*3658. Публикации Василия Селюнина

[Василий Селюнин]

http://soveticus5.narod.ru/zhurn/zn88071.htm
Навстречу XIX Всесоюзной партконференции
УСЛОВИЯ НАШЕГО РОСТА

ГЛУБОКАЯ РЕФОРМА ИЛИ РЕВАНШ БЮРОКРАТИИ?

В июле 1979 года вышло постановление со столь длинным и вычурным названием, что выговорить его одним духом, без перекура, пожалуй что и нельзя. В деловом мире краткости ради его именовали 695-м постановлением, а иной раз и 695-м механизмом, поскольку директива обрисовывала хозяйственный механизм, который предстояло ввести в практику управления. Документ этот мог появиться только в атмосфере, насыщенной густыми застойными миазмами. То была, если совсем уж в двух словах, контрреформа в пику остаткам экономических реформ, начатых в 1965 году и вскоре успешно проваленных.

Легко показывать ум задним числом, однако думающие экономисты (думающие о судьбах страны, а не только о собственной карьере) мгновенно поняли, что ничего хорошего сей механизм не сулит. Ваш покорный слуга сделал тогда для личного потребления анализ этого бюрократического опуса - получилась рукопись в сотню страниц на машинке. Я беспечно давал ее читать друзьям - кончилось тем, что она попала в самиздат и продавалась на черном книжном рынке. Санкций, впрочем, не последовало, однако опубликовать рукопись и думать было нечего. Тем часом печать напропалую превозносила 695-е постановление, отыскивая в нем все новые красоты и умопомрачительные глубины мысли. Я служил тогда экономическим обозревателем в большой центральной газете и мог лишь одно - не писать панегириков мертворожденному дитяти административной системы. Такая позиция сколько-то тешила самолюбие, а на жизнь ничуть не влияла.

Без малого четыре года продолжались заведомо обреченные попытки подогнать хозяйство под унылую управленческую схему, и если мы сегодня говорим, что времени на раскачку с перестройкой нету, что запас времени исчерпан, беспутно промотан в прошлом, то по справедливости к прошлому надо отнести и эти четыре потерянных года. Где бы мы уже были сегодня, начнись перемены в ту пору... После смерти Брежнева «695-й механизм» тихо скончался сам по себе, и теперь только авторы его по привычке нахваливают показатель нормативной чистой продукции и еще кое-какие частности из того отмененного жизнью постановления.

Этот эпизод из недавней истории наглядно показывает связь... нет, не связь даже, а нерасторжимое единство двух сторон перестройки - гласности и глубоких экономических реформ. Единство хотя бы уже потому, что выработать нужный хозяйственный механизм мыслимо лишь в обстановке свободного обсуждения его смысла и особенностей. А дальше опять нужна свобода, чтобы прилюдно сверять с жизнью каждый шаг - туда ли идем, то ли делаем, не пора ли внести поправки.

События развиваются стремительно, и, полагаю, приспело время обсудить эти вопросы. Перестройка оказалась сложнее, чем предполагалось. Первоначально ее рассматривали как первый этап ускорения: мол, проведем экономические реформы, изменим способы управления хозяйством, а следом начнется собственно ускорение, то есть более быстрое развитие экономики.

Можно, пожалуй, сказать, что в основу этой концепции лег несложный расчет, опубликованный академиком А. Г. Аганбегяном и сразу ставший знаменитым. Вот он в теперешних цифрах. За год мы используем примерно 600 миллиардов рублей национального дохода. Три четверти этой суммы идет на потребление (проще сказать, на прожитье), четверть - в накопление. При росте дохода на один процент в год прибавка составит 6 миллиардов рублей. Стало быть, фонд потребления возрастет на 4,5 миллиарда. В этом случае потребление благ в расчете на душу населения останется, однако, на прежнем уровне - ведь и население прибавляется. Чтобы жить богаче, надо получать более значительные прибавки. Второй и третий проценты прироста дохода скорее всего уйдут на то, чтобы заткнуть дыры, которых в большом хозяйстве предостаточно, - желательно, например, поднять минимальные пенсии. Для ощутимого повышения жизненного уровня общий доход страны надо увеличивать на четыре, а еще лучше на пять процентов ежегодно.

