*7511. Спецоперация по сохранению режима без путена

[Владислав Юрьевич Сурков-Дудаев]

http://www.ng.ru/ideas/2019-02-11/5_7503_surkov.html
11.02.2019 09:00:00
Долгое государство Путина
О том, что здесь вообще происходит

Глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для соцопросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия. Фото РИА Новости
«Это только кажется, что выбор у нас есть». Поразительные по глубине и дерзости слова. Сказанные полтора десятилетия назад, сегодня они забыты и не цитируются. Но по законам психологии то, что нами забыто, влияет на нас гораздо сильнее того, что мы помним. И слова эти, выйдя далеко за пределы контекста, в котором прозвучали, стали в итоге первой аксиомой новой российской государственности, на которой выстроены все теории и практики актуальной политики.

Иллюзия выбора является важнейшей из иллюзий, коронным трюком западного образа жизни вообще и западной демократии в частности, давно уже приверженной идеям скорее Барнума, чем Клисфена. Отказ от этой иллюзии в пользу реализма предопределенности привел наше общество вначале к размышлениям о своем, особом, суверенном варианте демократического развития, а затем и к полной утрате интереса к дискуссиям на тему, какой должна быть демократия и должна ли она в принципе быть.

Открылись пути свободного государственного строительства, направляемого не импортированными химерами, а логикой исторических процессов, тем самым «искусством возможного». Невозможный, противоестественный и контристорический распад России был, пусть и запоздало, но твердо остановлен. Обрушившись с уровня СССР до уровня РФ, Россия рушиться прекратила, начала восстанавливаться и вернулась к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов. Нескромная роль, отведенная нашей стране в мировой истории, не позволяет уйти со сцены или отмолчаться в массовке, не сулит покоя и предопределяет непростой характер здешней государственности.

И вот – государство Россия продолжается, и теперь это государство нового типа, какого у нас еще не было. Оформившееся в целом к середине нулевых, оно пока мало изучено, но его своеобразие и жизнеспособность очевидны. Стресс-тесты, которые оно прошло и проходит, показывают, что именно такая, органически сложившаяся модель политического устройства явится эффективным средством выживания и возвышения российской нации на ближайшие не только годы, но и десятилетия, а скорее всего и на весь предстоящий век.

Русской истории известны, таким образом, четыре основные модели государства, которые условно могут быть названы именами их создателей: государство Ивана Третьего (Великое княжество/Царство Московское и всей Руси, XV–XVII века); государство Петра Великого (Российская империя, XVIII–XIX века); государство Ленина (Советский Союз, ХХ век); государство Путина (Российская Федерация, XXI век). Созданные людьми, выражаясь по-гумилевски, «длинной воли», эти большие политические машины, сменяя друг друга, ремонтируясь и адаптируясь на ходу, век за веком обеспечивали русскому миру упорное движение вверх.

Большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу. Выход ее на полную мощность далеко впереди, так что и через много лет Россия все еще будет государством Путина, подобно тому как современная Франция до сих пор называет себя Пятой республикой де Голля, Турция (при том, что у власти там сейчас антикемалисты) по-прежнему опирается на идеологию «Шести стрел» Ататюрка, а Соединенные Штаты и поныне обращаются к образам и ценностям полулегендарных «отцов-основателей».

Необходимо осознание, осмысление и описание путинской системы властвования и вообще всего комплекса идей и измерений путинизма как идеологии будущего. Именно будущего, поскольку настоящий Путин едва ли является путинистом, так же, как, например, Маркс не марксист и не факт, что согласился бы им быть, если бы узнал, что это такое. Но это нужно сделать для всех, кто не Путин, а хотел бы быть, как он. Для возможности трансляции его методов и подходов в предстоящие времена.

Описание должно быть исполнено не в стиле двух пропаганд, нашей и не нашей, а на языке, который и российский официоз, и антироссийский официоз воспринимали бы как умеренно еретический. Такой язык может стать приемлемым для достаточно широкой аудитории, что и требуется, поскольку сделанная в России политическая система пригодна не только для домашнего будущего, она явно имеет значительный экспортный потенциал, спрос на нее или на отдельные ее компоненты уже существует, ее опыт изучают и частично перенимают, ей подражают как правящие, так и оппозиционные группы во многих странах.

