*305. Вторая мировая война-3

[Геродот]

https://www.youtube.com/watch?v=bC8L...9749E&index=12

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/index.shtml

/ Учпедгиз. Москва, 1961 г. Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 г. нападением гитлеровской Германии на Польшу. Этот день положил начало гигантскому военному конфликту, втянувшему в пучину войны почти все народы мира. Но 1 сентября 1939 г. только дата начала вооруженной схватки, вторая мировая война готовилась империалистами разных стран в течение многих лет. Орудия заговорили тогда, когда две группы империалистических держав исчерпали возможность «мирно» договориться о господстве над миром, а война отнюдь не означала коренного изменения политики противостоявших друг другу коалиций — союза агрессоров и англо-франко-американского блока. Изменились лишь средства достижения целей. Политика осталась прежней. Поэтому события 1939—1945 гг. нельзя рассматривать вне тесной связи с предшествующей политикой главных держав капиталистического мира.

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st000.shtml
Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 г. нападением гитлеровской Германии на Польшу. Этот день положил начало гигантскому военному конфликту, втянувшему в пучину войны почти все народы мира. Но 1 сентября 1939 г. только дата начала вооруженной схватки, вторая мировая война готовилась империалистами разных стран в течение многих лет. Орудия заговорили тогда, когда две группы империалистических держав исчерпали возможность «мирно» договориться о господстве над миром, а война отнюдь не означала коренного изменения политики противостоявших друг другу коалиций — союза агрессоров и англо-франко-американского блока. Изменились лишь средства достижения целей. Политика осталась прежней. Поэтому события 1939—1945 гг. нельзя рассматривать вне тесной связи с предшествующей политикой главных держав капиталистического мира.

В своей знаменитой лекции «Война и революция», прочитанной 14 (27) мая 1917 г., В. И. Ленин говорил: «Известно изречение одного из самых знаменитых писателей по философии войн и истории войн — Клаузевица, которое гласит: «Война есть продолжение политики иными средствами»... Этот писатель, основные мысли которого сделались в настоящее время безусловным приобретением всякого мыслящего человека, уже около 80 лет тому назад боролся против обывательского и невежественного предрассудка, будто бы войну можно выделить из политики соответственных правительств, соответственных классов, будто бы войну когда-нибудь можно рассматривать как простое нападение, нарушающее мир, и затем восстановление этого нарушенного мира. Подрались и помирились! Это грубый и невежественный взгляд, десятки лет тому назад опровергнутый и опровергаемый всяким, сколько-нибудь внимательным, анализом любой исторической эпохи войн».( В И. Ленин, Сочинения, т. 24, стр. 363—364. 4) Вторая мировая война служит ярчайшим подтверждением справедливости слов Владимира Ильича.

Великая Октябрьская социалистическая революция в России открыла новую страницу истории человечества. В короткий срок прежде отсталая Россия показала миру, на что способен народ, взявший свою судьбу в собственные руки. Преобразилось не только лицо нашей Родины, могучее воздействие марксистско-ленинских идей стало сказываться во всех странах, даже находящихся на отдаленных континентах. Трудящиеся капиталистических стран ясно увидели конечную и достижимую цель борьбы между трудом и капиталом. Великий Октябрь научил колониальные и зависимые народы бороться за свое национальное освобождение. Знаменем и содержанием эпохи новейшего времени стало широкое наступление во всем мире на систему наемного рабства, эксплуатации человека человеком, хотя в разных странах оно развертывалось по-разному. На примере Октября многому научилась и международная буржуазия. Опасаясь революционного взрыва, правящие круги капиталистических государств пошли на значительные уступки, следствием чего явилось некоторое повышение жизненного уровня, ограничение наиболее вопиющих безобразий капиталистической системы. Процесс преобразования жизни человечества, открытый Россией, охватил в той или иной степени весь мир.

Существование Советского Союза неизмеримо ускорило бег истории. Но каждая новая победа советских людей в мирном строительстве усиливала ненависть толстосумов и власть имущих в капиталистических странах к нашему государству. Отсюда понятны причины все возраставшей враждебности правителей капиталистического мира к социалистическому острову. С первых дней своего возникновения Советское государство никогда и никому не угрожало. Коммунистическая партия получила в наследство истерзанную войной, обескровленную Россию, опутанную кабальными займами империалистов. Коммунистическая партия возглавила народ и обеспечила нашему государству ведущее место в мире. Это было достигнуто трудом вcех советских людей. Созидательный труд несовместим с войной, и в основу внешней политики Советского Союза был положен ленинский принцип мирного сосуществования государств с различными социальными и экономическими системами. Партия решительно выступила против авантюристических теорий «экспорта революции», ибо свободу нельзя привезти как Бурбонов — в фургонах, следующих за армией.

Если бы правящие круги капиталистических стран действительно верили в прочность и незыблемость своей системы, они бы вступили в мирное соревнование со страной социализма, предоставив истории рассудить, чей строй лучше отвечает чаяниям и надеждам людей. Но дело заключалось в том, что сами идеологи и практики капитализма, запутавшиеся в неразрешимых противоречиях, как огня боялись и боятся такого соревнования. Вся новейшая история полна планов ъ проектов войны против Советского Союза, вынашивавшихся правящими кругами западных стран. Это внесло неуверенность и беспокойство в международные отношения. Состояние мира в 1918—1939 гг. неплохо характеризует термин — «между двумя мировыми войнами». Действительно, это был период последствий войны 1914—1918 гг. и кануна войны 1939—1945 гг.

Сосредоточение всей мощи капиталистического лагеря против Советского Союза было бы возможно только в том случае, если бы лагерь этот был един. Но этого не было, острейшие империалистические противоречия раздирали все главнейшие капиталистические державы. Их правителей, несомненно, объединяла ненависть к СССР, но борьба монополистических групп за рынки сбыта, сферы приложения капитала, территории и колонии неизбежно разобщала империалистических хищников. Совместная борьба против СССР и борьба между собой — таковы две тенденции, красной нитью пронизывающие новейшую историю стран Запада, Америки и Японии. На разных исторических этапах различные державы прочили себя в руководители «крестового похода» против СССР — США, Англия и Франция, а затем Германия и Япония. Но когда от деклараций пора было приступить к делу, правительство данной страны поглядывало на своих союзников. Они охотно поддерживали намерение уничтожить «большевизм», но всегда возникал вопрос, не воспользуются ли эти союзники ослаблением «крестоносцев» в войне против СССР, чтобы продиктовать свою волю. Весьма возможная перспектива этого, не говоря об общепризнанной уже тогда опасности войны с Советским Союзом, обычно охлаждала воинственный пыл реакционеров данной страны, и они охотно уступали пальму первенства другому государству.

После первой мировой войны в международных отношениях в мировом масштабе находит широкое применение политика «баланса сил», прежде бывшая достоянием только Европы Правящим кругам западных стран, в первую очередь США и Англии, представлялось, что эта политика приведет к желанному результату — уничтожению Советского Союза, а одновременно даст возможность восторжествовать над своими империалистическими противниками и обеспечит мировое господство. Суть политики «баланса сил» не слишком сложна — «двое дерутся, третий радуется»; сама она отнюдь не блещет новизной — так действовали еще в античном мире. Бесспорным, однако, представляется, что последовательное проведение ее на протяжении XIX века обеспечивало господствующее положение Великобритании в Европе. Действия тогдашних британских кабинетов сводилиись к тому, чтобы не допускать возвышения какой-либо европейской державы на континенте Британская внешняя политика умело использовала противоречия между враждовавшими континентальными державами или группировками держав, присоединение Англии в решающий момент к одной из коалиций обычно решало исход борьбы, позволяло британскому правительству играть роль арбитра.

Принципы претворения в жизнь политики «баланса сил» тогда были возведены английскими теоретиками в науку межгосударственных отношений.

Восторги по поводу этой политики понятны — она действительно обеспечила значительные успехи Великобритании в период ее «блестящей изоляции», в течение XIX века, но в корне неправильно мнение, что политика «баланса сил» способствует поддержанию мира. Напротив, чтобы выгадать от конфликта между другими государствами, необходимо разжигать и сохранять противоречия между ними. Международное или региональное единство перед лицом правительства, пытающегося проводить политику «баланса сил», делает ее беспредметной и обрекает на провал. Британский политический деятель середины девятнадцатого столетия лорд Пальмерстон, заметил: «У нас нет вечных союзников и вечных врагов. У нас есть постоянные, вечные интересы и им мы должны следовать». Свобода рук стала традиционной доктриной британской внешней политики, Великобритания крайне неохотно вступала в союзы, которые налагали на нее сколько-нибудь определенные обязательства. Гарантии безопасности британские правящие круги видели в островном положении страны, защищенной сильнейшим в мире флотом.

Соединенные Штаты рано оценили преимущества политики «баланса сил». Еще первый президент США Д. Вашингтон подчеркивал: «Когда бы между европейцами ни возникал конфликт, если мы мудро и должным образом воспользуемся преимуществами, дарованными нам географией, мы сможем, действуя осмотрительно, извлечь выгоду из их безумств». Пристойной маскировкой этой ясной установки явился «изоляционизм», невмешательство в дела Европы, которое объяснялось не осязаемыми выгодами для США — в любой войне, происходившей в Старом Свете, они обычно торговали с обеими враждовавшими коалициями, — а мнимым «миролюбием». Начиная с наполеоновских войн на крови европейских народов, как на дрожжах, росло благосостояние Соединенных Штатов. С XX века окрепшие США выходят на мировую арену и уже не ограничиваются извлечением барышей из конфликтов за океанами, а активно проводят политику обострения отношений между другими государствами. Поучительный пример этому дает русско-японская война, роль США в первой мировой войне. В отличие от Великобритании, обычно ограничивавшейся при проведении политики «баланса сил» Европой, Соединенные Штаты, первая по экономической мощи держава капитализма, распространяет ее на весь мир. Методы политики не меняются, расширяются только ее масштабы.

Превыше всего государственные деятели Соединенных Штатов ставят свободу рук для Америки. Действительно, с 1778 по 1947 г. США не заключили ни одного союза с другим государством. «Прощальное обращение» к стране, с которым Д. Вашингтон выступил в 1796 г., стало библией американской дипломатии. «Нация, — писал Д. Вашингтон, - которая относится к другой с привычной ненавистью или привычными добрыми чувствами, в определенной степени является рабом. Такая нация — раб своей враждебности или своих добрых чувств, любого из двух достаточно, чтобы увести ее от своего долга и интересов». Если узкой полоски Ла-Манша оказалось достаточным для того, чтобы обезопасить Великобританию от иностранного нашествия, то руководящие деятели США считали свою страну в неизмеримо большей безопасности, — какие бы войны ни бушевали на других континентах, западное полушарие оберегали безбрежные просторы океанов. С последствиями обострения международной обстановки, что является неотъемлемой частью политики «баланса сил», предстояло иметь дело другим державам. Понятно поэтому, что эта политика была вдвойне привлекательна в глазах правящих кругов Соединенных Штатов и стала альфой и омегой их внешнеполитической тактики.

