*110. Перевоспитание Левиафана

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/lifestyle/li...ola-licemeriya
Ведомости.Пятница

29.11.2013

Культура — изначально сельскохозяйственное понятие, получившее переносное значение. Культура — это результат работы и переработки. Не сам холм, а город, построенный на холме. Это не совокупность генов, а человек с его языком, верой, кухней, привычками и убеждениями.

Мы видим, как делаются дела, и делаем свои выводы. Узнаем, что признается сообществом приемлемым, а что нет, и начинаем действовать соответствующим образом, ориентируясь, по сути, на сложившуюся культуру.

Можно ли влиять на культуру? Конечно. Кто может знать это лучше нас, людей, родившихся в обществе, чью культуру ломали через колено, гнули и перековывали не один раз? Нет, похоже, мы этого не знаем. Большинство моих соотечественников принимают всерьез уже которую по счету попытку сурового культурного эксперимента, в котором им отводится роль испытуемых. Иначе как понять тех, кто не выключает телевизор, ломится на пропагандистские фильмы и выставки, мечтая получить от пропагандистов какое-то знание о себе, искать которое самостоятельно лень?

Государство снова навязывает России инженерно-пропагандистский метод воздействия на культуру. Министр культуры Владимир Мединский — специалист по формированию политически выдержанных нарративов. Большинство крупных кинопроектов последнего времени — политически выверенная продукция. Федеральное телевидение — пиар от начала до конца. Трудность в том, что любой пиар — слишком слабое средство по сравнению с гораздо более активной культурной политикой, которую — обычно — культурной не считают. Это кадровая политика государства; образ действия полиции и других правоохранителей; уровень независимости суда; даже качество банковского надзора.

Почему это культурная политика? Да потому, что возможности для обмана граждан, создаваемые плохим банковским надзором, укрепляют людей в мысли, что задача банковского бизнеса — обманывать. А всплеск недоверия, как мы знаем, может обрушить банк. Уровень доверия (и к людям, и к институтам) в России крайне низок. Полиция, работающая на цифры, а не на общество, — тоже культурная политика, потому что чудовищное состояние правоохранительных институтов формирует неверие в справедливость. Отсутствие независимого суда убеждает граждан в том, что нет правды на земле. В конечном счете это ведет либо к попыткам взять правосудие в свои руки, либо к пассивной вере в «крепкую руку», которая только и может навести порядок.

Поведение элиты — мощнейшая культурная политика. Возможность для детей высокопоставленных граждан занимать хлебные места создает неверие в возможность самостоятельно добиваться успеха. Это очень сильный культурный механизм, который определяет глубокие и важные тенденции, в частности установки на встраивание в клиентские отношения с властными патронами. Именно по этой причине молодежь мечтает работать на государство, на условного большого начальника, а не строить собственные проекты — в бизнесе, науке или искусстве.

Безнаказанность представителей привилегированных групп — от министра, пойманного на хищениях, до священника, фатально нарушившего правила движения, — создает мощнейшее убеждение в том, что правды нет.

Что на этом фоне могут сделать пропагандистские фильмы — о войне, о героях, о величии родины? Какую культурную работу выполняют благонамеренные выступления патриарха? Углубляют двоемыслие: говорить надо благочестиво, а делать так, как выгодно. Внешне нужно быть патриотом, по сути — беспринципным карьеристом. Реальную культуру определяют правила игры — те самые суды, банки, полиция, поведение элит. Пиар — только дорогой декор, который в наших условиях обрамляет картину лицемерия и ханжества.

Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/lifestyle/ne...#ixzz2m3vF6zia

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/newspaper/ar...ina_v_dejstvii

18.02.2011, 29 (2795)

С приближением выборного сезона разговоры об обществе и экономике приобретают практический характер. В том смысле, что и в Кремле, и в Белом доме есть спрос на программы.

Но есть программа, которая существует сама по себе и постепенно воплощается — хотят того два российских политика или нет. Это программа, записанная не на бумаге, а в сознании граждан. Люди могут смотреть или не смотреть телевизор, могут задумываться или не задумываться о том, что происходит в стране, но они растут, взрослеют и вообще не стоят на месте. У каждого нового поколения — обновленный взгляд на мир, новые запросы, ожидания и планы. Написать хорошую экономическую программу трудно, но еще труднее не отстать от граждан, которые не ждут указаний, а действуют.

У каждого поколения своя программа. Начнем с поколения, родившегося в год большевистской революции и до середины 1920-х. Для меня это поколение дедушек и бабушек. Они родились в деревнях, они были частью большинства, их было 80% населения. (Их родителей — ровесников Серебряного века и революционеров — государство коллективизировало, репрессировало, вывезло из родных мест и в конце концов вытеснило в города.) Они прошли войну. К старости они снова стали частью большинства — теперь уже городского. В городах живет больше 70% населения страны. Программа этого первого советского поколения была примерно такая: выжить, найти крышу над головой, закрепиться в городе, получить отдельную квартиру, дать образование детям.

Дедушки и бабушки, прошедшие советскую мясорубку ради жизни хотя бы внешне приличной, были и есть в любой семье. Их послание следующему поколению, поколению моих родителей, произносилось оно или нет, выглядело примерно так: мы заплатили — вы теперь живите. Беда советской экономики была в том, что за «приличную» жизнь пришлось платить неимоверную цену, но речь сейчас не об этом. Важна программа, переданная первым советским поколением второму: пожить потребительской жизнью. Помимо отдельной квартиры еще бы дачу и, если уж совсем повезет, — машину.

Дороги, запруженные машинами, поля, застроенные садовыми домиками, и пригородные дворцы, окруженные крепостными стенами, — это та самая программа в действии. Дети и внуки до сих пор продолжают выполнять завещание дедов и остановиться не могут. Если дед боролся за свои 5 квадратных метров, то у сына таких метров должно быть 500, а еще лучше 5000 и участок в 30 га с малым дворцом и фонтанами. Это поколение сейчас у власти. Премьер-министр Путин и, например, президент РЖД Владимир Якунин — его представители. Возможно, они поняли послание своих отцов чересчур буквально, но они не уникальны. Квадратные метры, дачи и машины — страсть их поколения, их программа. Одним достаточно пригородного домика с садом, а другим и целого мира мало.

