*4226. Жан-Жак Руссо

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/tutoria...e/611-rousseau
177. Руссо– краткая биография

Жан-Жак Руссо (1712-1778) был родом из Женевы и происходил из семьи бедного часовщика. Он не получил правильного образования, и жизнь его с ранней юности была жизнью скитальца и бедняка. Отличаясь до болезненности развитым самолюбием, а также ненормальною подозрительностью и мелочностью в сношениях с людьми, он искал уединения на лоне природы, придав своей любви к последней характер чувствительности, а к своему стремлению к естественности и простоте – значение очень важной добродетели. Его литературный талант был прямо замечательный, и он умел затрагивать в душе читателей такие струны, которые были недоступны самому Вольтеру. Руссо действовал именно не столько на мысль, сколько на чувство, на настроение и высказывал об общественных порядках мысли, гораздо более смелые, нежели Вольтер и Монтескье.

Портрет Жана-Жака Руссо. Художник М. К. Латур

Вообще у Руссо не было их веры в разум и в просвещение, и он даже вооружился против просветителей, в обществе которых чувствовал себя как бы человеком совсем другого мира. Первое сочинение, доставившее известность Руссо, было написано на тему одного литературного общества («дижонской академии»): «Способствовало ли восстановление наук и искусств исправлению нравов?» (1749). Руссо ответил на этот вопрос в том смысле, что наука и искусства только портят людей и даже сами являются лишь следствиями разных пороков. В другом сочинении – «О происхождении неравенства между людьми» он в привлекательных красках изобразил «естественное состояние» людей и первобытную простоту дикарей и высказал мысль, что сознательное существование есть состояние противоестественное, и что человек рассуждающий есть извращенное животное. В этом же трактате он подверг резкому осуждению весь общественный строй цивилизованных народов с его имущественным и сословным неравенством и разными видами несвободы. Руссо особенно стремился к созданию идеала «естественного человека». Посвященный этому вопросу роман его «Эмиль или о воспитании» оказал громадное влияние на развитие педагогических идей. Главная мысль этой книги была та, что нужно прежде всего доверять хорошим инстинктам человеческой природы, не стеснять проявления врожденных способностей и склонностей воспитанника, не учить лишнему и больше развивать характер, чем ум. Придавая важное значение вообще чувству, Руссо хотел, чтобы воспитание было нравственно-религиозным, но тоже в духе деизма; нравственную сторону Евангелия он ставил очень высоко.

Но особенно большое влияние оказал Руссо на историческую жизнь своим политическим учением, изложенным в «Общественном договоре» (1762). Исходным пунктом является здесь, как у Гоббса и Локка, естественное состояние, из которого люди выходят посредством договора между собою. Локк находил нужным, чтобы человек при этом не терял личной своей свободы, но Руссо пошел по стопам Гоббса, требовавшего поглощения гражданина государством; в этом отношении Руссо резко отличался и от Монтескье. Но у Гоббса люди отказываются от своей воли в пользу правительства, тогда как у Руссо – в пользу всего народа, который и сохраняет непосредственно за собою всю верховную власть, поручая правительству лишь приведение в исполнение предписаний общей воли народа. Каждый отдельный человек, теряя личную свободу, делается у него частью самодержавного народа, и, в противность Монтескье, Руссо не допускает ничего, что могло бы ограничивать эту власть: народ сам должен у него законодательствовать, а не через выборных представителей, и никакого разделения властей не должно быть. Самодержавный народ у Руссо устанавливает даже гражданскую религию (тоже деистическую), изгоняя тех, которые не желают ей подчиниться, и прямо казня смертью всякого, кто ведет себя несогласно с её требованиями. Главная цель Руссо – равенство граждан во власти, хотя у него оно и делалось, в сущности, равенством в полной несвободе отдельного гражданина перед самодержавным народом.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/philoso...usso-sravnenie

Жан-Жак Руссо (1712 – 1778) занимал совершенно особое место среди писателей XVIII в. и равным образом оказывал на современников и на ближайшее потомство совсем особое влияние. И с Вольтером, и с Монтескье у него было мало общего, с первым – в характере и философском миросозерцании, со вторым – в методе политического мышления и в политических воззрениях. Вольтер – человек рассудка, оружием которого была злая и колкая насмешка, Руссо – человек душевных эмоций, смотревший на мир Божий совсем иными глазами, чем фернейский философ. В сравнении с реалистом Вольтером, бодро смотрящим на окружающую действительность, Руссо является мечтателем, на котором болезненно отзывается разлад этой действительности с идеалом и у которого несовершенства жизни вызывают не смех или негодование, а угнетенное состояние духа, выражавшееся в страстной, хотя вместе с тем и чисто риторической декламации.

И Вольтер, и Руссо были деисты, но их деизм имел различный характер: «естественная религия» одного была чисто рассудочная, у другого, наоборот, она удовлетворяла известной потребности сердца и получала оттенок сентиментальности. Своей задачей Вольтер поставил «освобождение человеческого ума», и потому он высоко ценил просвещение своего века, которое, напротив, встретило в лице Руссо страстного обличителя, так как для него все успехи ума были ничто в сравнении с огорчавшим его падением «добродетели». Далее, Вольтер лишь вскользь затрагивал социальные и политические вопросы, а они-то и были одним из любимых предметов Руссо: в последнем отношении он стоит ближе к Монтескье, с которым другими сторонами он так резко вообще расходился. У Вольтера была некоторая доля презрения к непросвещенной черни, тогда как Руссо, сам вышедший из народа, наоборот, идеализировал этот народ, противополагая ему культурные классы общества, как тронутые порчей цивилизации: защита трудящегося люда была даже одною из наиболее сильных по своему действию на умы тем Руссо. С Вольтером он сходился в том, что, подобно ему, интересовался вопросами чисто индивидуального существования, сравнительно мало занимавшими Монтескье, писателя политического по преимуществу. Руссо даже обратил особое внимание на вопросы воспитания и образования, создающих человеческую личность, и здесь он положительно превосходил Вольтера. Известно, какое громадное влияние имели в свое время педагогические воззрения Руссо.

Еще более, как было уже замечено, интересовался Руссо вопросами общественными, и в данном отношении он пошел гораздо далее не одного Вольтера, но и Монтескье. Вольтер, так сказать, всецело принимал существовавшую в его время форму государства и общества и из внешних учреждений нападал главным образом лишь на одну церковь. Монтескье стоял уже в оппозиционном отношении к абсолютизму, который отождествлялся у него с деспотизмом, но он не скрывал своих аристократических стремлений и прямо отстаивал сословный строй общества. Наоборот, Руссо нападает как раз на этот самый строй, находя его несправедливым, и не только проповедует политическое равенство, но и высказывает такие идеи, которые позволили социальным реформаторам XIX века видеть в нем одного из своих предшественников. Аристократизм Монтескье сказался на его сочувствии к старой феодальной монархии и к дворянским привилегиям; Руссо – страстный противник всякого неравенства, и его идеалом является не английская конституция, которой восхищался свободолюбивый Монтескье, а античная демократия, не считавшаяся автором «Духа законов» за свободное государственное устройство. И свободу оба эти политические писателя понимали различным образом: один – более в новом смысле индивидуальной свободы, для ограждения которой от правительственного произвола он придумывает свою систему одна от другой отделенных и одна другую сдерживающих властей, предупреждая, что «не нужно смешивать свободу народа с властью народа»; другой же – именно исходя из такого смешения понятий, т. е. беря свободу в античном смысле и создавая в своем представлении государство, вполне поглощающее личность, подобно государству Гоббса.

Политическая теория Руссо была целиком построена на совершенно отвлеченных идеях. Можно сказать, что ни на чьем мышлении так характерно не отразился рационализм XVIII в., как на мышлении именно Руссо, и наоборот, если кто из политических писателей прошлого столетия менее других был рационалистом и более, чем кто-либо, пытался строить политическую теорию на данных исторического опыта, так это был как раз автор «Духа законов». И по направлению своего ума, и по характеру своего образования Руссо, наоборот, менее всего был способен к историческому пониманию действительности, составляющему сильную сторону Монтескье. Последний был одним из ученейших людей своего времени, систематически и в течение многих лет собиравшим материал для своего капитального труда, а Руссо в сущности был самоучкой, хватавшим знания на лету и приступавшим к работе не с готовым запасом фактического материала, а с предвзятою идеей, требовавшей только логического развития. Как ни несходны были, однако, между собою оба писателя, они действовали в одном направлении, проповедуя, что законодательная власть во Франции должна быть взята из рук короля, и что за королем должно было бы быть оставлено лишь значение власти исполнительной. В политическом вопросе Монтескье и Руссо расходились между собою, как представители либерализма и радикализма, но оба они являлись противниками абсолютизма.

Руссо оказывал могущественное влияние на современников: страстный тон его речи, столь несхожий с холодным сарказмом Вольтера или спокойной иронией Монтескье; его настроение, невольно подчинявшее себе чувство читателя, тогда как Вольтер и Монтескье действовали больше на один ум; его умение затрагивать самые больные стороны индивидуальной и социальной жизни в то время, как Вольтер и Монтескье или касались менее захватывающих общий интерес вопросов, или рассматривали их в более спокойном тоне; самый демократизм Руссо, наконец, в обществе, в котором плебейские элементы начинали играть уже более видную роль, – вот что, собственно говоря, создавало для Руссо то влиятельное положение, какое он занял среди писателей XVIII в. Одним словом, Вольтер был философ, Монтескье – политик, а Руссо прежде всего моралист, а ведь вопросы морали всегда больше привлекают к себе людей, чем вопросы знания и вопросы политики. Предметом размышлений Руссо, как и у родоначальников гуманизма, был прежде всего сам человек; с первыми гуманистами, можно сказать, Руссо разделяет нерасположение к отвлеченной метафизике и к теоретическому естествознанию, несмотря на то, что он сильно любил природу и доводил свое субъективное отношение к ней до чувствительности, но он не разделял зато с гуманистами их социального индифферентизма.

Как моралист, Руссо не ограничивал этической сферы одною индивидуальною жизнью: с этической точки зрения он рассматривал и само гражданское общество, подходя к нему не с вопросом, что такое оно есть, а чем оно должно быть. Сила Руссо и заключалась в его моральном и социальном идеализме, действовавшем не на единичные умы, склонные к философии или к политике, но и на ту большую публику, которая ищет прежде всего ответов не на вопросы отвлеченного знания и не на вопросы высшей политики, а на вопросы о том, в чем заключается назначение человека и как люди должны жить между собою. Настроение Руссо передавалось в тоне его сочинений, – то страстном, то задушевном, то элегическом, но всегда убежденном; способствовала распространению его сочинений и внешняя форма, которою он владел в совершенстве, и, быть может, между прочим, помогала успеху даже та самая риторика, какую мы встречаем во всем, что было им написано.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/philoso...an-zhaka-russo
Рассматривая причины морального влияния одной личности на целое общество и давая её характеристику, мы вообще должны отвлекать свое внимание от логических противоречий, обнаруживаемых более пристальным изучением воззрений данной личности, и не должны касаться проявлений её характера в жизни. Привычка к анализу читаемого, а тем более к анализу, лежащему в основе научного изучения, вообще весьма мало развита в больших кругах читателей, обыкновенно воспринимающих лишь то, что поражает их воображение или что наиболее соответствует их собственному настроению, а кроме того автор в книге и человек в жизни – далеко не одно и то же. В настоящее время критиковать Жана-Жака Руссо очень легко, так как многие его воззрения суть совершеннейшие парадоксы, между отдельными его взглядами встречаются противоречия, в его сочинениях довольно-таки много риторики, а в чувствах его немало напускного, в личном же его характере есть черты крайне несимпатичные, в лучшем случае объясняемые его болезненностью. Руссо нужно, наоборот, рассматривать в его исторической обстановке, а не лицом к лицу с отвлеченною критикою, которая, обобщая слабые стороны его ума, образования, таланта и характера, пожалуй, легко могла бы прийти к тому выводу, что Жан-Жак Руссо был только софист-самоучка и ритор-неудачник.