Чужеземные политики приписывают России вмешательство в выборы и референдумы по всей планете. В действительности, дело еще серьезнее – Россия вмешивается в их мозг, и они не знают, что делать с собственным измененным сознанием. С тех пор как после провальных 90-х наша страна отказалась от идеологических займов, начала сама производить смыслы и перешла в информационное контрнаступление на Запад, европейские и американские эксперты стали все чаще ошибаться в прогнозах. Их удивляют и бесят паранормальные предпочтения электората. Растерявшись, они объявили о нашествии популизма. Можно сказать и так, если нет слов.

Между тем интерес иностранцев к русскому политическому алгоритму понятен – нет пророка в их отечествах, а все сегодня с ними происходящее Россия давно уже напророчила.

Когда все еще были без ума от глобализации и шумели о плоском мире без границ, Москва внятно напомнила о том, что суверенитет и национальные интересы имеют значение. Тогда многие уличали нас в «наивной» привязанности к этим старым вещам, якобы давно вышедшим из моды. Учили нас, что нечего держаться за ценности ХIХ века, а надо смело шагнуть в век ХХI, где будто бы не будет никаких суверенных наций и национальных государств. В ХХI веке вышло, однако, по-нашему. Английский брекзит, американский «#грейтэгейн», антииммиграционное огораживание Европы – лишь первые пункты пространного списка повсеместных проявлений деглобализации, ресуверенизации и национализма.

Когда на каждом углу восхваляли интернет как неприкосновенное пространство ничем не ограниченной свободы, где всем якобы можно все и где все якобы равны, именно из России прозвучал отрезвляющий вопрос к одураченному человечеству: «А кто мы в мировой паутине – пауки или мухи?» И сегодня все ринулись распутывать Сеть, в том числе и самые свободолюбивые бюрократии, и уличать фейсбук в потворстве иностранным вмешательствам. Некогда вольное виртуальное пространство, разрекламированное как прообраз грядущего рая, захвачено и разграничено киберполицией и киберпреступностью, кибервойсками и кибершпионами, кибертеррористами и киберморалистами.

Когда гегемония «гегемона» никем не оспаривалась и великая американская мечта о мировом господстве уже почти сбылась и многим померещился конец истории с финальной ремаркой «народы безмолвствуют», в наступившей было тишине вдруг резко прозвучала Мюнхенская речь. Тогда она показалась диссидентской, сегодня же все в ней высказанное представляется само собой разумеющимся – Америкой недовольны все, в том числе и сами американцы.

Не так давно малоизвестный термин derin devlet из турецкого политического словаря был растиражирован американскими медиа, в переводе на английский прозвучав как deep state, и уже оттуда разошелся по нашим СМИ. По-русски получилось «глубокое», или «глубинное государство». Термин означает скрытую за внешними, выставленными напоказ демократическими институтами жесткую, абсолютно недемократическую сетевую организацию реальной власти силовых структур. Механизм, на практике действующий посредством насилия, подкупа и манипуляции и спрятанный глубоко под поверхностью гражданского общества, на словах (лицемерно или простодушно) манипуляцию, подкуп и насилие осуждающего.

Обнаружив у себя внутри малоприятное «глубинное государство», американцы, впрочем, не особенно удивились, поскольку давно о его наличии догадывались. Если существует deep net и dark net, почему бы не быть deep state или даже dark state? Из глубин и темнот этой непубличной и неафишируемой власти всплывают изготовленные там для широких масс светлые миражи демократии – иллюзия выбора, ощущение свободы, чувство превосходства и пр.

Недоверие и зависть, используемые демократией в качестве приоритетных источников социальной энергии, необходимым образом приводят к абсолютизации критики и повышению уровня тревожности. Хейтеры, тролли и примкнувшие к ним злые боты образовали визгливое большинство, вытеснив с доминирующих позиций некогда задававший совсем другой тон достопочтенный средний класс.

В добрые намерения публичных политиков теперь никто не верит, им завидуют и потому считают людьми порочными, лукавыми, а то и прямо мерзавцами. Знаменитые политографические сериалы от «Босса» до «Карточного домика» соответственно рисуют натуралистические картины мутных будней истеблишмента.

