект президента Путина – зимние Олимпийские игры в Сочи – получился на славу. Придуманная им сказка соревнований на лыжах, санках и коньках в субтропиках стала былью.

Еще ни один руководитель страны не уделял подобному спортивному мероприятию столько своего времени. И ему есть чем гордиться. В том числе тем, что он в очередной раз доказал, что знает свой народ гораздо лучше, чем те, кто его критикует. Только так в сегодняшней нашей стране и можно что-то сделать — мегапроект в стиле «давай-давай, навалимся, мы за ценой не постоим» под неизменным пристальным вниманием первого лица. И под большой и важный повод, главный смысл которого – показать всему миру, что мы ого-го! Иначе ничего бы никогда не сделали и не построили. Утонули бы в грязи, растратах и долгострое.

50 миллиардов – значит, 50 миллиардов. Не у нас в крови скопидомно считать копейки, экономя на большом и веселом загуле. Может, когда-нибудь в будущем страна станет другой. По-капиталистически экономной, прижимистой. Станет проводить референдумы на манер баварских – мол, не лучше ли потратить миллиарды на детские садики, больницы и пособия убогим. Может быть. Когда-нибудь. Но точно не при нашей жизни.

А сейчас, при нашей жизни – вот так, как есть. И если надо построить самую дорогую в мире железную дорогу для бесплатного подвоза болельщиков — она будет построена. А что с ней потом делать, мы потом и будем думать. В Сочи все было сделано именно от души. От русской души. И это – от души — лучшее, что мы умеем показать миру, который порой пугаем другими своими душевными порывами.

И мне почему-то кажется, что после Игр Сочи вовсе не захиреет, вопреки многим прогнозам. И люди туда поедут, и место это станет русским Диснейлендом. Хотя в обозримом будущем и убыточным. Но это тоже наша специфика – убыточный Диснейленд.

Кто вспомнит сейчас скептическое бурчание накануне Игр? Про груды мусора, не постеленные вовремя газоны, отваливающиеся ручки в гостиничных номерах? А еще раньше – про то, что к сроку не поспеть и что все провалится в карстовые пустоты еще до церемонии открытия. Не отвалилось. Не провалилось. Может, когда-нибудь потом и провалится, но к тому времени, даст бог, мы увлечемся еще каким-нибудь большим проектом, нам под стать. Чтоб новую сказку – опять былью. Потому как улучшать рутинную реальность — неимоверно скучно и утомляет.
Сборная России на Олимпиаде в Сочи побила все медальные рекорды, установленные командой времен СССР

Все, кто был в Сочи, говорят про совершенно необыкновенную атмосферу этих Игр.

Как бы теперь клонировать этих добрейших, улыбчивых, толерантных волонтеров, да расселить эту волшебную породу людей по стране, чтоб всех заразить сочинским вирусом доброты к ближнему и дальнему своему.

Как бы закрепить на лицах восторженных болельщиков это счастливое состояние сопричастности, чтоб увезли они его по домам, рассеяв в весеннем воздухе, разморозив наши вечно неприветливые лица. И души. И сердца. И как бы еще сделать так, чтобы задорное «мы всех порвем» стало добрым драйвером нашей жизни-после-Олимпиады, обретя созидательный смысл, а не напоминая вопли вечно закомплексованных имперских неудачников.

Кажется, вся страна на две недели прильнула к экранам, испытывая утрачиваемое нами в последнее время чувство единения, когда мы все вместе переживаем «за наших!». Вместо дебильных сериалов – хитроумный керлинг. Да еще с такими российскими девушками, что хочется бросить все и срочно поднимать керлинг по всей стране. Нам тут явно есть чем гордиться.

Вместо «бей чурок и хачей!» — восторженные объятия после победы Виктора Ана: он наш, он нашенский, хотя по-русски говорит еще плохо... С помощью натурализованных иностранцев мы выиграли пять золотых медалей из 13. Мало того, у нас теперь есть пусть пока и один, но любимый американец. Wild, он же Уайлд. Тот, что ускользнул от Обамы к нам и русской жене Алене на доске для сноуборда.

Некоторые публицисты, конечно, умудряются найти и такой кривой ракурс, что вся Олимпиада – это поротые маргиналами, ряженными в казаков, маргиналки, ряженные в балаклавы. Это, конечно, большое искусство — тусовка поставит like, но 99,9% нации точно не воспринимает радостный праздник Олимпиады сквозь призму борьбы с «кровавым режимом». Потому что в головах режим – отдельно, а ски-кросс, бобслей и шорт-трек — отдельно.

Жаль, правда, что бурчащие блогеры «сглазили» юную звезду Юлию Липницкую. Однако и Аделина Сотникова, которую «сглазить» не успели, тоже хороша. Явно прелестнее фигуриста Рудковского. Исторически мы – страна фигурного катания. У нас в этом виде спорта обязательно должна быть звезда. В этот раз их — целое созвездие. А пара Траньков — Волосожар ничем не хуже, чем в свое время Роднина — Зайцев. Даже лучше. Потому что у Родниной сегодня какие-то проблемы с бананом, Обамой и Америкой в целом. Впрочем, такова судьба всех спортивных кумиров — они все сменяемы на удивление вовремя. Таковы законы спорта. В отличие от кумиров политических, — таковы законы политики.

Вообще, верный признак того, что дело стало всенародным, – появление анекдотов. Жаль, что самый лучший анекдот про Олимпиаду в Сочи – по горькому поводу: «Мужскую сборную страны по биатлону попросили расстрелять сборную по хоккею. Никто не пострадал». Впрочем, едва сложился анекдот, мы получили и свою победу в биатлоне. Спасибо Антону Шипулину! Вот так свершаются мечты! Когда уже никто, кажется, и не верил. Это и есть настоящий русский стиль.

И только по хоккею, к сожалению, видно, что политика суверенизации элит до него явно не добралась. Словаки под шайбу у своих ворот ложились. Норвеги ложились. Американцы – тоже еще как ложились. Не говоря уже о горячих финских парнях. У нас лег в последнем матче только Малкин. Совсем не тот драйв игры, как в мифологическом фильме «Легенда номер 17», в очередной раз показанного накануне неудачного для нас четвертьфинала. Тут сказка оказалась очень далека от были.

Но в целом российская олимпийская команда выглядела много лучше, чем в позорном для нас Ванкувере. И вообще лучше, чем за все время после развала страны улетевшего куда-то далеко олимпийского Мишки-1980.

Такого успеха в командном зачете, похоже, не ожидал сам Мутко, from all his heart.

Россия взяла медалей больше, чем весь СССР в 1988 году в Калгари! Мы стали первыми, на что вряд ли кто всерьез рассчитывал. И это, черт возьми, здорово!

При том что, по моему субъективному впечатлению, мы в этот раз не сильно заморачивались общим командным зачетом. Радовались и четвертым, и пятым местам. Конечно, иных комментаторов, идиотически восторженно воспроизводящих по всякому поводу эффект того, что один мой знакомый метко назвал треш-патриотизмом, хотелось выключить телевизионным пультом на всю их оставшуюся жизнь.