Это рассуждение потом многократно повторяли экономисты и политики. На меня лично простые выкладки академика произвели ошеломляющее впечатление. Ведь что выходит? Сейчас годовой прирост дохода - около трех, в удачные годы - до четырех процентов. Допустим, в результате перестройки мы «вырвем» в будущем пятый процент. К тому времени он будет повесомее, но все равно, как показывают несложные расчеты, денежная прибавка составит около полутора рублей в месяц на человека с самостоятельным доходом. В последнее время среднемесячная зарплата рабочих и служащих увеличивается примерно на пятерку ежегодно, а в условиях состоявшегося ускорения ее можно будет поднимать на шесть рублей с полтиной. Нелучезарно, не правда ли? Вряд ли мы станем выкладываться на работе ради такой цели.

Здравый смысл подсказывает: что-то тут не так. Как ни считай - хоть общепринятыми способами, хоть по более осторожным методикам, - трудами поколений у нас создана могучая экономика, вторая, ну пусть третья по мощи в мире. Но получается, даже в будущем, при больших скоростях развития она не способна обеспечить заметное повышение жизненного уровня народа. Да быть того не может!

Поставим для начала простой вопрос: действительно ли ускорение развития - единственный источник роста благосостояния? Можно ведь действовать и иначе: побольше «проедать» из произведенного дохода и поменьше пускать в накопление. На первый взгляд резервы тут невелики. Четверть национального дохода в накопление - по меркам развитых стран это многовато, но доля все же не чудовищная. Однако откуда взялась эта цифра? Фонд потребления и фонд накопления наша милая статистика измеряет разными рублями - в одном случае стоимость товаров исчислена в розничных ценах, в другом - в оптовых. Это все равно, что пользоваться резиновой рулеткой. Разница между теми и другими ценами падает в основном на так называемый налог с оборота. А он составил в 1985 году 97,7 миллиарда рублей, в 1986-м - 91,5 миллиарда. Исключив эти суммы из расчетов, мы убедимся: при измерении в оптовых ценах доля фонда потребления в использованном национальном доходе равна 68—69 процентам.

Дальше выясняется, что оптовые рубли не одинаковы. В 1986 году с каждого рубля производственных фондов работники легкой промышленности «сняли» 23,5 копейки прибыли, а, к примеру, электроэнергетики - лишь 6,6 копейки. Никогда не поверю, будто при круглосуточной эксплуатации электростанций их персонал (люди высокой квалификации) работает чуть ли не в четыре раза менее эффективно, нежели швейники или обувщики. Рентабельность всей тяжелой промышленности вдвое ниже, чем легкой. Объяснение может быть только одно: оптовые цены на продукцию легкой индустрии завышены относительно цен на изделия тяжелой промышленности.

Полезно далее приглядеться, какие товары, поставляемые тяжелой индустрией, особенно прибыльны. Вот лесная отрасль. Считается, что лесоруб работает семь часов в день (там шестидневная рабочая неделя). Но если учесть время на дорогу до делянки и обратно (а это зачастую сотни километров), фактически человек занят десять, а то и двенадцать часов в сутки. Трудится он в нелегких условиях: зимой мороз, осенью и весной грязь до пупка. Лесоруб имеет дело с великолепным естественным полимером - деревом, припасенным самой природой. Казалось бы, при такой раскладке лесозаготовки должны быть очень прибыльными. А на деле они сплошь и рядом малорентабельны и даже убыточны. Но представим, лесоруб перешел на мебельную фабрику, где тепло, светло и мухи не кусают - его труд сразу станет приносить большую прибыль.

