*1114. Публикации Никиты Кричевского

[Никита Кричевский]

Поиск цикличности, исторических аналогий — известная забава экономистов. В последние дни сопоставлению промежуточных итогов прошлого развития России с современностью предаются многие исследователи. В преддверии нового, 2017 года параллель напрашивается сама собой — это приснопамятный 1988-й.

Не нужно с порога возражать, что тогда, мол, был социализм с госсобственностью на средства производства, централизованным планированием и директивным ценообразованием, а сегодня у нас рынок со всем его многообразием. И про сотовую связь с банковскими картами упоминать не надо — все это мы знаем. Разговор не об основах, но о подобии.

Итак, следите.

В конце 1987 г. цены на нефть уже два года были непривычно низкими: в тот год среднегодовая цена за баррель составила 18 долл., тогда как в 1985 г. — 28 долл., а в 1980 г. — 37 долл. в тех ценах. К слову, в 1988 г. цена барреля упала еще глубже, до 14 долл. Впрочем, сальдо внешнеторгового баланса СССР пока было положительным.

В конце 2016 г. баррель также уже два года как уценился наполовину: в январе-ноябре 2016 г. — 41 долл., тогда как в 2015 г. — 51 долл., а в 2014 г. — 98 долл. Хотя сальдо внешнеторгового баланса в плюсе, пусть положительный итог и снижается.

Еще одно совпадение: высокие цены на нефть держались, что тогда, что сейчас, по 12 лет (во втором случае — с перерывом в конце нулевых).

В конце 1987 г. набирал обороты дефицит госбюджета, доходивший до 20% доходов и покрывавшийся нараставшими внешними заимствованиями: в 1986 г. иностранная задолженность СССР равнялась 31 млрд долл., в 1987 г. — 38 млрд, в 1988 г. — 42 млрд, а в год распада СССР — 68 млрд долл.

В конце 2016 г. дефицит федерального бюджета, по предварительной оценке, составит больше 2 трлн рублей (в 2014 г. был профицит в 0,7 трлн, в 2015 г. — дефицит в 2 трлн рублей, или 14% доходов). В отличие от 1980-х власть пока не столько занимает, сколько распродает лучшие активы, преподнося сделки по продаже сверхприбыльных госкомпаний как величайшие достижения. 30 лет назад были абсолютно те же фанфары, только от получения зарубежных кредитов.

В конце 1987 г. Советский Союз привычно жил под западными санкциями: действовала поправка Джексона-Вэника, введены ограничения после вторжения советских войск в Афганистан 25 декабря 1979 г., объявления чрезвычайного положения в Польше 13 декабря 1981 г., уничтожения советской ПВО южнокорейского Boeing 1 сентября 1983 г.

В конце 2016 г. Россия также свыклась с санкциями, объявленными Актом Магнитского, с ограничениями и запретами после Крыма и Севастополя, Донбасса и Сирии.

Еще несколько схожих показателей. Численность населения за прошедшие десятилетия изменилась не сильно: в 1987 г. в РСФСР проживало чуть больше 145 млн человек, в 2015 г. в России — около 147 млн человек. Незначительные подвижки произошли и в ожидаемой продолжительности жизни при рождении: в 1987 г. по РСФСР она составила 70 лет, в 2015 г. по России — 71 год. Зато страна резко продвинулась по экспорту углеводородов: в 2015 г. Россия по сравнению с Советским Союзом образца 1987 г. продавала нефти больше в два раза, нефтепродуктов — в три раза, природного газа (включая сжиженный) — в 2,5 раза. Что, впрочем, объяснимо: расходы на государственное сибаритство выросли.

Как и тогда, нынче общество вовсю бьется с бюрократией, только в те годы она именовалась «номенклатурой». Руководящая и направляющая партия в современной России также одна, прочих участников политического ландшафта можно приравнять к профсоюзам, комсомолу, народному контролю или ДОСААФ. Даже главное здание страны (то, что на Старой площади) и то прежнее: в 1987 г. там располагался ЦК КПСС, а нынче — Администрация Президента.

Стабильность, преемственность проявляется и в аналитических деталях, например, в потреблении. Гайдаровские адепты в оправдание геноцида начала 1990-х нередко прибегают к передергиванию: мол, до нас колбасы не было, а при нас она появилась. Это так, подтасовка же в том, что у подавляющей части населения на приобретение той «либеральной» колбасы попросту не было денег. Зашли в коммерческий магазин, сглотнули безденежную слезу и пошли в госторговлю в поисках дешевого пропитания.

Нынче ситуация схожая: в 2016 г. реальное потребление продовольствия сократилось на четверть, продукты доступны, но денег на них нет. Россия, как некогда поздний СССР, сползает в массовую потребительскую бедность, и случаи, когда остатки советской интеллигенции снова начинают побираться на улицах, становятся все более частыми. Молодежь же идет известными тропами, прибегая к мелким разбоям, осваивая панель, нащупывая альтернативную реальность в наркотиках и их эрзацах.

В наступающем году в некоторых регионах, скорее всего, будут введены продовольственные талоны. Как в 1988-м, когда главной задачей власти также была поддержка потребления.

С ширпотребом аналогичная история. Сегодня вся страна — снова позабытый ныне Рижский рынок, где можно было за недорого купить дешевые подделки модных брендов. Что до товаров длительного пользования, то в бытовом благосостоянии произошла смена лидера: перестроечные цветные телевизоры и видеомагнитофоны уступили первенство автомобилям.

Поразительно, но в наши дни цена хороших авто, как «видеодвоек» в конце 1980-х, вновь стала тождественной жилью, железки опять равноценны крыше над головой. В перестройку сдвоенные импортные телевизор с видеомагнитофоном стоили 10–11 тыс. рублей, столько же, сколько двухкомнатная квартира у маклеров, а сносную «однушку» можно было приобрести за 6–7 тысяч, по цене «Жигулей». Нынче однокомнатная квартира на приличной окраине оценивается в 4–5 млн рублей. Как престижная, но не самая навороченная иномарка.

Деградация потребления отчетливее видится сквозь призму алкогольных напитков. Не будем говорить об «элитах» в крупных городах, эта узкая прослойка по-прежнему не испытывает особых затруднений при нечастом приобретении горячительного. Что до остальных, то лучше всего о доступности алкоголя говорят результаты одного «приглаженного» социологического исследования, согласно которому алкогольными суррогатами в силу их дешевизны регулярно балуются 15 млн россиян, или 10% населения. Прямо как в позднем СССР.

О чем это говорит вкупе с недавней иркутской трагедией, когда в результате употребления концентрата для ванн «Боярышник» на тот свет отправились десятки и десятки человек? Все о том же: фактическая доступность легального спиртного повторно низка. Только во второй половине 1980-х досягаемость была перекрыта сумасбродной антиалкогольной кампанией (хотя водку всегда можно было приобрести у спекулянтов или переключиться на самогон), а сегодня — запретительными ценами.

«Маргиналы», — скажет кто-то о погибших и в чем-то будет прав, особенно если проигнорировать то, что в настоящее время до половины населения находится за чертой реальной, а не официальной бедности. Хорошо, кстати, устроилось родное государство: наши доходы оно считает и по номиналу, и в реальном выражении, а бедность — исключительно статистически. Как и инфляцию, показатели которой не бьются с жизнью по причине отсутствия в подсчетах «коммуналки», транспортных тарифов, цен на бензин и дизтопливо.

