*1559. Холодная война на льду

[Андрей Колесников]

http://www.chaskor.ru/article/holodn...ldu_-_10_24708
вторник, 6 сентября 2011 года, 12.27

Бобби Кларк – шахтер из городка Флин Флон, Манитоба, злой гений канадского хоккея

Дуэль Кларк — Харламов: два мира — две системы; Фред Шеро и «лётчики-налётчики»; Драйден — «с кем протекли его боренья, с самим собой, самим собой»; Компалле по кумполу; Синден бьёт врага его же оружием — «развеивает русский миф».

Мы продолжаем публикацию очерка-сериала об исторических обстоятельствах, предшествовавших и сопутствовавших хоккейной суперсерии СССР — Канада 1972 года. Предыдущие фрагменты были опубликованы 19 марта, 2, 16, 28 апреля, 17 мая, 15 июня, 5 июля, 6 августа и 16 августа.

Если и был у холодной войны на льду символ, то его звали Бобби Кларк. Если и существовала в ходе сражений цель, которую следовало поразить, то она называлась Валерий Харламов.

Наш выдающийся форвард забросил за время всей суперсерии всего три гола. Потому что после того, как он в первой же игре отличился, причём необычайно эффектно, канадцы держали и прикрывали именно его, и Харламов зарабатывал очки результативными передачами. Персонально к нему был прикреплён Рон Эллис, потом Бобби Кларк повредил Харламову лодыжку, «вырубив» его до конца серии. (К этой истории мы позже ещё вернёмся.) И вообще, как говорил потом тот же Эллис, «этот уровень нашей агрессии был незнакомой территорией для русских». Получается, что своими великолепными голами во втором периоде первой игры Харламов чуть ли не подписал сам себе приговор. Причём на долгие годы вперёд. За ним всегда велась самая настоящая охота.

Форвард № 17 удивлял, гипнотизировал, раздражал. Средний рост советских нападающих был существенно ниже канадских показателей — в среднем 175 сантиметров (Мальцев, Блинов, Викулов, Михайлов, Мишаков, не игравший в серии Фирсов). Рост Харламова — 174 сантиметра при весе 78 килограммов, ниже на сантиметр был только Евгений Зимин. Что и приводило в ярость — как этот невысокий хоккеист с несколько отрешённым лицом ухитряется сосредоточенно объезжать защитников-великанов и прочно стоит на ногах даже тогда, когда его встречают всем корпусом?

Харламов был загадкой. Он не был похож на стандартного русского. Он играл с отсутствующим видом, как будто что-то сочинял в уме. Защитники не могли угадать направление движения советского форварда — его пластика была обманчивой. Так было, когда он забросил свою первую шайбу в первой игре суперсерии-1972. Очень похожий гол, проскочив между двумя оцепеневшими защитниками, Харламов забил в ворота Джерри Чиверса в первой игре с ВХА в сентябре 1974-го. То же самое он сделал в матче ЦСКА — New York Rangers 28 декабря 1975 года.

Тогда не было нынешних дикарских ритуальных танцев после забитых голов — хоккеисты просто безыскусно радовались. Но, забросив шайбу, Харламов не выражал никаких эмоций, как правило, даже не улыбался. Как будто просто сделал часть своей рутинной работы. Разумеется, это олимпийское спокойствие олимпийского чемпиона тоже выводило из себя соперников.

За это Харламова били. В шестой игре суперсерии-1972 в Москве он сначала «получил» от защитника из Detroit Red Wings Гарри Бергмана, в миру — благотворителя, безупречного семьянина и прихожанина церкви, а на площадке — злобной лысой фурии, похожей на шкаф-купе. А затем состоялся «исторический» удар по лодыжке, который произвёл Бобби Кларк, внешне напоминавший проголодавшегося вампира — на искажённом гневом лице хорошо были видны два клыка в отсутствие передних зубов. Кларк устанавливал пока ещё незнакомый даже НХЛ стиль «уличных хулиганов», который станет торговой маркой Philadelphia Flyers, будущего законодателя мод — жестокости — в канадском хоккее и обладателя Кубка Стэнли. По этой проторенной дорожке Кларка пойдёт в суперсерии-1974 Рик Лей, который просто изобьёт Харламова до крови в шестом матче, а затем и Эд Ван Импе в игре ЦСКА — Philadelphia в январе 1976-го, который уложит лучшего советского нападающего на лёд так, что тот потеряет сознание. Именно после этого эпизода тренер армейцев Константин Локтев в знак протеста на время уведёт свою команду с ледовой арены…

Удивительным образом, превозмогая боль после удара Кларка, Харламов доиграл шестую игру суперсерии-1972. Валерий Борисович был не просто спортивным гением, он обладал поразительными человеческими качествами: когда в 1974-м Рик Лей пришёл извиняться перед ним, Харламов немедленно принял эти извинения, сказав, что между хоккеистами такое бывает. А чего стоило ему выйти на последнюю игру суперсерии-1972 — с разрывом мягких тканей и гематомой!

Кларк ещё отличится не раз, но особенно эффектным окажется его расчётливо подлый удар локтем в лицо Франтишеку Поспишилу во время товарищеского матча в Праге со сборной ЧССР после серии-1972. Тот матч не решал ничего, больше того, он стал своего рода акцией солидарности с чехословаками, ввиду того что они, по сути, чествовали канадского форварда-ветерана Стэна Микиту, по происхождению словака. Но 23-летний Кларк, до той поры не слишком известный и не сильно популярный даже на родине, показал всё, на что будет способен канадский хоккей в ближайшие несколько лет и что станет точить и разрушать его изнутри. Его мораль, его стиль, его смысл.

Позже станет известной и обрастёт мифами история о том, как второй тренер команды НХЛ Джон Фергюсон даст установку на «уничтожение» «этого сукина сына Харламова» и Бобби Кларк, обведя глазами раздевалку и своих коллег, решит, что это — его миссия. Из анализа самого эпизода можно сделать вывод: удар действительно был умышленным. Кларк потом говорил, противореча сам себе, что советский форвард зацепил его клюшкой, но Харламов в этот момент занимался обводкой, двигался очень быстро и отдавал пас назад — ему было не до Кларка. А пасы Харламова не менее важны для понимания его как игрока, чем знаменитые обводка и броски: при всём своём индивидуальном мастерстве это был тонкий коллективный хоккеист — такими свойствами наградила его природа и так учил Тарасов. Не случайно в суперсерии Харламов набрал 7 очков — и из них 4 за счёт голевых передач (а его 43 очка в предыдущем сезоне чемпионата СССР состояли из 26 голов и 17 передач). Анатолий Трасов писал: «…так искусно, так творчески и хитро, как делал это Харламов, пасовать никому не удавалось. Он влезал в самое игровое пекло, угрожая молниеносной обводкой нескольких соперников, создавая реальную опасность взятия ворот. Противники отчаянно наваливались на него всей кучей, пытаясь блокировать его, отнять шайбу или просто сбить с ног, и это освобождало от опеки партнёров Харламова. А он в какое-то мгновение скрытым, «кистевым» броском пасовал товарищу по команде, находившемуся в выгоднейшей голевой позиции».

…В игре возникла пауза. Кларк был удалён немецким судьёй польского происхождения Йозефом Компаллой, ещё одним врагом канадцев, на две минуты за удар клюшкой и на десять за недисциплинированное поведение. Кто ж знал, что он был достоин удаления до конца игры?

Возможно, Канада полюбила Харламова (а он отвечал ей взаимностью) ещё и потому, что он вёл себя как настоящий профессионал. В тогдашней НХЛ было принято не выставлять напоказ, а скрывать свою боль. «Травмы воспринимаются ими (профессионалами. — А.К.) как часть игры, — писал Кен Драйден, — и не дают повода изображать из себя жертв». Ровно это и продемонстрировал сдержанный и мужественный Валерий Борисович. Его фантастические уравновешенность и воля пригодятся на протяжении всей карьеры. И особенно тогда, когда он в 1976 году попадёт в автомобильную катастрофу и ногу ему будут собирать по частям. А потом он вернётся в большой хоккей и снова заиграет на уровне сборной, хотя и не восстановится окончательно.

Если честно, хоккей был по-настоящему интересен и притягателен, когда в него играли те, кто составлял костяк сборной в 1970-е. И прежде всего Харламов. В 1980-е были выдающиеся игроки. Но хоккей стал иным. «И что-то главное пропало». Смерть Валерия Харламова 27 августа 1981 года словно остановила часы хоккейной истории. Лично я потерял интерес к хоккею ещё в конце 1980-х и только недавно снова стал всерьёз следить за этой игрой — стали понятны и видны результаты того мичуринского скрещивания двух ветвей игры, которое продолжалось все 1970-е годы. Ну и падение железного занавеса, глобализация превратили канадскую игру в культурный коктейль. И — подумать только! — теперь в хоккей играют спортсмены, ни разу живьём не видевшие Харламова!

…Уже потом Кларк скажет легендарную фразу: мол, если бы я не работал клюшкой как двуручником, то так бы и остался в местечке Флин-Флон, Манитоба. (Дискуссии на тему допустимого/недопустимого в хоккее, в том числе и в парламенте Канады (!), состоялись по поводу Рика Лея.) У нас эта фраза неизменно переводилась как «куковал бы в деревне Флин-Флон». Но Флин-Флон не деревня. Это городок на границе Саскачевана и Манитобы, десять часов на автобусе на север от Виннипега. Отец Кларка был шахтёром. И сам он был шахтёром, а после смены играл в жёсткий и самоотверженный хоккей за команду Flin Flon Bombers. Играл, преодолевая диабет и спровоцированную им близорукость. Как когда-то Харламов в подростковом возрасте играл, преодолевая болезнь сердца, осложнение после ангины…

Весной 1969 года Кларка едва не отобрала в свой состав непобедимая команда Montreal Canadiens. Танцы вокруг него шли и со стороны филадельфийских «лётчиков», но были и серьёзные сомнения: как он сможет играть со своим диабетом. Но уж очень хорош был парень — ведь Кларк действительно умел прежде всего играть в хоккей, а уже затем драться. Юного Бобби кормили плотными завтраками, шоколадом, поили кока-колой с растворёнными в ней несколькими столовыми ложками сахара — лишь бы играл, избегая приступов. Скотти Боумен, легендарный тренер Canadiens, потом скажет: «Если бы у меня был Кларк, мы бы выиграли не четыре, а шесть или семь Кубков Стэнли подряд».

За три года он превратился в лидера команды. На него сделал ставку новый тренер Flyers Фред Шеро, ставший легендарной и весьма противоречивой фигурой в истории хоккея. У Шеро был идол — Анатолий Тарасов. Шеро изучал советский хоккей и, например, первым перенял игру пятёрками с неизменяемым составом. Но был он законодателем мод и в ином смысле: тренер просил своих хоккеистов играть в агрессивный хоккей («Находите кратчайший путь к тому, у кого шайба, и подъезжайте к нему в плохом настроении»). Они, судя по всему, понимали это по-своему, и хоккей в Канаде после 1972-го и как минимум до середины 1970-х превратился из жёсткой игры в жестокую. «Лётчики» деморализовывали своей грубостью, хотя было у них и мастерство.

Сочетание этих двух свойств позволило им разрушить монополию монреальцев и выиграть Кубок Стэнли — это было торжество грубости над стилем (так потом охарактеризуют чудовищный матч Flyers и ЦСКА 11 января 1976 года, когда команда Шеро обыграет наших со счётом 4:1). Их жестокости стали подражать другие — инфекция с беззубой физиономией Кларка и усами Дэйва «Молота» Шульца распространилась по всей НХЛ. Наступили «тёмные времена» канадского хоккея: в сезоне-1972/1973 «лётчики» были больше похожи на налётчиков — они заработали 1756 минут штрафа! При этом, надо отдать должное Кларку, он стал вторым в списке бомбардиров и был признан самым полезным игроком лиги, получив Hart Trophy.

Кларенс Кэмпбелл, президент НХЛ, угрожал владельцам Flyers разнообразными санкциями. Но им было наплевать — команда поймала волну и уже сама её, эту самую волну, гнала. В 1975 году Бобби Кларк скажет журналу Sports Illustrated: «Давайте посмотрим правде в лицо: больше людей приходит посмотреть на Дэйва Шульца, чем на Бобби Орра… Люди хотят наблюдать за жестокостью». Он был совсем не глуп, этот шахтёр с диабетом из местечка Флин-Флон, Манитоба, десять часов езды на север от Виннипега…

В этой игре было несколько драматургических узлов. И лишь один их них — сюжет с фразой Фергюсона о том, что «кто-то должен взять на себя Харламова» (someone to take care of Kharlamov).

Вся Канада, включая игроков, была уверена в победе. Исключение составлял лишь голкипер Кен Драйден, который совсем молодым вратарём играл за любительскую сборную Канады на чемпионате мира 1969 года и имел возможность наблюдать за командой, ставшей победителем этого турнира. И в этой команде, как и в 1972 году, играли те же Харламов, Якушев, Петров, Михайлов, Мальцев, Викулов. Да и в силу своей интеллигентности Драйден не разделял грубоватых ура-патриотических настроений.

Второй узел — это победа Кена Драйдена над самим собой, а значит, над русскими. После засушливого лета 1972 года вторая половина сентября в Москве выдалась какой-то совсем уж по-октябрьски холодной. Прогулки Драйдена с женой Линдой по неприветливой Красной площади закончились тем, что он простудился. И, соответственно, совсем потерял надежду на то, что ему суждено выйти на лёд «Лужников». Фергюсон справился о его здоровье и как-то походя заметил, что, мол, главное, чтобы Кен чувствовал себя в своей тарелке завтра, во время шестого матча с Советами. Для вратаря эта фраза прозвучала как гром среди ясного неба. На самом же деле здесь был тонкий психологический расчёт тренеров — на быструю шоковую мобилизацию Драйдена. Фил Эспозито говорил: «Напряжение было такое, что ни один из вратарей не был способен сыграть две игры подряд». Значит, Тони Эспозито должен был уступить место неудачнику первой части серии Кену Драйдену, звезде Montreal Canadiens, вратарю, больше всего на свете боявшемуся именно русских хоккеистов.

Драйден мобилизовался и поэтому сыграл на своём уровне, став, наряду с защитником Бергманом, самым ценным игроком канадской сборной в этой игре: «Каждый раз, отражая шайбу, я испытывал чувство победы. Я всё больше и больше верил в свои силы».

Ворота сборной СССР, как всегда, защищал Владислав Третьяк. Матчи были настолько ответственными, что тренеры побаивались доверить ворота запасным, как это делалось на минувшем чемпионате мира в Праге, когда на площадку четыре раза выпускали Владимира Шеповалова из СКА (Ленинград). В московской части серии в запасе числился Александр Сидельников, будущий главный дублёр Третьяка. Но по каким-то причинам — и этот факт потерялся из поля зрения историков хоккея — запасным в шестой игре стал Александр Пашков из «Динамо» (Москва), который отыграл в сборной вторым вратарём на Олимпиаде в Саппоро в том же 1972-м. Канадская запись встречи запечатлела его разминающимся перед третьим периодом — с номером 26 на спине (то есть это был свитер не игравшего в Москве Паладьева) и в синих динамовских трусах: видать, сидельниковские ему не подходили — Пашков был выше аж на 7 сантиметров, а ещё одних красного цвета не было. Когда-то он был конкурентом Третьяка в ЦСКА, будучи старше его на шесть лет, и именно потому, что Тарасов сделал ставку на юного самородка, оказался в «Динамо», причём первым вратарём. Его карьера была удивительной — 20 сезонов! Он закончил играть в 38 лет, в 1982-м, почти одновременно с Третьяком, начав восемнадцатилетним в 1962-м. А в сборную попал после долгого перерыва уже… 34-летним, став чемпионом мира — 1978 и играя в чемпионате СССР в «Химике»: его игра в выставочном матче с Montreal Canadiens заворожила Виктора Тихонова и он взял ветерана в национальную команду.

Считалось, что в этой игре слабее обычного сыграл Третьяк. 83 секунды, в течение которых Халл, Курнуайе и Хендерсон забросили три подряд шайбы, стали для него кошмаром. Но этот драматургический узел относится к категории спортивных чудес, хотя и спровоцированных неряшливой игрой защиты. Так бывает в хоккее, так бывает в любых игровых видах спорта.