Отчего так? Да все очень просто: на древесину установлены низкие оптовые цены, на мебель, напротив того, высокие. Но древесина - это продукция производственного назначения, мебель же - предмет потребления. Сходным образом расслоены цены и во многих других отраслях тяжелой индустрии. А это означает, что в официальных расчетах завышена доля фонда потребления, исчисленного не только в розничных, но и в оптовых ценах.

Есть и другие искажения в цифрах. Если измерить обе части использованного национального дохода в ценах одного уровня (а как же иначе?), то фонд накопления поглотит отнюдь не четверть, а гораздо большую долю дохода. Именно сдвиг в сторону потребления, а не обязательно вздувание темпов роста таит главные резервы повышения жизненного уровня.

Между тем официальная наука настраивает умы на темпы. Ускорение понимается как взвинчивание скоростей развития экономики: мол, в период застоя прирост дохода упал ниже трех процентов в год, этого мало, кровь из носу, а давай больше - тогда и жить станем богаче. Станем ли? С чего это ученые взяли, будто достаточно поднять доход на лишний процент, как в общем нашем кармане появятся дополнительные миллиарды на личное потребление? Дело обстоит не так, что мы сочли доход за год, а потом разложили на две кучки - это проедим, а это пустим на строительство предприятий, жилья, дворцов, словом, в накопление. В жизни национальный доход каждую минуту создается и каждую минуту расходуется. Деньги есть лишь символическое отображение натуральных благ, и если за стоимостными прибавками - станки, комбайны, ракеты, то их не пустишь ведь в личное потребление. Большая неправда абстрактного научного расчета состоит в том, что в нем проигнорировано вещественное, натуральное наполнение вновь созданной стоимости.

Нельзя этого делать. В течение многих десятилетий неуклонно снижается доля предметов потребления в общем выпуске продукции. Ограничим наши расчеты промышленностью. В 1928 году 60,5 процента всей продукции составляли предметы потребления (группа Б). В 1940 году эта доля упала до 39 процентов. Ладно, то был предгрозовой год, тут не до жиру, быть бы живу. Но как объяснить Дальнейшее развитие событий: к 1980 году удельный вес группы Б понизился до 26,2 процента? В 1981—1985 годах промышленное производство прирастало в среднем за год на 3,7 процента. Эта цифра складывалась из 3,6 процента в группе А и 3,9 процента в группе Б. В 1986 году общий темп поднялся до 4,9 процента, в том числе прирост в группе А - 5,3, в группе Б -. 3,9. Как видим, все ускорение достигнуто за счет производства средств производства, в производстве же предметов потребления темп нисколько не возрос. А сравнительно с ближайшими предшествующими годами он даже упал: в 1983—1985 годах прибавки в группе Б составили 4,3—4,1 процента ежегодно против 3,9 процента в 1986 году.

В итоге произошло дальнейшее сокращение доли группы Б в общем объеме производства - с 26,2 процента в 1980 году до 24,7 в 1986-м. Если бы соотношение групп А и Б сохранилось на уровне 1980 года, то в 1986 году промышленность дала бы на 12,6 миллиарда рублей потребительских товаров больше, чем фактически произведено. (Укажу для сравнения: общая прибавка фонда потребления, созданная всей экономикой и истраченная не только на личное потребление, составила в 1986 году лишь 9,2 миллиарда рублей.) А если считать по предвоенной «норме» (1940 года), недобор потребительских товаров вследствие сокращения доли группы Б равен почти 120 миллиардам рублей, или около 425 рублей на душу населения. Это в оптовых ценах. В розничных потери много больше.

Колоссальные, поистине тектонические сдвижки в сторону производства средств производства (в сторону первого подразделения) подвели нас к такой парадоксальной ситуации, когда ускорение темпов развития, более быстрый рост национального дохода очень слабо влияют на уровень жизни. Экономика во все большей степени работает не на человека, а на самое себя. При теперешней ее структуре она неумолимо воспроизводит совершенно неприемлемую для мирного времени пропорцию между первым и вторым подразделениями общественного производства, причем воспроизводит в ухудшенном варианте: в каждом следующем цикле доля производства предметов потребления ниже, чем в предыдущем.