«Пять копеек» об институтах, в частности о правоохранительной системе. В 1987 г. новояз «рэкет» занимал все более прочные позиции в русском разговорном языке. Кто-то из расцветавших в те годы ОПГ мнил себя Робин Гудом, кто-то не смог найти своим спортивным навыкам другого применения, кто-то, воспользовавшись нараставшей правовой вакханалией, видел в понятийной системе, альтернативных «третейских» судах, нарождавшейся бандитско-сетевой сословности верный способ быстрого обогащения.

Нынче неправовые методы вместе с понятийным аппаратом и отчасти даже сленгом переняли те, кто по присяге должен избавлять общество от преступной нечисти. Что с того, что президент в качестве наказания силовикам, повинным в разрушении бизнеса, прописал «десяточку»? Проблема в том, что бизнес, как правило, сам и только сам, добровольно и без принуждения (право слово, какой может быть нажим в СИЗО или на домашнем аресте с дамокловым мечом неминуемого реального срока?) отказывается от своих активов. Как и в те далекие уже годы, только тогда в ходу были утюги, паяльники и экскурсии в лес.

«Совок» в худших его проявлениях невооруженным глазом виден и в государственном управлении экономикой. Как и в конце 1987 г., сегодня на марше оголтелые рыночники, ошметки экономической науки, считающие народ в лучшем случае ротой солдат, подчиняющейся любым приказам.

Взять хотя бы бредовую модель выхода из кризиса, исповедуемую нынешним правительством: сегодня ограничим потребление (снова потребление), «затянем пояса» и начнем сберегать, зато завтра, когда сбережения по волшебству трансформируются в инвестиции и начнут работать, заживем припеваючи. В вакууме, возможно, это сыграет, хотя не факт, а в жизни работают не деньги, а люди.

Одна из главных ошибок «светочей перестройки» как и нынешних «реформаторов» — это игнорирование простой истины: реформы должны сочетаться не только со здравым смыслом, но и с фактическим моментом времени. Другими словами, что было хорошо вчера, сегодня может быть непригодно. Но если в конце 1987 г. у СССР был определенный запас прочности для экспериментирования, то у нынешней России его практически нет. Главное — не опережать график.

Под конец предновогоднее пожелание: в будущем году подсматривайте за все более хаотичными движениями правительства, находите аналогии с перестроечными временами и корректируйте свои экономические предпочтения. Времена впереди, скажем мягко в честь праздника, непростые.

С Новым, 1988 годом, господа-товарищи.

[Никита Кричевский]

Говорю без иронии: правительство у нас хорошее, местами даже очень. Один у него недостаток, правда, перевешивающий все прочие достоинства: люди ему не верят. Путину верят, а кабинету министров — нет. Народ твердо убежден, что цель чиновников — досидеть до президентских выборов да урвать. Если получится.

Примеров недоверия правительству сотни, если не тысячи. Здесь поговорим об одном из них — о курсе рубля, теме, которая, так уж сложилось, стабильно волнует нас больше прогнозов погоды или видов на урожай. Только не нужно говорить, что вопрос этот интересен исключительно столичным жителям. Вы, видимо, давно в глубинке не были, где под матрасами часто также лежит валюта.

Сегодня курс рубля к доллару тверд как скала: плюс-минус 60 руб./$1. О чем это говорит? О том, что экономика выбралась из кризиса? О том, что валютная выручка предприятий стабильно высокая? Или о том, что такой курс устраивает как экспортеров, так и импортеров?

Ни первое, ни второе, ни третье. Это говорит о том, что вместо нормативной защиты от международных финансовых спекулянтов у нас по-прежнему решето, а также о том, что в спекуляциях самое непосредственное участие принимают крупнейшие российские финансовые организации, руководители которых работают бок о бок с центробанковским начальством не одно десятилетие.

Посмотрите, как аплодирует Банку России рупор международных финансовых спекулянтов Bloomberg: по итогам прошлого года рубль не только принес более 21% дохода, но и стал самой инвестиционно привлекательной валютой в мире. В «тяжелейшей» борьбе опередив бразильский реал и исландскую крону.

Представляете, кто-то за год нажил на нас 21%, а мы ни сном, ни духом. Наоборот, подсчитываем, на сколько снизился ВВП (Минэкономразвития говорит о 0,6%, иностранные аналитики — о 0,8%), упала промышленность или уменьшились наши доходы. Тем временем Bloomberg не дремлет и пророчит, что в случае отмены американских санкций рубль дополнительно укрепится на 5–10%.

Ей богу, обидно за страну, когда-то считавшуюся второй экономикой мира, а ныне скатившуюся до объекта чьих-то не самых главных спекулятивных интересов. Не верите? Тогда еще один факт: за неделю с 18 по 24 января ставки иностранных хедж-фондов на ослабление рубля выросли в полтора раза, хотя ставок на дальнейшее укрепление в восемь раз больше.

К слову, о «прорывных» отраслях, которыми нынче лукаво гордится правительство: о сельском хозяйстве, оборонке и IT-индустрии. В прошлом году доля сельского хозяйства в общем объеме экономики страны составила менее 5% (точнее, 4,7%). А теперь прикиньте, какое значение для экономического роста оказывает аграрное «прибавление» в 3%. Не утруждайтесь — всего 0,1%.

Или взять оборонный комплекс, новейшую «не знающую аналогов в мире» продукцию которого мы ежедневно наблюдаем по телевизору. За прошлый год оборонная отрасль экспортировала вооружений на 15 млрд долларов. Или всего на 1,2% от совокупного объема экономики.

Наконец, IT-индустрия, выдавшая экспортной продукции аж на 7 млрд долларов. Вроде бы немало, но в сравнении со всей экономикой — жалкие 0,6%. Могло быть и побольше, если б наша валюта была хоть чуточку слабее.

Нужен ли России крепкий рубль? Однозначно — нет. Здравый смысл подсказывает как минимум пять причин, по которым наша валюта должна девальвироваться в самое ближайшее время.

Во-первых, это дефицит федерального бюджета, составивший по итогам прошлого года 3,6%. Что бы нам ни говорили про взрывной рост сельского хозяйства, успехи оборонки или рвущихся в небо айтишников, 3,6% дефицита на фоне скверного состояния региональных финансов и падения реальных доходов населения — это много.

Причем основным экспортным товаром у нас по-прежнему остаются углеводороды, доля которых в общем объеме экспорта в январе—ноябре 2016 г. составила более 62%. Каждый рубль укрепления курса вымывает из доходов бюджета десятки миллиардов недополученных рублей, а нам внушают, что крепкая валюта — это прекрасно.

Во-вторых, ни для кого не секрет, что при такой «дальновидной» курсовой политике Резервный фонд закончится уже в этом году. За прошлый год Резервный фонд уменьшился более чем в три раза — с 50 до 16 млрд долларов, или с 3641 млрд до 972 млрд, если в рублях. Кстати, дефицит федерального бюджета в 2017 г. составит 2,8 трлн рублей. То есть Резервного фонда не хватит.

Что там говорил Путин: «Не будем палить резервы?» Ну да, ну да. Только за декабрь прошлого года из Резервного фонда «стрельнули» более 15 млрд долларов (1061 млрд руб.). Что это, если не «палево»? Интересно, кстати, с какими запасами начнет свою работу следующий президент, если Фонд национального благосостояния (72 млрд долларов, или 4359 млрд руб. на 1 января 2017 г.) будет израсходован «под выборы».

В-третьих, ни в правительстве, ни в ЦБ, похоже, никого не волнуют проблемы импортозамещения, застопорившегося в первую очередь вследствие высокого курса рубля. Я уже не говорю о том, что каждое уважающее себя иностранное правительство считает святой обязанностью финансово и организационно поддержать своих экспортеров — субсидию выдать, проценты по кредиту погасить, часть налогов вернуть. То есть создать дополнительные конкурентные преимущества для своих производителей.