В этой игре завязался ещё один сюжет: отношения канадцев и двух немецких судей — Йозефа Компаллы и Франца Баадера, — которые страшно раззадорили энхаэловцев избыточными или якобы избыточными удалениями. 29 минут штрафа — это не шутка. Но канадцы, во всяком случае по европейским меркам, их заслужили. Другое дело, что чем чаще их удаляли, тем больше они ожесточались.

Компалла — бывший известный польский хоккеист, потом игравший в Западной Германии, да так в этой стране и оставшийся. Он отсудил две суперсерии, три Олимпиады, 12 чемпионатов мира, всего 2019 матчей. В интервью журналу «Pro Хоккей» судья рассказывал: «…я никогда не судил ничего более сильного по накалу страстей, чем суперсерия-72. Ни до, ни после. Те две игры в Москве (шестая и восьмая. — А.К.) были вершиной моей карьеры, моим звёздным часом рефери. Это были также самые трудные игры. Голова просто шла кругом. Всюду было движение. В то время я и представить не мог, что эти команды пишут хоккейную историю и определяют будущее хоккея. Канада вспомнила, что хоккей — командная игра, а русские научились играть в жёсткий хоккей».

Канадцы, обыгрывая фамилии немецких судей, после шестого матча стали называть их Baader and Worse, имея в виду, что один был хуже другого. Как бы то ни было, канадская сторона не хотела больше видеть Баадера и Компаллу, о чём и шли переговоры между официальными лицами. 25 сентября, на следующий день после встречи, Драйден записал в своём дневнике: «Тренировка проходит весело. Гарри, Ферги и Ал Иглсон отправились во Дворец спорта пораньше, чтобы обсудить с советскими представителями вопрос о судействе западногерманских рефери Йозефа Компаллы и Франца Баадера, судивших во время вчерашнего матча. После игры Гарри назвал их «самыми некомпетентными судьями, каких он только видел». Теперь мы хотим, чтобы русские ответили нам любезностью на любезность. Иглсон прямо заявил, что если русские, пользуясь своим правом, выставят на игру Компаллу и Баадера, то восьмую встречу мы проводить откажемся».

На седьмую встречу немцы действительно не были выставлены. Зато они судили восьмую. Но это уже другая, отдельная история, о которой подробный разговор пойдёт позже.


Йозеф Компалла работал в атмосфере, которую дружелюбной не назовёшь. На снимке Жан-Поль Паризе (правда, это уже восьмая игра) атакует ненавидимого канадцами судью. За мизансценой с искренним изумлением наблюдает Владимир Викулов — за такие фортеля в СССР отлучили бы от хоккея навсегда.

В этот вечер 24 сентября 1972 года Бобров и Кулагин не выставили в первом периоде тройку Михайлов — Петров — Блинов. Причудливые комбинации возникали в течение всей игры, стабильным оставался состав «детского звена» из «Крыльев Советов» Лебедев — Анисин — Бодунов. К Шадрину и Якушеву приставляли талантливого 20-летнего форварда из ЦСКА Александра Волчкова, который тоже так и не раскрылся в серии. И, кстати, будучи весьма стабильным игроком, проведшим всю карьеру в ЦСКА и СКА, после суперсерии-1972 призывался под знамёна сборной лишь на чемпионат мира 1973 года и на турнир на приз «Известий» в том же году.

У канадцев в состав вернулся сильнейший монреальский защитник Серж Савар, не был выставлен Фрэнк Маховлич. А игру сделала связка Кларк — Хендерсон, родившаяся прямо по ходу турнира (ветераны Хендерсон и Эллис с сомнением относились к молодому Кларку, но потом, мягко говоря, нашли с ним общий язык).

Собственно, в первом периоде хорошо выглядели не только они, но и Харламов с Мальцевым. Однако проблема была в том, что даже первое звено не смогло воспользоваться удалениями канадцев, скверно сыграв в большинстве. Часто ошибались защитники. Канадцы устроили прессинг по всему полю, и наши ничего не могли этому противопоставить. Игра канадской сборной становилась всё грубее, и, казалось, советские хоккеисты к этому, как ни странно, оказались психологически не готовы. Противоядия против немотивированной грубости не было.

В первом периоде было всего два удаления — Гарри Бергмана и Фила Эспозито, но оба разыграли живописные сцены. Бергман едва не ударил на скамейке запасных сидевшего рядом с ним «сторожа». Он вообще был одним из самых страстных и вспыльчивых игроков. Не говоря уже о том, что суперсерия для него, на тот момент уже 34-летнего защитника, была главным событием в жизни. Потом, уже после того, как «всё было кончено», он скажет: «Когда мы покидали лёд после последней игры, я остановился, чтобы бросить последний взгляд на этот старый сарай (так он квалифицировал Ледовый дворец в Лужниках. — А.К.). Я понимал, что никогда больше у меня не будет поводов для такой гордости и такого уважения к команде, которые я тогда испытал». Громилы иногда бывают чрезвычайно лиричны…

Эспозито, когда его удаляли, неоднократно «перерезал» себе горло характерным жестом, адресуя его Рагулину, хоккеисту ещё более корпулентному, чем он сам, — 103 килограмма Александра Павловича очень пригодились в столкновениях с лучшим канадским форвардом (ему было поручено держать Эспо). Но это было только начало большого спектакля, которым обернулась шестая игра.

Анатолий Владимирович Тарасов в книге «Совершеннолетие», увидевшей свет в конце 1960-х годов, писал: «Хоккей — игра не только красивая, но и мужественная.

И проявляется мужество в разных формах. Всё зависит от характера матча, от соперника. В одном случае надо сдерживаться, мужественно принимать все обиды и несправедливости, в другом — так же мужественно давать понять сопернику, что команда его не боится.

Думаю, что скоро, в ближайшие годы, состоится серия наших игр с профессионалами. Кажется мне, что скоро лопнет терпение профессионалов, что надоест им наша гегемония на официальный мировой престол. Должно же их в конце концов задеть, что русские, молодая по возрасту команда, бросили им открытый вызов.

К грядущим сражениям с чародеями шайбы мы готовимся не только в плане совершенствования своей тактики, техники, физической подготовки, но и в плане волевой, психологической настроенности, внутренней собранности. Каждый хоккейный солдат должен знать, что ждёт его впереди. Вот почему мы провели несколько соответствующих экспериментов во время турне по Канаде и в городе Калинине, где однажды сыграли по канадским профессиональным правилам с командой «Шербрук Биверс» — обладателем Кубка Аллана.

Это был нехороший матч, хоккеисты часто и много дрались. Это был грязный хоккей. Но мы оказались вынуждены провести этот эксперимент, чтобы канадцы не застали нас врасплох.

Перед будущими встречами мы будем настаивать, чтобы матчи эти проводились в рамках правил — в конце концов, и правила профессионалов не позволяют устраивать на поле побоища и драки. Там сказано лишь, что силовая борьба разрешена по всему полю. К такой силовой борьбе мы готовы. Но на всякий случай мы решили пойти навстречу канадцам и поиграть в этот грубый, ужасный хоккей».

В общем, подготовка к «грубому, ужасному хоккею» началась давно. И тем не менее к той степени агрессии, которая была проявлена в шестой игре, сборная СССР не была готова. Возможно, канадцев раззадорили частые удаления, и это сыграло против советской сборной. На мощнейший бросок Ляпкина, закончившийся отскоком от конька защитника и голом, канадцы ответил попытками драк и тремя голами: 5:13, 6:21, 6:36. Казалось, наши просто забыли, с кем играют. Канадцы наказывали за малейшие оплошности: Курнуайе забил гол, перехватив шайбу после вялой передачи, Хендерсон воспользовался не менее вялым выносом шайбы из зоны защиты Рагулиным, который просто подарил ему возможность гола. Несколько растерянным выглядел даже Третьяк.

Гол Хендерсона имел, как выяснилось, символическое значение. В последующих двух встречах его шайбы станут последними и решающими…

Бобров и Кулагин выпустили на площадку Петрова и Михайлова только к концу периода. Харламов играл, но, будучи травмированным Кларком, немного осторожничал; в какой-то момент его поставили даже в тройку с Петровым и Михайловым. А звено из «Крыльев» как-то в этой игре потерялось. Наиболее убедительно выглядели спартаковцы — одну шайбу отквитал любимец канадской публики Александр Якушев, которому ассистировали Ляпкин и Шадрин.

3:2 — таким был счёт после второго периода. Гарри Синден: «Фергюсон и я кричали так много, что ребята подумали, не сошли ли мы с ума. Мы знали, что делали… Мы разыгрывали спектакль». Игра растягивалась во времени благодаря театральным паузам, удалениям, выяснениям отношений. Тем не менее, по свидетельству Драйдена, психологического равновесия команда не обрела: в перерыве игроки вдрызг переругались. И тогда Синден продолжил спектакль: он задержал команду более чем на пять минут с выходом на площадку. Формальный мотив — неготовность льда, который действительно не устраивал канадцев: он медленно застывал после обработки в перерыве, а затем быстро начинал крошиться. Это видно даже на записи московской части игр — иногда кажется, что спустя пять минут после начала периодов хоккеисты играют в снегу.

Не привыкший терять время попусту, активно разминался Третьяк — его разогревал бросками с близкой дистанции Якушев. За то время, пока Синден держал команду в раздевалке, остыли не только лёд и канадцы, но и советские хоккеисты. Во всяком случае, третий период, закончившийся нулевым результатом, они провели с той долей спокойствия, которая свойственна командам, которые ведут в счёте.

Третий период, не в пример второму, прошёл почти без удалений и с редкими остановками игры. Советские тренеры продолжали судорожно тасовать звенья, как будто запутались в собственных игроках. Создавалось ощущение, что тот самый «грубый, ужасный хоккей», о котором писал Тарасов, окончательно деморализовал сборную.

Побеждал хоккей тарасовского «ученика» Фреда Шеро — грубость заставляет осторожничать. Ещё более наглядно это будет продемонстрировано в уже упоминавшейся игре 11 января 1976 года ЦСКА — Philadelphia, когда непобедимые армейцы, столкнувшись с необходимостью участвовать в боях без правил, проиграют со счётом 4:1.


Обложка той самой дневниковой книги Синдена, фрагменты из которой появились в советской печати под заголовком «Хоккейное откровение». Хотя более точным был бы перевод «Решающее хоккейное противостояние»

Гарри Синден был доволен. Ситуация стала зеркальной по сравнению с началом суперсерии. Даже терминологически. В дневнике он запишет: «Мы развеяли большую часть русского мифа». Надо было знать характер этого тренера, который, приняв в 1966 году Boston Bruins, привёл команду Бобби Орра и Фила Эспозито в 1970-м к Кубку Стэнли. Потом у него наступил длинный перерыв в работе. Возможно, он был заинтересован в победе команды Канады больше, чем кто-либо другой: ту дистанцию, которую он прошёл в Бостоне за четыре года, здесь ему предстояло пройти за месяц. Хотя бы для того, чтобы потом, как это, собственно, и случилось, триумфально вернуться в Boston Bruins, на этот раз на пост генерального менеджера. Должность, которую он в результате занимал… 28 лет.

[Андрей Колесников]

http://www.chaskor.ru/article/holodn...ldu_-_11_24951
Андрей Колесников воскресенье, 25 сентября 2011 года, 09.00

Всеволод Бобров. Хоккейный матч СССР – Швеция, 1973 год // Итар-Тасс

Нелёгкая судьба советского тренера — немотивированные отставки, обрывающиеся карьеры, ранние смерти; Андропов решает судьбы хоккея; «…и вечно — русский, самородный, на поле памяти народной играет Всеволод Бобров»; самородок Якушев и феномен Эспозито; Хендерсон забивает лучший, но не главный гол в своей биографии; Плант за 13 лет до суперсерии спас лицо Третьяка; конец седьмой игры — переломный момент состязания.

Мы продолжаем публикацию очерка-сериала об исторических обстоятельствах, предшествовавших и сопутствовавших хоккейной суперсерии СССР — Канада 1972 года. Предыдущие фрагменты были опубликованы 19 марта, 2, 16, 28 апреля, 17 мая, 15 июня, 5 июля, 6 , 16 августа и 6 сентября .

В седьмой игре дважды отличился Александр Якушев, спокойный, очень высокий, с орлиным профилем, — не столько тайная, сколько явная эротическая мечта женщин Страны Советов. Говорили, что его как игрока в 1960-е сформировал именно Всеволод Бобров — в те годы он работал старшим тренером московского «Спартака» и небезуспешно противостоял краснознамённой машине тарасовского ЦСКА. Но потом, в 1967-м, на пике хоккейной тренерской карьеры, Бобров вдруг ушёл тренировать и вытаскивать из ямы (17-е место в чемпионате Союза) родной армейский клуб — только не хоккейный, а футбольный. В те годы такое ещё было возможным. И тот же финт потом попытается повторить Тарасов, да и Бобров после изгнания из хоккея в 1974-м отправится тренировать футбольный «Кайрат» (Алма-Ата). Смена футбола и хоккея, как смена лета и зимы, были естественными для советского спорта: летом одни и те же звёзды играли в футбол, а зимой — в русский и канадский хоккей. То же самое проделывали и тренеры. Но 1970-е оказались последним десятилетием, когда такое было возможно.

Бобров — такой же «харизматик», как и Тарасов, только во всём ему противоположный. Лёгкий и снисходительный Бобров, жёсткий и не прощающий оплошностей Тарасов. Не заморачивающийся высокой теорией Всеволод Михайлович и теоретик и стратег Анатолий Владимирович. Антагонисты в игре, антагонисты в жизненных правилах. Но с точки зрения вечности всё это не имеет существенного значения, потому что общего у них больше. Оба — классики. И тот и другой добились выдающихся успехов как тренеры (Бобров был гораздо более успешным игроком и в футболе, и в хоккее, обладая лёгким талантом).

И Бобров, и Тарасов сполна нахлебались и барского гнева, и барской любви. Быть, как Бобров, фаворитом Василия Сталина, хозяина команды ВВС, — штука амбивалентная. Злить находящегося на трибунах генерального секретаря, как это вольно или невольно делал Тарасов, — верный путь к военной пенсии и бездеятельным дням в квартире в сталинской громаде на улице Алабяна.

Так уж получилось, что формально Бобров «съел» Тарасова на посту тренера сборной СССР по хоккею. Хотя, опять же формально, страшим тренером был не Тарасов, а Чернышёв. А неформально — «ели» Анатолия Владимировича руководители хоккея и, бери выше, армии, да чего уж там — страны. Бобров как антипод, самый известный и талантливый антипод, лучше других подошёл на роль сменщика вместе с тренерами, чья звезда стояла высоко, но в те годы не в зените, — Николаем Карповым из «Спартака» и Борисом Кулагиным из «Крыльев». Можно было, конечно, говорить о логике омоложения тренерского состава — Боброву было 49, Кулагину — 47. (Тарасову и Чернышёву соответственно 53 и 57.) Но, наверное, не это было главным…

Был ещё Николай Пучков из СКА, отработавший с Бобровым на чемпионате мира 1972 года в Праге — первом и сразу неудачном (второе место) турнире Всеволода Михайловича. В подготовке сборной к играм с канадцами Пучков, в прошлом известнейший вратарь, первый номер сборной, уже не участвовал, эту роль передали Карпову. А потом окончательно сложился дуумвират Бобров — Кулагин, который просуществовал до весны 1974 года, когда после второй победы Всеволода Михайловича на чемпионатах мира его внезапно «схарчили». Те же силы и подводные течения, что когда-то смели властного Тарасова с самой что ни на есть командной высоты классика и отца-основателя.

Кулагин — второй тренер при Тарасове в ЦСКА, в прошлом занимавшийся аж с самим Гагариным, — по иронии истории стал вторым в тени Боброва. Но раскрылся как старший тренер «Крыльев Советов», а затем как главный тренер сборной, начальник триумвирата Кулагин — Локтев — Юрзинов. Он занял место в той эпохе, которая от Тарасова и Боброва торила дорогу к эре Тихонова.