Мерзавцу нельзя дать зайти слишком далеко по той простой причине, что он мерзавец. А когда кругом (предположительно) одни мерзавцы, для сдерживания мерзавцев приходится использовать мерзавцев же. Клин клином, подлеца подлецом вышибают... Имеется широкий выбор подлецов и запутанные правила, призванные свести их борьбу между собой к более-менее ничейному результату. Так возникает благодетельная система сдержек и противовесов – динамическое равновесие низости, баланс жадности, гармония плутовства. Если же кто-то все-таки заигрывается и ведет себя дисгармонично, бдительное глубинное государство спешит на помощь и невидимой рукой утаскивает отступника на дно.

Ничего страшного в предложенном изображении западной демократии на самом деле нет, достаточно немного изменить угол зрения, и станет опять нестрашно. Но осадок остается, и западный житель начинает крутить головой в поисках иных образцов и способов существования. И видит Россию.

Наша система, как и вообще наше все, смотрится, конечно, не изящнее, зато честнее. И хотя далеко не для всех слово «честнее» является синонимом слова «лучше», оно не лишено притягательности.

Государство у нас не делится на глубинное и внешнее, оно строится целиком, всеми своими частями и проявлениями наружу. Самые брутальные конструкции его силового каркаса идут прямо по фасаду, не прикрытые какими-либо архитектурными излишествами. Бюрократия, даже когда хитрит, делает это не слишком тщательно, как бы исходя из того, что «все равно все всё понимают».

Высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы делают военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими. Их традиционно не прячут, а наоборот, демонстрируют, поскольку Россией никогда не правили купцы (почти никогда, исключения – несколько месяцев в 1917 году и несколько лет в 1990-х), считающие военное дело ниже торгового, и сопутствующие купцам либералы, учение которых строится на отрицании всего хоть сколько-нибудь «полицейского». Некому было драпировать правду иллюзиями, стыдливо задвигая на второй план и пряча поглубже имманентное свойство любого государства – быть орудием защиты и нападения.

Глубинного государства в России нет, оно все на виду, зато есть глубинный народ.

На глянцевой поверхности блистает элита, век за веком активно (надо отдать ей должное) вовлекающая народ в некоторые свои мероприятия – партийные cобрания, войны, выборы, экономические эксперименты. Народ в мероприятиях участвует, но несколько отстраненно, на поверхности не показывается, живя в собственной глубине совсем другой жизнью. Две национальные жизни, поверхностная и глубокая, иногда проживаются в противоположных направлениях, иногда в совпадающих, но никогда не сливаются в одну.

Глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия. Понимание, кто он, что думает и чего хочет, часто приходит внезапно и поздно, и не к тем, кто может что-то сделать.

Редкие обществоведы возьмутся точно определить, равен ли глубинный народ населению или он его часть, и если часть, то какая именно? В разные времена за него принимали то крестьян, то пролетариев, то беспартийных, то хипстеров, то бюджетников. Его «искали», в него «ходили». Называли богоносцем, и наоборот. Иногда решали, что он вымышлен и в реальности не существует, начинали какие-нибудь галопирующие реформы без оглядки на него, но быстро расшибали об него лоб, приходя к выводу, что «что-то все-таки есть». Он не раз отступал под напором своих или чужих захватчиков, но всегда возвращался.

Своей гигантской супермассой глубокий народ создает непреодолимую силу культурной гравитации, которая соединяет нацию и притягивает (придавливает) к земле (к родной земле) элиту, время от времени пытающуюся космополитически воспарить.

Народность, что бы это ни значило, предшествует государственности, предопределяет ее форму, ограничивает фантазии теоретиков, принуждает практиков к определенным поступкам. Она мощный аттрактор, к которому неизбежно приводят все без исключения политические траектории. Начать в России можно с чего угодно – с консерватизма, с социализма, с либерализма, но заканчивать придется приблизительно одним и тем же. То есть тем, что, собственно, и есть.

Умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина. Оно адекватно народу, попутно ему, а значит, не подвержено разрушительным перегрузкам от встречных течений истории. Следовательно, оно эффективно и долговечно.

В новой системе все институты подчинены основной задаче – доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера, считаясь ценностью не сами по себе, а лишь в той степени, в какой обеспечивают с ним связь. Кроме них, в обход формальных структур и элитных групп работают неформальные способы коммуникации. А когда глупость, отсталость или коррупция создают помехи в линиях связи с людьми, принимаются энергичные меры для восстановления слышимости.

