*3142. Великобритания

[Юрий Болдырев]

О несопоставимости нынешней ситуации в ЕС с разрушением СССР

Несколько вопросов в связи с итогами референдума в Великобритании о выходе из Европейского Союза.

Вопрос первый. Является ли это событие — решение большинства британцев о выходе из ЕС — предзнаменованием или даже признаком начала крушения Европейского Союза, с уточнением: как конкретного политико-административного проекта, с конкретным внутренним политико-административным устройством?

Ответ: возможно. Всякой централизации и сверхцентрализации в более или менее здоровом общественном организме естественно противостоят процессы децентрализации, сопротивления излишней бюрократизации и навязыванию всем единого стандарта там, где в нем нет необходимости. Если у этих процессов есть естественные каналы и инструменты реализации воли людей, то возникают ограничения на масштабы и возможности сверхцентрализации. В данном случае налицо срабатывание ограничителя: эта конкретная модель евроинтеграции в своей реализации оказалась неприемлемой для мощных социально-экономических сил и для большинства граждан одного из в прошлом сильнейших государств не только Европы (если остров можно отнести к Европе), но и всего мира.

Возможен, конечно, и элемент влияния заинтересованной третьей силы — США, давящей на ближайшего партнера и тем самым ослабляющей конкурента — ЕС. Но каков в данном случае был вес этого фактора — судить не берусь.

Вопрос второй. Будет ли пример заразительным — потянутся ли за Великобританией и другие государства ЕС?

Ответ: тоже возможно, но маловероятно. По двум причинам.

Причина первая: Государства, входящие в ЕС, и их граждане, получают от членства в ЕС как плюсы, так и минусы.

Эти государства не равны: есть, скажем, «локомотивы» и «вагоны». Более того, народы ряда стран бывшей Восточной Европы стратегически оказались обмануты: в этих странах проведена масштабная деиндустриализация, а те производства, что там создаются, являются принципиально не самодостаточными, а лишь подчиненными элементами в цепочках, в которых господствуют другие — те самые «локомотивы» ЕС.

Но, тем не менее, насколько можно судить, пока для большинства населения причем, и «локомотивов», и «вагонов», плюсы от нахождения в ЕС пока перевешивают минусы.

И причина вторая: почему советский социализм в начале-середине двадцатого века не воцарился в Европе? Потому, что западная социальная и государственно-политическая система оказалась весьма адаптивной — способной приспосабливаться к изменениям вокруг и диктуемым ими вызовам. Приспосабливаться не идеально, не всегда человечно и гуманно: часть — сначала через масштабную фашизацию и лишь затем — через более или менее демократическую социально ориентированную трансформацию своей системы. Но главный акцент здесь — на адаптивности, приспособляемости. Соответственно, не будут инициаторы и основные выгодоприобретатели от проекта «Европейский Союз» флегматично взирать на происходящее или, напротив, бессильно кусать локти. Нет, они будут делать выводы и попытаются адаптировать административно-политическую систему ЕС, сделать ее более гибкой и не вызывающей того раздражения, которое оказалось налицо, в частности, у британцев.

Вопрос третий. А является ли это событие признаком и началом крушения Европейского Союза — как идеи максимальной культурной, социальной и экономической евроинтеграции (в понимании как интеграции западно-европейской)?

Ответ: нет. И по известным социологическим опросам, и по самоощущениям жителей нынешнего ЕС, можно спорить о господствующей самоидентификации людей, например: «Я, прежде всего, француз, а уж потом европеец», или наоборот. Но для большинства эта самоидентификация не носит характера противопоставления, на уровне: «Никакой я не европеец, а исключительно француз!». Кстати, это касается даже и англичан, проголосовавших сейчас за выход из ЕС. Логика решения здесь ни в коей мере не анти-европейская, но приоритетно британская. Примерно так: «Мы — прежде всего, англичане или британцы, а лишь затем европейцы». И, разумеется, историческая великодержавная гордость: «Не будет кто-то из-за Ла-Манша нам указывать, как жить».

Конечно, ничто не застыло навечно, времена и нравы меняются, завтра станет возможно то, что маловероятно сегодня. И, более того, многое может быть и инспирировано внешними силами. Но пока, по всему, что мы знаем, есть нарастающее недовольство конкретными действиями того, что принято называть «евробюрократией», не все с восторгом принимают расширение ЕС — включение в него все новых стран Центральной (в прежней политической терминологии — Восточной) Европы. Но это все пока ни в коей мере и степени не ставит вопрос об отказе от масштабной культурной, социальной и экономической евроинтеграции. Вопрос может стоять лишь о степени, методах и каких-то правилах и нюансах такой интеграции.

Вопрос четвертый: не приведет ли выход Великобритании из ЕС к дезинтеграции уже самой Великобритании — к выходу из нее Шотландии (к повторному референдуму) и Северной Ирландии?

Да, это вопрос интересный. Более того, угроза подобного развития событий, насколько я понимаю, была одним из основных аргументов сторонников сохранения Великобритании в составе ЕС, обращенных к сторонникам выхода. Но аргумент не подействовал.

И как же теперь будут развиваться события? Прогнозировать не берусь. Для нас же здесь возникает один интересный аспект: если в Северной Ирландии будет проведен референдум о выходе из Великобритании, по результатам которого она не просто выйдет из прежней метрополии, но еще и войдет в состав Ирландии, будет ли это рассматриваться как аннексия Ирландией своей северной сестры?

Вопрос пятый: а что же в отношении интеграции политической и военной?

Во избежание недоразумений и неуместного шапкозакидательства здесь у нас, необходимо подчеркнуть, что важнейшим элементом нынешнего процесса частичной формально-административной дезинтеграции ЕС, а точнее, некоторого административно-политического переформатирования этого поля — с выходом из ЕС Великобритании, а также, возможно, с будущим выходом, например, Шотландии из Великобританиии т. п.— является сохранение и укрепление интеграции всего, скажем условно, Запада — военно-политической. Здесь никаких сомнений и даже намеков на дезинтеграцию пока не наблюдается.

Кстати, — и это вопрос шестой — а почему же? Почему элементы дезинтеграции Запада административно-политической (или его какого-то административно-политического переформатирования) мы наблюдаем, а вот военно-политической — нет?

Ответ очевиден: потому что никакого сравнимого по притягательности альтернативного центра силы рядом с Западом пока нет. Причем, важно подчеркнуть: силы как военной, так и научно-технологической, промышленной, экономической и культурной. Если же с последним (в части культурной) кто-то попытается не согласиться, то обратите внимание: армяне на Евровидении позволяют себе петь на своем языке, а вот представители великой русской культуры — исключительно на английском. То есть, преподнося Западу вторичную на него же пародию, но еще и пытаясь его (Запад) в этом, уж простите за вульгаризм, переплюнуть…

И, наконец, вопрос седьмой. Можно ли сравнивать выход Великобритании из ЕС с событиями четвертьвековой давности — выходом России, Украины и Белоруссии из состава СССР? Аналогично — прогнозируемый теперь многими выход Шотландии и Северной Ирландии из состава Великобритании — если таковой состоится? Является ли и станет ли это трагедией, каковой явилось разрушение СССР? Или же и то, и другое, и третье — не трагедии, а нормальный ход истории, переформатирование пространства, и жалеть вообще не о чем?

Первый ответ, конечно, напрашивается совсем простой: это субъективно. События четвертьвековой давности для нас — трагедия, а для них — нет. Аналогично и теперь: для кого-то все ныне обсуждаемое нами со стороны — катаклизм небывалого масштаба… Но этот вариант ответа, признаем — лишь уход от ответа по существу.

И тогда ответ второй — выявление принципиальной разницы между событиями. Наиболее ярко эта разница проявилась на примере Прибалтики, позже — Молдавии и Грузии, а теперь — Украины.

Дело ведь не в том, что с разрушением СССР в союзный Кремль перестали поступать какие-либо подати с еще четырнадцати подвластных территорий — такого счастья союзный Кремль как раз и не имел: расходы на союзные республики из общесоюзного бюджета часто превышали собственно доходы от них. И даже не просто в разрушении экономических связей по кооперации — эти связи на новом уровне, в конце концов, могли бы и быть восстановлены. Разрушение СССР — это двухаспектный процесс.

Первое — переход ряда территорий с их населением в исторически противостоящий России военно-политический лагерь. В этом подлинный масштаб события и драма. И уже отсюда — трагедии сотен тысяч и миллионов людей, насильственно лишенных Родины.

Второе — захват власти в России и ряде бывших советских республик (не во всех, в Белоруссии, например, это не случилось), под формально демократическими знаменами, силами сугубо антидемократическими, сказать проще — воровскими и предательскими по отношению к своим странам кланами. Это — уже трагедия десятков миллионов.

Как мы видим и обоснованно предполагаем, ничто подобное ЕС и Великобритании пока не угрожает.