Это не означает, что Борис Павлович был этаким «переходным» тренером. При всём экстраординарном значении Боброва именно Всеволод Михайлович, а не Кулагин был «переходным» наставником. Но вовсе не в уничижительном смысле: на его плечи свалилось тяжелейшее бремя смены поколений, и перетасовки игроков во время суперсерии-1972 как раз и свидетельствовали о поиске им оптимального состава, о попытках дать возможность проявить себя молодым игрокам. Абсолютный триумф сборной СССР на чемпионате мира в Москве весной 1973 года совпал с окончанием эпохи перехода от состава 1960-х к составу 1970-х. И сделал это именно Бобров.

Главное же, он вернул советскому хоккею великую первую тройку Михайлов — Петров — Харламов.

Кулагин, поднявший в сезоне-1973/1974 на высшую ступень пьедестала почёта «Крылья Советов» и повергнувший уходящего гранда Тарасова, чьим помощником он когда-то был в ЦСКА, подхватил сборную тогда, когда после чемпионата мира 1974 года Всеволода Михайловича внезапно отлучили от национальной команды.

О причинах «удаления» Боброва ходят легенды, ни одну из которых нельзя признать абсолютно достоверной, но в то же время все они весьма правдоподобны. То говорили, что он выставил за дверь раздевалки ответственного работника, «помогавшего» ему советом во время игры с чехами на ЧМ-1974 в Хельсинки, закончившейся поражением сборной СССР со счётом 2:7 (вторую игру с чехами наши выиграли 3:1). То утверждали, что он послал на три буквы такого же доброхота в перерыве той же игры. То слагали легенды об оскорблении Бобровым посла СССР в Финляндии на приёме по случаю победы советской сборной на том же чемпионате мира. При всех своих лёгкости, добродушии и обаятельном женолюбии Бобров мог грубо ответить вмешивавшимся в его работу чиновникам. В результате и пал жертвой околоспортивной номенклатуры. Говорили, что его недолюбливал начальник управления спортивных игр Спорткомитета СССР Валентин Сыч, который в 1990-е станет председателем Федерации хоккея РФ. Но ему же, Сычу, приписывается существенная роль в «сносе» Тарасова и Чернышёва с постов наставников сборной. С августа 1971 года Бобров вроде как руководил подготовкой олимпийской хоккейной сборной. Но ключевых игроков ему не отдавали. В результате на Олимпиаде тренерствовал Тарасов. А потом, сразу после Саппоро, Анатолий Владимирович вместе с Аркадием Ивановичем подали в отставку. Вряд ли добровольно.

Бобров принял сборную, отказавшись от услуг опытных Виталия Давыдова и Анатолия Фирсова. Что это было, тоже до сих пор неизвестно. Возможно, месть Тарасову. А может быть, резкая, с места в карьер, попытка начать омоложение сборной. Но без армейцев национальная команда была немыслима. Знаменитый в ту эпоху журналист Евгений Рубин вспоминал в интервью «Огоньку»: «После одной статьи он (Тарасов. — А.К.) больше года со мной не разговаривал! Помирились, когда завершилась суперсерия. Восхищаясь работой Борова и Кулагина, я отметил и Тарасова — всё-таки костяк команды составляли именно игроки ЦСКА».

Бремя ответственности за игры с профессионалами было колоссальным. Известен разговор Всеволода Боброва и Андрея Старовойтова весной 1972-го, после подписания документов по суперсерии. «Видишь, Всеволод, какую работёнку мы тебе подобрали». — «Не говори, Андрей Васильевич, чтоб тебе, скажем, годом раньше подпись не поставить».

Объединяло выдающихся тренеров то обстоятельство, что заканчивали они карьеру, как правило, до 60 лет. Даже долгожители в тренерской специальности, те, кто начинал рано, завершали биографии, столь же яркие, как и у подопечных, иной раз далеко до пенсионного возраста. Несправедлива была судьба Николая Карпова, оставшегося невостребованным в 54 года, вопиюще несправедлива — к Константину Локтеву, которого выперли из ЦСКА в 44 года, в результате чего он, тренер главной команды страны, один из наставников сборной СССР, в прошлом блистательный игрок, был отлучён от хоккея на высшем уровне. Работа инженером в «Мослифтстрое» — явная насмешка судьбы. Около 60 лет заканчивали Николай Эпштейн, Анатолий Тарасов, в 60 — Борис Кулагин, Аркадий Чернышёв. Почти все перед кончиной долго и тяжело болели. Локтев умер в 63 года от цирроза печени, Эпштейна доконала болезнь Альцгеймера, Чернышёв пребывал в постинсультном состоянии. Кулагин умер в 63 года, Всеволод Бобров — в 56 лет.

Большой спорт не способствует долголетию. Особенно большой спорт в Советском Союзе и России.

Есть два примера поразительного долголетия в хоккее — и физического, и профессионального. Это наиболее титулованный, наряду с Анатолием Тарасовым и Аркадием Чернышёвым, тренер — Виктор Васильевич Тихонов. И вечно «сопутствовавший» ему Владимир Владимирович Юрзинов, главный хоккейный интеллектуал, бывший игрок «Динамо» (Москва), ставший динамовским тренером в 34 года и одним из наставников сборной уже в 35, в 1975 году.

Начался период ещё одной сборной, столь же непобедимой, что и тарасовская, — команды Виктора Тихонова. Переход сборной из рук Тарасова в руки Боброва в 1972-м тоже оказался небезболезненным — наши заняли на чемпионате мира — 1972 второе место. После чехов, отомстивших за август 1968-го.

Тихоновым завершалась великая эра советского хоккея, он же взвалил на свои плечи бремя очередной смены поколений хоккеистов в конце 1970-х. Из-за чего был вынужден взять на себя не только ЦСКА (после рижского «Динамо», на котором он отработал свои тактические и стратегические схемы, вытащив команду из первой лиги в высшую и вырастив настоящую звезду — Хельмута Балдериса), но и сборную. Правда, после двух бесед с Юрием Андроповым — что свидетельствует о том, какое значение придавали хоккею в 1970-е: председатель КГБ должен был бы ратовать за «Динамо», но, уговаривая Тихонова, он решал общегосударственную задачу, тут не до ведомственных интересов.

В интервью автору книги «Тайны советского хоккея» Александру Петрову Виктор Тихонов рассказывал: «…меня пригласил председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов, он сказал, что есть мнение назначить меня главным тренером сборной и этот вопрос согласован наверху, то есть в ЦК КПСС… Я вернулся в Ригу… Новость, конечно, была сенсационная, и рижане приняли её восторженно, поскольку в тот момент все думали, что я параллельно буду работать и в Риге».

Чуть позже Тихонову позвонили из Москвы — председатель спортклуба Министерства обороны СССР Николай Шашков предложил тренеру рижан возглавить ЦСКА. Виктор Васильевич ехал в Москву, собираясь сказать решительное нет. Хотя, понятное дело, от таких предложений не было принято отказываться. Из Минобороны будущего тренера главного клуба страны «препроводили» на Лубянку.

Всё было обставлено в лучших традициях советской высшей номенклатуры — только в машине Тихонов узнал, что его везут к председателю КГБ Андропову: «И только потом он (Андропов. — А.К.) сказал, что вызвал по поручению генерального секретаря ЦК КПСС, который дал распоряжение, чтобы я принял ЦСКА. Андропов тогда сказал — я хотел бы видеть вас в «Динамо», но есть мнение Леонида Ильича. И тут же уточнил — прямое указание».

Тихонов… отказался. Андропов… не стал настаивать. Но потом, разумеется, состоялся и второй разговор.

К слову: конечно, Андропов хотел видеть Тихонова в «Динамо». В смысле — московском. Это же было общество так называемых административных органов, в том числе КГБ. Но в том числе и ЦК (сотрудники числились членами общества «Динамо»).

Во время второго разговора Андропов включил громкую связь, чтобы поговорить с секретарём ЦК Михаилом Зимяниным. Отказывается, мол, Виктор Васильевич принимать ЦСКА. «Тогда Зимянин спокойно заметил — а ты скажи ему, что в твоём доме не принято отказываться. И оба засмеялись».

Смешно. Очень. До озноба…

Бобров — легенда. Это штамп такой. Но из чего состоит легенда? Моё поколение не знало Боброва-игрока, «гения прорыва», одинаково блистательного в хоккее с мячом, хоккее с шайбой, футболе. Но для того, чтобы он поселился в сознании как легендарный тренер, достаточно было суперсерии-1972, хотя два последующих чемпионата мира, особенно московский 1973 года, сделали его подлинным и неоспоримым триумфатором. Достаточно было его образа спокойного и размышляющего, корректного и внимательного человека, стоящего у бортика площадки, одетого в синий клубный пиджак и рубашку с широким воротником по моде 1970-х, с маячащими за спиной грузноватым помощником Борисом Кулагиным и врачом команды Олегом Белаковским в неизменном советском синем шерстяном спортивном костюме.

Это была сборная Боброва, это он сотворил чудо на льду — торговую марку события, которое стало символом целой эпохи. Причём не в хоккее, а в жизни страны. Точнее, как минимум двух стран.

Где-то в массовке копошились неузнаваемые люди со стёртыми лицами в костюмах и галстуках, которые могли сломать карьеру Боброву и даже преуспели в этом деле, но не могли отменить легенду, а значит, переписать историю, в которой остался выдающийся тренер. А они не остались.

Всеволод Бобров, Бобёр, поражал воображение, говоря штампами той эпохи, нескольких поколений советских людей. Он прожил недолгую, но невероятно насыщенную жизнь. Когда Боброву довелось стать фаворитом Василия Сталина — сомнительная и опасная привилегия! — ему уже было под 30. А сыну вождя ещё не было 30: как по-разному оценивается возраст в зависимости от рода занятий. В 29 лет младший Сталин был уже генерал-лейтенантом авиации, а ещё раньше он стал командующим ВВС Московского военного округа. И, как азартный (мягко говоря) человек, немедленно занялся формированием спортивного общества ВВС во всех возможных видах спорта. Естественно, он не мог пройти мимо Боброва. Под Новый, 1950 год Бобёр перешёл из ЦДКА в ВВС. Что было для него небезболезненно — армейский клуб оставался родным, ещё недавно блистала тройка ЦДКА Бабич — Тарасов — Бобров. Но понятно, что существовали материальные обстоятельства, и как дистрибутор дефицитных благ, особенно жилищных, сын Сталина был вне конкуренции.

Бобров должен был лететь со своей новой командой утром 5 января в Свердловск. Но проспал — по его собственной версии, не прозвонил будильник. А команда улетела без него и на подлёте к аэропорту Кольцово разбилась. Погибли рекрутированные Сталиным звёзды — от Харрия Меллупса, молодого рижанина, по сути дела, отца-основателя советской школы вратарей, до Юрия Тарасова, брата Анатолия Владимировича.

Рука судьбы, которая была благосклонна к Всеволоду Михайловичу, лёгкому, весёлому, смелому (реплика Тарасову: «Ты же у нас профессор. «Краткий курс истории ВКП(б)» читаешь!»). Благосклонна, кроме того этапа, который начался после 1974 года. И закончился ранней смертью в 1979 году.

А с другой-то стороны, тренеры, как и хоккеисты, были расходным материалом для утверждения величия Страны Советов. Как гангстеры использовали боксёров и зарабатывали на них, как зарабатывали на хоккеистах хозяева клубов НХЛ, так и на советских «героях спорта» выстраивался имидж супердержавы — атомной, балетной, хоккейной.

Правда, к предпоследней игре суперсерии идеология и деньги уже не имели значения. Во всяком случае для хоккеистов: матчи, начинавшиеся как выставочные, стали самым принципиальным спортивным соревнованием эпохи. И абстрактная честь страны стала совершенно конкретным понятием и для наших, и для канадских хоккеистов. Анатолий Тарасов сравнил игру канадцев в последних играх с поведением загнанного в угол животного…

От Боброва-тренера, как когда-то от Боброва-игрока, ждали прорыва. Общее настроение выразил ещё в 1969 году в стихотворении «Прорыв Боброва» поэт Евгений Евтушенко, назвавший Всеволода Михайловича «Гагариным шайбы на Руси»:

«Грубят бездарность, трусость, зависть,
а гений всё же ускользает,
идя вперёд на штурм ворот.
Что ж, грубиян сыграл и канет,
а гений и тогда играет,
когда играть перестаёт.
И снова вверх взлетают шапки,
Следя полёт мяча и шайбы,
как бы полёт иных миров,
и вечно — русский, самородный,
на поле памяти народной
играет Всеволод Бобров».

Как это, в сущности, было точно сказано. Особенно в контексте событий 1974 года, когда номенклатура «съела» старшего тренера сборной. От чего он не перестал быть иконой.

26 сентября 1972 года Бобров продолжал тасовать состав. Дело осложнилось тем, что Харламов из-за травмы всё-таки не смог выйти на лёд. Тренеры убрали звено «Крыльев Советов», оставив на площадке только Анисина. Бобров продолжал пробовать Волчкова. [Поиски конфигураций продолжатся в том же году в декабре на призе «Известий»: возникнет экспериментальная, но не слишком удачная тройка Викулов — Глазов (Сергей Глазов — хоккеист ЦСКА, который, как и Волчков, так и не смог стать лидером смены поколений) — Блинов, а Мальцев станет играть с Шадриным и Якушевым.] На лёд вернулись Мишаков, Блинов, Кузькин.

Ситуация становилась всё более пикантной: психологически наши были в худшем положении, чем канадцы, — у тех были драйв и злость, а советская сборная никак не могла нащупать свою игру. Поэтому и ставились эксперименты с составом. Бобров присматривался к молодым Орлову из «Динамо», Астафьеву из «Торпедо», Волченкову из ЦСКА. Все они официально были заявлены на вторую часть серии, но так и не вышли на лёд: слишком велика была ответственность тренера.

«Некоторые игроки забыли, что такое канадский профессиональный хоккей, — писал Борис Кулагин, вспоминая суперсерию. — Я не называю их пофамильно лишь потому, что немудрено было потерять голову от радости: ехали в Канаду с тайной мыслью, как бы не проиграть с разгромным счётом, а возвращались на коне. Естественно, московская часть серии казалась многим куда более лёгкой… Могли ли мы в 1972 году выиграть и вторую часть серии? Безусловно, могли, если бы... Если бы не самоуспокоенность ряда игроков. Если бы мы варьировали тактику (большинство хоккеистов сборной верило лишь в тактику силового давления и ни в какую другую). Если бы, наконец, мы, тренеры, на последних минутах тех встреч не допустили ряд ошибок».

Гарри Синден так описывал тактическую подготовку к этой игре: «Перед матчем мы сделали одну значительную перестановку, которая оказалась очень полезной. В ходе последних двух игр русские не упускали Эспозито, поэтому он не забивал шайб. Его контролировал Петров. Тогда мы решили перехитрить их, играя четырьмя линиями (в то время это было совершенно внове, абсолютно нестандартный ход, который введёт в советский хоккейный оборот только Виктор Тихонов в «Динамо» (Рига). — А.К.). Мы знали, что наши соперники вряд ли станут разбивать свою команду, чтобы противостоять этому».

И в самом деле: помимо того что седьмая встреча оказалась звёздным часом Александра Якушева, она же стала бенефисом Фила Эспозито (да и Тони был на высоте, отразив больше бросков, чем Третьяк; кстати, у него же была лучшая статистика среди вратарей в серии). Потом в своих мемуарах Фил Эспозито признается: «Я таки и не смог потом превзойти тот уровень, на котором сыграл в серии. С этого момента для меня как для игрока начался путь вниз».

В июле Алан Иглсон позвонил Филу Эспозито. И между ними произошёл следующий разговор:
— Мы собираем команду Канады, чтобы играть с русскими.
— Будет ли играть Бобби Кларк?
— Мы ещё не уверены. Мы даже не уверены в том, что будем играть. Я хотел только дать тебе знать, что мы были бы очень рады, если бы ты и твой брат согласились играть в команде.

И эта фраза не была кокетством. Старший Эспозито стал самым известным канадским игроком, символом величия Канады, хотя и сознательно избежал чрезмерных чествований, бремя которых взял на себя Пол Хендерсон. Играл он долго и счастливо. Но, как и для большинства участников холодной войны на льду, суперсерия оказалась для него кульминацией карьеры и мастерства, самой сильной эмоцией в жизни.

