*133. Август 1991 года

[Татьяна Воеводина]

http://zavtra.ru/blogs/pochemu_ne_podderzhali_gkchp
Трагедия в том, что к выходу из мобилизационного социализма страна подошла с выродившимися кадрами

Когда-то Николай Бердяев, переживший революцию, «как факт личной судьбы», как он выражался, сказал очень верную и замечательную вещь: самодержавие пало, потому что не нашло защитников. Никто его не свергал – просто не вышел его защитить: даже самозванца никакого не обнаружилось, чтобы подобрать упавшую корону. «Государство существует, охраняемое личным участием каждого», - говорил Ликург, легендарный спартанский правитель. Очень правильная мысль, на все времена. Государство и его строй стоит покуда у него есть защитники – реальные и потенциальные, готовые подняться на его защиту. И падает, когда и нет.

В 1991 году был химически чистый случай такого падения. Государство может пасть под ударами внешней военной силы, но ведь тут-то ничего такого и близко не было: броня была крепка, самолёты летали, ракеты стояли на боевом дежурстве. Советский Союз и советский социализм пал строго по формуле Ликурга-Бердяева.

Очень показательно вот что. Его абсолютно не поддержали коммунисты – рядовые и руководящие. С.Г. Кара-Мурза верно пишет, что советское общество было идеократическим, т.е. его скрепой, цементом была идеология – некая коммунистическая (или социалистическая, в данном случае это безразлично) квази-религия. Так вот события августа 1991-го показали, что попы этой светской религии (они же по совместительству руководители всей жизни ) оказались атеистами. Они и не дёрнулись. А ведь должны были! Они же, по уставу своей организации, обязаны были бороться за торжество коммунизма. Ну, ладно, за торжество – кишка тонка, но отстоять-то от покушения должны были! Но – не двинулись.

Ну хорошо, простим это рядовым коммунистам, которые были на самом деле в большинстве простыми обывателями, которые не имели навыка самостоятельных действий. Поговорим о руководителях компартии – о бесчисленных секретарях райкомов, парткомов на правах райкомов, которые были на больших предприятиях, вспомним о секретарях горкомов и обкомов... Приплюсуем сюда комсомольских боссов – тоже членов партии, не забудем руководителей органов советской власти, которые были туда посажены партией, да часто просто обменивались кадрами друг с другом. Этим людям было много дано и, по слову Спасителя, с них же должно было много и спроситься. И что же? И – ничего.

Вообразим, что они не поняли, растерялись, не сообразили, у них затмился разум (по Кара-Мурзе) и они не знали, что делать. Пусть так. (Впрочем, мужчина и руководитель по своим ухваткам должен отличаться от кисейной барышни, падающей в обморок при виде таракана). Но всё-таки простим им и это. Но поддержать-то тех, кто так-сяк выступил в защиту государственного и общественного строя, кто попробовал отстоять социализм, которому они ВСЕ присягали – уж это-то они были должны сделать! Они были обязаны ВСЕ до единого встать на сторону ГКЧП и ясным образом призвать к этому рядовых коммунистов. И не встали, и не призвали. Я не имела и не имею никакой симпатии к ГКЧП, но я и не была членом партии (никогда), я не заседала в райкомах, не писала верноподданнических статей в журнале «Коммунист», даже и в комсомоле-то особо не зажигала, разве что в школе. Но те, кто это делал, кто – более того – этим руководил, чисто логически должны были защитить то, во ЧТО ОНИ ВЕРИЛИ И ПОЛАГАЛИ ПРАВИЛЬНЫМ. Значит, не полагали. Не верили.

Этот факт может иметь только два объяснения:

1) Значит, они были en masse предателями и лицемерами. Ну – чисто логически!

2) Или – второй вариант – они были абсолютно ни к чему не способными убогими Акакиями Акакиевичами, годными, чтоб действовать только по указке сверху и ни на что самостоятельное не тянущие.

Больше никаких объяснений быть не может: либо не хотели, либо по своим деловым и человеческим качествам – не могли. По-видимому, у разных людей было по разному, эти причины присутствовали в них в разной пропорции, но следует прямо и отчётливо сказать: партия – «наш рулевой» – позорно облажалась. Она повела себя предательски по отношению к своему собственному вероучению. Она предала свою страну, которой так-сяк руководила. Разве не так?

Теперь немного о второй версии – об Акакиях Акакиевичах.

Я не очень давно читала книжечку – тоненькую, но, как говорится, «томов премногих тяжелей». Это воспоминания Егора Лигачёва, члена Политбюро, близкого сотрудника Горбачёва. Автор в духе сегодняшнего дня сетует на развал СССР, ищет виноватых, ну всё как положено. Начинает он со времён Андропова, как тот болел, как автор навещал его в больнице, потом как выбирали Горбачёва, как он рулил, что говорил и т.д. Поражает чисто наблюдательская позиция – позиция мелкого клерка: мне сказали – я делаю, а что я могу? Если не знать, что автор был по сути вторым человеком в стране, можно подумать, что пишет младший референт. Вот Яковлев, - пишет автор, - взял моду собирать главных редакторов газет и журналов и науськивать их на социализм и советскую власть. Все члены политбюро возмущены таким некрасивым поведением, но что тут поделаешь? Такой уж он нехороший! Мысли бороться: например, созвать партячейку аппарата и исключить Яковлева из партии – даже не возникает. Да вы что? Разве младший референт может об эдаком помыслить?

У меня есть знакомый. Кто он по профессии - сказать трудно: образование техническое, работал в МИДе, а по натуре – художник. Сейчас, уволившись из МИДа, - много рисует, иногда выставляется. Но самая главная его жизненная роль – это сын своего отца и Хранитель Предания. Отец его был секретарём одного из обкомов партии – крупная величина, хозяин области. Мой приятель издал его записки, почти религиозно чтит его память, по всякому поводу цитирует его мысли и безмерно уважает всё, что тогда происходило. Из принципа голосует за КПРФ, хотя ни в какой партии и организации не состоит: он романтик и художник.

Так вот этого человека я однажды бестактно спросила: а почему все эти замечательные и убеждённые люди пальцем не шевельнули за свои убеждения? Он удивился вопросу, который мне казался логичным и лежащим на поверхности.

- А ты почему? – с недоумением спросил мой знакомый.

- Ну, я была антикоммунисткой, я хотела рынка и капитализма и, в общем, действовала (или бездействовала) в рамках своих тогдашних убеждений. А они почему не отстаивали свои?

- Это могло бы привести к кровавым столкновениям, - подумав, ответил он. – Никто не хотел крови. Да и что можно было сделать?

Я не стала спорить, но вообще-то они могли – ВСЁ. Тогда ещё не была разрушена систему управления. Когда из райкома поступала команда – её выполняли. Они могли вывести на улицы сколько угодно народа, целые предприятия могли вывести, а это не нынешние офисы по десять человек – это тысячи и десятки тысяч. Вообразите: завод Орджоникидзе запрудил Ленинский, «Серп и Молот» и «Прожектор» – шоссе Энтузиастов, ЗИЛ и АЗЛК – Рязанку. Красные знамёна, плакаты: «Нет капитализму!», «За власть Советов!». И сирены воют, на заводах они были - в интересах гражданской обороны. А? Риск был? Как же – конечно, был! Но какая борьба и победа без риска? Не хочешь рисковать – значит, ты старая баба и Акакий Акакиевич.

А то что получается? Лучший способ борьбы за мир – всем сдаваться? А если бы пришли американцы (немцы, китайцы, инопланетяне) – они бы тоже немедленно сдались? Похоже, что так. Те руководители, которых любовно выпестовала партия к излёту своего существования, - да, сдались бы. Потому что это были кадры двух типов: предатели или никчёмности (или линейная комбинация того и другого). Кстати, в сочинении тов. Лигачёва есть ещё важный пункт. Он рассказывает, что Горбачёв (которого он вообще-то не любит и критикует) был ЛУЧШИЙ вариант из наличных кандидатур. Так что не надо про то, что его нам спустил Вашингтонский обком. Вашингтонцы его использовали по полной, за что им респект и уважуха. Нам бы так использовать чужие слабости и провалы. Лучший он был, понимаете! Среди тех, кого сумела вырастить партия! И те марксистские долдоны и начётники, которые, которые заведовали «теоретической работой партии», - их тоже воспитала и выдвинула она же, партия.

Происходил явный, заметный отрицательный отбор и выдвижение худших – зато надёжных и на всё готовых товарищей, от которых не нужно было ждать подвоха и вообще ничего нового.

Почему так случилось?

Дело, по-видимому, в той организации экономики, политической власти, которая была. Была она предельно централизованная, иерархически организованная система – не только политической власти, но и вообще всей жизни. Была железобетонная экономика, в которой маломальское изменение нужно было годами «пробивать». Так вот вся эта система родилась как механизм жесточайшего форсажа, как система, пригодная для войны, жестокой борьбы и чрезвычайных обстоятельств. В чрезвычайных обстоятельствах это работает, это вполне адекватно. И успехи советской экономики о том свидетельствуют. Это система, организованная, по сути дела, по-военному: начальник, приказ, выполнение. В армии это работает, более того, ничто другое там не работает. Но армия – это не вся жизнь, хотя и важная её часть. Если ВСЯ жизнь организована по иерархическому, армейскому, заорганизованному принципу, если в ней абсолютно отсутствует территория свободы, непредсказуемости, игры, выдумки, импровизации – такая жизнь – вырождается. (Как, между прочим, нередко вырождается армия в мирное время). Ярчайшим проявлением этого вырождения было вырождение кадровое – вот этот самый отрицательный отбор. Там, где действует принцип «я начальник – ты дурак; ты начальник – я дурак» наступает вырождение. Перестройка и всё дальнейшее не создали это вырождение – они его просто обнажили и наглядно продемонстрировали. Куда уж нагляднее…

Трагедия Перестройки в том, что она поставила (весьма запоздало) правильную задачу – выхода из мобилизационного, военизированного этапа социализма. По-видимому, надо было ставить эту задачу ещё в пятидесятые годы, и не просто ставить, а – решать постепенно. Есть мнение, что попытки были, но не получили развития.

Но трагедия в том, что к выходу из мобилизационного социализма страна подошла с выродившимися кадрами. Решать эти задачи – у руководства не было ни умственных, ни моральных, ни волевых качеств. Собственно, и все эти так называемые учёные-экономисты подверглись ровно такому же вырождению: ни одной яркой мысли, ничего творческого не мелькнуло в словоизвержениях Перестройки. Всё было плоско, банально, заёмно и в конечном итоге – разрушительно и никчёмно.

Чтобы жизнь развивалась, нужна некоторая территория свободы. Её даёт так называемое капиталистическое общество. Да, простой человек там ох как вписан в свою клеточку, а в большой корпорации иерархичности и бюрократизма порой ещё больше, чем в совковом министерстве. Но! Там есть возможность уйти. И сыграть маленькую, но свою, слышите – СВОЮ! – игру. Человеку необходима маленькая возможность собственного труда, собственной придумки, собственной инициативы, собственного риска. Идут на это немногие, но эти немногие создают некие непредсказуемые зоны роста. К тому же они сами получают громадное творческое удовлетворение. Творчество – это ведь не только стихи сочинять или формулу придумывать. Измыслить новый способ торговли редиской – тоже творчество, поди сообрази. И именно этого остро не хватало советским людям. И людям не хватало, и экономике тоже не хватало. Жизнь была стеснительна и душна не тем, что пишет Кара-Мурза, - не голодом на образы, и не дефицитом того и этого, а в первую очередь – отсутствием свободы. И главным образом – свободы труда. К ней способны и стремятся не все, но её наличие – в интересах всех. Она делает жизнь – живой, она её обновляет и развивает. Эта свобода была насущно нужна нашему народу.

Но в дальнейшем эту истинную потребность извратили, заменив свободой бессмысленного голосования невесть за кого, свободой всяческого бесстыдства и бесконтрольности. А нужно было постепенно приучать народ к свободному труду. Делать это нужно было медленно, шаг за шагом, при этом крепко держа вожжи в руках. Но кто это мог тогда сделать? Если б в тогдашнем руководстве нашёлся хотя бы один человек, способный это не то что осуществить, но хотя бы осознать – это было бы настоящим чудом. При той системе подбора и воспитания кадров – истинным чудом. Оно не случилось – и всё пошло прахом.

Так вот возвращаясь к началу этих заметок: на чьей стороне я была бы сегодня, зная всё, что случилось потом? На стороне тех, кто хотел сохранить советский социализм? Нет. Этот социализм требовалось аккуратно демонтировать. Тогда на стороне тех, кто стремился во что бы то ни стало обрушить совок и «войти в цивилизацию», хотя бы и на правах её сырьевого придатка? Нет, и этих я бы не поддержала.

Я бы от души поддержала авторитарного, национально ориентированного правителя, который, ничего ни у кого не отнимая и ничего никому не раздавая, постепенно, но неуклонно начал бы приучать народ к свободному, инициативному труду. И не стал бы называть этот строй ни социализмом, ни капитализмом, ни либерализмом, а придумал бы для него какое-то своё имя – ну, например, «русская правда». Чтоб копеечные умники не кололи глаза: у вас-де социализм неправильный, не по Марксу, да и рынок тоже не тот. Если страна становится богаче и сильнее, а народ здоровее и умнее – значит, строй тот, какой нужно. И правитель тоже правильный. Вот такого бы я охотно поддержала. Даже на демонстрацию бы пошла – второй раз в жизни. Но…это мечты. Хотя я в это верю.

[Татьяна Воеводина]

http://zavtra.ru/blogs/avgustovskij-...-ya-eto-pomnyu
11:00 17 августа 2016

По мере приближения к Белому Дому толпа густела, и вскоре я шагала, словно на демонстрации. По сути дела, я ничего не видела. Рядом со мной были какие-то учащиеся медучилища с санитарными сумками, которые они взяли в кабинете гражданской обороны. Они явно играли в войнушку. Когда приблизились к месту, по толпе прошёл слух, что всё, демократия победила, можно ехать домой. Я вместе в другими дошла до метро «Улица 1905 года», вошла в метро и уехала. Помню, повсюду на станции висели наскоро сработанные афишки, оповещавшие о победе демократии. Я была скорее рада: прошлое, поднявшее вроде как голову, - повержено. Я тогда была убеждённой сторонницей новой жизни. Но опять-таки у меня сохранялось отстранённо-игровое отношение ко всему этому.

В конце августа, в глухую отпускную пору, мне всякий раз приходит в голову вопрос: а вот окажись я в августе 91-го, но с сегодняшними знаниями всего того, что произошло потом, как бы я поступила? Вообще-то, это часть большого вопроса, который, думается мне, приходит в голову почти всем, как выражаются в метро, «людям старшего возраста». Начни я жизнь сначала, или хотя бы отмотай плёнку сильно назад – что бы я сделала, как поступила? С сегодняшними знаниями. Ну, про всю жизнь так вот влёт не напишешь – потому ограничусь августом 91-го.