Одни лишь русские — лопушки: мало того что ввозные пошлины поднять не могут (ВТО не дает), так еще и рубль как будто специально для иностранных товаров укрепляют. Хорошее у русских правительство, надо хвалить и хвалить.

В-четвертых, рост издержек российских производителей, если перевести их в доллары, дополнительно снижает конкурентоспособность российской продукции на мировых рынках. Уменьшается валютная выручка, теряются лидирующие позиции, снижается доля рынка — всего этого в правительстве и Центробанке не видят.

В международной конкурентной борьбе ослабление национальной денежной единицы — один из немногих способов помочь своим экспортерам. Не верите — спросите у китайцев. Или у британцев, чей фунт стерлингов после Brexit ослабел на 20%, и экономика, вопреки прогнозам, пошла вверх.

Наконец, в-пятых, как-то подозрительно быстро снижается положительное сальдо платежного баланса России (движения денежных средств из страны и в страну). Если в первом квартале 2016 г. сальдо составляло относительно комфортные 12 млрд долларов, то по итогам третьего квартала оно снизилось до 404 млн долларов. Не ровен час платежный баланс станет отрицательным, и тогда придется уже принудительно «палить» резервы, вынужденно девальвировать рубль и даже влезать в долги. Хороша перспектива?

Что? Девальвация приведет к всплеску инфляции? Рассказывайте об этом студентам, если, конечно, они в это поверят. Ровно год назад курс вплотную подбирался к отметке 85 руб./$1, и розница, если помните, тут же подстроилась. Кто-нибудь заметил, что с последовавшим затем укреплением рубля стали снижаться цены? Я тоже нет: в 2016 г. сильнее всего подорожало сливочное масло (20,5%), молоко и молочная продукция (9,5%), рыба и морепродукты (8,6%). Даже хлеб, и тот подорожал больше инфляции — на 5,9%. Непродовольственные товары, значительную часть которых составляет как раз импорт, в среднем подорожали на 6,5%, хотя с укреплением рубля должно быть ровно наоборот.

Пожалуй, единственным плюсом крепкого рубля стала рекордно низкая инфляция в 5,4%. Но кому от этого легче, если розничные цены все равно выросли, а цены в промышленности или в строительстве увеличились в несколько раз больше? Выходит, правительство и Центробанк инфляцию не снизили, а подавили. Что рано или поздно приведет либо к банкротствам и очередному снижению ВВП, либо к инфляционной вспышке.

Зато президент пока (пока) доволен.

Странно, кстати, что итоговая инфляция получилась столь большой, ведь при ее вычислении не учитываются тарифы ЖКХ, цены на топливо, расходы на общественный транспорт, многие товарные позиции, имеющие, так сказать, ярко выраженные сезонные колебания. При таких «тепличных» условиях инфляция вполне могла быть нулевой. Вот вам лучшее доказательство того, что инфляцию в России разгоняют не торговые сети или алчные производители, а родное государство, пообещавшее в этом году увеличить тарифы ЖКХ «всего» на 4%. Естественным монополистам дополнительных поборов с нас мало, вот они, бедняжки, и поднимают расценки.

Итак, девальвация будет, но ее окончательных параметров сегодня не скажет никто. Заявленные Минфином 10% ослабления — без сомнения, первый шаг. К тому же мы пока не рассматривали главный фактор, определяющий курс национальной валюты, — нефть, а здесь перспективы для нас скорее не радужные, чем хорошие. Ясно только, что любое движение курса нам будет объяснено с очень умным видом, как будто у правительства и Центробанка действительно все под контролем.

Единственное, что известно точно, так это то, что вопрос «зачем нам правительство, которому мы не доверяем» вновь останется без ответа. Президента этот факт, похоже, также не сильно волнует —– жили же как-то до этого и еще проживем.

А если впереди экономическая катастрофа?

[Никита Кричевский]

Мой любимый эксперт по всем вопросам Никита Исаев считает, что для решения проблемы дефицита бюджета ПФР «есть два простых и продуктивных направления работы: это снижение неэффективных госрасходов и вывод бизнеса из тени».

Предложения ранее неслыханные, да что там - прорывные! Разве кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?

Странно, что в этой статье Никита не называет пенсионеров иждивенцами, как он это делал во многих предыдущих комментариях на пенсионную тему.

С прискорбием отмечу (как автор учебника «Социальное страхование»), что ты, Никита, ничего, абсолютно ничего не понимаешь в пенсионной системе. Искренне жаль, что начинающий политик, вместо того, чтобы ознакомиться с сутью обсуждаемого предмета, сразу принимается судить, как некогда это делали Пономарев, Гудков-мл. и Яшин в «Ведомостях». Теперь ряд «специалистов» увеличился.

Никита, тебе следует знать, что дефицит пенсионной системы возник в 2005 г., когда Кудрин продавил решение о снижении ЕСН, а до этого, страшно представить, в бюджете ПФР был профицит (в 2003 г. – 100 млрд., в 2004 г. – более 66 млрд. рублей). Причем, в 2005 г. больше всего пострадали пенсионные взносы, сниженные с 28 п.п. до 20 п.п. (общее снижение ЕСН выглядело так: было 35,6%, стало 26% ФОТ). А потом, в 2009 г., еще была валоризация и тоже без дополнительных источников доходов ПФР.

Снижением госрасходов делу не поможешь: ПФР формируется в первую очередь за счет волюнтаристски сниженных пенсионных взносов на основе солидарности поколений, а не из бюджета, как это было в СССР. Вывод бизнеса из тени – идея прекрасная, но, как показывает практика, практически невыполнимая – не верит народ государству, хоть ты тресни (кстати, именно ради выхода бизнеса из тени в 2005 г. и затевалось снижение ЕСН).

Никита, тебе следовало бы посмотреть расходы ПФР и вычленить из них нестраховые, то есть переданные в ПФР как в собес (типа выплат маткапитала или содержания «чернобыльцев»). Сделав это, ты с удивлением обнаружишь, что собственно пенсионный дефицит существенно меньше совокупного.

Никита, дорогой, выход из пенсионного тупика не в повышении пенсионного возраста (через несколько лет проблема вновь встанет в полный рост), а в повышении норматива отчислений в ПФР, а также в очистке ПФР от функций собеса. Решение для тебя неприемлемое, поскольку ты популист, а популисты всегда говорят только то, что нравится людям.

И не называй пенсионную систему и пенсионеров иждивенцами. По нынешним временам иждивенец как раз ты, поскольку живешь за счет благ, созданных предыдущими поколениями.

[Никита Кричевский]

"Во время пребывания в Керчи, с начала мая до конца октября, мы наблюдали за процессом строительства Керченского моста, благо относительно недалеко от нас находится смотровая площадка. Вдобавок до нашего дома круглосуточно доносился стук вбивания свай, и мимо нашего дома по ул. Л.Толстого ездили самосвалы с песком для моста. Конечно грандиозная стройка!

Я хочу остановиться на песке, который в основном идет для производства бетонных изделий для моста, вернее, откуда берется этот песок, а для начала предыстория.

Одним из крупных предприятий Керчи во времена СССР являлся Камыш-Бурунский железорудный комбинат (далее – ЖРК), основной задачей которого было обогащение и очистка от вредных хим. элементов руды, которая в дальнейшем отправлялась на металлургические комбинаты юго-востока Украинской ССР. После развала Советского Союза ЖРК прекратил свое существование. Во время работы ЖРК все вредные хим. отходы при переработки руды (мышьяк, сурьма, ванадий, фосфор, хром и др.) десятки лет сбрасывались в заброшенный песчаный карьер. Этот карьер от моря отделялся узкой песчаной косой, и во избежание попадания вредных хим. элементов в море, еще в те времена, была возведена дополнительная песчаная насыпь. При существовании СССР еще как то следили за такими вещами, были какие-то нормативы.