Перенятые у Запада многоуровневые политические учреждения у нас иногда считаются отчасти ритуальными, заведенными больше для того, чтобы было, «как у всех», чтобы отличия нашей политической культуры не так сильно бросались соседям в глаза, не раздражали и не пугали их. Они как выходная одежда, в которой идут к чужим, а у себя мы по-домашнему, каждый про себя знает, в чем.

По существу же общество доверяет только первому лицу. В гордости ли никогда никем не покоренного народа тут дело, в желании ли спрямить пути правде либо в чем-то ином, трудно сказать, но это факт, и факт не новый. Ново то, что государство данный факт не игнорирует, учитывает и из него исходит в начинаниях.

Было бы упрощением сводить тему к пресловутой «вере в доброго царя». Глубинный народ совсем не наивен и едва ли считает добродушие царским достоинством. Скорее он мог бы думать о правильном правителе то же, что Эйнштейн сказал о боге: «Изощрен, но не злонамерен».

Современная модель русского государства начинается с доверия и на доверии держится. В этом ее коренное отличие от модели западной, культивирующей недоверие и критику. И в этом ее сила.

У нашего нового государства в новом веке будет долгая и славная история. Оно не сломается. Будет поступать по-своему, получать и удерживать призовые места в высшей лиге геополитической борьбы. С этим рано или поздно придется смириться всем тем, кто требует, чтобы Россия «изменила поведение». Ведь это только кажется, что выбор у них есть.

[Николай Миронов]

https://www.mk.ru/politics/2019/02/1...-buntuyte.html
Вместо реформ России предлагают вернуться к абсолютизму

12.02.2019 в 15:38, просмотров: 67393
Владислав Сурков, помощник президента, а в прошлом один из главных кремлевских идеологов, в своей статье выдвинул тезис о том, что «государство Путина будет жить века». Нет-нет, речь не идет о бессмертии лично Владимира Владимировича: по мнению Суркова, современная путинская Россия — это «особый тип государства», более совершенный, чем, например, западные модели.

Чем опасна статья Суркова: смиритесь с бедностью и не бунтуйте Алексей Меринов. Свежие картинки в нашем инстаграм
Тип этот основан на идее «глубинной народности» и единения простого люда и власти: мол, государство Путина тем и уникально, и сильно, что умеет слышать и понимать народ и видеть его «на всю глубину». Держится же наша модель не на каких-то иллюзорных институтах, как на Западе, а на доверии — общества к первому лицу.

Надо заметить, что статья вышла в, откровенно говоря, тяжелое время — уровень жизни падает, экономика развивается на бумаге, да и то ее «рост» начался лишь после смены главы Росстата. Зато усиливаются протестность и социальный пессимизм.

Прошлый год показал, что общество обозлено из-за бедности, неравенства, антисоциальных реформ. Как следствие — рейтинги власти спикировали вниз (и этот тренд продолжается). На фоне накопившегося негатива голову подняли левые силы — и они уже начали побеждать на выборах в регионах.

Осознавая кризисность ситуации, Кремль, однако, пока не готов пойти на реформы: ведь чтобы реально преодолеть бедность, нужно менять всю экономическую модель, а это ударит по интересам сырьевиков и иной правящей олигархии. Власть же боится нарушить баланс сил внутри элиты и потому оказывается в патовой ситуации: надо как-то вытягивать рейтинги, но в то же время и не «колебать устои».

Статья как бы подсказывает выход: вместо проведения реформ объявить, что бедность — это никакая не бедность, а духовный подвиг российского народа, «добровольно» отказывающегося от западного «общества потребления» ради «духовных скреп» и «величия страны».

Это «там», «у них», «вовне» — на первом месте поесть, отдохнуть под пальмами, прикупить брендов и вообще предаться всяческому разврату. А у нас — духовность, нестяжательство, аскеза, пост и прочие благие вещи. Работать за гроши до старости, во всем себе отказывать — зато у нас великая держава и своя, «органически сложившаяся модель» государственности, которая «не как на Западе».

Если применить эту идеологию, то можно все оставить по-старому: правящая элита живет припеваючи, а народ ее содержит, и при этом счастлив. Ведь главное — доверие и единение.