Для начала – что я делала в реальности.

Тогда мы (муж, сын и я) только что вернулись из отпуска. Были мы в Азербайджане, куда нас любезно пригласили местные товарищи, с которыми я была связана по работе. Кстати сказать, никакого намёка на то, что мы вот-вот станем иностранцами друг для друга, не было и в помине. Мы были советскими людьми и намеревались продолжать ими быть – по крайней мере, среди тех простых людей, с которыми я взаимодействовала, дело обстояло именно так. Иностранцами для них были итальянцы, которых я представляла, а мы друг для друга – свои. У человека, с которым я преимущественно взаимодействовала, сын учился в военном училище где-то в центре России, и всё это было нормой. Помню чудесные шашлыки из осетра в беседке, образованной вьющейся ежевикой и вкуснейшие лепёшки, которая тётка, вся в чёрном, пекла, приклеивая к раскалённой стенке печки. И ещё чай из стеклянных рюмочек. И совершенно голые маленькие мальчишки на пляже, у которых среди выбритой головёнки торчит тонюсенькая и довольно длинная косица. По-восточному ярко, грязно, сытно, дружелюбно. Потрясающие персики. То, что доходит до нас, что можно купить в Европе – не идёт ни в какое сравнение. А когда приезжала в предыдущий раз в командировку – подарили ящик вкуснейшей черешни, жёлтой. И ещё запомнилось, что ездят совершенно безо всяких правил.

Вот из такого отпуска мы вернулись, и вдруг – трах-бах – ГКЧП, «Лебединое озеро» и прочее, хорошо известное. Помню свою совершенно спонтанную мысль: «Ну вот и всё!». Это я имела в виду всю эту гласность, интересность, яркость и завлекательную болтовню… Вроде и огорчительно, что кончилось, и – нормально: так именно и должно быть. Вроде окончания карнавала. Ведь большинство в глубине души ощущало происходившее каким-то карнавалом, праздником непослушания, который не может быть вечным, он должен кончиться. Но пока не кончился – отчего бы не попрыгать, не подурачиться. Такое было типичное ощущение простого человека. Помню, моя приятельница вырезала особо чувствительные статьи из «Огонька» как раз из таких соображений: кончится же эта развлекуха, а вырезочка на память - останется. Из этих же соображений я собирала толстые журналы, которые потом долго-долго лежали у нас в сарае.

В тогдашней жизни, если что и было интересного, так это завлекательное чтение, которое в прошлые времена и не снилось. Хочешь – читай Бердяева, хочешь маркиза де Сада, хочешь Генри Форда, не говоря уж о журналах. Почитать-то я всегда любила. Один из тогдашних юмористов сказал, что читать стало интереснее, чем жить. А мне, по правде сказать, почти всегда так и было. Вообще, советские люди очень много читали. Каждый нормальный человек что-нибудь читал. Люди в порядке small talk’а обменивались вопросом: «А что ты сейчас читаешь?». Предполагалось, что каждый более-менее культурный человек в каждый момент времени читает какую-нибудь книгу. За границей это была редкость уже тогда: там пролистывали иллюстрированные журналы, смотрели телевизор, а чтоб книги…ну, это какие-то особые интеллектуалы или кто специально увлекается.

Что до реальной действительности, то в тогдашнем быту ничего особо интересного не было. Жизнь той поры в практическом отношении была ухудшенным вариантом советской. Но я тогда была молодая, не слишком привязанная к деталям быта (такой, впрочем, я осталась и поныне), кроме того, мы с мужем как-то всегда ухитрялись прилично зарабатывать, а потому ужаса «пустых прилавков» и знаменитого советского дефицита – мы лично особо не ощущали. Я его воспринимала скорее юмористически и исследовательски. А когда надо было что-то купить – просто платила две цены – и мне ЭТО приносили какие-то деятели чёрного рынка. Помню, у меня был приятель-мясник, Семён, который снабжал меня всем ассортиментом соседнего продмага. Такие Семёны были повсюду, и не прятались. Впоследствии, когда я уже завела собственный бизнес, я повстречала Семёна уже в качестве директора хозмага.

Ещё было тогда забавное: вдруг продают что-то – значит, надо купить. Почему-то часто торговали куриными яйцами прямо на улице. Или полукопчёной колбасой возле метро Смоленская; помню, я купила палку, которая пригодилась, т.к. я тогда уезжала в командировку в город Луцк на Западной Украине, как раз в поезде поесть.

И вот объявляют: ГКЧП, говорят какие-то, в общем-то, правильные слова, хмурые такие советские дядьки. Нет, я не испугалась: чего мне бояться? Пролистывая свою жизнь, я отмечаю, что вообще очень мало чего боялась – не от смелости, а по легкомыслию. Помню, я тут же стала перебирать журналы. Зрительно помню себя, в ситцевом халате, сидящей на полу возле шкафа. Перебираю и думаю: «Надо сохранить на память». И в руках у меня гадкий (я уже тогда догадывалась, что гадкий) журнальчик под названием «Столица», где жёстко мочили совок и взахлёб воспевали светлый образ Запада. Там писали, что Зоя Космодемьянская была не героиня, а фуфло, а победа под Москвой в 41-м году – вовсе не победа, а … поражение. Так и написано было: «Поражение под Москвой». «Ладно, - думаю, - надо и это сохранить».

Мы держали телевизор включённым, но ничего информативного не передавали. Вдруг сын спрашивает (ему шесть лет): что такое случилось? Мы с мужем пытались как-то объяснить понятно для его ума, что такое государственный переворот. «Вот, - говорю, - эти люди захватили власть». – «Как это – власть?» - не понимает сын. – «Ну, Кремль захватили», - объясняю я. – «А кто они – пираты?» - интересуется сын. И я невесть почему отвечаю: «Пираты». И тут же соображаю: «Неправильно так говорить ребёнку». Тут муж пришёл на помощь: «Надо ещё во всём разобраться, мы мало об этом знаем».

А дальше было вот что. Муж мой оказался внутри Белого Дома. Оказался как-то по-дурацки, подлинно волею судеб.

Он тогда уже пытался, не слишком успешно, заниматься бизнесом вместе со своим одноклассником, которого когда-то родители-евреи школьником увезли в Америку. Тогда многие шустрые евреи уезжали вроде в Израиль, а потом как-то переправлялись в США, был налажен такой трафик. Приятель мужа там выучился на программиста, что-то делал, но как только стало возможно, вернулся - уже в образе американского бизнесмена. Тогда он пользовался в Москве феерическим успехом – и у женщин, и вообще. Американский паспорт открывал перед ним все двери и сердца. Фора у него была гигантская, но реализовать её он не смог: превратился в пожилого русско-американского гешефтмахера, и гешефты его из года в год мельчают. Вернёмся, впрочем, в лето 91-го года.

Тогда мой муж, работая на Физтехе, где он, по правде говоря, не сильно надрывался, участвовал в каком-то проекте, затеянном этим приятелем и связанном с телефонией. Кто помнит, тогда позвонить за границу было целое происшествие: полагалось заказывать звонок через телефонистку, как-то очень муторно и непросто. Прямая связь с заграницей существует с 1994, сколь я помню. И вот эти ребята изобрели хитроумный способ звонить напрямую за границу – не помню, как, что-то через Финляндию. Они продавали специальные телефоны, позволяющие это делать. Помню, у нас дома стояли аппараты с выпиленным вручную окошком – зачем, понятия не имею. Потом этот бизнес был убит дозволением звонить напрямую.

Так вот в самый патетический момент глава этого бизнеса, тот самый одноклассник, предоставил свои чудо-телефоны для связи инсургентам, вернее сказать - защитникам конституционного строя. Или как они там правильно называются – словом, тем, которые были внутри Белого Дома. Не знаю, сумели ли они воспользоваться этими телефонами. Думаю, скорее, нет: не до того было. Но мой муж должен был сделать что-то техническое по части этих телефонов, и таким образом он оказался в Белом Доме. Сделав то, что требовалось, он намеревался уйти, но его портфель, где были все документы, оказался в какой-то комнате, которую заперли. Он искал-искал, кто бы открыл, и тут выяснилось, что уходить поздно: они в осаде. Так он и оказался в рядах героических защитников демократии. Он говорит, что реально раздавали автоматы. Продолжалось это, ежели память не изменяет, два дня. Я, конечно, за него боялась, но, странным образом, не слишком. Почему-то с самого начала было у меня ощущение чего-то ненастоящего, игрового, карнавального. А может – это мой несерьёзный нрав…

Между прочим, через год после этих событий, в годовщину победы демократии мужу прислали приглашение на встречу ветеранов – тех, кто сидел внутри Белого Дома. Муж, естественно, не пошёл: не то, чтобы он был против демократии (тогда большинство ещё не разобрало, что к чему: понимание пришло гораздо позднее), а просто глупо ему казалось изображать из себя ветерана.

В первый день я, сколь помню, на работу не ездила. Пыталась понять, что происходит, но ничего не поняла. Позвонила кое-кому, никто ничего не понимает. Но телефоны работают: значит, смекаю, мосты-почту-телеграф инсургенты не захватили. Видно, худо учили историю КПСС.

На следующий день, делать нечего, поехала на работу. Работа моя помещалась в Трёхпрудном переулке, рядом с Тверской. Это иностранное представительство. Все cлужащие, русские и иностранцы, политкорректно делают вид, что ничего не происходит; у секретарей включён вполголоса телевизор. Никаких особых патрулей я на Тверской не помню. Русские сотрудники представительства вид имеют озабоченно-растерянный. Одна девушка вполголоса беспокоится: что же будет? У них с мужем маленький бизнес, что-то, кажется, связанное с туризмом, вот она и беспокоится, не запретят ли. Говорят: надо идти в живое кольцо, они-де не могут, а ты (то есть я) чего не идёшь, ты же сама себе хозяйка? (Действительно, у меня не было обязанности сидеть сиднем в офисе). Позвонил мой итальянский начальник, сказал конспиративным голосом: «Мы будем говорить только о делах!» - словно обычно мы говорили о чём-нибудь другом – о моде или о погоде.

Закончив наскоро свои дела, я всё-таки отправилась к Белому Дому. Пешком. Это не слишком далеко, но и не особо близко, километра четыре, думаю. Почему пешком? Видимо, транспорт не работал, а может, просто хотелось посмотреть, что делается в городе. По выходе случайно встретила давнего и дальнего знакомого, тот рассказывал какую-то муру про смерть ещё более давнего и дальнего знакомого; еле отвязалась.

По мере приближения к Белому Дому толпа густела, и вскоре я шагала, словно на демонстрации. По сути дела, я ничего не видела. Рядом со мной были какие-то учащиеся медучилища с санитарными сумками, которые они взяли в кабинете гражданской обороны. Они явно играли в войнушку.

Когда приблизились к месту, по толпе прошёл слух, что всё, демократия победила, можно ехать домой. Я вместе в другими дошла до метро «Улица 1905 года», вошла в метро и уехала. Помню, повсюду на станции висели наскоро сработанные афишки, оповещавшие о победе демократии. Я была скорее рада: прошлое, поднявшее вроде как голову, - повержено. Я тогда была убеждённой сторонницей новой жизни. Но опять-таки у меня сохранялось отстранённо-игровое отношение ко всему этому.

А вот виденное в вагоне я не забуду никогда. Это лица людей. Простых, обычных людей: конторских служащих, сотрудников многочисленных московских НИИ и рабочих ещё более многочисленных московских заводов (в те времена на Пресне было полно предприятий, целая западная промзона, даже сахаро-рафинадный завод им.Мантулина, не говоря уж о пивном им. Бадаева и знаменитой Трёхгорке). Студенты были, учителя.

Так вот у всех на лицах было тихое сияние. И какая-то дивная солидарность и любовь к друг другу осеняла этот заурядный вагон метро. Такого я не видывала ни до, ни после – никогда не видела. Эти люди были счастливы и едины в этом счастье: они свалили гидру коммунизма, они отстояли нечто для себя чрезвычайно важное – вот что было написано на этих лицах. Я смотрела на это в некотором изумлении, но сама, лично никакого особого энтузиазма не испытывала: видимо, я вообще не способна в энтузиазму.

Сегодня многие говорят, что-де они лично были за советскую власть и за ГКЧП, а предателя-Горби – терпеть не могли. И вообще, несколько тысяч стояльцев в кольце – это далеко не вся страна. Очевидно: не вся. Но там стояли простые люди, это не был платный Майдан – на Пресне стояли по собственному почину. Стояли потому, что очень не хотели возвращения советской жизни, которая их «достала». Никаких калачей и пышек они от перестроечной власти не имели, это очевидно – просто они очень не хотели советской жизни в том виде, в котором она была в пору позднего брежневизма. Если мы будем всё списывать на пятую колонну, руководимую «вашингтонским обкомом», мы опять ничего не поймём и будем бесконечно ходить по кругу одних и тех же ошибок. А потом изумляться: как же так – опять всё развалилось!

Как было бы интересно спросить у тех моих давних попутчиков по вечернему вагону в метро: как сложились их судьбы? Они пожалели о своём выборе? Они считают себя одураченными лохами? Кто их, кстати, одурачивал: Горбачёв? Ельцин? Мировая закулиса и её продажные приспешники? Что сами-то они сегодня думают? Не спросишь…

[Александр Проханов]

http://zavtra.ru/blogs/okayannij_avgust
ГКЧП как заключительная фаза спецоперации по ликвидации СССР

Сжигали коммунисты партбилеты.

Попрятались в чуланах кагэбисты.

Шёл август. И заканчивалось лето.

Все знали, что готовится убийство.

Приближается 19 августа. И каждый раз в этот день в течение всех 25 лет что-то случается с моим сознанием и с моим сердцем. Я чувствую щемящую боль, непонимание и невыносимую горечь так, будто в эти дни случился перелом не только в судьбе моей родины, но и в моей собственной жизни, и какая-то её огромная, цветущая, исполненная надежд и мечтаний часть погибла, и вместо неё возникла другая: стоическая, жёсткая, жестокая, основанная на ощущении непрерывной, растянувшейся на многие десятилетия борьбы.

Я считаю себя членом ГКЧП, хотя и не объявленным и не принятым реальными членами ГКЧП в своё сообщество. Ибо моя газета — в ту пору "День", а теперь "Завтра" — и я сам полностью разделяли стремления и желания той обречённой группы людей, которые решили 19 августа 1991 года совершить последнюю, безнадёжную попытку спасти Советский Союз.