Далее, историки и биографы нередко в оценке исторического значения и характеристике того или другого деятеля исходят из рассмотрения его духовных свойств, тогда как в подобных случаях объяснение влияния, оказанного им на современников, нужно искать прежде всего в идеях, носителем которых он был. Не всегда самые умные, самые нравственные и самые сильные по характеру люди занимают наиболее влиятельное положение в обществе. Очень даже часто человек только потому выдвигается вперед и оказывает влияние на общество, что с особою убежденностью, страстностью и силою высказывает идеи, которые должны быть встречаемы с наибольшим сочувствием в данном обществе. С Жан-Жаком Руссо так именно и случилось: в известных социальных слоях, в которых уже сильна была политическая и социальная оппозиция против абсолютизма и привилегий, идеи свободы и равенства, проповедником которых он сделался, должны были найти особенно сочувственный прием, тем более, что свобода являлась у Руссо без сословных привилегий, сопровождающих ее у Монтескье, и равенство представлялось не только, как равенство перед законом, но и как равенство во власти: как теория Монтескье льстила аристократическим стремлениям, так теория Руссо подходила к настроению буржуазии.

Как проповедник новых политических и общественных идей, Руссо был таким же теоретическим предвестником французской революции, как и другие писатели XVIII в.; он был даже первым между ними по своему сильному и многостороннему влиянию на деятелей революции и на общество той эпохи. Но он же, с другой стороны, является, и предместником той реакции, которая наступила после революции против всего XVIII века. «Будучи, – говорит Морлей, – первым открыто революционным мыслителем в политике, он вместе с тем был самым горячим реакционером в религии. Его влияние отразилось не только на Робеспьере, но и на Шатобриане, не только на якобинцах, но и на католицизме реставрации. Таким образом, он более, чем кто-либо другой, дал направление первым эпизодам революции и дал свои силы первому эпизоду реставрации».

Это замечание одного из лучших авторов, дававших характеристику Руссо, можно обобщить. Одною из характерных черт философии XVIII века, является её культурный оптимизм, на почве которого выросла идея прогресса: золотой век еще впереди, и человечество, руководимое просвещением, шествует к этому золотому веку. Напротив, для Жан-Жака Руссо времена блаженства были далеко позади, в первобытном «естественном состоянии»; просвещение же в его глазах прямо являлось злом. Основною мыслью всего философствования Руссо было возвращение к естественному состоянию, когда человек был будто бы невинен и наивен, и во имя этого возвращения он объявлял войну разуму, ставя на его место чувство, которое вообще играет первую роль в его философии. Руссо, в соответствии со своим личным характером, заменял здравое и положительное философское мышление, представителями которого было большинство писателей этого века, чувствительностью, так сильно действовавшею на современных ему читателей. В его особом способе решать жизненные вопросы заключалась одна из приманок философии Жан-Жака Руссо для громадного большинства читателей, но в то же время он шел вразрез с умственными стремлениями, бывшими в ходу в XVIII в. и ставившими на первый план здравый смысл, а не чувство.

Таким образом, политический революционер был культурным реакционером. В последнем отношении он ближе подходил к массе общества, жившей более эмоциями, чем рассудком, и эта масса лучше его понимала, чем кого-либо другого из писателей XVIII в., все-таки ушедших от неё далеко вперед. Жан-Жак Руссо ставил перед глазами своих современников новые политические цели, но не только не научал их новым умственным методам, а прямо, наоборот, поддерживал в них привычку жить не столько рассудком, сколько чувством. Своей проповедью он, несомненно, возбуждал благородные чувства, вызывал интерес и сострадание со стороны обеспеченных классов к оскорбленным и униженным, и указывал обществу на новые задачи в этой области. Но вместе с тем почти исключительное развитие чувства было реакцией против той умственной дисциплины, которую создавала философия XVIII в., тем более вдобавок, что метод рассуждений Руссо был как раз наиболее рельефным проявлением того, что составляло самую слабую сторону в мышлении XVIII столетия, рассматриваемом с точки зрения теперешних наших требований научности. В век развивавшейся критики Руссо был наиболее догматиком, дававшим абсолютные решения самых жгучих вопросов жизни на основании чисто логических построений и заставлявшим верить в непреложную истинность этих решений. Такова общая суть его характеристики. В этом и заключалась его сила над умами современников, но в этом же заключалась и слабая его сторона: настроение заступало место понимания.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/philoso...oe-soderzhanie

В 1749 г. академия города Дижона предложила на тему конкурсного сочинения вопрос исторический: способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов? Но Руссо, принявший участие в конкурсе и выигравший его, превратил этот вопрос в вопрос философский. Ответ, данный им, был отрицательным, и в этом и заключалась вся его оригинальность. Появление в печати рассуждения Руссо о науках и искусствах произвело сильную сенсацию в обществе и вызвало немало возражений, из которых одно принадлежало польскому королю Станиславу Лещинскому; Руссо на некоторые возражения отвечал, по возможности смягчая и умеряя резкости своей брошюры.

Вопрос Дижонской академии как нельзя более отвечал складу ума Руссо и его тайным думам. Он сам рассказывает в своей «Исповеди» с обычным преувеличением своих душевных волнений, как поразил его вопрос о влиянии наук и искусств на нравы, когда он однажды случайно прочитал в газете объявление о дижонской теме. Руссо рассказывает, что на него внезапно нашло что-то вроде вдохновения, совершенно его опьянившее, что от волнения он залился слезами, сам того не замечая, и что если бы он мог записать хотя бы лишь четвертую часть тех мыслей, которые в беспорядке пронеслись в его голове, то он с очевидностью для всех доказал бы все противоречия в наших учреждениях, портящих человека, существо по природе своей, однако, доброе. Выходом в свет первого рассуждения Руссо на тему дижонской академии открывается период его широкой литературной известности.

О содержании произведения «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов» лучшее понятие могут дать некоторые отдельные его места.

Руссо приступил к своему предмету, как моралист, обличающий испорченность своих современников. Но откуда же происходит порча нравов? «Где, – говорит Руссо, – нет никакого следствия, нет надобности и искать причину, но здесь следствие очевидно: это – настоящее развращение, и наши души портились по мере того, как наши науки совершенствовались. Быть может, скажут, что это лишь несчастье нашего времени. Нет, господа: бедствия, причиняемые нашим пустым любопытством, столь же стары, как мир... Всегда можно было видеть, как добродетель убегала по мере того, как светоч наук и искусств восходил над нашим горизонтом, и это явление наблюдалось во все времена и во всех местах».

Образованным нациям Руссо противополагает «небольшое число народов, которые, будучи предохранены от этой заразы пустых знаний, своими доблестями создали собственное счастье и послужили примером для других народов». Таковы были персы, скифы, германцы времен Тацита и сами римляне «во времена своей бедности и невежества». Руссо приводит далее разные примеры в доказательство того положения, что «роскошь, распущенность и рабство были всегда наказанием за наши надменные усилия выйти из счастливого неведения (l'heureuse ignorance), в которое нас поставила вечная мудрость... «Народы, – восклицает Руссо, – узнайте раз навсегда, что природа хотела вас предохранить от науки, как мать вырывает опасное оружие из рук своего ребенка, что каждая скрываемая ею от вас тайна есть какое-либо зло, от которого она вас оберегает, и что тот труд, с каким дается вам наука, должен считаться одним из самых значительных её благодеяний!» Руссо ссылается также на старинное сказание, перешедшее из Египта в Грецию, по которому изобретателем наук было божество, враждебно относившееся к спокойствию людей. «Науки и искусства, – продолжает он, – обязаны происхождением нашим порокам»: астрономия – суеверию, красноречие – честолюбию, ненависти, лести и лжи, геометрия – жадности, физика – пустому любопытству и т. д., и «такое низкое происхождение (le défaut de leur origine) наук особенно ярко отражается на их предметах. Что стали бы мы делать с искусствами без роскоши, их питающей? Без людской несправедливости к чему служило бы правоведение? Что сталось бы с историей, если бы не было тиранов, войны, заговорщиков?... Если науки пусты по предметам, которые себя ставят, то еще более они опасны по своим следствиям. Рожденные праздностью, они в свою очередь ее питают, и непоправимая потеря времени есть первый ущерб, какой они наносят обществу... Ответьте мне, знаменитые философы, вы, благодаря которым мы знаем, каким образом тела взаимно притягиваются в пустом пространстве, каковы в обращениях планет отношения пройденных пространств к временам... ответьте мне, говорю я, вы, от кого мы получили столько возвышенных знаний: если бы вы не научили нас ни одной из этих вещей, разве нас от этого стало бы меньше, разве бы мы хуже управлялись были, менее грозны, не так процветали бы или сделались бы порочнее?» Если уж работы наиболее просвещенных ученых, по мнению Руссо, бесполезны, то произведения «неизвестных писак и праздных литераторов» прямо вредны. Без них, считает Руссо, «нравы были бы здоровее и общество пользовалось бы большим спокойствием. Но эти пустые и легкомысленные говоруны приходят со всех сторон, вооруженные своими пагубными парадоксами, подкапывая основы веры и уничтожая добродетель. Они встречают презрительными улыбками старые слова – отечество и вера и пользуются своими талантами и своей философией в целях истребления и унижения всего, что только есть самого священного между людьми».