Интрига, конечно, в том, что на уме у третьего и наступающего ему на пятки четвертого поколений. Это очень смелое утверждение, но мне кажется, что на уме у «нас» и тех, кто моложе (70-80-е годы рождения), — не только движимое и недвижимое имущество. Инерция, конечно, велика, но невозможно себе представить, что пластинка так и будет бесконечно крутиться.

Слушая речи о модернизации, мы не должны забывать то обстоятельство, что Россия — страна в значительной степени модернизированная: урбанизация завершена, промышленность развита, секулярные ценности преобладают над традиционными. «Старым», т. е. немодернизированным, остается в основном то, что неосязаемо, — права не защищены, большинство групп населения лишено представительства на государственном уровне, само государство архаично, коррупция высока.

Решение этих проблем и есть в идеале программа нового поколения. Это оптимистично сказано, но один пункт в этой программе точно должен быть: защита права собственности. Ведь второе поколение наверняка говорит третьему: мы заработали — а вы теперь сохраняйте и приумножайте. Заработали как могли — без законов и правил. Но чтобы защитить собственность, правила и гарантии необходимы, нужно верховенство закона, а не управление с помощью закона. Защитить собственность можно, конечно, за границей, что многие и делают. Но это решение только для малой части «третьего поколения».

Как будет воплощаться «третья» программа, сказать пока нельзя. Важно, что она есть. Важно и то, что программа «второго поколения», т. е. поколения Путина, уже выполнена. Материальный голод в основном утолен. Нужно идти дальше.

Оговорюсь, что разбивка на поколения, конечно, груба и условна. Все мы, конечно, не однородны. К «первому советскому поколению» принадлежат не только миллионы безмолвных крестьян, но и Солженицын. Ко второму — не только оппортунисты, но и диссиденты. А третье (четвертое?) поколение еще не проявило себя в общественной сфере. Но ведь скоро проявит.

[Ведомости]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...erala?full#cut
Либерализм, несмотря на связь этого понятия со словом «свобода», никогда не равнялся свободолюбию и вседозволенности

Максим Трудолюбов
Николай Эппле
Vedomosti.ru
14.02.2014

Русский либерал Павел Милюков, лидер Конституционно-демократической партии, министр иностранных дел Временного правительства в 1917 г.
Русский либерал Павел Милюков, лидер Конституционно-демократической партии, министр иностранных дел Временного правительства в 1917 г.
Фото: РИА Новости
ВЫБОР РЕДАКТОРА
Максим Трудолюбов, Николай Эппле: Во что верят настоящие консерваторы


Эта публикация основана на статье «Кредо либерала» из газеты «Ведомости» от 14.02.2014, №25 (3529).
Максим Трудолюбов, Николай Эппле: Во что верят настоящие консерваторы
Максим Трудолюбов, Николай Эппле: Во что верят настоящие консерваторы
В России у власти не консерваторы, а партия, напоминающая исламских, индийских или еврейских фундаменталистов...

В России в будущем не избежать острых политических споров и размежевания общества по принципиальным вопросам. Проявление разногласий и открытая их защита действующими законными институтами (партиями, общественными организациями, СМИ, религиозными обществами) есть признак силы и стабильности общества. В нынешней России споры по принципиальным вопросам затруднены господством сиюминутной повестки дня. Впору защищать консерватизм от «консерваторов», либерализм от «либералов», а левые убеждения от «леваков». Нынешняя статья серии, посвященной политическим символам веры, — о либерализме.

Путаница с этим словом не только в России. «Либеральными» называются партии диктаторов (в Никарагуа), популистов-националистов (в России) и даже неофашистов (в Австрии). «Либеральными» или «неолиберальными» часто называют диктаторские режимы, например режим Аугусто Пиночета в Чили и режим Альберто Фухимори в Перу. Слово «либерал» в американской и европейской традиции имеет почти противоположное значение. Это слово к тому же стало ругательным во многих культурах, не только в российской.

Есть и еще одна странность: либерализм принято считать чем-то незрелым, чем-то таким, что со временем естественно преображается в консерватизм, как гусеница в бабочку. Есть хрестоматийное изречение, приписываемое то Бернарду Шоу, то Бисмарку, то Черчиллю, а на самом деле принадлежащее Франсуа Гизо: «Кто не либерал в 25, у того нет сердца, кто не консерватор в 35, у того нет ума».

В действительности либерализм — очень старая и вполне самостоятельная политическая философия. Ее ранние представители, еще не называвшиеся либералами, защищали свободу слова (Джон Мильтон), религиозную терпимость, право человека на жизнь, свободу и собственность (Джонн Локк), ограничение власти законом и разделение властей (Монтескье).

Общество можно выстраивать на разумных, договорных основаниях, считали классические либералы. Более того, общество можно перестраивать и, если носитель власти не выполняет договор, его можно менять. Возможность свержения дурных носителей власти и переделки общества — вот о чем спорили либералы с консерваторами, когда оба течения по-настоящему политизировались — в годы Великой французской революции. Консерваторы не верили в возможность рационального «проектирования» общества (см. статью «Кредо консерватора»). Либералы, напротив, в такую возможности верили.

«Рождение социальной мысли современности было, по сути, заявлением о том, что общество есть человеческий артефакт, а не выражение какого-то изначального естественного порядка», — пишет философ Роберто Унгер. Появившиеся позже социалисты и коммунисты, по мнению Унгера, отличаются от либералов лишь подходами к проектированию общества.

От себя скажем: они отличаются тем, где проводят границы возможного, в том числе и возможного насилия. Социалисты и коммунисты готовы были вмешиваться в развитие общества гораздо глубже либералов. Они были и архаичнее либералов, поскольку, как утописты, верили в единую для всех разумную модель общества. Социалисты-революционеры позже довели эту веру до логического предела, считая, что тех, кто не понимает своего счастья, можно к счастью принудить.

Либералы, наоборот, настаивали на множестве норм, способных ужиться в рамках одного общества, и говорили о необходимости гарантий прав такого сосуществования. То есть либерализм, несмотря на связь этого понятия со словом «свобода», никогда не равнялся свободолюбию и вседозволенности. Классические либералы не столько проповедовали свободу, сколько рассуждали о ее ограничениях. Необходимость свободы и ее сложность, несовместимость «полноты свободы с полнотой равенства» является для либерализма отправной точкой, писал философ Исайя Берлин.

Именно потому, что в центре либеральной проблематики стоит вопрос об индивидуальных границах и о границах принуждения, воплощение либеральных принципов не было возможно без развития правового государства. Борьба за права меньшинства — его собственными и общими силами — есть модель либерального общества.