Я всю жизнь был романистом и считал основным моим делом написание романов и путешествия, где на стройках, на войнах, в закрытых лабораториях собирал материалы для своих романов. Но после 1985 года, когда к власти пришёл Горбачёв, и постепенно, месяц за месяцем, год за годом его новая программа, именуемая "перестройкой", открывалась во мне со всей своей ужасной очевидностью, я становился политиком.

Я написал статью "Трагедия централизма", где в каком-то мучительном и ужасном озарении предсказал крушение Советского Союза со всеми вытекающими из этого катастрофическими последствиями. Позднее, по просьбе близких мне людей, в том числе Геннадия Зюганова, мною было написано "Слово к народу", в котором был призыв — к сожалению, запоздалый — оказать отпор горбачёвской политике разрушения и краха.

А до этого я начал выпускать патриотическую газету "День", в которой с первых же страниц стал печатать материалы, интервью, встречи с крупнейшими — увы, последними — советскими государственниками, большинство из которых потом вошло в состав Государственного комитета по чрезвычайному положению. Это были маршал Советского Союза, министр обороны Дмитрий Язов, главком Черноморского флота Владимир Чернавин, главком Сухопутных войск Валентин Варенников, директор Уральского механического завода Александр Тизяков и другие близкие к будущим гэкачепистам персонажи.

Незадолго до этого судьба сблизила меня с Олегом Дмитриевичем Баклановым, в ту пору занимавшим крупный пост секретаря ЦК и куратора силовых ведомств: я обратился к его помощнику — без всякой надежды получить положительный отклик — с предложением сделать беседу. И очень скоро последовал звонок, приглашение для этой беседы. Я помню мою первую встречу с Олегом Дмитриевичем в его кабинете в ЦК, где в приёмной сидели генералы, конструкторы, директора крупных заводов, с удивлением наблюдая, как неизвестный человек проходит к Бакланову, затворяется в кабинете и больше часа пребывает там.

Мы говорили с Баклановым о политике, о ракетной технике, о космической мистике, о русском сознании, которое в недрах своих космично. Пока мы беседовали, фотограф многократно снимал нас. У меня сохранилась целая серия наших фотографий: мы с Олегом Дмитриевичем сидим, меняются позы, выражения лиц. По существу, эта беседа вся запечатлена в кадрах.

После выхода беседы мы подружились с Баклановым, хотя у нас была огромная субординационная разница. По-видимому, ему был интересен русский писатель, интеллектуал, технократ по своим привычкам, имеющий оригинальные взгляды на все текущие процессы.

Бакланов стал приглашать меня в свои интересные, для многих закрытые, поездки, включая в состав государственных комиссий. Так, я посетил c ним Западную группу войск в момент, когда уже была сломана Берлинская стена и Восточная Германия погибала, корчась в последних муках своего существования.

Взял он меня с собой в закрытый атомный город под Томском, где я видел работу реактора, вырабатывающего плутоний, и механические руки стального манипулятора, которые из этого плутония лепили колобки, похожие на снежки.

Бакланов взял меня в Афганистан. Это была одна из последних моих туда поездок. Мы встречались с Наджибуллой. Тогда ещё живым, не повешенным. Он пенял нам на то, что Советский Союз, Горбачёв перестал поставлять в Афганистан топливо и танковые масла, что резко снизило боеспособность афганской армии. Она стала уступать наседающим моджахедам.

Отправились мы с ним и на Урал, где он собрал цвет уральских директоров, заводчиков, оборонщиков. Помню это собрание, где сидели маститые мужи, выплавлявшие сталь, создававшие зенитные ракеты, выпускавшие элементы ядерного оружия. Они говорили о конверсии. Бакланов попросил меня выступить перед этим собранием, к чему я был совершено не подготовлен. Однако я выступил и пересказал содержание моей статьи "Трагедия централизма", где предсказывал крах их предприятий в случае конца Советского Союза. Я предсказывал крах советской техносферы, и если падёт Советское государство. Моё выступление вызвало резко негативное отношение. Директора смотрели на меня, как на безумца, как на провокатора. Они говорили: зачем он нас пугает? Зачем вешает нам на уши лапшу? И пеняли Бакланову, что он выпустил меня с речью. Мне было очень горько. Хотя это не поколебало моих представлений о процессах. Я смотрел на этих замечательных людей: орденоносцев, героев соцтруда, — как на обречённых, ещё не знающих, что их Атлантида медленно погружается в небытие.

Тогда же с Баклановым и группой военных, в частности, с главкомом флота, начальником Генерального штаба, мы полетели на Новую Землю. В связи с закрытием атомного полигона в Семипалатинске ставился вопрос о возобновлении ядерных испытаний на Новой Земле. И туда отправилась комиссия, чтобы на месте рассмотреть возможности этого полигона.

Никогда не забуду, как мы с Баклановым сначала стояли около изысканного перехватчика, МиГа (там, на этом полигоне, базировался полк перехватчиков, которые, видимо, должны были вылетать навстречу армаде американских Б-52, идущих через полюс с грузом крылатых ракет). И Олег Дмитриевич касался тонкого, как бритва, крыла. Восхищался формами, которые были созданы конструкторами и соперничали своим красотой и совершенством с самой природой.

А ещё мы стояли на берегу океана, смотрели на эту серую, стальную бурную стихию. На волнах плескалась, плыла какая-то старая доска. И мы фантазировали, что эта доска — остаток великого корабля, который был разрушен в пучине. Ещё мне казалось, что эта доска — скрижаль, где записаны тайные строки, определяющие всю нашу судьбу, в том числе и крушение нашей родины.

Когда эта доска причалила к берегу, я оттолкнул её, метафизически желая спасти страну от смертного приговора. А ветер, волны опять прибили её к берегу.

Когда мы с Баклановым возвращались из этих поездок, я чувствовал — что-то назревает. Но не могу сказать, что я чувствовал заговор, что чувствовал какую-то сеть, которая была наброшена на страну.

Бакланов сажал меня в свою машину, брал радиотелефон и сразу же начинал переговоры. Он разговаривал с Болдиным, с Крючковым, с Павловым, он звонил Пуго. И по этим отрывочным разговорам, в которых Бакланов в чём-то хотел убедиться, что-то контролировал, я ощущал, что сложилась комбинация усилий, комбинация людей, крайне встревоженных ситуацией в стране. Потом я узнал, что все эти люди были членами ГКЧП.

Особенно мне жаль Пуго Бориса Карловича, с которым меня познакомил Бакланов на аэродроме, когда мы вышли из самолёта. Я помню его широкое доброе лицо и большую тёплую ладонь, которая потом сжимала пистолет. Из которого он застрелил себя и свою жену.

Девятнадцатого августа я был у себя на даче под Истрой, в Алёхново, где были писательские садовые участки. Там и у меня был деревянный домик, маленький — в 6 соток — участок. Утром меня разбудил взволнованный сосед. В крайнем возбуждении он сказал: "Ты слышал? Танки в Москве. Горбачёва сместили, наконец-то".

Я был крайне обрадован. Сразу же сел в машину, уехал в Москву и отправился прямиком в свою редакцию, которая находилась на Цветном бульваре в здании "Литературной газеты". Все мои коллеги уже были на месте. На стене висел оцинкованный металлический лист, который в ту пору использовала типография, чтобы печатать материалы. На этом листе было моё интервью, которое я взял у Леонида Шебаршина — тогда шефа внешней разведки и первого зама Крючкова. Это была последняя публикация перед ГКЧП, которую сделала газета "День".

Известие о ГКЧП застало врасплох всю служивую Москву. Никто знать не знал, что готовится это выступление, все были крайне смущены, находились в смятении. Смущал сам характер этого события: отсутствие интернированных, работа всех систем связи. Работали все телефоны: городские, внутренние, закрытые. Работали в прежнем режиме радио, телевидение, время от времени машинально повторяя кургузый текст манифеста ГКЧП.

Крупные чиновники знали мою близость к гэкэчепистам: и к Министерству обороны, и к Бакланову, и к Крючкову, который, как мне говорили, внимательно читал мою статью "Трагедия централизма", подчёркивая разными фломастерами в тех или иных местах. И что было странно — партийное номенклатурное чиновничество не нашло ничего лучше, как обратиться ко мне, чтобы получить информацию о ГКЧП. Помню, ко мне в редакцию позвонил Николай Иванович Шляга, тогдашний глава политуправления армии, вторая после министра обороны фигура, который должен был бы получать всю информацию от своего шефа Язова. Но такой информации не было. И Шляга звонил мне, чтобы узнать подробности о ГКЧП и, может быть, даже получить от меня некоторые директивы. Видит Бог, я не приказал Шляге выдвигаться со взводом мотоциклистов на передовую, а просто сообщил то, что знал сам.

Вечером того же дня ко мне домой явился Владимир Николаевич Севрук, могущественный деятель ЦК, хозяин идеологии. К тому времени он был уже слегка потеснён, может быть, даже в опале за свои радикально-советские взгляды. Мы иногда с ним встречались, но на этот раз он пришёл ко мне прямо в дом, без предупреждения: позвонил в дверь и вошёл. Жил я тогда на Пушкинской площади, а он работал в "Известиях" напротив, через улицу. Он был в элегантном сером костюме, находился в прекрасной форме, воодушевлённый, и сказал: "Если партии потребуется моё присутствие, я в вашем распоряжении". И это он говорил мне, человеку, который никогда не был в партии, так, как если бы я был секретарём ЦК! Он тоже предполагал, что я вхожу в состав той группировки. О, великие иллюзии, о, некомпетентность наших политиков, о, заблуждения, которые они питают по сей день не только по отношению к моей персоне, но и по отношению к устройству страны.

Эти три дня я очень плохо помню. Был какой-то сумбур, перемена событий. Ввели войска в первый же день, они грохотали по центральным улицам. Потом я видел эти танки, которые останавливались, на них залезали девицы и молодые люди и засовывали в дуло пушек гвоздики.

Я помчался к Белому дому и видел стоящие там танки. И хотя они приехали туда якобы для защиты этого здания от погромов, но были уже перевербованы, были танками-предателями. Я видел вокруг Белого дома баррикады. Но это были абсолютно эфемерные баррикады: какие-то куски проволоки, арматуры, фанерные щиты… Я очень легко перелез через всё это, но не вошёл внутрь здания, потому что на меня оттуда веяло враждой. Видимо, я чувствовал, что по этому зданию бегает Ростропович, держа в руках автомат.

Потом начались сбои. Странная пресс-конференция, где у Янаева дрожали руки… В своём романе "Гибель красных богов" я написал, что во время этой пресс-конференции противники ГКЧП включили холодильники, и все гэкачеписты покрылись инеем, у них руки дрожали от холода.

Потом начались поездки, метания гэкачепистов в Форос к Горбачёву… Я не понимал, что происходит. Я был в то время в абсолютном отрыве от моих гэкачепистских знакомых. Лишь однажды я, добиваясь встречи с Варенниковым, дозвонился до него. Он вернулся тогда из Киевского военного округа. Я спросил: что происходит? Он сказал: "Я после объясню, а сейчас я жму вашу руку". Так он сказал: "Я жму вашу руку".

Потом была ночь с тремя задавленными активистами, которые поджигали машины, а машины, ослеплённые огнём, рвались вперёд и рубили их своими гусеницами. Была кровь. Это было то, что ныне называется "сакральная жертва". Это создало ситуацию совершенно новой психологии. Фронтовик Язов, который видел на своём веку столько крови, столько своих боевых товарищей опустил в братские могилы, столько раз над его головой витала смерть, — он был сломлен этой кровью, этой сакральной жертвой. И он приказал вывести войска из Москвы.

Теперь, по прошествии многих лет, возвращаясь к тем временам, размышляя, вспоминая, просматривая документы, я не сомневаюсь, что перестройка Горбачёва, которую некоторые называют неудачной попыткой реформировать Советский Союз, в действительности была растянутой на четыре года спецоперацией. Когда послойно, каждый год изо дня в день средствами телевидения, прессы, партийных лидеров уничтожались все идеологические константы, на которых держалось советское государство. Уничтожены представления о героях гражданской войны, Великой Отечественной войны, о великих пятилетках, о советской культуре, о советском военно-промышленном комплексе, о советской армии. Всё было подвергнуто разрушению и уничтожению. К моменту, когда эти константы были уничтожены, от советской идеологии, а значит, от государства оставалась жижа. И государство пало.

ГКЧП был заключительным аккордом, завершающей фазой этой спецоперации. Александр Иванович Тизяков, уралец, говорил мне, что Горбачёв сам просматривал списки ГКЧП и сам включал туда тех или иных членов. В частности, Василия Александровича Стародубцева. По замыслу Горбачёва, ГКЧП должен был сдетонировать переворот, возбудить нацию. А потом, когда Ельцин должен был быть арестован, этого приказа не должно было поступить. И Крючков не отдал этот приказ. Крючков был частью этого горбачёвского заговора. После того, как приказа не последовало, ГКЧП, не выполнив свою основную задачу, был растерян, он был уничтожен, кинулся к Горбачёву, призывая его вернуться в Москву. Горбачёв выкинул ГКЧП через ров, к Ельцину, отдал его на растерзание демократической толпе.

В то время был совершён реальный, а не мнимый государственный переворот. Он заключался в том, что когда Горбачёв вернулся из Фороса, то Ельцин, перехвативший во время ГКЧП все его полномочия — контроль над армией, спецслужбами, финансами, индустрией, — не вернул ему эти полномочия, а Горбачёв их не потребовал. Таким образом, после августа 1991 года все полномочия от союзного центра перешли к региональному — к российскому — центру. И союзный центр как таковой исчез. Больше уже ничего не сдерживало окраины, республики, и они стали рассыпаться, распадаться. Ещё раз повторю: ГКЧП — это не фарс, не ошибка слабых людей. Это заключительная фаза спецоперации под названием "Перестройка".

Москва на целую ночь осталась пустой. Это было страшное время. Казалось, что из Москвы высосали весь воздух, она была безвоздушной. Горячий асфальт стального ночного цвета, на котором тускло отражались огни, воспалённость воздуха….

А потом Ельцин из Алма-Аты приехал в Москву и не был арестован, как намечалось. Ибо по замыслу ГКЧП сразу после оглашения манифеста предполагалось интернировать человек пятьдесят-шестьдесят, среди них и Ельцина. И мне известно, что когда Ельцин ехал из аэропорта в Москву, в Белый дом, то в придорожных зарослях сидела группа "Альфа", которая ждала приказа Крючкова, чтобы перекрыть дорогу и арестовать Ельцина. Приказа не последовало. И Ельцин благополучно промчался в центр Москвы, залез на танк… Мы знаем этого кентавра: с телом танка и головой Ельцина.