Теперь вернемся в наше время. В связи с тем, что это хранилище хим. отходов находится относительно недалеко от стройки, наверное на песок, который нужен для любой стройки, и положили глаз строители, хотя песка в Керченском полуострове достаточно. Сначала взялись на песчаный вал, который разделял карьер с хим. отходами от моря. Конечно, местные жители начали волноваться, все таки не далеко городской пляж, да и курортная зона с пансионатами. Потом немного успокоились, мол позже что-нибудь сделают, что бы хим. отходы не попадали в море. Но у строителей аппетит тоже приходит во время еды, и они стали добывать песок в самом карьере с хим. отходами, который добывают и по сей день. По свежей информации с Керчи, карьер с отходами превратился в огромный котлован, и вскоре возведение дополнительного вала для предохранения попадания химической грязи в море просто отпадает. Все ядовитые хим. отходы от производства ЖРК просто окажутся в конструкциях Керченского моста.

Какие последствия? Во-первых, главный фарватер Керченского пролива проходит рядом с крымским берегом, со стороны Кубани тянется илистое мелководье. Поэтому вся мигрирующая рыба (уникальная керченская селедка, хамса и др.) из Черного моря в Азовское и обратно проходит у крымского берега. Если даже эта рыба не вся передохнет, то оставшаяся будет не пригодной для пищи. Еще не понятно, куда всю эту отраву, которую будет выделять мост, донесет морское течение.
Во-вторых, а как будут проезжать пассажиры по этому отравленному мосту? Может при въезде на мост будет висеть объявление, чтобы люди закрывали окна в салоне автомобиля? Я думаю, что о всех этих безобразиях (мягко говоря) главный строитель Керченского моста г-н Ротенберг в курсе, хотя может о последствиях не очень. А вот Президент наверное не знает об этом. Это же его детище - Керченский мост, и ради такой экономии средств и каких последствий будет это стоить? А мост (вернее часть моста) будет сильно фонить ядовитыми выделениями.

Еще по керченскому мосту. Судя по номерам самосвалов, везущих песок, то машины со всех областей Европейской части России. С некоторыми шоферами я разговаривал, так им обещали заработок в месяц по 60 тыс. руб., а платили по 30, да и то с опозданием. Куча фирм и фирмочек, как грибы выросли вокруг моста. Ну это все было в свое время и в Сочи, и на Восточном космодроме".

[Никита Кричевский]

В прошлом году некий чиновник огорошил общественность экспертной оценкой, согласно которой доля государства в нашей экономике составляет 70%. И пошло-поехало: ФАС внесла «страшную» цифру в доклад о конкуренции, а СМИ возвестили о наличии в России государственного капитализма. На самом деле никакого госкапитализма у нас нет. Есть лишь значительный по объему госсектор, главной задачей которого, помимо кормления «ближнего круга», было и остается наполнение «социально ориентированного» бюджета.

Приводить контраргументацию фальшивым «70%» госприсутствия в экономике смысла нет: все уже давно высказались в духе «как считать». Если вычислять по совокупной выручке 500 крупнейших компаний, получится 43%. Если по фондовой капитализации — меньше 40%. А если по чистой прибыли банковского сектора — то все 90%.

Много это или мало, вопрос отдельный — например, в странах ОЭСР средний объем выручки госкомпаний в 2014 г. составил 45% — не лучше ли разобраться, что такое модель госкапитализма и есть ли она в сегодняшней России?

Великий русский ученый Дмитрий Менделеев, кстати, один из разработчиков общего таможенного тарифа России 1891 г., определял роль государства в экономике так (простим Дмитрия Ивановича за витиеватость изложения): «Промышленно-торговую политику страны нельзя правильно понимать, если разуметь под нею только одни таможенные пошлины. Протекционизм подразумевает не их только, а всю совокупность мероприятий государства, благоприятствующих промыслам и торговле и к ним приноравливаемых, от школ до внешней политики, от дороги до банков, от законоположений до всемирных выставок, от бороньбы земли до скорости перевозки. И в этом смысле нет и быть не может государственной «практики», чуждой протекционизма. Он обязателен и составляет общую формулу, в которой таможенные пошлины только малая часть целого».

По Менделееву получается, что государство, заинтересованное в устойчивом экономическом росте, просто обязано заботиться об устойчивости национальной валюты, о развитии образования, законодательном переложении на российскую почву основных капиталистических институтов, искусности во внешнеэкономической сфере, модернизации финансовой системы, улучшении транспортной инфраструктуры. Так должен выглядеть госкапитализм.

Всего этого в России за последние четверть века не было, как нет и сейчас.

Но, может, госкапитализм нужен, если возникает абстрактный сословный конфликт? Скажем, интересы промышленных воротил сосредотачиваются вокруг уничтожения остатков социалистических пережитков, а сельскохозяйственные латифундисты, наоборот, хотят сохранения полуколхозных отношений в аграрном секторе?

И тут мимо. Нет у нас ни успешных, поднявшихся «с нуля» промышленников, ни удачливых аграриев. Не говоря уже о конфликте между ними. Конфликт есть, но с государством.

А вдруг госкапитализм призван ускорить путем государственного вмешательства в экономику переход от социалистической модели хозяйствования с ее государственной собственностью на средства производства, централизованным планированием, директивным ценообразованием к капиталистической модели со свободным рынком, здоровой конкуренцией, защищенными предпринимательскими правами и созидательной инициативой?

Возможно, но за 25 лет новой жизни ничего подобного в нашей экономике не наблюдалось. Наоборот, все эти годы рынки при непосредственном участии государства монополизировались, конкуренция сложилась разве что среди правительственных и правоохранительных «решал» и лоббистов, а права собственности превратились в «бумажки, приобретенные жульническим путем».

Если уж и говорить о госкапитализме в современной России, то исключительно в части неусыпной охраны итогов несправедливой приватизации. Когда ворье прямо на наших глазах перерождается в «спасителей Отечества», а выжившие в гайдаровском геноциде — в свидетелей грандиозного (и успешного) эксперимента. В этом случае государство играет роль защитной дамбы, не позволяющей народному недовольству выйти из берегов и затопить кривые ростки нарождающегося экономического уклада.

Самое интересное, что госкапитализм как промежуточная стадия перехода экономики от прежнего отсталого порядка к современному прогрессивному устройству присутствовал в истории успехов всех лидирующих нынче стран: Англии, США, Германии, Франции, Японии, Южной Кореи, Китая и многих других.

В Китае, например, реформы начались с того, что в 1978 г. (в тот период более 90% цен устанавливалось государством) нескольким госпредприятиям провинции Сычуань разрешили реализовывать продукцию, выпущенную сверх госзаказа, по договорным ценам, а на вырученные средства приобретать сырье и комплектующие на рыночных условиях.

Через несколько лет эксперимент был признан удачным, и хозрасчетный алгоритм распространили на все китайские предприятия. В середине 1980-х стало очевидно, что договорные (рыночные) и контролируемые (государственные) цены на основные товары промежуточного и конечного потребления отличаются в разы: так, рыночные цены на сталь превышали директивные в три раза.