Его младший брат Тони Эспозито играл за Chicago аж до 1984 года, до своего 41-летия. Он не писал книг, как Драйден, а за время его карьеры появилось немало сильных вратарей. Но в истории НХЛ он остался как один из самых надёжных голкиперов, который в сезон-1969/1970 ухитрился «оторвать» сразу два престижнейших приза — как лучший дебютант лиги и лучший вратарь. Его номер — 35-й — отнесён к категории retired. То есть никто более в истории клуба не может надеть свитер с этой цифрой на спине.

Младший Эспозито считается одним из основателей стиля butterfly, предполагающего активные падения на колени, чем, например, не злоупотреблял Третьяк, который играл в стойке standby. Наш вратарь многому научился в этом смысле у Жака Планта, который исповедовал почти научный подход к игре и, например, неизменно использовал тактику движения вратаря вслед за игроками и игровыми эпизодами. (Кстати, Плант известен тем, что на закате своей карьеры, в том же сезоне-1972/1973, «кинул» Гарри Синдена, неплохо отыграв за Boston, а затем внезапно ретировавшись на тренерскую работу в Quebec Nordiques.) Из «бабочкиного» стиля вырос сегодняшний profly style, когда вратари, ввиду усилившейся мощи нападающих и невероятной скорости полёта шайбы, только и успевают, что в шпагате перекрывать щитками углы ворот, — никакой реакции уже не хватает. А в стиле hybrid играют голкиперы, которые ещё осмеливаются полагаться на свою реакцию…

Глядя же на игру своего напарника Тони Эспозито в матче номер семь, Кен Драйден записал: «Я действительно рад, что мне не придётся с ним (Якушевым. — А.К.) встретиться в играх НХЛ».

Первая тройка советской сборной, выставленная на эту игру: Викулов — Мальцев — Мишаков. Левый крайний не столько заменял Харламова, сколько выступал в роли этакого «ужасного ребёнка», задиравшего здоровенных канадцев. И дозадирался до двух удалений подряд, которые дали два очень качественных судьи — чех Рудольф Батя и швед Уве Дальберг. К ним у канадцев практически не было претензий.

По ходу игры, нащупывая ответ на тактическую хитрость Синдена, Бобров и Кулагин тасовали игроков в звеньях. То Анисин выходил с Якушевым и Шадриным, то Мальцев с ними же, то Викулов появлялся с Михайловым и Петровым, что один раз закончилось отменным скоростным голом Владимира Петрова, словно бы вспомнившего свой юношеский опыт в хоккее с мячом. А то и вовсе под конец игры Якушев появился на льду вместе с Петровым и Михайловым — вместо Блинова. Но так или иначе, хоккей был в этот день великолепный, хотя не обошлось без ненужных удалений и ошибок, которые стоили сборной СССР поражения.

В этой игре был великолепен Александр Мальцев. И хотя он снова не забросил ни одной шайбы, его шикарные, как будто выставочные или тренировочные проходы с феерической обводкой и «слаломом», сравнимым по красоте с фигурным катанием, демонстрировали лучшие его качества. Он заработал в этой игре одно очко — после его паса Якушев забросил свою вторую в этой игре шайбу. Передача была такого же качества и точности, как и пас Сержа Савара Полу Хендерсону, когда он забросил решающую шайбу в этом матче, словно проведя генеральную репетицию перед своим самым важным голом в истории канадского хоккея в последней игре суперсерии. Этот «репетиционный» гол Синден назвал самым красивым из всех виденных им в жизни. Савар кинжальным и лазерной выверенности пасом вывел набиравшего скорость Хендерсона к синей линии, а тот уже обманул двух защитников — Васильева и Цыганкова. Валерий Васильев успел взять его на силовой приём, но Хендерсон в падении перебросил шайбу через правое плечо Третьяка.

Невыразительно выглядели советские защитники — ошибались практически все. Правда, почти как мультипликационный богатырь вёл себя Валерий Васильев: он играл так жёстко, причём в пределах правил, что, казалось, даже канадцы его побаиваются. Один раз Васильев столь эффектно и безжалостно уронил Хендерсона, что Рон Эллис полез с ним драться, заступившись за товарища. Но Валерий Иванович, лицом напоминавший популярного советского актёра Петра Алейникова, с какой-то показательной бесстрастностью устоял на ногах после толчков канадского форварда.

Однако лучшим был Александр Якушев. В этой игре преимущество было за советской сборной. Время владения шайбой было таково, что даже предпочитавшие отдать лишний пас наши хоккеисты сделали больше бросков в створ ворот, чем канадцы. Один из таких бросков — вопреки советской тактике, основанной на избыточном числе пасов, — сделал Якушев, на скорости обыграв Парка и обманув Тони Эспозито, не угадавшего направление движения шайбы.

Во время седьмой игры то и дело вспыхивали драки, в том числе и с обоюдными удалениями. Фил Эспозито был готов уничтожить Михайлова. (Он и потом вспоминал, что постоянные тычки ведущего советского хоккеиста его страшно раздражали.) Михайлов поучаствует и в главной драке игры — за три минуты до конца и совсем незадолго до досадного для советской сборной и победного для канадцев гола Хендерсона. Собственно, жестокую потасовку начали Михайлов и Бергман, к ним были готовы присоединиться и другие игроки, включая Якушева. Но его присутствие в этой куча-мала казалось странным — он возвышался над толпой не только в физическом смысле. Отстранённо-миролюбивый характер Якушева не вязался с брутальными тычками и зуботычинами. В результате даже забияка Эспозито уважительно отодвинул Якушева от дерущихся, что-то вежливо объяснив ему. Точно так же почтительно вёл себя Пит Маховлич, который ростом был ещё выше, чем Якушев. Тот повиновался …

Александр Якушев всегда казался невозмутимо-непроницаемым. Он мог бы стать хорошей иллюстрацией к лозунгу предвыборной кампании Франсуа Миттерана «Спокойная сила». Однажды в поздние 1970-е на каком-то серьёзном матче мы с отцом оказались на трибуне «Лужников» прямо за спиной у почему-то не игравшего Якушева. Он не относился к числу хоккеистов, на которых я молился (Третьяк, Балдерис, Харламов), но от вида Якушева, да ещё сидевшего в нескольких десятках сантиметров, перехватило дыхание: один из обитателей Олимпа спустился на землю. С тех самых пор я стал обладателем размашистого автографа на билете с этого матча с узнаваемой буквой «Я».

…Свою вторую шайбу в этой игре Якушев снова забросил в манере, не слишком свойственной советских хоккеистам, — с «пятака», после уже упомянутого точнейшего паса Мальцева. Бобров мог быть доволен своим подопечным, выросшим и сформировавшимся в «Спартаке», причём в «Спартаке» пика успеха самого Всеволода Михайловича. Якушев играл за команду мастеров с 16 лет, а в сборную попал в 20, правда не сразу в ней закрепился. В сезоне-1968/1969 Якушев забросил 50 шайб и был возвращён в сборную. Конечно, большое значение имели партнёры. Он успел поиграть с Вячеславом Старшиновым и Евгением Майоровым, на долгие годы его ключевым коллегой стал Владимир Шадрин, и самой запоминающейся конфигурацией стал их союз с молодым Виктором Шалимовым. Подлинной звездой Якушев стал именно в 1972-м, суперсерия вознесла его на уровень Третьяка и Харламова. Партия и правительство отметили его орденом «Знак Почёта» — это не какая-нибудь там медаль «За трудовую доблесть», а в 1975-м, когда Якушев стал лучшим нападающим чемпионата мира в Германии, — орденом Трудового Красного Знамени.

…Между тем дело в седьмой встрече, к вящему удовлетворению советской сборной, шло к ничьей. Впрочем, и Гарри Синден в этой игре с итоговым соотношением бросков в створ ворот 31:25 в пользу сборной СССР, по его собственным словам, «молился на ничью». Та самая крайне неприятная драка, которую начали Михайлов и Бергман (утверждалось, что советский хоккеист больно пнул канадского защитника коньком), как это нередко бывает, скверно подействовала на наших и ободряюще — на канадцев. Пас Сержа Савара, который выходил на площадку в четырёх играх и ни разу не проиграл русским, закончился голом Пола Хендерсона, о котором тот сказал, что теперь и помереть не жалко — ничего лучшего сделать в хоккейной жизни уже не удастся.

Упустил Хендерсона Геннадий Цыганков. «Но больше всего удивила меня фраза, сказанная Бобровым, — писал Драйден. — Говоря о победном голе Хендерсона, он заметил: «Цыганков стоил нам игры». Не «защитник стоил нам игры» — «Цыганков стоил нам игры». Выходит, команда выигрывает, а игрок терпит поражение. Странно».


Всеволод Бобров (справа) и его открытие — Александр Якушев.


Таким Якушева запомнила Канада в сентябре 1972-го

Наши бросились отыгрываться. Моменты были у Якушева и Мальцева. Но игра была сделана. Больше того, во время одной из контратак после щелчка канадского хоккеиста шайба, посланная с неимоверной силой, угодила в лицо Третьяку, в ту самую маску, которую канадцы иронично называли «птичьей клеткой». Но она спасла ему если не жизнь, то лицо: казалось, что на секунду наш голкипер потерял сознание. Или боль была пронзительной — во всяком случае, он рухнул лицом вперёд на лёд. Можно себе представить, что было бы с вратарём, который играл в маске из стеклопластика. Или вообще без маски, как это делали голкиперы всего лишь за 13 лет до суперсерии.

1 ноября 1959 года во время игры Montreal Canadiens в Мэдисон-Сквер-Гарден с хозяевами площадки New York Rangers нападающий «рейнджеров» Энди Басгейт, обладатель прошлогоднего Hart Trophy как самый ценный игрок лиги, угодил шайбой в лицо вратарю монреальцев, знаменитому Жаку Планту. Сцена была похожа на историю непредумышленного убийства, хотя форвард ньюйоркцев намеренно отправил несильным кистевым броском шайбу в голову Планту — это была месть за мелкую неприятность, доставленную вратарём. Басгейт склонился над распластавшимся на льду Плантом, взял в руки голову своей жертвы — и по его пальцам обильно потекла кровь голкипера.

Лицо — самая незащищённая и уязвимая часть тела хоккейных вратарей, и особенно в домасочную эпоху. До сих пор помню холодящий ужас, когда во время дворовой детской игры случайно (дворовые правила запрещали поднимать шайбу во избежание травм) попал шайбой в лоб своему однокласснику, который потом играл в качестве голкипера в юношеской команде «Крылья Советов». Что-то похожее, только многократно усиленное видом крови и чувством вины, испытал Энди Басгейт. Мой коллега отделался шишкой на лбу. Лицо Планта во взрослой игре НХЛ было серьёзно повреждено.

Тогда была традиция, с которой Плант, обладавший изрядной долей здравого смысла, а потому превратившийся в настоящего и упорного реформатора хоккея, активно боролся: в командах не было второго вратаря. В случае выбытия из игры голкипера он заменялся кем-то из местных игроков — проще было поставить мешок с мукой. Поражение монреальцам в этой ситуации было гарантировано. Плант проявил фантастическое мужество: как только врач хозяев поля зашил ему рану, вратарь выскочил на лёд. Но на этот раз в маске. Маске, разработанной специально для него сотрудником компании Fiberglass Canada Биллом Берчмором. Плант всегда носил маску с собой, потому что был уверен — она рано или поздно понадобится, и не только ему.


Одна из самых знаменитых фотографий XX века: Жак Плант меняет лицо хоккея

Притихшая публика Ледового дворца, терпеливо ожидавшая развития событий, увидев Жака Планта на льду, оказала ему честь песней-здравицей For He's A Jolly Good Fellow, второй по популярности в англоязычном мире после Happy Birthday to You. Но тут же вошла в ступор, увидев на его лице устрашающую маску.

С того самого дня началась борьба великого вратаря за одну из самых главных и гуманных реформ хоккея на льду — за вратарскую маску, за право голкипера выживать лицом к лицу с шайбой-убийцей. Несмотря на разрешение президента НХЛ Кларенса Кэмпбелла пользоваться маской (он считал, что вратарь — главная фигура в хоккее и потому имеет право защищать себя так, как хочет), несмотря на то что его примеру стали следовать некоторые коллеги, правда пока на тренировках, несмотря на то что две юношеских лиги обязали голкиперов защищать лицо, — за право носить маску пришлось побороться. Не только с тренером Canadiens Ту Блейком, который считал, что защитный предмет ограничивает обзор и возможности вратаря и вообще искажает суть хоккея, но и с террором общественного мнения.

Над Плантом издевались, говорили, что он пугает старушек и отпугивает женщин, похож на персонажа из фильма ужасов и вообще устраивает Хеллоуин. Его конкуренты Гленн Холл и Терри Савчук встретили инновацию с неодобрением — 70 лет хоккей прожил без масок, и нечего начинать. (Хотя уже в 1930 году вратарь Клинт Бенедикт отыграл несколько матчей в маске после того, как ему сломали нос.) Но Жак Плант, человек с четырежды сломанным носом и изуродованными челюстями, стоял насмерть: «Может, я и выгляжу как Франкенштейн, но я не для того здесь, чтобы останавливать шайбы лицом».

Вратарь лучшей команды лиги последовательно доказывал, что маска не ограничивает возможности голкипера, а, напротив, благодаря тому, что ему не нужно думать о своём незащищённом лице, он может сосредоточиться на шайбе. Доказывал в том числе своей игрой. В какой-то момент в сезоне-1959/1960 у него наступил спад, и он однажды вышел на площадку без маски. Но Canadiens проиграли 0:3, и даже тренер заподозрил, что дело не в маске. Окончательное доказательство пришло, когда Плант к концу этого сезона получил свой пятый подряд Vezina Trophy, приз лучшему вратарю лиги, обойдя ближайшего преследователя Гленна Холла из Black Hawks. А команда Montreal Canadiens в пятый раз подряд завоевала Кубок Стэнли.

Битва закончилась победой 31-летнего Планта, шестикратного обладателя Кубка Стэнли, последовательного реалиста и инноватора хоккея. В 1970-е годы в московском магазине «Турист» на Кастанаевской улице кунцевские мальчишки, наряду с футбольными щитками и красными примитивными шлемами (отнюдь не вожделенной шведской фирмы Jofa), покупали пластмассовые страшенные маски обморочно-белого цвета — как у Тони Эспозито, Кена Драйдена или Йормы Валтонена. А хотелось иметь маску как у Третьяка.

…Так Плант, кумир нашего голкипера Третьяка, подготовивший его к первой игре с канадцами 2 сентября 1972 года, за 13 лет до этого события спас ему лицо в игре 26 сентября. Вратаря без маски к тому времени уже трудно было представить.


Это маска Кена Драйдена…


…а это маска Третьяка образца сентября 1972 года

Журналист Мальколм Гладуэлл ввёл в оборот понятие tipping point, «переломный момент». Это ситуация, когда в силу стечения разных обстоятельств происходит прорыв, рождается мода, меняется тип социального поведения. Жак Плант совершил такой прорыв, задал моду, создал новый тип социального поведения — после него перестало быть зазорным и стыдным носить маску, а в профессии вратаря она оказалась одним из главных атрибутов.

Свой переломный момент наступил и в суперсерии-1972 — после гола Пола Хендерсона в седьмой игре. Восьмая игра должна была решить всё, она должна была пройти по сценарию play-off. В серии, казалось, было достигнуто равновесие. Но какая-то нематериальная сила была на стороне игроков сборной Канады. Они уверовали в неземное чудо. Они добивались его вполне земными средствами.

В сущности, переломный момент наступил и в самом мировом хоккее. Ещё до окончания серии игра уже стала другой — словно бы иллюстрацией к тезису Андрея Сахарова о возможности «конвергенции» двух систем.

[Андрей Колесников]

http://www.chaskor.ru/article/holodn...ldu_-_12_25224
четверг, 13 октября 2011 года, 11.26

Хоккейный матч СССР - Канада. Острый момент у ворот канадцев. В центре - советский нападающий Александр Якушев. 1972 год // Итар-Тасс

Репортаж ведут Николай Озеров и Фостер Хьюитт; Первая ласточка - Жан-Поль Паризе начинает и удаляется до конца игры; Як-15 становится лучшим бомбардиром; Почему у Фила Эспозито такие жесткие локти, или You old fucking asshole piece of shit; Род Жильбер – Евгению Мишакову: «Ты бы меня убил»; До конца последней игры остается 10 минут.