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st001.shtml
Версальско-Вашингтонская система предопределила роль тех держав, которым по замыслу политиков Вашингтона и Лондона предстояло выполнить роль ударного кулака мировой реакции против Советского Союза. В первую очередь речь шла о Германии и о государствах, правительства которых считали себя обделенными за столом мирной конференции, таких, как Италия и Япония. Мутная волна фашизма, поднявшаяся в Италии и Германии в 20-е годы, служила в глазах империалистов надежной гарантией того, что эти государства явятся не только авангардом антисоветского похода, но и верными исполнителями воли мирового капитализма. Политика «демократических» стран уже в 20-е годы приобретает достаточно четкие контуры: стремление создать условия для нападения этих государств на Советский Союз, а самим остаться в стороне, по крайней мере на первой стадии войны.

В октябре 1922 г. власть в Италии захватили фашисты. Террористический режим Муссолини отвергало огромное большинство итальянского народа, и на первых порах положение фашистов было весьма шатким На помощь к ним поспешили американские монополии. Военные долги Италии Соединенными Штатами были милостиво списаны на 80,2%, а на уплату оставшейся суммы был установлен самый низкий процент, предоставленный США европейским должникам, — 0,4%! Немедленно вслед за этим в 1925 г. банк Моргана предоставил Муссолини заем в 100 млн. долларов, а затем последовали новые займы. Политическая подоплека этих подачек фашистскому режиму, собственно, и не скрывалась: отдел рекламы Моргана распространил сообщение, что Муссолини в 1922 г. «спас» Италию от коммунизма и вследствие этого заслуживает финансовой помощи. Бывший итальянский премьер Нитти, бежавший в эмиграцию, с горечью констатировал в 1929 г.: «Фашисты смогли удержаться так долго у власти благодаря американским займам на 450 млн. долларов с лишним». Финансовую помощь США получали и антинародные режимы в малых странах: Хорти — в Венгрии, Пилсудского — в Польше, Мачадо — на Кубе и т. д. Так сеялись зубы дракона.

Муссолини получил всеобщее признание международной буржуазии как «герой», борец против коммунизма Посол США в Италии, один из виднейших американских дипломатов, Р. Чайлд представил Муссолини мипу «как величайшего деятеля нашей земли и нашего времени!» Другой американский политик того времени — Н. Батлер говорил о фашистском диктаторе как о «крупнейшем государственном муже двадцатого столетия», а Ч. Юз, занимавший в двадцатые годы пост государственного секретаря затем член Верховного суда США. во время кризиса 1929—1933 гг. утверждал, что Соединенным Штатам нужен свой Муссолини для разрешения экономических и политических проблем. В январе 1927 г. У. Черчилль провел неделю в Риме я гостях у Муссолини. О своих впечатлениях он сообщил на пресс-конференции: «Я не мог не быть очарованным, как многие другие, синьором Муссолини... Если бы я был итальянцем, то я убежден, что сначала до конца был бы всем сердцем в вашей победоносной борьбе против... ленинизма... С точки зрения внешней политики фашизм оказал услугу всему миру... Он является необходимым противоядием русскому яду. Теперь все великие державы будут иметь в своем распоряжении в случае необходимости крайние средства защиты». Отныне У. Черчилль называл Муссолини своим «большим и добрым другом» и даже в 1935 г. упомянул о нем как о «великом человеке и мудром правителе».

Кем же был этот кумир сильных мира капитала? Бенито Муссолини родился в 1883 г. в семье кузнеца. Духовным отцом Бенито стал Макиавелли, а в реальной жизни молодой Муссолини скоро вступил в конфликт с обществом: ему предлагалось скромное место учителя начальной школы, но он хотел стать Цезарем. Двадцати лет Муссолини, избегая военной службы, бежит в Швейцарию. Там он последовательно считает себя «социалистом», анархистом, атеистом и т. д. Живёт бродягой, крадет, попадает в тюрьму и, наконец, в конце 1904 г. изгнанный из Швейцарии появляется в Австрии. В 1905 г. в Италии объявлена амнистия дезертирам и Муссолини возвращается в страну. Разнузданный демагог, он быстро делает карьеру в социалистической партии. Дважды отбывает краткосрочное тюремное заключение и дважды бросает жен с детьми. В 1914 г. Муссолини — редактор органа социалистов «Авантя», а потом основывает собственную газету «Пополо д'Ита-лия», горячо отстаивающую интересы Антанты. Французское правительство, как выяснилось позднее, не скупилось на субсидии. Война окончена. В Италии поднимается мощное революционное движение, массы стремительно левеют. Муссолини предлагает свои услуги: финансируемый помещиками и капиталистами, он организует банды хулиганов и бандитов — фашистскую милицию. В октябре 1922 г. фашиствующая военшина организует «поход на Рим». Восемь тысяч чернорубашечников нестройной толпой движутся на столицу. Правительство в панике, Муссолини благоразумно ожидает исхода, забаррикадировавшись в редакции в Милане. Внезапно приходит телеграмма из Рима: король просит Муссолини стать премьер-министром. Напуганные революционным движением, правители Италии призвали к власти фашистов. Прибыв в Рим, Муссолини целует руку короля, принимает парады, капиталистические газеты помещают множество снимков с подписями: «Дуче ведет свои победоносные легионы на Рим». Так человек с психологией и поступками мелкого уголовника стал правителем Италии, страны древней культуры и талантливого жизнерадостного народа.

Италия, однако, никогда не была первой скрипкой в европейском оркестре. Ее промышленный потенциал и географическое расположение ограничивали с самого начала военные возможности итальянского фашизма.

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st002.shtml
Главное внимание правящие круги США и Великобритании уделяют быстрейшему восстановлению Германии как оплоту реакционных сил, т. е. той самой стране, которая совсем недавно, в 1919 г., в Версале была признана ответственной за первую мировую войну. Так, 9 февраля 1919 г. ближайший советник президента Вильсона полковник Хауз записывал в дневнике после очередного совещания: «Если бы, образовав Лигу, мы оказались настолько глупы, что позволили бы Германии обучить и вооружить крупную армию и снова превратиться в угрозу для всего мира, то мы заслужили бы удел, обусловленный этой глупостью». Справедливые слова! Встав на путь возрождения военно-экономического потенциала Германии, США и западные державы не могли не предвидеть уже тогда конечных результатов этой политики — роста реваншистских элементов и возникновения новой военной угрозы. Тем не менее они сознательно, и обдуманно шли на это, полагая, что Германию можно будет толкнуть на Восток. Но для этого было необходимо прежде всего изолировать германский и советский народы и вовлечь Германию в блок западных держав. Больше всего политиков Запада пугала перспектива установления дружественных отношений между Германией и СССР.

На конференции в Локарно 5—16 октября 1925 г. Англия, Франция, Германия и Италия договорились о гарантии западных границ Германии. Восточные границы не гарантировались. Западные державы недвусмысленно указывали Германии путь будущей агрессии — на Восток. Вождь германского пролетариата Э. Тельман с трибуны рейхстага тогда же разоблачил подлинные цели Локарно. В речи 24 ноября 1925 г. он сказал: «Будущие историки будут рассматривать его как один из великих поворотных пунктов мировой политики послевоенного времени... Германия, которая до сих пор находилась в дружественных отношениях с Советским Союзом, переходит в лагерь врагов Советского Союза».

Наряду с укреплением политических связей бывших победителей с недавним врагом идет восстановление экономики Германии. Обильный золотой дождь американо-английских займов приносит буйные всходы: растет мощь концернов Рура, быстро обновляется основное оборудование предприятий. Правда, Германия платит репарации, но суммы, идущие из Германии, — небольшой ручеек по сравнению с многоводной рекой долларов, хлынувших в страну. В 1924—1932 гг. приток иностранных капиталов в Германию составил астрономическую цифру — 31 819 млн. марок, за вычетом платежей по репарациям и займам (соответственно 11464 и 7830 млн. марок), в Германии к 1933 г. осталось 12525 млн. марок невозвращенных поступлений. Эти средства пошли на восстановление и развитие военного потенциала. Недаром Шахт как-то похвастал перед Гитлером, что он «финансировал перевооружение Германии деньгами, принадлежавшими иностранцам». То было время больших дней международного братства бизнеса. Между американскими монополиями и германскими концернами завязались тесные картельные связи. Прямые американские капиталовложения в Германии перевалили, по опубликованным данным, за 1 млрд. долларов. А какое количество сделок было по «деликатным соображениям» сохранено в тайне, сведения о них никогда и не просачивались в печать!

Германские монополии, вновь ощутившие твердую почву под ногами, наглели с каждым годом. Милитаристы, сначала напуганные Версальским договором, теперь подняли голову. Рейхсвер, формально ограниченный 100 тысячами человек личного состава, превратился в кузницу офицерских и унтер-офицерских кадров.

А вокруг этого ядра действовала развернутая сеть различных полувоенных организаций, готовивших миллионы будущих солдат. В тайне продолжал работу германский генеральный штаб, обосновавшийся в Берлине под вывеской департаментов реконструкции, науки и культуры. Там тысячи штабных офицеров, одетые в штатское, изучали причины поражения в прошлой войне и готовили будущую.

Националистический бред, крайний шовинизм, проклятия по адресу Версаля — все было поставлено на службу подготовки агрессии. Монополисты были достаточно откровенны в кругу своих единомышленников. Один из руководителей «ИГ Фарбениндустри» К. Дуисберг обратился в 1925 г. к членам федерации немецких промышленников так: «Будьте едины, едины, едины! Таков должен быть непрестанный призыв, обращенный к партиям... в рейхстаге... Мы надеемся, что наши слова, произнесенные сегодня, будут претворены в жизнь, что найдется сильный человек, который найдет для всех общую платформу... ибо такой человек всегда необходим нам, немцам». К Адольфу Гитлеру давно присматривались милитаристы — среди них первый Людендорф, крупные капиталисты Тиссен и Кирдорф. Но на первых порах Гитлер внушал смешанные чувства опасения и отвращения, и, пожалуй, второе было даже сильнее. Прошлое самозванного кандидата в вожди германского народа внушало серьезнейшие сомнения, даже по этическим нормам буржуазного общества человек, обремененный подобным грузом, едва ли мог высоко вскарабкаться по политической лестнице. Адольф Шикльгрубер (Гитлер) родился в 1889 г. в семье мелкого австрийского таможенного чиновника.

