*257. Решение по делу "ЮКОС против РФ" - мой прогноз

[Капо ААВ-старший]

http://www.echo.msk.ru/blog/aav/813199-echo/
Решение по делу "ЮКОС против РФ" - мой прогноз
19 сентября 2011, 16:41
Страсбургский суд 20 сентября обнародует решение по делу «ЮКОС против РФ» (сумма – 98 млрд. $).

Мой дилетантский прогноз – будет принято решение о имеющем место нарушении прав собственности (в пользу ЮКОСа), но будет предложен срок (от 6 месяцев до года) договориться сторонам по сумме.

Или палата признает себя некомпетентной по этому вопросу (в пользу РФ) и предложит рассмотрение Большой палате (полным составом суда) (в пользу ЮКОСа).

Содержание темы:
01 страница
#01. Капо ААВ-старший. Решение по делу "ЮКОС против РФ" - мой прогноз
02 страница
03 страница
#21. ААВ в интерпретации ГКК. 28.11.2013, 20:24
#31.
04 страница
#31. Капо ААВ-старший. «Это суета негодяев вокруг душегубов.» Или наоборот. 25.10.2016, 11:32
#32. Настоящее время. А.Венедиктов: в представлении самого Путина он – Бэтмен и Спаситель
#33.
#34.
#35.
#36.
#37.
#38.
#39.
#40.
05 страница

[Капо ААВ-старший]

А что вы от меня хотите? Я тоже вкусно кушать хочу. И сына мне растить надо. Вот и приходится говорить то что приказали. И Сережа вон теперь рекламирует Путина.

http://www.echo.msk.ru/blog/pressa_echo/861348-echo/

Алексей Венедиктов: Что меня коробит в лозунге «Путин, уходи!»
22 февраля 2012, 09:30
Материал из издания «Не дай Бог!» № 2, 22-28 февраля 2012

Автор: Владимир Мамонтов

С Алексеем мы встретились на его рабочем месте, в тесном, заваленном книгами кабинете на 14-м этаже арбатской высотки.

— Давай вот с чего начнем: зачем люди выходят на митинги?

— За уважением. Когда я говорю, в том числе Владимиру Владимировичу, что люди на Болотную и Сахарова вышли не за справедливостью, а за уважением, со мной многие не соглашаются. Какая, мол, разница? А она есть. Этим людям подачки государства не нужны. Они сами себя делают, им нужно уважение к их позиции, они выросли.

— Прямо все выросли! Там разные люди. Там есть просто рантье — за что их уважать? Они выросли, но ничего не сделали, десяток раз деньги перенесли из банка в банк. Или бумажки из одного офиса в другой. Жутко выросли.

— Соглашусь только с тем, что люди там разные. Вот ты даже с обидой какой-то говоришь. В этом есть что-то такое... ревностное, отцовское. Мне кажется, что и Владимир Владимирович обиделся, потому что он для страны сделал многое, а они не благодарны. Тут один товарищ мне сказал: «Понимаешь, это как дети. Дети у нас тоже неблагодарные»... Мы их защищаем, обеспечиваем их безопасность, как мы считаем правильным. А они считают, что они уже выросли. И может быть, они и выросли. Мы ведь своих детей до седых волос будем считать детьми.

— Эти детишки завтра нам страну перевернут, а мы будем вздыхать и признаваться друг другу, что устарели...

— Не вздыхать, а говорить с ними на равных.

— Хорошо, там есть поколенческая тема. Но есть и другая, непопулярная у прогрессивной общественности. Разве там нет людей, считающих, что чем хуже, тем лучше?

— Есть, конечно. И ты, и я видим там людей, которые на ситуации наживают себе политический капитал. Одни наживают протестуя, другие — организуя контрпротесты. В общем это нормально, обычное дело, политика. Есть там люди, которые всегда и всюду ловят рыбку в мутной воде. Это во многом сущность человеческой натуры. Но искать некую одну, главную причину протестов, фигуру, их инициировавшую, — это вчерашний день. Страна изменилась. Где штаб этих ребят? Нет штаба — сетевая история!

— Да, понимаю-понимаю: стая. Путин, кстати, в своей реплике про бандерлогов попал в самую точку. Все разобиделись: мы не стадо, не стая. А кто? Мы — рой! Вот оно что!

— Но это для людей нашего поколения представить невозможно — где сидит штаб?

— Если рой, я знаю, где штаб — это пасечник. А знаешь, как с роем поступают? Летит рой, у пасечника есть такая рамка, он его — раз!

— Да-да, я понял, звездно-полосатый американский пасечник...

— И они ему как миленькие мед дают, а думают, что строят идеальное общество. Так что насчет роя аналогия опасная.

— Допустим. Но дело не в аналогиях. А в сути отношений. Власть говорит: я назначу на переговоры с протестующими своих представителей. Они получат легитимность от меня. А придут люди с той стороны — они кем легитимированы? Сеть не может легитимировать, власть это легко и не без торжества понимает. А захочет ли она проявить мудрость и понять, что тут другой язык, другое поколение? И подучить этот язык? Впрочем, той стороне тоже надо учиться вести диалог с властью. «Лига избирателей» подключена к выборам — это хороший пример диалога.

— А не хитроумная чекистская ловушка? Ах, вы за честные выборы? Так и я за честные — заходите! Не покричишь уже: «Путин, уходи!»

— Это будут проблемы тех, кто кричит. Не надо забывать, что все мы — граждане одного государства. Может, мы по-разному видим светлое будущее нашего государства, но знаешь, что меня коробит в лозунге «Путин, уходи!»? Получается, что его лишают права даже попробовать выиграть! А что, Путин не имеет таких же прав, какие имеет, скажем, Боря Немцов, как гражданин? Извините, ребята! И я это говорю им — своим приятелям с этой стороны. У меня же есть приятели и с той и с этой стороны.

— Как у большинства из нас, между прочим.

— Ну да, мне говорят иной раз с сарказмом: «Твои друзья из кооператива „Озеро“». Я уже думаю: участочек, может, прикупить там? (Смеется.) Я им говорю: «Ребята, что значит „Путин, уходи!“?..»

— «Путин, уходи!» — это значит и следующий уходи. Любой. Это антиконституционная вещь!

— Во-от! Два срока, три срока — на это есть Конституция, Законодательное собрание, Совфед, Дума... Вот я говорю: это в корне неверный подход. Да, у власти административный ресурс...

— Но и у оппозиции ресурс. Ресурс жесткой критики, ресурс собирать людей... Ресурс роиться.

— Главный общий ресурс крайне прост, гениально прост: да¬вайте обеспечим максимальную честность выборов. С властью вместе. Пусть она свой ад¬министративный ресурс положит на обеспечение честности выборов.

— А если власть в нынешней ситуации этот ресурс будет прикладывать в другое место, это будет против власти. Админресурс сейчас такая хитрая штука.