Еще один принципиальный спор о границах — это спор о праве государства вмешиваться в экономику. Представления о минимальном вмешательстве государства в экономику остались в XIX в. В ХХ в. laissez-faire капитализм присвоили себе правые либертарианцы вроде Айн Рэнд. Уже больше ста лет, как сформировались представления о том, что рынок не может быть свободным от регулирования государства, а также о том, что частная собственность не может быть абсолютной, ведь тогда «волки пожрут овец». Писатель и политический деятель Марио Варгас Льоса в статье «Что же значит быть либералом?» назвал отношение к рынку как к волшебному средству для решения всех социальных проблем «извращением». За это приписываемое либералам извращение их и ненавидят.

Как целостная философия, в нашей стране либерализм не мог быть реализован политически из-за полной несовместимости с правовыми системами — ни с сословным правом дореволюционной России, ни с «социалистической законностью» СССР. И после 1992 г. либерализм не расцвел, поскольку в отсутствие гарантий защиты прав граждан даже минимальная свобода рынка превращается в охоту на ресурсы и личности. Либерализма в России не было, хотя были либералы. О приключениях либеральных идей в России стоит написать отдельно — слишком уж увлекательны и трагичны были эти приключения.

Консерватизм, заботящийся о преемственности по отношению к прошлому, таким образом устремлен в будущее. По сравнению с ним либерализм целиком поглощен настоящим, отстраивая границы субъектов права в отвоеванном для этого консерватизмом пространстве. Иными словами, консерватизм и либерализм — взаимодополняющие мировоззрения. В идеале они должны составлять основу политического центра здоровой политической системы.

Авторы — редактор и обозреватель отдела «Комментарии» газеты «Ведомости»

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...rtiya?full#cut
Если то, что делает Путин сейчас, не блеф, то это будет иметь огромные последствия для всей системы власти в России и ее взаимодействия с миром

Vedomosti.ru

07.03.2014

Все последние годы зависимость российской элиты от вложений на Западе считалась прочной и непреодолимой. Это обстоятельство многие аналитики в России и за рубежом считали базовой характеристикой постсоветского государства. Корысть, безыдейность, цинизм и лицемерие рассматривались как основные черты российского правящего круга. Это обстоятельство служило аргументом против возможного агрессивного поведения Москвы: не посмеют, у них деньги в Европе и США, у них недвижимость и компании на Западе, у них дети на Западе. Серьезная новость последних дней в том, что либо деньги у них не на Западе, либо эти деньги им не нужны, либо принимает решения та группа, для которой приз под названием «наш Крым» ценнее любых западных активов. Они готовы ими пожертвовать — пойти на гамбит. Иными словами, можно говорить о том, что конфигурация ближнего круга изменилась. Решения в Кремле стала принимать «группа честных» или «партия бескорыстных». Сохранять ли кавычки вокруг этих слов — не знаю.

Между тем реакция западных политиков на действия российского руководства по отношению к Украине определяется привычным представлением, в котором мотивом российских поступков может быть только корысть. Западные политики мыслят санкциями. Причем такими санкциями, которые минимально затратны для их государств и обществ. К примеру, реализовать «список Магнитского» было нелегко политически, но совсем недорого экономически. Серьезных потерь, кроме репутационных, он не принес: и у американской стороны, и у всех фигурантов было время подготовиться. Эта позиция вполне понятна: в условиях свободы прессы и периодических выборов западные политики не могут игнорировать общественное мнение. Они должны как-то наказывать злодеев. Но по тем же причинам они не могут себе позволить жертвовать многим: применение насилия и жесткие институциональные меры (например, запрет на листинги российских компаний, отъем английских футбольных клубов у Романа Абрамовича и Алишера Усманова) слишком проблематичны в правовом государстве и могут дорого обойтись. А отказы от саммитов и санкции против конкретных лиц — политически выгодны и экономически дешевы.

Путин на такую реакцию и рассчитывает. Возможно, он считает, что предупредил коллег достаточно: о том, что элите пора национализироваться, было сказано не раз. Некоторые запреты, впрочем легко избегаемые, существуют и на уровне закона, например запрет госслужащим иметь счета в зарубежных банках. Но Путин и его «партия бескорыстных» (имена подставьте сами), конечно, не рассчитывают на законы. Они рассчитывают на страх.

Если то, что делает Путин сейчас, не блеф, то это будет иметь огромные последствия для всей системы власти в России и ее взаимодействия с миром. Это будет означать, что Путин сделал какой-то важный выбор. Это выбор между привлечением капитала и его мобилизацией, что в пределе может означать выбор между рыночной и административно-командной экономикой, между разговором и принуждением, между естественными процессами и форсированными: не меньше ручного управления, а больше.

Некоторое количество позитивных для действующей элиты следствий этого решения можно найти.

— Поляризация общества по принципу «друг — враг» очень удобна для власти. Попытки критиковать внутреннюю политику и коррупцию можно сразу списывать на вражескую пропаганду.

— Нынешнее руководство страны оказывается легитимно безальтернативным. С одной стороны, повестка безопасности оказывается всепоглощающей и требует пребывания старого лидера у власти. С другой — отказ от персональных активов за рубежом означает, что «партии честных» жить нужно только здесь и только при власти.

— Падение рубля помогает экспортерам сырья и бюджету: они начинают получать больше рублей на вырученный доллар. На выполнение социальных обещаний остается больше денег. Удорожание доллара и евро относительно рубля будет препятствовать поездкам через границу: люди будут отдыхать дома.

— Появляется всем понятный ответ на вопрос, почему России чужды независимые институты, например суд и выборы. Чужды, потому что угрожают безопасности. Независимый суд может теоретически оправдать революционеров, а выборы — привести к власти сторонников враждебного Запада. Отныне выборы могут быть только управляемыми.

— Повестка дня вообще полностью перекраивается: появляются сверхзадачи (защита русских, мобилизация ресурсов перед лицом Запада), которые перевешивают такие соображения, как неэффективность государства и недостаточное финансирование человеческого развития, т. е. образования, медицины.

— Запускается процесс чистки элиты — об этом мы и сказали в самом начале.

— Появляется больше возможностей для сближения с быстро развивающимися странами Азии, особенно с Китаем.