Однако синхронно с ними было искренне радостно за наших, даже когда они упускали золото и выигрывали только бронзу или просто оставались в десятке, показав красивую борьбу. А еще было приятно от того, что мы таки научились точить санные лезвия не хуже немцев и сумели показать результаты в тех видах спорта, где важны прежде всего высокие технологии.

Жалко, что праздник был таким коротким. И что скоро все вернется на круги своя. Впрочем, нет. Уже не вернется. Впереди, похоже, сплошная Украина. Кровавый кошмар новой геополитической реальности. И это куда драматичнее, чем наш проигрыш в хоккее. Большая игра на выживание нации только начинается. А, значит, мы тем более будем еще долго ностальгически вспоминать эти «жаркие, зимние, наши». Олимпийские игры в Сочи.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5932369.shtml
O том, что кризис на Украине не мог закончиться мирно

Политолог
01 марта 2014, 22:09

Ввод «ограниченного контингента» на Украину означает начало войны. Мы не знаем, до каких масштабов она разрастется и какую цену придется заплатить ее участникам. Мы не знаем, какие «ответные меры» приготовят нам западные «партнеры». Мы даже не знаем пока, кто выстрелит первым и каковы будут людские потери.

Если войска будут введены, придется отложить в сторону многословные призывы к гуманизму и рассуждения о том, что человеческая жизнь дороже государственных амбиций и геополитики. Потому что вопрос уже поставлен ребром: до какой степени можно уступать – во имя мира и бытового спокойствия, – когда речь идет о таких кажущихся обывателю абстрактными понятиях, как национальное достоинство и национальные интересы.

Или никакие национальные интересы не стоят того, чтобы их защищать силой?

Кризис на Украине не мог закончиться хорошо. Страна шла к этому 20 лет. Мы ей в этом помогали. Мы проспали Украину. Считая ее недогосударством, не взращивали пророссийскую политическую элиту, увлекшись играми с газовым вентилем.

Мы уповали на славянское братство, а оно обернулось тем, что в результате революции (или госпереворота, смотря откуда смотреть) к власти на Украине пришли люди, настроенные к нам откровенно враждебно.

Однако Майдан, что важно, случился вовсе не потому — вопреки пропаганде на госканалах ТВ, — что на него сыпались западные гранты. Он случился потому, что не без нашей помощи президентом страны стал, как теперь наглядно видно, откровенный слабак (хотя, конечно, здесь просится другое слово), мозгов которого хватило лишь на безудержное воровство.

Заверений Януковича в том, что он не будет прозападным политиком, оказалось достаточно нашим мудрецам, охваченным антизападной паранойей (согласитесь, есть разница между паранойей и взвешенным, расчетливым отстаиванием своих интересов в отношениях с тем же Западом), чтобы терпеть все его выкрутасы, в том числе наглую коррупцию. Которая, впрочем, и у многих наших – норма жизни, прикрываемая таким же трэш-патриотизмом.

Но пленку истории нельзя отвертеть назад. Мы там, где оказались. В последние месяцы украинской драмы Запад откровенно увлекся игрой в перетягивание каната на Украине с ненавистным ему Путиным.

В этой игре были отброшены все приличия и окончательно утвердились двойные стандарты. Это сейчас Европа говорит, что готова обсуждать Украину с Россией. Поздно. Или еще рано. А в ноябре «евроинтеграция» категорически объявлялась суверенным делом свободолюбивого украинского народа. Многомесячный Майдан, перераставший в массовые беспорядки, нельзя было разгонять, ибо это противоречило европейским нормам. Обидевшись на срыв соглашения об ассоциации, ситуацию целенаправленно вели к свержению хотя и до предела коррумпированного, но все-таки законного режима. Напоминает историю с Саркози, про которого то ли Каддафи, то ли кто-то из его сынков сказал, что он получал от них деньги на избирательную кампанию. В результате Франция стала активнейшим участником свержения обидчика.

Народ имеет право на восстание? Согласились. Но тогда он теперь имеет право на восстание и в других частях Украины. В Донецке, Харькове, Крыму…

Запад, прежде всего ЕС, во главе дипломатии которого находятся те еще чемберлены с талейранами, сильно недооценил роль, которая отводится Украине в мировоззрении российского правящего класса и лично Путина. Они полагали, что пафосные истерики Дм. Киселева – это всего лишь постановочный ура-патриотический угар. А это была трансляция мыслей сверху, пусть и в экзальтированной форме.

Можно посоветовать еврокомиссарам почитать книжку Путина, изданную еще перед первым президентством (серия интервью Андрею Колесникову и Наталье Геворкян «От первого лица»). Там есть воспоминания из детства о загнанной в угол крысе. Когда ей отступать некуда, она безрассудно и отчаянно атакует.

Если где-нибудь на семинаре в информцентре НАТО можно рассуждать, что вступление Украины в НАТО – нормальный процесс, то для России, в силу многих исторических причин, это воспринимается как экзистенциальная угроза. Та, с которой надо бороться всеми имеющимися средствами. В слова, что НАТО не против России, не верят сами их произносящие. По той причине, что новая холодная война между Западом и Россией уже началась. А может, она и не заканчивалась?

Можно долго рассуждать о ее истоках, о том, сколь велик был наш собственный вклад – вклад отечественной коррумпированной, не желающей жить по цивилизованным стандартам номенклатуры, – это отдельный разговор. Вклад же Запада был в том, что даже постсоветскую Россию там боялись и не доверяли ей. Это и сейчас видно по тому, как не хотят европейцы идти на безвизовый режим с Россией, хотя это и в их интересах тоже, поскольку способствовало бы сближению народов, большему взаимопониманию и взаимопроникновению культур.

И что теперь, уступать дальше во имя гуманизма и мира? Таким вопросом, наверное, задавались в Москве. До какой степени? Пустить НАТО на Украину с базой в Севастополе? Это, мол, не угрожает России. А кому тогда это угрожает? И, наконец, как правитель, полтора десятка лет «поднимавший с колен» свой сильно страдающий «веймарским синдромом» народ (который от него не лечили), будет смотреть ему в глаза?

В силу характера нынешнего российского режима и господствующих в обществе идеологем, правитель не может поступить иначе, чем отправить в Крым «ограниченный контингент».

Россия предала русских в Средней Азии и Закавказье. Которых лишали жилищ и имущества, резали, как в том же Баку, когда свергали Муталибова. Над которыми издевались и сделали, по сути, людьми второго сорта, — по всей Средней Азии, где у русских есть проблемы. В том числе в «таможенносоюзном» Казахстане. Сколько сейчас русских осталось в Чечне и что стало с их имуществом, тоже интересный вопрос. Но значит ли это, что надо спокойно смотреть, как агрессивная деруссификация (о чем открыто говорят лидеры Майдана) пойдет крестовым походом по степям Украины?