— Да, хитрая. Знаешь, чего я опасаюсь? Мне очень часто мои молодые друзья говорят: «Мы будем голосовать за Зюганова во втором туре, если он пройдет». Я говорю: «Ребята, это человек, который дважды в год кладет цветочки на могилу Сталина и ходит с портретом Сталина». Для меня призвать голосовать за Зюганова — это как операция по перемене пола. Я ведь в 1996 году в первом туре голосовал за Явлинского. Уже в 1996 году я не был поклонником Бориса Николаевича, но когда возник второй тур... Я пошел, проголосовал за Ельцина, это был последний раз, когда я голосовал. Проголосовал за власть, и меня друзья-прогрессисты шпыняли. История заключается в том, что если возникает второй тур, то для меня выбора нет — как это проголосовать за сталиниста? Ты же выбираешь будущее на шесть, на пять лет для своих детей. У меня сыну 11 лет, в 2018 году ему будет 18 лет, и я не хочу, чтобы он жил в сталинской России. Возвращаясь к митингу на Поклонной, скажу: а ведь выступали и сталинисты, они на самом деле играют на руку прежде всего Зюганову.

— Я думаю, что их влияние там было не слишком велико. Сам митинг был грамотно сделан.

— Я с тобой согласен. Я просто обращаю внимание: если оба кандидата не ваши — не ваш Путин, не ваш Зюганов, то вы должны подумать, что каждый из них сделает в течение пяти лет, какую страну он будет делать в течение этих пяти лет. И для меня вопроса нет — за кого.

— Скажи, ты, естественно, читаешь статьи Путина. Что тебе нравится, что не нравится?

— Да, читаю. Больше всего мне по национальному вопросу понравилась. Он правильно видит угрозу. Я теперь могу сказать: кандидат Путин правильно видит угрозу, скажем, по национальному вопросу, по экономике. Есть что обсуждать и предлагать — вот что важно! Очень важно, чтобы человек правильно понимал, с чем Россия столкнется в течение ближайшего времени, как изменился мир. Мир же меняется очень быстро сейчас.

— Кстати о смене мира. Война в Иране будет?

— Не знаю.

— Евро накроется?

— Нет.

— Экономический кризис перейдет в жесткую фазу?

— Да. Но главное, чтобы наверху точно понимали, как угрозы эволюционируют. Главное, чтобы Россия была готова к этим угрозам, главное, чтобы Россия понимала эти угрозы. В том числе когда на выборы идет.

Оригинал

[Перикл]

И этот человек был учителем истории. Не знает он истории. В том числе и историю моего родного города в котором был такой институт как остракизм. Вот бы обьяснил бы учитель Венедиктов какой смысл этого института? И тогда и сегодня. А ведь он есть в цивилизованных странах и сегодня.
Стыдно за таких учителей как Венедиктов. Учите историю, в том числе историю Афин. Хотя, конечно, если допустить, что Венедиктова вынудили это сказать тогда все становится ясным.
Кстати, меня вот ни разу не подвергли остракизму. Хотя моих друзей преследовали.

[Капо ААВ-старший]

http://echo.msk.ru/blog/aav/866604-echo/

Выборы в Кирове
08 марта 2012, 17:50
Выборы в городе Кирове — познавательно и поучительно.

В городе Кирове одновременно с президентским проходили и выборы в городскую Думу. Сравним результаты.

По городу Владимир Путин собирает около 140 тыс. голосов (55%), а партия "Единая Россия" - 98 тыс. (41%)
По городу Геннадий Зюганов собирает более 44 тыс. голосов (18%), а КПРФ — 54 тыс. (22.5%)
По городу Владимир Жириновский собирает 19 тыс. голосов (7,6%), а ЛДПР — 30,6 тыс. (12,8%)
По городу Сергей Миронов собирает всего 12,4 тыс. голосов (5%), а СР — 46 тыс. (19%)

И это все в один день.
«Чистота — чисто Тайд.»

Для справки — Прохоров собрал 33,6 тыс голосов в Кирове (13,5%).
Но это не имеет отношение к делу.

Ну?

[Перикл]

Капо Венедиктов как бы говорит: Вот смотрите какие результаты у либерала Белых. Всё равно Путин побеждает. Значит Путин победил заслуженно.
Только не понимает капо, что Белых такой как и все. Сказали выдать результат, он и выдал. Не выдал его бы тут же попросили. Он ведь как и капо Венедиктов кушать хочет.

[Капо ААВ-старший]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=4FB7543A390E2

19.05.2012
Тут меня в махинациях уличили. А чего сделаешь, кушать то хочется. Вот на таких принципах я своего ААВ-младшего и воспитываю. Из него настоящий капо получится.

В голосовании на "Эхе Москвы" номинантам премии "Политпросвет" накручивают голоса

update: 19.05.12 (12:27)

Динамика голосования по кандидатурам конкурса "Политпросвет" на сайте "Эха Москвы".
Заметны три четко различающиеся периода по интенсивности голосования и по их результатам.
Период с 3 по 12 мая – нормальное голосование.
Период с 13 мая по 13.00 17 мая – счетчик голосования на "Эхе" был отключен.
Период с 13.00 часов 17 мая – счетчик голосования был включен. Следует также обратить внимание на то, что в течение первого периода голосования на лицевой странице сайта "Эха" висел баннер, приглашающий голосовать на конкурсе.
А затем он был снят.

1.

[Капо ААВ-старший]

Вот влез Илларионов своей Занимательной статистикой. Теперь приходится оправдываться. Ну не могу же я признаться, что были действительные накрутки.
А заявление мы такое разместили:
Голосование премии Политпросвет
19 мая 2012, 13:25
В посте Андрея Илларионова "Занимательная статистика" представлены диаграммы голосования по премии "Политпросвет", где автор указывает на остановку счетчика результатов. Действительно, такая проблема существовала, но не являлась умышленной.
Информируем наших пользователей, что в период с 13.05 по 17.05, произошел технический сбой, в результате которого отсутствовала возможность голосовать. Так же доводим для вашего сведения, что никаких накруток нами не было зафиксировано и результаты голосования остались неизменны.
Редакция сайта "Эхо Москвы" приносит свои извинения.

[Максим]

http://www.maximonline.ru/k-otvetu/_...ej-venediktov/

Алексей Венедиктов – официальный городской сумасшедший и главный верблюд оазиса свободной прессы – рассказывает про важную роль мафии и клетчатых рубашек в жизни независимого журналиста.

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы», бывший школьный учитель и самый лохматый человек страны – Алексей Венедиктов стал сегодня одним из главных лиц оппозиции власти, борцом за свободу и рупором демократии. Сам он до сих пор слегка удивлен этим обстоятельством.

Алексей, у тебя довольно экстравагантный имидж. Откуда он взялся?

Он сложился сам собой. Я начинал работать почтальоном и учился на вечернем. Рано утром вставать, в 6.30 надо быть уже на работе, не до нарядов. Борода тоже отсюда: бриться некогда. Волосы имеют всклокоченную структуру от природы. А галстук я в последний раз надевал на выпускной. Было жутко неудобно, осталось ощущение, что он мешает танцевать и целоваться. Поэтому я перешел на клетчатые рубашки. Отчасти это профессиональный прием. На пресс-конференциях я заметнее. Все в пиджаках, а я в яркой рубашке, и меня скорее выберут, чтобы я задал вопрос. В 1997 году шеф протокола президента Ельцина дал мне разрешение на приемах в Кремле появляться без галстука, но в пиджаке. Пиджак пришлось купить, в нем я и женился. Теперь у нас в семье это называется «дедушкин пиджак» – ельцинский в смысле. И я Борису Николаичу, когда он уже ушел на пенсию в 2000 году, про это рассказал. Он ответил: вот видишь, без меня бы не женился.

Несмотря на растрепанный имидж, ты не чужд изящному образу жизни. Тебя часто видят в обществе прекрасных дам в дорогих ресторанах.