Главный вывод: все нынешние наши разговоры о том, как повлияют новые «обнадеживающие» процессы в Европе на нас — пустое. Нам надо не надеяться на их просчеты и ошибки, но начинать, наконец, развиваться самим. А что нужно для этого — об этом в уже сотнях и тысячах статей, и не только моих…

[Константин Сонин]

http://www.inliberty.ru/blog/2333-Brexit--eto-ne-vyhod
Результат британского референдума, на котором большинство принявших участие, 52 процента, проголосовало за выход из Европейского союза, показал, что процесс европейского объединения, продолжающийся уже семьдесят лет, обратим.

Глобализация, снижение барьеров для торговли, перетока капиталов и миграции — основные составляющие экономического чуда последних десятилетий — для большинства британцев оказались если не жупелом, то уж точно чем-то таким, чем можно пожертвовать. Ничего страшного, если станет сложнее торговать с Европой, основным партнером Великобритании, и тем более ничего страшного, если меньше будет приезжих, пусть даже богатых, талантливых и амбициозных.

Результат неожиданный, потому что опросы в последние дни показывали небольшое, но устойчивое большинство за то, чтобы остаться. Тем более неожиданный, что подавляющее большинство тех, кто высказывался по вопросу Brexit всерьез — бизнесмены, финансисты, аналитики, деятели культуры, оценивавшие последствия в своих областях деятельности, призывали сохранить членство в ЕС. Однако «молчаливое большинство», пожилое, относительно «белое» и относительно малообразованное, живущее за пределами Лондона и других финансово-культурных центров Соединенного королевства, решило выходить. Несмотря на то, что и они являются «бенефициарами глобализации» — получают зарплату выше, потому что товар их фирмы лучше продается в Европе, платят в магазине меньше, потому что там работают мигранты и ездят по дорогам, построенным отчасти на налоги с крупного бизнеса со штаб-квартирой в Лондоне.

Причина в том, что мир в XXI веке устроен так, что, как кажется, можно голосовать против «глобализации» и одновременно рассчитывать, что выигрыши от нее сохранятся. Сотни лет назад отношения между странами определялись отношениями королей и «большими союзами». Торговые договоры или даже просто тарифная политика, определяемая актами парламента, были самым важным фактором торговли. Сейчас важное в отношениях — возможности для торговли, проникновение технологий, свобода миграции — определяется не одним договором и не членством в чем-то одном, а множеством мелких договоренностей и регуляторных практик. Поскольку большинство этих мелких договоренностей и так взаимовыгодные — то есть, являются результатом сложных многосторонних компромиссов — они останутся на своих местах и после Brexit, и мало что поменяется радикально. Торговые договоры и технические протоколы, выгодные для обеих сторон, просто останутся на своих местах.

Лондону, конечно, будет труднее удерживать статус финансовой столицы Европы, но основная причина, почему в Лондон текут русские, например, деньги и мозги — не «финансовые». Бывшие чиновники и опальные бизнесмены бегут туда из-за того, что оттуда «выдачи нет» (в отличие от не менее притягательной для жизни и более дешевой Испании, например). Те же чиновники и успешные бизнесмены посылают детей учиться в Англию из-за преимуществ системы образования (и маленького британского внутреннего рынка) — американские университеты и колледжи лучше английских, но английские намного раньше повернулись лицом к миру, предоставляя огромный спектр услуг — и, главное, уровней — для детей из-за границы. Так что и здесь от выхода из Евросоюза ничего не меняется. Не исключено, что евроскептики, анти-мультикультурное и менее-чем-их-противники-образованное большинство, понимает это. Или, по крайней мере чувствует.

Это же самое соображение — жизнь в современном развитом мире зависит не от больших договоров, а множества мелких горизонтальных связей — помогает понять, почему жители многих европейских стран спокойно смотрят на возможное отделение крупных кусков этих стран. Референдум 23-го июня резко усилил шансы на выход Шотландии из Великобритании (более 60% шотландцев проголосовало за то, чтобы остаться в ЕС) и создал новое напряжение на границе с Ирландией (55% жителей Северной Ирландии, части Великобритании, проголосовали за ЕС, в которую входит и Ирландия). Но шотландский сепаратизм, так же как и сепаратизм каталонцев, квебекцев, фламандцев, не вызывает сильных чувств у остальных жителей и политиков в развитых странах (сравните с типичной реакцией китайского, пакистанского или российского руководства на сепаратизм). По тому же самому принципу – выйдя из Соединенного королевства, Шотландия останется на месте, а то, что определяет реальную жизнь — торговые связи, подходы к регулированию, возможности учебы и работы — мало поменяется от смены вывесок на национальном уровне.

На континенте выход Великобритании может только ускорить движение к единой стране. Без Лондона станет проще договариваться — тем более, что сильно увеличится относительная роль Германии и Франции, а границы ЕС и «еврозоны», в которую Великобритания не входила, станут более похожими, так же облегчая это движение. Может показаться, что по примеру Brexit усилятся позиции сторонников выхода внутри других стран ЕС, но опять-таки: если Brexit — результат того, что можно голосовать против глобализации, надеясь на то, что польза от нее никуда не исчезнет — за счет международных фирм, мировых университетов и глобальной культуры, то и это «усиление» мало что поменяет.

[Игорь Николаев]

http://echo.msk.ru/blog/nikolaev_i/1791184-echo/
07:55 , 27 июня 2016

автор
экономист

Злорадствовать вообще нехорошо. Однако кто же будет помнить об этом, когда такая «радость» привалила — Великобритания выходит из ЕС. Значит, из ЕС уходит страна, правительство которой достаточно жестко и последовательно критиковало российскую внешнюю политику, и санкционное единство ЕС может быть разрушено со всеми благоприятными для России последствиями. Такая вот незатейливая логика.

Радость была, понятное дело, у кое-кого еще и потому, что теперь, как им кажется, европейцам будет хуже. Ну, тут совсем уж все просто: «Пусть у меня сарай сгорит, лишь бы у соседа корова сдохла».

Не буду сейчас критиковать изложенный выше ход мыслей. Я лучше не о сомнительных перспективах снятия санкций в результате Brexit (здесь ключевую роль играет все-таки выполнение Минских соглашений), а о том, чем для экономики России может обернуться вся эта история. Об этом, похоже, радующиеся не очень-то подумали.

Но сначала надо напомнить, что сегодня Великобритания значит для ЕС. Последние доступные данные Еврокомиссии по бюджету ЕС таковы: из 144 млрд евро доходов бюджета (2014 г.) взнос Великобритании составил 11,3 млрд евро. И это был только четвертый по объему взнос в общий бюджет после Германии (25,8 млрд. евро), Франции (19,6 млрд. евро) и Италии (14,4 млрд. евро). Получила же Великобритания 7 млрд. евро, что было значительно меньше, чем получили Польша (17,4 млрд евро), Франция (13,5млрд евро), Испания (11,5 млрд евро) и др.

Таким образом, баланс взносов и расходов был явно не в пользу Великобритании (минус 4,3 млрд. евро). Что такое эти деньги для общего бюджета? Это около 3% . Потеря значимая, но не критичная.

Главные экономические последствия от Brexit вообще, по-моему, будут в другом. Кратко— и, возможно, среднесрочные последствия — это негатив для экономики, это торможение экономического роста. Причем, как для Великобритании, так и для ЕС, а вот долгосрочные последствия — это, скорее всего, позитив.

На первом этапе негативным фактором будет неопределенность. Когда неизвестно, что и как будет происходить при этом цивилизованном разводе, тогда у инвесторов снижается аппетит к риску, возникает естественное желание переждать смутные времена. Однако потом будет все очевиднее, что ничего страшного не произошло. Более того, конкуренция и на европейском, и на мировом экономическом рынке станет более сильной, а это то, что только стимулирует экономический рост. Одновременно и ЕС будет просто вынужден сделать правильные выводы из случившегося и не допускать ошибок подобных тем, которые привели к миграционному кризису. Вывод: в долгосрочной перспективе и Великобритания, и ЕС выиграют от Brexit.

Россия, очевидно, в кратко— и среднесрочной перспективе, т.е. пока ЕС и Великобритания будут решать свои экономические проблемы, только проиграет от всей этой истории (долгосрочные перспективы российской экономики практически не зависят от Brexit). Российская экономика итак в кризисе, а тут еще такой мощный внешний негатив, ведь ЕС — это по-прежнему основной внешнеэкономический партнер России. Причем нам-то будет больнее. Там экономика растет, а растущая экономика, в отличие от нашей падающей, справляется с проблемами гораздо успешнее. Неопределенность, о которой уже было упомянуто выше, это торможение инвестиций и для российской экономики.

Так чему радуются? Что злорадствуют?

[Виктор Александров]

http://www.kasparov.ru.prx.zazor.org...=5770E90FE1315
27-06-2016 (11:53)

Часть I. Великобритания

Мои постоянные читатели (искренне надеюсь, что таковые есть) наверняка знают о моём крайне негативном отношении к Евросоюзу: о многочисленных недостатках этого бюрократического монстра я уже писал ранее и, видимо, буду писать ещё не раз. Соответственно, я очень рад за граждан Великобритании, которые на прошедшем референдуме проголосовали за освобождение от диктата брюссельской евробюрократии. В рамках данного текста мне хотелось бы поделиться с уважаемым читателем своими соображениями относительно того, что ждёт в будущем Соединённое Королевство, а в следующей статье – поразмышлять о перспективах "усечённого" Евросоюза.

