7432. Наивный Воланд

[Александр Мельман]

https://www.mk.ru/old/article/2007/0...iy-voland.html
Олег Басилашвили: “В молодости я жил на 60 рублей и ел гречневую кашу”

27.04.2007 в 20:00, просмотров: 1463
Мерзляев, Бузыкин, Самохвалов — и это все о нем. Правда, теперь, после сериала “Мастер и Маргарита”, народный артист СССР Олег Валерьянович Басилашвили может представляться просто: “Приятно познакомиться, Воланд”. Простой и наивный, великий и ужасный — нет слов, Лицедей. Но одна из лучших его ролей по жизни была сыграна в конце перестроечных 80-х — яркий, страстный депутат Верховного Совета. Когда мы договаривались об интервью, он спросил: “Так, сегодня пятница, сериала “Сталин. Live” нет? Тогда я к вашим услугам”. Вот это поворот.

— Олег Валерьянович, почему же вы такой поклонник сериала “Сталин. Live”?
— Мне просто любопытно, до какого падения могут дойти актеры и режиссеры, чтобы доказать нам, что Сталин был великой фигурой, принесшей такое количество добра нашей стране.
— А вы не видите в этом сериале некий стеб по поводу образа Сталина, замыленность образа, когда это растягивается на 500 серий? Может, это просто халтура, которая ничего не прибавит к монструозности Сталина.
— Но я вижу ряд актеров, которые честно пытаются играть свои роли, и нельзя назвать это халтурой. Мне очень понравился артист, игравший пленного немца, которого допрашивал Сталин. Это такая гламурная история, которой в жизни быть не могло, здесь все придумано. Очень хорошо играет “двойник” Якова Джугашвили, которого никогда в жизни не было. Главный вопрос у меня возникает при воспоминаниях о фигуре товарища Сталина. Ведь Сталин — неоднозначная личность и никогда, на мой взгляд, не был таким, каким представлен в этом фильме. Но это дело субъективное.
— Но когда вы играли Воланда в “Мастере и Маргарите”, разве не приукрасили образ этого персонажа?
— Если прочесть внимательно роман Михаила Афанасьевича Булгакова, то вы увидите, что Воланд вовсе не является дьяволом или сатаной. Это Мастер говорит: “Сегодня на Патриарших вы встретились с сатаной…” А сатана, как известно, это искуситель. Он искушал Адама и Еву в раю, Иисуса Христа в пустыне... Но в данном случае Воланд никого не искушает. А если посмотреть его поступки, то мы поймем и увидим, что Воланд творит добро. Недаром эпиграфом к “Мастеру и Маргарите” является фраза из “Фауста” Гете: “Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”. Если Иешуа Га Ноцри видит в людях только доброе, то у Воланда глаз наметан на зло. Он видит, как атеист и мерзавец Берлиоз совращает талантливого, но необразованного поэта Бездомного. Воланд сеет в душе Бездомного сомнение в своем таланте, ужас перед пониманием этого мира и превращает Бездомного в результате в профессора философии, задумавшегося о мире, о жизни. А Мастеру и Маргарите, двум людям с уникальными способностями — у одной уникальная способность любить, у другого — невероятный талант прозрения писателя, — Воланд помогает, понимая, что в нашей жизни уникальные люди уничтожаемы толпой, то есть нами с вами. Им не жить на этом свете, и даже если они останутся жить, то жизнь будет бессмысленна и ужасна. Так же как ужасен был конец Маяковского, Пушкина, Есенина, Ван Гога и многих, многих других выдающихся землян. Поэтому в условиях тоталитарного строя в Советском Союзе Воланд делает все возможное, чтобы спасти этих людей: он дарит им покой, жалея их.
— Но ведь многие литературоведы считают, что под Воландом Булгаков вывел именно Сталина. Ну а Сталин с тем же Булгаковым обращался примерно так же, как Воланд обращался с Мастером.