Это был абсолютно психологический перелом, когда ГКЧП пал под властью этих гипнотических сил.

Мне нужно было понять, что случилось. Потому что я должен был выпустить номер газеты. Я звонил несколько раз в приёмную Бакланова в ЦК, у меня были прекрасные отношения с его помощником. А по телевизору передавали: аресты гэкачепистов, среди арестованных и Олег Бакланов. И я перестал звонить, полагая, что этой встрече уже не суждено состояться. Но вдруг в моём доме раздаётся звонок, у телефона помощник Бакланова, говорит: "Ты хотел повидаться с Олегом Дмитриевичем? Он у себя в кабинете, можешь приехать". Это страшно меня изумило, ведь все говорили, что он арестован. А он был на свободе.

Я бросил всё и отправился на Старую площадь. Это был удивительный марш. ГКЧП уже проиграл. Вся Москва бурлила и клубилась победившими либералами и демократами. Когда я шёл по Тверской к Старой площади, меня узнавали. Не набрасывались на меня, но язвили, кричали, кто-то плевал в мою сторону, потому что я был провозвестником этого путча. Недаром впоследствии Александр Яковлев назвал газету "День" лабораторией путча, а Проханова — главным теоретиком путча.

Я шёл, чтобы повидаться с Олегом Дмитриевичем Баклановым. И идти мне было страшно. Мне казалось, что я иду на верное заклание. И, сказать откровенно, я трепетал.

Я дошёл до здания ЦК. Мне уже был выписан пропуск. Я думал, что стоящая у турникетов охрана — работники госбезопасности — здесь же меня арестует.

Но я без всяких помех прошёл, поднялся на лифте на этаж, где размещался кабинет Бакланова, вошёл в приёмную. Обычно в этой приёмной было людно. Всегда сидели важные вельможные люди, и всем что-то надо было от Бакланова: помощь, подпись, совет, поддержка… А сейчас приёмная была абсолютно пуста, дверь в кабинет распахнута. Олег Дмитриевич ходил по кабинету. Я вошёл, увидел его очень утомлённым, небритым. Он накануне вернулся из Фороса. Он ходил по комнате затравленно, в кабинете чавкала машина, которая резала на лапшу документы. По-видимому, он уничтожал какие-то бумаги, которые могли повредить всем. Мы обнялись. У нас не было разговора. Было не до разговоров — всё висело на волоске. Я только спросил: "Что случилось, Олег Дмитриевич?" Он помолчал, а потом сказал: дрогнули Язов и Крючков. Ещё он сказал мне: "Мой вам совет — лечь на дно".

Мы обнялись, и я ушёл. Через два часа он был арестован.

После этого была та страшная ночь — когда валили памятники, когда Москва гудела от обилия демократов, они ходили счастливые. А у меня было такое ощущение, что улетают духи Москвы. Улетают все красные ангелы. Было ощущение метафизической катастрофы, которая витала в Москве. Было чувство, что погибает красная Атлантида, и я вместе с ней был тоже обречён на гибель.

Потом были страшные дни сразу после ГКЧП. Ко мне в редакцию — а я пошёл в редакцию и работал, как и все мои товарищи: мы поддерживали друг друга, понимали опасность, которая над нами нависла, ждали репрессий — ко мне в редакцию стали приходить корреспонденты. Ведь я был, конечно же, провозвестник путча, провозвестник отпора, я был певцом Советского Союза, и они все приходили, чтобы насладиться моим поражением, увидеть мою слабость, мою трусость, увидеть мои наполненные страхом глаза, услышать мои оправдания.

Помню два визита. Визит известного телевизионщика, но я уже забыл его имя. Он явился ко мне и под телекамеру спросил: "Как вы относитесь к той крови, что пролита на улице?" И я сказал: если для того, чтобы спасти миллионы моих соотечественников и судьбу моего отечества, нужна кровь, стоило пролить эту кровь. Это ушло в эфир и многократно прокручивалось. Я смотрел телевизор и видел, как сижу за столом в белом костюме и произношу эту фразу. И все говорили: вот он, людоед, кровопийца, фашист.

А второй памятный визит — корреспондент "Комсомольской правды". Он пришёл и иронично стал говорить: "Теперь-то, наконец, наступила долгожданная свобода. Как вы относитесь к свободе?". И я сказал: "Будь проклята ваша свобода, если она стоит судьбы моего государства". Этот материал так и вышел в "Комсомолке" — "Будь проклята ваша свобода". И этот материал тоже должен был служить диффамации, унижению и истреблению моей воли, подавлению моего самочувствия. Я находился на пограничной черте. Все страхи, ужасы, все родовые травмы воскресли. Они жили во мне, они душили. Я мог сломаться, наверное. И чтобы не сломаться, чтобы не отступить, я решил броситься вперёд.

После того, как Бакланов посоветовал мне лечь на дно, я в свой первый после ГКЧП номер газеты дал весь ряд тех снимков, что сделал фотограф во время первой нашей с Баклановым беседы — она вся была раскадрована. Я таким образом говорил: да, я гэкачепист, да, я с Баклановым, мы вместе, мы нерасторжимы, я беру на себя всё. И я по сей день хвалю себя за этот поступок.

Драма эта, эта катастрофа перенеслась в недра Союза писателей. Сразу же Сергей Михалков, который был тогда главой Союза, собрал весь секретариат. А я был главным редактором газеты "День", она принадлежала Союзу писателей, и я тоже там присутствовал.

У меня в редакции в тот момент на стене висела готовящаяся газетная полоса, я должен был выпускать номер. И первое, что Михалков сделал, — поддержал ГКЧП: "Я поддерживаю ГКЧП". И в нашей газете в наборе, в гранках было: "Михалков поддержал ГКЧП". Я по телефону это в газету продиктовал. Во время той нашей встречи на секретариате мы стали размышлять. Я не помню, кто как себя вёл. А я тогда думал, что будет очень жёсткий прессинг — советский такой — по всем этим демократам-предателям, и я, гэкачепист, сказал: "Мне кажется, что мы, писатели, должны выступить против возможных репрессий. Мы должны взять под своё крыло тех, кто, вероятно, будет преследоваться".

Одним словом, точка зрения секретариата на события менялась несколько раз. На стене, в этих гранках газеты мои товарищи несколько раз меняли точку зрения. И в конце концов была высказана идея нейтралитета: мы в стороне от этого.

В Союзе писателей тогда был такой консультант — Савельев, малосимпатичная фигура, он сейчас уже умер, но тогда он, когда ещё даже не закончился секретариат, когда Михалков только сказал, что надо поддержать ГКЧП, он сразу отстучал — или отправился — в "Комсомолку", и там вышел материал "Союз писателей СССР поддержал ГКЧП". Что послужило поводом для немедленного разгрома Союза писателей. Туда примчалась группа либеральных писателей: Евтушенко, Григорий Бакланов… Они явились на волне подавления, ненависти, своей победы. И никто из наших секретарей Союза писателей не явился — все испугались — такой был прессинг. Все рассыпались! Достойные люди — орденоносцы, седины… Никто из них не пришёл сразиться с этими нуворишами.

И центр писательства переместился с улицы Воровского — из Дома Ростовых, где был большой Союз, на Комсомольский проспект — в Союз писателей России. Туда пришли в эти дни, ночи все патриотические писатели. Все ждали нападения на этот дом. Говорили, что Евгений Евтушенко с полицией и префектом Музыкантским сейчас придут сюда, будут арестовывать, изгонять.

И мы решили держать оборону. Сейчас это комично, но тогда это было очень мощное решение. К писателям присоединились и были вместе с ними молодые люди из Славянского собора. Не помню их имён. Но это были прекрасные люди с русыми бородами, с синими глазами. Они создали военизированное отделение, вывешивали приказы: приказ № 1, приказ№ 2… По одному из приказов предполагалось поломать всю имеющуюся там мебель и забаррикадировать ею окна первого этажа. К счастью, мебель не была поломана, и окна остались целы.

В ту ночь мы, собравшись, пели русские песни, читали стихи, играли на гитарах, пили водку, братались. Нам казалось, что Атлантида идёт ко дну. Так мы провели эту ночь. Туда, к дому, приходил Музыкантский, но Союз остался за российскими писателями.

Потом наступили дни после разгрома ГКЧП, истероидность победивших либералов. Газету "День" закрыли для перерегистрации, держали в неопределённости очень долго, и тогда мы, коллектив газеты "День", отправились пикетировать Министерство информации. Оно находилось где-то на Поварской, министром был Полторанин. Мы стояли рядами в пикетах, на груди у нас были плакаты. Либеральные журналисты, в том числе Марк Дейч, исполненный иронии, приходили смотреть на наш пикет.

Но мы выстояли тогда. Склонили головы, согнулись практически все: армия, госбезопасность, директора. Не сдались только анпиловцы и русские писатели вместе с нашей газетой.

После этого наступили долгие изнурительные дни сражений, которые привели нас к 1993 году. И это сражение приобрело новые кровавые формы.

Февраль 1993 года. Александр Проханов (стоит в центре) с освобожденными участниками ГКЧП. Слева направо (в первом ряду): О.Д.Бакланов, Г.И.Янаев,, А.И.Лукьянов, Д.Т.Язов; (во втором ряду) В.В.Генералов, В.С.Павлов, В.И.Варенников, О.С.Шенин, В.А.Крючков, Ю.С.Плеханов. Фото Ю.Рыбчинского и В.Запорожченко

[Антон Куликов]

http://www.pravda.ru/politics/partie...0844-Yanaev-0/
24 сен 2010 в 13:34

Политика » Партии » Другие

В пятницу в одной из московских больниц скончался бывший вице-президент СССР, один из членов Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) в августе 1991 года Геннадий Янаев. Человек, которого одни называют "участником государственного переворота", другие же полагают, что Геннадий Янаев вместе с другими членами ГКЧП пытался спасти Советский Союз от развала.

Геннадий Иванович Янаев родился в 1937 году. В 26 лет занял должность второго секретаря горьковского обкома ВЛКСМ. Спустя три года - в 1966-м - он становится первым секретарем обкома. На этой должности он проработал два года, после чего пошел на повышение - стал председателем Комитета молодежных организаций СССР.

В 1980-м становится заместителем председателя президиума Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. В 1986 году Геннадий Янаев занял пост секретаря ВЦСПС по международным вопросам. Спустя три года он получил должность заместителя председателя ВЦСПС. В апреле 1990 года возглавил ВЦСПС как председатель. Но на этой должности он проработал всего несколько месяцев - на XXVIII съезде КПСС Геннадий Янаев был избран членом ЦК, который, в свою очередь, утвердил Янаева членом Политбюро и секретарем ЦК по международным вопросам.

Нужно заметить, что в это время Михаил Горбачев видел в Геннадии Янаеве если и не единомышленника, то как минимум человека, поддерживавшего проводимые президентом СССР реформы. В конце декабря 1990 года Горбачев выдвинул Янаева на пост вице-президента СССР. Однако Съезд народных депутатов его кандидатуру отклонил. Хоть за Янаева и проголосовали 1089 депутатов, однако этого оказалось недостаточно, чтобы утвердить его в должности ("против" было 583). Но в данном случае Михаил Горбачев проявил несвойственное ему упорство. Он отказался выдвинуть другие кандидатуры и во втором туре голосования съезд избрал Янаева вице-президентом. Депутаты-демократы при этом сетовали, что Янаев, дескать, представитель консервативного крыла КПСС, и утверждение его вице-президентом является уступкой консерваторам.

Но наибольшую известность Геннадий Янаев получил в августе 1991 года, когда вместе с семью другими высшими советскими руководителями провозгласил создание Государственного комитета по чрезвычайному положению СССР (ГКЧП). Комитет взял на себя верховную власть в стране, а Геннадий Янаев принял полномочия президента Советского Союза.

Историю, как известно, пишут победители. Разумеется, что в начале девяностых и речи быть не могло о том, чтобы постараться понять мотивацию ГКЧП. На его членов моментально навесили ярлык "путчистов", а в телеэфире постоянно крутили кадры с пресс-конференции ГКЧП, где у Геннадия Янаева дрожат руки.

Сам Янаев впоследствии говорил, что никогда не признавал, будто бы он и другие члены Комитета совершили государственный переворот. Он подчеркивал, что их действия были продиктованы тотальным кризисом, который охватил страну. Как очень скоро выяснилось, это был не только тотальный, но финальный кризис СССР...

Стоит заметить, что по данным нынешних соцопросов (ВЦИОМ и Левада-центра), лишь восемь процентов россиян считают события августа 1991 года победой демократической революции. Это, конечно, не означает, что симпатии жителей России целиком на стороне ГКЧП - более 40 процентов участников опросов полагают, что те события являются эпизодом борьбы за власть, а более 35 процентов опрошенных считают, что последствия августа 1991 года были трагическими для страны и народа.

Но какие оценки сейчас не давай, а ГКЧП потерпел поражение. Во многом, как полагали впоследствии и его сторонники, и противники - из-за нерешительности. Сам Геннадий Янаев объяснял это тем, что члены ГКЧП хотели сохранить Михаила Горбачева как президента СССР, в связи с чем ждали сессии Верховного Совета, который должен был поддержать действия Комитета. А уж затем должен был возвратиться и сам Горбачев. По крайней мере, эта версия событий имеет такое же право на существование, как и та, согласно которой первый президент Советского Союза был наглухо изолирован от всего мира в Форосе, ни на что не мог повлиять и ничего не мог сделать.

После ареста членов ГКЧП, Геннадий Янаев был отстранен от должностей и помещен в СИЗО "Матросская тишина". Там он провел три года, выйдя на свободу в 1994 году, после объявленной Госдумой амнистии. После этого Геннадий Янаев работал консультантом комитета ветеранов и инвалидов государственной службы, занимал должность заведующего кафедрой отечественной истории и международных отношений Российской международной академии туризма.

Как бы кто не относился к Геннадию Янаеву, в любом случае он - фигура историческая. С его именем связана попытка остановить развал Советского Союза. Неудачная, но ГКЧП пыталось это сделать. А сравнить не с чем - других попыток не было...

[Правда.ру]

http://www.pravda.ru/politics/20-08-2002/837402-0/
20 авг 2002 в 12:57

Политика

Вспоминая наши прошлые публикации... К годовщине ГКЧП: 1991-2002

Среди писем, которые приходят в редакцию, это привлекло особое внимание. Небольшое, написанное на листке из ученической тетради. Старательно. Буква в букву. Как школьное сочинение. Приведу его дословно: “Здравствуйте, мои милые. Я о вас узнала год назад. И вот весь год я надоедала людям в поисках вашего адреса, хотела связаться, чтобы оказать вам хоть какую-нибудь помощь. Мне 74 года, зовут меня баба Надя. Высылаю посылку. Получите, когда сообщите, в каком состоянии дошла. Напишите, пожалуйста, как вас всех зовут, сколько кому лет. И еще напишите поточнее адрес. Даст Бог, еще что-нибудь соберу. Больше пока писать ничего не буду. Держитесь. До свидания. Будьте все здоровы. Баба Надя”.