Накануне референдума и сразу после оглашения его результатов не было недостатка в алармистских прогнозах, предрекающих Британии за пределами ЕС весьма печальное будущее. Попробуем разобраться, насколько эти прогнозы обоснованы.

Первая группа таких негативных прогнозов связана с экономикой. В краткосрочном плане, действительно, принятое на референдуме решение неизбежно повлечёт за собой определённую турбулентность на рынках (минувшая пятница уже ознаменовалась историческим по своим масштабам падением курса британского фунта стерлингов) и даже создаёт риск рецессии. Однако в долгосрочной перспективе ситуация выглядит гораздо оптимистичнее. В самом деле, ЕС – на сегодняшний день – крупнейший внешнеторговый партнёр Великобритании. Потеря доступа на континентальный рынок стала бы серьёзным ударом по британской экономике, вот только далеко не факт, что Британия этого доступа лишится.

В ближайшее время начнутся переговоры между Великобританией и ЕС об условиях "развода" и принципах, на которых будут основаны их дальнейшие взаимоотношения. Весьма вероятно, что эти отношения будут напоминать отношения ЕС с Норвегией и Швейцарией – странами, не входящими в состав Евросоюза, но при этом пользующимися режимом свободной торговли с ним. Многие наблюдатели полагают, что Великобритании подобный режим свободной торговли предоставлен не будет, поскольку евроэлиты захотят показательно наказать "бунтовщика", дабы у других европейских государств не возникло желания последовать примеру британцев. Мне лично данное предположение представляется сомнительным, ведь, поступая подобным образом, европейцы накажут не только Британию, но и самих себя: в конце концов, торговля – дело обоюдовыгодное, и всякое ограничение свободной торговли между Британией и континентом также ударит по обеим сторонам.

Федеральный канцлер Германии Ангела Меркель уже успела заявить, что "Евросоюз не должен быть груб и высокомерен по отношению к Британии на переговорах о выходе страны из ЕС". Иными словами, сценарий мести отступнику выглядит не особо вероятным, и Великобритания, скорее всего, сохранит после выхода из Евросоюза свободный доступ на европейский рынок.

Даже если Евросоюз и Британия не договорятся о режиме свободной торговли, для последней это будет означать не только новые проблемы, но и новые возможности. Во-первых, отсутствие режима свободной торговли не равнозначно полному прекращению торговли как таковой. Британия и Европа всё равно смогут торговать друг с другом, хотя торговля эта и будет обременена таможенными пошлинами и барьерами.

Во-вторых, европейский рынок – не единственный в мире. В условиях, когда внешнеторговая политика Великобритании будет определяться не в Брюсселе, а в Лондоне, эта самая политика может быть более гибкой, создающей лучшие условия для борьбы британского бизнеса за другие, неевропейские, рынки. Учитывая исторически сложившиеся связи с США и Канадой, Великобритания вполне могла бы присоединиться к Североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА). Бывший кандидат в президенты США от Республиканской партии, сенатор Тед Круз уже высказался за немедленное начало переговоров о подписании американо-британского соглашения о свободной торговле. Возможны и другие варианты.

Кроме того, не стоит забывать, что сегодня британская экономика несёт колоссальные издержки в связи с избыточным регулированием со стороны брюссельской бюрократии. Если британское правительство, не теряя времени, оперативно предпримет необходимые меры по дерегуляции экономики, выигрыш от таких мер вполне может перекрыть возможные издержки "развода" с Европой. Таким образом, несмотря на вероятные в краткосрочной перспективе трудности, выход из Евросоюза открывает перед Соединённым Королевством блестящие возможности в долгосрочной перспективе.

Вторая группа алармистских прогнозов касается проблемы территориальной целостности Великобритании. Острее всего эта проблема стоит в Шотландии. Следует признать, что она не является надуманной. Совсем недавно – в сентябре позапрошлого года – шотландцы уже голосовали на референдуме об отделении от Великобритании. При явке 84,59% от общего числа избирателей за то, чтобы остаться в составе Соединённого Королевства, высказались 2001926 человек (55,3% проголосовавших), 1617989 человек (44,7%) предпочли независимость. Тем не менее, по результатам состоявшихся в мае этого года выборов в Парламент Шотландии право сформировать правительство вновь (в третий раз подряд) получила сепаратистская Шотландская национальная партия.

На референдуме о выходе Великобритании из ЕС шотландцы разошлись во мнениях со своими согражданами, проживающими в южной части острова. При явке в 67,2% от общего числа избирателей за выход проголосовали 1018322 человека (38%), за сохранение членства в ЕС – 1661191 человек (62%). Ссылаясь на нежелание шотландцев покидать ЕС, шотландское правительство уже потребовало проведения повторного референдума о независимости, дабы независимая Шотландия могла остаться в составе ЕС (шотландское правительство и Парламент Шотландии сами не обладают необходимыми для назначения и проведения такого референдума полномочиями, назначить его может только Парламент Великобритании).

Существует вероятность, что на повторном референдуме о независимости большинство шотландцев выскажется за отделение, но я бы не стал эту вероятность преувеличивать.

Исходя из приведённых выше результатов голосования шотландцев на двух референдумах, мы не можем сделать сколько-нибудь однозначный вывод о том, как соотносится разделение на еврофилов и евроскептиков с разделением на юнионистов (сторонников сохранения единой Великобритании) и националистов. Есть, однако, основания полагать, что эти две линии разделения не вполне совпадают. Так, если верить данным опроса, проведённого в день референдума, среди голосовавших за выход из ЕС были и сторонники Шотландской национальной партии, а среди сторонников членства в ЕС – избиратели юнионистских партий. Иными словами, проецировать результаты прошедшего референдума о членстве в ЕС на результаты возможного повторного референдума о независимости Шотландии было бы некорректно.

Более того, ещё накануне предыдущего референдума о независимости многие специалисты в области международного права предупреждали, что не существует никаких правовых гарантий того, что Шотландия, став независимым государством, автоматически "унаследует" членство Великобритании в Евросоюзе. Подобных прецедентов в истории ЕС ещё не было, поэтому решение о том, как поступать с Шотландией, предстоит принимать государствам-членам ЕС, а они могут решить, что Шотландия, как новое государство, должна заново пройти всю процедуру вступления в ЕС. Кстати, процедура эта предусматривает право любого из действующих членов ЕС наложить вето на принятие в состав Евросоюза нового государства-члена. В частности, Испания давала понять что может воспользоваться таким правом вето (у самой Испании есть проблемы с каталонским и баскским сепаратизмом, поэтому создавать пример успешной реализации сепаратистского проекта не в её интересах). Короче говоря, на возможном повторном референдуме о независимости шотландцы, весьма вероятно, будут стоять не перед выбором между Шотландией в составе Великобритании и независимой Шотландией в составе ЕС, а перед выбором между Шотландией в составе Великобритании и независимой Шотландией, которую, может быть, примут (а может и не примут) в Евросоюз.

Нельзя, также забывать, что Шотландия очень тесно связана с остальной Великобританией множеством связей: экономических, культурных, даже родственных. Если бы Великобритания оставалась членом Евросоюза, то граница между ней и независимой Шотландией оставалась бы совершенно прозрачной, однако после выхода Великобритании из ЕС граница между Великобританией и независимой Шотландией будет одновременно внешней границей ЕС, она, по определению, не сможет более оставаться прозрачной. Таким образом, если шотландцы, отвергшие независимость в 2014-м году, проголосуют за неё на повторном референдуме, эта независимость достанется им гораздо более дорогой ценой. Сейчас они этого, может быть, ещё не понимают, на за то время, что пройдёт до возможного повторного референдума, у них будет время разобраться во всех нюансах. Не факт, что, разобравшись, они захотят платить такую цену за независимость.

Наконец, ещё один крайне важный фактор. Шотландия – страна, в которой очень популярны левые идеи. В ходе агитационной кампании накануне референдума 2014-го года Шотландская национальная партия утверждала, что в случае отделения Шотландия больше не будет вынуждена делить с другими частями Соединённого Королевства налоговые поступления от добычи нефти в Северном море, а весь этот поток нефтедолларов можно будет потратить на социальные расходы. Ещё тогда многие экономисты предупреждали, что план этот не отличается реалистичностью, так как отчисления, которые Шотландия получает из бюджета Великобритании (и которых она неизбежно лишится в случае отделения), существенно превосходят возможный выигрыш Шотландии от нефтяных доходов.

Сегодня, в условиях гораздо более низких цен на нефть, утопия "шотландского нефтяного социализма" выглядит ещё менее реалистичной, а потеря отчислений из британского бюджета будет ещё более болезненной.