Еще в детстве Адольф вообразил себя великим художником. Но на экзаменах в Академии художеств в Вене в 1909 г. он с треском провалился, академия в Мюнхене отвергла его картины. Шикльгрубер нашел виновника — в жюри оказался еврей. «Они поплатятся за это», — заявил неудачник.

Последующие пять лет Адольф Шикльгрубер провел в Вене. Огромный город жил своей кипучей жизнью, и никто не хотел замечать нищего маляра, хотя он и отрастил жидкую бороду и длинные волосы — обычная внешность непонятого «гения» богемы. Товарищи предложили ему вступить в профсоюз. Адольф отказался, презирая рабочих. Он не скрывал своих чувств, взобравшись на сцену во время рабочего собрания. Тогда, по его позднейшему признанию, «некоторые оппозиционные лидеры предложили мне выбор — либо немедленно покинуть помещение, либо быть вышвырнутым со сцены силой. Поскольку я был один и сопротивление представлялось бесполезным, я предпочел последовать первому совету». Для отщепенца-юнца профсоюзные работники уже тогда были «оппозиционерами», безработный испытывал «чувство отвращения» к рабочим. В веселой Вене, столице многоязычной Габсбургской империи, Гитлер начал размышлять о «чистоте» германской расы, черпая идеи из грязных листков антисемитов. Попытки ораторствовать в этом духе успеха не имели, город был тиглем национальностей. В 1913 г. Гитлер переезжает в Мюнхен.

Война 1914 г. Гитлер вступает в 16-й баварский пехотный резервный полк, в котором проводит 1914 — 1918 гг., служа ординарцем в штабе. Перемирие застает его в госпитале в Померании. Чин ефрейтора и легкое отравление хлором во время газовой атаки в октябре 1918 г. — это все, что получил Гитлер от войны. После разгрома Советской республики в Баварии Гитлер возвращается в Мюнхен. Он предлагает свои услуги, и офицеры рейхсвера охотно принимают их — стать «инструктором по политическому просвещению», т. е. агентом среди солдат. Гитлер шпионит и предает своих товарищей. Доносы он сдает капитану рейхсвера Рему. Гитлер прилежно ищет «красных», отрабатывая довольствие из солдатского котла. До апреля 1920 г. он остается в армии. Жизнь сводит Гитлера с инженером Федером, от последнего он заимствует бредовые идеи уничтожения «социализма» и манеру подстригать усы. Оба в глаза не видели «Капитала» К. Маркса, но готовились «уничтожить» марксизм.

В сентябре 1919 г. Гитлеру поручили присмотреть в одной из пивных за сборищем полдюжины людей, именовавших себя «германской рабочей партией». Шпик пришел в восторг — выступавшие поносили марксистов, евреев и «ноябрьских преступников», сдавшихся Антанте. Не выдержав, Гитлер вскочил и произнес истеричную речь. Через неделю, 12 сентября, он получил уведомлейие о принятии в партию — 7-м членом — и вскоре возглавил ее.

8 ноября 1923 г. Гитлер попытался захватить власть в Баварии. Оттуда, по примеру итальянских фашистов, планировалось начать поход на Берлин, чтобы смести Веймарскую республику. В этот день нацисты организовали «пивной путч». Поскольку была предварительная договоренность с военщиной о совместных действиях, фашистская банда безбоязненно вышла на улицу. Во главе шествия находились Людендорф и Гитлер. Но генералы в последний момент струсили, полиция открыла стрельбу. С десяток нацистов было убито, Гитлер бросился на землю, уполз с улицы и скрылся. Людендорф, в которого не стреляли, единственный, прошел путь до конца, пока не оказался в цепи полицейских. Последние почтительно приветствовали его. В феврале — марте 1924 г. состоялся суд; на скамье подсудимых сидели Людендорф, Гитлер и несколько вожаков движения. Обвинители и подсудимые упрекали друг друга в нарушении слова, а в суде и вокруг него бесновалась толпа нацистов. Людендорф был оправдан, Гитлер и его единомышленники получили по пять лет тюрьмы и были заключены в Ландсбергскую крепость. Здесь в комфортабельной обстановке, созданной усилиями властей, Гитлер провел около года. В тюрьме он продиктовал своему секретарю Гессу библию фашизма — «Моя борьба».

В ней Гитлер далеко превзошел самые дерзкие планы реваншистов. Он заявлял: «Требование о восстановлении границ 1914 года есть политическое сумасбродство, настолько чудовищное и чреватое мрачными последствиями, что оно является преступным. ...Мы, национал-социалисты, сознательно отказываемся от внешнеполитической ориентации нашего довоенного периода. Мы начинаем там, где остановились шесть веков тому назад. Мы покончили с вечными германскими крестовыми походами на юг и запад Европы и обращаем взор на земли на Востоке... И когда мы говорим сегодня о новой территории в Европе, нам сразу приходит на ум только Россия... Гигантская империя на востоке созрела для падения... Мы избраны судьбой стать свидетелями катастрофы, которая может явиться сильнейшим доказательством правильности расовой теории нашей нации». Ближайшими внешнеполитическими целями Гитлер провозгласил «англо-германо-итальянский союз», устранение «смертельного врага» — Франции, что даст Германии необходимую мощь для проведения намеченной «восточной политики». Нет ничего удивительного в том, что фашисты, вооружившие себя такой программой, получили широчайшую поддержку всей международной реакции.

Мировой экономический кризис 1929—1933 гг., крайне обостривший все противоречия империализма, привел к резкому усилению классовой борьбы в Германии. Бесчинства нацистов вызвали во второй половине 1932 г. известное отрезвление даже среди тех, кто поддерживал их. На выборах в ноябре 1932 г. нацисты получили только 196 мест в рейхстаге, социал-демократы и коммунисты — 221 мандат, только за компартию отдали свои голоса 6 млн. человек. Это была реальная сила, которая при единс!ве действий могла бы остановить фашизм. Однако социал-демократы, имевшие большое влияние в рабочем классе, отказались создать единый фронт с коммунистами против фашизма.

В момент, когда фашисты оказались на грани банкротства, вмешались хозяева Германии — монополисты. В ноябре 1932 г. они представили петицию президенту Гинденбургу, настаивая на передаче поста канцлера Гитлеру. За Гитлера агитировали крупнейшие монополисты — Шредер, Шахт, Гугенберг и др. Сопротивление старика-президента, глубоко презиравшего ефрейтора, было недолгим — 30 января 1933 г. Гитлер стал рейхсканцлером. 20 февраля он созвал в Берлине совещание На нем были отец и сын Крупны, четыре руководителя «ИГ Фарбениндустри», Фоглер, глава объединения сталелитейных заводов Германии, Шахт и другие ведущие монополисты. Гитлер заверил их, что его цель — борьба с коммунизмом Собравшиеся горячо поддержали фюрера и постановили усилить финансовую поддержку национал-социалистов.

Фашисты обрушили волну неслыханных репрессий на германский народ. За провокационным поджогом рейхстага 28 февраля 1933 г. открылась травля коммунистической партии и всех прогрессивных элементов. Коммунистов бросали в тюрьмы и концлагери, зверски убивали. В июле 1933 г. был принят закон, объявлявший национал-социалистическую партию единственной политической партией, все остальные партии распускались. В свое время германские социал-демократы отклонили предложения компартии о создании единого фронта в борьбе против фашизма. Теперь они пожинали плоды своей политики. «Когда социал-демократы были уже не нужны Гитлеру, он опубликовал декрет, в котором было сказано, что «социал-демократическую партию следует считать партией, против которой должны быть применены те же меры, что и против коммунистической партии». И пошли вслед за коммунистами на каторгу и плаху тысячи и тысячи честных немецких социал-демократов».(Н С. Хрущев, К победе в мирном соревнований с капитализмом, М, 1959, стр. 505, )

Германия стала рассадником воинствующего фашизма, очагом мракобесия и реакции.

Успех фашистов Германии окрылил Муссолини. В марте 1933 г. он предложил заключить пакт между Англией, Францией, Германией и Италией. Правительства западных держав с восторгом одобрили инициативу дуче. 8 июня 1933 г. между этими странами с благословения Соединенных Штатов был подписан «пакт согласия и сотрудничества», имевший в виду объединение капиталистической Европы против СССР. Однако пакт не был ратифицирован, так как сама идея объединения с фашистскими диктаторами вызвала бурю негодования в Англии и Франции, острую тревогу малых стран.

В капиталистическом мире создавалась неслыханная реклама маньяку, вернувшему Германию к самым мрачным временам средневековья. Визгливый хор похвал, расточавшихся Гитлеру, заглушал крики жертв фашистского террора. От чернильных гиен капиталистической печати иного нельзя было и ожидать, но примечательно, что Гитлера хвалили и его действия одобряли те буржуазные политики, которые слыли проницательными государственными мужами. К ним принадлежал и У. Черчилль.

В 1937 г. он писал: «Кое-кому система Гитлера может не нравиться, и тем не менее нельзя не восхищаться его патриотическими достижениями. Если бы Англия потерпела поражение, я был бы рад, если бы нам удалось найти такого же прекрасного вождя, который сумел бы восстановить наше мужество и вновь вернуть наше место в мире».

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st003.shtml

С начала 30-х годов все возрастающая агрессивность фашистских государств — Германии, Италии в Европе и милитаристской Японии на Дальнем Востоке — создала напряженность в международных отношениях и обстановку неуверенности. Первой на путь вооруженного передела мира, открывшего предысторию войны, вступила Япония.

18 сентября 1931 г. Япония начала оккупацию Северо-Восточного Китая и вскоре захватила его. 1 марта 1932 г. японцы создали в Северо-Восточном Китае марионеточное государство Маньчжоу-Го, посадив на трон императора Пу И, последнего представителя Цинской династии. 15 сентября 1932 г. Япония формально признала Маньчжоу-Го. Захват Северо-Восточного Китая ударил по империалистическим интересам других крупных капиталистических государств на Дальнем Востоке. Однако ни США, ни Великобритания решительно не выступили против японской агрессии, а предательская гоминдановская клика, занятая борьбой против собственного народа, сдавала без сопротивления одну за другой позиции Японии. Это приободрило японских захватчиков. В январе 1932 г. они напали на Шанхай. Однако китайский народ поднялся на защиту города и в тяжелых боях отбил натиск японских захватчиков. В мае 1932 г. Япония была вынуждена прекратить боевые действия в районе Шанхая.