Уже здесь мы встречаемся у Руссо с идеализацией естественного состояния – идеей, которая красной нитью проходит через большинство его последующих работ. «Нельзя, по его словам, размышляя о нравах, не вызывать в своем уме образ простоты первобытных времен. Глаза постоянно обращаются к прекрасному берегу, украшенному рукою одной природы, и сожалеешь, что от него удаляешься». В другом месте Руссо ставит вопрос, «откуда же происходят бедствия человечества, как не от пагубного неравенства, введенного между людьми отличием талантов и унижением добродетелей. Вот самое очевидное действие нашего учения и самое опасное из его следствий. О человеке более не спрашивают, честен ли он, но есть ли у него таланты, и не спрашивают о книге, полезна ли она, но хорошо ли она написана. Награды расточаются остроумию, а добродетель остается без почета... У нас есть физики, геометры, химики, астрономы, поэты, музыканты, живописцы, но у нас нет более граждан, а если и есть еще граждане, рассеянные по нашим покинутым деревням, то они там погибают в бедности, презираемые всеми». Руссо думает, что если только потомки наши «не будут безумнее нас, они возденут руки к небу и с горечью в сердце своем скажут: «всемогущий Боже, держащий в деснице своей все души наши! освободи нас от просвещения и гибельных искусств наших отцов и возврати нам невежество (l'ignorance), невинность и бедность, – единственные блага, способные создать наше счастье и имеющие цену пред лицом Твоим!» Рассуждение Руссо о порче нравов, приносимой цивилизацией, оканчивается таким воззванием к добродетели: «о, добродетель, возвышенная наука простых душ! Нужно ли столько труда и подготовки, чтобы тебя познать? Разве твои правила не начертаны во всех сердцах? Разве не достаточно для усвоения твоих законов уйти в самого себя и прислушиваться к голосу совести, когда умолкают страсти? Вот истинная философия, сумеем же довольствоваться ею!»...

Нельзя было более принципиально вооружиться против научного образования. Если Руссо, как моралист, и высказывал немало горьких истин просвещенному обществу своего времени, если впоследствии он и смягчал свою мысль, доказывая даже, что истребление наук лишь привело бы к еще худшему варварству, если в своем ответе польскому королю, а еще больше во втором своем рассуждении («О происхождении неравенства между людьми») он и винит в общественном зле уже не сами науки и искусства, а неравенство, установившееся в гражданском состоянии, то все-таки в произведении «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов» выразилось вполне его отношение к научному образованию, его протест не против одной пустоты и испорченности светского общества, но и против господства ума во всей духовной жизни эпохи, его нерасположение к направлению, принятому умственным движением XVIII века, его симпатия к инстинктивной жизни населения заброшенных деревень и идеализированного первобытного состояния. Все это мы найдем и во втором его рассуждении – о происхождении неравенства между людьми.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/philoso...oe-soderzhanie
Когда академия города Дижона в 1754 г. предложила на конкурс свою вторую тему – о происхождении неравенства между людьми, Руссо тем более должен был за нее ухватиться, что уже в первом рассуждении одним из наиболее опасных следствий образования он поставил неравенство, возникающее из того, что талант предпочитается добродетели, а в ответе польскому королю уже объявил неравенство источником всех общественных зол: от него произошло богатство, от богатства – роскошь и праздность, а уже от последних – науки и искусства.

Исходным пунктом трактата Жана-Жака Руссо «О происхождении и основаниях неравенства между людьми» служит положение о равенстве всех людей по естественному праву, ибо если по природным свойствам или возрасту и существуют неравенства в естественном состоянии, то здесь они еще не влекут за собою тех последствий, каковыми являются богатство, почести и власть. В этом сочинении Руссо сделал попытку изобразить первобытное состояние людей и возникновение гражданского общества: все его симпатии на стороне первого, а второе рисуется, наоборот, как какое-то падение, как утрата человеком его первоначального блаженства, соединенного с жизнью лишь одною животною стороною людской природы и одними естественными ощущениями и инстинктами, – в естественном состоянии все добродетели, в гражданском – одни пороки!

По мнению Руссо, от животных человек отличается не столько разумом, сколько свободной волей, да способностью к совершенствованию, которую Руссо считает, однако, источником всех бедствий рода человеческого: без этой роковой способности человек вечно пользовался бы «спокойными и невинными днями» первобытного состояния. Само сознательное существование (état de réflexion) казалось Руссо противоестественным, и человек, который рассуждает – извращенным животным (un animal dépravé). В трактате о происхождении неравенства Руссо в таких чертах и такими вдохновенными красками изображал жизнь первобытных людей, еще мало отличавшихся от животных, и жизнь современных нам дикарей, что Вольтер, прочитав этот трактат, пожелал в шутку стать на четвереньки и убежать в лес.

«Первый, – говорит Руссо, объясняя возникновение общества, – первый, кто, огородив кусок земли, выдумал назвать его своим и нашел таких простаков, которые ему поверили, был истинным основателем гражданского общества. Сколько преступлений, сколько войн, сколько убийств, сколько бедствий и ужасов отвратил бы от человеческого рода тот, кто, вырвав шесты и засыпав канаву, закричал бы себе подобным: берегитесь слушать этого обманщика! вы погибли, раз вы забудете, что плоды принадлежат всем, а земля никому»... «Пока, – читаем мы несколько далее, – люди довольствовались грубыми хижинами, пока они пользовались, как одеждой, звериными шкурами, сшиваемыми при помощи рыбьих костей, украшали себя перьями и раковинами, расписывали свое тело разными красками... словом, пока они предавались работам, которые могли делаться одним человеком, и довольствовались искусствами, не требовавшими соединения многих рук, они жили свободными, здоровыми, добрыми и счастливыми, насколько были к этому способны от природы, и продолжали пользоваться прелестью независимых взаимных отношений; но лишь только один человек почувствовал нужду в другом, лишь только стали примечать, что хорошо одному располагать пищею для двоих, равенство исчезло, водворилась собственность, обширные леса превратились в веселые поля, которые нужно было теперь орошать потом людей и на которых вскоре увидели всходы рабства и нищеты, возраставшие вместе с посевами хлеба».

В числе следствий такого переворота, создавшего неравенство богатых и бедных, Руссо указывает на всеобщую войну и необеспеченность, когда, наконец, «богатый, вынужденный необходимостью, создал самый обдуманный, какой только когда-либо приходил в человеческую голову, план – употребить в свою пользу силы как раз тех людей, которые на него нападали, превратить в своих защитников прежних противников, внушить им иные правила и дать им другие учреждения, которые были бы настолько же для него благоприятны, насколько, наоборот, было против него естественное право». И вот Руссо вкладывает богачу в уста такого рода слова: «соединимся, чтобы защищать слабых от притеснений, обуздывать честолюбцев и обеспечивать за каждым то, что ему принадлежит; установим правила правосудия и мира, с которыми все должны были бы сообразоваться... Соединим свои силы в одной высшей власти, чтобы она нами управляла на основании мудрых законов, охраняла и защищала всех членов союза, отражала общих врагов и поддерживала между нами общее согласие». Но, думает Руссо, выгодную сторону соединения увидели все, а то, что можно было обратить во зло, предусмотрели лишь те самые люди, которые могли извлекать выгоды как раз из опасной стороны союза, утверждавшего и освящавшего неравенство. «Таково было или должно было быть происхождение общества и законов, приготовивших новые путы для слабого и давших богатому новые силы, безвозвратно разрушивших естественную свободу, установивших навсегда закон собственности и неравенства, сделавших неоспоримое право из ловкого захвата и подчинивших навеки ради выгоды нескольких честолюбцев весь род человеческий труду, рабству и нищете».

Затем Руссо говорит о происхождении правительства. Внутренние беспорядки в рождавшемся обществе принудили людей «вручить отдельным лицам опасный залог общественной власти» с обязанностью блюсти за тем, чтобы постановления народа приводились в исполнение. Конечно, «народы поставили над собою начальников для охраны своей свободы, а не для своего порабощения», и первые начальники были выборными, но потом установилась наследственность должностей в пользу богатых и знатных, которые и стали пользоваться своею властью произвольно. Мрачными красками описывает Руссо последствия установления гражданского общества и так резюмирует свою общую мысль: «следя за развитием неравенства во всех этих переворотах, мы увидим, что установление закона и права собственности было первым шагом, учреждение начальства (magistrature) – вторым, а третьим и последним – превращение законной власти во власть произвольную, так что в первую эпоху было узаконено существование богатых и бедных, во вторую – различие между сильным и слабым, а в третью – положения господина и раба, т. е. высшая ступень неравенства и предел, до которого доходят все другие неравенства». Общий вывод Руссо тот, «что законам природы противоречит состояние, при котором возможно, чтобы ребенок повелевал старцу, глупец управлял мудрым, и чтобы небольшая часть людей утопала в изобилии, когда голодная масса нуждается в самом необходимом».

Сочинение «О происхождении неравенства между людьми», к которому, как к произведению публицистическому, конечно, менее всего можно прилагать мерку научного исследования или философского рассуждения, произвело весьма сильное впечатление на современников. Хотя дижонская академия на сей раз отказала Руссо в первой премии, это не помешало автору издать свой труд, и слава его поднялась еще выше прежнего. Если в первой диссертации Руссо явился, так сказать, культурным реакционером, то во второй, не сходя с занятой раньше позиции, он выступил уже в роли политического революционера и даже предшественника социалистов, хотя сам он и не распространял свой принцип политического равенства на экономическую сферу. Своим рассуждением о происхождении неравенства Руссо, кроме того, создал как бы противовес тому положительному методу исследования в политических науках, который был введен «Духом законов» Монтескье. В научном отношении это был шаг назад, потому что, вместо собирания фактов, как первого условия научной работы, Руссо, так сказать, рекомендовал чистую идеологию, и, например, под его влиянием аббат Мабли (1709 – 1785), сначала изучавший политику по научному методу Монтескье, стал, как сам он выражается, «для уяснения себе обязанностей законодателя заглядывать в тайники своего сердца и изучать свои чувства».

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/philoso...hanie-i-analiz
Самое главное сочинение Жан-Жака Руссо – «Общественный договор» («Contrat social»). Это весьма важный для уразумения духа философии XVIII века политический трактат: он может служить образцом того чисто рационалистического и абстрактного отношения к обществу, которое характеризует мысль той эпохи. С другой стороны, он имел громадное влияние на политическое воспитание французского общества, и идеи этого трактата сделались руководящими принципами революции, особенно во втором фазисе её развития.

В самом деле, основа «Общественного договора» чисто рационалистическая. «Человек, по Руссо, рождается свободным, но везде он в цепях», а общественный порядок «не дается природой, следовательно, он основан на соглашениях (conventions), потому весь вопрос в том, чтобы узнать, в чем заключаются эти соглашения». Свободнорожденный человек, из отвлеченного понятия о котором исходит Руссо, является у него вместе с тем существом преимущественно разумным. Руссо не принимает в расчет ни тех отношений зависимости человека от других людей, среди которых человек является в свет, ни того обстоятельства, что далеко не все люди поступают разумно, и что вообще не один разум руководит человеческими поступками. Как раз самые ревностные преследователи Руссо действовали впоследствии, руководимые прежде всего страстью. Взяв за исходный пункт своего рассуждения в «Общественном договоре» отвлеченную личность, а не реального человека, Жан-Жак Руссо думал, однако, что он берет людей таковыми, каковы они на самом деле, и даже особенно ставил это на вид читателю. И вот у него люди, эти вполне разумные существа, совершенно сознательно и вполне добровольно вступают в союз на основании взаимного договора, а затем и государство является именно таким союзом, имеющим своею целью общее благо, которое, по Руссо, не только для всех одинаково, но и всеми одинаково понимается.