В 1988 г. китайское руководство решило отпустить цены и тут же столкнулось с панической скупкой населением потребительских товаров, массовым снятием банковских вкладов и фактической остановкой кредитования. Через четыре месяца государственный контроль над ценами был восстановлен, и даже в 1997 г., через 20 лет после начала реформ, государство контролировало 12% цен.

Разница между Китаем и Россией в том, что в Китае годами выстраивался госкапитализм, ныне постепенно отдающий все больше функций рыночной экономике, а в России четверть века назад новое руководство было озабочено сохранением упавшей к их ногам власти. И никаких вам исследований польского, чешского или китайского опыта. Не до того было.

Как позднее откровенничал бывший вице-премьер Анатолий Чубайс, «у коммунистических руководителей была огромная власть — политическая, административная, финансовая. Они были неизменно связаны с коммунистической партией. Нам нужно было от них избавляться, а у нас не было на это времени. Счет шел не на месяцы, а на дни. Мы не могли выбирать межу «честной» и «нечестной» приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов. В начале 1990-х у нас не было ни государства, ни правопорядка».

Вопросы еще есть?

Так что никакого государственного капитализма в России нет. Не нужно путать госкапитализм как планомерные усилия власти по реформированию экономических отношений с госсектором, отличительной чертой которого являются принадлежащие государству права собственности на производственное имущество да стабильные платежи в бюджет.

К слову, ничего плохого в госсобственности на средства производства, тем более в сырьевом секторе, нет: давно доказано, что эффективность работы компаний зависит не от прав собственности, а от менеджмента, точнее, от уровня его компетенций. А все разговоры о снижении доли государства в экономике — либо от глупости, либо от желания подзаработать на разгосударствлении того или иного «сладкого» актива. Что, кстати, не так давно блестяще проиллюстрировал бывший министр экономического развития страны.

В современном мире Россия — одна из немногих стран, где внутренний рынок продувается всеми возможными экономическими ветрами, национальная валюта приносит валютным спекулянтам до 21% в год навара, а высшие чиновники продаются по мировым меркам за копейки. И Центробанк с Минфином у нас, как и рубль, лучшие в мире — где еще вам предложат гарантированные государством облигации под 10% годовых, а потом будут удивляться, почему коммерческие банки, имеющие железобетонную доходность в 10%, не хотят кредитовать предприятия по низким процентным ставкам?

И так, по всей вероятности, будет продолжаться еще долго, пока в экономике главенствуют интересы не граждан, а нескольких человек из своего сообщества, пока дозированный консерватизм подменяется оголтелым ретроградством, пока справедливые законодательные уложения уступают место неформальным «понятийным» установкам, пока население подогревается параноидальным ожиданием международной и внутренней опасности.

В последнее время предложений по выходу из затяжного экономического пике рождается превеликое множество, и многие из них достойны самого пристального внимания. Однако их разработчики не учитывают, что предлагаемые меры станут реализуемыми при одном условии: когда верх в экономике возьмет реальный, а не бутафорский госкапитализм, сменив разношерстную команду чиновников, прикрывающих жулье из лихих 90-х.

[Никита Кричевский]

В последние дни в связи с падением цен на нефть и ослаблением рубля вновь обострились разговоры о федеральном бюджете. Среднегодовая цена на нефть, заложенная в нем, составляет 40 долл. за баррель, среднегодовой курс доллара - 67,5 рублей, дефицит бюджета - 2,8 трлн. рублей или 20,4% доходной части. Резервный фонд (0,9 трлн. рублей) за этот год будет израсходован полностью, а ФНБ зарезирвирован под президентские выборы.

Нас успокаивают, что бюджет будет устойчивым при среднегодовой цене 40 долл. за баррель, но это не так. Уменьшите дефицит бюджета на оставшийся объем Резервного фонда и вспомните, что продавать в этом году вроде как нечего. Это значит, что 1,9 трлн. рублей придется откуда-то брать.

Занимать? Возможно, но это при условии благоприятной внешней конъюнктуры, что нам никто не обещает. Получается, что для того, чтобы бюджет был гарантированно устойчивым, среднегодовая цена на нефть должна составить не 40, а минимум 45-46 долларов за баррель и не Brent, а Urals.

Другими словами, уже на следующей неделе цена марки Urals может достигнуть среднегодового уровня бюджетной устойчивости, что повлечет дальнейшее ослабление рубля. Отметка в 67,5 рублей за доллар в среднем по году означает, что доллар может подорожать до 75 рублей и даже больше. Не завтра, конечно, но в нынешнем году - обязательно.

[Никита Кричевский]

О новой налоговой схеме 22 на 22
В течение дня периодически поступали просьбы прокомментировать практически одобренную инициативу Минфина о повышении ставки НДС до 22% при одновременном снижении совокупной ставки обязательных страховых взносов до тех же 22%. Как сказал министр финансов, эта операция «будет нейтральной для бюджета». Отвечаю всем и сразу.
Минфин и Минэкономразвития в который раз подтвердили свою некомпетентность, приравняв налог (обязательный БЕЗВОЗМЕЗДНЫЙ платеж для финансирования деятельности государства) и страховой взнос (обязательный, но ВОЗМЕЗДНЫЙ платеж, в страховые фонды в целях получения частичного страхового возмещения снижения доходов при наступлении заранее оговоренных социальных рисков, по-другому, взносы – это отложенная часть оплаты наших трудовых усилий). Правительство вновь пошло на поводу у олигархов (интересно, почем) и опять поставило телегу впереди лошади: экономика всего лишь служит стране, государству и обществу, а не наоборот. С таким же успехом можно поставить впереди паровоза (общества) оборону и безопасность или образование и культуру. Все они служат тому же самому – развитию общества, а не наоборот.
Исходя из этих вводных, можно сделать как минимум пять выводов, и все они будут для нас неблагоприятными.
1. В бюджетах социальных фондов, в первую очередь, Пенсионного, возникнет дополнительная дыра в 8 п.п. от действующей суммарной ставки 30%. Минфин утверждает, что бюджет компенсирует пробоину за счет дополнительных страховых взносов. Теперь внимание: рост объема взимаемого НДС в немалой степени зависит от инфляции (растут цены – растет НДС), так что бюджет тут выигрывает.
Правда, есть нюанс. Значительная часть налоговых агентов сегодня уплачивает НДС по ставке не 18%, а 15,25%. При новой схеме эти агенты будут платить не 22%, а 18,03%. Иными словами, если базовая ставка НДС вырастет на 22,2% (22/18), то ставка для тех, кто покупает и продает продукцию с НДС, увеличится не на 22,2%, а на 18,2% (18,03/15,25). Что приведет к дополнительным недоборам в размере 4 п.п. и росту дефицита бюджета. При этом почему-то в полном объеме сохраняются льготные ставки НДС в 10% и 0%, а также действующий порядок возмещения НДС при экспорте (последний пункт давно бы следовало ликвидировать, поскольку продаем, в основном, сырье, по идее, принадлежащее всем и каждому).
Все это, однако, олигархических лоббистов не заботит, поскольку они представляют интересы, в первую голову, сырьевых экспортеров, которые возместят любой НДС, будь то18%, 22% или 122%. Экономия же на уплате страховых взносов получается существенная.
2. Хорошо, бюджет будет компенсировать новые выпадающие доходы бюджетов страховых фондов в полном объеме. Тогда возникает ряд новых возражений. Так, уменьшаются не только поступления в ПФР, но и наши средства на индивидуальных пенсионных счетах и, как следствие, будущие пенсии. На сколько? В среднем, на 27% (16%, примерную будущую ставку пенсионных взносов, делим на 22% или действующую ставку, и, вычтя из частного единицу, получаем те самые 27%).
3. В связи с тем, что дыра в бюджете ПФР станет еще больше, а правительство будет исполнять свои тяжелейшие обязанности все натужнее, вопрос о повышении пенсионного возраста станет практически решенным. Нам нужно молиться, чтобы возрастную планку увеличили лишь до 63 лет у мужчин и 58 (60) лет у женщин. Вполне вероятно, что повышение пенсионного возраста будет более радикальным – денег нет, а бизнесу помогать надо. Так что работать будем до гробовой доски, а перед смертью оформим пенсию на 27% ниже той, что мы, при тех же условиях, получали бы сегодня.
4. Если кто-то думает, что от снижения ставок страховых взносов вырастут зарплаты, тот жестоко обманывается: они не только не вырастут, но наоборот снизятся, просто нам об этом не рассказывают. Во-первых, ни один работодатель сэкономленные суммы выплачивать не будет, не для того РСПП старается. А во-вторых, с нас будут вычитать «добровольные» пенсионные накопления, по нашему же, кстати, согласию, которое мы будем подписывать при устройстве на работу (при переоформлении трудовых отношений). По максимуму это 6% от зарплаты.
5. Резко сократятся поступления в фонды ОМС, тогда как цена за оказываемые медицинские услуги имеет тенденцию к устойчивому росту. Как известно, взносы за неработающее население уплачивают региональные бюджеты, которым при новой схеме придется перечислять в ФОМС более существенные суммы, коих у них, как известно, нет.
В общем, жги, Господь, этот народец только в фейсбуках сраться умеет. Поделом ему, пусть себе жрет.