Не чужд! Я люблю окружать себя и красивыми людьми, и красивыми вещами. Хорошее вино, хорошие часы, красивые женщины…

С годами способность получать удовольствие от этих вещей не притупилась?

Увеличилась! С годами, когда понимаешь, что времени осталось мало, начинаешь ценить. Начинаешь отличать фальшак от настоящего.

С часами фальшак отличить легко. А вот как с женщинами?

Не надо никогда прикидываться. Ты такой, какой есть. Я понимаю, что в общении я поначалу человек малоприятный и при знакомстве не пытаюсь казаться лучше. Фальшак меня не выдерживает. А те люди – это касается и женщин, и друзей, – которые понимают, что это наносное, те остаются рядом.

Сколько женщин Алексею Венедиктову нужно для счастья?

Все! На самом деле много нужно. Но при всей полигамии должна быть старшая жена. В этом смысле султаны османские все делали правильно.

Каким журналистским подвигом ты гордишься?

Вот чтобы прямо по-настоящему горжусь – так только одним эпизодом, пожалуй. Но зато горжусь на самом деле. Это было в Чечне в 1994 году. Группа депутатов и журналистов поехала выручать офицеров федеральной службы контрразведки, попавших в плен к Дудаеву. И был момент, когда депутаты вышли и сказали: «Вы знаете, офицеры отказываются возвращаться». Мы поняли, что их запугали. И тут я вспомнил, что я школьный учитель, а офицеры – молодые ребята. Попросил: «Пустите меня к ним, попробуем поговорить». Зашел с магнитофоном к ним и говорю: «Знаете что, мы не можем, вернувшись, не отчитаться перед вашими мамами. Каждый из вас сейчас в микрофон скажет имя, фамилию, звание и слова: «Я отказываюсь вернуться к маме». Ударил по-больному, в общем. И четырнадцать человек уехали с нами. За это я даже награду получил – медаль Совета Безопасности. Было безумно страшно. Эти головорезы – вооруженные, небритые – стояли, следили за каждым нашим шагом… Кстати, вот тут, может быть, образ сумасшедшего сыграл свою роль. На Востоке юродивых убивать не принято.

В школе ученики тебя боялись?

Я думаю, что да. Им было неприятно, когда я ору. Им больше нравилось, когда я спокоен, потому что тогда было интересно и им, и мне. Между нами был заключен некий конкордат: что можно, что нельзя. Я не люблю тратить время на уговоры, и, когда они делали то, что нельзя, я начинал орать.

А ты любишь поорать…

Да! И Голос у меня хороший, и характер скверный. Есть два типа корпораций. Есть так называемая американская, где все делается по инструкции. Если вы что-то нарушаете, то с вас деньги снимают или вы приходите на работу, а в вашей ячейке уведомление: «До свидания, спасибо». И есть итальянский, мафиозный тип корпорации-семьи, когда глава корпорации – папа, который может высечь, обнять, наорать, наградить, выгнать. Без бумажек, отчетов, без снятия зарплаты. Вот у нас такая корпорация. «Эхо Москвы» – абсолютно мафиозная структура. Мы над этим работаем. Более того, у нас внутри огромное число браков – я и свою жену тут нашел. И детей много – сейчас в компании три беременные красавицы. Это следствие харассмента, безусловно.

Покайся, назови свой самый большой журналистский провал.

Интервью с Майей Плисецкой. Мышь и гора. Мышь – это я. Она была не в духе, отвечала «да», «нет», «может быть». А это прямой эфир. Не надо было говорить про ее артистическую деятельность, надо было про жизнь говорить. А я подготовился, я прочитал мемуары, вот и не смог съехать с рельс. Она заморозила меня своим взглядом, снежная королева. В результате – провал, до сих пор стыдно. Хотя мне говорили: да обычное банальное интервью! Банальное интервью с Плисецкой… Провал!

Можешь вспомнить самую странную работу, которую тебе приходилось выполнять?

В начале «Эха Москвы», когда друзья позвали помочь им открыть это радио, тут все было очень примитивно и очень тесно. Шли звонки, и сразу не было понятно, кто это звонит – слушатель или просто по делам звонок в редакцию. Меня посадили под стол, где я поднимал трубку, слушал, что в эту трубку говорят, и показывал: есть звонок! Тогда человека выводили на пульт. Тридцать пять лет, отличник народного образования, любимый учитель сидит под столом и жестами показывает, что трубку надобно поднимать. Странная была работа, недолго продолжалась – две недели.

Случались в жизни моменты, когда тебе было невообразимо страшно?

Когда рождался ребенок. Потому что ты ничего уже не можешь сделать, ты можешь только накручивать круги возле роддома. Я уехал на радио, сидел здесь, все вокруг ходили на цыпочках, а меня трясло. Рожать – это чужое, это женское.

Возвращаясь к теме покаяния – давай вспомним грехи молодости.

Какие там у меня грехи? Банальный московский мальчик, школа, институт, потом работа в школе. Просто нет места преступлениям… Ну секс с ученицами…

Секс с ученицами?! Скукотища какая... Ну ладно, расскажи, что ли.

А что тут такого? Со старшеклассницами – это в школе обычная история. Когда приходит молодой учитель или молодая учительница и разница в пять лет... Ну что такое семнадцать и двадцать два? Обычно первый шаг делают ученики. Ты психологически взрослый, ты ставишь барьер, но тебя соблазняют. И сил сопротивляться нет: двадцать два года, гормоны. Не могу сказать, что я пользовался бешеным успехом, но романы случались. Это были романы, которые включали в себя иногда и секс.

Какой волшебной способностью ты бы хотел обладать?

Хотел бы мгновенно изучать иностранные языки. Безумно жалко, что не имею доступа к какой-то информации. У меня нет английского, только французский. Когда езжу, чувствую себя инвалидом. Все что-то обсуждают, а ты сидишь как идиот. Если бы можно было, как в «Матрице», закачать!

Почему твое радио до сих пор не закрыли?

Говорят, что мы являемся витриной для Запада. Такой оазис свободы слова. И это тоже правда. Но я точно знаю, что радио является источником информации для людей, принимающих решение. Скажем, о кондопогских погромах они узнали из нашего радио. Перед переговорами Лаврова с Кондолизой Райс мы брали у нее интервью. Нам позвонили из МИДа и сказали: «Ребята, быстрее расшифровку, чтобы мы до переговоров знали ее публичную позицию». Это первое. Второе: мы не ведем информационных войн. Ни против Путина, ни за Путина – нам по фигу. Только фашистов у нас не будет, в остальном площадка для всех. Как бы мы к ним ни относились.

Ты считаешь себя борцом за свободу слова?

Нет. Для меня то, что я делаю, просто естественно. Я так живу. И в глаза этим людям я говорю то же, что и в эфире. Что я буду извиваться? У меня уже хребет не столь гибок, чтобы извиваться. Я не борец, я просто делаю свою работу.

Но сейчас другие борцы как-то рассосались. Получается, что ты борец.

Знаешь, это когда в лесу растет маленькая ольха, она не видна. Но когда дубы вырыли, ольха кажется гигантом.

Допустим, происходит звонок сверху, тебе говорят: «Вы убираете Шендеровича, или вашу станцию закроют». Твои действия.