Давайте оставим за кадром очевидный аппаратно-политический смысл выступления Владислава Суркова — кремлевский экс-куратор внутренней политики попросту напоминает главе государства о себе, стремясь вернуть былое доверие.

Но стоит подробнее остановиться на идеологии его статьи, так как она, увы, может зацепить многих — и внутри элиты, и в простом народе.

Почему увы? Да потому что жить по такой идеологии для современной России не только не современно, но и попросту опасно, если мы действительно хотим состояться как великая держава. И дело тут вовсе не в идее вечного «путинизма» — бог бы с ней, — а в принципиальном подходе к социальной политике и положению России в мире.

Нужно заметить, что Владислав Сурков — не новатор. Идеология «народности», особого типа «единения» и т.п. использовалась в России неоднократно — и всегда властями, которые или чувствовали недостаток легитимности, или не хотели решать накопившиеся социальные проблемы, но при этом стремились предотвратить недовольство населения.

Все началось тогда, когда на Западе стали трансформироваться абсолютистские монархии, уступая место первым конституционным системам. Наши же цари никак не хотели расставаться с абсолютизмом. Поэтому уже Александр I в начале XIX века стал задумываться о самобытности российского государства и о духовных «скрепах» как об идеологии, замещающей европейские идеи конституционализма (вспомним в связи с этим министра просвещения Шишкова, над которым смеялся Пушкин).

Преемник Александра, Николай I, пошел дальше и внедрил так называемую теорию «официальной народности» — очень напоминающую идеологию, предложенную Владиславом Сурковым. Там было и духовное единение, и особая форма взаимоотношений государя с народом. Непосредственной причиной идейных исканий Николая Павловича стало, конечно же, восстание декабристов, которое сильно напугало молодого царя.

Николай все время своего правления боялся революции — из-за этого велел усилить палочную дисциплину (и получил прозвище Палкин), ограничивал просвещение, отправлял студентов в солдаты и т.д. А еще он всячески уходил от решения насущной на тот момент проблемы — отмены крепостного права.

Итогом, как мы помним, стало ослабление России, накопление экономических проблем, поражение в Крымской войне.

Впрочем, это не помешало теории «официальной народности» вновь возродиться через непродолжительное время. Тема оказалось живучей, так как в ней российский абсолютизм нашел удобный способ не меняться в меняющемся мире, максимально продлевая свое существование.

И это, к сожалению, оказалось единственным ее смыслом: красивая по звучанию, идеология «особого государства» не дала России ничего, кроме бюрократизации, бесправия, оторванности власти от народа и крайне низкого качества управления. Это получило развитие при Александре III и Николае II.

Последние два царя, испугавшись социальных брожений в стране, реанимировали идею «самобытной государственности» и «единения царя с народом», противопоставив их институтам «загнивающего Запада». Парламентаризм объявили «великой ложью нашего времени», была сильно ограничена независимость правосудия, усилены меры полицейского воздействия на общество и цензура.

Самое удивительное, что идеологи, воспевавшие этот «особый путь», всерьез рассматривали царский абсолютизм как передовую, эффективную и бессмертную модель — «на весь предстоящий век». Зачем крестьянам земля, а рабочим — социальные гарантии, если у них есть такие духовные богатства? Нужные реформы так и не были проведены, а начатые — не завершены.

Чем закончилось упорство российских царей, напоминать не надо — каток революции прокатился и по ним, и по всей стране.

Вообще же, если отвлечься от отечественного исторического хоррора, то концепция Владислава Суркова есть переиздание далеко не новой, и не только российской, «идеологии недопотребления» — то есть идеологии, которую правящая элита в обществах с сильным социальным расслоением и неравенством продвигает, чтобы убедить народ отказаться от притязаний на современные материальные блага и свободы — и при этом не бунтовать против власти.

Обычно это происходит при неразвитой экономике, в которой ресурсов сполна на всех не хватает, а значит, надо решать — кому потреблять, а кому поститься. «Идеологии недопотребления» были особенно востребованы в древнем мире и средние века. Сейчас они стали признанной архаикой, задержавшись лишь в отдельных странах.

Что особенно удивляет: нам на полном серьезе предлагают закрепить эту устаревшую концепцию сейчас — когда мир давно перестал мериться национальными самолюбиями и перешел к конкуренции экономик, технологий, мозгов и качества жизни, а Россия — в плане всего этого — сильно отстала и стремительно продолжает отставать.