Учение о договорном происхождении государства существовало ранее Руссо: за целое до него столетие Гоббс уже отрицал общежительную природу человека, признававшуюся древними, а из новых, например, Гроцием (appetitus societatis), но зато Руссо совершенно по-своему понял содержание этого договора, не говоря уже о том, что у него речь идет уже не о договоре между правительством и народом, о котором учили кальвинистские и индепендентские писатели XVI и XVII вв.; Руссо даже совершенно отрицал подобный договор. В силу изначального договора у него создается верховная власть народа (souveraineté du peuple), и хотя опять-таки в учении о народовластии Руссо имел многочисленных предшественников в средние века и в новое время, тем не менее и тут он особенным образом понял идею, превратив прежнее, чисто идеальное представление прямо в какую-то реальную величину, так как у него вся совокупность народа является как бы единственной инстанцией, определяющею всю будущую деятельность государства. Содержание самого общественного договора у Руссо выражено в следующих словах: нужно «найти такую форму соединения (association), которая защищала бы и охраняла всею своею общею силою личность и имущество каждого своего члена (associé) и посредством которой каждый, соединяясь со всеми, повиновался бы, однако, лишь самому себе, оставаясь столь же свободным, как и раньше». Другими словами, по Руссо, человек должен был бы сохранять в государстве всю свободу естественного состояния. Но в той же самой главе, где дана приведенная формула, основным условием общественного договора считается «совершенное отчуждение личностью всех своих прав в пользу общества» (l'aliénation totale de chaque associé avec tous ses droits à toute la communauté) и притом отчуждение без каких бы то ни было ограничений (sans réserve), ибо, поясняет Руссо, «если бы у частных лиц оставались какие-либо права, то ввиду отсутствия высшего трибунала, который мог бы разрешать споры между ним и обществом (le public), каждый, будучи некоторым образом собственным судьей, скоро вообразил бы себя и судьей всех». Руссо думает, впрочем, что «когда каждый отдает себя в распоряжение всех, он в сущности не отдается никому». «Раз, – рассуждает он еще, – носитель верховной власти (le souverain, т. е. народ) состоит из образующих его частных лиц, у него нет и быть не может интересов, противоположных их интересам, и, следовательно, нет надобности, чтобы верховная власть была обставлена гарантиями со стороны подданных, ибо невозможно, чтобы тело захотело вредить всем своим членам» (как будто большинство не могло бы нарушать прав меньшинства или единичных лиц). Во всяком случае, индивидуальная свобода в государстве Руссо ничем не обеспечивается.

Далее, прежние учения о народовластии оставляли за правительством самостоятельное значение, но в «Общественном договоре» Руссо суверенитет народа понимается не в смысле первичной основы власти, а в смысле самого непосредственного ею пользования, и державный народ, как совокупность всей массы граждан, проявляет непосредственно законодательную власть. У Гоббса народ передает абсолютную власть над собою правительству, у Руссо, наоборот, эта власть сохраняется всецело за народом. По определению, данному в «Общественном договоре», эта верховная власть народа неотчуждаема, неделима, непогрешима, неограничима. Вот как сам Жан-Жак Руссо говорит обо всем этом. «Верховная власть, будучи лишь проявлением (exercice) общей воли, никогда не может быть отчуждаема, и государь (le souverain, т. е. носитель верховной власти, а у Руссо это весь народ), как существо собирательное (être collectif), может быть представляем только самим собою: власть (le pouvoir) может еще передаваться, но не воля... По той же причине, по которой верховная власть неотчуждаема, она и неделима, ибо воля есть, общая или её нет, т. е. она есть воля всего народа или его части». Руссо делает здесь примечание такого рода: «для того, чтобы воля была общей, нет надобности, чтобы она всегда была единодушна, но необходимо, чтобы все голоса были сосчитаны»; но вообще определение «общей воли» у него очень неясно, и если он отличает ее (la volonté générale) от «воли всех» (la volonté de tous), то он все-таки не показывает, каким образом может возникнуть общая воля там, где существуют разные классы, партии и частные интересы, образующие неодинаковые воли. «Общая воля, – продолжает он в «Общественном договоре» далее, – всегда права и постоянно стремится к общественной пользе... Народ всегда желает собственного блага; но не всегда его видит: никогда нельзя подкупить народ, но его можно обмануть, и лишь тогда кажется, будто он желает того, что дурно». «Как природа, наконец, дает каждому человеку абсолютную власть над всеми его членами, общественный договор (le pacte social) дает политическому телу над всеми его членами такую же абсолютную власть, и она-то, направляемая общею волею, носит название верховной власти».

Одним словом, государственный абсолютизм, отдаваемый Гоббсом правительству, «Общественный договор» Руссо переносит на весь народ: свободу народа он смешивает с властью народа, а равенство понимает не в смысле равенства гражданских прав, а в смысле равенства во власти.Целью равенства у Руссо является не пользование личною свободою и индивидуальными способностями, а непосредственное участие во власти, т. е. лишь бы все были равны во власти, а там пускай последняя будет беспредельна, как бы Руссо при этом ни оговаривался в том смысле, что общая воля, руководимая разумом, и потребовать не может, чтобы на личность были наложены бесполезные цепи.

Между прочим, в самом конце «Общественного договора» есть глава о гражданской религии. Руссо находит, что христианство, отвлекая сердца людей от всего земного, отрывает их и от государства, – и потому считает необходимым, чтобы верховная власть установила чисто гражданское исповедание веры с правом изгнания из государства всякого, кто не станет верить в её заповеди, как человека непригодного к общественной жизни, а «если, – продолжает Руссо, – кто-либо, публично признав догмат этой религии, будет вести себя так», как будто он в них не верит, то он должен быть наказан смертью, как человек, который совершил величайшее преступление, солгав перед законами». В число догматов этой религии (вера в Бога, в бессмертие души, в загробное воздаяние и в святость общественного договора и законов) Руссо включает запрещение нетерпимости, и тот, кто верит, что вне церкви нет спасения, по его мнению, должен быть прямо изгоняем из государства. Враг нетерпимости, Руссо не замечает, как он сам вводит нетерпимость в свою государственную религию. Таким образом, его политическая теория, проповедуя самое широкое народовластие, соединяет последнее, в сущности, с отрицанием индивидуальной свободы.

Эта теория «Общественного договора» существенным образом отличается от учения Монтескье. Автор «Духа законов» признает за народом право участия в законодательстве, но в форме представительства и под условием разделения властей; наоборот, Руссо был сторонником непосредственного народовластия и неограниченности государственной власти античных республик. Монтескье отказывался признавать чистые демократии древнего мира свободными республиками, но на политическом мышлении Руссо, как и на других политических писателях эпохи сильно сказывалось влияние именно классических образцов, и та самая Англия, которая автором «Духа законов» ставилась в пример свободного государственного устройства, у Руссо и у других политиков того же направления (например, у Мабли) являлась, наоборот, примером, которого следует остерегаться. «Верховная власть, – говорит Руссо в «Общественном договоре», – не может быть представляема», а потому «депутаты народа не могут быть его представителями, ибо они – только его приказчики (commissaires), не имеющие права делать окончательных постановлений. Всякий закон, не утвержденный непосредственно народом, не имеет силы; это и не закон вовсе. Английский народ воображает себя свободным и глубоко заблуждается: он свободен лишь во время выборов в парламент, но едва только выборы кончаются, он делается рабом, он ничто. В короткие минуты своей свободы он пользуется ею так, что вполне заслуженно ее теряет». Кроме того, признавая неделимость верховной власти, Руссо вооружается в «Общественном договоре» против известного учения Монтескье о разделении властей. Наши политики, говорит Руссо, «делают из суверена существо фантастическое, как бы составленное из разных кусков, как если бы они стали составлять человека из многих тел, из которых у одного были бы лишь глаза, у другого руки, у третьего ноги и больше ничего. Рассказывают, что японские фокусники разрубают ребенка на глазах зрителей, бросают в воздух его члены один за другим и получают в свои руки ребенка живым и невредимым. Таковы приблизительно и фокусы-покусы наших политиков: расчленив общественное тело чудесным способом, достойным показывания на ярмарках, они опять соединяют его куски, неизвестно каким образом».

Все дело в том, далее, что у Монтескье исполнительная власть пользуется самостоятельностью по отношению к власти законодательной, тогда как у Руссо исполнительная власть, или правительство в тесном смысле, является лишь вполне зависимым приказчиком «уверенного народа. Если, с другой стороны, у Гоббса народ отказывается в пользу правительства целиком от своей верховной власти, то у Руссо последняя, как было сказано, остается за народом. Автор «Общественного договора» считает поэтому деспотией всякую государственную форму, при которой верховная власть не принадлежит народу, а республикою называет всякое государство, где сувереном является народ, хотя бы правительство было монархическое, раз только правитель есть лишь простой исполнитель воли державного народа. И классификация форм правления в «Общественном договоре» Руссо отличается от общеупотребительной. В её основу положено не то, кому принадлежит верховная власть, а то, из кого состоит правительство, и с этой точки зрения демократическим правлением было бы такое, при котором все граждане, имея законодательную власть, пользовались бы сверх того и правом приводить в исполнение законы. Сам Руссо, однако, находит, что «если бы существовал народ богов, то он управлялся бы демократически», но что «такое совершенное правление не подходит к людям». Другими словами правительством не может быть весь народ.

Различая в государстве законодательную и исполнительную власти, как волю и силу, Руссо вообще называет «правительством, или высшей администрацией законное пользование исполнительною властью, а правителем (prince) или магистратом лицо или учреждение, на которое возложена эта администрация». Он отрицает при этом существование договора между народом и правительством, так как есть только один первоначальный договор, образующий государство, и всякий другой был бы лишь его нарушением. Делая весь народ единственным носителем неограниченной верховной власти по отношению к отдельной личности, Руссо, наконец, лишает и правительство не только всякой самостоятельности по отношению к суверенному народу, но и всякой устойчивости. А именно: дабы правительство не могло захватить верховную власть и сделаться деспотическим, Руссо советует в «Общественном договоре», чтобы народ время от времени сам собою собирался и чтобы на его собраниях непременнейшим образом ставились и пускались на голоса два вопроса: желает ли державный народ сохранить данную правительственную форму и желает ли он оставить исполнительную власть в руках лиц, которым она в данный момент вверена? Мало того: народ всегда может нарушить и сам договор, на котором основано государство. Таким образом, одними сторонами своей теории узаконивая деспотизм государства над личностью, другими сторонами той же теории Руссо вводит в государственную жизнь начало анархии, – до такой степени в нем уживались противоречия, – и теория «Общественного договора», поэтому, была не столько теорией государства, сколько теорией революции.

Прибавим еще, что Руссо не отрицал монархию или королевскую власть, как государственную форму, в некоторых случаях даже предпочитая ее коллективному правительству, но его монарх – не государь (souverain), а республиканский сановник, хотя и называющийся королем. Подобная королевская власть с верховенством суверенного народа существовала в Польше, где роль такого народа играла, как известно, шляхта. По просьбе поляков Руссо написал об их государственном устройстве особое сочинение («Considérations sur le gouvernement de Pologne»), в котором он вообще выразил сочувствие польской республиканской монархии. Во Франции эта идея равным образом сделалась популярной, и если конституция 1791 года заимствовала у Монтескье представительную систему и принцип разделения властей, то в самое основание этой конституции все-таки были положены идеи «Общественного договора» Руссо о народовластии и о монархии в смысле учреждения, существующего лишь для исполнения воли суверенного народа.