Смотря с какого верху и смотря какая аргументация. Потому что были звонки, когда я взял на работу не Шендеровича, правда, а Доренко. Люди говорили от имени президента. И я сказал: пусть президент сам мне позвонит и объяснит. И звонившие поняли, что я их решения не исполню. Меня пугали несколько раз, я говорил: «Ну закрывайте, это же в вашей власти. Что я могу сделать? Только не надо мне угрожать, я от этого становлюсь упрямее». Пытаться со мной договориться – можно. Я иду на компромиссы, но не в области редакционной политики. Меня можно убедить, что вот это неправильно. Недавно, например, я извинялся перед Валентиной Матвиенко. Когда услышал, что у нас в одном эфире про нее говорилось, и понял, что это мерзость неоправданная, – я извинился. Это очень неприятно, я очень не люблю извиняться, это очень противно. Даже когда ты не прав. Но если ты несправедливо обвинил человека, надо извиниться. Будь то хоть Жириновский. Какой он – не имеет значения.

Похоже, что широкие массы флегматично относятся к расшатыванию таких демократических институтов, как свободная пресса, независимый суд, свобода демонстраций и т. п. Отсюда вопрос: а нужна ли вообще России демократия?

Если спросить таксиста, нужна ли России демократия, он ответит, что нет. Но когда введут новые правила, позволяющие у него отнять машину, – куда он побежит, чего потребует? Свободы демонстраций, избрания депутатов, которые отменят эти правила. И свободной прессы, которая скажет: «Смотрите, они нас гнобят!» Я тебе напомню: когда погиб губернатор Евдокимов, а водителя хотели посадить, в его защиту выступили кто? Те самые таксисты, народ. И куда они пошли? К нам пошли. В суд пошли. И когда в Сочи начнут сейчас отнимать землю под олимпийские объекты, те сочинцы, которые кричали: «Нам не нужно демократии!» – куда побегут? В суд побегут, в прессу побегут, к депутатам побегут. Вот что такое демократия. А не просто лозунги. Так что простому человеку демократия нужна, чтобы защищать себя.

[Beriozka_rus]

http://beriozka-rus.livejournal.com/4110.html
February 15th, 17:46

В одном из своих интервью главный редактор и ведущий передач радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов признался, что они имел сексуальные отношения с несовершеннолетними. В 70-80-х Алексей работал учителем истории в средней школе, пользуясь своим статусом, соблазнял 17-летних старшеклассниц, о чем откровенно признался интервью журнала Максим.




Вот отрывок из интервью:

Корреспондент: Возвращаясь к теме покаяния – давай вспомним грехи молодости.

Венедиктов А.: Какие там у меня грехи? Банальный московский мальчик, школа, институт, потом работа в школе. Просто нет места преступлениям… Ну секс с ученицами…

Корреспондент: Секс с ученицами?! Скукотища какая... Ну ладно, расскажи, что ли.

Венедиктов А.: А что тут такого? Со старшеклассницами – это в школе обычная история. Когда приходит молодой учитель или молодая учительница и разница в пять лет... Ну что такое семнадцать и двадцать два? Обычно первый шаг делают ученики. Ты психологически взрослый, ты ставишь барьер, но тебя соблазняют. И сил сопротивляться нет: двадцать два года, гормоны. Не могу сказать, что я пользовался бешеным успехом, но романы случались. Это были романы, которые включали в себя иногда и секс.

Источник.


К сожалению, Веня достаточно хорошо знаком со статьями УК РФ. И поэтому привлечь его к уголовной ответственности, возможности нет. А вот если бы он назвал возраст 16 лет и ниже, его вполне можно было бы засудить, и светило ему тогда до 4-х лет лишения свободы. В 135 статье четко прописано, что уголовная ответственность наступает, если «развратные действия» совершены с лицом не достигшего 16 летнего возраста.

Кстати, большой вопрос кто кого соблазнял, до 16-17 лет подросток не в состоянии воспринимать реальность критически и легко поддаться манипуляции старших. Тем более если этот человек является преподавателем в школе. Думаю, и многие со мной согласятся, внешность Вени не настолько привлекательна, чтобы ему на шею вешались или соблазняли старшеклассницы.

Представьте, Вы мать или отец 17- летней девушки, которая только готовиться окончить школу, и продолжить обучение в университете.
Как бы вы отнеслись к такому учителю истории?
Позволили Вы своему ребенку ходить в такую школу и посещать уроки этого педофила?
И как Вам господа родители такая педофильская отмазка «..ты ставишь барьер, но тебя соблазняют. И сил сопротивляться нет: двадцать два года, гормоны»

Если прочитать в интернете биографию Алексея Алексеевича рисуется картина опытного журналиста: работал корреспондентом в горячих точках, награжден государственными наградами и самое главное занимает должность главного редактора известной радиостанции «Эхо Москвы».
Возникает вопрос!

Так может ли человек быть журналистом и влиять на общественное мнение при этом быть моральным уродом с педофильскими наклонностями?

В любой цивилизованной стране педофилия считается серьезным пороком и очень жёстко осуждается и карается обществом. Любое лицо, совершившее сексуальный акт с несовершеннолетним подростком должен стать изгоем, и быть уволенным с любой общественной должности.

[Тоталитарная пресса]

http://www.svpressa.ru/online/article/64965/
5 марта 2013 года 13:41 |

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» ответил на вопросы читателей «СП»

Сергей Шаргунов: – Сегодня мы беседуем с Алексеем Алексеевичем Венедиктовым – главным редактором радиостанции «Эхо Москвы». Немало вопросов от читателей, но на самом деле прежде всего хочется самому пообщаться. Я «Эхо» слушаю с самого детства, может быть, с зимы 1990 года. А вы когда появились на радиостанции?

Алексей Венедиктов: – Думаю, что вы слушаете все-таки с зимы 1991 года. Я появился в августе 1990 года на первой неделе работы радиостанции. Ее делали мои друзья, до этого я на радио никогда не работал и даже не слушал никогда никаких радиостанций, честно говоря. Меня попросили, пока были школьные каникулы, а я был школьным учителем, немножко поработать, просто так. Я немножко поработал 22 года просто так.

СШ: – А вы вообще планировали идти в журналистику?

АВ: – Да никогда в жизни. Я с 5 класса хотел быть учителем истории – не историком, а учителем истории.

СШ: – А журналистика вообще прилипчива, от нее сложно было оторваться? Или вы все-таки совмещали с преподаванием уроков истории?

АВ: – Я 8 лет продолжал быть учителем истории и классным руководителем, с одной стороны, и журналистом – с другой. Но когда меня избрали в 1998 году главным редактором, стало понятно, что просто невозможно это совмещать. Ты ведешь урок, а у тебя пейджер: президент – туда, министр – сюда, тут взорвалось… Нужно было выбрать.

СШ: – Ведь вы были парламентским корреспондентом, а исторические познания и роль учителя истории как-то вам пригодились? Сейчас есть замечательная передача «Не так», немало исторических программ на «Эхо», есть журнал «Дилетант».

АВ: – Скорее всего моя работа учителем пригодилась мне в роли интервьюера, потому что школьный учитель должен «вытащить» из ученика то, что он забыл. Поэтому умение правильно построить вопрос, задать вопрос, добиться результата в интервью – это профессиональные качества, которые пригодились. Второе – учитель общается с огромным количеством разных людей, прежде всего с родителями, это тоже способ интервьюера общаться с большим количеством людей, с которыми ты не согласен. Историческое образование нужно каждому человеку, чтобы понимать процесс, не обязательно для журналистики.