Прочитал эти строки и, признаться, сердце сжалось от волнения. Никому неизвестная баба Надя, простая русская женщина, желая помочь незнакомым ей людям, похоже, единомышленникам, оторвала от своего бюджета, быть может, последние гроши...

А через день-два пришла и посылка. В небольшой картонный ящик были вложены две пачки вермишели, пакет манной крупы, три небольших куска сала. Когда посылку вскрыли, я заметил, как на глаза одной из сотрудниц навернулись слезы. Признаться, мне очень захотелось увидеть бабу Надю, простую русскую женщину, с открытой душой. И загорелся я желанием ответить на ее вопросы, рассказать о людях, с которыми работаю и встречаюсь каждый день. Возвратясь с работы, я взялся за письмо. Поведал бабе Наде, что знал о каждом из нас, заодно и ее просил рассказать о ее житье-бытье в наши черные, окутанные невзгодами дни. И, конечно же, от имени коллектива сердечно поблагодарил за посылку, которую мы решили назад не отсылать. Не хотели обидеть бабу Надю.

Шли дни, недели, а ответа не было. Признаться, надежда получить его постепенно угасла. Как же я был удивлен, когда спустя некоторое время обнаружил в почтовом ящике письмо, написанное однажды уже виденным каллиграфическим почерком. На конверте был выведен обратный адрес: Воронеж, Астафьева Надежда Павловна...

И тут я понял: да это же баба Надя. И показалось мне вдруг, что где-то я ее уже видел, эту простую женщину, с открытой русской душой. Казалось, чем-то она напоминала мою мать. Такая же, с натруженными, мозолистыми руками, в старом, аккуратно заштопанном пиджаке. Ласково улыбаясь, она спешит мне навстречу. Шаг, еще шаг и вот уже своей жесткой ладонью прикоснулась к моей щеке...

Я пережил те же минуты, как и тогда, два с половиной года назад. “Здравствуй, милый, — писала Надежда Павловна, по привычке, наверное, не меняя тональности своего общения с людьми. — Ты не сердись. Не собиралась уже и писать. Где ты там, что с тобой? В наши тревожные дни не знаешь ведь, где можно и голову свою сложить. Внука моего Сережку в Чечне убили. Чья пуля и за что сразила его? Сын Андрей горя не перенес, тоже схоронили недавно. Я за эти два с лишним года белого дня не видела от слез, как в сорок пятом, когда ждала возвращения мужа Василия с войны, да так и не дождалась. “А разве я одна?” — тешила себя. Вдовой всю жизнь так и промучилась, пока сын Андрей не повзрослел: сама за плугом ходила, сеяла, серпом жала. И вот снова в наш общий дом беда пришла. Я уже и боженьку просила: забери ты меня. Старая, всего насмотрелась. Такая жестокая война прошла на моих глазах. Семью нашу полностью осиротила. Похоронку на отца еще в сорок втором получили. Сестру немцы живьем сожгли за связь с партизанами. Не верилось. Бывало, сидим в доме с мамой, тень промелькнет вдруг — и мы к окну: может, сестра Лиза с папой возвращаются?..

Ну а что сейчас сотворилось такое? Страну от немецких полчищ спасли. А в девяносто первом без единого выстрела сдали. Не знаю, как там у вас, в Москве, а у нас, среди простых людей, вопросы и вопросы. Зачем и кому понадобилось, чтобы люди за эти шесть лет столько слез пролили, горя натерпелись? У нас эти вопросы раньше мальчику Мише из Ставрополя адресовали. Нет ему места на нашей земле. Слюнтяй. Предатель. Другого имени и не заслуживает. Но помнишь 19 августа 1991 года? По радио прозвучало Обращение ГКЧП. И вселилась в людей надежда. Кажется, Болдин В. И. в своей книге “Крушение пьедестала” писал, что это была мера вынужденная, но необходимая. Это был крик души отчаявшихся, но наделенных властью людей, видевших, как на их глазах погибала страна. И народ поддержал их, за исключением разве что кучки отщепенцев. Ты знаешь, за них даже у нас в церквах молились...

Но надежды людей угасли, как свет далекой звезды. Я думаю, ГКЧП действовал нерешительно и бездарно, а мы до сих пор все не решались об этом сказать. Крови испугались? Я уверена, среди членов ГКЧП не было людей, которые отдали бы приказ стрелять в своих соотечественников! Но сколько ее, этой крови, пролилось, когда не стало СССР? Крови в Армении и Азербайджане, крови в Молдавии, крови в Таджикистане. А сотни тысяч беженцев, искалеченные судьбы людей? Разве их действия не были бы оправданными, чтобы избежать таких человеческих жертв?

Говорят, члены ГКЧП честь Советской Армии оберегали. Вооруженные силы, дескать, должны быть вне политики. Много вопросов вызывает это их “благородное” стремление. Разве, скажем, принимая присягу, наша армия не давала клятвы на верность своему народу, Отечеству?

Тогда, в девяносто первом, погибли трое парней. И говорят, глупо погибли, ибо в Москве действительно никто не стрелял. Однако каждому из них присвоено звание Героя России. Слышала, еще и бюсты их установлены в Москве. Я разделяю боль и горечь их матерей. Как, однако, быть нам, матерям и бабушкам тех 100 тысяч российских ребят, которые погибли в Чечне, тела многих из которых даже не преданы земле? Тут о чести армии никто не думал.

И если уж говорить о чести, то вспомним, как повел себя Язов, министр обороны. У него в подчинении Вооруженные Силы были, могучие еще в то время. Думаю, одно его слово — и Советский Союз был бы спасен. А он добровольно пошел в “Матросскую тишину”. После еще чуть ли и на колени не становился: простите меня старого дурака, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Не позор ли? Впрочем, вспомним, сколько их, с генеральскими лампасами, было в октябре девяносто третьего. Правда, это уже были не советские генералы. Крови тогда тоже никто из них не испугался. Это по их приказу расстреливали Дом Советов, своих соотечественников у Останкино. Да, членам ГКЧП они преподнесли хороший урок, как надо защищать “Отечество”.

И вот теперь мы все пожинаем плоды. За что же такие муки?”

В заключение баба Надя писала: “А ты не забывай. И не жди, пока я тебе отвечу. Возьми да и черкни пару слов, много не надо. Обязательно летом в гости приезжай. Придется быть в командировке где-нибудь неподалеку, выкрой хоть полдня. Увидишь бабу Надю, как я живу. Я тут носки тебе связала. И еще кое-что приберегла. Ты только не скромничай. Слава Богу, варенье и компоты свои. Сад в деревне еще не вырубили. Ох, и будет же в этом году цвести...”

Признаться, письмо это ошеломило меня. Неожиданностью и смелостью своего суждения прежде всего. И согрело, как и тогда, два с половиной года назад, еще большей материнской теплотой и заботой. Невольно в тот день я погрузился в размышления. И впервые, быть может, засомневался, насколько продуманными и серьезными были намерения и действия ГКЧП.

И еще: письмо невольно возвратило меня в далекое прошлое. Баба Надя напомнила о другой русской женщине по имени Мария Котова, родом со Смоленщины. Так уж сложилось, что в годы своей юности я остался совсем один в далеком и чужом мне городе. И вот эта женщина, на содержании которой были двое детей, к тому же муж-фронтовик постоянно хворал, взяв меня за руку, привела к себе в дом и сказала: “Ты здесь на равных”. Чтобы прокормить всех нас, несла непосильный труд, работая грузчиком на складе утильсырья. Опекала, согревала, как могла. Никогда ни в чем не попрекнула, хотя детских шалостей у кого не было?..

И еще не могу забыть тот день, когда держал в руках телеграмму о ее смерти. Она опередила мой приезд на один день. И вот это письмо от бабы Нади, вновь одарившее меня и материнской теплотой, и заботой, и лаской, которыми уже однажды окружили никогда не знавшие меня простые русские люди.

Еще и еще раз перечитываю его строки. Спасибо тебе, русская земля, что живут на тебе такие люди. Простые и откровенные. Щедрые на доброту. Русские по характеру.

Жили и будут жить.

Владимир КОСТЫРКО

ПРАВДА.Ру, 4.02.1999

Вехи истории. Документы:

ЗАЯВЛЕНИЕ СОВЕТСКОГО РУКОВОДСТВА

ОБ ОТСТАВКЕ ПРЕЗИДЕНТА М.С. ГОРБАЧЕВА

И О СОЗДАНИИ ГКЧП СССР

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР был создан в ночь с 18 на 19 августа 1991 г. представителями властных структур, несогласными с политикой реформ М.С. Горбачева н проектом нового Союзного договора.

18 августа 1991 г.

В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127 (7) Конституции СССР полномочий Президента Союза ССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу;

в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества;

исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик;

руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей,

заявляем:

1. В соответствии со статьей 127 (7) Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР "О правовом режиме чрезвычайного положения" и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года.

2. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР.

3. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе: Бакланов ОД. - первый заместитель председателя Совета обороны СССР, Крючков В.А. - председатель КГБ СССР, Павлов В.С. - премьер-министр СССР, Пуго Б.К. - министр внуренних дел СССР, Стародубцев В. А. - председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А.И. - президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д.Т. - министр обороны СССР, Янаев Г.И. - и.о. Президента СССР.

4. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории СССР.

Правда. 20 августа 1991 г.

[Елена Санникова]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30097
25 АВГУСТА 2016 г.

Светлой ностальгической волной прокатились воспоминания об августе 1991-го. В памятных мероприятиях, прошедших не только в Москве, прозвучали возражения пессимистам, утверждающим, будто августовская победа над ГКЧП была напрасной и не имела смысла.

Можно ведь по-разному оценить событие и его влияние на дальнейший ход истории. Можно сколь угодно долго рассуждать о возможности или невозможности демократии в России. Но воспоминания об этих трех днях августа 1991-го — это о другом. Это — о состоянии радости, о лицах, окрыленных надеждой.

На конференции «25 лет победы народа над ГКЧП» в Сахаровском центре непосредственные участники тех событий, обремененные заметными биографиями и солидным возрастом, говорили, что это были самые счастливые три дня в их жизни.

Для тех, кто запомнил танки на улицах и просветленные лица людей, ничуть не боящихся этих танков, для побывавших на баррикадах и переживших сердцем и драматизм, и счастливый исход событий, ценность той победы сомнений вызывать не может.

Хотя конечно же никакой победы демократии в те дни и в помине не совершилось. Демократия за три дня победить не может. А счастье наступившей свободы, восторг победившей революции идет на спад и тает так же быстро, как облетает цвет черемухи по весне. Неумолимо за периодом революционной свободы наступает период реакции, таково движение колеса истории.

Но август 1991-го — не о том.

Протоиерей Александр Борисов поделился воспоминаниями, как он написал обращение к войскам «Солдат, не убий!», принятое Моссоветом, как ездил по Москве и раздавал его солдатам вместе с Евангелием. Удивительно, что военнослужащие отзывались на стук по танку, открывали люки и брали книгу и листовку безотказно. Эта картина в точности передает атмосферу тех дней, когда с улиц исчезли толпы и появились люди, когда волна единения и солидарности слилась с чувством доброжелательности и мира и ледяное недоверие постепенно сходило с лиц растерявшихся военных. На глазах происходила победа добра над злом. Это был момент любви, который не длится на земле вечно, а может вспыхнуть лишь раз, оставив недолгому веку надежду.

Могла пролиться большая кровь — и не пролилась. Могла вернуться эра той удушающей идеологии и репрессий — и не вернулась.

Построение общества, приемлемого для жизни, требует повседневного напряженного труда, физического и умственного, этического и творческого, немыслимого без усилий по преодолению негатива в себе, без поиска взаимопонимания. Это веками взращивается. Нам же, выросшим в совке, на смену августу пришел октябрь 1993-го, а затем и Чечня…

Болотная площадь и проспект Сахарова чем-то напомнили тот август. Но вот о чем стоит подумать. Одно из мероприятий, посвященных четвертьвековому юбилею августа 1991-го, омрачил досадный эпизод. Одиозный священник, отличившийся эпатажными высказываниями, пришел отслужить панихиду на месте гибели трагически погибших ребят. И был принят в штыки. Вопрос к тому, кто этого священника пригласил. Вопросы к тем, кто предоставляет эфир явно нездоровому человеку. Но стоило ли поднимать шум у обелиска, прогоняя человека, пришедшего помолиться, а не речи свои дикие говорить? Может быть, и провокация, да. Но стоило ли на нее поддаваться? Деликатность, терпимость, толерантность и человечность — это кому и о чем?

На Болотной площади были лидеры движений с идеологией, шокирующей не меньше. Был лидер организации, сайт которой пестрит одами Ленину, Сталину и репрессиям, и никто не говорил ему «Уходи!». Были и «правых» ветвей радикалы. Ничего, терпели. Что осталось бы от Болотной, если бы все занялись выяснением отношений друг с другом или понеслось бы: не пойдем туда, раз эти там… Так, собственно, и есть в повседневности.

Демократии нам еще — учиться и учиться.

Однако есть у нас память об августе 1991-го. А значит, есть и надежда…
Фото Александра Неменова /ИТАР-ТАСС/

[Дмитрий Лукин]

http://www.pravda.ru/politics/partie...8069-august-0/
16 авг 2011 в 18:00

Политика » Партии » Другие

Накануне 20-летнего юбилея со дня подавления путча социологи выяснили: большинство россиян вовсе не считают это победой демократии.

По данным "Левада-центра", который проводит такие опросы почти ежегодно, за последние 10 лет оценки россиянами событий августа 91-го претерпели сильную корректировку. Если в 2001 году только 25 процентов наших соотечественников считали переворот трагедией, имевшей гибельные последствия для страны и народа, то сейчас таковых уже 39 процентов.

Количество людей, нейтрально относящихся к тем событиям и оценивающих их просто как эпизод борьбы за власть между политическими группировками, напротив, снизилось — с 43 до 35 процентов.

Однозначно как победу демократии подавление путча 1991 года оценивают только 10 процентов россиян.

В 1991 году всем стало понятно, что Советский Союз в том виде, в котором он существовал, дальше жить не может. К этому времени до предела обострились отношения между президентом СССР Михаилом Горбачевым и только что (12 июня 1991 года) избранным президентом РСФСР Борисом Ельциным. При активном участии Бориса Ельцина был подготовлен новый союзный договор между республиками, входившими в состав СССР. К тому времени Литва и Грузия уже заявили о независимости, новый договор не собирались также подписывать Латвия, Эстония и некоторые другие советские республики.