[Никита Кричевский]

Модернизация бывает разная. В конце нулевых мы были свидетелями словесного запуска технологической модернизации (энергосберегающие лампы, «Сколково» и проч.). Сейчас ангажированная бюрократия пытается продавить институциональную модернизацию (политические изменения, реформа судебной системы и т.д.), одной из вех которой являются налоговые новации. России же нужна третья разновидность модернизации, о чем ниже.

Сначала кратко проанализируем инициативу Минфина «22 на 22», презентованную не где-нибудь, а на налоговой конференции РСПП. Дата и место были выбраны не случайно — негоже царские подарки вручать в подворотне. «Профсоюз олигархов» остался доволен: мало того что до 22% повысится ставка НДС, так еще страховые взносы снизятся с совокупных 30% от фонда оплаты труда до 22%.

Расшифруем налоговое послание.

Во-первых, Минфин и МЭР снова подтвердили свою дремучесть, приравняв налог или безвозмездный платеж для финансирования деятельности государства и страховой взнос или возмездное отчисление в страховые фонды с целью получения компенсации утраченного дохода при наступлении социальных рисков. Например, достижения пенсионного возраста, болезни или потери кормильца. В других странах министров за такую некомпетентность давно бы с треском уволили, но у нас все иначе — «это Россия, детка».

Во-вторых, в любом налоговом нововведении всегда торчат уши интересантов, в нашем случае — тех самых олигархов из РСПП, наживающихся на экспорте сырья. Как известно, при поставках продукции за рубеж бюджет обязан возместить НДС. Одно дело, когда казна возвращает 18% и совсем другое — когда 22%. Чувствуете разницу?

В-третьих, раз есть победители, должны быть и проигравшие. Лузерами станет 99,9% населения — и вот почему.

В бюджетах социальных фондов возникает новая пробоина величиной в 8 процентных пунктов от нынешней суммарной ставки страховых отчислений в 30%. Минфин утверждает, что сможет компенсировать пролом с помощью дополнительных взносов по НДС. Не уверен, что получится: НДС — налог с будущего, добавленную стоимость еще произвести надо, а это в условиях кризиса вопрос туманный: то ли сможем, то ли нет. К тому же значительную часть НДС придется вернуть тем самым сырьевым экспортерам. (Мысль о том, что природные ресурсы страны принадлежат народу, а наживаются единицы, вынесем за скобки.)

Далее. Страховые взносы, во всем мире считающиеся принудительно отчисляемой частью оплаты труда, будут меньше, но никто о повышении зарплат не заикается. Не для того олигархат и его представители в правительстве лоббируют изменения, рассказывая сказки, что сэкономленные деньги (тут можно начинать смеяться) пойдут на инвестиции, чтобы повысить крепостным доходы.

Но и это не все. Зарплаты не то что не вырастут, но, наоборот, снизятся. Дело в том, что вместе со снижением страховых отчислений все работающие станут участниками новой схемы «добровольных» пенсионных накоплений, по которой часть заработков (до 6%) будет отчисляться пенсионному администратору в лице Сбербанка. Дальше считайте сами.

Наконец, главное. С уменьшением ставки взносов снизятся поступления на индивидуальные пенсионные счета работников. Это значит, что при выходе на пенсию нам начислят сумму, на 27% меньшую по сравнению с той, что мы бы получали, если стали пенсионерами сегодня. Олигархам такой поворот по барабану, правительству — тоже, поскольку министры будут получать государственные пенсии, зависящие не от ПФР, а от бюджета.

И еще одна «радостная» весть: после 2018 года, когда фискальные преобразования станут явью, вопрос о повышении пенсионного возраста отпадет сам собой: денег в ПФР нет, а бизнесу надо помогать, так что все мы будем вынуждены не только потуже затянуть пояса, но и продолжать работать практически до гробовой доски.

Минутка демагогии. В нормальных странах считается, что экономика служит развитию государства и общества, а не наоборот. С таким же успехом впереди лошади можно поставить оборону с безопасностью или образование с культурой. Но у России всегда особый путь, потому более 140 млн человек населения будут рвать жилы, чтобы горстка предпринимателей ни в чем себе не отказывала.

Впрочем, анализ получился длинноватым, так что перейдем к третьему виду модернизации — социальным усовершенствованиям — и назовем их страшным сном олигархов.

Итак, по пунктам.

1. Введение прогрессивного НДФЛ.

Сегодня российское общество волнуют непомерные, на его взгляд, вознаграждения топ-менеджмента крупнейших компаний, прежде всего с госучастием. Хотя волновать должно не то, сколько заработал тот или иной имярек, а сколько он заплатил налогов.

Введение прогрессивной шкалы подоходного налога снизит неравенство доходов. Это как же надо ненавидеть собственный народ, чтобы отказывать наименее обеспеченным слоям занятого населения в дополнительных нескольких тысячах рублей, которые те не выведут в офшоры, а потратят на еду и одежду для себя, родителей и детей!

2. Восстановление налога на наследование (дарение).

Наш социум привычно пеняет на итоги несправедливой приватизации, но гонит прочь саму мысль о налогообложении наследования производственных активов, доставшихся нынешним собственникам нелегитимными способами.

До 2006 года наследство облагалось налогом по ставке от 3 до 40% в зависимости от налогооблагаемой базы и степени родства. Восстановление упраздненного прогрессивного налога уменьшит на этот раз не неравенство доходов, а имущественное неравенство.

За рубежом максимальная ставка прогрессивного налога на наследование (дарение) ныне составляет: в Германии — 30%, в Великобритании — 40%, в США — 55%, во Франции — 60%. И это в условиях значительно возросшего в последнее время неравенства на Западе! Всюду сформулирован необлагаемый минимум, позволяющий абсолютному большинству граждан либо не платить налог вовсе, либо уплачивать его по минимальным ставкам. К слову, верхняя ставка налога на наследство в США в период с 1932 по 1980 год составляла от 70 до 80%, а федерального подоходного налога — в среднем 81%. Во втором случае — без учета подоходного налога на уровне штатов, взимавшегося по ставке от 5 до 10%.