В целях маскировки своей капитулянтской политики клика Чан Кай-ши 21 сентября 1931 г. обратилась в Лигу Наций с просьбой вынести решение о японских захватах в Северо-Восточном Китае. Нанкинское правительство подчеркнуло в меморандуме Лиге от 12 октября, что оно «воздержалось с самого начала от всяких актов враждебности и дошло в этом воздержании до того, что отдало строгий приказ своим военным силам не сопротивляться каким бы то ни было способом продолжающемуся наступлению японских сил». 10 декабря 1931 г. совет Лиги Наций решил послать в Северо-Восточный Китай комиссию для выяснения положения на месте (комиссия Литтона). В конце 1932 г. комиссия Литтона представила свой доклад. В нем клеветнически утверждалось, что «опасность со стороны северо-маньчжурских границ снова стала предметом забот Японии», и рекомендовалось отторгнуть Маньчжурию от Китая, передав вновь образованное государство под охрану иностранных держав, но с признанием в Северо-Восточном Китае специальных интересов Японии. 24 февраля 1933 г. Ассамблея Лиги Наций 42 голосами против одного (Японии) одобрила рекомендации комиссии Литтона. Тогда в знак «протеста» Япония 27 марта 1933 г. вышла из Лиги Наций.

За платоническими призывами Лиги Наций отчетливо виден антисоветский курс западных держав. США и Великобритания пытались повернуть острие японской агрессии в сторону Советского Союза, оградив соглашениями с Токио собственные империалистические позиции на Дальнем Востоке. Они не протестовали против захватов Японии в направлении советских границ, но весьма болезненно относились к попыткам продвижения японских войск на юг. На заседании американского правительства осенью 1931 г. президент США Г. Гувер говорил: «Предположим, японцы нам открыто заявили: мы не можем больше соблюдать вашингтонские соглашения, ибо в Китае порядок не восстановлен, половина территории Китая большевизирована и сотрудничает с Россией... Наше существование будет поставлено под угрозу, если на севере, по соседству с большевизирован-ной Россией, мы будем еще иметь на фланге большеви-зированный Китай, — поэтому дайте нам возможность восстановить порядок в Китае. Если бы они нам это прямо сказали, мы не могли бы выдвинуть возражений». Больше того, империалистические круги Соединенных Штатов прямо подталкивали Японию к нападению на Советский Союз, к расправе с прогрессивными силами китайского народа, возглавлявшимися коммунистической партией.

В результате, как полагали американские и британские политики, на Дальнем Востоке разразится война между Советским Союзом и Японией. Несложная игра, клонившаяся к претворению в жизнь политики «баланса сил», была разгадана Советским Союзом. 4 октября 1932 г. «Правда» писала по поводу вашингтонских и лондонских авторов доклада Литтона:

«Изображая интересы СССР как интересы империалистические, противопоставляя их интересам Японии,

подчеркивая принципиальную противоположность политики СССР политике всех других империалистических держав, комиссия Литтона пытается создать конфликт между Японией и СССР и, отстаивая общие интересы всех империалистов, подвести базис сотрудничества империалистов против Китая и СССР». Советское правительство отклонило предложение генерального секретаря Лиги Наций принять участие в работе Консультативного комитета, созданного по резолюции Лиги от 24 февраля 1933 г.

В своем ответе Советское правительство подчеркнуло, что оно не позволит втянуть себя в войну, которой жаждут империалисты, чтобы одновременно выйти из кризиса и уничтожить страну социализма. Советское правительство заявило, что оно будет поддерживать только те меры, которые направлены на установление справедливого мира.

Свою поддержку китайскому народу Советский Союз оказал делами. В декабре 1932 г. на советскую территорию под натиском японцев отошли войска генерала Су Бин-вэня.

Советское правительство отвергло просьбу Японии выдать китайских солдат японским властям. Китайские патриоты встретили в СССР горячий прием. 12 декабря 1932 г. между СССР и Китаем были восстановлены дипломатические отношения, прерванные в свое время из-за провокаций китайской военщины. Этот акт вызвал бурную реакцию в Токио. 24 апреля 1933 г. японский посол, явившийся в НКИД СССР, заявил, что сближение Советского Союза и Китая, возможное заключение между ними пакта о ненападении не может не оказать влияния на отношение «общественного мнения» в Японии к СССР. Японскому послу было объяснено, что такой миролюбивый акт, как подписание пакта о ненападении между СССР и Китаем, не может сказаться на советско-японских отношениях. Советский Союз, следуя своей политике мира, готов подписать пакты о ненападении со всеми своими соседями, включая Японию. Политика Советского правительства способствовала упрочению безопасности на Дальнем Востоке, умерила пыл японских милитаристов.

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st004.shtml
В Европе гитлеровская Германия пошла на штурм тех ограничений Версаля, которые формально сдерживали ее перевооружение. В то время, начиная с 1932 г., в Женеве заседала международная конференция по разоружению. Это был фарс, ибо ни одна из империалистических держав не желала действительного разоружения, конференция была заведена в дебри схоластических дебатов. Происходили нескончаемые споры — оборонительным или наступательным оружием считается 150 мм гаубица, когда грузовик может быть признан частью военного потенциала, когда нет и т. д. и т. п. Единственным государством, занявшим принципиальную позицию, был Советский Союз. Как заметил советский представитель М. М. Литвинов: «Мне безразлично, буду ли я зарезан ножом, убит палкой, застрелен из револьвера или разорван на куски гранатой. В любом из этих случаев я буду мертв. Но, по моему скромному разумению, мы обязаны позаботиться о том, чтобы вообще воспрепятствовать убийству. Надо сделать все, чтобы мы остались в живых».

6 февраля 1933 г. советская делегация внесла предложение об определении агрессии. Принятие его способствовало бы укреплению коллективной безопасности, защите мира во всем мире. Советский проект конвенции об определении агрессии указывал на те действия, которые все государства рассматривали бы как акт агрессии. Нападающей стороной предлагалось считать государство, которое совершает одно из следующих действий: 1) объявление войны другому государству, 2) вторжение своими вооруженными силами на территорию другого государства, хотя бы без объявления войны, 3) нападение на территорию, суда или самолеты другого государства, 4) блокаду берегов или портов, 5) поддержку банд на своей территории, совершающих нападения на другое государство, или отказ принять меры к пресечению этой деятельности.

14 октября 1933 г. гитлеровская Германия вызывающе заявила о своем уходе с конференции по разоружению и одновременно о выходе из Лиги Наций. Как говорили в то время, послевоенный период кончился, начался период предвоенный. 10 марта 1935 г. Геринг объявил о создании, в нарушение версальских постановлений, военно-воздушного флота, а 16 марта в Германии была восстановлена всеобщая воинская повинность. Гитлер открыто встал на путь подготовки агрессии. Какие же практические выводы были из этого сделаны в переломный, 1935 год? Лига Наций 17 апреля ограничилась слабым протестом. 18 июня 1935 г. Великобритания подписала с Германией морской договор, дававший право Германии достроить свой надводный флот до 35%, подводный — до 45% тоннажа британского флота. А в Соединенных Штатах 31 августа 1935 г. была принята объединенная резолюция конгресса о «нейтралитете», в соответствии с которой в случае возникновения войны между двумя любыми государствами президент запрещал экспорт в них из США вооружения и военных материалов. Соединенные Штаты официально заняли позицию «невмешательства» в отношении агрессии.

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st005.shtml
Советский Союз продолжал защиту дела мира, пытаясь создать систему коллективной безопасности. Советская дипломатия выдвинула исторический принцип — «Мир неделим», имея в виду обеспечить международную безопасность во всем мире коллективными усилиями. На этом пути можно было остановить надвигавшуюся войну. Если политика западных держав сводилась к тому, чтобы толкнуть агрессоров на войну против СССР и нагреть около нее руки, то агрессивные государства в свою очередь играли на противоречиях среди других стран, с тем чтобы уничтожить свои жертвы поодиночке.

США и Великобритания проводили политику «баланса сил» в собственных интересах, аналогичными соображениями руководствовалась гитлеровская дипломатия, разумеется в интересах Германии. Гитлер в «Майн кампф» не оставил сомнений на этот счет: «Политическое завещание немецкой нации в сфере ее внешней деятельности, — писал он, — будет и должно навсегда гласить: не допускайте никогда возникновения двух континентальных держав в Европе. В каждой попытке организации на границах Германии второй военной державы, будь то хотя бы в форме образования способного стать военной державой государства, — вы должны видеть нападение на Германию и считать не только своим правом, но и своей обязанностью воспрепятствовать возникновению такого государства всеми силами, вплоть до употребления силы оружия, а если такое государство уже возникло, то снова его разбить». Ученик фюрера, фашистский министр иностранных дел Риббентроп поставил принцип игры на противоречиях во главу угла политики рейха в больших и малых вопросах. Заманивая в фашистский лагерь Венгрию и Румынию, например, он использовал их распри из-за Тран-сильвании. «Основная идея нашей политики по отношению к Венгрии и Румынии в настоящее время, — говорил Риббентроп, — держать оба этих утюга в раскаленном состоянии и уладить дела в интересах Германии».

Советский Союз неустанно разъяснял, что игра, затеянная обеими сторонами на международной арене, чревата неисчислимыми последствиями для человечества. Еще на 4-й сессии ЦИК СССР 29 декабря 1933 г. М. М. Литвинов высмеял утверждения фашистских идеологов о том, что они прежде всего озабочены борьбой с «коммунизмом». Он говорил: «Борьба с мировым коммунизмом — это, однако, скорее последняя или отдаленная цель. Под прикрытием этой борьбы имеется в виду осуществление более скромных, узко национальных задач, носящих в оголенном виде название ревизии договоров и захвата земель, как упомянутых, так и не упомянутых в договорах, подлежащих ревизии. Достаточно ознакомиться с литературой поборников «новой» идеологии, чтобы убедиться, что если фортуна войны им улыбнется, то они не будут очень разборчивы, не будут ограничиваться территориями, находящимися под контролем ненавистных им марксистов, но не откажутся от прирезки и буржуазных земель, и, может быть, даже таких, где господствуют родственные им идеи».

Мужественная борьба за мир подняла международный авторитет Советского Союза в первую очередь в глазах тех стран, которые находились под непосредственной угрозой со стороны агрессоров. Еще 15 сентября 1934 г. по инициативе Франции Советский Союз был приглашен от имени 30 государств — членов Лиги Наций — занять там место. Советское правительство ответило согласием, и 18 сентября 1934 г. СССР стал членом Лиги Наций. Членство в Лиге Наций, после ухода из нее Японии и Германии, давало возможность с международной трибуны разоблачить происки врагов мира. Политика Советского Союза, направленная на обеспечение коллективной безопасности, встретила сочувственное понимание среди реалистически мыслящих государственных деятелей Франции. Сама жизнь требовала установления тесных связей с Советским Союзом.