Пытаясь не допустить развала СССР, высшие чиновники страны создали Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). В него вошли вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр Валентин Павлов, заместитель председателя Совета обороны при президенте СССР Олег Бакланов, министр внутренних дел Борис Пуго, министр обороны Дмитрий Язов, председатель Комитета государственной безопасности Владимир Крючков и другие государственные деятели. О создании комитета было официально объявлено 19 августа 1991 года. Президент СССР Михаил Горбачев находился в тот момент в отпуске в поселке Форос в Крыму, где был фактически взят под домашний арест.

Приказом ГКЧП на всей территории СССР было введено чрезвычайное положение, были запрещены все оппозиционные партии и движения, массовые собрания, закрыты многие газеты, возрождена жесткая цензура СМИ, в Москву были введены войска, региональные органы власти обязаны были подчиняться назначенным ГКЧП военным комендантам.

Практически во всех крупных городах страны 19 августа начались, а 20-го и 21-го разрослись до массовых акции протеста против ГКЧП и в поддержку законной власти. В Москве эти акции приобрели трагический характер: случайно под колесами танков и БТРов погибли трое молодых людей — противников ГКЧП.

Сопротивление ГКЧП возглавил президент РСФСР Борис Ельцин, символом сопротивления стало здание Верховного Совета РСФСР (нынешний Дом правительства России), где работал Борис Ельцин и возле которого собралось несколько десятков тысяч москвичей.

Указами президента Ельцина и постановлениями Верховного Совета СССР ГКЧП был признан незаконным, его действия — государственным переворотом, все министерства и ведомства СССР, включая КГБ, МВД и Министерство обороны, были переподчинены президенту России, который в свою очередь потребовал от них не подчиняться незаконному органу власти в виде ГКЧП.

22 августа российская власть одержала верх, ГКЧП был распущен, члены комитета арестованы, а законный президент СССР Михаил Горбачев вернулся в Москву. Он, так же как и другой законный орган власти — Верховный Совет СССР, квалифицировал действия ГКЧП как государственный переворот. В тот же день государственным флагом России стал бело-сине-красный триколор, на следующий — запрещена компартия России, а ночью демонтирован памятник Дзержинскому на Лубянке.

Советский Союз прожил с того времени совсем недолго — он прекратил свое существование 26 декабря 1991 года.

Трагическими для страны и народа события 20-летней давности считают прежде всего пенсионеры (53 процента), домохозяйки (44 процента), служащие (41 процент) и в целом женщины (41 процент), россияне старше 55 лет (50 процентов), с образованием ниже среднего (42 процента), невысоким потребительским статусом (44 процента) и жители сельских поселений (45 процентов).

Чаще всего оценивают события августа 1991 года как эпизод борьбы за власть безработные (57 процентов), рабочие (41 процент) и в целом мужчины (39 процентов), россияне в возрасте 40-50 лет (39 процентов), со средним специальным образованием (37 процентов), самым низким потребительским статусом (50 процентов) и жители городов с населением 100-500 тысяч человек (38 процентов).

Победой демократической революции над КПСС чаще других события августа 1991 года называют руководители и управленцы (34 процента), служащие (15 процентов), предприниматели (14 процентов) и в целом россияне со средним специальным образованием (9 процентов), высоким потребительским статусом (12 процентов) и москвичи (27 процентов).

Только 27 процентов россиян считают, что с августа 1991 года Россия пошла в правильном направлении, тогда как 49 процентов россиян убеждены в обратном.

Интересно, что роль граждан страны в подавлении путча россияне оценивают невысоко: всего 15 процентов соотечественников считают, что победа над ГКЧП была одержана благодаря активности неравнодушных советских людей. Другие ответы на вопрос "Что помешало успеху ГКЧП в августе 1991 года?" распределились так: 28 процентов — плохая подготовка переворота, 19 процентов — раскол армии, МВД и КГБ, 14 процентов — отказ президента СССР Михаила Горбачева поддержать заговорщиков, 13 процентов — решительные действия руководства России.

Что касается поведения Михаила Горбачева, то большинство россиян (43 процента) считают, что он растерялся и выпустил власть из рук, 20 процентов считают, что он ничего не мог сделать, будучи изолированным на своей даче в Форосе, а 11 процентов даже полагают, что президент СССР был на стороне ГКЧП.

Невысоко оценивают наши соотечественники и роль президента РСФСР Бориса Ельцина. По мнению 42 процентов опрошенных, он "использовал смуту для того, чтобы захватить власть в стране", 27 процентов уверены, что "власть сама свалилась ему в руки", и только 11 процентов россиян убеждены, что Борис Ельцин "мужественно выступил против ГКЧП".

Интерпретировать данные опроса сложно хотя бы потому, что в основном вопросе — об отношении россиян к событиям августа 91-го — социологи спрашивали одновременно о круглом и зеленом. То есть о вещах, никак не соотносящихся друг с другом. Называя события 91-го года трагедией, респонденты могли при этом иметь в виду все, что угодно: от гибели трех ребят в Москве до восстановления законности и ареста путчистов 22 августа.

При этом гражданин, считающий те события трагедией (а их считает трагедией любой нормальный человек, потому что погибли люди), может одновременно считать их и победой демократии.

Кроме того, очевидно, что большинство людей оценивают события августа 91-го по гораздо более сложной шкале, чем "хорошо — нейтрально — плохо". До 20-летнего "юбилея" еще есть несколько дней — будем надеяться, что социологи опубликуют более детальные исследования. Ведь понять, что сегодня россияне думают об августе 91-го, действительно интересно.

[Александр Головенко]

http://www.pravda.ru/politics/18-08-2001/836295-0/
18 авг 2001 в 18:28
ВСТРЕЧА РУКОВОДИТЕЛЕЙ СССР С РОССИЙСКИМИ И ЗАРУБЕЖНЫМИ СМИ. ГКЧП: 10 СПУСТЯ. - 18 августа 2001 г.
Политика

ПРАВДА.Ру продолжает публиковать стенограмму встречу бывших руководителей СССР, состоявшуюся на днях в редакции еженедельника "Патриот". С началом стенограммы наши читатели могут познакомиться здесь .

А.И.Тизяков:

КТО СКАЗАЛ, ЧТО СОЦИАЛИЗМ УМЕР?

- С августа 1991 года тщательно скрывается, что создание ГКЧП получило поддержку не только у населения большинства республик, но и многих странах мира. Ибо классовая суть событий была для них очевидна: схватка ослабленного социализма с подпитываемым из-за рубежа доморощенным криминальным капиталом. Ибо от исхода этой борьбы зависело самочувствие многих наших союзников и зарубежных друзей.

Вот почему в те судьбоносные дни мы получили немало обращений со словами поддержки и просьбами сохранить Советский Союз. И «разгром ГКЧП», а на самом деле - государственный переворот, совершенный группировкой Ельцина-Руцкого-Хасбулатова, самым пагубным образом отразился соотношении сил как в Европе, так и всем мире. Мне ли вам объяснять, что безнаказанная бомбардировка Югославии и похищение ее президента Слободана Милошевича – от бессилия России что-либо противопоставить этому наглому вызову устроителей «нового мирового порядка».

Советского Союза давно нет, но правящие круги США отнюдь не уменьшают свои военные расходы. Думаю, что со временем американский налогоплательщик спросит, во имя чего содержит колоссальную военную машину. Сегодня Россия в тяжелейшем положении. Как специалист и крупный хозяйственник могу сказать, что ее экономический потенциал составляет примерно 40 процентов «дореформенного» 1990 года.

Видимо, как величайшее проявление человеческой «свободы» смотрится сегодня «господин» в галстуке, выбирающий в продукты из мусорного контейнера. «Реформы» изначально были направлены против пожилых людей, для чего всем ветеранам гайдаровцы положили такие «пенсии», на которые невозможно существовать. И нынешние правители только латают эту систему вместо того, чтобы, как в советское время, сделать жизнь ветерана войны и труда спокойной и обеспеченной. Для меня же пример замерзающего Приморья свидетельство того, что «реформаторы» испытали не все ресурсы на выживаемость ненавидимого ими народа. Но вместе с тем, если он будет терпеть – эта искусственно созданная «замерзаловка» ждет многие другие регионы России – Сибирь, Урал…

Бесчеловечные эксперименты уже не редкость и в самой Москве, когда электроэнергию отключают в больницах и родильных домах. Мыслимо ли было такое в Советском Союзе? Из-за отключений света погибло уже немало больных, а виноватыми оказываются стрелочники, но далеко не те, кто стоит у главного рубильника страны и по указке Запада проводит энергетический геноцид.

Говорят, социализм в России похоронили раз и навсегда. Никогда не соглашусь с этим. Во-первых, 20 с лишним процентов на планете живут при социализме, не смотря на все происки и диверсии неоимпериализма. Ход истории не остановить. Как бы ни сопротивлялся отживший строй наступлению более передовой формации, он всегда терпел поражение. Да, на каком-то отрезке, участке, этапе старая формация одерживала временную победу, но новая в итоге побеждала, и человечество шло дальше по пути прогресса – от рабовладения к социализму. Придет социализм и в Россию – я верю в это.

О.Д.Бакланов:

В ЯДЕРНОМ ЩИТЕ – ОГРОМНЫЕ ДЫРЫ

- Я хотел бы помочь присутствующим здесь представителям СМИ и попросить инициаторов встречи распространить для них газету «Патриот» № 30 за июль 2000 года со статьей «Целью моей всей жизни было уничтожение коммунизма». Это из речи Горбачева в Американском университете в Турции. Это поможет понять им некоторые причины августовских событий 91-го года. В самом деле, что оставалось делать всем высшим руководителям СССР, когда президент Горбачев уже много лет проводил курс на разрушение всей политической и государственной системы? Естественно – противостоять, как того от нас и требовала Конституция.

Мои товарищи уже говорили о нарушении мирового равновесия после ликвидации Советского Союза. Хотел бы добавить, какой кровью нам это равновесие далось: 25-30 миллионов советских людей было убито и замучено гитлеровским фашизмом в ходе Великой Отечественной войны. А потом была Потсдамская конференция, на которой американцы уже чувствовали себя будущими властелинами мира, поскольку обладали атомной бомбой. О ней Трумэн хвастливо заявил Сталину. Свои амбиции на мировое господство США продемонстрировали чудовищной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки. Фултонская речь Черчилля фактически развязала против нашей страны «холодную войну». Уже к началу 60-х годов Советский Союз оказался в кольце военно-морских и сухопутных баз, на которых несли боевое дежурство американские стратегические бомбардировщики с ядерными боезапасами. Стали известны и планы нанесения ударов по главным административно-промышленным центрам нашей страны: Москве, Ленинграду, Киеву, Минску…

Ценой героических усилий всего советского народа к началу 70-х годов нам удалось достичь с Америкой военно-стратегического паритета. Он и вынудил ее сесть с нами за стол переговоров и подписать сначала договор по ПРО, а затем и знаменитые Хельсинские соглашения. Их непреходящее значение в том, что они признавали незыблемость границ, сложившихся в результате Второй мировой войны. Безудержная борьба за власть между Горбачевым и Ельциным привела к развалу Советского Союза, и Хельсинские соглашения были цинично растоптаны.

Что получили народы России в результате победы над ненавистным ей Союзным центром? Советский Союз по живому разрезали на удельные княжества. Геополитическое равновесие в мире было нарушено. Америка выступает как мировой жандарм, который приструнить его некому. Авторитет России в мире сведен к нулю, у нее нет союзников, а наш ракетно-ядерный щит оказался с огромными брешами.

Стыдно признаваться, что нас – запустивших первый искусственный спутник Земли и первого человека в космос, из этого космоса практически выгнали, отведя роль подручных американцев. Затопление работоспособной орбитальной станции «Мир» означало конец отечественной пилотируемой космонавтики. Другая незаживающая рана – Чечня. Межнациональные конфликты унесли десятки тысяч людей, появились миллионы беженцев. Страна, как уже здесь говорилось, стала сырьевым придатком Запада, опутана непомерными, но отнюдь не советскими долгами, экономический потенциал упал до 40-45% «дорыночного» 1990 года. 70-80% населения обворованы либерализацией цен, дефолтами, «черными» четвергами и вторниками и брошены в пучину нищеты. «Реформы» привели в Россию безработицу туберкулез, наркотики, гепатиты, сифилис, СПИД. Невыносимые условия жизни и болезни выкашивают без малого миллион человек в год. Только по официальной статистике, в России два с половиной миллиона беспризорных ребятишек. Все сбылось. Так что давно пора на государственном уровне признать историческую правоту ГКЧП.

Сейчас появились некоторые симптомы со стороны президента В.Путина, направленные на укрепление государственности, возобновление дружбы с нашими традиционными друзьями и союзниками, укрепление авторитета России на международной арене. Он пытается отстоять позиции России как независимого государства. И мне не хотелось бы, чтобы это было моим очередным заблуждением.

В.В.Генералов:

ОНИ НЕНАВИДЕЛИ КГБ ЛЮТОЙ НЕНАВИСТЬЮ

- Я не был членом ГКЧП, но понимал необходимость его создания, его цели и задачи и выполнял те функции, которые мне в те дни отводились. За что вместе со всеми руководителями советского государства также был арестован и брошен в тюрьму.

Как сотрудник КГБ я прекрасно видел и ощущал, что против Советского Союза ведутся не спонтанные, хаотичные, а хорошо спланированные действия западных спецслужб стран, и в первую очередь, конечно, американцы. Мы были тем оплотом, который из последних сил сопротивлялся разрушению. Вот почему на рубеже 90-х годов против органов госбезопасности была развязана беспрецедентная травля, которую западные спецслужбы вели через «агентов влияния» в числе которых оказались и депутаты Верховного Совета РСФСР и СССР, о чем здесь уже говорилось.

Я помню, как в 1988-89-х годах Горбачев болезненно реагировал на доклады Владимира Александровича Крючкова о проникновении западных спецслужб и США во все поры государственного механизма СССР и о их разрушительном действии. Почему? Потому что к тому времени уже сам плясал под их дудку. И только сейчас, по прошествии 10 лет, он цинично признается, что разрушение Советского Союза было его главнейшей целью. Причем, помогали ему Раиса Максимовна и такие негодяи, член Политбюро Яковлев.