СШ: – Я помню, у вас была передача «Есть такая партия». Это был 1992-1993 год, и тогда выступали разные российские парламентарии, было ощущение нерва, реальной политики. И вы как раз их расспрашивали с мировоззренческих позиций, с исторических. Как вы думаете, в какой момент российская политика началась покрываться такой, что ли, ряской, началась ее некая систематизация и отсутствие сюрпризов?

АВ: – На самом деле, и сюрпризы есть, и ряска только сверху, но если говорить о публичной политической борьбе, то я думаю, что с изменением законодательства о партиях, а потом о выборах большая часть политических сил была закатана под бетон. Те дискуссии, которые существуют на телевидении, да и на «Эхо», – они не всегда сущностны. Например, у меня вчера была Валентина Матвиенко в эфире, и от меня наши слушатели требовали, чтобы я спросил про состояние ее сына, 47 раз спросил про ее сына, а мне гораздо важнее было, что третий человек в государстве думает о ношении хиджабов в школах. Мне кажется, это сущностный вопрос, про это надо говорить – про ситуацию с русским и татарским языками в Татарстане, с русским и башкирским языками в Башкирии. Я знаю, где точки напряжения в обществе. Вот сущностная дискуссия между политиками, а где какой сын – это интересно, но это на один раз. А вот история, которая грозит потрясениями России, – столкновение цивилизаций, обострение национализма в разных регионах, – это не присутствует, это табу. Я считаю, что политика существует, но наши политики, в том числе и государственные, проправительственные, понятно, что избегают этих тем, потому что не знают, какой ответ даст Владимир Путин на эти вопросы, а оппозиционные политики повестку дня ведут исключительно сиюминутную, мне это не интересно.

СШ: – Каким вы видите слушателя «Эхо», насколько он трансформировался, менялся за это время? Понятно, что на форумах резвятся тролли, это нормально. С другой стороны, люди действительно нетерпимы, я это наблюдаю на собственном сайте, потому что есть накопившиеся претензии и неотдачи. Понятно, что вопросы по поводу сына связаны еще и с общими претензиями к власть предержащим по поводу их общей коррумпированности и закрытости. Как вы думаете, меняется ли аудитория потребителей информации по крайней мере на «Эхе», которая сейчас самая рейтинговая радиостанция Москвы и связано ли это с какими-то общественными трансформациями?

АВ: – Во-первых, изменился вообще запрос аудитории «Эха»: если лет 5-7 назад запрос был на новости, то сейчас запрос на мнения, то есть news сменил opinion. Есть 3 составляющие радио общего формата – новости, мнения и дискуссии. Сейчас новости наша аудитория получает в основном из интернета, со специализированных сайтов, социальных сетей. Поэтому мы понимаем, что не можем конкурировать с интернетом по объему новостей, по качеству - можем, по количеству - не можем, и мы сместились в сторону так называемых мнений – предоставления возможности людям с разными взглядами высказывать свою точку зрения и самое главное мотивировать ее, чего нет у нас в публичной дискуссии. Вторая история находится в области радикализации взглядов. К сожалению, переход в такую черно-белую систему свойственен закрытому обществу всегда. Если значительная часть аудитории считает, что она не представлена там, где принимаются решения, – в органах власти, в публичных дискуссиях, в медиа, то она радикализуется не только по способу, то есть выход на улицу, но и по взглядам, и мы это наблюдаем. Можно взять нашего постоянного посетителя сайта и узнать, как его взгляды радикализуются в течение двух-трех лет.

СШ: – Вы как журналист, как личность, чувствуете, что меняетесь? Или когда-то произошел щелчок, и дальше возникла картина мира?

АВ: – Я старею, и это все.

СШ: – А мировоззренчески?

АВ: – Есть корректировка, безусловно, но без скачков. У меня нет разочарований, потому что не было ожиданий. Я человек много чего видавший, со многими общающийся, я ничего ни от кого не жду. Я от себя только что-то жду, поэтому у меня нет скачков, нет радикализации, не изменения с синего на красное, с красного на синее. У меня есть коррекция отношения к каким-то людям или событиям, но это не резкое изменение, оно продуманное и, простите за пафос, выстроенное.

СШ: – А что касается исторических событий, ваша оценка в советские годы и постсоветские как-то менялась?

АВ: – Да, конечно. Я был обычным и совершенно нормальным комсомольцем, вполне себе необразованным, потому что то, что мы здесь, в Советском Союзе, получали в смысле образования, было одномерным, плоским, статическим образованием. Одна схема, я не говорю, что она была неправильная, но она одна – единый учебник, и он один. Затем, когда стал возможен доступ к другим теориям исторического развития и другим взглядам на те или иные периоды истории, я, напитавших этого, скорректировал свою точку зрения. Я никогда не был в истории экстремистом. У меня был очень хороший преподаватель в институте Владимир Борисович Кобрин, который говорил: не надо навязывать свои нынешние взгляды Ивану Грозному и его жертвам. Поэтому для меня на первое место стала выходить моральная оценка. Когда что-то узнаешь, сравниваешь с тем, что знал, и у тебя происходит коррекция.

СШ: – Что вы думаете по поводу довольно модной, но впрочем старой концепции о цикличности российской истории и в том числе о фарсовости повторения некоторых событий? И подвопрос: какой период российской истории кажется вам наиболее благоприятным и близким лично вам?

АВ: – Отвечая на подвопрос, могу сказать, что это эпоха бурного развития России – пореформенная Россия времен Александра II. Мы видим, что Россия и экономически, и политически, несмотря даже на контрреформы, продолжала развиваться, ей был дан мощнейший толчок. Были высвобождены творческие силы, была выдвинута важная, чего не было до того, история с образованием всего населения. К сожалению, этот толчок сначала был заторможен и возвращен контрреформами Александра III и безумным правлением Николая II. Собственно, Александр III есть главный революционер России, который привел к кровавым переворотам своей политикой. На самом деле, общество, страна всегда развивается поступательно, нелинейно. Цикличность – ну я не знаю, по-моему, это только для упрощения. Но человек не меняется 5 тысяч лет. Сейчас, наверное, человек будет меняться с учетом информационной революции, просто по-другому будет устроен его мозг. Если в течение 5 тысяч лет человек, чтобы принимать какие-либо решения, собирал информацию, то сейчас он должен отбирать информацию. То есть мозг построен на другое – информацию не надо собирать, она есть, но теперь ее надо выбирать. Человек к такому не привык. Мы находимся в начале стадии, но я думаю, что мой сын 12-летний будет по-другому мыслить и действовать именно потому, что возможностей много больше, чем было у нас.

СШ: – Как менялось «Эхо» за двадцатилетие а то и больше своего существования? Как вы считаете, эта задача стать площадкой для различных мнений была изначальной или возникла чуть позже?

АВ: – Нет, «Эхо» возникло в 1990 году как альтернатива существовавшему тогда телерадио. Я напомню, что у нас была лицензия №1 после принятия закона. Учредителями были Моссовет, факультет журналистики МГУ, Ассоциация радио и журнал «Огонек». В 1990 году мы возникли как альтернатива: вот есть только государственное, а мы будем давать только другую точку зрения и таким образом выровняем баланс. Не надо только нас слушать, вы послушайте радио «Маяк» и сравните – такая была задача. После того как монополия государства закончилась, мы начали меняться, мы стали информационным радио. Первый главный редактор Сережа Корзун говорил: давайте их обгонять по новостям, и мы это делали. После того как изменилась среда и новостная история переместилась в интернет, мы стали радио дискуссий, радио мнений, радиосредой. Мы стали не только средством массовой информации, но и средством массовой коммуникации. Нас, в основном, корректировало наше общество, а не наше представление о прекрасном. Но самое главное, что было с самого начала, мы приняли для себя позицию: «Эхо Москвы» как профессиональное журналистское радио всегда будет оппонировать любой власти.