— Ничего общего Сталин с Воландом не имеет. Воланд — это положительный персонаж, а Сталин — гений с отрицательным знаком, и параллели здесь не сходятся. Другой разговор, что время Булгакова было временем Сталина. Атмосфера сталинская витала в воздухе и, несомненно, влияла на Михаила Афанасьевича. И, конечно, некоторые черты Воланда взяты у Сталина. Но прямой аллюзии здесь нет. Просто Воланд — это высшая власть, а в Советском Союзе, да и в полумире, высшей властью считался Сталин. Я не согласен, что Сталин поступил с Булгаковым так же, как Воланд с Мастером. Ничего подобного! Сталин наблюдал за Булгаковым, понимая его большой талант. Он много раз посещал спектакль “Дни Турбиных”, восхищаясь им, а ведь в этом спектакле воспевались белые офицеры. Даже Хмелеву, исполнителю главной роли Алексея Турбина, Сталин сказал: “Как вы хорошо играете. Мне ваши усики во сне снятся”. Перед Сталиным был образец неподкупного, честного, бесстрашного человека, и это, видимо, раздражало его. Поэтому Булгакову советовали написать пьесу о Сталине. Он долгие годы отказывался, но наконец все-таки сел за эту пьесу, понимая, что если не напишет, дальнейшего пути ему не будет. Пьеса называлась “Батум”. Он вымучил ее. Все театры Советского Союза предложили ему ставить эту пьесу, в том числе МХАТ. Булгаков, написав ее, поехал в командировку в Батуми, Тбилиси, чтобы на месте ознакомиться со спецификой того времени. И где-то в районе Белгорода, в поезде, когда он сел обедать в купе, по вагону пошла проводница с криком: “Бухгалтер тут есть? Телеграмма бухгалтеру”. Булгаков побледнел и сказал: “Это мне”. Там было написано: “Булгаков, надобность в вашей командировке отпадает. Возвращайтесь немедленно”. И Булгаков сказал: “Всё. Он уничтожил меня”. То есть Сталин дождался того момента, когда Булгаков все-таки пошел на компромисс, позволил ему доехать полпути и отомстил за его бесстрашие, написав: плохая пьеса, мне не нравится.
— Так это же чистая воландовщина!
— Я думаю, что Воланд поощрил бы Мастера-Булгакова в его бескомпромиссности и бесстрашии. А Сталин, наоборот, его уничтожил.
— По-моему, вы романтик. Ведь дело не только в Воланде. Мне кажется, вы вообще идеалистично смотрите на мир в целом.
— Не знаю, я об этом не задумывался. Почему я идеалист? Я ведь вижу, где черное, а где белое. Роман Булгакова, конечно, не однозначен, и любая инсценировка великого произведения всегда вызывает разночтения. Например, один читатель видит Остапа Бендера так, а другой совершенной иначе. Когда я пробовался у Леонида Гайдая в “12 стульях” на роль Остапа, то полагал, что этот Остап очень похож чем-то и внешне, и внутренне на Владимира Владимировича Маяковского. А Гайдай вдруг мне говорит, что видит Бендера как молодого Кторова в “Празднике святого Йоргена”.
— Вы видите персонажи, а я вижу вас. По поводу компромисса. Недавно Эдвард Радзинский на канале “Культура” сказал, что ваш учитель и режиссер Товстоногов шел на очень большие компромиссы с властью. А вам, для многих человеку безупречной репутации, разве не приходилось заключать сделку с дьяволом?
— Покажите мне человека, который не шел никогда на компромиссы. Я такого не знаю. Может быть, вспомнить притчу об Иисусе Христе, когда ему привели грешницу и сказали, что по закону ее надо забить камнями. Тогда Иисус сказал: “Пусть швырнет камень тот, кто никогда не грешил”. И народ разошелся. Конечно, у меня бывали компромиссы и в мелочах, и в большом, как у каждого. Я же живой человек с кожей, с мозгами. Да и не такой уж я и мужественный.