Характерно, что глава шотландского правительства (она же – лидер Шотландской национальной партии) Никола Стёрджен, не успев потребовать повторного референдума о независимости, внезапно сменила тему, заявив, что Парламент Шотландии наложит вето на выход Великобритании из ЕС. Очевидно, что совместить эти две вещи: отделение Шотландии от Великобритании и наложение Парламентом Шотландии вето на выход Великобритании из ЕС – невозможно (не говоря уже о том, что у Парламента Шотландии просто нет права накладывать такое вето). Можно предположить, что столь непоследовательное поведение связано с тем, что националисты и сами понимают, что их шансы на победу в ходе повторного референдума будут не очень высоки.

Подводя итог, можно сказать, что прогнозы катастрофы, будто бы ожидающей Великобританию в результате выхода из ЕС, мягко говоря, несколько преувеличены. Разумеется, это не означает полного отсутствия рисков. Возможно, шотландцы, вопреки всем рациональным доводам, всё же захотят отделиться от Соединённого Королевства. Возможно, британское правительство, которое будет сформировано преемником уже объявившего о намерении уйти в отставку Дэвида Кэмерона, окажется некомпетентным и не сможет минимизировать связанные с выходом из Евросоюза проблемы, а также воспользоваться всеми открывающимися возможностями.

В этой жизни не существует абсолютных гарантий безопасности, жизнь неотделима от рисков, а свобода принятия решений – от ответственности за их последствия. Тем не менее, за британцев можно порадоваться уже хотя бы потому, что отныне их судьба зависит от их собственного выбора и их собственных решений. В отличие от брюссельских чиновников, никем не избираемых и никому не подотчётных, британские политики зависят от своих избирателей. Если новый кабинет министров не справится со своими задачами, на следующих выборах британцы доверят управление своей страной другим лидерам, в этом и состоит суть демократического процесса.

[Лживое "познавательное" ТВ]

[Максим Кононенко]

Неделю назад одна сумасшедшая сектантка, объект всеобщих насмешек, объявила в социальных сетях о том, что 23 июня она устроит всем апокалипсис. И те, кто склонится перед ее могуществом, попадут в золотое пятое изменение. Остальные же сгорят в пламени столкновения Земли с планетой Нибиру.

И вы знаете, кажется, это первый в истории человечества случай, когда предсказанный апокалипсис таки действительно произошел. 23 июня граждане Великобритании проголосовали за выход страны из Евросоюза.

Вот представьте себе, что результат референдума был бы другим. Это нетрудно представить, поскольку разница в голосах минимальна — 52 процента против 48. Что бы произошло? Ничего. Новость о таком результате не продержалась бы в новостях пятницы и до полудня. Как это было, например, с результатами сентябрьского референдума о выходе Шотландии из состава Великобритании.

Но результаты оказались такими, какими они оказались, и это повергло европейский истеблишмент в состояние шока.
«Бессмысленно отрицать тот факт, что мы надеялись на иной результат референдума» — заявил председатель Евросовета Дональд Туск. Министерство иностранных дел Германии в официальном заявлении назвало 24 июня печальным днем для Британии и Европы. Вице-канцлер Германии Зигмар Габриэль назвал саму организацию референдума «огромным историческим просчетом». Мама Гарри Поттера Джоан Роулинг сказала Великобритании: «До свидания». Модельер Вивьен Вествуд назвала произошедшее трагедией.

Не отстают от истеблишмента и активисты. От мэра Лондона Садика Хана потребовали объявить город независимым государством — Лондонской республикой, которая останется центром Европы. Петиция с требованием провести повторный референдум собрала уже миллионы подписей и стала самым массовым прошением в истории интернета. А 28 июня на Трафальгарской площади планируется провести акцию London Stays — практически, английский Евромайдан. Согласно счетчику на Фейсбуке, собираются быть уже 50 тысяч человек.

Апокалиптических прогнозов тоже хватает. Финансисты предупреждают о волатильности на рынках. Джордж Сорос предсказывает неизбежный распад Евросоюза. Газета Washington Post утверждает, что следующими на выход из Евросоюза могут попроситься Швеция, Дания, Греция, Нидерланды, Венгрия и Франция. Предлагает провести подобный референдум и лидер Консервативной народной партии Эстонии, а северо-ирландская партия «Шинн Фейн» мечтает о референдуме об объединении с Ирландией.

Проницательный зритель сейчас заметит, что в этом и состоит объяснение: ведь если бы результат референдума оказался иным, ничего бы не изменилось. А так Европа, да и всё человечество стоит на пороге таких перемен и потрясений, что кто его знает — быть может, сгореть в пламени столкновения Земли с планетой Нибиру было бы меньшим из зол.

Ну что же, вполне может быть. Но что-то в глубине души подсказывает мне, что перемен и потрясений не будет. Потому что Великобритания из Евросоюза не выйдет.

Этого никто не хочет. Ну, кроме 17 с половиной миллионов проголосовавших за выход. Против полумиллиарда остального населения Евросоюза — третьего по размеру на этой планете. Первый в мире ВВП. Седьмая в мире территория. И что же, разрушить всё это из-за того, что 17 с половиной миллионов провинциальных английских пенсионеров испугались мигрантов? Тем более, что количество мигрантов, добирающихся до Британских островов, не идет ни в какое сравнение с тем их количеством, которое принимают Франция и Германия, терпеливо несущие этот свой крест. Нет, конечно никто не даст этим 17 с половиной миллионам пенсионеров запустить цепную реакцию распада Евросоюза. Не для того его по крупицам собирали на протяжении более чем сорока лет.

А методов не допустить реализации результатов референдума европейская парламентская демократия давно уже придумала множество. И надежнейший их них — повторное голосование. Дания в 92м проголосовала против Маастрихстского договора — а уже в 93м переголосовала за. Ирландия в 8м году проголосовала против Лиссабонского договора — а уже в 9м году переголосовала за. То есть, механизм уже существует, он опробован и его эффективность доказана. И лично у меня нет ни одного основания полагать, что этот механизм не будет использован вновь. Разрыв в голосах минимален, и переагитировать несколько сотен тысяч человек при всей мощи современных медиа — вопрос чисто технический.

Правда, для этого лидеры стран Евросоюза должны унять истерику и проявить определенную волю. Пока же они ведут себя как обиженные дети.

А планета Нибиру, тем временем, приближается.
Россия 24

[Лилия Шевцова]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=29843
24 ИЮНЯ 2016,

ТАСС

Свершилось! Британцы решили покинуть Европейский союз. Драма неопределенности продолжалась до последней минуты. Сторонников выхода оказалось на 1,1 млн больше — 51,9% за выход против 48,1% сторонников остаться в ЕС при явке 72,2% (данные BBC). Борьба по поводу «Выйти» или «Остаться» стала ключевым событием не только современной истории Великобритании, но и Запада в целом.

Дело не в экономике и миграции, которые выплыли на первый план в столкновении британских евроскептиков и сторонников ЕС. Флегматичные британцы, которые последний раз делали революцию в 1688 году, подняли бунт против истеблишмента — своего, и заодно брюссельского. Этот бунт отражает кризис западного порядка, возникшего после ухода со сцены его альтернативы — мирового коммунизма. Волна право-левого популизма на европейском континенте и в США — еще одно проявление этого системного кризиса. Либеральное сообщество оказалось перед выбором: либо искать новые формы глобализации и расширения свобод и открытости, либо возвращаться к традиционным формам политики — укреплению суверенитета, протекционизму, регулирующей роли государства, подозрительности к чужому. Увы, западная элита не сумела сделать глобализацию достоянием всего общества, что вновь поставило на повестку дня вопрос равенства и справедливости. И не найдя их решения, те, кто почувствовал себя обделенным, стали требовать возврата к старому.
Да, начинается новая история европейского проекта интеграции. В течение последующих двух лет Лондон и Брюссель будут пересматривать 80 тысяч страниц договоров, которые они заключили друг с другом. Одним из важнейших вопросов, который им предстоит решить — останется ли лондонское Сити ключевым финансовым хабом Европы.

Но британское землетрясение — только начало. В Германии, Франции, Нидерландах, Испании предстоят вскоре выборы и референдумы. Выход Великобритании стал толчком для тамошних евроскептиков и популистов, которые вполне могут поставить вопрос о своем разводе с Брюсселем.
Брюсселю, получившему пощёчину от британцев, нужно думать о серьезных реформах, которые бы сохранили единство Европы. Возникает вопрос: где те европейские лидеры, которым это по плечу? При отсутствии в ЕС Великобритании, которая была мускулом прагматизма и либерализма, внутри ЕС неизбежно возникнет новый баланс сил, и пока неясно, каким он станет. Скорее всего, усилится значение франко-германской оси. Но Франция, если дать ей волю, сделает Европу более дирижистской и окончательно ее забюрократизирует. А это означает новые бунты. Спасение в том, что французские президенты слабы даже для того, чтобы управлять Францией. Но сможет ли Германия удержать Европу на своих плечах? Особенно когда Европа вновь начала подозревать Германию в чрезмерных амбициях. Вот уже новая власть в Польше говорит о необходимости сдерживания как России, так и Германии. А в самой Великобритании неясно, сможет ли Лондон удержать Шотландию и успокоить Северную Ирландию?