Мы продолжаем публикацию очерка-сериала об исторических обстоятельствах, предшествовавших и сопутствовавших хоккейной суперсерии СССР — Канада 1972 года. Предыдущие фрагменты были опубликованы 19 марта, 2, 16, 28 апреля, 17 мая, 15 июня, 5 июля, 6 , 16 августа, 6 сентября и 25 сентября.

Билет на матч века.


Это был самый драматичный матч в истории хоккея. И по накалу страстей, и по драматургии игры, куда вплетались совсем не игровые сюжеты, и по последствиям для развития хоккея, и по влиянию на умонастроения людей по обе стороны железного занавеса, который, благодаря хоккею, стал заметным образом просвечивать.

Фразы, сказанные комментаторами этой встречи, выдающимися и знаковыми фигурами нескольких эпох, стали эмблемами времени. Николай Озеров, сам легенда, сотворявшая легенды и от легенд питавшаяся, произнес 28 сентября фразу, немедленно обретшую статус народной: «Такой хоккей нам не нужен!». А Фостер Хьюитт, 70-летний классик спортивного радиорепортажа, чей голос много десятилетий по субботам в вечер матчей НХЛ, в Hockey Saturday Night, слышала вся Канада, комментатор, возвращенный в строй на время Суперсерии-1972, сказал самые важные для канадского хоккея слова: «They Score!! Henderson has scored for Canada!» Конечно, он имел в виду, что Хендерсон забил за Канаду, что, в обще можно было бы назвать «маслом масляным» - не за СССР же. Но в этой фразе вольно или невольно читалось: Хендерсон забил для Канады, для ее славы, для хоккея, который канадцы считали своей и только своей игрой, для всего западного мира, наконец…

Значение Хьюитта сравнимо с ролью Вадима Синявского, который был ненамного младше своего канадского коллеги, начинавшего каждый субботний вечер с фразы-эмблемы: «Привет, Канада, и хоккейные болельщики в Соединенных Штатах и на Ньюфаундленде!». Правда, Синявский комментировал в основном футбол (и, увы, скончался за два месяца до Суперсерии). А мое поколение может себе представить, что значил голос Хьюитта для Канады по модуляциям Николая Озерова или знакомому, какому-то домашнему, тембру Наума Дымарского, подключавшегося по «Маяку» за десять минут до окончания принципиальных футбольных матчей.

Незадолго до начала игры в раздевалку вошел один из тренеров канадцев Джон «Фрости» Форристол. Он сообщил важнейшую новость: «Я только что видел Харламова. Парень хромает, как черт». Гарри Синден вспоминал: «Через минуту нам стало известно, что Харламову сделали укол, и он будет играть. Я посоветовал ребятам: «Если он попадется вам на пути, пощекочите его слегка за больное место».

Если и был у холодной войны на льду символ, то его звали Бобби Кларк. Если и существовала в ходе сражений цель, которую следовало поразить, то она называлась Валерий Харламов. Форвард № 17 удивлял, гипнотизировал, раздражал.

Цель оправдывала средства. Уже в первом периоде Харламов, которому Кулагин сказал, что он будет играть, потому что это отвлечет на него вниманием канадских игроков, после одного из игровых эпизодов, сильно захромал и на скамейку запасных прикатил, опираясь на Юрия Ляпкина. Конечно, из форварда, который произвел на канадцев, наряду с Якушевым, самое сильное впечатление, можно было сделать «живца». Но играл он в восьмом матче крайне осторожно, периодически его заменял Мишаков. Впрочем, Харламов сделал несколько удачных передач, одна из которых оказалась голевой, а один раз чуть не забросил шайбу сам, попав в штангу.

К тому же у канадцев не было тактической задачи гоняться за Харламовым или кем-то еще. У них была стратегическая цель – победить.

Ничья их не устраивала, потому что советская сторона заявила: победитель будет определен по числу заброшенных шайб, а их было больше у советской сборной. И еще по одному принципиальному сюжету был достигнут компромисс, правда, после острых дискуссий. Каждая из сторон выбрала «удобного» для нее судью. Наши выбрали Компаллу, канадцы – Батю. Напарник Бати Дальберг внезапно заболел – то ли реальной, то ли дипломатической болезнью. По части тайной дипломатии наши были мастера – не чета канадцам…

Худшие ожидания оправдались. Уже на третьей и четвертой минутах посыпались удаления. Канадцы остались втроем. Правда, чуть позже был удален Петров. И вот на пятой минуте последовало удаление Жана-Поля Паризе за блокировку Мальцева. Жан-Поль, и так-то мужчина горячий, настоящий француз. А тут он превзошел сам себя. Паризе, повозмущавшись и ударив клюшкой с размаху по льду, уже было сел на скамейку штрафников, но тут же покинул ее, чтобы выпустить оставшийся пар. Тогда-то и состоялся исторический замах клюшкой на Йозефа Компаллу, стоивший ему удаления до конца игры. И хотя 30-летний Жан-Поль Жозеф-Луи «Джип» Паризе, звезда второстепенной Minnesota North Stars, неожиданно неплохо отыграл Серию, и, выходя в одном звене с Эспозито, набрал 4 очка, отыграв семь матчей, в историю он вошел благодаря инциденту с судьей. Ну и отчасти – благодаря своему сыну Заку, который успешно играет в НХЛ.

Конечно, Паризе не носил шлема, зато на моем рисунке сентября 1972 года верно отмечена его кудрявость. Он был одним из тех игроков, которые запомнились первокласснику. Тремя другими были Кен Драйден, Фил Эспозито и Бобби Кларк. Последний – тоже благодаря своей грубости.

…На лед с канадской скамейки полетели два стула. Похоже, один из них швырнул мастер психологических мизансцен Гарри Синден, буквально проиллюстрировав хрестоматийное: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?».

Канадские болельщики, гиперактивные в этот вечер, начали скандировать «Let’s go home!» - «Поехали домой!». Присутствовавший на матче и сидевший на трибуне рядом с Бобби Орром представитель канадского посольства Гарри Смит предположил, что Серии – конец. Конец многолетним усилиям по организации игр, конец добрым отношениям с русскими, а какая подстава для премьер-министра Трюдо. «Ты слишком долго прожил здесь», - недоуменно заметил на это Орр.

И в самом деле, игра была продолжена. Больше того, спустя две минуты после отменной передачи Брэда Парка, Фил Эспозито сделал счет 1:1. (Первую шайбу забросил Якушев – в той игре вообще спартаковцы дольше других находились на площадке, и их лучший хоккеист снова блистал, забросив еще одну шайбу и создав множество голевых моментов.)

Если поначалу доминировала сборная СССР, то к середине первого периода игра выровнялась. Тем не менее вперед вышла советская команда – Лутченко реализовал большинство, в очередной раз продемонстрировав мощь своего броска. Ближе к концу периода снова отличился защитник, и опять это был Брэд Парк, замкнувший «по-советски» грамотную комбинацию Рателля и Халла. (А Петров едва не поразил ворота Драйдена, сыграв «по-канадски» - сильно и без подготовки бросив по воротам: взаимопроникновение стилей продолжилось.) Парк набрал в Серии 5 очков, в последней игре был назван самым ценным игроком (наряду с Хендерсоном), отыграл все восемь игр, а удален был лишь однажды. В сущности, это был идеальный защитник, по классу уступавший только Бобби Орру. Это был игрок атакующего типа, поэтому, когда в 1975 году родной для него клуб New York Rangers («Игра на Манхэттене, в медийной столице мира, очень заряжала!» - признавался знаменитый защитник) продал его заклятым врагам – Boston Bruins, и Парк получил указание тренера сосредоточиться исключительно на защитных функциях, многие решили, что бывшая звезда Нью-Йорка потерял драйв. Жена Парка, как и супруга Лапуана, родила во время Серии, и это стало вдохновляющим событием для целой команды. Парк играл с Бергманом, их пара была не менее эффективной, чем монреальский дуэт Савар – Лапуан.

Первый период закончился вничью. На трибуне, где сидели канадские болельщики, появился плакат «Mission possible» - «Миссия выполнима».

Технологическое отставание советской цивилизации сыграло на руку сборной СССР спустя 20 секунд после начала второго периода. Шайба, пущенная с большой силой Якушевым, попала в сетку за воротами (неведомое для канадцев техническое диво, чьи физические свойства они с опаской изучали, и не зря), и отскочила обратно в зону защиты канадцев. Ее пытался поймать Драйден, но безуспешно, шайба легла прямо на клюшку Шадрина – 3:2. И пошла равная игра, причем без удалений. У нас блистали спартаковцы с удачно вписавшимся в их дуэт Анисиным. Дважды канадцы пытались пробить Третьяка, но он опять в своей манере даже не присел, оставшись похожим на скалу в стойке standby. И тем не менее защитник Уайт с «пятака», опять-таки после комбинации, начатой Рателлем, сравнял счет.

Несмотря на очень уверенную игру Драйдена, который словно вспомнил, что он звезда НХЛ и лучшей команды Лиги, в очередной раз противостоять поймавшему волну Якушеву он не смог: Як-15 довел счет своим голам до семи, а очкам – до 11, на один пойнт больше, чем у Эспозито и на четыре больше, чем у Хендерсона (вторым в советской команде по очкам был Шадрин, а третьими-четвертыми Харламов и Петров).

Второй период вообще счастливо складывался для советской сборной, в том чисел и с точки зрения драк и стычек. И здесь в игру всерьез вступил Фил Эспозито, который почти не покидал площадку, начиная с середины второго периода, решив отдать жизнь за победу – пожалуй, в истории канадского хоккея не было более мотивированного игрока, он просто ненавидел проигрывать.

Вскоре после гола Якушева Блинов, получив идеальный пас от Петрова, выдержал изящнейшую и изысканнейшую паузу, уложил на лед Драйдена и аккуратно направил шайбу в ворота сантиметров с 50-ти. Блинов уже торжествующе поднял руки вверх, но… шайба наткнулась на клюшку Фила Эспозито. Это казалось неправдоподобным. Первый сигнал о том, что Эспозито не отдаст игру, причем буквально в одиночку, и зарядит энергией своих товарищей по команде.

Прошла еще пара минут и Харламов после паса Мальцева попал то ли в штангу, то в оборотную сторону сетки ворот Драйдена. Затем эффектную паузу выдержал Валерий Васильев и забросил пятую шайбу сборной СССР в этом мачте века. До конца второго периода оставалось три минуты.

Третий период по спортивному драматизму сравним, быть может, только с баскетбольным финалом Олимпиады того же 1972 года, когда за три секунды до конца после феерического паса Ивана Едешко через всю площадку исторический мяч заколотил в корзину сборной США Александр Белов – 51:50! В сущности, этот баскетболист совершил спортивный подвиг, который в хоккее повторил Хендерсон. Эмоционально это было примерно то же самое: три секунды в баскетболе, это все равно что полминуты в хоккее. Александр Белов скончался в возрасте 26 лет от саркомы сердца, Пол Хендерсон стал священником. Впрочем, об этом – позже…

Якушев в последнем матче играл примерно ту же роль, что и Эспозито. Бобров и Кулагин выпускали его даже в связке с Михайловым и Петровым. В первые минуты последнего периода наши явно пытались закрепить успех, стремясь увеличить разрыв, поэтому давили. Но на третьей минуте, сбросив себе рукой на клюшку шайбу, которую швырнул в его сторону Пит Маховлич, Эспозито совершил один бросок, а затем, после отскока от Третьяка, второй – и сократил разрыв в счете: 4:5.

Самое интересное, что к третьему периоду, судя по всему, Гарри Синден уже не контролировал ситуацию – это делали самые мотивированные игроки. Голевой пас не случайно делал именно младший Маховлич – Эспозито потребовал, чтобы Синден убрал из его звена неудачно игравшего Маховлича-старшего: «Этот парень убивает меня, и он, честно говоря, убьет и игру. Поставь ко мне Пита!» Чутье не подвело Эспозито, равно как и Хендерсона, который в перерыве между вторым и третьим периодом сказал: «Мы не должны проиграть. Если мы выиграем первые пять минут, то сделаем их! (русских. – А.К.)».

Фил Эспозито – главный переговорщик и неформальный капитан команды Канады. Спиной стоит Гари Бергман.

Уличный хоккей был единственным содержанием жизни Фила Эспозито. И он привёл форварда туда, куда привёл, — в Национальную хоккейную лигу, где про него сочинили поговорку: «Господь Бог отбил бросок, но Эспозито забросил шайбу на добивании». Этот фокус он повторит не один раз во время суперсерии-1972. Хотя Владислав Третьяк и не Господь Бог, но иной раз на площадке в своём амплуа вратаря он приближался к этому статусу. Что не помешало Филу Эспозито стать лучшим бомбардиром серии…

Вспоминая этот свой гол, как в замедленной съемке, Фил Эспозито недоумевал, как советские игроки оставили его одного незакрытым. И объяснял это тем, что они его побаивались – как только кто-то приближался к седьмому номеру, он включал в игру свои жесткие локти. Этому его в год дебюта в НХЛ научил еще «мистер Хоккей», Горди Хоу, который своим железным локтем «прописал» в игре бойкого мальчишку (со стареющей 46-летней звездой нашим хоккеистам еще предстояло познакомиться во время Суперсерии-1974 с командой ВХА). В январе 1964-го Фил Эспозито был призван под знамена Chicago. В игре против Red Wings он внезапно посередине игры был выпущен на лед с Регги Флемингом и Бобби Халлом. «Ты держишь старого сукиного сына?» - спросил Халл у дебютанта, дико озиравшегося вокруг и видевшего только хоккеистов, уже вошедших в Зал хоккейной славы. Халл имел в виду Хоу. «Держу, держу», - ответил центрфорвард Фил, и как только шайба была введена в игру, получил ошеломляющий удар локтем в рот. В те годы швы можно было накладывать только после игры, Эспозито истекал кровью и слезами, но ответил «классику», ударив его клюшкой по бедру: «Ты старая е…я ж… кусок г…!» («You old fucking asshole piece of shit!»), - обратился дебютант к мастеру. Оба были отправлены на скамейку штрафников. Эспозито крикнул Хоу: «А ведь ты, ж…, был моим е…м идолом!». – «Что ты сказал?» - «О, ничего, мистер Хоу, абсолютно ничего!». После окончания сезона Горди Хоу сказал Филу Эспозито, что если бы он не ответил ему тогда, то мастер преследовал бы робкого дебютанта до конца своей карьеры. Но дебютант оказался не робкого десятка и прошел через жестокий тест знаменитого игрока. Что ж, в хоккее – как в армии. Или в тюрьме. Жесткие правила мужского общежития.

…Минуту спустя после гола Эспозито страшное напряжение вылилось в драку Евгения Мишакова и Рода Жильбера, который никогда не отличался агрессивностью. Это был вполне корректный хоккеист, часть знаменитого звена Rangers, где он играл с Рателлем и Хэдфилдом, став самым результативным игроком своей команды за все время ее существования. В Серии всерьез отличился только Рателль, но для Жильбера игры с СССР 1972 года превратились в его Кубок Стэнли (он так и не стал обладателем этого приза, играя в Нью-Йорке). Уход из Rangers в 1975 году Парка и Рателля стали для него страшным ударом, после которого он уже не смог играть на прежнем уровне, тем более, что и возраст у него уже был серьезный. Во время восьмой игры с Советами, по признанию Жильбера, он потерял контроль за собой. Отсюда и драка с гораздо более агрессивным Мишаковым.