СШ: – То есть относиться к ней критично.

АВ: – Журналист вообще существо критичное: он не должен все брать на веру, он должен все проверять. Были времена, когда это было легко, были времена, когда это было трудно. Со всеми президентами Российской Федерации у нас были конфликты, довольно крупные.

СШ: – И с Михаилом Сергеевичем тоже?

АВ: – Когда «Эху Москвы» был один месяц, это был сентябрь 1990 года, на Совете безопасности, это мне сам Михаил Сергеевич рассказывал, президента СССР обсуждался вопрос, как закрыть «Эхо Москвы». Мы тогда сообщали о том, что к Москве подходят войска якобы убирать картошку, а на самом деле они готовят переворот. И Михаил Сергеевич поставил вопрос, что это за вражеское радио работает под стенами Кремля. Мы тогда сидели на Никольской улице.

СШ: – Был конфликт с Борисом Ельциным в 1993 году.

АВ: – Ой, был конфликт с Борисом Ельциным в 1991 году. Сразу после подавления путча 22 августа, когда нас отключили в последний раз, я дошел тогда до госсекретаря Бурбулиса, сказал, что нас отключили в очередной раз ГКЧП-исты. Он сказал: и правильно сделали, потому что вы гоните какую-то фигню. Потому что мы критиковали уже первые действия власти, и уже тогда, 24 августа, Андрей Черкизов говорил, что Ельцин безобразно обращается с Горбачевым, нагибая его и т.д. В 1993 году «Эхо Москвы» выступило против того, чтобы закрыли газету «Правда» и другие газеты коммунистические. У нас было очень мало официальных заявлений, но в 1993 году мы выступили с официальным заявлением и обращением к президенту Ельцину о том, что закрытие коммунистических газет – это нарушение правил демократии и т.д., несмотря на путч. Боритесь с путчистами, а журналисты здесь причем?

СШ: – А правда, что в августе 1991 года на тех же частотах действовала спойлерская радиостанция, фейковое «Эхо Москвы»?

АВ: – Совершенно верно. Нас отключали и в тот же момент включали.

СШ: – То есть нашлись такие артисты в тот момент и говорили голосом Венедиктова?

АВ: – Они сидели на Лубянке. Нет, они давали отбивки, будто мы еще были не узнаваемы. Они читали фейковые новости, ну не фейковые, а наоборот: вся страна идет за ГКЧП, а Ельцина арестовывают, что-то такое. Возвращаясь к оппонированию, Борис Николаевич за 1993 год очень тяжело и за 1996 год…

СШ: – А 1994?

АВ: – Война в Чечне да, но в 1996 году мы, несмотря на то, что у нас акционером стал Владимир Гусинский, который входил в группу предпринимателей, поддерживающих Бориса Николаевича, мы потом получили отчет ОБСЕ, что только «Эхо Москвы» давало слово всем кандидатам. На этом фоне мы выглядели, конечно, антиельциновскими. Мне тогда Чубайс, глава администрации уже назначенный, очень долго и сильно выговаривал, но я ему всегда говорю одно: вы делаете свою работу, а я свою как я его понимаю.

СШ: – Вы буквально единственное успешное СМИ, которое позволяет себе давать в эфир настоящих фрондеров, которые могут денно и нощно ополчаться на действующую власть.

АВ: – Да. Цитируя Владимира Путина, «есть один радиоканал, который с утра до вечера поливает меня поносом, это - вы».

СШ: – Как так получилось? Некоторые считают, что это какая-то хитрая разводка, некоторые полагают, что это результат ваших договоренностей с главой государства помимо посредников, желающих все время закрыть радиостанцию. Что здесь правда?

АВ: – Я не знаю, это вопрос к Путину. Я могу лишь сконструировать ответ. Первое. Мы действительно для Путина являемся витриной свободы слова в России, экспортный вариант. Вторая составляющая – мы являемся реальным источником информации для людей, принимающих решения. Мы реально попадаем в папочки, и наши гости, их заявления попадают в папочки. Третье – действительно есть личные отношения, я не скажу договоренности. Для Путина всегда было важно, ведет ли человек какую-то войну против него. Его кто-то натравливает или он такой идиот, что не понимает? В нашем случае, в его понимании мы не ведем войну, мы говорим то, что считаем правильным. Наконец, четвертое. Когда Путин видит, что когда мы считаем правильным то, что делает власть, мы это поддерживаем. Мы всегда делаем одно: мы предоставляем площадку. Точка зрения журналиста Венедиктова, Лариной, Ганапольского или Варфоломеева – она не сильно волнует. Когда мы предоставляем площадку, когда идет дискуссия, – вот это волнует. Пусть наши слушатели сами решают, исходя из мотивировки, аргументов.

СШ: – А когда появилась программа «Особое мнение»?

АВ: – Очень давно, она называлась еще «Персонально ваш». Идея была в том, чтобы предоставить главным редакторам или журналистам разных политических изданий высказывать на одно и то же событие разные точки зрения, лучше радикальные.

СШ: – У меня случилась, может быть, аберрация слуха, что все-таки на фоне заморозки 2000-х, возникла некоторая более широкая палитра гостей. Вот тот же Проханов. Он приходил в 1990-е на «Эхо»?

АВ: – Он приходил в 1990-е на «Эхо».

СШ: – Или Лимонов.

АВ: – Лимонову всегда давали слово, когда ему было надо, но мы тогда не считали его лидером какого-то движения, политической фигурой. Когда возникла Национал-большевистская партия, ныне запрещенная, она стала привлекать молодежь, стало понятно, что эта точка зрения должна быть столкнута с другими, и Лимонов стал появляться. «Персонально ваш» возник точно в 1990-е годы, может быть, после 1998 года, когда мы стали переходить на opinion. Новостные программы сменили программы-мнения. Шевченко сменил Леонтьева. Когда Леонтьев сказал, что он от нас устал, а мы от него нет, и когда он пришел, скажем так, не совсем в эфирной форме, после этого я понял, что нужно его заменять человеком, разделяющим более-менее такие взгляды, существующие в обществе.

СШ: – Кстати по поводу не всегда эфирной формы. Вы не согласитесь, что иногда самые интересные эфиры получаются именно в таких ситуациях? Например, знаменитый Геращенко с его непечатной лексикой.

АВ: – Мы не можем запрещать гостям приходить в той форме, в которой они приходят, но мой ведущий должен уметь справляться с этой ситуацией. То есть у меня требования к журналисту, а не к гостю.

СШ: – Я хотел бы в этой связи спросить о некоторых рамках и ограничениях. Это что – Уголовный кодекс, этика? Я часто как главред сталкиваюсь с той ситуацией, что писатель Эдуард Лимонов пишет текст, например, в отношении женщины по имени Ольга Романова и использует там неприятные, некрасивые слова. Конечно, я все это уравновешиваю разными рода ответами, но здесь возникает этический момент. И точно также в эфире «Эха» любой человек, включая Лимонова, может начать рассказывать о ком бы то ни было любыми словами. Это может стать поводом для запрета на человека на радиостанции?