Между тем, европейский проект теряет доверие европейцев. Так, только 44% британцев, 39% французов и 47% испанцев относятся к ЕС положительно. Но есть и основания для оптимизма: 74% европейцев считают, что ЕС должен играть более активную роль. Молодые европейцы хотят жить в единой Европе, они уже не хотят возврашаться в национальные квартиры.
Да, BREXIT — землетрясение для Запада. Но эта встряска Западу была, ох, как нужна! Она его разбудила и заставила зажиревшие элиты начать думать и бояться! Заставила их размышлять и искать пути возвращения доверия общества.

Европа станет карточным домиком? Бросьте! Не станет. Европа будет искать новые соединительные ткани — медленно, методично и упорно. Хотя европейцам придется соскрести много ржавчины. И сменить не только своих политических регуляторов, но и прочистить сосуды своей конструкции.

А что вся эта встряска означает для России? Мы со своей периферии видим, как самая мощная в мире цивилизация начала поиск новых форм жизнеспособности. Именно эта цивилизация, несмотря на свою лихорадку, продолжает устанавливать правила игры и прогресса. Поэтому для России так важно, в каком направлении двинет Запад. Есть иллюзия, что разброд в Европе увеличивает российское шансы половить рыбку в мутной воде. Что же, это всегда занятие слабых. И оно может дать дивиденды. Тем более что европейский популизм так хочет использовать Россию в своих играх. Но дивиденды от этой игры для нас могут быть временными. Поддержка право-левого популизма, проповедующего протекционизм и подозрительность в отношении окружающего мира, вряд ли создаст для России благоприятную внешнюю среду. Западные популисты нас будут подозревать так же, как и остальных чужих. А непредсказуемость и конвульсии Запада не дадут России возможность продолжать свою политику непредсказуемости, которая основывается на вере в прочность западных правил игры!

Запад начинает поиск своей новой истины. Они в конце концов разберутся. Это уже не первый кризис либеральной цивилизации. И каждый раз кризис позволял ей подниматься на новый уровень прогресса. И сейчас они выживут: сменят машиниста, поставят новый локомотив и начнут движение. И нам их будет не догнать. Если не сумеем вскочить в последний вагон.

Фото: United Kingdom. London. 24.06.2016. Britain Votes To Leave The EU. Andrew Parsons\Zuma\TASS

[Алексей Макаркин]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=29852
27 ИЮНЯ 2016 г.

ТАСС

Брэксит и Всеправославный собор на Крите – казалось бы, два очень разных события. Православное население Великобритании, по максимальной оценке, составляет 450 тысяч человек – меньше 1% населения страны; так что существенной роли в результатах референдума оно не сыграло. И все же связь между этими событиями есть.

Процесс глобализации все более делит мир на две части – глобалистов и антиглобалистов. Использовавших свой шанс и ощущающих собственную ущемленность. Первые принимают быстрые перемены в самых разных сферах – от экономики до морали – как должное. Для вторых это сильнейший стресс, ощущение распада связи времен. Эксперты могут сказать, что это не первый распад в истории, но это мало кого успокаивает. Конечно, в восприятии конкретных людей могут быть свои нюансы, иногда значительные – скажем, среди глобалистов есть те, кто испытывает ностальгию по былой эстетике («следом – дуэлянты, флигель-адъютанты. Блещут эполеты»), но вовсе не собираются возрождать былые нравы. Есть и антиглобалисты, прекрасно овладевшие современными технологиями, но внутренне остающиеся людьми позапрошлого века. Человеческая индивидуальность не вписывается полностью в любые схемы, но последние все же полезны для понимания глобальных процессов.

Нередко деление на глобалистов и антиглобалистов дополняется другим – на богатых и бедных. В этом есть определенный смысл. Если посмотреть на результаты президентских выборов в Австрии или британского референдума, разделивших общества этих стран почти пополам, то видно, что за крайне правого австрийского кандидата и против членства Британии в ЕС голосовали рабочие, сельские жители, мелкие буржуа («лавочники», на которых некогда опиралась Маргарет Тэтчер, сама бывшая дочерью бакалейщика). Во Франции на сторону Марин Ле Пен перешли рабочие, некогда голосовавшие за коммунистов. В США многие бедные поддерживают Дональда Трампа.

Это неудивительно. Глобализация привела к закрытию заводов, переместившихся в Юго-Восточную Азию. Оставшаяся в Европе промышленность требует меньшего количества работников, причем обычно обладающих более высокой квалификацией (так как речь идет обычно о высокоточной продукции). А лавочник сталкивается с конкуренцией со стороны мигрантов, которые открывают по соседству свой магазинчик и перехватывают клиентов. Макроэкономические аргументы («не голосуй за Брэксит, биржа рухнет») воспринимаются ими все хуже, так как их собственный микромир стал куда менее уютным и понятным, чем ранее.

В то же время абсолютизировать это деление тоже не стоит. Борис Джонсон принадлежит к потомственной британской элите. Неприятие глобализма связано не только с интересами, но и с эмоциями, связанными с размыванием традиционных ценностей. В той же Британии референдуму предшествовали острые дискуссии по поводу преподавания истории в школе и оценки событий Первой мировой войны, столетие которой отмечалось в 2014 году. Министр образования Майкл Гоув в 2013-м ввел новую школьную программу по истории, выдержанную в традиционалистском духе (в том числе и с негативом в отношении членства в Евросоюзе!). Академическое сообщество в целом подвергло этот подход резкой критике, хотя в нем были, разумеется, и сторонники Гоува. Главной проблемой был ответ на вопрос, кого воспитывать – истинных британцев или граждан мира. Позднее Гоув и историки вступили в конфликт по поводу трактовки Первой мировой войны – о том, что выдвигать на первый план, героизм британских солдат или бессмысленность самой войны. Сейчас Гоув – министр юстиции и, вместе с Джонсоном, один из двух лидеров евроскептической части консерваторов.

Современный глобальный мир заставляет отказываться от традиционных представлений об истории собственных стран. Национальные герои в новой парадигме оказываются если не злодеями, то противоречивыми личностями со своими слабостями. Оценки же исторических событий делаются с непривычной точки зрения, которой ранее отводилось лишь несколько строк в примечаниях, которые читать необязательно. Например, войны рассматриваются как бедствия, жертвами которых является мирное население и солдаты, у которых нередко нет выбора. Происходит своего рода «иконоборчество», вызывающее нередко сильное отторжение. Не меньшее, чем, к примеру, широко обсуждаемая на российских госканалах тема однополых браков.

И здесь мы переходим к теме Собора. Безусловно, свою роль в том, что несколько церквей не прибыли на него, сыграла конкуренция между Москвой и Константинополем, которая то затихает, то приобретает острые формы. Незадолго до открытия Собора предметом соперничества было влияние на небольшую Православную церковь Чешских земель и Словакии, причем победу одержал Константинополь. Но как раз перед Собором два патриархата договорились о, по крайней мере, временном урегулировании противоречий – так что смысла попытаться сорвать Собор у Москвы не было.

Однако в дело вмешались совершенно другие обстоятельства. Еще в 90-е годы Грузинская и Болгарская церкви вышли из состава Всемирного совета церквей – экуменической организации, объединяющей православных и протестантов. Сделано это было под давлением монашествующих и немалой части паствы, для которых признание других конфессий христианскими (а, значит, в какой-то степени истинными) является опасной ересью. Неудивительно, что сейчас именно эти две церкви отказались участвовать в Соборе, считая, что его документы содержат недопустимые уступки экуменизму (отказ Антиохийской церкви был связан с иным обстоятельством – конфликтом с Иерусалимским патриархатом по поводу того, кто должен окормлять немногочисленных православных в Катаре).

В самой Русской церкви оппозиция Собору также была довольно активной, но у священноначалия были аргументы для ее локализации – от административных мер до угрозы, что «бунтовщики» окажутся маргиналами вне мирового православия. Теперь же второй аргумент перестал действовать, а первый можно применять с осторожностью (церковь все же не хочет отталкивать «ортодоксов», составляющих немалую часть практикующих верующих). Отсюда и присоединение Московского патриархата к «отказникам», после которого протестная активность крайних консерваторов сразу же выдохлась, хотя отношения с Константинополем и обострились, что может сказаться на путях решения украинской церковной проблемы.

Возникает непростая ситуация. С одной стороны, ригористичное церковное предание. Вспомним, что Семь Вселенских Соборов в древности и раннем Средневековье созывались не для диалога и компромисса, а, напротив – для того, чтобы осудить ереси и отделить православно верующих от еретиков. С другой стороны, не только прагматичная необходимость сосуществовать с представителями других конфессий (что особенно важно для церквей в странах, где православные составляют меньшинство), но и осознание того, что Господь не может быть столь суровым, чтобы дать шанс на спасение лишь 220 млн православных, обрекая на адские муки оставшиеся 7 млрд землян.