Говорят, вместо помощи Крыму можно построить десятки больниц и школ. Как и вместо Олимпийских игр. Но русское государство исторически строится на иных идеологемах. В которых размен школ, больниц и пенсий на национальную гордость, как она понимается большинством (большинством, на поддержке или конформистском непротивлении которого и покоится нынешняя власть), не работает!

Что касается методов отстаивания интересов, мы, конечно, не привыкли к иезуитски выверенному юридическому изяществу. Но надо учиться у партнеров. Прежде всего, не забывать про «демократический процесс». Включая «мирный захват» правительственных учреждений в Крыму силами добровольцев. Ведь то, что добровольцы захватили власть в Киеве, никого не смущает.

Добровольцы могут закупать и получать оружие где угодно, не так ли? Почему добровольцам, сражающимся против Асада, можно поставлять оружие, а добровольцам, сражающимся за суверенитет Крыма, нельзя? «Ограниченный контингент» лишь «обеспечивает мир и спокойствие», все остальное – сам самоопределяющийся с добровольцами народ. Далее — законное волеизъявление народа на референдуме. С привлечением наблюдателей.

Почему Шотландия и Каталония, Восточный Тимор и Южный Судан, даже Косово (!) имеют право проводить референдумы о самоопределении, а Крым нет?

Россия, начавшая большую игру в Крыму, вступает в сильнейшее противостояние с Западом. Первая реакция будет в виде символических, но болезненных жестов: бойкот саммита «большой восьмерки», принятие обидных резолюций. Затем будут санкции. Я боюсь, нам придется хлопнуть дверью в Европу и во все европейские структуры. Военное столкновение с силами НАТО сейчас кажется немыслимым. Однако ситуация развивается быстрее, чем мы можем осознать.

Возможно, назревающую «маленькую победоносную войну» не переживет наша экономика. Возможно, выпущенные, словно джинн из бутылки, разрушительные процессы нанесут самой России удар такой силы, от которого ей будет трудно оправиться. Возможно, дойдет до момента, схожего с тем, что настал в ноябре 1962 года, когда Хрущев и Кеннеди размышляли, нажимать ли на «ядерную кнопку». Оба воевали, знали, что такое война, возможно, только это их остановило в последний момент. Нынешнее поколение политиков большой войны не видело.

Возможно, все последующие ходы будут вести только к ухудшению ситуации. Однако даже страшное осознание этих обстоятельств, боюсь, уже не остановит покатившуюся под откос машину. Альтернатива этому была еще вчера (в историческом масштабе), когда можно было построить мир на универсальных принципах справедливости и без двойных стандартов, а национальную политику – на принципах честности и ответственности перед демократическим гражданским обществом, — и да, да! — на принципах здорового либерализма. Возможно, такая альтернатива снова забрезжит в будущем. Послезавтра. Но не сейчас.

Сейчас на первый план выходит логика войны.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/6113141.shtml
О том, влияют ли запреты последнего времени на жизнь обычных россиян

Политолог
14 июля 2014, 10:22

В массмедиа есть нехитрый прием. Пытаясь быть «ближе к народу» (читателю, зрителю), они, обсуждая ту или иную новость, ставят вопрос так: «А что от этого будет простому человеку, какое влияние окажет на нашу с вами жизнь?»

Несколько раньше примерно таким образом – путем упрощенной информационной привязки – из наших СМИ были выдавлены практически все международные новости, если в них непосредственно не задействованы наше государство или наши люди. «А как это непосредственно затрагивает нашу страну и наши интересы?» – помню, спрашивал выпускающий редактор (в более приземленных выражениях) одной некогда очень влиятельной газеты про ту или иную международную новость. И, не получая ответ в духе того, что вот это непосредственно окажет воздействие на цены на товар в магазине, заметку такую из номера снимал.

Кстати, это один из факторов, повлиявших на то, что у обывателя создалось искаженное – россияцентричное – представление об окружающем мире, где все только и думают, как либо уважить наши интересы, либо нагадить нам, либо завладеть нашими природными богатствами.

И больше ни у кого никаких забот нет.

Отдельной новостной строкой проходят всякие катастрофы, природные катаклизмы и ужасы, а также легко шокирующие новости из рубрики «Их нравы», призванные на подкорковом уровне еще сильнее убедить обывателя в том, как же у нас по сравнению с там хорошо и покойно живется.

Применительно к внутреннему нашему законодательству тот же, в сущности, подход способствует превентивному успокоению обывателя. Ведь если поставить вопрос ребром: а как конкретно повлияет на нашего простого человека тот или иной очередной конкретный продукт «взбесившегося принтера»? – то бывает трудно найти прямую увязку между конкретным актом извращенного законотворчества и переменами в той или иной сфере жизни уже завтра.

На первый план в информационном пространстве вбрасываются, как правило, новости экзотические, ажиотажные.

У экзотики, вызывающей удивленный или презрительный, мимолетный притом, отклик, проследить конкретное (у нас же воспринимают только то, что чисто конкретно) воздействие на обывательскую жизнь трудно. Воздействие это не прямое, а косвенное. Какая, спрашивается, обывателю печаль или радость с того, что один депутат солирует с новостью, как он разглядел пипиську на сторублевой купюре, другая считает айфон орудием педофилов, а третий хочет запретить курить женщинам до 40?

Что изменится в жизни простого русского человека прямо завтра, если жестко запретят кружевные трусы? Тем более что чем нелепее запрет, тем скорее он будет обойден в повседневной жизни.

Что касается ужесточений, соблюдаемых более последовательно (хотя все равно избирательно), то и там проследить непосредственно связь между ними и обывательским существованием трудно, если вообще возможно.

И посему все эти запреты и ужесточения не удостаиваются никакого обывательского внимания. От того, что блогерам-трехтысячникам и носителям двойного гражданства предписано особо регистрироваться, завтра ведь в магазинах не исчезнет водка, пиво, картошка и туалетная бумага? Нет. От того, что в стране проведение оппозиционных митингов на практике поставлено под запрет, а за нарушения введена уголовная ответственность, что всяким «неправильным» НКО перекроют кислород, разве завтра квартплата вырастет в два раза? Опять нет. А раз нет, то нечего на это даже обращать внимание.

К массе запретов и ограничений наш человек привык относиться как к неизбежности дождя летом и снега зимой. Это непременная часть русской жизни. Ее данность.

К части запретов люди привыкли относиться по принципу «Меня это не касается». Тех, кто не курит, не касается запрет на курение. Тех, кто не пользуется интернетом, не волнует, если завтра его отрежут от внешнего мира. Более 80% населения не выезжало за пределы СНГ – их не касаются запреты на выезд для силовиков (пока только для них).

Они не замечают, как такие и подобные им запреты меняют саму атмосферу общественной – и экономической тоже! – жизни, причем в сторону ухудшения. Часть запретов, напротив, встречают одобрение обывателя: запрет гомосексуальной пропаганды, запрет на «экстремизм», на оскорбление чувств верующих и т.д. Нет у обывателя ощущения, что, увлекшись запретительством, власти, начав с гомосексуальной пропаганды и экстремизма и продолжив матом, «романтизацией криминального образа жизни», завтра даже одиночный пикет обманутого дольщика сделают уголовным преступлением, а любую критику начальства приравняют к измене родине.