3. Прогрессивный налог на капитал.

Еще одним способом сглаживания имущественного неравенства может быть введение прогрессивного налога на капитал (налогообложение дивидендов, купонных выплат, процентов по большим вкладам, арендной платы за использование производственных активов) — мера, нашедшая свое применение во времена американской Великой депрессии. В России, учитывая грабительский характер приватизации, прогрессивный налог на капитал имеет для справедливости неменьшее значение, чем прогрессивный подоходный налог.

4. Все развитые национальные пенсионные системы выстраиваются на основе межпоколенческой солидарности: работающие содержат пожилых, а бюджетные дотации и индивидуальные пенсионные накопления служат вспомогательными элементами системы. Даже в самых благополучных по развитости пенсионных институтов государствах до двух третей пенсионеров полностью зависят от государственных пенсионных систем.

Ключевым элементом системы обязательного пенсионного страхования выступают страховые актуарные расчеты. Россия во избежание неминуемого бюджетно-пенсионного фиаско должна вернуться к этим принципам, даже если это будет связано с ростом ставок взносов. Взносы — не налоги и не благотворительность, а часть оплаты нашего труда.

Насколько существенными будут дополнительные затраты? По итогам 2016 года совокупная оплата труда составила 46,6% ВВП. Увеличение ставки пенсионных взносов на 2 п.п. добавит к себестоимости продукции порядка 0,9%, на 4 п.п. — менее 1,9%. Критичны ли вновь образующиеся расходы? Нет — бизнес включит их в себестоимость либо без линейного увеличения, либо с частичным приростом. В противном случае предпринимательское сообщество должно быть готово к будущему неизбежному повышению налогов, значительная часть которых пойдет на содержание граждан старших возрастов.

5. Конфискационная амнистия капиталов или, на выбор, пересмотр итогов приватизации.

Россия вскоре получит доступ к финансовым базам практически всех офшоров мира, и сокрытие доходов от налогов станет секретом Полишинеля. Новая амнистия капиталов должна преследовать цели как возвращения денег в Россию и их дополнительного налогообложения (такой подход частично реализован в Законе о контролируемых иностранных компаниях), так и национализации авуаров в случае умышленного сокрытия.

В 1990-е годы псевдорыночные реформы в России вместо позитивных перемен привели к крайне неблагоприятным последствиям, в частности, к категорическому неприятию итогов приватизации. В условиях государственного капитализма, насущной фазы развития нашей экономики, справедливой была бы конструкция, в которой права собственности на компании сырьевого сектора стали бы преимущественно государственными. В данном случае национализация должна быть возмездной, но по остаточной, а не рыночной стоимости некогда приватизированных предприятий.

Холодный пот от таких снов кое-кому из читателей обеспечен. Просыпайтесь, хозяева жизни, и возрадуйтесь — прислушайтесь, как птички за бронированным окном щебечут: «22», «22», «22»…

[Никита Кричевский]

О выступлении премьера Медведева в Госдуме.
Сначала отдельные «приглаженные», как полагаю, данные Росстата март 2017 г. к марту 2016 г., показывающие, что до выхода экономики из кризиса нам еще далеко. ВВП – минус 0,2%, оборот розничной торговли – минус 0,4%, объем платных услуг населению – минус 1,3%, инвестиции в основной капитал – минус 0,9%, реальные располагаемые денежные доходы – минус 2,5%, индекс потребительских цен – 4,3% и тут же индекс цен промышленности – 11,3% (последнее говорит о подавлении потребительской инфляции).
Всех этих данных в выступлении не было. Зато присутствовало легкое отчаяние от нахождения в ситуации перманентного идеологического тупика: «Дайте универсальный рецепт, если порулить готовы. Что делать дальше? Деньги найдите дополнительные». Помимо прочего, это плевок в сторону «правительственных» экономистов. Вообще-то негоже премьеру признаваться в том, что программы действий у правительства нет. В цивилизованных странах после таких «откровений» ставится вопрос об отставке, но Россия – страна особенная, потому этот крик души пропустили мимо ушей.
В России все последние четверть века насаждается модель экономики кармана, неважно, личного или корпоративного, предполагающая активную помощь предпринимателям и компаниям получить дополнительные доходы, то есть, набивать те самые карманы. Не зря же Медведев всю дорогу приводил данные, имеющие отношение исключительно к предпринимательству, оставляя за скобками «балласт» (нацию). Мол, прогностические рейтинги у нас изменены с негативных на стабильные и даже положительные, в чарте Doing Business мы последовательно карабкаемся вверх, а среди ближайших мер анонсирована инвестиционная льгота по налогу на прибыль в размере 5%.
Все, как завещал товарищ Маркс с его формулой «Товар-Деньги-Товар». Отличие же экономики кармана от экономики нации в том, что формула «Товар – Деньги – Товар» видоизменяется на «Товар – Деньги – Общественное благо», где на конце вместо корпоративной и частной прибыли появляются блага или все, что удовлетворяет наши общественные потребности. В переводе с птичьего это означает следующее: рост экономики и, как следствие, собранных налогов, трансформируется в повышение качества образования, развитие медицины или инфраструктурные проекты, к примеру, в сфере ЖКХ.
Были ли представлены какие-либо цели, свидетельствующие, что правительство поворачивается лицом к нации? Что кабинет намерен разрешить конфликт между предпринимателями и потребителями, когда первые хотят роста цен, а вторые – их снижения? Нет. Потому и злость у людей, слышащих, что экономика выходит из кризиса, но на деле ничего подобного не наблюдающих. О социальной справедливости даже не упоминаю: ясно же сказано – «не наш путь». Не будет ни прогрессивного подоходного налога, ни восстановления налога на наследование, ни более активного участия государства во взаимоотношениях между работодателями и работниками. Не будет, до того самого «жареного петуха», что уже подбирается к правительственной пятой точке.
Спрашивается, зачем нужно было утверждать ежегодную индексацию услуг «Газпрома» на 8%, а затем отменять повышение тарифов ЖКХ, пока в отдельно взятой Новосибирской области? Или давить инфляцию монетарными способами, зная, что инфляция в России не монетарная, а корпоративно-коррупционная?
Напоследок о пузыре, надутом правительством на российском финансовом рынке для поддержания «приятного взору» платежного баланса. За 2016 г. иностранцы ввалили в российские финансовые инструменты многие десятки миллиардов долларов (доля иностранцев в ОФЗ – 28%, в акциях – до 45%, в прямой спекуляции валютой – до 50%). Один окрик из-за океана или ЕС – и иностранные спекулянты дружно встанут на выход из российских государственных и корпоративных активов. Не зря же посвященные так сильно волновались перед приездом Госсекретаря США в Москву на прошлой неделе.
Не правительство у нас дурное, а советчики. Их бы на дыбу, да других в президентском окружении нет. А значит, в ближайшее время мы будем наблюдать, как последовательно рушится не только экономика, но и былая путинская стабильность. С неизвестным исходом.

[Никита Кричевский]

Разговоры о засилье торговых сетевых компаний набили оскомину. Публично клеймить ретейлеров стало нормой, а призывы обуздать их аппетиты или ограничить возможности развития — общим местом. Между тем во всем мире сетевики давно превратились из непримиримого врага в надежного партнера производителей. Как этого добиться в России?

Российское сельское хозяйство вновь в тупике. После урожайного прошлого года в нынешнем году аграрный сектор в лучшем случае будет топтаться не месте, а в худшем — покажет отрицательную динамику. Хотите убедиться? Тогда приготовьтесь к частоколу статистических данных, проливающих свет на истинное положение дел в нашем сельском хозяйстве.