Эта опасность пока не осознана. Стратегический замысел нынешней пятилетки заключается в том, чтобы перевооружить машиностроение - тогда в следующие периоды эта обновленная и окрепшая отрасль станет в достатке обеспечивать современными орудиями труда все народное хозяйство. Ясно, что гонка в машиностроении потребует подтягивания сырьевых и базовых отраслей, что и запланировано. Но это лишь первый виток развития, снова ориентированного на производство средств производства. За ним непременно последуют другие. Построим простую экономическую модель. Допустим, машиностроительный завод способен за год изготовить оборудование для двух предприятий неважно каких отраслей. За десять лет он оснастит двадцать новостроек. В одиннадцатом году картина, однако, изменится: устареет оборудование на первом и втором предприятии, наш поставщик обязан его заменить. Следом подойдет очередь третьего и четвертого предприятия... Теперь изготовитель оборудования навечно привязан к двадцати заводам, созданным с его помощью. И если мы затеваем еще одну новостройку, прежде надо создать новые мощности в машиностроении. Для этого опять понадобятся металл, энергия, сырье — машиностроение делает новые заказы смежникам. И так до бесконечности.

Фронт капитальных вложений растягивается сверх всякой меры. Сейчас у нас не меньше 350 тысяч строек производственного назначения. Ресурсы размазаны - на один объект в среднем приходится, например, не более 12 строителей. Завершить в разумный срок такое количество строек немыслимо, и при хронической нехватке мощностей приходится сохранять в работе устаревшие предприятия. В итоге безбрежно разрастаются основные производственные фонды. В нынешней пятилетке пришлось пойти на крайнюю меру - впервые за длительный период увеличена доля накопления в национальном доходе. Однако никаких средств не хватает для того, чтобы поддерживать в нормальном состоянии действующие производства и одновременно строить новые. По данным экономистов, владеющих счетом, вводы мощностей сейчас едва покрывают явное и скрытое их выбытие из-за устаревания. Иначе говоря, разбухающий фонд накопления более не накопляет богатств.

Можно, конечно, оспаривать приведенные выше расчеты касательно того, какая доля национального дохода в действительности идет в накопление. Но вот специалисты из Экономического института Госплана СССР сделали сходные расчеты совсем другими способами - общепринятыми в мире. У них получилось, что в 1985 году удельный вес инвестиций в валовом национальном продукте в СССР был в 1,7 раза больше, чем в США, и в 1,5 раза больше, нежели в Западной Европе. Однако эффективность инвестиций у нас вдвое ниже, чем, к примеру, в США. Неслыханное омертвление средств в незавершенном строительстве, растущие расходы на ремонт и восстановление устаревших производственных фондов приходится компенсировать накачкой капитальными вложениями.

В таких условиях дефицит орудий и предметов труда может лишь обостриться. Наша страна далеко обогнала всех по производству металла, тракторов, комбайнов, по добыче топлива, по численности станочного парка, да всего и не перечислишь, и тем не менее не хватает всего-всего и еще чего-то. Где предел этому безудержному росту? В товарной экономике существует естественное ограничение - платежеспособный спрос. Производство не имеет там ни малейшей ценности, если товар не нашел покупателя. В этом смысле даже кризисы перепроизводства небесполезны: они служат сигналом того, что при достигнутом уровне потребления нельзя увеличивать выпуск продукции. Упразднение рынка снимает этот тормоз. Но если ограничения по спросу больше нет, чем лимитировано развитие экономики? Только наличными ресурсами, больше нечем.