Репрессии или ограничение прав какой-либо социальной группы или даже соседа по дому не воспринимаются как непосредственная угроза себе лично.

Другие запреты можно привычно обойти или думать, что можно обойти. Пока тебя именно это не коснется. Если пиво нельзя покупать после 21.00, то можно затариться заранее. Если завтра введут пожизненное тюремное заключение за пьяное вождение, то можно надеяться, что тебя это не коснется или что ты именно откупишься.

Чем дурнее и свирепее запрет, тем меньше его примериваешь на себя, такова человеческая психология: «Такое, как с чудиком Удальцовым или по случайному стечению обстоятельств выдернутыми из жизни в тюрьму «болотными» не может произойти со мной лично».

Обывательскому сознанию невозможно уловить косвенную, но верную связь между отдельными проявлениями законодательного и политического мракобесия, между нарастающим ретроградством, воинствующим изоляционизмом, ползучей политической реакцией и теми или иными конкретными событиями и явлениями его повседневной жизни.

Он все еще не может увязать в своей голове особенности, скажем так, нашего политического процесса (административный ресурс на выборах, изощренные методы подавления оппозиции и всякой не санкционированной властями гражданской активности вообще) с тем, как он живет, каким воздухом он дышит, может ли он вылечить своего ребенка и т.д. Однако депутаты, занимающиеся тем, что со стороны выглядит как фантасмагорический запретительный троллинг, никогда не будут расследовать изъятие в бюджет накопительной части пенсий почти 30 млн человек.

Персонаж, считающий, что он точно попал в нынешний политический тренд со своими открытиями по поводу причиндалов Аполлона, не станет всерьез заморачиваться особенностями ценообразования тарифов ЖКХ, ростом цен на лекарства или отсутствием квот на лечение онкобольных детей в государственных клиниках, случившимся аккурат в год триумфа сочинской Олимпиады.

Фактически назначенные на свои «выборные» посты депутаты городской думы не поставят под сомнение целесообразность взимания платы с избирателей за ночную парковку на пустых улицах. Никто в парламенте не поднимет вопрос, почему в российских супермаркетах цены на еду выше, чем в европейских, и какова там составляющая коррупционная, а какова – проистекающая из порочных особенностей нашей внешнеэкономической, таможенной и прочей политики.

На заре постсоветской трансформации некоторые СМИ еще интересовала тема о том, что неэффективные общественные институты – отсутствие независимого суда, контролирующего исполнительную власть парламента, системы выборов, обеспечивающей ротацию руководства на всех уровнях, – непосредственные виновники почти всех обывательских бед, проблем и дополнительных издержек во всех сферах жизни.

Но эти «разговорчики в строю», с одной стороны, были замечены и разными средствами подавлены властями при молчаливом согласии общества, а с другой – так и не привели к установлению в обывательском сознании прямой связи между качеством работы того же парламента и уровнем его жизни, ценами в магазинах, тарифами ЖКХ, бесправием жителей в решении вопросов, непосредственно касающихся их и близлежащих к ним окрестностей.

Совокупность происходящих нынче изменений – мракобесные законопроекты, даже если они не принимаются с ходу, нарастающая самоцензура в искусстве и культуре, антимодернизационный тренд в обществе в целом и в образовании и науке в частности как отражение общего курса на архаику и ретроградство, подавление и самоподавление всякой нестандартной творческой инициативы как противостоящей торжествующему невежеству и клерикализму, отпугивающие своей, мягко говоря, несовременностью и неадекватностью инвесторов и предпринимателей политические заявления и поступки, разрушение сначала мелкого, потом среднего, а потом и вообще всякого частного предпринимательства как недостаточно подконтрольного, «несознательного», «аморального» или «непатриотичного» и т.д. и т.п. – все это в конечном счете ведет не просто к отставанию страны, но к ее деградации.

К разрушению ее конкурентоспособности и обороноспособности, к разрушению инфраструктуры, к упадку медицины и вообще всех отраслей, так или иначе ответственных за состояние «человеческого капитала» (тем более что «капитал» безмолвствует и терпит). Рано или поздно такие процессы по мере перехода количества перемен в качество непосредственно скажутся на самых простых, повседневных вещах. Таких как наличие в магазинах самых необходимых товаров и цен на них. Как тепло- и электроснабжение. Как возможность получить основные услуги и удовлетворить самые необходимые жизненные потребности.

Тогда обыватель, конечно, очнется. Но в совершенно другой стране. Пока же его всячески убаюкивают, напевая во все уши колыбельную: «Спи спокойно, тебя это не касается».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/5674577.shtml

30 сентября 2013, 09:39

«Как же вы нам все надоели» — примерно так можно трактовать результаты опроса Левада-центра на тему возвращения в избирательные бюллетени графы «против всех». За высказались 74% опрошенных. И хотя не все из них будут голосовать именно за этого «кандидата» — многие имеют в виду сам принцип, считая его демократическим. Но реакция на недавнюю инициативу спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко показательна. И отражает она скорее усталость, скажем мягко, от всей нынешней политической тусовки, внутри которой избирателю уже порядком надоело выбирать из двух зол меньшее. Тогда как идеального «рыцаря на белом коне», спасителя отечества и освободителя обывателя от тягот жизни и бремени свободы и выбора, все нет и нет.

Установившейся единой трактовки голосования против всех нет. Разнится и практика в разных демократических государствах. В некоторых европейских странах графа существует, но часто сопряжена с обязательностью самого голосования. А, скажем, во Франции формально графы нет, но есть техническая возможность проголосовать пустым бюллетенем (точнее, опустить в урну пустой конверт). Пустой бюллетень засчитывается как поданный против всех и в Испании. Форма узаконенного протестного голосования есть в Индии, но там надо специально заявить о таком намерении избирательной комиссии. В США, где вообще многие вопросы по формам и способам организации голосования отданы на откуп штатам, графа «никто из перечисленных кандидатов» существует на всех выборах в Неваде и на муниципальных выборах в Массачусетсе. Однако в Неваде она не ведет ни к каким последствиям: если даже большинство проголосуют против всех, то должность займет следующий по числу голосов кандидат. Есть штаты, где фамилию кандидата можно вписать самому. Иногда в разных странах прибегают к такому методу, как смена фамилии, чтобы включить в нее словосочетание «против всех». Но не везде это разрешается (так, в Британии есть прямой запрет).

Россия отменила эту графу в 2006 году. Как тогда говорили — следуя рекомендациям ОБСЕ, а также в целях сделать выбор более осознанным. В то же время тогда многие считали, что вкупе с отменой минимального порога явки это должно сработать в тех конкретных условиях на правящую партию.

Теперь, видимо, кто-то считает, что для правящей партии что-то пошло не так, и графу предлагается отменить.