Итак, по предварительным данным, совокупный прирост аграрного производства в прошлом году составил 4,8%. Казалось бы, прекрасный результат. Однако рассчитывать на то, что село в своем нынешнем организационном состоянии станет драйвером экономического роста, — занятие пустое: доля сельскохозяйственной продукции в общем объеме прошлогоднего ВВП составила всего 6,5% (5,6 трлн против 86 трлн рублей). Что, кстати, в целом соответствует аналогичным долям в других странах.

Цифра 4,8% прироста на фоне общего падения экономики впечатляет. Однако «впечатление» развеется, когда мы проанализируем структуру приращения. Увеличение состоялось практически полностью за счет растениеводства: в прошлом году валовой сбор зерна увеличился на 13,7%, подсолнечника — на 15,2%, а сахарной свеклы — аж на 23,8%. Некоторые горячие головы в правительстве пророчат России мировое лидерство по экспорту зерна, но что толку, если его вывоз будет беспошлинным, а внутренний рынок останется без качественной пшеницы?

Больше нам, к сожалению, гордиться нечем. На конец декабря 2016 года по сравнению с соответствующей датой 2015-го поголовье крупного рогатого скота снизилось на 1,6% (коров стало меньше на 1,9%), производство молока стагнировало (снижение на 0,2%), а, скажем, картофеля было собрано меньше на целых 7,8%.

На фоне аграрных нестыковок настоящим прорывом выглядит растущее производство тракторов и зерноуборочных комбайнов: выпуск первых увеличился на 16,1%, вторых — почти в полтора раза (на 46,1%). Рост производства сельхозтехники продолжился и в первом квартале этого года: в денежном выражении увеличение составило более 39%. Секрет ускоренного роста производства сельхозтехники прост: правительство компенсирует заводам скидки для потребителей. Вне всякого сомнения, это верный шаг.

Если у машиностроителей «праздник» в первом квартале этого года продолжился, то аграрии начали «сдуваться». Сравнение стартовых кварталов 2017 и 2016 годов показывает, что объем аграрной продукции в первом квартале этого года вырос всего на 0,7% (в прошлом году — на 3,6%), поголовье крупного рогатого скота снизилось на 1,4% (в том числе коров — на 1,3%), отстает нынешний год и по динамике производства молока.

Так что готовься, читатель, к очередным ток-шоу на тему «как нам реорганизовать село», а не то, не ровен час, рубль ослабнет, и импорт вновь станет неприступным, к тому же импортозамещение в полную силу так и не заработало. Причем когда это случится — вспомните, что простой и опробованный в большинстве развитых стран способ увеличения внутреннего аграрного производства предлагался, да так и остался невостребованным.

Этот материал отнюдь не зря начинался с упоминания торговых сетей. За последние пару десятков лет российский ретейл превратился в мощную товаропроводящую структуру, и сегодня — не без перехлестов, конечно (а где их нет?), — продолжает обеспечивать общенациональные продажи продовольствия. Между тем хозяйственный потенциал сетей банальной коммерцией не исчерпывается.

За рубежом сетевики давно наладили выпуск и продажу продукции под своими брендами, появился даже специальный термин «собственная торговая марка» (СТМ, или Private label). Производство продукции под брендом СТМ, как правило, ведется силами подразделений ретейлеров либо передается сторонним компаниям, что позволяет владельцу СТМ сконцентрировать усилия на маркетинге и продажах. Главные условия экономической эффективности СТМ — наличие отлаженной сбытовой сети, собственных потребителей и, конечно, масштабная финансовая составляющая.

Представлю долю СТМ в товарообороте европейских ретейлеров в 2015 году. В Скандинавских странах этот показатель колебался в пределах 29–32%, в центральной части Западной Европы — от 35% во Франции до 43% в Германии, а лидерами стали Великобритания (46%), Испания (50%) и Швейцария (52%).

Для сравнения: в России доля СТМ в общем объеме сетевых продаж составляет 5 (пять) процентов. Другими словами, производственный потенциал торговых сетей остается невостребованным. Поразительно, но правительство и Минсельхоз при разработке стратегии продовольственной безопасности страны, что называется, прошляпили этот важнейший способ увеличения выпуска и переработки сельхозпродукции, увлекшись распределением кредитов, финансированием приобретения топлива и раздачей сельхозтехники в лизинг.

Какие выгоды сулит концепция СТМ государству и потребителям?

Во-первых, в условиях сохраняющейся продовольственной уязвимости России при наличии печального опыта неприжившегося фермерства и все большей монополизации аграрного сектора крупными производителями перезапустить сельское хозяйство без торговых сетей уже невозможно. Можно сколь угодно долго рихтовать Закон о торговле, открывать ярмарки выходного дня или организовывать торговлю с лотков, но когда производителям в итоге негде торговать, все названные итерации будут ни о чем. И так будет до тех пор, пока Россия как минимум не догонит Европу, население которой обеспечено магазинами примерно вдвое лучше.

Во-вторых, за счет обострившейся конкуренции, минимизации числа разномастных «дистрибьюторов», гарантированного увеличения продаж через собственные торговые точки, финансирования производства за счет внутренних источников снизятся или, по крайней мере, не будут расти прежними темпами розничные продовольственные цены. О дополнительных налоговых поступлениях умолчу ввиду очевидности этого плюса.

В-третьих, земли сельхозназначения, возвращаемые в аграрный оборот и передаваемые (продаваемые) предприятиям — партнерам крупных сетей, наконец-то начнут использоваться по своему прямому назначению. Ретейлу в кооперации с производителями сельхозпродукции по силам возродить и канувшие в Лету машинно-тракторные станции как промышленную основу сельхозпроизводства, что приведет к росту выпуска российской сельхозтехники, а также весьма и весьма эффективный институт потребкооперации, поскольку значительная часть аграрной продукции исторически производится в личных подсобных хозяйствах. Наконец, налаживание переработки сельскохозяйственного сырья внутри страны подтолкнет процесс того самого продовольственного импортозамещения.

В-четвертых, развитие производства под «шапкой» СТМ позволит уточнить общее целеполагание производителей, так как сетевики лучше других участников рынка знают, чего хотят потребители. В свою очередь скооперировавшиеся с сетевиками аграрии получат мощный стимул к наращиванию производства, поскольку будут иметь гарантированный сбыт. Вопрос сохранения собственных брендов сельхозпроизводителей — вопрос переговоров: вряд ли сетевые компании захотят резать курицу, несущую не одно, а два золотых яйца, одно из которых достанется ретейлерам, а второе — производственникам.

В-пятых — и, наверное, это главное, — существенно повысится качество продовольствия. Сегодня сети стали без вины виноватыми за чужой фальсификат, переход же на СТМ устранит эту проблему. Если ретейл станет не только заказчиком, но и соинвестором производства СТМ, например с акционерной долей в капитале предприятия, он получит право жестко контролировать производство на всех его стадиях. Нынешние нерегулярные проверки Роспотребнадзора и «комариные» штрафы за несоблюдение технологии открывают перед производителями колоссальные возможности для махинаций с качеством продукции. Еще один важный аспект: организация производства СТМ автоматически причислит качество изготавливаемой продукции к деловой репутации сетей. Того самого нематериального актива, которым сети, чьи ценные бумаги торгуются на мировых биржах, дорожат как зеницей ока.

Конечно, проще всего заняться селекцией хлебного дерева, изобретением скатерти-самобранки или изысканием молочных рек с кисельными берегами. Проще-то оно проще, да только результаты будут разочаровывающими. Кушать же, как известно, хочется всегда.