*208. Свобода от слова

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../7810775.shtml
О диалоге с властью и моральных катастрофах

Журналист
09 октября 2015, 08:49

Есть два текста. У одного из них в момент, когда я набиваю на клавиатуре эти буквы, 26 725 лайков только на фейсбуке. Это «Письмо вождям» российского журналиста Олега Кашина. У другого — 203 просмотра на круг. Это последнее слово поэта, писателя и диссидента Ильи Габая на процессе 19–20 января 1970 года в Ташкентском городском суде.

Один текст бурно обсуждается. О другом никто ничего не говорит, хотя он ничуть не хуже. Но настоящий оптический эффект создают они оба, а не каждый по отдельности. Между ними 45 лет — аккурат вся моя жизнь. И мне кажется, что ее будто не было. Потому что по существу ничего не изменилось.

По-прежнему все глухо, как в танке. Люки задраены.

Оба текста написаны, а один еще и произнесен вслух, об одном и том же — об аморальности. В извечном российском жанре «Глас вопиющего в пустыне».

За это время на территории моей страны сменились — загибаем пальцы — сама страна, восемь правителей, социально-экономический строй. Поменялась правящая партия. Неоднократно менялся сам состав языка, на котором мы говорим. Но нетронутыми остались основы нашего бытия. Не столько скрепы, сколько бетонный фундамент. Как жила власть в своем мире, а народ в своем — так и живут. Как невозможно было докричаться снизу наверх тогда, так невозможно и сейчас.

Своей беды нам ворон не накличет,
Беда других ничтожна и мала.
Наверно, от такого безразличья
И повелись преступные дела

писал в своих немного наивных стихах 22-летний тогда Илья Габай. Это было почти 60 лет назад, в 1957-м. Дело в людях: царей у нас нет давно, вся власть — выходцы из «простого народа». Не «они» такие — мы такие. «Они» получаются из нас.

Диалог народа или тем более отдельного человека с властью в России — это всегда два не связанных друг с другом монолога.

Власть ведет свой, стоя на сцене. Державно подперев руками бока. Она не говорит — вещает. И не ждет от зала никакого иного отклика, кроме бурных продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию. Иногда, если недостаточно громко хлопают, начинает бить указкой по рукам.

<1>Голос народа всегда одинокий, тихий, почти неразличимый. Доносится откуда-то с галерки. Часто прямо из зала суда или по поводу судебного разбирательства: личная судебная история тоже объединяет монологи Габая и Кашина. Власть не слышит. Или просто не слушает.

Между кашинским «Письмом вождям — 2» и «Письмом вождям — 1» Александра Солженицына, с которым его гораздо чаще сравнивают, прошло четыре десятилетия. Сейчас другие вожди и по многим внешним признакам другие времена, чем тогда, когда свое письмо писал Александр Исаевич. Тогда был густой, болотистый, махровый застой. Время остановилось. Казалось, что с Россией уже никогда не случится ничего другого, кроме этих бесконечных густых бровей постепенно теряющего дар членораздельной речи генсека.

Сейчас, наоборот, явно идет «движуха».

Но и тогда, и сейчас в России отсутствовала система нормальной коммуникации власти и общества.

Оба письма, как и речь в суде Ильи Габая, были словами, обращенными в пустоту. Текстами без адреса. Точнее, в адрес общества и потомков, но не конкретных людей во власти. Это документы эпохи. По ним можно судить, «как оно было». Просто оказалось, что невозможность диалога гражданина и государства наша вечная, традиционная ценность.

Вряд ли стоит обвинять авторов — даже находящегося в добром здравии на свободе Кашина, не говоря уже о заплатившем за свои убеждения жизнью Габае и фактической высылке из страны Солженицына, — в наивности или бессмысленности попыток пристыдить тех, кому не может быть стыдно. Кому-то же надо напоминать о норме.

Моральная катастрофа случилась с нами вовсе не в последние 15 лет, как пишет Кашин. Она сопровождает нашу жизнь веками. Преступления власти подаются у нас как великие исторические свершения. Общество не только не препятствует, но и активно соучаствует в этом.

<2>Миллионы доносов, разрушение церквей в якобы насквозь набожной стране, нынешнее участие православных в погромах произведений светского искусства, взятки, собственное бытовое насилие и горячее одобрение насилия государственного — все это, конечно, признаки моральной катастрофы. Только они же — черты нашей совершенно обычной повседневной жизни. В этом нет ничего удивительного для человека, сколько-нибудь знакомого с российской жизнью.

При этом мы обожаем рассуждать о России как о единственном моральном светоче человечества в насквозь аморальном мире. Категорически отказываемся не то что каяться, но даже хотя бы тихо извиниться за самые позорные страницы собственной истории. А начальство всеми возможными способами помогает нам укрепиться в убеждении, что нет на свете ничего святого, кроме самого начальства.

Проблема в том, что несправедливость, беззаконие и глухота к людям передаются у нас из эпохи в эпоху. Из «страны в страну». Всякая власть искренне полагает, что ей в принципе незачем ни думать о народе, ни разговаривать с ним, ни тем более слушать и слышать его. Считает сам такой разговор признаком собственной слабости.

Народ у нас не для того, чтобы говорить, а чтобы слушаться.

Только это не проходит безнаказанно. Лишенная системы коммуникаций с реальностью власть неизбежно немеет, глохнет и слепнет. В этом своем воспроизводящемся слепоглухонемом состоянии наше государство время от времени врезается в бетонную стену истории, рассыпаясь и воссоздавая прежнее содержание в новой оболочке. А потом, наспех собравшись из осколков, начинает транслировать обиды и пытаться брать исторический реванш у тех, кто якобы нас обидел и разрушил. Таких великих, единственных и неповторимых.

Нам больше никого не жалко хотя бы на словах — ни своих, ни чужих.

«Своей беды нам ворон не накличет. Беда других ничтожна и мала...». Илья Габай. Год 1957-й.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../7853531.shtml
О том, почему медовый месяц с русским национализмом закончился разводом

Журналист
30 октября 2015, 08:36

Ровно месяц назад, 30 сентября, вместо Донбасса на поле боя вышла Сирия. Этот изящный перескок означает не только то, что мирные способы возгонки рейтинга и прикрытия нарастающей экономической немощи страны исчерпаны. Это еще и очередная смена идеологии.

Мы больше не строим замкнутый «русский мир» вблизи своих границ. Мы спасаем весь мир за тридевять земель.

Мы больше не обороняемся от «майданов». Мы наступаем на подлинного врага человечества (с тем, что «Исламский халифат» — реальная угроза, согласны практически все имеющие хоть какое-то влияние на мировую политику государства планеты).

Медовый месяц в отношениях власти с русским национализмом закончился предсказуемым разводом. В российской картине мира снова доминирует империализм.

«Мы получили официальные отказы от властей Сыктывкара, Калининграда, Санкт-Петербурга и Екатеринбурга», — жалуется один из руководителей «Русского марша», прочно оккупировавшего новый российский государственный праздник 4 ноября — День народного единства. В Москве сначала тоже отказали организаторам, а потом отправили их митинговать на окраину, в Люблино, аккурат туда, куда ссылают теперь уличные акции «недобитых интеллигентов» из либеральной оппозиции.

Но то пятая колонна с ее немодными в России идеалами примата человека над государством и экономики над геополитикой. А тут речь о фанатах, если не фанатиках «русского мира», который еще год назад струился елеем из всех наших пропагандистских щелей. «Русский марш» организуют убежденные противники «майданов». Сторонники такой сильной России, что мало никому не покажется. Те, кто за Крым и Донбасс готовы «всех порвать». Их-то за что?

Если, не особо задумываясь, сопоставлять факты, действительно получается как-то странно. Три года назад, когда Россия выводила технический персонал со своей базы в сирийском Тартусе «из-за гражданской войны», а миллионы российских туристов спокойно ездили отдыхать в «украинский Крым» и никого из них явно не волновала принадлежность полуострова, «Русский марш» проходил в центре Москвы — по Якиманской набережной аккурат до Центрального дома художника, где состоялся финальный митинг. Сейчас, когда вся наша политика кажется нескончаемым «Русским маршем», его с трудом разрешают на окраинах столицы и запрещают во многих других городах.

Но если все-таки задуматься, все очень логично. Крымская эйфория проходит. Экономика по-прежнему щупает дно всеми своими щупальцами. Доходы населения падают. Присоединять Донбасс к России не на что и незачем. Фанатов «русского мира» за пределами России пока не обнаружилось.