Но предсказуемые и непредсказуемые негативные последствия кремлевского гамбита, боюсь, окажутся более весомыми, чем выигрыши. О многих минусах уже сказано: запуск дурной спирали сепаратизма опасен (см. сегодняшнюю редакционную статью), у России много государственных активов, которые могут оказаться под угрозой, обеднение населения еще никому не помогало, ссора с Западом и переориентация на Китай обернется опасной и долгосрочной зависимостью от хитрого оппонента.

Но более существенно одно фундаментальное обстоятельство, которым пронизаны все «выигрыши»: чем меньше оттенков серого, тем жестче разделение на своих и чужих и тем нужнее насилие. Недовольство среди элиты возможно, и для борьбы с ним может потребоваться насилие. Обеднение населения будет подпитывать недовольство властью, для усмирения которого потребуется насилие. Гарантированная управляемость выборов в конце концов вызовет возмущение общества и потребуется насилие. Надеюсь, что окончательный выбор еще не сделан.

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/lifestyle/ne...ozvraschaetsya
Под каким лозунгом власть теперь объединяет элиту
14.03.2014

Чтобы политика стала ценностной, нужно выбрать искомые ценности, написать соответствующий девиз на щите и выйти с ним на бой с мировым злом
Когда мы говорили и писали, что беспринципность и безыдейность — характерные свойства российской элиты, Владимир Путин, вероятно, был с нами согласен. И не только был согласен, но, как теперь видно, хотел эту ситуацию изменить.

Внешняя политика России тоже рассматривалась как безыдейная, то есть «прагматичная», основанная на разовых сделках. Это обстоятельство политиками других стран рассматривалось как позитивное. Но Путин, вероятно, и эту ситуацию хотел изменить — сделать политику «ценностной». Такой политикой, которая способна внушать уважение хотя бы какой-то части общества внутри страны и в мире.

Происходящее вокруг Крыма многое меняет во внутренней российской ситуации. На поверхности перемен пока не видно, но они будут, потому что российские руководители завершают переход к политике, основанной на ценностях и убеждениях.

А для того чтобы политика стала ценностной, нужно выбрать искомые ценности, написать соответствующий девиз на щите и выйти с ним на бой с мировым злом. Руководители Кремля, возможно, просто не знали, какой именно написать девиз. Да и зло, с которым сразиться, тоже нужно было выбрать.

Суверенитет и традиционная семья — это лозунги, которые в последние годы звучали постоянно. Их вводили в оборот именно как попытку ценностной перезагрузки российского общества. Наверное, это достижимая цель — можно искусственно создать консервативную повестку дня и объяснить людям, что они теперь чтут традиции. Но зло, против которого борются защитники суверенитета и семьи, — ино*странные агенты и геи. А это какое-то недостаточное зло. Как-то странно идти в сражение за традиционную семью.

Вероятно, нужен другой лозунг. Если и наследие предков, то не в виде старых убеждений, а в виде территорий, которые когда-то входили в Российскую империю. Возвращение отнятого наследия — высокая идея. Есть люди, которые с уважением отнесутся к такой цели.

Лидеры, которые ведут к такой цели, тоже могут получить свою долю уважения. Элита всюду служит образцом поведения для общества. Если наверху «все можно», то все остальные будут вести себя соответственно: будут пытаться урвать где можно. А если у элиты есть сверхзадача, заставляющая высокопоставленных людей ограничивать себя, то граждане легче сплотятся вокруг идей и будут с готовностью идти на жертвы. Собственно, это последнее и нужно Кремлю: готовность к жертвам.

Ограничения для элиты могут последовать — их могут обеспечить санкции. Трудно по-настоящему поверить в то, что игровая, манипулятивная политика нулевых — в прошлом. Но чтобы поверила значительная часть «молчаливого большинства» граждан, политика не обязательно должна быть искренней.

Достаточно видеть, что власть делает те самые вещи, о которых раньше кричали только люди крайних взглядов, у которых была лицензия на публичную демагогию, но не было разрешения становиться реальными политиками (Юрий Лужков, Владимир Жириновский). Достаточно знать, что олигархов европейцы вытесняют из Европы и те возвращают активы в Россию.

Что не способен сделать инвестиционный климат, то сделает начальство — покажет, куда вкладывать. Что не способны сделать призывы к патриотизму, «национализации элит» и деофшоризации бизнеса, то сделают внешние условия. Не хотите быть патриотами сами — жизнь научит. На это, вероятно, сделана ставка. Это и есть искомая идейность, хотя добровольной ее не назовешь.

Трудно только тем, у кого идеи — добровольные, и еще труднее тем, у кого они не только добровольные, но и другие.

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...verhu?full#cut
Слабое российское общество, делегирующее своим политикам всю власть, стало фактором мировой политики

Vedomosti.ru

28.03.2014

«Гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу», — говорил Александр II о крестьянской реформе за пять лет до 19 декабря 1861 г.
«Гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу», — говорил Александр II о крестьянской реформе за пять лет до 19 декабря 1861 г.

Фото: Wikimedia Commons

Эта публикация основана на статье «Мировая революция сверху» из газеты «Ведомости» от 28.03.2014, №54 (3558).

Революция сверху в России не новость. Большая часть тектонических изменений в жизни империи, СССР и нынешней России порождались революциями сверху.

Потрясений, инициированных властью, в нашей истории было больше, чем событий, которые обычно называются революциями, — свержений власти. Вероятно, это связано с тем, что инициатива сверху позволила избежать какого-то количества взрывов: революций могло быть больше.

«Как народ, так и слои имущие почти не имеют каких-либо независимых от власти объединений, организаций, — писал историк Натан Эйдельман в книге “Революция сверху”, — и поэтому в России, больше чем в какой-либо другой стране, все решает активное меньшинство». Эйдельман вывел формулу самовластия: «Оно примерно во столько же раз было неограниченнее западных, во сколько российская буржуазность уступала европейской».

С противниками изменений обычно удавалось справиться без труда — то ли в силу неразвитости городов, то ли из-за слабости третьего сословия, то ли потому, что высшее сословие легко шло на сделки с монархами и генсеками, а часто было их порождением. Cлабость договорных начал в отношениях между властью и обществом дала русским властителям невообразимый (с точки зрения их западных коллег) простор для политического творчества.

Всплески политического творчества могли быть не только ответом на угрозу самодержавию (реальную или мнимую), как революция Ивана Грозного, но и освободительными движениями сверху, как Великие реформы. B последнем случае правителями руководило стремление опередить низовые процессы. «Гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу», — говорил Александр II о крестьянской реформе за пять лет до 19 декабря 1861 г. И еще раз, чуть позже: «Мое главное опасение, чтобы дело не началось само собою снизу».