В основе этого лежал трезвый государственный расчет. «Итак, я изучаю карту, — записывал в дневнике французский министр Э. Эррио. — Я вижу на ней только одну страну, которая была бы для нас необходимым противовесом и могла в случае войны создать второй фронт. Это Советский Союз. Я говорю и пишу об этом уже с 1922 года. На меня смотрят как на коммуниста или безумца. Даже царь при всем своем деспотизме пошел некогда на союз с республикой. Неужели наша буржуазия, наша печать окажутся менее умными? Что касается меня, я не изменю своих убеждений. По-моему, это диктует сама логика развития и даже простой здравый смысл». Так смотрел на вещи Э. Эррио. Министр иностранных дел Франции П. Лаваль видел в соглашении с Советским Союзом прежде всего средство предотвратить в дальнейшем любую договоренность между Германией и СССР. Французское правительство было единодушно в том, что Франция должна выполнить свои обязательства только с согласия Великобритании и Италии. Для этого в текст договора были введены ссылки на Устав Лиги Наций. Но от Советского Союза ждали безоговорочной помощи.

2 мая 1935 г. был подписан договор о взаимопомощи между Советским Союзом и Францией. Стороны обязывались прийти друг другу на помощь в случае неспровоцированной агрессии против одной из них, действуя применительно к статье 16 Устава Лиги Наций. Вслед за этим 16 мая 1935 г. был подписан советско-чехословацкий договор о взаимопомощи. По требованию чехословацкой стороны в него была внесена оговорка — Чехословакия и СССР будут действовать только в том случае, если на помощь жертве агрессии придет Франция. Эти договоры могли бы явиться основой системы коллективной безопасности, если бы тогдашние правительства Франции и Чехословакии серьезно отнеслись к своим обязательствам.

[Н.Н. Яковлев]

http://historic.ru/books/item/f00/s0...25/st006.shtml
4 октября 1935 г. Италия напала на Эфиопию. Итальянский представитель заявил в Лиге Наций, что повод для войны следующий: «В силу трагической иронии судьбы Эфиопия владеет неабиссинскими колониями», в то время как «в результате превратностей истории и международных ограничений Италия втиснута в территориальные рамки, в которых она задыхается. Италия вынуждена поднять на Ассамблее государств свой голос, требуя справедливости!» Война против Эфиопии была явной авантюрой, и не потому, что жертва агрессии располагала внушительной мощью, а потому, что военные возможности итальянского фашизма были ограничены.

Если бы против Муссолини выступили крупные державы, агрессивная война в Африке потерпела бы неминуемый и скорый крах. Но Англия, Франция и США пальцем не пошевелили, чтобы пресечь разбой итальянского фашизма. Правда, Лига Наций 50 голосами против четырех 7 октября 1935 г. приняла решение применить к Италии экономические санкции. Но что это были за меры! Импорт нефти в Италию не запрещался, а только лишением горючего можно было остановить агрессию; большой шумихой было окружено наложение эмбарго на алюминий, однако это, пожалуй, был единственный металл, производство которого в Италии с лихвой перекрывало потребности. Запрещался вывоз в Италию железного лома и руды, но не ограничивался импорт стальных болванок и чугуна, на которых и работала итальянская металлургия, и т. д. и т. п. Английское правительство категорически отказалось закрыть Суэцкий канал. Акционеры компании Суэцкого канала в Лондоне и Париже неплохо заработали — в связи с войной против Эфиопии резко увеличился приток грузов.

Для Соединенных Штатов война в далекой Африке явилась поводом впервые применить закон о «нейтралитете». Экспорт оружия и военных материалов в Италию и Эфиопию был запрещен, но от этого пострадала только последняя. Итальянцы не нуждались в американском оружии, а нефть и стратегическое сырье поступали из Соединенных Штатов во все возрастающих размерах. Политическая подоплека действий Великобритании и США была очевидной: правители капиталистических стран отчетливо понимали, что решительное сопротивление Муссолини неизбежно приведет к краху фашистский режим. Итальянский народ был против войны в Эфиопии. В британском министерстве иностранных дел царило убеждение, что поражение Муссолини «приведет к победе коммунизма в Италии». Н. Чемберлен, который вскоре занял пост премьер-министра Англии, говорил в 1935 г., что если в результате военного поражения Муссолини будет свергнут, то это будет означать «хаос в Италии», т. е. революцию. Так, ради узкоклассовых интересов британские правящие круги пренебрегли соображениями безопасности самой Великобритании, ибо итальянская агрессия ставила под угрозу прежде всего ее позиции. Только Советский Союз выступил в защиту эфиопского народа, хотя война в Африке, казалось, меньше касалась нашей страны, чем Англии и Франции. Советское правительство считало, что нельзя оставлять безнаказан-ми акты агрессии, в какой бы части света они не происходили. Несколько раньше, в 1934 г., М. М. Литвинов формулировал позицию СССР так: «Все пограничные столбы на всех границах Европы являются опорами мира, и удаление хотя бы одного такого столба повлечет за собой падение всего здания мира». Выступления СССР в защиту далекого африканского государства в 1935— 1936 гг. ясным образом показали, что советская внешняя политика отстаивала дело мира и международной безопасности во всем мире. СССР выступил одним из главных инициаторов применения нефтяных санкций к Италии. Однако правящие круги западных держав упорно шли по пути поощрения агрессии. 29 апреля 1936 г. негус (император Эфиопии) обратился к ним с последним призывом о помощи, заявив: «если они не придут, то я скажу пророчески и без чувства горечи: «Запад погиб». Ответом был отказ западных держав от применения даже ограниченных санкций к Италии, что было зафиксировано решением Лиги Наций 4 июля 1936 г. Фашистская Италия захватила Эфиопию.

[Русская историческая библиотека]

http://rushist.com/index.php/toland-...skogo-dogovora
Глава 13

Содержание:

Съезд национал-социалистов в Нюрнберге 1934 и "Триумф воли" Лени Рифеншталь

Плебисцит в Саарской области и введение в Германии всеобщей военной повинности (1935)

Англо-германское морское соглашение 1935

Гитлер и Ева Браун 1934-1935

1

Сразу же после плебисцита Гитлер уехал в Берхтесгаден на отдых. Часами он бродил в окрестностях Оберзальцберга, любуясь горными вершинами. Но фюрер также серьезно готовился к предстоящему съезду партии в Нюрнберге, на котором могли возникнуть непредвиденные эксцессы, связанные с чисткой СА и убийством Рема. Кроме того, в стране все еще было неспокойно; интеллигенты наподобие Шпенглера, которые сначала горячо поддерживали национал-социализм, ныне стали его врагами.

Фюрера раздражало и поведение иностранных журналистов, которые выискивали факты и материалы, высмеивающие его режим. Американка Дороти Томпсон в статье для журнала «Харперс мэгэзин» описывала впечатления своего соотечественника от пьесы, возлагавшей главную вину за казнь Христа на евреев. «Это не революция, – сказал ей американец. – Это возрождение. Немцы считают Гитлера богом. Верьте или нет, когда Христа подняли на крест, немка, сидящая рядом со мной, воскликнула: «Вот он! Это наш фюрер, наш Гитлер!» А когда Иуда получал свои тридцать сребреников, она прокомментировала: «А это Рем, он предал вождя». Эту же историю занес в свой дневник и посол Додд, описывая ту же постановку и такую же реакцию зрителей.

Но многие штурмовики, оставшиеся в партии, придерживались иного мнения, считая Иудой Гитлера. Один из них, бывший подчиненный Рема Макс Ютнер, при встрече с фюрером начал громко восхвалять своего погибшего хозяина. Гитлер вскипел: «Зачем вы поднимаете этот вопрос? – закричал он. – Рем осужден». Ютнер возразил, напомнив, что сам фюрер не назначил бы капитана начальником штаба, если бы у него не было ценных качеств. Гитлер сразу же изменил тон, похлопал собеседника по плечу и проникновенно произнес: «Вы правы, но вы не могли знать всего. Рем и Шляйхер хотели поднять против меня путч, его надо было предотвратить. Я хотел передать дело в суд, но события развивались слишком быстро, и многие деятели СА были расстреляны без моего согласия. Но из-за международной шумихи мне пришлось взять вину на себя».

Организатором торжеств в Нюрнберге Гитлер назначил молодого Шпеера. Тот распорядился снести временные трибуны на местном стадионе и возвести на их месте каменные длиной в 400 и высотой в 24 метра. Над трибунами нового стадиона вознесся гигантский орел с размахом крыльев в 30 метров. Вокруг стадиона было расставлено 130 зенитных прожекторов с дальностью освещения 7500 метров. Против этого возражал Геринг, не желая оставлять без прожекторов люфтваффе, но Гитлер поддержал Шпеера.

Чтобы съезд получил широкую огласку и за пределами Германии, фюрер попросил известную актрису и кинорежиссера Лени Рифеншталь сделать документальный фильм. Та прибыла в Нюрнберг за неделю до открытия съезда со съемочной группой в 120 человек, включая 16 операторов. Съемки велись с самолетов, подъемных кранов.

В Нюрнберг потоком устремились участники предстоящего действа. Их тщательно подбирали несколько месяцев, каждому был присвоен номер, определено место в грузовике, выделена койка в громадном палаточном городке на окраине города. К 4 сентября все было тщательно отрепетировано. В этот вечер фюрер произнес краткую речь в старой ратуше, после него выступил Ханфштенгль, призывая иностранную прессу «освещать события в Германии без попыток истолковывать их». К ночи по меньшей мере десять тысяч поклонников фюрера собрались у отеля, где он остановился, скандируя: «Мы хотим видеть нашего фюрера!» Когда Гитлер вышел на балкон, ему устроили овацию.

Утром следующего дня Гитлер появился на центральной площади города в сопровождении своих соратников. После исполнения увертюры из «Эгмонта» вперед выступил Гесс и торжественно зачитал фамилии погибших в путче 1923 года, что по замыслу устроителей этого невиданного спектакля должно было повергнуть в благородную скорбь 30-тысячную толпу, заполнившую площадь.

Вечером 7 сентября торжества достигли своего апогея. 200 тысяч вымуштрованных нацистов с 20 тысячами флагов в руках заполнили поле стадиона. Эффект от света 130 прожекторов Шпеера был потрясающий. «Освещенный ими стадион производил впечатление гигантского зала, окруженного гигантскими сверкающими белыми колоннами, – вспоминал Шпеер. – Иногда через величественную стену света, как в фантастическом мире, проплывали облака». Усиленный громкоговорителями голос Гитлера гремел над толпой. «Мы сильны и будем еще сильнее!» – заявил он, и в этих словах звучали и угроза, и обещание.

Лени Рифеншталь и ее операторы снимали эту сцену с разных точек, несмотря на помехи, чинимые им назойливыми штурмовиками, которых подстрекал Геббельс. Фюрер об этом не знал.