[Игорь Буккер]

http://www.pravda.ru/society/fashion...533-russeau-0/
28 июн 2012 в 07:00

Общество » Наследие

Жан-Жака Руссо часто изображали в образе двуликого римского божества Януса, настолько противоречивым человеком был этот citoyen de Genève - "Женевский гражданин". Отменную и краткую характеристику дал ему Пушкин, с одной стороны Руссо — "красноречивый сумасброд", с другой — "защитник вольности и прав". Трудно найти более влиятельную и амбивалентную фигуру эпохи Просвещения.

Жан-Жак Руссо (Jean-Jacques Rousseau) родился 28 июня 1712 года в Женеве (отсюда его знаменитое прозвище citoyen de Genève - "Женевский гражданин"), столице Швейцарии и центре кальвинистского протестантизма. Некоторые биографы утверждают, что всю свою сознательную жизнь Руссо идеализировал малую родину как "оазис свободы" посреди феодальных тираний Европы. Сограждане довольно сурово наказали Жан Жака за излишний идеализм по отношению к патриархально-консервативной патрицианской республике, но Руссо был отменным фантазером.

"Если мне нужно нарисовать весну, — признавался Руссо, — необходимо, чтобы вокруг меня была зима; если я желаю нарисовать хороший пейзаж, то надо, чтобы вокруг меня были стены. Если меня посадят в Бастилию, я нарисую отличную картину свободы".

Будущий автор "Общественного договора" и романа "Новая Элоиза" появился на свет от довольно состоятельного часовщика "гражданина Исаака Руссо" и "гражданки Сюзанны Бернар (Suzanne Bernard)", как он напишет в автобиографии "Исповедь" (Les Confessions). Мать умерла вскоре после рождения Жан-Жака, а отец, хотя и был добрым малым, сыном практически не занимался. Разнообразные увлечения заставили его передоверить воспитание сына тетке Сюзон, а затем дяде Бернару.

Дух авантюризма в конце концов погнал Руссо-старшего прочь из Женевы. Говорили, что ему угрожала опасность угодить в тюрьму из-за ссоры с неким капитаном Готье. Поводом к ссоре могли послужить как политические разногласия, так и амурные похождения. В десять лет Жан-Жак де факто остался сиротой, потому что папашка на его горизонте больше не объявился. Исаак Руссо женился вторым браком и про сына позабыл. Но Жан-Жак не унывал и спустя полвека в "Исповеди" признавался, что сиротское детство было самым счастливым временем его жизни.

Еще бы! Родители не докучали да и родственники не особенно доставали наставлениями паренька, который вместо учебы взахлеб читал книги из богатой библиотеки дядюшки Бернара, которого мальчуган по-своему любил. В 13 лет Руссо отдали сначала учеником к клерку, а затем, ввиду полной неспособности к конторскому труду, учеником в мастерскую гравера Дюкоммена. Но тут на подростка что-то нашло, он поссорился с дядей Бернаром и, чтобы не просить прощения, ушел из дома. Начались годы скитаний.

Как-то раз Руссо воспользовался гостеприимством немолодого почтенного аббата де Понвера, который решил обратить молодого человека в католическую веру. Кальвинист и потомок гугенотов, Руссо был равнодушен к религии — но вскоре принял католичество. Однако вы ошибетесь, если подумаете, что преподобный де Понвер способствовал перемене конфессии. Где француз, там надо искать женщину.

Знакомьтесь — госпожа де Варанс. Мадам Франсуаза-Луиза де Варанс (Françoise-Louise de Warens) была просвещенной дамой, которая проживала в Аннеси пенсионеркой Сардинского короля и пользовавалась особым покровительством Римского Папы. Через 29-летнюю бывшую швейцарскую протестантку аббат де Понвер и повел атаку на мировоззрение 15-летнего Руссо. Моложавую и красивую женщину Жан-Жак называл Maman - маменькой. Биографы уверены: "маменька" многому научила своего непутевого сынка и немало способствовала формированию его таланта писателя и философа.

Однако сначала баронесса де Варанс, выполняя волю аббата, направила Жан Жака с письмом в Турин в монастырь, где ему надлежало быть принятым в лоно Римско-католической церкви — но Руссо сбежал оттуда. Чтобы хоть как-то прокормиться, Жан Жак служил лакеем у одной графини, затем был чем-то вроде секретаря у аббата Гувона. В результате Руссо решил прильнуть к груди добросердечной мадам де Варанс.

Известный советский историк А. З. Манфред свидетельствует: "В "Исповеди" Руссо рассказал о своей жизни в доме госпожи де Варанс и о странном, чтобы не сказать иначе, союзе с нею с такой откровенностью и беспощадностыо к самому себе, которая потрясла его читателей и почитателей. Некоторые из них были склонны даже подозревать, что опубликованная автобиография — подделка, фальшивка, сочиненная врагами Руссо, чтобы очернить в глазах современников светлый образ 'гражданина Женевской республики'".

Прежде чем "Посвятить жизнь истине" — vitam impendere vero (именно таков был девиз Жан-Жака Руссо, позаимствованный этим эрудитом из IV сатиры римского поэта Ювенала), — он увлекся музыкой.

В 1730–1731 годах Руссо пешком обошел несколько городов Швейцарии (Лозанна, Будри, Берн), выдавая себя за композитора и преподавателя музыки. После первых скандальных выступлений Руссо взял себе псевдоним Воссор де Вильнев.

Написанная им опера "Деревенский колдун" имела некоторый успех на сцене и сделала имя Руссо известным. Одновременно с музыкальным сочинительством Руссо ввязался в спор о путях развития музыки, выступив в защиту безыскусственной, искренней и простой мелодики итальянцев против "ученостей" французского композитора Рамо и его последователей.

Жан-Жак впоследствии признавал, что сам учился музыке, когда обучал других. Он был дилетантом и позже, когда не на шутку увлекся игрой в шахматы. Но древняя индийская забава не покорилась Руссо, как и музыка. Зато его красивая внешность способствовала его успеху у великосветских дам.

Благодаря салонам баронессы де Безанваль, маркизы де Бройль, госпожи Дюпен и других на Жан-Жака Руссо была объявлена интеллектуальная мода. И впрямь, пустышка или недотепа вряд ли смог бы долго морочить головы парижанам, а в результате и всему просвещенному миру. Недаром такой могучий ум, как Лев Толстой, скажет: "Руссо и Евангелие — два самые сильные и благотворные влияния на мою жизнь. Руссо не стареет".

Русский политический деятель и литературный критик Дмитрий Философов, чьи воззрения вовсе не совпадали с толстовскими, очень верно сказал об странном малом по имени Жан-Жак Руссо: "Для русских Вольтер интересен как родоначальник поверхностного, несвойственного русской душе "вольтерьянства", мода на которое царила среди наших бар-крепостников екатерининского времени. Самые темы Вольтера не русские. Наоборот, тема Руссо — подлинно русская.

Руссо искал не бескорыстной холодной истины, а правды и справедливости. В истории русской мысли Руссо следует отвести почетное место. Для нас Руссо дорог не как француз, а как "всечеловек". Он с особой резкостью поставил вопрос о противоречии между правдой культуры и правдой природы, между правдой рассудка и правдой чувства. Нам совершенно незачем впихивать Руссо в историческую среду, класть его на определенную полку, потому что вся русская литература разрабатывала, в конце концов, темы Руссо".

[Filosof.historic.ru]

Жан-Жак Руссо (1712-1778) прославился не только философскими, но и литературными сочинениями. Вошедший в обиход термин "руссоизм" стал означать особое направление в каждой из этих двух областей интеллектуальной деятельности. Раскрыть содержание этого понятия значит одновременно уяснить место Руссо в движении Просвещения.

Приехав в Париж тридцатилетним провинциальным учителем музыки, Руссо очень быстро завоевал признание своим первым трактатом «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» (1749). Отрицательный ответ снискал ему славу оригинального и парадоксального мыслителя. Идеи, развитые здесь Руссо, оказались необычайно плодотворными.

Во-первых, он сумел доказать, что нравственность представляет собой особую сферу жизни человека, не совпадающую ни с его интеллектуальным уровнем, ни с его образованностью (ведь можно быть образованным и эрудированным, но безнравственным человеком). Вследствие этого социальный прогресс вовсе не сводится к прогрессу научному, как полагали другие просветители. Скорее, напротив, развитие науки может привести к упадку нравов и регрессу человеческого рода.

Жан Жак Руссо

Во-вторых, внося в просветительское понимание природы некоторые коррективы, Руссо упростил или даже опростил ее, нарисовав идеальную картину человеческой жизни в виде патриархальной идиллии на лоне природы, мало затронутой промышленными воздействиями. Природа для Руссо это не только "склад" продуктов или предметов для возможной человеческой деятельности, не только совокупность объектов познания, она — единственный "дом" человека и потому вызывает чувства любви и восхищения, восторга и умиления. Подчеркивая примат чувств над разумом, Руссо вносит коррективы и в понимание человека, развивая особое направление — сентиментализм. Этим понятием обозначается такое толкование человека, когда на первый план выдвигаются сердце и душа — чувствительное сердце и чувствительная душа. В отличие от энциклопедистов Руссо говорит о человеке не как о субъекте познания и даже не как о живом существе, наделенном различными физиологическими потребностями, — он говорит о нем прежде всего как о субъекте чувств; именно в чувствах Руссо усматривает своеобразие человеческой природы.

Второй трактат «О происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755) также был значительной вехой на творческом пути Руссо, хотя и не принес ему такого широкого признания публики, как первый. Заслуга Руссо в данном случае состояла в том, что он противопоставил природное неравенство — социальному неравенству и попытался доказать, что последнее возникает исторически на определенной ступени общественного развития, будучи связано с появлением частной собственности. Здесь же Руссо продолжает критику пороков цивилизации. Надо сказать, что некоторые исследователи склонны исключать Руссо из числа просветителей на том основании, что он отрицательно относился к науке и создавал различные консервативные утопии. Но несмотря на некоторые существенные расхождения с энциклопедистами, Руссо, бесспорно, относится к просветителям. И для него природа и воспитание были теми двумя важными полюсами, вокруг которых должны строиться все рассуждения. И для него тот субъект, на который обращено внимание философа, который воспитывается и просвещается — это член гражданского общества. Несмотря на то что Руссо отстаивает примат чувств над разумом, он вовсе не отказывается от "просвещенного светом разума", следовательно, от разумного воспитания.