Важнейшим мотивом революций сверху было и стремление преодолеть отставание от более развитых держав. Сами эти отставания, как правило, были вызваны предыдущими консервативными революциями. Так что за десятилетия заморозков России не раз приходилось платить годами модернизационных рывков, ни один из которых не был безболезненным. Ориентиром, который русские властители столетиями мечтали «отзеркалить», был Запад.

Итак, мотивами для революционных преобразований сверху были консолидация власти, стремление опередить процессы, которые иначе пошли бы своим ходом, стремление догнать и обогнать мировых лидеров.

Раньше эти мотивы сменяли друг друга. Минувшие годы представляют собой отголоски прежних российских попыток вытянуть себя за волосы из болота. Это череда масштабных проектов, сменявших друг друга в лихорадочном темпе, недоделанных и взаимоисключающих.

Тут вам и мечта об интеграции с Западом, о вхождении в ведущие клубы богатых стран, частично проведенные экономические и структурные реформы в начале первого срока Путина и расслабление, наступившее при первых же признаках роста нефтяных цен. Затем снова мечты — на втором сроке Путина — на этот раз об авторитарной модернизации, чтобы было, как при Петре или Сталине. Потом, в медведевское президентство, мечты об институциональных реформах, как при Александре Освободителе, мечты о создании международного финансового центра — было и такое.

Но все эти начинания, брошенные на одной десятой пути, давно «потеряли имя действия». Под конец, на третьем сроке Путина, резко включаются механизмы реакции, включается консервативный сдвиг, заставляющий думать о Николае I, Александре III или даже о Грозном. Концепция опять изменилась.

Как будто раздраженный человек переключает телевизионные каналы, но ничего интересного не находит. Америка? Большая Европа? Путешествия? Новости Азии? Новости науки? В мире животных? Православие? Боевики? Триллеры? Скука!

В историческом масштабе этот темп иначе как бешеным не назовешь. По три-четыре года на стратегию? Давайте спросим у китайцев, сколько времени нужно на реализацию стратегического плана. Ирония в том, что резкие переходы от одного государственного начинания к другому могут быть дурным результатом демократии. Бывает, правда редко, что один лидер, сменив другого, полностью меняет политику.

Но все эти годы в России у власти был один и тот же человек. Выборы были поставлены под контроль именно для того, чтобы, не отвлекаясь на хаос выборного популизма, реализовывать некий поступательный план. Были ли все предыдущие проекты отвлекающими маневрами? Или планы действительно менялись? Зачем было замораживать демократические институты, если результат все равно напоминает последствия некоей своеобразной демократии?

Революция сверху — инструмент, который (к сожалению) всегда есть в распоряжении русского правителя. Этот рычаг может работать как тормоз, а иногда как педаль газа, позволяющая использовать все возможности двигателя. Но что делать, если правитель постоянно дергает за этот рычаг, никогда толком не дожидаясь результата? Так может, например, поступать художник, постоянно недовольный своей работой и органически не способный к завершению начатого. Свобода политического творчества ради свободы?

Это результат стремления к полному контролю над процессами. Заканчивать их неинтересно, важно контролировать. Чтобы удерживать контроль, нужно взвинчивать ситуацию до уровня чрезвычайной. Переключение с проекта на проект все минувшие годы служило этой цели. Важно было не их содержание, а политические волны, ими генерируемые.

Теперь волны понадобились мирового масштаба. Перед нами попытка затеять революцию сверху, выплеснувшаяся за пределы страны. Слабое российское общество, делегирующее своим политикам всю власть, стало фактором мировой политики.

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/lifestyle/ne...chuvstvo-nacii
Ведомости. Пятница
Как в россиянах воспитать национальное чувство
18.04.2014

Если империя трещит по швам, то это значит, что ее части начинают чувствовать себя нациями. Или к ним возвращается ранее подавленное национальное чувство.

Так было со странами, входившими в Португальскую, Испанскую, Британскую, Российскую и прочие империи. Из стран, обретших национальную идентичность в противостоянии с метрополиями, состоят обе Америки, Африка, значительная часть Азии и часть Европы. Ну а сами метрополии когда-то тоже были частями целого — Римской империи или Золотой Орды. Далеко не всегда национальная страсть мгновенно ведет к созданию отдельного преуспевающего государства. Но время, как правило, — союзник свободы от колониального подчинения: империи не вечны. Причем, как заметил историк Найл Фергюсон, продолжительность жизни империй все время сокращается.

Итак, бывшие части империй обретают идентичность и государственность, противопоставляя себя метрополиям. Стремление отделиться от большой внешней державы, даже если она не так уж и угнетает, помогает собрать силы, сплотиться вокруг общего дела и обрести свою национальную идентичность. В этом смысле Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Молдавии, Украине и другим странам, когда-то входившим в Российскую империю, было, возможно, легче найти себя, чем самой России. У каждой из этих стран была и страсть к национальному самоопределению, и центробежная сила, которая заставляла уходить от России и которая тем самым укрепляла их национальное чувство. России бежать не от кого.

Как же тогда воспитывать в народе теплое национальное чувство? Особенно если хочется, чтобы граждане, как советские люди или американцы, с детства связывали бы свои чувства с родиной, гордились бы ее успехами и сами, без принуждения, выставляли бы в окнах национальные флаги. Как этого добиться?

Если поверить, что Владимир Путин занялся строительством нации, то избранный им способ таков: попытаться определить «русского» в противостоянии большому чуждому миру, Западу. Вроде бы механизм здесь тот же, что и при отталкивании от империи: центробежная сила, которая должна укрепить теплое национальное чувство и сплотить людей в борьбе за свою веру, культуру и территорию.

Но может ли Запад стать для России тем же, чем она сама уже давно стала для Латвии или Польши? Все-таки в колониальной зависимости от Запада Россия никогда не была. Связь не настолько эмоциональная, чтобы сила отталкивания помогла укреплению идентичности. А если Запада слишком мало, то, может быть, противопоставить себя всему миру? Похоже, Россия уже это сделала. Думаю, что прочного национального чувства нынешняя эйфория не породит, а похмелье будет серьезным. Это ошибочный путь.