Даже если посмотреть на нашего великого восточного соседа, то мы увидим, что в последние годы Китай выстраивает свое будущее, опираясь на экономическое влияние, инвестиции в технологии, науку и образование, а не на голые теории о собственном величии. России сегодня нужна идеология развития, а не самовосхваления.

А потому и народу, и самой власти следует открыть глаза и понять, что мир изменился кардинально: примитивная экономика и глубокое социальное расслоение вызывают сочувствие, но никак не уважение — даже если у страны на вооружении стоят самые современные образцы.

Если мы хотим увидеть великую Россию, нам нужно развивать экономику, науку, культуру и поднимать уровень жизни людей. Такова реальность, ничего личного.

Читайте материал «Что не так в статье Суркова о России и Путине»

Подпишитесь на наш канал в Яндекс Дзен: самые яркие новости дня.

Автор, Политолог

[Ещёнепознер]

https://www.youtube.com/watch?v=rJrdOXmdiIk

[Андрей Малахов]

https://www.youtube.com/watch?v=c1zk...ature=youtu.be

[Рой ТВ]

https://www.youtube.com/watch?v=HM5F...ature=youtu.be

[InoPressa]

https://www.inopressa.ru/article/26m...aign=giraff.io
26 марта 2019 г.

Отдельные голоса в Кремле готовы рассмотреть другой сценарий
Исторический прецедент "рокировки" Владимира Путина с Дмитрием Медведевым, за которым последовали два президентских срока по шесть лет каждый , "учит нас тому, что мы должны ожидать чего угодно", считает Жан-Сильвестр Монгренье, доктор геополитики и научный сотрудник Французского института геополитики, комментируя возможность казахстанского сценария для России. "Тем более, что с тех пор исчезли любые ссылки на западную модель: Владимир Путин подтвердил, что существует "русский путь", независимый и превосходящий пути конституционно-плюралистических режимов Европы и Северной Америки. Во многих отношениях "русский путь" в духе Путина оказывается ближе к азиатскому деспотизму, на что указывают его евразийские устремления, нежели к российскому имперскому монархическому режиму, существовавшему накануне Первой мировой войны. Поэтому важно внимательно отнестись к тем маневрам, которые проделывает Нурсултан Назарбаев", - утверждает Монгренье.

"Конституция Российской Федерации вынуждает нынешнего президента Владимира Путина больше не баллотироваться на следующих выборах. Несмотря на кажущиеся ограничения, это правило все же легко обойти, как это было во время чередования с Медведевым в 2008-2012 годах", - считает Микаэль Эрик Ламбер, доктор истории международных отношений в Сорбонне и директор Института Черного моря. - Такая перспектива остается маловероятной по той простой причине, что Владимир Путин, судя по всему, осознает трудности нахождения на своем посту из-за своего возраста (ему 66 лет, он родился 7 октября 1952 года в Ленинграде). Постсоветские лидеры - и Назарбаев далеко не единичный случай - демонстрируют стремление к транзиту власти. Поэтому проявление казахстанского сценария в России вполне вероятно. В отличие от Назарбаева, Путин, похоже, не поддерживает ни одного кандидата и не собирается вовлекать двух своих дочерей в политическую жизнь страны, и в этом он порывает с Казахстаном, Белоруссией или Азербайджаном, где лидеры выдвигают на первый план своих детей".

Отвечая на вопрос о гипотетическом сценарии аннексии Белоруссии, Жан-Сильвестр Монгренье указал, что "об аннексии не может быть и речи, возможен пересмотр политического сценария, возникшего в месяцы, предшествовавшие президентским выборам в России 2 марта 2008 года: оживление Союзного государства России и Белоруссии под председательством Владимира Путина, находящегося в преимущественном положении по сравнению с его преемником".