Взаимоотношения Руссо с другими просветителями складывались достаточно сложно: будучи в 40-х годах очень дружен с Дидро и Кондильяком и находясь в хороших отношениях с другими энциклопедистами, в 50-е годы он перессорился почти со всеми. Кульминационный момент ссоры пришелся на 1758 г., когда в ответ на помещенную в 7 т. «Энциклопедии» статью д'Аламбера «Женева» Руссо ответил письмом к д'Аламберу «О зрелищах», где критиковал и статью, и многие взгляды энциклопедистов, особенно по религиозным вопросам (так как в отличие от большинства из них он был верующим человеком). Разразился настоящий общественный скандал, в результате которого на «Энциклопедию» вновь обрушились гонения. В ссоре приняли участие почти все энциклопедисты, а наиболее резкую по отношению к Руссо позицию занял Вольтер, вообще считавший взгляды Руссо "философией лентяев и тунеядцев". По-видимому, в этой ссоре проявились как мировоззренческие разногласия, так и некоторые не слишком привлекательные черты характера Руссо — его подозрительность, нелюбовь к общению, ипохондрия. Отойдя от энциклопедистов и поселившись близ маленького городка Монморанси, Руссо создает там два своих шедевра: роман о любви «Новую Элоизу» (1761) и воспитательный роман «Эмиль» (1762). Появление «Новой Элоизы» можно считать настоящим триумфом Руссо; с этого момента начинается его литературная слава; возникает новое литературное течение — сентиментализм. В «Новой Элоизе» в полной мере было раскрыто содержание "естественных" человеческих чувств.

«Эмиль» славы Руссо не принес; напротив, он навлек на него большие неприятности. Дело в том, что здесь Руссо уделил главное внимание так называемому естественному воспитанию, ориентированному на преодоление всех сословных привилегий и неравенств; здесь он утверждает всесилие природы и необходимость учитывать естественные склонности и естественные возрастные особенности ребенка. В «Эмиле» Руссо утверждает также веротерпимость и отстаивает преимущества "естественной религии" с укорененными лишь в человеческом сердце догматами веры. Он пишет: "В моем веровании вы видите лишь естественную религию, — странно, что людям нужна еще какая-то! Да и есть ли нужда в другой религии? В чем же моя вина, ежели я служу Богу согласно тому свету, которым он озарил мой ум, согласно чувствам, которые он внушил моему сердцу... Самые высокие представления о Божестве дает нам наш собственный разум". Обоснование "естественной религии" вызвало ожесточенные нападки на Руссо со стороны церкви; гнев правительства и церковных деятелей был так велик, что Руссо вынужден был на время покинуть Францию, а затем и Швейцарию.

Одним из самых значительных вкладов Руссо — и не только в историю французского общества XVIII в., но и в историю мировой цивилизации — было развитие теории общественного договора (см. раздел «Концепция общественного договора») в связи с разработкой принципов гражданского общества. Самую большую славу, хотя уже посмертную, принесло Руссо его рассуждение «Об общественном договоре» (1762). Многие его строки актуальны и сегодня. Во время революции складывается настоящий культ Руссо, достигший кульминационной точки в момент перенесения его праха в парижский Пантеон. Пережив взлеты и падения, успех и преследования, найдя друзей и потеряв многих из них, приобретя многих верных поклонников и почитателей, оказав воздействие на судьбы революции и Просвещения, Руссо прожил трудную, но плодотворную жизнь. Глубокий ум, оригинальность идей, приверженность демократическим принципам сделали Руссо предтечей различных культурных — философских, социологических, педагогических, литературных — течений.

[Great_philosophers]

http://great_philosophers.academic.r...81%D1%81%D0%BE
(1712-1778) - один из самых видных представителей французского Просвещения.

Он родился в Швейцарии, в Женеве. Отец его был ремесленником-часовщиком, мать умерла при рождении сына. Отец отдал его учиться ремеслу, но это его не занимало и в шестнадцать лет он уехал из Женевы. Ради заработка занимался различной работой, переезжая с места на место. Побывал в Италии, Южной Франции. В 1741 г. приехал в Париж. Знакомства с Дидро, Кондильяком и другими протрессивными мыслителями того времени расширили философский кругозор Руссо и имели для него большое значение.

Известность ему принесло произведение «Рассуждение о науках и искусствах». Эта работа Руссо возникла в результате конкурса, объявленного Дижонской академией в 1750 г., и была написана на тему: «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» Произведение Руссо заняло первое место. В этом сочинении Руссо дал совершенно неожиданный для того времени ответ. Он ответил отрицательно на поставленный вопрос, довольно красноречиво и убедительно показав, что науки и искусства негативно действовали на нравственное состояние общества. «Наши души, - писал он, - развращались по мере того, как совершенствовались науки и искусства». Конечно, эти выпады против наук и искусств выражали для Руссо лишь мысль о социально-политическом порабощении народа, так как он усматривал в науках и искусствах своего рода гирлянды цветов, которые украшают железные цепи, сковывающие людей и заглушающие в них естественное чувство свободы. Он выступил в этом произведении защитником интересов народных масс, считая, что писатели, художники, ученые, пользующиеся благодеяниями монархов, «высасывают соки из государства, ничего не давая ему взамен, в то время как самые полезные граждане, которые дают хлеб и молоко, гибнут в нищете и презрении в глуши деревень».

Эти мысли в защиту народных масс были высказаны в антипросветительской форме, чтобы привлечь внимание к социальным проблемам. Однако Руссо был убежден в огромной роли разума в деле совершенствования людей и рассеивания мрака невежества. Так, он предлагал в своей работе пригласить ученых в качестве советников к государственным деятелям для создания общего блага. Власть и мудрость должны вступить в союз - вот каков призыв Руссо.

Кроме указанного произведения, Руссо написал «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства междулюдьми» (1755), «Юлия, или Новая Элоиза» (1761), «Об общественном договоре» (1762), «Эмиль, или О воспитании» (1762). В своих работах Руссо анализирует многие вопросы общественного развития. Он рассматривает положение, при котором человек потерял свою свободу, свойственную ему в естественном состоянии. Естественное состояние Руссо понимал как такое, при котором человек не зависит ни от кого, это идеал, к которому можно в конце концов вернуться. Естественное состояние дает людям равенство, при нем люди не знали, что такое частная собственность, и поэтому не были испорчены в нравственном отношении.

Он полагал, что неравенство существовало не всегда. Оно появилось тогда, когда возникла частная собственность. Расслоение на бедных и богатых - это первая ступень неравенства, которое началось с того момента, когда кто-то первый, отгородив участок земли, сказал: «Это - мое», и когда все в это поверили.

Второй этап неравенства начинается с возникновением государства, когда бедные и богатые заключили между собой союз, договор об образовании государственной власти, при этом одни оказываются управляющими, другие - подданными. В этом случае причина неравенства лежит в зависимости людей друг от друга. Таким образом, возникшие государства и законы «наложили новые путы на слабого и придали новые силы богатому, безвозвратно уничтожили естественную свободу, навсегда установили закон собственности и неравенства, превратили ловкую узурпацию в незыблемое право и ради выгоды нескольких честолюбцев обрекли с тех пор весь человеческий род на труд, рабство и нищету» [Трактаты. М., 1969. С. 84]. Третьим этапом поступательного развития неравенства Руссо считал переход государственной власти в деспотизм, который превращает подданных в рабов. Этот деспотизм должен быть в конце концов повержен.

Полагая, что переход от естественного состояния к государству порождает порабощение человека, Руссо все же не считает, что этот переход является гибельным для человечества. Он признает положительные стороны заключения такого договора, так как социальный союз дает человеку силы для сохранения того, что он имеет. Кроме того, по его словам, «основное соглашение не только не разрушает естественного равенства, а напротив, заменяет моральным и законным равенством то физическое неравенство между людьми, которое могла создать природа; люди, будучи неравны по силе и уму, становятся равньми в силу соглашения».

В работе «Об общественном договоре» Руссо утверждает важные положения, а именно: что сувереном является народ, что суверенитет народа неотделим от него и неделим, что законодательная власть принадлежит народу и может принадлежать только ему. В законах должна воплощаться «всеобщая воля народа».

Значительное место в творчестве Руссо занимают проблемы воспитания, которым он придавал исключительно важное значение, заявляя, что «у вас будет все, если вы воспитаете граждан; без этого у вас все, начиная с правителей Государства, будут лишь жалкими рабами» [Трактаты. М., 1969. С. 125]. Эта прозорливая мысль Руссо не потеряла своей абсолютной ценности и сегодня.

Воспитание граждан, по Руссо, должно начинаться с самого раннего возраста, и именно педагогическое воспитание, а не только воспитание посредством социальной среды. Основной вид воспитания представляется Руссо как общественное воспитание в правилах, предписываемых правительством. Он полагал, что воспитание должно быть направлено на формирование любви к отечеству. Необходимо воспитывать такие добродетели, которые давали бы возможность человеку довольствоваться минимумом материальных благ. «Общественное признание добродетели человека, - писал Руссо, - это самая сладостная награда, которую он может получить, и любое доброе дело не нуждается в ином вознаграждении, кроме провозглашения его добрым во всеуслышание».

Влияние идей Руссо было значительным как во Франции, так и в других странах. Он - один из первых, кто вскрыл противоречивые стороны развития цивилизации. Его радикализм в вопросах социального развития питал прогрессивные течения Великой Французской революции.

[Реале Дж., Антисери Д.]