Однозначного решения этой проблемы у православных нет. Неудивительно, что споры имели место и на самом Соборе – умеренные консерваторы настояли на изменении в одном из соборных документов формулировки о неправославных церквях с тем, чтобы уйти от однозначного признания их христианскими (что «размывало» бы представление об эксклюзивности православия), но в то же время сохранить диалог с инославными христианами. Кроме того, в «окружном послании», принятом по итогам Собора, была подвергнута критике глобализация в ее нынешнем виде, но говорится и о том, что церковь не является препятствием на пути развития и прогресса. Либералы, в свою очередь, добились включения в соборное послание осуждение фундаментализма (понимаемого как насилие под религиозными лозунгами). Видимо, на сегодняшний день это максимально возможная адаптация к условиям современного мира.

Достигнутый компромисс может устроить большинство православных – но не крайних консерваторов, которые расценят его как измену чистоте веры. Заседания Собора предполагается проводить регулярно – поэтому не исключено, что и Московский патриархат когда-нибудь примет в них участие. Вряд ли это произойдет быстро – а то дорога на Собор будет напоминать путь в Каноссу.

Глобализация представляет собой основной тренд современного мира – и он будет развиваться, вовлекая в себя все новых людей, включая и приверженцев конфессий, существующих сотни или даже тысячи лет. Другое дело, что линейные схемы поступательного продвижения прогрессистских ценностей в очередной раз демонстрируют свою уязвимость – как это было и сотню лет назад с позитивизмом. Противодействие глобализации основано не только на предрассудках, но и на реальных проблемах – как социально-экономических, так и ценностных. Отказ учитывать эти факторы может привести к новым неожиданностям вроде голосования за Брэксит.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фото: Греция. Ханья. 16 июня 2016 года. Встреча участников Всеправославного собора в аэропорту Крита. Sean Hawkey/AP/ТАСС

[Андрей Мовчан]

http://carnegie.ru/commentary/?fa=63...RnIwKzQ9In0%3D
29.06.2016

Их нравы

Все аргументы и за, и против Brexit более или менее бессмысленны, так как искусственно пытаются выделить «составляющую ЕС» из палитры экономических и политических отношений. В случае выхода, которого может и не быть, Лондон и Брюссель будут подписывать свои уникальные соглашения, которые учтут особенности обоих партнеров и сгладят негативные эффекты Brexit, которые и так невелики

Именно британский философ Джордж Беркли (в реальности ирландский, но Ирландия была частью Соединенного Королевства, и этот факт тоже хорошо согласуется с его учением) считается если не родоначальником, то философским лидером направления субъективного идеализма, основной тезис которого – «всё есть то, как мы это воспринимаем». Этот тезис, подвергаемый активной критике множеством других философских школ и в целом отвергаемый в практической жизни, неожиданно оказался значительно более осмысленным в области политики и даже экономики. Демократия, неизбежно ведущая к признанию истинным мнения большинства, и рынки капитала, оценивающие активы согласно мнению большинства инвесторов, оказались равно безразличны к объективности и стали строить выводы и принимать решения исключительно на базе коллективного восприятия реальности – невзирая на факты и последствия.

История с Brexit стала очередным примером того, как функционирует современный демократический рыночный мир. Референдум, перевернувший представления многих политологов и экономистов о том, что такое западный демократический процесс, обладает всеми свойствами берклианского идеального объекта: его не хотел никто из тех, кто его организовал; в его результат не верил никто из тех, кто ратовал за такой результат; агитаторы и за, и против искажали факты и нарушали законы логики чаще, чем говорили правду, а взаимные разоблачения с помощью новой лжи окончательно лишали голосующих возможности разобраться в вопросе; большинство голосующих и за, и против исходили из не вполне адекватных посылок, когда принимали решения; множество голосовавших фактически принимали де-факто решения не о своей жизни, а о жизни следующих поколений; фактически никто – ни голосовавшие, ни агитировавшие – не пытался просчитать побочных последствий референдума; наконец, результаты референдума воспринимаются сегодня большинством как вне юридического, так и вне исторического контекста; и вопреки распространенному мнению вряд ли они приведут к действиям, им соответствующим.

Ложь про ложь

Все началось с проблемы у Дэвида Кэмерона – в начале 2015 года он готовил свою партию к парламентским выборам и одновременно пытался защитить свою позицию лидера партии от наступающего на пятки Бориса Джонсона, который строил свою кампанию на идее выхода Британии из ЕС. Опросы показывали не только невозможность для консерваторов получить большинство (они его и прежде не имели, управляя страной с 2010 года в коалиции с либеральными демократами), но и большую вероятность потери части мандатов в пользу лейбористов и, как следствие, переход в оппозицию. В этой ситуации Кэмерон пошел на сделку с дьяволом: чтобы привлечь на свою сторону больше сторонников (и внутри партии, и вне ее), он пообещал провести референдум о выходе из состава ЕС, «если его партия победит на выборах». Победы этот ход, никак не соответствовавший личным убеждениям Кэмерона, принести не должен был, а вот сохранить нужное для образования коалиции количество голосов вполне мог. После выборов можно было поставить вопрос на голосование в парламенте и честно проиграть – референдум не был бы проведен или был бы отложен до того, как переговоры с ЕС о наиболее болезненных проблемах были бы завершены.

Вопреки ожиданиям консерваторы выиграли майские выборы, получив 330 мест (при необходимых для большинства 326). Вопреки ожиданиям Кэмерон оказался перед необходимостью исполнять обещание. Все, что он мог сделать, – это максимально приблизить референдум, ориентируясь на текущее превышение числа сторонников сохранения членства в ЕС, – и он сделал это; референдум был назначен на середину 2016 года вместо середины 2017-го, как изначально планировалось.

С этого момента борьба за выход из ЕС фактически превратилась в средство борьбы за власть в Консервативной партии и за политическую популярность вне ее. По аналогии с детской игрой в царя горы лидера консерваторов атаковали все – и свои, и чужие. Единственным значимым оружием в их руках (ну не считать же таковым дискуссию по вопросу увеличения госдолга) была возможность критиковать позицию Кэмерона, ратовавшего за то, чтобы остаться в ЕС.

Агитационная кампания не просто разделила Британию на националистов и глобалистов. Пропаганда вбросила в информационное поле искаженные факты, прямую ложь, алогичные возражения и фактам и лжи, ложь про ложь противной стороны – и запутала всех. Сторонники выхода удвоили сумму, которую Британия вносит в кассу ЕС, – вместо реальной цифры 9,7 млрд фунтов в год они называли почти 19 млрд фунтов. Сторонники того, чтобы остаться, руками Казначейства не только удвоили вероятный ущерб для ВВП от выхода, но и убедили общественное мнение путем легкой манипуляции словами, что речь идет не о меньшем на 6% росте ВВП в течение 13 лет, а о снижении ВВП на 6% и, более того, что на эти же 6% снизится благосостояние каждой британской семьи.

Сторонники выхода пугали британцев необходимостью тратиться на bailouts слабых экономик стран – членов ЕС, вспоминая расходы Соединенного Королевства на спасение Ирландии и Португалии – всего 6,5 млрд евро. Они, однако, забывали не только то, что обе страны уже вернули выданные им Британией средства, но и то, что Британия в лице Кэмерона уже договорилась о своем неучастии во всех будущих выкупах – выхода из ЕС это не потребовало.

Агитаторы за то, чтобы остаться, предупреждали: выход грозит падением курса фунта, и зарубежные товары станут дороже. Их противники говорили: падение курса фунта поможет английской экономике. Первое утверждение почти верно, однако практически не понимаемо большинством граждан – часто они даже не знают, что используют импортные товары, или не понимают, что в современной экономике невозможно заменить большую часть товаров на производимые у себя в стране. Второе утверждение спорно – оно не учитывает нефинансовые стороны конкуренции и одновременный с падением курса фунта рост экспортных издержек в связи с появлением таможенных ограничений.

Сторонники выхода активно требовали юридической независимости Британии. Европейские законы недемократичны, британский парламент 56 раз отказывался утверждать европейские законы на своей территории за последние 17 лет, однако 70 процентов наших законов должны соответствовать требованиям ЕС, говорили они. В реальности парламент за то же время утвердил 2466 законов, соответствующих требованиям ЕС; Британия, оставаясь в ЕС, сохраняла полную налоговую и финансовую независимость, в качестве исключения имела неадаптированное трудовое законодательство и фактически юридически зависела от ЕС только в области стандартов качества и безопасности. Парламентская комиссия оценила количество законов, которые должны соответствовать европейским нормам – в зависимости от методики расчетов оказалось, что их от 15% до 50% (противники выхода говорили про «менее 20%»). Но и это еще не истина – в подсчете и закон, регулирующий цвет помидоров первого сорта (должен соответствовать европейскому), и закон о реформе системы здравоохранения (не должен соответствовать) считаются одинаково, хотя их важность несоизмерима.