АВ: – У нас сейчас персонально не приглашаемые на радиостанцию несколько человек.

СШ: – Делягин и Дугин?

АВ: – Абсолютно верно! Михаил Делягин замечательный spokesman, я сожалею, что его нет, но я не могу допустить, чтобы наш гость оскорблял моих референтов. Референт – существо безответное. Вот журналист, он ответит. Он оскорбил нечестно, оскорбил публично в своем блоге или не помню где. Я ему сказал: извинитесь перед ними, не передо мной, и эфир будет открыт. Я защищаю своих сотрудников, это оскорбление было незаслуженным. Некоторые мои сотрудники его приглашают, Корзун, например, но в режиме комментатора он под запретом до тех пор, пока не извинится. Господин Дугин требовал закрытия «Эха Москвы», я и закрыл ее для него. Пусть извинится, моя толерантность так далеко не простирается. У нас была история с господином Жириновским, который с трибуны Государственной Думы потребовал закрыть «Эхо Москвы». В ту секунду, когда он это потребовал, я сказал – эмбарго. Во-первых, не называть в эфире, во-вторых, мы зовем любого человека из ЛДПР, кроме Жириновского. Когда Владимир Вольфович сказал публично: ну ты же понимаешь, это же Дума, то есть это было такое извинение, в ту же минуту эмбарго было снято. Мы все понимаем, мы тоже совершаем ошибки. И главный редактор существует для того, чтобы приносить извинения публично. И мне очень не нравится, но если Латынина что-то не то сделала, Пархоменко что-то не то сделал, не они должны извиняться, а главный редактор выходит в эфир и приносит извинения – не за мнения, а за ошибки фактологические.

СШ: – Можно ли говорить о том, что у «Эха» все-таки есть некая идеология?

АВ: – У нас идеология, конечно, либеральная. Либерализм заключается в том, что мы терпим на своей площадке даже тех людей, которых мы не терпим в жизни. Я предоставляю слово тем, чьи идеи я считаю разрушительными – это и есть либерализм. Либерал – это человек, который осуществляет не свою свободу, а свободу других.

СШ: – Можно ли говорить, что внутри журналистского коллектива у вас есть относительно общий знаменатель? Я помню, в 1990, 1991 году вы говорили: вот, у нас один сотрудник голосовал за Рыжкова. Сейчас у вас есть, например, Алексей Голубев.

АВ: – У нас есть Алексей Голубев, Алексей Осин, Владимир Варфоломеев, который голосовал, как я понимаю, за ЛДПР очень долго. Мне абсолютно все равно, какие взгляды исповедует журналист, если он профессионально выполняет свою работу. У меня как главного редактора с этим нет проблем. Я вижу, как растут аудитория, репутация, цитируемость радиостанции. Это заслуга этих людей с разными взглядами.

СШ: – Год назад Владимир Владимирович Путин вновь был избран президентом России. Как вы думаете, что произошло за этот год с самим Путиным и страной? И если говорить о перспективах нынешней политической ситуации, чего вы ждете?

АВ: – Все, что я говорю, это моя конструкция, естественно, в голову к Владимиру Владимировичу, как и к любому человеку, не залезешь. Первое. Путин понимал, что нужны реформы, изменение власти и структуры управления. Его раздражение исходило из того, что его распоряжения, решения власти вообще не выполняются. С другой стороны, улица показала, что он уже не отец всего народа, а отец части народа. У него была развилка – идти по пути Горбачева или по пути Андропова. И тот, и другой – реформаторы, они понимали, что нужны изменения, что страна в ситуации предразвала, я не имею в виду территориального развала, я имею в виду единство страны не географическое, хотя и географическое тоже.

СШ: – А некое смысловое?

АВ: – Да. Тогда это понимало Политбюро. Политбюро времен Андропова обсуждало реальную угрозу и проблемы. Я думаю, что у Путина возникла ровно такая же дилемма, и Путин выбрал путь Андропова. Это простое решение – чуть подвернуть гайки, всюду. При этом его видение определенное. Я знал и все знали, что он является противником иностранного усыновления. Он всегда говорил это, иногда открыто, иногда не открыто. Поэтому ничего нечестного, в его понимании, он не совершил. Его понимание правильности, на мой взгляд, – это подтянуть гайки и подтянуть идеологию. Отсюда у нас единый учебник по истории, кощунство и борьба с ним, борьба с интернетом, которая намечается.

СШ: – Она действительно намечается? Чего ожидать – закрытия сайтов?

АВ: – Конечно. Я сейчас возглавил комиссию РАЭК, где интернет-пресса. Те переговоры, которые мы ведем с законодателями, с представителями исполнительной и судебной власти, они удручающие. Потому что люди, которые принимают решения сейчас, как правило, сами не в интернете, они до сих пор мыслят с позиции доинтернетовских медиа и пытаются перенести свое искренне понимание медиа с традиционных медиа на интернет.

СШ: – А над чем в первую очередь Дамоклов меч? Над социальными сетями?

АВ: – Нет, как раз с ними никто не понимает, что делать, потому что они не отражают медиа. Дамоклов меч над информационными сайтами, которые воспринимаются, как интернет-газета, интернет-телевидение, интернет-радио, интернет-агентство. Во многом это идет от непонимания. Второе, там завязан очень мощный экономический интерес, вытеснить некоторые интернет-системы за рубеж. Например, мы знаем, что ВКонтакте зарегистрировался в Эстонии, по-моему, ну где-то в Европейском Союзе. Это вытесненный бизнес, это даже не идеология. Когда мы встречались, руководители крупнейших поисковых систем и Вячеслав Володин прошлым летом, я устроил эту встречу, привел к нему Google, Yandex и Mail. Они начали говорить: послушайте, мы бизнес, нам ваша политика… вы нас вытесняете. И он так смотрит: почему мне об этом никто не сказал? Потому что он не понимает. Как сказал мой товарищ за Кремлевской стеной, тренд негативный, но сигнал нечеткий.

СШ: – По поводу гаек. Ведь это же еще и посадки. Это тень, которая падает на самых заметных, в том числе молодых. Например, тот же Навальный, который ходит под угрозой ареста.

АВ: – Посадки, да. Он может быть арестован, он уже был арестован.

СШ: – К чему это все приведет?

АВ: – Это не просчитаешь. Я считаю, что если говорить конкретно о Путине, он человек не кровожадный. Он предпочел бы обойтись без видимых репрессий. Массовые посадки и расстрелы демонстраций он бы не хотел, это не отвечает его натуре. Но натуре Николая II тоже много что не отвечало. Если сценарий будет в сторону радикализации, то фраза «сделайте что-нибудь» вполне может привести к столкновениям. На Болотной, если говорить абсолютно честно, мы видели, что было столкновение. С двух сторон, а не с одной, были ястребы, которые считали, что им столкновение политически выгодно. Конечно, то выстраивание полицейского кордона… Послушайте, я член Общественного совета при ГУВД Москвы. Меня не было 6 мая в Москве, я прилетел 7-го. Но потом я смотрел, я же знаю, как правильно выстраивать оцепление для того чтобы никто не пострадал. Напомню, что вся идея с декабря 2011 года была в том, и Колокольцев это выстраивал, что была стотысячная демонстрация, нужно было людей перевести людей от площади Революции через ФСБ, мимо ЦИКа, мимо Кремля – ни одной битой морды, ни одного физического соприкосновения с полицейскими. Полицейские сняли шлемы и держали их как кивера. Договорились, что важно, нам важно, членам Общественного совета, чтобы не было столкновений. А людям важно было показать, что их много. На Болотной площади была провокация с точки зрения власти, потому что оцепление геометрически было выстроено так, что столкновение было неизбежно. И с другой стороны мы видели группу людей в черных масках, которые провоцировали полицейских, бросая в них еще до столкновения какие-то предметы. Если бы у нас нормально шло следствие, нужно было найти, кто те люди и кто те люди.