Драчливость канадцев воплощали не Паризе, Бергман, Эспозито, и уж тем более не Жильбер, а Бобби Кларк. Его дальнейшая биография показала, что выбор был не случаен. Еще один образец творчества первоклассника 1972 года – характерно, что Кларк произведен в капитаны…

Канадцы окружили дерущихся плотным кольцом. До такой степени плотным, что нашим хоккеистам досталась лишь роль наблюдателей. Они даже не лезли в драку. Так что зрелище было довольно странным. Кстати, на лед маленького русского нападающего уложил Бергман, а дальше канадцы дали возможность продолжить битву Жильберу. Когда две конфликтующие стороны были все-таки отлеплены друг от друга, Мишаков со сбитым набок шлемом стал, сбросив перчатки, приглашать Жильбера на продолжение кулачной дуэли один на один. Теми же жестами, которые использовал Фил Эспозито, приглашавший на драку со скамейки штрафников Бориса Михайлова, которого он потом неизменно обвинял в скрытых тычках и ударах. (Что, напомним, спровоцировало однажды на драку и Бергмана. Кстати, Эспозито, при всей совей прагматичной жесткости, никогда не был драчуном – настолько он был нацелен на то, чтобы забивать голы.) Жильбер, вытирая не то кровь, не то сопли, только отмахнулся. В 1987 году, на 15-летии Суперсерии, Мишаков спросил своего визави, почему тот не принял вызов. «Ты бы меня убил», - ответил форвард Rangers. Характерно, что когда у Мишакова уже в солидном возрасте начались проблемы с ногами, именно канадцы предложили ему бесплатную операцию, а Рон Эллис выразил готовность оплатить проезд и проживание…

Понятно, что Мишаков не был «тафгаем». Больше того, нашим запрещали драться по причинам политкорректности, сопутствовавшей соревнованию двух систем, да и традиции такой не было. Поэтому эпизод казался из ряда вон выходящим.

А вот по-настоящему жестким игроком был Валерий Васильев. Просто он во время Суперсерии не до конца раскрылся. Васильев слыл королем силового приема, причем на грани фола, но в рамках правил. Чего канадцы, естественно, не знали. И как раз вскоре после драки Мищакова и Жильбера, когда им дали по 5 минут штрафа, а команды играли четыре на четыре, Кларк «напоролся» на Васильева. И Рудольф Батя дал ему сомнительные две минуты штрафа. При счете 5:4 наши оказались втроем. На поле вышли Лутченко, Цыганков и Петров, которого наши тренеры нередко выпускали, когда команда играла в меньшинстве. Не прогадали и на этот раз: Петров ухитрился контратаковать, а защищался столь отчаянно, что даже потерял клюшку. Наши чудом выстояли.

Предстояла смена ворот – заканчивалась первая десятиминутка третьего периода. И во второй десятиминутке развернулись самые главные события. О первом из которых Николай Николаевич Озеров сказал те самые слова, которые пережили века: «Такой хоккей нам не нужен».

Продолжение следует…

[Андрей Колесников]

http://www.chaskor.ru/article/holodn...ldu_-_13_25524
среда, 2 ноября 2011 года, 14.26

"Строго говоря, гол стал следствием ошибки Валерия Васильева". Защитник сборной СССР по хоккею Васильев В., 1972 год. //Итар-Тасс

Алан Иглсон показываем мировому коммунизму middlefinger; Эспо после гола Хендерсона: ««Я никогда не был так близок к тому, чтобы поцеловать в губы мужчину»; Пол Хендерсон как канадский Чкалов и Гагарин в одном флаконе; «Это в десять раз лучше, чем выиграть Кубок Стэнли!»; чехословацкая концовка турне – Стэна Микиту приветствуют бывшие соотечественники; Боинг-747 улетает за океан.

Мы продолжаем публикацию очерка-сериала об исторических обстоятельствах, предшествовавших и сопутствовавших хоккейной суперсерии СССР — Канада 1972 года. Предыдущие фрагменты были опубликованы 19 марта, 2, 16, 28 апреля, 17 мая, 15 июня, 5 июля, 6 , 16 августа, 6 сентября , 25 сентября и 13 октября .

После того, как все было кончено, автор победного гола Пол Хендерсон спросил у Ивана Курнуайе: «Это похоже на то, как выиграть Кубок Стэнли?» Хендерсон играл в Toronto, и в те годы у него было мало шансов ощутить в своих руках приятную тяжесть Кубка. «Нет, это в десять раз лучше!» - воскликнул Курнуайе, игравший в Montreal, команде, для которой второе место в НХЛ расценивалось как трагедия…

…В 12:56 Курнуайе с подачи Эспозито сравнял счет. Вечер переставал быть томным. Лампа за воротами, сигнализировавшая о голе, не была зажжена. Это спровоцировало бурю эмоций. Алан Иглсон, то ли повинуясь своим эмоциям, то ли расчетливо разыгрывая роль канадского патриота и члена Консервативной партии, кинулся бить морду судье за воротами, но попал в плотное кольцо, как вспоминали канадцы, «солдат», а на самом деле милиционеров. А что еще они могли сделать с экспансивным очкариком? Но тогда настоящий акт патриотизма совершил Пит Маховлич с группой товарищей, кинувшийся через всю площадку спасать Иглсона. Вместе с половиной команды на льду оказались взвинченные Синден и его коллеги. В младшем Махволиче было два метра роста, да еще он стоял на коньках – гиганту не составило проблемы, орудуя клюшкой, как копьем отбить главу профсоюза игроков НХЛ у доблестной советской милиции. Во избежание дальнейшего умыкания Иглсона, его через ледовую арену повели с целым эскортом игроков и тренеров на скамейку запасных. Спортивного чиновника недолюбливали в сборной, и как потом выяснилось – за дело, но в той ситуации «спасти рядового Иглсона» было делом чести… Когда делегация скользила по льду Лужников, Иглсон и помощники Синдена Форристол и Сгро активно демонстрировали фонарщику и советской публике средние пальцы. Публика не очень-то реагировала на middlefinger. Считалось даже, что русские не знали смысла жеста. Это вряд ли. Равно как зрителям был понятен и другой неприличный жест Иглсона – он показал Советам the fist, согнув руку в локте. Скорее всего, публика просто оцепенела от изумления.

Психологически, конечно, произошедшее дико завело канадцев. После взаимного удаления Петрова и Халла на судью кричал уже Петров – совсем в канадской манере. Потом Эллис чуть не забросил шайбу, выйдя один на один с Третьяком. Напряжение нарастало, хотя, казалось, это уже противоречило законам человеческого естества. Джон Фергюсон лупил рукой по внешней стороне борта. Канадская публика доминировала: «Go, Canada, go!», «Да-да, Канада. Ньет, ньет, Совьет!».

Гарри Синден точно подметил: «Теперь более чем когда-либо раньше парни были настроены победить. Наши соперники стремились сохранить ничью. Мы – нет».

За две с половиной минуты до конца на лед вернулись удаленные. Приближался кульминационный момент матча.

Эспозито собрал в кружок Питера Маховлича, Савара, Лапуана, настраивая их на последний рывок, что-то орал со скамейки запасных Хендерсон, долбя клюшкой о борт. Он требовал замены, обращаясь к Маховличу. «Я никогда этого не делал – ни до, ни после, - признался потом Хендерсон. – Я чувствовал, что мне просто нужно выйти на площадку, чтобы забить гол». С третьего раза «Полли» был услышан. Звали меняться и Эспозито, но в оставшееся время не было такой силы, которая могла заставить лидера канадской сборной уйти с площадки. По ходу событий уставший Курнуайе тоже хотел вернуться на скамейку запасных, но его смутили большие размеры московской площадки, и он решил, что пока меняться не поедет, а останется еще ненадолго.

Это был самый драматичный матч в истории хоккея. И по накалу страстей, и по драматургии игры, куда вплетались совсем не игровые сюжеты, и по последствиям для развития хоккея, и по влиянию на умонастроения людей по обе стороны железного занавеса, который, благодаря хоккею, стал заметным образом просвечивать.

Судьбе было угодно, чтобы в оставшееся до конца матча время на льду находилась настоящая сборная Канады – игроки из команд Boston Bruins, Montreal Canadiens, Toronto Maple Leafs. Заклятые враги во время розыгрыша Кубка Стэнли, хоккеисты, которые не играли столь блистательно и эмоционально ни до Суперсерии – 1972, ни после нее, составили уникальный пул хоккеистов, сотворивших чудо на льду. У них были невероятный драйв, неодолимая ярость и мастерство настоящих ремесленников.

Бобров тоже выпустил на лед лучших в этой игре, причем в таком сочетании: Васильев, Ляпкин, Якушев, Мальцев, Шадрин.

Все развивалось стремительно, хотя эти несколько секунд можно оценивать и разбирать часами. Поленившийся меняться Курнуайе почти от синей линии набросил шайбу наезжавшему на скорости на пятачок Хендерсону, тот промахнулся, поскользнулся и даже врезался в борт, хотя тут же, как кошка, вскочил на коньки. Отскочившую от борта шайбу пытался вынести Васильев, но так слабо и неудачно, что она оказалась у Эспозито, который немедленно бросил по воротам. Третьяк отбил шайбу, она отскочила и оказалась за спинами слегка «тормозивших» Васильева и Ляпкина. Хендерсон опередил их и расстрелял нашего голкипера в упор. Третьяк уже лежал на льду, Ляпкин пытался помешать Хендерсону, но тот с отскока отправил шайбу в сетку. За 34 секунды до конца встречи.

«Я никогда не был так близок к тому, чтобы поцеловать в губы мужчину», - не без юмора заметит Эспозито, имея в виду губы №19 сборной Канады, одного из немногих игроков, пользовавшихся шлемом, Пола Хендерсона.

Эспозито так и не ушел с площадки, выразительно посмотрев на Синдена – мол, только попробуй меня убрать. Потянулись самые длинные в его биографии 34 секунды. У нас матч заканчивало звено Петрова. Баскетбольного сценария с пасом Едешко Белову не получилось. Прозвучала финальная сирена. Эспозито оказался в объятиях Драйдена. Два очень разных и разновозрастных парня из команд-врагов радовались как дети своей общей победе в холодной войне на льду.

Помимо того что седьмая встреча оказалась звёздным часом Александра Якушева, она же стала бенефисом Фила Эспозито (да и Тони был на высоте, отразив больше бросков, чем Третьяк; кстати, у него же была лучшая статистика среди вратарей в серии). Потом в своих мемуарах Фил Эспозито признается: «Я таки и не смог потом превзойти тот уровень, на котором сыграл в серии. С этого момента для меня как для игрока начался путь вниз».

«Главной нашей эмоцией было чувство облегчения», - признается потом Эспо. Самый ценный канадский игрок подъехал к вечно мрачному Кулагину, которого канадцы называли «Крякалкой», и произнес фразу, которую тот вряд ли понял до конца, но не надо было быть переводчиком-синхронистом, чтобы догадаться о ее общем смысле. Она состояла из семи слов, причем слово fucking было употреблено дважды, Commie имело, естественно, политическую окраску. А в целом он назвал нашего тренера богатым словом prick, перевод которого мы здесь опустим. Ну ничего, даже Горди Хоу доставалось от Фила Эспозито…

Строго говоря, гол стал следствием ошибки Валерия Васильева. Но напор канадцев был таким, что наши, пожалуй, все равно не устояли бы. Впрочем, уж в спортивных-то играх история точно не знает сослагательного наклонения. Если бы Васильев не ошибся, если бы Ляпкин держал Хендерсона, если бы Хендерсон не сменил Маховлича, если бы с площадки ушел Эспозито… Курнуайе сидел в раздевалке сборной, окруженный ликующими товарищами, но вокруг него была зона с выключенным звуком. Он сидел и думал: «Если бы я не остался тогда на льду, не было бы гола Хендерсона. Кто оказался бы у борта, чтобы перехватить шайбу? Кто вбросил бы ее в зону?». Теория игр и теория вероятностей здесь бессильны. Слишком сложный случай.

Однажды Иван Курнуайе, который стал капитаном легендарных Canadiens, сказал: «Каждое поражение делало нас сильнее». Они имел в виду ситуацию в течение долголетнего доминирования монреальской команды в розыгрыше Кубка Стэнли. Но эта фраза вполне применима к играм Суперсерии – поражения от советской сборной лишь со всевозрастающей силой настраивали канадцев на победу.

«Да, перед русскими я должен снять шляпу, - писал Синден. – Я не знаю, каким образом они потерпели это поражение».

30-летний Пол Хендерсон считался ветераном Toronto Maple Leafs, команды, которая вместе с монреальцами в течение долгих лет составляли дуополию в НХЛ, а их игры между собой считались центровыми. Ну, примерно, как ЦСКА – «Спартак» в советском хоккее конца 1960-х. Правда, слава команды из Торонто постепенно убывала, и Хендерсон не считался такой уж звездой. Сам он о себе говорил, что если бы на игры с русскими Гарри Синден отбирал не 35 человек, а 25, он мог и не попасть в состав сборной Канады. А так ему досталась роль, поначалу не приносившая удовлетворения, старшего наставника молодого Кларка. Однако их дуэт, как мы уже писали выше, оказался на редкость эффективным, что выяснилось сначала на тренировках, а затем и в первой игре со сборной СССР, когда два года из трех за Канаду забросило звено Эллиса, Кларка и Хендерсона. Химия? Рука судьбы? Или рука всевышнего, как казалось Хендерсону, который в 1975 году выбрал себе стезю священнослужителя.

А тогда, в сентябре 1972-го, ему предстояло стать героем Канады – острые края красного канадского клена не зря полыхали на его свитере. Чуть ли не таким же героем, как для Советов Чкалов или Гагарин. Гол Хендерсона в ворота советской сборной стал своего рода его полетом в космос. Тем более, что по признанию самого Пола, игры с русскими были больше, чем хоккеем, а канадцы в этой «кровавой битве» сыграли выше своих обычных возможностей. «Я ненавидел все, что было с ними (советскими игроками. – А.К.) связано». Ненависть привела канадцев к победе и сделала звездами Хендерсона и Эспозито. Но уже в тот момент, когда начались послематчевые рукопожатия, эта ненависть уступила место уважению к сопернику, который научил канадцев по-новому относиться к своей игре.

Когда канадцы забили победный гол, красная лампа за воротами Третьяка в очередной раз не зажглась. Казалось, за сеткой сидел не судья, а неистовый болельщик советской сборной. Но на этот раз никто не обратил внимания на очередную оплошность – настолько очевидным был гол. Фотокамеры засвидетельствовали безумную радость Хендерсона, попавшего в объятия Курнуайе, раздосадованное лицо Ляпкина и беспомощно лежащего во вратарской площадке Третьяка. Канада победила, и радость победы была гораздо более острой именно от того, что сборная Кленового листа проигрывала, а Серия, которая казалась еще днем 2 сентября легкой прогулкой, обернулась настоящей битвой, чей результат стал принципиален для обеих сторон.

Наша пресса обошла стороной факт поражения. В скором времени были необычайно быстро переведены на русский язык и опубликованы в «Комсомольской правде» фрагменты дневника Гарри Синдена, акцентировавшие внимание на его восхищении игрой сборной СССР и с саркастическими комментариями по поводу отдельных реплик заокеанского тренера. А потом, уже после Суперсерии-1974, в 1975 году, в издательстве «Прогресс» острожным для того щедрого на число экземпляров времени тиражом 50 тысяч, увидели свет мемуары главного интеллектуала канадского хоккея Кена Драйдена с обширным и по-настоящему аналитическим предисловием Бориса Кулагина. Оно содержало жесткий разбор ошибок тренеров и игроков.

Книга Драйдена расширила дыру в железном занавесе. К тому же она была вполне доброжелательна по отношению к советскому хоккею и СССР. Он, конечно, не был Лионом Фейхтвангером или Андре Жидом, но его книга отличалась чрезвычайной корректностью по отношению к конкурентам: «Все уже позади. И все уже сказано. Но нам еще предстоит ехать в гостиницу «Метрополь» на прием, устроенный русскими для обеих команд. На нем присутствовали шесть или восемь советских хоккеистов, и мне очень хотелось поговорить с ними. Где же Ирина (переводчица. – А.К.)? Кто мне поможет побеседовать с этими ребятами? Беда в том, что мы так и не познакомились с русскими хоккеистами поближе. Но мы все равно достаточно хорошо узнали многих из них. Готов держать пари, что до первой игры в Монреале большинству наших хоккеистов были знакомы имена всего-навсего трех или четырех человек, имеющих отношение к советской сборной: Анатолия Тарасова, ее старшего тренера. Анатолия Фирсова, который из-за травмы колена и по соображениям возраста так и не смог с нами встретиться, и, может быть, защитника Александра Рагулина, лет десять выступавшего за сборную. А сейчас имена Якушева, Мальцева, Харламова, Лутченко и Третьяка куда как хорошо нам знакомы. Они звучат как Маховлич, Орр, Эспозито, Рателль и Халл. Мы знаем также и Васильева, и Цыганкова. Прощаясь с ними, мы жестами пожелали друг другу удачи, подняв кверху большой палец.