Но, конечно, основная борьба развернулась вокруг иммиграции. Борцы с ЕС упирали на рост количества иммигрантов из Восточной Европы, которые занимают рабочие места коренных британцев, а то и получают из бюджета пособия. Эта тема близка сердцу каждого простого англичанина, который считает, что платит слишком много налогов и боится потерять работу из-за «польского сантехника». Именно тема иммиграции, по мнению многих аналитиков, стала главной причиной, по которой победили сторонники выхода.

Между тем статистика говорит совсем о другом. В Великобритании проживают и частично работают чуть менее 3 млн граждан ЕС. Это около 5% населения. При этом более 1,2 млн урожденных британцев живут и частично работают в ЕС – сальдо составляет около 3% населения, величина, по демографическим меркам, малозаметная. В 2015 году чистый приток граждан ЕС в Великобританию составил 185 тысяч человек – 0,3% населения, и это был рекорд, возможно вызванный опасением выхода страны из ЕС (надо сказать, что и противники, и сторонники выхода гарантировали тем, кто уже въехал в страну до фактического выхода из ЕС, возможность остаться, а референдум, естественно, таким выходом не является). Большинство иммигрантов из ЕС – высококвалифицированные специалисты, в частности в британской медицине сегодня уже более 5% сотрудников – неграждане Британии с паспортами ЕС. На этом фоне идет активная иммиграция извне ЕС – в 2015 году 277 тысяч неграждан ЕС въехали в Соединенное Королевство, однако почему-то сторонники выхода не требуют ужесточения иммиграционных законов.

Наиболее спорным остается вопрос с пособиями. Утверждение евроскептиков, что «польские семьи едут в Великобританию за повышенным пособием», не соответствует данным по занятости: реально работают только 62% трудоспособных иммигрантов извне ЕС и 74% британцев, а процент работающих иммигрантов из ЕС превышает 78%.

Торговля и фермеры

Активной была и чисто экономическая дискуссия: сторонники выхода говорили, что с выходом ситуация для Великобритании мало изменится, и приводили в пример Норвегию и Канаду – не членов ЕС, из которых первая пользуется соглашением о свободном рынке, а вторая – специальным доступом на рынок ЕС в рамках Соглашения о привилегированном режиме торговли. Сторонники ЕС говорили, что расходы Норвегии на поддержание доступа сопоставимы с расходами Британии на членство в ЕС и, кроме того, Норвегия поддерживает единый рынок труда. Канада же постоянно несет дополнительные расходы на доказательство канадского происхождения поставляемых в ЕС товаров – соглашение с Канадой запрещает транзитный экспорт.

Более того, почти 80% ВВП Британии составляет сектор услуг, а соглашения типа канадского вообще не регулируют эту часть экономики. В частности, английские банки не будут иметь возможности продавать свои продукты в ЕС. Долгие дебаты о товарообороте с ЕС свелись к спору о единицах измерения – евроскептики заявляли, что за последние 15 лет 27 стран, не входящие в ЕС, строили свою торговлю с ЕС успешнее, чем Великобритания, а еврооптимисты справедливо замечали, что их оппоненты используют цифры процентного роста, а не абсолютной величины торгового баланса, и сравнивать, например, Вьетнам, быстро растущий с нуля, с Великобританией, с огромным оборотом с ЕС, некорректно.

В случае выхода наиболее уязвимыми отраслями британской экономики будут сельское хозяйство, рыболовство и, как ни странно, наука. Входя в ЕС, Британия получает субсидии для фермеров – более 3 млрд фунтов ежегодно, в среднем 17 тысяч фунтов на фермера. Британские рыбаки имеют доступ к территориальным водам всего Европейского союза и активно этим доступом пользуются. Хотя последствия исчезновения субсидий и ограничения территории добычи сложно оценить корректно, есть подозрения, что падение доходов фермеров, рост стоимости сельскохозяйственной продукции на внутреннем рынке и снижение количества рабочих мест в сельском хозяйстве и рыболовстве вызовут сокращение реальных располагаемых доходов бедных классов Британии. И это сокращение существенно превысит негативный эффект от конкуренции со стороны европейских иммигрантов.

Наконец, чистый приток средств в научные проекты со стороны ЕС в Британию превышает 3,4 млрд фунтов в год. Этот поток уменьшится с выходом из ЕС, хотя и не исчезнет совсем – в частности, членство Британии в ЕАДС не связано с членством в ЕС.

Иллюзия Brexit

Но, что бы ни говорили сторонники и противники выхода из ЕС и что бы ни показывали результаты референдума, это не имеет большого значения. Референдум вопреки своей форме не отвечает ни на один вопрос.

Во-первых, все аргументы и за, и против более или менее бессмысленны, так как искусственно пытаются выделить «составляющую ЕС» из палитры экономических и политических отношений. Великобритании совершенно не обязательно быть Канадой или Норвегией – в случае выхода Лондон и Брюссель будут подписывать свои уникальные соглашения, которые, очевидно, учтут особенности обоих партнеров и сгладят негативные эффекты выхода, которые и так невелики. Уже сегодня консенсус-прогноз оценивает сокращение роста британской экономики при выходе в 3% за 13 лет (то есть 0,2% в год); легко предположить, что разумные переговоры с ЕС снизят эту цифру до 0,1–0,15% в год, величины существенно меньшей и волатильности ВВП Британии, и ошибки в прогнозе ВВП на один год вперед.

Более того, продвигаемое США Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерство (переговоры об условиях которого идут в обстановке секретности), скорее всего, свяжет и ЕС, и Британию (вместе или порознь) настолько сильно, что нивелирует последствия выхода из ЕС. Вероятность достигнуть соглашения по TTIP с выходом Британии из ЕС только возрастает – принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял.

Наконец, и это ответ европаникерам, говорящим, что выход Британии из ЕС – это возвращение угрозы войны в Европе; Британия связана с Францией, Германией и другими странами ЕС не только через этот союз. Десятки прочных канатов – от НАТО и ЕСПЧ до Европейского космического агентства – будут удерживать страны вместе и частично заменять общие соглашения в рамках ЕС частными, не менее эффективными. И конечно, все эти рассуждения не учитывают изменчивости рынков: за 50 лет Британия коренным образом поменяла большинство своих внутренних институтов (исключая парламент и монархию) и избавилась от большинства старых отраслей, построив множество новых. Как можно говорить об эффекте соглашения с ЕС в области, например, рынка труда на 15–20 лет вперед, когда мы не знаем, как будет выглядеть этот рынок в условиях быстрого роста автоматизации, трансформации систем связи, обеспечивающих универсальный удаленный доступ, изменения источников энергии?

Во-вторых, и это намного важнее, де-факто не существует никакого решения о выходе Британии из ЕС. Демократия в Соединенном Королевстве родилась задолго до идеи народовластия, и всю полноту власти в стране имеет парламент, а не народ (ну и королева имеет право вето, но уже, кажется, 400 лет оно не использовалось). Судя по опросам, в парламенте большинство сегодня – сторонники того, чтобы остаться в ЕС. К ним можно причислить даже Бориса Джонсона, который на идее выхода может стать премьер-министром. Будущий лидер Британии, на которого теперь стремятся возложить всю ответственность за последствия референдума (лорд Хезелтайн уже заявил, что именно Джонсон должен вести переговоры с ЕС, иначе он уйдет от ответственности за их результат), не хочет ознаменовать свое премьерство рецессией, падением курса фунта, ростом волатильности, сепаратистскими действиями в Шотландии и Северной Ирландии и тотальным разочарованием избирателей.

В своей спешно опубликованной статье в The Telegraph Борис Джонсон говорит буквально следующее: «Нельзя переоценить то, что Британия является частью Европы и всегда ею будет. Британские граждане всегда смогут ездить в Европу, работать там, жить там, учиться там, покупать недвижимость и оставаться там – и то же самое смогут европейцы в Британии, их права будут надежно защищены. Свободная торговля и доступ к единому рынку сохранятся». Вопрос, в чем именно будет тогда заключаться выход, никто не задает, потому что, похоже, он никого и не интересует. Джонсон даже не скрывает своих будущих политических аргументов. «Голосовавшие за выход не должны забывать, – говорит он, – что их победа совершенно не была внушительной».

Следующим аргументом Джонсона, видимо, будет ссылка на возрастное распределение голосовавших – в реальности референдум выиграли пожилые граждане, те, кто в силу естественных причин вряд ли успеет насладиться его результатами. Молодежь, которой предстоит прожить всю жизнь вне или внутри ЕС, была против выхода. С большой вероятностью парламент не утвердит решение о выходе, сославшись не только на свое мнение, но и на слишком малый разрыв в голосах, по которому невозможно определить истинное мнение нации. Возможно, впервые за 400 лет будет использовано королевское вето. Возможно, история останется открытой, парламент поручит правительству начать переговоры о выходе, которые могут идти сколь угодно долго, а на основании их результатов будет объявлен повторный референдум – по факту изменения обстоятельств. Недаром уже три миллиона подписей стоят под петицией о проведении повторного голосования.