Сам Гитлер опасался враждебных выходок со стороны СА. «На стадионе чувствовалась напряженность, – вспоминал американский корреспондент Уильям Ширер. – Перед Гитлером выстроилась цепь эсэсовцев, отделивших его от штурмовиков. Гитлер произнес речь, сняв со многих из присутствующих вину за причастность к заговору Рема». Встреча прошла без эксцессов и обеспечила успех заключительному дню нацистского съезда – 10 сентября. Эта дата была объявлена Днем армии. Перед собравшимися прошли, чеканя шаг, моторизованные части, оснащенные самым современным оружием. Это была первая публичная демонстрация военной мощи Германии после войны. Гитлер пришел в такой же экстаз, как и вся толпа, и после его заключительной речи долго не стихали овации. Затем к микрофону подошел Гесс. «Партия – это Гитлер, – заявил он. – А Гитлер – это Германия, и Германия – это Гитлер. Хайль Гитлер!» Многотысячная толпа в истерическом исступлении многократно повторяла нацистское заклинание. Противников гитлеровского режима этот звериный рев повергал в ужас.

Стремясь вовлечь в свою орбиту высшее военное командование, Гитлер пригласил генералитет на обед. Как вспоминал генерал фон Вайс, фюрер заявил: «Я знаю, вы вините меня во многих ошибках партии. Признаю: вы правы на все сто процентов. Но вспомните, в самые трудные годы борьбы меня покинула интеллигенция, поэтому мне приходится работать в основном с людьми низкого интеллектуального уровня. Я постоянно стремлюсь исправить этот недостаток. Но как создание офицерского корпуса для новых вооруженных сил требует многих лет, так и формирование корпуса настоящих руководителей партии тоже требует много времени».

Позднее Гитлер посетил устроенный специально для зрителей военный палаточный городок, где он, старый ефрейтор, быстро нашел с солдатами общий язык.

Дипломаты, раньше явно избегавшие фюрера, теперь были вынуждены явиться в президентский дворец, чтобы засвидетельствовать официальное уважение новому президенту. Был среди них и американский посол Додд. Гитлер приветствовал дипломатический корпус со счастливым лицом. В Нюрнберге он наконец добился своей цели: партия, народ и армия были с ним.

Праздник не был испорчен даже вмешательством Геббельса, который настаивал на том, чтобы Лени Рифеншталь внесла в свой фильм определенные изменения. Сам Гитлер просил ее включить в кинорассказ о съезде кадры с деятелями, не попавшими в него. Лени отказалась. Закончив монтаж, она дала фильму название «Триумф воли». На премьере партийные вожди холодно приветствовали режиссера, но даже ее самый рьяный критик Геббельс понял, что это лучшая пропаганда идеи фюрера и национал-социализма. На Всемирной выставке в Париже фильму «Триумф воли» была присуждена золотая медаль.

2

Ходили слухи, что Лени Рифеншталь была любовницей Гитлера. Однако они лишены оснований, как и домыслы о том, что фюрер спал с другими знаменитостями, такими как Ольга Чехова, Лили Даговер и Паола Негри. В этих и подобных им очаровательных женщинах Гитлер искал не секса, а вдохновения, которого жаждала его подавленная богемная натура.

Из Англии только что приехала дочь лорда Ридесдейла Юнити Митфорд. Она училась в Мюнхене живописи и увлеклась новой Германией. С того момента, как Гитлер поцеловал ей руку, она стала ярой сторонницей национал-социализма. Гитлер никогда не встречал такой веселой, неугомонной золотоволосой девушки, которая откровенно высказывала самые нетривиальные мнения. Ее прямота и оригинальность взглядов на жизнь, ее живой юмор забавляли Гитлера. Он не раз встречался с Юнити, и это опять-таки стало поводом для необоснованных слухов, будто бы она – любовница фюрера.

С приходом Гитлера к власти все больше женщин жаждали его внимания. Возможно, из-за этого испортились его давние дружеские отношения с фрау Бехштайн. Она стала открыто критиковать фюрера за некоторые реформы, заявляя, по словам Фриделинда Вагнера, что он сумасшедший, и обрушивалась на главу государства с такой бранью, что тот в изумлении молчал, как напроказивший школьник.

Ева Браун терзалась из-за новых знакомств своего обожателя. Несколько дней спустя после прихода к власти Гитлер подарил возлюбленной по случаю дня ее рождения – Еве исполнился 21 год – кольцо, серьги и браслет из турмалина. Но Еве хотелось большего – чтобы вождь нации женился на ней. Виделись они редко. Иногда фюрер звонил ей из Берлина. Чтобы скрыть от родителей эту интимную тайну, Ева поставила в своей комнате телефон. Когда фюрер приезжал в Мюнхен, он приводил Еву в свою квартиру, но в Берхтесгадене она останавливалась в гостинице.

К осени 1934 года Еву все чаще охватывали приступы меланхолии: надежды на то, что Гитлер женится на ней, почти не оставалось. Он как-то признался, что, будучи главой третьего рейха, должен посвятить себя своей стране, не отвлекаясь на семейные дела. Со своим адъютантом Видеманом фюрер был более откровенен. Да, сказал Гитлер однажды, ему хотелось бы семейной жизни, но если он женится, то потеряет голоса женщин-избирательниц. И только со своей секретаршей Кристи Шредер фюрер был до конца откровенен. «Ева очень приятная женщина, – как-то в минуту откровенности признался он, – но в моей жизни только Гели возбуждала подлинную страсть. Я и думать не могу о женитьбе на Еве. Единственная женщина, с которой я мог бы связать свою жизнь, была Гели».

Гитлер много времени уделял внешней политике. А поскольку самым веским аргументом в международных спорах, по мнению фюрера, должна быть сила, он делал все для быстрого перевооружения рейха. Под дымовой завесой женевских переговоров о разоружении поспешно наращивались вооруженные силы. Вдохновленный реакцией общественности на впечатляющую военную демонстрацию в Нюрнберге, Гитлер три недели спустя издал секретный приказ о трехкратном увеличении 100-тысячной армии. В тот же день было призвано 70 тысяч новобранцев. Военный бюджет вырос до 654 миллионов марок.

Однако, несмотря на секретность, об этом вскоре стало известно за рубежом. Англичане и французы обвинили Гитлера в нарушении Версальского договора. Дело шло к военному союзу между ними. Однако по всем признакам Англия не хотела рисковать. Гитлер воспользовался этим и 19 декабря устроил обед с участием зарубежных гостей, среди которых было четверо англичан, в том числе газетный магнат, активный сторонник англо-германской дружбы лорд Ротемир с сыном и редактор его самой влиятельной газеты «Дейли мейл» Уорд Прайс. По сему случаю Гитлер даже надел вечерний костюм. Когда гости уселись за стол, он рассказал, как ровно десять лет назад вышел из ландсбергской тюрьмы, успев обратить в свою веру всех тюремщиков.

После обеда Гитлер пригласил некурящих в другую комнату. С ним пошли лорд Ротемир, Риббентроп и некоторые дамы. Там британский газетный магнат имел возможность побеседовать с фюрером.

Ротемира особенно привлекала в Гитлере ненависть к большевизму, и несколько недель спустя «Дейли мейл» поместила хвалебную статью об итогах плебисцита в Саарской области, на котором более 90 процентов избирателей проголосовали за воссоединение с Германией. В конце января 1935 года Гитлер принял еще двух дружественных гостей из Англии: лорда Аллена, вручившего ему послание доброй воли от премьер-министра Макдональда, и лорда Лотиана, левого либерала, который был под таким впечатлением от заверений Гитлера в мирных намерениях, что убедил в этом министра иностранных дел сэра Джона Саймона.

Даже Франция с облегчением восприняла возврат Саара Германии мирным путем и официально предложила провести переговоры о всеобщем урегулировании, включая вопросы о военном паритете и о «Восточном пакте» – договоре о европейской взаимопомощи, который в итоге так и не был заключен. 14 февраля Гитлер дал осторожный ответ, в котором в принципе поддержал эту инициативу, но предложил провести предварительные консультации с Англией.

Саймон согласился приехать в Берлин в начале марта, но Гитлер заболел, и немцы предложили отложить визит. Однако скоро стало известно, что это «дипломатическая болезнь»: фюрер был очень недоволен английской «Белой книгой», в которой критиковалась программа перевооружения Германии.

10 марта Гитлер сделал следующий ход в дипломатической игре. В интервью «Дейли мейл» он сообщил, что люфтваффе стали отдельным родом войск. Какого-либо официального осуждения со стороны Англии и Франции не последовало.

Тогда Гитлер пошел еще дальше. 15 марта он распорядился о введении всеобщей воинской повинности и об увеличении вооруженных сил. Вечером собрался совет обороны для обсуждения решений Гитлера. Генерал фон Бломберг выразил озабоченность возможной реакцией великих держав. Его успокоил Риббентроп, заверивший, что ничего особенного не произойдет.

На следующий день в министерство пропаганды были приглашены иностранные корреспонденты. Геббельс зачитал им текст нового декрета о введении всеобщей воинской повинности и об увеличении вооруженных сил до 300 тысяч человек. Хотя разговоры об этом уже велись, новость была сенсационной, и корреспонденты бросились к телефонам.

Одновременно Гитлер пригласил французского посла Франсуа-Понсэ и информировал его о своем решении. Посол выразил протест, заявив, что это грубое нарушение Версальского договора, и выразил сожаление, что Германия поставила Францию перед свершившимся фактом без предварительных консультаций. На это Гитлер ответил, что его намерения сугубо оборонительные. Франции, мол, нечего опасаться. Его главный враг – коммунизм. И он обрушился с такими нападками на русских, что Франсуа-Понсэ вышел почти уверенный в нежелании Гитлера воевать с Францией или Англией, поскольку нацистский диктатор, по его словам, лишь стремится уничтожить советский режим.

Французы ответили на новую демонстрацию силы Германии чисто формальным обращением в Лигу Наций, а 25 марта официальная английская делегация в составе Джона Саймона, Лнтони Идена и посла Эрика Фиппса встретилась с Гитлером, Нойратом и Риббентропом. Саймон заявил, что британское правительство и народ желают мира и серьезно рассчитывают на сотрудничество с Германией. Английское общественное мнение, а это решающий фактор в стране, весьма обеспокоено выходом Германии из Лиги Наций. Англия нисколько не настроена против немцев, но решительно выступает против всего, что вредит делу мира. Ответ Гитлера, вспоминал Иден, сводился к искусной смеси увещеваний и плохо замаскированных угроз. Гитлер показался ему непривлекательным и довольно скользким человеком. Однако, несмотря на это, Иден был восхищен умением Гитлера вести переговоры: он был решителен и не пользовался записями, как и полагается человеку, который знает, чего хочет.