Был такой фильм “Вечный зов”. Хороший сериал. Я играл очень интересную роль Лахновского. В начале он был полицейским, сыщиком, искал революционеров, а во время Великой Отечественной войны служил у немцев. Меня интересовало, как он меняется с возрастом. Но вот одна сцена тогда во мне вызвала отторжение. Уже во время того, как мой герой стал работать на Гитлера, он рассуждает на тему будущего и говорит: “Да, войну мы с Гитлером проиграли, но все равно победа останется за нами. Мы используем писателей, которые будут писать антисоветчину”. Или что-то вроде этого. А это было начало 70-х и в данном монологе выглядело как намек на Вознесенского, Евтушенко и на многих других. И зритель должен был понять, что вот фашистский сатрап говорит о том, что благодаря деятельности подобного рода “диссидентов” фашизм победит во всем мире. Я возмутился и сказал, что говорить этого не буду, потому что так не думаю. Пришлось вызвать автора, писателя Иванова. Он довольно грубо со мной разговаривал, я ему отвечал тем же. И в итоге я пошел на компромисс. Кое-что мы убрали, но все-таки кое-что осталось. Например, фраза: “Мы такую рубашку сделаем, чтобы ее от тела не оторвать”. Здесь был намек на частную собственность. Может быть, это не такой уж страшный компромисс, но я счастлив, что прямых ассоциаций между творчеством Ахмадулиной, Окуджавой и многих, многих других в моем монологе все-таки не прослеживалось. А ведь тогда незадолго до этого травили Пастернака.
— Но вы-то в советское время никогда диссидентом не были. А сейчас, похоже, все возвращается и наша жизнь все больше похожа на ту, советскую.
— В советское время никогда не был диссидентом, но и никогда не был членом партии. Правда, мне неоднократно предлагали в нее вступать, но я находил способы отказаться от этих лестных предложений. Мы жили своей жизнью. Я работал в Большом драматическом театре, в одном из лучших театров Европы в то время, под руководством Григория Александровича Товстоногова. Наше диссидентство заключалось в том, что мы пытались найти правду на сцене, правду человеческих взаимоотношений. Что бы то ни было, эпоха Шекспира, чеховские герои или сегодняшний день, мы пытались найти правду в противовес той лжи, которая царила вокруг.
— Но сами-то вы все понимали о советской системе и, наверное, на кухне с друзьями и близкими об этом говорили.
— Я не был настолько политизирован, чтобы об этом все время думать. Мимо меня, к моему стыду, в Ленинграде прошел процесс над Бродским. Я даже об этом как следует ничего и не знал. А недавно я видел хронику, где мы с Товстоноговым идем по выставке левых диссидентствующих художников. Мы даже не знали, что нас снимает КГБ. Первый удар, который мне нанесла политика, был на Съезде народных депутатов СССР. Я там увидел, как вел себя Андрей Дмитриевич Сахаров, как вел себя Михаил Сергеевич Горбачев и депутаты, затаптывающие, засвистывающие, засмеивающие великого русского ученого и правозащитника Андрея Сахарова. Вот тут я понял, что это тупое, необразованное, глупое, испорченное на века стадо готово затоптать любую свежую мысль, если она чем-то не похожа на то, что у них в головах. Точно так же как не желали слушать Афанасьева, Собчака и тех, кто двигал нашу страну вперед и не дал ей свалиться в болото. Тогда-то я проникся уважением и страшной любовью к этим людям, потому что они на самом деле спасали страну от коллапса. Тут и возникает вопрос: а такой ли гениальный был товарищ Сталин, создавший эту страну, которая, как только исчез страх расстрела и посадок, в кратчайший исторический период рухнула как карточный домик.