Надо сказать, что повторный референдум – явление достаточно частое в Европе и в ЕС. В 1992 году датчане отвергли на референдуме Маастрихтское соглашение, а в 1993-м – его приняли. В 2001 году Ирландия отвергла Nice Treaty, а в 2008-м – Лиссабонский пакет; в 2002 и 2009 годах соответственно оба результата были изменены на обратные. История ЕС знает еще семь негативных референдумов, и тем не менее все члены ЕС на местах. И да, разозленный Кэмерон говорит, что второго референдума не будет. Но уже к концу года этот вопрос будет решать не он.

Перед дефляцией в Китае

Конечно, нельзя говорить о Brexit и оставить в стороне социальную и культурную составляющую вопроса. Вне зависимости от выхода Brexit уже повлиял на рост национализма как в Британии, так и за ее пределами. Голосование за выход подтолкнуло изоляционистские настроения и в Англии, и в Шотландии (которая голосовала против и намерена бороться за право остаться в ЕС), и в Ирландии (которая оказывается в дважды двусмысленном положении: помимо очевидного вопроса Северной Ирландии, где уже сформировано католическое большинство и референдум о присоединении к южной части может пройти удачно, возникает вопрос о противоречии между членством Ирландии в ЕС и старым договором с Англией об общем рынке труда и товаров). Голосование за выход даст дополнительный толчок националистическим разговорам в других странах ЕС – во Франции, Нидерландах, Германии, где сторонники идеи «мы кормим всю Европу» будут пытаться повторить успех соратников из Британии.

Все эти процессы (если не брать в расчет их отрицательную бытовую составляющую в виде драк с поляками и ирландцами в английской глубинке), скорее всего, будут благотворны для ЕС. Сейчас он медленно движется в сторону избыточной бюрократизации, сохраняя свою ригидную и половинчатую форму экономическоого союза, и явно нуждается в очевидной угрозе, чтобы интенсифицировать развитие. Скорее всего, ЕС выйдет из истории с Brexit более гибким и эффективным.

А пока Brexit в очередной раз показал, что неопределенность в мире выше, чем полагают экономисты, особенно в период избытка денег и нулевых ставок. Эта неопределенность, конечно, будет негативно давить на рынки, но сегодня, в специфической ситуации, когда мировая стагнация вместе с огромными денежными балансами заставила все рынки кардинально недооценить экономические риски, она скорее благотворна, чем разрушительна, – она будет причиной не крахов, а возвращения рынков к более здравым ценовым уровням.

При этом не стоит ждать долгосрочных экономических и рыночных эффектов – первая реакция экономик и рынков всегда эмоциональная и дилетантская по сути. Как и писал Беркли, рынки принимают свое восприятие за реальность. Но Беркли также не забывал о существовании разума, который формирует восприятие объективно несуществующего мира. Пройдет немного времени, и коллективный разум политиков, банкиров и инвесторов сформирует новое восприятие Brexit – значительно более спокойное. И рынки вернутся на прежние уровни – разумеется, только если другое, столь же иллюзорное событие, типа дефляции в Китае, не заставит их падать.

[Spydell]

Попытка выхода Великобритании из ЕС может изменить всю архитектуру европейского порядка, а может не изменить, если финансовая элита возьмет верх. Не имеет смысла численно оценивать потенциальные потери или гипотетические приобретения Великобритании после отмежевания от ЕС, т.к. ни входные, ни тем более выходные параметры неизвестны никому (даже представителям ЕС и Великобритании). Предстоит длительная процедура согласования бесчисленного количества нюансов во всех аспектах (экономические, финансовые, политические, социальные и т.д.), но также следует понимать, что еще ничего не решено и процедура выхода из ЕС пока не активирована.

Но что следует отметить в первую очередь – любые серьезные попытки трансформации архитектуры ЕС вызовут колоссальные финансовые и экономические издержки в среднесрочной перспективе, где основным бенефициаром будут США. В виду нестабильности в Европе и в острой фазе неопределенности капиталы неизбежно устремятся в долларовую зону. Больше просто некуда.

В мире есть только 4 емкие валютные зоны с развитой финансовой инфраструктурой – зона доллара, евро, фунта и иены, причем только первые три имеют международную ориентацию с расположенностью к глобальным инвесторам. С точки зрения денежной массы юань даже впереди доллара, но в Китае практически отсутствует международный сегмент, а сами финансовые инструменты ориентированы на внутренний рынок. Китаю еще предстоит длительный путь выхода на международные рынки капитала.

Поэтому нестабильность в Европе перекоммутирует денежные потоки в США. Масштаб бегства зависит от глубины политического кризиса в Европе.

Выгоден ли финансовой и промышленной элите Великобритании выход из ЕС? Ни в коем случае. Это гарантированные убытки, где их величина зависит от того, насколько далеко они зайдут в конфронтацией с континентальной Европой.( Collapse )
Великобритания имела и имеет полное доминирование в Европе в вопросах внешней политики и обороны в рамках англосаксонского блока (вместе с США). Помимо этого, она имеет полный суверенитет в денежной политике и способность автономно выстраивать европейский финансовый центр, что, кстати, успешно удавалось последние пол века.

Членство в ЕС никак не мешало занимать Англии ведущую роль в выстраивании развитого и доминирующего финансового кластера. Они с середины прошлого века изменили приоритеты, сместив ведущие роли в промышленности на сферу услуг, в том числе консалтинг, юридические услуги и финансы. ЕС никак британцев в этих вопросах не ограничивал и не ужимал. Никакого стеснения и дискомфорта никто не испытывал.

Выход из ЕС для британцев смертеподобен, как минимум, в среднесрочной перспективе. В основном из-за структуры экономики и платежного баланса. На данный момент Великобритания имеет от 140 до 170 млрд долларов в год дефицита по счету текущих операций, что компенсируется притоком чистых международных инвестиций в Англию. Это около 5-7% от ВВП. Это много, как в относительном измерении, так и в абсолютном.

Они в принципе не могут допустить чистого оттока капитала из страны, т.к. подорвется и без этого неустойчивая экономическая конструкция. Они не имеют ни финансовых резервов в виде ЗВР для мягкой балансировки, ни механизмов скорого сокращения дефицита счета текущих операций. Высокая зависимость от благосклонности международных инвесторов ставит Великобританию в очень сложное положение при попытках выходах из ЕС. До тех пор, пока новая формация не приобретет вменяемые очертания (а на это уйдет годы), международные инвесторы по возможности будут избегать британцев, что сузит их пространство для маневрирования.

Чтобы сдемпфировать негативные последствия ухода международных инвесторов, британцам потребуется репатриировать внешние активы домой, что в свою очередь может породить массовую финансовую панику.

Как видно на графиках основное финансирование счета текущих операций происходит за счет портфельных инвестиций. Накопленное сальдо за 30 лет отрицательное на 1.5 трлн долл (вывезли почти 2.5 трлн, привлекли около 4 трлн), т.е. обязательств по портфельным инвестициям больше, чем активов, соответственно приток в Великобританию больше, чем отток по данному направлению. По прямым инвестициям наоборот – профицит (т.е. вывезли во внешний мир больше, чем привлекли) на 300 млрд, который сократился в два раза за 5 лет за счет репатриации внешних прямых инвестиций домой.

По прочим инвестициям, куда в основном включены денежные рынки - сальдо стремится к нулю. Как можно заметить при обострении кризисов в Европе сальдо по прочим инвестициям сокращается, что объясняется схлопыванием различных денежных и кредитных инструментов и операций между Великобританией и миром.

За 30 лет Великобритания проинвестировала во внешний мир 9.1 трлн долл, а привлекли 10.4 трлн долл. На графике отмечена экспансия финансового сектора Англии с 80-х годов до 2008, с тех пор стагнация.

По сути, финансирование счета текущих операций происходит за счет плавной репатриации внешних активов домой, тогда как обязательства перед внешним миром с 2008 имеют тенденцию на снижение. С максимума в 11.1 трлн в 1 квартале 2008 снизились до 10.4 трлн сейчас, а с 2011 потеряли почти 400 млрд.

После Brexit ситуация усугубится и вполне возможно даже очень резко и больно. Если Brexit действительно реализуется, то последствия для Великобритании могут быть драматическими. Это снижение международных инвестиций в Британию и коллапс внутренних инвестиций из-за неопределенности новой формации, это падение фунта, усиление инфляционного давления со снижением уровня жизни населения.

Все это странно потому, что мировая элита и финансовый спрут выступают за интернационализацию и наднациональные институты, которые размывают суверенитет, стирая границы между странами, переподчиняя страны и регионы в руки ТНК и банкиров. ЕС унифицировал процедуры контроля над странами и полностью устраивал финансовую элиту. Парад суверенитетов для них смертеподобен. В нынешней конфигурации действительные намерения на выход из ЕС могут нести очень тяжелые последствия в первую очередь для британцев.