Может быть, вспомнить о том, что России и не нужно определять себя от противного? Россия всегда была «страной, которая колонизуется», писал Сергей Соловьев, то есть колонизирует сама себя. Вслед за ним то же видение развивал и Василий Ключевский, отмечая, что расширение территорий сопровождалось закрепощением народа: «У нас по мере расширения территории вместе с ростом внешней силы народа все более стеснялась его внутренняя свобода».

Россия — сама себе и метрополия, и колония. Ее историческое назначение — освоение самой себя. России не нужно бороться за территорию. Россия много раз доказала, что воевать за землю с ней нет смысла. Сделать землю пригодной для жизни — вот по-настоящему историческая задача для России, вполне способная укрепить национальное чувство.

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...nie-ohrannikov
Люди, привыкшие быть агентами — то есть силой, работающей на хозяина, — видят и в других только агентов

Vedomosti.ru

03.05.2014

То, что Горбачев и Цой — иностранные агенты, и то, что интернет — машина проникновения ЦРУ в каждый дом, — приметы особого мировоззрения. Это взгляд знатока, близко знакомого с устройством мира. Устройство, впрочем, простое: миром правит голый интерес. Все в мире делается, поскольку кто-то заплатил, чтобы добиться чего-то конкретного. За деньги можно, как выясняется, даже совершить величайшую геополитическую катастрофу века, то есть разрушить СССР (дорого ли стоил тогда СССР?).

Люди, привыкшие быть агентами — то есть силой, работающей на хозяина, — видят и в других только агентов. Их беда в том, что, потеряв хозяина, они потеряли ориентиры, их сознание поплыло. Так что их поиски веры, возможно, вполне искренни, хотя и бесплодны, поскольку за верой они недалеко ходили. В их вере сплетаются левая критика буржуазной демократии из советских учебников, конспирология уровня среднего офицерского состава КГБ 80-х, экономический детерминизм, усвоенный на горьком опыте 90-х, и просто бесконечные часы болтовни между людьми, которые мало учились, но у которых много времени.

Охранники сидят в прихожей каждого офиса. Если взять их и пригласить в администрацию президента, мы не почувствуем разницы: философия прихожей останется та же. «Охранники», поднявшиеся на нефти, теперь восстали. Они хотят докричаться до мира, доказать высокомерным «западным партнерам», которые все постсоветские годы смотрели на российскую элиту сверху вниз (главная обида со стороны наших и главная глупость со стороны западных лидеров), что вся западная культура — только верхний слой, который, ну да, местами дорого выглядит, там, где позолота еще не стерлась. А вот внизу, под покровами, — те кривые и прочные камни, на которых мир на самом деле стоит. И мы вот эти камни вам покажем, говорят охранники. Там голая правда — жесткий интерес, око за око, человек человеку волк и т. п. Как это сочетается с публичными разговорами о консервативных христианских ценностях? Да никак. Перед нами ведь не мысль, а обрывки разговоров, вытащенных из кагебешного подполья. Последовательности тут быть не может. Сплошь — противоречия.

Стремление сорвать покровы культуры, под которыми скрыта «правда жизни», прорывается в том числе и в выступлениях президента Путина постоянно. Только это «восстание охранников» — чистейшее варварство. Культура, несмотря на тонкость слоя, — единственный плодородный слой, из которого хоть что-то растет на этой земле. Никаких «камней», в смысле «основ», к которым нужно возвращаться, просто нет — будешь бурить и бурить вниз, пока не добуришься до адова подполья. Живое доказательство тому фундаменталисты всех мастей. Это люди, которые провозглашают возвращение к «основам» и доходят до глубочайшего варварства.

Нужно уметь защищать культуру, хотя это трудно или невозможно. Кто-то должен быть созидателем, то есть продолжать дело тех, кто слой культуры наращивал в предыдущие десятилетия и даже, скажем прямо, века. С трудом верится в то, что кто-то из современных западных политиков понимает, с чем столкнулся. Есть ли на Западе люди, осознающие, что нашу общую основу — культурную — нужно защищать? Охранники из прихожей бьют по культуре, как бы выспренно это ни звучало, и пока не встречают сопротивления.

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...traha?full#cut
Непредсказуемость политики российского государства создала гигантскую воронку страха

Vedomosti.ru

27.06.2014

Нашим поведением управляют витающие в воздухе сценарии, объясняет своим студентам и читателям экономист Роберт Шиллер. Уверенность в собственных силах, вера в прогресс, в будущее страны или города, в предпринимательскую удачу подталкивает инвестиции и заставляет увеличивать расходы. Неуверенность в собственных силах, неверие в будущее страны, в возможность влиять на положение заставляет людей, наоборот, ограничивать расходы, прятаться, уходить на другие рынки.

Шиллер, приводя в пример Синдзо Абэ, премьер-министра Японии, говорит, что руководители стран вполне способны влиять на создание национальных историй — общественно значимых сценариев настоящего и будущего, которые всех касаются и могут приводить в движение экономику. Абэ выстраивает свою историю, комбинируя меры экономического стимулирования и националистическую риторику.

Президент Владимир Путин, безусловно, согласился бы с американским ученым: лидер может и должен создавать национальные истории. Защита русскоязычных граждан за рубежами страны, борьба с «бандеровцами» на Украине и вредителями внутри страны — все это элементы блокбастера, с успехом идущего на всех экранах страны уже довольно долго.

Это очень успешная политика в части повышения поддержки власти, прежде всего президента лично. С начала года, по замерам «Левада-центра», рейтинг доверия к главе государства вырос на 20 процентных пунктов и достиг в июне 86%.

Но в экономической сфере ничего похожего на взрыв энтузиазма не видно. Привычный для России рост потребления в этом году притормозился, граждане потихоньку забирают депозиты из банков, реальные денежные доходы не растут. Рынок рекламы, отражающий предпринимательскую уверенность многих игроков экономики, падает. Базовый прогноз роста российской экономики — 0,5% (впрочем, есть и альтернативный — на 1,1%). Банки и предприятия в I квартале 2014 г. вывезли из России, по оценке ЦБ, уже $50 млрд, что почти в два раза больше, чем в прошлом году. По мнению замминистра экономического развития Сергея Белякова, отток капитала из России по итогам 2014 г. может превысить $100 млрд. Эта цифра — признак того, что российская экономика остается рискованной для вложений, поясняет Беляков.