— А может, он хорошо знал, что такое российский народ, и умело управлял им?
— Я так не считаю. Сталин, говоря о русском народе, иногда в критические моменты перед ним заискивал. Но народ наш значительно умнее и благороднее, чем думал о нем Сталин и его приспешники. Иначе бы русский народ не вымел бы метлой всю эту компартию. Я помню 9 мая 1945 года, Москва, Красная площадь. Я же родился в Москве и жил в ней. Настал тот самый день, который мы все так ждали. Я потерял брата на войне. И мы с Витькой Альбацем, другом по лестничной площадке, взяли флаг и помчались на Красную площадь. Там были сотни тысяч людей. Был яркий солнечный день, и все праздновали Победу. Ждали появления товарища Сталина, но он так ни разу не появился. А все почему? Потому что Сталин презирал народ, ненавидел и боялся его.
— Вы расскажите это пенсионерам и еще 25 миллионам, живущим сейчас ниже уровня бедности. Они вам скажут, что в СССР на пенсию в 110 рублей можно было достойно жить.
— На эту пенсию нормально, достойно жить было невозможно. Я знал очень многих людей в своем окружении, которые жили на 100—120 рублей. У меня была зарплата 300—350 рублей, тоже не ахти что, но все же жить более или менее можно. Зато о покупке второй пары штанов или, допустим, холодильника и речи быть не могло. Да их и в магазинах не было. А в молодости я жил на 60 рублей и ел гречневую кашу и геркулес. Но не об этом разговор. Реформаторы все это прекрасно понимали, и для того чтобы как-то смягчить удар, была проведена приватизация. Поэтому каждый пенсионер мог получить в частную собственность хотя бы свою жилплощадь. Допустим, пенсионерка живет в однокомнатной “хрущобе” (казалось бы, чего уж хуже), но все-таки эта квартира, которая стоит по нынешним временам очень много. Она может переехать в коммуналку и получить громадные деньги. Это сделали реформаторы, понимая, какой удар нанесет инфляция именно по таким низкооплачиваемым людям.
— Да, понятно, чей вы апологет. А вам скажут, что вы-то как раз от этих реформ и от распада страны выиграли в личном плане, поэтому так и говорите.
— Ну почему же? У меня, например, сгорели вклады на сберкнижке, деньги, которые я выручил на продаже маминой избы. Зато у меня, как и у многих, развязаны руки: можно не просто жаловаться на руководство, что тебе не дают работу, можно перейти в другой театр, либо самому поставить что-то, либо поехать за рубеж зарабатывать деньги. Так что, можно сказать, что я и проиграл, и выиграл. Но вот что меня очень тревожит: нам всем сейчас доказывают, что мораль и нравственность не так уж важны, а важен успех. Морально-нравственная планка падает низко благодаря телевидению, которое с большим успехом превращает нас в полных идиотов.
— Вам, артисту, творческому человеку, свобода необходима. А нужна ли она простому работяге, пенсионеру? Да на кой черт им эта свобода, вернуть бы уверенность в завтрашнем дне, которая была в СССР.
— Чтобы страх не охватывал людей, необходимо создавать рабочие места, развивать промышленность, производство, а не только жить на нефтяные деньги. Чем больше развивается промышленность, тем будет больше товаров, тем больше будет рабочих мест. Необходима реформа судопроизводства в милиции, в правоохранительных органах. Только тогда страх оставит людей.
— С такими выступлениями вам надо вступать в Союз правых сил и идти в декабре на выборы.
— Госдума — это место для дискуссий. Для того чтобы доказать необходимость дальнейших реформ и завоевать в дискуссии большинство сторонников, необходим честный, умный, опытный политик. А я — актер.