Гитлер отвел обвинения в нарушении Версальского договора под тем предлогом, что этот позорный документ он не подписывал и ни при каких обстоятельствах не подписал бы, как выразился фюрер, «даже под дулом пистолета». Германия, подчеркнул он, никогда не нарушала договоры, кроме одного случая, когда прусская армия пришла на помощь англичанам в битве при Ватерлоо, и тогда Веллингтон не протестовал... Сказал он это без тени улыбки.

На утренней встрече Гитлер был на удивление спокоен и вежлив. Но после обеда, когда речь зашла о «Восточном пакте» с участием Литвы, он совсем потерял самообладание. Фюрер вскочил и закричал: «Мы не будем иметь дело с Литвой!» Его глаза сверкали, голос стал хриплым. «Ни при каких обстоятельствах мы не заключим пакт с государством, которое подавляет немецкое меньшинство в Мемеле!» – бушевал он. Но скоро буря утихла, и Гитлер снова стал вежливым партнером по переговорам. На этот раз он возражал против пакта лишь по идеологическим соображениям. «О какой-либо договоренности между национал-социализмом и большевизмом не может быть и речи», – сказал фюрер спокойно, но твердо.

Утром следующего дня Саймон предложил Германии принять участие в неофициальных переговорах в Лондоне с целью пересмотра договоров по военно-морским вооружениям. Гитлер с готовностью согласился. Он повторил высказанное ранее послу Фиппсу предложение об ограничении германского тоннажа 35 процентами от английского, в то же время категорически заявил, что никогда не согласится на признание превосходства французского или итальянского флотов.

Затем Гитлер взял со стола телеграмму и с возмущением начал читать ее. В ней сообщалось, что немцы в Литве признаны виновными в государственной измене. Что сделала бы Англия, если бы Версальский договор оторвал от нее часть территории и передал ее такому государству, как Литва? Если бы англичан пытали и бросали в тюрьму только за то, что они англичане?

Успокоившись, он снова вошел в образ умеренного государственного деятеля и потребовал военного паритета с Англией и Францией. В полдень в английском посольстве состоялся ленч. Гитлер пришел в иностранное посольство во второй раз. Потом участники переговоров вернулись в рейхсканцелярию. Фюрер посетовал на советские попытки экспансии на Запад и в этой связи резко осудил Чехословакию как «вытянутую руку России». Он повторил свое требование о равноправии Германии в вооружениях. Саймон и Иден выслушали его терпеливо и спокойно.

Вечером Гитлер дал обед в рейхсканцелярии. Одетый в вечерний костюм, он непринужденно, с улыбкой разговаривал с гостями. Но позже, на встрече с друзьями, он с восторгом рассказывал о своем дипломатическом успехе, откровенно издеваясь над партнерами. «Хорошие ребята эти англичане. Даже когда они врут, они делают это по-крупному, не то что мелочные французы».

Спустя день после окончания переговоров Гитлер дал указание командующему флотом Редеру наращивать военно-морские силы в соответствии с оговоренным планом, но делать это «без шумихи, чтобы не осложнять положение Англии». Он не хотел ссориться с англичанами и продолжал обхаживать деятелей, симпатизирующих Германии. В апреле фюрер принял в своей мюнхенской квартире сэра Освальда Мосли, который вышел из лейбористской партии и стал лидером Британского нацистского союза. Мосли вспоминал: «Я не заметил в Гитлере гипнотической манеры, он был прост и относился ко мне очень любезно, почти с женским очарованием».

3

В Берлине международные дела на какое-то время затмила подготовка к свадьбе Германа Геринга и актрисы Эмми Зоннеман. (Его первая жена Карин умерла в 1931 году после долгой болезни.) Они получили уйму подарков – картины, ковры, гобелены, серебряные подсвечники, драгоценные камни и многое другое. Небольшие вещи были выставлены на обозрение в берлинской квартире, более объемные были перевезены на виллу Геринга в пригороде столицы, названную им «Каринхалль» в честь первой жены.

Эта свадьба была достойна Голливуда. Репортаж передавался по радио, церемонию вел епископ, а свидетелем был сам фюрер. Летчик, товарищ Геринга, выпустил над церковью двух аистов. Когда жених и невеста вышли из церкви, военный оркестр грянул марш из «Лоэнгрина». Они прошли под длинной аркой скрещенных мечей, толпа встретила их нацистскими приветствиями.

Но в тот же день геринговский цирк был отодвинут на задний план: лидеры Англии, Франции и Италии открыли конференцию в Стрезе (Италия). Гитлер ожидал, что французские предложения не встретят поддержки остальных участников, но просчитался. Конференция приняла совместное коммюнике, в котором осуждалось незаконное перевооружение Германии и подтверждалась верность принципам Локарно. Рассчитывая изолировать Францию, Гитлер сам оказался под угрозой изоляции. А несколько недель спустя был подписан советско-французский договор о взаимной помощи. Это настолько обеспокоило фюрера, что в письме от 5 мая своему другу лорду Ротемиру он опять старается заверить Англию в своих сугубо мирных намерениях. Со времени основания своей партии, писал Гитлер, он стремился сотрудничать с Великобританией. «Согласие между Англией и Германией явилось бы весомым фактором для мира и здравого смысла 120 миллионов самых достойных людей мира. Исторически уникальный характер и военно-морская мощь Англии должны соединиться с мощью одной из первых военных наций мира», – подчеркивается в письме.

Однако в целом английское общественное мнение реагировало на новые меры Гитлера с опасением. Оно еще более усилилось, когда 21 мая тот снова удивил мир, выступив с речью. Накануне он издал секретный указ о назначении Шахта главой всей военной экономики и о реорганизации вооруженных сил. Рейхсвер официально стал вермахтом, а Гитлер – верховным главнокомандующим; пост министра обороны, занимаемый Бломбергом, был преобразован в пост военного министра, и Бломберг получил титул главнокомандующего; а должность начальника войскового управления, которую занимал Бек, стала должностью начальника генерального штаба. По крайней мере, вещи стали называться своими именами, и когда вечером Гитлер предстал перед микрофоном, он был образцом умеренности. Его главной целью является мир, заявил фюрер, он не стремится к завоеваниям. В войне уничтожается цвет нации. Повторив, что Германия «нуждается в мире и желает мира», Гитлер предложил заключить Двухсторонние пакты о ненападении со всеми соседями (разумеется, кроме вероломной Литвы) и обещал соблюдать Локарнский договор. Он всего лишь хочет 35 процентов от тоннажа английского флота. «Для Германии, – поклялся фюрер, – это требование является последним и законным».

Во многих влиятельных кругах за рубежом его слова были приняты за чистую монету. Лондонская «Тайме» назвала его речь «разумной, откровенной и всеобъемлющей». Одним ударом Гитлер повернул обратно тенденцию к изоляции и подготовил путь к благожелательному восприятию немецких требований на предстоящей конференции по военно-морским вооружениям.

Конференция открылась две недели спустя в Лондоне. Глава немецкой делегации Иоахим фон Риббентроп сел за стол переговоров, вооруженный добрым советом японского военно-морского атташе в Лондоне капитана Арата Ока. Тот информировал своего немецкого коллегу, что на Вашингтонскую конференцию 1921 года японцы пришли под ложным впечатлением, будто с англичанами можно заключить сделку. «В результате мы оказались неподготовленными, когда англичане вбили клин между нашими дипломатами и военно-морскими экспертами, разделив их на почти враждебные группы», – сказал он и советовал твердо стоять на одном четком требовании, к примеру, о 35-процентном тоннаже. Как только англичане поймут, что немцы на уступки не пойдут, они сами уступят и начнут уважать своих оппонентов.

Саймон открыл конференцию, подчеркнув, что задача ее участников состоит в подготовке основ для предстоящей более широкой конференции всех военно-морских держав, в противном случае гонка вооружений усилится. Недостаточно ограничить тоннаж, некоторые особенно опасные типы кораблей надо вообще ликвидировать.

Следуя совету Ока, Риббентроп отказался обсуждать что-либо, кроме требования Германии о 35-процентной доле. «Если британское правительство не примет этого условия, – сказал он, – нет смысла продолжать переговоры». Как только англичане согласятся с этой цифрой, обещал он, технические детали касательно программ военно-морского строительства могут быть быстро урегулированы. Собственно, Риббентроп повторял тактику Гитлера. Речь фюрера две недели назад была пряником, а эта – кнутом.

Выслушав Риббентропа через переводчика Шмидта, Саймон покраснел и сухо ответил, что обычно таких условий в начале переговоров не ставят. Он холодно поклонился и покинул зал. Его место занял сэр Роберт Крейги и высказал решительные возражения британской стороны. Но упрямый Риббентроп не поддался. После обеда они встретились снова, но безрезультатно, и Шмидт был уверен, что переговоры торпедированы. Но, к его удивлению, англичане предложили еще раз встретиться на следующее утро.

Шмидт был поражен, что встреча началась весьма дружественно. Крейги заявил о готовности британской стороны пойти навстречу требованиям фон Риббентропа. На следующий день, 6 июня, было достигнуто полное согласие, и Риббентроп не скрывал радости. Англичане не только согласились с 35-процентной долей Германии от общего тоннажа английского флота, но и уступили ей 45-процентную долю по подводным лодкам. Риббентроп вернулся в Германию героем. Франция, пораженная подобным односторонним актом своего союзника, свершившимся, кстати, в годовщину битвы при Ватерлоо, направила гневную ноту в Лондон, но английское общественное мнение в целом отнеслось к соглашению положительно (кроме Черчилля, который осудил его как вредное для безопасности Англии).

Удовлетворение соглашением выразил принц Уэльский. В день подписания договора он сообщил послу Хешу, что предложение о развитии контактов между английскими и немецкими ветеранами войны было сделано «всецело по его инициативе». (За это он получил нагоняй от отца, короля Георга V, который посоветовал сыну не вмешиваться в политику, особенно внешнюю.) Позиция принца усилила ложное впечатление в Берлине о преобладании прогерманских настроений в Англии, и Гитлер, очевидно, решил, что добьется любых уступок от англичан.

Резко отреагировал на лондонскую договоренность Советский Союз. Ясным стало одно: английские правящие круги, включая наследника престола, помогают Германии усиливать ее флот в Балтийском море для нападения на СССР, одновременно поддерживая японские амбиции на Дальнем Востоке. Несмотря на такие опасения, Советы подписали новый торговый договор с Гитлером, который увеличил им кредит до 200 миллионов марок и выразил готовность довести его до 500 миллионов на десятилетний период. Это не было отказом от его мечты о жизненном пространстве, а лишь коварным маневром в глобальной дипломатической игре. И хотя он говорил о мире с Западом и извлекал выгоду из торговых отношений с Востоком, тайное перевооружение Германии продолжалось ускоренными темпами, превышающими прогнозы большинства иностранных экспертов.