По-моему, у русских отличная хоккейная команда, и я глубоко их уважаю. Нам необыкновенно повезло, что мы выиграли эту серию встреч, поверьте мне. Но чем становилось позднее, тем явственней сказывалось влияние выпитого шампанского, и вот уже кое-кто из наших болельщиков стал высказывать иные мысли. Я своим ушам не верил...

«Сыграй мы с ними в середине сезона после ряда своих игр, мы бы могли одержать все восемь побед».

«Русским было бы не под силу провести на таком уровне все семьдесят восемь игр первенства НХЛ, а затем игры на Кубок Стэнли».

А я думаю о том, какой трудной была эта серия встреч, насколько больше, чем когда-либо прежде, пришлось работать нашим игрокам и как нам повезло, что мы выиграли

серию со счетом игр 4 – 3 - 1 благодаря голу, забитому за тридцать четыре секунды до конца матча. И вот теперь кто-то сомневается в силе русских. Хоть мы и победили в трех

последних играх, наш перевес был всего в одну шайбу. А теперь мы болтаем вздор о каком-то нашем превосходстве. Это омрачило радость победы. Подобная болтовня совсем не к месту Что до меня, я не уверен в нашем превосходстве…»

Поражение для нашей сборной, конечно, было обидным. Как обидным бывает любое поражение. Но, в отличие от идеологических органов, запретивших прессе даже упоминать конечный результат, довольны были все. Тренеры и игроки получили уникальный опыт и эмоциональный заряд, да и вообще представления об игре радикальным образом поменяллись.

Конечно, трудно судить об общем настроении по впечатлениям первоклассника 1972 года. Конечно, я не помню никакой горечи поражения. Зато помню небывалый интерес к хоккею, который проснулся в огромной стране, усеянной хоккейными коробками, тот интерес, который ни технически, ни эмоционально повторить уже не удастся, даже если считать, что этот вид спорта в России переживает сейчас возрождение.

Довольны были и журналисты. Владимир Дворцов, «Хоккейные баталии»: «…Несколько журналистов ТАСС, завершив работу после последнего матча «серии» далеко за полночь, в числе последних покидали Дворец спорта в Лужниках. И вдруг в дверях служебного входа, где привыкли видеть лишь особо в эти дни придирчивых контролеров, что называется нос к носу столкнулись с Филом Эспозито.

Усталость как рукой сняло.

– Довольны ли вы результатами матчей? – не медля ни секунды, атаковали мы кумира хоккейной публики тех дней.

– Все закончилось хорошо, – ответил, почему-то загадочно улыбаясь, гость.

– Вам понравилась Москва? Хотели бы вы снова приехать в наш город?

Тут наш собеседник громко расхохотался.

– Вы приняли меня за Фила Эспозито? Он уже поужинал и давно спит. А я – врач команды.

Нам тоже ничего не оставалось, как рассмеяться».

А тренеры, мучительно изучавшие соперника и его стиль игры, будучи увлеченными своими изысканиями, решили не терять ни минуты. Во всяком случае канадцы обнаружили в самолете, отправлявшем их в Прагу на последний выставочный матч, совершенно не нужный опустошенным игрокам, старшего тренера сборной СССР. Драйден вспоминал: «Нашим рейсом в Прагу летел и тренер Всеволод Бобров. «Снова вот еду в «канадскую разведку», — пояснил он.

Игра в Праге оказалась в той же степени ненужной, обременительной и неудачной, как и два матча в Стокгольме. Что характерно, и там, и там канадцы, чтобы избежать позора были вынуждены сравнивать счет на последней минуте.

Драйден: «Подумать только, на какой грани мы балансируем! Какого сраму мы натерпелись бы, если бы на последней минуте не сравняли счет во второй встрече со шведами; если бы не выиграли три встречи у русских с перевесом в одну шайбу и

не вырвали победу в серии всего за тридцать четыре секунды до ее завершения; и, наконец, если бы сегодня не добились ничьей на последних секундах третьего периода».

Конечно, все оценили шутку Фрэнка Маховлича, который использовал английское созвучие слов «чек» и «чех»: «Доставайте ваши чеки, господа!». Разумеется, весьма приятным было чувство солидарности с уязвленными Советами чехословаками. Несомненно, логичным смотрелось чествование словака по национальности Стэна Микиты и переодевание его в форму сборной ЧССР. Омерзительным оказался эпизод с нападением Бобби Кларка на Франтишека Поспишила, которое смикшировал позитивный эффект от братания с чехами-антисоветчиками. «Я плохо помню ту игру, кроме того, что мне сломали нос и Серж Савар сравнял счет за 40 секунд до конца встречи», - вспоминал Фил Эспозито. Самое интересное, что Стэн Микита вспоминал: последнюю шайбу забросил Эспозито за 30 секунд до конца игры. Аберрация памяти свидетельствует о том, что канадцы и в самом деле были крайне уставшими. «У меня была возможность провести несколько драгоценных дней с моей матерью и родственниками до игры. – говорил Микита, урожденный Станислав Гоут. - Затем наш тренер Гарри Синден был так любезен, что сделал меня капитаном команды. Все старались помочь мне забросить шайбу, но в тот вечер мне не удалось пробить Владимира Дзуриллу… Но прием, который я получил от публики, стал самым важным моментом в моей жизни».

Сравняв счет, канадцы могли с чувством облегчения и выполненного долга погрузиться в Боинг-747, отправлявшийся рейсом Прага-Монреаль. На борту героев Канады ждали стейки, лобстеры, картофель фри и море выпивки.

Продолжение следует…

[Андрей Колесников]

http://www.chaskor.ru/article/holodn...ldu_-_14_25743
пятница, 18 ноября 2011 года, 15.24

Александр Мальцев и Тони Эспозито во время одного из матчей суперсерии игр по хоккею СССР-Канада, 1972 год //ИТАР-ТАСС

Итог дуэли либерала Пьера Трюдо и консерватора Алана Иглсона подводит Фил Эспозито: «…да хрен бы с ними»; хоккейные державы готовятся к «пересдаче материала» - новым противостояниям; архитектор будущей перестройки Александр Яковлев включается в холодную войну на льду… на стороне Канады; дыры в сетке Владислава Третьяка прорубают окно в большой западный мир.

Победа в Суперсерии была очень важна для канадской идентичности, разорванной квебекским сепаратизмом. Сборная должна была приземлиться в Монреале, где ее поджидал в аэропорту Дорвель лично премьер-министр Пьер Трюдо, лидер левоцентристской Либеральной партии, уже четыре года находившийся у власти и готовившийся к выборам. Алан Иглсон, напротив, был функционером правой Консервативной, точнее – Прогрессивной консервативной партии Канады, с 1867-го – года, когда обе партии были образованы, извечной конкурентки либералов. Система была бы очень похожа на американскую с ее соперничеством демократов и республиканцев, если бы не молодая Квебекская партия, которая во главе со своим лидером Рене Левеком ставила перед собой сепаратистские цели (Левек потом станет премьер-министром провинции Квебек). Несмотря на то, что Трюдо ввел в Канаде официальное двуязычие, квебекская проблема не сходила с повестки дня. А в 1970-м году монреальцам, включая хоккеистов, довелось увидеть на улицах города танки, введенные премьер-министром Канады для подавления выступлений сепаратистов. Хоккеисты, с одной стороны, чурались политики, и в раздевалке Canadiens можно было услышать примерно следующее: «Мы выигрывали Кубок Стэнли при либералах, выиграем его и при «пикистах» (от аббревиатуры PQ, Partie Quebecois, Квебекская партия. – А.К.), какая разница?» Но при этом чужой для Монреаля Кен Драйден на всякий случай усиленно штудировал французский язык, а в 1971 году Анри Ришар обвинил тренера команды Эла Мак Нила в «некомпетентности»: многие считают, что причиной было его незнание французского языка и плохой контакт с франкофонными игроками. Несмотря на то, что команда Мак Нила выиграла Кубок Стэнли, сам он был сослан на берег Атлантического океана в город Галифакс, где возглавил команду Американской хоккейной лиги (АХЛ) Nova Scotia Voyageurs. В своей книге «Игра», посвященной в основном Montreal Canadiens, Кен Драйден упоминает эпизод середины 1970-х, когда соседи по комнате Марио Трамбле и Пит Маховлич подрались с такой энергией, что Питер, недолюбливавший французских канадцев, оказался в больнице.

…Пьер Трюдо ждал на аэродроме самолет со сборной Канады, чтобы поприветствовать героев и заодно, естественно, набрать политические очки. Допустить этого Алан Иглсон не мог. К изумлению премьер-министра, в течение пятнадцати минут хоккеисты не выходили из самолета, и в результате покинули его не через задний, а через передний выход – Иглсон добился своего. Простодушного Эспозито эта ситуация сильно разозлила и он остался в салоне. Тони Эспозито и Уэйн Кэшмен были настолько пьяны, что все равно не могли встать с кресел. В этом состоянии Пьер Эллиотт Трюдо, потерявший терпение и лично поднявшийся в самолет, и застал троицу. «Извините, мистер Трюдо, - сказал лидер сборной, которая к этому моменту уже перестала быть командой, - но они хотели, чтобы мы вышли через переднюю дверь, потому что вы либерал, а они консерваторы, а я подумал… да хрен бы с ними». «Понимаю, - ответил премьер-министр, - Но я только хотел пожать вашу руку. Спасибо».

Когда Иглсон вернулся в самолет за оставшимися в нем звездами, Эспозито встретил его неполиткорректными словами. Примерно такими же, каких когда-то удостоился от него Горди Хоу, а совсем недавно – Борис Кулагин. «Я не хотел, чтобы меня использовали в политических целях», - вспоминал потом лучший канадский игрок Серии.

Следующая остановка – Торонто, проливной дождь, толпы людей, встречавшие героев, Эспозито со сломанным носом и его короткая зажигательная речь – отдаленное эхо ванкуверского обращения к нации, освиставшей своих хоккеистов: «Вы, ребята, доказали, что я был не прав».

Мэр родного города братьев Эспозито звал их в Солт-Сент-Мэри, но они не поехали – Тони торопился в Чикаго, а Фил, обремененный к тому же ссорами с женой, которую он почти решился бросить, в Бостон. К тому же после столь неординарных событий и вселенской славы нужно было готовиться к рутинному началу сезона НХЛ.

Команды Канады 1972 года больше не было. Большинство победителей уже тогда понимали, что миновал лучший сентябрь в их хоккейной карьере и даже просто биографии. Ничего сопоставимого с этим успехом не было и уже не могло быть. Суперсерия практически для каждого эмоционально, ментально, физически оказалась той планкой, перепрыгнуть которую после состязаний с русскими довелось далеко не всем. Даже тем, кто потом сыграл в Суперсерии-1974 в команде ВХА. Даже тем, кто участвовал в последующих соревнованиях вроде Кубка Канады, Кубка вызова, чемпионате мира. Даже тем, кто сыграл в новогодней Серии 1975/1976, когда ничья в игре ЦСКА и Montreal Canadiens снова обозначила равновесие двух хоккейных школ, а победа Philadelphia Flyers над армейцами лишь подчеркнула гибельную ветвь развития хоккея – жестокость как принцип, жестокость как шоу, жестокость как эффективное средство подавления соперника. С ЦСКА тогда сыграют и Драйден, и Курнуайе, и Пит Маховлич, а в другой игре – Кларк. Но все то, что они показали – и хорошего, и плохого – было лишь бледной тенью сентября 1972-го. А ощущение триумфа, абсолютного триумфа, тоже оказалось неповторимым.

В сентябре 1972-го парни, собранные Гарри Синденом, не сразу, к московской части Серии, все-таки стали командой. Потом они и вошли в историю XX века как команда, но при этом собственно командой перестали быть. Это остро почувствовал Фил Эспозито, которого много лет спустя Кен Драйден назовет «эмоциональным сердцем команды»: «Мне (в Бостон. – А.К.) позвонил премьер-министр Трюдо и спросил, не хотел бы я прибыть на церемонию награждения в Оттаву. Я ответил: «Нет, спасибо, не хочу. Я сделал то, что сделал, вот и все». И это после того, как Эспо вышел из тени своего одноклубника Бобби Орра, доказал, что он не случайно забивал в последние годы больше Халла и Ришара, что именно его лидерство, его эмоции, его заброшенные шайбы, его мастерство привели команду Канады к главной победе в истории канадского хоккея. Попробовал бы он так себя повести, будь он игроком любой советской команды – вылетел бы из хоккея с волчьим билетом и без комсомольского (партийного) билета в никуда, с лишением офицерского звания. Несмотря на былые заслуги…


Встреча с Барбарой Стрейзанд была для Пьера Трюдо более приятной, чем с приземлившейся в Монреале сборной Канады

В книге «Игра» Драйден писал: «Команда, которая «больше, чем просто хоккейная команда», спортивный, культурный, политический институт, которая вдохновляет на романтические настроения не только своих поклонников, остается всего лишь хоккейной командой, если она проигрывает – и вся романтика исчезает». Команда Синдена победила и была окружена ореолом романтики. Но вся романтика, все то, что конвертировалось в легенду, в хоккейную славу, остались в прошлом. Жизнь, как принято говорить в таких случаях, жестче. В 1975 году Гарри Синден, будучи генеральным менеджером Boston Bruins, продал Эспозито, с которым он в той же команде на посту главного тренера выигрывал Кубок Стэнли. Продал великого форварда, даже не поговорив с ним. И кому? Заклятым врагам бостонцев – New York Rangers.

Это было страшным ударом для Эспозито, который еще находился в отличной форме и считал Бостон своим домом. Эспо так и не простил этого шага Синдену: «Гарри не получил бы работу в Национальной хоккейной лиге, если бы мы проиграли русским в Серии-1972; я, быть может, больше, чем любой другой хоккеист из этой команды, внес вклад в эту победу. Я думаю, что он задолжал мне. Я до сих пор думаю, что он должен мне». Это было сказано в 2003 году.

Но как же этот парень любил хоккей! Даже в Rangers он стал лидером, приведя команду в 1979 году к Кубку Стэнли в свои 37 лет! В 1976-м Эспозито сыграл в Кубке Канады (тогда на этом «своем» своего рода чемпионате мира канадцы победили, и в звездном составе были Савар, Лапуан, Эспозито, Перро, Кларк, Пит Маховлич и еще Бобби Халл), в 1977-м – на чемпионате мира (тогда канадцы стали четвертыми, но и наши взяли только бронзу). В 39 лет Эспо закончил играть: больше него голов забросил только Горди Хоу. Но он и играл намного дольше.

1970-е заканчивались своего рода «пересдачей материала»: соперничество двух хоккейных держав, начавшееся в сентябре 1972-го, проверялось в очередной раз в феврале 1979-го. В Нью-Йорке в серии игр до двух побед Канада под руководством многолетнего тренера Montreal Canadiens Скотти Боумена выставила команду, в которой вратарями были игроки Серий-1972 и 1974 Драйден и Чиверс, из того, легендарного состава, значились неувядающие защитники Лапуан и Савар, нападающие Перро и Кларк. У наших из классического состава «сохранились» Третьяк, Васильев, Цыганков, Михайлов, Петров, Харламов. Эпохе семидесятых шла на смену эра нового, «смешанного», хоккея. Но главное, что оставалось – равновесие советского и канадского больших стилей. (И это притом, что в канадской сборной играли шведы Сальминг, Хедберг и Нильсон, втянувшие канадцев в хоккейный «шведский брак».) Снова была равная игра, и опять состоялся запоминающийся исторический матч, когда в решающей встрече наши выиграли со счетом 6:0, а Владимир Мышкин, выставленный Тихоновым вместо Третьяка, творил чудеса в воротах.

Советский хоккей последовательно и по-научному извлекал уроки из Суперсерии-1972. Бобров сразу же по окончании Серии отправился наблюдать за канадцами в Прагу в их же самолете. Весной 1973 года по приглашению руководства НХЛ Бобров, Кулагин и Харламов в качестве почетных гостей (и триумфаторов чемпионата мира-1973) посетили матчи финала Кубка Стэнли. Это был жест признания. Кулагин уже после игр с ВХА скептически-реалистично оценивал возможности советского хоккея: «Многие из наших сильнейших игроков действительно не уступают лучшим профессионалам НХЛ – в Серии-72 была борьба равных. А если, скажем, провести соревнование между пятью, например, сборными? Боюсь, в соперничестве – за исключением первых команд – наши шансы крайне малы».