Почему рекордный политический энтузиазм не сопровождается экономическим? Даже наоборот: если есть в экономике рекорды, то негативные. На экранах — восторги, а в реальной, измеряемой деньгами бытовой реальности — желание бежать и прятаться. Ситуация вокруг Украины и вызванная ею резко выросшая непредсказуемость политики российского государства создали гигантскую воронку страха: ощущение, что нужно спасать добро, пока еще можно. В точности подсчитать, сколько за это время реально убежало денег, сколько дополнительно украдено и отпилено, мы вряд ли когда-нибудь сможем.

Почему в экономике царит страх, несмотря на бурный энтузиазм на политической сцене? Не свидетельство ли это театральности происходящего?

Общественное мнение явно противоречит частному. На поверхности царствует энтузиазм, а на глубине страх — пусть психологи подскажут, как это называется.

Могут ли одни и те же люди на публике вести себя одним образом, а в частной своей материальной жизни — другим? Конечно, могут. Кажется, мы уже сталкивались с этим в нашей истории. Впрочем, думаю, что нынешняя раздвоенность сознания одурманенного среднего россиянина, вызванная во многом страхом, объясняет только часть проблемы.

Еще одно объяснение в том, что основу поддержки Кремля составляют те, кто ни за что не платит. Вот и конфискация пенсионных накоплений и списание их «на Крым» коснулись лишь части общества — более молодой и активной.

Думаю, что, разрешая себе отчаянный популизм, любой правитель должен быть готов к тому, что среди его болельщиков будет все больше людей, для которых не важна стоимость решений, не важна экономика и какие-либо отдаленные перспективы. Поддерживать такого политика будут те, кто живет по принципу «здесь, сейчас и бесплатно».

Все меньше у такого политика будет поддержки среди тех, кто привык отвечать за свои решения собственным кошельком.

Влияние этого меньшинства (оценим его грубо в 7-10% населения) на восприятие экономики и даже на саму экономику непропорционально велико. Но количественно эта часть общества настолько мала, что с точки зрения рейтинга поддержки власти ею можно пренебрегать. Эти 7-10% не делают погоды политическим менеджерам, поэтому их решено было списать. Со временем мудрость этого решения станет очевидной всем.

[Максим Трудолюбов]

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...ormit?full#cut
Если все пойдет, как идет сейчас, то, кроме кремлевского стола, никаких других не останется

Vedomosti.ru

11.08.2014

Фото: РИА Новости

Запреты на ввоз мяса, рыбы, сыра, овощей и фруктов из нескольких стран уже заставили многих вспомнить советские анекдоты. Но стоит вспомнить и более раннюю историю, ведь возвращение еды в центр российского общественно-политического процесса ставит вопрос о том, кто в России кого кормит и что из этого в конце концов получится.

Рука дающего

Еда и власть в России связаны вполне определенным образом. В период формирования русской власти в XVI-XVII вв. ее наиболее яркой, видимой характеристикой была кормленческая функция, пишет историк Тамара Кондратьева (Кондратьева Т. Кормить и править. О власти в России XVI-XX вв. М.: Российская политическая энциклопедия, 2006). Фигура верховного правителя утвердилась не только на вершине административной пирамиды, но и во главе пищевой цепочки. А еще точнее — во главе главного обеденного стола страны, расположенного в Кремле.

Приближенные получали при дворе денежное жалованье, но получали они и «дворцовый корм»: мясо, рыбу, вино, солод, сено. По праздникам боярам могла перепасть и более существенная «подача»: шуба или отрез дорогой ткани. Если царского подарка к празднику не было, то это был знак хуже некуда. Власть намекала, что может перекрыть доступ к кормлению — приходилось тогда бежать договариваться с нужным человеком или ждать опалы и перехода на подножный корм.

Переезд большевистского правительства из Петрограда в Москву в 1918 г. означал перемещение не только в пространстве, но и во времени. Закончился петербургский период в истории страны, начался новый, московский. Советская власть привела Россию не столько в царство пролетариата, сколько в «московско-советскую Русь» — царство архаичных, допетербургских порядков, украшенное коммунистической риторикой.

«По ходу устройства в Кремле большевики унаследовали хронотоп, соответствующий апогею власти в этом месте в XVI-XVII вв.», — пишет Кондратьева. Кремль не мог не стать главным источником благ просто потому, что новая власть уничтожила «петербургские» институты, в частности общественное представительство, суд и рынок. Власть, таким образом, взяла на себя ответственность за распределение еды.

В 1918 г. новая власть объявила об установлении «продовольственной диктатуры», необходимой для борьбы с «деревенской буржуазией», т. е. с крестьянами, не желавшими отдавать государству свой хлеб. Политику продовольственной разверстки, изначально введенную еще царским правительством в годы Первой мировой войны, большевики довели до логического предела, создав продовольственные отряды и отнимая хлеб у крестьян силой. Тогда же были организованы столовые ВЦИКа и Совнаркома, где новые аристократы получали свои строго выверенные порции еды — чем выше в иерархии, тем сытнее.

Позже, в сталинские времена, физическим воплощением властной функции кормления стали кремлевские банкеты, где партийные лидеры чествовали летчиков, полярников, рабочих-стахановцев, военных и чекистов. Историк Сигурд Шмидт, сам бывавший на сталинских приемах, писал, что этикет и порядок рассадки на них поразительно напоминали описанные очевидцами царские пиры XVI-XVII вв. (Трудолюбов М., Аптекарь П. У стола власти. «Ведомости» от 14.03.2008).

Московская схема отношений власти и общества, восстановленная и дополненная большевиками, развивалась. Власть все крепче утверждалась в роли кормильца, а советская элита все ближе сплачивалась вокруг кремлевского стола, образуя концентрические круги: чем ближе к столу, тем обильнее подачи. Те, кому эта схема отношений не нравилась, поначалу выдворялись за границу. Позже их стали кормить силой, а в случае сопротивления отправляли в лагеря и убивали.

Главной функцией элиты стала роль привилегированного едока, а также получателя царских квартир, дач и продовольственных заказов. Остальным приходилось довольствоваться меньшими пайками, а жилья и дач ждать десятилетиями. Впрочем, к концу СССР благодаря массовому строительству при Никите Хрущеве и Леониде Брежневе более половины населения страны были обладателями отдельного жилья. А вот дефицит продуктов советской власти победить так и не удалось.

Лишние люди

Для тех, кто кормился от стола власти, перепадавшие крохи были, конечно, не просто благом, но знаком согласия на участие в общественном договоре, вполне ясном обеим сторонам.