СШ: – Радикализация протеста ставит под угрозу существование, в том числе, и «Эха Москвы». Вам тревожно за радио?

АВ: – Ну конечно ставит. Но нет, я перестал бояться за радио в 2004 году, когда я понял, что если я буду бояться, то работы не будет – зачем нужно такое радио. Боязнь – это одергивание собственных журналистов. Моя задача в том, чтобы объясняться как с властью, так и с оппозицией, что это площадка для вас, ваше радио. Было очень смешно, когда в разрыве одной недели на нас наехал сначала Немцов, который сказал, что «Эхо Москвы» как всегда занимает бл...ую позицию, а потом наехал Владимир Владимирович с тем, что мы его поносим. Все нами недовольны, но это нормально. Я объяснился по этому поводу и с Борисом Ефимовичем, и с Владимиром Владимировичем, высказал свое соображение по их неправильной оценке «Эха Москвы». Мы существуем до сих пор.

СШ: – Вы часто видитесь с Путиным?

АВ: – Нет, редко. Я вижусь тогда, когда он собирает или вызывает. Сейчас совсем редко вижу.

СШ: – Понятно же, что гайки впервые не в 2011 или 2012 году решили закрутить. Когда это случилось?

АВ: – Власть в России, США, Франции, Зимбабве всегда хочет закрутить гайки с прессой, это ее натура. У власти работа частью скрывать свои действия и свои замыслы. У прессы работа – вскрывать действия и замыслы. Например, вчера в Германии в нижней палате принят закон о том, что будет строго штрафовать поисковые системы, если они будут большими отрывками цитировать традиционную прессу. Я в этом случае сторонник пиратства. Это Германия. цивилизованная страна. Власть наезжает сейчас, в защиту традиционной прессы нападает на интернет, на Google, это нормально в том смысле, что банально. Гайки закручивались в 1991, и в 1993, 1994, 1995, каждый год и откручивались. Весь вопрос в уровне сопротивления общества, которое говорит: вы их закрутите, конечно, но нам свободная пресса нужна. Вы там этих журналюг к ногтю, но хочется все-таки знать правду. Когда Кондолиза Райс, тогда советник по безопасности президента Буша, вызвала владельцев телеканалов и сказала больше не показывать Усаму Бен Ладена, потому что он передает зашифрованные сигналы в своих выступлениях, 2 канала согласилось и 2 канала не согласилось, и общество встало на их защиту. Когда президент Обама наезжает на канал Fox, который на него наезжает, зрители говорят: нам нужен канал Fox, Обама, ты смотри я проголосую в следующий раз за республиканцев. Это нормальная история, но когда возникает тренд… За те 13 лет, которые эта команда у власти, в разные законы было принято 49 поправок, касающихся медиа – в налоговый кодекс, закон об экстремизме, закон о выборах. Все 49 репрессивные, сужающие возможность информировать людей. С другой стороны, развитие интернета позволяет иметь доступ к информации и мнениям. Верховный Суд России принимает в 2010 году решением пленума, что комментарии являются авторскими. Это замечательное решение, такого решения нет в Штатах. Но тренд негативный, а сигнал нечеткий.

СШ: – Молодые журналисты все время появляются на «Эхе». Есть ли у вас типаж нового журналиста?

АВ: – Я пытаюсь о них не думать, раздражают абсолютно, но это же хорошо. Журналистика изменилась с появлением сетей, потому что любой человек, имеющий аккаунт в социальных сетях – это протожурналист. Человек сидит в Новосибирске и пишет: сегодня у нас ледяной дождь. Он источник информации.

СШ: – В фейсбуке многие люди не смотрят, откуда это текст, они идут по ссылке, читают конкретный текст, но не сайт целиком.

АВ: – Профессиональный журналист отвечает своим именем, своей репутацией. В твиттере моя репутация для моих фолловеров не важна. Что хочу, то и пишу. Я на это смотрю философски и всегда говорю своим: ваша репутация – это моя репутация. Если вы совершаете что-то, вы должны защищать свою репутацию, а для этого работать профессионально.

СШ: – У вас не возникает желание написать книгу, может быть, мемуары?

АВ: – Никогда.

СШ: – Никаких тайных записей не ведете?

АВ: – Никаких тайных записей не веду. Более того, он слишком много знал, что называется, а многие процессы еще продолжаются. Я не вижу концовки, не могу делать выводов. Как я оценю историческую роль Путина, если он еще президент? Он может принять такие решения, которые перечеркнут все то, что он сделал. Нас не будет, а книга останется. Я не готов так торговать своим именем.

СШ: – Несколько вопросов от читателей. Читатель Ахмет спрашивает, почему вы отказались стать доверенным лицом Путина.

АВ: – Считаю, что главный редактор политической радиостанции не может быть доверенным лицом никакого кандидата. Более того, с 1998 года, когда я стал главным редактором, я не голосую, чтобы на ваши вопросы за кого я проголосовал или собираюсь голосовать, отвечать: я не голосую.

СШ: – Роза спрашивает: «Опальный нынче телеведущий Караулов сообщил в свое время, что вы подтвердили ему, что Ходорковский через Невзлина вам угрожал».

АВ: – Это неправда частичная. Во-первых, я ему ничего не сообщал. Во-вторых, Ходорковский мне не угрожал. Но я знаю, что Ходорковский был недоволен тем, как «Эхо Москвы» освещало деятельность Юкоса, в частности, Юлия Латынина. Невзлин со мной имел истеричный разговор, но так же, как и все остальные. Все недовольны, я это приветствую. Слово «угрожал» я не говорил.

СШ: – Рита задает достаточно абстрактный вопрос: «Расставьте акценты. Что есть ваша самоидентификация? Где, с кем и к кому проявляется ваша лояльность?»

АВ: – Моя лояльность к моей семье в первую очередь. Потом к моим друзьям, даже когда они не правы. А вы понимаете, мои друзья в разных политических кругах. Один друг – помощник президента, а другой друг – лидер оппозиции, третий друг известный театральный режиссер, а четвертый – театральный критик, который гнобит этого режиссера. Моя лояльность к ним заключается в том, что я им говорю все, что я про них думаю. В третьих, моя лояльность к моим словам. Если я дал какое-то обещание и я даже потом об этом сожалею, я сначала выполняю, а потом уже рву на себе волосы.

СШ: – Для вас человеческие отношения выше и важнее, чем идеологические?

АВ: – С высоты человеческих отношений я идеологических просто не вижу.

СШ: – Вы рассказываете сыну про историю?

АВ: – Он историей интересуется как любой шестиклассник. Когда мы в поездках, я стараюсь ездить туда, где есть какие-то исторические развалины. Но он как обычный пацан из обычной школы, его интересуют девочки, а не история. Ну и нормально.