4

Кpyг общения Адольфа Гитлера заметно расширился. В него входили высокопоставленные соратники (Геббельс, Геринг, Гесс и их жены) и – на более личном уровне – шоферы, секретари, слуги и другие близкие люди. Самым примечательным из них был Мартин Борман, сначала работавший на Гесса, а ныне в качестве его представителя в Берлине получивший возможность всецело посвятить себя службе у фюрера. Хотя Борман был неизвестен большинству немцев, он стал тенью Гитлера, почти весь день находился при нем и всегда готов был исполнить его малейшие капризы.

Будучи «совой», Гитлер обычно приходил в рейхсканцелярию около полудня и, бегло просмотрев сводку новостей, составленную для него Отто Дитрихом, шел на обед. По возвращении он откладывал скучные, по его мнению, дела и занимался более интересными, часами обсуждая с архитекторами Шпеером и Гислером вопросы реконструкции Берлина, Мюнхена и Линца, в то время как государственные секретари Ганс Ламмерс и Отто Мейснер, унаследованные им от Гинденбурга, томились в ожидании решений, которые мог принять только глава государства.

Его методы работы постоянно озадачивали капитана Видемана. Редко когда личный адъютант мог уговорить Гитлера просмотреть дело, прежде чем принять важное решение. «Он считал, – писал Видеман, – что многие вопросы решаются сами по себе, пока их не трогают. И нередко при этом был прав». У него также не было порядка в выборе посетителей. Некоторые должностные лица днями дожидались приема, зато старый знакомый получал приглашение на обед, в ходе которого решались многие проблемы.

У него почти не оставалось времени для общения с любовницей. Страсть к Адольфу Гитлеру стала стержнем всей жизни Евы Браун, хотя тот ясно дал понять, что они никогда не смогут пожениться, пока он фюрер рейха. Семь лет спустя он позволил себе откровенно высказаться по этому поводу в кругу близких людей: «Для меня брак стал бы катастрофой. Наступает момент, когда неизбежно возникает непонимание между мужем и женой, если муж не может уделять жене столько внимания, сколько она вправе от него требовать. Женщина живет только ради своего мужа и ожидает, что и муж живет ради нее. А мужчина руководствуется долгом. Что это за брак, когда вечно видишь недовольное лицо жены, обделенной вниманием? Скверная сторона брака в том, что он создает права. Так что лучше иметь любовницу». Заметив недовольное выражение на лицах своих секретарш Иоганны Вольф и Кристы Шредер – старых дев, он поспешно добавил: «То, что я сказал, относится, конечно, к мужчинам высшего типа».

Ева впала в глубокую депрессию, которая смягчалась редкими визитами ее возлюбленного. «Вчера он пришел совершенно неожиданно, – писала она в своем дневнике 18 февраля 1935 года, – и это был чудесный вечер. Я бесконечно счастлива, что он меня любит, и молюсь, чтобы так было всегда». Через две недели она признается: «Я снова смертельно несчастна. И так как я не могу писать ему, этому дневнику доверю я все мои горести». Он пришел в субботу, но, проведя с ней «несколько чудесных часов», ушел и не сказал, когда вернется. «Я сижу как на горячих углях, ни на минуту не переставая думать о нем».

Неделю спустя она в отчаянии писала: «Хорошо бы сильно заболеть, вот уже 8 дней я от него ничего не слышу. Почему со мной ничего не случается, зачем мне эти муки? Лучше никогда не видеть его. Почему он меня так терзает и не покончит со всем этим?»

Позже она находит оправдания своему любовнику: «Он так занят политикой». Но недавняя решимость «терпеливо ждать» рассеялась, несмотря на недвусмысленное приглашение в отель. «Я вынуждена была сидеть рядом с ним три часа» не в силах сказать ни слова. При расставании он вручил мне, как однажды раньше, конверт с деньгами. Как было бы приятно, если бы он вложил туда открытку с ласковым словом. Я была бы так счастлива! Но он не думает о таких вещах».

К концу месяца чувство одиночества, которое испытывала Ева, переросло в сильную ревность, когда до нее дошли слухи, что Гитлер нашел другую женщину, по прозвищу Валькирия. «Он должен знать меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я никогда не встану у него на пути, если он вдруг решит, что его сердце принадлежит другой», – появляется новая запись в ее дневнике.

В отчаянии Ева шлет Гитлеру письмо, умоляя пожалеть ее. Она записала в дневнике: «Если я не получу ответа к 10 часам вечера, я просто проглочу свои таблетки и легко уйду в мир иной. Так ли громадна эта любовь, которую он мне столь часто обещал, если я не слышала ни одного утешительного слова за три месяца? Конечно, у него голова полна политическими проблемами, но должно же быть время для отдыха. Как в прошлом году, – у него были и Рем, и Италия, но все же он находил время и для меня. Боюсь, что за этим кроется что-то другое. Я ни в чем не виновата. Возможно, тут другая женщина – возможно, не Валькирия, ведь есть много других. Что же здесь может быть? Не могу понять». Несколько часов спустя она сделала такую слезливую запись: «Господи, я так боюсь, что он сегодня не ответит. Хоть бы кто мне помог, все так ужасно безнадежно. Может быть, мое письмо пришло к нему в неподходящий момент? Может, мне не надо было писать? Что бы ни случилось, такая неопределенность хуже, чем внезапный конец. Господи, пожалуйста, помоги мне, чтобы я поговорила с ним сегодня. Завтра будет слишком поздно».

Еве было невдомек, что Гитлер просто-напросто болен. Несколько месяцев его беспокоило горло. Голос стал хриплым, а нарост в гортани пробудил старые опасения. По словам Шпеера, фюрер не раз вспоминал об императоре Фридрихе III, умершем от рака горла. Боль в горле сопровождалась болью в желудке. Как-то приняв чрезмерную дозу лекарств, содержащих сивушные масла, он почувствовал недомогание и срочно вызвал доктора Гравица. Жалоб было много: болит и кружится голова, звенит в ушах и двоится в глазах. 23 мая профессор Карл ван Эйкен, заведующий лабораторией отоларингологии при Берлинском университете, удалил из его голосовых связок полип величиной в сантиметр. Это была легкая операция на дому с применением небольшого количества морфия. После этого Гитлер проспал четырнадцать часов. Эйкен рекомендовал ему не говорить громко в течение нескольких дней и никогда не срываться на крик. Он также заверил пациента, что удалил «простой полип», незлокачественное образование. Но Гитлер все равно беспокоился, не рак ли это, как у матери... Возможно, из-за этого он не ответил на отчаянное письмо Евы и не дал указаний помощникам успокоить ее.

Утром 29 мая 1935 года измученная одиночеством и невниманием женщина приняла два десятка таблеток ваноформа, обладающего слабым наркотическим действием. Сестра Ильза застала Еву при смерти. Она оказала ей первую помощь, а затем позвонила доктору Марксу, у которого работала медицинской сестрой. В то время как он занимался Евой, Ильза увидела записную книжку, оказавшуюся дневником. Решив сохранить в тайне новую попытку самоубийства сестры, она вырвала наиболее откровенные страницы, чтобы не впутывать в это дело врача-еврея. К тому же Ильза опасалась бурной реакции отца, а также того, что фюрер поставит под сомнение психическую уравновешенность своей любовницы. Она даже подумала, не была ли попытка самоубийства театральным жестом: Ева приняла двадцать таблеток лекарства более слабого, чем веронал, зная, что кто-нибудь из сестер непременно зайдет к ней вечером.

Доктор Маркс благоразумно записал в истории болезни: «Чрезмерное переутомление и передозировка снотворного». Гитлер принял это объяснение (хотя Ильза была убеждена, что он догадывался о подлинной причине). Как бы то ни было, «несчастный случай» подействовал сильнее, чем упреки и просьбы. Летом высокий покровитель подыскал Еве отдельное жилье. 9 августа 1935 года она и ее младшая сестра Гретль переселились в трехкомнатную квартиру в тихом районе Мюнхена, неподалеку от квартиры Гитлера.

Обычно он приезжал туда поздно, когда соседи уже спали. Но эти интимные встречи вряд ли удавалось сохранить в тайне: гестапо всегда держало под контролем посещаемые фюрером места. К тому же гортань все еще беспокоила его, и он часто кашлял.

За день до того, как Ева переселилась в свою новую квартиру, Гитлер пожаловался врачу в Берхтесгадене, что ощущает в горле какой-то посторонний предмет. Он вспомнил досадный случай: как-то цветочная колючка попала под ноготь, он пытался вытащить ее зубами и мог случайно проглотить. Врач ничего не обнаружил, но Гитлер снова высказал опасения по поводу рака профессору ван Эйкену, который представил серию анализов коллеге по университету, назвав пациента Адольфом Мюллером. 21 августа был поставлен диагноз: Адольфу Мюллеру нечего опасаться, полип был незлокачественный.

Времени для встреч с Евой почти не оставалось: Гитлер был занят подготовкой к съезду партии. К тому же его ночные визиты вызывали весьма нежелательные слухи, которые могли повредить ему в общественном мнении.

Дошли они и до родителей Евы. Ее отец считал себя опозоренным этой тайной связью, пусть даже с фюрером Германии. 7 сентября Фриц Браун набрался мужества и написал письмо Гитлеру, призывая его вернуть дочь в «лоно семьи». Он предусмотрительно попросил Хофмана передать письмо фюреру, но фотограф оказался еще более предусмотрительным, показав письмо Еве. Та порвала его, а отцу дала понять, что фюрер просто не соблаговолил ответить. Такое же письмо послала Гитлеру и фрау Браун. Результат был тот же.

11 сентября Гитлер выступил в Нюрнберге на съезде партии. Он много говорил о развитии культуры и превратил эту тему в очередную атаку на евреев, утверждая, что у них нет и не может быть своего искусства. На Западе ширилась кампания за бойкот немецких товаров, и это убедило фюрера, что наступила пора для принятия мер против евреев, которые он изложил шестнадцать лет назад. 13 сентября он приказал подготовить закон о «защите германской крови и чести».

Не успели составители завершить работу над проектом, согласно которому запрещались браки и внебрачные связи между евреями и лицами «германской крови», как прибыл посыльный с новым поручением от Гитлера. На этот раз речь шла о законе о гражданстве. Такой закон был подготовлен в ночь на 15 сентября. В нем говорилось, что гражданами Германии могут быть только лица «германской крови».

Вечером того же дня Гитлер выступил в рейхстаге. Принятие этих законов, утверждал он, на самом деле выгодно для евреев. Это «создаст основу, на которой немецкий народ сможет установить терпимые отношения с еврейским народом... Однако если такая надежда не оправдается и еврейская пропаганда в стране и за рубежом будет продолжаться, мы пересмотрим свою позицию».