В интервью «Спорт-экспрессу» в 2010 году Александр Якушев так посмотрел на взаимопроникновение стилей: «Теперь при взгляде на НХЛ иногда появляется ощущение, что их хоккей похож на тот, что был в Советском Союзе… А мы разбавили свой стиль заокеанской грязью. В Суперсерии научились зацепам, подножкам, толчкам руками. После 1972 года невольно отошли от своего фирменного хоккея и поселили эту грязь в свой чемпионат».

Разумеется, вся эта драматическая история имела политические последствия. А если быть точным, то, скорее, даже ментальные. Пожалуй, именно контакты хоккеистов стали самым главным инструментом наведения мостов между двумя системами, причем без особых «жертв» с обеих сторон. Во всяком случае хоккеисты до поры до времени не убегали на Запад, как артисты балета, не диссидентствовали, как писатели и художники. Они были одновременно и «знаменем» Советского Союза, и чрезвычайно популярными фигурами на Западе, русскими «с человеческим лицом». Это уже много позже, через 10 и более лет после Серии, предложения поиграть в НХЛ уже не казались такими шокирующими и нелепыми. Это было главное, чего вообще хотели в своей карьере многие звезды советского хоккея. Но это потом, а пока, как писал Владислав Третьяк в книге «Хоккейная эпопея»: «Мы были пугалом для большей части человечества. А сами, в свою очередь, черт знает что думали о канадцах. Не будет преувеличением сказать, что та Серия стала первым мощным импульсом к сближению Востока и Запада, к взаимопониманию, к возникновению доверия. Еще далеко до крушения тоталитарной системы, еще крепок лед «холодной войны», но рука к дружбе уже протянута и сделали это мы, хоккеисты».

Весьма символичным оказался тот факт, что с 1973 года послом СССР именно в Канаде оказался будущий «архитектор перестройки» Александр Яковлев. В конце 1960-х - начале 1970-х он работал и.о. завотделом пропаганды ЦК КПСС. И, разумеется, имел отношение к такому идеологизированному сюжету, как организация игр СССР-Канада. Вот что он писал в предисловии к книге Третьяка «Хоккейная эпопея»: «Еще работая перед командировкой в Канаду в отделе ЦК КПСС, курировавшем, в частности, и спорт, я имел отношение к обсуждению вопроса о встрече с канадцами. Аргументы против этой идеи выдвигались один за другим.

Во-первых, тогда у нас принципиально не признавался профессиональный спорт.

Во-вторых, как обычно в подобных случаях, высказывались сомнения в благонадежности некоторых ведущих спортсменов. Это по линии КГБ.

В-третьих, нужны были только победы, а доминировало мнение, что дело кончится позором. И так далее...

Пожалуй, только великий знаток спорта Николай Озеров да Анатолий Тарасов верили в то, что встречи пройдут на равных, закончатся достойно.

Решение было принято.

По воле судьбы на мою долю выпала счастливая возможность увидеть вдохновляющие результаты этого решения.

…Возможно, в истории культурных отношений между Востоком и Западом тот первый турнир стал одним из самых значительных событий. Яростные сражения на льду, за которыми, затаив дыхание, следили миллионы людей, открыли, не побоюсь этой стандартной формулы, новую эпоху в советско-канадских отношениях, способствовали становлению атмосферы человеческого доверия между нашими странами. Дипломаты чувствовали это, как мне думается, острее других, особенно в обстановке холодной войны».

15 ноября 1972 года в «Литературной газете» была опубликована статья Александра Яковлева «Против антиисторизма». Ее мишенью были русские националисты, легализовавшиеся в пространствах официальной советской литературы и номенклатуры. И.о. завотделом пропаганды ЦК с личной санкции Брежнева был удален от дел: статья нарушила негласный баланс бархатного сталинизма, умеренного национализма и дозированного либерализма, качнув ситуацию в пользу последнего. Такие вещи были непозволительны для высокопоставленного работника ЦК, не говоря уже о том, что статья была опубликована в «Литературке», что само по себе выглядело странным. И вот Яковлев оказался в Канаде – на долгие десять лет, почти до самой перестройки.

Бывший посол вспоминал: «Премьер-министр Канады Пьер Трюдо пригласил меня на матч СССР-Канада в Монреаль (Александра Николаевича, очевидно, подвела память – очевидно, речь шла об играх с ВХА осени 1974 года, и единственная встреча, которая закончилась вничью, была самая первая – в Оттаве 19 сентября; еще одна версия – речь идет об игре ЦСКА и Montreal 31 декабря 1975 года. – А.К.). Встреча замечательных хоккейных команд была просто великолепной. Зал бушевал. Всех захватила искрометная игра. Зрители словно позабыли о том, за какую команду они болеют. Они аплодировали без пауз. В короткие перерывы звучала музыка «Калинки». Ликование было общим. Происходил великий праздник хоккея.

Премьер-министр и посол были под бдительным оком телекамер, за их реакцией внимательно следили журналисты и зрители. Поначалу, минут пять, мы пытались сохранять дипломатическую сдержанность, но потом все пошло «как у людей».

К нашему обоюдному удовлетворению встреча закончилась вничью. Героем той серии был Владислав Третьяк.

Оставим сейчас в стороне пропагандистскую практику, когда достижения спортсменов, как, впрочем, и все иные, объяснялись чудодейственным влиянием идеологии и результатом социалистической системы. Это другой разговор.

Всегда и всюду спорт - это соревнование не идеологий, а людей, их характеров, таланта и мастерства».


Александр Яковлев после окончания канадской «ссылки»

Абсолютно логичный вывод. И хотя об этом не говорилось публично, именно деполитизация советского спорта, самого главного на тот момент вида спорта в СССР – хоккея, стала ключевым антисоветским последствием Суперсерии. И хотя хоккей 1970-х способствовал стимулированию патриотизма, это совершенно не противоречило тому, что через прорубленное голами Эспозито и Хендерсона окно в мир проникали совершенно «чуждые» нам представления о природе спортивного соревнования. Если и стали будущие матчи советских и канадских хоккеистов очередным великим противостоянием, то уже не столько двух политических систем, сколько двух хоккейных школ, которые стали медленно, но меняться.

В Канаде тоже был всплеск патриотизма. И тоже много говорилось о том, что все-таки хоккей – это канадская игра. Но это по факту уже было не так. Однако на то, чтобы признать за хоккеем интернациональный статус потребовались последующие Серии 1970-х годов.

Окончание следует…

[Николай Озеров]

Сборная СССР

Владислав Третьяк

Михайлов, Петров, Харламов

Валерий Харламов

Фил Эспозито

[Газета.Ru]

http://www.gazeta.ru/sport/2011/11/a_3830050.shtml
Владимир Лутченко о ЦСКА и своей работе в детской школе в Америке



Владимир Лутченко в составе сборной СССР. 1972 год


— 11.11.11 15:03 —

ТЕКСТ: Рустам Шарафутдинов

ФОТО: ИТАР-ТАСС

Участник суперсерии 1972 года, защитник ЦСКА Владимир Лутченко в интервью корреспонденту «Газеты.Ru» рассказал о том, как обстоят дела с подающими надежды игроками в нашей стране, и о пользе прихода в хоккейный ЦСКА Алексея Яшина.

Известный в прошлом защитник ЦСКА, участник суперсерии 1972 года, автор достижения в виде четырех заброшенных шайб в матче одного из турниров на приз «Известий» Владимир Лутченко ответил на вопросы корреспондента «Газеты.Ru».

– Игра ветеранского клуба «Легенды хоккея», за который вы выступаете, часто собирает аншлаги в регионах. Насколько было ощутимо, что на Ходынке во время Кубка легенд арена была полупустой?
– Конечно, хотелось, чтобы зрителей было больше. Скажу, что наш хоккей продолжают помнить – отсюда и аншлаги в различных городах. Почему такого нет в Москве? Все-таки это мегаполис, где полно всяких развлечений. К тому же в столице надо строить больше катков, с удобными подъездами к ним, с нормальной инфраструктурой. Вот хорошая идея есть у ЦСКА построить современный дворец.

В нынешнем уже дыры в потолке видны, а клуб еще и немалую аренду платит за арену.

– В следующем году планируется провести торжества по случаю 40-летия суперсерии. Будете участвовать в матчах с канадскими ветеранами, о которых сейчас говорят?
– Был бы рад сыграть против них вновь. Правда, неизвестно, получится ли: уж очень мало участников тех событий стоят на коньках. Отмечу, что в Канаде те события помнят. Бывало, на улицах меня узнавали и просили автограф. Что тут сказать, в этой стране хоккей – это национальный вид спорта, там трепетно относятся к истории, связанной с такими матчами.

– Вы часто вспоминаете те события?
– Я даже видео не смотрю, поскольку прекрасно все помню «от и до». У меня все перед глазами.

– Сейчас вы по-прежнему работаете в скаутской службе «Нью-Йорк Рейнджерс»?
– Да. Хотел бы отделить понятия скаута и агента, а то у нас часто их путают. Из-за этого я не очень люблю эти иностранные слова. Агент – это тот, кто ведет дела хоккеиста. Я же, говоря по-русски, занимаюсь селекционной работой. Просматриваю матчи нашего чемпионата, преимущественно МХЛ. Смотрю не только защитников, но и игроков других амплуа.

– По сравнению с советским хоккеем много ли сейчас звездочек у нас?
– Конечно, не настолько много, но талантливых ребят хватает, в том числе и из столицы. Здесь вопрос стоит именно в профессионализме отдельно взятого игрока.

В России ведь как? Часто хоккеист начинает получать большую зарплату, и мозги у него затуманиваются: жизнь, мол, удалась.

Ходынка наполнится звездами
На Ходынке в рамках 65-летия отечественного хоккея пройдет Кубок Легенд. В течение трех дней ветераны сразятся между собой в составе четырех столичных команд: ЦСКА, «Динамо», «Спартака»...

А ведь надо постоянно работать, чтобы вырасти в достойного игрока.

– Недавно Евгений Кузнецов говорил, что отказался поехать в североамериканские лиги, поговорив со знающими людьми. В этой связи как считаете, в каком возрасте игрокам лучше уезжать в Америку или Канаду?
– Кузнецов находится в системе «Вашингтона», поэтому я не вправе комментировать его действия. А так, все зависит от желания игрока. Если он настроен поехать и пробиться в НХЛ из низших лиг, то пускай едет. Как правило, в таких ситуациях подсказать ему должен и агент. Вспомните Сашу Радулова: человек твердо захотел играть в Америке, то поднимался по лигам, то опускался, однако в итоге закрепился в НХЛ.

– В свое время вы тренировали в детской школе в Бостоне. Согласились бы сейчас открыть подобную школу в нашей стране?
– Это тяжело. Все-таки возраст уже не тот: с молодыми надо больше заниматься физически. Туда я поехал из-за пресловутого дефолта, и очень мне помог известный по выступлению за олимпийскую сборную США 1980 года вратарь Джим Крэйг. Много было индивидуальных тренировок. Работа тяжелая, включающая в себя катание, ведение шайбы, силовые приемы. Отмечу, что там очень много катков – несколько штук в округе в 5–10 км. Очень сильно развит университетский хоккей. Если попадаешь в университетскую команду, то это дает возможность учиться бесплатно. А ведь обучение там недешевое.

– Не могу не спросить о вашем родном ЦСКА. Как изменилась команда после прихода Юлиуса Шуплера и, относительно недавно, Алексея Яшина?
– Армейцы прибавили в организации, в игре вратарей, защитников. Пришли ряд новых игроков, включая Сергея Широкова, набравшего неплохую форму. Рад, что пришел в команду Леша Яшин. В 90-е годы у молодежи не у кого было учиться, поскольку все наши звезды находились за океаном. Теперь молодые игроки в ЦСКА получили пример того, как профессионально надо относиться к хоккею. Да, Леша уже не такой скоростной, но его голевое чутье сохранилось, и он обязательно после перерыва наберет кондиции.

Положение команд, результаты матчей и другие новости можно посмотреть на странице КХЛ.

[Николай Озеров]

Дружеское рукопожатие
перед началом матча

Шайба снова оказалась
за синой голкипера
канадцев Кена Драйдена

Фил Эспозито (№7) открывает счёт в матче


Красный свет зажигается за
воротами Третьяка после сольного
прохода Питера Маховлича
при игре в меньшинстве

Владимир Петров принимает
поздравления с заброшенной шайбой


Валерий Харламов делает счёт 2:3


Борис Михайлов (№13) подправляет шайбу
в ворота после броска Лутченко

Фил Эспозито обращается к болельщикам
Канады с послематчевой речью



Фил Эспозито на церемонии представления игроков

Владимир Викулов забрасывает победную шайбу для сборной СССР

Хендерсон вырывает победу для профессионалов

И снова Хендерсон забивает решающий гол, который в Канаде до сих пор пишут с большой буквы, так как именно эта шайба спасла
родоночальников хоккея от позора поражения

[Николай Озеров]

http://www.white-bars.org/article/2681
Чт, 2011-03-24 00:02 | July

Эпизод одного из матчей суперсерии 1972 года СССР - Канада. Фото с сайта 1972summitseries.com

Заслуженный мастер спорта двукратный олимпийский чемпион Евгений Зимин рассказал о легендарной Суперсерии 1972 года.

«Суперсерия-72 коренным образом изменила развитие хоккея. Мы знали европейский хоккей, знали заокеанский любительский хоккей, а профессионалов только видели. Расскажу про свои впечатления. Мы прилетели в Канаду на первые 4 матча. Одна только встреча в аэропорту чего стоила. Никакой таможни, никакого получения багажа, клюшек, баулов. Нас сразу же посадили в автобус и с эскортом мотоциклистов повезли в лучшую гостиницу. А на вопрос: «А как же там форма, коньки, клюшки?», нам отвечали: «Не волнуйтесь. Всё будет ожидать вас во дворце, в раздевалках. В лучшем виде». Для нас это было удивительно.

Встречали на правительственном уровне. Такого с нами никогда не было. Сразу сложилось впечатление, что это не та хоккейная Канада, которую мы раньше знали до сих пор. СМИ говорили только об этих играх. Весь остальной мир, как будто бы не существовал. Радио, телевидение, газеты – только о хоккее. Другой жизни в тот момент для канадцев не существовало.

Когда перед началом игры в монреальском Форуме мы выстроились друг напротив друга... Выглядели они очень солидно. После объявления каждой фамилии игрока сборной Канады – овации минуты на три. Лица у многих наших были тогда не радостными и бледноватыми. Скажу честно, было боязно. И игра соответственно также началась. Две быстрые шайбы в воротах Третьяка. А потом был пас Саши Якушева вдоль ворот, и наш первый гол в этой серии. Эта шайба позволила всем нам, игрокам сборной СССР, поверить в то, что мы играем не против суперменов. Мы раскрепостились, сбросили внутреннее напряжение и начали показывать свой хоккей. До сих пор считаю, что мы были тогда сильнее канадцев во многих компонентах игры.

В Канаде итоговые результаты этих встреч вызвали огромный резонанс. Они поняли, что их хоккей не сильнейший в мире. Стали постепенно перенимать все лучшее у нас, а мы, к сожалению, все худшее у них. Они стали прививать в клубах игру в пас, комбинационный стиль. Например, им стало понятно, что, выходя 2 в 1, не обязательно «стрелять с замахом от уха», а достаточно выложить пас партнеру на пустой угол. Надо признать, они быстро перестроились.

«Монреаль» первым взял на вооружение элементы советского хоккея, что и позволило ему в 70-х 4 раза подряд стать обладателем Кубка Стэнли. Но при этом, канадцы ничего не потеряли и своего. Силовая борьба, игра у бортов, давление – все лучшее, что было у них, они бережно сохранили и приумножили. Плюс дисциплина, трудолюбие и исполнительность. В канадском хоккее – это закон. Разгильдяйского отношения там не терпят», – приводит слова Зимина официальный сайт «Спартака».

[Николай Озеров]

Фил Эспозито и Владислав Третьяк.

Бобби Кларк.Период расцвета карьеры в Филадельфия флайерз.