Правильно Дмитрий Тимофеевич сказал, нельзя восстановить армию, которую преднамеренно разрушали 10 лет. С самого начала «перестройки», уже с 1986-87 годов началась организованная травля Советской Армии. Горбачев и Яковлев развязывали руки национал-сепаратистам, а усмирять их бросали войска, специальные службы и МВД. А потом их поливали грязью, а Верховный главнокомандующий Горбачев всякий раз оказывался ни при чем, валил все на Язова и Крючкова. Так было в Тбилиси, Баку, Вильнюсе…

А после нашего ареста опьяневшая от безнаказанности «демократия» взялась за ликвидацию органов государственной безопасности Советского Союза, которые повинуясь присяге и чувству долга, могли не допустить разрушения страны.

Вспомните, какой удар по КГБ нанес Ельцин, захватив в 1991 году союзную власть. Он несколько раз проводил «реформирование» спецслужб, пока совершенно не развалил стройную систему, которая работала, как часы, как машина, причем, очень профессионально, обеспечивая безопасность нашего государства и спокойную жизнь советского народа. А вспомните иудино предательство крайне беспринципного приспособленца Бакатина?! Стремясь как можно ниже прогнуться перед американцами, он выдал секреты, которые годами нарабатывались научным потенциалом Советского Союза для обеспечения безопасности государства. И пошел на это, конечно, по указанию Горбачева и Ельцина. Сегодняшняя российская ФСБ по уровню профессионализма не соответствует никаким требованиям и не может соперничать с такими опытными противниками, как западные спецслужбы (реплика: «Басаева и Масхадова уже два года ловят»). В таком же плачевном состоянии и армия, и все специальные службы, и МВД. И, конечно, каким бы ни был новый президент, какие бы старания ни прилагал – процесс деградации в одночасье не остановить.

О.С.Шенин:

А ЧТО ЖЕ ТАКОЕ СИОНИЗМ?

- Я горжусь тем, что остался верен Коммунистической партии Советского Союза, Советской власти, советскому народу, социализму. Я горжусь тем, что размежевался со всей этой мразью, во главе которой стояли и стоят Горбачев, Ельцин, Яковлев, Шеварднадзе и прочая компания. Я горжусь тем, что, несмотря на трудности, которые нам удалось пережить, я остался со своими товарищами и продолжаю то великое дело, которому всегда служила Коммунистическая партия.

Глубоко сожалею, что мы не достигли той цели и не решили задач, которые ставили перед собой, идя на создание Государственного комитета по чрезвычайному положению. Счет шел на часы, мы действовали в условиях крайней необходимости, а наши взаимоотношения были еще далеко не до конца спаянными и отработанными. Не хватало последовательных и решительных действий по наведению законности и порядка. Если бы сегодня меня позвали на баррикады драться за Советскую власть и Советский Союз, я бы без всяких сомнений, пошел.

Мы постоянно говорим, что против СССР, а теперь против России действует хорошо организованная сила. Говорим отвлеченно, не обозначая и называя главного врага. Так кому было надо, чтобы не стало Советского Союза? Кому-то ведь надо, чтобы не стало и России как независимого государства. Нам возражают: «Это выдумки, никто в мировом масштабе такой задачи не ставит». Но ведь очевидно, что Россия потеряла значительную часть своего суверенитета, экономической и политической независимости, и здесь уже говорилось о том, что Америка рассматривает ее не иначе, как свой сырьевой придаток. И, если не сопротивляться, то задача полного закабаления и превращения русского человека в раба будет обязательно реализована и в очень недалеком будущем.

Мы на своей шкуре испытали, что такое фашизм, знаем, как выглядит религиозный фанатизм, исламский фундаментализм. Но мы никак не можем подобраться к главной теме: а что такое сионизм? Те, кто занимался этой проблематикой в советское время – погибли при не очень понятных обстоятельствах. Давно пора посоветовать нашим ученым, чтобы все-таки они сказали обществу четко и ясно: что это такое и какое влияние оказывает современный сионизм не просто на Россию, Кремль или на Белый дом, а на глобальные процессы в мире. Если мы не перейдем на пусть социализации нашего общества, если от красивых заявлений в поддержку пока еще слабенького Союза Белоруссии и России не перейдем к сплочению всего того, что расположено вокруг России, то, в конце концов, мы потеряем и саму Россию. И я буду, чего бы мне это ни стоило, бороться против этого.

В.И.Варенников:

Я бы хотел сказать о причинно-следственных связях августовских событий. Главная причина состоит в том, что Соединенные Штаты стремились и стремятся к мировому господству и сейчас, пожалуй, они у цели. Подобные устремления объявилась Германия, когда Гитлер пришел к власти. В то же время набирал силу и авторитет быстро растущий и индустриальный Советский Союз, который был препятствием на пути американской гегемонии. Потому-то США сделали все, чтобы столкнуть Советский Союз и Германию в надежде, что они, убивая друг друга возможно больше, они, в конце концов, истощатся до такой степени, что американцы смогут продиктовать условия послевоенного мира.

Но случилось для них непредвиденное: с каждым годом войны наша страна становилась все сильнее и крепче, а когда мы победили, стали великой державой с мощнейшей экономикой и Вооруженными силами. Уже в 1947-м году мы могли отменить карточную систему, а США – только через год, Англия – через два, а с 1948 года восстановленная экономика позволяла плоть до 1954 года ежегодно снижать цены. И не на какие-то символические на 2-3 процента, а на 20-30! Какая бы еще страна в мире могла бы это сделать? Вот вам еще одно доказательство преимущества социализма и советского строя.

А затем были наши победы в космосе, строительстве атомных ледоколов и электростанций. Темпы нашего развития – вот что считали для себя США главной угрозой. За первую послевоенную пятилетку мы восстановили народное хозяйство, за вторую – удвоили, а по некоторым видам утроили народное хозяйство. Вот почему уже в 1947 году появился «план Маршалла», в 1948-м родилась директива № 20/1, где главной задачей Соединенных Штатов ставилось разрушение Советского Союза. В этом же году подобная директива № 58 была направлена против страны Восточной Европы. И, наконец, в 50-м году директива № 68, провозгласившая претензии американцев на мировое господство.

Небезынтересно, что гриф «секретно» с этих разоблачительных документов был в 1975 году. Почему? Потому что к этому времени Соединенные Штаты и спецслужбы сделали все, чтобы создать в Советском Союзе свою подрывную базу. Не случайно в 1977 году председатель Комитета госбезопасности Ю.Андропов доложил на заседании Политбюро, что в стране создана сеть «агентов влияния», которые занимая различные посты в партийном и государственном аппарате, действуют в интересах западных стран и США. Конечно, эта информация была секретной.

Но в 1991-м году уже председатель КГБ Владимир Александрович Крючков на закрытом заседании Верховного Совета рассказал депутатам про этот доклад Андропова, после чего термин «агенты влияния» прочно вошел в наш обиход. И одним из таких агентов был тот самый сподвижник Горбачева по развалу Яковлев. В уголовном деле ГКЧП есть примечательный эпизод, когда В.Крючков приходит к Горбачеву и просит: «Разрешите провести следственные действия в отношении Яковлева. У нас есть сведения, что он связан со спецслужбами Запада». Имелось в виду – американскими. Горбачев на дыбы: «Да вы что? Я не могу себе представить, что членПолитбюро мог быть связан с западными спецслужбами». Почему он разыграл эту сцену? Потому что сам вел линию на разрушение нашей страны. Воплощал, так сказать, установки Аллена Даллеса на то, что Советский Союз можно взорвать только изнутри. А события Августа 91-го – это уже прорвавшийся нарыв.

Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что команда Ельцина всех нас арестовала совершенно незаконно. Не было у нее никакого права привлекать к уголовной ответственности руководителей союзного ранга, да еще по такому циничному обвинению, как «измена Родине». Когда в феврале 1994 года Госдума приняла постановление об амнистии, я ее не принял и потребовал, чтобы меня судили. Военная коллегия Верховного суда судила меня и полностью оправдала. И я считаю, что это оправдание в равной мере распространяется на всех присутствующих здесь моих товарищей – и членов ГКЧП и тех, кто их поддержал.

Может быть, не все журналисты знают, что Горбачев проходил по делу как свидетель, и у меня с ним состоялось в зале суда немало острых разговоров. Для меня, как заместителя министра обороны СССР и Главкома Сухопутных войск было очевидно, что он совершил немало крупных преступлений против народа и государства, в частности, по одностороннему сокращению ракет меньшей и средней дальности. И я спрашивал Горбачева в суде: «Почему в итоге своей деятельности вы стали предателем и изменником своего народа?». И он не нашелся, что ответить и до сих пор не подал на меня в суд за оскорбление. Значит, он предатель?

Когда допрашивали Горбачева, я его спросил: «Свидетель, когда мы уехали от вас из Фороса, вы считали себя президентом или вы полагали, что вы уже не президент?». Он по привычке – вокруг да около. Я второй раз спросил, А он все соображает, как же ему ответить, чтобы было выгодно для себя? А советчика главного нет – Раисы Максимовны. В итоге я прошу председательствующего суда заставить свидетеля ответить. Тот говорит Горбачеву: вам придется ответить на вопрос подсудимого. И тогда он буркнул: «Да, я оставался президентом СССР».

Тогда поворачиваюсь к председательствующему суда и говорю: «Я обвиняюсь в измене Родине форме заговора с целью захвата власти. Скажите, пожалуйста, какую власть я хотел захватить? Если законодательную, то она сидела в соседней камере в лице председателя Верховного Совета Лукьянова. Если вы имеете в виду исполнительную власть, то в лице Валентина Сергеевича она сидела по другую сторону стены. Если имеется в виду судебная власть, то претензий от вас я никаких не получил. Зато сейчас свидетель показал, что он оставался президентом. Так какую власть я хотел захватить?». Судья замялся.

Сегодня мы должны признать, что Государственный комитет по чрезвычайному положению не проявил, должной настойчивости решительности, не довел задуманное до конца. Его беда в том, что он не порвал с Горбачевым, не осудил его политику, не выступил против нее. Они наивно представляли Ельцина и Горбачева не врагами своего народа, какими они на самом деле являются, а заблуждающимися, которым надо помогать. В этом, к сожалению, была ошибка ГКЧП, который недооценил коварства обоих и исходивших от них угроз.

И последнее. Вы должны понимать, что директивы США о войне против СССР и стремлению к мировому господству, о которых я говорил, не отменены и по сей день. Вы помните, как расшаркивался Буш-младший после встречи с нашим президентом В.Путиным. В итоге заверил, что наши страны даже могут быть даже союзниками. На второй день госсекретарь генерал Пауэл специально собрал пресс-конференцию, чтобы поправить своего президента. И заявил: «Наши государства не могут быть ни политическими, ни экономическими, ни военными, ни какими-нибудь другими союзниками. И заявление нашего президента Буша – символическое». Так что делайте выводы.

В.И.Болдин:

СССР РАЗРУШИЛА БОРЬБА ГОРБАЧЕВА С ЕЛЬЦИНЫМ

- Хочу сказать, что августовские события 1991 года – это отчаянный шаг, всплеск, высшая точка, которой предшествовало множество событий. Вы помните эту отчаянную борьбу за власть, которая. между Горбачевым и Ельциным. Эта борьба была настолько яростной и ожесточенной, что во имя победы над противником оба решили пожертвовать Советским Союзом.

Чтобы показать, кто «хозяин», Ельцин пошел на то, чтобы прекратить поставки, в том числе и кооперативные, в некоторые союзные республики. Он отказывался выделять средства в союзный бюджет для финансирования тех из них, кто находился на дотации. Это очень било по их экономикам. И я сам был свидетелем, когда руководители республик обращались не столько к Горбачеву, сколько к Ельцину. Они знали, что получить остро необходимые ресурсы нефти, металл, угля, зерна и т.п. можно только от России. По существу уже тогда произошел раскол Советского Союза и перетекание интересов от Центра к Ельцину.

Теряя власть, Горбачев отчаянно боролся за новый Союзный договор, чтобы определить для себя нишу, в которой он бы мог действовать как президент. Написанный в Ново-Огареве в кулуарной обстановке, текст договора по существу оставался тайной для населения союзных республик и был обнародован буквально перед его подписанием. О том, что он юридически уязвим, еще «сырой» и нуждается в доработке, высказались Президиум Совета Министров СССР и Верховный Совет.

Но, тем не менее, дата подписания была назначена, вот почему для предотвращения юридического развала СССР и был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. Однако я должен сказать, что на самом деле ГКЧП появился совсем не в Августе 91-го года. Он появилось в конце 1989-го - начале 1990-го годов, в форме специальной комиссии, в которую входили представители правоохранительных органов. В ее задачу входило отслеживать негативные тенденции в союзных республиках, которые все больше начали принимать характер вооруженных конфликтов. В частности, это война в Карабахе, борьба за то, чтобы отспорить некоторые земельно-водные ресурсы в Средней Азии, событии в Тбилиси, а позже и в Вильнюсе.

Горбачев метался, он понимал, что Межрегиональная депутатская группа (Верховного Совета СССР – прим.ред. ), по сути возглавляемая Ельциным, может легко лишить его поста президента СССР. Поэтому он придумал несколько способов, чтобы смести со своей дороги все рогатки Ельцина. Во-первых, рассматривался вопрос о всенародных выборах Президента СССР. Он спешил, потому что понимал: всенародно избран Ельцин, а он избран камерально, депутатами, и не имеет той поддержки и власти, как президент России.

Почему гром грянул в августе и почему Горбачев поехал в такой ответственный момент в отпуск? Он и лукаво рассчитывал, что процессы развала в стране зашли так далеко, обстановка накалилась до такой степени, что определенные силы могут не выдержать. Потребовать наведения законности и порядка. В том числе и те силы, которые он сформировал, создав свое собственное ГКЧП. Когда американские спецслужбы – видимо, через посла - донесли ему о том, что против него готовится заговор – он отмахнулся: ну, и болтуны вы.

То есть, понимая, что в обществе зреет протест против его бездействия, он сознательно уехал из Москвы и заперся в Форосе, откуда мог держать связь когда угодно и с кем угодною. И собирался вернуться только для того, чтобы поставить роковую точку в существовании Советского Союза. В этом момент и прилетела к нему наша делегация. Он конечно, сначала перепугался (думал, что приехали его арестовывать. – прим.ред), но как только понял, что к нему прибыли с миром, определенным планом действий по сохранению Советского Союза, сразу успокоился. И тут же начал давать советы, как лучше осуществить этот процесс – на, так сказать, более-менее демократической основе. В том числе, что для утверждения планов и решения ГКЧП надо собрать Верховный Совет и т.д. Во всяком случаем, уезжая от него, товарищи были удовлетворены итогами состоявшихся переговоров.

Вместе с тем, они не верил ни Ельцину, ни Горбачеву и отлично понимали, что форосский затворник ведет игру чужими руками, и что развала Советского Союза он не остановит. Просто переводит стрелку на Ельцина, что бы все мероприятия ГКЧП были направлены против него. Таков вкратце был план затеянной им игры.

