*2900. Pax Romana

[World-history.ru]

Начало РимаНачало Рима

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/proleg.htm
http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/index.htm
Предисловие
Данная работа посвящена исследованию Рима в начале царской эпохи. Она открывается вводной главой, включающей обзоры научной литературы и использованных, источников. Оба обзора написаны с таким расчетом, чтобы дать общее представление, потому что исследованию каждого из вопросов, которые служат содержанием последующих глав, предпосылается соответствующий очерк. В нем дается анализ состояния изученности темы, а также источников, непосредственно к ней относящихся. Именно поэтому в той части первой главы, которая посвящена научной литературе, мы старались сосредоточиться на главных направлениях в историографии проблемы, не стремясь рассмотреть все, даже полезные с точки зрения наших интересов труды, если они касались более частных вопросов. То же самое относится и к разбору источников. В первой главе мы стремились охарактеризовать в первую очередь источники по их видам и типам, отмечая главные черты и специфику в применении к работе над избранной проблемой.

В работе, естественно, часто упоминается Ромул, Ромулов Рим, ромулово время. У нас нет оснований считать Ромула вполне исторической личностью, реальным персонажем. Но мы опускаем, говоря о нем, эпитет «легендарный» не случайно. И дело не в том, что его пришлось бы повторять слишком часто, а в том, что в личность Ромула вкладывается определенный смысл. Не вдаваясь здесь в характер имени основателя Рима, чему посвящены специальные страницы настоящей работы, заметим лишь, что в нем слились воспоминания не об одном, а, вероятно, о нескольких людях, что его деяния явили собой некий итог их деятельности. Кроме того, разумеется, ему были приписаны действия последующих, в том числе вполне реальных царей, точные представления о которых за давностью стерлись. В Ромуле можно видеть символ определенных явлений, за его именем стоят действительные

4

исторические факты и процессы, события, связанные с целой плеядой живших в конце IX — начале VIII в. до н. э. вождей.

С именем Ромула все определеннее связывают сейчас хронологический аспект — начала римской истории именно раннего железного века. Это необходимо оговорить, поскольку хронологические рамки древнейшей истории Рима значительно расширились. Так называемая «римская вилланова» перестала считаться первым поселением на месте вечного города. В настоящее время с помощью археологии доказано обитание людей на притибрских холмах по крайней мере с середины II тыс. до н. э. Не считаться с этим обстоятельством нельзя. Но оно понуждает нас к уточнению терминологии. В многовековой истории Древнего Рима следует выделить древнейшую стадию, конечным рубежом которой является начало царской эпохи. II тысячелетие — это только еще истоки Рима. Сам Рим, персонифицированный в фигуре Ромула, начинается в эпоху раннего железного века; эта стадия обретает воплощение и в более реальной личности Нумы.

Время правления этих двух царей — важный рубеж и потому, что история здесь выходит за рамки лишь угадываемых направлений развития, т. е. становится подлинной историей, и потому, что в это время отчетливо обозначаются процессы, ведущие Рим от первобытности к архаическому государству. Именно на заре царской эпохи высвечиваются те явления, которые сопровождают процесс формирования Римского государства; именно в правление первых царей выявляются общественные формы, сопутствующие становлению Римского государства и проливающие свет на генезис римского полиса. Выяснение этих процессов и является целью настоящей работы.

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/1-1-1.htm

Глава I. ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

§ 1. СОСТОЯНИЕ ИЗУЧЕННОСТИ ПРОБЛЕМЫ

Древнейшему периоду римской истории посвящено немало работ. В изучении древнейшего Рима существует давняя традиция. Говоря о ней, невозможно не назвать имени Б. Г. Нибура [1], основоположника критического метода в истории. В соответствии с имевшимися тогда источниками Нибур основывался в изучении Рима на античной традиции, в которой видел достоверное зерно. Это было безусловным достижением историографии античной истории начала XIX в., выступлением против ограниченности рационалистического метода французской науки, нашедшего своего наиболее яркого и решительного представителя в лице Луи де Бофора [2]. По справедливому мнению Нибура, анналистическая традиция учитывала устное поэтическое творчество древних римлян. Правда, увлеченный такой идеей, Нибур излишне расширил его диапазон, домыслив существование в Риме героических песен, наподобие греческих. Такого величественного эпоса у римлян не обнаружено, однако в наличии родовых преданий вряд ли следует сомневаться [3]. И это обстоятельство предопределяет наше положительное отношение к представлению Нибура о многих персонажах, фигурирующих в античной традиции, как о реальных действующих лицах древнейшей римской истории. Тонкая интуиция исследователя, основанная на огромной эрудиции, позволила Нибуру считать историческими личностями Тарквиниев, что было впоследствии подтверждено археологически, а также Горациев и

---------------------
[1] Niеbuhr В.G. Römische Geschichte. Berlin, 1853.

[2] Историография античной истории. Под. ред.В. И. Кузищина. М., 1980, с. 40; Немировский А. И. Историография античности. Воронеж, 1974, с. 8.

[3] См.: Модестов В. И. Лекции по истории римской литературы. Спб., 1868, с. 55 — 56.

6

Куриациев, сага о которых была впоследствии истолкована как свидетельство реальных социальных феноменов примитивного Рима.

Вместе с тем Нибур использовал метод аналогий, с помощью которого сумел разглядеть в древнем римском обществе родовую организацию. И хотя ученый считал римские роды искусственно созданными, акцент в оценке его вклада в исследование Рима следует ставить не на этом его утверждении, а именно на признании им родового устройства как основы древнейшего общества на притибрских холмах. Этот вывод Нибура был принят Т. Моммзеном [4], а затем отмечен Ф. Энгельсом [5] и вошел в современную науку. Принципиальное значение придается ему в советской историографии. Основываясь на методе аналогий, Нибур высказал свое суждение и о царской власти в Риме. Он сравнивает римских царей с гомеровскими басилеями и считает их не монархами, самодержцами, а скорее должностными лицами. Нибуру принадлежит также тезис о первоначальной равнозначности понятий «римский народ» и «патриции», тоже получивший признание в советской науке. Меньшее влияние оказало на последующих историков важное наблюдение Нибура, касающееся этнического состава раннего Рима, в котором он видел не только италиков, т. е. латинов и сабинов, но и предшествующее им население — пеласгов, тирренов.

Начало отхода от этого представления было положено Т. Моммзеном, который решительно объявил римлян латинами с незначительным вкраплением сабинян. Однако значение трудов Моммзена в изучении раннего Рима, конечно, не в этом. Он дал в своей «Истории Рима» целостный очерк царского периода на фоне этнической и социальной истории ранней Италии в ее противоречии с греческой, в противоречии, обусловленном, по его мнению, духовным различием эллинов и италиков.

Но отсутствие археологической базы исследования, а также ограниченность буржуазного мировоззрения, проявившегося в «индогерманских» воззрениях и идеалистическом объяснении исторического процесса, не позволили этому гиганту буржуазной историографии верно трактовать социальную структуру и характер ранней римской общины, а также специально выделить начальный этап развития царского Рима.

Последующее изучение древнейшего Рима шло в русле критики античной традиции. Ближайшие ученики и последователи Нибура придерживались его принципа критицизма и дали блестящие образцы его применения. Труды античных авторов скрупулезно исследовались на протяжении всего XIX в. Анализировался каждый эпизод, каждая версия и даже фраза. Исключительно целеустремленно критиковался Ливий как автор наиболее целостной картины римского общества на длительном пути его развития, начиная с древнейших времен. В процессе изучения античной, прежде всего ливианской традиции, оттачивалось критическое перо. Особенное недоверие вызывали рассказы


---------------------
[4] См.: Моммзен Т. История Рима, т. I. M., 1936, с. 36.

[5] См.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 169.

7

о ранних ступенях развития Италии и Рима. В результате к началу XX в. усилиями историков вся царская эпоха была отнесена к разряду легендарной истории. Этот стереотип характеризует не только зарубежную, но и отечественную историографию. Следствием таких обстоятельств явилось определенное перемещение интереса ученых в области римской истории в сторону Республики, в том числе и ранней, в пределах которой пытались уловить элементы истинных фактов и событий.

Логическим завершением нарастания критики традиции в антиковедении был гиперкритицизм, нашедший наиболее яркое проявление в научном творчестве итальянского исследователя Этторе Пайса [6]. Разумеется, историческая наука не могла быть совсем обособленной от других сфер идеологической жизни. Поэтому и гиперкритику нельзя считать только результатом внутреннего развития исторической науки и специфических методов исследования. Гиперкритицизм, как нам представляется, явился отражением агностических воззрений, распространившихся в период перехода капитализма в монополистическую стадию, как бы их проекцией на область историографии.

Однако господство гиперкритических представлений в буржуазной науке не могло быть вечным. Отходу от них способствовало накопление положительных знаний. Конец XIX и начало XX в. были ознаменованы плодотворными раскопками на территории собственно Рима. Джакомо Бони обследовал римский Форум, Вальери — Палатин; Рим и его окрестности изучал Пинца. Благодаря этим раскопкам была выявлена культура раннего железного века на территории Рима. Богатый археологический материал не только пробуждал интерес к ранней стадии римской истории, но и заставлял соотносить материальные остатки древнейшей эпохи с рассказами о ней античных авторов. Так было поколеблено мнение об абсолютной легендарности античной традиции о раннем Риме. И сам Э. Пайс в своей «Критической истории Рима» [7] занялся выяснением корней римских саг, показав увлекательный пример восстановления географических и этнографических реалий, считавшихся безнадежно утраченными для познания далеких эпох.

История формирования города привлекала внимание ученых со времени Нибура. Была выделена первая фаза, совпадавшая с поселком на Палатине, который в соответствии с традицией считался первоначальным ядром Рима, или Квадратным Римом (Roma Quadrata), ограниченным Ромуловым померием. Археологическое обследование территории Рима выдвинуло проблему римской топографии. Сведения древних о первичных поселениях на холмах Палати-не и Квиринале получили материальное подтверждение. Однако в зоне первичного обитания благодаря раскопкам оказался и Эсквилин. Эсквилинские ранние памятники направили мысль ученых на отрицание традиции о приоритете Палатинского поселка перед другими и о его значении

---------------------
[6] Pais E. Storia di Roma, v. I. Torino, 1898; Хвостов В. М. Новый труд по критике римской традиции. М., 1902.

[7] Pais E. Storia critica di Roma durante i primi cinque secoli. Roma, 1913 — 1920.

8

как объединительного центра. С работ Пинцы образование города стали видеть в синойкизме сосуществовавших разрозненных поселков на римских холмах.

Восстановление римской топографии в сопоставлении с известиями древних авторов о возникновении Рима как города выводили историческую науку на осмысление терминов, приложимых древними к характеристике раннего Рима. В работе Е. Корнеманна [8] был поставлен вопрос о соотношении понятий «полис» и «урбс». По нашему мнению, он полностью не решен, поскольку еще требует специального рассмотрения содержание термина «полис» в применении к Риму. Вместе с тем Корнеманн фактически выдвинул проблему становления Рима как города, которому предшествовали паги (pagi) и бурги (oppida).

Таким образом, в первые десятилетия нашего века благодаря введению в научный оборот новых археологических материалов были расширены знания о ранней ступени истории Рима, т, е. Рима начала железного века, главным образом в отношении очертаний города, расположения его поселений и некрополей, а также материальной культуры, представленной в погребениях. Знакомство с обрядом погребений и погребальным инвентарем вместе с тем оживило интерес к этнической характеристике раннего Рима. Были высказаны соображения, что разница типов захоронений обусловливалась различной этнической принадлежностью погребенных (Ф. фон Дун [9] ). Нужно отметить также, что в указанный период римские материалы рассматривались еще без необходимых сопоставлений с общеиталийскими.

В период между мировыми войнами, особенно в 20-е и 30-е годы, по всему Апеннинскому полуострову проводились археологические изыскания. Это подготовило почву для рассмотрения собственно римских памятников материальной культуры не только в общелатинском, но и в общеиталийском контексте. Значительное развитие в этот период этрускологии позволило окончательно выделить в пределах царского Рима этап этрусских правителей как личностей исторических. Продолжение раскопок на римском Форуме в районе храма Весты дало возможность пробить первую брешь в представлениях о доэтрусской фазе царского периода в Риме как полностью легендарной. Благодаря находкам А. Бартоли, которые, правда, были интерпретированы им уже позже, в 1961 г., создались реальные условия, чтобы позднее в ранг исторических личностей был возведен Нума Помпилий. Обзор итогов археологических работ этого времени в центре Рима был сделан Джузеппе Лульи [10] в 1946 г.

Существенное значение имели и лингвистические исследования. В италийской, прежде всего латинской, лексике был обнаружен большой круг грамматических форм и имен собственных, особенно топонимов, принадлежащих доиталийскому населению, автохтонам Италии. В силу господствовавшей в Италии фашистской доктрины достижения лингвистики толковались расширительно и служили развитию теории

---------------------
[8] Kornemann E. Polis und Urbs. — Klio, 1905, Bd 5.

[9] Duhn Fr. von. Italische Gräberkunde, T. I. Heidelberg, 1924.

[10] Lugli G. Roma antica il centro monumentale. Roma, 1946.

9

автохтонизма, искажавшей реальную картину истории и прежде всего этнических и культурных процессов в древнейшей Италии. Наиболее видным выразителем автохтонизма был Дж. Серджи [11]. Работа этого исследователя наряду с неоправданным преувеличением роли доиталийского этнолингвистического субстрата привлекла внимание к доиндоевропейскому населению Апеннинского полуострова, о котором после Нибура почти не писали. Лишь фундаментальный труд В. И. Модестова [12], не потерявший значение и до настоящего времени, составил контраст нараставшему в европейской науке потоку индогерманизма, буквально потопившему в межвоенное время всякие воспоминания о культурном значении доиндоевропейских элементов в древнейшей Италии.

Отражением противоречивого и трудного пути развития итальянской науки в области романистики, выдвигавшейся благодаря обладанию массой вновь найденных археологических и эпиграфических источников на передний план европейской буржуазной историографии, было творчество П. Дукати [13]. Его книга «Как возник Рим» с точки зрения интересующей нас проблемы представляет собой наиболее значительное явление буржуазной исторической науки. В ней не только преодолены крайности как автохтонизма, так и индогерманизма, но и осуществлен фактический отход от гиперкритического отношения к античной традиции. Особенно следует отметить исследовательскую манеру Дукати, состоявшую в «наложении» данных традиции на добытый археологический материал для определения последовательности этнокультурных напластований в доримской Италии. Эту методику мы считаем чрезвычайно плодотворной. В книге Дукати прослеживается социально-политическая и культурная история царского Рима, включая время первых царей. Несмотря на богатство ее содержания, она, однако, оставляет открытыми многие важнейшие вопросы, прежде всего социального строя древнейшего Рима.

В послевоенное время вышло много литературы, посвященной специально царскому периоду, в том числе проблеме происхождения Рима, зачастую даже под одинаковым или почти одинаковым названием — «происхождение» или «возникновение» Рима. Это закономерное явление, связанное в первую очередь с двумя обстоятельствами: 1) постоянным расширением количества источников, особенно в результате археологических раскопок и анализа лингвистических материалов; 2) переоценкой античной традиции, основанной на изучении новых данных этих источников.

В 1960 г. в Италии вышел сборник, посвященный столетию открытия культуры виллановы [14]. В его создании приняли участие ученые Италии, ФРГ и Швеции. В нем был подведен итог огромной археологической работе по изучению всей доримской Италии, в том числе и

---------------------
[11] Sergi G. Da Alba Longa a Roma. Torino, 1934.

[12] См.: Модестов В. И. Введение в римскую историю, ч. I. Спб., 1902.

[13] Duсati P. Come nacque Roma. Roma, 1939.

[14] Civilta del ferro. Documenti e studi publicati per cura della Deputazione di storia patria per le provincie di Romagna, v. VI. Bologna, 1960.

10

Лация, неотделимой частью которого является Рим. Сборник проникнут идеей (особенно подчеркнутой в статьях Л. Лауренци и П. Лавиозы Замботти) об исключительной значимости периода раннего железа для истории всей Западной Европы и Италии. Однако развитие культуры на Апеннинском полуострове, по мысли авторов, тесно связано со Средиземноморьем и обязано вкладу различных этнических элементов, появление которых в Италии можно фиксировать достаточно точно с III тыс. до н. э. Между фазами террамарской и апеннинской культур бронзового века и виллановой была четко выделена в приморских районах, как на Адриатике, так и на Тирренском побережье Италии, культура протовиллановы, которую заметил еще Патрони. Она характеризуется кремациями, использованием биконических оссуариев, декорированных насечкой, квадратными бритвами, килевидными сосудами из глины импасто и связывается с притоком этнических волн с востока, т. е. из северо-балканского района. Датируется протовилланова 1200 — 1000 гг. до н. э., а вилланова в Этрурии, близкой Риму, — 1000 — 800 гг. до н. э. Это вносит уточнение в хронологию Рима эпохи раннего железа.

На основе изучения культур этого времени в разных районах и их связи был намечен путь разных этнических волн по Италии, что служит продвижению наших знаний и о римском этногенезе. В статье Р. Перони в этом сборнике обосновывается с помощью анализа нового материала погребений на римском Форуме, Палатине, Эсквилине и форуме Августа хронологический приоритет ряда могил с кремациями перед могилами с ингумациями на Форуме. Ученые считают последние принадлежащими сабинам.

Решающее значение имели результаты раскопок, проводившихся па территории Рима главой шведской школы археологов-античников Э. Гьёрстадом на римском Форуме и Бычьем рынке и итальянскими археологами (Кареттони, Пульизи, Торелли и др.) на Палатине, которые продолжаются и по сей день под руководством П. Романелли. Публикации находок начались уже с 50-х годов. Их материалы влияли на отношение к сообщениям античных авторов о царском периоде, а также вызвали к жизни проблему датировки селений на территории Рима.

Углубившиеся лингвистические исследования действовали в том же направлении. Эти тенденции явственно проступили в творчестве Роберто Парибени [15]; первый том его «Истории Рима» посвящен царскому периоду, который излагается с существенными замечаниями о достоверности римской традиции.

Одним из первых, кто ясно выразил новый источниковедческий принцип, был М. Паллотино [16], ныне крупнейший авторитет в области древнейшей истории Рима, этрускологии и итальянской археологии. В своей статье «Первоначальный Рим» он объявил, что археологические находки подтверждают правильность сообщений традиции об

---------------------
[15] Paribeni R. Storia di Roma, v. I. Le origini e il periodo regio. Bologna, 1954.

[16] Pallotino M. La prima Roma. — SR, 1957, N 3, p. 256 — 268.

11

архаическом Риме как для периода этрусского господства, так и для более раннего времени. Рождение Рима, по его мнению, шло в русле прогресса, общего для всего Тирренского побережья Италии в VIII — VII вв. до н. э., состоявшего в синойкизме разрозненных деревень в единый организм, аналогичный греческим полисам, созданным греками-колонистами. Блеск урбанизации был достигнут Римом при этрусках. Но латинский характер языка римлян, согласно Паллотино, доказывает ложность современных теорий, приписывающих этрускам первое урбанистическое образование па притибрских холмах. Эта небольшая статья имеет принципиальное значение. Она открыла целую серию работ как ее автора, так и других историков, рассматривавших происхождение Рима под углом зрения складывания городского центра как выражения «высшей цивилизации» и появления «исторических наций». Паллотино вместе с тем разграничил понятия «урбанизация» и «цивилизация», что получило развитие в его последующих работах.

Основываясь на вновь открытых источниках, критически используя, но не отвергая традицию, строит свои исследования П. Де Франчиши [17]. В докладе на Х Международном конгрессе исторических наук (1955) он выдвигает проблему социальной и политической характеристики архаической римской общины, которую он развивает особенно тщательно в монографии «Первоначала Рима» [18].

В 50-х годах на том же источниковедческом принципе, исходя из материалистического понимания истории, развертывает свою научную деятельность Ф. Де Мартино, видный деятель Социалистической партии Италии. Кумуляция его взглядов на ранний Рим содержится в I томе его четырехтомного труда «История римской конституции» [19]. В нем рассматривается не только система римского права или государственных учреждений, но и их генезис в условиях существования и развития гентильной организации и образования государства.

Ссылаясь на положения, выдвинутые Ф. Энгельсом в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства»» Ф. Де Мартино отрицает патриархальную теорию и рассматривает историю складывания римской государственности в связи с социально-экономической структурой Рима. Он обращает внимание на характер территориальных единиц у италиков, отмечая разницу между pagus и oppida, с одной стороны, а также oppida, urbs, polis — с другой. Подчеркивая, что государство является продуктом исторического развития» ученый считает, что возникавшие объединения с центром в латинских oppida не знали государства, как и первоначальное объединение gentes на территории Рима не было общиной государственного характера, и их селение не было еще civitas.

Эволюция Рима к установлению государственных начал произошла, по мнению ученого, под влиянием этрусков. Пути исторического

---------------------
[17] De Francisci P. La comunita sociale e politica romana primitiva. — In: Relazioni del X Congresso Internazionale di Scienze Storiche, v. II. Firenze, 1955,p. 61 — 166.

[18] De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1S59.

[19] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Napoli, 1958, p. 34 — 74.

12

развития римлян и италиков, таким образом, разошлись. Этруски создали civitas, которую Де Мартино идентифицирует практически с полисом. Civitas победила партикуляризм гентильных групп. Италики же оказались лишь на уровне pagus и tribus, поскольку природные и исторические условия, в которых они находились, не дали экономических возможностей для образования у них полиса. Де Мартино делает принципиально важное замечание, что государство в Риме, сложившееся в эпоху этрусской монархии, было ознаменовано созданием города со стенами и храмами и объединением gentes в гражданскую общину. Иными словами, Де Мартино отметил разницу между городом как огороженным местом и как государством. Вместе с тем раннее Римское государство он назвал гражданской общиной. Очевидно, что он понимал под общиной разные организмы как догосударственного, так и государственного характера.

В работах Де Франчиши и Де Мартино по сути дела был четко поставлен вопрос о формировании Рима не как города, а как общины.

Преодоление гиперкритического отношения к античной традиции получило освещение в двух работах, как бы подводящих итоги этой тенденции в новейшей историографии. В 1963 г. вышел из печати «Предварительный доклад о происхождении Рима» А. Момильяно [20], заявившего, что на основе сопоставления данных разных источников можно говорить о том, что литературная традиция при всей ее сомнительности может служить нашим гидом в познании раннего Рима. Сообщения древних, по его мнению, могут верно осветить «конституционное, политическое и территориальное развитие Рима от основания urbs до конца монархии».

Детально рассматривая археологические данные, Р. Блок в книге «Тит Ливий и первые века Рима» [21] (1965) уделил специальное внимание ливианской традиции. Блок подчеркивает, что сообщение Ливия о Ромуловом поселении на Палатине получает новое подтверждение в археологическом обследовании Гермала, результаты которого опубликованы С. Пульизи, П. Романелли и другими в 1951 г. В северозападном углу Палатина в туфовом грунте были обнаружены углубления, соответствующие основаниям стоявших здесь некогда хижин, форма их повторяется в погребальных урнах VIII в. до н. э. самого Рима, района Альбанских гор и Южной Этрурии. Эти хижины, по словам Блока, «подводят основание под легенду о Ромуле, точнее говоря, фундируют легенду об основании Рима в указанное время». Из сообщений традиции следует, что превращение Рима в город в собственном смысле этого слова произошло при этрусских царях, т. е. в VI в. до н. э. Р. Блок находит новое доказательство верности этой датировки в материалах раскопок, осуществленных Гьёрстадом в середине 50-х годов. Именно к началу VI в. до н. э. относится процесс исчезновения хижин на месте будущего Форума, который тогда же впервые замащивается.

---------------------
[20] Momigliano A. An interim Report of the Origins of Rome. — JRS, 1963, v. LIII, pars I, II, p. 95-121.

[21] В loch R. Tite Live et les premiers siecles de Rome. Paris, 1965.
13

Ливианская традиция, согласно Блоку, содержит сведения, позволяющие полагать, что первоначальный Рим состоял из разнородных по своей этнической принадлежности поселков и что его древнейшими жителями были латины и сабины. Достоверность этого сообщения составляет предмет давнего спора. Отталкиваясь от разнохарактерности погребальных обрядов могил Форума, а также от вывода Гьёрстада о возникновении Рима путем слияния отдельных поселков, а не посредством расширения единого ядра (что доказывал еще Пинца), Р. Блок высказывает мнение о достоверности упомянутых сообщений Ливия. Из рассказа Ливия следует, что с утверждением этрусской династии Рим превратился в процветающий, богатый город. Археологическое изучение Рима выявило остатки массивной городской стены, мощения Форума, следы храма Юпитера на Капитолии. Р. Блок правомерно расценивает эти археологические данные как подкрепление ливианской традиции.

Характерной чертой в изучении древнейшего Рима в 50-е и особенно 60-е годы явилось внимание к хронологическому аспекту проблемы. В значительной мере это стимулировалось интерпретацией Э. Гьёрстадом данных, добытых при раскопках на римском Форуме, а также опубликованных им материалов из коллекции Нардони, которые составили уже несколько томов[22]. Их истолкование изложено в нескольких работах Гьёрстада, особенно значительными из которых являются книга «Легенды и факты древней Римской истории» [23] и статья «Внутриполитическая и военная организация в раннеримское время»[24] во II томе многотомного издания «Подъем и закат Римского мира» (1972), посвященного И. Фогту.

Гьёрстад выделяет две основные фазы в истории архаического Рима: первая соответствует поселениям энеолитического и бронзового века, вторая — раннего железного века. Обе фазы определяются как догородская эпоха. Последняя фаза, по его мнению, начинается между 1000 — 800 гг. до н. э. и делится на четыре периода: I. 800 — 750; II. 750 — 700; III. 700 — 625; IV. 625 — 575. Эта периодизация основывается Гьёрстадом на стратиграфических исследованиях преимущественно в районе equus Domitiani на Форуме, где им обнаружено 29 слоев, из которых слои 20 — 22 он отнес к царскому времени, а 23 — 29 — к примитивным поселениям, более ранним, чем царский Рим.

В начале железного века, по Гьёрстаду, появляются деревни на высотах Палатина, Эсквилина, Квиринала и, может быть, Целия, с погребениями в долинах. I и II периоды — это время изолированных поселков. В III период селение Палатина распространилось на более возвышенную, прилегающую к нему часть Форума, продолжая хоронить здесь только маленьких детей. В IV период происходит синойкизм селений деревенского типа. Только за пределами этого периода, т. е.

---------------------
[22] Gjerstad Е. Early Rome, v. I — IV. Lund, 1953, 1956, 1963, 1965.

[23] Gjerstad E. Legends and facts of Early Roman history. Lund, 1962.

[24] Gjerstad E. Innenpolitische und militarische Organization in frühromischer Zeit. — ANRW, Bd I, T. 1, S. 136 — 188.

14

около 575 г. до н. э. хижины начинают заменяться домами на туфовом фундаменте. По мысли Гьёрстада, появление такой «развитой» архитектуры знаменует собой конец догородской эпохи и переход к урбанистической стадии, в свою очередь подразделенной на две фазы: А (575 — 525) и Б (525 — 450). Таким образом, Гьёрстад выступил с новой периодизацией, в основе которой лежало деление на «городскую» и «догородскую» эпохи в зависимости от характера строений хижинного типа или домов на фундаменте, сочтя началом городской эпохи лишь время с конца первой четверти VI в. до н. э.

В эту свою периодизацию он уложил затем историю царского времени, точно следуя античной традиции в изложении основных фактов, но полагая, что начало царского Рима должно соответствовать началу городской эпохи, т. е. 575 г. до н. э. При этом, отступая от сообщений античных авторов, он поместил всех первых царей от Ромула до Анка Марция включительно в фазу А городской эпохи, т. е. между 575 — 525 гг. до н. э., резервируя для этрусков оставшееся время, т. е. период 525 — 450/449 гг., и передвигая тем самым и переход к Республике примерно на 60 лет позднее. Практически построение Гьёрстада явилось подкреплением с помощью своеобразного понимания археологических свидетельств взглядов шведского ученого Ханеля, высказанных последним в работе «Эпонимная должность» (1942).

Работы Гьёрстада были оценены двойственно. С одной стороны, реальные археологические данные сразу стали использоваться в мировой науке, но его теория в силу явной нелогичности и смещенности хронологических определений вызвала бурю возражений. В полемике с Гьёрстадом был использован огромный археологический материал Италии, заальпийской Европы и Восточного Средиземноморья для уточнения датировки конца эпохи бронзы и начала железа в разных частях Апеннинского полуострова. В этой связи должны быть упомянуты усилия западногерманского профессора X. Мюллер-Карпе и. итальянского ученого М. Паллотино.

В статье «Об абсолютной хронологии эпохи поздней бронзы» (1960) [25] X. Мюллер-Карпе показал определяющее значение двух фактов для установления абсолютной хронологии конца эпохи бронзы и начала железного века в Италии, а именно: (1) позднемикенской цивилизации (фазы IIIA — С, XIV — XII вв.), точно датируемой ее отношением с Египтом, и (2) ранней цивилизации железного века в Сицилии и Южной Италии, хронологически уточненной на основе греческих колоний. Центральное, важнейшее с точки зрения датировки место среди этих колоний занимают Кумы, основанные в VIII в. до н. э., причем до греческих колонистов там уже было местное население, оставившее след в могильнике IX в. до н. э. На базе сопоставлений куманских бронз и керамики в доэллинских и эллинских могилах с аналогичными типами в ареале Рима (Форум и Эсквилин) и Альбанских гор Мюллер-Карпе считает возможным датировать ранний железный век в латинских центрах уже Х и IX вв. до н. э. по крайней мере.

---------------------
[25] Мüllег-Каrре Н. Sulla cronologia assoluta della tarda eta del Bronzo. — In: Civilta del ferro. Bologna, 1960, p. 445 — 460.

15

Что касается Южной Этрурии от Аллюмьере до Тарквиний, то там есть соответствия протогеометрической фазе Аттики, римско-альбанским материалам, а также куманским. Это позволяет МюллерКарпе относить культуру раннежелезного века в южных этрусских городах также по меньшей мере к Х — VIII вв. до н. э. Вместе с тем ученый устанавливает соответствие италийского материала с гальштадтским Южной Европы. В частности, гальштадтская фаза А1 параллельна началу протовиллановианских некрополей Италии. И это дает возможность датировать раннюю протовилланову XII в. до н. э., а через нее и ранний железный век в районе Рима — Альбанских гор.

Эти хронологические определения Мюллер-Карпе, подвергшиеся проверке по радиокарбонному методу, столь важные для датирования царской эпохи в Риме, получили поддержку со стороны Паллотино в его статье «О хронологии конца бронзовою и хронологии железного века в Италии» [26]. Он полностью согласился с принципом выделения надежных опорных пунктов для датировки (Микенский III А2с период и начало великой греческой колонизации), но высказался против детализирования периодизации развития Италии времени конца бронзового и начала железного века ввиду того, что Италия еще недостаточно обследована. Вместе с тем Паллотино поставил вопрос о необходимости осмыслить накопившиеся .археологические данные по доримской Италии и их хронологию в связи с преданиями о легендарных героях, в том числе эпонимах, прибывших в Италию из Балканского мира. Надо отметить, что это несомненно имеет значение и для изучения доромулова Рима, поскольку направляет внимание на непосредственно предшествующий ему период.

Полемика с Гьёрстадом сослужила полезную службу делу изучения архаического Рима. Уточнились позиции ряда ведущих историков не только в отношении хронологии царского времени. Это относится и к X. Мюллер-Карпе. В двух своих фундаментальных трудах — «О начале Рима» [27] и особенно «К становлению Рима» [28] — он настойчиво проводит идею о том, что происхождение Рима нельзя рассматривать как «возникновение», а надо понимать как становление, т. е. как исторический процесс, в котором формирование города и эволюция хозяйственной, политической и культурной жизни являются органическим продолжением тенденций, присущих раннежелезному веку Средней Италии. Со свойственным вниманием к хронологии он отметил, что поселение на Палатине, которое можно проследить по погребениям на Форуме близ арки Августа, является самым ранним и принадлежит Х в. до н. э. Этим утверждением Мюллер-Карпе отверг выводы Гьёрстада как об одновременности появления поселков раннего железного века на Палатине, Эсквилине и Квиринале, так и о принадлежности

---------------------
[26] Pallotino M. Sulla cronologia dell'eta del bronzo finale e dell'eta del ferro in Italia. — SE, 1960, v. 28, p. 11 — 47.

[27] Müller-Karpe H. Von Anfang Roms. Heidelberg, 1959.

[28] Müller-Karpe H Zur Stadtwerdung Roms Heidelberg, 1962.

16

их только к VIII в. до н. э. Оценивая труды Мюллер-Карпе с точки зрения интересующей нас проблемы, нужно сказать, что его концепция «становления» города вышла за пределы вопроса об образовании поселения городского типа и оказалась направленной в сторону комплексного изучения Рима как экономического и культурного феномена.

Подверглись атаке и выводы Гьёрстада по конкретным вопросам, в частности, оценка им фрагмента аттического краснолакового сосуда строгого стиля как доказательство того, что Сервий Туллий правил в V в. до н. э., откуда следовало более позднее, чем принято в науке, правление первых доэтрусских царей. Указывалось в этой связи, что место находки представляет собой земельную насыпь, которая произвольно отнесена Гьёрстадом к несохранившейся части Сервневых укреплений. Одним из первых обратил на это внимание А. фон Геркан в работе «К вопросу о ранней истории Рима» [29]. М. Паллотино откликнулся на работу Гьёрстада «Легенды и факты ранней истории Рима» статьей «Факты и легенды (современные) древнейшей истории Рима» [30]. В ней, ссылаясь на раскопки Кареттони на Палатине и на следы обитания людей на Бычьем форуме (в районе современной церкви Сан Омобоно) в эпоху бронзы, он высказался против идеи шведского ученого о первоначальном заселении только высот на холмах; не согласился он и с тезисом Гьёрстада о том, что культурное объединение и распространение жилищ в районе Форума относится к VII в. до н. э. Материалы, которые тот относит к III периоду по своей классификации, по мнению Паллотино, из-за соответствия материалам развитой виллановы приморской Этрурии, в свою очередь связанным с ранней колониальной фазой Питекуссы, должны быть отнесены во вторую половину VIII в. до н. э. Это — важное обстоятельство, поскольку влечет за собой и более раннюю датировку первой, начальной стадии урбанизации Форума. Но если даже принять дату Гьёрстада (VII в.) для образования объединенного городского поселения и расширения его границ, то невозможно такую ситуацию объявить «догородским» периодом. Начало этрусского Рима он спутал с началом Рима царского. Ошибка Гьёрстада, согласно Паллотино, состоит в том, что он узко понимает урбанизацию лишь как появление строений на каменном фундаменте, мощения площади и камерных могил.

Отметим, что возражения Паллотино по частным вопросам имели отнюдь не частное значение, потому что выводили его на проблему понимания урбанизации Рима как «органического формирования полиса». Свою концепцию истории Рима начала царской эпохи Паллотино подтвердил в 1972 г. в работе «Происхождение Рима» [31]. Там вновь отмечено, что с последних десятилетий VII в. до н. э. (т. е. еще до этрусского господства) Палатин, Форум и Эсквилин и, вероятно,

---------------------
[29] Gerkan A. von. Zur Frühgeschichte Roms. — RhM, 1957, Bd. 100, N 1, S. 82 — 97.

[30] Раllоtinо M. Fatti e leggende (moderne) sulla piu antica storia di Roma. — SE, 1963, v. 31, p. 3 — 37; см. также: Mazzarino S. II pensiero storico classico, v. I. Bari, 1966, p. 192.

[31] Pallotino M. Le origini di Roma: considerazioni critiche sulle scoperte e sulle discussioni piu recente. — ANRW, Bd I, T. I, p. 22 — 47.

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/1-2.htm
Особенность письменной традиции о раннем Риме заключается в том, что она поздняя. Именно это обстоятельство породило в науке недоверие к сообщениям античных авторов, потому-то источниковедческие проблемы занимали и занимают столь важное место в историографии древнейшего Рима.

Однако в настоящее время арсенал наших источников значительно пополнился за счет археологических открытий. С этого типа памятников мы и начнем наш обзор источников, выделяя среди них основные и определяя их главное значение для изучения проблемы в целом, поскольку при исследовании отдельных вопросов нам каждый раз придется специально говорить об источниках.

Древнейшие памятники на территории Рима обнаружены в районе Бычьего форума у современной церкви Сан Омобоно, на Палатине,. Форуме, Эсквилине, Квиринале и форуме Августа.

Самые древние находки принадлежат ареалу Бычьего форума у подножия Капитолийского холма. Из-за многочисленных перестроек разновременные культурные слои перемешались здесь еще в царскую

32

эпоху. Вперемешку оказались материальные следы XIII — VI вв. до н. э. [81] Они представлены фрагментами керамики апеннинского и субапеннинского типов, а также осколками изящной, безусловно греческой посуды позднемикенского периода. Куски сосудов апеннинского типа обнаружены также по кромке холмов — Квиринала и Эсквилина. Эти, казалось бы, незначительные остатки материальной культуры весьма существенны, потому что осязаемо подтверждают античную традицию о доромуловском заселении места, где возник Рим, и притом о присутствии там различных этнических элементов. Благодаря этим находкам теперь иначе, по нашему мнению, выглядит и роль Капитолия в начале царской эпохи, особенно если учесть, что он был частью Квиринала и лишь в более позднее время в силу сознательной и целенаправленной деятельности человека оказался отделенным от последнего [82]. Кроме фрагментов посуды на Бычьем форуме были обнаружены также костные остатки. Прежде всего, это — единственная в ареале Сан Омобоно находка останков человека, принадлежащего, вероятно, как и все прочее, некрополю капитолийского населения. Обнаружено много костей животных млекопитающихся, птиц, рыб, рептилий и моллюсков Среди них нам представляется особенно существенным наличие наряду с костями оленей и быков, костей волов, овец, коз, свиней, ослов, лошадей и собак, т. е. домашних животных. Это позволяет более ясно представить не только фауну этого места, но и хозяйственную жизнь жителей.

Значительно более обильны археологические следы перехода от .эпохи бронзового века к железу и особенно начала раннежелезного века [83]. Они концентрируются главным образом- уже за пределами Бычьего форума. Это тоже преимущественно материалы из погребений, а на Палатине и (более поздние) на Форуме — следы поселений.

Некрополи обширны. Они тянутся на Форуме от арки Августа к храму Антонина и Фаустины, по Эсквилину, Палатину и форуму Августа под склоном Квиринала. Инвентарь погребений позволил современным исследователям, не принявшим хронологии истории раннего Рима, предложенной Гьёрстадом, подразделить эпоху раннего железа на рассматриваемой территории на пять последовательных фаз (Мюллер-Карпе) или на три фазы (Перони). Пять фаз более дробной классификации выглядят так: I. Могилы только с кремациями в долине Форума, на форуме Августа и на Палатине, соответствующие протовиллановианским погребениям в Монта делла Тольфа и наиболее

---------------------
[81] Ioppolo G. I reperti ossei animali nell'area archeologica di S. Omobono (1962 — 1964). — In: Rendiconti della Pontificia Accademia Romana di Archeologia, v. XLIV, 1971 — 1972. Vaticano, 1972, p 17, Pallotino M. Le ongini di Roma..., p. 25.

[82] Вinder J. Die Plebs. Leipzig. 1909.

[83] Воni G. Notizie degli scavi di Antichita della Accademia Nazionale dei Lincel, 1904 — 1906; Duhn F. Italiche Gräberkunde, t II. Heidelberg, 1924, Gjerstad E. Early Rome, v. I, II. Lund, 1953, 1956, Мüller - Кагре Н. Zur Stadtwerdung Roms. Heidelberg, 1962; Pallotino M. Le origini di Roma , p 22 — 47, Idem. Fatti e leggende (moderne) sulla piu antica storia di Roma — SE, 1963, v 31, p. 37.

33

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/p33.jpg
ранним — в Альбанских горах. II. Кремации и ингумации в долине Форума, на форуме Августа и на Эсквилине, обнаруживающие соответствия вилланове Вей и Тарквиний. III. Преобладание ингумаций в долине Форума, на Квиринале и, в конце фазы, на Эсквилине с соответствием развитой вилланове или периоду виллановы II Южной Этрурии (конец III фазы Мюллер-Карпе соответствует началу III фазы Перони). IV. Ингумации, в подавляющем числе детские погребения в долине Форума, на Велии, Эсквилине, Квиринале. Они имеют в инвентаре параллели с ориентализирующей стадией развития в Этрурии и Лации, представленной могилами Пренесте и недавно открытой Кастаньоли могилой в Лавинии. На Эсквилине в инвентаре появляется оружие, однако рим-

ский материал скромнее, могилы беднее. V. Могилы с ингумациями на Эсквилине и Палатине, имеющие некоторое соответствие с материалами Южной Этрурии, относящимися к последним десятилетиям VII — началу VI в. до н. э.

По замечанию Паллотино, археологическая документация .римской жизни, составляет скелет наших знаний о примитивном Риме [84].

Топография следов обитания человека на территории Рима начала железного века характеризуется еще соотношением некрополей и селений. Древнейшие могилы (I фаза) локализируются на Палатине и Форуме: погребения II — V фаз — в центральной части Форума вдоль via Sacra; следы селений II — V фаз — в западной части Палатина и на

---------------------
[84] Раllоtinо М. Le origini di Roma..., p. 26.

34

Форуме, особенно в прилегающих к Палатину и Капитолию местах.

Абсолютная хронология этих последовательных фаз развития материальной культуры в настоящее время, в общем, устоялась, хотя у разных ученых она несколько варьируется. Во всяком случае, итальянская школа исследователей (М. Паллотино и Р. Перони, Дж. Кареттопн), категорически и очень аргументировано отмежевавшаяся от Гьёрстада, исходит из датировок, предложенных Мюллер-Карпе. Таким образом,. материалы I фазы датируются IX в. до н. э.; II — укладываются в рамки конца IX — начала VIII в. до н. э.; III — падают на вторую половину VIII в. до н. э.; IV — на VII в. до н. э.; V — на конец VII — начало VI в. до н. э.[85]. У Перони начало III фазы падает на рубеж VIII — VII вв. до н. э.

Находки состоят преимущественно из керамических и бронзовых, изделий, главным образом оссуариев (в могилах с кремациями), подлинной посуды и ее маленьких, очевидно вотивных копий, а также фибул [86]. Древнейшие предметы, соответствующие I фазе, найденные на Форуме близ арки Августа, храма Антонина и Фаустины, храма Божественного Юлия, на Палатине близ дворца Ливии и на форуме Августа — это низкие килевидные чаши и кувшины с бифокальными ручками, урны-хижины, аналогичные альбанским, сосуды с выпуклым к сетчатым орнаментом, а также змеевидные фибулы и так называемые calefatti, т. е. жаровни.

Несколько «моложе» могильный инвентарь с Форума у храма Антонина и Фаустины, на Квиринале и Эсквилине (примерно II фаза по Мюллер-Карпе). Он представлен более глубокими чашами с бифокальными ручками, сосудами типа округлых кринок с двумя ручками у самой Горловины. Оба типа сосудов орнаментированы рифлениями и, порой, меандром. Появляются сосуды, украшенные протуберанцами. Наряду с ними встречаются биконические сосуды и фибулы с простой дужкой, а также веретенца и украшения — костяные подвески,. янтарные бусины. Здесь также много общего с находками в Альбанских горах.

Еще позднее материал III фазы из эсквилинских погребений и детских погребений Форума. Он сопровождает преимущественно трупоположения. И здесь встречаются бифокальные ручки, но сосуды становятся выше, изящнее, их тулова опоясываются орнаментом. Некоторые сосуды, сделанные на гончарном круге, украшены поперечными полоскамй, в то время как внутренность их остается без раскраски. Фибулы — пиявочного типа. Появляется оружие.

Для более поздних предметов (IV фаза) характерно появление еще большего количества изящной керамики за счет удлинения шейки; сосуда и небольшой ножки-донышка. Их находят в ингумационных погребениях Форума, Эсквилина, Велии, Квиринала и восточного скло-

---------------------
[85] Pallotino М. Le origini di Roma..., p. 31; Peroni R Per una nuova cronologia del sepolcreto arcaico del Foro. — BPI, 1954/55, v. 64. p. 466 — 468, 486; Sommella Mura A. Roma. Campidoglio ed Esquilino. — SE, 1979, v. 47, p. 427.

[86] Müller-Karpe H. Zur Stadtwerdung..., tab. 44.

35

на Капитолия. Материалы III и начала IV фаз имеют параллели в Ладии, в ранних могильниках Кастель ди Дечима и в Фикане [87].

Говоря о погребениях Форума, нельзя принимать во внимание только типичный инвентарь. Необходимо отметить еще чередование там могил с трупосожжениями и трупоположениями. У храма Антонина и Фаустины их скопилось очень много. Причем они разновременны. Анализ инвентаря, а также положение погребений, когда одна могила находит на другую, показывают все же, что кремации, как правило, древнее. Это находит, по нашему мнению, подтверждение в письменном источнике. Так, Фест (Sepulchrum), определяя «погребение» со ссылкой на Элия Галла, говорит, что оно является «местом, в котором погребен мертвый, которое древние называли bustum». Поскольку bustum в своем первом значении — это место сожжения, погребальный костер, а потом уж — могила, могильный курган, определение Феста можно истолковать как доказательство того, что у римлян (прежде всего латинян) кремация древнее, чем ингумация, либо как свидетельство того, что люди, практикующие ингумацию, стали .римлянами позднее, чем крематоры. Так, в указанном секторе некрополя Форума среди семи могил, относящихся к самой ранней фазе, лишь одна содержит ингумацию. Из 18, принадлежащих II фазе, ингумаций уже 8, далее трупоположения преобладают. Эти наблюдения сделал еще Бони, затем их подтвердил Мюллер-Карпе [88]. Это важное обстоятельство, оно соответственно позволяет истолковать аналогичные погребения и на холмах и соотнести их с этнической неоднородностью римского населения. Мюллер-Карпе ставит под сомнение такую возможность. Но его сомнение не кажется убедительным. Ведь раскинувшиеся рядом разноплеменные поселки, находящиеся на одинаковой -ступени развития, могли обладать культурной общностью.

Важно принять во внимание еще факты, отмеченные Р. Перони [89]. Древнейшее кладбище форума продвигалось в направлении с запада на восток, что служит указанием на расширение поселения Палатина и на объединение его с противолежащим Эсквилином. Об объединении с иным этническим элементом должно свидетельствовать появление там ингумаций в противоположность Альбанским горам, где аналогичная римской материальная культура сопутствует только кремациям, потому что ингумаций в этот ранний период там вообще нет. Наконец, прекращение захоронений взрослых на Форуме в III фазе наряду с появлением квиринальского некрополя с трупоположениями может говорить в пользу занятия этого холма сабинянами и последующего объединения латинов Ромула с сабинянами Тита Тация.

---------------------
[87] Müller-Karpe H. Zar Stadtwerdung.., S. 20, 25, 27; Регоni R. Per una nuova cronologia del sepolcreto arcaico del Foro. — BPI, 1954/55, v. 64, p. 460, 484; Zevi F., Bedini A. La necropoli arcaica di Castel di Decima. — SE, 1973, v. 41, p. 27 — 44; Bartolini G., Наnsen F., Zevi F. Scavi e scoperte. — SE, 1977, v. 45, p. 433.

[88] Мüllег-Кarpe H. Zur Stadtwerdung..., S. 37, 39, 75; Регоni R. Per una nuova cronologia.., p. 468; Momigliano A. An interim Report..., p. 101.

[89] Регоni R. Per una nuova cronologia..., p. 469, 485, 487.

36

В сердце современного Рима сохранились не только некрополи, свидетельствующие о поселениях, но и осязаемые следы самих поселений [90]. Наиболее древние находятся на Палатинском холме в западной его части в районе высоты Гермала у Scala Caci (лестница Кака). Район обследовался в начале XX в. Д. Вальери, а затем П. Романелли и другими археологами. В туфовом грунте видны углубления, соответствующие основаниям стоявших там домов или хижин, крыша которых поддерживалась возвышавшимся в центре хижины столбом. Площадь их основания равна 4,9 x 6,3 м. Их внешний вид восстанавливается по урнам-хижинам, известным не только в Риме, но и в районах Альбанских гор и Южной Этрурии. Датируются палатинские хижины VIII в. до н. э. Аналогичные следы хижин усматриваются и на Форуме. Их датируют более поздним временем (VII в. до н. э.).

Важное открытие было сделано на Форуме в ареале храма Весты [91]. Он обследовался с 1882 г. Ланчани, в начале нашего столетия — Дж. Бони, а в 1930 г. — А. Бартоли. Здесь были обнаружены рядом с руинами храма, посвященного особо почитаемой богине, два колодца. Их назначение можно определить с большей или меньшей долей вероятности. Один из колодцев относился к республиканскому времени, а другой — к глубокой древности. Рядом с древнейшим — куски туфа, видимо закрывавшие его. Сам колодец внутри не облицован, диаметр его 90 см. В колодце много предметов со следами огня. Но это не результат обжига, а скорее загорания. Среди предметов, обнаруженных в колодце, в том числе сосудов и чаш с бифокальными ручками, были остатки большого долия, аналогичного тому, что нашел некогда Бони в одном из погребений Форума (он сохранял следы веревки вокруг горловины, значит служил для черпания воды). По-видимому, долий из ареала Весты использовался с той же целью. А. Бартоли высказывает предположение, что в колодец бросали вещи, воспламенившиеся во время пожара, либо загоревшиеся от удара молнии. Поскольку материалы из архаического колодца аналогичны точно датируемому инвентарю с кладбища на Форуме, их следует отнести по крайней мере к VII — началу VI в. до н. э. Если учесть, что в колодец бросали горящие предметы не один раз, то нижний слой безусловно принадлежит времени Нумы, построившему, по традиции, общий храм Весты. Как нам представляется, следует присоединиться к мнению, что в колодце тушили вещи, загоревшиеся именно от молнии. Ведь Нуме приписывается закон, по которому убитый молнией лишается обычного обряда похорон. Подобно этому и пораженные молнией предметы не должны были смешиваться с обычными поломанными и испорченными вещами, а выбрасываться в какое-то определенное место. Такое толкование, нам кажется, может подкрепить высказанное Бартоли положение о том, что указанные материалы подтверждают

---------------------
[90] Lugli G. Roma antica..., p. 207 — 208; Bartoli A.. I pozzi dell'area sacra di Vesta. — Monum. Antichi della Accad. Naz. dei Lincei, 1961, v. 45, p. 1 — 12.

[91] Rоmanеlli P. Problem! archeologici e storici di Roma primordia — BPI, 1954/55, v. 64, p. 258 — 259; De Francisci P. Primordia..., p. 113; Momigliano A. An interim Report..., p. 102; Bartoli A. I pozzi..., p. 10.

37

достоверность традиции о деятельности второго царя прежде всего в сакральной области.

Среди находок подле колодцев у храма Весты найден кусок штукатурки с ясными отпечатками деревянной оплетки. Из этого делается заключение, что первоначально храм Весты, рядом с которым находится колодец, был построен на манер хижины.

Значение рассмотренных памятников материальной культуры очень велико. С их помощью восстанавливается планировка мест обитания древнейшего населения Рима, а также облик жилых строений и важнейшего святилища. Они дают возможность представить элементы хозяйства, быта и идеологических представлений жителей будущего Рима.

Не менее существенно и то, что археологические источники смогли реабилитировать античную традицию о раннем Риме в ее главных чертах.

Помимо собственно римских археологических данных важны и археологические памятники близлежащих областей — Лация и Этрурии, вводящие римские материалы в обшеиталийский контекст. Наиболее значительные открытия последних лет в Лации принадлежат Ф. Кастаньоли [92]. В селении Пратика ди Маре на месте древнего Лавиния была обнаружена керамика, восходящая к XII в. до н. э. Это сразу углубило историю Лавиния по сравнению с нашими недавними представлениями на несколько веков. Там была найдена линия 13 алтарей в составе сакрального комплекса, относящегося к VI в. до н. э. Однако входящее в него сооружение, как показывают найденные осколки керамики, было построено на месте более древнего. Отсюда следует, что место это издавна, а не только с VI в. было священным. Находится оно на расстоянии немногим более 4 км от Лавиния, что почти совпадает с данными Дионисия в рассказе об основании Лавиния Энеем. Эти находки позволяют более обоснованно судить о степени достоверности античной традиции о предыстории Рима.

Большое количество керамики разных типов импасто, от самых грубых до буккеро обнаружено во многих центрах Лация. Установление параллелей между латинскими керамическими изделиями, римскими и этрусскими, принадлежащее Герану Гьёрову [93], позволяет представить общие черты развития материальной культуры этих мест. Правда, от его датировки приходится все же отказаться, поскольку он в хронологии следует Гьёрстаду. По с хронологической коррекцией его материалы несомненно полезны.

При всей безусловной значимости и красноречивости археологических материалов на их основе нельзя составить сколько-нибудь связного представления об истории древнейшего Рима. Поэтому письменные памятники остаются незаменимым видом источников. Они состоят

---------------------
[92] Castagnoli F. I luoghi connessi con l'arrivo di Enea nel Lazio. — Acl, 1966, v. XIX, f. 2. Цитировано по обзору Ильинской Л. С. — ВДИ, 1973, № 1.

[93] Gierow G. The Iron Age Culture of Latium. Classification and analysis. Lund, 1966.

38

из произведений античных авторов разных жанров, а также юридических документов. К сожалению, для рассматриваемого времени полностью отсутствует местный эпиграфический материал. Остались лишь незначительные фрагменты гимна Арвальских братьев в надписи не ранее III в. до н. э. Язык ее архаичен. Надпись удостоверяет само существование древнейшей доромулова времени коллегии, проливая свет на хозяйственную жизнь и верования обитателей будущего Рима. Для аналогий с Римом может быть использован умбрский эпиграфический памятник — Игувинские таблицы, известный по поздней копии, но отражающий очень архаические формы социальной жизни. Остальные письменные свидетельства много моложе начала царского времени.

Следы очень древних аграрных отношений видны в сенатском постановлении о Монтанском паге. в поздней (II в. до н. э.) надписи, известной как таблица из Польчеверы, или Решение арбитров Минуциев. Помогает понять эти отношения и еще более поздняя (I в. н. э.) надпись на Велейской таблице. Оба последних памятника касаются также этнической истории древнейшего Рима.

Другая отличительная черта письменных источников состоит в том, что среди них почти нет документальных памятников, кроме восстановленных законов XII таблиц. Но все это отнюдь не значит, что письменная традиция недостойна доверия и должна быть отброшена. Напротив,, комплексное рассмотрение всех видов источников позволяет считать сочинения античных писателей в целом заслуживающими доверия, что не исключает, разумеется, необходимости критического подхода к их сообщениям.

Обратимся прежде всего к документальному памятнику — законам XII таблиц. Вопросу об их историчности посвящена большая литература [94], хотя специальных работ сравнительно немного. В настоящее время законы признаны подлинными свидетельствами V в. до н. э. и первой записью обычного права в Риме [95]. Возможное посольство в Грецию, а точнее, к грекам, потому что оно, скорее, было отправлено в Великую Грецию, чем в Балканскую, не могло затронуть местной, римской основы законодательства и, вероятно, сказалось лишь на оформлении его, т. е. на приведении законов в некоторую систему. Но об этом можно только догадываться, так как современное построение сборника — результат работы ученых нового времени, собравших из сочинений римских юристов и писателей эти законы буквально по кусочкам. Представляется принципиально важным наблюдение Фюсте-

---------------------
[94] См.: Моммзен Т. История Рима, т. I. M., 1936, с. 267 — 268; Idem. St. — R, Bd I — III. Lpz., 1871 — 1877; Voigt M. Die XII Tafein, Bd I — II. Lpz., 1883; Täubler E. Unterschuchungen zur Geschichte des Decemvirat und der Zwölftafeln. Berlin, 1921; Никольский Б.В. Система и текст XII таблиц. Спб., 1897; Козлов А.И. Законы XII таблиц. Автореферат канд. дис. Минск, I960.

[95]Täubler E. Unterschuchungen..., S. 62; Bergеr К. Tabulae duodecim. — RE, Hb. 8, S. 1914; Покровский И.А. История римского права. Спб., 1913, с. 113; Дьяков В. Н. История римского народа..., с. 113; Сергеев В.С. Очерки по истории древнего Рима, ч. I. M., 1908, с. 56; Ковалев С.И. История Рима. Л., 1948, с. 73; Машкин Н.А. История древнего Рима. M., 1950, с. 128.

39

ля де Куланжа [96] о том, что сходство законов XII таблиц с солоновым законодательством объясняется сходством социального переворота и условий, в которых он произошел. Следует присоединиться и к мнениям В.М. Хвостова, считавшего, что законы воспроизводят «национальное право» римлян, и Б.В. Никольского, отметившего отсутствие этимологических заимствований в законах XII таблиц, отражавших именно римские институты и римский быт [97].

В пользу того, что законы XII таблиц, несмотря на их принадлежность эпохе Ранней республики, могут быть использованы для воспроизведения явлений царского периода, свидетельствует их чрезвычайно архаический язык. Однако царское время и начало царского времени — далеко не одно и то же, в том числе и по языку. Как будет показано ниже, язык римлян времени Ромула и Нумы — архаический латинский язык. Тем не менее тексты XII таблиц ближе к эпохе первых царей, чем любое произведение римской анналистики. Но главное все-таки состоит в том, что они удержали ряд очень древних норм, возникших в недрах первобытности.

Действительно, сам судебный процесс, как отмечалось учеными, носит весьма архаический характер. В том числе явку на суд ответчика должен обеспечить сам истец (I, 1 — 3; III, 2), равно как и явку свидетелей — заинтересованные стороны (II, 3), а также наказание за неоплаченный долг — сам кредитор (III, 3). Из глубины первобытности идет и такое установление, как убийство младенца, родившегося уродцем (IV, 1). Такое разрешение при соблюдении определенных условий приписывается Дионисием (II, 15) Ромулу. Сами эти условия (наличие 5 свидетелей), оговоренные Дионисием, тоже перекликаются с нормой, известной по законам XII таблиц, поскольку в них упоминаются mancipium (VI, 1), maircipatio (VI, 5а), совершавшиеся всегда в присутствии 5 свидетелей. Есть в законах и следы талиона (VIII, 2). Даже в статьях, утверждавших новые порядки, защиту частной co6ственности, слышится голос далекой эпохи, веры в злую магию (VIII, 8а и 8б). О глубокой Древности говорит статья, утверждавшая решение народа (очевидно народного собрания) в качестве обязательного, т. е. закона (XII, 5). Все это позволяет использовать законы XII таблиц как источник для времени первых царей.

Отголоски древнейших установлений, коренившихся в глубинах царской эпохи, содержатся и в поздних юридических памятниках. Важные сведения о римских gentes и familiae, 6 когнатских и агнатских связях встречаются в Институциях Гая и в более поздних сборниках, в том числе в «Corpus iuris civilis», в Институциях Юстиниана и Дигестах, которые включают в себя титул, посвященный происхождению права и всех магистратур (Dig., 1, 2, 2). Этот Очерк принадлежит юристу Помпонию, который начинает краткое изложение истории римского

---------------------
[96] Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. Спб., 1906, с. 361.

[97] См.: Хвостов В.М. История римского права. М., 1919, с. 76; Никольский Б.В. Указ. соч., с. 30.

40

права с Ромула. Это важно не только потому, что у Помпония содержится конкретный материал, но и потому, что очерк свидетельствует об официальном признании древнейшей традиции и зримо показывает, как в течение веков не угасала память об ушедших в далекое прошлое событиях.

Нарративные источники очень разнообразны. Мы уже видели, что современные исследователи отказались от гиперкритического отношения к ним. Степень их значимости, по нашему мнению, не всегда определяется их сравнительной древностью и жанром. В массе сохранившихся античных свидетельств о древнейшем периоде следует все же выделить главное, вобравшее в себя утраченные первоисточники и оказавшее наибольшее влияние на последующую античную письменную традицию. Это — сочинения Цицерона, Варрона, Дионисия Галикарнасского, Тита Ливия и Плутарха, а также эрудитов — Феста, Павла Диакона и комментатора Сервия.

Марк Туллий Цицерон был высокообразованным человеком, законоведом и знатоком отечественной истории. Блестки его эрудиции разбросаны по всем его произведениям. В его трактате «Об ораторе» (II, 15, 62 — 63) содержится важное замечание о принципах работы историка: недопущение лжи, пристрастия и злобы. С. Л. Утченко [98] справедливо замечает, что Цицерон едва ли придерживался этих правил, особенно когда дело касалось современных ему событий. Но, излагая древнейшую историю, он, видимо, ближе стоял к истине. Он порой относился критически к рассказам о Ромуле и Нуме. Он знает своих предшественников и очень ценит Катона (г. р., II; I, 1 — 3). Главное значение для настоящей темы имеет трактат Цицерона «De re publica». Цицерон излагает в нем свою идею об идеальном государстве, которое должно сочетать в себе преимущества царской власти, правления первых людей и нечто вроде контроля над делами со стороны масс (I, 45, 69). К царской власти он относится очень положительно, отмечая, правда, неустойчивость этой формы, возможность ее вырождения в тиранию. Но благоприятное впечатление вызывает у него именно период первых царей. Традиция об их правлении передана Цицероном достаточно подробно.

С. Л. Утченко [99] обратил внимание на неточность перевода термина res publica как государства. Цицерон в рассмотрение истории Римского государства включил и Ромулов Рим. Таким образом, в понимании автора трактата Рим — уже государственное образование. Но это — вопрос интерпретации им материала, что же касается известий о событиях далекого прошлого, то тут Цицерон не дает повода для нареканий. Он говорит ту правду, которую знает. И к тому же как прекрасный знаток права он объясняет, как функционировали древнейшие римские институты управления, помогая понять, как они возникли. Воздействие Цицерона на последующую римскую (и не только собственно римскую) письменную традицию, в том числе и на историо-

---------------------
[98] См.: Утченко С. Л. Политические учения..., с. 107.

[99] См.: там же, с. 84.

41

графию, огромно. Сообщенные им сведения представляют собой нижний пласт сохранившейся в связном виде античной традиции.

Столь же существенное значение имеет и наследие Варрона. К сожалению, из многих сочинений этого плодовитого ученого дошли до нас лишь трактат «О земледелии» и более или менее полно трактат «О латинском языке». Первый из них дает небольшой, но важный материал по экономике и аграрным отношениям, второй — массу сведений по социальной, политической, религиозной истории, по топографии древнейшего Рима, истории его языка. Варрон широко пользуется этимологическим методом. Ряд его этимологий наивен, многое не может быть принято в расчет. Но его огромная эрудиция, тонкое знание латинского и греческого языков позволяют историку извлечь из массы приводимых им вариантов объяснений происхождения слов — политических и социальных терминов, имен божеств и названий местностей — очень ценные сведения.

Варрон, как и Цицерон, хорошо знаком с италийским материалом, не только с анналистикой, но и с местными, как римскими, так и сабинскими обычаями, преданиями, верованиями. Ему свойствен сабинский патриотизм, который обусловливает появление в трактате многих деталей, проясняющих происхождение ряда древнейших римских институтов как сабинских. Но это побуждает исследователя к осторожности в обращении с данными Варрона.

Связное изложение всей древнейшей истории Рима содержится в труде Дионисия Галикарнасского, поселившегося в Риме в конце I в. до н. э. в условиях укрепления принципата Августа. И это отразилось на освещении раннего Рима греческим ритором [100]. История первых царей, основателей римского величия, выдержана едва ли не в апологетических тонах. При этом Дионисий стремится подчеркнуть близость и даже родство италийских народов с греками. Однако наряду с такой настораживающей тенденциозностью сочинение Дионисия отличается обширной источниковой базой. Он знаком с римской традицией и особенно хорошо знает греческих историков, сицилийцев, весьма осведомленных в древнейшей италийской истории. Поэтому сведения о заселении Италии индоевропейцами, которые Дионисий передает, имеют безусловную ценность. Заслуживают доверия и многие сообщения о социальном строе и религии древнейших римлян. Он, видимо, располагал местными очень древними преданиями. Важно отметить, что Дионисию известны царские установления, причем по какому-то очень древнему тексту.

Подробно изложено начало царского периода у Тита Ливия. В его рассказе много совпадений с Дионисием, что объясняется использованием одних и тех же первоисточников, включая анналистику и Цицерона. Но есть между ними и отличия, обусловленные направлением их интересов. Ливия особенно интересует политическая история, а его изложение социальных и этнических процессов более кратко. Вплоть

---------------------
[100] Gabba E. Studi su Dionigi da Alicarnasso — Athenaeum, I960, v. 38, № 3 — 4. p. 175 — 225.

42

до середины XX в. мировая источниковедческая критика прилагала немало усилий, чтобы дезавуировать Ливия как историка и изобразить его лишь как ритора. За Ливием, с легкой руки Ипполита Тэна [101], закрепилась этикетка отличного рассказчика, и за его сочинением признавались лишь художественные достоинства. Достоверность его сообщений о раннем Риме расценивалась как более чем сомнительная [102]. Благодаря достижениям в области смежных с историей наук можно, перефразируя известное выражение Мищенко, касающееся Геродота, сказать, что был произведен не в меру строгий суд над Ливием. Археология свидетельствует о достоверности передаваемых Ливием версий [103]. Для эпохи Ранней республики и конца царского времени были выявлены кельтские и этрусские версии его традиции, была отмечена антиэтрусская тенденция в ряде его пассажей [104]. Но есть основания говорить о знакомстве Ливия' (может быть через посредство Варрона или непосредственно) с этрусской историографией I в. до н. э. в ее латинском оформлении. Интересно отметить, что А.И. Немировский [105], негативно относящийся к Ливию как историку, заметил, что тот заимствовал сведения о знамениях и чудесах из жреческих книг. Но это как раз говорит в пользу Ливия, так как удостоверяет использование им понтификальных анналов, что придает его сообщениям большую надежность.

Кроме Дионисия Галикарнасского и Ливия о древнейшей истории Рима писали, конечно, и другие античные историки. Но их значение не идет в сравнение с первыми. Это зависит от разных обстоятельств: от степени сохранности трудов, как это имеет место в случае с Дионом Кассием, или от меньшего интереса к тому периоду, как у Саллюстия, Веллея Патеркула, Аппиана и Тацита; от меньшего интереса к истории собственно Рима, как у Диодора или Помпея Трога; от специфики жанра, как у Флора или Аврелия Виктора, писавших бревиарии. К тому же всем им свойственна зависимость от наших главных авторов. И все же каждый из них, не создавая подробной картины и не давая полного связного изложения, либо добавляет, порой даже существенные детали и новые версии, либо подтверждает данные традиции, либо указывает на ее неслучайный характер. Важно также, что в разных произведениях античной исторической литературы освещаются различные стороны римской жизни. Все это делает ее использование совершенно необходимым.

Кое-какие данные, касающиеся древнейших римских обычаев и религии, можно извлечь н из сочинений христианских писателей: Блаженного Августина, Арнобия, Павла Орозия, настроенных антиязыче-

---------------------
[101] См.: Тэн И. Тит Ливий. Критическое исследование. М., 1900.

[102] Soltau W. Die Anfänge der römischen Geschichtschreibung. Lpz., 1909; Радциг Н.И. Начало римской летописи. — Учен. зап. Моск. ун-та, 1904, вып. 22, с. 3 — 8; Мартынов Г. О начале римской летописи. М., 1904, с. 1 — 2.

[103] Walsh. P. Livy. His historical aims and methods. Cambr., 1961, p. 276.

[104] В1осh R. Tite Live et les premiers siecles de Rome.'Paris, 1965; Franzero С. М. The life and times of Tarquin the Etruscan. Lond., 1960.

[105] См.: Немировский А.И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979, с. 196.

43

ски и, значит, антиримски, но передающих зачастую важные факты.

Плутарх говорит о начале царской эпохи главным образом в биографиях Ромула и Нумы. Он использует труды своих вышеназванных предшественников, а сверх того, не сохранившиеся сочинения греческих авторов. Подобно Дионисию, он стремится подчеркнуть то общее, что есть в культуре римлян и греков и вместе с тем прибегает порой к объяснению латинских терминов с помощью греческих слов со сходным звучанием, что приводит его к неправильным утверждениям. Но, используя этот прием, он проявляет себя как автор, пытающийся самостоятельно осмыслить материал, которым он располагает, а не как компилятор. Впрочем, простое компилирование у древних авторов с точки зрения источниковедения несет в себе, как нам кажется, больше положительных черт, чем отрицательных, поскольку в более или менее чистом виде доносит до нас сведения из утраченных сочинений. Для Плутарха характерно приведение нескольких известных ему версий, что свидетельствует о его незаурядной эрудиции. Особенно хорошо он знает греческих писателей, в том числе и Диокла с Пепаретоса (R., III), а также Проматиона, автора «Истории Италии».

Многие из древних установлений, сохранявшихся в консервативном римском обществе или упоминавшихся в литературе, перестали быть понятными уже в начале эпохи Принципата. Это вызвало к жизни сочинения справочного и комментаторского характера. При вошедшей в правление Августа моде на древность, вносившую свою лепту в идеологическую опору его Принципата, появился словарь Веррия Флакка «De significatione verborum». Его текст не дошел до наших дней. Но извлечение из него, сделанное в III в. н. э. грамматиком Фестом, в значительной мере сохранилось, а то, что было утеряно, к счастью, оказалось в сокращенном, но близком к оригиналу виде, переписанном в VIII в. н. э. Павлом Диаконом. Такого рода словари время от времени составлялись на протяжении эпохи Империи и раннего средневековья. Материал был расположен в них в алфавитном порядке, пояснения порой давались со ссылками на источники помимо Веррия Флакка. Последнее особенно характерно для произведения, представляющего собой нечто среднее между таким словарем и комментарием, принадлежащим перу Нония Марцелла (III в.), — «Compendiosa doctrina per litteras». Этот ряд трудов завершается вышедшим в VII в. сочинением «Об этимологиях» севильского епископа Исидора. Исидор несомненно знаком с поздними извлечениями из словаря Веррия Флакка, но он пользуется и другими античными авторами, в том числе Цицероном, чьи утверждения передает почти дословно.

Разрозненные, но зачастую очень важные сведения о разных сторонах жизни возникающего Рима находятся в произведениях эрудитов: Плиния Старшего, Валерия Максима, Авла Геллия, Макробия.

Среди комментаторов особое место принадлежит учителю грамматики и ритору Сервию Гонорату (IV в.), давшему обширный комментарий к сочинениям Вергилия, прежде всего к его «Энеиде», с привлечением данных из произведений многих авторов, чьи сочинения не сохранились.

44

Античная традиция о происхождении Рима нашла поэтическое выражение. Образы Ромула, Нумы, их деяния, обычаи и установления далеких и почитаемых предков были с течением времени канонизированы и стали достоянием художественного творчества. Особым вниманием поэтов пользовалась троянская легенда. Она была воспета в эпоху Августа талантливым Вергилием. В «Энеиде» отразилась официальная идеология времен первого императора с его претензией на исконную древность рода, эпохальность и предопределенность его деяний. В настоящее время этот памятник августова века нельзя рассматривать без учета тех реальных корней и воспоминаний о действительных событиях, которые до середины текущего столетия еще считались плодом заимствования из греческих поэтических источников.

Об устойчивости традиции о происхождении Рима свидетельствует творчество поэтов и риторов. Среди множества пространных ее пересказов и ярких картинок, изображающих в стихах отдельные эпизоды, имеется одно замечательное по художественности исполнения и богатству содержания произведение, основанное на материалах антикварного характера, восходящих к Варрону и Веррию Флакку [106]. Оно принадлежит прославленному опальному поэту Овидию, литературная деятельность которого признана блестящей, но легковесной [107]. Это — «Фасты». В них описывается религиозный календарь, происхождение праздников и объясняются сакральные обычаи. То обстоятельство, что в поэме говорится о делах религии и культа, обеспечивает ей в значительной мере достоверность. Ведь римляне строго и скрупулезно соблюдали все сакральные нормы, хранившиеся религиозными коллегиями, возникшими в незапамятные времена. Эти коллегии с глубочайшей древности вели свою документацию и в устной и в письменной форме, никогда не утраченную полностью ни в каких перипетиях римской истории.

На это обстоятельство было обращено внимание еще В.И. Модестовым [108], а в наши дни согласие с мнением Модестова выразил Э. Перуцци [109]. Овидиевы «Фасты» освещают религиозные и социальные явления не только времени первых царей, но и доромуловой эпохи.

Важное значение в качестве источника по рассматриваемому периоду имеет язык римлян. Языковые данные проясняют этногенетические процессы, культурные и экономические связи Рима, уточняют временную последовательность некоторых событий, могут служить подтверждением сообщений античных авторов.

О характере местности, где возник Рим, дает представление топонимика. Достаточно упомянуть названия холмов Виминала, Фагутала и участка на Авентине — Лорета. Указание на значение курий и одновременно на раннюю ступень синойкизма содержится в названиях Древних и Новых курий.

---------------------
[106] История римской литературы, т. I. М., I959, с. 446

[107] См.: Тронский И.М. История римской литературы. М., 1951, с. 422

[108] См.: Модестов В.И. Лекции по истории римской литературы. Спб, 1888, с. 22 — 23.

[109] Peruzzi E. Origini di Roma, v I. Bologna, 1973, p. 164 — 165.

45

Имена персонажей древней истории — Нумы и ряда альбанских царей и эпонимных героев, как Сикел, — помогают понять проблему италийского населения.

Лингвистические исследования значительно продвинули наши знания о глубочайшей древности римской истории. Благодаря трудам Э. Перуцци были выявлены разновременные заимствования в латинском языке из греческого микенской эпохи и периода Великой греческой колонизации. Было доказано балканское происхождение некоторых исконных римских религиозных празднеств и жреческих коллегий.

В результате наблюдений Дж. Девото над различными вариантами слов одного корня и значения в латинском языке было установлено появление в составе римлян при доэтрусских царях массы переселенцев из Южного Лация и из его северных районов.

Источников по истории древнейшего Рима, таким образом, действительно много. Вместе с тем каждый тип их, взятый в отдельности, не может служить достаточной базой для обоснованных суждений. Только комплексное использование материалов позволяет говорить о столь отдаленном времени как о достоверной истории, по крайней мере в ее главных чертах, и притом с известной долей полноты.

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/2-1.htm

Ученые уже касались вопроса о населении Италии и Рима в древнейшее время, Однако степень изученности рассматриваемой нами проблемы и специфика интереса к ней со стороны исследователей побуждают нас к проверке и уточнению полученных наукой выводов.

Какими же выводами располагает в настоящее время историческая наука? Остановимся на более значительных работах. Уже на основе античной традиции ученые пришли к важному заключению об этнической неоднородности царского Рима. Это подчеркнул еще Г.Б. Нибур [1], подробно остановившийся на исходных рубежах римской этнической истории. Ядро Рима Нибур видел в Палатине, а первыми его поселенцами он называет сикулов, или тирренов. Но тиррены у Нибура отличаются от этрусков, это — пеласги. Они и дали Риму его имя — Рома, которое не принадлежит латинскому языку. На соседнем холме обитали сабины, основавшие там свой город, который ученый условно назвал Quirium. На других высотах жили аборигины, а на Целии — альбанцы, т. е. латины.

В соответствии с исходным источниковедческим принципом — искать в легендарном материале следы исторической реальности — Нибур не отметает возможности троянской колонизации Италии, хотя и считает троянскую войну мифом. В этом он следует греческой традиции о троянских поселениях на западе. Но троянское сказание, по его мнению, пришло в Рим не через греческую литературу, а имеет местное происхождение, поскольку троянцы у него — это пеласги-тиррены. Картина древнейшего населения Рима, созданная Нибуром, была в XIX в. наиболее подробной. Он первым собрал материал греко-римской традиции и настолько глубоко изучил его, что ему удалось высказать предположения, справедливость которых была подтвержде-


---------------------
[1] Niebuhr G.В. Römische Geschichte, 5 Aufl. Berlin, 1863, S. 25 — 26, 162 — 169, 212, 215.

47

яа наукой через сотню лет, как это имело место ъ случае с троянской легендой. Нибур поверил сообщению античных авторов о наличии в Риме трех патрицианских триб Рамнов, Тициев и Луцеров. Но в ромулово время среди них нет еще этрусков, потому что Луцеры, как потом и Тарквиний Приск, — это латины. Далее римское население росло преимущественно за счет латинов. Таким образом, по Нибуру, хотя дальнейшая история царского Рима развивается преимущественно в рамках латино-сабинской общины, на первых порах большую роль играют пеласги, основной субстрат всего италийского населения. Правда, следует иметь в виду неопределенность этнонима «пеласги», в число которых входят и сикулы, и тиррены.

После Г. Б. Нибура вплоть до Т. Моммзена вопрос о римском населении рассматривался кратко, преимущественно в связи с проблемой патрициев и плебеев. Именно так обстоит дело в работе Д. Л. Крюкова «Мысли о первоначальном развитии римских патрициев и плебеев в религиозном отношении» («Пропилеи», 1854, т. IV), вышедшей ранее под псевдонимом Пеллегрино на немецком языке [2]. Как и Нибур, он проводит идею смешанного этнического характера первоначальных римлян, причем обоих сословий, так что патриции у него — латины с незначительной примесью сабинов, а плебс — латины с сильной примесью этрусков (с. 3 — 4).

Т. Моммзен в I томе «Истории Рима» [3] (М , 1936) уделяет место населению Италии. Но он исходит из устаревшего теперь положения об отсутствии памятников первобытности на Апеннинском полуострове, предполагает, что до прихода «индогерманцев» в Италии бродил охотничий народ «чудской расы». В исторически же обозримое время Италия — место действия индогерманцев, италиков, родных братьев греков. В Риме Моммзен, признавая синойкизм трех общин, назвал древнейшими поселенцами Рамнов, которые были латинами. Латинами же он считал и Луцеров, а в Тициях видел сабинов.

В труде Цоллера «Лаций и Рим» [4] туземное население римской территории охарактеризовано как латинское. Его превратили в плебс сабинские завоеватели, ставшие патрициями. К аналогичным выводам пришел и Фольквардсен [5], считавший Рим сабинской колонией в Лации и, стало быть, видевший в латинах и сабинах древнейшие компоненты римского населения.

Иную этническую картину рисует Куно в «Предыстории Рима» [6]. Он подчеркивает роль этрусков в ранней римской истории настолько, что представляет себе Рим в качестве колонии этрусков на латинской земле, откуда следует, что древнейшим населением Рима были, прежде всего, латины, а затем этруски.

---------------------
[2] Pellegrino. Andeutungen über den ursprünglichen Rehgionsunterschied der römischen Patrizier und Plebeier Lpz, 1842.

[3] Первое издание: Mommsen Th. Römische Geschichte, T. I Breslau, 1854.

[4] Zöller M Lazium und Rom. Lpz„ 1878.

[5] Volquardsen С. D.Die ältesten römischen Tnbus — RhM, 1878, v. 33.

[6] Cuno J.G. Vorgeschichte Roms. T. 1 [S. 1}, 1878.

48

В.И. Модестов [7] считал Рим латинской колонией на Тибре, хотя полагал, что сабинское поселение на Квиринале предшествовало Ромулову на Палатине.

Как видно, в центре внимания названных ученых, как и их последователей и оппонентов (среди которых — Ю. Биндер, давший полную сводку мнений о патрициях и плебеях, в том числе с точки зрения этнической [8], а позднее — Ф. Рибеццо [9], А. Бернарди [10], Ж. Пусэ [11] и др.). все же был Рим Ромула, который не может, как теперь известно, считаться первоначальным поселением.

С конца XIX в. положение меняется. К исследованию древней истории все более активно подключаются археологи, антропологи, лингвисты. С расширением источниковой базы расширяются и исследуемые территории. На первый план выходит Италия. Значение этих штудий для воссоздания римской истории подчеркнул В.И. Модестов [12], давший великолепный обзор современного ему состояния науки, высоко оцененный и широко использованный Ю. Биндером [13] и А.И. Немировским [14].

Конец XIX в. знаменует собой рубеж в изучении населения Древней Италии. Оно становится предметом интереса в связи с рассмотрением «доисторических» культур. Напомним, что открытие террамар и виллановы сказалось на истории древнейшего Лация и Рима.

В носителях культуры бронзы Пигорини и Гельбиг [15] признали продвинувшихся к югу террамарцев, которые, согласно В. И. Модестову [16], представляли собой первую волну италиков, прибывших из-за Альп. Данный народ, по Пигорини, вероятно именно в Лации перешел на стадию железного века, получившего классическое выражение в вилланове, против чего возражал Модестов, относивший эту культуру к новой заальпийской волне италиков [17]. Эти исследования привлекли внимание историков к проблеме населения. Показательна в этом смысле работа И. В. Нетушила [18], который подчеркивал наличие доиндоевропейского субстрата в Италии.

Много было сделано учеными и в области исследования населения Италии каменного века. Наряду с изучением жилищ человека эпохи

---------------------
[7] См.: Модестов В.И. Образование римской расы и условия римского величия — ЖМНП, 1896, № 5, отд. 2, с. 1 — 27.

[8] Binder J. Die Plebs. Lpz., 1909.

[9] Ribezzo F. Numa Pompilio e la riforma etrusca della religione primitiva di Roma. — In: Rendiconti della Accademia Nazionale dei Lincei, 1951, v. V, f. U — 12, p. 533 — 573.

[10] Bernardi A. Periodo sabino e periodo etrusco nella monarchia Romana. — RSI,, 1954, f. 1, p. 5 — 20.

[11] Poucet J. Recherches sur la legende sabine des origines de Rome. Louvain, 1967; Idem. Les sabins aux origines de Rome. — ANRW, Bd I, T. I, S. 48 — 135.

[12] См.: Модестов В.И. Введение в римскую историю, ч. I. Спб., 1902, с. 67.

[13] Binder J. Op. cit. S. 303 — 309, 312, 319, 320, 324, 328.

[14] См.: Немировский А.И. История раннего Рима и Италии. Воронеж, 1962, с. 52 — 54.

[15] Нelbig W. Die Italiker in Poebene. Lpz.,. 1879.

[16] См.: Модестов В.И. Введение..., с. 146, 150.

[17] Там же, с. 154 — 156.

[18] См.: Нетушил И.В. Обзор римской истории. Харьков, 1912, с. 4 — 9.

49

неолита, представленных пещерами и основаниями примитивных хижин, были изучены и скелеты их обитателей. Краниологические исследования выявили распространение по Апеннинскому полуострову и прилегающим островам, на территории современных Франции и Испании, а также Северной Африки неких долихоцефалов, которых итальянский антрополог Дж. Серджи назвал средиземноморской расой, имевшей родиной Восточную Африку [19]. Сопоставляя этот феномен с сообщениями античной традиции, ученые сделали вывод об идентичности средиземноморцев с лигурами в указанных районах Европы. Параллельно шло изучение лигуров по лингвистическим, преимущественно топонимическим данным. Немецкий ученый Мюлленхоф и французский Д'Арбуа де Жубенвиль склонялись к признанию индоевропейского характера лигурийского языка, что было подвергнуто сомнению уже В.И. Модестовым [20]. Позднее стали отходить от понимания языка лигуров как индоевропейского. В частности, его сближали с этрусским [21]. В настоящее время независимо от связей лигурийского и этрусского языка представление о лигурах как о неиндоевропейцах преобладает и лигуры рассматриваются как предшественники индоевропейцев в Италии [22]. В преодолении взгляда на лигуров как на индоевропейцев особую роль сыграла книга Дж. Серджи «От Альбы Лонги до Рима» [23]. В ней на основе антропологических показаний говорится о принадлежности лигуров и близких к ним сикулов к средиземноморской расе. Опираясь на приведенную Дионисием версию о том, что аборигины были колонистами лигиев, Серджи фактически отождествляет эти племена. Используя накопленный лингвистический материал и исходя из признания огромного количества существующих в латинском языке неиндоевропейских, лигуро-сикульских суффиксов (-sco, -la, -lla, -Hi, -ia, -lia, -nia, -a, -sa, -essa, -na, -ma, -fa, -ta, -sta, -i), он показывает широчайшее распространение лигуро-сикулов по всей Италии, включая Рим. Он полагает, что Рим — лигуро-сикульское слово. Серджи решает проблему древнейшего населения в духе модного в Италии 30-х годов нашего века автохтонизма, совершенно сводя на нет значение италиков, в частности латинов в ранней истории Рима. И латины, и позднее умбры и самниты, по его убеждению, — все в основе своей лигуро-сикулы с незначительным и ничего не значащим вкраплением арийских имми-

---------------------
[19] Об этом см.: Модестов В.И. Введение..., с. 69 — 73.

[20] См.: Модестов В.И. Введение..., с. 78 — 80.

[21] SE, 1929, v. Ill, p. 65 — 66; Magi F. Etr. tular. — Ibid., p. 67 — 72.

[22] Laurenzi L. La civilta villanoviana e la civilta del ferro dell'Italia Settentrionale e dell'Europa centrale. — In: Civilta del ferro. Bologna, 1960, p. 7, 28; Ра11оtinо M. Le origini storiche dei popoli italici. — In: Relazioni del X Congresso Internazionale di scienze storiche, v. II. Firenze, 1955, p. 10, 30; Bottiglioni G. Relazioni di sostrato liguro nei dialetti itaUci. — In: Civilta del ferro. Bologna, 1960, p. 407 — 419; Paribeni R. Storia di Roma, v. I. Bologna, 1954, p. 28; Pisani V. Le lingue dell'Italia antica oltre il latino. Torino, 1953; Krahe H. Die Indogermanisierung Griechenlands und Italiens. Heidelberg, 1949, S. 34 — 37.

[23] Sergi G. Da Alba Longa a Roma. Torino, 1934. (См. с. 5, 6, 27. 31).

50

грантов. Эти представления долго давали себя знать среди итальянских ученых и особенно настойчиво утверждались Дж. Патрони [24].

При всех преувеличениях Серджи нельзя все же не отметить ряд его интересных наблюдений, в частности касающихся лигурийского происхождения римской метрополии Альбы Лонги. Он отмечает, что название «Альба», чрезвычайно часто встречающееся во всех местах обитания лигуров, не имеет ничего общего с латинским словом «белая». В связи с этим Серджи упоминает, что первоначальное название Тибра было «Альбула», а обычным его эпитетом у поэтов — «flavus» по красновато-бурому и вовсе не белесому цвету реки. Вместе с тем топоним Альба зарегистрирован в горных местностях, а. Страбон заявляет, что Альпы ранее назывались Albia. Отсюда вытекает, что Альба Лонга получила свое название не от латинян, они лишь добавили вторую часть.

Следует отметить, что сам заголовок книги Серджи весьма симптоматичен, поскольку акцентирует внимание читателя на доромуловом Риме. А указание на то, что римляне восприняли принадлежащий более раннему населению топоним Альба, может служить, по нашему мнению, дополнительным аргументом в пользу того, что древнейшим элементом римских поселенцев были лигуро-сикулы. И это тем более вероятно, что не является изолированным фактом в истории италийских городов: подобное имело место и в Мантуе [25].

Все достижения науки по данному вопросу собраны в книге П. Дукати [26]. Он дал в ней эскиз картины последовательного напластования этнических единиц, начиная с эпохи каменного века.

Археологическое наступление на Италию продолжалось из года в год, особенно, усилившись после второй мировой войны. Новые археологические материалы заставляли ученых пересматривать положения, касавшиеся этногенеза Италии, выдвигать новые проблемы в изучении этногенетического процесса. Отражение этой фазы в развитии науки нашло место и в обобщающих трудах М. Паллотино [27], особенно в его докладе на Х Международном конгрессе исторических наук «Происхождение италийских народов» [28]. Богатство археологических материалов, характеризующих районы обитания известных традиции народов, Паллотино сопоставляет с лингвистической картой Италии середины I тыс. до н. э. и делает важные выводы: напластование индоевропейских языков на неиндоевропейские происходило постепенно в продолжение длительного времени, начиная с эпохи «доисторической» до римского завоевания, процесс индоевропеизации шел через Адриатику в направлении с востока на запад, начавшись на юге Италии, вероятно, не в виде двух больших волн италиков, разделенных несколькими

---------------------
[24] Patroni G. La preistoria. Milano, 1951.

[25] Altheim F. Der Ursprung der Etrusker. Baden-Baden, 1950, S. 11 — 13.

[26] Ducat i P. Come nacque Roma. Roma, 1939.

[27] Pallotino M. Etruscologia. Milano, 1955, p. 22 — 54.

[28] Pallotino M. Le origini storiche dei popoli italici — In: Relazioni del X Congresso Internationale di scienze storiche, v. II. Firenze, 1955, p. 43 — 46.

51

веками, а путем колонизаций и внедрения разных италийских ветвей одновременно. Вместе с тем возможны были и спорадические индоевропейские включения в Италию с севера, т. е. из дунайско-балканских областей в паданскую долину. Это положение противоречит старой теории Пигорини — Модестова, но согласуется с данными классической традиции о заселении Апеннинского полуострова италами, певкетами, моргетами, хонами, авзонами и другими племенами.

Паллотино обращает особое внимание на версию, которая восходит к Антиоху Сиракузскому, представляющую италов, моргетов, энотров, даже сикулов, как единый народ. Взаимосвязь этих элементов выражена в легендах через появления эпонимов одного народа в качестве царя другого (Итал — царь энотров, Сикул — авзонов и т. д.). Важно, что М. Паллотино, подытожив работу многих ученых, подчеркнул наличие разных этнических пластов у омбриков, или умбров, и сикулов. Названные этнонимы принадлежат доиндоевропейскому населению, частично покоренному и ассимилированному, частично вытесненному индоевропейцами, италиками и неиталиками. Ведь словарь упомянутых индоевропейских языков изобилует неиндоевропейскими словами, особенно в области технической терминологии, а античная традиция в этом смысле двояко характеризует и умбров, и сикулов. Для нас важно, что в науке, вслед за Дионисием, признано различие между сикулами-автохтонами и индоевропеизированными сикулами, носителями языка, входившего в сикуло-латино-фалисскую группу, захватившими Восточную Сицилию. Так обитание лигуро-сикулов в древнейшем Лации, включая будущий Рим, получило новое убедительное подтверждение.

Уже в 50-е годы прозвучал отказ от бытовавшего в науке мнения [29] о том, что предания об Эвандре и Геркулесе, т. е. о греках, пребывавших на месте возникающего Рима, обязаны своим появлением и распространением моде на греческую культуру, с которой Рим вплотную соприкоснулся в III — II вв. до н. э., и со стремлением греков связать прошлое могущественного Рима со своим прошлым. Паллотино не исключал, что первая доколониальная иммиграция греков в Италию — возможно исторический факт. Античные писатели характеризовали ее как аркадскую. Но в свете поздней микенской торговой экспансии точнее назвать ее ахейской. Особенно примечательны, по мнению Паллотино, некоторые связи между латинским языком и аркадо-эолийским диалектом микенской эпохи.

Для изучения проблемы населения важную роль сыграли работы. посвященные троянской легенде, исследованию ее корней. Наиболее характерными с точки зрения постановки вопроса или наиболее значительными в выводах нам представляются труды Дж. Кардинали, А. Альфельди и Ф. Бёмера.

С течением времени было совершенно забыто замечание Г.Б. Нибура, что троянская легенда сложилась на местной почве, а не пришла

---------------------
[29] См.: Жебелев С.А. Древний Рим, ч. I. Пг., 1922, с. 57; Cardinali Q. Le origini di Roma. Roma, 1949.

52

в Рим через греческую литературу [30]. Кардинали [31] не сомневался в легендарности сложившегося в эпоху Августа рассказа о прибытии Энея в Италию. Но Альфельди в книге «Троянские предки римлян» [32] привел археологические доказательства, что эта легенда возникла до распространения греческого влияния в Риме III — II вв. до н. э. Ф. Бёмер посвятил ей книгу «Рим и Троя» [33]. Возражая Ж. Берару, считавшему сказания о скитаниях Энея отражением пеласгического движения на запад, и Ж. Перре, видевшего в них римское творчество III в. до н. э., Бёмер показал ранние, связанные с Этрурией корни саги. Он обратил внимание на находку Джильоли в Вейях статуэтки Энея, несущего отца Анхиза, которая не может быть датирована позднее начала V в. до н. э., на хранящийся в Парижской национальной библиотеке скарабей VI в. до н. э. с изображением Энея с Анхизом, держащим круглую цисту, на греческие вазы с аналогичным изображением, датированные 530 — 500 гг. до н. э., обнаруженные в этрусских городах собственно Этрурии, Кампании и Северной Италии. Топографические и лингвистические данные, по мнению Бёмера, также ведут исследователя в направлении Этрурии. Так, название местечка Троя в Южном Лации, как и в Северной Италии, — доиндогерманское, т. е. доиндоевропейское, а значит, восходит ко времени ранее VI в. до н. э. Принесение сказания об Энее из Малой Азии в Италию может быть объяснено отношениями этрусков с фокейцами в VII — VI вв., их знакомством, их контактами, пусть и недружественными. Окончательно сага сложилась к VI в. в районе нижнего Тибра в условиях этрусско-латинской культурной общности.

Далее в книге исследуется традиция о пенатах, спасенных Энеем и перенесенных из Трои в Италию. Отталкиваясь от сообщения Варрона о том, что римляне до этрусков не имели антропоморфных изображений богов, что признано особенностью «индогерманцев», Бёмер трактует мелкую пластику ранних альбанских погребений как принадлежность или влияние доиндоевропейского, средиземноморского населения Лация. Влияние этого искусства он прослеживает и в погребениях Виминала и Порта Пероне, что он истолковывает как связь Альбы с Римом. Основной вывод Бёмера касается римской религии. Он видит в ней «три души», символически соединившиеся в сердцевине римских верований, т. е. в penus Vestae; это средиземноморские пенаты в круглом средиземноморского типа здании «индогерманской» богини Весты, не получившей здесь изображений в соответствии со своим индоевропейским происхождением. Отсюда проистекают выводы Бёмера относительно сложного этнического состава изначального Рима — средиземноморцев и индоевропейцев.

Значение рассмотренного этапа в изучении проблемы древнейшего населения Италии состоит не только в установлении важных фактов,

---------------------
[30] Niebuhr G.B. Römische Geschichte. S. 107 — 108.

[31] Cardinali G. Le origini di Roma, p. 8 — 9.

[32] Alföldi A. Die troianischen Urahnen der Römer. Bäle, 1951.

[33] Вömеr F. Rom und Troia. Untersuchungen zur Frühgeschichte Roms. Baden-Baden, 1957, S. 13 — 38, 68 — 83, 114 — 117.

53

но и в переходе к принципиально новой по сравнению с началом XX в. оценке античной традиции.

Античные писатели, как известно, донесли до нас сведения о том, что Рим возник как неоднородный в этническом отношении организм, состоявший из латинов, сабинов и этрусков. Таким он выглядит и в царскую эпоху. Известно также, что вырос Рим не на пустом, а ранее заселенном месте.

Древнейшие сведения о населении Италии восходят к гомеровскому эпосу. В «Одиссее» упоминается Сикания (XXIV, 307), сикелы (XX, 383) и сикельская рабыня в доме отца Одиссея (XXIV, 388 — 390). Эпонимный герой латинов, царь Латин фигурирует в «Теогонии» Гесиода (1013). Вообще интерес к Италии в греческой литературе развился особенно у западных греков (Стесихор, Тимей, Ликофрон), но он был и у Гелланика Митиленского, Фукидида, Аристотеля, трагиков Однако их сведения по интересующему нас вопросу сохранились лишь в незначительных фрагментах в передаче поздних авторов. То же относится и к наиболее древним италийским авторам, т. е. ранним анналистам, поэтам Невию и Эннию.

Сколько-нибудь полное изложение истории древнейшего доромулова Рима, точнее, той территории, на которой потом вырос Рим, принадлежит уже писателям, жившим (за исключением Катона) в эпоху Поздней республики. Будь то римляне, греки или жители других покоренных Римом стран, их сочинения входят уже в состав римской литературы в широком смысле слова.

Произведения античных авторов, откуда мы черпаем сообщения по интересующему нас вопросу, относятся к разным жанрам. Они написаны либо на латинском, либо на греческом языке и представляют собой разные версии античной традиции: римскую, в узком значении этого слова, и греческую. Каждая из них, в свою очередь, имеет варианты.

Интерес к своему прошлому наряду с политическими потребностями вызвал у римлян к жизни антикварную литературу. Среди представителей этого направления первое место принадлежит Варрону.

М. Теренций Варрон (116 — 27 гг. до н. э.) — автор, значение сочинений которого для ранней римской истории трудно переоценить. Это разносторонний, широко образованный ученый. Ни в одном из хорошо сохранившихся его трактатов («О сельском хозяйстве», «О латинском языке») нет специального раздела, касающегося римского этногенеза. Однако его стремлению объяснить термины и названия, его историческому подходу к явлениям культуры в широком смысле слова мы обязаны множеством замечаний, поясняющих картину этнического развития в глубочайшей древности. Рассуждая о приоритете сельской жизни перед городской, Варрон замечает, что первым городом в Римской области был Рим, основанный царем Ромулом (Rr, III, 2 — 3). Однако на месте будущего Рима жили разные поселенцы. На Палатине — пришедшие из Палантия с аркадянином Эвандром (11, V, 21), откуда, согласно одной из версий, произошло название холма (11, V, 53). Были здесь и другие греки, знатные аргивяне, сопровождавшие Гер-

54

кулеса, воспоминание о которых якобы осталось в названии Аргеев (11, V, 45; VII, 44). Передает он и предание о троянцах Энея, об основании им Лавиния, а его потомками — Альбы (11, V, 144; Rr, II, 4, 18). Упоминает он и об аборигинах, которые пришли на римскую землю из реатинской земли, называемой Палатием. Это наименование и было, по второй версии, перенесено на римский холм (11, V, 53). В его труде говорится и о царе Латине в связи с еще одной версией происхождения названия Палатина — по жене царя Латина — Паланте (11, V, 53). Но отношение Латина к аборигинам остается неопределенным. Ясно только, что аборигины населяли первоначально Сабинскую область, т. е. жили недалеко от Рима, как, впрочем, и пеласги (rr, III, 1, 6). Эти сведения несомненно заслуживают особого доверия. Ведь Варрон был родом из Реате и, конечно, должен был интересоваться и знать свои древности и местную традицию. Ссылаясь на Энния, Варрон рассказывает, что первоначально Капитолий назывался Сатурнием или горой Сатурна. Вступая в противоречие с упомянутым утверждением, что Рим был первым городом, он говорит, что существовал город (oppidum) Сатурния (11, V, 42). Но Сатурн у него — бог, причем Сатурн и Опс в Лации — главные боги (11, V, 57): во имя божества Сатурна во время Сатурналий и зажигаются восковые факелы. Этимология имени связана с satus (11, V, 64). Но учреждение его культа в Риме, как это нередко бывает у сабинина Варрона, «отдает сабинизмом» [34]. Таким образом, и об отношении Сатурна к аборигинам на основе текстов Варрона судить не приходится.

Присутствие латинов в древнейшем Лации как бы само собой разумеется. Специально оно фиксируется Варроном один только раз для Альбы (Тиберин назван царем латинов — 11, V, 30) и два раза — для Лация вообще. Первый раз он определяет как богов латинов Фавна и Фавну (11, V, 36), а второй — констатируя нелатинскую этимологию названия Тибра и относя ее к имени вейентского царька Тебра. Варрон приводит и другую этимологию, связывающую название реки с Тиберином. Но это название он считает поздним, т. е. древнее латинское название реки было Альбула (11, 29 — 30). Варрон безусловно ошибается, считая слово Альбула латинским (см. выше). Но важно, что он помещает латинян в Лации и, стало быть, в Риме до смерти утонувшего в реке Тиберина, т. е. считает их современными веренице ранних. альбанских царей. Мельком, устанавливая этимологию слова «lepus», он упоминает сикулов, происходящих из Рима (11, V, 101). О влиянии сикулов на латинский язык, в представлении Варрона, следует судить по его замечанию о том, что слово catinus может происходить от соответствующего сикульского слова (11, V, 120). Итак, у Варрона складывается следующая картина древнейшего населения Рима: сикулы» греки (аркадяне и аргивяне), аборигины (близкие сабинам), троянцы и латины.

Ко II, а может быть III в. н. э. относится деятельность Секста Помпея Феста, продолжавшего в литературе линию антикваров. Он

---------------------
[34] См.: Сергеенко М. Е. Комментарий. — В кн.: Варрон. Сельское хозяйствоМ. — Л.. 196Э, с. 191.

55

составил извлечение из труда М. Веррия Флакка, написавшего по приказанию Августа на основе сочинения Варрона труд «О значении слов». Таким образом, Фест в конечном счете базируется на сообщениях более ранних писателей. Среди важных слов, требовавших уже в I в. до н. э. объяснении, встречается aborigines — «аборигины», которые определяются как древнейшее племя Италии, получившее название в связи с тем, что люди, блуждая (errantes), достигли земли, которая теперь является римской. Объясняет он и «Prisci Latini» как население, которое существовало на притибрских холмах до основания Рима. К сожалению, сочинение Феста дошло до нас с большими лакунами, частично восполняемыми сокращенным вариантом этого произведения, выполненным Павлом Диаконом (VIII в. н. э.). В словарях Феста и Павла Диакона содержатся краткие сведения об отдельных племенах, населявших Италию, в том числе Лаций, об этнической принадлежности римских gentes. Известия, сообщаемые эрудитами, в значительной степени восходят к Варрону. Но Веррий Флакк, а за ним и другие, пользовались и сочинениями анналистов.

Во второй половине III в. н. э. ученым-грамматиком Г. Юлием Солином было написано сочинение «Достопримечательности» («Collectanea rerum memorabilium»). В соответствии с тогдашним направлением в развитии римской историографии оно представляет собой сокращение труда Плиния Старшего и других авторов и содержит рассказы о природе, сведения географического и иногда исторического характера. В частности, ссылаясь на Катона, Солин говорит, что Тибур основан аркадянином Катиллом, начальником флота Эвандра, который, по свидетельству Секстия, был из числа аргивской молодежи. Катилл приходился сыном Амфиараю. После смерти отца под Фивами, Катилл был послан дедом Оклеем на поиск нового места поселения в порядке ver sacrum. Он достиг Италии, где у него родились три сына — эпонимные герои — Тибурт, Кор и Катил (Solin, II, 7 — 8). Рассказывает Солин и об аркадянах в Риме, где они заселили Палаций, которым долго владели, но, отправившись в Реате, оставили Палаций аборигинам. Таким образом, у Солина, пользовавшегося летописными источниками, в качестве древнейших поселенцев Рима фигурируют аркадяне и какие-то аборигины. С точностью определить, кто из них был здесь первым, трудно. По приоритет в основании города на Палатине аркадянами вытекает из текста Солина несомненно (Solin., I, 14).

В VII в. н. э. в связи с интересом к Риму, в том числе к римскому праву, Исидором Севильским было написано сочинение этимологического характера. В нем содержится замечание, относящееся к нашей теме. Выясняя значение термина «латины», Исидор упоминает о латинах «ante Romam conditam», откуда следует их наличие в Лации в доромулово время.

Особое и важнейшее значение имеют произведения античной исторической литературы. Наиболее ранним из историков, сохранившим сведения о римской этнической истории, является Саллюстий. В кратком экскурсе, в историю формирования Римского государства, содержащемся в «Заговоре Катилины», Г.. Саллюстий Крисп (86 — 36 гг.

56

до н. э.) утверждает: «Город Рим, насколько я узнал, основали и владели им сначала троянцы, которые бежали вместе с вождем Энеем, и с ним аборигины, племя дикое, без законов, без власти и своевольное» (Con. Cat., 6, 1). Далее Саллюстий сообщает, что эти разнородные и по происхождению, и по языку, и по культуре элементы удивительно легко и быстро сжились и объединились в едином полисе (civitas — Con. Cat., 6, 2). Словом, у него выражена традиционная римская версия начала римского этногенеза и отмечен мирный характер этого процесса.

Ранней историей Рима интересовался и Диодор Сицилийский (ок. 90 — 21 гг. до н. э.), правда, внимание его направлено преимущественно на эпоху Ранней римской республики. Сведения, сообщаемые им по проблеме населения древнейшего периода, отрывочны и односторонни. Несомненную ценность имеют его сообщения о передвижении по Италии сикелов.

Весьма полно античная традиция представлена Дионисием Галикарнасским (с 30 г. до н. э. в Риме), который основывается преимущественно на сообщениях греческих авторов, по большей части утраченных, но учитывает и данные анналистов, в том числе наиболее авторитетного римского писателя Катона Старшего. Из пространного рассказа Дионисия выясняется, что первоначально территория Рима, как и всего Лация, .была занята варварами-сикелиотами (I, 19; 16; 17). которые в другом месте названы владельцами Сатурнинской земли (I, 19). Затем она была захвачена пришедшими с гор аборигинами (I, 9), к которым потом присоединились пеласги и другие эллины (I, 9; 17). Эта смесь народов получила впоследствии название латинов по имени правившего там царя Латина (I, 9).

За 60 лет до Троянской войны прибыл из Паллантия в страну аборигинов аркадянин Эвандр, которому правивший там фавн добровольно дал землю (I, 31). Эвандр основал на месте будущего Рима первый город, который был назван либо по метрополии, либо по внуку Эвандра — Паллантием (I, 32). Через несколько лет на пути из Испании в Грецию здесь оказывается Геракл. Часть спутников его, т. е. пелопоннесцы, фенеаты, эпеи из Элиды, а также пленные троянцы, поселяются на Сатурнийском холме (Капитолии — I, 34). После победы над Каком Геракл-Геркулес получает почести и устраивает ответные угощения для соседей, в том числе лигиев (I, 40).

Через два поколения после ухода Геракла из Италии у побережья Лация, невдалеке от Лаврента, высадились бежавшие с Энеем троянцы (I, 45), которые основывают Лавиний, а спустя 30 лет после того — Альбу Лонгу и многие другие латинские города (I, 45; 56). Потомки же альбанских царей закладывают Рим.

Резюмируя, Дионисий (I, 60; 89; II, 1 — 2) перечисляет народы, от которых пошел римский народ: 1) аборигины, выгнавшие сикелов, бывшие древними эллинами из Пелопоннеса, переселившимися из Аркадии с Энотром; 2) выселившиеся из Фессалии пеласги; 3) жители Паллантия, основанного Эвандром; 4) воевавшие вместе с Гераклом пелопоннесцы, эпеи и фенеаты с частью троянцев; 5) троянцы, спасшие-

57

ся с Энеем из Илиона, Дардана и других городов (I, 60), причем троянский народ по большей части — эллинский из Пелопоннеса (I, 61). Обращает на себя внимание тот факт, что греческий ритор Дионисий у истоков римской истории помещает прежде всего пелопоннесских греков, а среди них в первую очередь аркадян, особенно если учесть, что и аборигины, а следовательно и латины, а также троянцы у него в значительной части тоже эллины. Первоначальным же населением, по Дионисию, являются сикелы, и поблизости от них — лигии.

Менее подробно говорит о древнейшем доримском населении Лация и будущей территории urbs Тит Ливий (59 — до 17 г. н. э.). Лаврентская область Лация принадлежала, согласно ему, аборигинам (1, 1, 5; 2, 1). После падения Трои прибыл сюда с троянцами Эней. В результате объединения аборигинов с троянцами (I, 1, 9 — 10) этот смешанный народ был назван Энеем латинами (I, 2, 4). Во главе с Энеем ими был основан Лавиний (I, 1, 11), а через 30 лет после него — Альба Лонга (I, 3, 3 — 4) и затем Рим и другие города (I, 5, 1 — 2). Однако до основания Рима близнецами на месте будущего города уже существовало поселение Паллантий, где жил аркадянин Эвандр (I, 5, 2; 7, 4; 7, 8). Здесь же пребывал одно время по дороге домой Геркулес, убивший Гериона (I, 7, 4). Таким образом, интересующий нас ареал первоначально был населен никак не охарактеризованными Ливием аборигинами, названными затем латинами, троянцами и пелопоннесскими греками. Но у Ливия они не доминируют, акцент делается скорее на троянцах. Показательно в этом смысле замечание о том, что готовившаяся при Тулле Гостилии обеими сторонами, т. е. римлянами и альбанцами, война была похожа на междоусобную (civile), потому что и римляне, и альбанцы были троянскими потомками (I, 23, 1). Традиция Ливия, как и Дионисия, легла затем в основу сочинения Диона Кассия (I, 3 — 4).

Николай Дамасский (64 г. до н. э. — 2-е десятилетие н. э.), образованный историк, современник Августа, в 7-й книге своей «Истории» писал и о древнейшем Риме. Но в дошедших до нас отрывках сохранился рассказ, начиная только с того времени, когда Фаустул решил открыть Нумитору тайну рождения близнецов, т. е с альбанского периода римской древности, и кончая войной с сабинянами после похищения девушек. В нем он следует римской традиции, даже ссылается на Фабия, вероятно Пиктора (Hist., VII). Можно поэтому думать, что в несохранившемся тексте «Истории» излагалась традиционная версия о троянцах — основателях города. Это предположение находит подтверждение в другом сочинении Николая («Жизнь Цезаря»), посвященном императору Августу. Там сказано, что об Юлии

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/3-1.htm

На всем протяжении долгой римской истории продолжали жить в более или менее модифицированном виде социальные организмы, возникшие в период первобытности: род, триба, курия, семья. Они настолько сохранились (и в повседневной жизни, и в юридическом языке), что мы зачастую встречаемся с ними в разного вида поздних источниках. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания ученых. Начиная с конца прошлого века и особенно в текущем столетии ставился вопрос о характере и об отношении названных общественных групп к государству, а также о соотношении одноименных социальных форм в догосударственную и государственную эпохи.

Интерес к этой проблематике постоянно прогрессировал вместе с числом посвященных ей работ, так что понадобилось сделать систематический обзор существующих точек зрения. Он был дан П. Де Франчиши [1] в докладе «Примитивная римская социальная и политическая община» на Х Международном конгрессе исторических наук в 1955 г. Ученый верно заметил, что в середине XX в. в большинстве случаев отошли от патриархальной теории, господствовавшей в построениях Дж. Вико и Т. Моммзена. Много было сделано для понимания сущности рода. Однако механика взаимодействия между gens и familia разными исследователями понималась по-разному. Так Аранджио-Рюитц уже в начале нашего века подчеркнул значение экономического фактора: переход от пастушества и экстенсивного земледелия к интенсивному усилил семью. Начиная с Е. Де Руджеро, интерес многих исследователей был прикован к политическому аспекту рода и семьи. Среди них П. Де Франчиши справедливо выделил Бонфанте, который, как нам кажется, поставил проблему происхождения римской государственности в ее

---------------------
[1] De Francisci P. La comunita sociale e politica romana primitiva. — In: Relazioni del X Congresso Internazionale di Scienze Storiche, v. II. Firenze, 1955, p. 61 — 166.

91

отношении к догосударственным институтам. Он последовательно проводил в своих работах идею о том, что и род, и семья были изначально носителями политической организации, унаследованной затем государством. Своеобразно эта идея преломилась у Эд. Мейера. «Примарной» социальной единицей он считал орду, из распада которой образовались и gentes, и familiae, и в орде видел первоначальный «политический» организм.

Взгляды Бонфанте о «политическом» характере рода оказали влияние на последующую историографию — на Казера, Веструпа, Де Висшера, сопоставлявших власть pater familiae с властью главы государства. Последователем Бонфанте Де Франчиши по праву называет и Фреццу, который видит в семье и роде политическую организацию, сравнимую со структурой nomen Latinum, где господствовали федеральные порядки. Также по аналогии с италийской, точнее латинской, средой, изучает социальные структуры и образование города-государства в Риме Луццатто. Но Де Франчиши считает его противником Бонфанте, поскольку Луццатто намечает путь образования Рима от распыления некоего латинского «племенного государства», частью которого были паги, через стадию «городской концентрации» в пагальном центре, oppidum, который постепенно доходит до города-государства. В отличие от Бонфанте и его последователей, familia у Луццатто лишена политических функций.
Далее Де Франчиши выделяет направление, состоящее в определении «юридической» природы «догражданских групп». Представлено оно Парадизи (середина XX в.). Исследователь говорит о

гетерогенности этих групп, а именно арио-европейцы в период их экспансии на Балканский и Апеннинский полуострова образовывали некие этнические единства, которые были одновременно и политическими единицами. Иммигрировавшая в Италию этническая общность включала в себя семьи, объединявшиеся более прочно лишь в военных целях.

На италийской почве арио-европейцы нашли созданную до них туземным населением, средиземноморцами, организацию пагов, более прогрессивную, чем их арио-европейская этническая общность. В комбинации этих социальных групп паг становился центром политического развития, военной и социальной организацией, переходящей в «гражданское государство». Характеристика, данная Де Франчиши взглядам Парадизи, как вскрывающим «юридические» основы государственных больших и меньших общностей, представляется нам недостаточно точной. Правильнее было бы говорить об установлении Парадизи разницы их социально-экономической природы. Особенно же заслуживает

92

внимания тезис Парадизи о переходе к государству через паг, который, впрочем, четко не охарактеризован.

Особо останавливается де Франчиши на оценке У. Коли семейных и гентильных групп и их отношений к государству: первые представляют собой только экономический организм, а вторые — политический. Синойкизм селений Палатина и других римских холмов приводит к образованию urbs, который в примитивной фазе соответствует неcivitas, a regnum — первой политической форме в Риме.

Совершенно особняком ставит Де Франчиши концепцию Ф. Де Мартино, который отвергает мнение об орде как о носителе государственных порядков, представление об «этническом государстве» и возникновении Рима из раздробления единого «национального» государства и говорит о предшествовании гентильных устоев государственному образованию. Вместе с тем Де Франчиши относит Де Мартино к последователям «политической» теории. Вряд ли можно уложить концепцию Де Мартино в рамки этой теории. В отличие от всех упомянутых ученых, он стоит на позициях исторического материализма, рассматривает gentes и familiae с, учетом всех аспектов этих социальных:явлений как ячеек общества, обусловленных его социально-экономическим развитием. Именно поэтому Де Мартино высказывает принципиально значимый тезис о том, что gens исторической эпохи, т. е. эпохи классового общества и государства, является лишь рудиментом того, чем он был в догосударственное время [2].

Сам Де Франчиши, показав вклад своих старших и современных ему коллег в понимание первобытных общностей, обратился наряду с gens к другим кардинальным элементам социальной структуры древнейшего и Древнего Рима, в частности к соотношению gens и familia, familia и агнатской группы, а также к характеристике gens и курии. Он принял идущую от Кречмера этимологию curia от coviria. В противоречии с другими исследователями Де Франчиши не считает создание курий одновременным с созданием трех триб. По его мнению, если б курии и три трибы возникли в результате одновременной реформы, синхронно центурии целеров должны были бы набираться от 30 курий, т. е. по одной декурии от каждой курии. Но центурии всадников всегда существовали как единый корпус, из людей, набранных по трибам, в то время как по куриям стала комплектоваться пехота. В связи с этим Де Франчиши выдвигает положение о наличии в древнейшую эпоху римской истории двух в разное время появившихся видов курий. Первые, или древние, существовали до Палатинской общины, т. е. до Ромула, в качестве «гентильных консортерий». Позднее, около середины VII в. до н. э., когда в результате реформы были созданы три трибы, произошла трансформация курий. Эти новые курии при этрусских царях были источником набора пехоты. В другом своем труде Де Франчиши поясняет эту трансформацию: новые курии стали искусственными подразделениями гентильных триб [3]. При этом оба вида

---------------------
[2] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Napoli, 1958, p. 9.

[З] De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1959, p. 484 — 486.

93

курий являлись обозначением и социальных групп, и одновременно места их собраний. В доказательство древности института курий Де Франчиши ссылается на открытие археологом Кальцони на возвышенности Монте Четоне (в Центральной Италии) серии четырехугольных площадок, обрамленных ступеньками, которые датируются эпохой бронзы. Расположены они на юго-восточном склоне террасами. А. Минто истолковал эти площадки как места для собраний древнейших социальных единиц, обладавших сакральными функциями, вероятно с участием авгуров, на что указывает юго-восточная ориентация конструкций [4]. Говоря о создании 30 первых курий, Де Франчиши соотносит с ними и число 300 сенаторов, замечая, что всему греко-римскому миру свойственна тенденция параллельно с развитием общины фиксировать число членов в ее органах управления. Наблюдения Де Франчиши послужили импульсом для других исследователей. Стали привлекать внимание и курия, и числовые отношения социальных структур. Конечно, последнее направление не новость в историографии.

Каждое поколение ученых пытается осмыслить ставшие хрестоматийными сообщения традиции о трибах Тициев, Рамнов и Луцеров, а также о 30 куриях. Еще в прошлом веке была отмечена троичность архаического Рима, которая связывалась, с одной стороны, с «идеальными» числами, кратными трем, — трое ворот первоначального города, триада богов, 30 городов Латинской лиги — , а с другой — с этнической тройственностью раннего римского населения. Эти легендарные цифровые данные были подкреплены лингвистикой: латинские слова tribus, tribuni были соотнесены с tris, tres. С помощью лингвистики пытались доказать этническую разницу между трибами и в текущем столетии. Так, Девото [5] в 1933 г., в отличие от Нибура, считавшего одну из триб тирренской, или принадлежащей доиндоевропейским пришельцам, выдвинул тезис о принадлежности Тициев к протосабинам,. носителям слов со значением «красный» типа «rufus», Рамнов — к протолатинам, носителям слов типа «rutilus», Луцеров — к протоиталикам, носителям слов типа «ruber». Г. Дюмезиль [6] видел в членах римских триб представителей разных социально-профессиональных групп, свойственных индоевропейским народам. В соответствии с этой схемой он считал Тициев пастухами и ремесленниками, Рамнов — жрецами, а Луцеров — воинами, что, в общем, не находит никакой опоры в источниках.

Поскольку слово «триба», как известно, переводится словом «племя», в новейшее время к объяснению его был привлечен этнографический материал. Так, Ж.Н. Ламберт [7] обнаружил параллели между архаическим Римом и ирландцами средневековья. Начиная с VI — VII вв. ирландцы делились на 184 tricha cet. Термин этот переводится как «30 сотен» и эквивалентен термину tuath (род, племя). Эпос представ-

---------------------
[4] Mintо A. Curia. — SE, 1946, v. 19.

[5] Devoto G. Le origini tripartite di Roma. — Athenaeum, N. S. 31, 1953, v. 41.

[6] Dumezil G. Juppiter, Mars, Quirinus. Paris, 1941.

[7] Lambert J. N. Les origines de Rome a la lumiere du droit compare: Romulus. In: Studi in onore di Pietro De Francisci, v. I. Milano, 1956, p. 337 — 360.

94

ляет tricha cet как вооруженный отряд вождя или короля. «30 сотен» было идеальным числом, не всегда отражавшим действительное количество воинов. В соответствии с числом воинов была поделена и вся территория острова: на 184 tricha cet, или tuath, приходилось 184 дистрикта, которые также именовались tricha cet. Каждый дистрикт включал по 30 bailes, т. е. населенных пунктов. Значит, каждая сотня воинов, входивших в tricha cet, имела baile, т. е. свою территорию. В этом Ламберт видит аналогию к переданному Дионисием Галикарнасским (II, 7) установлению Ромула, по которому вся римская земля была поделена на 30 клеров между 30 фратриями, или куриями, поставлявшими контингенты в войско по сто человек от каждой из них. На этом сходство не кончается. В средневековых текстах ирландское tuath, или tricha cet, называется еще cantaredus, что представляет собой латинизированную форму галльского слова cantref, по-французски — cent tref, т. е. сотня tref, что означает фиксированный на земле род. Слово tref переводится и как воинское подразделение, и как соответствующая ему община и территориальная единица. Из анализа указанных терминов выявляется некое арифметическое равенство: 30 сотен =100 tref. Отсюда следует, что кельтское войско состояло, как и в Риме, из 30 групп по 100 человек или из 100 групп по 30 человек. Подмеченное равенство позволяет Ламберту понять неясное утверждение Феста: «Центуриатные комиции в равной мере считались и куриатными, потому что римский народ был разделен на сотню турм». Поскольку турма была всадническим подразделением изначально из 30 человек, то сто боевых единиц по 30 человек (куриатные комиции) соответствуют 30 единицам по 100 человек (центуриатные комиции). Учитывая близкое, хотя и не идентичное значение латинского tribus, умбрского trifo, кельтского tref как общины, племени, принимая во внимание, что римляне, дорийцы, ирландцы приписывали себе троичное происхождение, Ламберт считает этимологию tribus, связанную с индоевропейским tref (три), совершенно обоснованной. Одновременно он предостерегает против понимания tribus как «трети» общины или народа, подчеркивая значение числа «три» в комплектовании римского войска.

В конечном счете все наблюдения Ламберта подтверждают представления о Ромуловом Риме как об обществе, организованном в 3 трибы и 30 курий, что составляет 3000 человек, как об обществе, в основе которого лежал альбанский род вполне историчного Ромула. Исследователь совершенно верно отметил, что социальная тройственность продиктована военными потребностями, так как базируется либо на трех элементах строя — центр и фланги, либо на возрастном подразделемии войска.

Много внимания уделено числовым соотношениям социальных единиц первоначального Рима и в книге Роберта Пальмера «Архаическая община римлян» [8]. Пальмер предостерегает против увлечения сравнительным методом при исследовании древних институтов, хотя и сам


---------------------
[8] Palmer R. Е. A. The archaic Community of the Romans. Cambridge, 1970, p. 3, 5, 15 — 26 etc.

95

прибегает к аналогиям, и выдвигает на первый план источниковедческий аспект в изучении древнейшего Рима. Главным источником па трем трибам он называет Варрона, считая его ответственным за появление в традиции об истоках Рима чисел 3, 30, 300 и 3000 и самого города Roma Quadrata, созданных им по модели выведенных римских колоний, в том числе и современных Варрону.

Антиквар был хорошо знаком с практикой римской колонизации, сам участвовал в учреждении колоний, знал квадратный план их городов и сельской территории, а также обычную численность колонистов — 300 и 3000. Особое же значение, по мысли Пальмера, имело то обстоятельство, что ученый Варрон находился под влиянием греческой литературы — Пифагора, Аристотеля и'Ликофрона. Первый из них, как известно, придавал основополагающее значение числу, второй занимался объяснением числовых отношений греческих социальных организмов, связывая их с разными временными циклами. Третьему принадлежит самое раннее упоминание о римской триаде. Таким образом, считает Пальмер, в основе нумерологии Варрона, унаследованной. последующей античной историографией, лежит прежде всего греческая теоретическая и политическая мысль. Исторической реальностью Рима являлись только 30 курий, известные в республиканскую эпоху. Курии не были фратриями. Пальмер находится среди тех ученых, кто принял этимологию curia<coviria. Однако первоначальные курии не представляли собой воинских подразделений.

Анализируя словоупотребление curia, в частности у Плавта, у которого оно впервые встречается в сохранившейся до наших дней римской литературе, у Авла Геллия (XV, 57), который привел комментарий Лелия Феликса к сочинению Кв. Луция Сцеволы («ex generibus hominum — comitia curiata»), у Феста (curia... — pars), Пальмер присоединяется к мнению, что курия — это община, что члены курии — это и есть квириты, т. е. римский народ. Продолжая линию Ю. Белоха и Аранджио-Рюитца, Пальмер говорит, что курии складывались постепенно. Местоположение Старых и Новых курий указывает на ранние ступени процесса их образования, начиная от семи палатинских и, какого-то количества на Целии. Аргейские священнодействия говорят уже о наличии 27 курий в городе Сервия, состоящем из четырех регионов, включая Капитолий и Форум. Количество 30 курий достигается позднее, после того как ради укрепления своей власти цари передали авгуральные функции из рук предстоятелей курий в руки четырех государственных авгуров и не разрешили установить авгуральные палатки в черте города. Три же курии находились вне города. Именно эта историчность 30 курий, по мысли Пальмера, и отразилась в традиции о 30 городах Лация, 30 поросятах увиденной Энеем свиньи и т. п. Курии были первоначальными этническими, т. е. гетерогенными и невоенными объединениями, а три трибы — вторичными, не этническими и военными объединениями. Курии, исходя из материала о членах аргейских процессий, трактуются как общины, однако без расшифровки этого понятия. Впрочем, некоторые указания Пальмером даются: курии имели свои места для священнодействий, в том числе

96

для приготовления трапез. Однако этим их территориальные владения не ограничивались. Кроме того, Пальмер пытается воспроизвести названия некоторых курий. Из его рассуждений следует, что образование курий было длительным естественным процессом, причем вполне историческое и не выдуманное их число (30) обусловило появление в традиции числа трех триб. Следует отметить также, что происхождение этих социальных институтов датируется исследователем достаточно широкими рамками царского периода.

Вопрос о происхождении триб и курий рассматривался Э. Гьёрстадом [9]. По его мнению, курии носят «догородской» характер, что устанавливается по связи их с «догородскими», т. е. первобытными празднествами Форнакалии и Фордицидии. Трибы же возникли в период основания города, иными словами, уже при Ромуле.

Та же тема числовых соотношений общественных групп древнего Рима затронута в небольшой, но весьма содержательной работе И. Хана «Плебеи и родовое общество» (Будапешт, 1975). В ней он касается проблемы распада родового строя, в частности известного тезиса К. Маркса о том, что племенной строй сам по себе ведет к делению на высшие и низшие роды [10]. И. Хан исходит из того, что в родовом обществе при коллективной собственности на средства производства и общем труде разные роды могут оказываться в зависимости от качества земли и количества поголовья скота в различном имущественном положении. Аналогичные условия порой складывались и внутри родов. Однако пока эти различия в имущественном отношении и в отношении власти незначительны, а главное, нестабильны и самопроизвольны, общество не меняет своего характера. Когда же они становятся устойчивыми и сознательными, происходит качественное изменение всего общества. Опираясь на изучение истории античных народов, И. Хан справедливо называет основные критерии, позволяющие установить наличие развитой социальной дифференциации, — это терминологические и численные определения общественных групп. Последнее имеет особое значение там, где, по замечанию К. Маркса, земледельческие и пахотные угодья ограничены по своей площади. Применяя названные критерии к Риму, И. Хан указывает на традицию о трех трибах, 30 куриях и 300 родах в Риме как на действительно имевшую место фиксацию количества привилегированных групп архаического общества. Эта фиксация, по мнению И. Хана, представляет собой важный фактор превращения общества в классовое. Отвергая взгляд Пальмера и поддерживая Альфельди, исследователь подчеркивает, что римское общество уже на ранней стадии в результате сознательного и единовременного акта было поделено по принципу происхождения на 3 трибы и 30 курий. Поскольку слова tribus, curia, gens латинского происхождения, то возникновение соответствующих институтов относится к доэтрусской эпохе. Учитывая же, что названия триб и части курий

---------------------
[9] Gjerstad Е. Innenpolitische und militärische Organisation in frührömischer Zeit. — ANRW, Bd. I, T. I, S. 148.

[10] См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 465.

97

вероятно этрусские, можно считать, что акт упорядочения их числовых отношений и их наименования датируются временем этрусского господства в Риме. Итак, И. Хан с полным основанием рассматривает возникновение традиционной «троичной» римской социальной системы как долгий процесс складывания и возрастания числа составляющих ее единиц, завершившийся сознательным установлением их числового предела. По мнению исследователя, это было временем формирования города от первых поселений до создания под влиянием этрусков городской организации по этрусскому образцу, т. е. период с IX до конца VII вв. до н. э. Такая датировка относит оформление «троичности» римского общества уже к этрусской эпохе.

Таким образом, в последнее время снова было обращено внимание на проблему историчности римской структуры в начале царского периода и поднят вопрос о 3 трибах н 30 куриях как о принадлежности правления Ромула. Было сделано верное наблюдение над куриями: достижение числа 30 стало рассматриваться как процесс. Одновременно было высказано мнение о фиксации числа социальных единиц в процессе формирования города и оценено это явление как фактор, свидетельствующий о распаде родового строя и способствующий ему. Необходимо отметить, что разработка данных проблем велась на основе использования большого фактического материала. Наряду с этими важными выводами, обогатившими науку, остались еще не разрешенные спорные вопросы датировки указанных явлений н участия в них этрусков. Сложность их исследования в значительной мере зависит от состояния источниковой базы. Это, прежде всего, античная традиция. Часть авторов говорит о делении Ромулом народа на 3 трибы — Тициев, Рамнов и Луцеров — и на 30 курий, я именно: Цицерон (г.р. II, 8, 14), Дионисий (II, 7; 47), Пропорций (IV, 1, 31), Овидий (Fast., Ill, 131 — 132), Персии (Sat., I. 20), Плутарх (R., XX), Дион Кассий (I. 518); Фест (Curia; sex Vestae sacerdotes), Павел Диакон (Luceres), Сервий (Аеn., V, 560). To же самое говорится и в Дигестах (Dig., I, 2, 2, § 2), которые, таким образом, как бы увенчивают официальным признанием традицию, известную уже Эннию (Varro, 11, V, 55). Варрон сообщает о делении на три части не народа, а земли, откуда уже получили названия и трибы (V, 55). Ливии же рассказывает, что Ромул поделил на 30 курий народ, а именем Тициев, Рамнов и Луцеров были названы набранные тогда же 3 центурии всадников (Liv., I, 13, 8; 36, 2; 43, 9). Эта же версия встречается и у Аврелия Виктора (vir. ill. I. 11) и у Флора (I, 115).

Суммируя эти данные и присоединив к ним сведения, сообщаемые Фестом (Novae curiae), можно отметить, что относительно курий авторы высказываются единодушно: курии созданы Ромулом одновременно с Тнциями, Рамнами и Луцерами (как бы они ни определялись), число курий — 30. Что же касается триб, то известия о них варьируются, как мы видели, в определении их сущности, а кроме того, и в названиях и в порядке их перечисления. Наиболее употребительными являются названия Titienses, Ramnes, Luceres. Однако у Варрона (11, V, 89), у Пропорция (IV, I, 31) и у Овидия (Fast., Ill, 131) упомянуты Titles,

98

а у Плутарха (R., XX) и Аврелия Виктора (vir. ill., I, 11) — TatiensesБольшой разнобой представляет собой второе название. У Варронэ (11, V, 55; 81; 89), Ливия (I, 36, 2), Проперция (IV, 1, 31), Овидия (Fast., Ill, 331) и Феста (Sex Vestae sacerdotes) фигурируют Ramnes. У Цицерона (r.р., II, 20, 36), Ливия (I, 13, 8), Аврелия Виктора (vir. ill., I, 11) — Ramnenses, а Сервий дает форму Ramnetes. Есть разночтения и в третьем названии. Преимущество остается за Луцерами — у Цицерона (r.р., II, 20, 46), Варрона (11, V, 55, 89), Пропорция (IV, 1, 31), Овидия (Fast., Ill, 131); Персия (Sat., I, 20), Ливия (I, 13, 8, 36, 2), Феста (sex Vestae sacerdotes), Павла Диакона (Lucereses et Luceres), Сервия (Аеп., V, 560). Вместе с тем у Плутарха (R., XX) и у Павла Диакона встречаем Lucere(n)ses.

Все же в целом традиция очень устойчивая, позволяющая верить. правильности чаще всего встречающихся названий, а вместе с тем и в существование обозначаемых ими институтов. О том же свидетельствует и принцип их перечисления. Самым распространенным является порядок: Тиции, Рампы, Луцеры. Трижды у авторов перечисление начинается с Рамнов. Однажды у Варрона (11, V, 81) список закрывается Тициями, а на второе место выходят Луцеры. Видимо прав Пальмер [11], полагающий наиболее часто встречающийся вариант перечисления не официальным, а, скорее, более привычным, поскольку он идет от поэта Энния. Энний же, видимо, подчинил порядок перечисления требованиям поэтического размера. Гекзаметр, которым он писал, и мог продиктовать ставший потом обычным порядок. Официальным же был лишь порядок перечисления городских территориальных триб, округов [12].

Что же касается разных определений рассматриваемой здесь триады, то, думается, противоречий они по сути дела не содержат. Это заметили еще в античности. Авл Геллий (18, 7, 5) пишет: «Говорят... триба, а также декурии — и о месте, и о праве, и о людях». Одни и те же названия применены и к социальной единице, и к земле, и к коннице не случайно: tribus — племя не существует вне территории, и занимаемая им земля по нему и именуется. Поскольку командование войском в лице трибунов (Varro, 11, V, 81) и само комплектование воинских подразделений, в частности кавалерии, связано с трехчленной родо-племенной организацией, ее состоящее из трех частей имя сохраняют и кавалеристы. Первичным значением, определяющим все остальные значения tribus, является племя. В советской историографии это сомнений не вызывает. В известных античных обществах обычно было либо три (дорийцы), либо четыре (ионийцы) племени.

Если говорить о курии, то она понимается в нашей литературе по-разному: как фратрия [13], или как «союз мужей», или «союз вои-

---------------------
[11] Palmer R. Op. cit., p. 6.

[12] Cic., leg. agr., II, 79.

[13] См.: Нечай Ф.М. Образование Римского государства. Минск, 1972, с. 89.

99

нов» [14]. Нам представляется, что фратрией курия в рассматриваемое время быть не могла. Как известно, фратрии были естественно сложившимся институтом в период материнского рода [15]. Однако эта стадия Ромуловым Римом была уже давно пройдена. Развитие скотоводства и использование металла утвердили в Риме отцовский род. Военно-организационная деятельность Ромула, обусловленная военными потребностями формирующейся общины, и значение курии в комплектовании воинских подразделений подтверждают правильность этимологии curia<coviria. Вместе с тем надо подчеркнуть, что курии не оторваны ют родо-племенной организации, а составляют ее органическую часть. В этом смысле их можно понимать не столько как рудименты, а скорее как подобие фратрии. Но генетически связанные с фратрией курни качественно от нее отличаются: фратрии охватывают всех членов входящих в них родов, курии — только мужчин. Вероятно, предшественниками римских курий были «мужские тайные союзы», описанные этнографами, наблюдавшими их в некоторых позднеродовых обществах [16]. Эти мужские союзы, или дома, представляли собой продукт и одновременно орудие распада материнского рода. Но и эта стадия для Рима начала царской эпохи была уже пройденной. Курии продолжали существовать и в рамках общества с патриархальными родами, подвергшимися разложению.

Деятельность курии достаточно многообразна. Ее можно довольно ясно представить себе. В источниках нет недостатка в упоминаниях о куриях. Древние дают этимологию слова от сига — забота, попечение (Varro, 11, VI, 46; Non Marc., I, 57M). Павел Диакон (curia) передал нам Фестово определение курии: «Курия — это место, где вершились общественные дела. Калабрской курией называется такая, где занимаются только сакральными делами. Куриями называются также части народа, на которые его разделил Ромул, числом 30 ... так что каждый в своей курии совершал священнодействия и справлял празднества...» Дионисий (II, 7) определяет курию как греческую фратрию и лох, греческими буквами изображая ее латинское название (kouria), так же, как и Плутарх (R., XX). И он говорит о них, как о местах собраний: это были помещения или участки с очагом, вокруг которых собирались на пиршества. В собраниях участвовали главы курии, курионы, вместе со жрецами (Dionys., II, 23). Вероятно, эти угощения можно рассматривать как видоизмененные общие трапезы членов курии или часть общекуриальных трапез.

В приведенных определениях говорится о куриях как об объединении людей, а также о месте (locus, estiatorion), где они собирались. Последнее можно понять двояко — как центр деятельности каждой курии в отдельности, так и их совокупности. Пальмер трактует упо-

---------------------
[14] См.: Немировский А.И. История раннего Рима и Италии. Воронеж, 1962, с. 138 — 139.

[15] См.: Першиц А.И., Монгайт А.А., Алексеев В.П. История первобытного общества. М., 1968, с. 137 — 138.

[16] См.: Першиц А.И., Монгайт А.А., Алексеев В.П. Указ. соч.. с. 173 — 174.

100

мянутые Варроном (11, V, 45 — 54) аргейские святилища как сакральные участки курий, а также, подобно Т. Моммзену [17], устанавливает названия девяти курий. Их списки совпадают в восьми случаях (Фауция, Фориенсис, Рапта, Тиция, Велития, Велиенсис, Аккулея, Тифата), разнятся в одном — Пинария у Моммзена и Герсилия у Пальмера. Думается, что обе они с равным правом могут войти в список, потому что если называли курии по именам похищенных сабинянок, то вряд ли обошли бы почестью Герсилию, предназначенную в жены самому Ромулу, вместе с тем Пинарии, как об этом мы скажем подробнее ниже, принадлежавшие к древнейшим родам, могли дать название и. курии. Заметим еще, что единственно совпадающим названием аргейского святилища и названия курии является Велиенсис. Но это совпадение очень существенно, так как подтверждает гипотезу о тождестве аргейских участков с соответствующими участками курий. Скажем точнее, отдельных курий. Однако курия в территориальном смысле: означала и место, где собирались разные курии. Это вытекает не только из труда Павла Диакона, но и из текстов Варрона. Он говорит: «Курии двух родов, ведь это и (то место), где жрецы занимаются делами божественного порядка, и то, где сенат — человеческими, как курия Гостилия, потому что ее построил царь Гостилий» (11, V, 155). В другом разделе своего труда Варрон, связывая слово curia с глаголом curare, по сути дела повторяет ту же мысль (11, VI, 46). О том,. что существовали у курии общие места для отправления священнодействий, свидетельствует наличие в Риме Калабрской курии. Ее местоположение уточняют Варрон (11, VI, 27) и Макробий (Sat., I, 15) — а именно на Капитолии. Это имеет значение в двух отношениях: 1) 27 аргейских святилищ, о которых рассказал Варрон, находились на Целии, Эсквилине, Квиринале и Палатине. Существование Калабрской курии может служить указанием на то, что «недостающие» да 30 Ромуловых курий могли помещаться именно на Капитолии, который, как утверждает традиция, был включен в римскую территорию Ромулом и, как теперь известно, был заселен в VIII в. до н. э.[18]; 2) поскольку Калабрская курия связывалась с созывом в календы народа сначала царем (Macr., Sat., I, 15; 10), а потом понтификами (Macr. Sat.» I, 15, 10; Varro, 11, VI, 27) для объявления, на какой день данного месяца падут ноны и иды, введение чего приписывается Ромулу, вероятно, она была общим центром курий. На такое общее место собраний в сакральных целях указывает и Фест в толковании Novae сuriае. Он сообщает, что Новые курии были сооружены на Фабрициевом перекрестке, потому что древние (veteres), построенные Ромулом, были малы. Однако 7 продолжали отправлять священнодействия на старом месте (in veteribus curis). Из них Фест называет Фориенсис, Рапту, Велиенсис и Велитию в районе Палатина, Форума и Велин. Можно согласиться с Пальмером, что наличие этих Старых курий служит свидетельством того, что они были местом, объединения общин Пала-

---------------------
[17] Mommsen Th. St — R, Bd II, Abt 1, S. 5, 94.

[18] Rivista di epigrafia italica. — SE, 1979, v. 47, p. 427.

101

период палатинского синойкизма. Строительство же Новых курий, наряду с доказательством постепенного увеличения числа этих социальных единиц, говорит и о попытке создания Ромулом общего религиозного центра для всех курий.

Курии обладали общностью земли (о чем специально разговор пойдет дальше), а также общностью святынь и празднеств. Фест, объясняя popularia sacra, перечисляет среди других — Форнакалии. Судя по Овидиевым Фастам (II, 525 — 532), это был хоть и общий праздник, но справлялся он разными куриями в разные дни, означенные в специальных таблицах, вывешиваемых во времена жизни поэта на Форуме. Так же в куриях по отдельности и одновременно в храме Юпитера приносят в жертву 16 апреля стельных коров. Этот праздник по жертве именуется Фордицидии (Ov. Fast., IV, 635 — 636). Трудно с точностью определить, приносилась ли уже на заре царской эпохи общая жертва Юпитеру, но заклание 30 коров по куриям несомненно относится к древнейшему периоду римской истории. Возглавляли эти священнодействия курионы (Varro, 11, VI, 46). Они же стояли и во главе воинского подразделения курии. Дионисий называет их лохагами (II, 7). Один из них был главным. Именно он провозглашал дни Форнакалий (Ov., Fast., II, 527) и вообще управлял делами курий (Fest, maximus curio; Paul., maximus curio). В его ведение должны были входить и те 60 жрецов, которые были учреждены, по свидетельству Дионисия Галикарнасского (II, 21) со ссылкой на «Археологию» Варрона, Ромулом. Эти жрецы совершали общие обряды «по филам и фратриям», т. е. по трибам и куриям за «полис», а значит, осуществляли упомянутые Фестом publica sacra на благо римского народа. Эти жрецы комплектовались из пожилых, не моложе 50 лет, выдающихся внешностью и доблестью представителей фратрий-курий, по 2 человека от каждой. Их должность была пожизненной и освобождала их от воинской службы и каких бы то ни было других общественных обязанностей (Dionys., II, 22). В священнодействиях им помогали их жены, а сверх того каждая фратрия-курия выделяла в качестве помощников еще юношу и девушку. Таким образом, в курии была разветвленная система обслуживания культов. Наличие калатных и куриатных комиций свидетельствует о том, что курия была элементом социальной структуры. Да и осуществление при Ромуле сакральных функций, и то, что курия становится, как признают исследователи, основой набора войска, вовсе не превращают ее только в «религиозный союз» или только в воинскую единицу, а доказывают лишь ее структурообразующий характер в раннем римском обществе.

Уточнив наши представления о трех трибах и куриях, вернемся к спорному вопросу о времени их возникновения. Ф.М. Нечай [19] полагает, что первое увеличение числа курий в Риме совпадает с первым римско-сабинским синойкизмом при Т. Тацни. Альбанцы, включенные в civitas после победы Тулла над Альбой Лонгой, сохранили в Риме свои курии, а стало быть, увеличили тем их число. Затем, после поко-

---------------------
[19] См.: Нечай Ф. М. Указ. соч., с. 88 — 91.

102

рения Анком Марцием Политория, Теллен и Фиканы, численность курий возросла в соответствии с притоком латинских патрициев в римскую civitas. Из рассуждений Ф.М. Нечая можно понять таким образом, что количество курий увеличивалось по крайней мере до конца VII в. до н. э.

Пальмер считает 30 римских курий исторической реальностью. Он утверждает, что образовывались они постепенно. Курии, по его мнению, существовали уже до Ромула и числа 30 достигли в процессе длительного развития. Напомним, что, по нашему мнению, с этими положениями Пальмера нельзя не согласиться. Следует также признать важным то направление в его исследовании, которое он развивал вслед за Джервазио и Деграсси, а именно установление связи между аргейскими священнодействиями и куриями [20]. Но конкретное рассмотрение этих связей не убеждает нас в правильности сделанных Пальмером замечаний. Опираясь на текст Варрона об Аргеях, Пальмер приходит к выводу, что ко времени 6-го царя в Риме было образовано 27 курий. Поскольку Варрон помещает аргейские часовни в пределах Сервиева города, Пальмер относит появление последних трех курий, находившихся вне urbs, к началу Республики. Однако этот тезис не кажется нам обоснованным. Ведь Варрон (11, V, 45) говорит, что «остальные места в urbs были некогда (olim), раздельными, а аргейские часовни расположены в 27 местах города». 24 места можно легко определить: 6 находятся в Субуранском округе (11, V, 45 — 48), 7 — в Эсквилинском (11, V, 49 — 50), 5 — в Коллинском (11, V, 51 — 52), 6 — в Палатинском (11, V, 53 — 54). По-видимому, основываясь на числе известных ему мест, Варрон (11, VII, 44) говорит и о 24 человеческих изображениях, сбрасывавшихся аргеями в реку. Судя по языку, первоисточник Варрона — ранний. Но, как верно заметил Пальмер, самый маршрут аргеев, а вероятно, и текст — не старше 241 г. до н. э., времени, когда был построен Minervium, служащий указанием для определения места четвертой часовни в Субуранском округе (Varro 11, V, 47). Из этого Пальмер, однако, не делает заключения, что в III в. до н. э. существовало лишь 27 часовен, а соответственно и курий, что вполне правомерно. Не нужно, как кажется, придавать хронологического значения и тому факту, что Варрон, следуя за описанием аргейских ритуалов, имевшихся в его распоряжении, в качестве основных ориентиров называет Сервиевы регионы, или трибы. Это именно топографический, хорошо известный каждому римлянину ориентир, не позволяющий, однако, считать, что при Сервии было лишь 27 часовен и курий. В самом деле, датируя их, Варрон применяет слово «olim». Но «olim» — достаточно неопределенно. Это — и «когда-то», «некогда», «встарь», «прежде» и «давно». И каждое значение применимо в данном контексте и к началу Республики, и к концу царского времени, и к его началу.

Пальмер обращает особое внимание на то, что 27 аргейских часовен, а соответственно и курий, находились в пределах urbs. А между тем надо иметь в виду, что принадлежавшие куриям территории из-

---------------------
[20] Palmer R. E. A. Op. cit., p. 84, 95, 140.

103

древле лежали и за пределами города. Уже в античности стерлась точность воспоминаний о принадлежности ager Romanus коллективам разных видов. Дионисий (IV, 15) в рассказе о трибальной реформе Сервия Туллия зафиксировал путаницу в представлениях Фабия Пиктора и Веннония о землях курий и сельских триб. Но эта путаница могла возникнуть лишь потому, что земельные владения курий существовали за границами города, т. е. защищенного укреплениями места, уже до Сервия. Словом, куриям принадлежали территории и в городе, и вне его (подробнее об этом — ниже), причем в значительно большем числе, чем три участка, не достающие для полного комплекта курий и аргейских святилищ. Заметим, что Павел Диакон сообщил название Калатной курии (Calata curia), не определяя точно, в каком районе Рима она находилась. К Фесту, вернее к Веррию Флакку, восходит известие о Тифатской курии с объяснением: Tifata — iliceta, т. е. связанная с какой-то дубовой рощей курия. Может быть, и она не входила в Сервиев город, т. е. в огороженную территорию. Таким образом, остается неизвестным местонахождение лишь одного принадлежащего куриям помещения для сакральных нужд. Эти данные подтверждают предположение о том, что Варроном были упомянуты только те, относящиеся к куриям места, которые входили в состав четырех Сервиевых округов-триб. Ведь из контекста явствует, что Варрона в данном случае интересовала не характеристика курий, а характеристика триб. Все это позволяет считать аргумент Пальмера, основанный на перечислении Варроном аргейских святилищ, не состоятельным. Важно также вспомнить, что у античных авторов помимо традиции о создании Ромулом 30 курий есть еще косвенные указания на этот счет. Они содержатся в спорном для самих древних вопросе о происхождении куриальных названий. Плутарх (R., 14) сохранил версию о наименовании курий по 30 похищенным сабинянкам, Варрон — по мужам-гегемонам и частично по пагам. Дионисий (II, 47), сохранивший этот вариант предания, сообщает, что «женщин в посольстве было не 30, а 527», подтверждая тем самым наличие 30 курий уже при первом царе. Косвенным свидетельством является его рассказ об аграрном мероприятии Ромула, который, «разделив землю на 30 равных клеров, каждой фратрии дал клер» (II, 7).

Особенно важными в связи с интересующей нас темой являются данные о религиозных установлениях первых царей, составляющие наиболее надежную часть античной традиции. Отмечая заботу Ромула о делах культа, Дионисий (II, 21) со ссылкой на «Археологию» Варрона сообщает об учреждении царем 60 жрецов, совершавших обряды на благо всей общины по филам и фратриям. Эти жрецы выбирались по 2 человека от каждой курии, откуда вытекает, что курий было 30. Дионисий Галикарнасский (II, 64), подробно осветивший деятельность Нумы, говорит, что второй царь «отдал один вид священнодействий 30 курионам (toiV triakonta kouriwsin), которые, — как он пишет, — приносят общие жертвы за фратрии (uper twn fratrwn)». Любопытно, что в данном пассаже религиозные предстоятели фратрий названы без перевода на греческий латинским словом «курионы», откуда еще раз

104

следует понимание греческим ритором фратрии и курии как идентичных институтов.

Специально останавливается Дионисий на культе Весты. Он отмечает, что Ромул «не устанавливал общего святилища Весты и не назначал ей жрицами дев, но в каждой из 30 фратрий учредил очаг, у которого приносили жертвы фратрии, сделал жрецами их предводителей курий» (kouriwn hgemonaV — II, 65). Нума же, по словам Дионисия (II, 66), не отменил собственных очагов фратрий, но установил один общий между Капитолием и Палатином. Это сообщение Дионисия получило археологическое подтверждение [21], что придало большую достоверность всей переданной им традиции о культе Весты. Эхом этой традиции можно считать объяснение Фестом понятия curia, в котором упоминается о делении Ромулом не только народа на 30 частей, но и об установлении для каждой части своей святыни. Показателен и праздник Фордицидий, относящийся к циклу праздников плодородия, несомненно очень древнего происхождения. Поскольку часть коров приносится в жертву в храме Юпитера, а 30 коров — в куриях, можно думать, что Фордицидии возникли до римского синойкизма. Число жертвенных животных подтверждает соответствующую численность курий в момент их объединения (Varro, 11, VI, 15; Ov. Fast., IV, 635 — 636).

Весьма существенное значение имеют данные, касающиеся первых римских побед над соседями. Рассказывая о совместной войне Ромула и Тация против Камерии, Дионисий (II, 50) говорит, что «после победы цари разрешили поселиться в Риме 4000 камеритов, которых они распределили по фратриям» (taiV fratraiV epemerissan). Поскольку галикарнасец употребляет глагол epimerizw, т. е. сложный с предлогом epi, а не просто merizw (делить, разделять), можно думать, что распределение новых римлян производилось по имеющимся в Риме «фратриям», а не по созданным заново из переселенных камеритов. Точно так же, согласно Дионисию (11,55,70), поступил Ромул и после триумфа над Вейями. Пожелавших принять римское гражданство вейеитов он распределил по фратриям («...politaV poihsamenoV taiV fratraiV epidieile »). Если учесть, что Дионисий переводит слово курия словом фратрия, становится ясным, что римское население увеличивалось, пополняя уже сложившиеся курии новыми людьми. Аналогичное явление засвидетельствовано и этнографами [22]. Умолчание авторов о создании новых курий, конечно, само по себе серьезным аргументом быть не может, но вместе с приведенными здесь данными становится красноречивым, тем более, что упоминаний о росте численности римского населения предостаточно (Liv., I, 30; Dionys, II, 16; Plut. R., 20). Весь рассмотренный здесь материал свидетельствует против предложенной Пальмером поздней датировки фиксации числа 30 курий. Вместе с тем

---------------------
[21] Вагtоli A. I pozzi dell'area sacra di Vesta. — In: Monumenti antichi della Academia Nazionale dei Lincei, v. 45. Roma, 1961, p. 2, 8, 11 — 14, 16 — 19.

[22] См.: Бутинов Н. А. Общинно-родовой строй мотыжных земледельцев. — В кн.: Ранние земледельцы. Л., 1980, с. 116 — 118.

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/3-1.htm

На всем протяжении долгой римской истории продолжали жить в более или менее модифицированном виде социальные организмы, возникшие в период первобытности: род, триба, курия, семья. Они настолько сохранились (и в повседневной жизни, и в юридическом языке), что мы зачастую встречаемся с ними в разного вида поздних источниках. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания ученых. Начиная с конца прошлого века и особенно в текущем столетии ставился вопрос о характере и об отношении названных общественных групп к государству, а также о соотношении одноименных социальных форм в догосударственную и государственную эпохи.

Интерес к этой проблематике постоянно прогрессировал вместе с числом посвященных ей работ, так что понадобилось сделать систематический обзор существующих точек зрения. Он был дан П. Де Франчиши [1] в докладе «Примитивная римская социальная и политическая община» на Х Международном конгрессе исторических наук в 1955 г. Ученый верно заметил, что в середине XX в. в большинстве случаев отошли от патриархальной теории, господствовавшей в построениях Дж. Вико и Т. Моммзена. Много было сделано для понимания сущности рода. Однако механика взаимодействия между gens и familia разными исследователями понималась по-разному. Так Аранджио-Рюитц уже в начале нашего века подчеркнул значение экономического фактора: переход от пастушества и экстенсивного земледелия к интенсивному усилил семью. Начиная с Е. Де Руджеро, интерес многих исследователей был прикован к политическому аспекту рода и семьи. Среди них П. Де Франчиши справедливо выделил Бонфанте, который, как нам кажется, поставил проблему происхождения римской государственности в ее

---------------------
[1] De Francisci P. La comunita sociale e politica romana primitiva. — In: Relazioni del X Congresso Internazionale di Scienze Storiche, v. II. Firenze, 1955, p. 61 — 166.

91

отношении к догосударственным институтам. Он последовательно проводил в своих работах идею о том, что и род, и семья были изначально носителями политической организации, унаследованной затем государством. Своеобразно эта идея преломилась у Эд. Мейера. «Примарной» социальной единицей он считал орду, из распада которой образовались и gentes, и familiae, и в орде видел первоначальный «политический» организм.

Взгляды Бонфанте о «политическом» характере рода оказали влияние на последующую историографию — на Казера, Веструпа, Де Висшера, сопоставлявших власть pater familiae с властью главы государства. Последователем Бонфанте Де Франчиши по праву называет и Фреццу, который видит в семье и роде политическую организацию, сравнимую со структурой nomen Latinum, где господствовали федеральные порядки. Также по аналогии с италийской, точнее латинской, средой, изучает социальные структуры и образование города-государства в Риме Луццатто. Но Де Франчиши считает его противником Бонфанте, поскольку Луццатто намечает путь образования Рима от распыления некоего латинского «племенного государства», частью которого были паги, через стадию «городской концентрации» в пагальном центре, oppidum, который постепенно доходит до города-государства. В отличие от Бонфанте и его последователей, familia у Луццатто лишена политических функций.
Далее Де Франчиши выделяет направление, состоящее в определении «юридической» природы «догражданских групп». Представлено оно Парадизи (середина XX в.). Исследователь говорит о

гетерогенности этих групп, а именно арио-европейцы в период их экспансии на Балканский и Апеннинский полуострова образовывали некие этнические единства, которые были одновременно и политическими единицами. Иммигрировавшая в Италию этническая общность включала в себя семьи, объединявшиеся более прочно лишь в военных целях.

На италийской почве арио-европейцы нашли созданную до них туземным населением, средиземноморцами, организацию пагов, более прогрессивную, чем их арио-европейская этническая общность. В комбинации этих социальных групп паг становился центром политического развития, военной и социальной организацией, переходящей в «гражданское государство». Характеристика, данная Де Франчиши взглядам Парадизи, как вскрывающим «юридические» основы государственных больших и меньших общностей, представляется нам недостаточно точной. Правильнее было бы говорить об установлении Парадизи разницы их социально-экономической природы. Особенно же заслуживает

92

внимания тезис Парадизи о переходе к государству через паг, который, впрочем, четко не охарактеризован.

Особо останавливается де Франчиши на оценке У. Коли семейных и гентильных групп и их отношений к государству: первые представляют собой только экономический организм, а вторые — политический. Синойкизм селений Палатина и других римских холмов приводит к образованию urbs, который в примитивной фазе соответствует неcivitas, a regnum — первой политической форме в Риме.

Совершенно особняком ставит Де Франчиши концепцию Ф. Де Мартино, который отвергает мнение об орде как о носителе государственных порядков, представление об «этническом государстве» и возникновении Рима из раздробления единого «национального» государства и говорит о предшествовании гентильных устоев государственному образованию. Вместе с тем Де Франчиши относит Де Мартино к последователям «политической» теории. Вряд ли можно уложить концепцию Де Мартино в рамки этой теории. В отличие от всех упомянутых ученых, он стоит на позициях исторического материализма, рассматривает gentes и familiae с, учетом всех аспектов этих социальных:явлений как ячеек общества, обусловленных его социально-экономическим развитием. Именно поэтому Де Мартино высказывает принципиально значимый тезис о том, что gens исторической эпохи, т. е. эпохи классового общества и государства, является лишь рудиментом того, чем он был в догосударственное время [2].

Сам Де Франчиши, показав вклад своих старших и современных ему коллег в понимание первобытных общностей, обратился наряду с gens к другим кардинальным элементам социальной структуры древнейшего и Древнего Рима, в частности к соотношению gens и familia, familia и агнатской группы, а также к характеристике gens и курии. Он принял идущую от Кречмера этимологию curia от coviria. В противоречии с другими исследователями Де Франчиши не считает создание курий одновременным с созданием трех триб. По его мнению, если б курии и три трибы возникли в результате одновременной реформы, синхронно центурии целеров должны были бы набираться от 30 курий, т. е. по одной декурии от каждой курии. Но центурии всадников всегда существовали как единый корпус, из людей, набранных по трибам, в то время как по куриям стала комплектоваться пехота. В связи с этим Де Франчиши выдвигает положение о наличии в древнейшую эпоху римской истории двух в разное время появившихся видов курий. Первые, или древние, существовали до Палатинской общины, т. е. до Ромула, в качестве «гентильных консортерий». Позднее, около середины VII в. до н. э., когда в результате реформы были созданы три трибы, произошла трансформация курий. Эти новые курии при этрусских царях были источником набора пехоты. В другом своем труде Де Франчиши поясняет эту трансформацию: новые курии стали искусственными подразделениями гентильных триб [3]. При этом оба вида

---------------------
[2] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Napoli, 1958, p. 9.

[З] De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1959, p. 484 — 486.

93

курий являлись обозначением и социальных групп, и одновременно места их собраний. В доказательство древности института курий Де Франчиши ссылается на открытие археологом Кальцони на возвышенности Монте Четоне (в Центральной Италии) серии четырехугольных площадок, обрамленных ступеньками, которые датируются эпохой бронзы. Расположены они на юго-восточном склоне террасами. А. Минто истолковал эти площадки как места для собраний древнейших социальных единиц, обладавших сакральными функциями, вероятно с участием авгуров, на что указывает юго-восточная ориентация конструкций [4]. Говоря о создании 30 первых курий, Де Франчиши соотносит с ними и число 300 сенаторов, замечая, что всему греко-римскому миру свойственна тенденция параллельно с развитием общины фиксировать число членов в ее органах управления. Наблюдения Де Франчиши послужили импульсом для других исследователей. Стали привлекать внимание и курия, и числовые отношения социальных структур. Конечно, последнее направление не новость в историографии.

Каждое поколение ученых пытается осмыслить ставшие хрестоматийными сообщения традиции о трибах Тициев, Рамнов и Луцеров, а также о 30 куриях. Еще в прошлом веке была отмечена троичность архаического Рима, которая связывалась, с одной стороны, с «идеальными» числами, кратными трем, — трое ворот первоначального города, триада богов, 30 городов Латинской лиги — , а с другой — с этнической тройственностью раннего римского населения. Эти легендарные цифровые данные были подкреплены лингвистикой: латинские слова tribus, tribuni были соотнесены с tris, tres. С помощью лингвистики пытались доказать этническую разницу между трибами и в текущем столетии. Так, Девото [5] в 1933 г., в отличие от Нибура, считавшего одну из триб тирренской, или принадлежащей доиндоевропейским пришельцам, выдвинул тезис о принадлежности Тициев к протосабинам,. носителям слов со значением «красный» типа «rufus», Рамнов — к протолатинам, носителям слов типа «rutilus», Луцеров — к протоиталикам, носителям слов типа «ruber». Г. Дюмезиль [6] видел в членах римских триб представителей разных социально-профессиональных групп, свойственных индоевропейским народам. В соответствии с этой схемой он считал Тициев пастухами и ремесленниками, Рамнов — жрецами, а Луцеров — воинами, что, в общем, не находит никакой опоры в источниках.

Поскольку слово «триба», как известно, переводится словом «племя», в новейшее время к объяснению его был привлечен этнографический материал. Так, Ж.Н. Ламберт [7] обнаружил параллели между архаическим Римом и ирландцами средневековья. Начиная с VI — VII вв. ирландцы делились на 184 tricha cet. Термин этот переводится как «30 сотен» и эквивалентен термину tuath (род, племя). Эпос представ-

---------------------
[4] Mintо A. Curia. — SE, 1946, v. 19.

[5] Devoto G. Le origini tripartite di Roma. — Athenaeum, N. S. 31, 1953, v. 41.

[6] Dumezil G. Juppiter, Mars, Quirinus. Paris, 1941.

[7] Lambert J. N. Les origines de Rome a la lumiere du droit compare: Romulus. In: Studi in onore di Pietro De Francisci, v. I. Milano, 1956, p. 337 — 360.

94

ляет tricha cet как вооруженный отряд вождя или короля. «30 сотен» было идеальным числом, не всегда отражавшим действительное количество воинов. В соответствии с числом воинов была поделена и вся территория острова: на 184 tricha cet, или tuath, приходилось 184 дистрикта, которые также именовались tricha cet. Каждый дистрикт включал по 30 bailes, т. е. населенных пунктов. Значит, каждая сотня воинов, входивших в tricha cet, имела baile, т. е. свою территорию. В этом Ламберт видит аналогию к переданному Дионисием Галикарнасским (II, 7) установлению Ромула, по которому вся римская земля была поделена на 30 клеров между 30 фратриями, или куриями, поставлявшими контингенты в войско по сто человек от каждой из них. На этом сходство не кончается. В средневековых текстах ирландское tuath, или tricha cet, называется еще cantaredus, что представляет собой латинизированную форму галльского слова cantref, по-французски — cent tref, т. е. сотня tref, что означает фиксированный на земле род. Слово tref переводится и как воинское подразделение, и как соответствующая ему община и территориальная единица. Из анализа указанных терминов выявляется некое арифметическое равенство: 30 сотен =100 tref. Отсюда следует, что кельтское войско состояло, как и в Риме, из 30 групп по 100 человек или из 100 групп по 30 человек. Подмеченное равенство позволяет Ламберту понять неясное утверждение Феста: «Центуриатные комиции в равной мере считались и куриатными, потому что римский народ был разделен на сотню турм». Поскольку турма была всадническим подразделением изначально из 30 человек, то сто боевых единиц по 30 человек (куриатные комиции) соответствуют 30 единицам по 100 человек (центуриатные комиции). Учитывая близкое, хотя и не идентичное значение латинского tribus, умбрского trifo, кельтского tref как общины, племени, принимая во внимание, что римляне, дорийцы, ирландцы приписывали себе троичное происхождение, Ламберт считает этимологию tribus, связанную с индоевропейским tref (три), совершенно обоснованной. Одновременно он предостерегает против понимания tribus как «трети» общины или народа, подчеркивая значение числа «три» в комплектовании римского войска.

В конечном счете все наблюдения Ламберта подтверждают представления о Ромуловом Риме как об обществе, организованном в 3 трибы и 30 курий, что составляет 3000 человек, как об обществе, в основе которого лежал альбанский род вполне историчного Ромула. Исследователь совершенно верно отметил, что социальная тройственность продиктована военными потребностями, так как базируется либо на трех элементах строя — центр и фланги, либо на возрастном подразделемии войска.

Много внимания уделено числовым соотношениям социальных единиц первоначального Рима и в книге Роберта Пальмера «Архаическая община римлян» [8]. Пальмер предостерегает против увлечения сравнительным методом при исследовании древних институтов, хотя и сам

---------------------
[8] Palmer R. Е. A. The archaic Community of the Romans. Cambridge, 1970, p. 3, 5, 15 — 26 etc.

95

прибегает к аналогиям, и выдвигает на первый план источниковедческий аспект в изучении древнейшего Рима. Главным источником па трем трибам он называет Варрона, считая его ответственным за появление в традиции об истоках Рима чисел 3, 30, 300 и 3000 и самого города Roma Quadrata, созданных им по модели выведенных римских колоний, в том числе и современных Варрону.

Антиквар был хорошо знаком с практикой римской колонизации, сам участвовал в учреждении колоний, знал квадратный план их городов и сельской территории, а также обычную численность колонистов — 300 и 3000. Особое же значение, по мысли Пальмера, имело то обстоятельство, что ученый Варрон находился под влиянием греческой литературы — Пифагора, Аристотеля и'Ликофрона. Первый из них, как известно, придавал основополагающее значение числу, второй занимался объяснением числовых отношений греческих социальных организмов, связывая их с разными временными циклами. Третьему принадлежит самое раннее упоминание о римской триаде. Таким образом, считает Пальмер, в основе нумерологии Варрона, унаследованной. последующей античной историографией, лежит прежде всего греческая теоретическая и политическая мысль. Исторической реальностью Рима являлись только 30 курий, известные в республиканскую эпоху. Курии не были фратриями. Пальмер находится среди тех ученых, кто принял этимологию curia<coviria. Однако первоначальные курии не представляли собой воинских подразделений.

Анализируя словоупотребление curia, в частности у Плавта, у которого оно впервые встречается в сохранившейся до наших дней римской литературе, у Авла Геллия (XV, 57), который привел комментарий Лелия Феликса к сочинению Кв. Луция Сцеволы («ex generibus hominum — comitia curiata»), у Феста (curia... — pars), Пальмер присоединяется к мнению, что курия — это община, что члены курии — это и есть квириты, т. е. римский народ. Продолжая линию Ю. Белоха и Аранджио-Рюитца, Пальмер говорит, что курии складывались постепенно. Местоположение Старых и Новых курий указывает на ранние ступени процесса их образования, начиная от семи палатинских и, какого-то количества на Целии. Аргейские священнодействия говорят уже о наличии 27 курий в городе Сервия, состоящем из четырех регионов, включая Капитолий и Форум. Количество 30 курий достигается позднее, после того как ради укрепления своей власти цари передали авгуральные функции из рук предстоятелей курий в руки четырех государственных авгуров и не разрешили установить авгуральные палатки в черте города. Три же курии находились вне города. Именно эта историчность 30 курий, по мысли Пальмера, и отразилась в традиции о 30 городах Лация, 30 поросятах увиденной Энеем свиньи и т. п. Курии были первоначальными этническими, т. е. гетерогенными и невоенными объединениями, а три трибы — вторичными, не этническими и военными объединениями. Курии, исходя из материала о членах аргейских процессий, трактуются как общины, однако без расшифровки этого понятия. Впрочем, некоторые указания Пальмером даются: курии имели свои места для священнодействий, в том числе

96

для приготовления трапез. Однако этим их территориальные владения не ограничивались. Кроме того, Пальмер пытается воспроизвести названия некоторых курий. Из его рассуждений следует, что образование курий было длительным естественным процессом, причем вполне историческое и не выдуманное их число (30) обусловило появление в традиции числа трех триб. Следует отметить также, что происхождение этих социальных институтов датируется исследователем достаточно широкими рамками царского периода.

Вопрос о происхождении триб и курий рассматривался Э. Гьёрстадом [9]. По его мнению, курии носят «догородской» характер, что устанавливается по связи их с «догородскими», т. е. первобытными празднествами Форнакалии и Фордицидии. Трибы же возникли в период основания города, иными словами, уже при Ромуле.

Та же тема числовых соотношений общественных групп древнего Рима затронута в небольшой, но весьма содержательной работе И. Хана «Плебеи и родовое общество» (Будапешт, 1975). В ней он касается проблемы распада родового строя, в частности известного тезиса К. Маркса о том, что племенной строй сам по себе ведет к делению на высшие и низшие роды [10]. И. Хан исходит из того, что в родовом обществе при коллективной собственности на средства производства и общем труде разные роды могут оказываться в зависимости от качества земли и количества поголовья скота в различном имущественном положении. Аналогичные условия порой складывались и внутри родов. Однако пока эти различия в имущественном отношении и в отношении власти незначительны, а главное, нестабильны и самопроизвольны, общество не меняет своего характера. Когда же они становятся устойчивыми и сознательными, происходит качественное изменение всего общества. Опираясь на изучение истории античных народов, И. Хан справедливо называет основные критерии, позволяющие установить наличие развитой социальной дифференциации, — это терминологические и численные определения общественных групп. Последнее имеет особое значение там, где, по замечанию К. Маркса, земледельческие и пахотные угодья ограничены по своей площади. Применяя названные критерии к Риму, И. Хан указывает на традицию о трех трибах, 30 куриях и 300 родах в Риме как на действительно имевшую место фиксацию количества привилегированных групп архаического общества. Эта фиксация, по мнению И. Хана, представляет собой важный фактор превращения общества в классовое. Отвергая взгляд Пальмера и поддерживая Альфельди, исследователь подчеркивает, что римское общество уже на ранней стадии в результате сознательного и единовременного акта было поделено по принципу происхождения на 3 трибы и 30 курий. Поскольку слова tribus, curia, gens латинского происхождения, то возникновение соответствующих институтов относится к доэтрусской эпохе. Учитывая же, что названия триб и части курий

---------------------
[9] Gjerstad Е. Innenpolitische und militärische Organisation in frührömischer Zeit. — ANRW, Bd. I, T. I, S. 148.

[10] См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 465.

97

вероятно этрусские, можно считать, что акт упорядочения их числовых отношений и их наименования датируются временем этрусского господства в Риме. Итак, И. Хан с полным основанием рассматривает возникновение традиционной «троичной» римской социальной системы как долгий процесс складывания и возрастания числа составляющих ее единиц, завершившийся сознательным установлением их числового предела. По мнению исследователя, это было временем формирования города от первых поселений до создания под влиянием этрусков городской организации по этрусскому образцу, т. е. период с IX до конца VII вв. до н. э. Такая датировка относит оформление «троичности» римского общества уже к этрусской эпохе.

Таким образом, в последнее время снова было обращено внимание на проблему историчности римской структуры в начале царского периода и поднят вопрос о 3 трибах н 30 куриях как о принадлежности правления Ромула. Было сделано верное наблюдение над куриями: достижение числа 30 стало рассматриваться как процесс. Одновременно было высказано мнение о фиксации числа социальных единиц в процессе формирования города и оценено это явление как фактор, свидетельствующий о распаде родового строя и способствующий ему. Необходимо отметить, что разработка данных проблем велась на основе использования большого фактического материала. Наряду с этими важными выводами, обогатившими науку, остались еще не разрешенные спорные вопросы датировки указанных явлений н участия в них этрусков. Сложность их исследования в значительной мере зависит от состояния источниковой базы. Это, прежде всего, античная традиция. Часть авторов говорит о делении Ромулом народа на 3 трибы — Тициев, Рамнов и Луцеров — и на 30 курий, я именно: Цицерон (г.р. II, 8, 14), Дионисий (II, 7; 47), Пропорций (IV, 1, 31), Овидий (Fast., Ill, 131 — 132), Персии (Sat., I. 20), Плутарх (R., XX), Дион Кассий (I. 518); Фест (Curia; sex Vestae sacerdotes), Павел Диакон (Luceres), Сервий (Аеn., V, 560). To же самое говорится и в Дигестах (Dig., I, 2, 2, § 2), которые, таким образом, как бы увенчивают официальным признанием традицию, известную уже Эннию (Varro, 11, V, 55). Варрон сообщает о делении на три части не народа, а земли, откуда уже получили названия и трибы (V, 55). Ливии же рассказывает, что Ромул поделил на 30 курий народ, а именем Тициев, Рамнов и Луцеров были названы набранные тогда же 3 центурии всадников (Liv., I, 13, 8; 36, 2; 43, 9). Эта же версия встречается и у Аврелия Виктора (vir. ill. I. 11) и у Флора (I, 115).

Суммируя эти данные и присоединив к ним сведения, сообщаемые Фестом (Novae curiae), можно отметить, что относительно курий авторы высказываются единодушно: курии созданы Ромулом одновременно с Тнциями, Рамнами и Луцерами (как бы они ни определялись), число курий — 30. Что же касается триб, то известия о них варьируются, как мы видели, в определении их сущности, а кроме того, и в названиях и в порядке их перечисления. Наиболее употребительными являются названия Titienses, Ramnes, Luceres. Однако у Варрона (11, V, 89), у Пропорция (IV, I, 31) и у Овидия (Fast., Ill, 131) упомянуты Titles,

98

а у Плутарха (R., XX) и Аврелия Виктора (vir. ill., I, 11) — TatiensesБольшой разнобой представляет собой второе название. У Варронэ (11, V, 55; 81; 89), Ливия (I, 36, 2), Проперция (IV, 1, 31), Овидия (Fast., Ill, 331) и Феста (Sex Vestae sacerdotes) фигурируют Ramnes. У Цицерона (r.р., II, 20, 36), Ливия (I, 13, 8), Аврелия Виктора (vir. ill., I, 11) — Ramnenses, а Сервий дает форму Ramnetes. Есть разночтения и в третьем названии. Преимущество остается за Луцерами — у Цицерона (r.р., II, 20, 46), Варрона (11, V, 55, 89), Пропорция (IV, 1, 31), Овидия (Fast., Ill, 131); Персия (Sat., I, 20), Ливия (I, 13, 8, 36, 2), Феста (sex Vestae sacerdotes), Павла Диакона (Lucereses et Luceres), Сервия (Аеп., V, 560). Вместе с тем у Плутарха (R., XX) и у Павла Диакона встречаем Lucere(n)ses.

Все же в целом традиция очень устойчивая, позволяющая верить. правильности чаще всего встречающихся названий, а вместе с тем и в существование обозначаемых ими институтов. О том же свидетельствует и принцип их перечисления. Самым распространенным является порядок: Тиции, Рампы, Луцеры. Трижды у авторов перечисление начинается с Рамнов. Однажды у Варрона (11, V, 81) список закрывается Тициями, а на второе место выходят Луцеры. Видимо прав Пальмер [11], полагающий наиболее часто встречающийся вариант перечисления не официальным, а, скорее, более привычным, поскольку он идет от поэта Энния. Энний же, видимо, подчинил порядок перечисления требованиям поэтического размера. Гекзаметр, которым он писал, и мог продиктовать ставший потом обычным порядок. Официальным же был лишь порядок перечисления городских территориальных триб, округов [12].

Что же касается разных определений рассматриваемой здесь триады, то, думается, противоречий они по сути дела не содержат. Это заметили еще в античности. Авл Геллий (18, 7, 5) пишет: «Говорят... триба, а также декурии — и о месте, и о праве, и о людях». Одни и те же названия применены и к социальной единице, и к земле, и к коннице не случайно: tribus — племя не существует вне территории, и занимаемая им земля по нему и именуется. Поскольку командование войском в лице трибунов (Varro, 11, V, 81) и само комплектование воинских подразделений, в частности кавалерии, связано с трехчленной родо-племенной организацией, ее состоящее из трех частей имя сохраняют и кавалеристы. Первичным значением, определяющим все остальные значения tribus, является племя. В советской историографии это сомнений не вызывает. В известных античных обществах обычно было либо три (дорийцы), либо четыре (ионийцы) племени.

Если говорить о курии, то она понимается в нашей литературе по-разному: как фратрия [13], или как «союз мужей», или «союз вои-

---------------------
[11] Palmer R. Op. cit., p. 6.

[12] Cic., leg. agr., II, 79.

[13] См.: Нечай Ф.М. Образование Римского государства. Минск, 1972, с. 89.

99

нов» [14]. Нам представляется, что фратрией курия в рассматриваемое время быть не могла. Как известно, фратрии были естественно сложившимся институтом в период материнского рода [15]. Однако эта стадия Ромуловым Римом была уже давно пройдена. Развитие скотоводства и использование металла утвердили в Риме отцовский род. Военно-организационная деятельность Ромула, обусловленная военными потребностями формирующейся общины, и значение курии в комплектовании воинских подразделений подтверждают правильность этимологии curia<coviria. Вместе с тем надо подчеркнуть, что курии не оторваны ют родо-племенной организации, а составляют ее органическую часть. В этом смысле их можно понимать не столько как рудименты, а скорее как подобие фратрии. Но генетически связанные с фратрией курни качественно от нее отличаются: фратрии охватывают всех членов входящих в них родов, курии — только мужчин. Вероятно, предшественниками римских курий были «мужские тайные союзы», описанные этнографами, наблюдавшими их в некоторых позднеродовых обществах [16]. Эти мужские союзы, или дома, представляли собой продукт и одновременно орудие распада материнского рода. Но и эта стадия для Рима начала царской эпохи была уже пройденной. Курии продолжали существовать и в рамках общества с патриархальными родами, подвергшимися разложению.

Деятельность курии достаточно многообразна. Ее можно довольно ясно представить себе. В источниках нет недостатка в упоминаниях о куриях. Древние дают этимологию слова от сига — забота, попечение (Varro, 11, VI, 46; Non Marc., I, 57M). Павел Диакон (curia) передал нам Фестово определение курии: «Курия — это место, где вершились общественные дела. Калабрской курией называется такая, где занимаются только сакральными делами. Куриями называются также части народа, на которые его разделил Ромул, числом 30 ... так что каждый в своей курии совершал священнодействия и справлял празднества...» Дионисий (II, 7) определяет курию как греческую фратрию и лох, греческими буквами изображая ее латинское название (kouria), так же, как и Плутарх (R., XX). И он говорит о них, как о местах собраний: это были помещения или участки с очагом, вокруг которых собирались на пиршества. В собраниях участвовали главы курии, курионы, вместе со жрецами (Dionys., II, 23). Вероятно, эти угощения можно рассматривать как видоизмененные общие трапезы членов курии или часть общекуриальных трапез.

В приведенных определениях говорится о куриях как об объединении людей, а также о месте (locus, estiatorion), где они собирались. Последнее можно понять двояко — как центр деятельности каждой курии в отдельности, так и их совокупности. Пальмер трактует упо-

---------------------
[14] См.: Немировский А.И. История раннего Рима и Италии. Воронеж, 1962, с. 138 — 139.

[15] См.: Першиц А.И., Монгайт А.А., Алексеев В.П. История первобытного общества. М., 1968, с. 137 — 138.

[16] См.: Першиц А.И., Монгайт А.А., Алексеев В.П. Указ. соч.. с. 173 — 174.

100

мянутые Варроном (11, V, 45 — 54) аргейские святилища как сакральные участки курий, а также, подобно Т. Моммзену [17], устанавливает названия девяти курий. Их списки совпадают в восьми случаях (Фауция, Фориенсис, Рапта, Тиция, Велития, Велиенсис, Аккулея, Тифата), разнятся в одном — Пинария у Моммзена и Герсилия у Пальмера. Думается, что обе они с равным правом могут войти в список, потому что если называли курии по именам похищенных сабинянок, то вряд ли обошли бы почестью Герсилию, предназначенную в жены самому Ромулу, вместе с тем Пинарии, как об этом мы скажем подробнее ниже, принадлежавшие к древнейшим родам, могли дать название и. курии. Заметим еще, что единственно совпадающим названием аргейского святилища и названия курии является Велиенсис. Но это совпадение очень существенно, так как подтверждает гипотезу о тождестве аргейских участков с соответствующими участками курий. Скажем точнее, отдельных курий. Однако курия в территориальном смысле: означала и место, где собирались разные курии. Это вытекает не только из труда Павла Диакона, но и из текстов Варрона. Он говорит: «Курии двух родов, ведь это и (то место), где жрецы занимаются делами божественного порядка, и то, где сенат — человеческими, как курия Гостилия, потому что ее построил царь Гостилий» (11, V, 155). В другом разделе своего труда Варрон, связывая слово curia с глаголом curare, по сути дела повторяет ту же мысль (11, VI, 46). О том,. что существовали у курии общие места для отправления священнодействий, свидетельствует наличие в Риме Калабрской курии. Ее местоположение уточняют Варрон (11, VI, 27) и Макробий (Sat., I, 15) — а именно на Капитолии. Это имеет значение в двух отношениях: 1) 27 аргейских святилищ, о которых рассказал Варрон, находились на Целии, Эсквилине, Квиринале и Палатине. Существование Калабрской курии может служить указанием на то, что «недостающие» да 30 Ромуловых курий могли помещаться именно на Капитолии, который, как утверждает традиция, был включен в римскую территорию Ромулом и, как теперь известно, был заселен в VIII в. до н. э.[18]; 2) поскольку Калабрская курия связывалась с созывом в календы народа сначала царем (Macr., Sat., I, 15; 10), а потом понтификами (Macr. Sat.» I, 15, 10; Varro, 11, VI, 27) для объявления, на какой день данного месяца падут ноны и иды, введение чего приписывается Ромулу, вероятно, она была общим центром курий. На такое общее место собраний в сакральных целях указывает и Фест в толковании Novae сuriае. Он сообщает, что Новые курии были сооружены на Фабрициевом перекрестке, потому что древние (veteres), построенные Ромулом, были малы. Однако 7 продолжали отправлять священнодействия на старом месте (in veteribus curis). Из них Фест называет Фориенсис, Рапту, Велиенсис и Велитию в районе Палатина, Форума и Велин. Можно согласиться с Пальмером, что наличие этих Старых курий служит свидетельством того, что они были местом, объединения общин Пала-

---------------------
[17] Mommsen Th. St — R, Bd II, Abt 1, S. 5, 94.

[18] Rivista di epigrafia italica. — SE, 1979, v. 47, p. 427.

101

тина в период палатинского синойкизма. Строительство же Новых курий, наряду с доказательством постепенного увеличения числа этих социальных единиц, говорит и о попытке создания Ромулом общего религиозного центра для всех курий.

Курии обладали общностью земли (о чем специально разговор пойдет дальше), а также общностью святынь и празднеств. Фест, объясняя popularia sacra, перечисляет среди других — Форнакалии. Судя по Овидиевым Фастам (II, 525 — 532), это был хоть и общий праздник, но справлялся он разными куриями в разные дни, означенные в специальных таблицах, вывешиваемых во времена жизни поэта на Форуме. Так же в куриях по отдельности и одновременно в храме Юпитера приносят в жертву 16 апреля стельных коров. Этот праздник по жертве именуется Фордицидии (Ov. Fast., IV, 635 — 636). Трудно с точностью определить, приносилась ли уже на заре царской эпохи общая жертва Юпитеру, но заклание 30 коров по куриям несомненно относится к древнейшему периоду римской истории. Возглавляли эти священнодействия курионы (Varro, 11, VI, 46). Они же стояли и во главе воинского подразделения курии. Дионисий называет их лохагами (II, 7). Один из них был главным. Именно он провозглашал дни Форнакалий (Ov., Fast., II, 527) и вообще управлял делами курий (Fest, maximus curio; Paul., maximus curio). В его ведение должны были входить и те 60 жрецов, которые были учреждены, по свидетельству Дионисия Галикарнасского (II, 21) со ссылкой на «Археологию» Варрона, Ромулом. Эти жрецы совершали общие обряды «по филам и фратриям», т. е. по трибам и куриям за «полис», а значит, осуществляли упомянутые Фестом publica sacra на благо римского народа. Эти жрецы комплектовались из пожилых, не моложе 50 лет, выдающихся внешностью и доблестью представителей фратрий-курий, по 2 человека от каждой. Их должность была пожизненной и освобождала их от воинской службы и каких бы то ни было других общественных обязанностей (Dionys., II, 22). В священнодействиях им помогали их жены, а сверх того каждая фратрия-курия выделяла в качестве помощников еще юношу и девушку. Таким образом, в курии была разветвленная система обслуживания культов. Наличие калатных и куриатных комиций свидетельствует о том, что курия была элементом социальной структуры. Да и осуществление при Ромуле сакральных функций, и то, что курия становится, как признают исследователи, основой набора войска, вовсе не превращают ее только в «религиозный союз» или только в воинскую единицу, а доказывают лишь ее структурообразующий характер в раннем римском обществе.

Уточнив наши представления о трех трибах и куриях, вернемся к спорному вопросу о времени их возникновения. Ф.М. Нечай [19] полагает, что первое увеличение числа курий в Риме совпадает с первым римско-сабинским синойкизмом при Т. Тацни. Альбанцы, включенные в civitas после победы Тулла над Альбой Лонгой, сохранили в Риме свои курии, а стало быть, увеличили тем их число. Затем, после поко-

---------------------
[19] См.: Нечай Ф. М. Указ. соч., с. 88 — 91.

102

рения Анком Марцием Политория, Теллен и Фиканы, численность курий возросла в соответствии с притоком латинских патрициев в римскую civitas. Из рассуждений Ф.М. Нечая можно понять таким образом, что количество курий увеличивалось по крайней мере до конца VII в. до н. э.

Пальмер считает 30 римских курий исторической реальностью. Он утверждает, что образовывались они постепенно. Курии, по его мнению, существовали уже до Ромула и числа 30 достигли в процессе длительного развития. Напомним, что, по нашему мнению, с этими положениями Пальмера нельзя не согласиться. Следует также признать важным то направление в его исследовании, которое он развивал вслед за Джервазио и Деграсси, а именно установление связи между аргейскими священнодействиями и куриями [20]. Но конкретное рассмотрение этих связей не убеждает нас в правильности сделанных Пальмером замечаний. Опираясь на текст Варрона об Аргеях, Пальмер приходит к выводу, что ко времени 6-го царя в Риме было образовано 27 курий. Поскольку Варрон помещает аргейские часовни в пределах Сервиева города, Пальмер относит появление последних трех курий, находившихся вне urbs, к началу Республики. Однако этот тезис не кажется нам обоснованным. Ведь Варрон (11, V, 45) говорит, что «остальные места в urbs были некогда (olim), раздельными, а аргейские часовни расположены в 27 местах города». 24 места можно легко определить: 6 находятся в Субуранском округе (11, V, 45 — 48), 7 — в Эсквилинском (11, V, 49 — 50), 5 — в Коллинском (11, V, 51 — 52), 6 — в Палатинском (11, V, 53 — 54). По-видимому, основываясь на числе известных ему мест, Варрон (11, VII, 44) говорит и о 24 человеческих изображениях, сбрасывавшихся аргеями в реку. Судя по языку, первоисточник Варрона — ранний. Но, как верно заметил Пальмер, самый маршрут аргеев, а вероятно, и текст — не старше 241 г. до н. э., времени, когда был построен Minervium, служащий указанием для определения места четвертой часовни в Субуранском округе (Varro 11, V, 47). Из этого Пальмер, однако, не делает заключения, что в III в. до н. э. существовало лишь 27 часовен, а соответственно и курий, что вполне правомерно. Не нужно, как кажется, придавать хронологического значения и тому факту, что Варрон, следуя за описанием аргейских ритуалов, имевшихся в его распоряжении, в качестве основных ориентиров называет Сервиевы регионы, или трибы. Это именно топографический, хорошо известный каждому римлянину ориентир, не позволяющий, однако, считать, что при Сервии было лишь 27 часовен и курий. В самом деле, датируя их, Варрон применяет слово «olim». Но «olim» — достаточно неопределенно. Это — и «когда-то», «некогда», «встарь», «прежде» и «давно». И каждое значение применимо в данном контексте и к началу Республики, и к концу царского времени, и к его началу.

Пальмер обращает особое внимание на то, что 27 аргейских часовен, а соответственно и курий, находились в пределах urbs. А между тем надо иметь в виду, что принадлежавшие куриям территории из-

---------------------
[20] Palmer R. E. A. Op. cit., p. 84, 95, 140.

103

древле лежали и за пределами города. Уже в античности стерлась точность воспоминаний о принадлежности ager Romanus коллективам разных видов. Дионисий (IV, 15) в рассказе о трибальной реформе Сервия Туллия зафиксировал путаницу в представлениях Фабия Пиктора и Веннония о землях курий и сельских триб. Но эта путаница могла возникнуть лишь потому, что земельные владения курий существовали за границами города, т. е. защищенного укреплениями места, уже до Сервия. Словом, куриям принадлежали территории и в городе, и вне его (подробнее об этом — ниже), причем в значительно большем числе, чем три участка, не достающие для полного комплекта курий и аргейских святилищ. Заметим, что Павел Диакон сообщил название Калатной курии (Calata curia), не определяя точно, в каком районе Рима она находилась. К Фесту, вернее к Веррию Флакку, восходит известие о Тифатской курии с объяснением: Tifata — iliceta, т. е. связанная с какой-то дубовой рощей курия. Может быть, и она не входила в Сервиев город, т. е. в огороженную территорию. Таким образом, остается неизвестным местонахождение лишь одного принадлежащего куриям помещения для сакральных нужд. Эти данные подтверждают предположение о том, что Варроном были упомянуты только те, относящиеся к куриям места, которые входили в состав четырех Сервиевых округов-триб. Ведь из контекста явствует, что Варрона в данном случае интересовала не характеристика курий, а характеристика триб. Все это позволяет считать аргумент Пальмера, основанный на перечислении Варроном аргейских святилищ, не состоятельным. Важно также вспомнить, что у античных авторов помимо традиции о создании Ромулом 30 курий есть еще косвенные указания на этот счет. Они содержатся в спорном для самих древних вопросе о происхождении куриальных названий. Плутарх (R., 14) сохранил версию о наименовании курий по 30 похищенным сабинянкам, Варрон — по мужам-гегемонам и частично по пагам. Дионисий (II, 47), сохранивший этот вариант предания, сообщает, что «женщин в посольстве было не 30, а 527», подтверждая тем самым наличие 30 курий уже при первом царе. Косвенным свидетельством является его рассказ об аграрном мероприятии Ромула, который, «разделив землю на 30 равных клеров, каждой фратрии дал клер» (II, 7).

Особенно важными в связи с интересующей нас темой являются данные о религиозных установлениях первых царей, составляющие наиболее надежную часть античной традиции. Отмечая заботу Ромула о делах культа, Дионисий (II, 21) со ссылкой на «Археологию» Варрона сообщает об учреждении царем 60 жрецов, совершавших обряды на благо всей общины по филам и фратриям. Эти жрецы выбирались по 2 человека от каждой курии, откуда вытекает, что курий было 30. Дионисий Галикарнасский (II, 64), подробно осветивший деятельность Нумы, говорит, что второй царь «отдал один вид священнодействий 30 курионам (toiV triakonta kouriwsin), которые, — как он пишет, — приносят общие жертвы за фратрии (uper twn fratrwn)». Любопытно, что в данном пассаже религиозные предстоятели фратрий названы без перевода на греческий латинским словом «курионы», откуда еще раз

104

следует понимание греческим ритором фратрии и курии как идентичных институтов.

Специально останавливается Дионисий на культе Весты. Он отмечает, что Ромул «не устанавливал общего святилища Весты и не назначал ей жрицами дев, но в каждой из 30 фратрий учредил очаг, у которого приносили жертвы фратрии, сделал жрецами их предводителей курий» (kouriwn hgemonaV — II, 65). Нума же, по словам Дионисия (II, 66), не отменил собственных очагов фратрий, но установил один общий между Капитолием и Палатином. Это сообщение Дионисия получило археологическое подтверждение [21], что придало большую достоверность всей переданной им традиции о культе Весты. Эхом этой традиции можно считать объяснение Фестом понятия curia, в котором упоминается о делении Ромулом не только народа на 30 частей, но и об установлении для каждой части своей святыни. Показателен и праздник Фордицидий, относящийся к циклу праздников плодородия, несомненно очень древнего происхождения. Поскольку часть коров приносится в жертву в храме Юпитера, а 30 коров — в куриях, можно думать, что Фордицидии возникли до римского синойкизма. Число жертвенных животных подтверждает соответствующую численность курий в момент их объединения (Varro, 11, VI, 15; Ov. Fast., IV, 635 — 636).

Весьма существенное значение имеют данные, касающиеся первых римских побед над соседями. Рассказывая о совместной войне Ромула и Тация против Камерии, Дионисий (II, 50) говорит, что «после победы цари разрешили поселиться в Риме 4000 камеритов, которых они распределили по фратриям» (taiV fratraiV epemerissan). Поскольку галикарнасец употребляет глагол epimerizw, т. е. сложный с предлогом epi, а не просто merizw (делить, разделять), можно думать, что распределение новых римлян производилось по имеющимся в Риме «фратриям», а не по созданным заново из переселенных камеритов. Точно так же, согласно Дионисию (11,55,70), поступил Ромул и после триумфа над Вейями. Пожелавших принять римское гражданство вейеитов он распределил по фратриям («...politaV poihsamenoV taiV fratraiV epidieile »). Если учесть, что Дионисий переводит слово курия словом фратрия, становится ясным, что римское население увеличивалось, пополняя уже сложившиеся курии новыми людьми. Аналогичное явление засвидетельствовано и этнографами [22]. Умолчание авторов о создании новых курий, конечно, само по себе серьезным аргументом быть не может, но вместе с приведенными здесь данными становится красноречивым, тем более, что упоминаний о росте численности римского населения предостаточно (Liv., I, 30; Dionys, II, 16; Plut. R., 20). Весь рассмотренный здесь материал свидетельствует против предложенной Пальмером поздней датировки фиксации числа 30 курий. Вместе с тем

---------------------
[21] Вагtоli A. I pozzi dell'area sacra di Vesta. — In: Monumenti antichi della Academia Nazionale dei Lincei, v. 45. Roma, 1961, p. 2, 8, 11 — 14, 16 — 19.

[22] См.: Бутинов Н. А. Общинно-родовой строй мотыжных земледельцев. — В кн.: Ранние земледельцы. Л., 1980, с. 116 — 118.

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/4-1-1.htm
§1. РОД (GENS)
В науке давно сложилось мнение о родовой структуре раннего Рима. Со времен Нибура идёт линия признания приоритета рода перед семьей. Ей противостоит все еще живущая, хотя и теряющая позиции, патриархальная теория. Представители обеих линий в историографии, даже те историки, которые считали или считают род вторичным образованием, сделали немало для восстановления черт, характеризующих римский gens. Все это позволило уже в XIX в. Ф. Энгельсу с учетом достижений современной ему этнографии описать устройство римского рода [1]. Материал из сочинений античных авторов, в том числе приводимый Энгельсом, в большинстве случаев относится к республиканской эпохе. Ведь и взаимное право наследования родичей и общее у них место для погребения и даже порой общее владение землей,. а также общее имя, обязанность членов рода помогать друг другу и право принимать в род чужаков сохранились и в период, далеко отстоящий по времени от правления первых царей в Риме.

В текущем столетии ученые не перестают обращаться к характеристике gens. Современных историков снова привлек вопрос об управлении родом. В противовес мнению Т. Моммзена [2] о том, что во главе рода не стоял руководитель, ученые обоснованно говорят о наличии princeps (скорее, чем pater) gentis [3]. Внимательно рассмотрены, особенно Де Франчиши [4], причастность различных родов к культам и происхождение римских gentes. Ф. Де Мар-

---------------------
[1] См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч, т. 21, с 120—129.

[2] Моmmsen Th. St—R, Bd III, S. 9, 18.

[3] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Napoli, 1958; De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1959. p. 181.

[4] De Francisci P. Primordia.., p 170, 171, 182— 183.

121

тино [5] заострил внимание на существовании коллективной собственности рода и на появлении наряду с ней частной собственности на землю. Таким образом, можно сказать, что изучение римского gens в целом продвинулось далеко вперед. Вместе с тем для более точного воспроизведения социальной структуры при первых царях следует специально остановиться на роде того именно времени.

Пережиточное сохранение родовых институтов в классовом обществе, чему немало хорошо известных примеров, дает надежные основания считать, что они тем более действовали в начале царской эпохи. В традиции о роде имеются сверх того сведения общего характера, безотносительно ко времени. Наиболее общие и поздние, как бы подводящие черту под представлениями о роде у древних, указания мы находим у Исидора Гиспальского в его «Двадцати книгах этимологии». В первом определении (IX, 2, 1) сказано: «Род — это много людей, происходящих от одного родоначальника; получил название от генераций фамилий, т. е. от gignendo...». Здесь подчеркнута кровная связь членов рода. Вместе с тем тут выявляется и структура gens: это поколения фамилий. Ни на какое ограничение генераций нет и намека. В определении Исидора вырисовывается, так сказать, вертикаль рода, у Феста (gens Aelia) и Павла Диакона (gens Aemilia) — горизонтальный его срез: gens состоит из многих фамилий. Исидор — автор очень поздний, живший в VII в. н. э. Но он эрудирован и объясняет своим современникам ставшее непонятным, пользуясь не только интерпретациями своих предшественников, но и знакомыми, порой живыми в его время терминами. Второе определение Исидора может быть извлечено из понимания им термина gentiles. По его словам (XV, 2), «существует три рода сообществ: семейные, городские, гентильные». Здесь очень чувствуется зависимость от Цицерона, который в трактате «Об обязанностях» (I, 17, 53) тоже говорит о сообществах, союзах, в том числе родственных и семейных. Но, можно думать, пояснения Исидора сделаны с учетом того, что читателю раннесредневековой Испании вполне ясно, что такое гентильная общность.

Существуют еще два важных определения «gentiles». Одно дает Варрон (11, VIII, 4): «Потомки Эмилия будут Эмилиями и сородичами». Второе — Цицерон (lop., 6, 28): «Это те, кто называются одним и тем же именем (nomine). Но этого недостаточно. Это те, кто происходят от местных (ingenui) жителей. Но и этого недостаточно. Те. чьи предки никогда не были рабами. Не хватает даже этого. Те, кто не лишены гражданских прав. Этого, пожалуй, достаточно». Цицерон дает, таким образом, исчерпывающее определение. Оно должно было явиться результатом большой юридической практики установления действительной принадлежности человека к gens, а через нее и к полноправному гражданству. Для предшествующего Цицерону и весьма далекого от него времени, т. е. до формирования civitas, более существенным было рождение от местных родителей и особенно общность имени. Это последнее и отразилось во втором определении Феста, вос-

---------------------
[5] De Martino F. Storia..., v. I, p. 18—21.

122

ходящем к Цинцию Алименту: «Мои gentiles — это те, кто называются моим именем». Именно поэтому латинские авторы (Liv., I, 24, 1; 30, 2; Fest., Mamilorum familia; Paul., Mamilia turris; Caeculus; Aureliam familiam; Macr., Sat., I, 16; Tac., Ann., XI, 24), перечисляя Юлиев, Квинтилиев, Мамилиев и проч. в качестве действующих лиц начала царского времени, не применяют к ним определяющего слова «gens», как и греческие (Dionys., Ill, 29; VI, 69), которые порой сопровождают nomina словом oikoV, хотя имеют в виду гентильную принадлежность. Вслед за античными авторами соответствие nomen и gens было принято современными учеными. Однако известно, что позднее, за пределами царской эпохи, слово «gens», на что обратил особое внимание М.О. Косвен [6], обозначало не только род, но и племя. В первом, более раннем и общепринятом значении оно встречается применительно к германцам у Цезаря (BG, VI, 22). Во втором, наряду с civitas и natio, — у Тацита. Дионисий, тоже называя nomina, либо» не сопровождает их никаким термином (I, 40), либо определяет как genoV (III, 13; V, 18) или как oikoV (III, 29). Обозначение одним и тем же термином разных родственных групп широко известно и у других народов. М. О. Косвен говорит, что порой термин, означающий патронимию, одновременно обозначает либо большую семью, т. е. меньший, чем патронимия родственный коллектив, либо, напротив, более широкий, т. е. род.

Такими многозначными словами являются восточнославянские «печище», «дворище» и общеславянские «род», «племя». У хорватов и черногорцев слово «братство» применяется как к патронимии, так и к семейной общине [7].

Принимая во внимание все сказанное, в тех случаях, когда Ливий (I, 30, 2) или Тацит (Ann., XI, 24) говорят о Туллиях, Сервилиях, Горациях и т. д., равно как Дионисий (III, 29) о домах (oikouV) Юлиев, Сервилиев, Горациев и т. д., переселившихся из Альбы в Рим, приходится иметь в виду, что под названными nomina могли скрываться, помимо родов, также и части их, т. е. патронимии и отдельные большие патриархальные семьи, которые принимались в римскую родоплеменную организацию в качестве родовых коллективов, т. е. gentes в собственном смысле слова. Столь же общую, но несомненно распространяющуюся на Ромулов Рим черту рода называет Авл Геллий (15, 27), говоря, что в куриатных комициях голосуют члены родов.

Важная функция рода, состоящая в распоряжении имуществом его членов со стороны родичей, вытекает из законов XII таблиц. А ведь этот памятник отражает весьма архаические отношения, уходящие далеко в глубь веков. Интересно, что в них оговорены два случая. В первом (V, 5) предусмотрено наследование имущества родичами тогда, когда умерший не оставил ни прямого наследника, ни завещания и нет агнатов. Во втором (V, 7а) предписано распоряжение со стороны агнатов или сородичей имуществом сумасшедшего. Отметим, что последнее

---------------------
[6] См.: Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М., 1963, с. 101, 126, 128.

[7] См.: Косвен М.О. Указ. соч., с. 148, 149.

123

установление упомянуто Цицероном (г.р. III, 33, 45) в качестве очень разумного, акцент поставлен на том, что безумный не в состоянии управлять делами. Конечно, уже в законах XII таблиц на первом месте стоят агнаты, что выдвигает вперед права семьи перед родом. В этом проглядывает развитие частнособственнических отношений и вместе с тем эволюция gens к середине V в. до н. э. Но интересно, что даже Цицерон считает естественной роль сородичей и никак не ставит ее под сомнение.

Безусловно, оба установления проецируются в самую глубокую .древность. Однако важно отметить, что в традиции содержится материал, непосредственно касающийся интересующей нас эпохи. Прежде всего, он освещает религиозные функции рода. Дионисий (II, 21) ставит в заслугу Ромулу, что он учредил 60 жрецов, помимо тех, кто совершает обряды от имени рода (duggenikaV ierwsunaV). Касаясь организации царем культа, галикарнасец (II, 65) склоняется к мнению тех своих предшественников, которые считают, что не Ромул, а Нума учредил первое общее святилище Весты, что именно второй основатель Рима отделил священнодействия общие и государственные «(iera... koina... kai politika) от собственных и родовых (idia kai suggenika). Это разделение священнодействий в латинских терминах передано Фестом: «Общественные (publica) священнодействия — это те, которые совершаются на общественный счет и которые совершаются за горы, за паги, за курии, за часовни; а собственные (privata)—те, что совершают за отдельных людей, за фамилии, за роды (pro gentibus)». Свидетельством жизнестойкости родовых sacra служат упоминаемые Цицероном ежегодные жертвоприношения от имени рода, осуществлявшиеся и в его время в храме Дианы на Целикуле (Паг. resp., XV, 32).

Упоминается у античных авторов род как действующий организм при Ромуле и в связи с пояснением о том, что такое патронат (Dionys., II, 10), и в связи с законами царя о семье и браке. В частности, говорится, что согрешившую жену судит муж вместе с родичами (suggeneiV —Dionys., II, 25).

Имеются в традиции сведения, касающиеся рода у сабинян, современных Ромулу. Дионисий (II, 35) упоминает женщин из родов антемнатов и ценинцев, Ливий (I, 11, 4) — родителей и близких или родных людей для дев, похищенных из Антемн и Крустумерии. У Ливия употреблены слова parentes и propinqui raptarum. Видимо, рагеntes — это родители и вообще семья. Об этом можно судить, исходя из того, что Дионисий в названном выше месте (II, 35), описывая те же события, что и Ливий, вкладывает в уста Ромула речь, обращенную к похищенным, в которой фигурируют их отцы и братья, иными словами, члены их фамилий. В таком случае, propinqui у Ливия должны пониматься как родичи, т. е. синоним gentiles.

В рассказе об объединении сабинян Тация с римлянами Ромула у Дионисия (II, 46) сообщается, что вместе с Тацием остались в Риме три самых знатных мужа со своими гетайрами, пелатами и родичами (suggeneiV).

124

Важные сведения получаем мы из легенды о гибели Тита Тация. Они содержатся у Дионисия, у Ливия и у Плутарха, а также у Страбона. Первые три автора приводят версии о виновности Тация перед лавинатами (или лаврентинцами), за что он и был ими убит. Страбон же (V, 3, 2) говорит об изменническом убийстве соправителя Ромула, никак этого не аргументируя. Зато признающие его виновность сообщают интересные подробности. По Дионисию (II, 51), вина Тация состояла в том, что его гетайры напали на лавинатов, ограбили их, а часть пришедших им на помощь убили. С решением Ромула выдать лавинатам обидчиков Таций не согласился, защищая интересы своих гетайров. Ромул обвинил Тация в несправедливости, укорял его в пристрастности, потому что среди нападавших был его родич (suggenhV), Передавая несколькими строками ниже один из вариантов рассказа об обстоятельствах убийства Тация жителями Лавиния, Дионисий (II, 52) говорит, что царь был закидан камнями «после того, как родственники погибших двинулись на него» (twn proshkontwn... ormhsantwn). У Плутарха (R., 23) обидчики лаврентинцев (лавинатов) названы «домочадцами», или родными, и «родичами» (oikeioi tineV kai suggeneiV), а потребовавшие удовлетворения и не получившие его жители Лавиния — родными (oikeioi) убитых. Ливии (II, 14, 1) называет людей, несправедливо действовавших против лаврентинцев, родственниками Тация (propinqui). Таким образом, обе стороны — и римляне сабинского происхождения и близкие римлянам лавинаты — действуют родственными группами, защищая интересы членов своих родов, вплоть до кровной мести, закономерность которой, согласно Плутарху (R., 23) и Дионисию (II, 52), признавал и Ромул.

Для определения значения рода важно выяснить его место в аграрных отношениях. Трудно говорить конкретным образом о родовом землевладении применительно к началу царского периода, потому что прямых свидетельств в традиции нет, но косвенные данные все-таки имеются. В первую очередь это ономастический материал. Из хорошо известных названий римских курий, пагов и триб выявляется часть, в основе которой лежат гентильные имена, на что в свое время обратил внимание Т. Моммзен, а затем К. У. Веструп. Можно не сомневаться в том, что имя рода передавалось социально-территориальной единице, в которой располагались его земельные владения. Разумеется, это не значит, что вся земля трибы или курии принадлежала только одному роду. Вероятно, триба или курия получала наименование по наиболее выдающемуся, а для Сервиевых ранних триб, возможно, по наиболее древнему роду.

Среди имен курий это — Фауция, Тиция, Аккулейя, Пинария, Герсилия; пагов — Лемониев; ранних Сервиевых триб — Эмилия, Камилия, Клавдия, Корнелия, Фабия, Галерия, Горация, Лемония, Менения, Папирия, Поллия, Пупиния, Ромилия, Сергия, Велтиния, Ветурия. Как будет показано в дальнейшем, ряд имен относится к древнейшему слою римского населения, представляет персонажи как раз начала царского периода. Это, как минимум, — Пинарии, Фабии, Ветурии, Горации, Эмилии, может быть, Клавдии. Конечно, это не значит, что все осталь-

125

ные gentes вошли в состав римских гентильных триб Тициев, Рамнов. и Луцеров лишь к концу царской эпохи. Можно думать, что многие из них стали римскими при Ромуле и Нуме. Но и тот возможный факт, что значительная часть упомянутых родов была включена в число римских уже при других царях, не подрывает тезиса о родовом землевладении в самом начале римской истории.

На вопросе о родовой земельной собственности специально останавливался К. У. Веструп [8]. По его мнению, в древнейшем Риме имелась общая земля всей общины, или, как он говорит, государства, т. е. народа. Но он обращает внимание на то, что по законам XII таблиц имущество умершего без наследников из числа ближайших агнатов передавалось его родичам, а не государству, откуда и следует гентильная собственность на все имущество, в том числе и на землю.

Надо сказать, что в пользу родовой земельной собственности говорит и тот материал, который свидетельствует о куриальном землевладении. На нем мы остановимся подробнее ниже в связи с вопросом об аграрных условиях древнейшего Рима. Здесь же подчеркнем, что земельные отношения курии развивались на гентильной основе. Напомним, наконец, ставший хрестоматийным факт наделения землей рода Клавдиев при переходе его в Рим (Liv., II, 16; Dionys., V, 40; Plut., Popl., 21; Suet, Tib., I, 1), а также владения Валериев на Велии (Cic.,. Паг. resp., 8, 16).

Итак, gentes были живым действующим организмом в Риме второй половины VIII в. до н. э. Но сколько же все-таки их было? Можно ли говорить о 300 родах уже при Ромуле. как это утверждается традицией? Прежде чем ответить на этот вопрос, следует, учитывая предпринятое нами выше исследование, повторить, что фиксация числа триб и курий произошла одновременно при Ромуле или Ромуле — Тации, хотя донесенные до нас традицией наименования триб были делом этрусских властителей. И самый факт численного определения социальных групп служит указанием на уровень социального развития Рима в VIII в. до н. э.

Определяя характер римского gens, надо иметь в виду, что в современной науке существуют различные представления об институте рода. Часть ученых высказалась в пользу того, что в материнском роде, свойственном раннему родовому обществу, производственные отношения в основном совпадали с отношениями между кровными родственниками. Иными словами, род в то время был общиной, социально-экономическим организмом, для которого характерны общеродовая собственность на основные средства производства, коллективный труд и потребление, а также абсолютное полноправие всех членов. В отличие от материнского, отцовский род, по мнению исследователей, перестает быть основной социально-экономической ячейкой общества, каковой становится большая патриархальная семья, называемая также семейной, или домовой, общиной. Ввиду развития производительных сил производственные отношения не совпадают в нем с кровнородственны-

---------------------
[8] Westrup С. W. Introduction to early Roman law..., v. II. [S. I], 1934, p. 56.

126

ми. Род уже не община, он превращается в экзогамный коллектив кровных родственников, в основном регулирующий брачные отношения [9]. Другие исследователи считают, что род ни в раннем, ни в позднем первобытном обществе не был общиной, так как мужья и жены происходили из разных родов, а представлял собой кровнородственные экзогамные коллективы с брачно-регулирующими функциями [10]. Производственные отношения в первобытности никогда не совпадали с родовыми. По мнению Н.А. Бутинова, не род, а община, которая состояла из семей, была основной социально-экономической ячейкой в то время. Кроме отсутствия производственных функции в патриархальном роде, в качестве аргумента присоединяют еще то обстоятельство, что отцовский род состоял, в силу экзогамии, не только из кровных родственников, но и пришлых людей, т. е. жен. Вообще состав его не был полностью стабильным. Костяк состоял из мужчин, а женский состав постоянно менялся за счет приходящих жен и уходящих, замуж дочерей [11]. Таким образом, одни видят в роде социально-экономический феномен, а другие—только социальный. Исходя из первого понимания, делается вывод, что на определенном этапе развития первобытного общества род и община составляли единство, а из второго — что это разные общественные единицы с различными функциями.

Необходимо отметить, что как бы ни определялся род, первобытность обычно характеризуется коллективизмом, общинными формами жизнедеятельности. Однако община,.как известно, присуща и классовым общественно-экономическим формациям как универсальное явление. Община в последнее десятилетие вновь привлекла к себе внимание многих этнографов и историков, античников и медиевистов. Самое общее определение ей дает Л.Б. Алаев [12]: это характерный для докапиталистических социально-экономических формаций естественно возникший коллектив непосредственных сельскохозяйственных производителей, в собственности или во владении которого находятся средства производства. Детализируя данный тезис, Л.Б. Алаев определяет родовую (кровнородственную) общину как основную производственную ячейку, коллективно ведущую хозяйство на своей территории и совместно потребляющую или распределяющую полученные продукты. Н.А. Бутинов [13] наметил этапы развития общины на протяжении исто-

---------------------
[9] См.: Данилова Л.В. Дискуссионные проблемы теории докапиталистических обществ.—ПИДО, кн. 1. М., 1968, с. 33; Файнберг Л.А. Род—СИЭ, т. XII, 1969, с. 103; Файнберг Л.А. Возникновение и развитие родового строя.— В кн.: Первобытное общество. Основные проблемы развития. М., 1975, с. 72; Бахта В.М. Папуасы Новой Гвинеи: производство и общество.—ПИДО, кн. 1, с. 270; М а ретин Ю.В. Основные типы общины в Индонезии.—ПИДО, кн. 1, с. 329; Крюков М.В. Формы социальной организации древних китайцев. М., 1967, с. 6; Бутинов Н.А. Первобытнообщинный строй (основные этапы и локальные варианты).—ПИДО, кн. 1, с. 109.

[10] Дискуссия по проблеме родовой и сельской общины на Древнем Востоке.— ВДИ, 1963, № 1, с. 191—192; Бутинов Н.А. Указ. coч., с. 94, 108, 110; Файнберг Л.А. Возникновение..., с. 75; Бахта В.М. Указ. соч., с. 272.

[11] См.: Бутинов Н.А. Указ. соч., с. 110—111, 142—143; Крюков М.В. Указ. соч., с. 151.

[12] См.: Алаев Л.Б. Община—СИЭ, т. X, 1967, с. 418—419.

[13] См.: Бутинов Н.А. Указ. соч., с. 120—154.

127

рии первобытного и раннеклассового строя: кровная община, соответствующая хозяйству присваивающего типа в эпоху верхнего палеолита и мезолита; родовая с присущим ей производством пищи в эпоху неолита; гетерогенная, состоящая из домовых общин при наличии ремесла и обмена, что соответствует позднему неолиту и веку металла; сельская община при развитии товарного хозяйства и торговли в классовом обществе. Н.А. Бутинов, как видно, связывает развитие общины с развитием производства.

Наиболее удачно, с учетом основных признаков в различные периоды истории, охарактеризовала общину Е.М. Штаерман [14]. Она определила общину как коллектив, обладающий верховной собственностью на занимаемую территорию с верховным распоряжением землей, а также самоуправлением, общностью культа и взаимопомощью. Совместного ведения хозяйства как обязательного элемента здесь нет. И это правильно, так как важнее учесть коллективный труд в разных видах и пропорциях, без которого немыслима взаимопомощь. Таким образом, под общиной докапиталистических формаций понимается прежде всего производственный коллектив, при том, что некоторые исследователи отметили наличие коллективной собственности или, по крайней мере, владения на землю в качестве важнейшего элемента общины. Как мы уже отмечали ранее [15], этот элемент является не единственным определяющим признаком общины, но особо значимым, постоянным, поскольку присущ общинам разных исторических эпох [16] на Древнем Востоке, в Греции, Риме, Византии, у салических франков. Очень существенным представляется нам такое участие членов общины в общей работе, что подчеркнул Д.А. Ольдерогге [17], не сводя общие трудовые усилия к производительному труду.

Имея в виду важнейшее значение указанных критериев для определения общины докапиталистических формаций, попытаемся с их помощью определить римский gens начала царской эпохи. Как мы видели, ему присуща коллективная родовая собственность на землю, не только на неподеленную, но и находящуюся в пользовании фамилий. Как явствует из законов XII таблиц (V, 5—7а), gens владел каким-то общим имуществом. Следует полагать, что gens мог самостоятельно своими силами вести войны, если аналогичное положение зафиксировано для более позднего времени, т. е. для V в, до н. э., когда общество вышло за пределы родового строя и род перестал быть основной структурной единицей. Классическим, принятым историками доказательством самостоятельно проводившихся родом военных предприятий является война Фабиев против этрусков, закончившаяся, согласно традиции, гибелью всех мужчин этого gens в битве при Кремере, за

---------------------
[14] См.: Штаерман Е. М. Древний Рим. Проблемы экономического развития. М., 1978, с. 18—19.

[15] Гл. I, см. также: Маяк И. Л. Проблема генезиса Римского полиса.— ВДИ,. 1976, № 4, с. 46—48; Штаерман Е. М. Указ. соч., с. 15—19.

[16] См.: Павловская А. И. Египетская хора в IV в. н. э. М., 1979, табл. с. 210„ 214, 216, 218, 2.20, 224, 226, 230, 232, 233, 235, 238, 240.

[17] ВДИ, 1963, № 1, с. 192.

128

исключением одного только мальчика (Dionys. IX, 18; 19; Liv. II, 49; 50; Plut. Cam., 19; Sil. It., VI, 637; Fest, scelerata porta; Paul. scelerata porta). Gentes обладали общим предком и именем и общностью культа, а также самоуправлением. Все это, и в первую голову наличие родовой собственности на землю и общего ратного труда, дает основание полагать, что римский gens начала царской эпохи был общиной, хотя первичной производственной ячейки он не составлял. Ею была большая, отцовская семья, община низшего порядка. Gentes собственно и были совокупностью фамилий, но не простой их арифметической суммой. Единство большесемейных, домовых общин сплачивалось не только общностью происхождения, имени и культа, но и верховной собственностью на основное средство производства.

Что касается второго аргумента, который выдвигается для отрицания принадлежности рода к общинным организмам, т. е. непостоянного состава рода в части его женской половины, или фактической его гетерогенности, то и она присуща римскому gens. Однако римляне, как это явствует из позднейших правовых норм, преодолевали это положение тем, что «чужие» элементы, т. е. жены, фактически усыновлялись семьей мужа. Жена занимала там место filiae loco. Она подвергалась, как все женщины фамилии ее мужа, опеке со стороны агнатов (законы XII таблиц, V, 2). Переходя в мужнину семью, женщина осуществляла detestatio sacrorum в связи с gentis enuptio [18].

Аналогичными римскому gens начала царской эпохи признаками обладают и первобытные соседские общины с той разницей, что в них входят семьи, не только родственные между собой, но и чужие, живущие на одной и той же территории [19]. Гетерогенность соседских общин и отсутствие хозяйственной общности между семьями в таких случаях не препятствуют этнографам, считающим патриархальный род лишь надстроечным явлением, называть территориальные соседские объединения общиной. И это, на наш взгляд, вполне справедливо, потому что гомогенность не обязательна для общины, а гетерогенность не уничтожает ее. Община в докапиталистических формациях развивается, меняется, она не статична. Из простой производственной ячейки кровных родственников в раннем родовом обществе она, пройдя по большей части стадию гетерогенной патриархальной родовой, уступает место соседской сельской, которая вырастает в раннеклассовом строе в одних случаях в гаранта гражданского статуса для ее членов (на Древнем Востоке), а в других — остается общиной низшего порядка, сосуществующей с другими видами общин (т. е. родом и familia), общиной, связывающей воедино своих членов коллективными формами землевладения, некоторыми формами общего труда и взаимопомощи, а главное — общностью территории (в античности). Она, т. е. соседская сельская община античности, не становится условием членства в общине высшего порядка, в гражданской общине, или полисе. Здесь нет иерар-

---------------------
[18] Dе Martino F. Storia della costituzione romana, v. I, p. 9; Franсiоsi G. Clan gentilizio e strutture monogamiche, v. I. Napoli, 1975, p. 105.

[19] Первобытное общество. М., 1975, с. 99—100, 104—107.

129

хии однотипных общин. Сельская община и гражданская в условиях античности разнохарактерны, они сосуществуют, имея различные функции и значение. В этих условиях gens теряет черты социально-экономического организма.

Прогресс производительных сил усложняет всю общественную структуру. В том числе в качестве производственных единиц в известных пределах функционируют сельские общины и завоевывающие все большее место частные хозяйства, с сельской общиной непосредственно не связанные. Однако гентильные связи полностью никогда не утрачиваются и продолжают играть роль в наследственном праве и делах культа. Внешним их выражением является nomen. Понятие gentiles обнаруживает тенденцию к сближению с cognati по линии отца. Но, как мы проследили по Дигестам, полного совпадения этих социальных групп никогда не наступает. Положение cognati, а не gens в Римском государстве примерно соответствует тому, которое описано М.В. Крюковым [20] в китайском обществе чжоуской эпохи.

Принадлежность к gentes долгое время являлась условием и гарантией полноправности гражданства, но постепенно уступила в этом смысле место римской familia. Римским гражданином в республиканское время мог быть человек, обладающий тремя главными состояниями: status libertatis, civitatis, familia [21], но уже не gentis. Эта формула отразила результат длительной эволюции римского общества от родового строя к гражданской общине, полису, или civitas.

Что же касается числа родов и времени их фиксации, то это требует специального рассмотрения данных традиции. Из известного сообщения Ливия (II, 1, 10) следует, что в начале Республики первый римский консул Л. Юний Брут пополнил (explevit) до 300 число сенаторов, убавившееся из-за их истребления Тарквинием Гордым (caedibus... primoribus). O пополнении сената до 300 членов консулом Валерием после изгнания царей говорится и у Феста (qui patres, qui conscripti). И поскольку число сенаторов, представителей родовых коллективов, принято считать соответствующим количеству родов, в историографии признано, что в конце царской эпохи было 300 родов. Однако в начале этой эпохи положение могло быть иным. Свидетельств этому у античных авторов достаточно. Обращает на себя внимание прежде всего то, что Дионисий (II, 7), рассказывая о социальной политике Ромула, говорит только, что он поделил всю массу римского народа на 3 части, т. е. трибы, и на 30 их подразделов, т. е. курий. О числе родов наш источник ничего не сказал. О нем можно догадываться, взяв за основу сведения о количестве сенаторов, соответствующем количеству gentes. Об установлении Ромулом 100 сенаторов упоминают тот же Дионисий (II, 12; 13), Ливий (I, 8, 7), Веллей Патеркул (I, 8, 5), Аврелий Виктор (vir. ill., I, 11), Фест (patres; senatores).

---------------------
[20] См.: Крюков М.В. Формы социальной организации древних китайцев. М., 1966, с. 6, 151, 152.

[21] См.: Машкин Н.А. Из истории римского гражданства.— Изв. АН СССР. Сер. истории и философии, 1945, № б.

130

Словам античных историков и антикваров вторят поэты (Prop., IV, 1, 14; Ov., Fast. Ill, 127). Плутарх в биографии Ромула (XIII, XX) говорит о выделении им из общей массы 100 патрициев, составивших сенат.

Но число сенаторов, представлявших в совете старейшин 100 родов, уже в то время не было окончательным. Вместе с удвоением населения благодаря римско-сабинскому синойкизму (Liv., I, 13, 5) при Ромуле — Тации число сенаторов удвоилось. Об этом единодушно говорят античные авторы Дионисий (II, 47, 57) и Плутарх (R., XX). Это означает, очевидно, что число родов, признанных в качестве составных частей формирующегося гражданства, дошло до 200. Содержащиеся в источниках данные об общей численности римлян в это время подтверждают достоверность увеличения числа gentes. Дионисий Галикарнасский, склонный к подсчетам людей, воинов, лет, отделяющих одно событие от другого, приводит следующие цифры: «Первое население, пришедшее с ним (Ромулом), было числом не более 3000 пеших и 300 лучших всадников» (II, 2; 16). Далее у Дионисия (там же) сообщается, что когда Ромул исчез, пеших было 46000, всадников же — немногим меньше 1000 человек—словом, всего 47000. Такой результат, надо понимать, был достигнут путем принятия в среду римлян 4000 камеритов (Dionys., II, 50), какого-то числа вейентов (Dionys., II, 55), иммигрантов-соседей, воспользовавшихся убежищем (Liv., I, 8, 6; Plut., R., IX), и вместе с тем путем выселения из Рима 300 колонистов в те общины, откуда происходили похищенные соратниками Ромула девушки (Dionys., II, 35), и 2500—в Фидены. Поверить в точность этих цифр, равно как и проверить их, — крайне трудно. Отметим прежде всего, что у Дионисия речь идет только о мужчинах-воинах. Если учесть женщин и детей, то численность населения должна характеризоваться по меньшей мере в три или в четыре раза большим числом, т. е. составлять в конце правления Ромула как минимум 150 или 200 тысяч человек. Цифра кажется такой большой, что внушает необходимость посильной проверки упомянутых сообщений Дионисия.

Чтобы представить себе численность римского населения историки неоднократно обращались к численности римского воинства. Очень последовательно, применительно к эпохе ранней Римской республики реализовали этот принцип в своих исследованиях Ю. Белох [22] и Г. Дельбрюк [23]. Ф. Де Мартино [24] справедливо указал на слабость их позиций, заключающуюся в том, что эти ученые основывались в своих подсчетах на данных, характеризующих центуриатный порядок. По его мнению, эти данные очень неопределенны. Не вдаваясь здесь в полемику по поводу народонаселения начала Римской республики, нам хотелось бы подчеркнуть, что сомнения о возможности использовать цифровой материал о войске на начало царской эпохи распространять-

---------------------
[22] Beloch I. Römische Geschichte, 5. Aufl. Berlin, 1853, S. 219.

[23] См.: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории, т I. М.—Л., 1936.

[24] De Martino F. Territorio, popolazione ed ordinamento centuriato.—In: Diritto e societa nell'antica Roma. Roma, 1979, p. 162—182.

131

ся не должны. Ведь здесь мы оперируем не нестабильным числом людей, в центуриях, а общей цифрой, обозначающей все войско с определенным соотношением между пехотой и кавалерией. Важно при этом выяснить, кто же из античных авторов сообщает более достоверные сведения. В связи с этим заметим, что, помимо упомянутых в традиции имеются еще некоторые данные, касающиеся римского населения. Так Варрон (11, V, 89), объясняя происхождение слова milites, говорит: «...потому что первоначально легион составлялся из 3000, а по отдельности каждая из триб Тициев, Рамнов и Луцеров посылала (в него) по 1000 воинов». Аналогичные сведения исходят и от Дионисия: «хилиарх—от филы» (II, 14), или, если можно так выразиться, тысяцкий — от каждой трибы. С этим вполне согласуются данные о том, что после объединения с сабинами, когда площадь и население города удвоились (Liv., I, 13, 5; geminata urbs; Plut, R., XX), в легионе стало 6000 пехотинцев и 600 всадников (Plut., R., XX), т. е. также вдвое больше, чем прежде.

Сведения, касающиеся первого воинского набора (legio), представляются нам заслуживающими внимания, поскольку включают сообщения об его структуре, не противоречащие традициям общества, связанного с первобытными устоями, а именно о принципе построения войска по возрастным группам, сохранявшемся, как известно, и в эпоху Ранней республики (гастаты, принцепсы, триарии — Varro, 11, V, 89). Не вызывают сомнений и сведения относительно приданной легиону конницы из 300 всадников (Dionys., II, 13; Liv., I, 15, 8; 43, 9; Paul. celeres), потому что именно такое число кавалеристов сопровождало легион и в республиканское время. Приведенные цифры, касающиеся войска, вносят корректив в созданную Дионисием картину чрезвычайной многочисленности Рима в конце правления Ромула. При удвоении населения, таким образом, мужское боеспособное население насчитывало примерно 6600 человек. Применяя те же расчеты, т. е. исходя из того, что эта часть народа составляла примерно треть всех римлян, можно сказать, что общее число римского населения достигало приблизительно 20 тыс. человек. Даже если считать военнообязанную часть римлян не за треть, а за четверть, то общая численность народонаселения Ромулова Рима могла бы оказаться в пределах 25 тыс. человек. Это в 6—8 раз меньше цифры, указанной Дионисием. Для проверки нашего вывода можно привлечь традицию о Сервиевой реформе в ее полном объеме и по крайней мере с вполне надежным числом центурий, вне зависимости от того, когда точно она проведена. Такое количество римлян при Ромуле, которое мы назвали выше, т. е. примерно 20—25 тыс. человек, кажется более правдоподобным, если учесть, что при Сервии Туллии, согласно Ливию (I, 44, 2), по цензу граждан было 80 тыс. человек. Рост населения от Ромула до Сервия с 20—25 тыс. до 80 тыс., т. е. на 55—60 тыс., не удивителен. Ведь уже при Тулле Гостилии «число граждан», по выражению Ливия (I, 30, 1), удвоилось за счет альбанцев, т. е. их стало 40—50 тыс. Анк Марций после взятия Политория, Теллен и Фиканы переселил много тысяч латинян в Рим в качестве граждан (Liv., I, 33, 1—5; Cic., r.p., II, 18, 33). Хотя эти

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/4-2-1.htm
Кроме рода глубокая римская древность знала еще семью. Институт familia Romana был в республиканскую и императорскую эпохи основной социальной ячейкой, тесно связанной

167

с развивавшейся и утверждавшейся частной собственностью, и потому находился под пристальным вниманием римских юристов. Благодаря их свидетельствам современные ученые получили в свое распоряжение богатый материал. Историки права подробно описали структуру и функции римской фамилии.

Первым из специалистов по истории Рима восстановил из обломков рассказов античных авторов и юридических памятников римскую фамилию как патриархальную семью Т. Моммзен. Но он рассматривал ее в качестве элемента государственной эпохи и на самых ранних ступенях истории видел в семейных общинах зачатки государственного устройства [73]. И. Марквардт [74] очень подробно охарактеризовал в «Справочнике римских древностей» (где семье посвящен особый, 7-й том) структуру семьи и юридическое положение ее главы — pater familias, а также находившихся в его власти жены — in manu, детей — in patria potestate, рабов — in dominicia potestate.

В более новое время римская семья вызвала специальный интерес Р. Парибени [75]. Но он сосредоточил свое внимание на нравственных устоях, выгодно отличающих ее, по его мнению, от семьи у других, в том числе индоевропейских народов. В изображении Р. Парибени familia Romana выглядит идеализированно как основа человеческих добродетелей. Одновременно с этой книгой писался многотомный труд К.У. Веструпа [76]. Он занимает особое место в историографии проблемы. Его источниками являются не только античная традиция и юридические памятники, но и обширный материал по этнографии древних и современных первобытных народов. Однако этим значение труда Веструпа не ограничивается. Римская фамилия исследуется им многосторонне — как проявление общности культа, общности собственности и отцовской власти — patria potestas. Важно и то, что Веструп рассмотрел римскую фамилию исторически, в развитии, выявляя первоначальные древние ядра в более поздних юридических формулах, характеризовавших семью эпохи классического римского права.

Будучи ученым идеалистического мировоззрения, Веструп считает первичным, конституирующим фактором римской фамилии общность культа и сакральную солидарность поколений. Он выступает против идеи И. Бахофена о матриархате как об универсальной стадии развития человечества и против понимания матриархата как строя, в котором женщина занимала господствующее положение. Вместе с тем он признает наличие матрилинейной системы родства как следствие промискуитета, однако категорически относит эти явления к неиндоевропейским народам. Этот тезис, разумеется, принять нельзя, потому что он неоднократно опровергнут современными этнографическими

---------------------
[73] См.: Моммзен Т. История Рима, т. I. M., 1986, с. 26, 56.

[74] Marquardt J. Das Privatleben der Römer. Th. 1. Die Familie (Marquardt J. und Mommsen Th. Handbuch der römischen Alterthümer, T. VII. Lpz., 1886).

[75] Paribeni R. Famiglia Romana. Roma, 1939.

[76] Westrup C. W. Introduction to early Roman law. Comparative sociological studies. The patriarchal joint family, v. I—V. Cobenhavn, 1934, 1939, 1944, 1950, 1954.

168

исследованиями, показавшими единство развития человеческого общества независимо от этнической принадлежности людей. Но конкретное изучение Веструпом римской семьи с отцовским правом заслуживает внимания. Прежде всего следует отметить его анализ семейной собственности в раннем римском праве, чему посвящен весь II том его монографии. Веструп высказывается Б пользу того, что первоначально существовала общая римская земля и куриальная или гентильная собственность на землю. Частная же земельная собственность появилась только при Сервии Туллии, а утвердилась ко времени законов XII таблиц. Развитие отношений собственности Веструп связывает с экономическими и географическими условиями, а носительницей этих отношений считает семью. Пользуясь сравнительным методом, он показывает, что у германских и славянских племен зерновое хозяйство и просторы полей обусловили длительное существование общей собственности на землю, в то время как отдельная семья оказывалась собственником урожая. В противоположность этому в южных странах (Греции и Италии) культивировалось виноградарство и разведение олив. Это требовало закрепления участков на длительное время за одними и теми же семьями. В этих условиях стало воплощаться право частной собственности индивидуальной семьи — domus.

Встречающийся у античных авторов термин heredium, т. е. ргаеdium parvulum, Веструп и считает обозначением наследуемой семейной собственности, тогда как земля, выделенная из ager отдельным семьям, вероятно, первоначально по истечении какого-то срока возвращалась в общину (курию или gens) для перераспределения. Веструп высказывает очень важное замечание: в противоположность pecunia, богатству семьи, произведенному личным трудом ее членов, т. е. имуществу, которым pater familias распоряжался свободно, heredium как базис семьи был первоначально неотчуждаемым патримонием. В раннем римском праве этот последний обычно фигурирует в термине ercto non cito. Исследователь не согласен с часто встречающимся пониманием этого выражения как «наследуемая, или наследственная собственность». Такой перевод зиждется на этимологии erctum<(h)erectum, связанной с heres (наследник) или, может быть, herus(?) (господин), что он считает неудовлетворительным. Citum<cieo, т. е. двигать, объяснялось как «сделанное движимым, делимым» или как «деленное». Против такого толкования Веструп, в общем, не возражает. Кроме того, он отметил в этой связи, что от herectum ciere произведен еще глагол (h)ercisco— «делить наследство», тоже содержащий в себе смысл деления.

Веструп учитывает и другие попытки интерпретации упомянутого выражения. (H)erectum связывали не с heres, а с (h)ercisci и в таком случае также объясняли как «нечто деленное», или раздел (наследства). Глагол же ciere можно переводить, принимая во внимание словоупотребление Цицерона, не только словом «двигать», но и «требовать». Тогда erctum citum должно означать «требуемый раздел [наследства]», a erctum non citum — «не требуемый раздел [наследства]», или неразделенное имущество семьи. Эта формула, по мысли Веструпа, предполагает, что первоначально существовало неразделенное или не-

169

раздельное фамильное имущество. Такой вывод представляется нам вполне правомерным и очень важным.

Еще одно доказательство существования первичной нераздельной семейной собственности Веструп видит во фрагменте рукописи «Институций» Гая (III, 154). Эта рукопись датируется IV или началом V в. Стало быть, она древнее известного варианта «Институций» с Веронского палимпсеста. Но она и полнее его. В новом фрагменте имеются дополнительные сведения, касающиеся сообществ (societates), учитываемых римским правом. Там упоминается один древний вид сообщества, которое состояло из наследников (sui heredes) умершего главы семьи, обладавших общей собственностью (ercto non cito). Затем Веструп приводит еще один аргумент: в законах XII таблиц (V, 10) признается право возбуждать иск с требованием о разделе наследства (actio familiae erciscundae) после смерти отца семейства. Из этого закона действительно вытекает, что ранее такие иски не практиковались, т. е. наследство между сонаследниками не делилось. Наконец, исследователь обращает особое внимание на то место из Дигест (XXVIII, 2, 11), где говорится, что некогда сыновья дома (sui heredes) еще при жизни главы семьи были своего рода совладельцами фамильной собственности, так что после смерти последнего переход собственности из рук в руки не осуществлялся, а она как бы продолжала свое существование (continuatio dominii). Перемена заключалась лишь в том, что сын принимал на себя действительное руководство семейным имуществом, фамильной собственностью. Это наблюдение кажется нам очень существенным. Оно бросает свет на положение pater familias в глубокой древности, свидетельствует о том, что в давние времена он не мог деспотическим образом распоряжаться имуществом, характеризуемым термином familia. Слово это, как известно, многозначно. В самом деле, в Дигестах (L, 16, 195, § 1) говорится, что под ним понимаются и имущество (res), и люди (personae), как происходящие из того же дома (т. е. жена) и того же рода (т. е. дети, внуки), так и рабы. Согласно Павлу Диакону (Famili), само слово familia происходит от оскского famel, что соответствует латинскому servus (раб). Если даже зависимость слов обратная, она не зачеркивает принадлежности рабов семье. При сопоставлении данных о societates и об иске о разделе наследства можно сказать, что в ранний период деспотической власти pater familias над членами семьи еще не существовало. Подчеркнем, что этот тезис Веструпа имеет большое значение для характеристики ранней римской familia, а вместе с тем и всего общества.

Важное место в ряде работ, трактующих проблему римской фамилии, занимают не раз упоминавшиеся труды П. Де Франчиши [77], хотя этой проблеме специально они и не посвящены. Как уже говорилось выше, Де Франчиши не видит принципиальной разницы между большой и малой, индивидуальной семьей, поскольку в Риме обе они

---------------------
[77] De Francisci P. Comunita sociale. Roma, 1955, p. 137—139; Idem. Primordia civitatis. Roma, 1959, p. 140—162.

170

имеют аналогичную структуру и патриархальный характер. В этом пункте он возражает Ф. Де Мартино [78], который совершенно справедливо считает малую семью более поздним семейным видом, связанным с более интенсивным типом экономики. Де Франчиши обратил особое внимание на культ предков и празднество Паренталий. Поскольку, согласно Фесту, по юридическим нормам parens — не только отец, но и дед, и прадед, что получило живое подтверждение в надписи (CIL, IV, 1679) «habeas propitios deos tuos tres», исследователь пришел к выводу, что di parentes для римлян ограничивались тремя поколениями (отец, дед, прадед), хотя почитали и более далеких предков. Отсюда Де Франчиши сделал остроумное заключение о том, что критерий трех поколений должен был определять и группу ближайших родственников среди живых, т. е. familia, составлявшую группу агнатов. Заметим, что естественной границей familia действительно были 3—4 поколения и, вероятно, именно это «земное» обстоятельство и создало представление об особо близких отеческих богах из трех восходящих генераций. Но сам по себе факт почитания di parentes в составе отца, деда и прадеда, отмеченный Де Франчиши, существен. Важно и еще одно его наблюдение, а именно в римском религиозном календаре вслед за Паренталиями стоял день, посвященный Харистии, относящийся к культу мертвых, в котором, согласно Валерию Максиму (II, 1, 8), принимали участие только когнаты и свойственники. Отсюда ученый сделал закономерный вывод, что культ мертвых принимал во внимание когнатскую группу, так сказать «sobrino terms», т. е. включая шестую степень родства по боковой линии. Таким образом, Де Франчиши пришел к выводу, что агнатская группа из 3 поколений почитала di parentes, как и когнатская вплоть до 6-й степени. Иными словами, каждая из групп обладала определенными границами. Нам хотелось бы подчеркнуть важность этого вывода, потому что он позволяет вычленить две структурные единицы в римском обществе.

Попытка реконструировать раннюю римскую фамилию принадлежит Д. Лотце [79]. Он не соглашается с Де Франчиши, не видящим разницы между индивидуальной и большой патриархальной семьей. Д. Лотце справедливо рассматривает раннюю familia Romana как патриархальную семью, охватывающую женатых сыновей и даже внуков с детьми и женами, подчиненных patria potestas единого господина. Однако Д. Лотце возражает против возможности понимать этот римский институт как домовую общину, в которой объединены равноправные родственники по боковой линии; т. е. как некий фратриархат. В этом пункте он полемизирует с Г. Броджини, который в своих рассуждениях основывается на упомянутом новом фрагменте «Институций» Гая (III, 154). Нельзя не согласиться с Лотце и в том, что сравнение римского консорция с ирландской fine, которое проводит Броджини, правомерно лишь в определенных пределах. В то время как

---------------------
[78] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Roma, 1958, p. 13, 25.

[79] Lоtze D. Zur Rekonstruktion der frührömischen Grossfamilie.— In: Neue Beiträge zur Geschichte der Alten Welt, Bd II. Berlin, 1965, S. 63, 66—67.

171

у ирландцев в большой семье главой является один из братьев, в римском объединении братьев все они равны, и каждый из них, становясь pater familias, получает равную долю наследства. Таким образом, вывод Лотце, что римская большая семья, как правило, обходилась без родственников по боковой линии, заслуживает безусловного признания.

В последнее время появилась еще одна специальная работа, посвященная римской семье. Она принадлежит перу известного лингвиста Эмилио Перуцци [80]. Труд Перуцци интересен прежде всего тем, что в нем рассматривается как раз начало царской эпохи. Автор исходит из того, что ономастическая система связана с социальной структурой, поэтому он изучает римские собственные имена. У известных по античной традиции римлян альбанского, т. е. латинского, происхождения он находит одно имя. Двучленные имена, по его мнению, принадлежат сабинам, так что Прокул Юлий или Меттий Фуфетий, люди альбанского рода, являются примером сабинского культурного влияния. Введение третьего имени, т. е. когномена, Перуцци объясняет ограниченным числом личных имен (praenomina) у древнейших римлян, приводившим к множеству тезок. Ради удобства и во избежание путаницы человеку и придали дополнительный обозначающий его элемент.. Такая интерпретация не кажется достаточной. Ведь когномен стал передаваться по наследству, т. е. закреплялся за ближайшими потомками. Известно, что в более позднее время когномен обозначал ветвь рода, или фамилию, в то время как для обозначения особо отличившегося человека использовался четвертый компонент имени, обычно в виде прилагательного. Но это личное прозвище уже детям не передавалось, оставаясь отличительной особенностью одного человека.

Т. Моммзен [81] отмечал, что утвердившиеся за целым домом, т. е. за родственной ветвью, когномены теряются во тьме веков, но не могут относиться к самой глубокой древности. Он связывает этот институт с процессом колонизации, при котором часть рода выселялась и должна была получить особое обозначение. Древнейшими носителями когноменов исследователь называет патрициев — Корнелиев, с ответвлениями — Малугипенсы, Сципионы, Коссы, Суллы и т. д. Самые ранние когномены, таким образом, появляются в IV в. от основания Рима.

Закрепление когномена за последующими поколениями прямых родственников по нисходящей линии означало обособление всей этой родственной группы, т. е. фамилии. Поэтому появление наследуемых когноменов отражает важный факт в истории римского общества. Как видно из данных нарративных источников и из наблюдения Моммзена над фастами, когномены несвойственны царской эпохе. И это обстоятельство кажется нам очень существенным. Оно проливает свет на положение familia внутри gens: она роду еще не противопоставлена, хотя уже и обозначилась как важная его ячейка. Все сказанное позволяет

---------------------
[80] Peruzzi Е. Origini di Roma, v. I. La famiglia. Firenze, 1970. (Особенно с. 8, 14, 46—48, 149—150).

[81] Mommsen Th. Die römischen Eigennamen.— In: Römische Forschungen, Bd I. Berlin, 1869, S. 48—50.

172

считать появление когноменов не столько фактом, указывающим на численный рост римского населения, как можно вывести из упомянутого замечания Э. Перуцци, сколько показателем социально-политического развития Рима.

Далее, изучая римские имена, Э. Перуцци выдвинул тезис о том, что nomen в раннюю эпоху был связан с familia, а не с gens, и указывал на принадлежность к семье, а не к роду. Вообще, по его мнению, римская ономастика, в которой проглядывает определенная социальная структура, развивалась в направлении, прямо противоположном тому, которое предполагается для общества. Исходя из такого утверждения, можно заключить, что familia предшествовала роду, с чем согласиться нельзя.

Итак, в науке сделано много для реконструкции римской фамилии в раннюю эпоху, включая и царский период. Но единство мнений даже по таким кардинальным вопросам, как характер ее — малая или большая, если большая, то типа фратриархата или во главе с pater, старшим родственником по прямой линии, — еще не достигнуто. К тому же в большинстве трудов, исключая Э. Перуцци, специально фамилия на уровне начала царского Рима не рассмотрена. Между тем наши источники содержат материал, позволяющий остановиться именно на времени первых царей. И важно сопоставить эти данные с тем, что можно почерпнуть из более поздних юридических источников.

Сначала следует остановиться на личном, так сказать, составе семьи (personae). Об этом сообщают Дигесты (50, 16, 195, § 1) со ссылкой на законы XII таблиц. Последнее обстоятельство имеет существенное значение, потому что тем самым восстанавливается характер семьи раннереспубликанского времени. В § 2 перечисляются члены семьи proprio iure. Их много (plures), все они находятся под властью одного главы семьи либо по природе, либо на основании права. Во главе семьи — pater familias, входят в нее — mater familias, их сыновья с детьми, т. е. внуками и внучками, и дочери. Это перечисление кончается словом «deinceps», значит, ряд может быть продолжен и дальше, по крайней мере вплоть до правнуков. Причем дети и внуки могут быть и усыновленные. Это следует из Веронских схолий к «Энеиде» Вергилия (I, 237): «Родитель (genitor) — лучше, чем отец (pater), потому что отцом [человек] становится и по адоптации, а родителем является не иначе, как тот, кто порождает». В Дигестах (50, 16, 51) указывается, что под словом «parens» понимаются не только отец (pater), но и дед с бабкой, и прадед с прабабкой, и все следующие по восходящей линии. На этом положении зиждется и определение Феста, которое он дает слову «parens»: «В обыденной жизни так называются отец или мать, но юристы считают, что этим именем называются и дед с прадедом, и бабка с прабабкой». Несомненно, эти тексты, дающие представление о явлениях и понятиях, возникших в глубочайшей древности, свидетельствуют о многоколенности и обширности римской фамилии.

Важной частью традиции о первоначальном Риме являются царские законы. Как нами уже отмечалось, теперь на смену полному

173

отрицанию их историчности гиперкритиками в науке утверждается отношение к ним как к достоверным в своей основе, по крайней мере как к восходящим к подлинным установлениям

царей. Разделяя такую точку зрения, необходимо остановиться на этом пласте древнейших свидетельств о деятельности первых правителей в Риме .Значительная часть Ромуловых законов касается семейных дел. Уже сам этот факт говорит о значимости фамилии в обществе. У Феста (plorare) в довольно-таки испорченном тексте значится, что один из законов Ромула и Тация касался наказания молодухи. В законе говорится о наказании по всей видимости за нарушение семейных норм, потому что виновная приносится в жертву отчим богам (dus parentum).Так как этот закон упоминается Фестом как бы в тематической подборке, т е наряду с установлением, приписываемом Сервию Туллию, о посвящении тем же богам сына или внука (puer), оскорбившего отца так, что он заплакал, можно думать, что и прегрешение невестки было аналогичным. Приведенный закон явно свидетельствует в пользу того, что семья была патриархальной с подчинением младших старшим .Но этого мало. Поскольку Фест употребляет слово «nurus», что означает и жену сына, и жену внука или правнука в равной степени (Dig. L, 16, 50), текст служит дополнительным аргументом в пользу большесемейного характера римской familia Косвенно на многочисленность членов семьи Тация, указывает участие его домочадцев, правда, вместе с родичами в разбойничьем нападении на лавинийских послов (Plut, R , XXIII).

Позволительно в интересующей нас связи привлечь также данные традиции о Нуме. Он был четвертым сыном у отца и, женившись на Татии, оставался в доме своего престарелого родителя (Plut., N., 3). По одной из версий, переданной Дионисием (II, 76) и Плутархом (N., 21, 1-3), у Нумы от двух браков были дочь Помпилия и четверо сыновей — Помпон, Пин, Кальп и Мамерк. Таким образом, семья была многодетной, и никаких намеков на то, что уже при Нуме она распалась на малые, нет. Можно думать, что распад этот произошел значительно позже, спустя несколько поколений. Ведь и республикан-

174

ское время знало примеры больших патриархальных семей с неразделенной собственностью и общим хозяйством. Во II в., до н. э. это, видимо, было уже редкостью, потому что об одном и том же случае, а именно о семье Элиев, упоминают два автора. Правда, оба они приводят эту семью как достойный подражания пример родственной дружбы, в которой не было раздоров из-за наследства. Тем не менее факты, переданные и Плутархом (Aem. Paul., V), и Валерием Максимом (IV, 4, 8), свидетельствуют о том, что Элии, которых было 16 человек, жили все вместе в одном тесном домике со своим многочисленным потомством, совместно владели небольшим поместьем в Вейентской области, имели одно почетное место на представлениях в Большом цирке и во Фламиниевом. Известно, что за одним из этих Элиев была замужем дочь Эмилия Павла, двукратного консула и дважды триумфатора, не стыдясь, по замечанию Плутарха, бедности своего мужа.

Аналогию такой большой семье, включающей в себя 16 глав малых семей, нашел Ламберт [82] в ирландской fine. Этот организм заключал в себе 4 группы родственников, т. е. 4 поколения, начиная от некоего главы семьи, его отца, его деда и прадеда. Fine владела определенной величины участком земли — baile. Каждая из четырех групп,составлявших fine, распоряжалась 1/4 baile, которая называлась tate (около 16 или 32 га в зависимости от качества и расположения земли), а также 1/4 частью дома. Каждая четверть дома, в свою очередь, делилась на 4 части в соответствии с четырьмя поколениями составлявших ее потомков. Таким образом, под общей крышей и вокруг одного очага собиралось 16 семей. Ламберт вслед за Юбером переводит слово fine французскими словами famille и maison, поскольку fine занимала одно большое укрепленное каменной оградой жилище (treb), являющееся приютом и средоточием 16 menage, т. е. хозяйств. Значит, Ламберт понимает fine как большую семью, в которой, однако, уже кристаллизуются меньшие семьи, обрабатывающие каждая свой участок tate. Иными словами, ирландский вариант представляет собой, скорее, группу близкородственных семей с выделением земельных владений в пользование входящих в нее меньших семей, или большую патриархальную семью уже без полного производственного единства, т. е. начало патронимии.

Что же касается римских Элиев, то они были лишь одним из фрагментов рода, лишь одной его ветвью, потому что один член этой семьи, как раз женившийся на дочери Эмилия Павла, был Элий Туберон. Он носил особый когномен, в то время как в Риме жили Элии Петы, Ламии и др. Самыми знатными были Петы, потому что именно они, согласно Фастам, занимали в IV — начале II в. до н. э. консульскую должность (в 337, 286, 201, 198 гг. до н. э.). Что касается ветви Туберонов, то она хоть и считалась уважаемой, но жила бедно и высших магистратур не достигала. В отличие от ирландцев, Элии пережиточно сохраняли даже во II в. до н. э. тип классической большесемейной общины с общностью производства и потребления, т. е. отражали более

---------------------
[82] Lambегt J. N. Ор. cit., p. 345—347.

175

архаическую ее ступень. И их пример с еще большим правом, чем ирландский, может быть использован для реконструкции социального строя древнейшего Рима. Таким образом, большесемейный быт Элиев может быть проецирован в начало царской эпохи.

Кроме закона о наказании невестки, о чем речь шла выше, традиция относит к Ромулу еще три закона. Один из них устанавливает брак типа confarreatio и положение жены как хозяйки дома и наследницы мужа наряду с детьми. Согласно этому же закону прегрешившую жену судит муж совместно с родичами. В качестве преступлений, которые карались смертью, наши источники называют питье вина, что влечет потерю добродетели (Dionys., II, 25; Plin., N. Н., XIV, 3, 89; Serv. Aen., I, 737). Confarreatio, судя по применению ячменя в этом виде заключения брака, — очень древняя норма. Интересно, что Гай (I, 112), описывая такой обряд бракосочетания, упоминает десятерых свидетелей. По остроумному предположению Дж. Франчози [83], это были по пять свидетелей от каждого из двух экзогамных родов, откуда происходят брачующиеся. Примечательно, что в этом древнейшем браке жена определяется наследницей. Если в поздней редакции юридического памятника достоинство жены несколько преувеличено, все-таки она не выглядит домашней рабыней, а муж не кажется полновластным деспотом. Судьбу безнравственной жены решает не один муж, но вместе с членами рода. Это дает дополнительное основание полагать, что семья была и осознавалась именно как ячейка рода.

По второму закону, переданному Плутархом (R., XXII), Ромул запретил жене оставлять своего мужа и одновременно запретил продавать жену под страхом принесения поступившего таким образом мужа в жертву подземным богам. Этот закон позволяет считать, что семья в обществе четко обозначена и царь стремится укрепить ее, в частности, лишая женщину свободы распоряжения своей судьбой. Но и права мужа на нее, как и в предыдущем случае, не безграничны. Превышение власти над женой карается смертью.

По третьему закону, о котором упоминалось в другой связи, ограничивалось убийство детей, доживших до 3-х лет, кроме явных уродцев, что удостоверялось опять-таки свидетельством пятерых, на сей раз соседей (Dionys., II, 15). Это обусловливалось не только возросшим уровнем производительных сил, о чем мы говорили, но и свидетельствовало о контроле за развитием семьи со стороны правителя формирующейся римской общины. Значит, и это установление подтверждает отсутствие неограниченной patria potestas. Упоминание в законе соседей тоже знаменательно, поскольку показывает значение семьи не только в рамках родовой общины, но и в поселении соседского типа.

Таким образом, Ромуловы законы, т. е. восходящие к аутентичным установлениям тексты, а не только аналогии дают возможность представить римскую фамилию второй половины VIII в. до н. э. не как индивидуальную семью, а как большую, многоколенную патриархаль-

---------------------
[83] Franciosi. Op. cit., с. 104.

[И.Л. Маяк]

http://centant.spbu.ru/sno/lib/mayak/4-2-1.htm
166

Кроме рода глубокая римская древность знала еще семью. Институт familia Romana был в республиканскую и императорскую эпохи основной социальной ячейкой, тесно связанной

167

с развивавшейся и утверждавшейся частной собственностью, и потому находился под пристальным вниманием римских юристов. Благодаря их свидетельствам современные ученые получили в свое распоряжение богатый материал. Историки права подробно описали структуру и функции римской фамилии.

Первым из специалистов по истории Рима восстановил из обломков рассказов античных авторов и юридических памятников римскую фамилию как патриархальную семью Т. Моммзен. Но он рассматривал ее в качестве элемента государственной эпохи и на самых ранних ступенях истории видел в семейных общинах зачатки государственного устройства [73]. И. Марквардт [74] очень подробно охарактеризовал в «Справочнике римских древностей» (где семье посвящен особый, 7-й том) структуру семьи и юридическое положение ее главы — pater familias, а также находившихся в его власти жены — in manu, детей — in patria potestate, рабов — in dominicia potestate.

В более новое время римская семья вызвала специальный интерес Р. Парибени [75]. Но он сосредоточил свое внимание на нравственных устоях, выгодно отличающих ее, по его мнению, от семьи у других, в том числе индоевропейских народов. В изображении Р. Парибени familia Romana выглядит идеализированно как основа человеческих добродетелей. Одновременно с этой книгой писался многотомный труд К.У. Веструпа [76]. Он занимает особое место в историографии проблемы. Его источниками являются не только античная традиция и юридические памятники, но и обширный материал по этнографии древних и современных первобытных народов. Однако этим значение труда Веструпа не ограничивается. Римская фамилия исследуется им многосторонне — как проявление общности культа, общности собственности и отцовской власти — patria potestas. Важно и то, что Веструп рассмотрел римскую фамилию исторически, в развитии, выявляя первоначальные древние ядра в более поздних юридических формулах, характеризовавших семью эпохи классического римского права.

Будучи ученым идеалистического мировоззрения, Веструп считает первичным, конституирующим фактором римской фамилии общность культа и сакральную солидарность поколений. Он выступает против идеи И. Бахофена о матриархате как об универсальной стадии развития человечества и против понимания матриархата как строя, в котором женщина занимала господствующее положение. Вместе с тем он признает наличие матрилинейной системы родства как следствие промискуитета, однако категорически относит эти явления к неиндоевропейским народам. Этот тезис, разумеется, принять нельзя, потому что он неоднократно опровергнут современными этнографическими

---------------------
[73] См.: Моммзен Т. История Рима, т. I. M., 1986, с. 26, 56.

[74] Marquardt J. Das Privatleben der Römer. Th. 1. Die Familie (Marquardt J. und Mommsen Th. Handbuch der römischen Alterthümer, T. VII. Lpz., 1886).

[75] Paribeni R. Famiglia Romana. Roma, 1939.

[76] Westrup C. W. Introduction to early Roman law. Comparative sociological studies. The patriarchal joint family, v. I—V. Cobenhavn, 1934, 1939, 1944, 1950, 1954.

168

исследованиями, показавшими единство развития человеческого общества независимо от этнической принадлежности людей. Но конкретное изучение Веструпом римской семьи с отцовским правом заслуживает внимания. Прежде всего следует отметить его анализ семейной собственности в раннем римском праве, чему посвящен весь II том его монографии. Веструп высказывается Б пользу того, что первоначально существовала общая римская земля и куриальная или гентильная собственность на землю. Частная же земельная собственность появилась только при Сервии Туллии, а утвердилась ко времени законов XII таблиц. Развитие отношений собственности Веструп связывает с экономическими и географическими условиями, а носительницей этих отношений считает семью. Пользуясь сравнительным методом, он показывает, что у германских и славянских племен зерновое хозяйство и просторы полей обусловили длительное существование общей собственности на землю, в то время как отдельная семья оказывалась собственником урожая. В противоположность этому в южных странах (Греции и Италии) культивировалось виноградарство и разведение олив. Это требовало закрепления участков на длительное время за одними и теми же семьями. В этих условиях стало воплощаться право частной собственности индивидуальной семьи — domus.

Встречающийся у античных авторов термин heredium, т. е. ргаеdium parvulum, Веструп и считает обозначением наследуемой семейной собственности, тогда как земля, выделенная из ager отдельным семьям, вероятно, первоначально по истечении какого-то срока возвращалась в общину (курию или gens) для перераспределения. Веструп высказывает очень важное замечание: в противоположность pecunia, богатству семьи, произведенному личным трудом ее членов, т. е. имуществу, которым pater familias распоряжался свободно, heredium как базис семьи был первоначально неотчуждаемым патримонием. В раннем римском праве этот последний обычно фигурирует в термине ercto non cito. Исследователь не согласен с часто встречающимся пониманием этого выражения как «наследуемая, или наследственная собственность». Такой перевод зиждется на этимологии erctum<(h)erectum, связанной с heres (наследник) или, может быть, herus(?) (господин), что он считает неудовлетворительным. Citum<cieo, т. е. двигать, объяснялось как «сделанное движимым, делимым» или как «деленное». Против такого толкования Веструп, в общем, не возражает. Кроме того, он отметил в этой связи, что от herectum ciere произведен еще глагол (h)ercisco— «делить наследство», тоже содержащий в себе смысл деления.

Веструп учитывает и другие попытки интерпретации упомянутого выражения. (H)erectum связывали не с heres, а с (h)ercisci и в таком случае также объясняли как «нечто деленное», или раздел (наследства). Глагол же ciere можно переводить, принимая во внимание словоупотребление Цицерона, не только словом «двигать», но и «требовать». Тогда erctum citum должно означать «требуемый раздел [наследства]», a erctum non citum — «не требуемый раздел [наследства]», или неразделенное имущество семьи. Эта формула, по мысли Веструпа, предполагает, что первоначально существовало неразделенное или не-

169

раздельное фамильное имущество. Такой вывод представляется нам вполне правомерным и очень важным.

Еще одно доказательство существования первичной нераздельной семейной собственности Веструп видит во фрагменте рукописи «Институций» Гая (III, 154). Эта рукопись датируется IV или началом V в. Стало быть, она древнее известного варианта «Институций» с Веронского палимпсеста. Но она и полнее его. В новом фрагменте имеются дополнительные сведения, касающиеся сообществ (societates), учитываемых римским правом. Там упоминается один древний вид сообщества, которое состояло из наследников (sui heredes) умершего главы семьи, обладавших общей собственностью (ercto non cito). Затем Веструп приводит еще один аргумент: в законах XII таблиц (V, 10) признается право возбуждать иск с требованием о разделе наследства (actio familiae erciscundae) после смерти отца семейства. Из этого закона действительно вытекает, что ранее такие иски не практиковались, т. е. наследство между сонаследниками не делилось. Наконец, исследователь обращает особое внимание на то место из Дигест (XXVIII, 2, 11), где говорится, что некогда сыновья дома (sui heredes) еще при жизни главы семьи были своего рода совладельцами фамильной собственности, так что после смерти последнего переход собственности из рук в руки не осуществлялся, а она как бы продолжала свое существование (continuatio dominii). Перемена заключалась лишь в том, что сын принимал на себя действительное руководство семейным имуществом, фамильной собственностью. Это наблюдение кажется нам очень существенным. Оно бросает свет на положение pater familias в глубокой древности, свидетельствует о том, что в давние времена он не мог деспотическим образом распоряжаться имуществом, характеризуемым термином familia. Слово это, как известно, многозначно. В самом деле, в Дигестах (L, 16, 195, § 1) говорится, что под ним понимаются и имущество (res), и люди (personae), как происходящие из того же дома (т. е. жена) и того же рода (т. е. дети, внуки), так и рабы. Согласно Павлу Диакону (Famili), само слово familia происходит от оскского famel, что соответствует латинскому servus (раб). Если даже зависимость слов обратная, она не зачеркивает принадлежности рабов семье. При сопоставлении данных о societates и об иске о разделе наследства можно сказать, что в ранний период деспотической власти pater familias над членами семьи еще не существовало. Подчеркнем, что этот тезис Веструпа имеет большое значение для характеристики ранней римской familia, а вместе с тем и всего общества.

Важное место в ряде работ, трактующих проблему римской фамилии, занимают не раз упоминавшиеся труды П. Де Франчиши [77], хотя этой проблеме специально они и не посвящены. Как уже говорилось выше, Де Франчиши не видит принципиальной разницы между большой и малой, индивидуальной семьей, поскольку в Риме обе они

---------------------
[77] De Francisci P. Comunita sociale. Roma, 1955, p. 137—139; Idem. Primordia civitatis. Roma, 1959, p. 140—162.

170

имеют аналогичную структуру и патриархальный характер. В этом пункте он возражает Ф. Де Мартино [78], который совершенно справедливо считает малую семью более поздним семейным видом, связанным с более интенсивным типом экономики. Де Франчиши обратил особое внимание на культ предков и празднество Паренталий. Поскольку, согласно Фесту, по юридическим нормам parens — не только отец, но и дед, и прадед, что получило живое подтверждение в надписи (CIL, IV, 1679) «habeas propitios deos tuos tres», исследователь пришел к выводу, что di parentes для римлян ограничивались тремя поколениями (отец, дед, прадед), хотя почитали и более далеких предков. Отсюда Де Франчиши сделал остроумное заключение о том, что критерий трех поколений должен был определять и группу ближайших родственников среди живых, т. е. familia, составлявшую группу агнатов. Заметим, что естественной границей familia действительно были 3—4 поколения и, вероятно, именно это «земное» обстоятельство и создало представление об особо близких отеческих богах из трех восходящих генераций. Но сам по себе факт почитания di parentes в составе отца, деда и прадеда, отмеченный Де Франчиши, существен. Важно и еще одно его наблюдение, а именно в римском религиозном календаре вслед за Паренталиями стоял день, посвященный Харистии, относящийся к культу мертвых, в котором, согласно Валерию Максиму (II, 1, 8), принимали участие только когнаты и свойственники. Отсюда ученый сделал закономерный вывод, что культ мертвых принимал во внимание когнатскую группу, так сказать «sobrino terms», т. е. включая шестую степень родства по боковой линии. Таким образом, Де Франчиши пришел к выводу, что агнатская группа из 3 поколений почитала di parentes, как и когнатская вплоть до 6-й степени. Иными словами, каждая из групп обладала определенными границами. Нам хотелось бы подчеркнуть важность этого вывода, потому что он позволяет вычленить две структурные единицы в римском обществе.

Попытка реконструировать раннюю римскую фамилию принадлежит Д. Лотце [79]. Он не соглашается с Де Франчиши, не видящим разницы между индивидуальной и большой патриархальной семьей. Д. Лотце справедливо рассматривает раннюю familia Romana как патриархальную семью, охватывающую женатых сыновей и даже внуков с детьми и женами, подчиненных patria potestas единого господина. Однако Д. Лотце возражает против возможности понимать этот римский институт как домовую общину, в которой объединены равноправные родственники по боковой линии; т. е. как некий фратриархат. В этом пункте он полемизирует с Г. Броджини, который в своих рассуждениях основывается на упомянутом новом фрагменте «Институций» Гая (III, 154). Нельзя не согласиться с Лотце и в том, что сравнение римского консорция с ирландской fine, которое проводит Броджини, правомерно лишь в определенных пределах. В то время как

---------------------
[78] De Martino F. Storia della costituzione romana, v. I. Roma, 1958, p. 13, 25.

[79] Lоtze D. Zur Rekonstruktion der frührömischen Grossfamilie.— In: Neue Beiträge zur Geschichte der Alten Welt, Bd II. Berlin, 1965, S. 63, 66—67.

171

у ирландцев в большой семье главой является один из братьев, в римском объединении братьев все они равны, и каждый из них, становясь pater familias, получает равную долю наследства. Таким образом, вывод Лотце, что римская большая семья, как правило, обходилась без родственников по боковой линии, заслуживает безусловного признания.

В последнее время появилась еще одна специальная работа, посвященная римской семье. Она принадлежит перу известного лингвиста Эмилио Перуцци [80]. Труд Перуцци интересен прежде всего тем, что в нем рассматривается как раз начало царской эпохи. Автор исходит из того, что ономастическая система связана с социальной структурой, поэтому он изучает римские собственные имена. У известных по античной традиции римлян альбанского, т. е. латинского, происхождения он находит одно имя. Двучленные имена, по его мнению, принадлежат сабинам, так что Прокул Юлий или Меттий Фуфетий, люди альбанского рода, являются примером сабинского культурного влияния. Введение третьего имени, т. е. когномена, Перуцци объясняет ограниченным числом личных имен (praenomina) у древнейших римлян, приводившим к множеству тезок. Ради удобства и во избежание путаницы человеку и придали дополнительный обозначающий его элемент.. Такая интерпретация не кажется достаточной. Ведь когномен стал передаваться по наследству, т. е. закреплялся за ближайшими потомками. Известно, что в более позднее время когномен обозначал ветвь рода, или фамилию, в то время как для обозначения особо отличившегося человека использовался четвертый компонент имени, обычно в виде прилагательного. Но это личное прозвище уже детям не передавалось, оставаясь отличительной особенностью одного человека.

Т. Моммзен [81] отмечал, что утвердившиеся за целым домом, т. е. за родственной ветвью, когномены теряются во тьме веков, но не могут относиться к самой глубокой древности. Он связывает этот институт с процессом колонизации, при котором часть рода выселялась и должна была получить особое обозначение. Древнейшими носителями когноменов исследователь называет патрициев — Корнелиев, с ответвлениями — Малугипенсы, Сципионы, Коссы, Суллы и т. д. Самые ранние когномены, таким образом, появляются в IV в. от основания Рима.

Закрепление когномена за последующими поколениями прямых родственников по нисходящей линии означало обособление всей этой родственной группы, т. е. фамилии. Поэтому появление наследуемых когноменов отражает важный факт в истории римского общества. Как видно из данных нарративных источников и из наблюдения Моммзена над фастами, когномены несвойственны царской эпохе. И это обстоятельство кажется нам очень существенным. Оно проливает свет на положение familia внутри gens: она роду еще не противопоставлена, хотя уже и обозначилась как важная его ячейка. Все сказанное позволяет

---------------------
[80] Peruzzi Е. Origini di Roma, v. I. La famiglia. Firenze, 1970. (Особенно с. 8, 14, 46—48, 149—150).

[81] Mommsen Th. Die römischen Eigennamen.— In: Römische Forschungen, Bd I. Berlin, 1869, S. 48—50.

172

считать появление когноменов не столько фактом, указывающим на численный рост римского населения, как можно вывести из упомянутого замечания Э. Перуцци, сколько показателем социально-политического развития Рима.

Далее, изучая римские имена, Э. Перуцци выдвинул тезис о том, что nomen в раннюю эпоху был связан с familia, а не с gens, и указывал на принадлежность к семье, а не к роду. Вообще, по его мнению, римская ономастика, в которой проглядывает определенная социальная структура, развивалась в направлении, прямо противоположном тому, которое предполагается для общества. Исходя из такого утверждения, можно заключить, что familia предшествовала роду, с чем согласиться нельзя.

Итак, в науке сделано много для реконструкции римской фамилии в раннюю эпоху, включая и царский период. Но единство мнений даже по таким кардинальным вопросам, как характер ее — малая или большая, если большая, то типа фратриархата или во главе с pater, старшим родственником по прямой линии, — еще не достигнуто. К тому же в большинстве трудов, исключая Э. Перуцци, специально фамилия на уровне начала царского Рима не рассмотрена. Между тем наши источники содержат материал, позволяющий остановиться именно на времени первых царей. И важно сопоставить эти данные с тем, что можно почерпнуть из более поздних юридических источников.

Сначала следует остановиться на личном, так сказать, составе семьи (personae). Об этом сообщают Дигесты (50, 16, 195, § 1) со ссылкой на законы XII таблиц. Последнее обстоятельство имеет существенное значение, потому что тем самым восстанавливается характер семьи раннереспубликанского времени. В § 2 перечисляются члены семьи proprio iure. Их много (plures), все они находятся под властью одного главы семьи либо по природе, либо на основании права. Во главе семьи — pater familias, входят в нее — mater familias, их сыновья с детьми, т. е. внуками и внучками, и дочери. Это перечисление кончается словом «deinceps», значит, ряд может быть продолжен и дальше, по крайней мере вплоть до правнуков. Причем дети и внуки могут быть и усыновленные. Это следует из Веронских схолий к «Энеиде» Вергилия (I, 237): «Родитель (genitor) — лучше, чем отец (pater), потому что отцом [человек] становится и по адоптации, а родителем является не иначе, как тот, кто порождает». В Дигестах (50, 16, 51) указывается, что под словом «parens» понимаются не только отец (pater), но и дед с бабкой, и прадед с прабабкой, и все следующие по восходящей линии. На этом положении зиждется и определение Феста, которое он дает слову «parens»: «В обыденной жизни так называются отец или мать, но юристы считают, что этим именем называются и дед с прадедом, и бабка с прабабкой». Несомненно, эти тексты, дающие представление о явлениях и понятиях, возникших в глубочайшей древности, свидетельствуют о многоколенности и обширности римской фамилии.

Важной частью традиции о первоначальном Риме являются царские законы. Как нами уже отмечалось, теперь на смену полному

173

отрицанию их историчности гиперкритиками в науке утверждается отношение к ним как к достоверным в своей основе, по крайней мере как к восходящим к подлинным установлениям

царей. Разделяя такую точку зрения, необходимо остановиться на этом пласте древнейших свидетельств о деятельности первых правителей в Риме .Значительная часть Ромуловых законов касается семейных дел. Уже сам этот факт говорит о значимости фамилии в обществе. У Феста (plorare) в довольно-таки испорченном тексте значится, что один из законов Ромула и Тация касался наказания молодухи. В законе говорится о наказании по всей видимости за нарушение семейных норм, потому что виновная приносится в жертву отчим богам (dus parentum).Так как этот закон упоминается Фестом как бы в тематической подборке, т е наряду с установлением, приписываемом Сервию Туллию, о посвящении тем же богам сына или внука (puer), оскорбившего отца так, что он заплакал, можно думать, что и прегрешение невестки было аналогичным. Приведенный закон явно свидетельствует в пользу того, что семья была патриархальной с подчинением младших старшим .Но этого мало. Поскольку Фест употребляет слово «nurus», что означает и жену сына, и жену внука или правнука в равной степени (Dig. L, 16, 50), текст служит дополнительным аргументом в пользу большесемейного характера римской familia Косвенно на многочисленность членов семьи Тация, указывает участие его домочадцев, правда, вместе с родичами в разбойничьем нападении на лавинийских послов (Plut, R , XXIII).

Позволительно в интересующей нас связи привлечь также данные традиции о Нуме. Он был четвертым сыном у отца и, женившись на Татии, оставался в доме своего престарелого родителя (Plut., N., 3). По одной из версий, переданной Дионисием (II, 76) и Плутархом (N., 21, 1-3), у Нумы от двух браков были дочь Помпилия и четверо сыновей — Помпон, Пин, Кальп и Мамерк. Таким образом, семья была многодетной, и никаких намеков на то, что уже при Нуме она распалась на малые, нет. Можно думать, что распад этот произошел значительно позже, спустя несколько поколений. Ведь и республикан-

174

ское время знало примеры больших патриархальных семей с неразделенной собственностью и общим хозяйством. Во II в., до н. э. это, видимо, было уже редкостью, потому что об одном и том же случае, а именно о семье Элиев, упоминают два автора. Правда, оба они приводят эту семью как достойный подражания пример родственной дружбы, в которой не было раздоров из-за наследства. Тем не менее факты, переданные и Плутархом (Aem. Paul., V), и Валерием Максимом (IV, 4, 8), свидетельствуют о том, что Элии, которых было 16 человек, жили все вместе в одном тесном домике со своим многочисленным потомством, совместно владели небольшим поместьем в Вейентской области, имели одно почетное место на представлениях в Большом цирке и во Фламиниевом. Известно, что за одним из этих Элиев была замужем дочь Эмилия Павла, двукратного консула и дважды триумфатора, не стыдясь, по замечанию Плутарха, бедности своего мужа.

Аналогию такой большой семье, включающей в себя 16 глав малых семей, нашел Ламберт [82] в ирландской fine. Этот организм заключал в себе 4 группы родственников, т. е. 4 поколения, начиная от некоего главы семьи, его отца, его деда и прадеда. Fine владела определенной величины участком земли — baile. Каждая из четырех групп,составлявших fine, распоряжалась 1/4 baile, которая называлась tate (около 16 или 32 га в зависимости от качества и расположения земли), а также 1/4 частью дома. Каждая четверть дома, в свою очередь, делилась на 4 части в соответствии с четырьмя поколениями составлявших ее потомков. Таким образом, под общей крышей и вокруг одного очага собиралось 16 семей. Ламберт вслед за Юбером переводит слово fine французскими словами famille и maison, поскольку fine занимала одно большое укрепленное каменной оградой жилище (treb), являющееся приютом и средоточием 16 menage, т. е. хозяйств. Значит, Ламберт понимает fine как большую семью, в которой, однако, уже кристаллизуются меньшие семьи, обрабатывающие каждая свой участок tate. Иными словами, ирландский вариант представляет собой, скорее, группу близкородственных семей с выделением земельных владений в пользование входящих в нее меньших семей, или большую патриархальную семью уже без полного производственного единства, т. е. начало патронимии.

Что же касается римских Элиев, то они были лишь одним из фрагментов рода, лишь одной его ветвью, потому что один член этой семьи, как раз женившийся на дочери Эмилия Павла, был Элий Туберон. Он носил особый когномен, в то время как в Риме жили Элии Петы, Ламии и др. Самыми знатными были Петы, потому что именно они, согласно Фастам, занимали в IV — начале II в. до н. э. консульскую должность (в 337, 286, 201, 198 гг. до н. э.). Что касается ветви Туберонов, то она хоть и считалась уважаемой, но жила бедно и высших магистратур не достигала. В отличие от ирландцев, Элии пережиточно сохраняли даже во II в. до н. э. тип классической большесемейной общины с общностью производства и потребления, т. е. отражали более

---------------------
[82] Lambегt J. N. Ор. cit., p. 345—347.

175

архаическую ее ступень. И их пример с еще большим правом, чем ирландский, может быть использован для реконструкции социального строя древнейшего Рима. Таким образом, большесемейный быт Элиев может быть проецирован в начало царской эпохи.

Кроме закона о наказании невестки, о чем речь шла выше, традиция относит к Ромулу еще три закона. Один из них устанавливает брак типа confarreatio и положение жены как хозяйки дома и наследницы мужа наряду с детьми. Согласно этому же закону прегрешившую жену судит муж совместно с родичами. В качестве преступлений, которые карались смертью, наши источники называют питье вина, что влечет потерю добродетели (Dionys., II, 25; Plin., N. Н., XIV, 3, 89; Serv. Aen., I, 737). Confarreatio, судя по применению ячменя в этом виде заключения брака, — очень древняя норма. Интересно, что Гай (I, 112), описывая такой обряд бракосочетания, упоминает десятерых свидетелей. По остроумному предположению Дж. Франчози [83], это были по пять свидетелей от каждого из двух экзогамных родов, откуда происходят брачующиеся. Примечательно, что в этом древнейшем браке жена определяется наследницей. Если в поздней редакции юридического памятника достоинство жены несколько преувеличено, все-таки она не выглядит домашней рабыней, а муж не кажется полновластным деспотом. Судьбу безнравственной жены решает не один муж, но вместе с членами рода. Это дает дополнительное основание полагать, что семья была и осознавалась именно как ячейка рода.

По второму закону, переданному Плутархом (R., XXII), Ромул запретил жене оставлять своего мужа и одновременно запретил продавать жену под страхом принесения поступившего таким образом мужа в жертву подземным богам. Этот закон позволяет считать, что семья в обществе четко обозначена и царь стремится укрепить ее, в частности, лишая женщину свободы распоряжения своей судьбой. Но и права мужа на нее, как и в предыдущем случае, не безграничны. Превышение власти над женой карается смертью.

По третьему закону, о котором упоминалось в другой связи, ограничивалось убийство детей, доживших до 3-х лет, кроме явных уродцев, что удостоверялось опять-таки свидетельством пятерых, на сей раз соседей (Dionys., II, 15). Это обусловливалось не только возросшим уровнем производительных сил, о чем мы говорили, но и свидетельствовало о контроле за развитием семьи со стороны правителя формирующейся римской общины. Значит, и это установление подтверждает отсутствие неограниченной patria potestas. Упоминание в законе соседей тоже знаменательно, поскольку показывает значение семьи не только в рамках родовой общины, но и в поселении соседского типа.

Таким образом, Ромуловы законы, т. е. восходящие к аутентичным установлениям тексты, а не только аналогии дают возможность представить римскую фамилию второй половины VIII в. до н. э. не как индивидуальную семью, а как большую, многоколенную патриархаль-

---------------------
[83] Franciosi. Op. cit., с. 104.