А они истощаются неравномерно. У нас первыми кончились трудовые ресурсы - отныне нет прибавок рабочих сил. Собственно, одна из главных целей ускорения - компенсировать нехватку рабочих рук повышением производительности труда. Отсюда, кстати, и приоритет, отданный машиностроению: новая техника поднимет производительность, что в свой черед даст новый импульс росту экономики. До этой цели пока далеко. Но предположим, она достигнута. Тогда все в порядке? Вряд ли. При более продуктивном труде экономика, лишенная тормозов, с новой силой начнет перемалывать другие ресурсы, в том числе и невозобновляемые.

Это не домысел, а вывод из практики. Сейчас модно бранить период застоя. Однако в базовых и сырьевых отраслях никакого застоя не наблюдалось. Обратимся к энергобалансам народного хозяйства. В них все энергетические ресурсы (топливо, электричество с гидравлических и атомных станций) приведены к общему знаменателю - тоннам условного топлива. В 1951 —1970 годах среднегодовое поступление увеличивалось на 51 миллион тонн, в 1971—1985 годах - на 69 миллионов. В 1984 году израсходовано энергоносителей на миллиард с лишним тонн больше, нежели в 1970-м. Одна эта прибавка почти равна всему производству энергоресурсов в 1965 году. За те же 15 лет из недр добыто примерно столько топлива, сколько за всю предыдущую историю страны. Если это застой, то что же такое стремительный рост?

Мне довелось поездить по Западной Сибири, когда там начинали поднимать нефтяную целину. Тогда казалось, что запасов хватит внукам и правнукам. Но мы умудрились, посрамляя нефтяных шейхов, при жизни одного поколения вычерпать эту природную кладовую. В 1960 году было добыто менее полутораста миллионов тонн нефти, сейчас вместе с конденсатом берем по 600 с лишним миллионов ежегодно, и все равно топлива не хватает — случается, не летают самолеты, не ходят грузовики. Еще быстрее растет добыча газа - на горизонте маячит триллион кубов в год. Понимающие люди честно предупреждают: «Не станет ли этот «скороспелый» триллион тревожным признаком в экономике?» («Правда» за 17 ноября 1987 года).

Может стать, ох, может! Нет, как хотите, а исправному хозяйственному механизму и тормоза нужны - иначе мы оставим после себя пустыню, так и не насладившись плодами своих трудов праведных. Самоедская экономика навряд ли снизойдет когда-нибудь до человека, до наших с вами нужд.

Мы приближаемся к той последней черте, за которой высокие темпы при сложившейся структуре отраслей вообще невозможны. Да, покамест упор на машиностроение приводил к более быстрому росту национального дохода. Но приглядимся повнимательнее не к стоимостным, а к натуральным показателям ускорения. По статистическим справочникам легко сопоставить количество тракторов и комбайнов в колхозах и совхозах с численностью механизаторов. Если бы цифры совпали, это был бы уже экономический разврат. Действительно, за свою жизнь комбайн убирает семь-восемь урожаев, то есть в работе находится максимум полгода. Как же можно допустить, чтобы в страду его использовали в одну, пусть в удлиненную смену? Точно так же расточительно выдавать каждому механизатору персональный трактор. На деле ситуация еще хуже: в 1986 году 452 тысячи тракторов и комбайнов были «бесхозными», не укомплектованы кадрами.

Не подумайте, будто брошены устаревшие агрегаты: средний срок службы трактора 7 лет, комбайна - 7,5 года. Зарубежный фермер таких сроков обновления парка себе не позволяет. А тем часом выпуск комбайнов нарастает, и сейчас по крайней мере три новые машины из каждых десяти колхозы и совхозы отказываются покупать. И это при условии, что покупатель платит за комбайн меньше половины цены — остальное изготовителю доплачивает казна. Могучий «Дон» продается дешевле легковушки «Волга» и все одно, выходит, не нужен. Сотни тысяч тракторов бездействуют, а, шутка сказать, затеяно строительство громадного тракторного завода в Елабуге.