Вопрос из зала: В чем все-таки причины неудачи ГКЧП. Почему вас не поддержало население?

Г.И.Янаев: - Причины нашей неудачи я вижу в том, что мы хотели сохранить демократический имидж Горбачева, сохранить его на посту президента до того, как законодательный орган на демократической основе мог бы решить его судьбу. Это ключевой момент, который объясняет всю нелогичность наших действий. А я бы их квалифицировал, как бездействие, потому что мы занимались тем, что я издавал указ, а Ельцин его отменял. Издавал свой, а я от имени ГКЧП его отменял. Вот в чем проблема… Может быть, это была ошибка, что мы ввели тяжелую технику, танки, хотя это предусмотрено штатными ситуациями при чрезвычайных положениях.

И мы вводили танки не для того, чтобы запугивать людей, мы хорошо знали, с кем мы имеем дело, с какой публикой мы имеем дело. Они нас готовы ввергнуть в любую провокацию. Им важно было нас повязать кровью, для того чтобы потом на этой крови строить свою демагогическую политику. И три молодых человека, которые погибли, они были брошены под эту тяжелую технику не нами. Эта техника была далеко от «Белого дома», они брошены под эти танки… или под эти бронемашины той продажной российской властью, которая демагогически спекулируя на ситуации, делала все, чтобы решить те задачи, которые сформулированы были за океаном.

И то, что мы сегодня говорим об «агентах влияния», о «пятой колонне», хочу отослать вас к 1991 году, или 92-му, когда бывший директор ЦПУ Гейтс, как хороший молодой бойцовский петух, прогуливаясь по Красной площади, обращаясь к внимающим ему советским и иностранным… русским и иностранным журналистам, он сказал: «Мы хорошо понимали, что ни военным давлением, ни экономическим, тем более - силой Советский Союз не возьмешь. Его можно развалить, только спровоцировав взрыв изнутри». Я цитирую это буквально, потому что это у меня засело здесь. Этот цинизм, с которым была сформулирована доктрина Даллеса, с которой он обратился еще в 1945 году, - вот в чем смысл был тогда тех действий.

И, наконец, часто встречаясь на улицах, слышишь вопросы: «Ну, чего же вы?…Все у вас было в руках… Домашний "путчик" и тот не могли организовать». Да не было у нас намерения, вообще говоря, воевать со своим народом. Вот товарищи наши не говорили но мы с самого начала с ночь с 18-го на 19-е договорились: если только мы почувствуем, что политика, позиция ГКЧП не получает поддержки, и появляется опасность кровопролития, немедленно должны прекратить свои действия и самораспуститься. Было это? Было!

И когда пытаются Горбачев или Ельцин сказать, что ГКЧП развалил Советский Союз, я вам должен сказать, что переворот в Советском Союзе был, и он проходил в три этапа. Первый этап - начало перестройки и до 1991 года. Именно тогда были созданы политические, экономические и социальные предпосылки и, наконец, материальные, и создана кадровая база для того, чтобы сделать процесс развала Советского Союза необратимым. 1991 год – главный исполнитель – венценосный предатель Горбачев. Этап 19-21 августа: это эпизод. И когда говорят, что именно этот эпизод повлиял на развал Советского Союза, я хочу спросить: «Когда мы с 22 августа, а некоторые с 21-го уже злоупотребляли гостеприимством не очень гостеприимных учреждений, вроде «Матросской тишины» - то есть люди, которые выступали за Советский Союз, они уже сидели – кто мешал Горбачеву, Ельцину и компании президентов собраться и подписать этот союзный договор, скажем, 20 сентября? Наоборот, они даже разогнали союзный Верховный Совет.

Д.Т.Язов: – Я хочу добавить. В 94 году проводилась конференция «Уроки и выводы из ГКЧП». И первое, что предложил Филатов (бывш.глава администрации президента РФ – прим.ред ), - почтить память вставанием трех парней, погибших под мостом на Калининском проспекте. Но то, что в 1993-м году во время штурма «Белого дома», были убиты, истерзаны и расстреляны сотни ни в чем не повинных людей, никто из демократов не удосужился почтить вставанием.

Тут молодой человек улыбался насчет охраны зданий силами армии. Да, мы действительно охраняли Гохран, и не в период так называемого «путча», не после него ни одного грамма золота из Гохрана никто не взял. А когда Ельцин укрепился во власти вместе с Черномырдиным, уплыло золота, камней драгоценных на 180 миллионов долларов. И кого судили? Козленка! И то за 180 миллионов он получил шесть лет. Здорово?

В.Варенников: - Позвольте реплику. Охрана правительственных зданий и учреждений предусматривалась по закону о Чрезвычайном положении. Даже дом, где жил Ельцин, и тот охранялся несколькими танками батальоном морской пехоты. О чем же мы тогда говорим?

В.С.Павлов: - Почему никто не говорит о том, что ГКЧП во время судебного процесса настойчиво требовало присоединения дела о гибели Кричевского и вот его товарищей к делу ГКЧП? Ведь суд никак не хотел удовлетворить наши просьбы, поскольку Московский городской суд закрыл как бы это дело. Вы это знаете? И когда я смотрел это дело, я вам могу сказать, что в этот день не только эти трое погибли. Очень много был пострадавших, но, как ни странно, пострадали они почему-то от оружия и пуль, которые не состояли на вооружении Советской Армии. В том числе – пластиковые, которых в армии, никогда отродясь не было.

Теперь насчет того, почему не получилось. Действительно, генсек в Советском Союзе это больше, чем царь. Власть колоссальная, безграничная... И мне трудно себе представить, что человек, который достиг высшей власти в стране, мечтал о том, чтобы с этой властью расстаться и эту страну уничтожить. Я в это не верю Горбачеву, когда он начинает говорить, что он чуть ли не с детства мечтал уничтожить Советскую власть.

Насколько я его знаю, он всегда мечтал забраться как можно выше по служебной лестнице. Его беда была в том, что как это по-русски говорят, он был всю жизнь «подкаблучником», из-под юбки никогда не выглядывал, пока не получал санкцию своей жены. Она его держала на строгом поводке, на строгом ошейнике. С ним можно было вечером о чем-либо договориться, а утром приходишь и получаешь совсем другое решение. Он объяснял так: «Ну, понимаете, вечером посидели, побеседовали на эту тему, чаю попили и с Раисой Максимовной поговорили и вы знаете – нее другая точка зрения…». Теперь думайте, почему не получилось и не сработали договоренности, достигнутые с ним нашей делегацией в Форосе.

И последнее, что я хотел бы добавить, почему не получилось. Вы, видимо, не обратили внимания на один момент. В принципе, развал прошел очень далеко и глубоко. Мы действительно рассчитывали на демократические способы решения вопроса, а на силовые. И вы не забывайте связать август с июнем. Ведь до августа, был июнь 91-го года, о котором мы – здесь присутствующие как-то промолчали. А ведь в июне 91-го года по просьбе по просьбе или по решению Верховного Совета, который поставил в повестку дня вопрос «О положении в стране» - мой, Язова и Крючкова.

И были эти доклады и… Пуго. В них был сказано все открытым текстом – поэтому их не случайно «закрыли». На моей памяти это был единственный случай, когда Верховный Совет Советского Союза вопросы, поставленные в повестку дня и обсужденные – не принял никакого решения. Это единственный случай на моей памяти, когда Гавриил Попов, будучи депутатом, узнав об этом, принял немедленное решение – с обсуждения сбежал, не очень, правда, далеко. К американскому послу господину Мэтлоку, докладывая ему и требуя принятия срочных мер – пресечь «заговор».

Все вспоминают про танки, но никто не вспоминает, что были указания – и Олег Семенович это знает – Московскому горкому КПСС принять все меры для организационной и пропагандистской работы, чтобы организовать в коллективах поддержку действий ГКЧП. Но я не знаю ни одного случая на всей территории Советского Союза, чтобы был проведен хоть один митинг, хоть одна демонстрация в поддержку. Это тот же говорит о том, что организационная работа по развалу и партии, и государственная машины была проведена.

О.С.Шенин:

- И еще я хотел бы два слова буквально по вопросу, который был задан. Да, проблем было много, да трудностей было много, Да, разложили дотла все, что можно было разложить, и в партии был полный беспорядок. Да, народ не среагировал совершенно на Обращение ГКЧП, которое читалось круглосуточно, в котором предпоследний абзац прямоговорит: «Граждане Советского Союза, поддержите!» И вот когда меня эти граждане спрашивают, где я был в августе, я отвечаю: «Тюрьме», а вот где были эти «граждане» - трудно сказать.

И все-таки, самое главное – это непоследовательность, это нерешительность, это отсутствие четкого и организованного руководства, это непринятие тех мер, по которым была полнейшая договоренность. Была договоренность (с пред.Верховного Совета А.Лукьяновым – прим.ред. ): 21 августа сессия Верховного Совета СССР. Товарищ Лукьянов переносит сессию на 26-е число. Кто-нибудь в такой ситуации так действует?! Говорят: депутаты в отпуске. Я возразил: умирает генсек, ночью проходит Пленум Центрального комитета КПСС. Всех членов ЦК привозят - и нет проблем. Давайте самолеты и пусть прилетают. Давайте проведем сессию. Бесполезно. И таких примеров… можно было загибать и загибать (пальцы – прим.ред.).

И, кстати говоря, действительно была ошибка, крупнейшая ошибка, что мы заявили, будто Горбачев чего-то хочет сделать, Горбачев болен. Надо было сказать, что это предатель, изменник. Он – действует против Конституции Советского Союза, против советского народа, и тогда, я думаю, нашлись бы люди, которые нам помогали. Я уже не говорю, какой ералаш был у «Белого дома»: и водка, и наркотики, и все такое. Кто там был, и что там было. Там можно было спокойно наводить порядок. Все отказались. Тем не менее, выступили, и, как вы видите, остаемся верными тому, на чем мы воспитывались. Но, тем не менее, могли сделать не только больше, но практически все. Нам была нужна, естественно, помощь народа. И собственные решительные и последовательные действия.

На этом по общему согласию встреча с журналистами была завершена.

[Ведомости]

https://www.vedomosti.ru/politics/ga...voroti-xx-veka
Сравниваем фотографии конца и начала советской эпохи – путча 1991 года и революции 1917 года
18 августа 17:04

Борис Ельцин выступает на танке перед Белым домом, 19 августа 1991 г.
AP

Hulton Archive / Getty Images
Ленин на броневике у Финляндского вокзала, 1917 г.

Alexander Zemlianichenko / AP
Свержение памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади в Москве, 1991 г. В июле 2016 г. КПРФ направила в Мосгордуму просьбу о возвращении памятника на прежнее место

РИА Новости
Низвержение памятника Александру III на площади у храма Христа Спасителя в Москве в 1918 г. Массовый демонтаж памятников, «воздвигнутых в честь царей и их слуг» начался в апреле 1918 г. согласно "Декрету о памятниках Республики"

Соловьев Андрей / ТАСС
Баррикады у здания Верховного Совета РСФСР, август 1991 г.

ЦГАКФД / ТАСС
Баррикады в Москве, 1917 г.

Boris Yurchenko / AP
Бронетехника, остановленная на пути к Кремлю, 1991 г.

Музей истории Ленинграда / ТАСС
Рабочие у броневика "Лейтенант Шмидт" в Петрограде, 1917 г.

AP
Митинг у здания Моссовета в поддержку демократии, 1991 г.

ТАСС
Митинг в Петрограде, 1917 г.

Peter Dejong / AP
Участники митинга на Красной площади, 1991 г.

Sovfoto / UIG / Getty Images
Участники митинга на Никольской улице в Москве, 1917 г.

Л. Федосеев / РИА Новости
Единственный троллейбус, уцелевший с августовских баррикад в 1991 г., стал экспонатом Центрального музея революции СССР. В музее он соседствовал с броневиком большевиков (на фото справа)

[Накануне.RU]

https://www.nakanune.ru/articles/113179/
18.08.2017 08:07 Мск


Сегодня, 18 августа, в России вспоминают выступление Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) – а иначе "августовский путч". Среди так называемых "путчистов" были первые лица страны, они выступили против реформ Михаила Горбачева, которые вели к расколу СССР. ГКЧП ставил целью отстранить его от руководства, но в итоге ситуацией воспользовался Борис Ельцин – в те дни будущий "первый президент РФ" пошел против комитета – то есть против руководства страны – и начал захват власти. Однако, если к народу обращаются министры, то это не называется "путч", считает писатель, политический деятель Эдуард Лимонов. Он поделился своим экспертным мнением о событиях 1991 года с Накануне.RU:

"Когда объявили о ГКЧП в 1991 году, я сказал: "Наконец-то! Почему так поздно?" Нужно было прекратить эту буржуазную революцию. Какой же это путч, очнитесь! Во главе стояли все руководители Советского государства – и председатель КГБ, и министр обороны. Это называется не путч. Путч – нелестное определение, которое приклеили к этому несчастливому исходу Советского Союза, захвату власти буржуазией. Те, кто называли это путчем, они и были путчисты – те, кто сумел добиться уничтожения СССР. В кармане у Ельцина тоже лежал российский паспорт, по закону это он путчист".

События развивались согласно логике – дачу Ельцина окружил спецназ, но по непонятным причинам – кто-то говорит об откровенной слабости реального руководства СССР, кто-то о работе спецслужб иностранных разведок – Ельцин арестован не был.

ГКЧП|Фото:

"Надо было арестовать Ельцина, его нужно было приговорить к высшей мере за предательство Родины. Родина-то была – СССР. Должен был действовать спецназ на даче Ельцина, должен был приехать председатель правительства, но говорят, что он "занемог" и не справился с задачей, и спецназ пропустил Ельцина в Москву", – говорит Эдуард Лимонов.

По мнению экспертов, помимо необходимых арестов, членам ГКЧП в той ситуации нужно было обратиться к народу с воззванием "Отечество в опасности". Но все помнят, как неловко тряслись руки у руководителя Государственного комитета в прямом эфире. После провала попытки остановить развал страны все члены ГКЧП были арестованы, за исключением покончившего с собой министра внутренних дел СССР Бориса Пуго, но ни один из них так и не был осужден – не было состава преступления, ГКЧП-исты были законными представителями власти.

"Я бы не вспоминал эти несчастные для нашей страны страницы даже в годовщину так называемого "путча". Это не путч. Это слово выбросьте – надо начать называть вещи своими именами. Когда выступают виднейшие министры правительства – это не называется путчем. Они решили принять запоздалые меры для того, чтобы спасти ту власть, которая у нас была. Та война не окончена, то противостояние и сегодня актуально. Борьба будет продолжаться", – говорит Эдуард Лимонов.