Негласный договор состоял в том, что вкусная еда и другие привилегии не являются безусловными. В обмен на еду вы отдаете государству продукты вашего труда и лояльность. Каждый — от высшего чиновника на полном обеспечении до скромного обладателя продовольственной карточки — мог потерять пропитание и кров за нарушение договора. Конечно, список наказуемых нарушений менялся от правления к правлению (за что могли убить при Сталине, могли всего лишь уволить при Брежневе), но принцип условности благ сохранялся.

Кормленческая схема сохраняется и в сегодняшней России, но она все-таки не распространяется на все сферы жизни. У вас могут отнять нефтяную компанию, но то, что вы создали своими руками, отнять сложнее. В России есть достойные острова независимости, обитатели которых зарабатывают на еду сами.

Главное достижение постсоветского периода — появление в России большого количества людей, которым не нужно кормиться от стола власти. Все минувшие 23 года многие из нас учились строить, продавать, создавать, писать картины и книги, словом, работать и зарабатывать самостоятельно, не рассчитывая на «подачи». Самостоятельных людей мало, но это лучшее, что есть у России сегодня.

Их можно описать разными способами, хотя ни один не будет удовлетворительным. Отчасти нам может помочь введенное Натальей Зубаревич разделение общества на четыре «России» (Зубаревич Н. Четыре России, «Ведомости» от 30.12.2011). Искомая субстанция будет вкраплениями находиться где-то внутри модернизированного населения больших городов (Россия-1) и совсем малыми группками на полупериферии, в средних городах (Россия-2).

Отчасти может помочь введенное историком Юрием Пивоваровым определение «лишних людей». «Лишние люди» — это индивиды и группы, которые не перемолоты системой русской власти (Пивоваров Ю. Полная гибель всерьез. М.: Российская политическая энциклопедия, 2004). Это люди, которые не являются частью ни властного механизма, ни пассивного населения. В связи с нашим рассказом о еде можно сказать, что эти люди — лишние в том смысле, что их не приглашали к столу.

Санкции против лучших

Именно это обстоятельство может оказаться важным сегодня. Если ситуация будет развиваться в сторону восстановления традиционных московских кормленческих принципов, то тем, кто не привык, склонившись, стоять у стола власти, придется туго.

Западные санкции направлены против приближенных к власти людей. Но именно эти люди в силу своей близости к источникам благ менее всего уязвимы для ударов извне. Наиболее уязвимы как раз те, кто находится далеко от стола и старается обеспечивать себя едой самостоятельно.

Русская власть так устроена, что если она испытывает политико-экономический шок, то ответить симметрично не может. Она инстинктивно бьет по тому единственному месту, до которого может дотянуться: по тем самым лишним людям, по самой модернизированной части городского населения. Иными словами, по тем, кто умеет кормиться сам.

Продовольственные санкции не означают просто сокращение импорта дорогого сыра и удар по торговым сетям «для богатых». В конце концов, клиенты сетей для богатых — в значительной степени чиновники и высокооплачиваемые сотрудники госкорпораций. Это удар по всем ценам на продовольствие и по всем без исключения гражданам, которые зарабатывают сами: цены вокруг них растут, а их доходы нет.

Все действия, которые ведут к торможению экономического роста, бьют по самостоятельным людям, поскольку они, в отличие от госпредпринимателей, существуют в рынке и зависят от конъюнктуры. Все действия, которые ведут к радикальному ослаблению рубля, тоже бьют по самостоятельным гражданам, значительную часть потребления которых — не по их вине — составляют импортные товары. Страдают, естественно, и те, кто зарабатывает на ввозе в страну самого разного импорта, а это рабочие места для независимых граждан. Поездки за границу также становятся все менее доступным делом, притом что самостоятельные «лишние люди» часто путешествуют не для удовольствия, а по делам, поскольку многие из них включены в глобальные процессы, — предприниматели, профессионалы, ученые, спортсмены. В тяжелейшем положении оказались и финансовые рынки, и все профессионалы, работающие в финансовом секторе.

Повышение налогов — то ли одобренное, то ли нет введения налога с продаж, обещанные повышения обязательных отчислений в бюджет и, возможно, НДС — это удар по малому и среднему предпринимательству. Ответом будет повышение цен (снова достанется среднему трудящемуся), уход в тень и увольнения или переход на частичную занятость.

Перечислять тех, кто страдает в нынешней ситуации, можно долго, но уже понятно, что первым делом это не сотрудники госкорпораций, не бюджетники, а самая самостоятельная, модернизированная часть населения. В общем, не те, кто толпится в очереди к окошку раздачи, а те, кто очереди презирает.

Готовы ли мы к новому глубокому погружению в реальность московско-советской Руси? То, что было до сих пор, было погружением неглубоким — скорее ознакомительным.

Международные санкции и ответные меры российского руководства толкают страну к модели жизни, свойственной допетербургской и советской России. И это звучит парадоксально только на первый взгляд. Чтобы идти в этом направлении, усилий, к сожалению, много не нужно. Движение в сторону архаизации отношений естественно для России, ведь экономика зависит от нескольких источников ренты, находящихся в руках государства (Эткинд А. Механизм демодернизации в ресурсном государстве. «Ведомости», 24.05.2013).

Это движение и легко, и смертельно опасно для московской системы власти, ведь государство-кормилец может не справиться со своей главной функцией. Погубят его не внешние недоброжелатели, не лишние люди, а самые родные и близкие — те, кто собирается у кремлевского стола: прикормленные, но недокормленные государственные банкиры, строители, решатели и философы от государственного бизнеса.

«Власть кормящая» в конце концов не выдержит их страстного желания отобедать. Если все пойдет как идет сейчас, то кроме кремлевского стола никаких других не останется. А аппетиты государственных олигархов, раньше рассеянные, отчасти утоляемые заграничным финансированием и возможностями, сосредоточатся теперь исключительно на одном источнике — бюджетной системе Российской Федерации. Умерять аппетиты они не умеют, о чем иногда даже говорят вслух (Лысова Т. Откровенное интервью Геннадия Тимченко. «Ведомости», 5.08.2014).

Когда бюджет будет съеден, московский период нашей истории закончится и наступит другой. Мне кажется, что правительству, которое когда-нибудь придет на смену нынешнему, лучше будет переехать в другой город. Литерные вагоны, в которых большевики прибыли в Москву в 1918 г., слишком застоялись. Скоро уже сто лет. Петербург как станция назначения подойдет — России нужны «петербургские» институты, уничтоженные большевиками. Но принимаются и другие предложения.