— Ладно, давайте на время забудем политику. Скажите, Олег Валерианович, когда вы видите в бесконечных сериалах ваших коллег — артистов, что вы о них думаете?
— Я вижу иногда очень хорошие работы. Вижу, как люди раскрываются, но вижу часто, как они гибнут, оставаясь самими собой во всех ситуациях.
— Это что значит?
— Понимаете, актеру платят за перевоплощение. Сегодня он играет Гамлета, а завтра может предстать в образе совсем другого человека. Так вот многие мои коллеги все время играют одну роль — самого себя, любимого. Они вошли в эту роль и из нее вылезти уже не могут. Да и в нашем театре некоторые не могут освободиться от стереотипа сериалов. Поэтому им вырасти до уровня Алексея Николаевича Грибова, или Женьки Евстигнеева, или многих других любимых артистов почти уже невозможно. Но все равно я вижу иногда и в сериалах очень хорошие актерские работы. Вот посмотрите, как прекрасно артист Ильин играет в милицейском сериале. Я одно время зачитывался этими детективами и хорошо знаю сюжеты, по которым делаются фильмы, и был просто восхищен, как это делает Ильин. Настоящий мент, пропахший потом, усталостью. И он этого не показывает, он есть такой. Это уже настоящее мастерство. Но это личный выбор каждого актера. У нас в театре был молодой хороший артист, подававший большие надежды. Он ушел из театра в сериал и очень хорошо снимался в одной или двух картинах. Я за него даже порадовался. А сейчас я за ним слежу, из фильма в фильм он тиражирует одно и то же: использует свою внешность, голос, выразительные глаза. Но дальше не движется. Деньги человек заработал, а дальше-то что?
— Простите меня за банальный и глупый вопрос, но я вам его все-таки задам: что в вас лично от Воланда, а что от Бузыкина, а что от Мерзляева, от Самохвалова?
— Бог его знает. В каждом человеке намешано очень много. Наверное, будь на моем месте другой артист, он совершенно иначе играл бы Воланда. Есть артисты, которые внешне значительно больше подходят, чем я: они выглядят страшнее, зловеще. Но во мне булгаковский роман побудил очень хорошие, добрые чувства.
— А вы умеете манипулировать людьми, как Воланд? Да и вообще такой артист, как вы, должен обладать таким даром.
— Нет, не умею. Зачем мне это?
— Ну а, как Бузыкин из “Осеннего марафона”, вы попадали в подобную ситуацию?
— В точно такую же не попадал. Ведь этот фильм не только о любовном треугольнике.
— Конечно, он о раздвоенности личности.
— Эта картина о попустительстве, о нашем конформизме. О том, что нашей интеллигенции доброта и порядочность, как это ни странно, часто мешают продвигаться дальше. Порядочный человек не может сказать нет, потому что видит, что этим нанесет травму другому человеку. Поэтому он проигрывает по сравнению с наглецом.
— А в вас есть хоть капелька самодовольства, как у вашего героя Самохвалова из “Служебного романа”?
— В каждом из нас есть все. И я был бы нечестен, если бы сказал, что во мне самодовольства нет. Конечно, есть и плохое, и хорошее. Я даже не знаю, чего больше. Раз убедителен Самохвалов, значит, я нашел какие-то его черты в самом себе. Если я убедителен в Мерзляеве из фильма “О бедном гусаре замолвите слово”, значит, у меня есть и такие черточки.
— Да вам любой зритель скажет, что уж чего-чего, а мерзляевщины в вас нет ни грамма и вы на себя наговариваете.
— А почему же я так хорошо его сыграл?
— Когда писали, что ваш Воланд слишком старый, вам было это читать смешно или грустно?
— Как вы думаете, как может выглядеть человек, которому много тысяч лет? Я выгляжу моложе, по-моему.