Скорее всего, идея навеяна результатами выборов в Москве и Екатеринбурге, где Навальный и Ройзман для многих стали «протестными кандидатами». И будь графа «против всех», они, предположительно, не набрали бы столько голосов. В то же время большинство высказавшихся представителей правящей партии относятся к идее пока скептически, не понимая, в какие конкретно последствия это может вылиться.

Впрочем, дело, в конце концов, не в самой графе. Дело в том, что российская избирательная система напоминает некоего непоседливого человека, который не может никак устроиться на одном месте. Ему постоянно что-то мешает: то там чешется, то там зудит или свербит, то одно неловко, то другое. Он вертится как егоза, а комфорта все нет. После каждых выборов производится «подстройка» избирательной системы под текущий политический момент. И трудно отделаться от ощущения, что всякий раз это происходит с целью создать наиболее выгодные условия для партии власти. За таким мельтешением все сложнее усмотреть некие единые незыблемые принципы самой системы, а бесконечная «прыготня» не дает сформироваться прочным избирательным традициями и стабильной практике правоприменения бесконечно меняющихся правил.

Дошло до того, что отдельные новеллы избирательного законодательства воспринимаются как «настройка», направленная уже даже не против оппозиции в целом, а против отдельных представителей этой оппозиции. Так, «криминальный фильтр» многим обывателям кажется придуманным специально и конкретно против Навального. Принятый Мосгордумой накануне выборов мэра закон (аналогичный федеральному) о запрете кандидатам на выборные должности иметь иностранные счета — направленным конкретно на недопущение Прохорова на мэрские выборы и т. д.

Избирательной системе нашей аккурат в эти дни ровно 20 лет: 29 сентября 1993 года Борисом Ельциным был подписан указ о формировании ЦИК и избиркомов в регионах.

С тех пор, кажется, ни одни выборы у нас не проводились по одним и тем же правилам. Что только не менялось.

Многажды менялось законодательство по выборам президента, депутатов законодательной ветви власти и муниципальных органов. Думу мы избирали по смешанной и по пропорциональной системе. Проходной барьер варьировался от 5% с 1993 по 2003 год до 7% в 2007–2011 годах. В 2016 году будет снова 5%. С 1995 по 2011 год число партий, имеющих право участия в федеральных выборах, уменьшалось: в 1995 году их было 273, в 1999-м — 139, в 2003-м — 64, в 2007-м — 15, в 2011-м — семь. Сейчас число зарегистрированных партий снова близится к сотне. Но самое большое число преодолевших 5-процентный барьер было 20 лет назад — восемь партий.

Менялись требования к представляемым подписям избирателей при регистрации кандидатов. Сегодня процесс сбора и проверки подписей доведен, кажется, до иезуитского совершенства. Изменился порядок формирования Совета Федерации. И, возможно, изменится опять, если вернутся к прямым выборам сенаторов. Отменено право на образование избирательных блоков. Но сегодня опять говорят, что, может, и их вернут, а то избиратель запутается в десятках названий партий. Ужесточены требования к организации досрочного голосования и порядку использования открепительных удостоверений. Но хитрый ум фальсификаторов все время придумывает новые проделки. Вроде бы приняты законы о гарантиях равного освещения деятельности парламентских партий на государственных теле-, радиоканалах в период между выборами, но до их эффективного применение еще, мягко говоря, далеко. В то же время запрещена прямая критика конкурентов в ходе избирательной кампании, что трудно воспринимать иначе как абсурд. В общем, всего не перечислишь.

Любой другой демократической стране всех этих перемен хватило бы на два столетия.

В результате сегодня наше избирательное законодательство выглядит вполне прилично с формальной точки зрения. По многим параметрам — к примеру, по учету избирателей — оно чуть ли не самое передовое вообще. Некоторые наши новшества (использование веб-камер на участках) уже перенимают за границей — к примеру, на Украине и в Бразилии. Более того, если взять какие-нибудь примеры неоднозначного применения избирательной практики во вполне демократических странах и попытаться «пересадить» на нашу почву, то выяснится, что с точки зрения формального законодательства, да даже и правоприменительной практики они у нас просто невозможны.

К примеру, недавно прошли в Германии парламентские выборы. Так вот из 67 партий, заявивших о намерении участвовать в выборах, в избирательный бюллетень были включены списки лишь 34. Из 58 непарламентских партий на федеральном уровне и отдельных земель ровно половина — 29 партий — не были допущены к выборам. 12 обжаловали отказ в Конституционном суде, который восстановил на выборах только одну. Досрочно и по почте проголосовали около 25% избирателей. Социологические опросы публиковались в день голосования. В России сегодня, при всех недостатках наших выборов, такое уже просто невозможно. И если бы вдруг случилось в подобных масштабах, то поднялся бы страшный вопль о фальсификациях и нарушениях. Скорее всего — оправданный.

Если сравнивать по формальным признакам, то наша избирательная система выглядит на бумаге также куда совершеннее американской, которую глава ЦИК Владимир Чуров вообще называет «архаичной». Там, скажем, в разных штатах возможно голосование чуть ли не вообще без документов, проценты досрочного голосования — огромны (подчас более половины). Не говоря уже о том, что на федеральных выборах, скажем, президента «вес» голосов избирателей разных штатов отличается в разы.

Однако — вот же удивительно! — тамошний обыватель, и немецкий, и американский, по большей части считает избранных с помощью столь несовершенных избирательных систем политиков легитимными, а выборы — более или менее честными. У нас картина обратная: недоверие к самому институту выборов, неверие в него — чудовищное.

Все дело в том, что избирательную систему невозможно рассматривать отдельно от общего уровня политической культуры, правовых традиций, правоприменения, эффективности судебной системы, влияния общественного мнения и свободной прессы на власть. Скажем, кого у нас посадили (хотя уголовная ответственность есть) за фальсификацию выборов за 20 лет? Никого. Или другой пример. У нас институт наблюдателей и членов избиркомов проработан во всех, казалось бы, мельчайших деталях. Для грамотной подготовки наблюдателя, чтобы продраться сквозь всю казуистику, нужны специальные курсы, с кондачка эту юридическую крепость не возьмешь. А во Франции, скажем, подсчетом голосов на выборах занимаются самые обычные волонтеры. И люди со стороны, все имея те или иные политические пристрастия, считают честно. Без тонн инструкций. Возможно ли это у нас?

Сбор подписей для выдвижения на выборах существует во многих странах, но только у нас он столь чудовищно дискредитирован. Когда даже предъявление в суде живьем самого подписанта не дает оснований этому суду признать его подпись действительной, когда по указке сверху «проверяющие» бракуют тысячи подписей под совершенно иезуитскими предлогами. В США избирательный участок можно, по желанию, организовать хоть в собственной пиццерии — добровольно. И это, как и немыслимые с нашей точки зрения вольности по части многообразия организации голосования, не приводит ни каким массовым фальсификациям. Хотя, скажем, еще несколько десятилетий назад по этой части там творилось примерно то же самое, что у нас сегодня творится в национальных республиках.