Кого не убеждают отдельные примеры, тем советуем обратиться к расчетам, которые опубликовал недавно известный экономист И. Мамлыгин. По его выкладкам, 45 процентов рабочих мест в основных цехах машиностроительных заводов излишни, для них нет рабочих. В основных цехах всей промышленности таких мест более четверти. Известно, что многими миллиардами рублей измеряется стоимость неустановленного оборудования. К полутриллиону рублей приближаются запасы товарно-материальных ценностей в народном хозяйстве, причем в отдельные годы прибавки национального дохода даже не покрывали роста материальных запасов.

Нам толкуют: нужно снижать расход ресурсов на единицу продукции, уменьшать вес машин, выпускать более совершенные изделия. Но, полагаю, в сложившейся ситуации взвинчивать объемы производства — значит еще энергичнее изводить понапрасну труд, сырье, топливо и прочее добро.

Достигнутое ускорение иллюзорно. Лишние, неиспользуемые машины и оборудование зачтены, разумеется, в национальный доход, как положено. А поскольку эти товары в отличие от сырья дороги, темп развития на короткое время подскочил. Вместе с тем помянутые, например, «бесхозные» трактора и комбайны не создают новой продукции, а стало быть, и национального дохода, потому что бездействуют. Чтобы поддержать темпы, в очередном году предстоит выпускать для счета еще больше машин, которые опять не будут производить продукции. Когда нет естественного роста, экономику приходится подгонять, подхлестывать. Тщетно! Перегруженная лошадь в гору вскачь не побежит.

Есть еще одна капитальная причина, по которой ускорение выдыхается. При росте номинальной зарплаты и одновременном сокращении удельного веса производства предметов потребления в общем объеме производства стремительно увеличиваются денежные сбережения - выплаты нечем отоварить. Вклады в сберкассах к началу 1988 года перевалили за 260 миллиардов рублей. Сколько хранится в чулках, мы не знаем, но, несомненно, общая сумма сбережений близка уже к годовому денежному доходу населения, если не превысила его.

Это буквально подрезает крылья перестройке. Кому не понятно, поясню. За хорошую работу надо бы и платить много, а чем платить, когда и розданные на руки деньги не отоварены? Об этот камень споткнулся в свое время знаменитый щекинский метод. Суть его проста: где работали, скажем, четверо, там стали управляться трое, поделив меж собой ставку высвобожденного. Прибавка зарплаты с лихвой компенсировалась выпуском дополнительной продукции на каждого работника. Но какой продукции? Щекинский комбинат, например, выпускает удобрения, а они населению почти не продаются. На руки раздавали рубли, под которые требовались совсем другие товары, а их-то и не прибавлялось. Тогдашнему Госкомитету по труду не оставалось ничего другого, как пресекать неконтролируемый рост зарплаты у последователей щекинской инициативы. Прекрасное новшество было загублено.

Чтобы и с перестройкой такого не произошло, требуются глубокие структурные сдвиги в экономике: ее надо развернуть от работы на самое себя - к человеку, к его нуждам. Человек - конечная цель экономики, то Солнце, вокруг которого она должна вертеться.

Давно назревшая структурная перестройка несовместима с дутыми темпами. Прекращение выпуска излишних, не используемых средств производства уже поведет к уменьшению суммарных приростов (но одновременно - к экономии ресурсов; я так думаю, что и к неисполнению наметок нынешней пятилетки надо отнестись спокойно - будем считать, что сберегли ресурсы вместо того, чтобы истратить их на выпуск ненужного). Расчеты показывают далее, что разворот в сторону производства предметов потребления займет довольно длительный период, в течение которого общий темп развития будет минимальным, а возможно, и минусовым. Однако другого решения нет. Или ускорение, понимаемое как взвинчивание объемов производства, или перестройка структуры экономики. Третьего не дано, так что выбирать все равно придется.