[Александр Мельман]

https://www.mk.ru/social/highlife/in...e-probegu.html
Откровенные признания актера “МК” в канун 75-летия

25.09.2009 в 16:23

Про Басилашвили можно сказать: “О, счастливчик!”. Он и в кино на первых ролях, и в театре. Хотите — трагедию высокую сыграет. Хотите — высокую, но уже комедию. Про него вообще не ходит никаких слухов, сплетен, да и по жизни он донкихот питерский. Вся штука в том, что скорее всего он такой и есть. Его БДТ сейчас на гастролях в Москве, а значит, есть прекрасный повод встретиться с артистом в день его 75-летия.

— Олег Валерьянович, вам не обидно, что о таких знаменитых артистах, как вы, в основном вспоминают не чаще чем раз в пятилетку, на юбилей?

— Ну что ж тут поделаешь. Как есть, так есть, и жаловаться тут не приходится. А что касается пятилетки, так давайте пятилетку в четыре года выполним.

— Ну а вообще к юбилею как вы относитесь?

— Ой, тяжело.

— Не хотите напоказ себя выставлять?

— Не хочу, но придется. Буду спектакль играть в день юбилея.

— Насколько для вас важна публичность? Вот молодым, понятно, надо периодически мелькать. Ну а вам это надо?

— Могу только сказать, что я не тусовщик и никогда не появляюсь на всех этих презентациях. Это не мое совсем.

— Какие отношения у вас с вашим нынешним возрастом? Люди-то, в сотый раз пересматривая ваши фильмы, и представить не могут, что вам уже 75.

— Ну 75 и 75, какая разница. Те фильмы снимались давным-давно, я тогда был значительно моложе и сейчас, конечно, не смогу сыграть тех персонажей. “Осенний марафон” уже не пробегу. Ну что ж, жизнь есть жизнь — человек стареет. Может быть, хотя бы на тень отца Гамлета я еще потяну. Сейчас мы на сцене играем с Алисой Фрейндлих спектакль “Калифорнийская сюита”. Это пьеса о любви, там три разных маленьких сюжета в одном. И в каждом из них два совершенно разных персонажа. Мы там такие постаревшие любовники. Но в конце концов мы не о сексе же играем, а о чувствах.

— Но в театре легче притвориться, сыграть “моложе себя”. Там, в отличие от кино, нет крупных планов.

— Притворяться вообще не нужно. Надо быть самим собой. Мне повезло, я еще в молодости играл возрастные роли, и у меня не было резкого перехода, вроде: ах, играл молодых, а теперь надо стариков играть. Все постепенно происходило.

— Вот в жизни по улице пройдет 75-летний человек, и ему вслед скажут: старик идет. Если вы услышите о себе такое, что подумаете?

— Слышать такое было бы, конечно, неприятно. Но я понимаю, что от себя не убежишь.

— Когда вы приезжаете в Москву и едете общественным транспортом, вам люди место уступают?

— У меня первая машина-то появилась, когда мне было под 60, — “Жигули”. А сейчас — “Шкода Октавия”, “Мерседеса” мне не надо. А здесь, в Москве, действительно на троллейбусе езжу. И места мне никто не уступает, и слава богу. Но автограф попросят.

— А вы для этого народа вкалываете, душу из себя вынимаете. Вы вообще народ-то любите?

— А я его частица, как я могу его любить или не любить. Я и есть народ. Среди нас есть и хорошие люди, и плохие. Хотя, когда я бываю в других странах, там совсем не так.

— Вы имеете в виду гастроли за границей для русских эмигрантов?

— В тех странах, где бываем на гастролях, стараюсь обязательно сходить в картинные галереи. Рембрандта обожаю. Не собирать — нет, у меня на это никаких денег не хватит. А весь Рембрандт у меня в душе. Вот такой я коллекционер.

— Вы хотели рассказать, как вас за границей уважают.

— Я приехал на съемки в Париж, и мы с партнершей Ирен Жакоб пошли в Лувр. Заняли очередь, а она огромная. И вот она говорит: надо подойти и сказать, что ты сеньор. А во Франции так пенсионеров называют. И все, можно проходить бесплатно. Я так и сделал, ну а чего стесняться? И так во всех странах. В нью-йоркском “Метрополитен-музее” можешь пройти бесплатно, а заплатил — на тебя тут же жетончик вешают: мол, ты свою лепту внес. А главное, что меня за границей поражает, это отношение к людям. В той же Америке в аэропорту хор стоит детский и поет спиричуэлс. И не за деньги, а для того, чтобы людям хорошее настроение создать.

— Но разве здесь, в России, не можете вспомнить доброе отношение к себе людей? Вас же любят.