Высокий уровень политической культуры, традиций гражданского общества, свободная пресса, сила общественного мнения (которой бывает достаточно для добровольной отставки оскандалившегося политика), получается, сглаживают многие формальные несовершенства избирательного законодательства. В этом смысле демократия, выборы — это всегда диалог. Между теми, кто избирает, и теми, кого избирают. Если его нет — система не работает, зато работает непременный принцип всякой власти (даже самой демократической) — она всегда стремится к абсолюту. И, будучи не ограниченной, не сдерживаемой со стороны общества — к авторитарности.

Спящее, безразличное, аполитичное общество приводит к тому, что даже в рамках очень развитой и проработанной на бумаге избирательной системы возможны массовые фальсификации выборов.

Зрелость общества также является единственной гарантией против прихода к власти очередного популиста, претендующего на звание мессии, избавляющего от всех проблем. Который, придя к власти, быстро становится ее узурпатором. Идеально прописанная на бумаге избирательная система от этого не спасет: как известно, всенародным голосованием вполне честно побеждал даже Гитлер.

Однако власть все время пытается настроить, придумать какой-нибудь очередной «фильтр», страховку от неправильного, как ей кажется, выбора народа, манипулируя ради этого в том числе судебной системой. Последнее является самой вредоносной «забавой» с точки зрения долгосрочных интересов самого государства. И, вместо того чтобы дать вызревать гражданскому обществу — расширяя права местного самоуправления, позволяя работать всевозможным НКО, гарантируя свободу слова и собраний, а не шугаясь опасливо даже одиночных пикетов, выдавливая из общественного пространства всякую инициативу, нестандартное поведение и прочее, у нас постоянно переписывают избирательное законодательство.

А надо всего лишь просто гарантировать его беспристрастное соблюдение. И это было бы как раз тем самым постоянством, которое и становится основой прочных и здоровых традиций.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
50

[Георгий Бовт]

Революция, которой не было
http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/6179497.shtml
18 августа 2014, 08:32

А может, надо было, чтобы в августе 1991 года путчисты победили? В этом не было ничего невозможного. В конце концов, несмотря на все объективные законы истории, роль личностей и случайностей такова, что они способны в ключевые моменты повлиять на ход событий. Внести коррективы – лет на 5, 10, 50. Каковой срок, с точки зрения истории, лишь мгновение.

Крах СССР не был «выстрадан» народом. Он свалился ему на голову как нечаянный подарок заигравшихся в свои интриги правящих господ-товарищей.

Никаких таких конкретных перемен (не абстрактных, воспетых в песне Цоя, а программно оформленных) никто ведь не возжелал. Вышло все во многом как оплошность. «Подзалетели» на демократию, так сказать. Ну и от безграмотности, от неумения просчитывать ходы развития страны наперед. Возможно, «совок» как образ жизни в глазах общества еще не до конца исчерпал себя и именно поэтому сейчас лезет из всех щелей обратно.

Мы привыкли рассматривать события августа 91-го года как «коренной перелом». Мол, была большая страна и развалилась. «Слиняла за три дня», как написал классик про Россию 1917 года. А она на самом деле никуда не линяла. Конечно, впечатляет и дезориентирует в оценках потеря территорий – 14 «республик свободных», что «сплотила навеки великая Русь».

Однако если абстрагироваться от территориального фактора (в конце концов, такие потери сопоставимы, учитывая размеры страны, с потерями Русского царства Ивана Грозного поры Ливонской войны), то растянутый во времени «переворот» августа — декабря 1991 года вполне можно сравнить и с дворцовыми переворотами века XVIII, и с пересменками императоров уже в более позднее время.

По прошествии уже почти четверти века с того времени стало видно, что преемственности между нынешним государством и советским – куда больше, чем виделось тем, кто вышел на «русский Майдан» 19 августа 1991 года. Как было куда больше преемственности, чем нас учили в школе, между Российской империей и СССР.

Сегодня системных и сущностных изменений на поверку оказалось немногим больше, нежели принес с собой Александр Второй после духоты последнего десятилетия правления Николая Первого. Александр освободил крестьян, учредил земства, провозгласил всякие вольности. Именно вольности, а не свободы. Свобода – это то, что нам непривычнее, нежели дарованные вольности.

Ельцин «разрешил» рыночную экономику (отчасти она и в советское время просуществовала в ограниченном виде в годы НЭПа), ввел многопартийность и как бы альтернативные выборы (в Манифесте 17 октября 1905 года примерно то же сделал в годы первой русской революции Николай Второй).

Однако по прошествии исторически короткого времени матрица русской государственности неумолимо взяла свое.

Резкий всплеск словно затянулся спасительной болотной тиной стабилизации. Выборы в сущности своей, несмотря на демократически идеально прописанные законы о них, приблизились к тому, что являли собой в годы существования «нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Парламент по сути мало чем отличается от Верховного Совета с доярками, комбайнерами и отдельными академиками-интеллигентами. Рыночная экономика все последние годы неуклонно эволюционировала к своему исторически привычному пресмыканию купца-коммерсанта перед всемогущим государством, которому можно все, а особенно можно плевать на всякие нормы контрактного права. Заводы, фабрики, земля и прочие бизнесы как бы даны в кормление.

Захочет властитель (любого уровня) и его опричники отобрать – отберут. Разве что в острог не бросят, а дадут (хотя не всегда) милостиво сбежать в абстрактный Лондон. Дорожку ту еще «олигарх» Курбский проложил.

Сущность государства, характер его отношений с подданными, по сути своей, изменился, как выясняется, не настолько уж кардинально, чтобы говорить, что в 1991 году у нас произошла именно революция. Разумеется, смягчение нравов налицо.

Россия сейчас, что бы там ни говорили про режим, пребывает в состоянии наивысшей вольности, пожалуй, за все время своего существования.

И это результат долговременной эволюции, диктуемой и изменением технологий, и информационной средой, и переменами во внешнем мире, от которого отгородиться все труднее, хотя имманентное русскому государству свойство строить из себя «осажденную крепость» неизменно с нами пребывает.

Меняется человеческий материал – эти «винтики» государства – под воздействием технологий, условий быта, внешнего мира. И с ними, с винтиками, надо обращаться чуть иначе. Не пороть на конюшне и не на кол сажать, а дать подданным вай-фай и даже велодорожки. В конце концов, и в Европе нынче ведьм не жгут уже лет как двести, разрешили разводы и даже однополые браки. То есть в этом смысле мы – всего лишь в общемировом тренде цивилизации, только чуток запаздываем.

Этому тренду в какой-то мере и брежневское политбюро следовало бы, если бы вдруг обернулось вечным.

Привычка видеть в драматических политических переменах чуть ли не всякий раз революцию привито нам материалистической марксистской методологией. Сам факт появления частной собственности (которая в России всегда была условна, как данная милостью государевой, но не бесстрастным законом, что в петровские времена, что в нынешние) выдается за «смену исторических формаций».

Однако выясняется, что не менее, а может, даже и более важную роль теперь играет состояние общей культуры общества, образовательный уровень, исторические, религиозные, бытовые традиции. И под воздействием всех этих «гуманитарных» факторов матрица неизменно берет свое.