Читатель, несомненно, заметил, что эти выводы противоположны рекомендациям официальной науки. Делающие погоду ученые советуют ускорить развитие народного хозяйства, не правильнее ли считать, что неизбежно и даже желательно снижение темпов ради структурных сдвигов, что предпочтение следует дать производству потребительских товаров. В нынешней пятилетке доля накопления в используемом национальном доходе увеличена, на наш взгляд, она и без того чрезмерна. Понимаю, что мысли эти вызовут протест справа, слева, сверху, снизу и вовсе сбоку. Все мы привыкли гордиться высокими темпами, бескризисным, ничем не ограниченным развитием экономики, в нашу плоть и кровь вошла убежденность в том, что производство средств производства безусловно приоритетно - и вдруг эти вроде бы аксиомы поставлены под вопрос. Поставлены, однако, не мною, а ее величеством жизнью. Так будем же послушны жизни, а не схемам.

Предположение о неизбежном замедлении темпов я сделал, не имея еще статистического отчета за 1987 год. Теперь он есть. Прогноз, к сожалению, подтвердился: прирост национального дохода в 1987 году равен лишь 2,3 процента (годом раньше он составил 4,1 процента), промышленное производство увеличилось на 3,8 процента против 4,9 в предшествующем году. Собственная правота меня, конечно, не радует, но и паниковать нет причин: темпы - еще не все, у экономики есть более значимые параметры.

Начиная с 1983 года ускорение достигалось за счет использования ближайших резервов. На первых порах хорошую службу сослужило наведение элементарной дисциплины и порядка на производстве. Затем положительно сказалась на темпах развития борьба с пьянством (немалое и вполне реальное достижение периода перестройки! Каждая невыпитая рюмка - благо само по себе). Но такого рода факторы можно использовать единожды.

А дальше? Приведем простенький расчетец. Годовой фонд рабочего времени трудящегося - около двух тысяч часов. Легко понять, что одна сотая часть годового результата производится за 20 часов. Чтобы обеспечить годовой прирост на 4 процента, надо как-то выкроить 80 часов рабочего времени. Иначе говоря, за 1920 часов работник должен произвести столько продукции либо дохода, сколько получено за весь предыдущий год, - тогда оставшиеся 80 часов он будет работать на прирост. Это удавалось не в последнюю очередь благодаря помянутым разовым факторам.

Но если резервы, лежащие на поверхности, мы слизнули, как дальше поддерживать высокий темп? Какой еще резерв в нашем загашнике? Хотя соответствующие статистические данные пока не публикуются, по живым наблюдениям смею утверждать: в 1986—1987 годах прибавки производства во многом объяснялись вульгарными переработками, то есть сверхурочным трудом. «Черные субботы» вошли в наш быт. А из только что приведенного расчета видно: достаточно сделать десять суббот в году рабочими, как мы получим добавочно 80 часов, потребные для хорошего прироста. Но тогда, чтобы поддержать темпы, в очередном году надо работать еще десять лишних суббот, а всего уже двадцать. Так долго продолжаться не может - будет падать почасовая выработка, поскольку без нормального отдыха человеку трудно восстанавливать силы. Да ведь и вообще переработки - не наша социальная политика.

Нужно включать постоянно действующие факторы высокопроизводительного труда - экономические интересы, внутренние позывы к спорой и доброкачественной работе. Эту цель и преследуют начавшиеся в стране экономические реформы. На январском и июньском (1987 года) Пленумах ЦК КПСС определены контуры нового хозяйственного механизма. В государственном секторе нам предстоит ввести пять крупных новшеств - сделав это, мы сможем сказать: радикальная реформа состоялась.