— Конечно, я это знаю. Вот на днях проголосовал на дороге, сел к частнику, человек сразу меня узнал, ни копейки не взял, еще и попросил с ним сфотографироваться. Я часто такое отношение к себе встречаю, поэтому жаловаться грех.

— У вас среди актеров репутация очень порядочного человека. А может ли артист, с его лицедейством, цинизмом и неверием, быть приличным человеком?

— Так артисты всегда считались самыми грешными людьми, их же хоронили за церковной оградой. Конечно, ужасная профессия, я согласен. Но даже в советское время Товстоногов старался не лицемерить. Его спектакли, посвященные Октябрьской революции, были не о классовой борьбе, а о людях. Помню сцену в “Гибели эскадры”, в которой матросы прощались с тонущим кораблем, будто дом родной покидали. Люди в зале плакали.

— Но вы не чувствуете себя таким клоуном, шоуменом даже? Вот приходят люди в театр: а ну давай, развлекай нас!

— Да, есть такие зрители. Но и раньше они были. Их процент всегда одинаков. Но Товстоногов нам говорил: “Публика всегда права”. И никакая она не дура. А если зрители не аплодируют или на спектакль не приходят, виноваты только режиссер и актеры, и никто больше.

— Сейчас читаю воспоминания Юрия Любимова. Он пишет, что даже во время похорон матери исподволь наблюдал за собой, за своими переживаниями, реакциями, чтобы потом воплотить это в спектакле. Это проклятая актерская сущность?

— Когда у меня умирала мама, я всю ночь проводил с ней в больнице. Утром меня сменяла жена, а я шел на репетицию и, репетируя, забывал обо всем. А потом опять шел к маме. Вот казалось, как это возможно, ведь я знал, что она умирает. Но, наверное, так, с помощью театра, я защищался от этой трагедии.

— Когда у Филиппа Киркорова умерла мама, он все-таки не отменил свои гастроли в Израиле. Вы, наверное, понимаете его?

— Не мне судить.

— Какой у вас самый счастливый день в жизни?

— День Победы. У меня же отец и брат воевали. Брат погиб. Про войну сейчас много говорят, уже и генерала Власова хотят оправдать. Он, конечно, предатель, но солдатикам-то, в плен попавшим, что было делать? Многие же соглашались идти во власовскую армию, надеясь, что потом к своим перебегут. Мне рассказывали историю гибели хорошего друга нашей семьи. В начале войны он в плен попал. Их выстроили: “Жиды и комиссары, шаг вперед”. А он еврей был. Сзади дружок его схватил, а тот резко руку отдернул и вышел из строя. Его, конечно, расстреляли. Но не все же такие… Я хорошо помню май 45-го. Мне 10 лет было. Мы с мамой знали, что скоро все закончится, не отходили от тарелки радио. Когда объявили победу, мы с другом побежали на Красную площадь. Весь день там провели. Это было настоящее счастье. Мы все ждали Сталина, но он так и не вышел.

— По жизни вы, как я вижу, человек нервный. Зато в семье, наверное, просто душка?

— Я за своей супругой Галиной как за каменной стеной. Всегда чувствую, что у меня есть тыл. А это очень важно.

— Дочки ваши как? Знаю, младшая, Ксения, родила.

— Да, и внучке уже семь месяцев. Ксюша оказалась очень хорошей матерью. До сих пор грудью кормит. Но скоро хочет уже выходить на работу, на “Эхо Москвы”. Тогда няню придется брать.

— Сейчас-то она где живет?

— У нас на даче.

— А старшая ваша дочь, Ольга, в порядке?

— В порядке. Редактором работает на телеканале “Культура”. И жена там же. Но все вместе, к сожалению, редко собираемся. Я-то вырос в семье, где было принято всем вместе завтракать, обедать и ужинать. Знали, что в три часа обед, и если кто-то задерживался, его ждали. А сейчас каждый сам по себе. А так хотелось бы всем вместе сесть, чаю попить, блюдца фарфоровые выставить. Может быть, когда-нибудь так и случится. Только вот фарфора у нас нет.