Личность – ничто, государство – все, горизонтальная солидарность во имя отстаивания прав личности – суть опасное бунтовщичество, она же ересь.

Правила эволюции такой общественной системы существенно отличаются от стран, принадлежащих к так называемой западной цивилизации. У нас роль формальных, в свое время скопированных с Запада, но никогда не работавших так, как они работают там, институтов – принижена. Все эти парламенты, партии, НКО не имеют в общественной, веками формируемой матрице никакой особо укорененной традициями (скажем, традициями приходской жизни, из которой выросли западные аналогичные структуры) роли. Как бы висят в воздухе.

Подспудные силы эволюции — во многом иные, основанные на почти не улавливаемых политологией и социологией импульсах народной души. И бывает так, что вроде вчера еще ничего не предвещало перемен, но висящие в воздухе то ли духота, то ли томление духа, возжелавшего вдруг движения, то ли нежелание жить по-старому как бы сами собой толкают вечно оторванные от низовой жизни, не чувствующие и не понимающие ее элиты дергаться, суетиться, искать каких-то то ли реформ, то ли послаблений, то ли, наоборот, репрессий или приключений очередной маленькой победоносной войны.
Павел Демидов о том, на какие принципы ориентируется наша международная политика
Ни расчета, ни романтики

В недавно опубликованном в «Газете.Ru» материале Федор Лукьянов проанализировал российскую внешнюю политику, противопоставляя... →

Чувство, что «что-то идет не так», — почти иррационально в русской политике, но притом неизменно потенциально мощное по своему воздействию. Оно может скрываться за восторженно-лизоблюдскими славословиями в адрес власти.

И чем они восторженнее, тем ей становится парадоксальным образом тревожнее.

И даже не потому, что снизу взойдет пугачевщина, а государя вдарят табакеркой в висок. Не так уж страшна эта пугачевщина, не так смелы кухонные фрондеры, хотя именно смуты, она же «оранжевая революция», почему-то верхи всегда и боятся. Решающую роль, как правило, играет внешний вызов. Крымская война (извините за выражение), русско-японская или же неразумно начатая Первая мировая. Внешним вызовом может стать также осознание собственного технологического отставания.

Казалось, только хитрому Сталину удалось обмануть историю. И не зря он на одном из послевоенных приемов поднял тост за долготерпение русского народа. Но обмануть историю удалось ненадолго. Лишь на сорок с небольшим лет. И именно внешний вызов, сформированный по итогам Второй мировой войны в виде «холодной войны» и соревнования двух разных систем, в конце концов не нашел адекватного ответа. Который, по сути, мог быть только один – в форме модернизации страны, ее экономики и ее общественных технологий. В сущности, он и сейчас никуда не делся. Тот же вызов. Уже ясно ведь, что процессы, начатые в 1991 году, адекватным ответом на него не стали.

«Что-то» по-прежнему идет не так.

Можно ли было спасти Советский Союз? Конечно. Но не 19 августа 1991 года, хотя в случае победы путчистов он мог просуществовать еще даже не одно десятилетие. Но, по большому счету, точка невозврата была пройдена, думаю, годах в 70-х. Когда вроде все было так хорошо и покойно. Однако верхи в очередной раз упустили некие трудноуловимые движения в глубине общественной жизни, которые означали, на самом деле, кризис и гниение. Ложь съедала растущее благосостояние. А так уж у нас устроено, что можно долго жить в условиях жесточайших кровавых репрессий, но не в такой гнилой и все развращающей лжи.

Сегодня государство и нация ищут новые смыслы, новую Русскую Правду в Крыму и Новороссии. Возможно, она где-то в тех местах и прячется, способная обернуться вдруг новой великой Идеей, без которой моральному большинству так сиротливо. Хотя многим ее активным соискателям она, эта новая Правда, будет крайне неприятна и даже убийственна. Но возможно и так, что ее и нет там вовсе и искать надо совсем в другом месте. И совсем другими методами.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Георгий Бовт]

http://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/7795553.shtml

О войнах за национальную гордость и их цене

Политолог
05 октября 2015, 08:44
Во время парижской встречи «нормандской четверки» все прошло легче, чем в феврале: 14 часов не сидели. Картина обрела новые краски, в том числе эмоциональные: буквально размена Украины на Сирию не случилось, а вот ставки в большой игре (если это еще можно называть игрой) России и Запада повысились.

За спиной Путина были Су-24, Су-25 и Су-34, наносящие удары в Сирии. А современный мир, хотя и ушел далеко от нравов Священного союза, циничен:

когда начинаешь кого-нибудь бомбить, с тобой сразу удивительным образом начинают говорить по-деловому, даже если и с отвращением.

Кажется, и двусторонние встречи Путина с Олландом и Меркель прошли в ином психологическом ключе. Шок и «разочарование» от резких действий Москвы на Украине сменились деловым настроем вырабатывать решения в условиях новой конфронтационной реальности. В конце концов в мире почти нет политиков, с которыми вообще не разговаривают.

Российский президент вел себя в Париже иначе, чем в Минске в феврале. Уехал из Елисейского дворца без общения с прессой. Возможно, Украина ему уже наскучила эмоционально: там, мол, уже примерно все ясно для него. На первое место вышла Сирия.

Вступив в войну в Сирии, Москва применила тот же психологический прием, как не раз на Украине: пошла на повышение ставок, заставляя партнеров задаваться тревожными вопросами, что же там в головах у «кремлевских мечтателей» и каков будет следующий фортель? Теперь на столе лежит еще больше фишек — не только украинские, но и сирийские. Первый кризис далек от разрешения, второй грозит обострением.

Однако для Путина такая ситуация кажется привычной, он не раз показывал себя хорошим тактиком.

Произошел ли в Париже окончательный «слив Новороссии» и каковы предварительные итоги данного проекта? В том виде, в котором он грезился кому-то весной 2014-го, он не состоялся. Новороссия не раскинулась от Одессы до Крыма, Украина не развалилась на части, а «бандеровская хунта» оказалась неожиданно для многих в России живучей. Ее «главарю», оказывается, даже можно жать руку.

Кстати, и ожидания, что, мол, теперь вражда украинского и русского народов — это надолго, тоже могут оказаться преувеличенными. Постсоветский обыватель не столь трепетен, как рисуют политики. И то, что Киев лезет на рожон, вводя антироссийские санкции жестче западных (типа разрыва воздушного сообщения или теперь уже и железнодорожного), для него же очень большая ошибка. Внизу-то такой ненависти нет, зато возникают большие неудобства. Правда, и специфика украинской демократии такова, что общий бардак и перманентное состояние полуразвала придает всей системе известную гибкость. Она трещит, но не ломается, в том числе потому, что не «вертикаль». И даже зловещий запрещенный в РФ «Правый сектор», которым чуть ли не детей пугали у нас, куда-то рассосался.

Почти мгновенно Украина ушла с наших телеэкранов в своей еще недавно драматическо-истерической подаче. И никакой ломки от этого в обществе не возникло.