http://reale_antiseri.academic.ru/26...96%D0%B0%D0%BA
\
Жизнь и сочинения
\
Просветитель и романтик, индивидуалист и коллективист, предшественник Канта и Маркса, Руссо стал объектом многих исследований и различных интерпретаций. Например, Кант назвал его "Ньютоном нравственности", а Г. Гейне - "революционной головой, исполнительной рукой которой стал Робеспьер". С причудливой, во многом трагичной судьбой Руссо подробно знакомит (приблизительно до 1756 г.) его "Исповедь". Являясь выдающимся представителем французского Просвещения XVIII в., он внушает уважение или вызывает восхищение по прямо противоположным причинам. Для некоторых он является теоретиком сентиментализма - нового и прогрессивного для того времени течения в литературе; для других он - защитник полного слияния индивида с общественной жизнью, противник разрыва между личными и коллективными интересами; кто-то считает его либералом, а кто-то - теоретиком социализма; некоторые принимают его за просветителя, но для кого-то он - анти-просветитель. Но для всех - первый крупный теоретик современной педагогики. Во всяком случае, по прочтении его книг становится ясно, что Руссо - сын эпохи Просвещения и отец романтизма. Богато одаренный и полный противоречий, Руссо выражает стремление к обновлению общества и, одновременно, консервативные настроения, желание и вместе с тем боязнь радикальной революции, ностальгию по примитивной жизни - и страх перед варварством. Руссо чарует читателя сложностью и тонкостью описаний чувств и разоблачением опасностей, таящихся в жестоком рационализме (в зените XVIII в.!). Он искренне убежден, что разум без инстинктов и страстей становится академичным и бесплодным, а страсти и инстинкты без дисциплины разума ведут к индивидуализму, хаосу и анархии.
\
Жан-Жак Руссо родился в Женеве в 1712 г. в семье часовщика. Его мать умерла при родах, поэтому воспитанием ребенка занимались один из его дядей и кальвинистский священник: в результате познания мальчика оказались довольно беспорядочными. В шестнадцатилетнем возрасте ученик гравера Руссо покидает родную Женеву (1728) и долгие годы скитается по Швейцарии и Франции, не имея определенной профессии и добывая средства к существованию различными занятиями (камердинером в одной семье, музыкантом, домашним секретарем, переписчиком нот). Наконец, он находит прибежище в Шарметтах вблизи Шамбери, в доме мадам де Варане, которая стала для него матерью, другом и возлюбленной. "Женщина, полная нежности и мягкости", - как вспоминал о ней Руссо, - посоветовала ему учиться, получить образование. Вдали от городской суеты он посвятил себя занятиям. "Уединенный дом в долине меж гор был нашим пристанищем; там, в течение четырех или пяти лет я наслаждался чистой, счастливой и полной жизнью, скрашивающей своим уютом весь ужас моего нынешнего положения", - писал Руссо. В 1741 г. женевский философ покидает Шамбери и перебирается в Париж, где заводит знакомство и дружбу с Дидро, а через него - с энциклопедистами. Не привыкший к салонной жизни, он чувствовал себя в просвещенном Париже неловко, испытывал неудовлетворенность и беспокойство из-за своего положения второсортного музыканта и скромного кассира в доме Дюпен. Конфликт между его внутренним "Я" и окружающим миром обострился до такой степени, что он готов был взорваться, проклиная этот мир и с нежностью думая о природе, доставившей ему незабываемые радости.
\
Предоставляем возможность самому Руссо рассказать о случае, благодаря которому он стал известен всей просвещенной Франции. В одном из писем к Мальзербу Руссо писал: "Я отправился повидать Дидро, заключенного тогда в замке. По дороге перелистал номер Mercure de France, находившийся в моем кармане, и наткнулся на вопрос, поставленный Дижонской академией: "Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов?" Этот вопрос и явился причиной моего первого сочинения - "Рассуждение о науках и искусствах". Если что-нибудь и походило на внезапное вдохновение, то это было чувство, охватившее меня при чтении объявления: вдруг я почувствовал, как ослепительный свет озарил мое сознание и множество новых мыслей нахлынуло на меня с такой силой и в таком беспорядке, что я испытал неизъяснимое волнение. Я почувствовал головокружение, похожее на опьянение; сильное сердцебиение стеснило мое дыхание, грудь моя вздымалась. Будучи не в состоянии дальше продолжать путь, я опустился под одним из деревьев; я провел полчаса в таком возбуждении, что не заметил, как слезы лились из моих глаз, и только поднявшись, обратил внимание, что передняя часть моего пиджака совсем мокра от слез. О, если бы я мог описать хотя бы четверть того, что видел и чувствовал, сидя под этим деревом! С какой ясностью я мог бы показать все противоречия социальной системы, с какой силой мог бы я поведать о всех злоупотреблениях наших общественных институтов, как просто мог бы я доказать, что человек добр по природе своей и только благодаря этим институтам люди стали злыми! Все, что я мог удержать в памяти из этого множества великих истин, озаривших мое сознание в течение четверти часа под этим деревом, было разбросано по моим первым трем главным сочинениям, а именно в уже упомянутом первом трактате, затем в "Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми" и в трактате "Эмиль, или О воспитании", эти три произведения образуют вместе единое целое и неотделимы друг от друга". Вспоминая этот период, Дидро писал, что Руссо "был, как бочонок с порохом, который бы не взорвался, если бы искра из Дижона его не воспламенила".
\
Публикация двух первых сочинений, первого в 1750, а второго в 1755 г. принесла ему неожиданный успех. От одной малообразованной женщины у него было пятеро детей. Всех их, одного за другим, он препоручил заботам воспитательного дома Enfants trouves ("Найденыши"), чтобы не отвлекаться от литературных дел и еще потому, что Платон считал, что воспитанием детей должно заниматься государство. Относительное спокойствие в семейной жизни и успех, доставшийся на долю первых произведений, помогли ему укрепить дружеские связи с самыми известными людьми и написать для "Энциклопедии" целый ряд статей, посвященных музыке (которые позднее составили "Музыкальный словарь", 1767), а также статью "Политическая экономия" (1758). Однако вскоре из-за существенного расхождения с энциклопедистами в оценке ряда социальных проблем того времени и еще более глубокого несогласия с их точкой зрения относительно вопросов истории он порывает с ними отношения. Несмотря на периодически повторявшиеся сожаления и попытки восстановления отношений эта потеря (для энциклопедистов) являлась неизбежной: она была определена существенным расхождением в основных идеях. Официальный разрыв отмечен антифилософским манифестом - "Письмом к Д'Аламберу о зрелищах" (1758).
\
Жан-Жак уехал сначала на виллу Эрмитаж в лесу Монморанси, любезно предоставленную мадам д'Элине, одной из почитательниц французских энциклопедистов, а позднее, порвав с ней отношения, перебрался в замок маршала Люксембургского, сеньора Монморанси. "Какое время я вспоминаю чаще и охотнее всего в моих размышлениях? Не радости молодости, слишком редкие, смешанные с горечью, и слишком давние, а дни уединения в Монморанси, одинокие прогулки, быстротечные и блаженные дни, проводимые в обществе себя самого". Это был период интенсивной и плодотворной работы. В 1761 г. он опубликовал "Новую Элоизу", в 1762 - "Общественный договор", в 1763 - "Эмиля". Последствия его раскола с философами скоро дали о себе знать. Как "Эмиль", так и "Общественный договор" были осуждены гражданскими и церковными властями и Парижа, и Женевы - это было что-то вроде сговора между верующими, атеистами и деистами. С болью и горечью философ воспринял порицание Женевы, преданным и прославленным сыном которой он себя считал. Он написал объяснительное письмо Бомону, однако в апреле 1763 г. отозвал его. Тогда Руссо отказался от прав гражданина, отправив мэру гневное письмо: "Я заявляю вам, что навсегда отказываюсь от своего права гражданина города и республики Женевы. Я старался наилучшим образом выполнить свой долг, связанный с этим званием, не пользовался никакими преимуществами и выгодами, и теперь считаю себя должником по отношению к государству, покидая его. Я пытался с честью носить имя женевца, я безрассудно любил своих соотечественников; я не упускал возможности добиться, чтобы и они меня любили, - но худшего результата не мог себе представить". Таким образом, он окончательно покинул Женеву и переехал в Мотье-Травер на территории Невшателя, зависившего от короля Пруссии. Здесь он написал "Письма с горы", которые представляют собой ответ на "Письма из долины" Троншена, сочиненные в защиту культурно-политической позиции, занятой Женевой. Почувствовав и здесь к себе враждебное отношение, вызванное его раздражительностью и неуживчивостью, он принял приглашение Дэвида Юма и отправился в Англию. Однако отношения с английским философом скоро усложнились и испортились. Охваченный манией преследования, обострившейся после женевского и парижского осуждения, он покинул Англию, чтобы вернуться во Францию; там отправился путешествовать, надеясь дать выход своей тревоге и отчаянию. Вернувшись в Париж, он поселился в убогом доме на улице Платьер, где занимался доработкой "Исповеди" и написал "Диалоги: Руссо судит Жан-Жака" и "Прогулки одинокого мечтателя" (1776). Он доверил эти сочинения вместе с эссе "Опыт о происхождении языков" своему другу Полю Мульту, который взял на себя заботы об их публикации. Теперь уже усталый и старый, больной и упавший духом Руссо принимает приглашение маркиза де Жирардена, в замке которого он проводит последние месяцы жизни в обстановке относительного психологического покоя. Он умер 2 июля 1778 г. от солнечного удара во время послеобеденной прогулки.
\
Человек в "естественном состоянии"
\
Француз по духовной формации, но женевец - по политическим и нравственным убеждениям, Руссо везде чувствовал себя чужаком и чувство оторванности от родины, глубоко, и сильно переживаемое им, вероятно, можно считать психологической основой раздумий, которые превратили его в радикального критика действительности. Он тоскует о такой модели общественных отношений, при которой истинная сущность человека в условиях цивилизации не была бы искажена наслоениями ложных умствований, условностей и предрассудков. Он выдвигает понятие естественного человека - целостного, доброго, биологически здорового, морально честного и справедливого. Человек от природы не был плохим, но он стал злым и несправедливым. Отсутствие равновесия с природой - не изначально, как считал и Паскаль, комментируя Библию, а вызвано социальными условиями. В истории зло случайно, "способность к совершенствованию, социальные добродетели, все остальные потенциальные возможности и способности, полученные естественным человеком, не могли развиваться сами по себе, но нуждались в стечении благоприятных случайных обстоятельств, которые могли и не появиться, а без них человек вечно оставался бы в своем первобытном состоянии". В "Рассуждении о неравенстве" Руссо пишет: "Именно эти случайные обстоятельства способствовали совершенствованию человеческого разума, но при этом ухудшили расу, сделав человека плохим из-за его тяги к общению и, наконец, привели человека и мир к тому состоянию, в каком мы их видим".
\
Руссо любил и одновременно ненавидел людей. Он ненавидел их за то, чем они стали, а любил за природное нравственное здоровье и чувство справедливости. Лицемерие, ложь, густая паутина отчуждения сформировались по мере отрыва от природных потребностей и наклонностей. Естественное состояние, а не историческая реальность, стало рабочей гипотезой Руссо. В работе "Руссо судит Жан-Жака" он задает вопрос: "Художник и апологет природы, сегодня настолько обезображенной и оклеветанной, откуда он мог взять образец, если не из собственного сердца? Он описал ее такой, какой чувствовал. Он не был порабощен предрассудками и не предавался неестественным страстям: исконные черты природы, обычно забываемые или непризнаваемые, в его глазах не были такими неясными, как для других. [...] Чтобы показать первобытного человека, кто-то должен был нарисовать самого себя... Если бы вы не описали мне вашего Жан-Жака, я бы считал, что естественного человека никогда не существовало".
\
Когда мы говорим о естественном человеке Руссо, то речь идет не об особом историческом опыте, а, скорее, о теоретической категории, помогающей понять современного человека и его деформации. "Совсем не легкое дело - отличить исконные, основополагающие элементы в природе современного человека от искусственных и глубоко изучить состояние несуществующее, возможно, никогда не существовавшее и которое, вероятно, никогда существовать не будет, но о котором тем не менее необходимо иметь правильное представление для того, чтобы суметь хорошо оценить наше настоящее".