Напротив, даже наши ближайшие союзники Казахстан с Белоруссией откровенно испугались повторения у себя украинского сценария.

«Русская весна» сделала свое дело и, подобно шекспировскому Мавру, может уходить. Рейтинг власти загадочным для живущих в телевизоре ширнармасс «минским процессом» не поднять.

Идея защиты от внутреннего «майдана», под которую пытались подписать (и небезуспешно) русских националистов, теперь тоже временно не востребована. Если постоянно рассказывать народу по телевизору, что мы обороняемся, пусть даже очень успешно, от угрозы, которой в реальности не существует, даже у самых некритичных и не способных думать собственной головой телезрителей может осесть на подкорке это самое «мы обороняемся».

А великой державе, вершащей судьбы мира, каковой остается в сознании нынешнего провластного большинства Советский Союз и каковой пытаются представить Россию, надо не обороняться, а наступать.

Неслучайно рейтинг после начала бомбардировок далекой Сирии даже выше, чем после присоединения Крыма, как ни относиться к качеству социологических опросов и уровню искренности респондентов.

При удачных раскладах — например, при совместной наземной операции двух коалиций, если Россия и США поделят «зоны наступления», — можно даже постепенно выйти из изоляционистского санкционного тупика, добивающего российскую экономику. Причем делать это надо достаточно быстро: министр финансов Антон Силуанов уже открытым текстом говорит, что в 2017 году денег Резервного фонда на покрытие дефицита бюджета России не будет. Собственно, 2016 год и есть примерные сроки желательного окончания нашей затянувшейся «геополитической олимпиады». Победой над ИГИЛ (запрещенным в России) ее закончить со всех точек зрения выгоднее, чем вялотекущей войной на Украине с неясными перспективами.

Так что никакого резона дозволять устраивать массовые уличные акции русским националистам в центре Москвы и в других городах у власти нет.

Еще не ко времени начнут поднимать тему мигрантов в России, когда мы так успешно ругаем Европу за сирийских беженцев, в которых она решительно не виновата.

Казенный империализм — возможно, окончательно при нынешней власти — одержал победу над казенным национализмом.

Само по себе это не решит ни одну из реальных проблем страны: не сделает прочнее нашу государственность и сильнее экономику, не снизит градус агрессии и взаимной ненависти в обществе.

Но один «слабоположительный» момент в этом переходе все же есть. «Русский мир» был выпадением России из актуальной истории в мир опасных несбыточных грез. Сном разума в чистом виде. «Неоимпериализм», проявивший себя нашим участием в военной кампании против ИГИЛ, дает нам шанс хотя бы начать возвращаться в реальность. Если, конечно, быстро закончим эту войну и не отыщем себе какую-нибудь новую.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../7888853.shtml
О масштабах тех сражений, в которых теперь участвует и Россия

Журналист
13 ноября 2015, 08:29

Вокруг море горя. Особенно жалко детей. Вот «главный пассажир» рейса 9268 Дарина Громова, десять месяцев и пять дней от роду, стоит на подоконнике аэропорта египетского морского курорта Шарм-эль-Шейха, ладошки на стекле. Ее сфотографировала мама. Через считаные минуты не будет ни мамы, ни папы, ни Дарины. Вот бездыханное тело трехлетнего сирийского мальчика Айлана Курди лицом вниз прямо на берегу моря возле турецкого курорта Бодрума, красная чуть задранная на спине футболка, синие джинсы... Его сфотографировал фоторепортер Reuters Нилуфер Демир. Два теперь знаменитых на весь мир детских фото. Какая война их убила? Где она идет? Кто с кем воюет? И за что?

Вот уже почти два года — с момента начала войны на Украине — в России не утихают разговоры на тему «Это уже третья мировая война или еще нет?». После того как наши самолеты начали бомбить территорию Сирии, разговоры о третьей мировой разгорелись с новой силой. Вроде бы все ясно и понятно: Россия воюет в Сирии с террористами из запрещенного у нас ИГИЛ. И война эта — антитеррористическая. Притом что в самой Сирии гражданская война идет уже четыре с половиной года и как минимум два с половиной из них никакого ИГИЛ там не было.

Но вот вам несколько новостей одного дня, как сейчас говорят, на «разрыв матрицы».

10 ноября 2015 года в афганской провинции Забул смертник из ИГ взрывает себя в гуще бойцов «Талибана». В результате убит лидер местных талибов Мулла Пир Агха и тяжело ранен другой лидер, Мулла Мати, считающийся «теневым губернатором» этой самой провинции.

То есть отмороженный террорист из одной организации взрывает отмороженных террористов из другой.

Причем не в Сирии или Ираке, где вроде бы и орудует ИГ, а в Афганистане. Спрашивается, зачем одним мусульманским террористам убивать других?

10 ноября в российском городе Нальчике, столице Кабардино-Балкарии, в районе Дубки, силовики блокируют, а затем убивают в квартире жилого дома некоего Роберта Занкишиева. Российские СМИ наперебой называют Занкишиева «главарем ячейки ИГ в Кабардино-Балкарии». Спрашивается, откуда в Кабардино-Балкарии ячейка ИГ и когда она появилась? Много ли в ней человек? Много ли еще ячеек ИГ есть в российских регионах?

Четырнадцать лет назад, после теракта 9/11, США тоже думали, что ведут просто антитеррористическую войну. Они даже знали имя своего главного врага — Усама бен Ладен. Вы еще помните такого? Они убили его в мае 2011-го, буквально за пару месяцев до начала гражданской войны в Сирии. Только теперь кроме «Талибана» и «Аль-Каиды», запрещенных в России, в списке мировых страшилок значится ИГИЛ. И если «Аль-Каида» хотела просто мстить Западу всеми возможными способами, взрывать и убивать в отместку западной цивилизации, то ИГ хочет уже править миром, создать исламскую сверхдержаву.

При этом, как вы уже знаете, одни исламские террористы взрывают других, поклоняясь одному Богу. А за светский режим Асада сильнее всех вступается радикальный шиитский режим Ирана. Значит, это как минимум не только антитеррористическая, но и «внутритеррористическая», а также внутримусульманская война. Причем Россия, которую населяют около 30 млн суннитов, пока воюет на стороне шиитов и алавитов. При этом около 85% всех мусульман в мире — именно сунниты.

По сути, сейчас Россия переживает «свое 11 сентября». Она тоже думает, как тогда Америка, что вступила в антитеррористическую войну с более или менее понятными географическими границами. Но считать эту войну антитеррористической и надеяться, что все кончится исключительно Сирией, значит, сильно заужать масштабы происходящего.

Похоже, мы имеем дело с началом «новых времен», постхристианской эры. Начиная как минимум с IV века нашей эры человечество жило в христианском мире. А отсчет нашей эры мы ведем чуть больше 2 тыс. лет. Христианство стало первой и главной мировой религией. Совершало крестовые походы. Доминировало экономически и политически. Сам ислам появился внутри этого самого иудео-христианского мира. И дело даже не в том, что у него свой календарь. Сегодня мы присутствуем при реальном, а не календарном начале «не нашей эры».

Постхристианский мир становится данностью, хотя мы еще слабо можем представить себе его контуры и правила. Мусульман теперь не просто впервые в истории человечества количественно больше, чем христиан. Их миграционные потоки на Запад неизмеримо мощнее, чем обратные потоки христиан в страны «традиционного ислама». На их стороне пассионарность и желание устанавливать свои порядки в мировом масштабе. А христианство, какой его извод ни возьми, выглядит на этом фоне старой дряхлеющей религией, не способной давать этому натиску эффективный ментальный отпор. И не факт, что даст эффективный военный. На том же Ближнем Востоке христианство вообще рискует исчезнуть полностью в очень короткие исторические сроки.

Россия решила воевать на стороне мусульманского меньшинства в войне, которая не вчера началась и не завтра закончится. Эта война идет не только в Сирии и не только внутри ислама. Кроме того, у нас под боком есть Китай — еще один центр силы постхристианского мира, который может стать балансирующей единицей нового мироустройства, а может и поучаствовать в разрушении старого. Причем стратегически он нам в этой новой эре не союзник: мы для него, скорее, что-то вроде соседней неосвоенной плантации планктона для кита.

Ссориться с Западом в таких условиях для России — значит идти не просто против своих, а прямо против себя. Мы с Америкой и Европой (у Китая с Индией в силу численности и состава населения, возможно, еще есть выбор) находимся в одной исторической лодке, на одной стороне баррикад — на стороне христианской (в широком смысле) цивилизации, начинающей утрачивать свое многовековое мировое превосходство.

Конечно, можно утешать себя тем, что только западная демократическая цивилизация (отчасти христианская, отчасти агностическая, отчасти примыкающие к Западу в ценностном смысле страны со своими национальными религиями) способна создавать технологические ценности и двигать прогресс. Что она лучше других умеет меняться и приспосабливаться к новому. Но мы видим, что всеми этими гаджетами и социальными сетями прекрасно пользуются самые отъявленные головорезы. Что легко получить образование на Западе, а потом начать рубить головы «неверным» во имя нового порядка. «Кровь и почва», жажда власти, желание насадить силой в чужих землях и народах свои представления о добре и зле с развитием науки и техники, увы, никуда не исчезают.

Конечно, можно уповать и на то, что с течением лет и веков наиболее пассионарные борцы за новый постхристианский порядок постепенно станут добрее и цивилизованнее. Как стали в общем и целом добрее и цивилизованнее с течением веков в основной своей массе сами христиане. Вот только нет у нас с вами в запасе этих веков. Мы живем здесь и сейчас.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../7950779.shtml
11.12.2015, 11:05
О том, как научиться отличать победы страны от ее поражений

Будучи человеком глубоко асоциальным, я не пишу постов в социальных сетях. Но читаю, что пишут другие. Как шутили лет пятнадцать назад, «перечитывал пейджер, много думал». Не так давно мне на глаза попалась одна действительно важная дискуссия: достойные люди без перехода на личности и трансляции в эфир лучей зла пытались в фейсбуке ответить себе и друг другу на простой вопрос: можно ли желать поражения своей стране?

Если особо не задумываться, кажется, что никаких проблем с ответом нет. Кричи громче всех: «Конечно, нельзя!» — и будешь прав. Если же все-таки задуматься, проблематично тут каждое слово. И сам вопрос как таковой.

В нормальной стране, живущей нормальной мирной жизнью, нормальному человеку такой вопрос просто не придет в голову. Потому что никаким поражением вокруг и не пахнет. Если такой вопрос задается, значит, страна как минимум находится в состоянии войны. В России с 30 сентября 2015 года, когда мы официально начали воздушную операцию в Сирии, это так и есть. Хотя военное время в России — будем честны — началось с конца февраля 2014 года, с нашей реакции на бегство с Украины тогдашнего президента Виктора Януковича.

Возможно, этот простой вопрос вообще самый важный для сегодняшней России.

Важнее цен на нефть марки Brent и марки Urals, курса рубля и фамилии следующего президента. Поиски ответа на него позволяют понять, что с нами происходит и куда это может завести.

В логике войны (притом что на Россию никто не нападал и пока, слава Аллаху, не нападает), в парадигме постоянно сменяющихся внешних и внутренних врагов, в которой нас заставляют жить, а мы охотно соглашаемся, нелюбовь к режиму моментально трактуется как ненависть к Отечеству. Критика войны — как желание поражения своей стране. Желание искать компромиссы — как признак слабости. Отстаивание приоритета человеческой жизни над интересами государства — как «либеральная крамола».

«Либералов» в сегодняшней России вообще почему-то боятся чуть ли не больше, чем террористов. Убийство Бориса Немцова — одного из самых последовательных критиков войны (именно войны, а не власти как таковой, власть он критиковал и в мирное время, и уж точно был далеко не самым резким ее критиком) — его противниками было воспринято именно как наказание за «желание поражения своей стране».

Для ответа на простой вопрос прогуляйтесь по Красной площади. Там в Мавзолее у Кремлевской стены до сих пор лежит один из самых знаменитых политиков, публично желавших поражения своей стране. Более того, он даже воспользовался этим поражением для захвата власти.

То есть, исходя из нынешних наших официальных представлений о добре и зле, еще и «майдан» организовал.

Этот простой вопрос автоматически создает почву для деления на «своих» и «предателей». Если ты считаешь войну неправильной — «предатель». Если поддерживаешь, не задумываясь о причинах, последствиях войны, о том, что считать победой и вообще возможна ли она, — «патриот».

Не первый раз в истории России страну публично приравнивают к ее правителю. Значит ли это, что человек, желающий президенту поражения на выборах, желает поражения своей стране? А может быть, наоборот, процветания?

Для России тема поражения страны так психически болезненна еще и потому, что мы по историческим меркам буквально вчера — каких-то неполных 25 лет назад — проиграли свою прошлую страну.

Сторонники нынешней власти и сама власть считают, что мы проиграли Советский Союз внешним врагам. Хотя тогда на нас никто не нападал, никаких массовых акций протеста внутри страны не наблюдалось. «Цезарь был на месте, соратники рядом, жизнь была прекрасна, судя по докладам», как писал Булат Окуджава. Противники нынешнего курса, они же пятая колонна (в этом отношении я вынужден причислить себя к ней безоговорочно), уверены: мы проиграли нашу прошлую страну самим себе — в рулетку геополитики.

Универсальный ответ на этот простой вопрос вряд ли возможен. Он слишком личный. Каждый может говорить только от себя и за себя. Желал ли я поражения или распада Советскому Союзу при всей своей последовательной нелюбви к советской власти? Могу уверенно сказать: нет, не желал. Считаю ли я этот распад «крупнейшей геополитической катастрофой» или нелепой случайностью? Тоже нет. Если считать это поражением, мы его заслужили. И оно вовсе не отменяет наших прежних побед.

При этом моя страна не переставала быть моей — и не перестала быть ею, исчезнув с политической карты мира. Но пытаться силой восстанавливать советскую жизнь или империю нелепо и невозможно. Кровь будет, а империи не будет.

Когда нобелевский лауреат русский писатель Иван Бунин поднял тост «За полководца Сталина», его друг, русский писатель Борис Зайцев, в одночасье прекратил сорокалетнюю дружбу.

При этом и Бунин, и Зайцев одинаково желали победы СССР в войне над фашизмом. Только Зайцев полагал, что нельзя равнять страну с правящим тираном. А Бунин, видимо, думал иначе.

Сегодня нам нужно научиться отличать победы от поражений. Реальную войну от пропагандистских трюков. Страну от государства. Свое от чужого. Не придумывать себе врагов и друзей. Я считаю, что стыдиться поступков своей страны иногда не менее полезно, чем гордиться ею, и что сейчас, увы, именно такое время. Мне не хотелось бы думать, что у меня никогда не будет своей страны. Но я отдаю себе отчет в том, что географические и душевные координаты места жительства совпадают не всегда и не у всех.

И все-таки даже больше: я не желаю поражения миру. Своему внутреннему и миру людей. Не хочу поражения человека и человеческого. Потому что человек — его жизнь, боль, желанное, но невозможное счастье — важнее всего.

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../7989371.shtml
25.12.2015, 10:31
О том, почему перемены в стране неизбежны

Есть замечательная шутка: в России меняется все каждые пять лет и ничего — за тысячелетие. Сейчас, на мой скромный взгляд (на другие не претендую), доля правды в этой шутке приближается к 100%.

В последнее время мне на глаза попадается какое-то невероятное количество текстов с общим пафосом: «Перемен в России не будет. Они невозможны. Года до 2024-го (видимо, когда должен закончиться «второй второй» президентский срок Путина) нечего и мечтать». Причем пишут или произносят эти тексты люди диаметрально противоположных убеждений. Поклонники нынешней российской власти — с явным злорадством: мол, не дождетесь! Противники — с плохо скрываемым отчаянием: мол, не дождемся.

Однако элементарные, широко известные цифры и факты последних лет неопровержимо доказывают, что перемены в России не просто неизбежны. Они уже идут. Более того, их невозможно остановить без других серьезных перемен. Вот далеко не полный перечень вполне революционных изменений, приключившихся с Россией за два последних года.

Радикально изменилось наше положение в мировой политике

В июне 2014 года Россия должна была принимать очередной саммит «большой восьмерки» в Сочи, но к тому времени перестала входить в эту «восьмерку». Вряд ли в России был хоть один политик, включая главного, который хотя бы в январе 2014 года мог это предсказать. Против российских компаний и граждан ввели санкции США, страны ЕС и ряд других государств за Крым и Донбасс. Россия ввела ответные санкции против этих стран, запретив экспорт большинства видов продовольствия. А для пущей убедительности начала сжигать и давить экскаваторами санкционные продукты. Теперь наша пропаганда пытается убедить нас и себя, что Россия не находится в международной изоляции.

Два года назад на эту тему никто даже и не думал. Какая может быть изоляция у страны «большой восьмерки»?

Поменялась территория страны

Это произошло впервые за четверть века после распада СССР, если не считать 337 квадратных километров острова Тарабаров и части острова Большой Уссурийский, которые Россия передала в собственность Китаю в 2004 году. В 2014 году Россия присоединила два новых региона — Крым и Севастополь. Все последствия этих географических изменений еще до конца не ясны, но уже совершенно очевидно, что это перемены исторического масштаба, цена которых для России и россиян пока не поддается подсчету. Как революционное изменение приращение территории восприняли и сами россияне. Для одних оно стало доказательством возрождения былой мощи великой державы, для других — точкой начала процесса нашего политического самоубийства.

Два года назад в России была мирная жизнь, а теперь идет война

Де-факто Россия находится в состоянии войны, по крайней мере пропагандистской, с конца февраля 2014 года, когда первые «вежливые люди» появились в Крыму. Хотя участие регулярной армии в боевых действиях на территории Украины мы официально продолжаем отрицать, российские власти столь же официально признают наличие в Донбассе граждан России и отдельных наших военнослужащих. С 30 сентября 2015 года Россия воюет официально: Совет Федерации санкционировал воздушную операцию в Сирии. Кроме этого, последствиями участия России в сирийской войне стал конфликт с Турцией, которую мы еще в начале ноября 2015 года именовали «стратегическим партнером». Этот конфликт тоже не предсказывал никто из российских политиков и политологов.

Принципиально и необратимо изменилась экономическая ситуация

Для населения самые понятные изменения — практически двукратный рост цен на все основные товары, более чем двукратное падение рубля к доллару за два года, а также зарплаты, которые похудели де-факто, даже если у кого-то «поправились» по номиналу. У нас вновь двузначная годовая инфляция. Рост ВВП сменился снижением. Доходы населения впервые в этом веке стабильно падают больше года, и это падение уже стало крупнейшим по масштабам с 1999 года. Наконец, в России за год на 34,4% (данные Росстата за 11 месяцев, но по итогам года будет не сильно иначе) упал внешнеторговый оборот. Потерять за год треть внешней торговли — вполне революционное изменение.

Но главные экономические изменения даже не в том, что многие россияне некоторое время умеренно богатели, а теперь начали стремительно беднеть.

Куда важнее, что одна экономика (рентная) в России закончилась, а другая пока не началась. Как у бегуна на длинные дистанции — первое дыхание закрылось, а второе еще не открылось.

Собственно, правительственные чиновники, никакая не «пятая колонна» (ее появление как общеупотребительного и всем понятного определения любых не согласных с нынешней политикой власти — тоже важное изменение последних двух лет), еще в 2013 году публично заявляли об «исчерпанности нынешней экономической модели». Когда доходы государства неуклонно растут, можно планомерно наращивать воровство, а заодно и объем тех крошек с барского стола, которые достаются народу. Теперь, впервые за 15 лет, с небольшим перерывом в конце 2008-го — начале 2009-го, денег у российского государства будет становиться все меньше, а не все больше.

Где то самое «дно» российской экономики, оттолкнувшись от которого, страна начнет всплывать, почему ни большой войны, ни серьезных... →

И впервые в этом веке без радикальных изменений в экономике и политике этих денег больше не станет. Выхода из нынешнего кризиса «назад», в 2013 год, не существует.

Экономический тупик и несообразная масштабам события реакция власти на уличные протесты 2011 года (теперь они нам кажутся чем-то уже даже не из прошлой, а из позапрошлой жизни, хотя и пяти лет не прошло) стали причиной известных политических решений, запустивших этот маховик перемен. Эмиграция России из внутренней политики во внешнюю, из экономики в войну, стала реакцией на гибель нефтегазовой инерционной экономики в том виде, в каком мы ее знали в 2000–2013 годах.

Падение мировых цен на нефть развеяло миф о прочных экономических основах российской стабильности. Наша внешняя политика еще больше дестабилизировала экономическое положение страны. Само слово «стабильность», остававшееся главным для российской власти все первое десятилетие ХХI века, просто исчезло из российского политического лексикона.

Итак, радикальные перемены в участи России в последние два года налицо. Но где гарантия неизбежности новых перемен?

Такую гарантию дает экономическое и политическое положение страны. Для долгой войны у нас нет ресурсов. Для возобновления экономического роста необходимо возобновление инвестиций в экономику, которые падают третий год подряд. Для возобновления инвестиций в стране нужно менять политический климат (именно политический, а не его эвфемизм «бизнес-климат»). Для изменения политического климата неизбежно придется менять внешнюю и внутреннюю политику. Потому что на нынешнюю не будет хватать денег.

Более того, если власти ничего этого делать не будут, жизнь все равно продолжит меняться сама. Просто вместо новых друзей у нас будут появляться новые враги. Вместо новых инвестиций — новые санкции. Уровень жизни продолжит падать. Возможность федерального центра поддерживать стремительно разоряющиеся регионы — уменьшаться.

Так что перемены в России неизбежны в любом случае. Независимо от фамилии президента и воли (или безволия) общества. Только, в зависимости от характера этих перемен, они могут нам не очень понравиться. Но ведь сейчас никто и не обещает, что будет лучше.

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../8105771.shtml
04.03.2016, 08:49
О том, куда «исчезли» 86% россиян

Участники митинга-концерта «Мы вместе!» в поддержку жителей Крыма на Васильевском спуске Москвы, 7 марта 2014 года
Максим Блинов/РИА «Новости»

Спустя два года после присоединения Крыма и Севастополя к России разные социологические опросы по разным вопросам показывают общую тенденцию: эпоха восторженного «крымнашизма» закончилась.

Никаких «великих идей» или «больших проектов» у России как не было, так и нет.

Весь смысл наших нынешних политических метаний с военным уклоном — в сохранении властью статус-кво. Причем удерживать ситуацию в стране под контролем теперь возможно только благодаря все более тяжелому политическому допингу. Маленькая победоносная «горячая» война или длительная «холодная» являются крайними формами такого допинга для поддержания рейтинга. При этом устойчивого большинства, сплоченного вокруг общих ценностей, а не конкретных военно-политических событий или даже, скорее, их пропагандистской обертки и образа мнимого врага, предсказуемо не получилось.

Ровно два года назад, 4 марта 2014 года, в 14 часов 36 минут по московскому времени в Ново-Огарево президент России Владимир Путин начал единственную пока экстренную внеплановую пресс-конференцию за полтора десятилетия своего правления.

Это оказалась и самая короткая персональная пресс-конференция российского лидера: всего 64 минуты 46 секунд.

Разумеется, она была посвящена событиям на Украине. Тогда президент еще не признавал наличия в Крыму в момент смены тамошней власти российских войск («Мы не принимали участие в подготовке сил самообороны в Крыму»). Ни слова не говорил о независимости Крыма и тем более о его включении в состав России. Но впервые объяснил, зачем 1 марта попросил у Совета Федерации разрешения ввести войска на территорию Украины (теперь мы знаем, что уже задним числом).

Сам парламент Крыма в тот момент готовил референдум лишь о возврате конституции 1992 года, дающей региону большую автономию в составе Украины, хотя уже успел дважды за неделю перенести сроки голосования. 6 марта крымские парламентарии стремительно «передумали»: решив провести референдум с вопросом о «воссоединении с Россией». Причем 16 марта, а не 25 мая, как хотели первоначально, и не 30 марта, как планировали потом.

11 марта парламент Крыма и городской совет Севастополя синхронно приняли декларации о независимости и о намерении войти в состав России. То есть подвели итоги референдума заранее. 21 марта 2014 года Путин подписал финальный указ, по которому Крым и Севастополь стали двумя новыми регионами России. По результатам этих событий российскими социологическими опросами и было зафиксировано магическое число — 86% «крымнашистов», тех россиян, кто поддержал позицию президента по Украине, а также присоединение Крыма и Севастополя.

86% стали числовым эквивалентом новой эпохи. Точно так же, как числом прошлой эпохи были 146% — индикатор честности наших выборов.

Про эти самые 86% в течение полутора лет слагалось бесчисленное количество текстов. Умные и не очень люди «осмысляли феномен». Сторонники власти восторгались: наконец-то 86% россиян объединились вокруг «большой идеи» русского мира. Противники с отчаянием вопрошали: откуда их столько взялось, этих 86%, которые готовы ради геополитических миражей в российской идейной пустыне поддержать разрушение и без того не слишком прочных экономических основ страны, да еще и разругаться со всем миром? И те и другие честно пытались найти объяснение.

Оказалось, объяснять нечего. Нет самого предмета исследований, восторга и отчаяния. Эффект (или аффект) любого исторического события рано или поздно проходит под влиянием времени, а главное, других событий. Когда событий много, он проходит быстрее. А их с Россией в последние два года случилось столько, что Крым и даже более близкий по времени Донбасс уже начинают казаться россиянам «далеким прошлым». Как-то не до них с таким курсом доллара, такими ценами и такими перспективами работы — для тех, у кого она еще есть.

Первые сомнения в том, что 86% «крымнашистов» действительно являются сколько-нибудь однородным устойчивым большинством, закрались уже летом 2014 года. Тогда несколько депутатов попытались внести в Госдуму законопроект о «налоге солидарности» на Крым.

Соцопросы тут же показали, что платить такой налог готовы не более 15% россиян. В результате законопроект не дошел даже до думских комитетов и комиссий, а Крым в 2014 году пришлось экстренно финансировать в том числе и за счет замороженных пенсионных накоплений россиян.

Свежая социология показывает окончательное размывание «крымнашистов» в зависимости от их взглядов на другие проблемы и собственное финансовое положение. Нет больше никаких 86%. Есть, например, 53% — таков замеренный чуть более двух недель назад «Левада-центром» электоральный рейтинг президента России. Столько респондентов проголосовали бы за Путина, если бы выборы состоялись в воскресенье, 14 февраля 2016 года. По свежему опросу ВЦИОМа, «скорее поддержали бы» нынешнего президента 74%.

Еще есть 82% россиян, которые считают, что в стране кризис. Но вряд ли можно говорить, что этих людей объединяет что-то еще, кроме осознания факта экономической беды, в которую они попали вместе со страной. Они могут диаметрально противоположным образом оценивать причины этого кризиса (большинство пока не связывает его напрямую с нашей политикой последних двух лет) и пути выхода.

ВЦИОМ в феврале спросил у россиян, что нужно сделать для выхода из кризиса. 65% выступили за новую экономическую политику, не конкретизируя, что имеют в виду. То есть две трети населения при всей любви к президенту не поддерживают нынешний экономический курс. При этом для противостояния экономическому кризису 26% опрошенных считают необходимым запустить новую индустриализацию страны, столько же ратуют за развитие науки и образования. Каждый пятый респондент, прямо как министр финансов Силуанов, уповает на сокращение расходов государственного бюджета. По 18% опрошенных советуют провести рыночные реформы и ограничить оборот иностранной валюты, то есть предлагают взаимоисключающие меры. Так что никаким единством не пахнет.

Миф о небывалом народном единстве быстро разбился о быт.

Инерция «крымского триумфа» проходит. Две войны, обвал рубля, санкции и контрсанкции, глубокий экономический кризис нашей ручной работы с точки зрения электоральных перспектив власти оказались бегом на месте. У президента примерно такой же электоральный рейтинг, как в начале 2012 года. «Единая Россия» сейчас набрала бы на выборах примерно столько же, сколько зимой 2011-го. Зачем же было огород городить?

Последние два года нашей истории показывают, что при отсутствии внятной логики развития страны, чтобы поддерживать рейтинг, просто оставаться на месте, власти надо бежать все быстрее. Совершать все более рискованные поступки. Заставлять людей платить все более высокую цену за тот же лежалый политический товар на витрине. Причем страной никто ведь особо не занимается. Весь пар уходит в пиар.

«Крымское большинство» оказалось ситуативным и быстро рассосалось самим ходом истории. Это не значит, что у власти нет массовой поддержки, пусть даже молчаливой и непрочной. Это значит, что у страны по-прежнему нет хороших вариантов обозримого будущего. И не будет, пока мы изо всех сил бежим на месте и во все глаза смотрим назад, лишь бы здесь никогда ничего не поменялось.

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../8128811.shtml
18.03.2016, 08:34
О том, как один пражский еврей оказался главным российским политтехнологом

Иллюстрация Франко Маттичино к роману Франца Кафки «Превращение» Franco Matticchio

Ровно два года назад, 18 марта 2014 года, был подписан договор, согласно которому Республика Крым и город федерального значения Севастополь стали регионами Российской Федерации. С Россией случилось новое превращение. Страна проделала очередной радикальный политический кульбит. Именно из-за таких превращений про Россию говорят, что у нас ничего не меняется за тысячу лет и все — каждые десять.

В тот момент у нашей страны была развилка: удовлетвориться присоединением (если кому так больше нравится — возвращением) Тавриды и попытаться вернуться к нормальной жизни или двигаться дальше в сторону воображаемого нового мирового порядка, духовных скреп и постоянного сочинения себе войн как нормы бытия. Мы, как известно, выбрали второе.

14 марта 2016 года Россия решила начать выводить войска из Сирии — столь же внезапно, как решала вводить их туда 30 сентября 2015-го. Люди, которые по собственному желанию или по долгу службы пытаются отыскать в российской политике хоть какую-нибудь логику и высшую стратегическую мудрость, тут же задались вопросом: можно ли считать это началом очередного превращения?

Хлынувший в медиапространство поток всевозможных объяснений нашего ухода из Сирии, в сущности, является расширенным комментарием к глаголу «отползти». Но проблема именно в том, что это вообще надо объяснять. Потому что с позиций разума и здравого смысла как-то не очень понятно.

Это действительно серьезная проблема: если вашу политику все время приходится долго и сложно объяснять, а точнее, оправдывать, если нет понятного и прозрачного ответа на вопрос «зачем», с ней явно что-то не так.

«Превращение» --новелла Франца Кафки. Этот пражский еврей, один из главных писателей ХХ века, а теперь, как выясняется, и начала ХХI, дает нам ключ к лучшему пониманию того, почему Россию так кидает из стороны в сторону в последние годы.

Шутке «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» много лет. Ее авторство приписывают то художнику Вагричу Бахчаняну, то прямо советскому народу. В каждой шутке есть доля правды. Но когда в некоторых шутках доля правды достигает контрольного пакета, дело может закончиться национальной трагедией. Даже если нация поначалу принимает ее за национальный триумф.

Так вот, сейчас мы пытаемся совершенно буквально — в политике и в повседневной жизни — экранизировать Кафку. Главную, пожалуй, идею его творчества (даром что был шизофреником, одну из важнейших черт нашего мира ухватил точно). Эту идею замечательный российский философ и литературовед Владимир Кантор назвал «рационализированным безумием». Когда человек пытается вполне рациональными аргументами объяснить изначально бредовые или непонятные ему самому вещи, происходящие с ним и вокруг него.

Нечто подобное делает Россия.

Совершенно непонятно, что мы хотим получить от своей политики последних двух лет как страна.

У СССР была цель стать мировым гегемоном и создать лагерь стран-последователей. Так уж вышло, что у СССР в силу особенностей системы лучше всего получались именно лагеря. А у нас нет никакой практической цели. Хорошо, Крым наш, что дальше? Раньше мы ездили туда когда хотели и сколько хотели за личный счет. Теперь еще и за личный счет содержим. Размер счета растет с каждым днем. А рост нищеты обычно быстро убивает всякую национальную гордость. Когда ты все время на грани выживания, как-то не до гордости.

Поддержание туркменского рейтинга власти — не объяснение. Рейтинг в принципе не может быть целью политики разумной власти. Он не цель, а средство, чтобы развивать страну. Рейтинг власти на хлеб не намажешь. Дороги им не заасфальтируешь. Больного не вылечишь. Школьника не выучишь.

Мы ничего не строим: ни капитализма, ни коммунизма, ни евразийской православной империи.

Мы не стремимся этой своей политикой сделать лучше жизнь простых людей: об этом никто из представителей российской власти больше даже не говорит вслух. Опять же, для сравнения, у СССР была такая официальная цель — «повышение благосостояния советских людей». В учебниках политэкономии она гордо именовалась основным законом социализма. Может ли цель быть законом — отдельный вопрос. Но если в СССР торжествовал абсурд кафкианских целей, в России правит бал абсурд кафкианской бесцельности.

То, чему противостоит мир рационализированного безумия, называется здравым смыслом. Именно здравый смысл, а не «Пиндосия», «Гейропа», Украина или Турция стал главным врагом нынешнего российского государства и общества, а Кафка — главным российским политтехнологом и заодно куратором российской пропаганды.

Мы продаем миру и собственному народу несуществующее. Миф, упакованный в рациональность.

«Переигрываем всех», по мнению поклонников этой нашей политики. Только сами поклонники не знают, во что именно мы играем.

Все статьи и высказывания, оправдывающие или осуждающие российскую политику последних двух лет, — попытки рационализации безумия. Как и официальная пропаганда. Фейки о распятом мальчике и зверствах «укрофашистов» рационально объясняли публике миф о «Новороссии». Даже учебник ее истории на полном серьезе собирались писать, уже и сроки называли. Но исчез миф, а вместе с ним и объяснения, не говоря уже о желании написать учебник. Фейк об изнасилованной в Берлине русской девочке рационально объясняет миф о погрязшей в разврате Европе, которой противостоит вся по уши в истинной духовности Россия.

Война в Сирии стала в том числе рациональным — в кафкианской логике — способом прикрыть поражение (или, скажем мягче, «непобеду») в войне за «Новороссию». При этом аргументы здравого смысла — зачем поддерживать алавитов и шиитов, когда в России живут 30 миллионов их противников суннитов, есть ли шансы уничтожить запрещенное у нас ИГИЛ, воюя именно в Сирии, если он действует еще как минимум в двух-трех странах, почему угроза от этой не трогавшей нас террористической группировки уменьшится, а не увеличится от того, что мы начнем с ней воевать, — отбрасывались заранее.

Зато нам вполне «рационально» объясняли, что мы опять великая держава, ибо можем воевать где хотим и решать судьбы мира. Со своей бы сначала разобраться.

Теперь нам столь же аргументированно рассказывают, как правильно, что Россия выводит войска именно сейчас. Хотя «Исламское государство», с которым мы шли воевать, вроде не уничтожено, а наш друг президент Асад не восстановил контроль над всей территорией страны. Даже неизвестно, сохранится ли единой сама Сирия. Причем о мудрости этого решения говорят те же самые люди, которые еще вечером 14 марта с пеной у рта доказывали бы, что нам надо воевать в Сирии до победного конца.

Рационализированное безумие вовсе не отрицает здравого смысла. Наоборот, часто к нему апеллирует. Правда, всегда обвиняя в отсутствии здравого смысла другого, но не себя.

Вот, например, как пресс-секретарь президента РФ комментирует сообщения о рекомендации ЕС европейским банкам не покупать российские гособлигации (сам факт заимствования денег у наших главных официальных врагов — отдельный кафкианский сюжет): «Сужение пространства экономического сотрудничества за счет политического давления вряд ли можно понять и считать оправданным с точки зрения здравого смысла и логики». Почему бы тогда нам ровно по такой же логике, исходя из того же здравого смысла, не отменить собственные санкции против Турции, раз уж мы все равно уходим из Сирии. И главное, против стран ЕС, которые наших самолетов не сбивали?

Тут дает о себе знать это наше новейшее кафкианство. По большому счету вообще неважно, почему мы вдруг решили уйти из Сирии. Все равно никакие версии не проясняют дальнейшие действия. Даже самое ближайшее будущее. Какое еще внезапное превращение нас ждет? Будем ли мы мириться с Западом или ссориться еще сильнее? Забудем наконец про Украину или, наоборот, вспомним о ней по полной программе? Не устроим ли — назло врагам, разумеется, — какую-нибудь «Сирию» внутри России?

Политологи называют такую политику экстраординарной. Для России она большую часть нашей истории как раз вполне ординарная. Именно про такую политику в СССР рассказывали анекдот, герой которого на вопрос анкеты о приеме на работу, колебался ли он «при проведении в жизнь линии партии», честно отвечал: «Колебался вместе с линией». Беда в том, что сейчас это даже не линия, а какие-то хаотические каракули, которые мы рисуем на карте мировой и собственной истории дрожащей от гнева и немощи рукой.

Кафка писал о таком состоянии человека и мира как о болезни. Нам это почему-то кажется необыкновенным здоровьем.

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../8178065.shtml
15.04.2016, 08:33
о том, почему родители учат нас говорить правду, а государство — неправду

Иллюстрация Бена Чена Ben Chen

Каждый год полтора десятка лет наш президент проводит «прямую линию». Это, конечно, никакая не геометрия, хотя «проводит», и «линию», — скорее, взаимная психотерапия. Раз в год происходит встреча народа с Властью. Именно так, с большой буквы. Все остальное время они живут сами по себе, более или менее отдельно друг от друга. К тому же по неписаным законам российской истории спрашивать с власти у нас не принято: можно только деликатно просить о чем-то не слишком для нее обременительном.

Но в данном случае меня больше интересует именно «прямота» разговора, который ведет с нами власть каждый день, а не в день «прямой линии». (Мы-то с ней особо не разговариваем, только слушаем или затыкаем уши.) С этой «прямотой» проблема:

концентрация повседневной публичной лжи в нашей стране в последние два года зашкаливает даже по российским меркам, где честность никогда не была органичной частью политической культуры.

Мою личную чашу терпения публичной лжи по любому поводу переполнила относительно невинная история с внезапной полной заменой состава юниорской сборной России по хоккею (игроки до 18 лет) за сутки до вылета на чемпионат мира. Команда, которую заменили, целый год специально готовилась к этому чемпионату на базе в подмосковном Новогорске. Был поставлен эксперимент: сборная из самых талантливых юниоров страны жила практически как клубная команда и даже выступала в чемпионате Молодежной хоккейной лиги. И вот за сутки до вылета главный тренер этой сборной Виталий Прохоров говорит (он-то как раз не врал): «Решение согласовано с министром спорта, состав команды будет изменен. Сам я не поеду в США, других комментариев дать не могу». Команду заменили на игроков годом моложе, у которых заведомо нет шансов на хороший результат: в таком возрасте год разницы имеет огромное значение.

Федерация хоккея России весь день молчала. Потом был какой-то лепет про тактические соображения, хотя канадское издание TSN к тому времени уже написало, что больше половины из 30 хоккеистов замененной сборной провалили тест на мельдоний. Только через пару дней наши хоккейные начальники сквозь зубы признали очевидное любому, кто понимает, что в игровых видах спорта за день до чемпионата мира состав сборных без экстраординарных причин полностью не меняют.

За несколько дней до этого позора и тоже прямо накануне чемпионата мира был полностью изменен состав мужской сборной России по керлингу. Только профильная федерация так и не признала вероятность допинга, утверждая, что новый состав лучше справится с поставленными задачами. (В итоге не справился, но даже если это было бы так, тренеры, которые готовили одних людей и за сутки до главного турнира года полностью заменяют на других, выглядят, мягко говоря, нелепо.)

Если у нас так врут в спорте (министр Виталий Мутко обещал полностью очистить спорт от допинга еще после зимней Олимпиады-2010 в Ванкувере, но с тех пор Россия не вылезает из допинговых скандалов), чего уж ждать от политики.

В политике эпоха большой лжи в России начиналась гораздо раньше «крымской весны» 2014-го. Нам несколько дней лгали про затонувшую подводную лодку «Курск» в 2001-м. Нам лгали про количество заложников в школе Беслана. Нам врали, когда говорили, что закон о запрете усыновления иностранцами наших детей-сирот защищает детей, а не является местью российских чиновников за санкции по американскому «акту Сергея Магнитского».

Но, конечно, та ложь по масштабам и последствиям не идет ни в какое сравнение с ложью нынешней эпохи. Нам врали, что в Крыму нет и не было «вежливых людей», и только потом признали, что были. Хотя тут уж точно можно было говорить правду — народу она очень даже понравилась. Неслучайно теперь «вежливые люди» у нас популярный торговый бренд, а само слово «вежливость» еще долго будет ассоциироваться с этой войной исподтишка, а вовсе не с хорошими манерами.

Нам врали про «украинскую хунту» (просто почитайте определение слова «хунта» в любом словаре, чтобы понять, что в Киеве ее не было), про засилье на Украине фашистов (их там точно не больше, чем в России) и «бендеровцев». Нам врали про «Новороссию»: воссоздать упраздненную еще в 70-х годах позапрошлого века губернию Российской империи было бы нереально даже с большой кровью.

Мы и сейчас говорим, что в Донбассе воевали исключительно российские добровольцы, но было бы желание, государству не составило труда прикрыть нашу границу с Украиной от таких добровольцев. И не снабжать этих «добровольцев» оружием — тоже. Нам врали, что на Украине распинают наших мальчиков, а в Германии насилуют русских девочек.

Но дело не в самой лжи. Обычная ложь — даже не популизм, не раздача заведомо неисполнимых обещаний ради покупки лояльности электората — по-прежнему является важным элементом политики во многих странах. Это проблема не только России.

11 марта 2004 года, за три дня до парламентских выборов, прогремели взрывы на мадридском вокзале Аточа, станциях Эль-Посо и Санта-Эухения. 191 человек погиб, более 2 тысяч получили ранения. Премьер Хосе Мария Аснар, чья Народная партия по всем опросам уверенно опережала конкурентов и должна была побеждать на выборах, сразу же возложил ответственность за теракты на баскских террористов из группировки ЭТА. Так было «спокойнее», думал премьер. Это была ложь. Признать, что «Аль-Каида» добралась до Испании, было и страшно, и невыгодно для власти. Испанцы ответили 200-тысячной демонстрацией в Мадриде и прокатили Народную партию на выборах. Именно из-за публичной лжи правительства о самом страшном теракте в истории страны. По тому, несут ли политики наказание за публичную ложь (хотя бы путем поражения на выборах или полного краха государственной карьеры), можно судить о качестве политической культуры и состоянии общества.

В России ложь пока, увы, только повышает рейтинг власти. Если это работает, зачем говорить правду, особенно неприятную?

«Кривая» линия оказывается куда выгоднее «прямой». Например, надо ли прямо связывать экономический кризис с последствиями нашей внешней политики и войны санкций, в которую мы со своей стороны уж точно могли бы не ввязываться, если большинство верит, что это происки внешних врагов.

Большинство из нас, не исключая звезд российского агитпропа и некоторых политиков, превратившихся в профессиональных лжецов, в детстве в семье наверняка учили говорить правду. Нам и во взрослом возрасте не очень нравится, когда нас обманывают близкие, друзья или, например, врачи. Почему же тогда нам по душе постоянный политический обман, в котором мы живем последние годы? Потому что он — лишь отражение самообмана.

Мы лжем себе, поэтому так легко обмануть нас.

Только вряд ли стоит радоваться нынешней гармонии обмана в отношениях государства и общества. Ложь неизбежно разъедает государство ровно так же, как частные отношения людей. Нам ли, совсем недавно похоронившим Советский Союз, постепенно превратившийся в царство тотальной политической лжи, этого не помнить.

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../8266001.shtml
27.05.2016, 08:36
о том, как здравый смысл мстит национальной мифологии

Анжела Джерих. Сгущёнка-REMIX (мужской вариант). 2013 Сайт художника

«Просто денег нет сейчас. Вы держитесь здесь, вам всего доброго, хорошего настроения и здоровья» — именно так дословно звучал знаменитый теперь ответ премьера Дмитрия А. Медведева крымчанке, пожаловавшейся на низкую пенсию в 8 тысяч рублей.

И чего публика взбеленилась: «Новый мем, новый мем». Это старый мем. Все это уже было. Лет 55 назад ходил очень похожий на правду анекдот про отчет о встрече советского лидера Никиты Хрущева с донецкими шахтерами:

«Как живете? — шутит Никита Сергеевич. — «Хорошо живем!» — шутят шахтеры».

Так время от времени в дверь нашей жизни, полной свершений, подвигов, величия и борьбы за очередные только что назначенные начальством идеалы, тихонько стучится реальность.

В России в последние недели явно наметился новый поворот к экономике. Кудрин пишет новую экономическую программу президенту… Столыпинский клуб предлагает модель возобновления бурного экономического роста… Но не стоит питать иллюзий: никакие экономические реформы при нынешней российской политической системе невозможны. Без изменения политики экономику не поднять. Но речь не об этом. Важен сам факт говорения. Факт возвращения на высший уровень — вплоть до заседания совета при президенте 25 мая — хоть каких-то дискуссий о необходимости новой экономической программы.

Даже просто разговоры об экономических реформах полезнее для нашей страны, чем любая болтовня о «новороссиях», «народе Донбасса» и «геополитических триумфах».

Почему же начальство опять вынуждено хотя бы говорить о нашей экономике? Ведь два с лишним года наша власть прекрасно обходилась украинскими, американскими, сирийскими, европейскими новостями-страшилками, эвакуировав россиян в вымышленный мир заграничных злодеев, в котором нет места собственно российским событиям? И подавляющее большинство эта «эмиграция в телевизор» вполне удовлетворяла.

Чтобы ответить, вернемся почти на пять лет назад. Тогда, практически в позапрошлой жизни, во время «болотных» протестов появилась модная концепция «двух Россий». Мол, есть одна малочисленная Россия вечно недовольных хипстеров, они же креаклы. И есть другая Россия — многочисленная, истинная, народная, «уралвагонзаводская». Простые мужики и бабы, которые «за Родину — за Путина».

В следующей нашей жизни, в марте 2014 года, проявились другие «две России» — «крымнашисты» (в терминологии оппонентов — «колорады», «ватники») и «пятая колонна» (они же «агенты Госдепа» и «майданутые»).

Но, как однажды прекрасно написал в попавшем мне на корпоративную почту техническом письме о внезапном падении сервера системный администратор, «реальность оказалась не на нашей стороне».

Кризис, который только по очень глубокой наивности можно считать чисто экономическим, явным образом высветил новые «две России»: Россию здравого смысла (холодильника, естественных бытовых потребностей людей) и Россию национального мифа (геополитики, духовных скреп).

Причем отличие этих двух Россий от предыдущих вариантов в том, что тут нет разделения по политическим мотивам. В горизонте здравого смысла вынуждены жить все. Даже те, кто с головой погрузился в фабрику геополитических грез. Даже те, кто сам сочиняет эти новые национальные мифы.

В материалах Минэкономразвития к тому самому заседанию Экономического совета при президенте России, которое состоялось 25 мая, в частности, было написано: «Наши расчеты показывают, что даже в условиях высоких цен на нефть, то есть выше $50 за баррель, возвращение на прежнюю траекторию роста, 5–7% в год, практически невозможно». Министерство объяснило это глубокими структурными изменениями мировой экономики, переходящей в состояние «новой нормальности». У нас теперь все внутренние проблемы принято объяснять либо происками врагов, либо «изменениями в мировой экономике».

Так вот, никакой «новой нормальности» не бывает, хотя нормы подвижны и могут меняться. Есть нормальность и ненормальность. И мы, зажатые между ними.

Телевизор рассказывает нам об одной жизни. Курс доллара, магазины, работа, ситуация в образовании, медицине, здравоохранении — о другой. Причем полностью отказаться от насущных потребностей (они и есть «зона ответственности» здравого смысла) при любых самых завлекательных сказках государства о высшем политическом смысле нашего существования не получается.

Тотальная военно-патриотическая мобилизация, которой занимается российская пропаганда последние два с небольшим года, не может длиться вечно. Трудно вести долгую победоносную войну с воображаемым противником. Просто некого побеждать: никто ведь и не думал на нас нападать. Особенно плохо вести этот бой с тенью, когда параллельно происходит вполне реальный экономический обвал. Рано или поздно до людей — хотя бы через желудок и кошелек — начинает доходить: страна занимается тем, что в художественной гимнастике называется упражнением без предмета. Можно каждый день с наслаждением вкушать программу «Время», обильно запивая Дмитрием Киселевым. Но от голода и жажды это не спасает.

Эти две России — здравого смысла и национальной мифологии — по-прежнему существуют параллельно и создают абсолютно разные картины мира.

В России национальной мифологии неизбежен крах доллара и Америки «буквально завтра». В этой России Европа рушится под натиском мигрантов, а ее сельское хозяйство загибается от наших санкций. В этой России на полном серьезе требуют избирательного права для 27 миллионов погибших в Великой Отечественной войне советских людей. Этой России почему-то страшно важно, как будет называться украинский Днепропетровск и победить на конкурсе «Евровидение» все в той же ненавистной Европе.

Для этой России весь мир — маленькое завистливое вредоносное приложение к нашей великой и могучей державе.

В России здравого смысла дыра в бюджете в марте и апреле (данных за май пока, естественно, нет) увеличивалась со скоростью полтриллиона рублей в месяц. В этой России в апреле реальные доходы населения год к году упали более чем на 7%. В этой России внешняя торговля за первый квартал 2016 года обрушивается на 27% даже после падения почти на 40% в первом квартале 2015 года. В этой России больницы не очень лечат, а школы не слишком учат. В ней четвертый год подряд сокращаются инвестиции.

Здравый смысл всегда и везде неизбежно мстит любой национальной мифологии, возведенной в ранг единственного основания для существования государства. Здравый смысл можно планомерно убивать национальным мифом, но нельзя убить до конца.

Здравый смысл очень мстителен. Из-за этого в Венесуэле кончаются сахар и туалетная бумага.

Из-за этого в России Кудрин с Улюкаевым или Клепач с Глазьевым — нужное подчеркнуть — пишут новую экономическую программу президенту. Хотя вроде бы зачем — при таком-то рейтинге?

В последние два года нам казалось, да и сейчас кажется, что эффектный, непредсказуемый, громогласный и велеречивый абстрактный высший смысл, национальный миф, на ходу сочиняемый российской пропагандой, за явным преимуществом выигрывает у тихого, рутинного, предсказуемого здравого смысла. Крымнаш, Пальмиранаша, Обама-чмо: что еще надо для счастья простому россиянину? Но нет, власть-то он, конечно, поддерживает, однако кушать просит регулярно. Интересуется, не повысят ли пенсии и не отменят ли их вовсе. Берет кредиты, чтобы отдать старые. Перестает покупать товары в прежних объемах, ибо нет денег. Бежит за долларами в обменник, как только чуть укрепляется рубль: боится, чтобы обратно не упал.

При этом здравый смысл вовсе не враг национальному мифу. Они вполне могут жить вместе, если здравый смысл доминирует. Вместе, но не вместо.

Здравый смысл невозможно импортозаместить никаким национальным мифом. Россия попыталась и расплачивается за это. Причем цена расплаты непредсказуемо велика. «Просто денег нет сейчас. Вы держитесь здесь. Всего вам доброго…»

[Cемен Новопрудский]

http://www.gazeta.ru/comments/column.../8369045.shtml
07.07.2016, 07:39
о том, как россияне используют пропаганду в корыстных целях

Shutterstock

Внезапное окончание российской контртуристической операции против Турции опровергло один из ключевых мифов, которыми принято описывать состояние здоровья (или для кого-то болезни) россиян в последние два с половиной года. А именно миф о «патриотическом подъеме», эксплуатируя который президент даже как-то раз объявил, что патриотизм у нас должен стать государственной идеологией. Турция — как только стало «можно» — моментально вышла в лидеры у россиян в списке интернет-запросов на отдых.

Российские казенные патриоты тут же стали клеймить наш народ за то, что «еще не успела трава зарасти на могиле русского летчика», а «русский человек, утратив чувство собственного достоинства, посмел захотеть отдыхать в Турции».

Для пущей былинности тона надо было бы еще в таких текстах в каждом предложении ставить глагол на последнее место.

Ну и, конечно, все равно досталось либералам, которым этим своим непатриотичным желанием провести летние каникулы в Турции подыгрывает наш народ.

Ровно такой текст в характерном для себя стиле дидактического вопля души написал, например, Захар Прилепин: http://svpressa.ru/society/article/151841/. Более того, он почему-то полагает, что, если бы россияне остались один на один с запрещенным в России ИГ, они бы сразу вспомнили об офицерах и чувстве собственного достоинства. Хотя представить себе даже чисто географически Россию в ее нынешнем виде, остающуюся прямо-таки «один на один с ИГ», трудно даже самому воспаленному геополитическими сказками воображению. И уж точно проблема отдыха россиян, где им хочется и можется по деньгам, не имеет никакого отношения к высоким материям вроде патриотизма. В этом смысле

хвастать отдыхом в Крыму так же глупо, как ехать в Турцию «из принципа», а не потому, что хочешь.

Массовое желание (пока только желание) россиян отдыхать в Турции вовсе не признак «быдлячества» народа, как думает Прилепин или «думает, что так думают либералы». Скорее наоборот, это проблески разума и здравого смысла.

К слову, сторонники нынешней российской власти вообще-то должны радоваться, что люди так отреагировали на приказ официальной пропаганды перестать считать Турцию врагом. Для нынешней российской власти

особенно важно, чтобы массы безропотно поддерживали любой ее политический кульбит, любое моментальное изменение позиции на прямо противоположную, не задаваясь вопросом, почему так случилось.

К тому же официально отдыхать в Турции россиянам никто и не запрещал — запрещали продавать путевки турагентствам.

Ну а с российским патриотизмом вообще происходит занятная вещь. 22 июня ВЦИОМ, который трудно заподозрить в «подрывной деятельности» и «либерализме», обнародовал очередной «Индекс патриотизма» россиян. Выяснилось, что в 2016 году он упал до минимальной отметки за все 16 лет замеров.

В ходе опроса, проведенного социологами в июне в 130 населенных пунктах страны, 12% граждан заявили, что «скорее не ощущают себя патриотами» и еще 6% — что «безусловно» не считают себя таковыми. В результате суммарная доля открытых не патриотов оказалась рекордной с 2000 года. За полтора года — по сравнению с октябрем 2014-го — доля тех, кто не считает себя патриотами, выросла на 6 процентных пунктов.

Разумеется, количество патриотов в разы выше: 46% заявили о «безусловном патриотизме», 34% — что «скорее являются патриотами». Но индекс патриотизма, представляющий разницу положительных и отрицательных ответов, составил 62 пункта (против 72 пунктов в октябре 2010 года, когда Россия вроде бы еще не «встала с колен» с таким грохотом). При этом надо понимать, что,

когда человек говорит «я не патриот» — он, безусловно, честен. А когда говорит «я патриот» — не всегда. Просто потому, что второй ответ гораздо безопаснее.

Почему в момент вроде бы невиданного в постсоветской истории России патриотического подъема (по другой версии, угара) индекс патриотизма рекордно упал, как раз вполне объяснимо. Это показатель реального раскола в обществе. То, чем в российской политике большинство россиян гордится, у части наших сограждан вызывает стыд и отвращение. При этом из тех людей, которые нынешний курс не поддерживают, часть перестали бояться называть себя не патриотами.

Это вряд ли будут специально замерять, но у меня есть полная уверенность в том, что среди людей, которые реально будут отдыхать в Турции «вместо Крыма и Сочи» (употреблять в таком контексте слово «вместо» значит дополнительно разжигать и без того немалую взаимную ненависть в обществе), большинство как раз вполне себе за Родину, за Путина. Для них «Крымнаш», но в Турции просто лучше с точки зрения цены и сервиса.

Обвинять их в предательстве или отсутствии патриотизма дико. Давайте сначала в Крыму начнут работать «Газпром» и «Роснефть», Сбербанк и ВТБ. Давайте наши чиновники и депутаты поголовно будут отдыхать на российских курортах и избавятся от жилья в «лондонах» и «на Майами», а потом уже начнут учить обычных россиян, где им отдыхать.

Даже самая оголтелая пропаганда пока не выжгла в миллионах россиян естественное желание поступать хотя бы в бытовой жизни так, как им лучше, а не «как прикажет Родина». Гибридная война в головах исказила национальное сознание, и мы еще заплатим за эту аберрацию. Но

на уровне сознания бытового здравый смысл отвоевывает себе небольшие плацдармы.

Ехать в отпуск туда, где вам лучше. Есть вкусные продукты, а не обязательно «импортозамещенные». Смотреть кино, спектакли и выставки, которые нравятся вам, а не товарищу Мединскому. Быть патриотами себя.

Если наши оголтелые ура-патриоты действительно хотят, чтобы народ проявил чувство собственного достоинства, оно невозможно без чувства собственного достоинства отдельных людей. А это персональное чувство заключается отнюдь не в том, чтобы плевать во врагов, на которых тебе только что указал дядя из телевизора, получивший указание от дяди из администрации или просто попытавшийся угадать волю президента. Для начала надо иметь свои мысли. Собственные желания. Понимать, что их нельзя безнаказанно реализовать, силой попирая закон и желания других людей. Признавать у этих других наличие их собственных мыслей и желаний.

Сама возможность свободно ездить по миру, по-прежнему, увы, не доступная подавляющему большинству россиян, — одно из важнейших и очень немногих по-настоящему ценных завоеваний России после распада СССР. Пока мы будем сидеть за искусственно построенной ментальной крепостной стеной, мы и продолжим оставаться крепостными у каждого следующего начальства, выдающего себя за сакральное государство.