"Однако перед лицом Владимира Путина и окружающих его олигархов Александр Лукашенко, находящийся во главе Белоруссии на протяжении четверти века, намерен сохранить реальную политическую автономию", - указывает эксперт. - Как и его казахский коллега, он крайне подозрительно относится к притязаниям Кремля, речам Владимира Путина о "русском мире" и к желанию Кремля воссоздать некую неосоветскую сферу влияния (вновь превратить в сателлитов часть бывшего СССР, без коммунистической утопии). При этом Александр Лукашенко практикует колебательную дипломатию между Москвой и Брюсселем, не имея ни возможности, ни желания вступать на путь "Восточного партнерства" и ассоциации с Евросоюзом (очевидно, что политическим и демократическим критериям его страна не соответствует)".

"На сегодняшний день не существует никаких официальных российских интересов или документов, в которых упоминается о возможном присоединении Белоруссии к России, - вторит ему Микаэль Эрик Ламбер. - Белорусская культура отличается от российской как по языку, так и по традициям и ее сложной истории с Польшей и Литвой. Не было бы смысла связывать эти две страны, тем более, что Калининградский анклав обеспечивает безопасность Балтийского моря. Между тем, следует отметить желание Владимира Путина содействовать Евразийскому экономическому союзу, который, как он надеялся при его создании в 2015 году, будет устроен по образцу Европейского союза. Тогда российский президент мог бы отказаться от своего поста президента России, чтобы предстать в качестве президента Евразийского союза - и такой вариант вряд ли возможен именно из-за уникальности Белоруссии, которая отказывается рассматривать наднациональный союз, в котором Россия будет доминировать политически".

Жан-Сильвестр Монгренье указывает на "политику замкнутой среды" в России: "кланы, которые вращаются вокруг Владимира Путина, спорят и сталкиваются между собой за стенами Кремля вдали от посторонних взглядов. Кроме того, российский президент именно так начал свою политическую карьеру, и его избрание было призвано защитить спины "семьи" (клана Ельцина). "Прежде чем стать хозяином такой политики замкнутой среды, он сам был ее детищем и бенефициаром, - говорит он. - Российский режим основан на определенной социологической базе ("силовики", пришедшие из структур безопасности, представляющие собой обновленное наследие советской номенклатуры), на чекистской культуре власти, на твердом, но неотесанном (теория заговора и мания враждебного окружения) мировоззрении. Словом, действительно существует российский правящий класс, контуры которого выходят за пределы конкурирующих коалиций интересов; система власти, которая имеет под собой содержание. Для него характерен собственный стиль правления, где политика воспринимается как последовательность специальных операций (вера в манипуляции, действия с закрытым лицом, приоритет сюрпризов, желание свергнуть того, кого назначают врагом, и даже уничтожить его). Все это говорит о том, что "путинизм" не является особенностью, объясняемой личностью Владимира Путина (его отличительными чертами). Неизбежно встанет вопрос о преемнике, и есть основания полагать, что правящий класс им уже одержим".

"Все же можно предположить, что чекистская культура власти, обычные политические практики, а также мировоззрение переживут Владимира Путина, потому что они глубоко укоренились в российском обществе и истории, как до, так и после революции 1917 года. Западным лидерам было бы неправильно делать ставку на либерализацию после ухода Путина и на приход к власти лидера, "открытого новым идеям", который хорошо настроен по отношению к западным соседям России. Тем более, что, по мнению российского правящего класса, происходит смещение баланса богатства и власти в Азию, это подтверждает геополитическую интуицию Владимира Путина", - поясняет эксперт.

"Автократический характер российского президентства объясняется структурой Российской Федерации и ее централизмом, который является следствием геополитических трудностей, связанных с окружающими регионами, - отмечает Майкл Эрик Ламбер. - Проблемы России больше определяются централизмом Москвы, а не избранным человеком, который, в конечном итоге, принимает политическую линию своих предшественников и приходит к тем же выводам. Можно констатировать тот факт, что лидеры представляют общество, но не являются его творцами".

"Несмотря на то, что в западных СМИ Путин часто изображается в негативном свете, он, несмотря на свои недостатки, олицетворяет собой пример скромного человека, который благодаря своей решимости и преданности достиг высшего поста, чего нельзя сказать о Медведеве и о подавляющем большинстве представителей современной российской политики", - подчеркивает Ламбер.

"В заключение этого интервью важно упомянуть внешний хаос, который будет иметь место в 2024 году, с ослабленным Евросоюзом (после "Брекзита") и растущим влиянием Китайской Народной Республики в Центральной и Восточной Европе", - резюмирует собеседник издания.

Источник: Atlantico