\
Природа становится заменителем божества, прототипом всякой доброты и благополучия, критерием высшей ценности. Совершенно очевидно, что подобное направление философии внушено мифом о "добром дикаре", распространившимся во французской литературе начиная с XVI в., когда вслед за великими географическими открытиями начинается идеализация примитивных народов и восхваление "дикой" жизни. Притягательность всего, что казалось чуждым европейской цивилизации, не чуждо и Руссо. С энтузиазмом он изучает документальные материалы, его анализ и выводы представляют большой интерес. В трактате "Рассуждение о науках" он утверждает: "Дикарям не позволяют поступать дурно не просвещение и не узда законов, а естественное отношение к страстям и незнание пороков". Они как бы по ту сторону добра и зла. Предоставленная свободному развитию, природа ведет к полной победе чувств, а не рассудка, инстинкта, а не размышления, самосохранения, а не угнетения. Человек - это не только разум, но и чувства и страсти. Таким образом, Руссо (и в этом он вполне согласуется с Вико) выворачивает наизнанку каноны толкования и объяснения человека и его языка.
\
В "Опыте о происхождении языков, а также о мелодии и музыкальном подражании" он пишет: "Надо полагать, что первые жесты были продиктованы потребностями, а первые звуки голоса исторгнуты страстями. Следуя по стезе фактов с этим разграничением, нам, быть может, придется рассуждать о происхождении языков совсем иначе, чем это делалось до сих пор. Дух восточных языков, самых древних из известных нам, совершенно опровергает рассудочный ход их становления. В этих языках нет ничего методично рассудочного: они живые и образные. Речь первых людей нам представляют как язык геометров, а мы видим, что то был язык поэтов.
\
Вначале было не рассуждение, а чувство. Утверждают, будто люди изобрели слова, стремясь выразить свои потребности, но мне это представляется неправдоподобным. Естественное действие первых потребностей состояло в отчуждении людей, а не в их сближении. Именно отчуждение способствовало быстрому и равномерному заселению земли, иначе род человеческий скучился бы в одном уголке мира. [...] Отсюда с очевидностью следует, что языки вовсе не порождены первыми потребностями человека. [...] Их источник - в душевных потребностях, в страстях. Страсти сближают людей, тогда как необходимость сохранения жизни вынуждает их избегать друг друга. Не голод и не жажда, а любовь, ненависть, сострадание и гнев исторгли из уст людей первые звуки. Молча преследует человек добычу, которой он хочет насытиться, но чтобы остановить нападающего, природа дала человеку звуки, крики, жалобы. Это самые древние из придуманных людьми слов, и вот почему первые языки были напевными и страстными, прежде чем стать рассудочными". Подчеркивая свежесть и выразительность примитивного языка, Руссо добавляет: "Все изложенное ведет к подтверждению этого принципа, по которому путем естественного развития все культурные языки изменили свой характер, потеряв силу образности, приобретя взамен большую ясность; и чем больше прилагается стараний для совершенствования грамматики и логичности языка, тем быстрее протекает это развитие. Для того чтобы сделать какой-нибудь язык холодным и монотонным, достаточно основать академию".
\
Идеализация "естественного" состояния человека, его "природы" в "Опыте о происхождении языков" сказывается в представлениях об изначальной поэтичности и музыкальности речи. Политический смысл музыкально-лингвистической концепции Руссо полностью раскрывается в двух последних главах "Опыта". Звучный музыкальный язык - это язык свободы граждан республики. Утрата свободы ведет к утрате музыкальности языка. "Шумный" язык (и "шумная" музыка) есть следствие падения античных республик и нашествия северных варваров, принесших феодализм. Говоря о "вырождении" музыки, Руссо по существу выступает против феодальных порядков.
\
Однако внимание Руссо, даже когда он ностальгически любуется прошлым, полностью обращено на современного человека, испорченного и бездушного. Здесь нельзя говорить о примитивизме или культуре варварства. Вот что он пишет по этому поводу в трактате "Рассуждение о неравенстве": "Бродя по лесам, не имея промышленности, речи, постоянного жилища, войн и общения, безо всякой потребности в себе подобных, равно как и безо всякого желания им вредить, может быть, даже не зная никого из людей в лицо, дикий человек, самодостаточный и подверженный немногим страстям, обладал только чувствами и знаниями, приспособленными к подобному состоянию. Если случайно делал какое-то открытие, он никому не мог о нем сообщить, поскольку не знал даже своих детей. Искусство или ремесло умирало вместе с изобретателем. Не существовало ни образования, ни прогресса; поколения сменяли друг друга безрезультатно: каждое последующее начинало жизнь с той же точки, что и предыдущее, века протекали все в той же первобытной грубости: род человеческий был уже стар, а сам человек по-прежнему оставался ребенком". Миф о "добром дикаре" стал разновидностью философской категории, нормой суждения, на основе которой осуждалось социально-историческое устройство, омертвившее богатство человеческих страстей и стихийность самых глубоких чувств.
\
Сравнивая человека, каким он был, с тем, каким стал, Руссо хотел подтолкнуть людей к спасительному изменению. В "Исповеди" он пишет: "Моя душа, возвышенная этими прекрасными размышлениями, осмеливалась встать рядом с Божеством; и, различая оттуда, с небес, мне подобных, продолжавших слепо идти по пути своих предрассудков, ошибок, несчастий и преступлений, кричала им слабым голосом, которого они не могли услышать: "Безрассудные, беспрестанно жалующиеся на природу, знайте, что все ваши беды приходят к вам от вас же самих".
\
Руссо против энциклопедистов
\
Руссо - против культуры в том виде, в каком она исторически сложилась, потому что она обезобразила природу. В "Рассуждении о неравенстве" читаем: "Подобно прекрасной статуе Главка, которую время, море и непогода полностью исказили, сделав ее больше похожей на страшного зверя, чем на Бога, человеческая душа, изменяясь в лоне общества от тысячи причин, знаний и заблуждений, физического состояния и непрекращающегося столкновения страстей, изменила свой облик почти до неузнаваемости; и вместо существа, руководствующегося неизменными и твердыми принципами, вместо той небесной величественной простоты, которую вложил в нее Создатель, мы видим лишь расплывчатые противоречия между страстями и маниакальными рассуждениями". Некогда богоподобный, современный человек стал страшнее свирепого зверя. Но переносить неравенство и несправедливости нынешнего времени на первого человека означает видеть прошлое с точки зрения настоящего. "Все, постоянно говоря о нужде и алчности, угнетении, желаниях и гордости, перенесли на естественное состояние представления, почерпнутые из социальной действительности: они говорили о диком человеке, но описывали при этом человека общественного". Дух соперничества и столкновения интересов вовсе не присущ человеку изначально, а является результатом исторических условий. В сущности, это некая социальная анатомия цивилизации. Корень зол и бедствий человеческих прежде всего в неравенстве; успехи цивилизации куплены дорогой ценой: благополучие и образованность привилегированного слоя людей основаны на нищете и страданиях народа. Однако он сделал неправильный вывод о том, что науки и искусства только портят человека, не принося ему пользы. Не со всяким невежеством надо бороться, есть вид незнания, который следует культивировать, - пытается доказать Руссо. "Есть грубое невежество, порождаемое развращенной душой и лживым умом; преступное невежество, умножающее пороки, заставляющее деградировать разум и душу, - оно делает людей подобными животным. [...] Но есть другой вид разумного, обоснованного невежества, заключающегося в ограничении собственной любознательности до пределов полученных от природы способностей - это скромное невежество, порождаемое сильной любовью к добродетели, она внушает безразличие ко всему, что недостойно сердца человека и не помогает ему стать лучше. Это приятное и нужное невежество, сокровище чистой и довольной собой души. [...] Именно такое невежество я восхвалял, и его я прошу у небес как наказание за тот скандал, который я учинил ученым людям своим откровенным презрением".
\
Позиция Руссо была действительно "скандальной", так как возлагала ответственность за социальные беды на литературу, науки и искусство, в которых энциклопедисты видели причины и основу прогресса. В "Рассуждении о науках" Руссо клеймит науки (и всю культуру) как порождение высокомерия: "Астрономия зародилась из суеверия; красноречие - из честолюбия, ненависти, угодничества и лжи; геометрия - из скупости, физика - из пустого любопытства; все науки, включая этику, порождены человеческой гордыней. Науки и искусства обязаны своим появлением нашим порокам, если бы они появились благодаря нашим добродетелям, мы бы меньше сомневались в их пользе". Значит, то, что для энциклопедистов было прогрессом, Руссо считал регрессом, разложением, порчей. "Прогресс рода человеческого неуклонно отдаляет его от первобытного состояния; чем больше новых знаний мы приобретаем, тем сильнее преграждаем себе путь к достижению самого важного".
\
Но как начались несправедливость и неравенство, откуда они появились? Выступая от имени бедных обездоленных элементов общества, Руссо обратил внимание на то, что само неравенство обусловлено возникновением частной собственности. Вот мысль Руссо (из ""Рассуждения о неравенстве"), давно ставшая афоризмом: "Первый, кто, оградив участок земли, сказал: "Это мое" и нашел людей достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, от скольких несчастий и ужасов избавил бы род людской тот, кто крикнул бы подобным себе, вырывая колья и засыпая ров: "Берегитесь слушать этого обманщика - вы погибли, если забудете, что продукты земли принадлежат всем, а сама земля - никому"". Неравенство появляется с частной собственностью; вместе с собственностью возникает и вражда между людьми. В примитивном мире все принадлежит всем. "Но как только одному человеку потребовалась помощь другого, как только один из людей заметил, что лучше иметь две вещи, чем одну, - равенство исчезло, замещенное частной собственностью, работа стала необходимостью, а обширные леса превратились в поля, которые надо было орошать человеческим потом и в которых очень скоро появились рабство и нищета, проросшие и созревшие вместе с посевами. Двумя искусствами, изобретение которых произвело эту великую революцию, были металлургия и земледелие". Потом "за возделыванием земель неизбежно последовал ее раздел, а из признания прав частной собственности произошли первые нормы юстиции". На основании этого "легко представить себе все остальное".
\
Руссо отвергает идею исторического прогресса в принципе: его точка зрения как на историю, так и на результаты развития культуры крайне пессимистична. Вольтер назвал трактат "Рассуждение о неравенстве" "пасквилем, направленным против рода человеческого". Иронизируя, он написал автору трактата: "Невозможно описать более сильными красками ужасы человеческого общества. Никто не использовал столько изобретательности, чтобы низвести нас до уровня животных: появляется желание пройтись на четвереньках, читая вашу книгу". Вменяя в вину знанию и "прогрессу" тот вред, который "партия философов" приписывала религии и разным формам суеверий, унаследованных от прошлого, Руссо выступил против всех своих друзей по "Энциклопедии" и в особенности против Вольтера, всегда питавшего уважение к человеческому уму - неисчерпаемой силе науки, способной расчистить путь всему новому и разумному. С философской точки зрения "спор Вольтера и Руссо" заключался в противоположности их философско-исторических позиций и политических взглядов. В исторических сочинениях Вольтера развитие общества освещается как результат единоборства просвещенных и отсталых людей, тогда как Руссо сознает, хотя и смутно, тяжелую инерцию исторических сил: развитие цивилизации "не могло быть иным, чем было". Прелюдией к разрыву с энциклопедистами, в частности, послужили нападки Руссо на программу пропаганды театральных новинок, главным образом постановок Мольера, развернутую Вольтером. Руссо заклеймил ее как убогую, поскольку она защищала порочные формы культуры, не умея отличить их от произведений, правдиво рисующих человеческую природу. "Письмо Д'Аламберу о зрелищах" стало манифестом, закрепившим разрыв с энциклопедистами. Именно Д'Аламберу - старинному другу, олицетворявшему дух и свободный разум энциклопедистов, Руссо на прощание пишет: "У меня был строгий и благоразумный Аристарх; теперь у меня его больше нет, я не хочу его иметь; однако я всегда буду его оплакивать; моему сердцу не хватает его гораздо сильнее, чем моим сочинениям".