Первое - планирование производства снизу, по заказам потребителей, как оно и происходит в добротно работающих экономиках мира. Нужна заказчику та или иная продукция — ищи, кто ее изготовит, заключай договор. Сумма договоров (портфель заказов) и станет программой производства, никакого другого плана не нужно. Из принятых к исполнению заказов в натуре просто и логично выводятся стоимостные, трудовые и прочие обобщающие показатели. Перемножьте цены на число изделий, суммируйте по всем заказам - получится выручка. Вычтите из стоимостного объема себестоимость - вы имеете цифру будущей прибыли. Поделите ее на стоимость производственных фондов - выйдет уровень рентабельности. И так далее. Значит, не только натуру, но и обобщающие показатели сверху планировать незачем.
11. «Знамя» № 7.
В договорах конкретно указано, кому предназначена продукция. Следовательно, сверху делить ее между потребителями больше не требуется. На экономическом жаргоне это называется переходом от распределения продукции по фондам к свободной оптовой торговле. Таково второе новшество.

Третье - самофинансирование, или, что то же, полный хозрасчет. Хозрасчет - это когда доходы больше расходов. До сих пор при сопоставлении учитывались текущие производственные расходы, теперь в расчет берутся и затраты на расширенное воспроизводство. Проще говоря, казна, как правило, впредь не будет выделять денег на строительство новых цехов, на обновление оборудования - такие средства коллектив обязан заработать сам.

Четвертое - оптовые цены на продукцию в основном не назначаются, а устанавливаются по согласованию между изготовителем и потребителем.

Наконец, пятое - что работник будет иметь от всех новшеств? Рассчитались с казной за платные ресурсы, внесли налог на общие нужды - остальное ваше, решайте в коллективе сами, как им распорядиться. Свобода выбора тут и впредь будет ограничена, но не запретами, а объективными условиями. Раз производство не останавливается, первым делом надо наполнить фонд возмещения. Далее. Пожадничали, не выделили средств на развитие и обновление производства - через считанные месяцы вашу дорогую и устаревшую продукцию, быть может, вообще не купят. Тогда и зарплату неоткуда взять. Нужно, таким образом, предоставить коллективам самостоятельность в использовании хозрасчетного дохода.

Такой механизм не чьи-то фантазии. Все пять основополагающих принципов прямо названы в новом Законе «О государственном предприятии (объединении)», принятом в июне 1987 года. Незадача, однако, в том, что эти прекрасные правила снабжены оговорками, отменяющими или по крайней мере ограничивающими их действие.

Естественно, Закон вообще не мог работать без коренных изменений в сфере хозяйственного управления. Поэтому следом был принят целый пакет постановлений о перестройке экономических ведомств (Госплана, Госснаба, Минфина, Госкомитета по ценам и других), а также министерств. Вкупе с Законом о предприятии эти документы и составили новый хозяйственный механизм. С января 1988 года он введен на предприятиях, выпускающих 60 процентов всей промышленной продукции.

Понятно, лучше бы погодить с оценками, дождаться первых результатов работы по-новому, только нет у нас с вами времени ждать - его и без того потеряно слишком много. Достаточно, впрочем, проанализировать тексты новых хозяйственных правил, чтобы предсказать: особого эффекта они не дадут.

Раньше всего мы не обнаруживаем существенных перемен в планировании. Разумеется, в духе времени в документах немало сказано о самостоятельности предприятий при верстке производственных программ, о заказах потребителей как основе плана. Но тут же вводится институция государственных заказов, обязательных для исполнителей. Вообще говоря, без госзаказов не обойтись. Тонкость, однако, в том, что в директивном порядке следовало бы планировать продукцию, потребную не хозрасчетным предприятиям, а лишь бюджетным организациям (школам, больницам, армии и т. п.)

В самом деле, допустим, что на одну и ту же продукцию претендуют завод и профтехучилище. Завод надбавит цену и перехватит ее, училище же, средства которого жестко ограниченны, останется ни с чем. Торговаться ч тут можно - пусть бюджетное учреждение ищет, кто на приемлемых условиях исполнит его заказ. А уж не нашли, не сторговались - тогда договор в приказном порядке. В этом случае государство могло бы так или иначе возмещать убытки, понесенные исполнителем. Экономисты давно посчитали: на первых порах под обязательные заказы достаточно отвести примерно четверть мощностей промышленности, а в дальнейшем их доля в программе станет еще меньше.