Накопилась усталость от «бандеровских мотивов». И неправы в своих ожиданиях ура-патриоты, что, мол, «слив Новороссии» вызовет массовое разочарование, в том числе во власти. Как говорится, по барабану. И не только это.

При этом ряд целей Москвы на Украине если еще не достигнут, то достижим. В этом смысле проект «Новороссия» как раз частично удался. Отдельный вопрос — о цене. Но он относит нас к 2013 году, когда и Западу, и Москве надо было не увлекаться игрой в перетягивание каната на Украине, а договориться на троих об условиях ее ассоциации с ЕС. Но никто тогда этот прикуп, его непомерную цену не знал, а мы вообще были всей душой в Сочи.

Донбасс, судя по всему, останется надолго рычагом давления Москвы на киевскую власть. Даже если первой придется пойти на уступки по дате и той самой «модальности» местных выборов на Украине и в ЛДНР. В Париже больше ясности по части всего политического блока «минского процесса» не стало. Несмотря на заявления России и Германии о якобы достигнутых на сей счет договоренностях, пока не верится, например, что Киев пойдет на полную амнистию лидеров самопровозглашенных республик.

Проведение выборов на Украине, включая Донбасс, в этом году на основании украинских законов (к чему теперь привязано вступление в силу закона об особом статусе Донбасса) и по согласованию с представителями юго-востока технически неосуществимо. Этого не позволят сами украинские законы, задающие определенные темпы принятия и претворения в жизнь решений по этой части. Так что канцлер Меркель, ссылаясь на эти законы, не очень себе представляла деталей. А Петр Алексеевич Порошенко, соглашаясь на какие-то условия, в очередной раз, видимо, в типичной национальной манере схитрил, чтобы потом как-то реализовать такую хитрость неожиданным для партнеров образом.

Но всем комфортно было показать в Париже, что они договорились там о чем-то.

Выполнение минских соглашений придется переносить на следующий год. Дедлайн был 31 декабря, включая передачу Киеву контроля за границей с Россией в Донбассе. Президент Франции допустил возможность продления «минского процесса».

Но это произойдет уже в увязке с Сирией: если там отношения Москвы с Западом обострятся, то это аукнется на Украине.

В этом смысле не размен, но увязка «удалась».

Европа не только мысленно уже смирилась с уходом Крыма от Украины (будет долго висеть в воздухе недоговоренность на эту тему), но и де-факто признает «особый статус Донбасса» вне зависимости от юридического оформления. И это все будет, безусловно, подано Кремлем как победа, даже если юридического признания российского Крыма не произойдет еще десятилетия.

Хотя ни в одной западной столице это сегодня открыто не признают, вопрос вступления Украины в НАТО отложен надолго. И это тоже можно считать частичным успехом «проекта Новороссия» (если воспринимать расширение НАТО как непосредственную угрозу России). В этом смысле подтвердился еще один принцип современной международной политики, тоже из области психологии:

чем отвязнее себя ведешь, тем больше с тобой считаются.

Самых «отмороженных» типа северокорейского вождя, может, на всякие саммиты и не зовут, но уж связываться точно лишний раз не станут. По вопросу вступления Украины в НАТО с Россией «лишний раз» связываться не станут долго.

Если только экономическое положение в стране в условиях, когда внешняя повестка, где «мы за ценой не постоим», по-прежнему вытесняет внутреннюю, не ухудшится до столь катастрофического уровня, что потребуется, скажем, помощь извне. Которую, разумеется, обусловят политически. Но пока до этого далеко. Инерция у нас большая, терпение народа — еще больше. Пример (в этом смысле она нам тоже «родная») Украины показывает: экономика таких стран может падать почти бесконечно, но все равно до конца не упадет.

Тут можно, отвлекшись от геополитики, вспомнить о людях. Обсуждали ли в Париже, кто, как и на какие деньги будет восстанавливать разрушенную инфраструктуру Донбасса? Кто обустроит возвращающихся домой сотни тысяч беженцев, их только в России оказалось более 600 тыс. — больше, чем в стонущей от «нашествия» Европе, в три с половиной раза более многолюдной. А встретят ли этих беженцев приветственными демонстрациями сограждане уцелевшей и по-прежнему унитарной страны?

Во всей заваривающейся густой геополитической каше мир, кажется, окончательно утратил понимание об универсальных ценностях.

Те же беженцы из Донбасса в Россию не ровня, получается, несчастным беженцам из Сирии в Европу. В Европе сотни тысяч пришлых — чуть ли не гуманитарная катастрофа в подаче масс-медиа, аналогичное нашествие в Россию не стоит даже жалкого сюжета, даже в трактовке «это Путин виноват».

Ополченцы Донбасса в Киеве и на Западе подаются как бандиты, а среди оттенков черного в виде осколков «Аль-Каиды» (запрещена в РФ) в Сирии хотят усмотреть «умеренную оппозицию». Намерение устроить русский мир на востоке Украины — преступление, а намерение очередного «умеренного», финансируемого Эр-Риядом «исламского фронта» построить вместо светской Сирии исламское государство — это «установление демократии» супротив сатрапа-офтальмолога Асада.

Курдам в Ираке можно де-факто предоставить широкую автономию на грани независимости, русским в Донбассе — нет. Запрещенному в России и везде ИГИЛ — тоже нельзя, хотя ни в одном международном документе не написано, что мракобесам нельзя иметь права на самоопределение. Свергать Януковича можно, Порошенко — нельзя, Асада — опять можно. Соответственно, из Москвы (кроме ИГИЛ) все видится ровно наоборот.

Россияне свою цену за украинский конфликт платят. Наша экономика падает не только от низких цен на нефть, но и от растущей экономической изоляции страны на фоне паралича воли что-либо менять в экономике у правительства. Платят люди вообще за подмену внутренней повестки внешней. Пассионарность во внешней политике на фоне «годить и ждать отскока цен на нефть» во внутренней. Но такому выбору нет массового противления. Радость от транслируемых по ТВ очередных славных военных побед скрасит горечь утраты части семейного благосостояния. Нам к такому не привыкать. Как поется, «жила бы страна родная».

Кто-то из «пятиколонников», может, ввернет в этом месте про гробы, в которых, мол, станут возвращаться домой наши солдаты. Но и гробы опечалят лишь семьи погибших. Так всегда было, притом не только в нашей стране, когда большинство населения воспринимает внешнеполитические деяния правильными. А сирийская кампания пока воспринимается очень многими именно так. В конце концов сколько можно сдавать союзников, какими бы сукиными детьми они ни были. В этом смысле «проект Новороссия» вовсе не слит, а, зафиксировав ограниченные успехи на одном направлении, перезапущен (у нас свой Reset) на другом и называется теперь «Новоcирией».

Цели те же: мы воюем за собственную национальную гордость. Как мы ее понимаем. Олицетворенную в одном человеке, который, что бы ни делал, остается непререкаемым и безальтернативным авторитетом для абсолютного большинства населения страны.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции