*254. Спарринг-партнер «Единой России»

[Григорий Голосов]

https://slon.ru./posts/56978
В четвертую годовщину рокировки 2011 года, в ходе которой россиянам наконец объявили о распределении высших государственных должностей на ближайшие годы, один из двух главных ее фигурантов – Дмитрий Медведев – счел нужным поделиться с нами своими мыслями о перспективах страны, которой он продолжает управлять совместно со своим старшим партнером. Опубликованная в «Российской газете» статья «Новая реальность: Россия и глобальные вызовы» вызвала в прессе реакцию двух типов. Одни пытаются интерпретировать ее содержание как некое заявление о намерениях. Другие полагают, что содержательно она совершенно бессмысленна, но зато представляет собой некий намек на баланс власти в правящих кругах Российской Федерации, то есть, как принято это называть, сигнал. Разберу эти позиции последовательно.

В статье Медведева действительно есть что-то студенческое. И названием, и содержанием она напоминает текст, скачанный из коммерческой базы данных «Сто тысяч зачетных рефератов». Но я бы не спешил винить референтов Медведева в недобросовестном отношении к делу. Тривиальность высказывания не эквивалентна его бессмысленности. Напротив, содержание статьи вполне точно, пусть и на несколько заумном наукообразном языке, передает настроение ума, в котором находится российское политическое руководство.

Это настроение не имеет ничего общего с мрачным конспирологическим мышлением, которое транслируют многие публичные фигуры, особенно депутаты Государственной Думы, и политические комментаторы. Даже забавно, что некоторые читатели удивились, не увидев в статье Медведева «русского мира», тотального православия и борьбы за традиционную сексуальную ориентацию. Такого там нет, да и не могло быть – по двум причинам. Одна из них, поверхностная, состоит в том, что эти словосочетания проходят не по ведомству менеджмента, а по ведомству политики. Поэтому нечто подобное приходится время от времени выдавливать из себя Владимиру Путину – нужно ведь иногда кинуть кость пропагандистам. Но делает он это не от чистого сердца, потому что есть вторая, фундаментальная, причина: ни во что подобное нынешние правители России не верят.

А то, во что они верят, как раз и изложено в статье Медведева. Понятно, что любое публичное высказывание, исходящее с вершин государственной власти, в нынешней ситуации должно отвечать на два вопроса: «Кто виноват, что все так плохо?» и «Будет ли лучше?». Отвечая на первый вопрос, Медведев как раз и мог бы обильно использовать пропагандистские наработки и труды живых классиков геополитической науки вроде Александра Дугина. Но этой опасности наш автор счастливо избегает, не чуждаясь геополитической темы, но уводя ее в совсем другую сторону.

Довольно очевидно, что значительная часть текущих проблем России связана с ошибочной внешней политикой, которую страна проводит в течение последних двух-трех лет, а в более широком смысле – начиная с речи, которую Путин произнес в Мюнхене в 2007 году. Отрицать это невозможно, и Медведев даже не пытается. Но кто виноват? В общем-то, никто, отвечает он, просто глобальная ситуация сложилась так, что другие мировые игроки, пытаясь использовать новые возможности, начали играть по произвольным правилам. На такие ситуации надо реагировать, иначе проиграешь. И мы реагировали так, как надо. Естественно, это было чревато издержками, но они были неизбежны. В целом, мы справились и будем справляться впредь. Так это выглядит в переводе с наукообразного языка на обычный русский.

Конечно, в этом рассуждении нарушена причинно-следственная связь: санкции против России, как известно, были введены только после известных действий России, а до этих действий Запад приложил немало усилий, чтобы удовлетворить Путина в процессе «перезагрузки». Но если отвлечься от это мелочи, то мы имеем дело с вполне здравым рассуждением в рамках бизнес-логики, широко распространенной в Петербурге в девяностых годах, на которые и пришлась политическая социализация Медведева. Однако язык, приспособленный для передачи этой логики, – не обычный русский язык, поэтому нужен еще один перевод.

В переводе на уместный для такой ситуации русский рассуждения Медведева звучали бы примерно так: «Тут у лохов открылся один объект. Бобруйские пришли и пытаются взять его по беспределу. А мы что? Только разговоры разговаривать? Да мы и пытались стрелку забить, но куда там с беспредельщиками. Пришлось бригаду послать. Они за стволы, мы тоже». Заметьте, в здесь нет ничего такого, что указывало бы на заведомо негативное отношение к контрагенту. Предполагается, что в сложных условиях он просто начал тестировать неконвенциональную стратегию, и на это надо было дать адекватный ответ. Если бы стерпели, было бы только хуже. А теперь есть шанс, что все наладится. От этой установки Медведев переходит к своему основному выводу: Россия вовсе не хочет отстраниться от партнерских отношений с Западом, а будет развивать с ним конструктивное сотрудничество, когда проблемы разрешатся должным образом. Ведь, возвращаясь к теме, бобруйские – они, вообще-то, четкие ребята. Просто зарвались немного.

Уверен, что под текстом, представляющим эту логику, с чистым сердцем подписался бы и Путин. Ибо они с Медведевым единомышленники в полном смысле этого слова. Люди хоть и разные по возрасту, но очень близкие по исходному политическому опыту. На днях по соцсетям прошел флешмоб на тему девяностых. Одним они нравятся до ностальгии, у других отношение более сдержанное, а третьи (которые, правда, в флешмобе не участвовали) их ненавидят. Однако реальность такова, что по некоторым фундаментальным параметрам Россия из девяностых никогда не выходила. И главный из этих параметров – умственное и эмоциональное состояние значительной части правящего класса. Они действительно думают так. Эта общность создает ту степень доверия, которая даже важнее для политического партнерства, чем старые деловые связи.

Дальнейшее содержание статьи Медведева сводится к стандартным призывам затянуть пояса и к перечислению «стратегий развития», весьма мало отличающихся от всех предыдущих, озвученных и канувших в небытие на протяжении последнего десятилетия. Словами поэта: «Как нас учат книги, друзья, эпоха: завтра не может быть также плохо, как вчера». Что тут добавить? Лучше прислушаемся к сигналу, который подает статья.

Сразу после «рокировки» многие наблюдатели предрекали Медведеву узкий горизонт. Не ожидали, что он долго усидит в премьерском кресле. Но Медведев оказался непотопляемым, и именно потому, что ему удалось стать истинным alter ego Путина: он мыслит точно так же и делает то же самое, что и патрон, не отклоняясь ни на йоту. А поскольку Путин, по его собственному признанию, не совершает ошибок, то и Медведев не может их совершить по определению. Взять, например, Владимира Якунина: старый друг, но по бизнесу подвел, да и идеи у него какие-то странные, завиральные. Не то время, чтобы это терпеть. Однако Медведева уволить невозможно, ибо он – копия самого Путина, только с небольшим апгрейдом: приложены относительная молодость, айфон и способность к связной наукообразной речи. Но при этом, конечно, не конкурент. Они с Путиным будут вместе до конца. И уйдут тоже вместе.

[Григорий Голосов]

https://slon.ru/russia/zimnyaya_slya...-1010604.xhtml
28.10.2013, 09:39

Иллюстрация: Андрей Рябушкин. Московская улица XVII века в праздничный день. Фрагмент

Некоторые телевизионные головы повадились уподоблять нынешнюю фазу российской политики оттепели. Навальному – воля, а невольному, как говорится, неволя, но я бы предложил гораздо более подходящее метеорологическое сравнение. Есть такой феномен, наблюдающийся в крупных городах: минус десять, но на тротуарах вместо подобающего температуре льда грязная жижа. Зимняя слякоть. Природа этого феномена проста: коммунальные службы, дабы избежать появления наледи, навалили на тротуары массу химической дряни, превращающей воду в некую жидкую субстанцию независимо от температуры. А поскольку под этой субстанцией лед все-таки остается, то пешеходы все равно падают. Прямо в грязь.

Когда в середине нулевых в российской политике наступила зима, явился суровый Борей. В отличие от своего предшественника из античной мифологии, он не был ни длинноволос, ни бородат, ни особенно могуч (даже не глава президентской администрации), но зато отличался большой креативностью и врожденным даром к институциональной инженерии. По Суркова веленью, по Путина хотенью – пришли большие холода. Без партий, кроме семи официально разрешенных веселых гномов; без выборов, которые хоть чуть-чуть были бы похожи на настоящие; без парламента – места для дискуссий.

Эту унылую, полностью подмороженную картину пытались разнообразить какой-нибудь движухой. Большие надежды связывали, например, с тогдашним президентом, пленявшим публику сладкоголосыми песнями про модернизацию, но это и сначала-то мало кто воспринимал всерьез, а после «рокировочки» в сентябре 2011 года ресурс был полностью исчерпан. Попытались подложить либеральным массам еще одну наживку, Прохорова во главе партии «Правое дело», но ничего не вышло. Оно и понятно: плевками лед не растопишь. Если концепция предполагает, что все схвачено, то любые попытки выделить специальные зоны для развлечения публики обречены на провал.

А надо сказать, что у Суркова была именно концепция. Сам он ее изложить не мог, а если пытался, то получалось как-то не очень убедительно. Действительно, какая уж там демократия, пусть даже суверенная. Но если российский авторитаризм и можно было встроить в какую-то долгосрочную, стратегическую перспективу, то только таким способом: создать авторитарные институты, которые смогли бы пережить своих создателей. Сделать «Единую Россию» по-настоящему правящей партией. Зафиксировать маргинальные роли за «парламентской оппозицией». Превратить чередование у власти в рутинную практику правящей группы: сегодня вся власть у меня, завтра – без дураков, именно вся власть – у тебя, а послезавтра – у моего племянника. Так Россия превратилась бы постепенно в Мексику образца 70-х годов прошлого века. Не очень вдохновляющая перспектива, но хоть какая-то.

К реализации этого плана были три препятствия: два фундаментальных и одно ситуационное. Первое фундаментальное препятствие – это Путин, который, как только дошло до дела, выказал острое, совершенно непреодолимое отвращение к самой идее чередования у власти. Даже понарошку не захотел больше отходить на второй план. Если хочешь что-то сделать – сделай это сам, таков главный принцип персоналистских диктатур. А если авторитарный режим возникает как персоналистская диктатура, то перенаправить его на другие рельсы чрезвычайно трудно.

Второе фундаментальное препятствие – это российский правящий класс, о стратегических перспективах которого так заботился добросовестный Сурков. Детки-то подрастают. Надо будет кому-то передать нажитое непосильным трудом. Умозрительно это понимают многие, но руки доходят только до того, чтобы как можно больше вывезти из России. Вывезти, понятное дело, туда, где вероятность отъема меньше. В общем, на практике получается как у того же Бродского, «белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть». К тому же легкость в мыслях необыкновенная. Избирательная кампания 2011 года слишком наглядно продемонстрировала, что «партия самонадеянных жуликов и беспечных воров», как назвал ее тогда Владимир Гельман, просто не способна сама о себе позаботиться. Куда уж ей в по-настоящему правящие партии.

А ситуационным препятствием послужили события, последовавшие за выборами 2011 года. Думаю, сурковская система могла протянуть еще долгие годы, но возникла ситуация, в которой ее негибкость стала очевидной, была воспринята как угроза. Лед дал трещину, и в эту трещину полезло нечто реально пугающее. Тот же Навальный, например. Сурков попытался все отрегулировать в рамках своего подхода, но былого доверия не было. Ему на смену в качестве главного политтехнолога страны пришел до мозга костей земной, без больших фантазий саратовский менеджер, в шкафу у которого еще с 90-х годов завалялся огромный мешок химикатов. Эти химикаты и вывалили на заледеневший тротуар.

Хотите губернаторские выборы? Пожалуйста. Хотите много партий? Будет гораздо больше, чем вам надо, один только Богданов налепит десяток-другой. Хотите интересной политики? Вернем вам одномандатников, они друг на друга такого компромата натащат, что волосы дыбом встанут, не оторветесь от «Комсомольской правды» или, там, от своего «Краснопупинского рабочего». Хотите острых дискуссий? Да, конечно, не желаете ли бой ревнителей нравственности с ЛГБТ-сообществом? Если не цепляет, то есть проблема мигрантов и этнической, понимаешь, преступности. Хотите дебатов на фундаментальные темы? Есть геополитика в ассортименте, а если и это мелковато, то не побеседовать ли нам о православии и духовных скрепах? Национальная идея, дух захватывает.

Весь этот скарб, повторяю, не сегодня появился. Вытащен из запасников 90-х годов, хоть и немного подреставрирован. Но ведь в 90-х и правда бывало жарко, а тут хватает только на слякоть. Разница вот в чем. Хотя Ельцину и удалось удерживать власть в течение почти десятилетия, причем в последние годы – в основном за счет манипуляций, а напоследок даже сдать власть преемнику, эти исходы не были гарантированными. Если бы результаты выборов 1996 года были предрешены, то кто бы стал тратиться на «не дай бог», «голосуй сердцем» и прочие изыски? И уж совсем по-другому выглядела бы Россия в конце 90-х. Все это было всерьез.

Теперь же на губернаторских выборах ставленники Кремля сами подбирают себе конкурентов через «муниципальный фильтр». Новые партии сконструированы так, что своим присутствием только улучшают шансы «Единой России». Одномандатники до выборов будут собачиться самым жестоким образом, но кто бы ни победил, он окажется в Народном фронте. Дискуссии о нравственности, православии и содомии увлекательны, но к проблемам страны они вообще не имеют никакого отношения. Проблема мигрантов реальна, но касается она экономических интересов в строительстве, торговле и ЖКХ, а вовсе не культурной адаптации мигрантов.

Все это только отвлекает публику от настоящей проблемы, сохранения авторитарного режима. Более того, именно теперь сущность этого режима, проявляясь вполне наглядно, засверкала новыми гранями: ведь над всей этой грязной лужей стерхом реет Путин, у которого – единственного – есть правильное мнение по всем вопросам, правильные решения для всех проблем. Если все окончательно запутается, то он один сможет распутать. Конечно, может статься и так, что в итоге он окажется один во всем виноват, перевести стрелки будет не на кого. То ли Володин ему об этом не рассказал, то ли Путин к этому готов. Впрочем, его проблемы. Что касается нас, смертных, то если раньше надо было думать только о том, чтобы не поскользнуться, то теперь еще и о том, чтобы не замазаться.

[Григорий Голосов]

http://polit.ru/article/2016/06/28/shaimiev/
28 июня 2016, 15:33 Госдума законотворчество Ирина Яровая Совет Федерации Татарстан


Заседание Совета Федерации
Правительство РФ

Бывший президент Татарстана, а ныне госсоветник Минтимер Шаймиев предложил парламенту республики поручить сенаторам выступить против так называемого «закона Яровой». Закон содержит ряд разорительных и практически неосуществимых нововведений для компаний IT-отрасли (прежде всего, для операторов мобильной связи), ужесточает уголовную ответственность за некоторые преступления и вводит новые статьи — например, запрет на миссионерскую деятельность в жилых помещениях.

Верхняя палата российского парламента будет рассматривать документ 29 июня, и профильный комитет Совета Федерации уже рекомендовал одобрить закон. СМИ отмечают, что подобное заявление от всегда лояльного власти политического тяжеловеса Шаймиева прозвучало в высшей степени неожиданно. В то же время эксперты не видят в этом никакой нелогичности, подчеркивая, что Шаймиев не всегда занимал однозначную позицию.

По мнению политолога, профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге Григория Голосова, решение Шаймиева пойти наперекор действиям Госдумы не противоречит его политическому кредо.

«Я не соглашусь с тем, что Шаймиев всегда был абсолютно лояльным власти. У Шаймиева был период очень высокой лояльности — где-то в 2000-х годах. Но нужно помнить, что в 1990-х годах он был весьма самостоятельным политиком, в частности, в свое время он проводил референдум по вопросу о независимости Татарстана.

Он играл важную политическую роль в период конца 1990-х годов, и то, что он считается "тяжеловесом" в политике, обусловлено не только его большим авторитетом в самой республике Татарстан, но и тем обстоятельством, что в течение длительного времени он играл важную роль как политик федерального масштаба. Автономия, которую он тогда заработал, он сохранял даже в период своей высокой лояльности в 2000-х годах.

У него были довольно резкие высказывания по статусу Татарстана и по некоторым другим вопросам, по которым он и тогда расходился с федеральными властями. Однако в данном случае, я думаю, он действует из добросовестных политических соображений. Его автономия позволяет ему высказывать мнение, направленное на то, чтобы принести пользу федеральным властям, но в то же время позволяет идти против мейнстрима, высказывая это мнение.

Минтимер Шаймиев с супругой Сакиной Шаймиевой. Фото:RIA Novosti archive/ Maksim Bogodvid//commons.wikimedia.org/wiki/Commons:RIA_Novosti

Думаю, в данном случае он действительно заботится о том, что непродуманные шаги вроде этих законопроектов подрывают авторитет "Единой России". И поскольку он с "Единой Россией" никогда не порывал, даже выйдя в отставку, он считает, что приносит ей пользу таким образом.

Думаю, именно в этом и состоит вся текущая ситуация вокруг Шаймиева, никакого подвоха здесь нет», — объяснил Григорий Голосов.

[Григорий Голосов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30909

27 МАРТА 2017,

– Если у значительной части россиян созреет понимание, что без настоящей демократизации нельзя, что из нищеты и беззакония без нее не выбраться, то, может быть, власть сама пойдет на реформы?

– Не стоит надеяться на то, что нынешняя правящая элита проведет демократизацию по собственной инициативе. Ей это не нужно, она хочет сохранить власть. Ее устраивает «суверенная демократия», которая уже есть, – с зачищенным политическим полем, фальсифицированными выборами, бутафорским парламентом и прочими прелестями авторитаризма. Эта группа не раз доказала свою сплоченность на базе общих материальных интересов, а значит, способность разрешать внутренние противоречия, не привлекая избирателей в качестве арбитра. Демократия для российской власти – такой системный риск, при котором любые ее позитивные эффекты теряют значение.

– Вы сказали, что действующая Конституция имеет серьезные недостатки и что для гарантий демократического развития ее надо менять. Немедленно?

– Конституция дает чрезмерные полномочия президенту, делает бесправным парламент и грозит затяжным кризисом по «веймарскому сценарию» (когда парламент не утверждает предложенного президентом премьера, тот распускает парламент и объявляет новые выборы, а новый парламент опять не утверждает и все начинается сначала).

Но менять Конституцию необязательно немедленно. Если у правящей партии не хватает голосов, чтобы контролировать парламент, то политическая жизнь довольно долго может не сходить с демократических рельсов. Ведь основные элементы российского авторитаризма в Конституции не прописаны, отчасти прямо ей противоречат и непосредственно из нее не следуют.

– Все знают, что ограничения на свободу собраний противоречат 31 статье Конституции…

– Также как и ограничения на свободу союзов, то есть возможность исполнительной власти не регистрировать новые партии или распустить действующие. Это и есть основа авторитаризма.

– И нечестные выборы…

–Стало быть, начинать надо не с изменения Конституции, а с исполнения на практике ее первой («Основы конституционного строя») и второй («Права и свободы человека и гражданина») глав. То есть переходить к заявительному порядку регистрации партий, возможно, по петициям определенного законом числа граждан. Второе важное условие – обеспечить честные выборы, отстранив от них губернаторов, перейти от их назначения к избранию региональными законодательными собраниями.Эти меры не требуют поправок в Конституцию.

– Сначала надо восстановить демократию, а затем проводить конституционную реформу?

– Совершенно верно. Ведь наша цель – долгосрочное демократическое развитие, с которым Конституция 1993 года не очень совместима. После избрания парламента в ходе честных выборов надо принять закон о Конституционном собрании. Сформировать его. Оно разработает и примет новую Конституцию. Если для ее принятия не наберется требуемые две трети голосов, то вынести проект Конституции на референдум.

– Как в 1993 году?

– Нет. Если Конституционное собрание не сможет принять новую Конституцию двумя третями голосов, то значит, в нем есть значительное меньшинство, выступающее с других позиций. Оно должно иметь право вынести на референдум свой, альтернативный вариант Конституции.

Итак, Конституцию придется менять, но только после того, как обеспечим свободу политических союзов, изменим порядок выборов губернаторов и проведем честные выборы. Не раньше.

–Принес ли что-нибудь полезное стране путинский авторитаризм?

– У путинского эпизода российской истории (затянувшегося эпизода, в отличие от эпохи Ельцина) позитивный итог есть: в стране не осталось заметных политиков, выступающих против демократии. Люди понимают, что не стоит бояться победы на выборах Зюганова или Лимонова. Бояться надо тех, кто уже у власти. Сегодня нарастает понимание, что будущее России – это демократическое государство, в котором в парламенте представлены и левые, и либералы, и умеренные националисты.

– На Болотной и Сахарова были представлены все цвета оппозиции. Среди них были люди, которых сторонниками демократии не назовешь. Не таит ли это угрозу будущей демократизации?

– Демократия – это та равнодействующая, где могут сойтись интересы различных политических сил, заинтересованных в изменении статус-кво. И чем разнообразнее состав этих сил, тем выше вероятность демократических преобразований. Устойчивая демократия побеждает там, где исход демократизации многомерен, где ни одна политическая сила не оказывается в полном выигрыше. Это гарантия того, что никто не сможет изменить правила игры в свою пользу, всегда будет вестись поиск приемлемой для всего общества политики.

–Есть мнение, что, если цены на нефть упадут, то наш авторитарный режим быстро развалится…

– Падение нефтяных доходов приведет к снижению уровня жизни населения, а это породит общественное беспокойство. Но не факт, что у этого беспокойства будет политическое измерение. Оно возникнет только в том случае, если найдутся политики, целенаправленно занимающиеся таким измерением, и граждане, способные его увидеть. Поэтому переход к демократии не произойдет, если не будет оппозиционных политиков, борющихся за демократию.

В истории не было ни одного случая, когда бы демократизация произошла без давления со стороны оппозиции. Даже если в окружении диктаторов заводятся реформаторы, то в диалоге с авторитарными партнерами у них может быть только один сильный аргумент: не сделаем сами, сделают другие и без нас. В этот момент другие должны быть на месте. Любой пример успешной демократизации – итог политической борьбы.

– Но чего могут добиться политики без общественной поддержки?

– Они могут рассчитывать на поддержку тех граждан, которые разделяют ценности свободы и национального достоинства. Но многие россияне дезориентированы годами антидемократической пропаганды, другие разуверились в том, что в нашей стране можно добиться позитивных изменений. И это основная проблема. Циничное общество, не верящее в возможность лучшей жизни, никогда ее не получит, потому что не заслуживает.

Процесс демократизации станет реальностью тогда, когда в России сложатся две составляющие: сильная оппозиция и ее общественная поддержка. Только тогда сможет реализоваться реформаторский потенциал групп, которые уже находятся у власти. Только тогда в авторитарном руководстве произойдет раскол, и часть его пойдет на диалог с оппозицией, как произошло в Египте, Тунисе и Чили. Она заключит с ней пакт о личных гарантиях, предоставляемых функционерам авторитарной власти после их ухода в отставку, и совместно с оппозицией сделает первые практические шаги к демократии. Это стандартный сценарий перехода к демократии.

– Хорошо бы, чтобы этот стандарт был применен и в России…

Автор: политолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Фото: Андрей Янгель

[Григорий Голосов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30905
27 МАРТА 2017,

– Вы утверждаете, что демократия в России все равно будет? И что у нас будет настоящая, а не путинская демократия?

– Все развитые страны – демократические. Только через механизмы демократии можно держать в узде чиновников и добиваться лучшей жизни для всех. Таков опыт истории. Поэтому рано или поздно и в России будут честные выборы, а граждане будут реально решать, кому доверить управление страной.

– А если наш народ не хочет демократии? Я встречала много людей, которые к демократии относятся негативно, считают ее скверной, идущей с Запада. Верят, что России нужен лишь добрый справедливый президент или царь, который будет о нас заботиться. И пусть он правит, пока сможет. А мы, мол, люди маленькие, нам с нашей кочки не все видно.

– Да, почва для таких рабских настроений хорошо вспахана. Было рабство крепостное, затем колхозное, коммунистическое. Многие наши современники остались в душе крепостными. Им нужен начальник, который бы их понуждал, сами они устроить свою жизнь не могут. Но надежды на достойную жизнь с добрым царем-президентом беспочвенны, доказано опытом. Без политической конкуренции любой, самый многообещающий авторитарный режим вырождается. Расцветает коррупция, формируется мафозная вертикаль власти, капитализм «для своих», уровень жизни подданных такого правителя снижается. При демократии имеет место конкуренция не только в экономике, но и в политике, в выборе путей развития страны. Конкуренция – двигатель прогресса. Иначе – отсталость, нищета.

– Но были же в истории диктаторы, которые провели назревшие реформы, не спрашивая граждан. В 1990-х годах многие мечтали о российском Пиночете.

– Да, бывают ситуации, когда стране надо сконцентрировать ресурсы на прорывных направлениях, резко повысить производительность и отдачу труда, как сейчас в Греции. Иначе из кризиса стране не выбраться. В условиях демократии это сделать действительно трудно. Основная масса населения не поддерживает политику «затягивания поясов», да и среди правящей элиты много тех, кто не готов тратить деньги на реконструкцию предприятий. И хотя демократия – это механизм, предназначенный для поиска разумной политики, реакция его бывает замедленной. Правительства, проводящие политику экономии и структурных реформ, нередко терпят поражение на выборах. Но, в конечном счете, проблемы все же решаются. Удается убедить население в том, что прежняя расточительная политика ведет в тупик. Да и сами люди чувствуют это собственным карманом. Так происходило в Великобритании, в Латинской Америке. Но, я согласен, демократический путь к реформам требует времени.

– При диктатуре все можно сделать быстро, протесты подавить, партии запретить, журналистам рот заткнуть. А главное – никакого Иван Иваныча спрашивать не надо…

– Так бывает только в мечтах о добром царе-благодетеле. Устранив политическую конкуренцию, авторитарные реформаторы блокируют и политический контроль за своим действиями. Но они и их помощники не святые. Рано или поздно они начинают заботиться об обогащении себя самих, своих друзей и родственников. Потом оказывается, что стратегические цели реформ потеряны, а на первый план вышли корыстные интересы и желание удержать власть любой ценой. Наследием авторитарной модернизации всегда оказывается чудовищный уровень коррупции, а экономика после первого рывка впадает в стагнацию.

Но важно другое. Чтобы проводить непопулярную экономическую политику, авторитарный режим должен быть очень жестким – избивать демонстрантов, стрелять в толпу и сажать, сажать, сажать... Именно такими были режимы «экономических чудес» – чилийского, южнокорейского, тайваньского и прочих.

–Современные авторитарные режимы иные?

– Иные. Эти авторитарные правители формально пришли к власти по воле избирателей, пусть и по итогам сфальсифицированных выборов и при ограничении прав граждан на создание партий. Это электоральные авторитарные режимы. Время жесткой диктатуры, которой нас пугают, ушло. От традиционных диктатур нынешние отличаются тем, что не отсекают от себя консервативные фракции элиты, а привлекают их. Ведь база этих режимов настолько зыбкая, что важные игроки не должны оставаться на обочине. Можно ли в таких условиях сконцентрировать ресурсы для прорыва? Можно ли, скажем, владельцев сырьевых предприятий обложить дополнительными налогами в пользу хайтековских отраслей? А ведь еще нужна поддержка населения. Значит, вести политику «затягивания поясов», снижения зарплаты бюджетникам и сокращения численности работающих, они тоже не могут.

Авторитарные режимы, установленные, якобы, «по воле народа», экономически неэффективны. Это действительно худший из миров. У них нет ни преимуществ диктатур, которые кое-где породили «экономические чудеса», ни достоинств демократии, которые позже позволили исправить последствия этих «чудес» и проложили дорогу беспрецедентному росту развивающихся рынков в 1990-х годах. Так что для России нынешний авторитаризм – это тупик в развитии.

– Почему эти авторитарные режимы так живучи? В Египте Мубарак продержался у власти 30 лет, да и у нас путинское царствование длится уже больше десяти…

– Потому что слишком много корыстных интересов завязано на нынешнюю политическую систему. Доступ на рынок, в политику, к любым материальным и нематериальным ресурсам при такой системе ограничен. Хочешь вести бизнес – давай откат или, как говорят экономисты, плати ренту. Фундамент нашей политической системы – именно чиновничья административная рента. Она – функция от власти, а не от собственности. Правящая элита при такой политической системе состоит из множества групп, каждая из которых блюдет свою монополию, охраняет свой кусок пирога от чужаков. И они все понимают, что честные выборы могут открыть этим чужакам «окно возможностей». Поэтому им не нужна политическая конкуренция. Как сказал мне один чиновник: «Мне политика не нужна. Я не политик, я коммерсант»!

На смену советскому чиновнику пришел бизнесмен у власти. С одной стороны, причитающихся ему взяток и откатов он терять не хочет. Именно поэтому он так полюбил Путина. Но его совершенно не устраивает, что вышестоящие чиновники могут отнять у него «его» коррупционный доход. Сейчас Путина такие чиновники-коммерсанты терпят, но не более того. Дело не в Путине, а в системе. Короля делает окружение, а не наоборот. Поэтому в современной России авторитаризм может существовать только в такой вот мягкой форме.

А разговоры о борьбе с коррупцией – для утешения телезрителей, для лохов. Коррупция в России является основным способом получения ренты, стержнем путинской вертикали власти. Без коррупции эта система не просуществовала бы и дня.

– Какая у нынешнего авторитарного российского режима философия? Что объединяет стоящих у власти людей?

– То, что им в жизни повезло. Судьба! Они могут контролировать финансовые потоки, пилить бюджет, ездить с мигалками. Но везет единицам, а есть еще миллионы завистливых неудачников. Конечно, самых наглых из них можно поприжать. Но ведь их миллионы! Тут грубое насилие не поможет.

Значит, сделать так, чтобы неудачники приняли справедливость такого порядка, сделать из неудачников лохов. И чтобы протестующие наглецы всегда оставались ничтожным меньшинством. Для этого и нужна политика. С помощью телеящика можно переключать внимание людей с одного на другое: то финны обидели русскую мать, то обнесли нас на «Евровидении», то на чемпионате по футболу не повезло. А реальные проблемы с народом обсуждать не надо, не его ума это. Но главное достоинство «суверенной демократии», как ее понимают наши власти в том, что раз в несколько лет на выборах лохи сами, добровольно выражают согласие на этот порядок вещей! То есть такая демократия есть отличная система обмана и удержания власти.

Людям врут, что везде в мире устроено так, что никакой разницы между «суверенной демократией» в России и демократией в развитых странах нет, а если и есть, то по одной причине – там обманывают хитрее. Это все – ложь. Настоящая демократия – это не обман, маскирующий авторитарную власть, а реально работающая во многих странах система, позволяющая на деле повышать качество государственного управления и, соответственно, уровень жизни народа.

– Но, согласитесь, в оппозиционных газетах сегодня можно писать о чем угодно, на митинги люди тоже ходят. А главное – регулярно проводятся выборы на многопартийной основе или из нескольких кандидатов. Это же не советские порядки!

– Так, да не так. Для миллионов простых людей чуть ли не единственный источник информации – государственные каналы телевидения. Но они находятся под жестким идеологическим контролем, туда критикам режима путь закрыт. А если и пустят, то на какой-нибудь балаган с Кургиняном, который никто и смотреть не будет. Митинги тоже стараются не разрешать, если, конечно, их не проводят «наши». Пресса относительно свободна, но только малотиражная. Выборы же просто сделали фарсом.

Но главное не в этом. Демократия – это не просто соблюдение гражданских прав и свобод, и даже не свобода прессы. Это, прежде всего, неопределенность исхода выборов! В условиях настоящей демократии проиграть могут и стоящие у власти. Там выборы не ритуал, а инструмент, используемый именно для того, чтобы пребывание у власти не было гарантированным. Это и есть конкуренция!

Лишь недобросовестные люди могут утверждать, что сегодня в России возможна смена правящей элиты в ходе выборов. Реальные правила таковы, что только сам Путин или одобренный им кандидат может быть избран президентом. А на выборах иных уровней избранными могут быть лишь лица, получившие одобрение «Единой России». Еще немного мандатов, для бутафории, власти выдают представителям карманной оппозиции – КПРФ, ЛДПР, «Справедливый России».

Так были устроены и коммунистические режимы, и де факто однопартийные системы третьего мира в 1960–1980 года от Мексики до Бурунди. В ГДР была «многопартийная» система, но это ничего не меняло. Правящие группы при таких режимах организованы вертикально, по иерархии, на самом верху – Хозяин. Он – верховный арбитр. «Ручное управление» не допускает контроля «снизу», со стороны избирателей. Нахождение у власти, основанное на личной преданности Хозяину, гарантирует его приближенным коррупционный доход. Но проблема в том, что такая рентная экономика неэффективна. Взятки и откаты не стыкуются с творчеством, с эффективным бизнесом, с высокими технологиями. Такая система присуща только отсталым странам.

– Согласна, путем честных выборов граждане могут отодвинуть от власти политиков, ведущих страну к отсталости или войне. Но зачем честные выборы нужны политикам в развитых странах? Что мешает им воспользоваться нашим опытом и не отдавать свою власть?

– Тут уместна аналогия с футболом. Мы понимаем, что интересы у болельщиков и футболистов разные. Одни болеют, другие миллионы зарабатывают. Но предположим, что команды договорятся о том, что победители будут определяться по договоренности. Первое время футболисты будут блаженствовать – все решено, бегать не надо, деньги и так выплатят. Однако скоро игроков начнут из команд изгонять, кого-то за ругань в раздевалке, кого-то по надуманной болезни, а кто-то сам вдруг поймет, что футбол не для него. Выяснится, что футболистом можно остаться по единственному критерию – лояльности тем, кто принимает решения. Круг «решающих» постепенно сузится до одного «хозяина футбола». Это происходит всегда, ведь хорошие игроки «хозяина» устраивают меньше, чем покладистые.

Так и в жизни. Здесь нужны критерии успеха, внешние по отношению к игрокам. Как говорят, нужна оценка по гамбургскому счету. В экономике – это прибыль. В политике – успех на выборах. И чем честнее выборы, тем ценнее критерий. Если же внешнего критерия нет или он применяется избирательно, как в России, то правящий класс деградирует и назревает смута, революция. Причем каждый политик в ней рискует всем – жизнью, собственностью. А при честных выборах и правовых гарантиях, он рискует проиграть, но не лишиться всего. Так что демократия политикам выгоднее.

– Кажется это справедливо только для европейцев, там принято соревноваться честно. А наши...

– В современном мире демократия связана с капитализмом, а правящий класс в этих странах – национальная буржуазия. У нас же, несмотря на рыночные реформы, буржуазия правящим классом не стала. У нас власть чиновника и собственность нераздельны. Но чиновники не чередуются у власти. Для нормального бюрократа честное соревнование, конкуренция, чередование у власти – чуждая идея. Западные институты ему не к чему. Ему нужна стабильность.

– А простым людям она не нужна?

– Нужна. И это единственное, что объединяет чиновника с обычным россиянином .Нам надо, чтобы работали магазины, транспорт, платили пенсии. А то, что цены высокие, а инфляция съедает сбережения, кредиты в банках – под 20%, так россияне славятся своим долготерпением. И все страшатся перемен. Поэтому официальная мифология и состоит в том, что сегодня в России стабильность, и нам не надо повторения лихих 90-х. Поэтому парламент у нас – не место для дискуссий, на выборах кого скажут по телевизору, того и выберем. И даже наши министры уходят в отставку, по каким-то непонятным причинам, а не потому, что работу завалили.

Все, и власть в том числе, признают, что система работает плохо. Иначе к чему были бы все эти разговоры о модернизации? Но для нас главное – стабильность, это наше завоевание, а она у нас потому, что в начале 2000-х годов к власти пришел Путин и принес стабильность политическую. Иными словами, политическую стабильность приравнивают к стабильности общественной.

– Это не так?

– Совсем не так. В Канаде – парламентская республика, срок полномочий парламента 5 лет, досрочный его роспуск – это политический кризис. За послевоенный период срок полномочий парламента составил в среднем 3,5 года, сменилось 13 премьер-министров, 7 раз у власти менялись политические партии. Если следовать российской мифологии, то в Канаде стабильности нет совсем. Но жизнь там все эти годы стабильно менялась к лучшему! Были кризисы политические, но социальными они не становились. Общественная стабильность и возможность смены власти в результате честных выборов – вещи разные, вполне совместимые.

– Многие считают: если власть наша рухнет, всем нам мало не покажется.

– Верно, может задеть каждого. Но ведь наша власть так сама себя устроила. Ввела порядки, по которым у руля остаются одни и те же люди, что снимает с них всякую ответственность за плохую работу, а это приятно вдвойне. Ведут они себя, как полицейский на рынке, который ежедневно собирает дань с продавцов, но бывает, и воришку поймает. И при этом всех уверяет: если меня не будет, наступит страшный разбой, пожалеете!

А демократия – это возможность для граждан нанять другую полицию. А при авторитарном режиме разница между бандитом и полицейским исчезает, мы сегодня это видим на практике.

– Выходит, или сообща с властью гордиться дурной политической стабильностью, пребывая в нищете и бесправии, или добиваться честных выборов и политической конкуренции?

– Выходит так.

– Но ведь мы знаем, что народ не очень-то интересуется политикой, как у нас, так и в других странах. Разве может народ принимать ответственные решения, скажем, по бюджету или налогам, как он поймет, кто из политиков прав?

– Верно, лишь малая доля граждан интересуется политикой, тем более финансовой. Основная масса о ней не знает, и знать не хочет. У простых людей другие заботы. Но демократия – это система, работающая в реальном мире. Она построена на том, что граждане, при всех их недостатках, способны коллективно выработать взаимно приемлемые решения. Тем более что у демократии есть механизмы, позволяющие наши недостатки отчасти блокировать, отчасти превратить в достоинства.

Политическую компетентность не следует путать с технической. В политике нет правильных ответов на вопросы: повышать налоги или снижать, сводить бюджет с дефицитом или с профицитом? Политик должен выслушать экспертов, но принимает решение он сам, соотнося последствия со своим видением мира. Так что его компетентность здесь не имеет значения, в этом нет разницы между ним и рядовым избирателем. И потом, вы уверены, что просвещенные правители будут всегда действовать ради общего блага?

– Нет. У политиков– собственные интересы. Они для них важнее.

– Вот именно. Даже представления политиков о правильном устройстве мира уже включают в себя корыстные интересы. Если политик связан с банками, то решение жилищной проблемы он будет видеть только в развитии ипотеки. Других предложений просто не услышит...

– Но ведь специальные вопросы должны решать специалисты?

– Да. А избиратели и политики не могут быть компетентными в специальных вопросах. Но они принимают решения не по частным, а по стратегическим вопросам! А они отличаются тем, что допускают множественность ответов. Именно потому, что у политиков есть свои корыстные интересы, а возможных решений много, стратегический выбор должен быть только за избирателями.

– И все наши проблемы разрешатся сами собой?

– Нет. Демократия способствует экономическому росту, повышению жизненного уровня, но она нужна нам не потому. В основе демократической философии лежит представление о человеке, как о существе, склонном преследовать собственную выгоду и готовым ради нее наступить ближнему на горло. Доверять ему нельзя, перевоспитать невозможно, его жизнь – это война против всех. Единственное, что можно сделать, это принять правила, которые блокировали бы явные антиобщественные проявления и позволяли людям как-то управляться с общественными делами. Система таких правил предполагает универсальное недоверие. Она, а не вера в доброго царя, доказала свою эффективность. Она и называется демократией.

– А как же:«человек – это звучит гордо»?

– Никак. Надо смотреть правде в глаза. Это неисправимые романтики распространяют свое благостное видение человеческой природы на правителей. Мол, они же не просто так оказались у власти. Если все люди хорошие, то правители, конечно, лучшие из них. Они и чиновников подбирают честных и бескорыстных. Иногда, правда, ошибаются, но это можно исправить...

– А демократическая философия это отрицает, у всех только корыстные мотивы?

– В основном. Если человек оказался у власти, это не признак его высоких моральных качеств, а следствие настырности, упорства, энергии. За таким нужен глаз да глаз, но главное, он должен находиться под постоянной угрозой увольнения. А поскольку так просто уволить его не удастся (он ведь самый главный), для этого и предусмотрены выборы. Честные выборы.

– Странно полагать, что наш сосед, который и газет-то не читает, разбирается в политике до такой степени, что примет осмысленное решение, за кого голосовать.

– И не надо ему разбираться! Деньги-то считать он умеет? Если его экономическое положение улучшилось, он проголосует за партию, стоящую у власти, а если ухудшилось – за оппозицию. Выберет не сердцем, а кошельком.

– А если виновато не правительство и президент, а внешние обстоятельства, например, мировой кризис?

– Любое правительство склонно винить внешние обстоятельства, любая оппозиция – само правительство. Здравый смысл подсказывает, что истина лежит где-то посередине. Так что разумная позиция соседа на выборах – винить в ухудшении жизни правительство и голосовать против партии власти. Этим требования к компетенции нашего соседа и заканчиваются. Все остальное сделают профессионалы от оппозиции. Они объяснят людям, в чем ошибки нынешнего правительства. Если объяснения будут соответствовать самочувствию избирателей, то оппозиция придет к власти.

– Выходит, в условиях демократии оппозиция приходит к власти не потому, что она честнее или умнее, а только потому, что предшественники проштрафились?

– Воровали или принимали неправильные решения. Новым правителям повторять их ошибки рискованно, тем более что предшественники знают все ходы и выходы. Они теперь сами в оппозиции, молчать не будут!

–Что мешает конкурирующим партиям договориться между собой?

– Недоверие. Договориться-то можно: сегодня ты распилишь бюджет на миллиард, завтра я. Но где гарантия, что договоренности будут выполнены, что он не украдет сразу два?

– Очень неуютный этот мир демократии. Всеобщее недоверие. Я теперь понимаю, почему многим россиянам не хочется расставаться с мечтой о добром царе-президенте, который за нас заботится об общем благе.

– Не хочется. Но пора взрослеть. Отбросить детские иллюзии и принимать жизнь такой, какая она есть.

Автор - политолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

[Григорий Голосов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30921
2 АПРЕЛЯ 2017,

ТАСС

– Почему Россию называют «сверхпрезидентской» республикой?

– Потому что Конституция предоставляет президенту слишком много прав. Он имеет право издавать указы, имеющие силу закона. В обычной президентской республике этого нет. У него большие полномочия в сфере бюджетной политики, которая в большинстве президентских республик находится в полной компетенции парламента. Он может распускать парламент, что принципиально расходится с принципом разделения властей. При этом парламент почти полностью лишен контрольных функций. Говорят, что он не президент, а «царь всея Руси».

– А что, не так?

– Так, да не совсем. У нас кандидатура премьер-министра все-таки утверждается Думой, которая вправе вынести правительству вотум недоверия. Если бы Думе не дали этого права, то всю Конституцию можно было бы свести к одной статье: «Вся власть в Российской Федерации принадлежит Президенту Российской Федерации». Но это было бы неприлично, в Европе не поняли бы. И стала Россия не только «сверх», но и «полу» президентской республикой, где исполнительная власть распределяется между президентом и премьером, вроде бы, ответственным перед парламентом. В нормальных президентских республиках, таких как США, никакого премьера просто нет.

– А в полупрезидентских?

– В них премьер ответственен исключительно перед парламентом, тот его и назначает, и снимает, а президент сделать ничего не может. В России по Конституции премьер отвечает и перед президентом, и перед парламентом. Возможный конфликт разрешается роспуском парламента. Хорошего от этого мало. Благодаря такому государственному устройству Веймарской республики в Германии 1930-х годов к власти пришел Гитлер. Рейхстаг не утверждал кандидатуры премьеров, предлагаемые президентом, президент его распустил. Рейхстаг переизбрали. История повторилась. Страна без парламента, без правительства, насущные законы не принимаются, бесконечные выборы… Это подтолкнуло законопослушных немцев поддержать нацистов, которые обещали с таким безобразием покончить. Действительно покончили, но что из этого вышло?

– Это было давно и у них. А что у нас и сейчас?

– Власть предпринимает отчаянные усилия, чтобы не допустить сколько-нибудь заметного влияния оппозиции в парламенте. Отсюда арест Ходорковского, которого обвиняли в желании заручиться поддержкой думского большинства. Отсюда нечестные выборы и запрет на политические объединения. Видите ли, американский президент может сосуществовать с оппозиционным большинством в парламенте, а наш — никак. Сравните речи французского и российского президентов после победы на выборах. Один считает себя президентом всех французов, другой кричит: «Мы победили оппозицию!», по сути зовет к гражданской войне.

– Понятно, в нашей политической системе оппозиция — не соперник, а враг. Подтасовали результаты выборов, оформили парламентское большинство «партии власти»…

– Вот тогда-то наша «сверх» и «полу» президентская республика и открывает уникальные возможности для личной диктатуры. Если президент — самый сильный игрок, то премьер — никто. И даже если вместо себя Путин поставит местоблюстителя Медведева, то тоже нет проблем. Уволить Путина Медведев мог, а назначить нового — нет, потому что парламент оставался под контролем «национального лидера». Отсюда вывод: по большому счету наша Конституция подходит только для авторитаризма, к демократии она не ведет, ее надо менять.

– Что взамен? Может быть, взять за образец американскую? Самая старая в мире, 200 лет. И граждане не жалуются...

– Не стоит. В президентской системе заложен разрушительный потенциал. Ведь главная ее особенность — жесткое разделение исполнительной и законодательной властей. Президент формирует правительство, парламент не играет никакой роли в назначении и отставке министров, только принимает законы, утверждает бюджет и контролирует исполнительную власть. Зато президент не вправе издавать указы, имеющие силу закона, не может влиять на бюджетный процесс. Правда, у него есть право вето, которое преодолевается парламентом двумя третями голосов.

Президент не может распустить парламент, парламент не может уволить президента, за исключением импичмента президенту по уголовно-наказуемому деянию.

– В чем тогда разрушительный потенциал президентской республики?

– В том, что сосуществовать президенту с парламентом очень трудно. Если у президента большинство в парламенте, то проблем нет. Президент правит, парламент штампует представленные президентом законопроекты, принимает нужный бюджет, никто никого не контролирует. Ситуация настолько приятная, что у президента возникает соблазн ее законсервировать. И он находит возможность ограничить политические свободы граждан. Как в России.

Если же в парламенте большинство у оппозиции, страдает качество государственного управления. Для того чтобы реализовать свои программы, президенту нужны соответствующие законы и бюджет, а оппозиционный парламент саботирует их принятие. Президенту остается смириться и бесславно досиживать в кресле свой срок или, нарушив Конституцию, распускать парламент, как сделал Альберто Фухимори в Перу.

– Тем не менее, президентские республики все же существуют?

– Только потому, что их недостатки компенсируются устойчивыми партийными системами, как в США. Опыт стран Латинской Америки, где пытались воспроизвести президентские республики на манер США, скорее отрицательный. Их политические системы нестабильны, налицо сильнейшие трения в отношениях президентов и парламентов.

– Мы больше похожи на жителей Латинской Америки, чем на американцев.

– Поэтому не нужна нам президентская республика. Как показывает опыт многих стран, именно конституционное всевластие президента создает наилучшие условия для установления авторитарного режима. Показателен пример Египта. Основные инструменты там были те же, что и в России: репрессивное законодательство о политических партиях, контроль исполнительной власти над организацией выборов, прямые фальсификации. Не помогли египтянам ни традиционно независимый суд, ни отказ от пропорциональной системы выборов. Только революция 2011 года положила конец режиму Мубарака.

– Если президентская республика не подходит — значит, нужна парламентская?

– Да, она надежнее. Если сравнить парламентские республики Европы с президентскими стран Латинской Америки, то сравнение в пользу европейских.

– Брать пример с Великобритании?

– А почему нет? В парламентской республике формально вся власть в руках парламента, но, по сути, это партийное правление. Парламентское большинство просто делегирует своих наиболее продвинутых коллег в исполнительную власть. Правительство — это формируемый большинством депутатов исполнительный комитет. Президенты в парламентских республиках, как короли: царствуют, но не правят. Их роль сведена к церемониальным функциям. При этом президентов избирают парламенты: раз уж у президента нет реальной власти, то давать ему всенародный мандат ни к чему — лишние проблемы.

– Власть формально у парламента, а фактически у партий?

– Партии лежат в основе внутренней структуры парламента, его работоспособности. Без партий парламент — ничто. История доказывала это неоднократно. Яркий пример — Съезд народных депутатов и Верховный Совет РСФСР. У этих органов формально была вся полнота власти, а президенту Ельцину полномочия были только делегированы. В таких условиях неизбежно возрастает роль спикера, который формально никаких особых прав не имеет, но по факту становится «хозяином». На поведении рядовых депутатов отсутствие партийной дисциплины сказывалось роковым образом: интриги, альянсы по ситуации, расколы. Желая угодить избирателям в своих округах, депутаты (все они были одномандатниками) при первых признаках падения популярности исполнительной власти отказывали ей в поддержке. Отсюда смута, множество центров власти, стрельба из танков по парламенту.

– Выходит, партии — фундамент эффективной власти?

– Только влиятельные и независимые от исполнительной власти. В парламентских республиках, где в парламенте несколько партий, его роль колоссально возрастает. Он не просто штампует законопроекты, разработанные правительством, а их придирчиво обсуждает, проводит многочисленные слушания и экспертизы, учитывает мнения профсоюзов, требования профессиональных общественных организаций. Именно потому, что в России нет влиятельных и независимых партий, а парламент не является местом для дискуссий, качество российских законов такое низкое. Посудите сами. Правительственный чиновник пишет законопроект, Дума его принимает сразу в трех чтениях, но вскоре в нем обнаруживаются недопустимые пробелы и противоречия. В аварийном порядке принимаются поправки к закону, но в процессе его применения находятся другие недочеты, пишутся новые поправки. По частоте поправок, вносимых в налоговое законодательство, мы впереди планеты всей!

– Что делать, если массовых влиятельных партий еще нет, а нынешние «карманные» партии парламентской оппозиции вряд ли такими станут?

– Ничего страшного. В Венгрии и Чехии после падения коммунистических режимов с партиями тоже было не ахти, но фатальными эти трудности не стали. Будет парламентская республика, будут и партии!

– У парламентской республики есть недостатки?

– Есть. В период международных кризисов и войн требуется концентрация власти у правительства, не связанного с коалиционными обязательствами и парламентской дисциплиной, но пользующегося выраженным доверием народа. Не случайно в Великобритании в периоды мировых войн выборы не проводили. Это значит, что нужна система, сочетающая преимущества парламентской республики со способностью концентрировать политическую волю в чрезвычайных ситуациях.

В мире широко распространена премьерско-президентская республика, в которой премьер и правительство несут ответственность перед парламентом, при этом президент тоже наделен важными полномочиями. В такой политической системе от парламентаризма взята концентрация всех законодательных полномочий в руках парламента и исключительная ответственность правительства перед парламентом. Но если что-то по Конституции положено делать президенту, то парламенту и премьеру путь туда заказан.

– Как разделить их сферы?

– Прежде всего не повторять чужих ошибок. На Украине нечеткое разграничение полномочий грозит параличом законодательного процесса, если президент наложит вето, а парламент не сможет его преодолеть. Во Франции президент может выдвинуть кандидата в премьеры, а парламент его не утвердит и распущен не будет. Тупик? Вот таких ляпов и надо избежать. Надо наделить президента полномочиями исключительно в сфере обороны, национальной безопасности и иностранных дел. Чтобы глав соответствующих ведомств президент назначал без согласования с парламентом, они подчинялись только ему и не входили в правительство.

– А если он захочет узурпировать власть?

– Надо прямо запретить в тексте Конституции использование президентом подчиненных ему ведомств в решении внутриполитических задач. Иначе — немедленное лишение поста простым большинством голосов в парламенте. Вывел войска на улицу, использовал ФСБ для слежки за оппозицией — прощайся с должностью!

– Но иногда действительно надо применять силу, например, при межэтнических столкновениях…

– Любые внутриполитические вопросы, требующие применения силы, должны решаться министерствами, подчиненными премьер-министру. И только ими!

– А если война?

– Тогда парламент должен объявить чрезвычайные положение и временно передать все министерства в подчинение президенту, обеспечив тем самым необходимое единство политической воли.

– У нас все президенты хотели быть царями. А если президент затеет маленькую войнушку? Кого поддержит армия в случае импичмента президента?

– Опасность такого развития событий есть. Ее надо обсуждать, как и возможные предупредительные меры.

– Что еще вы предлагаете возложить на президента?

– Функции арбитра в случае затянувшихся конфликтов в региональных правящих группах, то есть право увольнять (но не назначать!) губернаторов по предложению региональных парламентов одновременно с роспуском этих парламентов.

– Зачем ему давать такие права?

– Опыт авторитарной децентрализации 1990-х годов показал, что без таких рычагов регионы легко сползают в абсолютный произвол. Узурпации власти в регионах должен противостоять президент, а не премьер, связанный партийными и парламентскими обязательствами. У президента для этого есть подходящий орган — администрация президента. Пусть ее сотрудники и пестуют демократию в регионах.

– А в экономической и социальной политике?

– Эти сферы должны быть жестко закреплены за правительством и премьером, а президенту — никаких законодательных полномочий, никаких указов!

– Право вето?

– Только преодолеваемое простым большинством голосов депутатов, то есть отлагательное, не более.

– Не похоже ли это на дуэт премьера Путина с президентом Медведевым?

– Ни в коем случае! У них все строилось на «непонятках», кто главный и кто за что отвечает, а предлагается, напротив, жестко разделить функции и ответственность премьера и президента, закрепить их юридически.

– Как вы предлагаете избирать президента?

– Президента, пусть и с узкими полномочиями, надо избирать всенародно. Ведь этиполномочия в тех сферах, где партийные предпочтения не должны оказывать сильного влияния. А избрание президента парламентом предполагает партийную ответственность.

– У нас слишком много сторонников авторитарного правления. Не лучше ли избирать президента в парламенте, как в Германии и Латвии?

– И это стоит обсудить. Выбрать надежный вариант.

[Григорий Голосов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30936
3 АПРЕЛЯ 2017,

ТАСС

– Кто у нас реально организует выборы? Избирательные комиссии?

– У них для этого нет собственных ресурсов.Организовать такое мероприятие, как выборы, сложно. А самое главное — у комиссий нет личной заинтересованности в их результатах. Чтобы имитировать демократию, нужны более сильные игроки. Губернаторы. А Чуров или его сменщица, их люди – не более чем пиарщики. Их роль – выступать по телевизору. А если вам что-то не нравится в путинских избирательных комиссиях, обращайтесь в его суд. Там вам покажут, насколько такие обращения бессмысленны…

Нынешние избирательные технологии не изобретены «Единой Россией». Их обкатывали годами во многих регионах: Татарстане, Башкортостане, Саратовской области, республиках Северного Кавказа. К 2003–2004 годам губернаторы в совершенстве овладели мастерством собственного переизбрания и избрания полностью подконтрольных им законодательных собраний. Когда федеральные власти в 2003–2004 годах решили отказаться от свободных выборов, они знали, на кого положиться. Правда, многие губернаторы перестраховывались и прикармливали сразу несколько партий в обмен на их лояльность.

Когда в 2004 году доля мандатов «Единой России» в законодательных собраниях регионов стала стремительно сокращаться, было решено губернаторов назначать. С того времени они стали прямо отвечать за результаты «Единой России». Если результаты неважные – значит, не справляешься, должен уйти. Хочешь иметь лояльное законодательное собрание – пожалуйста, но только с большинством у «Единой России». От губернаторов не требуют напрямую использовать административный ресурс, от них ждут результатов. А как их обеспечить – дело хозяйское...

– Им и самим хочется сохранить свой пост…

– Разумеется. Если без восстановления действительной свободы политических объединений говорить о демократии в России бессмысленно, то изменение конструкции региональной власти – другое необходимое условие. Губернаторы должны нести ответственность перед гражданами своих регионов, а не перед авторитарным правителем – президентом.

– Ведь уже объявили о возвращении к прямым выборам губернаторов?

– Выборы — это когда граждане избирают из числа соперников-кандидатов. Если же стоит президентский фильтр, избирает не народ, а президент. В какой бы форме эти выборы ни проводились. Решение вернуться к прямым выборам губернаторов плохое, даже если они будут честные и без президентских фильтров. Они порождают в регионах те же проблемы, что и президентская республика на федеральном уровне.

В регионах, в отличие от федерального центра, не приходится рассчитывать на бурное партийное строительство. В условиях, когда нет влиятельных партий и независимых СМИ, прямые выборы дадут губернатору огромную власть. Он отстранит партии от принятия ключевых решений, сведет их роль в регионе до нуля, а сам станет несменяемым удельным князем. Если уж для «Единой России» губернатор обеспечивал 60% , то для себя, любимого, или своего ставленника он и 95% сделает.

– И назначать плохо, и избирать нельзя. Где же выход?

– Давайте уточним, зачем нужны выборы губернаторов?

–Чтобы граждане оценили его работу. Переизбрали вновь или выбрали другого.

– Да, но это происходит лишь тогда, когда действующему губернатору противостоит заслуживающий доверия альтернативный кандидат и у него есть достаточно организационных, финансовых, медийных средств, чтобы донести свою позицию до избирателей. В 1990-е годы губернаторы были разной идейной ориентации – демократы, левые, ставленники партийно-хозяйственной номенклатуры, ельцинские назначенцы. Однако практически во всех регионах сформировалась непотопляемая модель регионального авторитаризма, то есть политическая монополия региональных правящих групп, сплоченных вокруг своих лидеров. Установился полный контроль губернаторов над экономической и политической активностью в регионе, законодательные собрания стали ручными. Дальше последовали контроль над финансовыми потоками, распил региональных бюджетов на потребу «своих». Ничего не напоминает?

–Так сегодня устроена вся Россия...

– Совершенно верно. Не федеральный центр выстроил монополию бюрократической вертикали, он просто подстроился под регионы. Вместо того чтобы пытаться переделать жизнь в России на европейский лад, Путин просто выписал ярлыки на княжение региональным правящим группам и их лидерам в обмен на их лояльность.

– Что же делать?

– Не повторять ошибок прошлого. Власть портит, а природа человека неизменна. Нужен механизм противодействия «порче», при котором приличные люди не будут становиться негодяями, даже если соблазн будет велик. Нужно, чтобы губернатор не мог установить контроль над другими общественными институтами. Иначе такая «порча» происходит автоматически. Партийные организации и законодательные собрания в регионах так слабы, что нужны парниковые условия, чтобы они окрепли. При прямых выборах губернаторов такие условия создать нереально.

– Что Вы предлагаете?

– Выборы в законодательные собрания проводить по смешанной системе: 50% — по партийным спискам, 50% — одномандатники. А губернаторов избирать уже голосами депутатов законодательных собраний. Тогда и у кандидатов в губернаторы, и у избранных губернаторов появятся стимулы взаимодействовать с партиями. Губернаторам будет трудно установить в регионах свою политическую монополию. Во главе каждого партийного списка на выборах депутатов законодательного собрания должен стоять именно кандидат в губернаторы. Ведь партии на выборах всегда предлагают свои решения региональных проблем. А без кандидатуры будущего губернатора обязательства решить проблемы – пустая говорильня. Если же во главе партийного списка встанет будущий кандидат в губернаторы, то избирательные кампании переориентируются на местные проблемы. Закончится лохотрон, когда на выборах в законодательные собрания регионов партийные списки возглавляют лидеры федеральных партий. Лозунг «Жириновского в губернаторы Тамбовщины!» уже не пройдет, слишком очевиден обман.

– Предположим, депутатов законодательных собраний избрали. Какова дальнейшая процедура выбора губернатора?

– Выборы губернатора проводятся в два тура. Кроме лидеров партийных списков, в списке кандидатов могут быть те, кого выдвинули депутаты – одномандатники. Голоса депутатов, избранных по партийным спискам, автоматически засчитываются кандидатам их партий. Одномандатники могут поддержать любого кандидата. Они несут ответственность прежде всего перед населением своих округов, поэтому должны быть свободны в волеизъявлении. Если в первом туре губернатор не избран, то проводится второй тур с участием двух кандидатов, получивших наибольшее количество голосов.

– Правила второго тура должны быть иные?

– Разумеется. Если одномандатники по-прежнему должны быть свободны в выборе, то голоса от депутатов по партийным спискам надо автоматически засчитывать кандидату, в пользу которого официально высказалось региональное отделение партии. Тогда кандидатам придется вступать в коалиции, а избранному губернатору выполнять коалиционные обещания.

– А если он не будет их выполнять?

– Нужна процедура отзыва губернатора, вынесения ему вотума недоверия. Примерно так система выборов губернаторов устроена в большинстве демократических стран. Она называется парламентской. Парламентская система в регионах – это не только выборы губернатора региональным парламентом, но и постоянный контроль над работой местного правительства, возглавляемого губернатором, и вотум недоверия ему, если с обязанностями справляется плохо, и формирование нового правительства на коалиционной основе. Но для этого нужна устойчивая многопартийность. Без нее парламентаризм превращается в бесконечную чехарду кризисов, интриг и новых коалиций.

На формирование устойчивой многопартийной системы в регионах могут уйти годы, поэтому надо ограничить воздействие законодательных собраний на исполнительную власть. Прежде всего установить, что в течение первого года вотум недоверия губернатору выносить нельзя. Год закончится – пожалуйста, но только квалифицированным большинством в две трети. При этом нужно предусмотреть конструктивный вотум недоверия, то есть когда правительство не просто отправляют в отставку, а одновременно предлагают кандидатуру нового губернатора. Причем партия, от которой избран увольняемый губернатор, сохраняет право предложить другого кандидата.

– А если для квалифицированного вотума недоверия не хватит голосов?

– Тогда законодательное собрание вправе обратиться к президенту с просьбой уволить губернатора, как не справившегося со своими обязанностями. Если президент не сделает это в течение полугода, депутаты голосуют вотум недоверия вновь. И даже если не наберут квалифицированного большинства голосов, то это уже неважно. Президент обязан и губернатора уволить, и законодательное собрание распустить. Будут новые выборы и депутатов, и губернатора!

– Предлагаете сохранять у президента полномочия верховного арбитра?

– Да, но только в случае затяжного конфликта в регионе. Ограничение для президента одно: он не вправе снять губернатора в течение первого года, а при повторном голосовании – только одновременно с роспуском законодательного собрания. При таких правилах региональная власть не только переориентируется на местные проблемы, но и губернаторы не будут слишком зависеть от федерального центра. И не будут отвечать за результаты федеральных выборов в пользу «Единой России», приписывать ей голоса. Под контролем конкурирующих партий, роль которых в регионах повысится, выборы станут намного честнее.

Фото: Россия. Москва. 18 сентября 2016. Члены избирательной комиссии во время подсчета голосов после окончания выборов в единый день голосования. 18 сентября 2016 года прошли выборы депутатов Государственной думы РФ седьмого созыва, глав ряда субъектов РФ, выборы в органы государственной власти и местного самоуправления в субъектах РФ. Артем Коротаев/ТАСС

[Григорий Голосов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30962
10 АПРЕЛЯ 2017,

– Объясните нам такой парадокс: избиратели плохо разбираются в экономике, политике, а государственное управление в демократических странах существенно лучше, чем в странах с авторитарными режимами? Хотя там решения принимают чиновники-специалисты. Не странно ли это?

–Такова реальность. Да, рядовые избиратели партийных программ и законопроектов не читают. Но настоящая демократия устроена так, что избиратели знают, чего можно ждать от правых, а чего от левых партий, голосуют за «своих», можно сказать, по своей партийной идентификации.

– Назвал себя либерал-демократом и жди народной поддержки?

–Нет, нужна вера избирателей в то, что от прихода этой партии к власти жить станет лучше. Вера, подтвержденная опытом. Но это там, где партии у власти меняются. А в условиях России задача партий иная. Они у нас являются декорацией авторитарного режима. Их названия не для того чтобы сориентировать избирателя, а чтобы запутать. И заодно не допустить реальную оппозицию в ту политическую нишу, которую им позволили занять. Ну, какой из Жириновского либерал или демократ? Так, имитатор националиста.

– Если цель выборов лишь в том, чтобы иметь бутафорский парламент, то без имитации не обойтись.

–Сегодня российский чиновник может воровать и творить произвол, но санкции наступят только тогда, когда он заденет интересы собратьев по классу. Без политической конкуренции этого не изменить. А механизм конкуренции один — состязание партий на выборах. Если не будет независимых от власти партий, наши выборы всегда будут фикцией.

– Но ведь таких партий в России сегодня нет?!

–Нет. И сделано это из корыстных соображений нынешнего политического класса. Напомню, действовавший в начале 2000-х годов закон о политических партиях разрешал регистрацию при наличии 10 тысяч членов. Такое требование худо-бедно было выполнимо. Сформировалось множество мелких партий, и установился гибридный политический режим, в котором элементы демократии сочетались с чертами авторитаризма, то есть та самая «управляемая демократия». Но она оказалась неустойчивой, так как партии, у которых была поддержка избирателей, вышли из-под контроля. Не только «Родина», но и Партия пенсионеров. Осенью 2004 года на региональных выборах показатели «Единой России» стали стремительно проседать. Правящая элита осознала опасность: в ходе выборов к власти могут прийти «злые завистники» и отобрать все нажитое непосильным трудом на галерах.

Была принята новая редакция закона о партиях. Она все расставила по местам. Установили невыполнимые требования к численности — 50 тысяч членов. Создать новую партию стало невозможно. Распространили это требование на существующие партии. Поручили Минюсту проверить и ликвидировать неугодные партии. Число партий сократили до минимума.

– То есть пошли против Конституции?

–Попрали одну из фундаментальных конституционных свобод — право на свободные политические объединения. Тем самым ликвидировали в стране всякую политическую конкуренцию. Ведь партии могут бороться за власть тогда, когда от этой власти не зависят. Если их в любой момент можно распустить, то эти партии лишь хранители политических ниш. Власти оставили регистрацию тех партий, которые не составляли угрозы для «Единой России», и держали свою политическую нишу без перспективы расширения. Скажем, у КПРФ есть сторонники, которых за единороссов голосовать не заставишь. И не надо. Главное, чтобы КПРФ охраняла левую нишу от всяких там «левых революционеров». Сходным образом либеральные ниши были отданы «Яблоку», «Правому делу», националистическая ниша — ЛДПР. Власти все обустроили, как надо.

И сидят эти партии по своим нишам в виварии, наводят бутафорию. Не борются за власть, а ведут себя тихо, чтобы из депутатов не выгнали. Зюганову и Жириновскому вполне комфортно в отведенной им роли. Им и не надо власти. Тогда остается привлекательной для избирателя лишь одна партия — «партия реальных дел», «Единая Россия». Она ведь и вправду такая, другим нашим парламентским партиям никаких дел делать просто не позволено. Им отведена жалкая роль постоянного и ничтожного меньшинства в законодательных собраниях.

– С такими и церемониться нечего. Зачем считать голоса на выборах, если каждой можно заранее написать сколько надо?

–Однако власть все равно стремится накрутить на выборах как можно больше голосов «Единой России», обеспечить ей подавляющее большинство в Госдуме и законодательных собраниях регионов. Отчасти это связано с рвением губернаторов, их желанием выслужиться перед президентом. Но главная причина другая — надо показать и своим гражданам, и Западу поддержку этой власти народом.

– Недавно к закону о партиях приняты поправки, сократившие требуемое число членов партии до 500 человек. Это изменит что-нибудь?

–Ничего. Ведь оставлены все бюрократические зацепки, с помощью которых легко отказать партии в регистрации. Если в списках членов у кого-то указан просроченный паспорт или в адресе написана улица Хрулева, а не Генерала Хрулева, то оргкомитет обвинят в фальсификации членской базы. У чиновников Минюста свои представления о том, что должно быть в уставе партии, и представления эти все время меняются. Формы заявлений должны быть заполнены с абсолютной тщательностью. Чиновники могут придраться к документам учредительного съезда, к спискам, к чему угодно. Если Администрация президента прикажет, то в регистрации партии откажут.

В демократических странах тоже есть ограничения на регистрацию и на выдвижение кандидатов от партий. Требуется собрать подписи, внести залог. Но почти нигде численность членов партии не ставится условием регистрации. Потому что численность партии — не главное. Время массовых партий ушло, сегодня главная задача любой партии в демократической стране — работа с избирателями, агитация за свои предложения по решению назревших проблем. Тут нужна не массовость, а креатив. Впрочем, слишком легкие условия для участия партий в выборах тоже плохо.

– Замарают название одной партии и побегут регистрировать другую?

–Совершенно верно. Есть искушение уйти от ответственности. Многие нынешние единороссы состояли в других партиях — ОВР, НДР, «Выборе России». Где теперь эти партии? Для того чтобы блокировать возможность таких депутатских перебежек, зрелые демократии применяют правовые ограничения.

– Как регистрировать партии, чтобы с произволом чиновников покончить и ответственность политиков за свои партии повысить?

–Можно предложить вариант с петициями. Создается оргкомитет новой партии, он разрабатывает проект устава и программы, печатает бланки петиций или выставляет их в Интернете. В поддержку регистрации должно высказаться определенное число граждан, скажем, 2 тысячи, но не более 200 в каждом регионе. Полезно ограничить право каждого гражданина подавать петицию за регистрацию только одной партии.

Подписи граждане сами заверяют у нотариуса. Когда наберется нужное количество петиций, оргкомитет сдает их в Минюст и публикует список в Интернете. Минюст регистрирует партию только на основании представленных петиций. Проведение учредительного съезда, принятие окончательной редакции партийных документов — это внутреннее дело партии.

– Чем могут помочь демократизации партии нынешней парламентской оппозиции?

–Они и жертвы, и опора нынешнего авторитарного режима. История показывает, что в процессе демократизации эти партии могут сыграть положительную роль. Например, в Польше, когда процесс демонтажа коммунистического режима уже шел, Польская крестьянская партия и Демократическая партия Польши встали на сторону «Солидарности». Сочли, что это оправдано настроениями за стенами парламента.

Демократическая партия Польши бесследно исчезла, но Польская крестьянская партия ныне стала одной из важнейших в стране. Поэтому надо отказаться от разговоров о запрете тех или иных партий, о люстрации. Чем скорее межпартийная конкуренция примет упорядоченный характер, тем для страны лучше. Регистрация всех имеющихся партий должна быть сохранена. Надо восстановить те партии, которых в 2007 году лишили регистрации под предлогом недостаточной численности. Ведь залог достойного будущего нашей страны — политическая конкуренция!

– Некоторым нравится двухпартийная система. Все просто: у власти то консерваторы, то лейбористы. Чередование, ответственность, стабильность. И избирателю выбор предельно ясен.

–Преимущества такой двухпартийной системы фиктивны, а недостатков много. Двухпартийная система не облегчает выбор для избирателя. Ведь обе партии, борясь за среднего избирателя, стремятся так сформулировать свои позиции, чтобы его не оттолкнуть. Но если обе партии по кардинальным вопросам почти ничем не отличаются, то выбор для избирателя становится сложнее.

Двухпартийная система, за исключением США, не существует в чистом виде. Реально всегда есть третья небольшая партия. Если у победившей на выборах партии нет в парламенте абсолютного большинства, ей приходится идти на коалицию с малой. И та приобретает непропорционально большое влияние, потому что без нее невозможно сформировать правительство. А ведь политика коалиционного правительства — это не политика одной победившей на выборах партии. Например, в Греции за власть борются две основные партии — консервативная «Новая демократия» и умеренно левая ПАСОК. Но есть в парламенте и коммунисты. И хотя в коалицию с ними никто не вступал, им удавалось выторговывать значительные уступки у правящей партии, будь то ПАСОК или «Новая демократия». Последствия такой популистской политики Греция пожинает сегодня.

– Что мешает крупным партиям создать большую коалицию?

–Различие программ и предлагаемых решений. Но когда в некоторых странах большие коалиции складывались, как, например, в Австрии, говорить о политической ответственности власти уже не приходилось.

– Выходит, нам не стоит стремиться к двухпартийной системе?

–Ни в коем случае!

– Но есть демократические страны, где доминирует одна партия. Хотя там выборы проводятся честно, оппозицию не гнобят, тем не менее раз за разом избиратели упорно голосуют за любимую партию...

–Есть такое. Но доминирующие партии существуют в основном в странах с авторитарными режимами. Там, как и в России, монополия доминирующей партии поддерживается за счет ограничений на деятельность других партий, путем фальсификации выборов. Яркие примеры — Сирия и Сингапур.

В Японии, Индии и ЮАР таких искусственных ограничений не было, но там политическая монополия партии действительно продукт волеизъявления избирателей. Потому что огромен авторитет Индийского национального конгресса и Африканского национального конгресса в ЮАР. И только самым безмозглым фанатам «суверенной демократии» придет в голову сравнивать эти партии с «Единой Россией».

Впрочем, доминирование авторитетной партии не может продолжаться бесконечно. Как показывает опыт Индии, этот ресурс доверия постепенно рассасывается. Но на это нужно время.

– А в Швеции и Японии?

–В Швеции доминирующей партии никогда и не было. За весь послевоенный период Социал-демократическая партия выиграла абсолютное большинство в парламенте только один раз. Обычно социал-демократы находились у власти в коалиции с аграриями или с левыми социалистами.

Япония из довоенного периода унаследовала иерархически организованный, глубоко укоренившийся правящий класс. Практика показала, что искусственно разделить его на партии, противостоящие друг другу на политической арене, опасно. Поэтому японская демократия пошла по пути внутрипартийной конкуренции. С момента возникновения Либерально-демократическая партия Японии состояла из трех фракций, которые чередовались у власти. Конкуренция между ними носила открытый характер. Кроме того, японская избирательная система позволяла кандидатам от одной партии конкурировать между собой.

– Что мешает «Единой России» пойти по японскому пути?

–Ее истинное назначение. Задача этой партии — обеспечить монолитную поддержку исполнительной власти, значит, внутрипартийные разногласия не могут выносится на суд публики. Приходится ограничиваться имитацией «праймериз» да полемикой по второстепенным вопросам. Там, конечно, есть внутренние противоречия, но преимущественно клановые и аппаратные. Впрочем, японская модель больше не существует и в самой Японии. У нас она была бы возможна, если бы мы сами были японцами. Так что обсуждать этот вариант не к чему.

– Так какая партийная система нужна России?

–Многопартийная. Даже если первые свободные выборы дадут значительное преимущество одной партии, то впоследствии основных партий будет несколько. Это показывает опыт стран, перешедших от авторитаризма к демократии.

– В 1990-х годах у нас уже были многопартийность и сравнительно честные выборы. Но не сработало!

–Помешала суперпрезидентская республика, предусмотренная нашей Конституцией. Сильная президентская власть не совместима с сильными влиятельными партиями.

– Но в США они совмещаются?

–Там в каждом из 50 штатов своя партийная система, ничего общего. Партии организационно слабы и лишь эпизодически влияют на местную политику. И на общенациональном уровне роль партий невелика. В них нет членов, руководства, аппарата, парламентской дисциплины.

– Тогда почему они не разваливаются?

–За 200 лет у американцев сложилась привычка голосовать за двесвоибольшие партии. В других странах такой привычки нет. Там, где принята президентская форма республики, существует множество мелких, постоянно меняющихся партий, которые не играют большой роли в реальной политике. Многие такие президентские политические системы развалились за последние 15 лет.

И все потому, что партии при президентской республики не отвечают за политику правительства. Правит президент, который не обязан выполнять программу собственной партии. Он назначает министров и чиновников, он самодержец. Его противникам остается только пакостить, саботируя принятие бюджета и президентских законопроектов. Народ на все это смотрит и недоумевает: что это за партии такие, которые ничего не делают и только критикуют? В том-то и дело, что в президентской республике им ничего не позволено. Впрочем, и партия президента напрасно трубит о своих заслугах. Граждане понимают, что дело делают не она, а администрация! Тогда зачем президенту связывать себя с какой-то партией? Он и не связывает. У нас все президенты были беспартийными, да и губернаторы тоже. Их только в «Единую Россию» силой загнали. О своей партии они вспоминают лишь во время избирательной кампании.

Тормозит развитие партий и мажоритарная система выборов, то есть избрание одномандатников по конкретным округам.

– Выходит, для настоящей политической конкуренции надо перейти к парламентской республике и ограничить полномочия президента?

–Да. И применять на федеральных выборах пропорциональную избирательную систему — не нынешнюю шулерскую, а нормальную, как в большинстве демократических стран. Еще надо, чтобы региональные правительства, как и федеральное, отвечали перед своими парламентами. Также необходимо бережно относиться к унаследованным партийным структурам. Это наше национальное достояние. Опыт Восточной Европы показал, что, выполняя эти простые условия, можно в короткие сроки создать работоспособную многопартийную систему.

– Но в России бытует представление, будто демократия может обойтись и без партий...

–Это было возможно в древнегреческих полисах. Современная представительная демократия — только многопартийная демократия. Беспартийные демократии — это авторитарные режимы Белоруссии, Ирана, Уганды. Не хотите партий? Добро пожаловать в Уганду!

[Григорий Голосов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30966
10 АПРЕЛЯ 2017,

ТАСС

– Какая система выборов лучше для простых избирателей – мажоритарная, пропорциональная или смешанная (и по спискам, и по округам)?

– Нынешняя российская авторитарная власть вообще могла бы не тратиться на выборы, а просто назначать депутатов. Результат был бы тот же. Власть сегодня проводит выборы по правилам, которые неискушенным людям кажутся честными. Это немного сложнее, чем игра в наперсток, но, как показывает отечественный опыт, вполне достижимо. Пропорциональная система в сочетании с российским законом о политических партиях не просто бессмысленна, это откровенный обман избирателей.

Мажоритарная система пришла из архаичных демократий XIX века, когда право голоса было лишь у обеспеченных граждан. Философия этой системы в том, что депутаты представляют граждан от территорий. Вроде как избиратели знают соседа – кандидата в депутаты, а он знает их проблемы и будет добиваться их решения. У пропорциональной системы философия иная. Она народ рассматривает в целом. Считается, что наиболее важные предпочтения граждан не связаны с их округами. И каждое предпочтение должно найти отражение в парламенте через соответствующую фракцию. В этом смысл пропорциональной системы.

–И действующей российской?

– Пропорциональная система не совместима с ограничениями на свободу политических объединений. Поэтому переход в 2007 году к выборам в Госдуму только по партийным спискам, вслед за принятием в 2005 году новой репрессивной редакции закона о партиях, полностью исказил философию пропорциональной системы. Если к участию в выборах допускаются лишь несколько партий, одобренных исполнительной властью, то пропорциональная система становится бутафорией. Как очки без диоптрий, оправа из Парижа, лицо выглядит умнее, а смысла нет никакого. Впрочем, один корыстный смысл все же был – избавиться от одномандатников, которые все-таки зависят от избирателей своего округа и могли пойти против «партии власти»...

–Предположим, свобода политических объединений и заявительный порядок регистрации партий будут восстановлены. Какие еще несуразности есть в нашей избирательной системе?

– Общенациональный, точнее, общероссийский округ. Такого нет ни в одной федерации в мире. В федерациях пропорциональная система применяется в сравнительно небольших округах с малым числом избираемых депутатов. Округа, как правило, обязательно соответствуют административному делению страны. В федерациях это обязательно, ведь сама идея федерализма предполагает различие важных территориальных интересов. Впрочем, так устроено пропорциональное представительство и в унитарных странах, например, в странах Скандинавии.

– Чем плох единый общероссийский округ?

– В регионах своих кандидатов знают, голосуют с пониманием. А в едином округе человек, поставивший галочку за «Единую Россию», думает, что проголосовал за «национального лидера» и его загадочный «план», а в действительности – за список единороссов. Наглый обман избирателей, когда избиратели голосуют за одних, а в Думе оказываются другие. Путина в Думе нет, нет и губернаторов, они от мандатов отказались. Зато по списку заседают никому не известные чиновники и партийные функционеры. Если эта «паровозная технология» не мошенничество, то что?

–Есть еще несуразности?

– Семипроцентный барьер, который партия должна преодолеть, чтобы получить доступ к депутатским мандатам. Если партия наберет на выборах почти 7 миллионов голосов и не будет представлена в Думе, то что это за пропорциональная система? Ведь смысл ее как раз и состоит в адекватном отражении общественных настроений!

– Но в других странах тоже есть барьеры?

– Из 18 демократических стран, более 20 лет честно использующих чисто пропорциональную систему, в Ирландии, Португалии, Уругвае, Финляндии и Швейцарии барьеров вообще нет. В Австрии, Норвегии и Швеции они составляют 4%, в Аргентине, Греции и Испании – 3%, в Дании, Израиле и Нидерландах – от 0,67 до 2%. В Бельгии, Бразилии и Коста-Рике барьеры установлены в отдельных многомандатных округах. На практике в парламент там проходят партии, получившие менее 1% голосов, но обладающие мощной поддержкой на данной территории. И только в Турции – барьер 10%.

Вводя такой запретительный барьер, турецкий парламент руководствовался любимым тезисом российских властей – заботой о стабильности. Но, в отличие от России, где им прикрывают желание во что бы то ни стало удержаться у власти, в Турции существует реальный раскол в обществе по вопросу о светском или исламском характере государства. Законодатели надеялись, что исламисты не смогут создать крупную партию и благодаря этому барьеру не попадут в парламент. Их также тревожила возможность прохождения в парламент курдской партии, которая как раз не дотягивала до 10%.

Но исламисты, объединившись в «Партию справедливости и развития», на выборах 2002 года набрали 34% голосов, зато барьер отсек некоторые светские партии, ранее входившие в парламент. В результате исламисты конвертировали полученную треть голосов почти в две трети мест в парламенте. А курды прошли в парламент как независимые депутаты. Так что завышенным барьером вполне может воспользоваться не тот, кто воздвигал его под себя.

–Какой барьер допустим?

– Для больших округов, где по спискам партий избирается 20 и более депутатов, предпочтительный барьер 3%. Именно такую рекомендацию, изучив международный опыт, дали Совету Европы его эксперты. В меньших округах барьеры вообще не нужны.

– Что Вы скажете об утраченной возможности голосовать «против всех» или даже сорвать выборы, если массово их игнорировать?

– Строка в бюллетенях «против всех» и порог явки были отменены в 2006 году, так как власть опасалась за исход выборов местоблюстителя Медведева. Многие избиратели тогда полагали: если исход выборов предрешен, зачем идти голосовать? В такой ситуации власти голоса могли и приписать, но решили подстелить соломку и просто отменили порог явки. Впрочем, и при честных выборах введение порога явки не продуктивно. Ведь нам важно заблокировать нынешнюю тактику «паровозов», то есть не допускать автоматического замещения выбывших депутатов следующими по партийным спискам. Это значит, что надо проводить дополнительные выборы, а там явка всегда низкая...

Голосование «против всех» по смыслу аналогично порогу явки – это придание правовых последствий протестному поведению избирателей. Но такая графа облегчает подтасовки на выборах. Зачем отнимать голоса у партий и вступать с ними в конфликт, если можно просто доложить «ничейные» бюллетени в стопку «партии власти». Сейчас так поступают с испорченными бюллетенями, а будут – и с протестными.

– Выходит, восстанавливать эти нормы не надо?

– Это как покупать жабу за 1 рубль за неимением в продаже раков по 5 рублей. И жаба не нужна, и рубля все равно нет. Если чего добиваться, так это кардинального улучшения избирательной системы, а не восстанавливать нормы, которые ничего не исправят.

– Какие еще несуразности мешают честным выборам?

– Территориальные группы в партийных списках. Сейчас по закону партийные списки должны быть разбиты на федеральную часть и территориальные списки. Эту норму закона власти использовали, чтобы подстегнуть губернаторов радеть за результаты «Единой России». Потребовали, чтобы губернатор встал во главе регионального списка единороссов. Посчитали, что тогда провал на выборах «Единой России» он будет воспринимать как свой лично. Конечно, от думского места он потом откажется, но это будет уже не важно.

Используя деление партийных списков на территориальные группы, власти до логического конца довели свою «паровозную технологию», когда во главе партийных списков значатся известные «паровозы», а депутатами становятся прицепные сошки. Ничего более подлого в российской практике выборов нет.

В регионах приняли законы, в которых прописали обязательность территориальных групп по районам на выборах в региональные законодательные собрания. При этом установили, что при выбытии всех кандидатов из некоторого, обычно небольшого, числа территориальных групп снимается весь партийный список. Это породило целую индустрию по выдавливанию кандидатов из списков. Угрожают, увольняют с работы. Приходится включать в списки пенсионеров, безработных, тех, кого выдавить трудно.

–Но это же профанация выборов! В списках должны быть люди, действительно намеренные работать депутатами!

– О том и речь. От территориальных групп надо отказаться. Просто избирать депутатов не по единому общероссийскому округу, а по региональным или территориальным округам.

–Многие предлагают отказаться от нынешней мошеннической пропорциональной системы и ввести мажоритарную.

– Повторяю, выборы сегодня – не более чем декорация авторитарного режима. Но отказываться на этом основании от пропорциональной системы и переходить к мажоритарной – значит, выплеснуть с водой ребенка. У мажоритарной системы есть одно неоспоримое достоинство: избиратели своего депутата знают и уважают. И контролируют. Если он оскандалился, то заседать в новом парламенте уже не будет. Но это достоинство мажоритарной системы перекрывается фундаментальным недостатком: она искажает волю избирателей. Если по настроениям избирателей одна из партий пользуется пусть небольшим, но равномерно распределенным преимуществом над остальными, у нее есть все шансы получить большинство мест. Например, в Хабаровском крае по отчетам избиркомов на региональных выборах 2009 года «Единая Россия» получила 37,31% голосов, а мест в парламенте – 92,31%. В Москве в 2005 году за нее проголосовало 44,56%, а мест она получила 100%. Таких примеров множество.

– Кто чаще всего избирается по одномандатным округам?

– Те, у кого больше денег и административного ресурса. Это второй серьезный недостаток мажоритарной системы в условиях России. Если перейти к ней, то, возможно, «Единую Россию» и удастся скинуть одним махом. Но только тогда и в российском, и в региональных парламентах от своих округов будут заседать представители бюрократических кланов и связанных с ними бизнес-структур. К нынешней модели авторитаризма они, конечно, не вернутся, но возвратить Россию к авторитарной децентрализации 1990-х годов им по силам. Стране нужен парламент, сформированный по иному принципу – сознательного выбора гражданами между альтернативными программами развития страны.

–Значит, нужна пропорциональная система. Или все-таки смешанная?

– Смешанная избирательная система применялась в России с 1993 по 2003 год. Ее пытались скроить по немецкому образцу, но там обе части связаны между собой и недостатки мажоритарной части компенсируются пропорциональной. А у нас обе части были соединены механически, поэтому эту систему называют несвязанной. Ее пытались применять во многих странах, но почти везде от нее отказались. Если части системы не связаны, то их недостатки не сглаживаются, а вступают в резонанс, порождают новое отрицательное качество. Как селедка в сахаре. По отдельности вкусно, вместе – нет. Судите сами, достоинство пропорциональной системы – отражение политических воззрений, существующих в обществе, достоинство мажоритарной – тесная связь депутата с избирателями округа. Но когда в Госдуме 450 депутатов и на каждую часть системы приходится половина, возникают большие проблемы. На выборах 1995 года преодолевшие 5-процентный барьер пять партий набрали чуть больше 50% голосов, а мест получили вдвое больше. Ни о какой пропорциональности говорить не приходится.

– А с одномандатными округами?

– С ними тоже плохо. При смешанной несвязанной системе они слишком большие для того, чтобы сохранялась тесная связь депутата с избирателями, ведь в каждом в среднем по 250 тысяч избирателей. Если сильных партий нет, то начинается конкуренция административных и материальных ресурсов: глава одного района против главы другого, директор одного завода против директора другого. Кандидатов много, а побеждает один, набрав всего 15–20% голосов. Будет ли он думать об интересах избирателей? Их много, он один. Ему важнее наращивать тот материальный ресурс, который обеспечил ему победу. Именно поэтому уровень доверия к депутатам-одномандатникам при смешанной несвязанной системе остался крайне низким.

Эта смешанная несвязанная система отвратительно сказывается и на партиях. С одной стороны, в выборах по партийным спискам участвуют партии-однодневки, цель которых – не преодоление барьера, а победа их лидеров в одномандатных округах. Они просто дезориентируют избирателей. С другой стороны, партии, понимая, что в округах голосуют за ресурсы, а не за программы, выдвигают заведомо слабых кандидатов (такой тактики придерживалась ЛДПР) либо не выдвигают их совсем, рассчитывая заманить победителей в свою фракцию уже после выборов. Этим отличается «Единая Россия».

Апофеозом несвязанной смешанной системы стали выборы 2003 года, когда «Единая Россия», получив 37,6% голосов по спискам и 23,5% в округах, умудрилась создать фракцию на две трети мест!

–Смешанная несвязанная система нам не подходит. А связанная, как в Германии, подойдет?

– Тоже нет. Хотя и считается лучшей. При этой системе депутатские места, выигранные партиями по пропорциональной системе, сначала заполняются одномандатниками, а только оставшиеся – из партийного списка. Такая смешанная связанная система является, по сути, пропорциональной, но она позволяет каждому избирателю голосовать не за формальный список, а за конкретного человека, который и будет представлять его в парламенте от выбранной им партии. Такая система, вроде бы, позволяет сочетать достоинства пропорциональной и мажоритарной систем.

– Почему «вроде бы»?

– Потому что, когда ее применили в африканском королевстве Лесото, политики быстро нашли, как обойти ее. Крупная партия не выставила список вообще, работала по округам, а союзная мелкая партия выдвинула кандидатов только по списку. Вместе они получили большинство голосов в парламенте. О пропорциональности пришлось забыть. При такой смешанной связной системе выборов это не единственный способ манипуляций.

Ничего подобного нет в Германии, потому что там устойчивая партийная система, партийная принадлежность кандидата много значит для избирателей. Лидерам социал-демократов в голову не придет отказаться от выдвижения списка, избиратели им этого не простят! Но мы ближе к Лесото, чем к Германии. Поэтому надо не заморачиваться, а проводить демократизацию России на базе проверенной пропорциональной системы. Без шулерства. По-честному. Начинать с того, что проще.

– Получается, что депутатов Госдумы правильнее избирать по пропорциональной системе...

– Но избирать на честных выборах! Когда будут сняты все ограничения на свободу политических объединений, а у региональных начальников исчезнут стимулы фальсифицировать выборы. Без этого любая избирательная система останется декорацией авторитарного режима.

–Согласна. Но давайте подробнее. Единый общероссийский избирательный округ – долой! А сколько надо округов?

– Крупнейшие американские специалисты по системам выборов Джон Кэри и Саймон Хекс пришли к выводу, что лучшая избирательная система – пропорциональная, при которой в округе избираются по 6–8 депутатов. Можно нарезать округа, исходя из существующей федеративной структуры. Тогда в Москве избиралось бы 29 депутатов, в Московской области – 23, в Краснодарском крае – 16, в Петербурге – 15 и т.д. Причем в 12 округах – по одному. Впрочем, последние можно было бы объединить попарно.

–Барьер для партий?

– В малых округах нет необходимости в барьере, в больших, где избирается свыше 10 депутатов, можно было бы установить невысокий барьер.

– Независимые кандидаты смогут участвовать в выборах?

– Смогут. Собрав необходимое число подписей в свою поддержку или внеся залог, они могли бы реально рассчитывать на успех в таких округах. Это важно для соблюдения конституционного права граждан быть избранным не только от партий. Ведь сегодня в Думу пройти можно только по партийным спискам…

При такой системе округов партийные списки будут короткими. Избиратели легко определятся, кто есть кто и какие у них планы.

Важно также, что будет устранено чрезмерное влияние процента явки в разных регионах. Сегодня, когда в Петербурге явка около 50%, а в Чечне – под 100%, это прямо сказывается на результатах выборов по единому общероссийскому округу. А у граждан все-таки должна быть элементарная политическая свобода – отказаться участвовать в выборах.

–Как блокировать «паровозы»?

– Отменить правило, по которым освободившиеся места в Думе и законодательных собраниях регионов заполняются за счет очередников из партийного списка. Если в округе депутат откажется от мандата или умрет, то должны проводиться новые выборы на его место. Замещение освободившихся мест даст возможность избирателям выразить свои предпочтения в период между основными выборами.

– Что Вы скажете о предложении Медведева заменить единый федеральный округ «на пропорциональное представительство по 225 округам», иными словами сделать 225 двухмандатных округов?

– Предложенная Медведевым биноминальная система не уникальна. Подобная система была введена в Чили в 1989 году по инициативе советников Пиночета, озабоченных сохранением представительства в парламенте поддерживавших его партий. Выиграть выборы они не смогли бы, но надо было вывести их хотя бы на второе место. При биноминальной системе вторая по популярности партия гарантировано получает мандат даже при сравнительно небольшом числе поданных за нее голосов.

– В чем ее смысл для наших властей?

– Такая система нивелирует последствия регистрации большого числа новых партий. Поскольку территориальных баз у малых партий нет, биноминальная система обеспечивает колоссальное преимущество не только «Единой России», но и нынешним партиям легальной парламентской оппозиции. Они получают премию за свою лояльность.

– Как такая избирательная система совместима с демократизацией?

– Плохо. Она легко адаптируется к авторитаризму. Достаточно установить высокий заградительный барьер и запретить предвыборные блоки. И еще сохранить «паровозную технологию», то есть право партий замещать выбывших депутатов кандидатами из партийных списков. Эта биноминальная система в условиях нынешней авторитарной власти, скорее всего, будет использована для ее сохранения. Но и в случае демократизации она проигрывает пропорциональной системе выборов с округами по регионам.

–Надо ли запретить кандидатам баллотироваться по нескольким округам?

– Да, так будет честнее. Это практикуется в Финляндии.

Фото: Александр Демьянчук/ТАСС

[Григорий Голосов]

27.09.2015 17:11

В четвертую годовщину рокировки 2011 года, в ходе которой россиянам наконец объявили о распределении высших государственных должностей на ближайшие годы, один из двух главных ее фигурантов – Дмитрий Медведев – счел нужным поделиться с нами своими мыслями о перспективах страны, которой он продолжает управлять совместно со своим старшим партнером. Опубликованная в «Российской газете» статья «Новая реальность: Россия и глобальные вызовы» вызвала в прессе реакцию двух типов. Одни пытаются интерпретировать ее содержание как некое заявление о намерениях. Другие полагают, что содержательно она совершенно бессмысленна, но зато представляет собой некий намек на баланс власти в правящих кругах Российской Федерации, то есть, как принято это называть, сигнал. Разберу эти позиции последовательно.

В статье Медведева действительно есть что-то студенческое. И названием, и содержанием она напоминает текст, скачанный из коммерческой базы данных «Сто тысяч зачетных рефератов». Но я бы не спешил винить референтов Медведева в недобросовестном отношении к делу. Тривиальность высказывания не эквивалентна его бессмысленности. Напротив, содержание статьи вполне точно, пусть и на несколько заумном наукообразном языке, передает настроение ума, в котором находится российское политическое руководство.

Это настроение не имеет ничего общего с мрачным конспирологическим мышлением, которое транслируют многие публичные фигуры, особенно депутаты Государственной Думы, и политические комментаторы. Даже забавно, что некоторые читатели удивились, не увидев в статье Медведева «русского мира», тотального православия и борьбы за традиционную сексуальную ориентацию. Такого там нет, да и не могло быть – по двум причинам. Одна из них, поверхностная, состоит в том, что эти словосочетания проходят не по ведомству менеджмента, а по ведомству политики. Поэтому нечто подобное приходится время от времени выдавливать из себя Владимиру Путину – нужно ведь иногда кинуть кость пропагандистам. Но делает он это не от чистого сердца, потому что есть вторая, фундаментальная, причина: ни во что подобное нынешние правители России не верят.

А то, во что они верят, как раз и изложено в статье Медведева. Понятно, что любое публичное высказывание, исходящее с вершин государственной власти, в нынешней ситуации должно отвечать на два вопроса: «Кто виноват, что все так плохо?» и «Будет ли лучше?». Отвечая на первый вопрос, Медведев как раз и мог бы обильно использовать пропагандистские наработки и труды живых классиков геополитической науки вроде Александра Дугина. Но этой опасности наш автор счастливо избегает, не чуждаясь геополитической темы, но уводя ее в совсем другую сторону.

Довольно очевидно, что значительная часть текущих проблем России связана с ошибочной внешней политикой, которую страна проводит в течение последних двух-трех лет, а в более широком смысле – начиная с речи, которую Путин произнес в Мюнхене в 2007 году. Отрицать это невозможно, и Медведев даже не пытается. Но кто виноват? В общем-то, никто, отвечает он, просто глобальная ситуация сложилась так, что другие мировые игроки, пытаясь использовать новые возможности, начали играть по произвольным правилам. На такие ситуации надо реагировать, иначе проиграешь. И мы реагировали так, как надо. Естественно, это было чревато издержками, но они были неизбежны. В целом, мы справились и будем справляться впредь. Так это выглядит в переводе с наукообразного языка на обычный русский.

Конечно, в этом рассуждении нарушена причинно-следственная связь: санкции против России, как известно, были введены только после известных действий России, а до этих действий Запад приложил немало усилий, чтобы удовлетворить Путина в процессе «перезагрузки». Но если отвлечься от это мелочи, то мы имеем дело с вполне здравым рассуждением в рамках бизнес-логики, широко распространенной в Петербурге в девяностых годах, на которые и пришлась политическая социализация Медведева. Однако язык, приспособленный для передачи этой логики, – не обычный русский язык, поэтому нужен еще один перевод.

В переводе на уместный для такой ситуации русский рассуждения Медведева звучали бы примерно так: «Тут у лохов открылся один объект. Бобруйские пришли и пытаются взять его по беспределу. А мы что? Только разговоры разговаривать? Да мы и пытались стрелку забить, но куда там с беспредельщиками. Пришлось бригаду послать. Они за стволы, мы тоже». Заметьте, в здесь нет ничего такого, что указывало бы на заведомо негативное отношение к контрагенту. Предполагается, что в сложных условиях он просто начал тестировать неконвенциональную стратегию, и на это надо было дать адекватный ответ. Если бы стерпели, было бы только хуже. А теперь есть шанс, что все наладится. От этой установки Медведев переходит к своему основному выводу: Россия вовсе не хочет отстраниться от партнерских отношений с Западом, а будет развивать с ним конструктивное сотрудничество, когда проблемы разрешатся должным образом. Ведь, возвращаясь к теме, бобруйские – они, вообще-то, четкие ребята. Просто зарвались немного.

Уверен, что под текстом, представляющим эту логику, с чистым сердцем подписался бы и Путин. Ибо они с Медведевым единомышленники в полном смысле этого слова. Люди хоть и разные по возрасту, но очень близкие по исходному политическому опыту. На днях по соцсетям прошел флешмоб на тему девяностых. Одним они нравятся до ностальгии, у других отношение более сдержанное, а третьи (которые, правда, в флешмобе не участвовали) их ненавидят. Однако реальность такова, что по некоторым фундаментальным параметрам Россия из девяностых никогда не выходила. И главный из этих параметров – умственное и эмоциональное состояние значительной части правящего класса. Они действительно думают так. Эта общность создает ту степень доверия, которая даже важнее для политического партнерства, чем старые деловые связи.

Дальнейшее содержание статьи Медведева сводится к стандартным призывам затянуть пояса и к перечислению «стратегий развития», весьма мало отличающихся от всех предыдущих, озвученных и канувших в небытие на протяжении последнего десятилетия. Словами поэта: «Как нас учат книги, друзья, эпоха: завтра не может быть также плохо, как вчера». Что тут добавить? Лучше прислушаемся к сигналу, который подает статья.

Сразу после «рокировки» многие наблюдатели предрекали Медведеву узкий горизонт. Не ожидали, что он долго усидит в премьерском кресле. Но Медведев оказался непотопляемым, и именно потому, что ему удалось стать истинным alter ego Путина: он мыслит точно так же и делает то же самое, что и патрон, не отклоняясь ни на йоту. А поскольку Путин, по его собственному признанию, не совершает ошибок, то и Медведев не может их совершить по определению. Взять, например, Владимира Якунина: старый друг, но по бизнесу подвел, да и идеи у него какие-то странные, завиральные. Не то время, чтобы это терпеть. Однако Медведева уволить невозможно, ибо он – копия самого Путина, только с небольшим апгрейдом: приложены относительная молодость, айфон и способность к связной наукообразной речи. Но при этом, конечно, не конкурент. Они с Путиным будут вместе до конца. И уйдут тоже вместе.

http://worldcrisis.ru/crisis/2071360?COMEFROM=SUBSCR